Царь исполнился усердием сами по собственному разумению начал вооружаться против врага егэ история

Подготовка текста и комментарии А. А. Цехановича, перевод А. А. Алексеева

«История о великом князе Московском» – один из значительнейших памятников русской публицистики второй половины XVI в., а также важнейший источник для русской историографии эпохи царствования Ивана Грозного.

В жанровом отношении «История» неоднородна. В ее составе можно выделить несколько стилистически отличных друг от друга частей – прежде всего единое сюжетное повествование об Иване Грозном, которое сам Курбский назвал «кроникой», и мартиролог погибших от рук тирана мучеников. Внутри же этих двух основных частей обнаруживаются еще более мелкие повести (например о взятии Казани, о Ливонской войне, о Феодорите Кольском и др.). Жанрово-стилистическая неоднородность сочинения, скорее всего, свидетельствует о том, что в окончательном виде оно сложилось из написанных в разное время, фактически не зависимых друг от друга отдельных частей. Впрочем, объединяются эти части одной темой – царствованием Ивана Грозного, и одной задачей – развенчать царя-злодея. «Кроника» была написана, вероятно, вскоре после получения Курбским Первого послания Ивана Грозного. В ней заметно стремление автора обосновать необходимость и оправдать свой отъезд из Московского государства. Объясняя эту необходимость с рациональной точки зрения, Курбский одновременно объясняет рационально (или старается объяснить) происходящие в стране события. Вторая часть произведения, в которой повествуется «о побиении боярских родов», в сущности, представляет собой мартиролог «новоизбиенных мучеников». Стиль повествования Курбского в этой второй части становится более экспрессивным, a характеристики царя более резкими и однозначными. В первой части он старался ограничиться констатированием фактов, а если и позволял себе оценки, то уравновешенные и в какой-то мере объективные; во второй же части он обрушивается на царя с суровыми упреками и обвинениями, называет его «сыном Сатаны», «дивом», апокалиптическим «зверем». Такое резкое изменение отношения к царю можно объяснить, вероятно, тем, что вторая часть «Истории» была написана уже в разгар опричного террора и отразила реакцию Курбского на политику царя. В окончательном виде «История» сложилась, скорее всего, в первой половине 70-х гг. и, по мнению некоторых исследователей, имела целью дискредитировать Ивана Грозного как претендента на польский престол во время бескоролевья в Речи Посполитой в 1573 г.

Создавая свое сочинение, Курбский обнаруживает великолепное знание Священного Писания, сочинений древних отцов церкви (что особенно будет заметно в его переписке с многочисленными корреспондентами). Текст сочинения свидетельствует также о знакомстве Курбского с такими источниками, как «русские летописные книги» (имеется в виду, скорее всего, «Летописец начала царства»), космографии, «Хроника» Сигизмунда Герберштейна.

«История» является важным этапом в развитии русской историографии. Она одной из первых знаменует собой ее переход к тематическому принципу разделения повествования в отличие от традиционного погодного. Отказ от погодного разделения повествования был характерен и для других сочинений того времени (например тот же «Летописец начала царства», «Казанская история»), но «История о великом князе Московском» отличается от других сочинений тем, что она подчиняется единой цели. Курбский не столько писал историю царствования Ивана Грозного, сколько стремился объяснить превращение Ивана в кровожадного тирана.

«История о великом князе Московском» написана на московском варианте церковно-славянского языка и включает в себя при этом большое число полонизмов и западнорусизмов, известных в обиходе жителей западнорусских областей. Многие из них не были знакомы великорусскому читателю, так что, возможно, уже сам автор снабдил их переводами-синонимами в самом тексте или на полях рукописи (глоссами). Часть таких пояснений добавлена переписчиками «Истории».

Церковнославянский язык избегал всяких иноязычных заимствований, ограничиваясь теми грецизмами, какие попали в него в первоначальную эпоху славянской письменности при переводе с греческого основной массы христианских сочинений. Поэтому обильное включение полонизмов в текст «Истории», вызванное известными историческими обстоятельствами, придает стилю произведения несколько макаронический характер. В этом отношении «История» напоминает и как бы предсказывает сходные по стилистике произведения Петровской эпохи.

Стилистическое своеобразие «Истории» было учтено и в какой-то мере воспроизведено на современном русском литературном языке. Именно поэтому слово «скарбии» (пол. skarb) переведено не «богатство», а «капитал»; слово «старожитный» (пол. starozythy) переведено не «древний», а «античный»; слово «зацный» (пол. zacny) переведено не «благородный», а «аристократический» и т. п. Подобным же образом пришлось перевести некоторые вычурные грецизмы, почти не известные другим литературным произведениям эпохи: так, слово «стратилатъ» в языке XVI в. занимает такое же возвышенное положение, как слово «стратег» в современном языке.

Однако для многих подобных слов не удалось подобрать в современном литературном языке такие семантические соответствия, которые бы обладали при этом особой стилистической характеристикой, так что слово «печенегъ» из пол. pieczeniarz (от глагола ріес – печь, стряпать) переведено «прихлебатель» («клиент» в данном случае было бы слишком большой натяжкой), «мѣсто» из пол. miasto переведено нейтрально «город» и т. п.

Известно более 70 списков «Истории», существующих в четырех редакциях: Полной, Сокращенной, Краткой и Компилятивной. Более половины всех известных списков относится к Полной, наиболее близкой архетипу редакции. Самые ранние списки датируются первой половиной XVII в. Текст «Истории» публикуется по списку Полной редакции первой трети XVII в. (ГПБ, собр. Погодина, 1494) с исправлением нескольких испорченных или явно ошибочных мест по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные (РИБ. Т. XXXI). СПб., 1914). Глоссы, помещенные на полях рукописи, издаются в древнерусском тексте и в переводе в подстрочных примечаниях. Соответствующие места текста имеют цифровые обозначения.

* * *

ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ МОСКОВСКОМ: ТО, ЧТО СЛЫШАЛИ МЫ ОТ ДОСТОВЕРНЫХ ЛЮДЕЙ, И ТО, ЧТО ВИДЕЛИ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ. СОКРАЩЕННО ИЗЛАГАЯ, НАПИСАЛ Я ЭТО, КАК СУМЕЛ, ИЗ-ЗА НЕОТСТУПНОЙ НАСТОЙЧИВОСТИ МНОГИХ

Много раз многие умные люди спрашивали меня с большой настойчивостью, как это могло случиться с таким прежде добрым и знаменитым царем, который столько раз ради отечества пренебрегал своим здоровьем, сносил беды, бесчисленные страдания и тяжелый труд в военных предприятиях против врагов Христова креста и пользовался прежде у всех доброй славой. И каждый раз со вздохами и слезами я отмалчивался и не хотел отвечать. В конце концов постоянные расспросы принудили меня кое-что рассказать о том, что же все-таки произошло. И я отвечал им: «Если бы рассказывал я с самого начала и все подробно, много бы пришлось писать о том, как посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний. Так ведь было и с царями Израиля, особенно когда брали они жен из других племен». Впрочем, отложив все это, расскажу кое-что по существу дела.

Многие мудрецы говорят: «При хорошем начале хороший конец», точно так и напротив – зло оканчивается злом. В особенности это свойственно свободной природе человека восставать против Божеских заповедей своей свободной волей, злой и всему враждебной. Великий князь московский Василий и это прибавил ко многим скверным своим делам, враждебным Божеским заповедям. По краткости этой книги здесь не место описывать и перечислять их, но то, что необходимо упомянуть, изложим по возможности со всей краткостью.

Прожив с первой своей женой Соломонией двадцать шесть лет, он постриг ее в монашество, хотя она не помышляла об этом и не хотела этого, и заточил ее в самый дальний монастырь, находящийся за двести с лишним миль от Москвы, в Каргопольской земле. Итак, он распорядился ребро свое, то есть Богом данную святую и невинную жену, заключить в темницу, крайне тесную и наполненную мраком. А сам женился на Елене, дочери Глинского, хотя и препятствовали ему в этом беззаконии многие святые и добродетельные не только монахи, но и сенаторы его. Один из них был пустынник Вассиан Патрикеев, по матери родственник великому князю, а по отцу внук литовского князя, который, оставя славу мира сего, поселился в пустыне и проводил свою жизнь в монашестве с такой строгостью и святостью, как некогда знаменитый Антоний Великий. И не сочтет пусть никто за дерзость сказать, что в усердии своем он был подобен Иоанну Крестителю, ведь и тот препятствовал в непозволительном браке царю, совершавшему беззакония. Тот попирал законы Моисея, а этот – Евангелия.

А из мирских сановников препятствовал великому князю Семен, по прозванию Курбский, из рода князей смоленских и ярославских. О нем и святой жизни его не только там, в Русской земле, знают, но когда был в Москве, слышал и Герберштейн, знаменитый муж и великий посол императора, и рассказал в своей «Хронике», которую написал на латыни в славном городе Милане.

А вышеназванный князь Василий, великий в основном гордыней и жестокостью, не только не послушался этих великих и знатных людей, но и блаженного Вассиана, своего родственника по крови, приказал схватить и заточить, так что святого человека, связанного, как преступника, отправил в ужасающую темницу – монастырь преступных иосифлян, подобных ему в своей преступности, и велел умертвить немедленной смертью. И они, скорые исполнители его жестокости и потворщики ему во всех его преступлениях, пожалуй, еще и соперники в этом, немедленно умертвили того. А других святых людей – одних подверг он пожизненному заключению (один из них философ Максим, о котором я расскажу позже), других велел убить, их имена я здесь опускаю. А князя Семена навсегда прогнал с глаз долой.

Тогда зачат был наш теперешний Иван, и через попрание закона и похоть родилась жестокость, как сказал об этом Иоанн Златоуст в Слове о злой жене, начало которого: «Когда стали нам теперь известны праведность Иоанна и жестокость Ирода, потряслись утробы, вострепетали сердца, померкло зрение, притупился ум, ослабел слух» и так далее. И если великие святые учители ужасались, описывая то, что творили мучители со святыми, как нам, грешным, нужно ужасаться, сообщая о такой трагедии! Но все преодолевает повиновение, в особенности ради постоянной вашей настойчивости или неотступности.

И то еще оказало помощь злому началу, что совсем маленьким, лет двух, остался он без отца. Через несколько лет и мать его умерла. Воспитывали его потом важные и гордые паны – бояре, на их языке, – соревнуясь друг с другом, льстя и угождая ему в его сластолюбии и похоти, – себе и детям своим на беду. А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, – что раньше вытворял, все опущу, сообщу лишь это: начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты – с крылец или теремов, как они говорят, – вытворять также и многие другие негодные вещи, выявляя будущее свое немилосердное своеволие (как говорит Соломон: «Мудрый, дескать, жалеет души скотов своих, а глупый их бьет без пощады»), а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка. Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин. Действительно, совершал он просто разбойничьи поступки, совершал другие преступления, о которых говорить не стоит, да и стыдно, а льстецы себе на беду все это расхваливали, говоря: «Вот это будет храбрый и мужественный царь!»

А когда исполнилось ему семнадцать лет, эти же надменные сенаторы один вперед другого стали науськивать его и использовать его для мести в своей вражде. Вначале убили они храбрейшего стратега, влиятельного человека благородного происхождения по имени князь Иван Бельский, который был из рода литовских князей и находился в родстве с польским королем Ягайлой. Был он не только мужествен, но и большого ума и имел неплохой опыт в Священном Писании.

Немного погодя он уже сам приказал убить другого благородного князя по имени Андрей Шуйский, из рода суздальских князей. Года через два после этого убил он трех благородных людей: одного близкого своего родственника, князя Ивана Кубенского, родившегося от сестры его отца и бывшего у его отца великим земским маршалом. Был он из рода князей смоленских и ярославских, очень умный и тихий человек пожилого уже возраста. Вместе с ним были убиты знатные Федор и Василий Воронцовы, происходившие из немцев, из рода имперских князей. Тогда же был убит Федор, по прозванию Невежа, шляхетный и богатый гражданин. А немного раньше, года на два, был удавлен пятнадцатилетний юноша, сын князя Богдана Трубецкого, по имени Михаил, из рода литовских князей. А после, помнится мне, в тот же год убиты были благородные князья: князь Иван Дорогобужский, из рода великих князей тверских, и Федор, единственный сын князя Ивана, по прозванию Овчины, из рода князей тарусских и оболенских, – как агнцы без вины зарезаны в самом младенчестве.

Но когда стал он потом превосходить меру в бесчисленных своих преступлениях, то Господь, смиряя его свирепость, послал на великий город Москву громадный пожар, так что с очевидностью проявил свой гнев, и если бы подробно писать, вышла бы целая повесть или книжка. А еще раньше, в годы его юности, с помощью многочисленных нашествий варваров – то крымского хана, то ногайских, то есть заволжских, татар, и в особенности и страшнее всего казанского царя, сильного и мощного мучителя христиан (который имел в своей власти шесть разных народов), – всеми ими устроил Господь несказанное кровопролитие и нашествие, так что на восемьдесят миль вокруг города Москвы все стало пусто. Вся Рязанская земля до самой Оки опустошена была перекопским, или крымским, ханом и ногаями, притом что внутри угождатели с молодым царем безжалостно опустошали и подвергали отечество бедствиям войны.

Но тогда, после упомянутого пожара, громадного и действительно очень страшного, о котором никто не усомнится сказать «очевидный Божий гнев», – что же было тогда? Было великое всенародное возмущение, так что самому царю пришлось бежать из города со всем своим двором. В этом возмущении толпой был убит из дядьев его князь Юрий Глинский, а дом его разграблен. Другой же его дядя, князь Михаил Глинский, который был голова всему злу, убежал, а угождатели, бывшие с ним, разбежались. В то время чудесно как-то и следующим образом подал Бог руку помощи, чтобы отдохнула христианская земля. Тогда, именно тогда, говорю я, пришел к нему один человек в сане священника, именем Сильвестр, выходец из великого Новгорода, усмиряя его божественным Священным Писанием, сурово заклиная его грозным именем Бога и вдобавок открывая ему чудеса и как бы знаменья от Бога, – не знаю, истинные ли, или так, чтоб запугать, он сам все это придумал, имея в виду буйство Ивана и по-детски неистовый его характер. Ведь часто и отцы приказывают слугам выдуманными страхами отпугивать детей от чрезмерных игр с дурными сверстниками. Так и блаженный, я полагаю, прибавил немного благих козней, которыми задумал исцелить большое зло. Так поступают и врачи, по необходимости скобля и разрезая железом гниющую гангрену, то есть вплоть до здорового тела срезают вырастающее на ране дикое мясо. Подобное этому придумал, видимо, и блаженный этот, хитрец ради истины, так что случилось то, что душу великого князя он исцелил было и очистил от ран проказы, а развращенный нрав поправил, наставляя то так, то этак на верный путь.

А с ним вступил тогда в союз на пользу и общее благо один благородный юноша по имени Алексей Адашев. Царь в то время очень любил этого Алексея и находился с ним в согласии; был Алексей очень полезен всему государству и даже некоторыми чертами характера подобен ангелу. Если бы я все подробно рассказал о нем, людям невежественным и житейским это, пожалуй, показалось бы невероятным. Но если мы обратим внимание на то, что благодать Святого Духа не за наши дела, но по изобилию щедрот Христа нашего украшает тех, кто верен Новому завету, то покажется это не чудесно, а только уместно, ибо Творец всего даже кровь свою не пожалел пролить за нас. Оставив это, однако, вновь вернемся к начатому.

Что же полезного делают эти два человека для той действительно опустошенной и весьма сильно разрушенной земли? Преклони же слух свой и прилежно слушай! Вот что совершают, вот что делают – самое хорошее начинают: укрепляют царя! И какого царя? Юного, воспитанного без отца в скверных страстях и самоволии, крайне жестокого, напившегося уже всякой крови – не только животных, но и людей! Прежде всего из бывших уже с ним в согласии одних они отстраняют от него (тех, кто был особенно жесток), других обуздывают и удерживают страхом Бога живого. А что же они к этому прибавляют? С осторожностью наставляют в благочестии – в прилежных молитвах к Богу, в прилежном соблюдении постов и воздержании. Иерей этот заклинает и изгоняет от него упомянутых жесточайших зверей (то есть льстецов и угождателей, – нет ничего в царстве заразней, чем они), отделяет и отводит от него всю нечисть и скверну, насланную прежде Сатаной. Он также подвигает на это и призывает на помощь себе архиерея того великого города, а также всех добрых и праведных людей, почтенных священством. Они настраивают царя на покаяние, и, очистив его внутренний сосуд, приводят, как положено, к Богу, и сподобляют принять святых непорочных тайн Христа нашего, и возводят его, прежде окаянного, на такую высоту, что многие соседние народы вынуждены удивляться его обращению и благочестию. А кроме того, вот что еще прибавляют они: собирают к нему советников, умных и совершенных людей, пребывающих в маститой старости, украшенных благочестием и страхом Божиим, иных же хотя и среднего возраста, но также весьма порядочных и отважных, притом что и те и другие вполне опытны в военных и гражданских вопросах. Они связывают советников с великим князем союзом и дружбой, так что без их совета ничего не предпринимать и не решать, вполне согласно с премудрым Соломоном, сказавшим: «Царь, дескать, хорошими советниками крепок, как город крепкими башнями». И еще он же сказал: «Любящий совет сохраняет жизнь, а нелюбящий его вконец гибнет». Ведь если бессловесные твари согласно своей природе руководствуются как должно чувствами, то все, кто наделен разумом, – советом и размышлением.

Назывались же тогда эти его советники избранной радой. Действительно, по делам и название им было, потому что все избранное и лучшее осуществляли они своими советами, то есть справедливый суд богатому и бедному, невзирая на лица, что служит к украшению царства, кроме того, умелых и храбрых людей они назначают воеводами против врага и ставят на стратегические должности над конницей и пехотой. И если кто проявит мужество в сражениях и омочит в крови врага руки, тот удостаивается наград как движимым, так и недвижимым имуществом. Согласно этому, самые опытные возводились на высшие ступени. А паразиты или тунеядцы, то есть прихлебатели или застольные дружки, которые живут фиглярством и шуточками, насмехаясь над пищей, не только не получали тогда наград, но изгонялись вместе со скоморохами и им подобными скверными и коварными людьми. Лишь только мужество и храбрость людей поощрялись различными пожалованиями или вознаграждениями, каждому по заслугам.

И тотчас с Божьей помощью превозмогло врагов войско христиан. И каких врагов? Великое и грозное измаильское племя, от которого трепетала некогда вселенная, не только трепетала, но и опустошалась! И не с одним царем воевали, но сразу с тремя великими и могучими царями, то есть с крымским, казанским и князьями ногайскими! С помощью и благодатью Христа, Бога нашего, как раз с той поры отражали набеги всех троих, во многих битвах разбивали, славными победами украшались, о которых, если писать подробно, недостанет этой краткой повести. Но если коротко сказать, за несколько лет владения христиан распространились не только на опустошенные русские земли, а гораздо дальше. Где прежде были в опустошенных русских областях татарские зимовья, построены крепости и города. Не только кони русских сынов напились из текущих по Азии рек – из Танаиса и Куалы и других, но и крепости там воздвиглись.

Видев эту несказанную, так скоро пришедшую щедрость Бога, сам царь исполнился усердием, сам и по собственному разумению начал вооружаться против врага и собирать многочисленные и храбрые войска. Он уже не хотел наслаждаться покоем, жить, затворясь в прекрасных хоромах, как в обыкновении у теперешних царей на западе (прожигать целые ночи, сидя за картами и другими бесовскими измышлениями), но сам поднимался не раз, не щадя своего здоровья, на враждебного и злейшего своего противника – казанского царя. И хоть не взял он в одну суровую зиму этого столичного города, то есть крепости Казани, и отступил без всякого успеха, вовсе не впали в уныние душа его и храбрая его воинственность, притом что Бог поддержал его через советников. И, оценив положение города, через год или два распорядился он построить немедля на реке Свияге большую превосходную крепость, за четверть мили от Волги и миль за пять от великого города Казани, – вот как близко уже подошел!

В тот же год отправив по Волге большие стенобитные пушки, сам он хотел тотчас пойти сухим путем. Но тут пришло известие, что крымский хан идет на него с большими силами, препятствуя походу на Казань. И хотя для постройки крепости он послал прежде большое войско, да и при пушках множество воинов, но по этому случаю ненадолго отсрочил поход на Казань. И вот вроде как с большей частью войска пошел он против названного врага Христова и встал в одном месте на реке Оке, поджидая его для сражения. Другие же войска расположил он по другим городам, которые стоят по этой реке, и распорядился собирать сведения о крымском хане, поскольку еще не было известно, на какой город тот хотел пойти. И когда тот узнал, что против его ожидания великий князь в готовности со своим войском (он-то был вполне уверен, что великий князь отправился против Казани), то повернул назад и осадил большой укрепленный стенами город Тулу, милях в шестнадцати от города Коломны, где располагался с войском христианский царь, дожидаясь его. А нас и других послали тогда собирать сведения о крымском хане и защищать от набегов земли. Было тогда у нас тысяч пятнадцать войска. В тот же день мы переправились с великой осторожностью через большую реку Оку, двинулись скорым походом и прошли миль тридцать. К ночи мы расположились на одной речке вблизи от сторожевых разъездов крымского хана, мили за полторы от города Тулы, под которым находился сам хан. Татарские разъезды прискакали к хану и сообщили ему о множестве христианского войска, полагая, что сам великий князь пришел со всеми своими силами. И в ту же ночь татарский царь отошел от города в степь миль на восемь, переправившись через три реки. Он утопил несколько пушек и орудий, ядра, порох и верблюдов растерял и часть войска оставил в разъездах (ведь он расположился на три дня и лишь два дня стоял у города, а на третий отступил).

Встав рано утром, мы пошли к городу и расположились с войском там, где стояли его шатры. Треть или больше татарского войска осталась в разъездах, и вот они возвратились к городу, думая, что там стоит их царь. И когда они разглядели и сообразили про нас, то изготовились к битве с нами. Мы тотчас вступили в сражение, и бой затянулся часа на полтора. Потом нам, христианам, помог Бог против басурман, и столько мы их перебили, и так мало их осталось, что едва дошло до Орды известие об этом. В том бою я сам получил тяжелые телесные ранения и в голову и в другие части тела.

Когда вернулись мы со славной победой к нашему царю, позволил он дней восемь отдохнуть нашему усталому войску. Через восемь дней выступил он сам с войсками к Казани вначале на большой город, называемый Муром, что стоит уже на границе степи у казанских владений. А оттуда примерно месяц двигался степью он к той упомянутой новой крепости, построенной на Свияге, где ждали его войска с большими пушками и запасами, которые были доставлены по большой реке Волге. А нас он послал тогда с тринадцатью тысячами через Рязанскую и Мещерскую земли, где живет мордва. Пройдя дня за три через мордовские леса, вышли мы в открытую степь и шли правее великого князя в пяти днях конной езды от него. Таким образом, мы прикрывали его тем войском, что было у нас, от заволжских татар (ведь он боялся, чтобы не напали на него внезапно ногайские князья). С великим трудом, изголодавшись, недель через пять добрались мы до Суры, большой реки при устье речки Барыша, куда и он пришел в тот же день с главными войсками. В тот день с большим удовольствием и благодарностью наелись мы сухого хлеба, либо купив по дорогой цене, либо взяв взаймы у родственников, друзей и знакомых: дней на девять недостало нам хлеба. Но прокормил Господь Бог нас и войско наше и рыбами и другими зверьми, ведь в степных реках там много рыбы.

Когда переправились мы через реку Суру, стали встречать нас, как бы радуясь приходу царя, по пятьсот, по тысяче человек верхних черемисов – особый народ, называемый по-русски чувашами (поскольку в их земле построена была упомянутая крепость на Свияге). И от той реки шли мы с войском восемь дней степью и дубравами, кое-где и лесами, а населенных мест там очень мало, поскольку расположены они у них при больших крепостях и незаметны даже тем, кто проходит близко. И тут уж нам добыли и навезли, отъезжая в стороны и скупая, хлеб и скот, хотя и по высокой цене, но мы, измученные голодом, были и этому рады (и не вспоминай про мальвазию и изысканные напитки с конфектами, черемисский хлеб показался слаще добрых калачей!). Но приятнее и радостнее всего было то, что сражались мы за отечество православного христианства против врагов креста Христова да еще вместе со своим царем. И не пугала нас никакая нужда, когда соревновались мы друг с другом в славных подвигах, к тому же и сам Господь Бог помогал нам.

А когда приблизились мы к новопостроенной крепости, действительно превосходной, тогда выехали навстречу царю гетманы – и те, что прибыли с пушками, и крепостные – с немалым войском, ведя полки, построенные как следует, в порядке. С ними и тысяч пятнадцать конницы вышло навстречу, и великое множество пехоты, а сверх того, несколько батальонов варваров, только что признавших власть царя (волей или неволей, а признали), числом до четырех тысяч: их селения и деревни были вблизи этой крепости. И было там великое торжество по случаю прихода царя с большим войском, и по случаю упомянутой победы, которую одержали мы над крымским псом (ведь мы очень опасались, что он придет и поможет Казани), и по случаю постройки этой важной крепости. И к тому же прибыли мы туда поистине как к себе домой после долгого и крайне трудного пути, поскольку на больших галерах было доставлено по Волге из домов наших почти каждому большое количество припасов. Приплыло также множество купцов с разной живностью и другими товарами, так что всего там было в достатке, чего душа желала (не ищи только купить там мерзости). И войска, отдохнув дня три, начали переправляться через великую Волгу-реку, и дня за два переправились все войска.

А на третий день двинулись мы в путь и четыре мили прошли дня за три, ибо немало там рек, которые впадают в Волгу, так что перебирались по мостам и гатям, а их казанцы попортили перед нами. На четвертый день вышли мы к крепости Казани на большие, просторные, гладкие и очень красивые луга и расположились там войском вдоль реки Волги. И тянутся те луга до города на милю с лишним, но стоят крепость и город не на Волге: река под ними названием Казань, по ней и город назван. Расположен он на большой горе, особенно если смотреть со стороны Волги, а с ногайской стороны, от реки Камы и так называемого Арского поля, к нему идешь по равнине. Отдохнув один день, выгрузили опять с кораблей пушки, которые прибыли прежде войска. На другой день рано после божественной службы поднялись войска со своим царем из стана и, развернув хоругви христианские, стройно и благочинно пошли полками к вражеской крепости. И казалось нам, что стоит крепость пустая, где нет людей, и даже ни один человеческий голос не раздался из нее, так что многие из неопытных радовались этому и говорили, что царь со своим воинством в страхе сбежал в леса от великого войска.

И вот подошли мы к городу Казани, который расположен на неприступном месте: восточнее его течет река Казань, а западнее – речка Булак, сильно заболоченная и непроходимая. Течет она у самого города и впадает у угловой вышки в реку Казань. А вытекает она из довольно большого озера по названию Кабан, это озеро с полверсты не доходит до города. А если перебраться через эту речку, неудобную для переправы, то между озером и городом со стороны Арского поля будет расположена гора, очень крутая и труднодоступная. И вокруг города от той реки и до озерка, по названию Поганое, что расположено у самой реки Казани, выкопан очень глубокий ров. А со стороны реки Казани гора так высока, что трудно охватить ее взглядом. На ней-то и находятся крепость и царский дворец и высокие каменные мечети, где положены их умершие цари. Помнится мне, что числом их пять.

И вот начали мы окружать этот басурманский город, и войску христианскому приказано было двигаться тремя группами через названную речку Булак. И вот, наведя мосты через нее, переправился вначале передний полк, который называют у них обычно ертаул, в составе его было около семи тысяч отборного войска с двумя полководцами, очень храбрыми юношами, – князем Юрием Пронским и князем Федором Львовым из рода князей Ярославских. Пришлось им с трудом взбираться прямо на эту гору, на Арское поле между городом и упомянутым озером Кабаном, примерно в двух полетах стрелы от крепостных ворот. А когда начал другой полк – большой – переходить по мостам через реку, царь казанский выпустил из города на первый упомянутый полк конницы около пяти тысяч, а пеших более десяти тысяч, конные татары с копьями, а пешие с луками. И тотчас ударили татары в середину полка христиан на половине горы и рассекли его, прежде чем перестроились полководцы, которые с двумя с лишним тысячами взошли уже было на гору. И наши крепко сразились с ними, и бой был немалый. Тут же подоспели другие стратеги с нашими пешими ружейными стрелками, и дали отпор и конным и пешим басурманам, и гнали их, избивая, до самых крепостных ворот, а нескольких взяли живьем. В то же время при этом бое начали татары пушечный обстрел из крепости, как с высоких башен, так и с городских стен, ведя огонь по войску христиан, но благодаря Богу никакого опустошения не произвели.

И как раз в тот день обступили мы христианскими полками басурманский город и крепость и перекрыли со всех сторон пути и подходы к крепости: казанцы никак не могли передвигаться ни из крепости, ни в крепость. Потом стратеги, а по-русски полковые воеводы – передовой полк, который идет у них за ертаулом, вышел на Арское поле и другой полк, где был царь Шигалей, – и другие важные стратеги закрыли пути, ведущие к крепости с Ногайской стороны.

А мне тогда с одним моим товарищем поручено было руководить правым флангом, по-русски – правой рукой. Хоть и был я тогда в молодых летах – от рождения мне было года двадцать четыре – но по благодати Христа моего, вероятно, не случайно достиг я этой должности, а взошел на нее по ступеням воинской службы. В нашем полку было больше двенадцати тысяч, а пеших стрелков и казаков тысяч около шести. Нам было приказано перейти реку Казань. Воинство нашего полка растянулось вплоть до реки Казани, выше крепости по течению, а другой край был у моста на Галицкой дороге, у той же реки, ниже крепости по течению. Так что перекрыли мы дороги, ведущие в крепость со стороны луговых черемисов. Стоять нам пришлось на ровном месте, на лугу между большими болотами. И так как по отношению к нам крепость была расположена на высокой горе, приходилось нам хуже всех от пушечной стрельбы из крепости, а с тылу – от частых набегов черемисов из лесов. А другие полки встали между Булаком и Казанью по эту сторону Волги. Сам же царь с великим батальоном, или со множеством воинов, стал на возвышенном месте примерно за версту или несколько больше от крепости Казани по ходу своего следования от Волги. Таким вот образом окружили басурманский город и крепость.

А казанский царь закрылся в крепости с тридцатью тысячами отборного войска, со всеми духовными и светскими боярами и со своим двором. Другую половину войска он оставил вне крепости в лесах вместе с теми, кого прислал ему на помощь ногайский улуг-бек, а их было две тысячи и несколько сот человек. Через три дня начали мы копать вокруг города шанцы. Басурманы изо всех сил препятствовали этому стрельбой из крепости или вылазками с рукопашным боем. С обеих сторон гибло много людей, но все-таки больше басурман, чем христиан. В этом, прибавляя нашим храбрости, являлся христианам знак Божественного милосердия.

Когда хорошо и прочно устроили шанцы и стрелки со своими стратегами окопались в земле, считая, что находятся в безопасности от городского обстрела и вылазок, тогда подвезли поближе к городу и крепости большие и средние пушки и мортиры, из которых стреляют вверх. Насколько я помню, всего вокруг крепости и города поставлено было в шанцах полтораста пушек больших и средних, причем и самые малые были по полторы сажени в длину. Кроме того, было много полевых орудий около царских шатров. Когда начали мы бить со всех сторон по крепостным стенам, тотчас сбили тяжелый бой в крепости, то есть воспрепятствовали им вести огонь из тяжелых орудий по христианскому войску, не смогли только подавить мушкетный и ружейный огонь, который в христианском войске вызывал большие потери в людях и лошадях.

И вот еще какую другую хитрость придумал тогда против нас царь казанский. – Какую же? Прошу, расскажи мне. – А именно такую, только слушай внимательно, изнеженный воин! Ведь он заключил такое условие со своими, с тем войском, которое оставил в лесах вне крепости, и назначил им такой знак или, как говорят они, ясак: когда вынесут на высокую башню или на какое другое высокое место в крепости их громадное басурманское знамя и начнут им махать, тогда, – поясняю я, поскольку мы на себе испытали это, – ударят басурманы боевым порядком со всех сторон из лесов со всей мощью и быстротой по христианским полкам. А в это же время из крепости через все ворота делались вылазки на наши шанцы, при этом так крепко они и храбро сражались, что трудно поверить. И однажды сделали вылазку на шанцы, где стояли в укрытии тяжелые орудия, сами бояре с царским двором, а с ними около десяти тысяч войска, и в такой вступили жестокий и крепкий бой против христиан, что всех наших отогнали было далеко от пушек. Но с Божьей помощью подоспело дворянство муромского воеводства, поскольку стан его располагался где-то поблизости. Между русскими это дворянство отличается настоящими храбрыми и мужественными мужами, происходящими из древних русских родов. И тотчас они опрокинули бояр со всеми их силами, так что те принуждены были показать тыл, а они их секли, избивая, до самых городских ворот, и не столько посекли, сколько задавлено было из-за тесноты в воротах. Довольно много было захвачено живьем. В это же время делались вылазки и из других ворот, но без таких жестоких сражений.

И действительно, ежедневно в течение трех недель происходило это несчастье, так что зачастую не давали нам употребить крайне скудное наше питание. Но так помогал нам Бог, что с Божьей помощью храбро сражались мы с ними – пешие с пешими, выходящими из крепости, конные с конными, выезжающими из лесов, а вдобавок отворачивали мы от крепости тяжелые орудия, что с железными ядрами, и стреляли по басурманским полкам, которые производили набеги не из крепости, а из лесов. Хуже всего от этих набегов было тем христианским полкам, которые, как мы, стояли на Арском поле у Галицкой дороги со стороны луговых черемисов. А то наше войско, что стояло под крепостью за Булаком у Волги – там и царь наш стоял, – оставалось в покое от басурманских набегов, страдали они только от частых вылазок из крепости, поскольку со своими пушками находились ближе всего к стенам крепости. А что бы рассказал я о том, какой урон наносили нам в людях и лошадях, когда ездили наши слуги добывать траву для лошадей, притом что командиры, охраняя их со своими отрядами, не всегда могли защитить их вследствие коварства басурман и стремительных, внезапных и быстрых их набегов? Действительно, если писать, не написать в подробностях, сколько их убито и ранено.

Царь казанский, убедившись, что уже как будто очень изнемогло христианское войско, в особенности то, что находилось в шанцах вблизи городских стен, – как от частых вылазок и набегов из лесов, так и от недостатка продовольствия (уж очень за дорого покупалась всякая пища, а войску, как мы уже сказали, из-за беспокойств не удавалось и сухого хлеба наесться), а кроме того, едва не всякую ночь пребывало без сна, охраняя пушки больше жизни и чести своей, – и вот, когда увидел, как я сказал, эти трудности нашего войска их царь, а также и басурманские военачальники за стенами города, тем сильнее и чаще стали совершать набеги извне и делать вылазки. А наш царь со всеми сенаторами и стратегами созвал совет и с Божьей помощью принял хорошее решение: распорядился разделить все войско на две части и примерно половину его оставить у крепости при пушках, порядочной части распорядился нести охрану своего благополучия при своих ставках, а тридцать тысяч конных упорядочил и распределил в полки по кавалерийскому уставу, поставив над каждым полком по два, а кое-где и по три храбрых стратега, отличившихся в героических предприятиях; наконец вывел тысяч пятнадцать пеших стрелков и казаков и также разделил их по стратегическому уставу на батальоны, поставив над всеми ними великим гетманом князя Александра Суздальского, по прозванию Горбатого, человека разумного, достойного и отличившегося в воинских предприятиях. Укрыв все христианское войско за горами, приказал он ожидать, когда басурманы выйдут, как обычно, из лесов, и тогда-то вступить с ними в сражение.

На другой день, часу в третьем, басурманские полки выехали из лесов на большое поле, называемое Арское, и вначале напали на командиров, которые несли охрану в полках и которым было отдано распоряжение, избегая схватки, отступать вплоть до шанцев. Те же, думая, что христиане отступили из страха, пустились за ними в погоню. И когда заперли их в обозах, начали кружить и гарцевать у шанцев, осыпая стрелами из луков, как проливным дождем. Тем временем в добром порядке медленно подходили другие пешие и конные полки, как будто собираясь принести христиан в жертву. И вот тогда, именно тогда, говорю я, вышел внезапно гетман с христианским войском, также в добром порядке и с осмотрительностью приблизился к полю боя. Увидев это, басурманы и рады бы назад к лесу, но это было невозможно, поскольку далеко уже отъехали они от него в поле, так что вольно или невольно приняли бой и крепко бились с первыми отрядами. Когда же подоспел большой полк, где был сам гетман, и приблизились пешие полки, отрезая их прежде всего от леса, тотчас тогда обратились они всеми полками в бегство. А христианское воинство преследовало их, избивая так, что трупы басурман лежали на полторы мили вокруг, а сверх того, еще почти тысячу взяли живьем. Такую пресветлую победу одержали тогда с Божьей помощью христиане над басурманами.

Когда же привели пленников к нашему царю, распорядился он вывести их и привязать к кольям перед шанцами, чтобы просили и убеждали своих, пребывающих в крепости, сдать город Казань нашему царю. И наши убеждали их, объезжая и обещая от нашего царя жизнь и свободу как самим пленникам, так и находящимся в крепости. А те, выслушав не прерывая эти речи, тут же начали стрелять с крепостных стен не столько по нашим, сколько по своим, и говорили: «Лучше, дескать, видеть вашу гибель от нашей басурманской руки, чем быть вам зарубленными необрезанными гяурами!» В великой ярости изрыгали они и другие ругательства, так что, видя это, мы все удивлялись.

После этого дня через три велел наш царь пойти тому князю Александру Суздальскому с тем же войском на заставу, где басурманы соорудили было стены на горе между большими болотами, в двух примерно милях от города. Там опять после бегства собралось их много. Они намеревались делать оттуда вылазки, как из крепости, и снова нападать на христианское войско. Кроме того, упомянутому гетману был подчинен со своими полками другой гетман – великий воевода, по-русски – именем князь Семен Микулинский, из рода князей тверских, человек очень храбрый и искусный в героических делах. А приказ им дан такой: если поможет Бог проломить те стены, то пусть идут со всем войском до самой Арской крепости, которая находится от Казани в двенадцати больших милях. Когда пришли они к этим стенам, басурманы оказали сопротивление и стали упорно защищаться, отбиваясь в течение двух примерно часов. Потом с Божьей помощью одолели их наши как пушечной, так и ружейной стрельбой. Басурманы побежали, а наши преследовали их. И вот все великое войско вошло в эти стены, и оттуда прислали нашему царю вестника. Наше войско провело там одну ночь и нашло в басурманских шатрах и ставках неплохую добычу. Затем дня за два дошло оно до названной Арской крепости и обнаружило, что она стоит пустая: со страху разбежались из нее все – страха ради в самые дальние леса. И застряло оно там, в той земле, дней на десять, потому что в земле той большие поля, чрезвычайно изобильные и щедрые на всякий плод, там прекрасны также и поистине достойны удивления дворы их князей и вельмож. Села часты, а хлеба всякого такое там множество, что поистине невозможно рассказать и поверить – сравнить, пожалуй, со множеством небесных звезд! Бесчисленны также множества стад разного скота и ценной добычи, прежде всего живущих в той земле разных зверей: ведь обитают там ценная куница и белка и другие звери, годные на одежду и в еду. А чуть подальше – множество соболей и медов, не знаю, где бы было больше под солнцем! Через десять дней благополучно возвратились они к нам с бесчисленной добычей, захватив в плен множество басурманских женщин и детей. Они освободили также от многолетнего рабства множество своих, прежде захваченных басурманами. И была тогда в христианском стане большая радость, и воспели благодарственные молитвы к Богу. И по такой дешевке шла в нашем войске всякая живность, что корову покупали за десять московских денег, а большого вола за десять аспр.

Вскоре после возвращения этого войска, дня через четыре, собралось немало луговых черемисов, и ударили они с тылу по нашим станам у Галицкой дороги и отбили довольно много наших конских табунов. Но мы тотчас послали в погоню за ними трех командиров, а за ними для засады других со снаряженными разъездными полками. Нагнали мы их в трех или четырех милях, одних перебили, других взяли живьем.

Но если бы писал я подробно, что происходило каждый день у крепости, вышла бы о том целая книга. Коротко стоит вспомнить лишь о том, как они наводили на христианское войско чары и посылали великий потоп, а именно: вскоре после начала осады крепости, как станет всходить солнце, на наших глазах выходят на стены то пожилые мужчины, то старухи и начинают выкрикивать сатанинские слова, непристойно кружась и размахивая своими одеждами в сторону нашего войска. Тотчас тогда поднимается ветер и собираются облака, хотя бы и вполне ясно начинался день, и начинается такой дождь, что сухие места наполняются сыростью и обращаются в болота. И это было как раз над войском, а в стороне не было, – происходило это не только от естественных атмосферных явлений. И при виде этого посоветовали царю немедля послать в Москву за спасительным древом: он вделано в крест, который находится всегда при царском венце. И с Божьей помощью очень быстро съездили: водою до Нижнего Новгорода дня в три либо четыре на вятских, весьма быстроходных лодках, а от Новгорода до самой Москвы на скороходных подводах. Когда доставлен был честной крест, в который вделана частица спасительного древа, на коем Господь наш Иисус Христос пострадал плотию за людей, тогда иереи соборно с христианскими церемониями сотворили крестный ход и по церковному обычаю освятили им воду, так что силою животворящего креста эти языческие чары тотчас исчезли и с тех пор не объявлялись.

А тем временем недели за две или за три до взятия с помощью подкопа лишили их воды: подкопали под большую башню и под тайники, откуда они брали воду на всю крепость, поставили около двадцати больших бочек пороха и взорвали. Кроме того, за две недели тайно в полумиле от крепости сделали мы необыкновенно большую и высокую вышку, поставили ее за одну ночь у городского рва и втащили на нее артиллерии десять пушек и пятьдесят мушкетов. Очень большой урон и городу, и крепости наносили мы с нее каждый день: с этой башни до взятия крепости убито вооруженных басурман около десяти тысяч со всех сторон – и из пушек при вылазках их, считая женщин и детей. А как строили ее, каким образом устроены и другие стенобитные изобретения, – все это я опущу для краткости этой истории, ибо пространно описано это в русской летописной книге. Вспомним только кое-что о взятии крепости, сколько сможем вспомнить, и кратко опишем. Между прочим, подавал тогда Бог не только разум и дар храброго духа, но людям достойным и чистой совести некоторыми явлениями в ночных видениях сообщил о взятии басурманской крепости, поощряя к этому воинство и, как я думаю, отмщая за бесчисленное и многолетнее пролитие христианской крови, избавляя от многолетнего рабства еще находящихся там живых.

И вот, когда кончились семь недель осады крепости, еще днем наказано было нам дожидаться утренней зари прежде восхода солнца и приказано было готовиться к штурму со всех сторон и дан такой знак: когда взорвут стену порохом, который в подкопе, – ибо был уже сделан другой подкоп и под городскую стену заложено сорок восемь бочек пороху. Большая часть нашего войска была назначена к штурму, а треть или немного больше оставалась в поле прежде всего для охраны благополучия царя. Мы же, согласно распоряжению, приготовились рано, часа за два до зари. Ведь меня тогда послали к самым нижним воротам наступать с верхнего течения реки Казани, а со мною было двенадцать тысяч войска. Так и на всех четырех сторонах построили могучих и храбрых мужей, некоторых с большими постами. Но царь казанский и сенаторы его узнали об этом, и как мы против них, так и они против нас приготовились.

И перед самым восходом солнца, чуть только стало оно появляться, подкоп был взорван, тотчас со всех сторон устремилось христианское войско на город. Пусть каждый свидетельствует за себя, я же коротко расскажу правду о том, что видел сам и что делал. Я распределил мои двенадцать тысяч войска в подчинение стратегам, и пустились мы к крепостным стенам и к той большой башне, что стояла на горе у ворот. Когда были мы еще далековато от стен, не было ни одного выстрела ни стрелою, ни из ружья, а когда приблизились мы, тогда уже впервые со стен и башен открыли сильную стрельбу. Так густы были тогда стрелы, как частый дождь, а камней столь бесчисленное множество, что и воздуха не видно! Когда же с большими трудами и потерями пробились мы к стенам, начали тогда лить на нас кипящий вар и бросать целые бревна. Безусловно, помощь Божья помогла нам тем, что даровала храбрость, упорство и забвение смерти. И действительно, с сердечным рвением и радостью бились мы с басурманами за православное христианство и уже через полчаса стрелами и ружьями отбили их от амбразур. Кроме того, и пушки из-за наших шанцев помогали нам своим огнем: ведь те уже не прячась, как прежде, а открыто стояли на большой башне и на крепостных стенах, сражаясь с нами упорно, лицом к лицу, врукопашную. Мы бы сразу могли их разбить, но на штурм нас пошло много, а под крепостные стены пришло мало, некоторые вернулись, а многие лежали и притворялись убитыми и ранеными.

Но тут Бог помог нам. Мой родной брат первым взошел по лестнице на крепостную стену, а с ним другие храбрые воины. А иные, рубя и коля басурман, влезли в амбразуры большой башни, а из башни пробрались к большим крепостным воротам. Тотчас басурманы показали тыл и, оставив крепостные стены, побежали на большую гору к царскому двору: обнесенный большим забором меж каменных мечетей и домов, был он очень крепок. А мы – за ними к царскому двору, хоть и были утомлены доспехами и ранами, которые были уже на теле многих храбрых мужей. И очень мало осталось нас в сражении. А наше войско, бывшее там, вне крепости, как увидело, что мы уже в крепости, а татары все со стен побежали, ринулись в крепость, так что лежавшие под именем раненых вскочили, а притворявшиеся мертвыми воскресли. И не только они со всех сторон, но и кашевары из станов, и те, кто был у коней оставлен, и те, кто с товарами приехал, – все сбежались в крепость не для бранного подвига, а за обильной добычей. И действительно, город был полон самой дорогой добычи – золота, серебра, драгоценных камней, кипел соболями и иным великим богатством. С нашей стороны татары, сколько могло их убежать, укрылись на царском дворе, а нижнюю часть города оставили. А с другой стороны, то есть с Арского поля, где был взорван подкоп, казанский царь со своим двором уступил примерно половину города и закрепился на Тезицком (по-нашему, купеческом) рве, упорно сражаясь с христианами. Ведь две части этого города расположены на горе, как на равнине, а третья часть, очень низменная, как в пропасти. А поперек, примерно на половину города от стены Булак и до самой нижней части города – довольно большой ров. Вообще же, город немалый, чуть меньше Вильны.

И помнится мне, что часа четыре или больше этой описываемой битвы ушло на захват стен со всех сторон и резню в крепости. А когда увидели басурманы, что мало осталось христианского войска, едва ли не все набросились на добычу – говорят, что многие по два и по три раза уходили в станы с добычей и возвращались снова, пока храбрые воины непрерывно сражались, – и когда увидели басурманы, что измучены уже храбрые воины, стали они упорно наступать, направляя удары против них. А когда увидели упомянутые корыстолюбцы, что, сражаясь с басурманами, наши вынужденно и шаг за шагом отступают, в такое тотчас ударились они бегство, что многие не нашли и ворот, и большинство вместе с добычей бросалось со стен, а иные побросали и добычу, крича: «Секут! Секут!» Но с Божьей благодатью не сокрушили татары храбрых сердцем. Хоть и было очень трудно на нашем краю от напора басурман – за время между нашим входом и выходом из крепости убито было в моем полку девяносто восемь храбрых мужей, не считая раненых, – но все же с Божьей благодатью выстояли мы на нашем краю против них недвижно. А на другом упомянутом краю наши продвинулись лишь чуть-чуть из-за весьма значительного, как мы говорили, напора неприятеля. Дали они о себе весть нашему царю и всем советникам, бывшим в тот час около него: ведь он сам видел бегство из города этих упомянутых беглецов, и не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что все войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его, – волей или неволей – у хоругви поставили: были ведь между теми сенаторами кое-какие мужи в возрасте наших отцов, состарившиеся в добрых делах и в военных предприятиях. И тотчас приказали они примерно половине большого царского полка, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, сойти с коней, то же приказали они не только детям своим и родственникам, но и самих их половина, сойдя с коней, устремилась в город на помощь усталым тем воинам.

И когда внезапно появилось в городе так много свежего войска, облаченного в сияющие доспехи, сразу начал отступать назад царь казанский со всем своим воинством, хотя оборонялись они упорно. А наши, наступая упорно и неотвратимо, рубились с ними. И когда загнали их к мечетям, которые стоят у царского двора, вышли тут навстречу их абазы и сеиды и муллы с главным их епископом, а на их языке великим ансари или эмиром, по имени Кулшерифмулла, и бились с нашими так упорно, что погибли все до одного. А царь со всеми уцелевшими заперся на своем дворе и стал упорно обороняться, сопротивляясь еще часа полтора. Видя, однако, что им не спастись, свели они в одну сторону своих жен и детей в красивых и нарядных одеждах, около десяти тысяч, и поставили их в одном краю большого царского двора, о котором уже была речь, надеясь, что польстится христианское войско на их красоту и оставит им жизнь. Сами же татары со своим царем собрались в другом углу и задумали не даться живыми в руки, только бы царя сохранить живым. И устремились они от царского двора в нижнюю часть города к самым нижним воротам, где я у царского двора стоял против них. Со мною уже не оставалось и полутораста воинов, а их было еще около десяти тысяч, но в узких улицах мы упорно сопротивлялись им, отступая и отбиваясь. А главное наше войско сильно теснило их с горы, в особенности задние ряды татарского полка, рубя и убивая. А мы с Божьей помощью едва тогда вышли с большим трудом из городских ворот. С большой горы упорно наступали наши и давили их, мы же стояли на другой стороне, сражались в воротах и не выпускали татар из города. Два христианских полка подоспели уже к нам на помощь. И при сильном напоре с горы так стиснулись татары в тесноте, что трупы их легли вровень с высокой башней, что была над воротами, так что идущие следом и сзади всходили на крепостную стену и на башню прямо по своим. И когда ввели они своего царя на башню, стали кричать и просить немного времени, чтобы потолковать, мы же, несколько притихнув, выслушали их просьбу. И вот что они тут сказали: «Пока, дескать, стоял юрт (юртом по-турецки обычно называется самостоятельное царство) и главный город, где был царский престол, до тех пор стояли мы насмерть за царя и отечество. Но теперь отдаем вам царя живым, ведите его к своему царю, а остатком выйдем мы в широкое поле испить с вами смертную чашу». И отдали они нам своего царя с одним корачем, самым большим у них, и с двумя имильдешами. Басурманское имя царю было Идигер, а тому князю – Зениеш. Отдали нам живого царя и тотчас в нас – стрелами, а мы – в них. Не пошли они воротами против нас, а тут же двинулись со стены прямо через реку Казань и хотели пробиться напротив моего стана через шанцы теми амбразурами, где стояли шесть больших пушек.

И тотчас ударили мы по ним из всех этих пушек. А они снялись оттуда и спустились берегом реки Казани вниз налево, на расстояние трех полетов стрелы к краю наших шанцев, остановились там и стали скидывать доспехи и разуваться, чтобы реку перейти. Оставалось их еще в полку тысяч шесть или немного меньше. Увидели мы это, и хоть было нас мало, добыли коней, за рекой у своих станов, и, сев на коней своих, быстро помчались на них и перерезали путь, которым хотели они уйти. Мы настигли их, когда не перешли они еще реку, но набралось нас мало против них, чуть больше двухсот коней: ведь очень быстро все это произошло, а все войско, что было по эту сторону города, было при царе, а почти все остальное было уже в городе. И вот они, перейдя вброд реку (а в том месте мелка была, на их счастье, река), стали строиться на самом берегу и облачаться в различные доспехи, уже готовые к битве; стрелы были почти у всякого и уже лежали на тетивах луков. И стали тут они уходить тихо от берега: построили чело немалое, за которым вместе двигались, густо столпившись и растянувшись, если прикинуть на глаз, на два больших полета стрелы. Смотрело с крепостной стены и с царского дворца бесчисленное множество христианского войска, а помощи нам оказать не могли из-за большой высоты и очень крутого берега.

Немного отпустили мы их от берега, еще и задний конец их не вышел из реки, и тогда ударили на них, собираясь разрезать и смешать построение их отрядов. Прошу я, пусть не подумают обо мне, что по безумию я сам себя хвалю! Истинную правду говорю я и не скрываю духа храбрости, данного и дарованного мне Богом; к тому же и конь у меня был очень резвый и добрый. Впереди всех врезался я в басурманский тот полк, и помню, что трижды во время сечи упирался во врагов мой конь, а в четвертый раз, тяжко раненный, повалился вместе со мною посреди них. И потом уже дальнейшего не помню из-за тяжелых ран. Очнулся я, видимо, скоро и увидел над собою двух слуг своих и двух каких-то воинов царских: стоят и плачут, и рыдают, как над мертвецом. Сам же я, вижу, лежу повержен, покрыт многими ранами, но жив, потому что был на мне праотеческий доспех очень прочный, но важнее, что благоволила ко мне благодать Христа моего, заповедавшего ангелам своим, чтоб охраняли меня, недостойного, на всех путях. Потом уже, позже, узнал я, что все эти благородные, которых собралось, было, сотни три и которые обещались и пошли, было, вместе со мною, чтоб напасть на врага, лишь потерлись слегка возле вражеского полка, а в бой не вступили. Потому вроде, что некоторых из передовых татары тяжело ранили, подпустив близко к себе, или, скорее, потому, что испугались глубины полка. Только возвратились они и, наезжая и топча, стали рубить с тылу басурманский полк. А чело полка беспрепятственно прошло широкий луг к большому болоту, где конным не пройти, а дальше, за болотом, большой лес.

Говорят, что после подоспел он, мой брат, о котором я говорил уже, что первым он взошел на крепостную стену. Вроде бы еще посреди луга застал он их и врезался в чело полка на всем скаку, отпустив конские поводья, так мужественно, так храбро, что и поверить трудно. Все говорили, что вроде как дважды проехал он посреди татар, рубя их и на коне крутясь посреди них. А когда в третий раз врезался он в них, помогал ему какой-то благородный воин, и вместе били они басурман. Все это видели со стен и удивлялись, а те, кто не знал о сдаче царя, думали, что то казанский царь между них ездит. Он был так изранен, что в ногах было по пяти стрел помимо других ран. Но благодатью Божьей жизнь его была сохранена, поскольку был на нем весьма крепкий доспех. И был он такого мужественного сердца, что когда изранили под ним коня так, что и двинуться тот не мог, увидел другого коня, шедшего в поводу у одного слуги царского брата, и выпросил его и, забыв, а вернее, пренебрегая жестокими ранами, снова нагнал басурманский полк и рубил его вместе с другими воинами до самого болота. Действительно, был у меня брат так храбр, мужествен, такого доброго нрава, кроме того, так умен, что во всем христианском войске не было храбрее и лучше его. А если бы нашелся кто, Господи Боже, был бы точно таков! И любил я его особенно и поистине хотел бы душу за него положить и жизнью своей заплатить за его здоровье: ведь умер он потом, на другой год, как кажется, от тех жестоких ран. Вот конец краткого описания взятия великой басурманской крепости Казани.

А на третий день после славной этой победы вместо благодарности воеводам и всему своему воинству изрыгнул наш царь неблагодарность – разгневался на всех до одного и такое слово произнес: «Теперь, дескать, защитил меня Бог от вас!» Словно сказал: «Не мог я мучить вас, пока Казань стояла сама по себе, ведь очень нужны вы мне были, а теперь уж свобода мне проявить на вас свою злобу и жестокость». О, сатанинское слово, являющее роду человеческому несказанное зверство! О, переполнение меры кровопийства отцов! Среди благодарственных речей к всемогущему Богу: «Благодарю тебя, Господи, что защитил ныне нас от наших врагов!» – достойно, чтобы человек сказал от всего сердца такое же слово и нам, христианам. А Сатана, приняв как орудие скверный человеческий язык, прямо похвалялся со своим тайным соучастником, что погубит христианский род, как бы отмщая христианскому воинству, что с Божьей помощью мужеством и храбростью своими погубили его воинов, скверных измаильтян.

И вошел царь в совет об устройстве нововзятого города. И советовали ему все мудрые и разумные, чтобы со всем воинством пробыл там зиму до самой весны: ведь из Русской земли доставлено было галерами много запасов, да и в той земле было бесчисленное количество продовольствия. Тем самым царь вконец уничтожил бы басурманское воинство, покорил бы себе царство, усмирил бы навеки землю, ибо кроме татар в царстве том пять различных народов: мордва, чуваши, черемисы, вотяки, или арцы, пятый – башкиры; те башкиры живут в лесах в верховьях большой реки Камы, которая впадает в Волгу в двенадцати милях ниже Казани. Но не послушал он совета мудрых своих воевод, послушал совета шуринов своих, а они нашептывали ему в уши, чтобы спешил к своей царице, их сестре, и других льстецов с попами подослали к нему.

Постоял он неделю и, оставив часть войска в городе с необходимым числом пушек, сел на суда и поехал к Нижнему Новгороду, большому окраинному русскому городу, находящемуся в шестидесяти милях от Казани. Конницу нашу отправил он не по той хорошей дороге, по которой сам шел к Казани, а вдоль Волги, скверными тропами, идущими по большим горам, где живут чуваши, чем погубил тогда всех коней у своего войска: если у кого было сто или двести коней, едва ли дошло два или три. Вот он, первый совет угождателей! А когда приехал он в Нижний Новгород, побыл там три дня и распустил по домам все войско, сам же пустился на подводах за сто миль к главному своему городу Москве: родился у него тогда сын Дмитрий, которого он погубил по своему безумию, как я коротко расскажу об этом потом. А приехав в Москву, месяца через два или три заболел он очень тяжело лихорадкой, так что никто уже не надеялся, что он выживет. Лишь через немалое время он стал потихоньку поправляться.

А когда поправился, задумал он ехать в монастырь, называемый Кириллов, за сто миль от Москвы, как дал обет сделать сразу по болезни своей. И после великого дня Воскресения Христова, на третьей или четвертой неделе поехал он вначале в монастырь живоначальной Троицы, называемый Сергиев, который расположен от Москвы в двадцати милях по большой дороге, ведущей к Ледовитому океану. В этот долгий путь он поехал не один, а со своей царицей и новорожденным дитятей. В Сергиеве монастыре пробыл он три дня, спал затворившись, потому что был не совсем еще здоров.

В монастыре том тогда обитал преподобный Максим, монах Ватопедского монастыря со святой горы Афона, родом грек, человек весьма мудрый, сведущ не только в риторике, но и искусный философ. Был он умащен летами почтенной старости и украшен в Боге терпеливостью исповедника. При отце царя много он пережил в долголетних и тяжких оковах, многолетнее заключение в самых скверных темницах, испытал и другие роды мучений по зависти гордого и жестокого митрополита Даниила и коварных монахов, называемых иосифлянами. Он же, царь, по совету некоторых сенаторов своих, объяснивших ему, что совершенно невинно страдает такой добродетельный человек, освободил его, было, из заключения. Начал тогда названный монах Максим советовать ему, чтобы не ехал в столь дальний путь, да еще с женой и новорожденным дитятей.

«Хоть, – сказал он, – дал бы обет ехать туда просить святого Кирилла о заступничестве перед Богом, но такие обеты не согласны с рассудком. И вот почему: когда добывал ты надменное и могучее басурманское царство, немало храбрых христианских воинов пало там от язычников, с которыми твердо боролись они за православие по Боге. Жены и дети погибших осиротели, матери нищенствуют и пребывают во многих скорбях и слезах. Будет гораздо лучше, – сказал он, – чтобы их ты наградил и устроил, собрав в свой царственный город и утешив в скорбях и бедах, чем исполнять неразумные обеты. А Бог, дескать, вездесущ, исполняет все и видит везде недремлющим своим оком, как сказал пророк: “Этот не задремлет, не уснет, охраняя Израиль”. А другой пророк сказал: “У него очи в семь раз светлее солнца”. Поэтому не только святого Кирилла душа, но души всех прежде бывших праведников, которые изображены на небесах и которые предстоят теперь Господнему престолу с очами духовными самого острого, особенно сверху, зрения (чем богатый в аду), молятся Христу о всех людях, живущих на земле, особенно о тех, кто раскаивается в грехах и по собственной воле отвращается от беззаконий своих к Богу, ведь Бог и святые его внимают молитвам нашим не по месту их творения, но по нашей доброй воле и по усмотрению. И если, – сказал он, – послушаешь меня, многие лета будешь благополучен с женою и младенцем».

Поучал он его и другими многими словами из своих добродетельных уст, поистине более сладкими, чем каплющий мед. А тот, как человек надменный, упрямясь, твердил одно: «Ехать да ехать ко святому Кириллу». И те из монахов, кто возлюбил этот мир и богатства, льстили ему, разжигали и расхваливали намерение царя как богоугодный обет. Такие сребролюбивые монахи не ищут богоугодного, но советуют по духовному разуму, что обязаны были бы делать, находясь среди мирских людей, но со всяким старанием слушают то, что желательно царю и властям, то есть чем можно было бы заполучить для монастырей имения или большие богатства, чтобы жить в скверных сладострастиях, как свиньи обжираясь и, лучше не говорить, в нечистотах валяясь. Об остальном умолчим, чтоб не сказать чего-нибудь худшего и сквернейшего, а возвратимся к повествованию и продолжим про добрый тот совет.

Когда увидел праведный Максим, что царь пренебрег его советом и стремится к неуместной поездке, исполнился он пророческого духа и начал прорицать: «Если, – сказал, – не послушаешь меня, Богом советующего тебе, предашь забвению кровь мучеников, убитых за православие язычниками, пренебрежешь слезами сирот и вдов и поедешь из упрямства, знай тогда, что сын твой умрет и живым оттуда не вернется. Если же послушаешься и возвратишься, и сам здоров будешь, и сын твой». Слова эти он передал ему через нас четверых: первого его исповедника пресвитера Андрея Протопопова, второго – Ивана, князя Мстиславского, третьего – его постельничего Алексея Адашева, а четвертого – через меня. Услышав от святого эти слова, мы подробно передали ему. А он не обратил на них внимания и поехал оттуда до города по названию Дмитров, а оттуда до одного монастыря, прозванного «на Песочне», который стоит при реке Яхроме: там были приготовленные к плаванию суда.

Следи теперь внимательно за мной, что замышляет Дьявол, непримиримый наш враг, к чему приводит он несчастного человека, на что толкает его, как благочестие влагая в него лживый и противный разуму обет Богу! Как в цель стрелою выстрелил Дьявол царем в тот монастырь, где епископ был состарившийся в глубоких летах. Был он прежде монах из той иосифлянской коварной общины, первый приживальщик царева отца, вместе с надменным и окаянным митрополитом Даниилом оклеветал он многими наветами тех мужей, о которых уже была речь, и подверг их большим гонениям. Этот самый митрополит в несколько дней предал злой смерти в своем епископском доме ученика праведного Максима, Селивана, мужа искусного в обеих философиях – светской и духовной. Вскоре по смерти великого князя Василия не только по совету всех сенаторов, но и по желанию всего народа московского митрополита и этого коломенского епископа прогнали с престолов за их очевидные преступления.

А что же произошло дальше? Вот что поистине: что приходит царь в келью к этому старцу и, зная, что был он единомышленник отцу его, во всем согласен и на все готов, спрашивает его: «Как мне быть, чтобы хорошо царствовать, а больших и сильных держать в послушании?» А тот должен был сказать так: «Царю должно быть головой и любить мудрых советников своих как члены своего тела», а потом многими высказываниями из Священных Писаний должен был это обосновать и научить христианского царя. Так должен был поступить тот, кто когда-то был епископом, к тому же и старик в преклонных годах. А что он сказал? Тотчас начал нашептывать ему на ухо по прежней привычной своей злобе, как и отцу его прежде лживые сикофантии нашептывал, и такую сказал речь: «Если хочешь ты быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника умнее себя, поскольку ты сам лучше всех. Через это будет крепка твоя власть, всех держать будешь в своих руках. Но если приблизишь тех, кто умнее тебя, поневоле будешь слушаться их». Вот как сплел сатанинский силлогизм! Тут же поцеловал ему руку царь и сказал: «Ну, хоть и отец был бы мой жив, не сказал бы мне столь полезного слова!»

Обрати внимание, как согласуется древний голос отца с новым голосом сына! Как известно, с самого начала отец, прежде бывший Люцифер, увидел, что он светел, что он силен и что Бог поставил его чиноначальником над многими полками ангелов, тогда сказал он себе, забыв, что сам есть творение: «Уничтожу землю и море, а престол свой поставлю над облаками неба и равен стану самому Превышнему!» Словно сказал: «И смогу противустать ему!» И тотчас упала заря, восходящая утром, и упала в самую преисподнюю: возгордился и не сберег своего сана, как написано: вместо Люцифера Сатаной назван, то есть отступником. Так и сын вещал голосом, подобным древнему этому отступнику; конечно, это он сам и сказал, только использовал уста престарелого старца: «Ты лучше всех, и не нужно тебе никого умного». Словно сказал: «Потому что равен ты Богу».

Поистине дьявольский голос, преисполненный всякой злобой, презрением и беспамятством! Забыл ты, епископ, что сказано в Книге вторых царств? Ведь сказано, что когда советовался Давид со своими сенаторами, собираясь вести перепись населения Израиля, все сенаторы советовали ему, чтобы не считал, поскольку умножил Господь, согласно своему обещанию Аврааму, население Израиля как морской песок. И сказано, что победило мнение царя, то есть не послушался он советников своих и велел считать население ради большей подати. Забыл ли ты, к чему привело неповиновение совету сенаторов и какое несчастье навел за это Бог? И если бы царь не поспешил с покаянием и обильными слезами, погиб бы весь Израиль! А помнишь ли, что принесли безрассудному Ровоаму гордыня и совет юных пренебречь советом старейших? И, оставив все другие бесчисленные места в Священном Писании, учащие этому, вложил ты вместо них в уши христианскому царю, очистившемуся покаянием, доносительное, законопреступное слово!

Точно так же поленился ты прочесть того, кто златыми устами говорит об этом в слове о Святом Духе, которому начало: «Вчера от нас, любимые», также и в другом слове, то есть в девятом, в последней похвале святому Павлу, начало которой: «Обличили нас некоторые из друзей», как хвалит он, называя совет, данный Богом, даром Духа. Вообще же, в этих словах рассуждает он о различных духовных дарованиях, а именно: называет духовным дарованием воскрешать мертвых, творить предивные чудеса, говорить различными языками, а также называет даром совета советовать полезное к выгоде царства и приводит свидетельство об этом не какого-нибудь низкого человека, не безвестного кого, а самого славного Моисея, собеседника Богу, разделителя моря, истребителя фараонова бога и кочевников амаликян, совершителя предивных чудес, но не обладавшего даром совета, как написано: а принял, дескать, совет от постороннего, то есть от чужеземца, или от иностранца, от своего тестя, а Бог не только, дескать, одобрил совет Рагуила, тестя его, но в законы вписал, как подробнее можно видеть в названных словах Иоанна Златоуста.

А царь, хоть и служит к его чести царство, а не получил какого-нибудь от Бога дара, должен искать доброго и полезного совета не только у советников, но и у простых людей, потому что духовные дарования даются не по внешнему богатству, не по силе царства, но по душевной праведности, ибо не смотрит Бог на силу и гордость, но на правду сердца и так дары дает, то есть кто сколько примет в согласии с доброй волей. А ты, забыв все это, отрыгнул смрад вместо благоухания! И наконец, разве забыл ты или не знаешь, что все бессловесные одушевленные существа направляются или принуждаются природой, а управляются чувством, а словесные – и не только плотские люди, но и сами бесплотные силы, то есть святые ангелы, – управляются помыслом и рассудком, как пишут об этом Дионисий Ареопагит и другой великий учитель?

Да что перебирать собор древних благочестивых мужей! Нужно мимолетно вспомнить о том, кто живет еще там у всех на устах, то есть о деде этого царя, великом князе Иване, далеко раздвинувшем свои пределы. Но что удивительнее всего: великого царя ордынского, у которого был в рабстве, прогнал и юрт его разорил, и это не по своему кровопийству или любви к грабежам, – отнюдь нет! – но действительно благодаря совещаниям с мудрыми и мужественными сановниками. Говорят ведь, что он очень любил советы и не начинал ничего без глубокого и долгого совещания. А ты, как будто против всех их, не только названных древних святых, но и знаменитого вашего современника стал против, потому что все они в один голос говорят: «Кто любит совет, любит свою душу», а ты сказал: «Не держи советников умнее себя!»

О сын Диавола! Зачем рассек ты, так сказать, жилы человеческой природы и, восхотев разрушить и отнять всю крепость, всеял в сердце христианского царя эту безбожную искру, от которой во всей святой Русской земле загорелся столь жестокий пожар, что и говорить о нем словами невозможно? Ведь это жесточайшая несправедливость, какой не бывало никогда раньше в нашем народе, воплотилась в жизнь, приняв в тебе начало несчастиям, и далее мы кратко покажем плод жестоких твоих дел! Действительно, почти по прозванию твоему оказалось твое дело: прозвание тебе Топорков, но ты не топорком, то есть небольшим бердышом, а поистине большой и широкой – настоящей секирой благородных и славных мужей на Руси великой уничтожил. Кроме того, и множество воинов, и бесчисленное множество простых людей – всех их, вышеназванных, царь предал различной смерти, оказавшись после доброго покаяния своего только от тебя, Вассиана Топоркова, на крайней жестокости заквашен. Но, оставив это, вернемся к нашему рассказу.

Христианский царь, напившись у православного епископа этого смертельного яда, отправился в путь свой рекой Яхромой до Волги, около десяти миль плыл Волгою до большой реки Шексны, а Шексною вверх до самого Белого озера, где стоят город и крепость. Но не доехали они до Кириллова монастыря, а плыли еще по Шексне-реке, когда, по пророчеству святого, умер его сын. Вот первая радость от молитв вышеназванного епископа! Вот полученная награда за неразумные и даже небогоугодные обеты! Приехал он к тому Кириллову монастырю в большой печали и тоске, а в Москву вернулся с пустыми руками и многими скорбями.

Кроме того, нужно вспомнить и о том – первый случай отвержения доброго совета, – как еще в Казани советовали ему сенаторы не уходить оттуда, пока не искоренит полностью из той земли басурманских владык, как мы уже прежде писали. И что же разрешает Бог, смиряя гордость его? Снова вооружаются против него оставшиеся казанские князья вместе с другими названными языческими народами и, выходя из больших лесов, стремительно нападают не только на крепость Казань, но совершают набеги и берут пленных в землях Мурома и Нижнего Новгорода. И так продолжалось лет шесть без перерыва после взятия города Казани, что нововыстроенные крепости в той земле, как и некоторые в земле Русской, оказывались в осаде. С его гетманом, важным человеком, имя которому было Борис Морозов, по прозванию Салтыков, затеяли они тогда битву, и рассыпались христианские полки пред язычниками, а сам гетман был захвачен. Держали его живым года два, а потом убили его: не хотели ни выкуп за него взять, ни в обмен за своих отдать. Много битв и сражений произошло за эти шесть лет, и так много за это время погибло христианского войска, беспрестанно сражаясь и воюя, что поверить трудно.

На шестой год царь наш собрал немалое войско, больше тридцати тысяч, и поставил над ними трех воевод: Ивана Шереметева, человека умного и дальновидного, смолоду опытного в героических предприятиях, названного уже князя Семена Микулинского и меня, а с нами немало стратегов, светлых, храбрых и родовитых мужей. Придя в Казань и дав небольшой отдых войску, мы пошли в те дальние пределы, где казанские князья с басурманским воинством и другими язычниками вели подготовку к войне. В их ополчении было больше пятнадцати тысяч. Они вступали в сражения с нами и нашими передними полками, так что сражались мы, как я помню, чуть не двадцать раз. И хоть было им удобно как знакомым со своей землей, а особенно упорно сражались те, кто приходил из лесов, везде с помощью Божьей бывали они разбиты от христиан. Кроме того, дал нам Бог против них хорошую погоду, потому что в ту зиму без северных ветров снега были очень глубоки, а потом мало их (врагов) осталось. Ведь преследовали мы их целый месяц, а передние полки наши гонялись за ними даже за Уржум и за реку Мет, за большие леса, а там даже до башкир, которые растянулись по реке Каме вверх по направлению к Сибири. А те из них, что остались, покорились нам. И действительно, есть что написать поподробней о тех битвах с мусульманами, да оставим это для краткости: ведь тогда перебили мы больше десяти тысяч мусульманских воинов с их атаманами, тогда и знаменитых христианских кровопийц, Янчуру Измаильтянина и Алеку Черемисина, и других князей их немало мы побили. И с Божьей благодатью возвратились в свое отечество со светлой победой и богатой добычей. С тех пор стала Казанская земля смиряться и покоряться нашему царю.

А позже в тот год пришла к нашему царю весть, что крымский хан, переправившись со всеми своими силами через морские проливы, пошел войной на землю пятигорских черкасов. По этой причине послал наш царь на Перекоп тысяч тринадцать войска, над которым поставил гетманом Ивана Шереметева, а с ним и других стратегов. Пошли наши через великое поле дорогой, ведущей к Перекопу и называемой «на Изюм-курган». А у мусульманских царей издавна есть обычай – туда лук натянут, а туда стреляют, то есть пустят слух об одной стороне, что ее хотят завоевать, а пойдут на другую. Так что, возвратив войска из Черкасской земли, пошел крымский хан на Русь дорогой, называемой «на Великий перевоз», от нее до дороги на Изюм-курган день примерно езды конем, и не знали они о христианском войске. Иван как рассудительный человек имел с обеих сторон весьма прилежную охрану и разъезды на степных путях. Узнав, что хан идет на Русскую землю, он тотчас послал сообщение нашему царю в Москву, что идет на него враг с большой силой, а сам зашел ему с тыла, собираясь напасть на него тогда, когда распустит войско по Русской земле. Потом он узнал про обоз крымского хана и послал к нему примерно треть войска, а находился он от дороги, которой двигался Иван, на полдня пути в сторону. Известно, что у крымского хана обыкновение в пяти- или шестидневных переходах всегда оставлять на всякий случай половину коней своего войска.

А наши русские писари, которым великий князь очень верит и выбирает их не из дворянского рода, не из благородных, но больше из поповичей или из простонародья, а делает это из ненависти к своим вельможам, как будто по словам пророка, – «один хочет жить на земле», – так что же сделали эти писари? А вот что поистине: что следовало скрывать, то громогласно всем растолковали. «Вот, дескать, сгинет крымский хан со всей своей силой! Идет наш царь со множеством войска против него, а Иван Шереметев на плечах у него идет за спиной». И во все окраины написали, растолковывая это. А крымский хан, дойдя до самых русских пределов, не знал ни о чем, и так дал было Бог, что не мог нигде найти ни одного человека. И очень об этом он старался, разыскивая тут и там по сторонам языка. Наконец, к несчастью, нашел двух, и один из них, не вынеся пыток, все подробно рассказал, что написали наши мудрые писари. Говорят, что вначале он пришел в великий страх и растерянность со всеми своими и тотчас повернул на свою дорогу к Орде. Через два дня встретился он с нашим войском, да и то не со всем, потому что не вернулась еще та названная часть войска, которая была послана к обозу. Сошлись оба войска около полудня в среду, и битва продолжалась до самой ночи. И такую в первый день даровал было удачу Бог над басурманами, что было их убито множество, а войску христианскому совсем мало ущерба нанесено. По чрезмерной отваге, однако, врезались некоторые из наших в басурманские полки, и один был убит, аристократического отца сын, а двое дворян захвачено живьем и приведены татарами к хану. И стал хан допрашивать их под угрозами и пытками. Один сказал ему лишь то, что достойно храброго и благородного воина, другой, малодушный, испугался пыток и рассказал все подробно, что, дескать, мало войска, и более того, – что четвертая часть послана к обозу.

Татарский хан хотел было в ту ночь отступить и уйти в Орду, потому что очень опасался христианского войска в тылу с самим великим князем, но этот упомянутый малодушный воин очень обнадежил его, и поэтому он задержался. Наутро при рассвете в четверг снова началась битва и продолжалась до полудня. Так стойко и мужественно бились тем малым числом, что разогнали было все татарские полки. Один хан еще держался с янычарами (было их с ним около тысячи с ружьями, и пушек немало). И в то время, по грехам нашим, тяжело был ранен сам гетман христианского войска, к тому же и коня подстрелили под ним, и тот, как часто бывает с ранеными лошадьми, еще и сбросил его с себя. Несколько храбрых воинов спасло его, едва жива и полумертва. Увидели татары своего хана с янычарами при пушках и повернули назад, а у наших уже без гетмана порядок сломался: хоть были и другие военачальники, но не так храбры и толковы. Тянулась потом битва еще почти два часа, но, как говорится в пословице: «Без доброго пастуха и стая львов не помощь». Рассеяли татары большую часть христианского войска, многих убили, немало храбрых воинов взято живьем, а другая часть – тысячи две или больше – отбились в каком-то буераке. Трижды в тот день со всем своим войском нападал на них хан, добираясь до них, но отбились они от него, и перед заходом солнца отступил он с большими потерями. Он устремился в Орду, потому что боялся в тылу у себя нашего войска. И прибыли все те – и стратеги и воины – благополучно к нашему царю.

Еще не зная о поражении своих, скоро и без малейших задержек двигался наш царь вслед за крымским ханом, так что когда прибыл из Москвы на реку Оку, не задержался там, где издавна было в обыкновении останавливаться христианскому войску при походах против татарских ханов, но переправился он через Оку, большую реку, и пошел дальше к городу Туле: хотел он вступить в большое сражение с крымским ханом. Покрыл он уже полпути от Оки до Тулы, и пришло к нему известие о поражении христианского войска от крымского хана, потом, примерно через час, стали попадаться наши раненые воины. У нашего царя и многих советников тотчас изменился замысел. Начали все заново и советовали ему, чтобы он шел, дескать, за Оку, а потом к Москве, притом что кое-кто из самых мужественных вселял в царя твердость, говоря, чтобы не обращался к врагу тылом, чтобы не позорил прежнюю добрую славу свою и храбрых людей своих, чтобы мужественно шел против врага креста Христова. Говорили они также: «Хотя и выиграл он за христианские грехи битву, но теперь у него утомленное войско, много убитых и раненых: ведь два дня длилось упорное сражение с нашими». Подавая ему такой добрый и полезный совет, они еще не знали того, что хан направился к Орде, но каждый час ждали его появления. И тотчас наш царь послушался совета храбрых и отверг совет робких: пошел он к городу Туле, намереваясь сразиться с басурманами за православное христианство. Вот таков был наш царь, пока любил, чтобы его окружали добрые и советующие истину, а не порочные льстецы, хуже и погибельней которых в царстве ничего быть не может! А когда прибыл он в Тулу, собралось к нему немало рассеянного воинства, и те, упомянутые, которые отбились от хана, со своими стратегами приехали, тысячи две их, и сообщили, что уже третий день как хан направился к Орде.

И снова потом, как бы раскаявшись, несколько лет справедливо царствовал великий князь, видимо, испугался наказаний от Бога то крымским ханом, то казанским мятежом, о чем я только что рассказал. Ведь говорят же, что от этих казанцев христианское воинство совсем было изнемогло и пришло к разорению, так что у большинства из нас не стало и последнего имущества. Кроме того, случались там различные болезни и частые моры, так что многие уже с рыданиями советовали ему, чтобы бросил он крепость и город Казань и вызвал оттуда христианское войско. Исходила эта мысль от богатых и ленивых как монахов, так и мирян, как в пословице говорится: «Вот что добро: кому родить, тому и младенца кормить», то есть печься о нем, иначе говоря: кто много потрудился в каком деле, тот пусть и заботится и советует о нем.

А тут луговые черемисы, не прекращавшие стычек и войн с христианами, взяли было себе хана из Ногайской орды. Эти черемисы довольно многочисленны и очень кровожадны, говорят, что собирают они войска более двадцати тысяч. Но потом они увидели, что мало толку им от этого царя, убили его и бывших с ним татар человек триста, отрубили ему голову, воткнули на высокий кол и сказали: «Взяли мы тебя с двором твоим на царство, чтобы защищал ты нас; ты же со своими больше быков и коров поел, чем пользы принес. Так пусть теперь на высоком колу царствует твоя голова!» Избрали они потом себе атаманов из своих и с нами упорно сражались да воевали года два, а после то снова примирятся, то снова войну начнут. Впрочем, имея в виду краткость этой истории, оставим другие события тех лет и вспомним лишь об одном.

В те годы окончилось перемирие с Лифляндией, и оттуда приехали послы просить мира. Но наш царь стал вспоминать о дани, о которой упоминал еще его дед в привилегии и которая не была плачена уже пятьдесят лет. А поскольку немцы не хотели платить эту дань, началась война. Отправил тогда царь нас, трех главных военачальников, а с нами других стратегов с войском более сорока тысяч, разорять их землю, не беря городов и крепостей. Целый месяц ходили мы по ней, и нигде не дали они нам сражения. Из одной только крепости вышли против наших разъездов и тут же были разбиты. Прошли мы по их земле, разоряя ее, больше сорока миль. Вошли мы в Лифляндию из большого города Пскова и, обойдя вокруг, благополучно вышли из нее у Ивангорода. Вывезли мы с собою множество разной добычи, потому что страна там была очень богатая, а жители ее впали в такую гордыню, что отступили от христианской веры, от обычаев и добрых дел своих предков, от всего удалились и ринулись все на широкий и просторный путь, то есть в обильное пьянство и невоздержанность, долгий сон и лень, несправедливости и междоусобное кровопролитие, как обыкновенно и бывает, что скверные догматы приводят к совершению таких же дел. Вот из-за этого, думаю я, и не дал им Бог покоя и пожизненного владения вотчинами.

А потом они выпросили себе на полгода перемирия, чтобы иметь время поразмыслить об упомянутой дани, но, выпросивши, сами не сохранили его и двух месяцев. И вот как нарушили они это перемирие: всем известно, что немецкий город по названию Нарва и русский Ивангород стоят на одной реке, и обе крепости, и оба города довольно большие, особенно же многочисленно население русского города. Так вот, в тот самый день, когда Господь наш Иисус Христос пострадал плотию за род человеческий, в тот день, когда, уподобляясь ему, по мере сил каждый христианин терпит подобные ему страсти, пребывая в посте и воздержании, – в тот день их милость немцы, могущественные и гордые, придумавшие сами себе новое имя, назвавшись евангелистами, – еще с утра напившись и нажравшись, начали против всякого чаяния стрелять из больших пушек по русскому городу. Много побили они христиан с женами и детьми и пролили крови христианской в эти великие и святые дни: они, находясь в перемирии, подтвержденном клятвами, стреляли без перерыва три дня, не унялись даже в день Воскресения Христова. Но ивангородский воевода не решался нарушить перемирия без ведома царя и немедля послал в Москву сообщение. Вошел царь в совет с этим и после совета остановился на том, что приказал защищаться и стрелять из пушек по немецкому городу, раз уж сами они начали и принудили к тому. А было уже немало отправлено туда из Москвы больших пушек, вдобавок послал царь полководцев и приказал собраться к ним ратникам двух новгородских пятин. И когда установили наши большие пушки по местам и начали бить по крепости и по зданиям, а также обстреливать большими каменными ядрами из пушек верхнего боя, то непривычные к этому и много лет жившие в мире немцы тотчас отбросили гордость и стали просить перемирия, желая взять себе на размышление о сдаче города и крепости недели четыре. Отправили они к нашему царю в Москву двух своих бурмистров и с ними трех состоятельных лиц, обещая через четыре недели сдать город и крепость, а к лифляндскому магистру и к другим немецким властителям послали с просьбой о помощи: «Если не дадите, мол, помощи, мы не сможем устоять перед таким сильным обстрелом и сдадим крепость и город». И магистр тотчас послал им на помощь экзарха из Феллина, а другого из Ревеля и с ними четыре тысячи конных и пеших немцев.

И хотя недели через две после этого в крепость пришло немецкое войско, наши все не возобновляли войны, пока не пройдет месяц перемирия. А они не отступились от своих обычаев, то есть великого пьянства и оскорбления христианских догматов. И вот, найдя и увидев в тех комнатах, где когда-то жили у них русские купцы, икону пречистой Богородицы, у которой изображено на руках дитя ее по плоти прежде всех времен Господь наш, Иисус Христос, хозяин дома с некоторыми гостями-немцами начали поносить ее, говоря: «Этот идол был поставлен для русских купцов, а нам в нем теперь нет нужды, давайте возьмем и уничтожим его». Ведь и пророк сказал когда-то о таких безумных: «Секирой и топором разрушая, а огнем зажигая святыню Божию». Подобным образом вели себя и эти родственники по безумию – сняли они со стены образ и, приблизившись к большому огню, где варили в котле обычное свое питие, ввергли его тотчас в огонь. О Христос! Несказанна сила твоих чудес, которыми обличаешь тех, кто готов на предерзости и совершения беззаконий против имени твоего! Тотчас весь огонь, как из пращи быстрометной или как из большой какой пушки, из-под котла вверх ударил – действительно как при пещи халдейской, – так что совсем не оказалось огня там, куда повергнут был образ, а верх строения тут же загорелся. И было это в третьем часу в день воскресения. Воздух чист был и тих, но вдруг пришла внезапно великая буря, и загорелся город так скоро, что за короткое время весь был объят огнем.

Все немцы сбежались в крепость из города от большого пожара, не были они способны хоть чем-нибудь помочь себе. Увидело русское население, что пусты городские стены, и тотчас устремилось через реку – кто на разных лодках, кто на досках, кто снял ворота у своего дома и поплыл. Следом устремились и войска, хоть и настойчиво препятствовали этому по случаю перемирия их военачальники, но не слушались те, видя явный Божий гнев, обрушившийся на немцев, а нашим дающий помощь. Тотчас разломали они железные ворота, проломили стены и вошли в город, тогда как жестокая буря гнала огонь от города на крепость. А когда пришло от города к крепости наше войско, немцы стали оказывать сопротивление, делая вылазки из крепостных ворот, так что сражались они с нами часа два. А наши взяли пушки, которые стояли в воротах немецкого города и на стенах, и стали стрелять по немцам из этих пушек. Потом подоспели русские стрелки со своими стратегами, так что вместе с ружейным огнем обрушили на немцев множество стрел. Загнали тогда их в крепость, и вот то ли от большого жара, то ли от стрельбы, которая велась по крепостным воротам, то ли от большого множества народа, поскольку крепость тесна была, стали они снова просить, чтоб дали им начать переговоры. Когда успокоились с обеих сторон войска, вышли они из крепости и стали договариваться с нашими, чтобы дали им свободный выход и благополучно пропустили со всем имуществом. Но порешили на том: выпустили новопришедшее в крепость войско с оружием, только тем, что на поясе, местных жителей – только с женами и детьми, а ценности и имущество оставлены в крепости. Но иные захотели остаться здесь в своих домах, и это оставлено на их усмотрение.

Вот такова плата оскорбителям, которые приравнивают к идолам языческих богов образ Христа, изображенного во плоти, и родившей его! Вот воздаяние икономахам! Сразу же, часа за четыре или за пять, лишившись всех вотчин, высочайших хором и златоукрашенных домов и потеряв богатства и имущество, отбыли с унижением, стыдом и великим срамом, словно нагие: поистине явился на них знак суда еще до суда, чтобы другие научились и боялись бы хулить святыни. Это был первый немецкий город, взятый вместе с крепостью. А о том образе в тот же день было сообщено нашим стратегам. И когда за ночь полностью был погашен огонь, то нашелся утром в зале там, где был повержен, и образ Пречистой, целый, ничуть не испорченный по Божьей благодати. Был он помещен потом в новопристроенной большой церкви, где и сегодня все его видят.

Потом, через неделю, взят другой немецкий город, по названию Сыренск, что стоит за шесть миль оттуда на реке Нарве, где выходит она из большого Чудского озера. Река та немалая, по ней от города Пскова и до вышеназванных городов водный путь. Только три дня били из пушек по городу, и сдали его нашим немцы. А мы от Пскова пошли к немецкой крепости, называемой Новая, что стоит от псковской границы в полуторах милях. Стояли мы под ней больше месяца, разместив большие пушки, и едва смогли взять ее, настолько крепка она была. А лифляндский магистр со всеми епископами и властителями той земли пошел против нас этому городу на помощь, имея с собою немецкого войска больше восьми тысяч. Но, не дойдя до нас, стал он в милях пяти за рекой и большими непроходимыми болотами. А дальше на нас не пошел, вероятно, боялся, так что на одном месте и простоял, окопавшись, четыре недели обозом. А когда узнал, что разбиты стены крепости и сама она уже взята, пошел назад в свой город Кесь, а войска епископа – к крепости Юрьеву, но не дошли они до города и были разбиты. А за магистром мы пошли сами, но отступил он от нас.

Отошли мы оттуда и пошли к большому немецкому городу по названию Дерпт, где засел сам епископ с великими бургомистрами и жителями города, а сверх того еще тысячи две немцев из-за моря прибыли к ним за монеты. Стояли мы под этим большим городом и крепостью две недели, выкопав шанцы, разместив пушки и обложив весь город, так что нельзя было ни выйти, ни войти в него. И упорно бились с нами немцы, защищая крепость и город как пушечною стрельбою, так и совершая частые вылазки против наших войск поистине так, как надлежит рыцарям. Но когда разбили мы из больших пушек городские стены и нанесли немалые потери в людях, стреляя из пушек верхнего боя то пороховыми, то каменными ядрами, тогда они учинили трактаменты с нами и четырежды выезжали к нам из крепости для назначения определенного дня, о чем долго было бы писать, но сказать коротко – сдали они и город и крепость. И каждый оставлен в своем доме при своей собственности, только епископ выехал из города в свой монастырь примерно в большой миле от Дерпта и был там до распоряжения нашего царя, а потом поехал в Москву, где дали ему пожизненный удел, то есть город с большой волостью.

Взяли мы за лето около двадцати немецких крепостей с городами, а находились мы в той земле до начала зимы и возвратились к нашему царю с большой и светлой победой, потому что если где и сопротивлялось нам немецкое войско после занятия крепостей, везде разбивали его посылаемые нами командиры. Но вскоре по нашем уходе, недели через две, магистр собрал войско и нанес немалый ущерб псковским областям, а потом пошел к Дерпту, но, не дойдя до этого большого города, обложил осадой крепостицу, на эстонском языке называемую Рынгу, милях в четырех от Дерпта. Стоял он, обложив ее, дня три и, пробив стену, предпринял штурм и взял ее на третьем приступе. А командира с тремястами воинов, которых захватил при этом, всех почти уморил в ужасных темницах холодом и голодом. И не смогли мы оказать помощи этой крепости из-за дальности пути и скверной первозимней дороги, ведь от Москвы до Дерпта расстояние в сто восемьдесят миль, а войско было уже очень утомлено. Кроме того, в ту же зиму выступил было против великого князя крымский хан со всею Ордой, потому что послано ему было из Москвы от татар известие, что будто великий князь со всеми своими войсками пошел в Лифляндию к городу Риге. Но, не дойдя еще до окраинных пределов на полтора дневных перехода, захватил он в степи на рыбной ловле и бобровых ловах наших казаков и узнал от них, что великий князь находится в Москве, а войска возвратились из Лифляндии благополучно, взяв большой немецкий город Дерпт и почти двадцать других городов. Не начав военных действий, возвратился он со всеми своими силами к Орде с позором и большим уроном, потому что была та зима очень суровая и снега глубокие, так что погубили они всех своих лошадей, да и самих татар умерло множество от холодов. К тому же и наши преследовали их до самой реки Донца, называемого Северским, и там убивали их, настигая по зимовищам. Наконец в ту же зиму послал наш царь со своим порядочным войском своих гетманов – Ивана, князя Мстиславского, и Петра Шуйского из рода князей суздальских. Вторгшись, они захватили превосходную крепость: стоит посреди довольно большого озера на таком отоке, какова площадь городка и крепости, зовется эстонским языком Алуксне, а по-немецки Мариенбург.

И в те-то годы, как я уже говорил, когда был наш царь смирен и правильно царствовал и шел по пути закона Господня, тогда «ничем», как сказал пророк, «усмирил он врагов своих» и руку возложил на нападающие на христианский народ племена. А прещедрый Господь выводит и утверждает свободу человеческой воле скорее добротой, чем наказанием, и если уж очень упрямы и непокорны окажутся люди, тогда поучает он наказанием, смешанным с милосердием, и только если будет неизлечимо, – тогда казни в пример тем, кто готов совершать беззаконие. Прибавил Господь, как сказали мы, и еще милосердие, одаряя и утешая пребывающего в раскаянии христианского царя.

В те же годы или чуть раньше даровал Господь ему сверх Казанского другое царство – Астраханское, и вот об этом я коротко расскажу. Послал царь на астраханского хана рекою Волгою в галерах тридцатитысячное войско, поставил над ним стратега Юрия из роду князей Пронских, о котором мы уже говорили прежде (когда писали о взятии Казани), а к нему приставил другого мужа – Игнатия, по прозванию Вешнякова, своего спальника, человека поистине храброго и выдающегося. Пошли они и взяли это царство, находящееся близ Каспийского моря. Сам хан убежал до них, а ханш его и детей с ханским имуществом они захватили, все население этого царства привели в покорность и возвратились со светлой победой, благополучно и со всем войском.

Потом в те же годы послан был Богом мор на Ногайскую орду, то есть на татар заволжских, и вот как навел он его: послал им зиму с жесточайшими морозами, так что пал весь их скот, как конские стада, так и прочие, а летом сгинули и сами татары, потому что живут они только молоком от стад различного своего скота, а хлеба там и названия не знают. Оставшиеся увидели с очевидностью, что и точно послан на них Божий гнев, и пошли ради пропитания к Крымской орде. Но и тут поражал их Господь, наведя от солнечного жара засуху и безводие: где текли реки, там не только не было воды, но и на три сажени вглубь копая, едва можно было кое-где найти чуть-чуть. Так что мало за Волгой осталось от этого племени измаильтян, едва пять тысяч воинов, а было число их подобно песку морскому. Но из Крыма тоже выгнали этих ногайских татар, потому что и там был голод и великий мор, так что мало осталось их. Некоторые наши очевидцы, люди, бывшие там, свидетельствовали, что в той Крымской орде не осталось после того мора и десяти тысяч коней. Тогда настало время христианским царям отмстить басурманам за христианскую кровь, проливаемую много лет беспрестанно, и привести себя и отечество свое к покою, ведь не для чего другого, но для того только и бывают они помазаны, чтобы справедливо судить и защищать от нападения варваров царства, врученные им Богом. Поэтому некоторые из советников, храбрые и мужественные люди, советовали и нашему царю и настаивали, чтобы он поднялся сам и лично возглавил большое войско против крымского хана, пока способствует этому время и подталкивает Бог, желая оказать в этом деле действительную помощь и как бы перстом показывая, что нужно уничтожить своих извечных врагов, пьющих христианскую кровь, и спасти множество пленных от давно заведенного рабства, как из преисподней ада. Так что если бы помнил он о своем сане и помазании на царство, слушал советы хороших и мужественных стратегов, великая слава была бы ему уже на этом свете и в тысячу раз большая в иной жизни у самого творца Христа Бога, который не пожалел пролить за гибнущий человеческий род свою драгоценную кровь. Если бы голову пришлось нам сложить за пребывающих в многолетнем плене несчастных христиан, безусловно, это доброе деяние любви оказалось бы перед Богом выше всех других добрых деяний, ведь он сам сказал: «Ничего нет больше той добродетели, чтобы голову свою сложить за своих друзей».

Хорошо бы, повторяю, очень хорошо бы спасти от многолетнего рабства в Орде пленных и закованных освободить от самой тяжкой неволи! Но наш царь мало тогда беспокоился об этом, если и послал-то всего тысяч пять войска рекой Днепром в Крымскую орду во главе с Димитрием Вишневецким, а на другой год – с Даниилом Адашевым и другими стратегами тысяч восемь послал, и тоже водой. По Днепру они выплыли в море и неожиданно для татар нанесли Орде порядочный урон: и татар побили, и женщин с детьми немало захватили, немало и христиан освободили от рабства и домой возвратились благополучно. И опять и опять мы с этим к царю приступали и советовали, чтоб или сам постарался пойти, или же войско большое послал на Орду в это время. Но он не послушался и нам не позволил, и помогли ему в этом льстецы, товарищи добрые и верные по трапезам и кубкам, друзья по разнообразным удовольствиям. А похоже, что уж тогда готовил он против родных и единородных острие оружия больше, чем против язычников, скрывая еще в себе то семя, посеянное упомянутым епископом по прозванию Топорок.

Здешний же король был еще ближе, да кажется, что не на это обращало свой ум его королевское высочество и величество, а, скорее, на разные пляски, а также и на разукрашенные маскарады. Точно так и властелины этой страны с неисчетными издержками глотку и брюхо набивали дорогими калачами и конфетами, и всякие дорогие вина безо всякой меры вливали в себя, как в дырявые бочки, и вместе с прихлебателями скакали и воздух сотрясали, гордо и самодовольно друг перед другом пьяные похвалялись и клялись, что пусть бы не только в Москве или Константинополе, но хоть бы и на небе воссел турок, стащить его оттуда со всеми другими врагами. А как возлягут на ложах своих меж пышных перин, так за полдень едва живы встанут, едва проспавшись и в себя придя, с головами, с похмелья завязанными, ленивы и мерзки весь остаток дня по многолетней привычке. Вот почему упустили они это благоприятное для борьбы с басурманами время и еще меньше тревожились о своем отечестве, чем те, о которых уже сказано, и вовсе не заботились о тех захваченных, о которых я уже бегло упомянул, находящихся в многолетнем рабстве, а также и о тех женщинах, детях и подданных своих, которых во множестве каждый год уводили в плен, – больше, пожалуй, защищали их эти упомянутые прихлебатели. А если даже из-за великого стыда и многослезных народных упреков вооружатся и вроде как отправятся в поход, идя в отдалении по следам басурманских полков и боясь перейти в наступление и ударить по врагам креста Христова, то, два-три дня походя за ними, опять вернутся восвояси, а что осталось у бедных христиан от татар или сохранилось в лесах из имущества либо скота, – все съедят и последнее разграбят, ничего не оставив бедным и несчастным из слезных этих остатков.

И давно ли люди эти, эти существа так безжалостны и равнодушны к своему народу и своим родным? Нет, вовсе недавно, это что-то новое: вначале были у них люди храбрые, радящие об отечестве своем. А что же теперь такое и почему у них так получилось? Вот почему, конечно: когда пребывали тверды в христианской вере и церковных догматах, и в житейских делах держались умеренности и воздержанности, тогда везде все как один оказывались лучшие люди, защищая себя и отечество. А когда оставили путь Господень и отвергли христианскую веру для всегдашнего и чрезмерного покоя и возлюбили и устремились на просторный и широкий путь, иначе говоря, в бездну лютеранской и различных других сект – в особенности самые богатые их властелины осмелились на это безобразие, – тогда и потому это и случилось с ними. Особенно некоторые вельможи их и богачи, облеченные у них великой властью, обратили свой ум к этому самовольству. Глядя на них, не только помощники, но и меньшая их братия самовольно, безобразно и безрассудно устремилась ради естественной свободы к этим послаблениям. Как говорится у мудрых в пословице: куда начальники захотят, туда и толпы желанье летит иль стремится. Но из этих роскошей, распространившихся у них, видел я и самое скверное: это то, что многие из них – и не только некоторые аристократы, но и князья – так трусливы и изнежены женами, что как услышат о нападении варваров, так и забьются в неприступные крепости и – действительно, смеха достойно, – облаченные в доспехи, восседают с кубками за столами да брешут байки с пьяными бабами своими, а из ворот крепостных выйти не желают, хотя бы у самого города или крепости было избиение христиан басурманами. И это чудо на самом деле видел я своими глазами не то чтобы в одной только крепости, но в нескольких.

Вот что пришлось нам увидеть в одной из крепостей: было там пятеро благородных со своими свитами и, кроме того, два командира со своими отрядами, а у города тут же несколько воинов и множество простых людей бились с проходящим татарским полком, который уже возвращался из страны с пленниками. Не раз уже были разбиты и разогнаны басурманами христиане, но ни один из названных властителей не вышел им на помощь из крепости: тем временем сидели они, говорят, и пили вино большими и полными кубками. О пир, весьма постыдный! О кубок, не вина или меду сладкого полный, но самой крови христианской! И если бы не подоспел к концу этой битвы Волынский полк, стремительно напавший на язычников, все бы до конца погибли. А когда увидели басурмане стремительно наступающий на них христианский полк, перебили они большую часть пленников, а других бросили живьем и обратились в бегство, оставив все. Точно так и в других крепостях, как чуть выше мы сказали, видел я своими глазами, что богатые и благородные вооружены в доспехи, а не только не желают выйти против врага, но и преследовать его не хотят, кажется, что и следов его боятся, поскольку ни один вооруженный вельможа не посмел выйти из крепости ни на шаг.

Вот что от роскоши и разных скверных верований происходит с защитниками христиан – и слышать страшно, а по сути и смехотворно. Будучи прежде храбрыми, мужественными и славными воинами, становятся они женоподобны и боязливы. А что касается волынцев, то мужество их описывается не только в хрониках, но засвидетельствована их храбрость и недавними рассказами, и как чуть выше говорили мы о других: когда держались веры православной, пребывали в умеренных нравах, а сверх того имели над собою храброго и славного гетмана Константина, светлого правоверными догматами и сияющего всяческим благочестием, тогда оказывались они славны и достойны хвалы в ратном деле и, защищая отечество не раз, не два, но многократно, замечательно проявили себя. Однако кажется мне, что рассказ этот впадает в излишества, так что, оставив его, возвратимся к тому, о чем шла речь.

Многое опустив в рассказе о Лифляндской войне, коротко вспомним кое-что о некоторых сражениях и взятии крепостей, не упуская из виду и краткость истории и ее окончание. И, как прежде, вспоминаем мы тех двух добрых мужей – царского исповедника и другого – постельничего, которые достойны называться друзьями и духовными советниками (царя), как сказал сам Господь: «Где соберутся двое или трое во имя мое, тут и я среди них». И действительно, посреди был Господь, то есть великая помощь от Бога, когда были сердца их и души едины, а при царе рядом с опытными и мужественными полководцами – мудрые и мужественные советники, а храброе воинство в целости и бодрости. Тогда, говорю я, всюду прославляем был царь, а Русская земля расцветала доброй славой, тогда твердые крепости германские сдавались, а пределы христиан расширялись, захваченные некогда безбожным Батыем крепости в степи снова воздвигались, а противники царя и враги креста Христова одни пали, а другие покорялись, иные же из них и к благочестию обращались, оглашенные и наставленные в вере клириками, ко Христу приближались, из жестоких варваров, из хищных зверей в овечью кротость превращались и к чреде Христовой присоединялись.

Года через четыре после взятия Дерпта пала последняя область в Лифляндии, поскольку оставшаяся ее часть в составе великого княжества Литовского приняла подданство польского короля, когда новоизбранный магистр отдал свой столичный город Кесь и сбежал, видимо от страха, за реку Двину, выпросив себе у короля Курляндию. Другие крепости, что по обе стороны большой реки Двины, он оставил вместе с Кесью, как я сказал, а другие приняли подданство шведского короля, например Ревель, большой город, а другие – датского. А в городе, называемом Вильянди, по-немецки Феллин, остался старый магистр Фирстенберг, а с ним большие картауны, которые по большой цене доставили из-за моря, из Любека, от своих германцев, и все множество пушек.

И к этому Феллину послал с нами великий князь большое войско, но прежде, еще месяца за два до того, в разгар весны прибыл я в Дерпт: царь послал меня потому, что в войсках его, сражающихся с немцами, пал боевой дух. Ведь поскольку опытных военачальников и полководцев отправляли против крымского хана охранять свои рубежи, а вместо них приходилось посылать против лифляндских крепостей неопытных и не привыкших к военному делу, постольку не раз наши были разбиты немцами, и не только равными отрядами, но уже от малого числа во многом числе убегали. Вот за этим-то и «ввел меня царь в покой свой» и вещал мне словами, насыщенными милосердием и весьма любезными, а сверх того, с посулами многими: «Принуждают меня, – сказал он, – сбежавшие военачальники мои или самому пойти на германцев, или тебя, любимца своего, послать. Да поможет тебе Бог, и вновь вернется мужество к моему воинству. Иди на это и послужи мне верно». И отправился я с усердием: как верный слуга был я послушен повелению царя моего.

И в эти два месяца тогда, пока не прибыли другие стратеги, совершил я два похода: первый – на Белый Камень, весьма богатую область в восемнадцати милях от Дерпта. Там разбил я немецкий отрядец, стоявший на страже под самой крепостью, и от пленников узнал о магистре и других немецких командирах, расположившихся с довольно большим войском за болотами в восьми милях оттуда. Я отобрал войско, отпустив остальных с пленниками в Дерпт, и пошли мы ночью, а утром пришли к этим большим болотам. Целый день переправлялись мы через них с легким войском. Если бы столкнулись они тут с нами, то разбили бы нас, хоть бы и втрое было нас больше, а было у меня тогда немного воинов, тысяч с пять. Но эти гордецы стояли на широком поле милях в двух от болот, поджидая нас к битве. Мы же переправились через те трудные места, как я сказал, примерно час дали отдохнуть коням, а за час до захода солнца мы выступили на битву и уже к полуночи подошли к ним – а ночь была лунная, там, особенно вблизи моря, ночи бывают светлы как нигде – и вступили в бой. Вначале на широком поле с нами сошлись передовые отряды. И продолжалась битва часа полтора. Но не так пригодились им ночью пушки, как нам стрелы на блеск их огней. А когда пришла нашим помощь от полка, тогда сошлись наши с ними врукопашную и опрокинули их. Тогда немцы обратились в бегство, а наши гнали их с милю до реки, через которую был мост. И когда взбежали они на мост, под ними на беду и мост провалился, так что все они погибли там. Уже при восходе солнца возвращались мы с битвы, и на названном поле, где было сражение, нашли пеших их рыцарей – ведь их было четыре полка конных, а пять пеших, – которые лежали, спрятавшись, в житах и других местах. Так что помимо убитых взяли мы живьем сто семьдесят знатных воинов, а у нас было убито шестнадцать персон из дворянства, не считая слуг.

Оттуда мы снова вернулись в Дерпт. Здесь войско отдохнуло дней десять, к тому же к нам прибавилось тысячи две или больше воинов, добровольцев, а не присланных, и мы снова выступили в поход – к Феллину, где был упомянутый прежний магистр. Войско мы укрыли и послали только один татарский полк как бы жечь предместья. Магистр же решил, что нас мало, и выехал на защиту сам со всеми своими, кто был в крепости. А мы из засады разгромили его, так что едва сам спасся. И потом целую седьмицу били мы их, а возвратились с большой добычей и богатством. Коротко сказать, в тот год семь или восемь раз сходились мы с ними в больших и малых сражениях и всякий раз с Божьей помощью одерживали верх. Было бы неприлично мне самому писать все подробно о своих делах, поэтому я опускаю большую часть того, что касается сражений с татарами, с казанцами и крымцами, которые бывали в молодости моей, так и сражений с другими народами. Ведь я твердо верю, что не преданы забвению подвиги христианских воинов, но самые малые перед Богом, и не только подвиги, совершенные с доброй ревностью по Боге за правоверие против ли телесных врагов или же духовных, но и волосы на голове у нас сочтены, как сказал сам Господь.

А когда прибыли к нам в Дерпт гетманы с другим большим войском, а в нем воинов было больше тридцати тысяч конных и десять тысяч пеших стрелков и казаков, сорок больших пушек, которыми подавляют пушечный огонь в крепости, из них самые маленькие по полторы сажени, других пушек около пятидесяти, тогда пришло и распоряжение царя идти нам на Феллин. А мы получили известие, что магистр хочет перевести большие упомянутые картауны и другие пушки и имущество свое в крепость Гапсаль, которая стоит у самого моря, и тотчас послали со стратегами, чтобы обложили Феллин, сами же мы пошли с другой частью войска иным путем, а пушки все отправили по реке Эмбах вверх, а дальше по озеру, так что всего за две мили от Феллина выгрузили их с галер.

Стратеги же, посланные нами уже к Феллину, проходили вблизи примерно в миле от немецкой крепости Эрмис. И ландмаршал Филипп, человек храбрый и опытный в военном деле, взяв с собою человек пятьсот немецких рейтаров и еще пятьсот или четыреста пеших, немедленно и отважно вышел против них (к тому же редко бывают немцы трезвы днем): не знал он о нашей большой численности, а думал, что это разъезд, какие не раз посылал я прежде для набега под эту крепость, прежде чем явилось это большое войско с помянутыми стратегами, – получил он сведения от пробравшихся в крепость, а не удостоверился вполне, какое движется войско. А наши хоть и знали о нем, но не допускали, что столь малым числом осмелится он напасть на столь неравное по силе войско. Но перед полуднем во время отдыха напали они на одну часть, перемешавшись с нашей охраной, потом дошли до наших коней, и бой закипел. Увидев это, другие стратеги взяли хороших проводников, сведущих в местности, прошли со своими полками наискось через лес и ударили по ним так, что едва несколько человек спаслись из боя, а храброго этого мужа, знаменитого в их народе, действительно последнего защитника и надежду народа Лифляндии живьем взял оруженосец Алексея Адашева, и с ним одиннадцать комендантов живьем взято и сто двадцать немецких дворян, не считая прочих. Мы же, не зная об этом, пришли к городу Феллину и обнаружили там, что наши полководцы не только в благополучии, но в благополучии от блестящей победы и держат в своих руках знаменитого лифляндского военачальника, храброго мужа – ландмаршала Филиппа, а с ним одиннадцать комендантов и других прочих.

А когда распорядились мы привести его и поставить перед нами и стали, как заведено, о некоторых предметах его спрашивать, то, ничуть не испугавшись, со светлым и спокойным лицом (думал о себе, что страдает за отечество) стал этот муж смело нам отвечать. Ведь был он человек, насколько мы поняли его, не только мужественный и храбрый, но красноречивый, умный и с прекрасной памятью. Я опущу его ответы нам, исполненные ума, которые приходят мне на память, напомню лишь этот один – скорбную речь его о Лифляндии. Сидя однажды у нас за обедом (хоть и был он пленником, тем не менее мы воздавали ему честь, какая подобает человеку блистательного рода), между прочими разговорами, как это обычно за столом, он сказал нам следующее:

«Все западные короли вместе с самим римским папою и самим христианнейшим императором пришли к согласию и снарядили множество крестоносцев – одних в опустошенные христианские земли для помощи от набегов сарацин, других в варварские земли для заселения и для научения и внедрения христианской веры (как и сейчас делается королем Испании и Португалии в Индии). Это названное войско разделилось тогда между трех гетманов и отправились морем – одна часть на юг, а две на север. И те, кто плыл на юг, доплыли до Родоса, опустошенного названными сарацинами из-за раздоров у неразумных греков. Они нашли его совершенно опустошенным и восстановили его наряду с другими крепостями и городами; а укрепив их и засев в них, владели ими вместе с живущими в них. А из тех, кто плыл на север, одни приплыли туда, где были пруссы, и овладели тамошними жителями, а другие в эту землю, где обнаружили весьма упорные и непокорные народы варваров и заложили крепость и город – сначала Ригу, потом Ревель. Долго они сражались с живущими тут упомянутыми варварами и лишь через много лет смогли ими овладеть и склонить к познанию христианской веры. А когда они сделали эту землю собственностью Христова имени, дали обет предать ее Господу и для прославления имени пречистой его Матери. И покуда находились мы в католической вере и жизнь вели в умеренности и целомудрии, тогда Господь наш всегда защищал здешних жителей от врагов и помогал во всем как от русских князей, нападающих на эту землю, так и от литовских. Прочее оставив, одно расскажу, а именно о весьма трудном сражении с великим князем литовским Витовтом, когда у нас за день шесть магистров было назначено и один за другим погибли. И так упорно мы сражались, что лишь темная ночь прервала эту битву. Да и в недавние годы (что лучше, думаю, известно вам) великий князь московский Иван, дед нынешнего, задумал было захватить эту землю, но мы упорно защищались и с гетманом его Даниилом сошлись в нескольких сражениях и два выиграли. Однако справлялись мы с сильными этими, о которых говорили, не столько какими-либо особыми приемами, а потому что Бог тогда, как уже сказали мы, помогал нашим предкам, так что и остались они при своих вотчинах. Теперь же, когда отступили мы от соборной веры и дерзнули ниспровергнуть святые законы и установления, приняли новопридуманную веру, а потом и вступили на широкий и просторный, ведущий к погибели путь невоздержанности, предал Господь нас вам, врагам нашим, в руки, воочию обличая ныне грехи наши и казня нас за беззакония наши. И все, что создали было нам предки наши: крепости высокие и города крепкие, дворцы и здания светлые, – вы вошли в них, не потрудившись для того, не понеся особых расходов. Наслаждаетесь вы, не насадивши, садами и виноградниками нашими, а также другими подобными устройствами наших жилищ, нужными для жизни.

Да что говорить о вас, которые вроде бы добыли все это, как вы полагаете, мечом? Другие даже и без меча, за так овладели нашим богатством и имуществом, ничуть ни в чем не потрудились, пообещав нам помощь и защиту. Вот как хороша их помощь, что стоим связанные перед врагами! Горько мне и весьма скорбно, как вспомню, что на глазах у нас все жестокости эти были посланы за грехи наши, а милая родина в разоренье! А потому не думайте, что сделали вы это нам своей силой, но предал нас в руки наших врагов Бог, допуская все это за наши преступления».

Все это сказал он нам, обливаясь слезами, так что и у нас проступили слезы, пока глядели мы на него и слушали это. А после, утерев слезы, сказал он со светлым лицом: «Но все же благодарю я Бога и радуюсь, что попал я в плен и страдаю за любимое отечество. Хоть придется и умереть мне за него, поистине дорога и желанна будет мне такая смерть». Сказал он это и замолк. Мы же дивились все уму и красноречию этого человека и в чести содержали его под стражею. Потом отправили мы его с другими владыками Лифляндии в Москву к нашему царю, а в послании очень просили царя, чтобы не распорядился, то есть не велел его убивать. Если бы послушал он нас, мог бы всю Лифляндию с ним взять, потому что глядели на него лифляндцы как на отца. Но когда привели его к царю и сурово допрашивали, он ответил, что, дескать: «Несправедливо и жестоко овладел ты отечеством нашим, а не как подобает христианскому царю». И тот вспыхнул яростью и тотчас велел умертвить его, поскольку становился уже жесток и бесчеловечен.

И стояли тогда мы под тем Феллином три недели с лишним, вырыв шанцы, обстреливая крепость из больших пушек. А то, что совершил я тогда поход к Кеси, и дал три сражения, и убил под крепостью Вольмаром нового ландмаршала, избранного вместо этого, и что командиры, посланные против нас Иеронимом Ходькевичем и пришедшие под Кесь, были разбиты, и что, стоя под Кесью, совершали мы набеги на Ригу, и что, узнав о поражении своих, Иероним пришел в ужас и немедленно отступил от нас из Лифляндии за Двину, большую реку, – все это опущу и подробно описывать я не буду ради краткости истории, но возвращусь к начатому о взятии Феллина.

И вот, когда разбили мы уже городские стены, немцы упорно еще сопротивлялись нам. Ночью стреляли мы тогда зажигательными бомбами, одна бомба попала в церковную луковицу, что была на кровле у их большой церкви, другие бомбы – тут и там, и тотчас загорелся город. Находящиеся в городе и магистр стали тогда просить время для переговоров, предлагая сдать крепость и город и испрашивая свободного выхода с имуществом всем, находящимся в городе. Мы же выбрали не это, а постановили так: всех солдат и городских жителей, кто хотел, свободно пропустить, а его вместе с имуществом не выпустили, обещая ему помилование от царя, – тот таки и дал ему пожизненно один из московских городов, а имущество его все, что было взято, потом ему возвращено. Вот так взяли крепость и город, а пожар в городе погасили. А кроме того, мы взяли тогда две или три крепости, в которых были наместники этого магистра Фирстенберга.

А когда вошли мы в город и в крепость Феллин, то увидели, что в городе стоят еще три детинца, – столь крепки, выстроены из прочного камня, около них глубокие рвы, так что трудно поверить: ведь и эти очень глубокие рвы выложены гладким тесаным камнем. Нашли мы тут восемьдесят больших стенобитных орудий, а сверх того, еще четыреста пятьдесят больших и малых как в городе, так и в крепости, множество запасов и всякого добра. А в самом верхнем детинце не только храм, дворец и сама крепость, но даже поварня и стойла были покрыты толстыми оловянными плитами. Великий князь тотчас тогда распорядился снять эту кровлю, а вместо нее сделать кровлю из дерева.

Что же после этого устраивает наш царь? Когда с Божьей помощью храбрецы защитили его от враждебных соседей, тогда он и воздал им: тогда самой злобой отплачивает он за самую доброту, самой жестокостью за самую преданность, коварством и хитростью за добрую и верную их службу. И как он за это принимается? Вот так: во-первых, отдаляет он от себя этих двух вышеназванных мужей, то есть иерея Сильвестра и вышеназванного Алексея Адашева, вовсе ни в чем перед ним не виноватых, открыв оба своих уха злобным льстецам (я уже не раз говорил, что ни от одной смертоносной язвы не может быть большего мора в царстве, чем от них), которые уже клеветали ему и за глаза, как сикофанты, нашептывали в уши на этих святых мужей, в особенности же его шурины, а с ними другие нечестивые губители всего того царства. Но ради чего делали они это? Ради того, поистине говоря, чтобы злоба их не была обличена и чтобы могли они беспрепятственно господствовать над нами и, извращая суды, вымогать посулы, плодить другие скверные преступления и умножать свою собственность. Что же нашептывают они в уши и клевещут? Умерла тогда жена царя, а они сказали, что якобы напустили на нее чары эти мужи. Всегда так: если сами в чем искусны и к чему расположены, то переносят это на святых и добрых. Придя в неистовство, царь тотчас им поверил. Узнав про это, Сильвестр и Алексей стали просить – то направляя послания, то через русского митрополита, – чтобы допустили их на очное собеседование. «Не отказываемся, дескать, если достойны будем смерти, но пусть состоится открытый суд при тебе и при всем твоем сенате».

Но что на это замышляют злодеи? Посланий к царю не пропускают, престарелому епископу препятствуют и угрожают, а царю говорят: «Если, дескать, допустишь их пред свои очи, околдуют они тебя и твоих детей. Кроме того, все твое войско и народ любят их больше, чем тебя самого, и побьют каменьями и тебя, и нас. Если даже и не случится этого, то они опять опутают тебя и приведут тебя в покорность себе, как в рабство. Столь скверные люди и бесполезные колдуны тебя, государя, столь великого, славного, мудрого, увенчанного благом царя, как в оковах содержали до сих пор, приказывая тебе есть и пить в меру, жить с царицей, ни в чем не давая тебе свободы – ни в малом, ни в великом, ни милости людям своим даровать, ни царством своим управлять. А если бы не было их при тебе, при столь мужественном, храбром и сильном государе, если бы не держали они тебя как в узде, ты бы уже владел едва ли не всей вселенной. Ведь что творили они своим колдовством: желая царствовать сами и господствовать над всеми нами, они вроде как закрывали тебе глаза и ни на что не давали смотреть. И если допустишь их на глаза, они снова, околдовав, ослепят тебя. А теперь, когда ты удалил их, ты действительно поумнел, то есть обрел собственный ум, раскрыл собственные глаза, свободно озирая свое царство, и никто другой, но только сам ты как Божий помазанник им управляешь и им владеешь».

И бесчисленным множеством наветов войдя в соглашение с Дьяволом, своим отцом, – прямо сказать, действительно его язык и уста одними только словами ведут к гибели христианский род, – так вот они обводят мужа льстивыми словами, так вот они ниспровергают христианскую душу царя, живущего порядочно и в покаянии, так вот они разрывают это соединение, сплетенное Богом в духовную любовь, и – как сказал сам Господь: «Где двое или трое собранных во имя мое, тут и я посреди них», – удаляют Бога проклятые эти из средины, губя – повторю снова – этими лживыми словами христианского царя, много лет бывшего порядочным, украшенного покаянием, приблизившегося к Богу, находящегося во всяческом воздержании и чистоте. О вы, злодеи, исполненные всякой злобы и коварства, губители своего отечества, а лучше сказать – всего царства святорусского! Что вам за пользу принесет это? Скоро увидите вы, как на деле исполнится это над вами и над детьми вашими, и услышите вечное проклятие грядущих поколений!

И царь, напившись от окаянных смертоносного яда, смешанного со сладкой лестью, а сам, наполнившись коварством, вернее же глупостью, расхваливает этот совет, любит и принимает их как друзей, связывает себя с ними клятвами, вооружившись как на своих врагов против святых и невинных, а потом против всех добрых, желающих ему добра и душу за него полагающих, собрав и построив вокруг себя сильный и большой прямо сатанинский полк. А что потом начинает он и делает тут же? Собирает он собраньем не только весь свой гражданский сенат, но и всех духовных, то есть митрополита призывает и епископов, из городов, а после прибавляет нескольких коварных монахов – Мисаила, по прозванию Сукина, давно прославившегося кознями, и неистового Вассиана Бесного, справедливо названного так, а с ними и других таких же и подобных, наполненных лицемерием, всяким дьявольским бесстыдством и дерзостью. Усаживает он их близ себя и с благодарностью прислушивается к ним, когда они клевещут и ложь изрекают на святых, с великой гордыней и презрением наговаривают на праведников несправедливости. Чем же занимаются на этом собрании? Расписав провинности этих мужей, заочно их исчисляют. Ведь и митрополит тогда сказал перед всеми: «Нужно, – сказал, – чтобы они были приведены сюда к нам, чтобы очевидны стали поклепы на них, а нам действительно нужно слышать, как они ответят на них». А когда порядочные все с ним согласились и то же сказали, погубители, то есть льстецы, завопили вместе с царем: «Не нужно, дескать, о епископ! Потому что если придут эти известные злодеи и колдуны, то царя околдуют и нас погубят!» Так что осудили их заочно. О смеха достойный, но бедствиями исполненный суд царя, обманутого льстецами!

Иерей Сильвестр, его духовник, оказывается в заточении в Соловецком монастыре, на дальнем острове, что лежит в Ледовитом океане, в земле карел, диких лопарей. Алексей же удаляется без суда с глаз его в только что взятый нами город Феллин, где пребывает некоторое время экзархом. Но когда узнали злодеи, что и там помогает ему Бог – поскольку немало не взятых еще крепостей в Лифляндии захотели покориться ему ради порядочности его, ибо, и в опале оказавшись, царю своему служил он верно, – то вновь несут они царю клеветы за клеветами, нашептывания за нашептываниями, измышления за измышлениями на этого честного и порядочного человека. Царь тотчас распорядился отправить его в Дерпт и держать под стражей. Через два месяца после этого он заболел горячкой, исповедался и, приняв святые дары Христа, Бога нашего, к нему отошел. А когда клеветники узнали о его смерти, то с воплями бросились к царю: «Вот изменник твой сам принял смертоносный яд и умер».

А иерей Сильвестр еще пока не был изгнан, заметив, что царь не по-божески уже начинает некоторые дела, препятствовал ему и часто наставлял, чтобы пребывал он в страхе Божьем, жил в воздержании, и другими многими божественными словами поучал и часто наставлял. А тот вовсе этого не слушал, но к льстецам склонил свое сердце и слух. Приняв все это во внимание и то, что царь отвернулся от него, пресвитер отбыл в монастырь, находящийся в ста милях от Москвы, и там, пребывая в монашестве, продолжал свою отменную и чистую жизнь. Но клеветники, узнав, что и там он окружен почетом от монахов, и потому, разрываясь от зависти, – то завидуя славному мужу, то опасаясь, чтобы не услышал о нем царь и не возвратил снова к себе, и чтобы не стали явны тогда их преступления и самоуправства в судах и издавна любимая их привычка к многочисленным взяткам, и чтобы вновь заведенные попойки и скверности снова не были пресечены этим святым, – извлекли они его оттуда и завезли на Соловки, как я уже раньше сказал, откуда бы и слух о нем не доходил, хвастаясь, будто бы на соборе осудили его, мужа отменного и готового ответить на клеветы.

Слыхано ли под солнцем о таком суде без очного говорения? Так и Иоанн Златоуст порицает Феофила и императрицу и весь собор за несправедливое свое изгнание и пишет в своем послании к Иннокентию, папе римскому, начало которому следующее: «Думаю, что еще до отправления моих посланий слышало твое благочестие, какую смуту осмелилась здесь затеять неправда». А в конце того послания следующее: «И если мы оказались перед врагами, которые поступили столь презренно и замышляют новые козни, поскольку изгнали нас несправедливо, не дав ни записей, ни книг, не назвав доносителей, то мы сами должны защищаться и править суд и докажем, что сами они виновны в том, что на нас возводят, мы же невинны. А вопреки чему они поступили? Вопреки всем правилам, вопреки всем церковным канонам. Да что говорю я о церковных канонах? Такого никогда не бывало ни в языческих судах, ни при варварских тронах, и ни скифы, ни сарматы никогда не решались вести суд, если одна сторона была заочно оклеветана», и так далее и тому подобное, как это хорошо видно при чтении в этом его послании. Вот каков соборный суд нашего христианского царя! Вот как замечательно изготовлен декрет коварным сонмом льстецов на вечной памяти позор для грядущих поколений и на унижение русского народа, потому что в его земле родились эти коварные, злобные отродья ехидны! Прогрызли они чрево у матери своей, святой русской земли, что породила и воспитала их поистине на беду свою и запустение!

Какой же после того плод возрастает от знаменитых льстецов, вернее же злобных губителей? Какой оборот принимают события? Что царь от этого приобретает и получает? Тотчас на этом готовит Дьявол прямой вход ко злобе: свободно передвижение на широком и знаменитом этом пути в отличие от узкого и соразмерного пути Христова. Но как же начинают они это и как разрушают прежнюю умеренность жизни царя, о котором говорили, что он повязан рабством? Начинают они частые пиршества с великим пьянством, от которых рождаются всякие скверности. И что же прибавляют к этому? Чаши – и великие, поистине посвященные Дьяволу! А чаши таковы: наполняют их особо хмельным напитком и первую предлагают выпить царю, а потом всем присутствующим на пиру с царем. И если этими чашами до полусмерти, вернее же до неистовства, не упьются, они другую и третью прибавляют, а не желающих пить и творить эти беззакония они с великими угрозами заставляют и к царю взывают: «Вот, дескать, такой-то и такой-то имярек, не желают они веселы быть на пиру твоем, вроде как тебя и нас осуждают и насмехаются, как над пьяницами, лицемерно выставляя себя праведниками. Кажется, что они недоброжелатели твои, потому что с тобой не согласны и тебя не слушаются: Сильвестров или Алексеев дух, то есть навык, не вышел еще из них!» И другими еще более пространными бесовскими речами срамят и ругают многих трезвых, умеренных в порядочной жизни и обычаях людей, выливают на них проклятые эти чаши, которыми не желают, хотя бы и могли, те упиваться, а сверх того угрожают им смертью и разными муками, так что из-за этого многих вскоре погубили. Поистине новое идолослужение и посвящение и приношение не кумиру Аполлона и подобным, но самому Сатане и его бесам: приносят в жертву не волов и козлов, насильно влекомых на убиение, но свободной волей души свои и тела, и совершают это в слепоте ради сребролюбия и славы мира сего! И так разрушают прежнюю честную и воздержанную жизнь царя, злобные и несчастные!

Вот что, царь, получил ты от наушничающих тебе, возлюбленных твоих льстецов: вместо прежнего твоего святого поста и воздержания – губительное пьянство с посвященными Дьяволу чашами, вместо святой и целомудренной жизни – мерзости, наполненные всякими сквернами, вместо твердости и царского твоего суда – к жесткости и бесчеловечию толкнули, вместо тихих и кротких молитв, с которыми обращался ты к своему Богу, – научили тебя лени и долгому сну, а после сна зевоте, головной боли с похмелья и другим безмерным и несказанным бедам. А то, что восхваляли тебя, возносили и говорили, что ты великий, непобедимый и храбрый царь, то действительно ты был такой, когда жил в Божьем страхе. Но, надменный и обольщенный ими, что ты получил? Вместо мужества твоего и храбрости – беглец от врага и трус: великий христианский царь бежит от басурманского волка, который сам раньше, от него убегая в степь, места себе не находил! Что доброго, полезного и похвального и Богу угодного приобрел ты по совету возлюбленных твоих льстецов и по молитвам чудовского Левки и всех других лукавых монахов? Разве что опустошение земли твоей – как от тебя самого с твоими опричниками, так и от помянутого пса басурманского, а сверх того, дурную славу у соседних народов, проклятие и слезные укоры от всего народа. А что еще хуже и постыдней и о чем слышать особенно тяжело – сама отчина твоя, великий и многолюдный город, славный во всей вселенной град Москва нежданно сожжен и истреблен с бесчисленным христианским населением. О самая тяжкая беда, о которой горько слышать! Уж не пора ль было образумиться и покаяться перед Богом, как Манассия, и самому творцу, искупившему нас драгоценной своей кровью, предаться волей врожденной по природе свободы, чем свободу эту по добровольному выбору отдать вопреки природе в рабство врагу человеческому, внимая верным его слугам, то есть злобным льстецам?

Все ли еще не разумеешь, о царь, к чему привели тебя угождатели и что сделали из тебя возлюбленные твои маниаки, и как низвергли и сделали прокаженной совесть твоей души, прежде святую и украшенную многодневным покаянием? А если не веришь нам, понапрасну именуя нас коварными изменниками, пусть твое величество прочтет в «Слове о Ироде», произнесенном златовещательными устами, начало которому: «Когда стали нам теперь известны праведность Иоанна, жестокость Ирода, потряслись утробы, вострепетали сердца, померкло зрение, притупился ум». Что из чувств человеческих останется крепким, когда множество пороков губят величие добродетели? И несколько ниже еще: «И стоило потрястися утробам, вострепетать сердцам, ибо Ирод осквернил церковь, пресек иерейство (так и ты: если не Иоанна Крестителя, то архиепископа Филиппа с прочими святителями смутил), осквернил порядок, сокрушил царство. Все, что касалось благочестия, правил жизни, нравов, веры, учения, – уничтожил и смешал. Ирод, – говорит, – тиран гражданам, насильник над воинами, губитель друзей». Но изобилие злобы твоего величества таково, что уничтожает не только друзей, но вместе с опричниками твоими всю святую землю русскую, разграбитель домов и убийца сыновей! Да сохранит тебя Бог от этого и не попустит быть этому Господь, царь веков! Ведь уже и то все как по лезвию ножа идет, потому что если не сыновей, то единокровных и близких по рождению братьев ты погубил, переполняя меру кровопийцев – отца твоего и матери твоей и деда. Ведь отец твой и мать – всем известно, сколько они убили. Точно так и дед твой, с бабкой твоей гречанкой, отрекшись и забывши любовь и родство, убил своего замечательного сына Ивана, мужественного и прославленного в геройских предприятиях, рожденного от его первой жены святой Марии, княжны тверской, а также родившегося от него своего боговенчанного внука царя Димитрия вместе с матерью, святой Еленой, – первого смертоносным ядом, а второго многолетним заключением в темнице, а потом удушением. Но этим он не удовлетворился! Сверх того, в малое время удушил он в темнице тяжкими веригами своего единоутробного брата Андрея Углицкого, человека весьма рассудительного и умного, а двух его сыновей, отнятых от материнской груди, – скорбно об этом слышать и тяжко говорить, когда до такой степени возрастает человеческая злоба, особенно у христианского владыки! – без жалости уморил долголетним тюремным заключением. И князя Симеона, по прозванию Ряполовского, происходящего из рода великого Владимира, человека мужественного и умного, убил через отсечение головы. А других своих братьев, близких ему по родству, одних разогнал по чужим землям, как Михаила Верейского и Василия Ярославича, а иных, пребывающих еще в отрочестве, велел без дальних рассуждений уничтожить неповинных через тюремное заключение, закляв сына своего Василия – увы, беда, и слышать тяжело! – на скверной и проклятой заветной грамоте.

То же самое сделали со многими другими, о которых здесь опущено, потому что долго писать. Возвращаясь к упомянутому Слову Златоуста, о Ироде написанном, – «Мужеубийца близких, напояя землю кровью, испытывал он жажду крови», – так сказал Иоанн Златоуст о Ироде в своей речи, и так далее.

О царь, любимый прежде нами! Не желал бы я рассказывать и этой малой части твоих преступлений, но заставила меня и принудила моя любовь к Христу, ревностию любви разгорелся я о мучениках, братьях наших, без вины перебитых тобою! Ведь и от тебя самого не только слышал я, но и видел, как исполнялось это на деле. И об этом еще говорил ты с похвальбой: «Я, дескать, – для убитых отцом и дедом моим, – облицую их могилы драгоценным аксамитом и украшу гробы без вины убитых праведников». Вот так сбылось на тебе слово Господне, сказанное к евреям: «Потому-то, – сказал он, – злыми делами наполняя меру, показываете вы свое согласие и единодушие с вашими отцами в злобном убийстве, чем свидетельствуете сами о себе, то есть признаетесь и обнаруживаете сами себя, что вы сыновья убийц». А кто же будет украшать могилы и золотить гробы бесчисленных мучеников, убитых тобою и твоими опричниками по твоему повелению? Вот поистине достойно смеха, смешанного с великим плачем, и весьма непотребно, если бы то же делали и твои сыновья, когда бы они захотели, от чего Боже сохрани, придерживаться той же меры! Но поскольку и ни Бог, и ни те, убитые прежними человекоубийцами, не желали быть убитыми безвинно, точно так не желают они, чтобы по их смерти сыновья, согласные в злой воле со своими отцами, не только украшали и позлащали их могилы и гробы, но и самих их величали и восхваляли. Ибо праведники праведниками, мученики мучениками, и живущими по Божьему закону должны восхваляться и почитаться.

Но закончим уже об этом, поскольку и это немногое решили мы написать только для того, чтобы не постигло их забвенье. Ведь мудрые люди описывали в историях славные и знаменитые поступки великих людей для того, чтобы грядущие поколения им подражали, а преступные и скверные деяния коварных и злодеев описывались для того, чтобы люди остерегались и береглись их как смертоносного яда или чумы не только телесной, но и душевной. Так вот и мы, как прежде не раз говорили, кратко описали малую часть, оставляя все на Божий нелицеприятный суд, который воздаст и «сокрушит головы своих врагов, глубже маковки погрузившихся в свои прегрешения», то есть отмстит он сильным и за самую малую обиду своих убогих. И еще тот же: «Ради страдания нищих и вздохов убогих восстану ныне, – говорит Господь, – положу себя на спасение и не отступлю от него». Так же и в другом месте сказал он через этого же пророка: «Понадеялся ты, – сказал, – в беззаконии, что буду я подобен тебе. Обличу тебя и поставлю грехи твои перед тобою», – как будто он сказал: «Если не покаетесь в своей неправде и в обидах убогим покаянием Закхея».

Кроме того, лучше предоставлю я это памяти тех, кто там живет, потому что я покинул мое отечество еще в середине этой ужасной беды. Но уже и тогда виденного и слышанного об этих преступлениях и преследованиях мне хватило бы на то, чтобы написать целую книгу, как мельком и кратко напомнил я об этом в предисловии, написанном для книги Слов Иоанна Златоуста под названием «Новый Маргарит», начало которому следующее: «В год восьмой тысячи звериного века, как сказано в святом Апокалипсисе», и так далее. Однако должно мне вспомнить несправедливо убитых тех благородных и светлых мужей – светлых, я имею в виду не только по роду, но и по поступкам, – насколько позволит мне память, а вернее, подаст благодать Святого Духа, потому что тело мое уже немощно от старости, но особенно потому, что окружен я бедами, напастями и недружелюбием здешних жителей.

Если же я о чем и забуду, то прошу дальнозорких по уму, с крепкой памятью и неугнетенных простить мне за это. Итак, начну по силе моей исчислять имена благородных мужей и юношей, вернее же, стоит осмелиться и назвать их страдальцами и новыми мучениками, безвинно убиенными.

Вскоре по смерти Алексея и по изгнании Сильвестра потянуло дымом великого гонения и разгорелся в земле русской пожар жестокости. И действительно, такого неслыханного гонения не бывало прежде не только в русской земле, но и у древних языческих царей: ведь и при этих нечестивых мучителях хватали христиан и мучили тех, кто исповедовал веру во Христа и нападал на языческих богов, но тех, кто не исповедовал и скрывал свою веру в себе, не хватали и не мучили, хоть и стояли они тут же, хоть и было о них известно, хоть и были схвачены их братья и родственники. Но наш новоявленный зверь тут же начал составлять списки имен родственников Алексея и Сильвестра, и не только родственников, но всех, о ком слышал от тех же своих клеветников, – и друзей, и знакомых соседей или даже и малознакомых, а многих и вовсе незнакомых, оклеветанных теми ради богатств их и имущества. Многих велел он хватать и подвергать различным мученьям, но других – таких еще больше – выгонять из домов и имений в дальние города. Но за что же мучил он этих невинных? За то, что земля возопила об этих праведниках в их беспричинном изгнании, обличая и кляня названных этих льстецов, соблазнивших царя. А он вместе с ними, то ли оправдываясь перед всеми, то ли оберегаясь от чар, неизвестно каких, велел их мучить – не одного, не двух, но весь народ, и имена этих невинных, что умерли в муках, и перечесть невозможно по множеству их.

Вот тогда убита преподобная Мария, по прозвищу Магдалина, с пятью своими сыновьями, потому что была она польского происхождения, потом перешла в православие и стала великая и значительная постница, много недель в году по одному разу ела, и так она воссияла в святом вдовстве, что носила на преподобном своем теле тяжелые железные вериги, порабощающие тело, чтобы покорить его духу. А другие святые дела ее и добродетели пусть остается описать тем, кто живет там. Она была оклеветана перед царем в том, что будто бы была колдуньей и единомышленницей Алексея, поэтому велел он убить ее с ее детьми, а с ней и многих других. Ведь Алексей этот был не только добродетелен сам, но друг и сотоварищ всем, боящимся Господа, и сообщник всех, хранящих заповеди его, как сказал Давид. В доме своем держал он несколько десятков прокаженных, питая и омывая их втайне, не раз собственными руками своими снимая с них гной.

И тогда же убит был в тех гонениях один человек – Иван, по прозванию Шишкин, с женой и детьми. Был он родственник Алексея и человек поистине праведный, весьма рассудительный, благородного происхождения и богат. Потом, после этих двух ли, трех, убиты благородные мужи: Данила, единоутробный брат Алексея, с сыном Тархом, который был еще в юном возрасте, лет двенадцати, тесть этого Данилы Петр Туров, а также Федор, Алексей и Андрей Сатины – их сестра была за вышеназванным Алексеем, – а с ними и другие. Этому Петру примерно за месяц до смерти было божественное видение, предсказавшее мученическую смерть, которое он сам мне рассказал, но здесь оно ради краткости не излагается.

И еще убит был им тогда князь Дмитрий Овчинин, отец которого много лет здесь мучился за него и умер здесь же. Вот что выслужил для сына, который еще в молодом возрасте, лет двадцати или чуть больше, убит собственной рукой царя!

Тогда же убит был им князь Михаил, по прозванию Репнин, бывший уже в достоинстве сенатора. Но за что же он убит, за какую вину? Царь с некоторыми возлюбленными своими прихлебателями стал пить из тех помянутых больших чаш, посвященных Дьяволу, куда и тот приглашен был по случаю: хотел было этим того вроде как другом себе сделать. А упившись, начал царь вместе со скоморохами плясать в маске, а с ним и бывшие на пиру. Увидев такое бесчинство, этот знатный и благородный человек стал плакать и говорить ему, что недостойно его, христианского царя, так поступать. А царь стал принуждать его, говоря: «Веселись и резвись с нами» и, взяв маску, стал возлагать тому на лицо. Но тот сорвал ее, растоптал и сказал: «Да не будет мне, человеку в чине советника, совершить это беззаконие и безумие!» И царь, полный ярости, прогнал того со своих очей, а через несколько дней после этого, в воскресенье, когда тот стоял на всенощном бдении в церкви, во время чтения Евангелия, велел бесчеловечным и жестоким воинам зарезать его, стоящего близ алтаря – как невинного агнца Божия.

И в ту же ночь он велел убить своего сенатора князя Юрия, по прозванию Кашина, когда тот также шел в церковь на утреннюю молитву. И зарезан был на самом пороге церкви, и залили весь церковный пол святою кровью.

Потом убит был брат этого Юрия, Иван. А родственник их, князь Дмитрий, по прозванию Шевырев, посажен на кол. Говорят, что он был жив в течение дня и как бы не чувствовал этой жестокой муки: сидя на колу, как на престоле, воспел он наизусть канон Господу нашему Иисусу Христу и другой благодарственный канон пречистой Богородице, а вместе с ними великое правило, называемое акафист, в котором заключено все Божественное устроение мира. А по окончании пения предал он Господу святую душу.

Перебито тогда немало и других князей из этого рода. А Дмитрия, по прозванию Курлятева, дядю этих князей, повелел – неслыханное беззаконие! – силой постричь в монахи со всей семьей, то есть с женою и малыми детками, – плачущих и рыдающих. А через несколько лет всех их удавили. А был этот князь Дмитрий человек совершенный, выдающийся по уму сенатор, лучший в роду.

Потом был им убит Петр Оболенский, по прозванию Серебряный, украшенный сенаторским саном, человек, отличавшийся богатством и своим военным искусством. Потом убиты князья этого же рода Александр Ярославов и князь Владимир Курлятев, племянники того Дмитрия. А были они оба, особенно Александр, поистине люди, подобные ангелам жизнью и умом, ведь так были они искусны в книжном смысле православных догматов, наизусть зная все Священное Писание. Сверх того, были они просвещены и опытны и в военном деле. Род их ведется от великого Владимира, от колена великого князя Михаила Черниговского, который был убит безбожным Батыем за то, что насмехался над его богами и дерзновенно исповедовал Бога Христа перед столь сильным и грозным мучителем. А эти его родственники, венчанные кровью, приложены как невинные страдальцы к страдальцу за Христа и прибавлены к мученику мученики.

Тогда же убит им князь Александр Суздальский, по прозванию Горбатый, со своим единственным сыном Петром, бывшим во цвете молодости, лет семнадцати. И в тот же день убит его шурин Петр Ховрин благородного и богатого греческого рода, сын земского подскарбия, а после и брат его, Михаил Петрович. Я вспоминал об этом Александре Горбатом, когда описывал взятие Казани. А эти князья суздальские происходят по роду от Владимира Великого, более двухсот лет принадлежало им старшинство между всеми русскими князьями. Один из них, князь Андрей Суздальский, владел рекой Волгой до самого Каспийского моря. От него, насколько я помню, произошли великие князья тверские, но точнее об этом говорится в русской летописной книге. А тот новоубиенный Александр был человек глубокого ума и весьма искусный в делах войны, сверх того, был он тонкий знаток Священного Писания. Были они и перед самой смертью радостны, и не оставляла их надежда, и без вины были перебиты царем как агнцы Бога живого. Рассказывают о них бывшие тогда и видевшие это, что когда привели их на казнь, то сын, говорят, первый с покорностью склонил шею перед мечом, но отец отстранил его и сказал: «О дитя, сын мой любимый и единственный! Да не увидят мои очи отсечения твоей главы!» И первым был убит князь. А отважный юноша поднял честную голову мученика, отца своего, поцеловал и сказал, подняв взор к небу: «Благодарю тебя, царь веков, Иисусе Христе Боже наш, царствующий со Отцом и Духом Святым, что сподобил нас быть убитыми невинно, как и сам ты, невинный агнец, заклан евреями-богоборцами! И сего ради прими души наши в свои живодательные руки, Господи!» И, сказав это, склонился под секиру на усечение святой своей главы. И отошел к Христу своему с таким упованием и с великой верою.

Тогда, в те же годы или немного раньше, по его повелению убит князь Дмитрий Ряполовский, муж великого разума и большой храбрости, смолоду искусный и опытный в геройских подвигах, ибо немало, как известно там всем, выиграл он битв у безбожных измаильтян, заходя за ними далеко в самую степь. И вот выслужил! Головой заплатил! Оторвал его от жены и детей и тотчас велел предать смерти.

Еще в тот год убиты им князья ростовские Семен, Андрей, Василий и другие с ними. А после из тех же князей ростовских еще Василий Темкин, который здесь за него страдал, с сыном своим по его повелению зарублены опричниками его, отборными катами.

Еще убит князь Петр, по прозванию Щенятев, внук князя литовского Патрикея. Был он человек весьма благородный и богатый, но, оставя все богатство и большое имущество, избрал монашество и возлюбил бескорыстную жизнь в подражание Христу. Однако и там велел мучитель мучить его, жарить на железной сковороде, раскаленной на огне, и втыкать иглы под ногти. И в таких мучениях тот скончался. Убил он также братьев его из того же рода, известных князей Петра и Ивана.

В эти же годы убиты мои братья князья ярославские, происходящие от князя смоленского святого Федора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Их имена: князь Федор Львов, человек выдающейся храбрости и святой жизни, с молодости и до сорока лет служил он ему верно, не раз одерживал светлые победы над погаными, обагряя руки свои кровью, вернее же, освящая их кровью басурман, истинных врагов креста Христова; другой князь Федор, внук славного князя Федора Романовича, который помог его (Ивана Грозного) прадеду, находясь в Орде у хана, губителя нашего – были тогда князья русские в рабстве у ордынского хана и власть получали из его рук, – так что был тот возведен на трон с его помощью. Вот как вспомнил он и заплатил за службу и доброжелательство наших прародителей к его прародителям! Наши князья ярославские никогда не покидали в бедах и несчастьях его прародителей как истинно верные и доброжелательные братья, происходящие по роду от того же славного и блаженного Владимира Мономаха. За этим князем Федором была его двоюродная сестра, дочь князя Михаила Глинского, славного рыцаря, которого без вины погубила его (Ивана Грозного) мать: был он ей дядей и обличал ее в беззакониях. Погубил он (Иван Грозный) немало и других князей этого рода. Одного из них, Ивана Шаховского по имени, он убил собственноручно булавой в городе Невеле на пути в Полоцк. Потом князей Василия, Александра и Михаила Прозоровских по прозванию и других князей этого же рода, прозванных Ушатыми, этого же рода князей ярославских, братьев их родственных, всем родом уничтожил, потому что, думаю, были у них большие вотчины, верно, поэтому и уничтожил.

Потом Ивана, князя Пронского, из рода великих князей рязанских, человека престарелого возраста, с молодости служившего не только ему, но и отцу его еще много лет, не раз бывшего великим гетманом и удостоенного сенаторского звания. В конце он склонился к монашеству, постригся в монастыре и отрекся от всей суеты этого мира ради своего Христа. Но царь человека столь престарелого возраста и маститой старости извлек из чреды спасенных и велел утопить его в реке. И другого князя Пронского, Василия, по прозванию Рыбина, он убил.

В тот же день убито немало и других благородных мужей и отменных воинов, пожалуй, двести, другие говорят, что и больше.

Тогда же убил он двоюродного брата своего Владимира с его матерью Ефросиньей, княжной Хованской, которая была из роду великого князя литовского Ольгерда, отца польского короля Ягайлы, поистине святая и великая постница, просиявшая в святом вдовстве и монашестве.

Тогда же велел он расстрелять из ручных ружей жену брата своего княжну Одоевскую Евдокию, также поистине святую и весьма кроткую, искусную в Священном Писании, знавшую все божественное пение, и двух мальчиков, сыновей брата своего, рожденных этой святой: одному было имя Василий, лет десяти, а другой поменьше. Забыл я уже, как было имя его, зато в вечной памяти книги жизни на небесах у самого Христа, Бога нашего, он хорошо записан. Убиты и многие другие их верные слуги, не только благородные мужчины и юноши, но женщины и девицы светлых и благородных шляхетских родов.

Потом были убиты славный и между русскими князьями Михаил Воротынский и Никита, князь Одоевский, родственник его, с детками-младенцами – один лет семи, а другой поменьше – и с женой. Говорят, что весь род их погиб. Вышеназванная Евдокия, бывшая за братом царя Владимиром, сестра ему. А какая же была за ним вина, за князем Воротынским? Пожалуй, только эта: когда по сожжении великого, славного и многолюдного города Москвы крымским ханом и по печальном и грустном, когда слышишь, опустошении русской земли безбожными варварами примерно через год этот же крымский хан пошел как хищный лев с рычанием и разинутой свирепой пастью на пожрание христиан со всей своей басурманской силой, желая уже вконец опустошить эту землю и изгнать из его царства самого великого князя, то наше чудо, узнав об этом, убежал от него из Москвы за сто двадцать миль, аж в Великий Новгород, а этого Михаила Воротынского оставил с войском и велел оборонять, как сумеет, опустошенные и несчастные эти земли. И он как твердый и мужественный человек, весьма искусный полководец дал сражение этому столь сильному басурманскому зверю. Он не позволил ему развернуться и еще менее разорять беззащитных христиан, он бился с ним со всей твердостью, и говорят, что сражение длилось несколько дней. И помог христианам Бог полководческим даром благоразумного мужа, и пали басурманские полки перед воинством христианским, и говорят, что два ханских сына были убиты, а один взят живым в той битве, сам же хан едва достиг Орды, бросив ночью великие басурманские хоругви и свои шатры. В той же битве взят живым и славный ханский гетман, христианский кровопийца мурза Диве. Все это – и гетмана, и ханского сына, и ханскую хоругвь, и его шатры отправил он нашему трусу и беглецу, жестокому и храброму против своих соплеменников и соотечественников, не сопротивляющихся ему.

Чем же воздал царь ему за эту службу? Прошу, внимательно выслушай эту горькую и грустную, когда слышишь, трагедию. Спустя примерно год велел он схватить, связать, привести и поставить перед собой этого победоносца и защитника своего и всей земли русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина, – я же думаю, что был тот подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов было их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, – царь сказал князю: «Вот, свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек». Но тот, как князь чистый от молодости своей, отвечал: «Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник – раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего». Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом.

Велел он также подвергнуть разным пыткам и вышеназванного Никиту Одоевского, например, пронзив его грудь, таскать туда и сюда <по ней> его сорочку, так что вскоре тот скончался в этих страданиях. А того прославленного победителя, без вины замученного и обгоревшего в огне, полумертвого и едва дышащего, велел он отвезти в темницу на Белоозере. Провезли его мили три, и отошел он с этого жестокого пути в путь приятный и радостный восхождения на небо к своему Христу. О самый лучший и твердый муж, исполненный великого разума! Велика и прославлена твоя блаженная память! Если недостаточна она, пожалуй, в той, можно сказать, варварской земле, в том неблагодарном нашем отечестве, то здесь, да и думаю, что везде в чужих странах, прославлена больше, чем там, не только в пределах христиан, но и у главных басурман, то есть у турок, потому что немало турецких воинов было тогда на той вышеупомянутой битве. В особенности много послано было в помощь крымскому хану от двора Махмета, великого паши, и все пропали по твоему благоусмотрению, ни один, говорят, не возвратился в Константинополь. Но что говорю я о земной твоей славе? Ведь и на небесах у царя ангелов славится память твоя как истинного мученика и победоносца как раз за ту пресветлую победу над басурманами, победу, которую ты одержал, защищая христиан, и утвердил мужеством своей храбрости. А особо сподобился ты получить великую мзду за то, что безвинно пострадал от этого кровопийцы, сподобился ты венца от Христа нашего Бога в его царствии со всеми великомучениками, потому что много ты геройствовал от молодости твоей до шестидесяти лет без малого за овец его против басурманского волка.

Оба они, близкие родственники друг другу, вместе претерпели страдания, ибо князья Воротынские и Одоевские – из рода мученика князя Михаила Черниговского, зарезанного Батыем безбожным, внешним врагом церкви. А этот Михаил-победоносец, родственник тому и тезка, пожжен внутренним драконом церкви, губителем христиан, боящимся чар. Ведь Василий, его отец, будучи стар, с упомянутой преступной и совсем молодой женой разыскивал повсюду злодейских колдунов, чтобы помогли ему в деторождении, не желая, чтобы властителем по нем был брат его. А был у него брат Юрий, весьма мужественный и доброго нрава, так что он велел и заповедал жене своей и окаянным советникам по своей смерти убить того без промедления; того и убили. А о колдунах этих так пеклись, рассылали за ними туда и сюда вплоть до самой Карелии, то есть Финляндии (находится она на больших горах у Ледовитого океана), и оттуда приводили их к нему, лядащих этих и злобных советников сатаны. И с их помощью от скверных семян по злому произволу, а не по природе, устроенной Богом, родились у него два сына. Один такой жестокий кровопийца и губитель отечества, что не только в русской земле о таком чуде и диве не слыхали, но думаю, что поистине нигде и никогда, потому что и злобного Нерона превзошел он жестокостью и разными несказанными мерзостями. Особенно ведь то, что не был он внешний непримиримый враг и гонитель церкви Божьей, но внутренний ядовитый змей, который терзал и пожирал рабов Божьих. А другой был безумен, без памяти, бессловесен, как будто родился диким зверем.

Вот, внимательно созерцайте и смотрите на таких христиан, что осмеливаются неподобающим образом приглашать на подмогу к себе, детям своим, мужьям злобных колдунов и баб, которые ворожат на воде и нашептывают и другими чарами колдуют, общаются с Дьяволом и призывают его на помощь, – разглядите в этой неслыханной жестокости, о которой говорилось, какую помощь и какую пользу имеете вы от этого! Мне не раз приходилось слышать, что многие считают это за малость и говорят со смехом: «Этот грех мал, он легко искупается покаянием». А я говорю: «Не мал, но поистине весьма велик». Потому что нарушает он важную Божью заповедь по завету, ибо говорит Господь: «Да не убоишься никого и никому не послужишь», то есть: «Ни от кого не получишь помощи, кроме меня, – ни вверху на небе, ни внизу на земле и ни в безднах». Еще об этом: «Кто пред людьми откажется от меня, от того и я откажусь пред Отцом моим небесным». А вы, забыв эти непреложные заповеди Господа нашего, спешите к Дьяволу, прося у него через колдунов! Но чары, как всем известно, без отвержения от Бога и без согласия с Дьяволом не бывают. Думаю я также, что в действительности грех этот неискупим для тех, кто им поддается, и не легок для покаяния: неискупим потому, что малым его воображаете, не легок потому, что без Иудина отступничества, и без договора, то есть обета, с Дьяволом, и без отступничества от Христа, как мы говорили, этих колдунов чары, и относы, и ворожба на воде вместо начальной купели, и натирание солью вместо святого помазания, скверные нашептывания вместо открытого обращения к Христу на святом крещении, относы вместо приношения на святой жертвенник пречистого агнца – не в состоянии действовать. А все это придумано Дьяволом ради дьявольских союзников среди вышеназванных преступных людей. Но да избавит всех православных от них Господь Бог наш по премногой своей благодати! И если кто не прислушивается к ним, тому и бояться нечего, потому что рассеиваются они как дым при знаке честного креста не только от умудренных христиан, но и от простых людей, верующих во Христа и с доброй совестью живущих, у которых на сердцах плотских скрижалей начертаны евангельские слова Христовых заповедей. Об этом свидетельствует и сам Бог-Слово в той молитве, которой в конце научил молиться учеников своих, сказав: «Яко твое есть царство и сила» и так далее. В девятнадцатой беседе на Евангелие от Матфея блаженный Златоуст хорошо объясняет, что не должен христианин бояться ни царства, ни другой силы, никого, кроме одного Бога. Если когда Дьявол порабощает нас муками, это Бог позволил. А сам он без воли Божьей, хоть и злорадный, и лютый, и непримиримый наш враг, не только нас, людей, не поработит, но даже и свиней или стад воловых или других скотов без воли Божьей. Все это засвидетельствовано в Евангелии. А лучше поймете, прочтя в другом священном толковании златого языка.

Тех, кого смог удержать в память, я перечислил среди княжеских родов.

О избиении боярских и дворянских родов.

Попробую теперь написать, насколько даст мне Господь память, о великопанских, а по-ихнему, боярских родах.

Убил он человека светлого родом Ивана Петровича, бывшего уже в преклонном возрасте, и жену его погубил Марию, действительно святую, у которой прежде, еще будучи молод, единственного возлюбленного сына оторвал от груди и голову ему отрубил – Ивана, князя Дорогобужского из рода великих князей тверских. Отец его был убит в битве с казанскими татарами, а младенец остался один на руках у матери. И она во святом вдовстве воспитала его до восемнадцати лет. О его смерти я вскользь упомянул, когда писал эту хронику, что убит он вместе со знатным юношей, двоюродным своим братом князем Федором Овчиной. И так разгорелся царь против этого Ивана, что не только слуг его, мужей-шляхтичей, различными пытками пытал и убил с семьями, но и города и села – а тот имел большую вотчину – все пожег, сам участвуя в набеге своих опричников, кого где нашел, ни жен, ни детей, сосущих при сосцах материнских, не пощадил, а в конце, говорят, велел ни одной скотины в живых не оставлять.

О Иване Шереметеве.

Мудрого своего советника Ивана, по прозванию Шереметева, о котором не раз упоминал я в хронике, еще в начале своих зверств подверг он такой злой пытке в узкой темнице с полом в остриях, что и поверить трудно. Сковал он ему тяжкими цепями шею, руки и ноги, а сверх того, толстым железным обручем поясницу, а к обручу велел привесить десять пудов железа, так что день и ночь мучил его в этом бедственном положении. Потом он пришел разговаривать с ним, а тот уже едва дышит и полумертв, оттого что в таких тяжких оковах лежит повержен на таком полу с остриями. Стал он у него среди других вопросов выпытывать и о следующем: «Где, дескать, великие капиталы твои? Отвечай мне. Знаю я, что очень ты богат, но не нашел того, что надеялся найти в твоих сокровищницах». Ответил Иван: «Целы, дескать, и скрыто лежат, где уже не достать их тебе». А он сказал: «Расскажи мне об этом, а если нет, прибавят к пыткам пытки». Ответил Иван: «Делай что хочешь. Близко уже мое избавление». А царь сказал: «Прошу тебя, расскажи мне о капиталах твоих». Ответил Иван: «Если и расскажу я тебе о них, не достать их тебе, как я сказал: перенес я их руками нищих в небесное хранилище к моему Христу». Дал он царю тогда и другие весьма мудрые ответы, как если был бы он из мудрых философов или великих учителей. И тот, слегка сжалившись, велел освободить его от тяжких уз и перевести в лучшую темницу. Но как раз в тот день царь приказал удушить его брата Никиту, с бесчисленными на теле ранами от варварских рук, человека храброго, удостоенного уже сенаторского звания. А Иван после того с телом, разрушенным насилием, несколько лет еще прожил при нем, раздав остатки своей собственности главным образом убогим и странникам, – дав их в духовный рост мздовоздаятелю Христу Богу. Он ушел в один из монастырей и облекся в святой монашеский образ. Уж не знаю, не велел ли и там умертвить его царь.

Потом убил он двоюродного брата своей жены Семена Яковлевича, человека благородного и богатого; сын его, еще отрок возрастом, также удушен.

Еще же убиты им мужи: по имени Хозяин, по прозванию Тютин, муж греческого происхождения и весьма богатый, он был у него подскарбием земским и уничтожен со всей семьей, то есть с женой, с детьми и другими близкими, а также другие богатые и известные мужи, имен которых из-за многочисленности невозможно написать, ведь несколько тысяч убито их и не только в городе Москве, а и в других больших городах и крепостях.

Потом разграбил он великое богатство своего сенатора, собранное еще предками того. Имя тому было Иван, по прозванию Хабаров, античного рода, что звались Добрынскими. Но этот человек мало заботился о своих сокровищах, утешителем служил ему Бог, потому как был он отчасти искусен в разумении книг. А через три года царь велел его убить вместе с единственным сыном ради вотчины, потому что имел он во многих поветах великие вотчины.

Тогда же убил он человека светлого рода Михаила Матвеевича Лыкова, а с ним ближнего родственника его, очень красивого юношу во цвете младости, который был послан за границу в Германию за наукой. Там он хорошо выучился немецкому языку и письму, ибо был он там в обучении немало лет и объездил всю немецкую землю. Возвратился он было к нам в отечество, а через несколько лет вкусил без вины смерть от тирана. А тот блаженной памяти Матвей Лыков, отец Михаила, сгорел. За отечество он пострадал: когда возвратились от Стародуба войска польское и литовское со своим гетманом, немало тогда разорили они северских городов. И тот Матвей видел, что не спасти ему его крепость, и пустил вперед жену с детьми своими в плен, а потом, не желая видеть захват крепости врагами, защищал вместе с народом крепостные стены, потому что предпочел сгореть с ними, но не сдать город врагам. Жена и дети его как пленники приведены были к королю Сигизмунду Старому. И король, как истинно настоящий святой христианский, велел кормить их не как пленников, но как своих, и не только кормить в царских своих покоях, но велел, чтобы доктора его научили их шляхетским наукам и латинскому языку. Потом через несколько лет великие послы московские в Кракове Василий Морозов и Федор Воронин выпросили их у короля на родину, по правде скажу, неблагодарную и недостойную ученых людей, в землю жестоких варваров, где один из них, по имени Иван, взят живым на битве и умерщвлен лифляндским магистром в суровой тюрьме – пострадал за отчество, как и подобает ученому человеку; а тот другой, уже названный Михаил, остался и был воеводой в Ругодиве, где и убит, как мы сказали, этим мучителем, царем-варваром. Вот так он, суровый и жестокий варвар, не помня заслуг отцов и братьев, воздает верным и служащим ему людям, украшенным светлыми своими делами!

Потом уничтожил он семейство Колычевых, также просвещенных и выдающихся в своем роду людей, единокровных Шереметевым, а прародитель этих просвещенных и знаменитых людей приехал из Германии. Имя его было Михаил, говорят, что был он из рода австрийских князей. А уничтожил он их по той причине, что очень рассвирепел на их дядю, архиепископа Филиппа, обличавшего его в преступных беззакониях, о чем коротко я расскажу позже. И было тогда знамение явлено от Бога над одним из них, по имени Иван Борисович Колычев. И вот как в действительности случилось это чудо, о чем слышал я от одного свидетеля, видевшего его.

Когда царь весьма разъярился, вернее же сказать, взбесился через неприятеля и врага человеческого, разожженный бесовскими сообщниками, и, как сказал я прежде, сжигал, разъезжая, этого Ивана Петровича городки, села и дворы с живущими в них, тогда наткнулся он, говорят, на очень высокое строение, на их бытовом языке называют его повалушей. В самых верхних покоях велел привязать он покрепче названного этого человека и как под это строение, так и под другие, стоявшие близ него, где было нагнано и заперто много людей, велел он поставить несколько бочек пороху, а сам стал вдалеке с воинским строем, как будто под вражеской крепостью, ожидая, когда взорвется строение. И когда взорвало и разметало не только эту постройку, но и другие, стоявшие поблизости, он со всеми своими опричниками, поистине как бешеный с неистовыми, со всем этим дьявольским полком выскочил во всю конскую прыть смотреть разорванные тела христиан, при этом все громогласно завопили, как при битве с врагами и как если бы самую светлую одержали победу. А в строениях этих, под которые заложен был порох, было множество связанных и запертых людей. А после того далеко в поле нашли этого Ивана: одна рука привязана к большому бревну, а сам цел сидит на земле, и ничуть нигде не поранен, и Господа славит, творящего чудеса, а прежде был распят и связан по рукам и ногам. Когда это стало известно царским опричникам, то один из них, бесчеловечный и жестокий, пустился и быстро прискакал на коне прямо к нему, увидел, что тот невредим и поет благодарственные псалмы Господу, тотчас отрубил ему саблей голову и как дар драгоценный принес ее столь же жестокому своему царю. И тот велел тут же зашить ее в кожаный мешок и послать ее к дяде Ивана, помянутому архиепископу, заключенному в тюрьме, со словами: «Вот родича твоего голова! Не помогли ему твои чары!»

Этих Колычевых в роду несколько десятков было: были среди них мужи храбрые и выдающиеся, иные из них удостоены были сенаторского звания, а иные были стратегами. И вырублены они всем родом.

Потом убил он очень храброго и разумного человека, знатока к тому же Священного Писания, Василия, по прозванию Разладина, из рода славного Ивана Родионовича, прозванного Квашней. Говорят, что и мать его Федосья, многолетняя престарелая вдова, вытерпела от мучителя многие муки, пострадав без вины. Всего у нее было трое сыновей; были они очень храбрые; один – помянутый Василий, другой – Иван, третий – Никифор, убитый еще в юности в сражении с немцами (однако немцы тогда были разбиты). Люди были они храбрые очень и мужественные, прекрасны не только телом, но поистине украшены были они добрыми нравами и душами.

И тогда же убит им был Дмитрий, называемый Пушкиным, также весьма разумный и храбрый человек уже зрелого возраста. Был он родственник Челядниных.

Потом убит им славный стратег Крик, по прозванию Тыртов, человек не только храбрый, мужественный и знаток Священного Писания, но поистине широк разумом, к тому же кроток он был и тих, весьма украшен всяческим благонравием и приятен добрыми навыками. Сверх того – что лучше еще и удивительней? – был он чист и непорочен, как родился от матери своей. Среди воинства христианского знаменит он был и прославлен, ибо много было у него на теле ран от многих сражений с разными варварами. Был он еще юн, когда храбро молодцевал при взятии Казани, где лишился одного глаза по великому и крепкому своему мужеству. И такого не пощадил кровопийца-тиран!

Тогда же или чуть раньше был им убит муж благоверный Андрей, внук славного и сильного рыцаря Дмитрия, по прозванию Шеина, из рода Морозовых, что прибыли от немцев вместе с Рюриком, пращуром русских князей, – семь храбрых и благородных мужей, среди них-то и был Мисса Морозов. А этот Дмитрий, сражаясь за православие, тоже принял мученический венец от казанского хана Махмет-Аминя.

В те же годы убиты им мужи из этого же рода Морозовых, удостоенные сенаторского звания: одному было имя Владимир, – много лет он томил его в темнице, а потом и уничтожил, – а другому было имя Лев, по прозванию Салтыков, с четырьмя или пятью сыновьями, цветущими еще цветом юности. Позже потом слышал я, что Петр Морозов жив, что и дети Льва уничтожены не все, некоторые, говорят, остались живы.

Тогда же перебиты Игнатий Заболоцкий, Богдан, Феодосий и другие их братья, выдающиеся стратеги и молодцы благородного происхождения. Говорят, что уничтожены они всем родом вместе с родственниками.

И еще перебиты Василий и братья его со своими родственниками, по прозванию Бутурлины, люди, блиставшие в своих родах. Они были в родстве с названным Иваном Петровичем.

Еще же убит им Иван Воронцов, сын того Федора. То, что в молодости своей убил царь этого отца Федора вместе с другими мужами, – я об этом упомянул, когда писал хронику.

Потом убит им муж знатного рода и весьма храбрый, с женою и единственным своим сыном отроческого еще возраста или детского, лет пяти или шести. А был человек этот из рода великих Сабуровых, и прозвание было ему Замятня. Единоутробная сестра его отца была за отцом царя – преподобная мученица Соломонида, о которой я прежде всего вспомнил в этой книжке.

Убиты им многие стратеги или командиры, люди храбрые и искусные в военном деле: Андрей, называемый Кашкаров, человек, прославившийся своими значительными заслугами, и брат его, по имени Азария, также человек разумный и искусный в Священном Писании, уничтожен с детишками, а также их братья Василий и Григорий, по прозванию Тетерины. Немало и других дядьев и братьев их с семьями, женами и детьми велел он уничтожить.

Также и из рязанской шляхты со всеми родами уничтожены благородные мужи аристократического происхождения, мужественные, храбрые, украшенные славными заслугами Даниил Чулков, командир выдающегося мужества Федор Булгаков и некоторые другие искусные богатыри и военачальники, короче говоря, разорители басурманских и защитники христианских пределов, вместе с братьями и многими другими родственниками – в тот же год и за один день в новой крепости на Дону посланными от царя свирепыми опричниками. А воеводой этих демонских воинов был любовник царя Федор Басманов, который после собственной рукой зарезал отца своего Алексея, знаменитого прихлебателя, маниака на их языке, и губителя своего и святой земли русской. О праведный Боже, сколь ты праведен, Господи, и праведны судьбы твои! Что приготавливал он братьям, то скоро вкусил и сам!

Тогда же и в тот же день убил он уже названного прославленного добротой и самого светлого в роду князя Владимира Курлятева. И тогда же вместе с ним зарезал он Григория Степанова, сына Сидора, из рода великих сенаторов рязанских. А тот-то Степан, отец Григория, был муж, прославившийся добродетелями и искусный в богатырских делах. Служил он много лет – годов до восьмидесяти – весьма верно и трудолюбиво святорусской империи. Потом прошло лишь около недели, напали на эту новую крепость поганые измаильтяне со своими царевичами, числом тысяч десять. Но христианские воины твердо противустали им, защищая от внезапного нападения поганых крепость и бедных христиан, живущих при крепости. И при этой обороне, храбро сражаясь, одни тяжело ранены, другие же, сражаясь до смерти, изрублены погаными. И вдруг после этой битвы, дня через три, – ужасно и удивительно не только говорить, но и слышать! – случилось нечто тягостное и бессмысленное: вдруг внезапно от этого свирепого зверя и губителя святой русской земли, от этого сына и сотоварища антихриста, напали вышеназванные опричники на оставшихся христианских воинов, которых они надеялись еще захватить после резни и измаильского побоища. Рассказывают, что прискакали они в город, вопя как бесноватые, рыская и кружа по домам или ставкам: «Где такой-то князь Андрей Мещерский и князь Никита, брат его, и Григорий Иванов, сын Сидора (двоюродного упомянутому)?» И хотя слуги показывали им тела мучеников, только что убитых измаильянами, они как безумные, надеясь, что те еще живы, вломились в их дома с приготовленными пыточными орудиями, чтобы резать. И, увидев их мертвыми, помчались тут же, посрамленные, к зверю, чтобы доложить об этом.

Подобное произошло и с одним моим братом, из нашего рода, князем ярославским, которому было имя Андрей, по прозванию Аленкин, внуком названного славного князя Федора Романовича. Ему пришлось оборонять один город или крепость из северских крепостей от внезапного нападения врага, и был он застрелен из огненной пращи и на другой день умер. А на третий день прискакали опричники от тирана, чтобы зарезать его, нашли его уже мертвым и поскакали к зверю докладывать. А кровожадный и ненасытный зверь после смерти святого подвижника отнял у жены и детишек вотчину и все имущество и, переселив их с их родины в дальние земли, там, говорят, всех всей семьей в притеснениях уничтожил.

И других Сабуровых, по прозванию Долгих, а на деле больших в мужестве и храбрости, и других, Сарыхозиных, приказал уничтожить целыми семьями. Рассказывают, что вели их сразу восемьдесят душ всего с женами и детьми, также и младенцев, сосущих грудь в бессловесном еще возрасте, играющих на руках матерей, несли на казнь.

В те же годы или несколько раньше умертвил он благорожденного жителя по имени Никиту, по прозванию Казаринова, долгие годы верно служившего святорусской империи, с единственным сыном Федором, бывшим во цвете лет. А умертвил он его таким образом: когда послал он за ним отборных палачей, чтобы схватить его, тот, увидев их, уехал было от него в монастырь, стоящий на реке Оке, и принял там на себя великий ангельский образ. А когда присланные тираном опричники стали допытываться о нем, то, подражая Христу своему и изготовившись, то есть приняв святые дары, вышел он им навстречу и бесстрашно сказал: «Я тот, кого вы ищете!» Схватили они его и связанного привели к царю в кровопийственный город, называемый Слобода. И когда увидел его во ангельском чине этот зверь, наделенный речью, тотчас вскричал как истинный оскорбитель христианских таинств: «Он, дескать, ангел: так следует ему на небо возлететь!» И тотчас велел поставить под сруб бочку пороха аль две и, привязав там мужа, взорвать. И действительно, по злой воле войдя в согласие с отцом своим, сатаной, поневоле произнес ты правду лукавыми устами! Как некогда Кайафа, ярясь на Христа, непроизвольно пророчествовал, так ты, несчастный, изрек здесь верующим во Христа, вернее же мученикам, о восхождении на небо, ибо Христос своим страданием и пролитием своей драгоценнейшей крови отворил для верных небо к небесному взлету или восхождению.

К чему говорить лишнее? Если бы писал я их по именам и родам, кого хорошо помню, этих храбрых, знаменитых и благородного происхождения мужей, не уложился бы, переписывая их, в книгу. Но что сказать о тех, кого по человеческому несовершенству не удержал я в памяти и кого поглотило забвение? Их имена навсегда занесены в книги жизни, так что и малое самое их страдание не забыто у Бога, благого мздовоздаятеля и сердцеведца, испытателя всего тайного.

После всех этих, уже названных, убит был им Михаил Морозов, муж славного рода лет восьмидесяти, был он сенатором избранной рады, со своим сыном Иваном, молодым человеком, и еще одним юношей, имя которого я забыл, и со своей женой Евдокией, была она дочь князя Дмитрия Бельского, близкого родича короля Ягайлы. Справедливо говорят, что вела она святую жизнь, потому что напоследок вместе с мужем своим и со своими возлюбленными украсилась мученическим венцом, ведь вместе претерпели они страдания от тирана.

О страдании священномученика Филиппа, митрополита московского.

Думаю, что нельзя мне умолчать о священномучениках, пострадавших от царя, хотя коснуться этого нужно по возможности кратко, оставив лучше тем, кто живет там, кто ближе и лучше осведомлен, в особенности кто мудрее и разумнее, насколько возможно подвергнуть восполнению невежество и несовершенство, так сказать, написанного нами о страдальцах, исправить, раскрасить и сделать благолепными подвиги мучеников сравнительно с тем, как это сделано у нас, скрывшихся от погони и находящихся в далеких странах. Просим извинить за недостатки или погрешности.

По смерти ли митрополита московского Афанасия, по добровольном ли оставлении им престола на архиепископский престол русской митрополии был возведен Филипп, игумен с Соловецкого острова. Как мы говорили, был он муж славного и великого рода, от молодости своей украшен добровольной монашеской нищетой и благолепной жизнью иерея, духом тверд и мужествен. Когда поставили его епископом, стал он украшаться епископскими делами, прежде всего по-апостольски ревновать о Боге. Видя, что царь поступает не по-божески, обливаясь невинной христианской кровью и совершая всякие неподобающие и скверные поступки, стал он вначале обращаться, в подходящее время, с просьбами, как сказал великий из апостолов, и настаивать во всякое время, потом угрожать страшным судом Христовым, препятствуя данной ему от Бога епископской властью, и говорить без стеснения о Господней воле столь гордому, свирепому и бесчеловечному царю. Царь же повел против него большую войну и тотчас пустился на злобные поклепы и сикофантии. Дело неслыханное и нелегкое, чтобы о нем рассказать! Рассылает он по тамошним своим русским пределам скверных своих прихлебателей: рыщут и пробегают они тут и там, как кровожадные волки, посланные свирепейшим зверем, ищут они и добывают подложные сведения против святого епископа, старательно разыскивают, зыркая тут и там, где только найти можно лжесвидетелей за большие подарки и поддержку высшей власти.

О, велика беда от неслыханной и тягчайшей бесовской дерзости! О, человеческие козни, разжигаемые дьявольским бесстыдством! Кто и где слыхал, чтобы епископа допрашивали и судили миряне? Как пишет Григорий Богослов в Слове о похвале Афанасия Великого, имея в виду собор безбожных агарян: «Которые сажали, дескать, мирских людей и приводили на испытание к ним епископов и пресвитеров, а ведь тем мирянам и краем уха не следовало таковых слушать», и так далее. Где священные законы? Где семистолпные правила? Где апостольские уложения и уставы? Все они попраны и поруганы самым скверным зверем-кровопийцей и безмозглыми людьми, угождателями ему, губителями отечества!

Что же он делает потом? Восставая против святителя, он не посылает, однако, к константинопольскому патриарху, перед судом которого русские митрополиты, если бы оказались кем в чем обвинены, – только перед ним обязаны давать о себе показания. Он не просит у патриаршего престола наместника, чтобы допросить епископа. И действительно, бесясь на святого архиепископа, забыл ты разве свежую или недавнюю историю, которую сам часто рассказывал, о святом Петре, митрополите русском, как был на него ложный донос от заносчивого тверского епископа? Ни один из русских князей, узнав об этом, не осмелился чинить разбор между епископами, то есть судить священников. Ведь они тотчас послали к константинопольскому патриарху за наместником, чтобы он разобрался и рассудил это, как подробно об этом написано в русской летописной книге. Иль не было тебе это за образец, о зверь-кровопийца, если бы хотел ты быть христианином?

И созывает он против святителя свои скверные соборища иереев Вельзевула и проклятый сонм союзников Кайафы, и вступает с ними в соглашение, как Ирод с Пилатом. И приходят они вместе со зверем в большую церковь и садятся на святое место – о мерзость запустения с главой окружения их и с трудом уст их! – и приказывают от зловонной и проклятой власти привести к себе преподобного епископа, облеченного в освященные одежды. И выставляют они скверных людей: лжесвидетелей, предателей своего спасения – тяжко и горестно говорить об этом! – и тотчас сдирают с него спасительские одежды, и в руки палачам отдают святого человека, смладу воссиявшего добродетелями. И обнаженного волокут его из церкви и сажают на быка задом наперед – окаянные и скверные! – и свирепо без пощады бьют его тело, утомленное многолетними постами, и возят по площадям крепости и города. А он, храбрый борец, терпит все это так, как если бы не было у него тела, среди этих мучений благодарит Бога в хвалах и песнях, священномученической десницей своей благословляет бесчисленные толпы горько плачущих и рыдающих.

Уподобившись во зле самому первому и самому лютому дракону, губителю рода человеческого, этот лютый зверь не сыт еще кровью священномученика и не доволен этим неслыханным от века бесчестьем над преподобным епископом. Велит он затем оковать его тягчайшими цепями по рукам и ногам и по бедрам, ввергнуть престарелого и измученного человека, утомленного великими трудами и с немощным уже телом, в тесную и мрачную темницу, темницу велит он закрыть крепкими затворами и замками и стражу ставит к темнице – своих единомышленников во зле. Потом, день-другой спустя, посылает он в тюрьму кого-то из своих советников посмотреть, не умер ли уже. Говорят, что когда вошли в темницу, то будто обнаружили, что епископ освобожден от тяжких оков и, воздев руки, занят божественным псалмопением, а оковы лежат рядом. Увидев это, восплакали, возрыдали и припали к коленям его посланные сенаторы, а вернувшись с поспешностью к жестокой, сумоуправной и надменной этой власти, вернее же сказать, к лютому и ненасытному хищному зверю, все подробно возвестили. Говорят, что он тут же вскричал: «Чары, дескать, чары он пустил, враг мой и изменник!» А советников, которые умилились увиденному, стал притеснять и запугивать разными смертными муками. Потом, изморив голодом свирепого медведя, велел впустить его к епископу в темницу и затворить, – это я действительно слышал от достоверного свидетеля, видевшего это. После того сам он наутро пришел и велел открыть темницу, полагая, что зверь сожрал епископа. Однако опять нашли его по Божьей благодати цела и ничуть не поранена, стоящего, как и прежде, на молитве, зверь же, сделавшись кротким, как овца, лежал в углу темницы. О чудо! Звери, свирепые по природе, изменяются вопреки природе у кротких, люди же, созданные Богом кроткими по природе, собственной волей из кротости в свирепость и бесчеловечность переходят! Рассказывают, что царь тут же вышел и сказал: «Чары, дескать, пускает епископ». Поистине то же самое говорили в древности мучители о творивших чудеса мучениках.

Рассказывают, что потом отвел мучитель епископа в один монастырь под названием Отрочий, находящийся в Тверской земле, и там пробыл он чуть не целый год, как утверждают некоторые, а царь якобы посылал к нему и благословения просил, чтобы простил его, а также о возвращении на престол. Но тот, как мы слышали, отвечал ему: «Если, дескать, обещаешь покаяться в своих грехах и удалить от себя этот дьявольский полк, собранный тобою на гибель христианам, то есть опричников, или так называемых кромешников, я благословлю, дескать, тебя и прощу, и на престол свой, послушавшись тебя, вернусь. Если же нет, да будешь ты проклят в этом веке и в будущем вместе со своими хищными опричниками и со всеми единомышленниками твоими по злу!» И одни рассказывают, что по повелению царя был он задушен в том монастыре свирепым и бесчеловечным опричником, а другие передают, что был он сожжен на горящих углях в одной из любимых крепостей царя, называемой Слободой, что наполнена христианской кровью. Так или иначе, но во всяком случае был он увенчан священномученическим венцом от Христа, которого он возлюбил смолоду и за которого претерпел страдания.

После убийства митрополита разными пытками замучено и уничтожено несколько сот клириков, а также нехиротонисанных благородных мужей. Ибо там, в той стране, многие благородные светлого рода мужи имеют собственность и в мирное время служат архиепископам, а когда случается война с соседними врагами, тогда входят они в христианское войско. Они не хиротонисаны.

Но раньше еще, чем этот Филипп был возведен на митрополию, великий князь упросил епископа казанского, по имени Герман, быть архиепископом русской митрополии. И хоть тот усиленно отказывался от этого дела, но как великий князь, так и собор принудили его к этому. Говорят, что дня два был он уже в церковных палатах на митрополичьем дворе, но все еще отказывался от тягот великого пресвитерства, особенно потому, что не хотел быть в этом сане при столь свирепом и безрассудном царе. Говорят, что пустился он с царем в беседы, поучая его тихими и кроткими словами, напоминая ему о Страшном суде Божьем и нелицеприятном испытании каждого человека в его делах – как царей, так и частных лиц. После этих бесед царь отправился в свои покои и тотчас передал своим любимым прихлебателям это духовное наставление: ведь уже слетелись к нему отовсюду эти доброй избранной рады не только злобные клеветники, лукавые паразиты и болтуны, но и настоящие воры и разбойники, люди, полные всех бесчестных мерзостей. И они, испугавшись, что если послушается он епископского наставления, тотчас прогонит их с глаз долой и сгинут они в своих пропастях и норах, как услышали про это от царя, ответили ему в один голос: «Боже сохрани тебя, дескать, от этого наставления! Разве, царь, желаешь ты снова быть в рабстве у этого епископа, еще более горьком, чем был ты прежде много лет у Алексея и Сильвестра?» И со слезами умоляли его, припадая к его ногам, особенно же один из них, по имени Алексей Басманов, со своим сыном. Послушал он их и тотчас велел изгнать епископа из церковных палат, сказав: «Еще ты, дескать, и на митрополию не возведен, а уже в рабство обращаешь меня!» А через два дня нашли мертвым этого казанского епископа у себя на дворе. Одни говорят, что тайно удавили его по повелению царя, другие же, что умертвили смертельным ядом. А принадлежал Герман к высокому роду Полевых, как называется эта шляхта по своей вотчине. Был он человек как крупного сложения, так и великого ума, человек чистой и поистине святой жизни, знаток Священного Писания, ревнитель о Боге и плодовит в духовных трудах. К тому же был он знаком отчасти с учением Максима Философа. Хоть и происходил он из среды монахов-иосифлян, но вовсе не были ему свойственны их лукавый нрав и обычное лицемерие, а был он человек добрый, справедливый, твердого духа, великий помощник тем, кто объят напастями и бедами, очень щедр также и к нищим.

Потом убил он Пимена, архиепископа Великого Новгорода. Этот Пимен вел чистую и очень суровую жизнь, но нравом был странный: говорят, что он прислуживался к тирану и вместе с ним участвовал в гонениях на митрополита Филиппа. Но чуть позже и сам испил он от царя смертную чашу: когда тот приехал в Великий Новгород, то приказал утопить его в реке.

А тогда царь такие преследования учинил в этом большом городе, что, говорят, за один день приказал изрубить, утопить, сжечь и замучить другими муками больше пятнадцати тысяч мужчин, не считая женщин и детей. И в этом свирепом пожаре убил он тогда Андрея, называемого Тулуповым, из рода князей Стародубских, человека кроткого и благонравного, пожилого возраста. А другой муж, Цыплятев, прозванный Неудачей, из рода князей белозерских, убит с женой и детишками. Был он тоже благонравен, опытен и очень богат. Были они оба поставлены на службу великому храму Софии, то есть Премудрости Божьей. С ними же замучены и убиты разные другие благородные шляхетные мужи и юноши.

Слышали мы, что приобрел он тогда великие кровавые и проклятые богатства, ибо в старинном этом и большом городе, в Новгороде, живет торговое население. В самом городе у них морской порт, потому и очень богаты. Похоже на то, как мне кажется, что ради этих великих богатств он и уничтожил их.

После поставили другого архиепископа на место того, как я слышал, человека кроткого и замечательного. Но года через два приказал он и этого убить с двумя аббатами, то есть большими игуменами, или архимандритами.

Сверх того, за это же время замучено им так или иначе и убито много священников и монахов. Убит им тогда игумен Корнилий, настоятель Печерского монастыря, человек святой, великий и прославленный своей добродетелью. Смолоду просиял он монашескими подвигами, воздвиг он названный монастырь великими трудами и молитвами к Богу. Там прежде, пока не было у монастыря имений и монахи пребывали в нестяжании, по благодати Христа, Бога нашего, и молитвами его пречистой Матери происходили бесчисленные чудеса. Но когда возлюбили монахи собственность, особенно же недвижимую, то есть деревни и села, померкли божественные чудеса. Вместе с ним убит был тогда другой монах, ученик этого Корнилия по имени Вассиан, по прозванию Муромцев. Был он ученый и сведущий человек, знаток Священного Писания. Говорят, что их вместе в один день задавили каким-то орудием пыток. Вместе погребены и преподобномученические их тела.

Потом он разграбил и приказал сжечь большой город Ивангород, что стоит вблизи моря на реке Нарве. Также и в Великом Пскове и в других многих городах были бесчисленные несчастья, опустошения и кровопролития, которые подробно описать невозможно.

Во всем этом служили ему его прихлебатели со свирепым полком варваров, называемых опричниками, я и прежде не раз говорил о них. На место выдающихся и украшенных доброй совестью мужей собрал он со всех своих русских земель людей скверных, наполненных всяким злом. Сверх того, еще связал он их страшными клятвами и принудил несчастных не водиться не только с друзьями и братьями, но даже и с родителями, а только во всем ему угождать и исполнять скверные и кровожадные его приказы, так что крестным целованием понуждал он этих несчастных и безрассудных на такие и еще более жестокие дела.

О, умыслы лукавого врага людей! О неслыханное зло и скверны, толкающие людей в пропасть сильнее, чем любые преступления! Слыхал ли кто когда, чтобы знаком Христа клялись в том, что будут преследовать и мучить Христа? И в том целовать знак креста, чтобы церковь Христову терзать различными муками? И страшными клятвами клясться в том, что будет расторгнута естественная любовь к родителям, родственникам и друзьям, всеянная в нас создателем? Здесь усматривай неслыханную скверну! Здесь ослепление этих людей, так как Дьявол хитростью заставил их отречься от Христа, сначала обольстив царя, потом уже вместе с царем в эту пропасть сверг и этих несчастных и так заставил отвратиться от тех священных обетов, которые при святом крещении даются самому Христу, чтобы клясться Христовым именем и отрекаться от евангельских заповедей. Но что говорю я: евангельских? И естественных, как я сказал: тех, что и у языческих народов хранятся и соблюдаются по воспитанному в нас Богом природному дару. Ведь Евангелие учит любить врагов и благословлять преследователей и так далее, внутренняя природа всех людей без голоса кричит и без языка научает иметь к родителям покорность, а к родственникам и друзьям любовь. Но Дьявол против всего этого вооружил со своим клевретом полк опричников и околдовал их клятвами. И действительно, чары, самые проклятые и скверные изо всех чар, простерлись над бедным человеческим родом от чарами зачатого царя. Господь заповедует не поминать имени своего всуе и, являясь свободными по природе, не связывать себя какими бы то ни было клятвами, то есть ни небом, ни землей, ни головой своей, ничем другим не клясться. Но эти упомянутые опричники как в забытьи отреклись от всего этого и исполнили обратное.

Чему вы удивляетесь, живя здесь от века в свободе под христианскими королями и считая, что нельзя верить этим названным нашим бедам? Действительно, нельзя бы, казалось, верить, если бы изложил я все подробно. А это написал я, стремясь сократить горестную эту трагедию, потому что и так едва не разрывается мое сердце от великой горести.

О преподобном священномученике Феодорите.

В те же годы погубил он прославленного добродетелями мужа, поистине святого и мудрого, архимандрита саном, именем Феодорит. О нем и о священной его жизни необходимо коротко вспомнить. Происходил он из славного города Ростова, откуда вышел и святой Сергий. На тринадцатом году жизни Феодорит ушел из родительского дома и добрался до самого Соловецкого острова, в монастырь, который расположен на Ледовитом океане. Пробыл он там один год, а на четырнадцатом году жизни принял монашеский образ и поступил в святое послушание, как это обычно у юных монахов, к одному святому, мудрому и престарелому иерею, по имени Зосима, тезке и ученику самого святого Зосимы Соловецкого. Послужив ему в непрерывном духовном послушании пятнадцать лет, приобрел он там всякую духовную премудрость и по ступеням добродетели взошел к преподобию. Был он потом рукоположен новгородским архиепископом во дьякона, а после, пробыв с год у своего старца, вышел из этого монастыря с его благословением, чтобы узреть славного и великого мужа, истинного чудотворца, Александра Свирского, и пребывал у него как чистый у чистого и непорочный у непорочного. А принял тот его по прозрению вне монастыря, выйдя ему навстречу, хотя никогда не знал его и не слыхал о нем, но сказал: «Сын Авраама пришел к нам, дьякон Феодорит». И пока жил он в этом монастыре, очень любил его.

Потом пошел он от Александра за реку Волгу в находящиеся там большие монастыри, отыскивая храбрых воинов Христовых, которые воюют против темного начала власти земных владык века сего. Обошел он там все обители и поселился в большом Кирилловом монастыре, потому что нашел там духовных монахов – Сергия, по прозванию Климина, и других святых мужей. Пробыл он там года два, подражая их суровой и святой жизни, изнуряя и покоряя плоть свою в рабство и повиновение духу. Оттуда он пошел в тамошние пустыни, а там встретил блаженного Порфирия, исповедника и первомученика, бывшего игумена Сергиевой обители, в тяжких оковах перенесшего много мук от великого князя, отца нынешнего. Стоит коротко вспомнить, что за причина была страданиям этим святого Порфирия.

По повелению великого князя московского Василия был Порфирий силой выведен из пустыни на игуменство в Сергиевом монастыре. А в это время произошло вот что: этот свирепый князь Василий – как это издавна принято у князей московских жаждать крови братьев своих и по алчности своей губить их из-за жалких и несчастных вотчин – захватил тогда близкого своего родственника, брата своего самого близкого по крови, Василия, князя северского, прозванного Шемячичем, человека прославленного и очень храброго, искусного в богатырских предприятиях, справедливо будет сказать – грозу басурман, который не только защищал свою вотчину Сиверу от частых набегов безбожных измаильтян, очень часто нанося им значительные поражения, но неоднократно углублялся в степь до самой Крымской орды и там одерживал над ханами Орды блистательные победы. И вот этот-то названный князь Василий, рожденный кудесницей-гречанкой, заключил в темницу столь славного мужа, поистине победоносца, и велел немедля умертвить его в тяжких оковах.

А тут пришлось ему приехать в этот Сергиев монастырь на празднество великой Пятидесятницы (потому как существует там у князей московских обыкновение справлять этот праздник ежегодно в этом монастыре: это якобы одухотворенно). И начал святой игумен Порфирий, как человек простого нрава, выросший в уединении, просить и молить за названного Шемячича, чтобы избавил он брата от темницы и столь тяжких оков. Стал мучитель возражать ему, как будто изрыгая пламя, а старец смиренно в ответ умолял: «Если, дескать, прибыл ты в храм безначальной Троицы просить у пресветлого Бога милости за грехи свои, будь сам милосердным к несправедливо преследуемым тобою. Если же, как говоришь ты, устыжая нас, виноваты они якобы перед тобой, прости им долг немногих динариев, по слову Христа, потому что ты сам ждешь от него прощения многих талантов». И тут же велел мучитель выгнать его из монастыря и того, за кого он молил, поскорей удушить. Немедля и с радостью освободившись от игуменских одежд, отрясши прах от ног своих по заповеди Божьей и приняв свою худую и рваную пустынническую одежду, отправился старец пешком в ту пустыню, что была с молодости вожделенна для него. Но тиран и после не переставая горел яростью против святого и по доносам некоторых корыстолюбивых и лукавых монахов, истинно скверных угождателей, велел снова приволочь святого человека из столь далекой пустыни в самую Москву и, отдав палачам, пытать различными пытками.

Спеша окончить эту историю, я опущу все беды его и муки и вспомню кратко лишь одно, что приходит мне на память, – апостольскую доброту этого удивительного человека. Когда святой был сильно истерзан пытками, то отдали его, едва живого, под надзор некоему Пашке, комнатному, или привратнику по-ихнему, который был у тирана верным катом и надзирателем при палачах. Заковал он того в тяжкие оковы, а сверх того, морил измученного человека голодом, чтобы угодить и проявить преданность тирану, желающему, чтоб поскорей наступила смерть. Но наш милосердный царь Христос не оставлял раба своего в беде, направляя свою заботу через жену надзирателя, которая проявила к нему великое человеколюбие, втайне снабжая его пищей и залечивая раны. А через какое-то время она спрятала его в одном месте и хотела освободить от уз, чтобы узник Христов смог избежать рук тирана. Говорят, что когда пришел ее муж и спросил у жены своей об узнике, отданном ему под надзор тираном, она ответила: «Еще вчера, дескать, сбежал он, и не знаю я о нем ничего». И муж ее, боясь свирепого князя, поручившего ему надзор, вынул нож, чтобы тотчас заколоться. А святой из тайного своего убежища, как некогда апостол Павел тюремному стражу, воскликнул громогласно: «Не убивай себя, господин Павел (таково было имя этого надзирателя)! Здесь я, в целости, делай со мной что хочешь!» Когда история эта достигла слуха тирана, он устыдился преподобномученика и велел, освободив от уз, отпустить его. И вновь святой с радостью отправился в свою пустыню как победоносец Христов, нося на святом своем теле вместо прекрасных цветов мученические раны, как язвы Христовы, и водворился там, по слову пророка Давида, «удаляясь от волнений света, ожидая спасителя своего, Бога».

Мы же, иностранцы и пришельцы здесь, оставив, как я уже говорил, тем, кто живет там, описать прочие страдания, жизнь его и кончину, вернемся к начатому краткому рассказу о преподобном Феодорите.

Когда жил он в той же пустыни с Порфирием, встретил он Артемия и премудрого Иоасафа, Белобаева по прозванию, и немало других пустынников, святых мужей, некоторых уже в престарелом возрасте. Подвизаясь вместе с ними в духовных трудах, прожил он там около четырех лет. Но тут старец его, предвидя свое отшествие к Богу, посылает к нему послание с просьбой вернуться к нему. И он с готовностью, как олень, отправился пешком, пройдя столь долгий путь, больше трехсот миль, по большим и непроходимым безлюдным местам, и прибыл с разбитыми от усердия и старания ногами. Но ни во что он не ставил великие труды, суровый и долгий путь в сравнении с возвышенным желанием сердца. Возвращается он, проявляя покорность, как Тимофей перед Павлом, обнимает древнего святого старца, целуя и лобзая честные священнические седины, и находится при нем с год или меньше до самой смерти старца, служа ему в немощах и недугах его. И после разлучения с телом святой души погребает он тело иерея.

Вкусил он и напился сладости пустыни, как говорит мудрейший Метафраст, описывая историю святого Николая, потому что пустынь – это отдохновение ума и покоя, лучшая родительница и воспитательница, соратник и безмолвие мысли, плодоносный корень божественного прозрения, истинная подруга духовного единения с Богом. И вот почему, зажегшись желанием безмолвного пустынножительства, отправляется он в самую удаленную пустынь – к диким лопарям, совершенно варварскому народу, и плывет по большой реке Коле, что устьем своим впадает в Ледовитый океан. Там выходит он из ладьи и восходит на высокие горы, которые Священное Писание называет ребрами севера, поселяется в диких и непроходимых лесах. А через несколько месяцев встречает он там одного старца – помнится мне, что имя ему было Митрофан, – пришедшего в эту пустынь лет за пять до того. И пребывают они вместе, хранимые Богом, в суровой пустыни, питаясь скудными травами и кореньями, которые произрастают в этой пустыни. Проведя там с этим названным старцем в святой и непорочной жизни около двадцати лет, они затем оба возвращаются к людям и приходят в большой город Новгород, где архиепископ Макарий возводит Феодорита во священника. Потом он оказывается духовником самого архиепископа, выводит на путь спасения немало знатных и богатых горожан и, не будучи епископом, дела совершает, по сути дела, просвещенного епископа. Коротко говоря, он исцеляет больных, очищает не телом, но душой прокаженных, выводит заблудших, поднимая их на плечи и приводя к Христу, главному пастырю, на деле спасая их от дьявольских сетей. Очистив их через покаяние, он присоединяет их и чистых вводит в церковь Бога живого.

А два года спустя он получает от некоторых богачей много денег для возложения Господу и возвращается в ту пустынь, но уже не один. Там, в устье названной реки Колы, он создает монастырь и в нем возводит церковь во имя безначальной Троицы. Там он собирает общество монахов и устанавливает для них священный закон, предписывая им общую и вполне нестяжательскую жизнь, то есть без имений, своими руками добывая себе пропитание, как сказал великий из апостолов: «Если кто не работает, тот не ест», и еще: «Руки мои послужили мне и тем, кто со мною». Затем он понемногу обучает приходящих к нему диких варваров и подводит их к вере Христовой, ведь тогда он уже знал их язык. Некоторых пожелавших он оглашает для пути спасения, а затем просвещает через святое крещение. Как рассказывал он мне сам, этот народ лопарей, просветившихся в святом крещении, люди очень добрые и кроткие; они не способны ни на какое лукавство, но расположены и склонны к пути спасения, так что впоследствии многие из них возлюбили монашескую жизнь по благодати нашего Христа и по священной науке Феодорита, потому что он научил их письму и перевел с церковно-славянского на их язык некоторые молитвы.

Много лет спустя, когда в этом народе распространилась евангельская проповедь и были явлены чудеса и знамения, – как говорит божественный Павел, что, дескать, знамение не для верующих, но для неверующих, – тогда за один день крестилось тысячи две обученных им и оглашенных лопарей с женами и детьми. Вот что совершил своими трудами для диких варваров этот блаженный, подобный апостолу человек!

Но что же случается после этого? Не может вытерпеть исконный враг рода человеческого, глядя завистливыми глазами на возрастание благочестия, и разрывается от ненависти. И что же он устраивает? Он натравливает на него собранных заново монахов монастыря, незримо нашептывая им в уши и говоря им в сердце: «Тяжек, дескать, он для вас и нестерпим. Никто из людей не в состоянии стерпеть устав, назначенный им для вас. Как можете жить вы без собственности, добывая хлеб своими руками?» А поскольку Феодорит ввел у них по уставу соловецких отцов Зосимы и Савватия еще одну заповедь: «Сверх того, не только женщин не допускать туда, но и скота женского пола», соединившись с Дьяволом, эти монахи впали в неистовство: хватают они святого старца, нещадно бьют и не только выволакивают из монастыря, но изгоняют из края, как какого-нибудь врага. И пошел он против воли из той пустыни к людям и оказался игуменом в одном небольшом монастыре, находящемся в Новгородской земле, и пробыл там года два. Затем премудрый Артемий, который был тогда великим игуменом Сергиева монастыря, сообщил о нем царю. И тотчас царь призывает его к себе, а архиепископ ставит его архимандритом Евфимиева монастыря, что находится поблизости от большого города Суздаля. Четыре или пять лет управлял он там достоянием этого большого монастыря. А так как и тут нашел он весьма необузданных монахов, живущих своевольно, не по уставу и святым правилам, он обуздывает их и усмиряет Божьим страхом, обучая их жить по уставу Василия Великого. Кроме того, он не только монахов, но и самого епископа суздальского вразумляет и обличает за сребролюбие и пьянство, потому что был он человек не только великого ума и мудрости, но чист и непорочен с самого рождения, соблюдая при этом трезвенность в течение всей жизни. Вот почему, как говорит Златоуст, восстала неправда на правду, жестокость на милосердие, невоздержанность на воздержание, пьянство на трезвость и так далее. Вот почему ненавидели его и монахи, и епископ города.

В те годы по лени и по великому пьянству наших пастырей между чистой пшеницей возросли тогда плевелы, то есть отпрыски лютеранских ересей, и обратились с бласфимией на догматы церкви. По царскому распоряжению митрополит российский велел хватать повсюду таких хулителей, желая извлечь их из их ересей, которыми смущали они церковь, и где только ни находили их, повсюду хватали и приводили в главный город Москву, особо из заволжских пустыней, потому что и там проросли эти хулы. Сперва началось было это дело хорошо, но конец получило плохой, потому что, исторгая плевелы, исторгали вместе с ними, по слову Господню, святую пшеницу. А кроме того, тех из еретиков, кого можно было по-пастырски исправить, подвергли немилосердной и жестокой муке, – чуть позже об этом пойдет речь.

Когда монахи-стяжатели, исполненные лукавства, увидели еретиков, приводимых из упомянутых заволжских пустыней и из других мест, тогда возводят они клевету на преподобного и мудрого Артемия – бывшего игумена Сергиева монастыря, который, не послушав царя, ушел в пустынь из этого большого монастыря из-за раздоров и корыстолюбивых, закоренелых в законопреступлениях монахов, – что будто бы он был участник и сторонник некоторых лютеранских ересей. Возводят они неосновательную клевету также и на других монахов, живущих без собственности по уставу Василия Великого. А наш царь с совершенно невежественными и юродивыми епископами, не выставив свидетеля и еще до суда, поверил им и тотчас тогда созвал собор, собрав отовсюду тамошних лиц духовного звания, и велел привести из пустыни в оковах преподобного мужа Артемия, столь честного и исполненного премудрости, и другого знаменитого старца, блиставшего своей бескорыстной жизнью и познаниями в Священном Писании, по имени Савва, по прозванию Шах. Когда собрали этот собор и когда представили и испытали еретиков в связи с хулой на догматы церкви, то среди них был испытан и допрошен Артемий. Ни в чем не виновный, вполне кротко изложил он свою правую веру. Спросили доказательств у доносчиков, а вернее сказать сикофантов, и они выставили свидетелями скверных и злобных людей. Но старец Артемий возразил, что они не способны быть свидетелями. Тогда они выставили Феодорита Соловецкого, бывшего суздальским архимандритом, и другого старца, известного своей добродетельностью, Иоасафа Белобаева, якобы те слыхали хулительные речи Артемия. И когда эти знаменитые мужи дали свое свидетельство, то обличили они главного наговорщика монаха Нектария за ложный донос, а Артемия оправдали как ни в чем не повинного, но напротив – воссиявшего всеми добродетелями. Тогда тот пьяный и корыстолюбивый епископ суздальский сказал из прежней ненависти: «Феодорит, дескать, старый союзник и товарищ Артемия, может, он и сам еретик, потому что пробыл с ним в одной пустыни много лет». А наш царь, помня, что Артемий очень расхваливал ему Феодорита, тотчас поверил, как пьяный пьяному и злонамеренный злонамеренному, к тому же была у него к Артемию ненависть, что не подчинился ему и не захотел больше быть на игуменстве в Сергиевом монастыре. Однако другие епископы оправдывали его, зная его как знаменитого человека. Тогда царь со своим митрополитом, угождающим ему во всем, и с другими невежественными и пьяными, как я уже говорил, епископами не поучает с любовью еретиков, но вместо исправления и духа кротости с яростью и зверской жестокостью ссылает их скованных в заключение в отдаленные крепости, в тесные и темные тюрьмы. Также и преподобного невинного святого мужа, сковав железными узами, бьют и ссылают на вечное до самой смерти заключение на Соловецкий остров. А упомянутого монаха Савву тоже ссылают в заключение до смерти к ростовскому владыке Никандру, погруженному в пьянство. И, доставив Артемия на Соловки, бросают его в очень тесную келью, не позволяя сделать ему ни малейшего облегчения. Преследовали его как богатые и любящие мирское епископы, так и эти лукавые и корыстолюбивые монахи, чтобы не только не было в русской земле этого человека, но даже бы и имя его не называлось. И вот почему это: раньше очень любил его царь и часто беседовал с ним, поучаясь от него, и они боялись, чтобы опять не полюбил его царь, а он не указал бы царю, что как епископы, так и монахи со своими настоятелями живут не по правилам апостолов и святых отцов, нарушают закон и любят имущество. Вот почему они творят все это, осмеливаясь совершать злобные действия против святых, чтобы скрыть свою злобу и преступления. Тогда ведь они и других невинных людей замучили разными муками, напуская их с клеветой на Артемия: может быть, тот, кто добровольно не захотел повторить ее, произнесет, не вытерпев мук. Таков-то в наше время в этой стране злобный, корыстолюбивый, исполненный коварства род монахов! Поистине хуже он всяких палачей, потому что сверх свирепости еще и очень лукав. Однако возвратимся к начатому рассказу о Феодорите.

Этот блаженный человек без вины пострадал тогда от сочинителей лжи, в особенности от того пьяного и корыстолюбивого суздальского епископа, который клеветал на него вместе с монахами Евфимиева монастыря, потому что относился к нему с ненавистью по названной уже причине. Но хоть и набрасывали на него много сикофантий, не могли ни одной зацепить, и все же, поскольку лукавые эти монахи в этом мастера, сослали его в заключение в Кириллов монастырь, в котором игуменом был раньше этот суздальский епископ, чтобы ученики того мстили ему по старой ненависти епископа. Но когда привезли его туда и увидели его жившие там порядочные монахи, мужи образцовой жизни, не знавшие о коварном умысле и о злобных происках лукавых монахов, они от всей души обрадовались ему, зная, что этот человек издавна велик добродетелями и святостью. Из-за этого лукавые монахи еще больше лопались от зависти, видя, что человека этого почитают самые лучшие и святые монахи, и еще больше надругивались над ним и бесчестили его. Терпя такие бедствия, пробыл у них святой года полтора.

Наконец пишет он нам, своим духовным сыновьям, и рассказывает о нестерпимых оскорблениях от лукавых монахов. А мы, сколько собралось нас, удостоенных сенаторского звания, приходим с этим к архиепископу Макарию и все подробно рассказываем ему. Услышав и устыдившись как нашего звания, так и святого мужа, который и ему был духовником, он немедля отправляет в этот монастырь свои послания, приказывая отпустить его, чтобы жил он свободно, где пожелает. И тот ушел из Кириллова и поселился в городе Ярославле, в большом монастыре, где лежит на месте своем князь Федор Ростиславич Смоленский, и пробыл там год или два.

И вот как искусного и мудрого человека призывает его к себе царь и отправляет послом к константинопольскому патриарху просить благословения на коронацию – такого благословения и венчания, которым и каким порядком истинно христианские императоры венчались папой и патриархами. И он, подчинившись царскому распоряжению, хотя и стар, и телом немощен, а с радостью отправился в это посольство. Более года ездил он туда и сюда, претерпел в пути многие беды и трудности, там, в Константинополе, месяца два был болен лихорадкой, но Божьей благодатью был спасен от всего этого, возвратился в здравии и доставил от патриарха нашему великому князю послание с соборным благословением на возведение его в царский сан. И вскоре после этого патриарх прислал ему в Москву со своими послами – митрополитом и иеромонахом противпсалом, который теперь митрополит адрианопольский, – книгу царского венчания. А кроме того, сам патриарх, говорят, удивлялся святому мужу, когда наслушался мудрых высказываний и речей его и услышал о смиренной и святой его жизни.

Обрадовавшись благословению патриаршего послания, великий князь одарил Феодорита тремя сотнями больших серебреников и шубой из дорогих соболей под аксамитом, а сверх того, такой духовной властью, какую только он пожелает. А он, усмехнувшись слегка, сказал: «Послушал я и исполнил твое повеление, царь, что отдал ты мне, ничуть не считаясь в моем возрасте с трудностями по нему. Достаточно мне и того в награду, что принял я благословение апостольского наместника, великого архиепископа, то есть вселенского патриарха. Но ни в дарах, ни во власти от твоего величества я не нуждаюсь: даруй их тем, кто просит у тебя и нуждается. Не привык я ни серебрениками, ни дорогими одеяниями наслаждаться или же украшаться. Более того, я отрекся от всего этого еще при пострижении моих волос. А стараюсь я украшаться изнутри душевной добротой и благодатью духовною. Одного я только прошу, чтобы до отшествия моего пребывать мне в келье в покое и безмолвии». Но царь стал просить его, чтобы не бесчестил он царского сана и принял это. И, повиновавшись отчасти, он взял из трехсот серебреников только двадцать пять и, по обычаю поклонившись, вышел от царя. Но царь велел отправить следом и шубу и положить ее в покое, где он тогда жил. Феодорит же продал шубу и тут же раздал монеты нищим. После того он предпочел поселиться в монастыре у большого города Вологды, который основал святой Димитрий Прилуцкий. А город этот Вологда лежит в ста милях от Москвы в направлении как ехать к Ледовитому океану, на водном пути.

Забыв о ненависти бесчеловечных монахов, он не ленился посещать их в основанном им монастыре – столь дальний от Вологды путь. При мне он дважды ездил в глухую Лапландию, плывя от Вологды до Холмогор двести миль по рекам, а от Холмогор до моря по Великой Двине и еще двести миль по морю до Печенги, которую зовут Мурманская земля, где и живет народ лопарей. Там же впадает в море большая река Кола, в устье которой основан им тот монастырь.

Поистине это достойно удивления: в таком возрасте переносил он столь трудный и суровый путь, летом плавая по морю, зимою же скача по непроходимым дебрям на быстроногих оленях, не щадя ни старости своей, ни немощного тела, сокрушенного долгими годами и великими трудами, чтобы посещать своих духовных детей, как этих монахов, так и лопарей, просвещенных и крещенных им, чтобы печься о спасении их душ, сеять евангельскую проповедь среди неверных, размножать благочестие – врученный ему от Бога талант – в этом народе диких и грубых варваров. Заметь себе это, полуверок, лицемерный христианин, размягченный, разнеженный различными наслаждениями, сколь храбрые есть еще старцы в православной стране, вскормленные на догматах правоверия: чем больше стареют и изнемогают телом, тем больше направляют храбрость в ревность по благочестию, тем больше взоры их обращены к Богу, тем ближе они к нему.

Как бы удивлялись этому названному святому Феодориту, если бы я описал подробно все его добродетельные и чудесные дела, из которых только один я сколько помню! Что сказать мне о том, какие были у него от Бога дарования, то есть дары Духа: сила исцелять, пророческий дар, дар мудрости, как уловлять грешников из дьявольских происков и выводить их на путь покаяния и приводить народы язычников от нечестивости и застарелого исконного безверия к вере Христовой? А что мне сказать и как поведать о том, как был он взят в обители неба, о несказанных его видениях, которыми одарил его Бог? Ведь хоть и пребывал он во бренном теле, но даны были ему бесплотные и нематериальные свойства и способность к воздухоплаванию. А как был тих и кроток этот человек, как мудро поучал, чудесно и сладко вел беседы, с пользой, подобно апостолу, говорил, когда приходилось ему беседовать с духовными детьми! Когда-то и я, недостойный, зачастую прикасался к нему, этому священному учению! Сверх того, весьма удивительно еще, как умел он и искусен был исцелять гниющие неисцелимые раны, вернее сказать, человеческие пороки, сделавшиеся привычными за долгие годы! Как утверждают все мудрые, долголетние привычки, смолоду укрепившись в человеческой душе, становятся природой и плохо, и с трудом поддаются исправлению. Он мог вырывать и искоренять из человеческих душ закоренелые мерзости и пороки, а нечистых и оскверненных очищать и просвещать и к Господу приводить через великое покаяние и слезы, а силой Святого Духа по данной ему Богом иерейской власти запрещать самому Дьяволу приступать к таковым и не сметь вновь осквернять покаявшиеся человеческие души. Поистине об этом я не только слышал от надежных людей, но видел своими глазами и сам на себе испытал великую благодать, сходившую на меня от его святости, потому что был он моим духовником и питал ко мне большую любовь. Точно так и я, многогрешный, по мере сил своих любовь и преданность приносил к нему. О муж, самый лучший и самый твердый, самый любимый мой и самый сладкий, отец мой и духовный родитель, как тяжко и скорбно не видеть мне честнейших твоих седин!

Что же получил этот превосходный человек в своем неблагодарном отечестве от этого свирепого и бесчеловечного царя? Кое-кто говорит, что он как будто упомянул тому как-то обо мне, и тот, говорят, захрипел как дикий вепрь и заскрежетал неистово зубами и тотчас велел этого святого человека утопить в реке. И так он принял мученический венец и прошел через второе крещение, которого пожелал и Господь наш Иисус Христос после крещения от Иоанна Предтечи, как сам он сказал: «Как, дескать, желаю я испить эту чашу и крещением этим креститься!» Но другие, придя из той страны, говорят о кончине его, что якобы тихой и спокойной смертью почил этот святой человек. И поистине не мог я подробней сведать о его смерти, хоть и старательно об этом разведывал. Что слышал я от людей, то и написал, находясь на чужбине, громадным пространством разлученный и без вины изгнанный из той земли любимого моего отечества.

А то, что всего подробно не написал я о нем, как сказал выше, так это как для краткости рассказа, так и из-за грубости, неопытности в духовных вопросах и к тому же малой религиозности живущих здесь людей. Но если поможет Бог и встретим мы людей духовных интересов, стремящихся к этому, тогда вспомним кое-что о его чудесных видениях, о некоторых чудесах, поведав как духовные на пользу духовным. Как сказал апостол, те, кто из плоти, не приемлют того, что от Духа, потому что не вмещают, добровольно закрывая свое нутро. Им кажется глупостью то, что говорится о духовных вещах, потому что они целиком обращены к плотским делам, а о духовных не заботятся и даже помыслить не желают.

И вот, заканчивая историю, восхвалим по мере сил, как сможем, новоубиенных мучеников. И кто бы, имея здравый смысл, не позволил восхвалить их? Разве что был бы он гнусного, ленивого, жестокого и неистового рассудка! Может, кто-нибудь скажет: «Не покорившись нечестивым царям, мученики и идолам не служили, и перед жестокими мучителями единого Бога исповедали, и за это различные муки претерпели, и лютую приняли смерть, радуясь о Христе Боге». Я и сам это знаю, но и эти недавно убиты царем жестоким и бесчеловечным. Пусть кажется, что он верует и служит Богу, в Троице славимому, и крещением просвещен. Но единого Бога, в Троице славимого, и Дьяволы знают, и икономахи, и другие мучители исповедали. Однако и они множество мучеников и исповедников жестокими муками замучили за Христа. Ведь и мучитель Фока крещен и был римский и греческий император, а все же назван мучителем за свое бесчеловечие. Но я, пожалуй, скажу еще смелее: пусть бы взял кто двух ядовитых драконов и увидел, что один из них снаружи, а другой внутри. Какого же скорее надо стеречься, внешнего или внутреннего? Кто будет доказывать, что внешнего? Таковы были прежние цари-мучители, нечестивые идолослужители, приносившие жертвы глухим и немым идолам и боявшиеся тех новых богов, которых не следовало бояться, – как сказано: «Боялся страха, где не было страха», – и были они церкви Христовой открытые и внешние враги. А новый наш дракон, не внешний, а поистине внутренний, идолам служить – вроде как жертвы проносить им – не велел, но вначале сам исполнил волю самого Дьявола, возненавидел тесный и трудный путь, ведущий к спасению через покаяние, и радостно пустился широким и просторным путем, ведущим к погибели. Ведь и мы сами не раз слыхали из его уст, как всем говорил он вслух, когда уже развратился: «Одно, дескать, можно получить: или здешнее, или тамошнее», то есть или трудный путь Христа, или широкий Сатаны.

О безумный и несчастный! Забыл ты о царях Нового и Ветхого завета, царствовавших раньше тебя, да и о предках твоих, святых князьях русских, шедших тесным путем Христа, то есть живших в умеренности и воздержании, а царствовавших при этом добродетельно, как и сам ты царствовал хорошо, пока немало лет пребывал в покаянии. Но теперь, когда развращен ты и соблазнен льстецами, такие ты слова изрыгнул, избрав себе широкий путь Антихриста, отбросил от себя всех порядочных и разумных людей и, собрав отовсюду дьявольское войско, то есть прихлебателей и злодеев, во всем поддерживающих твои преступления, и, назвавшись церковником, стал преследовать Божью церковь. А как преследуешь! Так страшно и свирепо, что нельзя ни сказать, ни написать! Говорили мы немного об этом выше, но лишь отчасти и немного сказано выше об этих преследованиях.

Не заставлял ты приносить жертвы идолам, но вместе с собой приказывал входить в согласие с Дьяволом. Трезвых заставлял ты утопать в пьянстве, из которого вырастает все зло. Не Крону жертвы приносить и закалывать детей, но, отрекшись от природы, то есть отца и матери, и братьев, приказал резать людей на части, как и Федора Басманова заставил отца убить и безумного Никиту Прозоровского – брата своего Василия и многих других. Не пред идолом Афродиты творить мерзости и блудодеяния, но на своих открытых скверных пирах изрыгать сквернословия с криками и воплями, а что потом следовали поступки, исполненные скверны и мерзости, пусть лучше о том ведает их совесть. Не пьянствовать и бесчинствовать у поставленного идола, когда зажжется звезда Бахуса, не праздновать его праздник в одно и то же время и час, но весь свой век целиком в тысячу раз хуже, чем те язычники, что почитают Бахуса, пьянствовать и бесчинствовать, возненавидев воздержанную жизнь, проливая на проклятых пирах кровь христиан, не желающих поддерживать его в этом. Это один храбрый человек по имени Молчан Митнев обличил его на пиру пред всеми: когда принуждали его пить из тех упомянутых больших чаш, посвященных Дьяволу, тогда, говорят, вскричал он громогласно и сказал: «О царь, поистине и сам ты пьешь, и нас принуждаешь пить проклятый мед, замешанный на крови братьев наших, правоверных христиан!» А тот великим гневом тут же вспыхнул и тут же своей рукой проткнул его копьем, которое было у него в проклятом его посохе, а свирепым опричникам своим приказал вытащить его, едва дышащего, из покоя и добить. И так среди проклятого пира залил кровью полы в палате. Разве не светлый мученик по существу, не знаменитый победоносец этот человек?

Скажешь, что христианский царь? Еще и православный, добавлю я: христиан губил и грудных младенцев, рожденных православными людьми, не пощадил. Обещал, скажешь, Христу при крещении отречься от Дьявола и всех дел его и всех слуг его? Снова добавлю я: поправ заповеди Христа своего и отвергнув законоположения Евангелия, разве не открыто посвятил он себя Дьяволу и слугам его, когда собрал воинство дьявольских полков и назначил над ними полководцами несчастных своих прихлебателей, когда, зная волю Царя Небесного, на деле исполнил во всем волю Сатаны, проявив над церковью Бога живого неслыханную свирепость, не бывавшую никогда на Руси? Не боится и не пугается новых богов? Скажу на это тебе: если не боится новых, то боится чар, то есть прежнего и древнего Велиара, хотя выучил и знает, что знамением честного креста попирают и изгоняют все ужасное. Кроме того, не так ли у нашего нового разные орудия пыток, как у древних мучителей: не сковороды ли и печи, не бичеванье ли жестокое и когти острые, не раскаленные ли клещи, чтобы рвать человеческое тело, не втыкание ли игл под ногти и рассечение по суставам, не перетирание ли веревками пополам не только мужчин, но и благородных женщин и другие бесчисленные и неслыханные виды пыток, произведенные им над невинными? Все ли еще он не свирепый мучитель?

О несчастные и лукавые губители отечества, плотоядцы и кровопийцы родственников своих и соотечественников! До каких пор намерены вы бесстыдно оправдывать этого человекотерзателя? О блаженные и достойные похвал святые мученики, новоубиенные внутренним змеем! Приняли вы страдания за вашу добрую совесть. Немного претерпев здесь и очистившись этим похвальным крещением, чистыми отошли вы к чистейшему Христу, чтобы принять мзду за труды. Разве мало они потрудились? Разве не достаточно они страдали? Не только на своей земле защищая от варваров убогих христиан, мужеством и храбростью своей они разгромили целые басурманские кровопийственные царства с неверными их царями и расширили пределы христианского царства до самого Каспийского моря и вокруг него. Они построили там христианские крепости, воздвигли святые алтари и многих неверных обратили в веру. А что сказать мне о расширении границ на другие стороны? Верой служа своему царю и христианскому обществу, какую плату получили они здесь от свирепого и бесчеловечного царя? Разве не воздаст им Христос, не украсит их мученическими венцами, когда обещал он заплатить и за чашу студеной воды? А потому, без сомнения, поедут они или поплывут на облаках навстречу Господу в первом воскресении, как сказал Иоанн Богослов в Апокалипсисе: «Блажен, дескать, тот, кто получит свою часть в первом воскресении», и Павел: «Как все в Адаме умирают, так все во Христе оживут, каждый в своем звании. Начало Христос», то есть пострадавшим: он первый воскрес в нетленном теле, он начало воскресения пострадавших за него. «Потом поверившие Христу в его пришествие», то есть во второе, когда он с ангелами явится. «Потом конец», то есть убиение Антихриста и всеобщее воскресение. «Тогда, – сказал Соломон, – встанет с великой смелостью праведник перед мучителем», то есть лицом к лицу с мучившим его или обидевшим. Тогда, думаю, и эти последние мученики с первыми страстотерпцами и победоносцами встретят своего Христа, идущего по воздуху с высочайших небес со всеми своими ангелами, чтобы спасти их. А они великими бесчисленными полками, как говорит парящий в небесах Павел, с земли «на облака подхвачены будут, чтобы в воздухе встретить Господа, и так всегда с Господом будут». Да сподобит и их, и нас по премногой благодати своей, а не за дела наши, Господь наш Иисус Христос, истинный Бог, которому слава со безначальным Отцом и с пресвятым, благим и животворящим Святым Духом ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

* * *

ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЗѣ МОСКОВСКОМ: ЕЖЕ СЛЫШАХОМ У ДОСТОВѣРНЫХ, И ЕЖЕ ВИДѣХОМ ОЧИМА НАШИМА. СИЕ СОКРАЩЕННѣ ВМѣЩАЮЧИ, ЕЛИКО ВОЗМОГОХЪ, НАПИСАХЪ ПРИЛѣЖНАГО РАДИ СТУЖАНИЯ ОТ МНОГИХЪ

Много кратъ ото многихъ свѣтлыхъ мужей вопрошаемъ бых с великимъ стужаниемъ, откуды сия приключишася такъ прежде доброму и нарочитому царю, многожды за отечество и о здравии своемъ не радящу, и в военныхъ вещах сопротивъ враговъ креста Христова труды тяжкие и бѣды, и безчисленные поты претерпѣвающу, и прежде от всѣхъ добрую славу имущему. И многожды умолчахъ со воздыханиемъ и слезами, не восхотѣхъ отвѣщати. Послѣди же, частыхъ ради вопрошений, принужденъ былъ нѣчто рещи отчасти о случаехъ приключшихся таковыхъ. И отвѣщахъ имъ: «Аще бы из начала и по ряду рѣхъ, много бы о том писати, яко в предобрый рускихъ князей род всѣял диявол злые нравы, наипаче же женами ихъ злыми и чародѣицами. Яко и во исраилтескихъ царехъ, паче же которых поимовали от иноплеменниковъ».⁷¹⁶ Но сия вся оставя, нѣчто изреку о том самом настоящемъ.

Яко глаголютъ многие премудрые: «Доброму началу и конецъ бывает добръ», такожде и сопротив – злое злым скончевается. А наипаче от самовластнаго человѣческаго естества, злым произволением и по всему супротивныхъ, против Божиихъ заповедей дерзати. Князь великий Василий Московский ко многимъ злымъ и сопротив закона Божия дѣломъ своим и сие приложил. Иже и писати, и исчитати, краткости ради книжицы сея, невмѣстно, а яже достоитъ воспомянути, зѣло вкратцѣ напишемъ по силѣ.

Живши со женою своею первою Соломаниею⁷¹⁷ двадесятъ и шесть лѣтъ, остриг ея во мнишество, не хотящу и ни мыслящу о том, и заточил в далечайшъ монастырь, от Москвы болши двусотъ миль, в земли Каргопольскии лежащъ. И затворити казалъ ребро свое в темницу, зѣло нужную и уныния исполненую, сиирѣчь жену, ему Богомъ данную, святую и неповинную. И понял себѣ Елену, дщерь Глинского, аще и возбраняющу ему сего беззакония многимъ святым и преподобным не токмо мнихом, но и сигклитом его. От нихъже единъ, Васьян-постынник,⁷¹⁸ сродникъ ему сущъ по матери своей, а по отце внук княжати литовского, Патрикиев, и оставя мирскую славу, в пустыню вселился, и так жестоко и свято житие препровожал во мнишествѣ, подобнѣ великому и славному древнему Антонию. Да не зазрите хто дерзостнѣ рещи, Иоанну Крестителю ревностию уподобился, бо и оный о законопреступном браку царю возбранял, беззаконие творящу. Он в моисейском, сей же во евангелском беззаконовал.

А от мирских сигклитовъ возбранял ему Семен, реченный Курбский,⁷¹⁹ с роду княжатъ смоленскихъ и ярославскихъ. О немже и о святом жителстве его не токмо тамо Руская земля вѣдома, но и Герберштейн,⁷²⁰ нарочитый муж цесарский и великий посол, на Москвѣ был и увѣдал, и в «Кроице» своей свидѣтельствуетъ, латинским языком, в Медиоланѣ, в славном граде будучи, написал.⁷²¹

Он же, предреченный Василий, великий, паче же в прегордости и в лютости, князь, не токмо ихъ не послушал, такъ великихъ и нарочитыхъ мужей, но онаго блаженного Васьяна, по плоти сродника своего, изымав, заточити повелѣл, и связана святаго мужа, аки злодѣя, в прегорчайшую темницу, к подобнымъ к себѣ, в злости презлыхъ осифляном,⁷²² в монастырь ихъ отослал и скорою смертию уморити повелѣлъ. Они же, яко лютости его скорые послушницы и во всѣх злыхъ потаковницы, паче же еще и подражатели, умориша его вскорѣ. И других святыхъ мужей, овыхъ заточил на смерть (от нихъже единъ Максимъ Философ,⁷²³ о немже напреди повѣмъ), а другихъ погубити повелѣлъ, ихъже имена здѣ оставляю. А князя Семена ото очей своихъ отогналъ даже до смерти его.

Тогда зачался нынѣшний Иоанъ нашъ, и родилася в законопреступлению и во сладострастию лютость, яко рече Иоаннъ Златоустый во Словѣ о женѣ злой,⁷²⁴ емуже начало: «Днесь намъ Иоанново преподобие и Иродова лютость егда возвѣщалась, смутились и внутренние, сердца вострепетали, зракъ помрачился, разумъ притупился, слухъ скутался» и прочие. И аще святые великие учители ужасалися, пишуще, от мучителей на святыхъ дерзаемые, колми паче намъ, грѣшным, подобаетъ ужасатися, таковую трагедию возвещати! Но послушание всѣ преодолѣваетъ, паче же стужения, або докучания ради вашего частого.

Но и сие к тому злому началу еще возмогло, понеже остался отца своего зѣло млад, аки дву лѣтъ. По немногихъ же лѣтех и мати ему умре. Потом питаша его велицые гордые паны – по ихъ языку боярове, – его на свою и детей своихъ бѣду, ретящеся друг пред другом, ласкающе и угождающе ему во всяком наслаждению и сладострастию. Егда же начал приходити в возрастъ, аки лѣт в дванадесятъ, – и впредь что творил, умолчю иные и иные, обаче же возвещу сие – начал первие безсловесных крови проливати, с стремнинъ высокихъ мечюще ихъ – а по ихъ языку с крылецъ, або с теремовъ, – тако же и иные многие неподобные дѣла творити, являющи хотящее быти немилосердое произволение в себѣ (яко Соломон глаголетъ: «Мудрый, рече, милуетъ души скотовъ своихъ, тако жь и безумный биетъ ихъ нещадно»),⁷²⁵ а пѣстуномъ ласкающим, попущающе сие и хваляще, на свое горшѣе отрока учаще. Егда же уже приходяще к пятомунадесять лѣту и вящей, тогда началъ человѣковъ ураняти и, собравши четы юныхъ около себя детей и сродныхъ оныхъ предреченныхъ сигклитов, по стогнам и по торжищамъ начал на конѣхъ с ними ѣздити и всенародныхъ человѣковъ, мужей и жен, бити и грабити, скачюще и бѣгающе всюду неблагочиннѣ. И воистинну, дѣла разбойнические самые творяше и иные злые исполняше, ихъже не токмо глаголати излишно, но и срамно, ласкателем же всѣм таковое на свою бѣду восхваляющим: «О, храбръ, – глаголюще, – будет сей царь и мужественъ!»

Егда прииде к седмомунадесять лѣту, тогда тѣ же прегордые сингклитове начаша подущати его и мстити имъ свои недружбы, единъ против другаго. И первие убиша мужа пресилного, зѣло храброго стратига и великороднаго, иже был с роду княжатъ литовскихъ, единоколененъ кролеви полскому Ягайлу, именем князь Иванъ Бѣлский,⁷²⁶ иже не токмо был мужественъ, но и в разумѣ многъ, и Священных Писаниихъ в нѣкоторыхъ искусенъ.

По мале же времени онъ же самъ повелѣл убити такожде благородное едино княжа именем Андрѣя Шуйского,⁷²⁷ с роду княжатъ суждалских. Потом, аки по двухъ лѣтехъ, убилъ трех великородныхъ мужей: единаго ближняго сродника своего, рожденнаго с сестры отца его, князя Иоанна Кубенского, яже был у отца его великимъ земским морщалкомъ. А был роду княжатъ смоленскихъ и ярославскихъ, и муж зѣло разумный и тихий, в совершенныхъ уже лѣтехъ. И вкупѣ побиени с нимъ предреченные мужие Феодоръ и Василий Воронцовы, родомъ от немецка языка, а с племяни княжат рѣшских. И тогда же убиен Феодоръ, глаголемый Невѣжа, зацный и богатый землянин. А мало пред тѣмъ, аки за два лѣта, удавленъ от него князя Богдана сынъ Трубецкого, в пятинадесяти лѣтехъ младенецъ, Михаил именемъ, с роду княжатъ литовскихъ. И потом, памата ми ся, того же лѣта убиени от него благородные княжата: князь Иоаннъ Дорогобужский, с роду великих княжатъ тверскихъ, и Феодоръ, единочадный сынъ князя Иоанна, глаголемаго Овчины, с роду княжатъ торуских и оболенских, – яко агнцы неповинно заколены еще в самом наусии.

Потомъ, егда началъ всякими безчисленными злостьми превосходити, тогда Господь, усмиряюща лютость его, посѣтил град великий Москву презелным огнемъ, и такъ явственнѣ гнѣвъ свой навел, аще бы по ряду писати, могла бы повесть цѣлая быти або книжица. А пред тѣмъ, еще во младости его, безчисленными плененми варварскими – ово от царя перекопского, ово от татар нагайскихъ, сиирѣчь заволскихъ, а наипаче и горше всѣхъ от царя казанского, силнаго и можнаго мучителя христианского (яже подо властию своею имѣл шесть языковъ различныхъ), – имиже безчисленное, неисповѣдимое пленение и кровопролитие учинил, так, иже уже было все пусто за осмьнадесять миль до Московского мѣста. Такоже и от перекопского або от крымского царя и от нагай вся Рязанская земля, аже по самую Оку-рѣку спустошено, а внутрь человѣкоугодником со царемъ младым, пустошащим и воюющим нещадно отечество.

Тогда же случилось, после того предреченнаго пожару презелнаго и воистинну зѣло страшнаго, о немже никтоже сумнитца рещи «явственный гнѣв Божий», – а что же тогда бысть? Бысть возмущение великое всему народу,⁷²⁸ яко и самому царю утещи от града со своим двором его. И в том возмущении убиенъ (…) вой его, князь Юрий Глинский от всего народа, и домъ его весь разграбленъ. Другие же вой его, князь Михаилъ Глинский, которой был всему злому началникъ, утече, и другие человѣкоугодницы, сущие с нимъ, разбегошася. И в то время дивне нѣяко Богъ руку помощи подал отдохнути землѣ христианской образомъ симъ. Тогда убо, тогда, глаголю, прииде к нему един муж, презвитеръ чином, именем Селивестръ,⁷²⁹ пришлецъ от Новаграда Великого, претяще ему от Бога Священными Писанми и срозе⁷³⁰ заклинающе его страшным Божиимъ именем, еще ктому и чюдеса и аки бы явление от Бога повѣдающе ему – не вѣмъ, аще истинные, або такъ ужасновение пущающе, буйства его ради и для дѣтскихъ неистовых его нравов умыслил был собѣ сие. Яко многажды и отцы повелѣвают слугамъ детей ужасати мечтателными страхи, и от излишнихъ игор презлых сверсников. Сице, мню, блаженный малую присовокупляетъ благокознению, еюже великое зло целити умыслил. Яко и врачеве дѣлают, поневолѣ согнившие гагрины стружуще и рѣжуще жѣлѣзом, або дикое мясо, возрастающее на ранѣ, обрѣзающе аже до живаго мяса. А ему негли подобно и он блаженный, лстецъ истиннъ, умыслил, яко и послѣдовало дѣло, иже душу его от прокаженныхъ ран исцелил и очистилъ был и развращенный умъ исправил, тѣмъ и овым наставляюще на стезю правую.

С нимже соединяетца во общение единъ благородный тогда юноша ко доброму и полезному общему, имянем Алексѣй Адашев. Цареви же той Алексѣй в то время зѣло любимъ был и согласенъ; и был он общей вещи зѣло полезен, и отчасти в нѣкоторых нравѣхъ ангелом подобенъ. И аще бы вся по ряду изъявил о немъ, воистинну вѣре неподобно было бы пред грубыми и мирскими человѣки. И аще же возримъ, яко благодать Святаго Духа вѣрныхъ в Новем завѣте украшает не по дѣлом нашимъ, но по преизообилности щедрот Христа нашего, иже не токмо не дивно будетъ, ино удобно, понеже и крови своеѣ Сотворител всяческих не жаловал за нас излияти. Но, прекративъ сие, до предреченныхъ паки возвратимся.

Что же сие мужие два творят полезное землѣ оной, спустошеной уже воистинну и зѣло бѣдне сокрушеной? Приклони же уже уши и слушай со прилѣжаниемъ! Сие творятъ, сие дѣлаютъ – главную доброту начинаютъ: утвержаютъ царя! И якого царя? Юнаго, и во злострастиях и в самоволствии без отца воспитанного, и преизлище прелютого, и крови уже напившися всякие, не токмо всѣхъ животных, но и человѣческия! Паче же и согласных его на зло прежде бывшихъ овых отдѣляют от него (яжъ Быша зѣло люты), овых же уздают и воздержатъ страхом Бога живаго. И что же еще по сем придаютъ? Наказуют опаснѣ благочестию – молитвам же прилѣжным ко Богу и постомъ, и воздержанию внимати со прилѣжанием. Завѣщеваетъ оной презвитеръ и отгоняетъ от него оных предреченныхъ прелютѣйших зверей (сиирѣчь ласкателей и человѣкъугодников, над нихъже ничтоже можетъ быти поветрѣннѣйшаго во царствѣ) и отсылаетъ, и отдѣляетъ от него всяку нечистоту и скверну, прежде ему приключшуюся от Сатаны. И подвижетъ на то и присовокупляетъ себѣ в помощь архиерея оного великого града, и ктому всѣхъ предобрыхъ и преподобных мужей, презвитерством почтенных. И возбуждают царя к покаянию, и исчистив сосуд его внутренный, яко подобаетъ, ко Богу приводят и святыхъ, непорочных Христа нашего тайн сподобляютъ, и в сицевую высоту онаго, прежде бывшаго окаянного, возводятъ, яко и многимъ окрестным языком дивитися обращению его и благочестию. И ктому еще и сие прилогаютъ: собирают к нему совѣтников, мужей разумныхъ и совершенныхъ, во старости мастите сущих, благочестием и страхом Божиимъ украшенныхъ, других же, аще и во среднемъ вѣку, тако же предобрыхъ и храбрых, и тѣх и онѣхъ в военныхъ и в земских вещах по всему искусных. И сице ему ихъ в приязнь и в дружбу усвояютъ, яко безъ ихъ совѣту ничесоже устроити или мыслити, воистинну по премудрому Соломону, глаголющему: «Царь, рече, добрыми совѣтники, яко град претвердыми столпы утвержены».⁷³¹ И паки: «Любяй, рече, совѣт, хранитъ свою душу, а не любяй его совсѣм изчезнетъ». Понеже яко безсловесным есть належитъ чювством по естеству управлятися, сице всѣм словесным совѣтом и разсуждением.

И нарицалися тогда оные совѣтницы у него избранная рада.⁷³² Воистинну, по дѣломъ и наречение имѣли, понеже всѣ избранное и нарочитое совѣты своими производили, сиирѣчь суд праведный, нелицеприятен яко богатому такъ и убогому, еже бываетъ во царствиѣ наилѣпшѣе, и ктому воевод искусных и храбрыхъ мужей сопротивъ врагов избираютъ и стратилацкие чины устрояют, яко над ѣзными, такъ и над пѣшими. И аще кто явитца мужественнымъ в битвах и окровил руку во крови вражии, сего дарованми почитано, яко движными вещи, так и недвижными. Нѣкоторые же от нихъ, искуснѣйшие, того ради и на вышние степени возводились. А парозитовъ или тунеядцовъ, сиирѣчъ подобѣдовъ или товарищей трапезам, яже блазенством или шутками питаются и кормы хают, не токмо тогда не дарованно, но и отгоняемо вкупѣ с скомрахи и со иными прелукавыми и презлыми таковыми роды. Но токмо на мужество человѣковъ подвизаемо и на храбрость всякими роды даровъ или мздовоздаянми, кождому по достоянию.

И абие за помощию Божиею сопротив супостатов возмогоша воинство християнское. И против якихъ сопостатов? Такъ великого и грознаго измаилтескаго языка, от негоже нѣкогда и вселенная трепетала, и не токмо трепетала, но и спустошена была! И не против единаго царя ополчашеся, но абие против трех великих и силныхъ, сиирѣчъ сопротив перекопскаго царя и казанского, и сопротив княжатъ нагайских. И за благодатию и помощию Христа Бога нашего, абие от того времяни всѣмъ трем возражаше нахождение, частыми преодолѣнми преодолѣваху и преславными побѣдами украшахуся, о нихъже по ряду писати сия краткая повѣсть не вмѣстит. Но вкратце рекши, по толику спустошению руские земли бѣ от них, не по толику, но множайше предѣлы християнские разширишася за малые лѣта. Идѣже были прежде в спустошенных краехъ руских отзимовища татарские, тамо грады и мѣста сооружишася. И не токмо (…) кони рускихъ сынов во Азии с текущих рѣкъ напишася – с Танаиса и Куалы⁷³³ и с протчихъ, но и грады тамо поставишася.

Видѣв же таковые неизреченны Божия щедроты, такъ вскорѣ бываемыя, и сам царь возвревновал ревностию, начал противъ врагов самъ ополчатися своею главою и собирати себѣ воинство множайшее и храбрѣйшее. И не хотяше покою наслажатися, в прекрасных полатахъ затворяся пребывати, яко есть нынѣшним западнымъ царемъ обычай (всѣ целые нощи истребляти, нат карты седяще и над прочими бесовскими бреднями), но подвигся многожды самъ, не щадечи здравия своего, на сопротивнаго и горшаго своего супостата – царя казанского. Единова в лютую зиму,⁷³⁴ аще и не взял мѣста оного главнаго, сиирѣчь Казани града, и со тщетою немалою атойде, но всяко не сокрушилося ему сердце и воинство его храброе, укрепляющу Богу оными совѣтники его. И разсмотрив тамо положения мѣста, и аки по лѣте единомъ или дву, град тамо превеликий, зѣло прекрасен абие поставити повелѣл на рецѣ Свиязе, от Волги за четверть мили, а от великаго Казанского мѣста аки миль пять, – такъ близу приближился!⁷³⁵ И того же лѣта, выправя пушки великие стѣнобитные рекою Волгою, а сам сухим путем хотяще абие поити. И прииде ему вѣсть, иже царь перекопский с великими силами на него идет, возбраняюще хождение ему на Казань. Он же, аще и войска великие прежде, града поставления ради, послал, тако же и при делахъ множество воинов, но обаче того ради на Казань хождение на мало время отложил. И еще аки бы з большою частью войска иде сопротив предреченнаго оного врага Христова и самъ стал на Окѣ-рекѣ, ожидающе его ко сражению брани во едином мѣсте. А другие войска разложил по другим градом, яжь лежать при той же рецѣ, и выведыватися велѣл о немъ, бо невѣдомо еще было, на которое мѣсто итти мѣл. Онъ же, егда услышал, иже великий князь стоит с войскомъ против его, готов над надежду его (бо певне сподевался,⁷³⁶ иже уже на Казань пошел), тогда возвратился и облегъ мѣсто великое мурованное⁷³⁷ Тулу, аки во штина-десяти милях от мѣста Коломны, идѣже царь християнский лежал с войском, ждуще его. А нас тогда послалъ со другими о немъ вывѣдыватися и земли от взгонов бронити. И было с нами тогда войска аки пятьнадесятъ тысящей. Мы же, преплавяся чрез великую Оку-рѣку со многимъ потщаниемъ того дня, зѣло скоро устремишася и преѣхаша аки тринадесять миль. И положишася к нощи на едином потоцѣ близу стражи царя перекопского, от града же Тулы аки за пол-2 мили, под нимъже сам царь стояше. Стража татарская утече ко царю и повѣда ему о множествѣ войска христианского, и мняще, иже сам князь великий прииде со всѣмъ своим воинством. И тое нощи царь татарский от града утече аки миль осмь в поле дикое, за три реки препроводившися. И пушки, и дѣла нѣкоторые, и кули потопил, и порохов, и верблюдов отбеже, и войско в войнѣ оставил (бо три дни хотяще воевати, а два дни точию под градом стоял, а против третьяго дня побежал).

Наутро же мы, воставши рано, поидохом ко граду и положихомся с войскомъ, идѣже шатры его стояли. Войска же татарского аки третина або вящей остала была в загонехъ, и шли ко граду, надѣющеся царя ихъ стояща. Егда же разсмотриша и увѣдаша о насъ, ополчишася противу насъ. Мы же абие сразившеся с ними, и пребывала битва аки на пол-2 годины. Потом помогъ Богъ намъ, християномъ, над босурманы и толико избиша ихъ, яко зѣло мало ихъ осталося и едва вѣсть в Орду возвратилася. На той-то битве и сам аз тяшкие раны на телеси отнесох, яко на главѣ, такъ и на другихъ составѣхъ.

Егда же возвратихомся ко цареви нашему со пресвѣтлым одолениемъ, он же тогда повелѣлъ опочивати оному утружденному войску аки 8 дней. И по осми дняхъ самъ поиде с воинствомъ х Казани на мѣсто великое, глаголемое Муром, еже лежитъ от поля уже крайнѣе х казанским предѣлом. И оттуду, чрез поле дикое, аки мѣсяцъ шел ко оному предреченному новому граду, поставленному на Свиязе, идѣже воинство его ждало с великими дѣлы и со многими запасы, яжъ приплыша Волгою, рекою великою. А нас тогда послал со тремянадесять тысящей люду чрез Резанскую землю и потом чрезъ Мещерскую, идѣже есть мордовский языкъ. Потом, препроводяся аки за три дни мордовские лѣсы, изыдохомъ на великое дикое поле и идохомъ от него по правой руце, аки в пяти днях конем ѣзду. Понеже мы заслонихом его тѣмъ войском, еже с нами шло, от заволских татар (бояше бо ся он, да не приидутъ на него безвестно тѣ княжата нагайские). И аки бы по пяти неделях, со гладом и с нуждою многою, доидохом Суры, реки великие, на устья Борыша-рѣчки, идѣже и он в том же дни с войски великими прииде. И того дни хлѣба сухаго наядохомся со многою сладостию и благодарениемъ, ово зѣло дорого купующе, ово позычающе⁷³⁸ от сродных и приятел, и другов: бо нам было не стало аки бы на 9 дней. И Господь Богъ препитал насъ и войско ово рыбами, ово иными зверми, бо в пустых тѣх полях зѣло много в реках рыб.

Егда же преплавишася Суру-реку, тогда и черемиса горняя,⁷³⁹ а по их чуваша зовомые, языкъ особливый, начаша встрѣчати по пяти сотъ и по тысяще ихъ, аки бы радующеся цареву пришествию (понеже въ ихъ землѣ поставлен онъ предреченный град на Свиязе). И от тое реки шли есма войском 8 дней полями дикими и дубровами, нѣгдѣ же и лесами, а селъ со живущими зѣло мало, понеже у нихъ села при великих крепостях ставлены и незримы, аще и поблизку ходящимъ. И ту уже намъ привожено и, по сторонам ѣздя, добывано купити хлѣба и скотов, аще и зѣло дорого плачено, но нам было, яко изнемоглым от гладу, благодарно (а малмазии и любимыхъ трунков⁷⁴⁰ з марцыпаны тамо не воспоминай, черемийский же хлѣбъ сладостнѣйший паче драгоценных колачей обрѣтеся!). И наипаче же сего ради, иже подвызахомся за отечество правовѣрнаго християнства сопротив врагов креста Христова, паче же вкупъ со царемъ своимъ, сие было всего благодарнѣйшии и радостнѣйшии. И не чюлося ни единые нужды, друг передругом к добрым подвигом ретящеся, наипаче же сам Господь Богъ помогал нам.

Егда же приидохомъ близу новопоставленого града, воистинну зѣло прекрасного, тогда выѣхаша во стретение царя гетмана они – яко градскии, такъ которые и з дѣлы приидоша – с немалыми вои, по чину благочиннѣ устроени полки имущи. С ними же конного войска тысящ пятнадесят изыдоша во стретение, тако же и пѣших множество много, к тому и гуфов⁷⁴¹ оных варваръскихъ, новопокорившихся царю, немало, аки четыре тысящи, ихъже обитания и села близу града оного Быша (яже, хотяще и не хотяще, покоришася). И бысть там радость немала о здравии пришествия царева со множествы воевъ, тако же и о побѣде предреченной, яже на крымского пса одержахомъ (бо зѣло трепетахом о прихождении и помощи его Казани), и о поставлению града оного превеликаго. И тамо х тому приѣхали есмо воистинну яко во свои домы от того долгова и зѣло нужнаго пути, понеже привезено нам множество от домов нашихъ Волгою, мало не кождому, в великих в галияхъ запасу. Такоже и купцов безчисленное множество с различными живностьми и со многими иными товары приплыша, идѣже бяше всего достатокъ, чего бы душа восхотѣла (точию нечистоты тамо купить не обрящешь). И опочинув тамо войско аки три дни, начаша великую реку Волгу превозитися, и превезошася все войско аки за два дни.

И на третей же день двигнушася в путь, и преидохомъ четыре мили аки за 3 дни, бо тамо немало рѣкъ, еже впадаютъ в Волгу, препровожашеся чрез мосты и гати, которые были пред нами показили⁷⁴² казанцы. И на четвертый день изыдохом сопротив града Казанского на великие и пространные, и гладкие, зѣло веселые луги, и положися тамо все войско подле реки Волги. А лугов оных до мѣста аки миля зѣло велика, бо стоит онъ град и мѣсто не на Волзе, но рѣка под нимъ, Казань реченная, от неяже и наречен. И положение его на великой горѣ, а наипаче от приходу Волги сице зритца, а от нагайской стороны, от Камы-реки, от реченного Арского поля, равно приити к нему. Опочинувши же аки день единъ, паки дѣла нѣкоторые с кораблей выложены, яже пред полками хождаше. На другий же день рано по Божиихъ литоргияхъ, воздвижеся войско от станов со царемъ своимъ и, развивши хоругви християнские, со многимъ благочиниемъ и устроениемъ полков поидоша ко граду сопостатов. Град же видѣхом аки пустъ стоящ, иже а ни человѣкъ, а ни глас человѣчь ни единъ отнуд слышашеся в нем, яко многимъ неискуснымъ радоватися о семъ и глаголати, яко избѣгоша царь и все воинство в лѣсы, от страха великого войска.

Егда же приидохом близу мѣста Казанского, яже в великой крѣпости лежитъ, с востоку от него идетъ Казань-река,⁷⁴³ а з западу Булакъ-рѣчка, зѣло тиновата и непреходима. Под самое мѣсто течетъ и впадаетъ под уголную вежу⁷⁴⁴ в Казан-реку. А течетъ изь ѣзера, Кабана глаголемаго, немалого, которое езеро кончится аки полверсты от мѣста. И якъ преправитися тую нужную рѣчку, тогда между озеромъ и мѣстом лежитъ с Арскаго поля гора зѣло прикрая⁷⁴⁵ и ко восхождению нужная. А от тое реки около мѣста ров копан зѣло глубокий, аже до езерка, реченнаго Поганога, еже лежитъ подле самую Казань-реку. А от Казани-реки гора так высока, иже окомъ возрити прикро. На нейже град стоитъ и полаты царские, и мечиты зѣло высокие, мурованные, идѣже ихъ умершие царие клались. Числом, памята ми ся, пять ихъ.

Егда же начаша обступати мѣсто оное бусурманское, и войско християнское повелѣно итти тремя полкамъ чрез предреченную рѣчку Булакъ. Егда же первие препровадился, направя⁷⁴⁶ мостки чрез неѣ, предний полкъ, а тамо обыкли его звати яртаул, в немже бѣ войска избранного аки седмь тысящей, а над ними стратилаты два – княжа Пронский Юрей и княжа Феодоръ Лвов с роду княжат ярославскихъ, юноши зѣло храбрые. И прииде⁷⁴⁷ имъ итти с нуждою прямо на оную гору, на Арское поле, между мѣста и Кабана, предреченнаго озера, от вратъ градскихъ аки два стреляния лучныхъ. Другий же великий полкъ начаша толко преправожатися чрез оную рѣчку по мостом, царь же казанский выпустилъ войска коннаго из мѣста аки пят тысещь, а пѣшихъ от десять тысящъ на первый предреченный полкъ, конные татаровя с копьи, а пѣшие со стрелами. И абие удариша посреди полка христианского аки в полгоры оные и прерваша его, дóндеже поправишася оные стратилатове, бо уже аки со двемя тысящами и вящей взошли было на оную гору. И сразишася с ними крѣпце, и бысть сѣча немала между ими. Потом поспѣшишася другия стратилаты с пѣшими нашими ручничными стрелцы и сопроша бусурмановъ яко конныхъ, такъ и пѣших, и гониша ихъ, биюще, аже до самых врат грацких, и несколко живыхъ поимаша. Той же час вкупѣ во сражение оное и стрѣлбу огненную со града изьявиша яко со вежъ высоких, такъ еще и с стѣны мѣские на войско християнское стреляюще, но ничтоже, за Божиею благодатию, тщеты сотвориша.

И абие в той день обступихом мѣсто и град бусурманский полки християнскими и отняхом ото всѣхъ странъ пути и проѣзды ко граду: не возмогли они никакоже ни из града, ни во град преходити. Таже стратилатове, а по-ихъ воеводы полковъ – передовый полкъ, который ходитъ у нихъ за яртаулом, прииде на Арское поле и еще другий полкъ, в немъже бѣ царь Шигалей⁷⁴⁸ – и другие великие стратилатове залегоша тамо пути, яже от Нагайские страны ко граду лежатъ.

Мнѣ же тогда со другимъ моимъ товарыщем правый рогъ, а по-ихъ – правая рука поручена была устрояти. Аще ми и во младыхъ лѣтехъ сущу – бо еще мнѣ тогда лѣтъ было аки двадесятъ и четыре от рождения, – но всяко, за благодатию Христа моего, приидох к тому достоинству не туне, но по степенемъ военным взыдохъ. И было в нашемъ полку вящей, нежели двенадесять тысящей, и пѣших стрелцов, и казаков⁷⁴⁹ аки шесть тысящей. И повелено намъ итти за Казан-реку. И прострошася войско полка нашего аж до Казани-реки, яже выше града, а другий конецъ до мосту, яже по Галицкой дороге,⁷⁵⁰ и до тое же реки, яже ниже града. И залегохомъ пути ото всея луговыя черемисы, яже ко граду лежитъ. И случилася намъ стояти на мѣсте в равнинѣ, на лугу между великими блаты. Граду же с нашие страны на превеликой горѣ стояшу, и сего ради зѣло нам, паче всѣх нужно было от огненныя стрелбы со града, а ззади, с лѣсовъ – от частого наѣзжания черемиского. Другия же полки сташа между Булаком и Казанию объ сю страну от Волги. Сам же царь с валным гуфомъ,⁷⁵¹ або со множеством воевъ стал от Казани аки за версту або мало болши от града с приходу своего от Волги на мѣсте на погористом. И сицевым чином мѣсты и грады бусурманские облегоша.

Царь же казанский затворися во граде со тремядесят тысящей избранных своихъ воиновъ и со всѣми карачи⁷⁵² духовными ихъ и мирскими и з двором своимъ. А другую половину войска оставил внѣ города на лѣсехъ, такоже и тѣ людие, яже нагайский улубий⁷⁵³ прислал на помощь ему, а было их аки две тысящи и колко сотъ. И по трех днях начаша близу мѣста шанцы ставити. Того бусурманы зѣло возбраняше, ово биюще со града, ово, вытекающе, вручь секошася. И нападаху со обою стран множество люду, но обаче вяще бусурманов, нежели християн. И сего ради знак Божия милосердия являшеся християном и духъ храбрости нашимъ прискоряшеся.

Егда же добрѣ и крѣпце заточиша шанцы и стрелцы со стратилаты ихъ закопашася в землю, аки уже безстрашны от стрелбы мѣские и от вытечек мнящеся, тогда привлекоша великие дѣла и средние, и огненные близу града и мѣста, имиже вверх стреляютъ. А памята ми ся, всѣх было аки полтораста и великихъ, и среднихъ за всѣми шанцами ото всѣхъ стран града и мѣста поставлены, а и мнѣйшие было по полторы сажени. Окромѣ того были полные⁷⁵⁴ многие около царскихъ шатров. Егда же начаша быти со всѣхъ стран по стенамъ града, и уже очистиша стрелбу великую на граде, сиирѣчь не даша имъ стреляти с великихъ дѣлъ на войско християнское, точию гаковничныя и ручничния не могоша отняти, еюже много тщеты дѣлали войску християнскому в людехъ и конѣхъ.

И еще ктому тогда иную хитрость изобрѣте царь казанский против нас. – Яковую же? Молю, повѣждь ми. – Исте таковую, но слухай прилѣжне, раздрочены воине! Ибо уложил онъ таковой совѣтъ со своими, с тѣм войском, ихъже оставил внѣ града на лесѣхъ, и положилъ с ними таковое знамение, а по ихъ языку – ясакъ:⁷⁵⁵ егда изнесутъ на высокую вежу, або иногда на град, на высочайшѣе мѣсце хоругов ихъ зѣло великую бусурманскую и начнутъ ею махать, тогда, глаголю, – понеже далося нам знати – ударять со всѣх стран с лѣсов зѣло грозно и прутко во устроению полковъ бусурманы на полки християнские. А от града во все врата вытекали в тот же часъ на наши шанцы и такъ зѣло жестоце и храбре натекали, яко и вѣре не подобно. И единова изыдоша сами карачи з двором царевымъ, и с ними аки десять тысящей войска на тѣ шанцы, идѣже Быша дѣла великие заточены, и такъ сотвориша сечу злую и жестокую бусурманы на християн, уже всѣхъ нашихъ долеко от дѣл отогнали было. И за помощию Божиею приспѣша шляхта муромского повѣту, бо негде ту близу станы ихъ были. И межи рускими та шляхта зѣло храбры и мужественны мужие сущие, стародавные в родѣх рускихъ. Тогда абие взопроша карачей со всѣми силами ихъ, аже принудишася от нихъ подати тыл, а они аж до вратъ мескихъ сѣкоша, биюще ихъ, и не такъ множество посѣкоша, яко во вратѣхъ подавишася тесноты ради. Множество же и живыхъ поимаше. В той же час и на другие врата вытекаше, но не такъ крепце бишася.

И воистинну, на всякий день аки три недѣли тое бѣды было, яко и брашна намъ оного зѣло нужнаго не дали приимати многожды. Но сице намъ Богъ помогахъ, ово храбре за помощию Божиею сражахуся с ними – пѣшие с пѣшими, от града исходящими, конники же с конники, с лѣса наѣзжающими, а к тому и дѣла великие, яже суть з желѣзными кулями, оброщающе от града, стрѣляюще на тѣ полки бусурманские, яже отовнѣ града с лѣсов наѣзжали. А горѣе всѣхъ было от ихъ наѣзжания тѣм християньским полкамъ, яже стояли на Арском поле, яко и намъ з Галицкие дороги, яже суть от луговые черемисы. А которое стояло войско наше под градом за Булаком – на которой странѣ царь нашъ стоял, от Волги, – тѣ ото внѣйшаго нахождения бусурманского в покою пребывали, точию из града частые вытечки тѣ мѣли, яко же ближайше стояли под стѣнами града при дѣлехъ. А что бы повѣдал, яковую нам тщету в людехъ и в конехъ дѣлали, которые слуги наши добывали травы, ѣздяще на кони наши, аки ротмистры, стрегуще с полки своими, не могуще вездѣ обраняти ихъ, злохитровства ради бусурманского и наглаго, внезапнаго, пруткаго ихъ наѣзжания? Воистинно, и пишучи, не исписал бы по ряду, колко бы бито ихъ и поранено.

Видѣв же царь казанский, яко уже изнемогло было зѣло войско християнское, но и паче тое, яже близу стѣн мѣскихъ пришанцовався лежало – ово от частых вытечекъ и наѣзжания ихъ с лѣсовъ, ово от скудости пищи (бѣ зѣло уже драго куповано всякие брашна; в войску за неиспокоемъ, яко рѣхом, не дано и сухаго хлѣба наястися), а ктому мало не всѣ нощи пребывах без сна, храняще дѣл паче же живота и чести своей, – егда же, яко рѣх, уразумѣл сие яко царь ихъ, такъ и вне града бусурманские воеводове утружение войска нашего, тогда тѣм силнѣе и частѣйше отовнѣе наѣзжали и из града исходили. Царь же нашъ со всѣми сигклиты и стратилаты вниде в совѣт о семъ и совѣт в конецъ добръ, благодати ради Божии, произведе: разделити повелѣлъ войско все надвое, аки половину его под градом при делѣхъ оставя, части же ни малой здравия своего стрещи повелѣл при шатрѣхъ своихъ, а тридесят тысящей конников устроя и розделивъ на полки по чину рыцарскому, и поставя над каждом полкомъ по два, негде и по три стратилатовъ храбрыхъ, в богатырских вещах свидѣтелствованныхъ; тако же и пѣших, аки пятнадесятъ тысящей, изведе стрелцов и казаков, и такоже роздѣлиша на гуфы по устроениемъ стратилатским, и поставя надо всѣми ими гетмана великого княжа Суждалского Александра, нареченного Горбатого,⁷⁵⁶ мужа зѣло разумного и статечнаго, и в военныхъ вещах свидѣтелствованного. И повелѣл ждати, закрыв все войско христианское за горами, егда же изыдутъ бусурманы с лѣсов по обычаю своему, тогда повелѣнно сразитися с ними.

Во утрии же, аки на третии годинѣ дня, изыдоша на великое поле, глаголемое Арское, от лѣсовъ полки бусурманские и первые удариша на ротмистров, яже на стражех въ полцѣхъ стояще, коимъ было заповѣдано уступити имъ, уклоняющеся аже до шанцовъ. Они же, уповающе, аки, боящеся, христианѣ побѣгоша, гнаша за ними. Егда же втиснуша ихъ уже в обоз, тогда начаша под шанцами круги водити и герцовати, стреляюще из луковъ подобию частости дождя. Овы же, во устроению мноземъ, помалу полки грядуще конные и пѣшие, аки уже християнъ пожрети хотяще. Тогда убо, тогда, глаголю, изыдоша абие гетманъ с войскомъ християнским, такожде во устроению мноземъ, и приближишася со тщаниемъ ко сражению. Видѣвше же, бусурманы и ради бы назад к лѣсу, но не возмогоша, уже бо далеко отъехали от него на поле, но обаче, хотяще и не хотяще, дали битву и крѣпце сразишася со первыми полки. Егда же надспѣл великий полкъ, в немже сам бяше гетман, такоже и пѣшие полки приближишася, обходяще ихъ, наипаче от лѣсу, тогда абие в бѣгство обратишася всѣ полки ихъ. Христианское же воинство гониша за ними, биюще ихъ, и яко на пол-2 мили трупия бусурманского множество лежаше, и ктому аки тысечю живыхъ поимаше. Тогда за Божиею помощию таковую пресвѣтлую побѣду христиане над босурманы одержаше.

Егда же приведоша живых вязней оныхъ ко царю нашему, тогда повелѣл, пред шанцы выведши, привезати ихъ х колью, да во граде сущихъ своихъ молятъ и напоминаютъ, да подадут Казанское мѣсто цареви християнскому. Такожде и наши, ѣздяше, напоминали ихъ, обещевающе имъ живот и свободу, яко тѣм вязнемъ, такъ и сущим во граде, от царя нашего. Они же, сихъ словес выслухав тихо, абие начаша стреляти с стѣнъ града не так по наших, яко по своихъ, глаголюще: «Лутче, рече, увидим вас мертвыхъ от рукъ нашихъ бусурманскихъ, нежели бы посѣкли васъ кгауры необрѣзанные!» И иные словеса отрыгающе хулные сь яростию многою, яко и всѣм нам дивитися, зреще.

И по сем аки по трех днехъ повелѣл царь нашъ итти тому княжати Александру Суздалскому с тѣм же войском на засѣку, яже были бусурманы сооружили стѣну между великими блаты на горѣ единой аки две мили от мѣста. Идѣже паки по розбѣжанию ономъ собрашася множество ихъ. И умыслиша оттуду, аки из града единаго выѣзжаючи, паки ударяти на войско християнское. И ктому еще, к ойному предреченному гетману придано другаго гетмана, а по-ихъ – великого воеводу, с полки его, именем князя Семена Микулинского, с роду великихъ княжат тверских, мужа зѣло храбраго и в богатырниих вещах искуснаго. И дано имъ повелѣние таково: аще имъ бы Богъ помоглъ оную стѣну проломити, да идутъ всѣм войскомъ аже до Арского города, который лежитъ от Казани дванадесять мил великих. Егда же приидоша ко оной стѣне, опрошася бусурманы и начаша бранитися крѣпце, аки на две годины биющеся. Потом за Божиею помощию одолѣша ихъ наши яко огненною стрелбою, такъ ручною. И побѣгоша бусурманы, наши же гонили ихъ. Егда же препроводишася все войско великое за оную стѣну, и оттуду цареви нашему с сеунчем послали. А тамо наше воинство об нощь пребыло и обрѣтоша в шатрѣх и в станѣхъ бусурманскихъ немало корыстей. И приидоша аки за два дни до оного предреченного града Арского и обрѣтоша его пустъ, покинен, от страха бо избѣжаша из него всѣ страха ради в далѣчайшие лѣсы. И плѣниша тамо в земли оной аки 10 дней, понеже в землѣ той поля великие и зѣло преизобилные, и гобзующе на всякие плоды, такожде и дворы княжат ихъ и велможей зѣло прекрасны и воистинну удивлению достойни. И сѣла часты, хлѣбов же всякихъ такое там множество, воистинну вѣре ко исповѣданию неподобно – аки бы наподобие множества звѣздъ небесныхъ! Такъже и скотов различных стад безчисленныя множества, и корыстей драгоценных, наипаче от различных зверей, в той земли бывающихъ: бо тамо радятца куны дорогие и бѣлки, и прочие звѣрие ко одеждам и ко едению потребны. А мало за тѣм далѣй – соболей множество, такожде и медовъ, не вѣм, гдѣ бы под солнцем болши было! И по десяти днехъ со бесчисленными корыстми и со множеством плѣну бусурманскихъ жен и детей возвратишася к нам здраво. Такожде и своихъ, древле заведенныхъ многихъ от бусурманъ, свободиша от многолѣтныя работы. И бысть тогда в воинстве християнском велия радость, и благодарение ко Богу воспѣвали. И такъ было таней⁷⁵⁷ в войску нашемъ всякие живности, иже краву куповано за десят денегъ московскихъ, а вола великаго за десят аспръ.⁷⁵⁸

Скоро по возвращению онаго войска потомъ, аки по четырехъ дняхъ, собралося черемисы луговыя немало, и ударили на наши станы задние з Галицкие дороги, и немало стадъ коней нашихъ отгромили. Мы же абие послали в погоню за ними трехъ ротмистровъ, и за ними другихъ посылочные полки во устроению засады ради. И угонено ихъ в трех або в четырехъ миляхъ, и овыхъ избиша, другихъ живыхъ поимаша.

А естли бы писал по ряду, яко тамо под градом на кождый день дѣялося, того бы цѣлая книга была. Но вкратце сице воспомянути достоит, яко они на войско християнское чары творили и великую плювию⁷⁵⁹ наводили: яко скоро по облежанию града, яко солнце начнет восходити, взыдут на град, всѣм нам зрящим, ово престарѣвшияся ихъ мужи, ово бабы и начнутъ вопияти сатанинския словеса, машуще одеждами своими на войско наше и вертящеся неблагочинне. Тогда абие востанетъ вѣтръ и сочинятся облаки, аще бы и день ясенъ зѣло начинался, и будетъ такий дождь, и сухие мѣста в блато обратятся и мокроты исполнятся. И сие точию было над войскомъ, а по сторонам нѣсть, – не точию по естеству аера случашеся. Видѣвше же сие, абие совѣтоваше цареви послати по древо спасенное до Москвы, яже во крестъ вдѣлано, который всегда при царском венце лежитъ. И збѣгано за Божиею помощию зѣло скоро: водою до Новаграда Нижняго аки в три, або четыре дни вяцкими, зѣло скоро плывающими кораблецы, а от Новаграда аже до Москвы прудкошественными подводами. Егда же привезенъ честный крестъ, в немъже частка вдѣлана спасенного древа, на немже Господь нашъ Иисусъ Христосъ плотию страдал за человѣки, тогда прозвитеры соборне со церемониями⁷⁶⁰ християнскими обхождение творяху и по обычаю церковному освятиша имъ воды, и силою животворящаго креста абие от того часа ищезоша и без вести Быша чары оные поганские.

И в то же время у нихъ подкопомъ воду отнято за 2 або за 3 недѣли до взятья: бо ся тамо под вежу великую и под тайнники подкопано, откуду они на вес град воду брали, и порохов подставлено аки двадесят бочек великихъ, и вырвало. И къ тому у нас вежу⁷⁶¹ над обычай великую и высокую за две недѣли уроблено потаемне за полмили от града, и единыя нощи близу рва мѣскаго поставлено и на нея взношенно стрелбы десят дѣл и пятдесят гаковниць. И зѣло великую шкоду в мѣсте и во граде на всякъ день чинено с нее: бо до взятья градскаго побито люду бусурманского военного, кромѣ женъ и детей, близу десяти тысящей со всѣхъ стран – и з дѣл на вытечках ихъ, и с тое-то вежи. А яко е ставлено, и яковым обычаемъ и иные различные стѣнобитные хитрости творено, сие оставляю краткости ради истории, бо широце в лѣтописной руской книзе⁷⁶² о том писано. Толико о взятию града мало воспомянем, елико можем вспамятати, вкратце опишем. Понеже не токмо Богъ разумъ и даръ духа храбрости тогда подавал, но явления нѣкоторыя достойным и чистыя совести мужем в нощных видѣниях изъявилъ о взятию града бусурманского, к сему подвижуще воинство, яко мню, отомщающе бесчисленное и многолѣтное разлияния крови християнские, а оставльшихся еще тамо живых избавляюще от многолѣтныя работы.

Егда же по скончанию седми недѣль от обложения града заповѣдано намъ еще в дни утренной зари ждати до востока солнца и повелено уготовлятися со всѣхъ стран ко штурму⁷⁶³ и дана таково знамение: егда взорвутъ стѣну порохи, яже в подкопе, – бо было в другий раз подкопано и засажено 48 бочекъ пороху под стѣною мѣскою. И болшую половину войска пѣшаго ко штурму послано, аки же третина войска всего або мало болши на полю осташася, паче же стрегуще здравия царева. Мы же, по повелѣнному, рано к сему уготовавшеся, аки за две годины еще до зори. Бо аз тогда послан был к нижайшим вратамъ, сверху Казани-рѣки приступати, а со мною было дванадесять тысящей войска. Ото всѣхъ же четырехъ странъ такожде устроено присылныхъ и храбрых мужей, нѣкоторыхъ и з болшими почты. Царь же сие казанский и сенатыри его увѣдали о сем и такоже на нас уготовились, яко же и мы на нихъ.

Пред самым же солнычнымъ восходом, або мало что уже нача солнцу являтися, взорвало подкопъ, войско же християнское абие ударило со всѣх странъ на мѣсто. Да свидѣтелствуетъ кождый о себѣ, аз же, что пред очима тогда имѣхъ и дѣлахъ, повѣмъ истинну вкратце. Разрядихъ войско мое дванадесят тысещей под устроениемъ стратилатов, потекохом ко грацким стѣнам и к той великой башне, яже пред враты стояла на горѣ. Егда же еще быхом подалѣче от стѣнъ, ни из единые ручницы або стрелою на нас стрелено, егда же уже близу быхом, тогда первие многоогненный бой на нас пущен с стѣн из башен. Тогда стрѣл густость такая, яко частость дожда, тогда камения множество безчисленное, яко и воздуха не видѣти! Егда же близу стѣну подбихомся с великою нуждою и бѣдою, тогда вары кипящими начаша на нас лити и целыми бревны метати. Всяко же Божия помощь помогаше намъ тѣмъ, еже храбрость и крѣпость, и запамятания смерти дароваше. И воистинну с поощрениемъ сердца и со радостию бишася з босурманы за православное християнство и аки бы за полгодины отбиша ихъ от окон стрелами и ручницами. А ктому и дѣла из-за шанцовъ нашихъ помогаше намъ, стреляюще на нихъ: бо они явственно уже стояще на башне оной великой и на стѣнах града, не хранящеся, яко прежде, но крѣпце с нами и обличне вручь бьющеся. И абие могли бы ихъ избити, но много нас ко штурму поидоша, а мало под стѣны градные приидоша, нѣкоторые возвращающеся, множество лежаще и творяшесь побиты и ранены.

Затѣмъ Богъ поможе нам. Первый братъ мой родный⁷⁶⁴ на стѣну града взыде по лествице, и другие воини храбрые с нимъ. А овые, секущеся и колющеся з босурманы, во окна оные великие башни влѣзже, а из башни сметавшись во врата великие градные. Бусурманы же абие тыл подаша, стѣны градные оставив, побѣгоша на великую гору ко двору цареву: бо бѣ зѣло крѣпокъ, между полатъ и мечетей каменныхъ оплотом великимъ обточен. Мы же за ними ко двору цареву, аще и утружденныи во зброях, а многие храбрые мужие на телесахъ радны уже имуще. И зѣло нас мало осталося биющихся с ними. А войско наше, яже было оттамо, вне града, яко увидѣли, иже мы уже во граде, а татаровя с стѣнъ побегоша, всѣ во град ринулося, и лежащся глаголемые раненые воскочиша, и творящияся мертвыя воскресоша. И со всѣхъ стран не токмо тѣ, но и с становъ, и кашевары, и яже были у конех оставлены, и друзии, яже и с куплею приѣхаша, – всѣ збѣгошася во град не ратного ради дѣла, но на корысть многую. Бо то мѣсто воистинну полно было дражайших корыстей – златом и сребром, и камениемъ драгоценным, и соболми кипѣло, и другими великими богатствы. Татаровя же запрошася с нашу сторону на цареве дворѣ, а долную часть мѣста покинули, елико ихъ могло утещи. А з другую сторону, яже с Арского поля, откуду подкопъ взорвало, и царь казанский з дворомъ своимъ, уступя аки в половину мѣста, застоновился на Тезицком рве, по-нашему – на Купецком, биющеся крѣпцѣ со християны. Бо того мѣста две части, аки на равнине, на горѣ стоятъ, а третия часть зѣло удолна, аки в пропасти. А поперегъ, аки в половину мѣста, от стѣны Булака аже до долные части мѣста – ров немалый. А мѣсто оно немало, мало что от Виленского мнѣйше.

И бысть сеѣ предреченные битвы аки на четыре годины и вящей, памята ми ся, ото всѣхъ стран добывания на стены и во граде сѣчи. И якъ видѣвше бусурманы, иже християнского войска мало оставляет, мало не всѣ на корысти падоша – мнози, яко глаголютъ, по два кратъ и по три в станы отхождаху с корыстми и паки возвращахуся, храбрии же воини без престани бьющеся, – видѣв же сие бусурманы, иже утрудишася уже воины храбрые, и начаша крѣпце налегати, ополчающеся на нихъ. Корыстовники же оные предреченные, егда увидѣли, что наши по нужде уступаютъ помалу, бранящеся бусурманомъ, в таковое абие бѣгство вдашеся, яко и во врата многие не попали, но множайшие и с корыстми чрез стѣну металися, а иные и корысти повергоша, толко вопиюще: «Секут! Секут!» Но за благодатию Божиею храбрыхъ сердцемъ не сокрушили. Бо и с нашу сторону зѣло было тяжко от належания бусурмановъ – в то время, отнележе во град внидоша и изодоша, в моем полку девяносто и осмь храбрыхъ мужей убито, кромѣ раненых, – но обаче благодати ради Божия устояхомъ на нашей сторонѣ сопротив ихъ неподвижны. Со оныя же предреченныя страны мало что поступиша, яко рекохомъ, великого ради множества належания ихъ. И доша о собѣ вѣдати цареви нашему и всѣмъ совѣтником, окрестъ его в тот час бывшимъ, яко и самому ему зрящу бѣгство из града оных предреченных бегунов, и зѣло ему не токмо лице изменяшеся, но и сердце сокрушися, уповая, иже все войско уже християнское бусурманы из града изгнаша. Видѣвше же сицевое, мудрые и искусные сигклитове его повелѣша херугов великую християнскую близу вратъ градцкихъ, нареченных Царскихъ, подвинути, и самого царя, хотяща и не хотяща, за бразды коня взяв, близу хоругови поставиша: понеже были нѣцыи между сниглицы оными мужие вѣку еще отцов нашихъ, состарѣвшиеся в добродѣтелях и во всяких искуствах ратныхъ. Полку же царскому великому, в котором было вящей нежели двадесят тысящей воинов избранных, абие повелено сойти с коней аки половине, тамо же не токмо детем своим, – сроднымъ повелѣша, но и самих ихъ половина, сшедши с коней, потекоша во град на помощь утружденнымъ оным воиномъ.

Егда же приидоша во град внезапу такъ много воинства свежего, в пресветлые зброи оболченнаго, абие царь казанский со всѣмъ воинством начаша уступовати назад, обаче браняшеся крѣпце. Наши же по них неотступно крѣпцей находяще, секущеся с ними. Егда же погнаша ихъ аже до мечетей, яже близу царева двора стоят, абие изыдоша во стретение нашихъ обызы ихъ, сеиты,⁷⁶⁵ молбы пред великим бискупом ихъ, а по-ихъ с великимъ анарыи, або амиром, именем Кулшерифмуллою, и сразишась с нашими такъ крѣпце, аже до единаго избиша их. Царь же со всѣми остатними затворился в дворе своемъ, нача бронитися крѣпце, аки еще на полторы годины биющеся. Егда же видѣв, яко не возможе уже помощи собѣ, тогда на едину сторону отобраша женъ и детей своихъ в прекрасныхъ и в преиспрещренныхъ одеждахъ, околко десят тысещей, и сташа на единой странѣ великого предреченнаго двора царева, уповающе, иже прелстятся войско християнское на красату ихъ и живити ихъ будутъ. Сами же татаровя со царемъ ихъ отобрашеся во единъ угол и умыслиша не датися живым в руки, точию бы царя живаго соблюсти. И поидоша от царева двора на долную сторону мѣста к нижайшимъ вратом, идѣже аз сопротив ихъ у царева двора стоях. И не остало уже было со мною полутораста воиновъ, а ихъ еще было о десять тысещей, обаче тесноты ради улицы бронилися есма имъ, отходяще и опирающеся крѣпце. Наше же войско великое з горы оные да потиснуша ихъ зѣло, паче же задний конецъ татарского полку, секуще и бьюще. Тогда едва с великою нуждою за Божиею помощию изыдохом из вратъ градцких. Наши же с великие горы крѣпце належаще, тиснуша ихъ, нам же об ону страну стоящем во вратѣхъ биющеся, не пущающе ихъ из града. Уже бо нам на помощь два полка християнские приспѣша. Имъже так тиснушася неволею великаго ради належания з горы, иже с вежею высокою равно, яже надо враты бяше, полно трупия ихъ лежаше, среднимъ же и заднимъ людемъ аже по людем своим идуще на град и на вѣжу. Егда же возведоша царя своего на вежу, тогда начаша вопияти, просяще малого времяни на розмову,⁷⁶⁶ мы же мало утишився, послушаще прошения ихъ. Они же абие сице рѣша, глаголюще: «Поки, речи, юртъ стояше (юртъ исмаилтеским языком обыче нарицатися царство, само в себѣ стояще) и мѣсто главное, идѣже престолъ царевъ был, потыя же до смерти браняхуся за царя и отечество. А нынѣ царя вам отдаем здрава, ведете его ко царю своему, а остаток нас исходимъ на широкое поле испити с вами послѣдную чашу». И отдаша нам царя своего со единым корачом,⁷⁶⁷ што наиболшим их, и со двемя имилдеши.⁷⁶⁸ Царю ихъ было имя бусурманское Идигеръ, а князю оному Зиниешь. И отдав намъ царя здрава, по нас абие стрелами, а мы по нихъ. И не поидоша на нас во врата, но абие поидоша с стѣны просто чрез Казань-реку и хотяще пробитися прямо противъ моего стану на шанцы тѣми дирами, идѣже шесть дѣл великих стояло.

И абие по нихъ ударено иза всѣхъ тѣх дѣл. Они же воздвигошася оттуды и поидоша налѣво вниз, водле Казань-рѣку, берегомъ, аки три перестрѣлы лучныхъ и по конецъ шанецъ нашихъ, тамо сташа и начаша лехчитися и метати с себя зброи и розувати собя ко бредению реки. Еще бо бѣ ихъ остал полкъ, аки шесть тысещей або мало мнѣйше. Мы же, видѣвши сие, мало нас нѣчто добыша собѣ коней от своихъ станов из-за рѣки, и так, сѣдши на свои кони, устремишася скоро сопротивъ ихъ и заступиша имъ пут, имъже хотяху поити. И обрѣтоша еще ихъ не прешедших чрез рѣку, и собрашася нас сопротив ихъ мало что болши дву сот коней: бо зѣло вскорѣ сия случишася, понеже что остало войска столко об ону сторону мѣста, при царѣ было, паче же мало не всѣ во граде уже. Абие жь они, предбредши реку (бо мѣлка была в том мѣсте, по ихъ сщастью), зжидатися начаша на самом брегу, ополчающеся, готови суще ко сражению, с различными бронми, паче же мало не все со стрелами, и уже на тетивахъ луков стрѣлы имуще. И абие начаша мало от берегу подвигатися, учиня чело немалое, а за ними всѣм идущим вкупѣ зѣло густо и долго, аки два стреляния намалые лучных, по примѣте. Християнского же войска множество безчисленное на стенѣ града, такоже с полатъ царскимъ зрящим, а помощи нам, стремнины для великия и зѣло прикрые горы, никакоже возмогоша подати.

Мы же, отпустя ихъ мало что от брегу, бо еще самому концу остатному из реки не явившуся, тогда удариша на нихъ, хотяще их прервати и устроенные полки ихъ разсторгнути. Молюся, да не возмнитъ мя хто безумна, сам себя хваляща! Правду воистинну глаголю, и дарования духа храбрости, от Бога данна ми, не таю; к тому и коня зѣло быстра и добра имѣхъ. И всѣх первие вразихся во весь полкъ он бусурманский и памятую то, иже, секущеся, три разы в нихъ конь мой оперся, и в четвертый разъ зѣло раненъ повалился в средине ихъ со мною. И уже от великих ранъ не памятаю вяще. Очхнув же ся уже потом, аки по малѣ годинѣ, видѣхъ, аки над мертвецом, плачющимъ и рыдающим двема слугам моимъ, надо мною стоящимъ, и другимъ двема воином царскимъ. Азъ же видѣхъ себя обноженна лежаща, многими ранама учащенна, а животъ цѣл понеже на мнѣ збройка была праотеческая зѣло крѣпка, паче же благодать Христа моего такъ благоволила, иже ангеломъ своимъ заповѣдал сохранити мя, недостойнаго, во всѣхъ путехъ. Последи же, потом уже увѣдахъ, иже тѣ всѣ благородные, ихъже уже собралось было аки со триста, яже обещалися, устремилися и были со мною вкупѣ, и на них ударили, да погладили возле полка ихъ, не сразився с ними. Подобно для того, иже преднихъ ихъ нѣкоторыхъ зѣло поранили, близу собя припустя ихъ, или негли убоящеся толщи ради полку. Возвратився паки, ззади оного бусурманского полку сещи начаша, наѣзжаючи и топчючи ихъ. Чело же ихъ иде невозбранно чрез широкий лугъ великому блату, идѣже конемъ невозможно, а тамо уже за блатом великий лѣс.

Потом, глаголютъ, приспѣл он мой братъ предреченный, иже первие на стѣну градскую взыде. Аки бы среди оного лугу еще застал ихъ, и в самое чело ихъ зѣло быстро, всѣми уздами роспустя коня, вразився в нихъ такъ мужественно, такъ храбро, иже верѣ неподобно. Яко всѣм свидѣтелствовати, аки двакротъ проѣхал посреди ихъ, секуще ихъ и обращающе конем посредѣ ихъ. Егда уже в третий разъ вразился въ них, поможе ему нѣкоторый благородный воинъ, помогающе ему, вкупѣ бьюще бусурманов. Всѣм же со града зрящим и дивящимся, которые же не вѣдяще о цареве отданию, мняще царя Казанского между ихъ ѣздяща. И такъ его уранили, иже по пяти стрѣл в ногахъ ему было, кромѣ иныхъ ран. Но животъ сохраненъ был Божиею благодатию, понеже зброю на собѣ зѣло крѣпку имѣл. И такого был мужественнаго сердца, егда же уже той конь под ним ураниша такъ, иже с мѣста не може двигнутися, другаго коня обрѣл, просто водяща у единого дворянина царева брата, и испрося его, и забывши, паче же не радящи такъ о прелютых своих ранахъ, угонивъ паки полкъ бусурманский, секуще ихъ со другими воины, аже до самого блата. И воистинну имѣхъ таковаго брата храбра и мужественна, и добранравна, и ктому зѣло разумна, иже во всем войску християнском не обрѣташеся храбрѣйший и лутши паче его. Аще бы обрѣлся хто, Господи Боже, да таков же бы был! Паче же мнѣ зѣло былъ превозлюбленъ, и воистинну мѣл бы за него душу свою положити и животом своим здравие его откупити, понеже умре потом на другое лѣто, подобно от тѣх лютых ран.⁷⁶⁹Сие конецъ краткого писания о Казанского великого града бусурманского взятию.

По оной же преславной побѣде, аки бы на третий день, царь нашъ отрыгнул нѣчто неблагодарно вмѣсто благодарения, воеводам и ко всему воинству своему – на единаго разгнѣвался, таковое слово реклъ: «Нынѣ, рече, обронил мя Богъ от вас!» Аки бы реклъ: «Не возмоглъ есма вас мучити, паки Казань стояла сама во собѣ, бо ми есть потребны были всячески, а нынѣ уже волно мнѣ всякую злость и мучителство над вами показывати». О, слово сатанинское, являемое неизреченную лютость человѣческому роду! О, наполнения мѣры кровопийства отческого! Паче к нам, християном, достоило рещи ото всего сердца человѣкови сицевое слово между благодарными глаголы ко Богу всемогущему: «Благодарю тя, Господи, иже нынѣ оборонил еси насъ ото врагов нашихъ!» Приявши же Сатана человѣческий скверный языкъ яко орудие, сице похвалился губити роды християнские со своимъ стаиникомъ, аки бы мстяще християнскому войску, иже воином его скверныхъ измаилтянъ мужеством храбрости своей, Богу имъ помогающу, побили.

Царь же вниде в совѣтъ о устроению града нововзятого. И совѣтовавше ему все мудрые и разумные, иже бы ту пребыл зиму ажь до весны со всѣмъ воинством: бо запасовъ было всякихъ множество съ Руския земли кгалиями направажено, якоже и в той землѣ бесчисленное богатство всякихъ достатков. И до конца выгубил бы воинство бусурманское и царство оное себѣ покорив и усмирил землю навѣки, бо кромѣ татарска языка в том царстве пять различных языков: мордовский, чювашский, черемиский, воитецкий або арски, пятый башкирский; тѣ живут башкирцы вверхъ великие рѣки Камы в лѣсах, яже в Волгу впадает ниже Казани дванадесят миль. Онъ же совѣта мудрыхъ воевод своих не послушал, послушал же совѣта шурьи своихъ,⁷⁷⁰ они бо шептаху ему во уши, да споспешитца ко царице своей, сестре ихъ, а и других ласкателей направили съ попами.

Онъ же стояв недѣлю и, оставя часть воинства в мѣсте и огненные стрелбы с потребу, и всѣдши в суды, ѣхал к Новугороду Нижнему, еже есть крайнѣе мѣсто великое руское, которое лежит от Казани шездесят миль. А кони наши всѣ послал не тою доброю дорогою, еюже сам шел х Казани, но водле Волгу зѣло притрудными стезями, по великим горам лежащими, на нихже чювашский языкъ обитает, и того ради погубил у всего воинства своего кони тогда: бо у кого было сто або двѣсте коней, едва два або три вышли. Се сия первая дума человѣкоугодницы! Егда же приѣхал в Новгород Нижний и пребывал тамо три дни, и распустил по домам воинство все, сам же пустился на подводах сто миль до главнаго мѣста соего Москвы: бо уродился ему был тогда сынъ Димитрий, егоже своимъ безумьемъ погубил, яко напреди вкратце о сем повѣм. Приѣхавъ же до Москвы аки по двухъ мѣсяцахъ или по трехъ, разболѣлся зѣло тяжкимъ огненнымъ недугомъ такъ, иже никтоже уже ему жити надѣялся.⁷⁷¹ По немалых же днях помалу оздравляти почалъ.

Егда же уже оздравел, обѣщался, скоро по недузе оном, и умыслил ѣхати сто миль от Москвы до единаго монастыря, глаголемаго Кирилова. После же великого дня Воскресения Христова, аки на третьей или на четвертой недѣле, поѣхал первие в монастырь Троицы живоначалные, глаголемый Сергиев, яже лежитъ от Москвы двадесять миль на великой дорозе, которая идет к Студеному морю. Поѣхал же не один, но со царицею своею и с новорожденном отрочатем на такъ долги путь. И пребыл в Сергиеве монастыре аки три дни, опочиваючи собѣ, бо еще был не зѣло оздравелъ.

А в том тогда монастырю обитал Максимъ преподобный, мнихъ святые горы Афонские, Ватапеда монастыря, грекъ родом, муж зѣло мудрый и не токмо в ритарском искустве многъ, но и филосов искусен. И уже въ лѣтехъ превосходные старости умащен и по Бозѣ в терпѣнию исповѣдническомъ украшенъ. Много бо претерпѣл от отца его многолѣтных и тяжкихъ оков и многолѣтнаго заточения в прегорчайшихъ темницах, и других родов мученей искусил неповинне по зависти Даниила митрополита, прегордаго и лютаго и ото вселукавых мнихов, глаголемых осифлянских. А он был его из заточения свободил по совѣту нѣкоторых синглитовъ своихъ, исповѣдающих ему, иже отнюдь неповинне страждетъ таковый блаженный мужь. Тогда предреченный мнихъ Максим начал совѣтывати ему, да нѣ едетъ на такъ далекий путь, но и паче же со женою и с новорожденным отрочатем.

«Аще, – рече, – и обѣщался еси тамо ѣхати, подвижуще святаго Кирилу на молитву ко Богу, но обѣты таковые с разумом не согласуютъ. А то сего ради: егда доставал еси так прегордаго и силнаго бусурманского царства, тогда и воинства християнского храброго тамо немало от поганов падоша, яже брашася с ними крѣпце по Бозе за православие. И тѣхъ избиенных жены и дѣти осиротѣли и матери обнищадѣли, во слезах многих и в скорбѣхъ пребываютъ. И далеко, – рече, – лучше тѣ тобѣ пожаловати и устроити, утѣшающе ихъ от таковыхъ бѣд и сокрбѣй, собравше ихъ ко своему царствѣннѣйшему граду, нежели тѣ обѣщания не по разуму исполняти. А Богъ, – рече, – вездѣ сый, все исполняетъ и всюды зритъ недреманнымъ своимъ окомъ, яко пророкъ рече: «Сей не воздремлет, ни уснетъ, храняще Исраиля».⁷⁷² И другий пророкъ: «У негоже, – рече, – очи седмь кратъ солнца свѣтлѣйше»⁷⁷³ Тѣм же не токмо святый Кирилъ духомъ, но и всѣ первородныхъ праведных духи, написанные на небесѣх, иже предстоятъ нынѣ у престола Господня, имуще очи духовные острозритѣлнѣйше, паче с высоты (нежели богатый во аде) и молятся Христу за всѣх человѣков, на земном кругу обитающих, паче же за кающихся грѣхов и волею обращающихся от беззаконий своихъ ко Богу, понеже Богъ и святые его не по мѣсту объятия молитвам нашимъ внимаютъ, но по доброй воле нашей и по самовластию. И аще, – рече, – послушаеши мене, здравъ будеши и многолѣтен со женою и отрочатем».

И иными словесы множайшими наказуя его, воистинну сладчайшими, паче меда, каплющаго ото усть его преподобных. Онъ же, яко гордый человѣкъ, упрямяся, толико: «Ехати да ехати, – рече, – ко святому Кирилу». Ктому ласкающе его и поджигающе миролюбцом и любоименным мнихом и похваляюще умиление царево, аки богоугодное обѣщание. Бо тѣ мнихи боготолюбные не зрят богоугоднаго, а ни совѣтуют по разуму духовному, чему были должны суще паче в мирѣ живущих человѣков, но всячески со прилѣжанием слухают, чтобы угодно было царю и властем, сиирѣчь чем бы угодно бы выманити имѣния к монастырем или богатство многое и жити в сладострастиях скверных яко свиньям питающеся, а не глаголю, в калѣ валяющеся. Прочеѣ же умолчим, да не речем чего горшаго и сквернѣйшаго и ко предреченным возвратимся, о оном добром совѣте глаголюще.⁷⁷⁴ Егда видѣвъ преподобный Максим, иже презрѣл его совѣтъ и ко ѣханию безгодному устремился царь, исполнився духа пророческаго, начал прорицати ему: «Аще, – рече, – не послушаеши мене, по Бозѣ совѣтующаго, и забудеши крови оных мучеников, избиенных от поганов за правовѣрие, и презриши слезы сиротъ оных и вдовицъ, и поѣдеши со упрямством, вѣдай о сем, иже сынъ твой умрет и не возвратится оттуды жив. Аще же послушаеши, и возвратишися, здрав будеши яко сам, так и сынъ твой». И сия словеса приказал ему четырмя нами: первый – исповѣдникъ его, презвитер Андрѣй Протопоповъ,⁷⁷⁵ другий – Иоаннъ, княжа Мстиславский, а третей – Алексѣй Адашев,⁷⁷⁶ ложничей его, четвертым – мною. И тѣ слова слышав от святаго, исповѣдахом ему по ряду. Онъ же не радяще о сем, и поѣхал оттуды до града, глаголемаго Дмитрова, и оттуды до монастыря единаго, реченнаго «на Песочне»,⁷⁷⁷ яже лежитъ при рецѣ Яхромѣ: туто имѣл суды уготованы ко плаванию.

Ту ми зри со прилѣжанием, что враг нашъ непримирителный, Диавол, умышляет и к чему человѣка окоянного приводит и на что подвижет, влагающе ему аки благочестие ложное и обѣщание ко Богу, сопротивное разуму! И аки бы стрѣлою по примѣте царемъ стрелилъ до того монастыря, идѣже епископъ, уже престарѣвшися во днех мнозех, пребывал. Прежде был мних от осифлянские оные лукавые четы,⁷⁷⁸ яже был великий похлѣбникъ отца его, и вкупѣ со прегордым и проклятым Даниломъ митрополитомъ, предреченныхъ оныхъ мужей многими лжесшиванми оклеветаше и велико гонение на нихъ воздвигоша. Той-то митрополитъ Силвана преподобнаго,⁷⁷⁹ Максимова ученика, обоего любомудрия внѣшняго и духовнаго искуснаго мужа, во своем епископством дому злою смертию за малые дни уморил. И скоро по смерти князя великаго Василия яко митрополита московскаго, так того коломенского епископа, не токмо по совѣту всѣхъ сигклитов, но и всенародне изгнано от престолов ихъ явственныя ради злости.

Что же тогда приключишася? Тако (…) воистинну: иже приходитъ царь до оного старца в кѣлью и, вѣдая, яже отцу его единосовѣтникъ был и во всемъ угоденъ и согласенъ, вопрошает его: «Како бы моглъ добре царствовати и великихъ и силныхъ своихъ въ послушествѣ имѣти?» И подобало рещи ему: «Самому царю достоит быти яко главѣ и любити мудрыхъ совѣтников своих, яко свои уды», и иными множайшими словесы от Священных Писаней ему подобало о сем совѣтывати и наказати царя християнскаго. Яко достоило епископу нѣкогда бывшу, паче же престарѣвшемуся уже в лѣтехъ доволныхъ. Онъ же что рече? Абие началъ шептали ему во ухо, по древней своей обыкновенной злости, яко и отцу его древле ложное сиковацие⁷⁸⁰ шепталъ и таково слово реклъ: «И аще хощеши самодержецъ быти, не держи собѣ советника ни единаго мудрѣйшаго собя, понеже самъ еси всѣхъ лутчши. Тако будеши твердъ на царстве и всѣхъ имѣти будеши в рукахъ своихъ. И аще будеши имѣть мудрѣйшихъ близу собя, по нужде будеши послушенъ имъ». И сице соплете силлогизмъ⁷⁸¹ сотанинский. Царь же абие руку его поцеловалъ и рече: «О, аще и отецъ былъ бы ми живъ, таковаго глагола полезнаго не повѣдалъ бы ми!»

Ту ми разсмотри прилѣжно, яко согласуетъ древний гласъ отечь с новымъ гласомъ сына! Искони отецъ, прежде бывшей Офорос,⁷⁸² глаголетъ, видѣвъ себя пресвѣтла и силна и надо многими полки ангелскими чиноначальником от Бога поставлена, и забывъ, иже сотворение есть, рече себѣ: «Погублю землю и море и поставлю престолъ мой выше облакъ небесныхъ и буду равенъ Превышнему!» Аки бы реклъ: «И могу сопротивитися ему!» И абие денница низпаде восходящая заутра, и низпаде аже в преисподние: возгордѣвъ бо и не сохранив своего чина, яко писано есть: и отъ Осфора Сатана нареченъ, сирѣчь отступникъ. Тому древнему отступнику и сынъ гласъ подобенъ провещалъ, паче же онъ самъ, точию дѣйствовалъ устнами престарѣвшимись старца, и рече: «Ты лутчи всѣх, и недостоит ти никого имѣти мудраго». Аки бы реклъ: «Понеже еси Богу равенъ».

О, глас воистинну дияволи, всякие злости и презорства, и забвения преполонъ! Забыл ли еси, епископе, во Второмъ царстве реченнаго? Егда совѣтовалъ Давыдъ со синглиты своими, хотяще считати людей исраилтескихъ, яко речено: совѣтоваша ему всѣ синглитове, да не сочитаетъ, понеже умножил Господь людъ Исраилевъ по обѣщанию своему ко Аврааму, аки песокъ морский. И превозможе, рече, глаголъ царевъ, сирѣчь не послушал совѣтников своих и повелѣл считати людъ дани ради болшие. Забылъ ли еси, что принесло непослушание синглитскаго совѣта, и яковую бѣду навел Богъ сего ради? Мало весь Исраиль не погибе, аще бы царь покаяниемъ и слезами многими не предварил! Запомнил ли еси, что гордость и совѣтъ юныхъ о презрѣние старѣйших совѣту Ровоаму безумному⁷⁸³ принесло? И иные всѣ безчисленные во Священных Писанияхъ о семъ учащие оставя, вмѣсто тѣхъ шептанный пребеззаконный глаголъ царю християнскому, покаяниемъ очищену сущу, во уши всѣялъ еси.

Подобно ленился еси прочести златыми усты вещающаго о семъ во словѣ о Духу Святом, емужь начало: «Вчера от насъ, любимицы»,⁷⁸⁴ тако же и во другомъ слове, в последней похвалѣ о святомъ Павле, сирѣчь во 9, емуже начало: «Обличили насъ друзи нѣкоторые»,⁷⁸⁵ яко он похваляет, нарицающе даръ Духа совѣтъ от Бога данный. Идѣже в них разсуждаетъ о различных дарованияхъ духа, яко мертвыхъ воскрещати и предивные чюдеса творити и различными языки глаголати – дары Духа нарицает, тако жъ и совѣтовати полѣзные на прибыль царства дар совѣта нарицает, и свидѣтелство на то приводитъ не худаго мужа, ни незнаемаго, но самаго славнаго Моисѣя, со Богомъ бесѣдовавшаго, моря раздѣлителя и фараонова бога и преселныхъ амалехитовъ потребителя, и предивных чюдесъ дѣлателя, а дара совѣта не имѣща, яко писано: но принял, рече, совѣтъ ото окромнаго, сирѣчь от чюжеземца або отъ страннаго человѣка, от тестя своего, и не токмо, рече, Богъ совѣтъ Рагуила, тестя его, похвалил, но и в законъ написалъ, яко пространнѣе в предреченныхъ его словесах зрится.

Царь, аще и почтенъ царствомъ, а даровании, которых от Бога не получил, должен искати добраго и полезнаго совѣта не токмо у совѣтниковъ, но и у всеродныхъ человѣкъ, понеже дар духа даетца не по богатеству внѣшнему и по силѣ царства, но по правости душевной, ибо не зрит Богъ на могутство и гордость, но на правость сердечную и даетъ дары, сирѣчь елико хто вместит добрымъ произволениемъ.⁷⁸⁶ Ты же, все сие забывъ, отрыгнулъ же еси вмѣсто благоухания смрад! И еще ктому: что, запамятал еси или не вѣси, иже всѣ безсловесные душевные естеством несутся, або принуждаются, и чювством правятца, а словесные – не токмо человѣцы плотные, но и самые безтелесные силы, сирѣчь святые аггели, совѣтомъ и разумомъ управляютца, яко Дионисий Ареопагитъ⁷⁸⁷ и другий великий учитель пишутъ о семъ?

А что древных оныхъ блаженныхъ ликъ исчитал бы! Иже всѣмъ еще тамо во устѣхъ обносится, о томъ мало достоитъ воспомянути, сирѣчь дѣда того царя, Иоанна, князя великаго, такъ далече границы свои разширивши. И ктому еще дивнѣйшаго, у негоже в неволе былъ, великаго царя ордынского изгнал и юртъ его разарилъ, не кровопиянства ради своего и любимаго для грабления, – не буди! – но воистинну многаго его совѣта ради с мудрыми и мужественными сигклиты его. Бо зѣло, глаголютъ, его любосовѣтна быти и ничтоже починати без глубочайшаго и многаго совѣта. Ты же, аки сопротив всѣхъ оныхъ, не токмо древнихъ оныхъ великих святыхъ предреченныхъ, но и новаго того славнаго вашего сопротивъ сталъ, понеже всѣ тѣ согласнѣ вѣщаютъ: «Любяй совѣтъ, любитъ свою душу»,⁷⁸⁸ а ты рече: «Не держи совѣтниковъ мудрѣйшии собя!»⁷⁸⁹

О, сыну Диаволь! Про что человѣческаго естества, вкратце рещи, жилы пресеклъ еси и, всю крѣпость разрушити отъяти хотящи, таковую искру безбожную в сердце царя християнскаго всѣялъ, отъ неяже во всей святой Руской земли таков пожар лютъ возгорѣлся, о немже свидѣтелсвовати словесы мню не потреба? Понеже дѣломъ сия прелютѣйшая злость произвелася, якова никогдаже в нашемъ языцѣ бывала, от тебя бѣды начало приемше, яко напреди нами плодъ твоих прелютых дѣлъ вкратце изъявитца! Воистинну мало по наречению твоему и дѣло твое показася, бо наречение ти Топорковъ, а ты не топоркомъ, сирѣчь малою секѣркою, воистинну великою и широкою, и самымъ оскордомъ благородныхъ и славных мужей во великой Руси постиналъ еси.⁷⁹⁰ Ктому яко многое воинство, такъ безчисленное множество всѣнародныхъ человѣковъ ни от кого прежде, по добромъ покаянию своему, толко от тебя, Васьяна Топоркова, царь будучи прелютостию наквашенъ, всѣхъ тѣхъ предреченныхъ различными смерти погубил. И сие оставя, да предреченных возвратимся.

Напившися царь христианский от православнаго епископа таковаго смертоноснаго яду, поплыл в путь свой Яхромою-рекою аже до Волги, Волгою жъ плылъ колко десять миль до Шексны-реки великие, и Шексною вверхъ аже до езера великаго Бѣлаго, на немже мѣсто и градъ стоитъ. И не доѣзжаючи монастыря Кирилова, еще Шексною-рѣкою плывучи, сынъ ему, по пророчеству святаго, умре.⁷⁹¹ Се первая радость за молитвами оного предреченнаго епископа! Се полученная мзда за обѣщания не по разуму, паче же не богоугодныхъ! И оттуду приѣхалъ до оного Кирилова монастыря в печали мнозѣ и въ тузѣ, и возвратился тощими руками во мнозей скорби до Москвы.

Ктому и то достоит вкратцѣ воспомянути – перваго ради презрения совѣта добраго, – яже, еще в Казани будуще, совѣтовали ему синглитове и не исходити оттуды, дóндеже до конца искоренит от земли оные бусурманских властелей, яко прежде написахом. Что же, смиряюще его гордость, попущаетъ Богъ? Паки ополчаются противъ его оставшие князи казанские, вкупе со предреченными прочими языки поганскими, и воюютъ зелнѣ, не токмо на градъ на Казанский приходяще с великих лѣсовъ, но и на землю Муромскую и Новаграда Нижняго наѣзжаютъ и пленятъ. Того было безпрестанне аки шесть лѣтъ после взятия мѣста Казанскаго, иже во оной землѣ грады новопоставленные, нѣкоторые же и Руской землѣ, в осадѣ были от нихъ. И свели тогда битву съ гетманом его, мужемъ нарочитымъ, емуже имя было Борисъ Морозовъ, глаголемый Салтыков, и падоша полки христианские от погановъ и самъ же гетман поиманъ. И держаша его жива аки два лѣта и потом убиша его: не хотѣша его а ни на откуп, о ни на отмѣну своихъ дати. И в тую шесть лѣтъ битвы многие Быша с ними и воевания, и толикое множество в то время погибѣ войска християнскаго, биющеся и воюющеся с ними безпрестанно, иже вѣре неподобно.

И по шестомъ лѣте собра войска немало царь нашъ, вящей нежели от тридесятъ тысящей, и поставилъ над ними воеводъ трех: Иоанна Шеремѣтева, мужа зело мудраго и острозрителнаго и от младости своея во богатырскихъ вещах искуснаго, и предреченнаго князя Симеона Микулинскаго, и меня, и с нами немало стратилатов, свѣтлых и храбрыхъ, и великородныхъ мужей. Мы же, пришедше в Казанъ и опочинувъ мало воинству, поидохомъ въ предѣлы оныя далеко, идѣже князие казанские с воинствы бусурманскими и другими поганскими ополчашеся. И было ихъ во ополчению вящей, нежели пятнадесять тысящей. И поставляху битвы с нами и со предними полки нашими, сражашеся мало не двадесять кратъ, памяти ми ся. Бо имъ удобне бываше яко знаемым во своей ихъ земле, паче же с лѣсовъ прихождаху, сопротивляющии же ся намъ крѣпце, и вездѣ, за благодатию Божиею, поражаеми были от християнъ. И ктому погодное время Богъ далъ намъ на них, понеже зѣло в тую зиму снеги были великие бѣз северов, и того ради мало что ихъ осталося. Понеже хождаху за ними мѣсяцъ цѣлый, а предние полки наши гоняху за ними аже за Уржумъ и Мѣтъ-рѣку,⁷⁹² за лѣсы великие, и оттуду аже до башкирска языка, яже по Камѣ-рѣке вверхъ ко Сибири протязается. И что ихъ было осталося, тѣ покоришася намъ. И воистинну, было что писати по ряду о оных сражанияхъ съ бусурманы, да краткости ради оставляется, бо тогда болши десяти тысящей воинства бусурманскаго погубихом со атаманы ихъ, тогда же славных кровопийцовъ христианскихъ, Янчуру Измаилтянина и Алеку Черемисина, и других князей ихъ немало погубихомъ. И возвратихомся⁷⁹³ за Божиею благодатию во отечество со пресвѣтлою побѣдою и со множайшими корыстьми. И оттуды начало усмирятися и покарятися Казанская земля цареви нашему.

И потом того же лѣта прииде вѣсть ко царю нашему, иже царь перекопский со всѣми силами своими, препроводясь чрез проливы морския, пошелъ воевати землю черкасовъ пятигорскихъ. И сего ради послалъ царь нашъ войска на Перекопъ аки тринадесят тысящей, над нимиже поставил гетманом Иоанна Шеремѣтева и другихъ с нимъ стратилатовъ. Егда же наши поидоша чрез поле великое к Перекопи дорогою лежащею, глаголемою «на Изюмъ-курганъ».⁷⁹⁴ Царемъ же бусурманским яко есть обычай издавна – инуды лукъ потянутъ, а инуды стрѣлятъ, сирѣчь на иную страну славу пустят, аки бы хотяще воевати, а инуды поидутъ. И возвративши войска от Черкаские земли, поиде на Русь дорогою, глаголемою «на Великий перевоз», от тое дороги – иже лежитъ на Изюмъ-курганъ, аки день ѣзду конем, и не вѣдяще о християнскому войску. Иоаннъ же, яко мужъразумный, имяше стражу со обоихъ боковъ зело прилѣжную и подъѣзды под шляхи. И увѣдѣвше о цареве хождению на Руску землю, и абие послал вѣсть ко царю нашему до Москвы, иже грядетъ недругъ его на него в силе тяжестей, а самъ заиде ему созади, хотяше на него ударити в то время, егда в Руской землѣ войско распуститъ. Потомъ увѣдалъ о коше царя перекопскаго, послалъ на него аки третину войска, бо от шляху былъ, имже Иоаннъ идяше, аки полднища в странѣ. А обычай есть всегда перекопскаго царя днищъ са пятъ, або за шесть, оставляти половину коней всего воинства своего, пригоды ради.

Писари же наши руския, имже князь великий зѣло вѣритъ, а избираетъ ихъ не от шляхецкаго роду, ни от благородна, но паче от поповичевъ, или от простаго всенародства, а то ненавидячи творит вельможей своих, подобно по пророку глаголющему, «хотяще единъ вселитися на земли»,⁷⁹⁵ – что же тые сотворили писари? То воистинну: что было таити, сие всемъ велегласно проповѣдали. «Се, рекше, исчезнетъ убо царь перекопский со всѣми силами своими! Царь нашъ грядет со множеством воинства против его, а Иоаннъ Шеремѣтев над главою его идетъ за хрептом». И то во всѣ украины написали, проповѣдающе. Царь же перекопский, до самых рускихъ предѣловъ прешедши, ни о чемъ же не вѣдяше, но такъ был Богъ далъ, иже ни единаго человѣка не возможе нигдѣ обрѣсти. И о том зѣло тружашеся, тамо и овамо по странам имуще языка. Послѣди же, по несчастию, наиде дву, един же ему вся по ряду исповѣда, муки не претерпѣвъ, еже написали мудрые наши писари. И первие тогда, глаголютъ, во велице ужасе тогда былъ и в недоумѣнию со всѣми своими, и абие возвратился шляхом своимъ к Ордѣ. И по дву днях встретился с войскомъ нашим, и то не со всѣмъ, понеже еще не пришла была оная предреченная часть войска, яже на кошъ была послана. И снидошася оба войска ополудни в среду, и битва пребывала аже до самыя нощи. И такъ было перваго дня посчастил Богъ над босурманы, иже множество побито ихъ, во християнском же войску зѣло мало шкоды Быша. И по излишнему смѣлству вразишася нѣкоторые наши в полки бусурманские, и убитъ единъ зацнаго отца сынъ, а два шляхтича изимано живых, от татар приведено ихъ пред царю. Царь же нача со прещениемъ и муками пытати ихъ. Единъ же повѣдалъ ему то, яко достоило храброму воину и благородному, а другий, безумный, устрашился мукъ, повѣдал ему по ряду, иже, рече, малый людъ, и того вящей – четвертая часть на кошъ твой послано.

Царь же татарский, аще и хотяше нощию тою отойти и бѣжати во Орду, зѣло бо бояшеся съзади войска християнскаго и самаго князя великаго, но онъ его, предреченный безумникъ, во всѣмъ утвердилъ, и сего ради задержался. Наутро же, четвергъ, дню свитающу, паки битва начашася и пребывала аже до полудня. Такъ бишася крѣпце и мужествѣнне тѣми малыми людми, иже все были полки татарския розогнали. Царь же единъ остался между янычары (бо было с нимъ аки тысяща с ручницами и дѣлъ немало). И по грѣхом нашимъ в том часу самъ гетман войска християнскаго зелне ранен, и ктому коня застрѣлиша под ним, иже еще ктому збилъ его с себя, яко обычай раненым конемъ. И оброниша его храбрые воины нѣкоторые едва жива и наполы мертва. Татаровя же, видѣвше царя своего между янычары при делехъ, паки обратишася, а нашимъ уже справа без гетмана помѣшалась: аще и были другие воеводы, но нѣ были такъ храбры и справны. Потом еще трвала битва мала не на двѣ годины, яко глаголютъ пословицу: «Аще бы и львов стадо было, без добраго пастыря неспоро». И большую половину войска християнскаго разогнаша татаровя, овыхъ побиша, храбрыхъ же мужей немало же и живых поимано, а другая часть – аки двѣ тысящи и вящей – в байраку единомъ обсѣкошася. К нимже царь со всѣмъ войском своим три краты того же дни приступалъ, добывающе ихъ, и отбишась от него, и поиде от нихъ пред солнечнымъ заходомъ со великою тщетою. Поиде же скоро ко Ордѣ своей, бояше бо ся сзади нашего войска за собою. И приѣхаша тѣ всѣ съ стратилатами и с воями здравии ко царю нашему.

Царь же нашъ, егда о поражению своихъ не вѣдяше, скоро шелъ и со великим потщаниемъ сопротив царю перекопскому, ибо егда пришел от Москвы ко Окѣ-рецѣ, не стоялъ тамо, идѣже обычай бывал издавна застоновлятися християнскому войску против царей татарских, но превезшеся за великую Оку-рѣку, пошел оттуду к мѣсту Тулѣ: хотяше с ним битву великую свести. Егде же аки половину отъиде от Оки до Тулы, прииде ему вѣсть, иже пораженно войско християнское от царя перекопскаго, потомъ, аки по године, раненые наши воины нѣцыи усрѣтошася. Цареви жъ нашему и многимъ совѣтником его абие мысль отмениша. И начаша иноко, совѣтоваша ему, сирѣчь, да идешъ паки за Оку, а оттуды к Москвѣ; нѣцыи мужественнѣйшии укрепляюще его и глаголюще, да не дастъ хрепта врагу своему и да не посрамитъ прежние славы своея добрые и лицо всѣхъ храбрыхъ своих, и да грядетъ мужественнѣ супротивъ врага креста Христова. И рече: «Аще онъ и выигралъ за грехи християнские битву, но обаче уже утруженно войско имѣетъ, тако же множество раненых и побитыхъ: бо бранъ крѣпкая с нашими пребывала два дни». Ибо сице ему добрый и полѣзный совѣтъ подающе, понеже еще того не вѣдуще, иже царь пошел уже к Орде, не чающе его что час пришествия. Царь же нашъ абие совѣта храбрых послушав, а совѣтъ страшливых отвергъ: иде к Туле-мѣсту, хотящи сразитися съ бусурманы за православное християнство. Се таков нашъ царь былъ, поки любилъ окола себя добрых и правду совѣтующих, а не презлых ласкателей, над нихже губителнейшаго и горшаго во царствѣ ничтоже может быти! Егда же приѣхал на Тулу, тогда сьѣхашася к нему немало разогнаннаго войска, и оные предреченные приѣхаша со своими стротилаты, яже от царя отбишася, аки 2000 ихъ, и повѣдаша: уже аки третий день царь поиде ко Ордѣ.

Потом паки, аки бы в покаяние вниде, и немало лѣтъ царствовал добрѣ, ужаснулся бо о наказании оных от Бога, ово перекопским царем, ово казанским возмущением о нихже мало пред тѣмъ рекох. Понеже такъ уже, глаголютъ, было от тѣхъ казанцов изнемогло воинство християнское и в нищету пришло, иже уже у множайших нас и послѣдних стяжаней не стало. Ктому болезни различные и моры частые бывали тамо, яко многим уже совѣтовати со вопиянием, да покинет мѣсто Казанские и град, и вонство християнское сведет оттуду. А рада⁷⁹⁶ то была богатых и лѣнивых мнихов и мирских, яко глаголютъ пословицу: «Добре бывает: кому родити, тому и кормити младенца», или попечение о нем имѣти, сирѣчь: хто тружался зѣло и болѣзновал о сем, тому достойно и совѣтовати о таковых.

А потом взяла было черемиса луговая царя себѣ с Нагайския орды, броняшеся христианом и воююще. Бо тот черемиский язык не мал есть и зѣло кровопийствен, а обирается ихъ, глаголютъ, вящей двадесятъ тысящей войска. Потом же, егда разсмотривши, иже мало имъ прибыли с того царя, убиша его и сущихъ с ним татаръ аки триста и главу ему отсѣкоша и на высокое древо вззотинули, и глаголали: «Мы было взяли тебя того ради на царство з дворомъ твоимъ, да обороняеши нас; а ты и сущие с тобою не сотворилъ намъ помощи столько, сколько воловъ и коров наших поѣлъ. А ныне глава твоя да царствует на высокомъ коле!» Потомъ, избравше себѣ своих атаманов, бьющеся и воююще с нами крѣпцѣ аки два лѣта, и паки потомъ ово примиряхуся, ово паки брань начинаху. Но иные оставя, в тѣ лѣта бывшые, х краткости исторейки тое зряще, но се воспомянемъ.⁷⁹⁷ В тѣх же лѣтех премирие минуло⁷⁹⁸ с Лифлянскою землею, и приѣхаша послове от нихъ, просяще миру. Царь же нашъ началъ упоминатися дани, яже еще дѣд его в привилью воспомянулъ об ней, и от того времяни аки пятдесятъ лѣтъ не плачено было от нихъ. А немцы не хотяще ему дани дати оныя, и затемъ война зачалася. И послалъ тогда насъ⁷⁹⁹ трех великихъ воевод и с нами другихъ стратилатов, и войска аки четыредесять тысящей и вящей, не градовъ и мѣстъ добывати, но землю ихъ воевати. И воевахомъ еѣ мѣсяцъ цѣлый, и нигдѣже опрошася намъ битвою. Точию со единаго града изошли сопротивъ посылакъ нашихъ и тамо поражено ихъ. И шли есмя ихъ землею, ваююще вдоль вяще четыредесять миль. И изыдохомъ бо в землю Фифлянскую с великого мѣста Пскова, а вышли есми совсѣмъ здраво съ ихъ земли, аже на Иванград, вколо ихъ землею ходяще. И изнесоша с собою множество различныхъ корыстей, понеже тамъ земля зѣло была богатая и жители в ней Быша так горды зѣло, иже и вѣры християнские отступили, и обычаевъ, и дѣлъ добрыхъ праотецъ своих, но удалилися и ринулися все ко широкому и пространному пути, сирѣчь ко пьянству многому и невоздержанию, и ко долгому спанию и лѣнивству, к неправдамъ и кровопроливанию междоусобному, яко есть обычай, презлых ради догматов таковым и дѣламъ послѣдовати. И сихъ ради, мню, и не попустилъ имъ Богъ быти в покою и в долготу дней владети отчизнами своими.

Потом же они упросили были премирья на полроку, хотяще себѣ взяти о той предреченной дани на размышление и, сами упросивши, не пребыли в том дву мѣсяцей. Сице, разрушили тое премирье:⁸⁰⁰ яко всемъ есть вѣдомо, иже немецкое мѣсто, глаголемое Нарви⁸⁰¹ и руское Иван-град об едину реку стоятъ, а оба два града и мѣста немалые, паче же той русии многонароден. И на самый день, в онже Господь нашъ Иисусъ Христос за человѣческий род плотию пострадалъ, и в той день, ему по силе своей кождый християнинъ подобяся, страстемъ его терпитъ, в посте и в воздержанию пребывающе, – а ихъ милость нѣмцы,⁸⁰² велѣможные и гордые, сами себѣ новое имя изобретши, нарекшеся Евангилики, в началѣ еще дня того ужравшися и упившися, над надежду всѣхъ из великих дѣлъ стреляти на мѣсто руское начали. И побиша люду немало християнского со женами и дѣтками, и пролияша кровь християнскую в такие великие и святые дни: бо безпрестани били три дни, и на самый день Христова Воскресения не унелися, будучи в премирию, присягами утверженномъ. А на Иванеграде воевода, не смѣючи без царева вѣдома премирья нарушити, и далъ скоро до Москвы знаки. Царь же вниде в совѣтъ о том и по совѣте на томъ положилъ, иже, по нужде за их початкомъ, повелѣлъ бранитися и стреляти з дѣлъ на их град и мѣсто. Бо уже бы и великих дѣлъ с Москвы припроважено тамо немало, и ктому послалъ стратилатов и повелѣлъ двема пятинам новгородскимъ воинству збиратися к ним. Наши же, егда заточиша дѣла великие на мѣсто их и начаша бити по граду и по полатомъ их, такоже и верхними дѣлы стреляти кулями каменными великими, они же, яко отнюд тому неискусные, живше множество лѣтъ в покою, гордость отложа, абие начаша просити премирья аки на 4 недѣли, беручи себѣ на размышление о поданию мѣста и града. И выправили до Москвы ко царю нашему двух бурмистровъ своихъ, ктому жъ трехъ мужей богатыхъ, обѣщевающи за четыре недѣли мѣсто и град подати. Ко маистру же лифлянскому⁸⁰³ и ко другимъ властемъ немецкимъ послаша, просяще помощь: «Аще ли, рече, не дадите помощи, мы от такой великие стрелбы не можемъ терпѣти, подадимъ град и мѣсто». Маистръ же абие далъ имъ помощь – антипата фелинскаго,⁸⁰⁴ другаго с Ревля⁸⁰⁵ и с ними четыре тысящи люду немецкого, и конных, и пешихъ.

Егда же приидоша войско немецкое во град аки во дву недѣлях потомъ, наши же не начинающи брани, дóндеже минет оный мѣсяцъ премирью. Они же не престаша обыкновения своего, сиречь пиянства многаго и ругания над догъматы християнскими: и обрѣтше икону пречистые Богородицы, у неяже на руку написан по плоти превѣчный младенецъ, Господь нашъ Иисус Христос, в коморах оныхъ, идѣже купцы руские у них некогда обитали, возрѣвше на нее господинъ дому с некоторыми новопришедшими немцы, начаша ругатися, глаголюще: «Сей болванъ поставленъ былъ купцов ради руских, а намъ уже нынѣ не потребенъ, приидемъ и истребимъ его». Яко пророк некогда рече о таковых безумных: «Сѣчивомъ и теслою разрушающе, и огнемъ зажигающе святило Божие».⁸⁰⁶ Сему подобно и тѣ безумные южики сотвориша – и взявше образ со стены и пришедше к великому огню, игдѣже потребные питья свои в котлѣ варяще, и ввергше абие во огнь. О Христе! Неизреченные силы чюдес твоих, имже обличаеши хотящих дерзати и на имя твое беззаконновавших! Абие паче пращи и прутко лѣтящие, або из якого великого дѣла, весь огнь он ис-пот котла ударил вверхъ – воистинну яко при халдѣйской пещи,⁸⁰⁷ и не обрѣтеся ничтоже огня тамо, идѣже образ ввержен, и абие вверху полаты загорелося. Сия же Быша аки по третей године в день недѣлный. Аеру чисту бывшу и тиху, и абие внезапу прииде буря великая, и загорелося мѣсто так скоро, же за малый час все мѣсто обьяло.

Людие же немецкие все от мѣста избѣгоша во град от огня великого и не возмогоша нимало помощи себѣ. Народи же руские, видевше, иже стѣны меские пусты, абие устремишася чрез реку – овии в кораблецех различных, овии на дщицах, овии же врата вымающе от домов своих, и поплыша. Потомъ и воинство устремилося, аще и воеводамъ крепце возбраняющимъ имъ о семъ, премирья ради, они же, не послушав, видевше явственный Божий гнѣвъ, на них пущенный, а нашимъ подающе помощь. И абие розламавши врата желѣзные и проломавши стены, внидоша в мѣсто, бѣ бо буря она зелная от мѣста на град возбуряше огнь. Егда же приидоша с мѣста ко граду войско наше, тогда начаша немцы противитися имъ, изходяще из вратъ вышеградцкихъ, и бишася с нами аки на две годины. И взявшви наши дѣла, яже в вратехъ мѣста немецкого и которые на стенах стояли, и начаша на них стреляти из дѣлъ оныхъ. Потомъ приспеша стрелцы руские съ стратилаты их, такоже и стрѣл множество от наших вкупе с ручничною стрелбою пущаемо на них. Абие встиснуша ихъ во вышград, и ово от великого духа огня, ово от стрелбы, яже из ихъ дѣлъ на них по вратомъ вышеградскимъ стреляно, ово от великого множества народу, бо онъ вышеград былъ тесенъ, начаша абие просити, да поволено будетъ имъ размовити. Егда же утишишася с обоих стран войска, изыдоша из града и начаша постанавляти с нашими, да дадутъ имъ волное изхождение и да пустятъ здравых со всемъ. И на томъ постанавили: пустили их со оружиемъ, яже точию при бедрах, новопришедших во град воинство их, а тутошних жителей со женами и з дѣтьми токмо, а богатество и стяжания во граде оставили. А нѣцыи произволиша ту в домѣхъ своих остати, то пущено на волю их.

Се такова мзда ругателей, яже уподобляютъ Христовъ образ, по плоти написан, и рождшие его, болваном поганских богов! Се икономахом⁸⁰⁸ воздаяние! Абие, яко за четыре годины або за пять, ото всѣхъ отчин и от превысоких полат и домов златописанныхъ лишени и премногих богатествъ и стежаней обнажены, со уничижениемъ и постыдѣниемъ, и со многою срамотою отоидоша, аки нази: воистинну знамения суда прежде суда на них изъявлено, да прочее накажутся и убоятся не хулити святыни. Сице первое мѣсто немецкое вкупе со градомъ взято. О образе же ономъ того же дня исповѣдано стратилатом нашим. Егда же до конца погашен огнь в той нощи, обретен образ Пречистые в пепеле, идеже былъ вверженъ, наутрии целъ, ничемъ же не рушенъ Божия ради благодати. Потомъ в новосозданной великой церкви поставлен, и по днес всѣми зримъ.

Потомъ, аки недѣля едина, взятъ град другий немецкий, оттуду шесть миль, Сыренецъ глаголемый, яже стоитъ на рекѣ Нарве, идѣже она исходитъ из великого озера Чюцкого. Та есть река немала, еюже от мѣста Пскова портъ, аже до мѣстъ оных предреченных. И били з дѣл по нем толко три дни и подали его немцы нашимъ. Мы же ото Пскова поидоша под немецкий град, нарицаемый Новый, яже лежит от границы псковские аки полторы мили. Стояхом же под нимъ вящей, нежели месяцъ, заточивши дѣла великие, едва возмогохомъ взяти его, бо зело твердъ былъ. Маистръ же лифлянский, со всѣми бискупы и властели земли оные, повель ко граду тому на помощь сопротив нас, имѣюще войска немецкого с собою вящей, нежели осмь тысящей. И не доходя, от нас сталъ аки за пять миль, за великими крѣпостьми блатъ и за рекою единою. К нам же дале не пошелъ, подобно боялся, бо на единомъ мѣсте стоялъ, окопався, четыре недѣли обозомъ. Егда же послышал, иже стены града розбиты и град уже взятъ, поиде назад к мѣсту своему Кеси, а бискупово войско ко Юрьеву-граду, и не допущено ихъ до мѣста и поражено. За маистромъ же сами мы поидохомъ, и отоиде от нас.

Мы же возвратихомся оттуды и поидохомъ до великого мѣста немецкого, глаголемаго Дерпта,⁸⁰⁹ в немъже бискупъ самъ затворился со бурмистры великими и со жители града, и ктому аки две тысящи заморских немецъ, еже к нимъ приидоша за пенези. И стояли есмо под темъ великимъ мѣстомъ и градомъ две недѣли, пришанцовався и заточа дѣла и все мѣсто тое облегши, от негоже не могоша уже ни изходити, ни вгодити в него. И бишася с нами крѣпце, броняще града и мѣсто, яко огненою стрелбою, тако частые вытечки творяще на войско наше, воистинну яко достоит рыцерским мужемъ. Егда же уже мы стѣны мѣские из великих дѣлъ розбихомъ, также из верхнихъ дѣлъ стреляюще ово огнистыми кулями, ово каменными, немалую тщету в людех сотворихомъ, тогда они начали роковати⁸¹⁰ с нами и выѣзжали к намъ из града о поставлению четыре кратъ дня единого, о немже бы долго писати, но вкратце рещи – здали мѣсто и град. И оставленъ кождый при домѣхъ своих и при всѣхъ стажанияхъ, токмо бискупу выѣхавъ из мѣста до кляштора своего, аки бы миля велика отъ мѣста⁸¹¹ Дерпта и пребылъ тамо до повелѣния царя нашего, и потомъ поѣхалъ к Москве и тамо былъ дан ему удѣлъ до живота его, сирѣчь град единъ со великою властию.

И таго лѣта взяхомъ градовъ немецких с мѣсты близу двадесяти числом, и пребыхомъ в той землѣ аже до самаго первозимия и возвратихомся ко царю нашему с великою и свѣтлою побѣдою, бо и по взятью града, гдѣ и сопротивляшеся немецкое войско к намъ, везде поражаху ихъ от нас посланными на то ротмистры. И скоро по отшествию нашемъ, аки во дву недѣляхъ, собравшися, маистръ сотворилъ немалую шкоду во псковских властех, и оттуды пошелъ к Дерпту и, не доходя мѣста великого, облегъ единъ градок, по иговскому языку⁸¹² зовут его Рылдехъ, аки за четыре мили от мѣста Дерпта. И стоялъ, его облегши, аки три дни, и выбивъ стену, припустилъ штурмъ, и за третьимъ приступомъ взялъ. И которого ротмистра на немъ взялъ с тремасты воины, тѣхъ мало не всѣх во презлых темницах гладомъ и зимою поморил. А помощи дати тому граду не возмогохомъ для далечайшаго путя, презлые ради первозимние дороги, бо от Москвы-мѣста до Дерпта миль сто и осмьдесятъ есть, и войско было уже зело утружденно. И ктому тое земы пошелъ былъ царь перекопский со всею ордою на князя великого, бо дана была с Москвы от татар вѣсть, аки бы князь великими со всѣми силами своими на Лифлянты к мѣсту Ризе пошелъ. Егда же пришел до Украины аки за полтара днища, тогда взялъ на поле, на ловех рыбных и бобровых, казаков нашихъ и довѣдался, иже князь великий на Москвѣ есть и войско от Лифлянские земли возратилося здраво, взявше немецкое мѣсто великое Дерптъ и других о двадесятъ градовъ. Он же не повоевал, оттуды возвратился к Ордѣ со всѣми силами своими, со великою тщетою и срамом, бо та зима зело была студена и снѣги великие, и того ради кони собѣ всѣ погубили, и множество их от зимы и самых померло. Ктому и наши за ними гоняли аже до реки до Донца, глаголемаго Северского, и тамо, по зимовищамъ ихъ обретая, губили. Паки на тую же зиму царь нашъ послалъ с войскомъ своимъ немалымъ гетманов своих – Ивана, княжа Мстиславское, и Петра Шуйского с роду княжат суздалских. И взяли, вшедше, единъ град зело прекрасенъ; стоитъ среди немалого озера на таковой выспѣ,⁸¹³ яко велико мѣстечко и град, а зовутъ его иговским языкомъ Алыстъ, а по-немецки Наримъ-бурхъ.⁸¹⁴ В тѣ же-то лѣта, яко прежде воспомянухомъ, иже былъ царь нашъ смирился и добре царствовалъ, и по пути Господня закона шествовалъ, тогда «ни о чесомже», яко рече пророкъ, «враги его смирилъ» и на наступающих языков народу християнскому возлагалъ руку свою. И произволение человѣческое Господь прещедрый паче добротою наводит и утвержаетъ, нежели казнию, аще ли же уже зело жестоко и непокориво обращутся, тогда прещениемъ, с милосердиемъ смешеннымъ, наказуетъ, егда же уже неисцелно будетъ, тогда казни на образ хотящимъ беззаконновати. Приложил же еще и другое милосердие, яко рѣхоми, дарующе и утешающе в покояния суща царя християнского.

Въ тѣх же лѣтех, аки мало пред тѣмъ, даровалъ ему х Казанскому другое царство – Астраханское, а се вкратце извещу о семъ. Послалъ тридесятъ тысящей войска в кгалиях рекою Волгою на царя астраханского, а над ними поставилъ стратига, Юрья имянемъ, с роду княжат Пронских, яко рѣхомъ прежде о немъ (о казанскомъ взятье пишучи), и к нему прилучилъ другаго мужа – Игнатья, реченнаго Вешнякова, ложничего⁸¹⁵ своего, мужа воистинну храброго и нарочитого. Они же, шедши, взяша оное царство, лежащие близу Каспиского моря. Царь же утече пред ними, а царицъ его и дѣтей побрали и со скарбы царскими и всѣ людие, яже во царьстве ономъ, ему покорили и возратишася со свѣтлою побѣдою, здравы со всѣмъ воинствомъ.

Потомъ в тѣх же лѣтех мор пущенъ былъ от Бога на Нагайскую орду, сирѣчь на заволских татар, и сице наведе его: пустилъ на них такъ зиму зело люте студеную, же и весь скотъ ихъ помер, яко стада конские, такъ и другихъ скотовъ, а на лѣто и сами изчезоша, такъ бо они живятся млекомъ точию от стад различных скотов своих, а хлѣб тамо а ни именуется. Видевше же остатные, иже явственне на них гнѣвъ Божий пущенъ, поидоша препитания ради до Перекопские орды. Господь же и тамо поражаше их такъ: от горѣния солнечнаго наведе сухоту и безводие – идѣже рѣки текли, тамъ не токмо вода обрѣтеся, но и капавши три сажени в землю, едва негдѣ мало что обрѣташеся. И такъ того народу измаилтескаго мало за Волгою осталося, едва пять тысещей военныхъ людей, егоже было число подобно песку морскому. Но и с Перекопи тѣх нагайскихъ татар выгнано, такоже мало что их осташась, понеже и тамо глад былъ и мор великий. Нѣкоторые самовидцы наши, тамо мужие бывше, свидѣтельствовали, иже и в той ордѣ Перекопской десяти тысящей коней от тоѣ язвы не осталося. Тогда время было над бусурманы християнскимъ царемъ мститися за многолѣтную кров християнскую, безпрестанне проливаему от них, и успокоитися собя и отечества свое вѣчне, ибо ничего ради другаго, но точию того ради и помазаны бываютъ, еже прямо судити и царства, врученные имъ от Бога, оброняти от нахождения варваров. Понеже и нашему тогда цареви совѣтницы некоторые, мужие храбрые и мужественные, совѣтавали и стужали, да подвигнется самъ с своею главою, со великими войски на перекопского, времяни на то зовущу и Богу на се подвижущу и помощь на сие истое хотящу подати, аки самымъ перстомъ показующе погубити врагов своих старовѣчных, християнских кровопивцовъ, и избавити пленных множайших от древле заведеныя работы, яко от самых адских пропастей. И аще бы на свой санъ помазания царьского памятал и послушал добрых и мужественных стратиговъ совѣту, яко премногая бы похвала и на семъ свѣте была, но паче тмами кратъ премножайше во ономъ вѣце у самаго создателя Христа Бога, иже надрожащее крови своея не пощадил за человѣческий погибающий род излияти. Аще бо и души наши случилося положити за плененных многими лѣты бѣдных християн, воистинну всѣхъ добродѣтелей сия добродѣтель любви высшии пред нимъ обрела бы ся, яко самъ рече: «Болши сея добродѣтели ничтоже есть, аще кто душу свою положитъ за други своя».⁸¹⁶

Добро бы, и паки реку, зело добро избавити в Ордѣ плененных от многолѣтныя работы и разрешити окованных от претехчайшие неволи! Но нашъ царь о семъ тогда мало радяще, аще и едва послалъ с пять тысящей всего воинства с Вишневецкимъ Дмитромъ Днепромъ-рекою на Перекопскую орду, а на другое лѣто з Даниломъ Адашевымъ⁸¹⁷ и з другими стратилаты со осмь тысящей такоже водою посла. Они же выплыша Днепром на море и, над надежду татарскую, немалу тщету учиниша во Ордѣ: яко самых побиша, такоже женъ и детей ихъ немало поплениша, и христианских людей от работы свободили немало и возвратишася восвояси здравы. Мы же паки о сем, и паки ко царю стужали и совѣтовали: или бы сам потщился итъти, или бы войско великое послалъ в то время на Орду. Онъ же не послушал, прешкаждающе нам сие, и помогающе ему ласкателие, добрые и вѣрные товарыщы трапез и купковъ и различных наслажденей друзи. А подобно уже на своих сродныхъ и единоколѣнных остроту оружия паче, нежели поганомъ, готовал, крыюще въ себѣ оное сѣмя въсѣянное от пререченнаго епископа, глаголемаго Топорка.

А здѣшнему было кролеви и зѣло ближайше, да подобна, его кролевская высота и величество не к тому обращалося умом, но паче в различныя плясания много и в преиспещренныя мошкары.⁸¹⁸ Такоже и властели земли тоя драгоцѣнные калачи со безчисленнымъ проторы гортань и чрево с марцыпаны натыкающе и яко бы в утлые дельвы дражайшие различные вина безмерне льюще и с печенеги вкупѣ высоко скачюще и воздухъ биюще, и так прехвалне и прегордѣ другъ друга пьяни восхваляюще, иже не токмо Москву або Константинопол, но аще бы и на небѣ былъ турокъ, совлещи его со другими неприятелми своими обѣщевающе. Егда же возлягутъ на одрехъ своихъ между толстыми перинами, тогда, едва пополудню проспавшися, со связанными головами с похмѣлья едва живы, и выочутяся, востанутъ, на прочие дни паки гнусны и лѣнивы, многолѣтнаго ради обыкновения. И сего ради забыли таковаго благополучнаго времени на бусурманы и не радяще, горши предреченных тѣхъ, о своем отечестве, не токмо о оныхъ заведеныхъ, о нихже выше мало прежде рекохъ, во многолѣтной работѣ сущих, но на кождое лѣто пред очима ихъ женъ и дѣтокъ, такоже и подручных во плен множество веденных, не пекущеся о них, но паче же тѣ-то предреченные печенеги они обраняюще их. Но, аще и срама ради великаго и нарекания многаслезнаго от народу, аки бы выѣдутъ, ополчатся, грядуще издалека вослѣдъ полков бусурманскихъ, боящеся наступити и ударити на враги креста Христова, и пошедчи за ними два дни або три, паки возвратятся восвояси, а что было остало от татар або сохраненно убогих християнъ на лесѣхъ нечто со стяжанием яковым, або скотов, – всѣ поядятъ, а последнее разграбят, и ничтоже бѣдным и окаянным оставляюще оных слезных остатков.

А издавна ли тые народы и тые люди нерадивии и немилосердыи такъ зѣло о ихъ языцѣ и о своих сродных? Но воистинну не издавна, но новои: первие в них обретахусь мужие храбры и чюйны⁸¹⁹ о своемъ отечествѣ. Но что нынѣ таково есть и чего ради имъ таковая приключишася? Заисте,⁸²⁰ того ради: егда бѣша о вѣрѣ христианской и въ церковныхъ догмѣтехъ утверженны и в дѣлехъ житейских мернѣ и воздержнѣ хранящеся, тогда яко едины человѣцы наилепшие во всѣх пребывающе, себя и отечество броняще. Внегда же путь Господень оставили и вѣру церковную отринули, многаго ради преизлишняго покоя, и возлюбивша же и ринушася во пространный и широкий путь, сирѣчь въ пропасть ереси люторские и других различных сектъ, паче же пребогатѣйшие ихъ властели на сие непреподобие дерзнуша, – тогда от того имъ приключишася. Паче же нѣцыи и велможи ихъ богатые, въ великих властех постановленные у них, на сие самовластие умъ свой обратиша. На них же зряще, не токмо подрученныя ихъ, но братия их мнѣйшая произволение естественное самоизволне на таковыя слабости, не по преподобне и неразсудне, устремиша. Яко глаголют мудрыя пословицу: идѣже началницы произволяютъ, тамо и всенародства воля несется, або устремляется. А что еще и горшаго видѣх от сихъ сладострастей приключившихся имъ: ибо много от них – не токмо зацные их нѣкоторые и княжата, такъ боязливы и раздраченны от женъ своих, яко послышатъ варварское нахождение, такъ забьются въ претвердые грады и – воистинну смѣху достойно, – вооружившися в зброи, сядутъ за столом за кубками, да баютъ фабулы⁸²¹ с пияными бабами своими, а ни из врат градскихъ изыти хотяще, аще и пред самымъ мѣстомъ або под градом сѣча от бусурманъ на християны была. Сие воистинудивное сам очима своима видѣх не во едином от градов, но и во других некоторыхъ.

Во едином же градѣ случилося намъ таково видѣти: идѣже была пятерица великородных з дворы ихъ, кътому два ротмистра с полки своими, и ту жь под самым мѣстом яко нѣкоторых воинов, такъ человѣков всѣнародных биющихся немало с мимо шедшым полком татарскимъ, яже уже со пленом из земли шолъ. И поражаеми суть и гоними не единократъ от бусурман християне, а оные предреченныя властели ни един от града изыде на помощь им: сѣдящи жъ ихъ в то время, глаголютъ, и пиющихъ великими полными алевастры. О пирование, зѣло непохвалное! О алавастръ, не вина, ни меду сладкаго, но самые крови християнские налиянны! И при концѣ битвы тоя, аще бы не Волынский полкъ, прутко гонящий за оными поганы, приспѣлъ, и всѣх бы до конца избили. Но егда видѣвше бусурманы за ними скоро грядущь полкъ грядущий християнский, посѣкши часть болшую плѣну, а других живых помѣтали и, всѣ оставя, въ бѣгство обратишася. Такоже и въ другихъ градѣхъ, яко мало вышши рѣхомъ, очима своима богатых и благородных, вооруженныхъ в зброях видѣхъ, а не токмо сопротивъ врагов хотящих исходити, а ни вослѣд ихъ гонити хотяще, или, подобно, и слѣду ихъ боящеся, понеже а ни лакотъ единъ которые велможи вооруженные дерзнули изыти из градов.

Се таковое – ужаснослышателные, паче же смѣху достойные, от роскошей и от презлыхъ различныхъ вѣръ приключаются християнским предстателемъ. И прежде бывшимъ храбрым и мужественным славнымъ воином женовидные и боязни исполненные случаются. А о тѣхъ волынцахъ не токмо въ крайникахъ мужество их описуется,⁸²² но и новыми повѣстьми храбрость ихъ свидѣтелствуется, яко мало прежде и о других рѣхом: егда Быша въ вѣрѣ православной и пребывающе во обычаехъ мѣрных, и кътому имѣюще над собою гетмана храбраго и славнаго Константина, въ правовѣрныхъ догматахъ свѣтлаго и во всякомъ благочестии сияющаго, яко славний и похвалний в дѣлехъ ратныхъ явишася, отечество свое оброняюще, ни единова, ни дважды, но многажды показашеся нарочиты. Но впала сия повесть, мнит ми ся, произлишие, а сего ради оставя сию, ко предреченным возвратимся.

Преминувшу ми много о Лифлянской войнѣ, мало нечто вкратцѣ о битвахъ нѣкоторых и взятью градов оных воспомянем, к сокращению истории и къ концу зряще. И яко напреди воспомянухомъ оных о дву добрых мужехъ – исповѣдника царскаго, другаго же – ложничего, которые достойны нарещись друзи его и совѣтницы духовные, яко сам Господь рече: «Идѣже два или три собрани о имени моемъ, ту есм и азъ посреди ихъ».⁸²³ И воистинну был Господь посреди, сирѣчь многая помощь Божия, когда было сердца и душа тѣхъ едина, и ктому совѣтницы оные мудрые и мужественные близ царя со искусными и мужественными стратилаты и храброе воинство цѣло и весело было. Тогда, глаголю, царь всюду прославляем был и земля руская доброю славою цвѣла, и грады предтвердыя аламанския⁸²⁴ разбивахуся, и предѣлы християнския разширяхуся, и на диких полях древлѣ плененыя грады от Батыя безбожнаго и паки воздвизахуся, и сопротивники царевы и врази креста Христова падаху, а другии покаряхуся, нецыи же от них и ко благочестию обращахуся, огласився и научився от клириков вѣрою, Христу присвояхуся, от лютых варваров, от кровеядных звѣрей в кротость овчю прелагахуся и ко Христовѣ чредѣ присовокупляхуся.

Потом же, аки на четвертое лѣто па Дерпском взятью, послѣдняя власть Лифлянская разрушилася, понеже оставшая часть ихъ кралеви полскому, ко великому княжеству Литовскому поддашася, зане Кесъ, столечный свой град, новоизбранный свой маистръ отдал и забѣжал, подобно, от страха за Двину-рѣку, упрося себя у краля Курлянскую землю. И протчие грады, яко рекох, сие с Кесью всѣ оставилъ, яже обою страну отсюду Двины-рѣки великие, а другие швецкому королю поддашася, яко великое мѣсто Ревль, а другие дунскому. А в мѣсте, реченном Вильяне, а по-немецку Филине, маистръ старый Фиштемъ-берклъ остал, и при немъ кортуны великие, ихже многою цѣною из-за моря, з Любка, мѣста великаго, от германов своихъ достали было, и вся стрелба огненная многая.

На тот же Филинъ князь великий войско свое с нами великое послалъ, а первые, до того аки за два мѣсяца еще, в самую вѣсну, пришелъ азъ в Дерптъ, посланъ от царя того ради, понеже было у воинства его зѣло сердце сокрушенно от немецъ. Зане егда обращали искусныхъ воевод и стратилатов своихъ сопротив царя перекопскаго, храняще предѣлов своих, а вмѣсто тѣхъ случилося посылати въ вифлянские городы неискусных и необыкновенныхъ в полку устроенияхъ, и того ради многажды были поражени от немецъ, не токмо от равных полков, но уже и от малых людей великие бѣгали. Но сего ради «введе мя царь в ложницу свою» и глагола ми словесами, милосердиемъ растворенными и зѣло любовными, и ктому со обѣщанми многими: «Принужденъ быхъ, – рече, – от оныыхъ прибѣгшихъ воевод моихъ, або самъ итти сопротив лифляндов, або тебя, любимаго моего, послати. Да охрабрится паки воинство мое, Богу помогающу ти. Сего ради иди и послужи ми вѣрнѣ». Азъ же со потщаниемъ поидохъ: послушливъ былъ, яко вѣрный слуга, повелѣнию царя моего.

И тогда въ тѣ два мѣсяца, нежели пришли другие стратиги, азъ ходилъ два кратъ: первие – под Бѣлый Камень,⁸²⁵ от Дерпта осмьнадесят миль, на зѣло богатые волости. И тамо поразих гуфецъ немецкий под самым градом, яже был на стражи и довѣдахся от тѣхъ вязней о маистре и о другихъ ротмистрех немецкихъ, еже стояли во ополчению немалом оттуду аки в осми милях за великими блаты. Азъ же, со пленом отпустя къ Дерпту и избрав войско, поидохом к ним в нощи и приидохом во утрии ко оным великим блатом. И препровожахомся легкимъ войском день цѣлый чрез нихъ. А аще бы ту встретились с нами, поразили бы нас, аще бы и трикратно было нашего войска, а со мною невеликое тогда было воинство, аки пят тысяч было. Но они, яко гордыя, стояли на широком поле от тѣхъ блатъ, ждуще нас, аки две мили, ко сражению. Но мы, яко рѣхомъ, препроводясь тѣ нужные мѣста, починути дали аки годину едину конемъ, пред солнечным захождениемъ аки за годину поидохом ко сражению, и уже приидохомъ к нимъ аки в половину нощи – нощь же бѣ лунна, а наиначе близ моря тамо свѣтлы нощи бывают, нежели гдѣ инде – и сразихомся с ными. На широкомъ поле первие предние гуфцы сражахуся. И пребыла битва аки на полторы годины. И не такъ в нощи возмогла имъ огненная стрелба, яко наши стрелы ко блистанию огней ихъ. Егда же прииде помощь полка, тогда сразишася с ними вруч и сопроша ихъ наши. А потом на бѣгство германи устремишася, и гнаша ихъ наши аки милю до единые рѣки, на нейже бѣ мостъ. Егда же прибѣгоша на мостъ, къ тому несчастию ихъ еще под ними мостъ подломился и тамо погибоша до конца. Егда же возвратихомся от сѣчи и уже возсиявшу солнцу, тогда на том предреченномъ полѣ, идѣже битва была, обрѣтохом пѣших ихъ кнегтов, по житомъ и инде расховавшихся лежащих, бо было ихъ четыре полки конных, а пять пѣших. Тогда, кромѣ побиенных, взяхом ихъ живых сто семдесят нарочитых воинов, а наших убиенных особ шляхты шестьнадесят, кромѣ служащих ихъ.

И оттуду возвратихомся паки к Дерпту. И опочивши войско аки 10 дней, ктому своею охотою, не посланных, на то к нам прибыло аки 2000 войска, або и вящей, паки поидохом к Фелину, идѣже бѣ маистръ старый предреченный. И укравши всѣ войско, послахом един полкъ татарский аки предмѣстия жещи. Онъ же, мняще малый люд, выѣхалъ самъ бронити со всѣми людми, яже бѣ во градѣ. И поразихом его засадою, едва самъ утече. И воевахъ потомъ тыждень⁸²⁶ цѣлый и возвратихомся съ великими богатствы и корыстьми. И вкратцѣ рещи, седмь або осем кратъ того лѣта битвъ имѣхомъ великихъ и малыхъ, и вездѣ, за Божиею помощию, одолѣние получихомъ. А срам бы ми было самому о своихъ дѣлехъ вся сия по ряду писати, а сего ради множайшие оставляю, яко о татарских битвахъ, яже во младости моей бывали с казанцы и перекопцы, такъ и со другими языки. Бо вѣмъ сие добрѣ, иже подвиги християнских воиновъ не суть забвенни, а ни малѣйшии пред Богомъ не токмо подвизи, по Бозѣ за правовѣрие со доброю ревностию производимыя, или сопротивъ чювственныхъ врагов, или мысленных, но и власы на главах нашихъ изочтени суть,⁸²⁷ яко самъ Господь рече.

Егда же приидоша гетмани со другим великимъ войскомъ къ нам, к Дерпту, с нимиже было воинства вящей тридесят тысящь коннаго и пѣшихъ 10000 стрелцовъ и казаковъ, и дел великих четыредесятъ, такожь и других дѣлъ аки 50, имиже огненной былъ бой съ стѣнъ збиваютъ, а и мнѣйшие по полторы сажени, и повелѣние прииде от царя намъ итти под Фелинъ. Мы же, взявши вѣдомость, иже маистръ хощетъ выпроводити картуны великие предреченны и другие дѣла и скарбы свои во град Гупсалъ,⁸²⁸ иже на самомъ морѣ стоитъ, тогда абие послахомъ 12000 съ стратилаты, да обгонят Фелин, а сами поидохомъ зъ другою частию войска иным путем, а дѣла всѣ препроводихом Имбѣком-рѣкою вверхъ, и оттуды езеромъ, аже за двѣ мили от Фелина выкладахомъ ихъ на берегъ з кгалей.

А оные стратилаты, прежде посланныя от нас къ Фелину, идяху путем поблиз града немецка Армуса аки за милю. Филипъ же, ленсъмаршалок, муж храбрый и въ военныхъ вещахъ искусный, мающе с собою аки 500 человѣкъ райтаров немцовъ и аки бы другую 500 або 400 пѣшихъ, не вѣдяше о такомъ великомъ люду, мнящи мои посылки, ажь не единъ кратъ посылалъ воевати под той град прежде, да иже великое еще войско пришло со предреченными стратиги – и изыде на них со дерзновениемъ скоро, а наипаче яко немцы мало бываютъ в день трезвы, взявши от бѣгающих в осаду вѣдомость, а не вывѣдавшися совершение, яковое войско грядетъ. Наши же, аще и вѣдали о нем, но не надѣялися, иже такъ малым людом дерзнетъ ударити на такъ неравное собѣ войско. И пред полуднем, на опочивании, ударили на едину часть, смѣшавшися со стражею наших, потомъ пришли до коней нашихъ, и битва сточися. Стратилаты же другие, видѣвши со полки своими, имѣюще вожей добрых, вѣдомых о мѣсцахъ, обыдоша чрез лесы вкол и поразиша их такъ, иже едва колко ихъ убѣже з битвы, и самаго онаго храбраго мужа и славнаго вь их языцѣхъ, иже воистинну последняго и защитника и надежду лифлянского народу, Алексѣя Адашева пахоликъ⁸²⁹ жива поимал и с нимъ единнатцат кунтуровъ⁸³⁰ живыхъ взято и сто двадесят шляхтичей немѣцкихъ кромѣ другихъ. Мы же, о сем не вѣдавше, приидохомъ под мѣсто Фелинъ и тамо обрѣтохъ наших стратилатов не токмо здравых, но и пресвѣтлою побѣдою здравыхъ, и славнаго началника лифлянскаго, храбраго мужа Филиппа, ленсъмаршалка, со единнатцама кунторы и со другими въ рукахъ имуща.

Егда же повелѣхомъ привести его и поставити пред нами и начаша о нѣкоторыхъ вещахъ вопрошати его, яко есть обычай, тогда же онъ мужъ свѣтлымъ и веселым лицемъ (мнился яко пострадавшей за отечество), нимало ужаснувся, началъ со дерзновениемъ отвѣщевати нам. Бѣ бо мужь, яко разсмотрихомъ его добрѣ, не токмо мужественный и храбрый, но и словества полонъ, и остръ разумомъ, и добру память имущь. Иные отвѣты к намъ его, разумомъ раствореные, оставлю, но сие точию едино, яже в память ми приходятъ, оплакователное его вѣщание о Лифлянской земли, воспомяну. Сѣдящему ему у нас нѣкогда на обѣде (бо аще и звязнемъ случилося ему быти, но обаче в почести его имѣхомъ, яко достоило свѣтлого рода мужу) и мѣжду иными бѣсѣдованьми, яко обычай бываетъ при столѣхъ, начал вещати нам:⁸³¹

«Согласяся всѣ кролевѣ западные вкупѣ съ самымъ папою римскою и з самымъ цесарем християнскимъ, выправивши множество воиновъ крестоносныхъ, – овыхъ земли пустошеные християнские от нахождения срацынскаго помощи ради, овыхъ въ земли варварские посѣдания ради и научения для и познания вѣры, яже во Христа (яко и нынѣ содѣловаемо кролемъ ишпанскимъ и потукгалскимъ во Индии). Тогда оное предреченное войско раздѣлиша по три гетмана и пустишася моремъ – едино къ полудню, а два къ полунощи. И яже къ полудню пловущие приплыша к Родису,⁸³² спустошенному от предреченныхъ срацынъ несогласия ради безумныхъ греков. Тогда, обрѣтше его въконецъ спустошенъ, обновиша его со прочими грады и мѣсты другими; и укрѣпивъ ихъ и осадя, обладаше тамо со остатными живущими обладати. А яже къ полунощи пловущие, приплыша единъ, идѣже бѣ прусы и тамо живущими обладали. А третьи в тую землю, и обрѣтоша тутъ язы́цы зѣло жестоки и непокорныхъ варваровъ и заложиша град и мѣсто первое Ригу, потомъ Ревль. И бишася много со живущими ту оными предреченными варвары и едва возмогоша ими обладати и наклонити ихъ немалыми лѣты ко познанию християнские вѣры. Егда же усвоиша тую землю ко Христову наречению, тогда обѣщашася возложение Господеви и похвалу имяни пречистые его Богоматере. Внегдаже пребывахомъ въ каталицкой⁸³³ вѣрѣ и жителствовахом мѣрне⁸³⁴ и цѣломудреннѣ, тогда Господь нашъ здѣ живущихъ вездѣ покрывалъ ото враговъ нашихъ и помогалъ намъ во всем яко от руских княжатъ, находящихъ на землю сию, такъ и от литовскихъ. Другие оставя, едину же исповѣм, иже зѣло крепку битву имѣхомъ⁸³⁵ со великимъ княжатемъ литовским Витовтом, иже у нас во един день шесть маистровъ было поставлено, и един по единому побиты. И такъ крѣпце срожахомся, яже нощь темная розвела битву⁸³⁶ ту. Такоже и недавными лѣты (яко лутчи, мню, вамъ ведомо есть сие) князь великий Иоанъ Московский, дѣд того настоящего, умыслилъ былъ тую землю взяти и крепце бронихомся, яко и со гетманом его Диниломъ сведохом колко битвъ и две одержахомъ. Но обаче, еликими-нибудь абычеи, ублагахом оных предреченыхъ силныхъ, Богу тогда, яко рѣхомъ, помогающу праотцемъ нашим, и при своих отчинах устояли. Ныне же, егда отступихом от веры церковные и дерзнухом, и опровергохом законы и уставы святые, и прияхом веру новоизообретенную, и за тѣм в невоздержание ко широкому и пространному пути вдахомся, вводящему в погибель, и явственно ныне обличающу Господу грехи наши и казнящу насъ за безакония наши, предалъ насъ в руки вамъ, врагомъ нашимъ. И яже сооружили были прародители наши намъ: грады высокие и мѣста твердыя, полаты и дворы пресветлы, – вы, о томъ не трудившусь, ни проторов многихъ налагающе, внидоша в нихъ. Садов же и виноградов нашихъ не насадивше, наслаждаетесь, и другихъ таковых устроеней нашихъ домовыхъ ко житию потребныхъ.

А что глаголю о васъ, яже аки бы мните, зане уже вы аки бы мечемъ побрасте? Другие же без меча в наши богатества и стяжание туне внидоша, нимало ни в чесомъже трудившесь, обещевающе намъ помощь и обронение. Се, добра ихъ помощь, иже стоимъ пред враги связаны! О, кол жалосны ми и зело скорбно, но воспоминаю, иже пред очима нашими все сие лютые Быша за грехи наши веденны и милое отечество разорено суще! И сего ради не мните, иже вы силою своею намъ таковые сотвориша, но вся сия Богу на нас попущающу за преступление наше, иже предал насъ в руки врагом нашим!»

И сие ему со текущими слезами к нам глаголющу, яко и нам всѣмъ слез исполнитися, на него зрящимъ и таковая от него слышащим. По семъ же, утерши слезы, радостнымъ лицемъ провеща: «Но обаче благодарю Бога и радуюся, иже связанъ быхъ и стражу за любимое отечество. Аще ми за него и умрети случится, воистину драга ми сия смерть будет и прелюбезна». Сие ему изрекшу, умолчал. Мы же все удивишася разуму мужа и словеству, и держахом в почести его за стражею. Потомъ послахомъ ево до царя нашего и со протчими властели лифлянскими к Москвѣ и молихом царя много чрез епистолию, да не кажетъ, сиирѣчь да не повелит погубити его. И аще бы послушал насъ, моглъ бы всю землю Лифлянскую по нем мѣти, понеже имяху его все лифлянты яко отца. Но егда же приведен былъ пред царя и вопрошаемъ жестоце, отвещал: «Иже, – рѣче, – неправдою и кровопиством отечество наше посядаешь, а не яко достоит царю християнскому». Он же, розгорѣвся гневом, повелѣл абие погубити его, понеже уже лютъ и бѣсчеловеченъ начал быти.

И тогда пот тѣмъ Фелиномъ стояхом, памята ми ся, три недѣли и вяще, заточа шанцы и биюще по граду из дѣлъ великих. И яже аз тогда ходихъ к Кеси, имѣх три битвы, и единого поразихъ новаго лелсъморщалка⁸³⁷ под Волморемъ-градом, на того мѣста избраннаго, и яко прешедши пот Кесь, ротмистры, посланные на насъ от Еранима Хоткевича,⁸³⁸ пораженни, и яко стояще под Кесю, посылахом к Ризе войну, и яко, слышечи Еронимъ о порожению своих, и ужаснувся, поиде скоро из земли Лифлянские, аже за Двину-рѣку великую от насъ, – сие премину и оставлю по ряду писати, сокращения ради истории, ко предреченному же о Фелинскомъ взятью возвращаюся.

Егда же уже розбихомъ стѣны мѣские, еще крѣпце сопротивляющеся намъ немцы. Тогда в ночи стреляюще огненными кулями, и едина куля упаде в самое яблоко церковное, яже вверху великие церкови их бе, и другие кули инде и инде, и абие загорѣлося мѣсто. Тогда начаша суще во граде и маистръ просити времяни а постоновлению, обещевающе градъ и мѣсто подати и прошаща волнаго проезду со всеми сущими во граде и скарбы своими. Мы же такъ не поволяше, а на томъ стало: желнерей всехъ выпустити волно и жителѣй грацких, елицы хотѣша, а его не выпущали со скарбы, милость ему обещевающе от царя, – яко и даде ему град на Москвѣ до живота его, и скарбы оные его, елицы были взяты, возвращенны ему потомъ. И сице взяша градъ и мѣсто, и огнь в мѣсте угасихом. А ктому тогда взяхомъ два або три грады, в нихже Быша намѣсники того маистра Фирштемъберкга.

Егда же внидохом в мѣсто и во градъ Филинъ, тогда узрѣхом от мѣста стояще еще три вышеграды, и такъ крѣпки и от предтвердых каменей сооружени, и рвы глубоки у них, иже вере неподобно, бо и рвы оные зело глубокие каменми глаткими тесаными выведены. И обретохом в немъ великихъ дѣл стенобитныхъ осмонадесят, и под тѣми великихъ и малыхъ всехъ полпятаста на граде и месте, и запасов и всѣхъ достатков множество. А в самом граде вышнем не токмо церков, или полаты, или самъ град, но и кухня и стани толстыми оловяными тщицами были крысти. И тую всю кровлю абие князь великий повелѣлъ сняти и в то мѣсто кровлю от древа сотворити.⁸³⁹ Что же по сем царь нашъ начинает? Егда же уже обронился Божиею помощию, храбрыми своими ото окрѣсных враговъ его, тогда воздаетъ имъ: тогда платитъ презлыми за предобрешие, прелютыми за превозлюбленнѣйшеѣ, лукавствы и хитролествы за прастые и верные ихъ службы. А якоже сие начинаетъ?⁸⁴⁰ Сице: первие отгоняетъ дву мужей оныхъ от себя предреченых, Силивестра, глаголю, пресвитера, и Алексѣя предреченного, Адашева,⁸⁴¹ туне и ни в чемже пред нимъ согрѣшихших, отворивши оба ухи свои презлымъ ласкателѣмъ (над нихже, уже яко многожды рѣхом, ни единъ прыщъ смертны во царствие поветренѣйши быти (…) может), яже ему уже клеветаша и сикованции во уши шептаху заочне на оныхъ святых мужей, паче же шурья его и другие с ними нечестивые губители всего тамошнего царства. А чего же ради сие творяху? Того ради воистину, да не будетъ обличенна злость ихъ и да невозбранно будетъ имъ всеми нами владѣти и, суд превращающе, посулы грабити и другие злости плодити, скверные пожитки свои умножающе. Что же клевещут и шепчютъ во ухо? Тогда цареви жена умре, они же рѣша, аки бы счеравали еѣ оные мужи. Подобно, чему сами искусны и во что вѣруютъ, сие на святыхъ мужей и добрыхъ возлагали. Царь же, буйства исполнився, абие имъ веры ялъ. Услышавше же сие, Силиверстъ и Алексѣй начаша молити, ово епистолиями посылающе, ово чрез митрополита руского, да будетъ очевистное глаголанные с ними. «Не отрицаемся, рече, аще повинни будемъ смерти, но да будет суд явственны пред тобой и предо всемъ сенатом твоим».

Презлые же к сему что умышляютъ! Епистолей не допущают до царя, епископу старому запрещаютъ и грозят, цареви же глаголют; «Аще, рече, припустишъ ихъ к себѣ на очи, очаруютъ тебя и детѣй твоихъ. А ктому, любяще ихъ все твое воинство и народ нежели тобя самого, побиют тебя и нас камением. Аще ли и сего не будет, обвяжут тя паки и покорят тя аки в неволю себе. Так худые люди и ничемуже годные чаровницы тебя, государя, такъ великого и славного и мудрого, благовѣнчанного царя, держали пред темъ аки во оковахъ, повелѣвающе тебѣ в мѣру ясти и пити и со царицею жити, не дающе тебе ни в чесомже своей воли а ни в малѣ, а не в великомъ, а ни людей своихъ миловати, а ни царством твоим владѣти. И аще бы не они были при тебе, такъ при государе мужественном и храбромъ и приселномъ и тебя не держали аки уздою, уже бы еси мало не всею вселѣнною обладал. А что творили они своими чаровствы: аки очи тебѣ закрывающе, не дали ни на что же зрѣти, хотяще сами царствовати и нами всеми владѣти. И аще на очи присътупишъ ихъ, паки тя, очаровавши, осляпятъ. Ныне же, егда отогналъ еси ихъ, воистинну образумился еси, сирѣчь во свой разумъ пришел и отворил еси себе очи, зряще уже свободно на все свое царство яко помазанецъ Божий, и никтоже ин, точию самъ един тое управляюще и имъ владѣюще».

И инымъ таковыми множайшими и бесчесленными лжесчивалцы, соглася со отцемъ своимъ, Дияволом – паче же рещи, воистину языкъ ему и уста самому глаголанию бываютъ на пагубу роду християнскому, – сице подходят ласкательными глаголы мужа, и сице опровергаютъ царя християнского душу, добрѣ живущего и в покоянию сущего, и сице растерзают пленицу оную, Богомъ соплетенную в любовь духовную – яко же сам Господь рече: «Идѣже собрани два или три во имя мое, ту азъ посредѣ ихъ»,⁸⁴² – ис посреди Бога отгоняют оные проклятые, и паки реку – сицевыми прелестными глаголы царя християнского губяще, добраго бывшего много лѣт, покоянием украшенного и ко Богу усвоенного, в воздержанию всякомъ и в чистотѣ пребывающа. О злые и всякие презлости и лукавства исполнения, своего отечества губители, – паче же рещи – всего святорускаго царства! Что вамъ принесетъ сие за полѣзное? Вмалѣ узрите над собою дѣломъ исполняемо и над чады своими, и услышитѣ от грядущихъ родов проклятие всегдашное!

Царь же, напився от окоянныхъ со сладостным ласканиемъ смешанного смертоносного яду и самъ лукавства, паче же глупости, наполнився, похваляет советъ и любитъ и усвояетъ ихъ в дружбу и присягами себѣ и ихъ обвязуетъ, вооружающесь на святых неповинныхъ, ктому и на всехъ добрыхъ и добро хотящихъ ему и душу за него полагающихъ, аки на врагов своихъ⁸⁴³ и собравъ, и учинивъ уже окрестъ себя яко пресилны и великий полкъ сотонински. И что же еще ктому первие начинаетъ и дѣлает? Собираетъ соборище – не токмо весь сенатъ свой мирский, но и духовныхъ всехъ, сирѣчь житрополита и градскихъ епископовъ призывает, и ктому присовокупляетъ прелукавыхъ некоторыхъ мнихов – Мисаила, глаголемаго Сукина, издавна преславного в злостях, и Васьяна Беснаго, поистинне реченного, неистоваго, и другихъ с ними таковыхъ тѣм подобныхъ, исполненыхъ лицемѣрия и всякого безстыдия дияволя и дерзости. И посаждаетъ их близу себя, благодарне послушающе ихъ, вещающихъ и клевещущихъ ложное на святых и глаголющихъ на праведных бѣзакония со премногою гордынею и уничижением. Что же на том соборище производят? Чтут, пописавши, вины оныхъ мужей заочне. Яко и митрополит тогда пред всеми реклъ: «Подобаетъ, – рече, – приведеным имъ быти здѣ пред насъ, да очевисте на них клеветы будут, и намъ убо слышети воистинну достоит, что они на то отвещают». И всемъ ему добрымъ согласующе, такоже рекшим, губителнѣйшие еже ласкатели вкупѣ со царемъ возопиша: «Не подобаетъ, рече, о епископѣ! Понеже ведомые сие злодѣи и чаровницы велицы, ачаруют царя и насъ погубятъ, аще придут!» И тако осудиша ихъ зоочне. О смѣху достойное, паче же беды исполненое усуждение прелщенного от ласкателей царя!

Заточень бывает от него Селивестръ-пресвитеръ, исповедникъ его, аже на острове, яже на Студеномъ море, въ монастырь Соловецкий, край корелска языка, в лопи дикой лежаш. А Олексѣй отгоняется от очей его без суда в нововзятый град от насъ Фелинъ, и тамо антипатъ бываетъ на мало время. Егда же услышели презлые, иже и тамо Богъ помогает ему – понеже немало градовъ вифлянскихъ, еще не взятыхъ, хотяще податись ему, его ради доброты, ибо и в беде будуще положенъ, служаше царю своему верне, – они же паки клеветы клеветам, шаптание к шептанию, лжесщивание ко лжесщиванием цареви прелагаютъ на мужа оного и праведного, и доброго. И абие повелѣлъ оттуду свести в Дерптъ⁸⁴⁴ и держанъ быти под стражею. И по дву месяцѣхъ потомъ в недуг огненый впаде, исповедався и взявъ святые Христа Бога нашего тайны, к нему отъиде. Егда же о смерти его услышавше, клеветницы возопиша цареви: «Се твой изменикъ самъ себе здалъ ядь смертоносный и умре».⁸⁴⁵

А той Селиверстръ-пресвитеръ, еже преже даже не изгнанъ былъ, видѣв его, иже уже не по Бозе всякие вещи начинаетъ, претивъ ему и наказуя много, да во страсѣ Божии пребывает и (…) в воздержанию жительствуетъ, и иными множайшими словесы божествеными поучая и наказуя много. Он же отнютъ того не внимаше и ко ласкателем умъ свой и уши приклонил. Расмотрив же вся сия, пресвитеръ, иже уже лице свое от него отвратил, отшелъ былъ в монастырь, сто милъ от Москвы лежащъ, и тамо во мнишестве будуще, нарочитое и чистое свое жителство препровожал. Клеветницы же, слышавше, иже и тамо в чести имѣют оныя мниси его, сего ради завистию разсѣдаеми, ово завидяще мужу славы, ово боящися, да не услышит царь о семъ и паки да не возвратит его к собе и да не обличатся ихъ неправды и превращение судов, и многовзимателныя, любимыя издавна обыкновения ихъ, посулы и новоначатые пиянства и нечистоты паки не присекутца от оного святого, – и оттуды похватиша его и завезоша на Соловки, и аже преже рехомъ, идѣже бы и слухъ ево не обрелся, похваляющися, аки бы то соборне осудиша его, мужа нарочитого и готоваго отвещати на клеветы.

Гдѣ таковъ суд слышан под солнцемъ без очевистного вещания? Яко и Златоусты пишет во епистоли своей ко Инокентию,⁸⁴⁶ папе римскому, нарекающе на Феофила и на царицу и на все соборище его о неправедном изгнанию своемъ, емуже начало: «Первие, нежели отдани суть епистоли наши, мню, благочестие твое слышавше, яковъ здѣ мятеж творити дерзнула неправда». И паки и при конце в той же: «И аще противники обрели, иже такъ презрени сотворили, и еще замышляют ложные клеветы, понеже насъ безвинне изгнали, не давше намъ о ни преписей, а ни книжецъ, о ни объявивша клеветниковъ имѣти и оброняти, и мы сутъ будемъ и покажемъ оных самых, а не нас, быти винными, и что на нас воскладают, понеже неповинны есмя. И сопротив же они сотворили? Сопротивъ всех правилом, сопротивъ всемъ церковнымъ каноном. И что глаголю канономъ церковнымъ? А не в поганских судѣхъ, а ни в варварскихъ престолѣхъ таковые когда случилися, а ни скифы, а ни сармацыи, когда судили суть повелѣти единѣй странѣ заочне (…) оклеветанныхъ», и прочие, тѣмъ подобные, яко в томъ ево посланию лучше, читающе, разсмотрится. Сей соборный царя нашего християнского таковъ суд! Се, декрет⁸⁴⁷ знамените произведенъ от вселукаваго сонмища ласкателѣй, грядущим родом на срамоту вечныя памяти и уничежения рускому языку, понеже у нихъ в земли уродилися таковые лукавые, презлые, ехеднины отроды! Уже у матери свое чрево прогрызли, сирѣчь земли святоруские, яже породила ихъ и воспитала, воистину на свою беду и спостошенье!

Что же по сихъ за плод от преславныхъ ласкателей, паче же презлых губителѣй, возрастает? И во что вещи оброщаются? И что царь от нихъ преобретает и получаетъ? Абие с ними Дияволъ умышляет первы вход ко злости, сопротив уского и мѣрного путя Христова, по преславномъ и широкомъ пути свободное хождение.⁸⁴⁸ А яко же сие начинаютъ и како царева жития прежнею мѣрность⁸⁴⁹ разоряют, еже нарицали неволею обьвязана? Начинаютъ пиры частые со многими пьянствы, от нихже всякие нечистоты родятся. И что еще к тому прилагают? Чашии великия, воистину Дьяволу обещанные! И чаши таковые: наложивши в нихъ зѣло пьяного питья, и совѣтуютъ первую цареви выпити, потомъ всемъ сущимъ пирующи с нимъ. И аще ли тѣми да обоумертвия, паче же до неистовства, не упиются, они другие и третие прилагаютъ и не хотящихъ ихъ пити и таковая беззакония творити заклинают со великими прещенми, цареви же вопиют: «Се, рече, онсица и онъсица, имя рекше, не хощетъ на твоемъ пиру веселъ быти, подобно тебя и насъ осуждаетъ и насмѣвает, аки пьяницъ, являющъ праведны лицемѣриемъ. И подобно твои сут недоброхоты, иже с тобою не согласуютъ и тебя не слушают, и еще Селивестров или и Алексѣевъ духъ, сиирѣчъ обычей, не вышелъ из нихъ!» И иными словесы бѣсовскими множайшеми нежели тѣх, многихъ трезвыхъ мужей и мѣрныхъ в житѣлстве добромъ и во нравех, наругаютъ и посрамощаютъ, льюще на нихъ чашии оные проклятые, имиже не хотяще упиватися, убо отнюдъ не могуще и ктому имъ смерти и различными муками претяще, яко и мало последи многихъ того ради погубиша. О воистину новое идолослужение и обещание, и приношение не балвану Аполонову и прочим, но сомому Сатоне и бѣсомъ его: не жертвы воловъ и козловъ приносяще, влекомые носилием на заколение, но самые души свои и телѣса самовластию волею, сребролюбия ради и славы мира сего ослепше, сия творяще! И сице первие царское чесное и воздержанное жителство разоряютъ, презлые и окоянные!

Се, царю, получилъ еси от шепчющихъ ти во уши любимыхъ твоих ласкателей: вмѣсто святаго поста твоего и воздержания прежнего – пиянство губителное со обещанными Дияволими чашами, и вмѣсто целомудренного и святаго жителства твоего – нечистоты, всяких сквернъ исполненыя, вмѣсто же крѣпости и суда твоего царского – на лютость и бѣсчеловѣчие подвигоша, вмѣсто же молитвъ тихих и кроткихъ, имиже ко Богу твоему бесѣдовалъ еси – лѣности и долгому спанию научиша тя и во сне зиянию, главоболию с похмѣлия и другимъ злостямъ неизмѣримым и несповедимым. А еже восхваляше тя и возношаше, и глаголаше тя царя велика, непобедима и храбра, и воистину таковъ былъ еси, егда во страсѣ Божии жителствовалъ. Егда же надутъ от нихъ и прелщенъ, что получилъ еси? Вмѣсто мужества твоего и храбрасти – бѣгунъ пред врагомъ и храняка: царь велики християнски пред бусурманскимъ волкомъ, яже прежъ пред нами мѣста не нашел и на диком полѣ бегая! А за совѣтомъ любимыхъ твоихъ ласкателей и за молитъвами чюдовского Левки⁸⁵⁰ и протчих всехъ лукавыхъ мниховъ, что добраго и полѣзного, и похвалного, и Богу угодного приобрел еси? Разве спустошение земли твоея, ово от тебя самого с кромѣшники твоими, ово от предреченнаго пса бусурманского и ктому злую славу от окрѣсныхъ суседовъ и проклятие, и нарѣкание слезъное ото всего народу. И что еще прегоршего и срамотнѣйшего, и ко слушанию притехчайшего – самое отечество твое, превеликое мѣсто и многонародное, град Москву, во вселѣны славны, созжен и потреблен со бесчислѣными народы християнъскими внезапу. О беда претѣхчайшая и ко слышанию жалостна! Али не часъ было образумитися и покаетися ко Богу, яко Манасия,⁸⁵¹ и отклонити волю естественного самовластия по естеству ко своему сотворителю, искупившему насъ надражайшего кровию своею, нежели то самовластие со произволениемъ самоволнымъ покоряти чрез естеством супостату человѣческому и внимати верным слугамъ его, глаголю, презлымъ ласкателемъ его?

Еще ли ся не расмотришъ, о царю, к чему тя привели человѣкоугодницы и чемъ тя сотворили любимыя маньяки твои, и яковъ опровергли и опроказили прежде святую и многоденую, покаяниемъ украшенъную совесть души твоей? И аще намъ не веришъ, нарицающе насъ туне измѣнниками прелукавыми, да прочтетъ величество твое во слове, златовещателными устнами изреченному, о Ироде, емуже начало: «Днесь намъ Иоанново преподобие, Иродова лютость егда возвещалася, смутилися внутреные, сердца вострепетали, зракъ помрачился, разумъ притупился». Или что твердо в чювствах человеческих, егда погубляетъ добродѣтелѣй величество злостѣй множество? И паки мало пониже: «Достойнѣ убо смущалися внутреные, сердца трепетали, понеже Ирод осквернил церковь, иерейство отнял (яко ты: аще не Иоанъна Крѣстителя, но Филиппа архиепископа со другими святыми смутил), чинъ скверно содѣлолъ, царство сокрушилъ. Что было благочестия, что правилъ, что жития, что обычаевъ, что веры, что наказания – погубилъ и смѣсилъ. Ирод, – рече, – мучитель, гражан, воиновъ разбойник (…), друговъ спустошитель». Твоего же величества произобилие злости, иже не токмо друговъ, но и всея святоруские земли с кромѣшники твоими спустошения, домовых грабитель и убийца сыновъ! От сего Боже сохрани тебя и не попусти тому быти, Господи, царю векомъ! Бо уже и то аки на острию сабли виситъ, понеже аще не сыновъ, но соплемянныхъ и ближнихъ в роде братию уже погубилъ еси, наполняюще мѣру кровопицевъ – отца своего и матери твое и дѣда.⁸⁵² Яко отецъ твой и мати, – иже всемъ ведомо, колико погубили. Такоже и дѣд твой со гречкою, бабою твоею, сына предобраго Иоанна от первые жены своея, от тверские княжны, святые Марии рожденна, наимужественнешего и преславного в богатырскихъ исправлениях, и от него рожденнаго боговенчанного внука своего, царя Димитрия⁸⁵³ с материю его святою Еленою, ового смертоноснымъ ядом, а того многолѣтнымъ заключениемъ темничнымъ, послѣди же удавлением погубиша, отрекшись и забывши любови и сродства. И не удовлевся тѣм! Ктому брата единаутробного, Андрѣя Углецкого, мужа зело разумного и мудраго, тяжкими веригами в темнице за малыя дни удавил, и двухъ сыновъ ево (…), от сосецъ матернихъ оторъвашихъ – о умиленно ко услышанию и тяжко ко изречению, человѣческа злость в толикую презлость превозрастаемо, паче жъ от християнскихъ началниковъ! – многолѣтнымъ заключениемъ темничным нещадно поморилъ! Князя Симиона же, глаголемаго Ряполовского, мужа зело пресилного и разумного, влекомого от роду великого Владимера, главным посечениемъ убилъ. И другихъ братию свою, ближних ему в роде, овыхъ розгнал до чюждых земель, яко Верейскаго Михаила и Василия Ярославича, а других, во отроческом веку еще сущих, тамо же темничным заключением, на скверно и проклято заветной грамоте – о увы, о беда ко слышанию тяжка! – заклинающе сына своего Василия, повелѣлъ неповинных погубити неотрочне.

Такоже сотворили и инымъ многимъ, ихъже долготы ради писания здѣ остовляется. Ко предреченному Златоустову возвращаяся, о Ироде пишущу: «Окрестныхъ, рече, мужеубийца, напояюще землю кровию, в жажде крове содержался,» – сия Златоусты о Ироде во слове своемъ рече, и прочие.

О царю, прежде зѣло любимы от насъ! Не хотѣл бы малыя сея части презлости твоей изрещи, но преодолѣнъ быхъ и принужденъ любовию Христа моего, и ревностию любви распаляхся по мученицехъ, от тебя избиеныхъ неповинне братияхъ нашихъ! Яко и от тебя самого не токмо слышехъ, но и видѣхъ и дѣломъ исполняемо. И о семъ еще аки хвалящеся глаголалъ еси: «Азъ, рече, избиеныхъ ото отца и дѣда моего одѣваю гробы ихъ драгоценными оксамиты и украшаю раки неповинне избиеныхъ праведныхъ». Се, Господне слово збылося на тебя, к жидам реченное: «А сего ради, – рече, – согласуете и соблаговоляете, наполняюще мѣру дѣлы презлыми, убивство презлости отцовъ вашихъ, и показуете сами себѣ, сирѣчь свидѣтелствуете сами о себе, иже есте сынове убицовъ, исповедающеся».⁸⁵⁴ А от тебя и от твоих кромѣшниковъ, твоижъ повелѣнием бесчислѣных убиеныхъ мучениковъ кто будетъ украшати гробы и позлощати раки ихъ? О воистину смѣху достойно, со многимъ плачемъ смешеным, и непотребное сие отнюдъ, аще бы было то от сыновъ твоихъ дѣйствуемо, которые бы хотѣли, от чего, Боже, сохрани, мѣру твою сохраняти! Но яко а ни Богъ, а ни тѣ избиеные от человѣкоубийцовъ древнихъ того не жеугали, иже бы неповине избиени были, такъ и от сыновъ, произволением злым согласующих отцемъ своим, не желают сего по смерти, не токмо гробомъ и ракомъ украшаемым и позлащаемым быти, но и самим величаемымъ и похваляемымъ. Но праведные от праведныхъ, мученики от кроткихъ и по закону Божию жителствующихъ похваляеми и почитаеми быти достоят.

А сему уже и конецъ положимъ, понеже и сие краткое сего ради произволихом написати, да не отнюд в забвение предут. Ибо того ради славные и нарочитые исправление великихъ мужей от мудрыхъ человѣковъ историями описавшеся, да ревнуютъ им грядущие роды, а презлых и лукавых пагубные и скверные дѣла того ради написаны, иже бы стреглись и соблюдались от них человѣцы, яко от смертоносныхъ ядовъ или поветрия, не токмо телѣсного, но и душевнаго. Такоже и мы вкратце написахом малую часть, яко прежде многожды рекохом, все оставляюще Божию суду нелицеприятному, хотящему воздати и «сокрушати главы враговъ своихъ, аже и до влас приходящих во прегрѣшенияхъ своих»,⁸⁵⁵ сирѣчь отомстить и намалѣйшую обиду убогихъ своихъ от пресилныхъ. И паки той же: «Озлобления ради нищих и воздыхания убогихъ ныне воскресну, – глаголетъ Господь, – положуся во спасение и не обинуюся о немъ».⁸⁵⁶ Яко индѣ тем же пророком реклъ: «Помыслилъ еси, – рече, – беззакония, аки был бы тебе подобен. Обличю тя и поставлю пред лицемъ твоим грехи твоя»,⁸⁵⁷ – аки бы реклъ: «Аще не покаетеся о неправдах своихъ и о обидах убогих Закхѣевым покаянием».

А ктому да наилѣпше памяти тамо живущим оставляю, понеже азъ еще во среду беды тое призелные отъидохъ отечества моего. А уже и тогда виденнаго и слышенного о токовыхъ злостях и гонениях не могль бы на целу книгу написати, яко вмалѣ и вкратце воспомянух о семъ в предисловию, от нас написанномъ на книгу словес Златоустовых, глаголемую «Новы Маргаритъ»,⁸⁵⁸ емуже начала: «В лѣто осмыя тысечи веку звериного, яко глаголет во святой Апоколепси» и прочие. Но достоит ми убиеныхъ оныхъ бес правды благородныхъ и свѣтлых мужей – свѣтлых, глаголю, не токмо в родѣх, но и во обычаехъ, – воспомянути, колико памят ми снесеть, паче же благодать Святаго Духа подастъ, уже во старости немощным тѣломъ сущу, бывшу ми паче же бѣдами и напастми от ту живущихъ человѣковъ и всякими ненавистьми обьяту.⁸⁵⁹ Аще что и забудется, да оставитца ми, молю, от острозрителныхъ в разумѣ и в памяти должайше и неутруждено сущихъ. Се уже, по возможности моей, начну исчитати имена благородныхъ мужей и юношъ, паче же достоитъ со дерзновениемъ нарицати ихъ страдалцовъ а новых мучениковъ, неповиныхъ сущихъ избиеныхъ.

Скоро по Алексѣеве смерти и по Селивестрове изгнанию воскурилося гонение великое и пожаръ лютости в землѣ руской возгорѣлся. И гонение воистину таковое неслыханное не токмо в русской землѣ никогдаже бывало, а не у древнихъ поганскихъ царей: бо и при нечестивыхъ мучетелѣх християня, исповѣдующие веровати Христу и богом поганскимъ ругающися, имаеми и мучими были, а неисповѣдающихъ и крыемыхъ внутрь себя вѣру, аще и ту стоящихъ, аще и знаемыхъ, аще и братию и сродниковъ не имано, а ни мучено. А нашъ новоявленный зверь первие началъ сродников Алексѣевых и Силивестровых писати имена, и не токмо сродныхъ, но о комъ послышел от тѣхъ же клеветниковъ своих и друзей, и сосѣдовъ знаемыхъ, аще и мало знаемыхъ, многих же отнюдъ и не знаемыхъ, ихъ богатествъ ради и стяжания оклеветаемо от тѣхъ. Многих имати повелѣлъ и мучити различными муками, а другихъ множайшихъ ото именей ихъ и от домовъ изгоняти в далные грады. А про что же тѣхъ мучилъ неповиных? Про то, понеже земля возопияла о тѣхъ праведных в неповином изгнанию, нарѣкающе и кленуще тѣх предреченныхъ ласкателей, соблазнившихъ царя. Он же вкупе с ними, ово аки оправдаяся предо всемя, ово яко стрегущесь чаровста, не вѣмъ якого, мучити повелѣл оныхъ – ни единого, ни дву, но народ цѣлъ, ихъже имянъ тѣхъ неповинныхъ, яже в тѣх мукахъ помроша, множества ради исписати невозможно.

Тогда-то убиенна Мария преподобная, нарицаемая Могдалыня, с пятми сынами своими, понеже была родом ляховица, потом исправилася в правовѣрие и была великая и превосходная постница, многажды в годъ единова в седмицу вкушающа, и такъ во святом вдовстве провозсиящия, яко на преподобномъ тѣле ея носити ей вериги тяжкие желѣзные, тѣло поробащающе, да духу покорит его. И прочих святыхъ дѣл ея и добродѣтей исписати тамо живущимъ оставляютъ. Оклеветанна же пред царем, аки бо то была черовница и Алексѣева согласница, того ради ее погубити повелѣл и со чады ея, и многихъ другихъ с нею. Понеже той былъ Алексѣй⁸⁶⁰ не токмо самъ добродѣтелѣн, но другъ и причастникъ, яко Давыдъ рече, всемъ боящимся Господа и сообщникъ всемъ хранящим заповеди его.⁸⁶¹ И колко десят имѣл прокаженных в дому своемъ, тайне питающа и обмывающа ихъ, многожды самъ руками своими гной их отирающа.

То тогда же убиенъ в томъ гонению един мужъ Иоанъ, нареченны Шишкинъ,⁸⁶² со женою и з дѣтками. Сродникъ былъ Алексѣевъ и муж воистину праведны и зело разумны, в роде благороденъ и богатъ. Потом, послѣ тѣх двухъ або трехъ, убиени благородные мужие: Данило, братъ единоутробны Алексѣев и с сыном Тархомъ,⁸⁶³ яже был еще во младенческомъ вѣку, лѣт аки двунадесять, и тесть Даниловъ оного, Петръ Туровъ, и Федоръ, и Алексѣй, и Андрѣй Сатины, ихже была сестра за Алексѣемъ предреченымъ, и другихъ с ними. А Петру оному аки за мѣсяцъ пред смертию видѣние божественное дивное явилось, проповедающее смерть мученическую, – яже мнѣ самъ исповедал, которые ту, краткости ради писания, оставляютъ.

Паки убитъ от него тогда князь Дмитрей Овчининъ,⁸⁶⁴ егоже отецъ здѣ много лѣт страдал за него, умре ту. Сие выслужилъ на сына, бо еще во юношескомъ веку, аки лѣт двадесяти или мало боле, закланъ от самаго его руки!

Тогда же убиенъ от него князь Михайла, глаголемы Репнинъ,⁸⁶⁵ уже в сигклитском сану сущъ. А за что же убиенъ и за якую вину? Началъ пити с нѣкоторыми любимыми ласкатели своими оными предреченными великими, обещаными Дьяволу чашами, идѣже и онъ по прилучаю призванъ былъ: хотяще бо ево тѣмъ аки в дружбу себѣ присвоити. И упившися, началъ искоморохами в машкарахъ⁸⁶⁶ плесати, и сущие пирующие с нимъ. Видѣв же сие бесчиние, он муж нарочиты и благородны началъ плакати и глаголати ему, иже нѣ достоитъ ти, о царю християнский, таковыхъ творити. Онъ же начал нудити его, глаголюще: «Веселись и играй с нами», и взявши машкару,⁸⁶⁷ класти началъ на лице его. Он же отверже ю и потопта, и рече: «Не буди ми се безумие и бесчиние сотворити, в советническомъ чину сущу мужу!» Царь же, ярости исполнився, отогналъ его ото очей своихъ, и по неколикихъ днях по томъ, в день недѣлный, на всенощном бъдѣнию стоящу ему въ церкви, в часъ чтения евангелского, повелѣлъ воиномъ бѣсчеловѣчнымъ и лютымъ заклати его, близу самого алтаря стояще, аки агнца Божия неповинного.

И тое же нощи убити повелѣл сниглита своего князя Юрья, глаголемаго Кашина, такоже ко церкви грядуща на молитву утреньнюю. И закланъ на самом празе церковном, и наполниша помость церковны весь кровию его святою.

Потом убиенъ того Юрья братъ, князь Иоан. И сродникъ ихъ князь Дмитрей,⁸⁶⁸ глаголимы Шовыревъ, на колко посаженъ. И глаголють его день быти жива и аки не чювши муки тоя лютыя: на колѣ, яко на престолѣ седящъ, воспѣвал кононъ изо устъ Господу нашему Исусу Христу, и други канонъ благодарственный пречистой Богородицы, с ними же вкупе правило немалое, глаголемое акафистъ, еже в немъ замыкается все плотъское Божие смотрение. И по скончанию пѣния оного духъ свой предалъ Господеви.

И тогда же и другихъ княжат немало того же роду побито. А стрыя тѣх княжат Дмитрия, глаголемаго Курлетева,⁸⁶⁹ постричи во мнихи повелѣ, – неслыханное беззаконие! – силою повелѣ, всеродне, сирѣчь со женою и сущими малыми дѣтками, плачющихъ, вопиющихъ. А по коликихъ лѣтех подавлено ихъ всехъ. А сей был князь Дмитрей муж совершенъный и нарочиты в разумѣ синклитъ, избранны в роде.

Потомъ убьенъ от него Петръ Оболенский, глаголеми Сребреный,⁸⁷⁰ сниклицкимъ саномъ украшен и муж нарочитъ в воинстве и богатъ. Потом того же роду княжат побиенно Александра Ерославово и князя Владимера Курлетова,⁸⁷¹ сыновца оного Дмитрия. И были тѣ оба, паче же Александръ, мужие воистину ангелом подобные жителством и разумом, бо были так искусны в книжномъ разуме православных догмат, иже все Священыя Писания во устѣх имѣли. Ктому и в военых дѣлех светлы и нарочиты. По роду влекомы от великого Владимера, от пленицы великого князя Михаила Черниговского, яже убиенъ от бѣзбожного Батыя за то, иже боги его насмевал и Христа Бога пред мучителѣм такъ силнымъ и грознымъ со дерзновением проповедалъ. Но и тѣ сродницы его, кровию венчавшеяся, преложени суть, пострадавшия неповинне, к пострадавшему за Христа, и представлени мученики к мученику.

Тогда же убиенъ от него княжа сусдолское Александръ, глаголемый Горбаты, со единочадным своимъ сыном Петромъ, в первом цветѣ возвроста, аки в седминадесяти лѣтех. И того жъ дня убиенъ с нимъ шуринъ его Петръ Ховринъ, муж гредцкого роду, зело благородного и богатого, сынъ подскарбия земского, а потомъ и братъ его Михаилъ Петровичь.⁸⁷² О томъ-то Александрѣ Горбатомъ воспомянух, пишучи повесть о взятью Казанскомъ. Бо тѣ княжата суздолские влекомы от роду великого Владимера, и была на них власть старшая руская между всеми княжаты боле дву сот лет. И владѣлъ от нихъ единъ Андрѣй, княжа суздолское,⁸⁷³ Волгою-рекою аже до моря Каспиского.⁸⁷⁴ От негоже, памята ми ся, и великая княжата тверские изыдоша, яко лутче о семь знаменует в лѣтописной книге руской.⁸⁷⁵ Но и то былъ новоубиенны Александръ муж глубокаго разума и искусный зѣло в военыхъ вещахъ, и ктому послѣдователь тшаливо Священых Писани. Яко и при самой смертии ихъ радостны и надежны Быша, и неповине от него посечении, яко агнцы Бога живаго. И глаголют о них при томъ бывшия и на то зрящие, егда уже приведены к самому посещению, тогда, глаголютъ, сына его первие со потщанием приклонивша выю к мечю, отецъ же возбранивъ ему и рече: «О чадо превозлюбленый и единородны сыне мой! Да не зрят очи мои отсечения главы твоея!» И первие самъ княжа усечен. Младенецъ же оный храбрьш, взявъ мученическую честную главу отца своего, и поцеловав, и возрѣвъ на небо, рече: «Благодарю тя, о царю векомъ, Иисусе Христе, Боже нашъ, царствующий со Отцемъ и Святымъ Духом, иже сподобилъ еси насъ неповиным убиенным быти, яко и самъ от богоборныхъ жидовъ закланъ еси, неповинный агнче! А сего ради приими души наши в живодателные руце твои, Господи!» И, сие изрекши, приклонився под одскордъ ко усечению главы своя святые. Со таковымъ упованиемъ и со многою верою ко Христу своему отоидоша.

Тогда, в тѣ же лѣта або пред тѣмъ еще мало, убитъ за повелѣнием сего княжа Ряполовское Дмитрей,⁸⁷⁶ муж въ разумѣ много и зѣло храбръ, искусенъ же и свидѣтелствованъ от младости своей в богатырскихъ вещах, бо немало, яко всемъ тамо ведомо, выиграл битвъ над безбожными измаилтяны, аже на дикое поле за ними далеко ходяще. Се, выслужилъ! Главою заплатил! От жены и дѣтокъ оторвалъ и внезапу смерти предати повелѣл.

Паки побиени от него того же лѣта княжата ростовские Сѣмен, Андрѣй и Василѣй,⁸⁷⁷ и друзи с ними. Паки потом тѣх же княжат ростовских, иже и здѣсь страдал за него, Василей Темкин и сыном своимъ разсеканы от кромѣшниковъ его, катов⁸⁷⁸ изобраных, за повелѣниемъ его.

Паки убиенъ княжа Петръ, глаголемы Щенятевъ,⁸⁷⁹ внукъ княжати литовского Патрикѣя. Муж зѣло благородны былъ и богаты, и оставя все богатство и многое стяжание, мнишествовати былъ произволил и нестяжателное, христоподражателное жителство возлюбилъ. Но и тамо мучитель мучити его повелѣ, на желѣзной сковороде огнемъ разженной жещи и за нохти иглы бити. И в сицевых мукахъ скончался. Такоже и единоколѣныхъ братию его Петра, Иоана,⁸⁸⁰ княжат нарочитыхъ погубилъ.

Въ тѣ же лѣты побиты братия мои, княжата ярославские, влекомые от роду княжати смоленского, святаго Феодора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Имена ихъ были: князь Феодоръ Лвовъ муж зѣло храбры и святого жителства, и от младости своей аже до четыредесятного лѣта служилъ ему верне, многожды над поганскими языки свѣтлыя одолѣния поставлял, крововяще руку свою, паче же освящающе во крови бусурманской сущихъ враговъ креста Христова; другого князя Феодора,⁸⁸¹ внука славного князя Феодора Романовича, яже прадеду того царя, губителя нашего, в Ордѣ будучи, – даже еще в неволи были княжата руские у ординского царя и от его руки власти приимовали, – помогъ, и за его попечением на государство свое возведенъ быстъ. Се, такъ службы и доброхотствования прародителѣй нашихъ ко своим прародителѣм воспомянул и заплатил! Княжата нашии ярославские никогдаже от его прородителей не были отступни в бедах и в напастех, иже яко верные и доброхотные братия сущая, по роду влекомы от единого славного и блаженного Владимера Манамаха. За тѣм-то князем Феодором была сестра его, за двухъ рожденная, тщи князя Михаила Глинского, славного рыцаря, егоже погубила неповине мати его, сущаго стрыя своего, обличающе еѣ за безаконие. Такоже и другихъ тое же пленицы княжат немало погубилъ. Единого от нихъ своею рукою булавою насмерть убилъ на Невле-мѣсте, идучи къ Полотцу, реченного Иоанна Шаховского.⁸⁸² И потом Василия, и Александра, и Михаила княжат, глаголемых Прозоровских,⁸⁸³ и другихъ княжат того же роду, Ушатыхъ нареченныхъ, сродныхъ братий ихъ, сущих тѣх же княжат ярославских роду, погубилъ всеродне, понеже, имѣли отчины великие, мню, негли ис того их погубилъ.

Потомъ Иоанна, княжа Пронское,⁸⁸⁴ от роду великихъ князей резанскихъ мужа престарѣвшагося уже во днехъ и от младости ево служаща не токмо ему, еще и отцу его много лѣт и многожды гетманомъ великимъ бывша и сигклицкимъ саном почтенного. Послѣди же мнишество возлюбилъ и в монастырѣ остриже власы и отрекшеся всеа суеты мира сего, Христа своего ради. Он же такъ мужа престарѣвшаго во днехъ мнозехъ и во старости мастите от чреды спасенныя извлече и в реце утопити повелѣлъ. И другаго княжа Пронское Василий,⁸⁸⁵ глаголемого Рыбина, погубилъ.

Въ той же день и иных немало благородныхъ мужей, нарочитыхъ воинъ, аки двести избиены, а нецы глаголют и вящей.

Тогда же убилъ Владимера, стрыечного брата своего,⁸⁸⁶ с матерью того Ефросиньею, княжною Хаванскою, яже бѣша от роду князя великого литовского Олгерда, отца Ягола, короля полского, и воистину святую испосницу великую, во святом вдовствѣ и во мнишестве провосиявшую.

Тогда же растреляти с ручницъ повелѣлъ жену брата своего Евдокию, княжну Одоевскую, такоже воистину святую и зело кроткую, и Священыхъ Писаней искусную, и пѣния божественного всего навыкшую, и дву младенцов, сыновъ брата своего, от тое святые рожденых: единому было имя Василий, аки в десяти лѣтех, а други мнѣйши. Запамятах уже, яко было имя его, но лутчи в книгах животныхъ написан, приснопамянутых на небесех у самого Христа Бога нашего. Иныи мнозии слузи ихъ верныхъ избиены, ни токмо мужи и юноши благородные, но и жены и девицы свѣтлых родовъ и благородныхъ шляхецкихъ.

Потомъ убиены славный между княжаты рускими Михаилъ Воротынской и Микита, княжа Одоевской,⁸⁸⁷ сродны его, со младенчики и дѣтками своими, единъ аки седми лѣт, а други мнѣйший, и со женою его. Всеродне погубленно ихъ, глаголютъ. Его же была сестра, предреченная Евдокия святая, за братомъ царевым Владимеромъ. А что же сему за вина была княжати Воротынскому? Негли тая точию: егда по сожжению великого славного мѣста Московского многонародного от перекопского царя и по спустошению умиленомъ и жалостномъ ко слышанию руские земли от бѣзбожныхъ варъваровъ, аки год единъ спустя той же царь перекопский, хотяще уже до конца спустошити землю оную и самого того князя великого выгнати из царства его, и поиде яко левъ-кровоядецъ, рыкаетъ, розиня лютую пащену⁸⁸⁸ на пожрение християнъ со всеми силами своими бусурманскими. Услышав же сие, наше чюдо забѣжалъ пред нимъ сто и двадесят миль с Москвы аже в Новъгород Великий, а того Михаила Воротынского поставил с войском и, яко могучи, земли оныя спустошения и окоянныя⁸⁸⁹ бронити повелѣл. Онъ же, яко муж крѣпки и мужестъвеной, в полкоустроениях зѣло искусны, с тѣм такъ силнымъ зверемъ бусурманскимъ битву великую сведе. Не далъ ему распростертися, а не на мнѣ воевати убогихъ християнъ, но бияшеся крѣпце зѣло с нимъ, и глаголютъ, колко дней бран она пребывала. И поможе Богъ християномъ благоумного мужа полкоустроением, и падоша от воинства християнского бусурманские полки, и самого царя сынове два, глаголютъ, убиени, адин живъ изыманъ на той-то битве, царь же сам едва в Орду утече, а хоругвей великихъ бусурманъскихъ и шатровъ своихъ отбѣжал в нощи. На той же битве и гетмана его, славного кровопийцу християнского, Дивую-мурзу изымано жива. И всехъ тѣхъ, яко гетмана и сына царева, тако и хоруговъ царскую и шатры его послал до нашего хороняки и бѣгуна, храбраго же и прелютаго на своихъ единоплемянныхъ и единоязычныхъ, не противящихся ему.

Что же воздалъ за сию ему службу? Послушай, молю, прилѣжно пригорчайшия тоя и жалостные ко слышанию трагедии.⁸⁹⁰ Аки лѣто едино потом спустя, оного побѣдоносца и обранителя своего и всеа руские земли изымати и связанна привести и предъ собою поставити повелѣл. И обрѣтши единого раба его, окрадшего того господина своего, – а мню, наученъ от него, бо еще тѣ княжата были на своихъ уделѣхъ и велия отчины под собою имѣли, околико тысящъ с нихъ по чту воинства было слугъ ихъ, имже онъ, зазречи, того ради губилъ ихъ – и рече ему: «Се, на тя свидѣтелствуетъ слуга твой, иже мя еси хотѣлъ счеровати и добывал еси на меня бабъ шепчющихъ». Онъ же, яко княжа от младости своея святы, отвещал: «Не научихся, о царю, и не навыкохъ от прородителѣй своих чароватъ и в бесовство верити, но Бога единого хвалити и в Троице славимаго, и тебѣ, цареви, государю своему, служити верне. А сей клеветъникъ мой есть рабъ и утече от меня, окравши мя. Не подобаетъ ти сему верити и не свидѣтелства от такова принимати, яко от злодѣя и от предателя моего, лжеклевещущаго на мя». Онъ же абие повелѣ связана, положа на древо между двемя огни, жещи мужа в роде по сих же, в разумѣ и в дѣлехъ насвѣтлѣйшего. И притекша глаголютъ самого, яко началного када к катом, мучищамъ победоносца и подгребающе углие горяще жезломъ своимъ проклятым пот тѣло (…) его святое.

Такожде и предреченного Одоевского Никиту мучити различне повелѣл, ово срачицу его, пронзанувши в перси его,⁸⁹¹ тамо и овамо торгати; той же в таковыхъ абия мученияхъ скончался. Оного же преодолѣтеля славного; смучена и изжена огнемъ неповине, наполы мертва и едва дышуща, в темницу на Бѣлое озеро повѣсти повелѣлъ. И отвезенъ аки три мили, с того прелютаго пути на путь прохладны и радостны небесного возхождения – ко Христу своему отиде. О мужу налѣпший и накрѣпчайши и многого разума исполнены! Велия и преславная суть память твоя блаженная! Аще негли недостаточна во оной, глаголю, варварской землѣ, в томъ нашемъ неблагородномъ отечествѣ, но здѣ и вездѣ, мню, в чюждих странахъ паче, нежели тамо, преславнѣшая, не токмо во християнскихъ предѣлехъ, но у главныхъ бусурмановъ, сирѣчь у турковъ, понеже немало от турецкого войска на той-то предреченой битве тогда Быша. Наипаче же ат Магмета-паши⁸⁹² великого двора мнози Быша на помощъ послани перекопскому цареви, и за твоим благоразумиемъ все изчезоша, и не возвратился, глаголютъ, ни единъ в Констянтинополь. И что глаголю о отвоей славѣ, на земли сущей? Но и на небеси, у ангелского царя, преславна Быша память твоя, яко сущаго мученика и побѣдоносца, яко за оную пресвѣтлую побѣду надъ бусурманы, еяже произвел еси и поставил мужеством храбрости своея, побѣду, обраняющи християнски род. Но и паче же сподобился еси мзду премногую получити, еже пострадал еси неповиннѣ от оного кровопийцы, и сподобился еси со всѣми оными великими мученики венцовъ от Христа Бога нашего во царьствию его, яже за его овцы, супротив волку бусурманскому, много от младости своей храбровствовал, аже без малы до шездесятого лѣта.

Тѣ два сице блиско сродныя между себя от мучителя вкупѣ пострадали, бо и тѣ княжата Воротынские и Одоевские – от роду мученика князя Михаила Черниговского, закланного ото внѣшнего врага церковнаго – Батыя безбожного. Такоже и сей Михайло, побѣдоносецъ тезоимениты и оному сродникъ, созженъ ото внутренняго дракона церковного, губителя християнского, боящегося чаровъ. Бо отецъ его Василѣй со оною предреченною законопреступною женою, юною сущею, сам старъ будущи, искалъ черовников презлых отовсюду, да помогут ему ко плодотворению, не хотяще бо властеля быти брата его по нем. Бо имѣлъ брата Юрья зѣло мужественного и добронравного, яко и повѣлел, заповѣдающе женѣ своей и окояным советником своимъ, скоро по смерти своей убити его; яко убиенъ есть. О чаровницах же оных так печашесь, посылашеся по нихъ тамо и овамо, аже до Корѣлы, еже есть Филя (сидит на великихъ горахъ подле Студеного моря), и оттуду провожаху ихъ к нимъ летущихъ оныхъ и презлыхъ совѣтниковъ сатанинскихъ. И за помощию ихъ от прескверныхъ семян, по преизволению презлому, а не по естеству, от Бога вложенному, уродилися ему два сына. Един таковы прелюты и кровопийца, и погубитель отечества, иже не токмо в руской землѣ такова чюда и дива не слыхано, но воистину нигдѣже никогдаже, мню, зане и Нерона презлаго превзыде лютостию и различными нисповедимыми сквернами. Паче же не внѣшни непримирителны врагъ и гонитель церкви Божии бысть, но внутреный змий ядовиты, жруще и разтерзающе рабовъ Божиихъ. А други былъ без ума и бѣс памяти и безсловесенъ, такоже аки дивъ якой родился.

Ту ми зритѣ и прилѣжно созерцайте християнскии родове, яже держаютъ непреподобне приводити себѣ на помощь и к дѣткам своимъ, мужемъ презлыхъ чаровниковъ и бабъ, смывалей и шептуней, и иными различными чары чарующихъ, общующе со Дияволом и призывающе его на помощь, что за полѣзную и якову помощъ от того имѣете в предреченной неслыханой лютости, разсмотрите! Мнози бо, яко слышахом многожды, за мало сие себѣ важетъ,⁸⁹³ смѣющесь, глаголютъ: «Мал сей грѣхъ и удобне покаянием исправитца». Аз же глаголю: «Не малъ и воистину превеликъ зѣло». Понеже тѣм Божию заповедь великую во обетованию разоряетъ, бо Господь глаголет: «Да не убоишися никогоже, а не послужишись», сирѣчь: «Ни у когоже помощи не имаши разве меня, а ни небеси горе, а ни на земли низу, а и не под безнами».⁸⁹⁴ Паки аще: «Кто отвержется мене пред человѣки, отвергусь и азъ его пред Отцемъ моимъ небесным».⁸⁹⁵ И вы, забывше таковые страшные заповеди Господа нашего, течете ко Дияволу, просяще его чрез чаровники! А чары, яко всемъ есть ведомо, без отверъжения Божия и бѣс согласия со Дияволомъ не бываютъ. Воистину, яко мню, и сей неисцелимый грѣхъ есть тѣм, еже внимаютъ имъ и ко покаянию неудобенъ: неисцелный того ради, зане за малы его собѣ мните, неудобен же ко покаянию, понеже без отвержения Июдина, чары и относы, и смывание прежнеѣ ради купели и стирания солью мира ради святого помазания, шептания же скверные, явственыхъ ради обѣщаней ко Христу на святомъ крещение, и относы приношения ради на святомъ жертовнице у пречистаго агнца и бѣс согласия, сирѣчь без обѣщания Дияволу и бѣз отъвержения Христова, яко рѣхомъ, чаровницъ сихъ не могутъ дѣйствовати. Но всяко Дияволом тѣх ради всехъ от предреченыхѣ презлыхъ человѣковъ, согласниковъ дияволихъ, умышлено. Но Господь Богъ нашъ премногия ради благодати своея да избавитъ всехъ правоверныхъ от таковых! Аще же кто таковымъ не внимает, тому и боятись не подобаетъ, понеже яко дым от знамения честнаго креста исчезаютъ и от простых людей, верующихъ во Христа, не токмо ото искусныхъ християнъ, доброю совестью живущихъ, у которыхъ бываютъ на сердцахъ скрыжалей плотяныхъ написаны заповедей Христовыхъ евангелские слова. О сем бо и самъ Богъ-Слово свидѣтелствует в молитвѣ оной, еюже научалъ ученики своя молитися, при конце глаголюще: «Яко твое есть царство и сила»⁸⁹⁶ и протчие. Блаженны жъ Златустъ ясно толкует в бѣседе 19, еже от Матвѣя Евангелие, иже нѣсть царьство, а ни сила иная, а ни боятись кого достоит християном развѣ единого Бога. Аще и Дияволъ негде на нас возмогаетъ мученми, и сие Богу попущающу. А онъ безъ воли Божии, аще и злорадны и прелюты, и непримиретелны врагъ нашъ, не токмо на насъ, человѣковъ, не возмогаеть, ни на свиниях, ни на воловых стадахъ, а ни на другихъ скотѣх без Божии воли. И вси и свидѣтелствуетъся и во Евангели. А лепей прочитаючи, узрите во ином священом толкованию златого языка.

Сихъ, еликихъ памятью моглъ объяти, написахъ о княжецкихъ родѣхъ.

О побиении болярскихъ и дворянских родов.⁸⁹⁷

О великихъ же пановъ родѣхъ, а по их о боярских, аще елико Господь памяти подастъ, покушуся написати.

Убилъ мужа в роде свѣтла, Иоанна Петровича,⁸⁹⁸ уже в совершенномъ вѣку бывша, и жену его Марью, воистину святую, погубилъ, у неяже прежде еще во младости своей единочадного возлюбленного сына, от нѣдръ оторвавши, усекнулъ – Иоанна, княжа Дорогобужского, с роду великихъ князей тверскихъ. Его былъ отецъ от татаръ казанскихъ на битве убитъ, а тот отрочатко остался у сосцу единъ у матери. Она жь во святомъ вдовстве своем питала его до осмиинадесяти лѣтъ. О егоже убиению мало прежде воспомянухъ, в кройнице пишучи, иже вкупѣ убиени суть со нарочитым юношею, стрыечным братом своимъ, с князем Феодоромъ Овчининымъ. И такъ на того Иоанна розгнѣвался, иже не токмо слугъ ево, шляхетныхъ мужей, всеродне погубилъ и различными муками помучелъ, но и мѣста и села – бо зело много отчины имел – все пожег, самъ ѣздя с коромѣшники своими, елико где обрелись со женами и дѣтками их, ссущихъ от сосцовъ матерних, не пощадилъ, наконецъ, глаголютъ, а ни скота единого, живити повелѣл.

О Иоанне Шереметѣве.⁸⁹⁹

В началѣ же мучителства своего мудрого совѣтника своего Иоанна, глаголюше Шеремѣтева, о немже многожды в кройнеце воспомянух, мучилъ такою презлою ускою темницею, острымъ помостом приправлену, иже вѣре не подобно. И оковал тяжкими веригами и по вые, по рукомъ и по ногам, и ктому еще и по чреслам обручь толстый желѣзны, и к тому обручю десять пудов желѣза привесити повелѣлъ и в таковой бѣде аки день и нощъ мучилъ. Потом пришелъ глаголати с нимъ, ему же, наполы мертву сущу и едва дышущу, в таковых тяжкихъ оковахъ и на таковом остром помосте лежащу повержену. Началъ между иными вопросы о семъ пытати его: «Где, рече, многи скорбии⁹⁰⁰ твои? Скажи ми. Вѣм бо, яко богатъ еси зело, бо не обретохъ ихъ, ихъже надѣялся в сокровищницах твоихъ обрести». Отвѣщалъ Иоанъ: «Цѣлы, рече, сокровены лежат, идѣже уже не можешь достати ихъ». Онъ же рече: «Скажи ми о нихъ, аще ли не, муки к мукам приложутъ». Иоан же отвеща: «Твори, еже хощеши. Уже бо ми близъ пристанище». Царь же рече: «Повѣжд ми, прошу тя, о скарбѣх твоих». Иоанъ отвеща: «Аще бы исповѣдал ти о них, яко уже рѣх, но не можешь ихъ держати: прынесохъ бо ихъ убогихъ руками в небесное сокровище, ко Христу моему». И другие ответы зѣло премудрыя, яко единъ премудрѣйши филосовъ или учитель великий отвещевалъ ему тогда. Онъ же, умилився мало, повелѣлъ от тѣх тяжкихъ узовъ разрѣшити его и отвести в лехчайшую темницу. И обаче того дня повелѣлъ удавити брата его Никиту, уже в сигклитскомъ сану почтенна суща, мужа храбраго и на тѣлеси от варворскихъ рукъ немало ранъ имуща. Иоан же потом – сокрушено же тѣло насилиемъ – колико лѣт поживе при немъ, оставя все послѣдне стяжание свое, паче же во убогихъ и во страныхъ в духовную лихву и мздовоздоятелю Христу Богу вдав. Во единъ от монастырей изыде, во святы и мнишески образъ облечеся. И не вѣм, аще и там не повелѣлъ ли уморяти его.

Потом убиенъ от него братъ стрыечны жены его, Семенъ Яковлевичъ,⁹⁰¹ муж благородны и богаты; такоже и сынъ его еще во отроческом веку удавлен.

Паки убиени от него мужи: грецка рода именем Хозяинъ,⁹⁰² наречены Тютинъ, муж зело богаты и еже былъ у него подскарбиемъ земскимъ, и погубленъ всеродно, сирѣчь со женою и з дѣтками, и со другими южики, такоже и другие мужие нарочитые и богатыхъ, ихже именъ невмѣсно писати широкости ради, бо околико тысячъ их не токмо в мѣсте Московском великом, но и во другихъ великихъ мѣстехъ и во градѣх побито.

Потомъ розграбилъ синглита своего скарбы великие, от праотецъ его еще собраны. Емуже было имя Иоанъ, по наречению Хабаровъ,⁹⁰³ роду старожитного, яже нарицалися Добрынские. Онъ же муж мало родяще о тѣхъ своихъ сокровищахъ, утешашеся Богомъ, понеже былъ муж наполы в книжном разумѣ искусенъ. По трех же лѣтехъ убити его повелѣл со единочадным сыномъ его из отчизны, понеже великии вотчины имѣлъ во многихъ поветехъ.⁹⁰⁴

В тѣх же лѣтѣхъ убилъ свѣтлаго рода мужа Михаила Матвѣевича Лыкова⁹⁰⁵ и с нимъ ближняго сродника его, юношу зело прекрасного, в самомъ наусию, яже былъ послан на науку за моря, во Германию. И тамо наукъ добре аляманскому языку и писанию, бо там пребывал, учась, немало лѣтъ и обьездилъ всю землю немѣцкую. И возвратился былъ к нам во отечество, и по коликихъ лѣтехъ смерть вкусил от мучителя неповинне. А той-то Матвей Лыковъ, отецъ Михайловъ, блаженные памяти, созженъ. Пострадал за отечество тогда, когда возвратишася от Стародуба войско ляцъкое и литовское со гетманомъ своимъ, тогда немало градовъ северскихъ разориша. Матвѣй же то видѣлъ, иже не можетъ избавлен быти градъ его, первие выпустилъ жену и дѣтки свои во пленъ, потомъ, не хотяше самъ видѣти взятье града от супостатовъ, и потоль браняше стѣн грацкихъ вкупе съ народомъ, иже произволилъ созженъ быти с ними, нежели супостатом град здати. Жена же и дѣти его отведены Быша, яко плѣники, до короля Старого Сигизмунда.⁹⁰⁶ Крол же, воистину яко сущи святы християнский, повелѣлъ ихъ питати не яко плениковъ, но яко своихъ сущихъ, не токмо питати во своихъ царскихъ полатах, но и доктором своим повелѣлъ ихъ научити шляшетскихъ наукъ и языку римскому. Потом по коликихъ лѣтехъ послы московские великие Василѣй Морозовъ и Федоръ Воронинъ в Кракове упрасиша ихъ у кроля во отечество, глаголю воистину неблагодарное и недостойное ученых мужей, в землю лютых варваровъ, идѣже единъ от нихъ, Иоан именемъ, изыманъ живъ на битве и уморенъ от маистра лифлянского въ прелютой темнице – яко достоило мужу ученному, пострадал за отечество; а други той, предреченны Михаилъ, был остался и былъ воеводою в Ругодиве, там убиенъ, яко рѣхом, от оного мучителя варварского, царя. Такъ убо онъ, грубы и прелюты варваръ, не памятуючи отеческихъ и братскихъ служеб, воздает своимъ, свѣтлыми дѣлы украшеным, верным служащим ему мужем!

Потомъ погубилъ род Колычовых,⁹⁰⁷ такоже мужей светлых и нарочитых в роде, единоплемяныхъ сущихъ Шереметевыхъ, бо прародитель их, муж свѣтлый и знаменитый, от немѣцкие земли выехал. Емуже имя было Михалъ, глаголют его быти с роду княжатъ рѣшкихъ. А побилъ ихъ тое ради вины, иже разгнѣвался зѣло на стрыя ихъ, Филиппа архиепископа, обличающа его за презлые безокония, о немже вкратце послѣди повемъ. И бысть тогда знамения не худо от Бога явлено над единым от тѣхъ, емуже имя было Иоанъ Борисовичъ Колычевъ. Чюдо же воистину такова, яко слышах (…) от самовитца, при том зрящего.

Егда зѣло возъярился, паче же рѣщи, неистовился от неприятного врага человѣческого, бесовские сожителницы раждеженъ, яко прежде рекохъ, ѣздилъ, полилъ мѣста и веси, и дворы оного Иоанна Петровича со живущими в нихъ, тогда обрел храмину, глаголютъ, зело высоку, по их же обыкновенному слову нарицаютъ еѣ повалоша. В самых верхних коморахъ привязати повелѣл крѣпко оного предреченного мужа, и якъ пот тою-то храмину, тако и по-другие, близу тое стоящие, в нихже бяше полно человѣковъ нагнано и затворенно, неколко бочекъ пороховъ повелѣлъ поставити и сам сталъ издалече в полкоустроенияхъ, иже под супостатнымъ градом, ожидающе, егда взорветъ храмину. Егда же уже взорвало и розметало не токмо тую храмину, но и другие близъ стоящие, тогда онъ со всеми кромѣшними своими, яко воистину бѣсной с неистовящимися, со всемъ онымъ полкомъ дияволскимъ, все вѣлѣгласно возопивьше, яко на брани супостатов, и аки пресвѣтлое одолѣние получиша, всеми уздами конскою скоростию расторганыхъ телѣсъ християнскихъ зрѣти поскочиша. Бо бѣ множество в тѣхъ храминах, под нихже порохи подставлены Быша, повязаны и затворени быше. Тогда же потом, далече на полѣ, обретено того Иоанна, единою рукою привязана ко великому бревну, на земли цѣла сѣдяша, а ничемже нимало вредима, прославляюще Господа, творяще чюдеса, а тамо былъ ростягнены, связан рукама и ногама. Егда же сие исповѣдано кромѣшникомъ его, тогда единъ бесчеловѣчны и прелюты устремился и прибѣже прутко на конѣ первие к нему и видѣхъ его здрава и псалмы благодарные Господеви поюща, абие отсече ему саблею главу и принесе еѣ, аки даръ многоцены, подобному лютостию цареви своему. Онъ же абие повелѣл в кожаны мѣх зашити и послал еѣ ко стрыю его, архиепископу предреченному, заточенному в темницу, глаголюще: «Се, сродного твоего глава! Не помогли ему твои чары!»

Тѣх же Колычовых околко десять роду: в нихже бѣша нѣцы мужие храбрые и нарочитые, нѣкоторые же от нихъ и сниглитским саном почтенны, а нѣцы стратилаты Быша. А порублени суть всеродне.

Потом убиенъ от него муж зѣло храбры и разумны, и ктому священныхъ Писаней послѣдователь, Василей, глаголемы Разладинъ,⁹⁰⁸ роду славного Иоанна Родионовича, нареченного Квашни. А глаголютъ и матерь его Феодосию пострадавшу, от мучителя многими муками мучиму, вдовицу старую сущую, многолѣтную, неповинне терпящу. Толко три сыны у ней были, мужи зѣло храбры: единъ предреченны Василей, а други Иоаннъ, третий Никифоръ убиени на битвахъ еще во юношескомъ вѣку от германовъ (но всякъ тогда пороженыи суть германи). Мужие зѣло Быша храбрые и мужественные, и не токмо телѣсы благолѣпны, но воистину нравы благими и душами преукрашенны Быша.

Тогда же убиенъ от него Дмитрей, по нарѣчению Пушкин,⁹⁰⁹ такоже муж разумны и храбры, и уже в совершеныхъ лѣтехъ. Единоплемянне же бѣ Челяднымъ.

Потом убиен от него стратилатъ славный, Крикъ Тыртовъ⁹¹⁰ по наречению, муж не токмо храбры, мужествены и священыхъ Писаней послѣдователь, но воистинѣ и в разумѣ многъ, ктому кротокъ и тих был зѣло, всякими благими нравы преукрашен и обычайми добрыми прелюбезенъ. И ктому – что еще ноилѣпшаго и дивнѣйшего? – от порождения матери своей чистъ и непороченъ. В воинстве християнскомъ знаменитъ и славим, понеже многие раки на телеси имѣл, на многихъ битвах от различныхъ варваровъ. Младу же еще ему сущу, храбре юношествовал в Казанское взятье, и око единого пострадал презелного ради и крѣпкого мужества. Но и таковаго мучитель кровопивственнъ не пощадил!

Тогда же убо мало пред тѣм убиен от него муж благоверны Андрѣй,⁹¹¹ внукъ славного и силного рыцаря Дмитрия, глаголемого Шеина, с роду Морозовых, яже еще вышли от немцъ вкупѣ с Рюриком, прародитель руских княжат, седмь мужей храбрыхъ и благородных, той-то былъ Мисса Морозовъ, единъ от нихъ. А и Дмитрей онъ⁹¹² венецъ принял мученичиски от казанского царя Магмедеминя, подвизающеся за правовѣрие.

В тѣ же лѣта убиени от него мужие того же роду Морозовыхъ, сниглитскимъ саном почтены: Владимеръ⁹¹³ единому имя было, – много лѣт темницею от него мученъ, а потом и погубилъ его, – а другому имя было Левъ,⁹¹⁴ по наречению Салтыковъ, с четырмя або с пятма сынама, еще во юношескомъ веку цветущими. Нынѣ, послѣди, слышах о Петрѣ Морозовѣ,⁹¹⁵ аки живъ есть, такоже и Лвовы дѣти не все погублены, нецыи стали живы, глаголютъ.

Тогда же побиени Игнатей Заболоцки, Богданъ и Федоси,⁹¹⁶ и другия братия их, стратилаты нарочитые и юноши в роде благородны. Глаголютъ, иже и со единоплемянными их всероднѣ погублено.

И паки побиени Василѣй и другия братния⁹¹⁷ его со единоплемянными своими, Буторлины глаголемые, мужие свѣтли в родѣх своихъ. Сродницы же бяше оному предреченному Иоанну Петровичю.

Паки убиенъ от него Иоаннъ Воронцовъ,⁹¹⁸ оного Феодора сынъ. Яже во младости своей еще убилъ отца его Феодора со другими оными мужи, ихже въ кройнице пишуще воспомянух.

Потом убиенъ от него муж велика роду и храбры зѣло со женою и со единочаднымъ сыном своимъ, еще во отроческому веку, аки в пяти или в шести лѣтех, младенческом. А былъ той человѣкъ роду великих Сабуровыхъ,⁹¹⁹ а наречение ему было Замятня. Его-то отца сестра единоутробная была за отцом его, Саломанида, преподобная мученица, о нейже первие в книжице сей воспомянух.

Побиени же от него стратилати, або ротмистры, мнози мужие храбрые и искусные в военых вещах: Андрѣй, глаголемы Кашкаровъ, муж славны в знамянитых своихъ заслугахъ, и братъ его, Азарий⁹²⁰ именемъ, такоже муж разумны и во Священых Писаниях искусный, з дѣтками погубленъ и братиею ихъ, Василей и Григорей, глаголемы Тетерины.⁹²¹ И другихъ стрыевъ и братии их немало всеродне погубити повелѣл со женами и з дѣтками их.

Такожде и от резанские шляхты благородныхъ мужей, зацных в родѣхъ, мужественых же и храбрых и славными заслугами украшеных, Данила Чюлкова⁹²² и другихъ нѣкоторыхъ искусных поляницъ и воеводителѣй, вкратце же рещи пагубниковъ бусурманскихъ а обронителѣй краин христианских, и ротмистра, нарочитова в мужестве Феодора Булгакова со братиями ихъ и со другими многими единоплемянными их всеродне погубленно того жь лѣта и того единого дня в новопоставленомъ граде на самом Танаисе, посланными от него прелютыми кромѣшники. У нихже былъ воевъ дѣмонскихъ воевода, любовникъ его, Федор Басманов, яже последи зарѣзалъ рукою своею отца своего Алексѣя,⁹²³ преславного похлѣбника, а по их языку маняка, и губителя своего и святоруские земли. О Боже праведны, коль праведенъ еси, Господи, и праведны судьбы твои! Что братиям готовал, то воскоре и самъ вкусил.

Тогда же и того дня онъ убилъ предреченного славного в доброте и пресвѣтлаго княжа в родѣ Владимера Курлетева. И тогда же онъ вкупѣ заклал с нимъ Григорея Степанова,⁹²⁴ сына Сидорова, с роду великихъ сниглитовъ резанскихъ. А той-то былъ Степан, отецъ его, муж славны в добродѣтелехъ и в богатырскихъ вещахъ искусенъ. Служаще много лѣт, аже до осмидесяти лѣт, верне и трудолѣпнѣ зѣло империи святоруской. Потом же, аки седмица едина преиде, нападоша на той же новопоставлены град поганы измаилтеские со царевичи своими аки в десяти тысячахъ. Християнския же воини сопрошашася с нимъ крѣпце, бранящася града и убогихъ християн, при том граде живущихъ, от наглаго нахождения поганского. И в том обранению подвизающеся храбре, овы зело уранены, овы же, до смерти подвизающеся, посечени от погановъ. И абие по той битве, аки по трехъ днях – предивно и ужасно не токмо ко изречению, но и ко слышанию! – случилося тяжко и изумѣно нечто: абие внезапу нападаша от того прелютаго зверя и святоруские земли губителя, от того антихристова сына и стаиника предреченные кромѣшники его на оставших християнскихъ воиновъ, которые они непщевани были еще остати от заклания их и ото измаилтеска избиения. Прибѣгших их глаголют во град, вопиющих, яко беснующихся, по домох или станѣх рыщущих или обтекающихъ: «Гдѣ есть онсица князь Андрѣй Мещерски и князь Никита, братъ его, и Григорей Иоановъ, сынъ Сидорова⁹²⁵ (предреченному стрыечный)?» Слуги же их, показующе им телѣса мученические, ото измаилтян новоизбиеные, они же яко неистовые, уповающе еще их живых, вскочиша в домы их рѣзати с мучителскими орудии уготованымъ. Видѣвше же уже их мертвых, абие поскочиша со позтыдѣнием ко зверю сеунчевати сие.

Такоже случишася подобно и брату моему единоплемянному, княжати ярославскому, емуже имя было Андрѣй, по нарѣчению Аленкинъ,⁹²⁶ внукъ предреченного княжати преславного Феодора Романовича. Ибо случилося ему бранити единаго мѣста или града сѣверскихъ градовъ от нахождения наглаго супостатовъ, и застреленъ былъ ис праща огненнаго и умре на завтреѣ. А по третьемъ дни прискойчиша от мучителя кромѣшника заклати и его и обретоша уже его мертва, и поскочиша ко зверю сеунчевати. Зверь же кровоядны и ненасытимы по смерти святого подвижника отчизну того и все стяжание от жены и дѣтков отнялъ, иже преселивше их в дальную землю от их отечества и тамо, глаголютъ, всеродне тоскою погубилъ всех.

Сабуровых же других, глаголемых Долгихъ, а воистину великих в мужестве и храбрости, и другихъ, Сарыхозиныхъ,⁹²⁷ всеродне погубити повелѣл. Абие ведено их, глаголютъ, вкупѣ осемдесятъ душъ со женами и з дѣтми, яко и младенцы, у сосцовъ сущие, в немотующиим еще вѣку, на матерних руках играющеся, ко посечению носими.

В тѣх же лѣтехъ или мало пред тѣм погубил зацного землянина имянемъ Никиту, по наречению Казаринова, и с сыном единородным Феодором, во цвѣтущемъ возврастѣ сущего, служащаго много лѣт верне империи святоруской.⁹²⁸ А погубилъ его таковымъ образомъ: егда избранных катовъ послал изымати его, онъ же, видѣвъ ихъ, уѣхал былъ пред нимъ во един монастырь, на Оке-рѣке лежащъ, и тамо принял на ся великий ангелский образъ. Егда же посланные от мучителя кромѣшники начаша пытатыся о немъ, он же, послѣдующе Христу своему, уготовався, сирѣчь принявши святые тайны, изыде во сретение симъ и рече со дерзновения: «Аз есми, егоже ищите!» Они же яша и приведоша его связана пред него во кровопиствены градъ, глаголемою Слободу. Зверь же словесны, егда узрѣл его во ангелскомъ чину, абие возопил, яко сущей ругатель тайнамъ християнскимъ: «Онъ, рече, ангелъ: подобаетъ ему на небо возлетѣти!» И абие бочку пороху або две подъ единъ струбецъ повелѣлъ поставити и, привязавши тамо мужа, взорвати. Воистину злым произволениемъ согласяся со отцемъ своимъ, с сотоною, неволею правду провѣщалъ еси прелукавыми усты! Яко древле Коияфа, бесящеся на Христа, неволителне пророчествующе, такоже и ты здѣ, окоянны, реклъ еси о восхождению небесному вѣрующимъ во Христа, паче же мученикомъ, понеже Христосъ страстию своею, излияниемъ надражайшие крови своей небо вернымъ отворилъ ко возлетѣнию или восхождению небесному.

И что излишнѣ глаголю? Аще бы писалъ по родом и по имяномъ ихъ, ихже памятую добре, мужей оныхъ храбрыхъ и нарочитыхъ, благородныхъ в родѣхъ, и в книгу пишучи не вмѣстилъ бы. А что реку о тѣх, ихже памятью, немощи ради человѣческие, не бояхся и забвение уже погрузило? Но имяна ихъ в книгахъ животныхъ лутше есть приснопомянуты, а ни намнѣйшие их страдания не забвени пред Богомъ, мздовоздаятелемъ благимъ и сердцевитцемъ, тайныхъ всехъ испытателемъ.

По тѣх же всехъ, уже предреченыхъ, убиенъ от него же муж в роде славны, егоже был сниглит избранные ради, Михаилъ Морозовъ⁹²⁹ с сыномъ Иоанномъ, аки в осмидесяти лѣтех, с младенцом и со другим юнейшимъ, емуже имя забыхъ, и са женою его Евдокиею, яже была дщерь князя Дмитрея Бѣлского, ближняго сродника Ягайла короля. И воистину, глаголют еѣ во святом жителствѣ пребывающе, якоже последи и мученическихъ венцемъ с мужемъ своимъ и со возлюблеными своими вкупе украсилася, понеже вкупѣ пострадаша от мучителя.

О страдании священномученика Филиппа, митрополита московскаго.

Не небезбѣдно же ми, мню, умолчати о священомученикахъ, от него пострадавшихъ, но достоит, яко возможно вкратце притещи, оставляюще паче тамо живущимъ, сведомшим и ближайшимъ, паче же мудрѣйшимъ и разумнѣйшимъ, рекше моего недостатка грубство наполнити, елика достоитъ исправлению от нас написанныхъ о страдалцехъ, исправити и мученическия подвиги преукрасити и облаголѣпити, нежели от насъ в гонении крыющихся въ дальныхъ землях сущих⁹³⁰ В недостатцехъ или в погрешеных молимся просити.

По умертви митрополита московского Афонасия,⁹³¹ или по исшествию его волею от престола, возведенъ бысть Филиппъ, с Соловецкова острова игуменъ на архиепископский престолъ руские митрополыы. Муж, яко рѣхом, славна и велика рода и от младости своея волною мнишескою нищетою и священолѣпным жителствомъ украшенъ, в разуме жъ крѣпокъ и мужественнѣйшъ. Егда же уже епископъ поставленъ, тогда епископскими дѣлы начатъ украшатися, паче же апостолско и по Бозе ревновати. Видѣв оного царя не по Бозе ходяща, всяческими кровми христианскими невинными обливаемы, всякие неподобные и скверные дѣла исполняюще, началъ первие молити благовременне, яко апостолъ великий рече, и бѣзвременне налѣжати,⁹³² потомъ претити страшнымъ судомъ Христовымъ, заклинающе по данной ему от Бога епископской власти, и глаголати не стыдяся о свидѣнихъ Господнихъ такъ прегордому и прелютому, бесчеловѣчному царю. Онъ же многу с нимъ брань воздвиже и на потварии⁹³³ презлыя и сикованцы абие устремился. О неслыханныя вещи, ко изглаголанию тяжки! Посылаетъ по своей тамо Руской землѣ ласкателей своихъ скверных, тамо и овамо рещуще и обтичюще, аки волцы-разтерзатели от прелютѣйшаго зверя послани, ищуще и набывающе на святого епископа измѣтных вещей, лжесвидѣтелей же многими дарми и с великихъ властей обѣщанми гдѣ бы обрести могли, тамо и овамо обзирающе, со прилѣжанием изыскуютъ.

О бѣды привеликия от неслыханные и претяжчайшие дерзности бесовские! О замышления человѣческая, безстудиемъ дияволимъ поджигаеми! Кто слыхалъ гдѣ епископа от мирскихъ судима и испытуема? Яко пишетъ Григори Богослов во Слове о похвалѣ Афонасия Великого, нарекающе на соборъ безбожных агирян: «Иже, рече, посаждаху мирскихъ людей и привождаху прет тѣхъ на испытаныя епископов и презвитеровъ, имже а ни края уха не достоило таковых послушати» и прочее. Гдѣ законы священые? Гдѣ правилы седмостолпные? Гдѣ уложения и уставы апостолские? Все попранны и наруганны от пресквернейшаго кровоятца-зверя и от пребезумнѣшихъ человѣковъ-угодников его, пагубниковъ отечества.

Что же по сихъ начинаетъ? На святителя дерзающе, не посылаетъ до потриарха констянтинаполского, под егожь судом руские митрополиты, аще бы были оклеветани от кого в чемъ, нигдеже инде, точию пред нимъ достойны о собе отвѣт дати. А ни спрошаетъ от престола патриаршеского егзарха во испытание епископъское. И воистину, бесясь на святаго архиепископа, негли забывъ еси повесть свежую или не зѣло давную, устнама твоима часто произносимую, о святомъ Петрѣ сущую, рускомъ митрополитѣ, на приключшуюся ему лжеклевету отверскихъ епископа прегордаго? Тогда, услышавше, вси велицы княжата руские не дерзнули разсмотряти между епископов или судити священиковъ. Бо абие послали ко патриарху костянтинополскому о ексарха, да росмотрит или расъсудитъ о семъ, яко пространѣйшие пишетъ в лѣтописней книзе руской о семь. Або тебѣ не образъ сие былъ, о зверю кровопивствѣний, аще ли еси християнъ хотѣлъ быти?

Но собираетъ на святителя скверные свои соборища ереевъ Велзавелинихъ и проклятае сонмище согласниковъ Каияфиныхъ, и мируетъ с ними, яко Ирод со Пилатом. И приходят вкупѣ со зверемъ въ великую церковь, и садятся на мѣсте святѣ – мерзость запустѣния со главою окружения ихъ и со трудомъ устенъ ихъ! – и повѣлеваютъ от смрадящие и проклятые власти привести пред ся епископа преподобнаго, во освященыхъ одеждахъ оболчена. И поставляютъ лжеклеветателѣй, мужей скверных, предателѣй своего спасения – о коль тяжко и умиленно ко изречению! – и абие обдираютъ спасителские одежды с него и катомъ⁹³⁴ отдаютъ в руки святого мужа, от младости в добродѣтелѣхъ превозсиявшего. И нага влекут изъ церкви и посаждаютъ на вола опоко – окоянны и скверны! – и биютъ лютѣ, нещадно тѣло, многими лѣты удрученъное от поста, ведяще по позорищам града и мѣста. Он же, боритель храбрый, вся сия терпяще, яко не имуща тѣла, хвалами и песнми в таковыхъ мучениях Бога благодаряще, безчисленых же народовъ, плачющихъ горце и рыдающихъ, священномученическою десницею своею благословяще.

Согласующи же во всемъ злостию прелютый зверь прелютѣйшему древнему дракану,⁹³⁵ губителю рода человѣческого, еще не насытился крови священномученика, а ни удовился неслыханнымъ от вѣкомъ бѣсчестием онымъ над преподобнымъ епископом. Ктому повѣлеваетъ его по рукам и ногамъ и по чресломъ претяжчайшими веригами оковати и воврещи во ускую и мрачную темницу мужа смученного, престарѣвшегося, во трудѣхъ мнозѣхъ удрученного и немощнаго уже тѣла суща, и темницу оную повелѣл твердыми заклепы и замки заключити, и согласниковъ своихъ в злости к темнице стражей приставилъ. Потомъ, аки день или два спустя, совѣтниковъ своихъ неякихъ посылаетъ к темнице видети, аще ужъ умеръ. И глаголютъ их нѣцы вшедшихъ в темницу, аки бы обрели епископа от тѣхъ тяжкихъ оковъ избавлена, на псалмопѣнияхъ божественыхъ воздѣвша руки стоявща; а оковы все кромѣ лежаще. Видѣвше же сие, посланые снигхлитове плачюще, рыдающе и припадающе х колѣномъ его, возвратившися же скоро к жестокой и непокоривой оной прегордой власти, и паче же ко прелютому и ненасытимому кровоядцу оному зверю, вся подрядъ ему возвещая. Его же абие возопивша глаголют: «Чары, рече, чары онъ сотворилъ, неприятель мой и измѣникъ!» Тѣх же совѣтниковъ, видевши умилившихся о семъ, начатъ им претити и грозити различными муками и смертми. Потомъ медведя лютого, заморивши гладомъ, повелѣлъ ко епископу оному в темницу пустити и затворити – сие воистину слышахъ от достоверного самовитца, на то зрящего. Потомъ на утрие самъ приде и повелѣл отомкнути темницу, уповающе сьѣденна его быти от зверя, епископа. И паки обрѣтоша его, благодати ради Божия, цела, а нимало чемъ врежденна, такоже, якоже и прежде на молитвѣ стояща, зверя же в кротость овчю преложившася, во едином угле темничномъ лежаща. Оле чюдо! Звѣрие, естеством люте бывше, чрезъ естество в кротость прелагаются,⁹³⁶ человѣцы же, по естеству от Бога кротцы сотворены, от кротости в лютость и бѣзчеловѣчие самовласно волею измѣняются! Его же глаголютъ абие отходяща, глаголюща: «Чары, рече, творить епископъ». Воистину, нѣкогда тое жъ древни о творящих чюдеса мученицы же глаголали.

Потом, глаголютъ, епископа от мучителя заведенна⁹³⁷ во единъ монастырь, глаголемы Отрочь, во Тверской землѣ лежащий и тамъ глаголютъ его нѣцы пребывша мало не годъ цѣлы и аки бы посылалъ до него и просилъ благословения его, да простит его, такоже и о возвращению на престолъ его. Он же, яко слышахомъ, отвещал ему: «Аще, рече, обѣщаешися покаятися о своихъ гресехъ и отгнати от себя оный полкъ сатанинский, собранны тобою на пагубу христианскую, сиречь кромѣшниковъ, або апришнилцовъ нарицаемых, аз, рече, благословлю тя и прощу, и на престол мой, послушав тебе, возвращуся. Аще ли же ни, да будеши проклетъ в сем вице и в будущемъ и с кромѣшники твоими кровоядными, и со всеми согласущими тебѣ во злостяхъ!» И овыи глаголютъ его в томъ монастырѣ удавлена быти за повелѣниемъ его от единого прелютаго и бѣсчеловѣчного кромѣшника, а друзии поведаютъ, аки бо во единомъ любимомъ его граду, глаголемъ Слободе,⁹³⁸ еже кровми христианскими исполненъ, созжена быти на горящемъ углию. Аще ли же сице или сице, всяко священомученическимъ от Христа венцемъ венчанъ, егоже измлада возлюбилъ, за негоже и на страсть пострадалъ.

По убиении же митрополита не токмо многих кририковъ, но и нехиротонисанныхъ мужей благородныхъ околко сотъ помучено различными муками и погублено. Бо тамъ есть в той землѣ мнози мужие благородные, свѣтлых родовъ имѣния маютъ, во время мирное архиепископом служат, а егда брань належитъ от супостатовъ окрестныхъ, тогда и в войску християнскомъ бывают. Которые не хиротонисанны.⁹³⁹

И прежде, даже оному Филиппу на митрополию еще не возведенну, умоленъ былъ от князя великого епископ казански именемъ Германъ, да будетъ архиепископомъ руские митрополии. Онъ же, аще и много возбраняшесь от тое вещи, такъ от него, яко и соборне, принужденъ к сему. И уже аки два дни в полатахъ церковных на митрополичье дворѣ бывша его глаголютъ, но абаче еще воспрещающася от оные тяготы великого пресвитерства, но и паче же пот такъ лютымъ и неразсудным царемъ быти в томъ сану не хотяше. Вдался с нимъ, глаголютъ, в бѣседования, тихими и кроткими словесы его наказующе, воспоминающе ему он Страшный судъ Божий и стязания нелицеприятное кождаго человѣка о дѣлехъ, такъ царей, яко и простыхъ. По бѣседовании же оном отоиде царь от него во свои полаты, и абие советъ той духовны любимым своимъ ласкателѣмъ изъявил: уже бо слѣтѣшася к нему отовсюду вмѣсто оные добрые избранные ради не токмо навѣтники презлые и поразиты⁹⁴⁰ прелукавыя, и блазни,⁹⁴¹ но и татие воистину, и разбойницы, и всякихъ сквернъ нечистых исполнены человѣцы. Они жъ, боящеся, аще бы епископа послушал совѣта, абие бы паки были отогнаны от лица его и изчезли в свои пропасти и норы, егда услышавше сие от царя, отвещали яко едиными усты: «Боже, рече, сохрани тебя от таковаго совѣта! Паки ли и хощеши, о царю, быти в неволѣ у того епископа, аще горшей, нежели у Алексѣя и у Силивестра былъ еси пред тѣмъ много лѣтъ?» И моляще его со слезами, х колѣномъ его припадающе, паче же единъ от нихъ, глаголемьш Алексѣй Басмановъ, с сыномъ своим. Онъ же, послушавъ ихъ, абие епископа съ полатъ церковныхъ изгнати повелѣлъ глаголюще: «Еще, рече, и на митрополию не возведенъ еси, а уже мя неволею обвязуешъ!» И по дву днехъ обретенъ во дворѣ своемъ мертвъ епископъ онъ казанский. Овы глаголютъ удушенна его тайнѣ за повелѣниемъ его, овы же ядомъ смертоноснымъ уморенна. А былъ той Германъ⁹⁴² свѣтла рода человѣкъ, яже Полевы нарицаются та шляхта по отчине. И бѣ он яко тѣла великого мужъ, такъ и разума многа, и мужъ чистого и воистину святаго жителства, и Священных Писаний послѣдователь, и ревнитель по Бозе, и во отрудѣхъ духовныхъ многъ. Ктому и Максима Философа мало нѣчто отчасти учения причастенъ былъ. Аще же и от осифлянскихъ мнихов четы произыде, но отнють обычая лукаваго и обыкновенного ихъ лицемѣрия не причастенъ былъ, но человѣкъ простый, истиный и непоколебим в разумѣ, и великъ помошникъ былъ в напастѣх и в бедах объятым, такоже и ко убогимъ милостивъ зело.

Потомъ убилъ архиепископа Великого Новаграда Пимина.⁹⁴³ Тот-то былъ Пиминъ чистаго и зело жестокого жителства, но в дивныхъ былъ обычаяхъ, бо глаголютъ его похлѣбовати мучителю и гонити вкупѣ на Филиппа митрополита. А мало последи и самъ смертную чашу испилъ от него: бо приѣхал самъ в Новъград Великий, в реце его утопити повелѣлъ.

И тогда же таковое гонение воздвигъ во ономъ мѣсте великомъ, иже, глаголютъ, единого дня посещи и потопити, и пожещи, и другими различными муками помучити болши пятинадесяти тысячъ мужей единыхъ, кромѣ женъ и детѣй, повелѣлъ. В том же тогда прелютомъ пожаре убиен от него Андрѣй, глаголемы Тулуповъ,⁹⁴⁴ с роду княжатъ Стародубскихъ, муж кротокъ и благонравенъ, в доволныхъ лѣтехъ былъ. И други муж, Цыплетевъ, наречены Неудача, с роду княжат бѣлозерскихъ, со женою и со дѣтками погубленъ. Такоже былъ благонравенъ и искусенъ, и богатъ зело. А были тые даны на послужение великия церкви Софии, сирѣчь Премудрости Божия. И другие с ними благородные шляхетные мужи и юноши различные помучени и побиени.

И слышахомъ, иже великия, проклятые, кровавые богатства тогда приобрѣл, бо в томъ великомъ в старожителномъ мѣсте, в Новеграде, род живетъ куплелюбенъ. Бо маютъ от самого мѣста портъ⁹⁴⁵ к морю, сего ради и богати зело бываютъ. Подобенъ, яко мню, великихъ ради богатствъ губилъ ихъ.

Потомъ поставлена другаго архиепископа⁹⁴⁶ в того мѣста, мужа, яко слышахом, нарочита и кротка. Но аки по дву летех и того повелѣлъ убити со двема опаты, сирѣчь игумены великими, або архимендриты.

И к тому же в то время множество презвитеровъ и мниховъ различнѣ помучено и погублено. Тогда же убиенъ от него Корнили-игумен,⁹⁴⁷ Печерского монастыря началникъ, мужъ святъ и во преподобию многъ и славенъ. Бо от младости своей во мнишескихъ трудѣх провозсиялъ, и монастырь онъ предречены воздвиже и его многими труды и молитвами к Богу. Идѣже и бесчисленные чюдеса прежде истекали благодатию Христа Бога нашего и пречистыя его Матери молитвами, поколь было именей ко монастырю тому не взято и нестяжателно мниси пребывали. Егда же мниси стяжания почели любити, паче же недвижимыя вещи, сирѣчь села и веси, тогда угасоша божественыя чюдеса. И тогда вкупе убиенъ с нимъ другий мнихъ, ученикъ того Корнилия, Васьян именемъ,⁹⁴⁸ по наречению Муромцов. Муж былъ ученый и искусный, и во Священыхъ Писанияхъ прослѣдователь. И глаголютъ их вкупѣ во един день орудием мучителскимъ нѣкаким раздавленных. Вкупѣ и телеса ихъ преподобномученическия погребены.

Потомъ мѣсто навеликое Иваняграда, яже близу моря стоит рѣцѣ Нарви, выграбивъ все, сожещи повелѣл. Такоже и во Пскове великомъ и во иных многихъ градѣхъ многие безчислѣные беды и тщеты, и кровопролития тогда Быша, ихже по ряду исписати невозможно.

А всемъ тѣмъ служители Быша ласкатели его со оным прелютымъ варваром полкъ, нарицаемыхъ кромѣшников, яко и претъ тѣмъ уже многожды о нихъ рѣхом. Вмѣсто нарочитых, доброю совестию украшеных мужей, собралъ себѣ со всея тамошния Руские земли человеков скверныхъ и всякими злостми исполненыхъ. И ктому еще обвязалъ их клятвами страшными и принудилъ окоянных не знатися не токмо со друзи и братиями, а ни с самыми родители, но точию во всемъ ему угождати и скверное его и кровоядное повелѣние исполняти, и на таковыхъ и паче тѣх прелютых ко крестному целованию принуждаще окоянныхъ и бѣзумныхъ.

О вселукаваго супостата человѣческого умышление! О неслыханые презлости и бѣды, паче всехъ преступлений человѣков в пропость поревающе! Кто слыхал от века таковые, иже Христовымъ знамением кленущесь на том, да Христосъ гонимъ будет и мучимъ?⁹⁴⁹ И на том крестное знамение целовати, да церковь Христова растерзается различными муками? И клятись клятвами страшными на томъ, да любовь естественая, от сотворителя нашего в насъ всажденная, к родителѣмъ и ближнимъ, и другомъ, расторгнетца? Здѣ ми зри беды неслыханные! Здѣ заслѣпление человѣковъ оных, яко Дияволъ навел ихъ хитролеснѣ Христа отрещись, первие прелстив царя, потомъ уже вкупе со царемъ тѣхъ окоянныхъ вь якую пропость опроверглъ и навел от оныхъ обѣтовъ священыхъ, яже бывают самому Христу на святомъ крещению, отоврещись сице: еже Христовымъ именем кленущесь, евангелскихъ заповедей отрицатись.⁹⁵⁰ А что глаголю: евангелскихъ? И естественых, яко рѣхъ: которые в поганских языцех соблюдаеми и сохраняеми, и сохранятися будут, и соблюдатися по впоенному в нас прирождению от Бога.⁹⁵¹ Бо Евангелие учитъ враговъ любити и гонящих благословляти⁹⁵² и прочие естественые внутрь всех человѣковъ без гласа вопиютъ и бѣзъ языка учатъ к родителемъ покорениемъ, а ко сродным и другом любовь имѣти. А Диявол с клевретомъ своим полкъ кромѣшниковъ сопротивъ всехъ тѣх вооружил и клятвами очаровалъ. И воистину чары, всех чаров проклятие и сквернейшее, над человѣческим бѣдънымъ родомъ стали от чаров зачатого царя. Господь заповедует не приимати имени своего туне, а ни малѣйшими отнють клятвами обвязаватись свободному естеству сущему, сирѣчь а ни небомъ, ни землею, а ни главою своею, и протчими не клятись.⁹⁵³ А тѣ предреченные кромѣшники, аки забыши, отрекши всех тѣхъ, сопротивные пострадаше.

На что дивитеся, здѣ живущие издавна под свободами християнскихъ кролей, аки вере неподобны бѣды наши оные предреченые мняще? Воистину, паче вере неподобны бы обрелися, аще бы все по ряду исписал. А сие писал, к сокращению трагедии тое жалостные зряще, понеже и такъ едва от великие жалости сердце ми не росторглося.

О преподобномъ Феодоритѣ священномученике.

В тѣхъ же лѣтехъ мужа погубилъ славного во преподобии и воистинну святого и премудраго, архимандрита саном, Феодорита именемъ. О немже и о жителстве его священом вкратце достоит воспомянути. Былъ он муж родом от мѣста Ростова славного, отнюду же и святы Сергий провозрасте. И исшел такъ Феодорьит в третьеенадесять лѣто возрасту своего от дому родитель своихъ и поиде аже на Соловецки остров, в монастырь, иже лежитъ на Ледовомъ⁹⁵⁴ море. И тамъ пребыл аки лѣто едино, в четвертое-же-надесять лѣто возрасту своего приял на ся мнишеский образ и вдался во святое послушание, яко есть обычай мнихом юным, единому презвитеру святу, премудру и многолѣтну сущу, Зосиме именемъ, тезоименитому ученику самого святого Зосимы Соловецкого. И послуживъ ему в послушанию духовному неотступно пятнадесят лѣт, там же навыче всякой духовной премудрости и взыде ко преподобию по степенем добродѣтелей. Потом хиротонисанъ былъ от архиепископа новгороцкого дияконом и потомъ, пребывше аки лѣто едино у старца своего, изыде ис того монастыря за благословением его, на созерцание ко славному и великому мужу, чюдотворцу сущу, Александру Свирскому, и пребывъ у него яко чисты у чистаго и непорочный у непорочного. Он же приялъ его со провидѣнием вне монастыря, во стретение его изшедше, ибо никогдаже знаяше его, а ни слышав о нем, рече ему: «Сынъ Аврамль приде к нам, Феодорит диякон». И зело любяше его, покол поживе в монастырѣ ономъ.

Потом от Александра иде аже за Волгу-реку, в тамо сущие великие монастыри, и ищуще храбрыхъ воинов Христовых, яже воюютъ сопротивъ началъ властей темных, миродержцовъ вѣка сего. И обходит тѣ все обители, вселился в Кириловъ великий монастырь, понеже обрелъ там духовных мнихов – Сергия, глаголемаго Климина, и другихъ святых мужей. И тамо пребывъ аки два лѣта, ревнующи ихъ жестокому и святому жителству, умучая и покоряя плоть свою в порабащение и в послушание духа. И оттуду изыде в пустыни тамошние и обретѣ тамо блаженного Парфирия, исповедника и первамученика, бывша уже игумена Сергиевы обители, много страдавша мученми и тяжкими оковами от князя великого, отца того. А что тому страданию святаго Парфирия за вина была, достоитъ вкратце воспомянути.

Был той Парфири привлечен от пустыни насилиемъ за повелѣниемъ князя великого московского Василия на игуменство Сергиева монастыря. И случилася вещь в то время такова: сродника своего ближняго той-то прелюты князь Василѣй – яко обычай есть московскимъ князем издавна желати братей своихъ крови и губити ихъ убогихъ ради и окояныхъ отчизнъ, несытства ради своего – изымалъ тогда брата своего, во крови ближняго, княжа сѣверского Василия, нареченного Шамятича, мужа славного и зело храбраго, и искусного в богатырских вещах, и поистинѣ рещи, пагубу бусурмановъ, яже не токмо отчину свою Сиверу от частого нахождения бѣзбожныхъ измаилтян оборонялъ, порожающе их многожды зело часто, но и на дикое поле под самую орду Перекопскую хотяще многожды и тамо пресвѣтлыя одолѣния над ординскими цари поставляюще. Се, толь преславного мужа, воистину побѣдоносца, той-то князь Василѣй предреченны, отъ чародѣицы греческие рожденъ, заточил в темницу и тяжкими оковами вскорѣ уморити повелѣл.

В то время случилося ему во оны Сергиевъ монастырь приехати, на свято великого Пянтикостия (яко тамъ есть обычай московским князем на кождое лѣто того празника в томъ монастырѣ торжествовати: аки бы то духовнѣ). Святый же игуменъ Парфири, яко муж обычаевъ простыхъ и во пустынѣ воспитанъ, началъ просити его и молити о предреченном же Шемятиче, да свободитъ брата от темницы и от такъ тяжкихъ оков. Мучитель же начал, дыхающе аки огнемъ, претити ему, старецъ же тихо отвещевавше и моляше: «Аще, рече, приехалъ еси ко храму бѣзначалные Троицы от трисиянного Божества милости грехов своих просити, сам буди милосердъ над гонимыми от тебя бес правды. Аще ли, яко глаголеши, сромотяще нас, аки бы повинны были тобѣ и согрѣшили пред тобою, остави им долги малых динари, по Христову словеси, яко же и самъ от него желаешъ прощения многихъ талантов».⁹⁵⁵ Мучитель же абие изгнати его из монастыря повелѣлъ, о немже молил – его удавити вскоре. Старец же, абие с радостию совлекшеся со одеждъ игуменских и отрясши прахъ от ногъ своихъ во свидѣтелство Божие на него,⁹⁵⁶ и приявши свои пустыные одежды худые и раздранные, пѣш аже во оную пустыню потече, от младости ему возжелѣнные. Мучитель же, не престая потом на святого яростию неиставатся, за оклеветанием нѣкоторых любостяжателныхъ и вселукавых мнихов, сущих человѣкоугодниковъ прескверныхъ, паки святого мужа ис такъ далние пустыни, аже до Москвы привлещи повелѣлъ и, катом предавши, различными муками мучити.

Аз же, беды его и мучения все оставя, вкратце едино воспомяну, концу истории тое поспѣшающе, яже дивного сего мужа равноапостольское незлобие в память ми приходит. Егда же уже тогда святый зело был муками удрученъ, едва живъ отдан под стражу Пашку нѣкоему, по-их истопнику или отвернику, еже мучителю был верной катъ или спекулаторь над полачи. Его же оковал он веригами тяжкими и ктому змученного мужа гладомъ удручаша, угождающи и веренъ показующися мучителю, хотящему вскоре смерть навести. Христос же, нашъ царь премилосерды, не оставляше раба своего в бедах, женою оного спекулатаря посещаще, яже к нему немалое человѣколюбие показывала, тайне питаше и раны исцелеваше. И по немалых днех сохранила его на единомъ мѣсте, хотяще его от уз свободити, яко да избегнути возможетъ от мучителских рукъ юзник Христовъ. И пришедша того глаголют мужа еѣ, и вопросилъ жены своей о узнику, порученному ему под стражу от мучителя, она же отвещала: «Избѣгнул, рече, вчера еще, и не вѣмъ». Мужъ же ея, убоявся князя прелютаго, яже поручилъ ему под стражу, извлече ножъ и хотяще сам себя абие заклати. Святы же и сокровенного мѣста, яко Повел апостол древле стражу темничному, велѣгласно возопил: «Не убивай себя, о господине Павле (тако бо оному спекулаторю имя было)! Здѣ бо есмь цел, и твори со мною, еже хощешъ!»⁹⁵⁷ Егда же прииде сия повесть к мучителю во уши, и устыдѣвся преподобномученика, разрѣшивши от узъ, и отпустити его повелѣлъ. Святы же паки с радостию, яко Христовъ побѣдоносецъ, раны мученические, яко язвы Христовы, вмѣсто цветовъ прекрасныхъ на телесии святѣмъ носяще, паки в пустыню свою отиде и тамо водворяяся, по пророку Давиду глаголющему: «Удаляясь от мирскихъ мятежей, ждуще Бога спосающего его».⁹⁵⁸

Яко рѣх, оставя другия страдания его тамо живущимъ о жити его и о преставлени писати, а мы, яко здѣ странны и пришелцы, ко предреченной краткой повести о преподобномъ Феодорите возвратимся.

И в той же пустынѣ живъшу ему с Порфирием, обрелъ Артемия, премудраго Иоасафа, глаголемого Бѣлобаева, и другихъ немало пустыников, мужей святых нѣкоторых и престарѣвшихся уже во днехъ. И там с ними и во трудѣх духовных подвизающеся вкупе, поживе аки четыре лѣта. Тогда же старецъ его, провидев свое отшествие к Богу, шлетъ к нему епистолию, просяще, да возвратится к нему. Он же с радостию, яко елень, потече пѣшъ, шествуя такъ должайший путь, вящей нежели о-триста миль, по великим и непроходимым пустыням, и прииде болѣзнеными ногами с таковым тщанием и с охотою. Ни во что же вмѣняше многих трудовъ и жестокого и долгого пути сопротив умышленному усердъному желанию. И возвращается, творя послушание, яко Тимофѣй к Павлу,⁹⁵⁹ и объемлетъ многолѣтного святаго старца, и лобызающе и целующе пречестнѣйшие седины презвитерские, и пребываетъ при нем, служаще ему в немощахъ и в недузех его, аже до смерти старца, аки лѣто едино или мнѣе. По разлучению же от тѣла святые души его, тѣло прозвитера погребаетъ.

И вкусилъ и напился оные сладости пустынные, яко же глаголетъ премудры Метофрастъ,⁹⁶⁰ пишучи историю и о святом Николаю, понеже пустыня покоя и ума почивание, наилутчая родителница и воспитателница, а клеврет и тишина мисли, и божественного зрѣния плодовиты корень, истиная содружебница з Богом сопряжения духовного. А сего ради розжегся желанием пустынного безмолвного жителства, отходит в далѣчайшую пустыню, въ языкъ глубокихъ варваров, лопарей диких, пловуще великою Колою-рекою, яже впадает своимъ устве в Ледоватое море. И тамо исходит ис короблеца и восходит на горы высокие, ихже наречет Святое Писание ребра северовы,⁹⁶¹ и вселяетца в тѣх лесех пустых оныхъ непроходимых. По коликих же мѣсяцех обретает тамо единого старца-пустыника – памята ми ся, Митрофань бѣ имя ему, – пришедшего во оную пустыню пред нимъ аки за пять лѣтъ. И пребывают вкупѣ в прегорчайшей пустыне, Богомъ храними, питающеся от жестокихъ зелѣй и корение, ихже тамо преизводит пустыня оная. Пребыв тамо со онымъ предреченым старцомъ аки двадесят лѣт во святом и непорочномъ жителстве, потомъ оба возвращаютца во вселѣную и приходят до великого мѣста Новаграда, и поставляется от Макария архиепископа Феодоритъ презвитером. Потом бывает и самому архиепископу духовником и приводит тамо немало светлых и богатых гражданъ к пути спасенному и, не бывше епископом, воистину свѣтлого епископа дѣла исправляет. И вкратце рекше, целит недужных, очищает прокаженых, не телесы, но душами, возвращает заблудших, подъемлюще на рамена и приводяща ко Христу, первому пастырю, уловивши воистину от сетей дияволских. И исчистивъ покаянием, усвояет и приводит чистых к церкви Бога живаго.

Паки по дву лѣтех потом, приемлетъ от богатых нѣкоторыхъ немало сребра в возложение Господеви и возвращается ко оной пустыни, уже с нѣкоторыми другими. И тамо, на устию предреченые Колы-реки, созидает монастырь и в нем поставляет церковь во имя пребезначалные Троицы. Собирает там среду мнишескую и правило им священное уставляет, заповедающе имъ обще и отнютъ нестежателно жителствовати, сирѣчь бѣзъименно, своими руками пищу набывающе, яко рече великий апостолъ: «Аще кто не дѣлаетъ, да не ястъ»,⁹⁶² и паки: «Руце мои послужиша ми и сущим со мною».⁹⁶³ Потомъ приходящих к нему оныхъ глубокихъ варваровъ наказуетъ помалу и нудит на веру Христову, понеже искусенъ уже былъ языку ихъ. Произволившихъ же нѣкоторых оглашаетъ к пути спасенному и потом присвещает святым крещением. Яко сам онъ поведал ми, иже той языкъ лопский, которые просветѣся с святым крещениемъ, людие зѣло просты и кротцы и отнюдь всякого лукавства неискусны, ко спасенному же пути тщаливы и охочи зѣло, яко последи множества от нихъ мнишеское житие возлюбили за благодатию Христа нашего и за того священыми учени, понеже, науча ихъ писанию и молитвы нѣкоторые привелъ им от словенъска въ их языкъ.

Потом же по лѣтех немалѣхъ, егда распространяшеся в том языце проповед евангелская и явленны бысть чюдеса и знамения нѣкоторыя, – яко глаголетъ божествены Повелъ, знамение, рече, не вѣрующимъ, но бѣзверников ради,⁹⁶⁴ – тогда наученых от него и оглашеных лопянъ единаго дня крестишася яко две тысячи и со женами, и детми. Сице он блаженый, апостолом подобны мужъ, исправилъ во глубокихъ варварех за благодатию Христовою, труды своими!

Что же по сих начинаеца? Не терпит древни супостат человѣческого рода, очима завистными зряще благочестие возрастаемо, разсядашася ненавистию. И что же творит? Подущаетъ на него новособраных монастыря мнихов, шепчюще невидимо во уши и глаголюще имъ во сердце: «Тяжекъ, рече, вамъ и неподъемъ. И никтоже можетъ от человѣков претерпѣти уставом, вамъ преданнымъ от него. Како можете безъ именей жити, своими руками хлѣба добывающе?» Понеже другую заповедь отецъ был Феодорит предал имъ уставу Соловецких Зосимы и Соватѣя: «Ктому не токмо женамъ, а ни скота единого отнюдъ женского полу не имѣти тамо», сего ради сложившеся со Дияволом, мниси оные взнеистовишася: имаютъ старца святого и биютъ нещадно, и не токмо из монастыря извлечают, но и от страны тое изгоняютъ, аки врага нѣкоего. Он же поиде от тѣх пустынь по неволѣ во вселѣную, и бываетъ игуменъ во едином маломъ монастырѣ в Новогратцкой землѣ лежащим и тамо аки два лѣта пребылъ. Потом возвестил о нем Артеми премудры⁹⁶⁵ цареви, ибо тогда былъ игумен великим Сергиева монастыря. Царь же абие призывает к себѣ его и поставляется от архиепископа архимандритом Еуфимиеву монастырю, яже близу великого мѣста Суздоля лежитъ. Там оное достоинство того великого монастыря управляет лѣтъ четыре або пят. Понеже и тамъ обрелъ зело необнузданных мнихов и своеволно, не по уставом и святым правилом живущих, ихже уздает и востязает страхом Божиим, наказующим по Великому Василиеву уставу жителствовати. Ктому не токмо мнихов, но и самого епископа суждалского за сребролюбие и пиянство напоминает и обличает, понеже былъ мужъ не токмо в разумѣ и премудрости мног, но и от рождения своего чистъ и непороченъ, ктому и трезвость во вся дни живота своего храняще. И сихъ ради, яко глаголетъ Златоусты, сопротився правда неправде, милосердию лютость, воздержанию невоздержание, трезвости пьянство и прочие. Того ради, ненавидяще его яко мниси и такъ епископъ гратский.

В тѣх же тогда лѣтех возврастоша плевелы между чистою пшеницею спания ради и опилства многаго пастырей нашихъ, сирѣчь отроды ересей люторскихъ: явишася лясфиму⁹⁶⁶ на церковныя догматы. Митрополитъ же росиский за повелѣнием царевым повелѣл оных ругателей вездѣ имати, хотяще истязати ихъ о расколѣхъ ихъ, имиже церковь возмущали, и гдѣ елико аще обретенно их, вездѣ иманно и привожено до мѣста главного Московского, паче же от пустынь заволскихъ, бо и там прозябóша оная ругания. И началось было сие дѣло исперва добрѣ, но в конецъ злыи проиде, сего ради, иже восторгающе плевелы⁹⁶⁷ исторгали с ними и святую пшеницу, по Господню словеси. Ктому и тѣхъ расколниковъ, яже были достойни исправлению пастырскому, сотвориша над ними немилосердие и прелютое мучение сице, яко мало напреди нами слово изъявит.

Егда видѣвше любостяжательные, всякого лукавства исполненыя мнихи приводимых от заволскихъ предреченыхъ пустынь и от инуды расколниковъ, тогда оклеветают преподобного и премудрого Артемия, – бывшего игумена Сергиева монастыря, иже бо онъ отшелъ в пустыню, и царя не послушав, от того великого монастыря, многого ради мятежу и любостяжателныхъ, издавна законопреступныхъ мниховъ, аки бы онъ причастенъ и согласникъ былъ в некоторыхъ люторскихъ расколохъ. Такожъ и на другихъ мниховъ, по Великого Василия уставу живущихъ нестяжателно, неповине лжеклевещут. Тогда абие царь нашъ и с преуродивыми епископы, отнют неискусными, уверилъ имъ и собралъ соборище, отовсюду совлече духовного чину тамошнихъ и повелѣлъ привести ис пустыни, оковавши, преподобного мужа Артемия, тако честного и премудрости исполненного, не поставя очевистя, а ни на суде еще бывша, и другого старца нарочита, в жителстве нестяжателномъ провозсиявша и Писаниемъ Священымъ искусного, Саву именемъ, по наречению Шахъ. Егда же собрано соборище оно и поставлены и истязаны расколницы о руганию ихъ на церковные догматы, тогда между ими Артемия истязано и вопрошенно. Онъ же, яко неповины, со всякою кротостию отвещеваша о своемъ правоверию. Лжеклеветников же, паче же реку сикованцовъ, вопрошено о доводе: они же подали свидетелей мужей скверных и презлых. Старецъ же Артемий отвещал, иже не суть достойны свидѣтелствовати. Они же паки подоли Федорита Соловецкого, архимандрита суща суздолского, и другаго старца славного во преподобию, Иоасафа Белобаева, аки бы тѣ слыхали хулные словеса от Артемия. Егда же тѣ нарочитые мужие на свидѣтелство поставлены, тогда обличиуш наветника главного Нектария, мниха ложне клевещущаго; Артемия же оправдаше, яко отнюдъ неповиного, паче же во всякомъ преподобию провозсиявшаго. Тогда епископъ суздолский онъ, пияны и сребролюбны, по ненависти первой, глагола: «Феодорит, рече, давны согласникъ и товарищъ Артемиевъ, негли и сам еретникъ есть, понеже с нимъ во единой пустыне немало лѣт пребылъ». Царь же нашъ, напамятуючи, иже Артемий зѣло похваляет Феодорита пред нимъ, абие уверивъ, яко пияный пияному и вредоумный вредоумному, понеже ктому и ненависть на него имѣлъ, иже не послушал его и не хотил болши быти на игуменстве в монастыре Сергиеве. Нѣцыи же епископи оправдавша его, вѣдуще его быти мужа нарочита. Тогда же царь с митрополитом своим, угождающе ему во всемъ, и со другами, яко рѣхъ, неискусными и пияными епископы, вмѣсто исправления и духа кротости (…) оныхъ расколниковъ не наказуютъ любезно, но со всякою яростию и лютостию зверьскою в заточение, далнеѣ грады, уские и темные темницы отсылаютъ окованыхъ. Такожде и преподобного, оковавши веригами желѣзными, биютъ неповинного святога мужа, отсылаютъ аже на Солевецкий остров в вечное заточение аже до смерти. И того предреченного мниха Саву такоже в заточение на смерть отсылают к ростовскому владыце Никандру, въ пиянстве пограженному. И запровадивъши Артемия на Соловки, и вмѣщут зѣло в ускую кѣлью, не повелѣвающе ему дати и ни малого утешения отнютъ. Гоняще бо на того епископа богатые и миролюбивые, такъ и оные вселукавые и любытяжателные мниси, иже бы не токмо не былъ в Руской землѣ онъ мужъ, но иже бы и имя его не именовалось. А то сего ради: прежде бо его царь зѣло любяше и многожды бѣседовавше, поучаяся от него, они жъ боящеся, да не паки в любовь ко царю приидетъ и укажетъ цареви, иже яко епископи, такъ и мниси с началники своими законопреступно и любостяжателно, не по правиломъ апостолскимъ и святыхъ отецъ живутъ. Сего ради всякия творяху, дерзающе и сполняюще такъ презлыя дѣла свои на святыхъ, да покроютъ злость свою и законопреступления. Понеже тогда и другихъ неповиныхъ мужей помучиша различными муками, научающе на Артемия клеветами, иже доброволне не возмогаша навести ихъ, негли и мукъ не претерпевши, нѣчто произнесут. Таковъ въ нынешнем веце, паче же во оной землѣ, презлый и любостяжателный, лукавства исполненъ мнишеский родъ! Воистину всяких катовъ⁹⁶⁸ горши, понеже к лютости вселукавъ зѣло. Но ко предреченной повести о Феодорите возратимся.

Тогда же онъ блаженны мужъ неповинне пострадалъ ото лжесшивателѣй, наипаче же от того-то епископа суздолского, пьяного и сребролюбиваго, яже клеветаше вкупе на нь со мнихи монастыря Евфимиева, яко имуще на нь ненависти, предреченныя ради вины. Но аще и многия замыкаяху на нь сикованицы,⁹⁶⁹ но не можаху ни единого приткнути, но абаче, яко они вселукавые мниси искусны тому, в неволю отослаша его в монастырь Кириловъ, в немже той епископъ сузъдолский прежде игуменомъ былъ до тѣхъ, и ученицы его отомстятъ его прежнюю ненависть епископа. Онъ же егда тамъ завезенъ былъ, и видяще его тамо живущии мнисии, нарочитые и доброжителныя мужие, яже не суть вѣдомы о лукавомъ советѣ и о презломъ дѣле ихъ, вседушне ради ему бывше, видеще бо его мужа издавна во преподобию и святыни многа. И о семъ паче лукавыя мнихи и завестию разъседаеми были, видѣвше мужа от налѣпшихъ и святыхъ мниховъ почитаема, и вяща прилагаху ему ругание и бѣсчестие. И пребыль святый у нихъ аки полтора лѣта, в таковыхъ бедах притерпѣвающе.

Потомъ пишетъ к намъ, сыновомъ своимъ духовнымъ, изъявляющи намъ от тѣхъ вселукавыхъ мниховъ нестерпимую скорбь свою. Мы жъ, колико насъ собравшеся, сниглитскимъ саномъ почтенныхъ, приходимъ с тѣмъ ко архиепископу Макарию, сказующе ему сие по ряду. Онъ же, услышавъ и устыдѣвся яко нашего сана, такъ и мужа святости, понеже и ему (…) былъ онъ духовникъ, и даетъ скоро епистолии свои во онъ монастырь, повелѣвающе отпустити мужа и жителствовати ему свободне идѣже хощетъ. Онъ же, изъ Кирилова изъшед, вселися в мѣсте въ Ярославле, в монастыре великомъ, идѣже лежитъ во своемъ мѣсте князь Феодоръ Ростиславичъ Смоленский,⁹⁷⁰ и тамо пребывъ аки лѣто едино или два.

И призываетъ его царь к себѣ яко мужа искусного и мудрого, посылающи его посломъ ко потриаръху констянтинополскому, просяще благословения о коронацию, и о таковомъ благословению и о величанию,⁹⁷¹ имже и яковым чиномъ цесари римские сущие христианские от папы и патриархов венчаеми были. Онъ же, повелѣния царева послушавъ, уже во старости и в немошномъ тѣле, обаче поиде с радостию на таковое посолство. И ходилъ тамо и сѣмо вяще нежели годъ, многи на пути беды и труды подъялъ, тамо же и огненымъ недугомъ в Констянтинополю аки два мѣсяца обьятъ былъ, но и ото всехъ сихъ благодатию Божиею изъбавленъ, возвратився здравъ и принесе со благословением соборнымъ послание от патриарха ко царского сана возведению великому князю нашему. А потомъ и книгу вскорѣ царского вѣнчания всю патриархъ прислалъ к нему со своими послы до Москвы – с митрополитомъ единымъ и со мнихомъ-презвитерожъ противъпсаломъ,⁹⁷² яже ныне митрополитомъ Андрѣянополскимъ есть. Но ктому, глаголют, святому мужу оному самъ патриархъ удивлялся, яко преслухался речения и бѣседования его премудрого, такъ и жителства его умиренного и съвященнолѣпного.

Князь же великий, обрадовавшеся патриаршеского послания благословению, даритъ Феодорита тремяста сребреники великими и кожухомъ драгихъ соболей пот аксамитом и ктому якою властию духовною, аще бы он хотѣлъ. Он же, мало усмѣхнувся, рече: «Аз, царю, повелѣния твоего послушахъ и исполних, еже заповедал ми еси, не вмѣняя нимало во старостии моей трудовъ о семъ. Но доволство ми и се за мздовоздаяние, иже бо апостолского намѣстника, великого архиепископа, сирѣчь патриарха вселѣнского, благословения приях. А яко даровъ, такъ и власти не потребую о-твоего величества: даруй ихъ тѣмъ, яже проситъ от тебе и потребуетъ. Азъ яко сребреникъ, такъ и драгоцеными одеждамии не обыкох наслаждатися, а ни ими украшатися. Паче же отрѣкохся всехъ таковыхъ в началѣ постражения власовъ моихъ. Но доброту душевную, благодати духа внутрь украшати тщуся. Но точию сего прошу, да с покоемъ и со бѣзмолвиемъ в келье до изшествия моего да пребуду». Царь же нача молити его, да не обѣсчестит сану царского и да возметъ сие. Он же, повинувся мало, взял от трехъсотъ сребреникъ точию двадесять и пять, и поклонився по обычаю, и изыде от лица царева. Царь же повелѣлъ и кожухъ онъ послати за нимъ и положити во храминѣ, идѣже он обиталъ тогда. Феодоритъ же кожухъ той продавъ, яко и пенези нищимъ абие разда. Потомъ полюбивъ жити в монастырѣ, яже близу великого града Вологды, егоже создалъ святый Димитри Прилуцкий.⁹⁷³ А то мѣсто Вологда от Москвы лежит сто миль, на пути ѣдучи ко Лѣдовому морю, на порту.

И забывши ненависть оныхъ нечеловѣколюбных мнихов, с Вологды, такъ дални путь, не ленився посещати их в монастырю, от него созданному. Аже до дикие лопи два кротъ ѣздяше при мнѣ, от Вологды до Колъмогор реками плавающе, а двесте миль (…) от Колмогор Двиною-рекою великою до моря, а моремъ до Печенги другою двести миль, яже нарицаются Мурманская земля, идѣже живетъ лопски языкъ. Тамо же и Кола-река великая в море впадает, на еяже устье монастырь онъ созданъ от него.

Воистину сие удивлению достойно: в такой старости и такие неудобные и жестокие пути претерпѣл, лѣтомъ плавающу ему по морю, зимою же на пруткошествелныхъ еленехъ ѣздяще по непроходнымъ пустыням, посещающе детѣй своих духовныхъ, яко мнихов оных, такъ и лопанов, наученых и крещенныхъ от него, пекущеся о спасению душъ их, в нѣверныхъ сеюще проповѣть евангелскую и размножающе благочестиѣ, врученны ему от Христа Бога талантъ, во языце оном глубоких и грубыхъ варваровъ, не щадяще ни старости и нѣмощнаго тѣла, сокрушенного многими лѣты и великими труды. Здѣ ми зри, полуверне, лицемерный христианине, умягченны, раздрочены различными наслажденми, яко храбри еще обретаются старцы в православной християнской землѣ, во правоверныхъ догматех воспитаные: чемъ престарѣются и изнемогутъ тѣлом, тѣмъ храброство ревностию по благочестию полагают и острозрителнейшие и приятнѣйшие ко Богу бывают.

А яковое было бы о том предреченномъ святомъ Феодорите удивлѣние, аще бы вся по ряду исписал добродѣтелныя его дѣла и предивные, ихже аз единъ елико могу памятати! Что возглаголю о том, яковые он имѣлъ дарования от Бога, сирѣчь дары Духа: и силы исцелѣния, даръ пророчествия, даръ мудрости, яко грѣшники и уловляти от презлыхъ дѣлъ дияволихъ, и наводити на путь покаяния, и приводити от нечистия и многолѣтного древняго неверия въ веру Христову поганские народы? А что бы реклъ и яко бы изъглаголал о восхищению его в самые обители небесныя, и о видѣнияхъ его незреченныхъ, имъже Богъ посѣтил его? Понеже еще в телесии тленном суща, безтелѣсными и невесчествеными почтенъ достоинствы и аероплаветелными хождении. А яковую той мужъ тихость и кротость многою имѣлъ, и яковые наказания премудрыя, и в гоненияхъ предивные и насладчайшия бѣседования и полъзавателныя апостолоподобныя вещания, егда случилося ему беседовати сыновомъ духовнымъ! Ихъже нѣкогда и азъ, недостойный, многожды причастенъ былъ, тѣхъ священыхъ учений! Еще ктому немало ко удивлению, яко умѣлъ онъ, искусенъ былъ целити согънившия неисцелныя раны, сиречь презлыя дѣла в человѣцехъ обыкновеныя многими лѣты! Яко все мудрыя глаголютъ, иже многолѣтныя обыкновения, от младости утвердившися во человѣческихъ душахъ, во естество обращаются и плохо, или неудоб заглажаеми бываютъ. Таковые онъ умѣлъ веткие гнусности и нечистыя злости расторгати и искореняти от душъ человѣческихъ и нечистыхъ и скверныхъ сущихъ очищати и просвѣщати, и ко Господу усвояти и многимъ покояниемъ, и слезами, и самымъ Дияволомъ запрещати силою Святаго Духа по даной ему от Бога власти презвитерской, да ктому ни наступитъ, а ни дерзнетъ паки и осквернитъ покаявихся душъ человѣческихъ. Сие воистинно не токмо от достоверныхъ мужей слышахъ, но и очима видѣхъ и над самимъ собою искусивъ бывшее и приключившися мнѣ благодѣяние многое от его святыни, понеже исповѣдникъ мнѣ былъ и премногу зѣло любовь ко мнѣ имѣлъ. Такоже и азъ к нему, многогрѣшный, по силе моей любовию и службою простирался. О мужу налѣпши и накрѣпчайши, мнѣ превозлюбленѣйший и пренадсладчайши, отче мой и родителю духовный, кол ми люто и скорбно от зрѣния наичестнѣйшихъ сединъ твоихъ разлученну бывшу!

Что же таковы превосходны мужъ получилъ во отечестве своемъ неблагодарномъ от того лютого и безчеловѣчного царя? Той, нецы глаголютъ, аки бы воспомянул нѣчто о мнѣ ему, онъ же, глаголютъ, восклехъталъ, яко дивий вепрь, и воскрежеталъ неистово зубами своими и абие повелѣл таковаго святого мужа в реце утопити. И сице приялъ мученичества венецъ и получилъ второе крещение, егоже и Господь нашъ Иисусъ Христос по крещению Иоаннове возжелѣлъ, яко самъ рче: «Коль, рече, желаю чашу сию пити и крещениемъ сим креститись!»⁹⁷⁴ А нецы глаголютъ о скончанию его, приходящие ото оные земли, аки бы тихою и спокойною смертию о Господѣ почилъ онъ святы мужъ. Аз же истинне не мог достаточнее выведатися о смерти его, аще и со прилѣжаниемъ о томъ выведахся. Яко слышах от нѣкоторыхъ, тако и написахъ, въ странстве будучи и долгимъ растояниемъ отлученны и тунѣ отогнанъ ото оные земли любимаго отечества моего.

А еже тѣхъ по ряду не написахъ о нем, яко выше рекохъ, ово ко краткости истории зряще, ово здѣ живущихъ в грубыхъ и в духовныхъ отнють неискусныхъ, ктому и маловѣрныхъ ради человѣков. И аще Богъ поможетъ, и обрящемъ нѣкоторыхъ духовных мужей, желающих сего, тогда мало нѣчто воспомянем о предивных видѣниях его, и о пророчествияхъ, и о чюдесех нѣкоторыхъ, яко духовные духовным на ползу поведающе. Тѣлесные бо, яко рече апостолъ, не приемлютъ еже от Духа,⁹⁷⁵ понеже не вмѣщаютъ, затворяюще волею утробы свои. Глупство видѣтся имъ, еже о духовныхъ глаголемое, понеже в телѣсныхъ вещахъ со прилѣжанием обращаются, а о духовныхъ не родятъ, паче же а ни разумѣти хотятъ.

И нынѣ, скончавающе и историю, новоизбиеныхъ мучеников да похвалимъ по силе нашей, елико можем. И кто бы, умъ здрав имѣюще, возбранял ихъ похвалити? Развие бы кто гнусного, и лениваго, и лютого, и неистоваго ума был! Речет кто негли: «Мученики, царей нечестивых не послушав, и идолом не послужили, и пред лютымии мучители единого Бога исповедали, и сего ради различные муки претерпѣли и смерти срогие⁹⁷⁶ подъяли, радующеся за Христа Бога». Сие воистину и аз вем, но и тѣ новоизбиеные от лютаго и безчеловѣчного царя. Аще он Богу мнится и вѣровати и служити в Троице славиму, и крещениемъ просвещен былъ. Но Бога единого и Дияволи вѣдятъ, в Троице же славимого, и икономахи,⁹⁷⁷ и други мучители исповѣдали. Но такоже и тѣ множество мучеников, исповѣдников прелютыми мученьими получили за Христа. Бо былъ крещенъ и Фока-мучитель, и цесаремъ римскимъ и грецкимъ, но абаче, безъчеловѣчия его ради и мучитель нареченъ есть. Азъ же реку нѣчто поистиннѣ деръзостнѣйши: положил бы нѣкто два драконы ядовиитыхъ и видѣлъ ихъ единого внѣ, а другаго внутрь. Которого жъ бы удобнѣе было устрещися, внѣшнего или внутренняго? Кто прелъ, иже внѣшняго? Тако царие Быша прежнии мучители и нечестивые идолослужители, болваномъ глухимъ и немымъ жертву приносящие и боящесь тѣхъ боговъ новых, ихъже не подобаше боятися – по реченому: «Убояшася страха, идѣже не бѣ страха»,⁹⁷⁸ – и Быша оные церкви Христовы явственыя и вниешние неприятелии. Но новый нашъ не внѣшной, но воистину внутренный драконъ, не болваномъ служити повелѣлъ, аки жертвы приносити имъ, но первие самъ самого Диявола волю исполнилъ, возненавидѣлъ уский и прискорбный путь, покаяниемъ ко спасению приводящъ, и потекъ с радостию по широкому и пространному пути, водящимъ в погибель. Яко и самымъ намъ многожды слышащимъ ото устъ его, егда уже былъ развратился, тогда во слухъ всемъ глаголал: «Едино, рече, пред себя взяти: или здѣшное, или тамошное», сиирѣчь или Христовъ прискорбный путь, или Сатанинъ широкий.

О безумный и окаяный! Забыл еси прежде тебя царей царствовавшихъ, и в Новомъ, и в Ветхомъ завете, паче же прародителѣй твоихъ, княжат рускихъ святыхъ, ходящихъ по Христову ускому пути, сирѣчь мѣрне и воздержне живущихъ, но абаче царствующихъ блаженнѣ, яко и ты самъ в покаянию был немало лѣтъ и добре царствовалъ. А нынѣ, егда развратился еси и прелстился от ласкателей, тогда таковые словеса отрыгнулъ еси, избравши себѣ пространны Антихристовъ путь, и отринул от себя всехъ предобрыхъ и разумныхъ мужей, и собравший войско дияволе, сиирѣчь похлебников, и отовсюды злодѣев, по всемъ согласующимъ злостем своим, нарицающесь церковником, погнал церковъ Божию. И яко погналъ! И коль страшно и прелюто, иже рещи и выписати невозможно! Яко напреди мало рѣхом, но абаче мало нѣчто и отчасти и о томъ гонению в предреченныхъ изъявлено.

Не нудил жертвы приности болваном, но Дияволом вкупѣ с собою согласовати повелѣвалъ. Трезвымъ во пиянстве погружатися нудилъ, от негоже все злые возрастают. Не Крону жрети и дѣти закалати, но атрекшися естества, сирѣчь отца и матери, и братии, резати человѣков по составом повелѣлъ, яко и Басманова Феодора принудилъ отца убити, и Никиту безумного Прозоровского – Василия, брата своего, и другихъ многихъ. Не пред Афродитевым болваномъ блудотворения и нечистоты плодити, но на яственнѣйшихъ своихъ скверныхъ пированиях присквернѣйшие глаголы со восклицаниемъ и со вопиянием отрыгати, а что потом послѣдовали дѣлы, исполняемые скверности и нечистоты, сие совести ихъ пущую лучше вѣдати. Не в Бахусову⁹⁷⁹ звезду поставленному болвану пиянствующе и бесчинствующе, ни празникъ его во едино время и в год сие творя, но весь целый вѣкъ свой, егда возненавидѣлъ воздержанное житие, тысячю кратъ горший, нежели и оные поганыи, Бахуса почитающе, пиянствующе и безчинъствующе, крови христианские на проклятыхъ пированияхъ проливающе, не хотящихъ согласовати ему в таковыхъ. Яко единъ мужъ храбры посредии пиру обличилъ его предо всеми, емуже было наречение Молчанъ Митковъ: егда нудимъ былъ от него предречеными и оными великими, Дияволу обещанными чашами пити, тогда велѣгласно возопивша глаголютъ его и рекша: «О царю, воистину яко самъ пиешъ, такъ и насъ принуждаешъ окояны медъ, кровию смешанный братии нашихъ, правоверныхъ християнъ, пити!» Он же абие возгорѣвся гнѣвом великимъ, копьемъ, яже во проклятом жезлѣ своемъ носяще, абие рукою своею пробилъ его и вънѣ храмины лютымъ крѣмешником повелѣлъ изъвлещи его, едва дышуща, и добити. И сице исполнилъ помостъ полаты кровии посреди проклятого пиру. Едва ли сей муж не мученикъ воистину, свѣтлы и знамениты победоносецъ?

Християнский, речешь, царь? И еще православный, – отвещаю ти: християновъ губилъ и от православныхъ человѣков рожденыхъ и сосущихъ младенцовъ не пощадилъ! Обѣщалъ, рече, Христу на крещение отрекшеся Диявола и всех дѣлъ и всехъ ангелъ его? Реку ти паки: поправши заповеди Христа своего и отвергшися законаположения евангелского, егда не явствено обѣщался Дияволу и ангеломъ его, собравши воинъство полковъ дияволскихъ и учинившии над ними стратилаты окояных своихъ лоскателѣй, и ведый волю Царя Небесного, произвел дѣломъ всю волю Сатанинскую, показующе лютость неслыханную, никогдаже бывшую в Русии, над церковью живаго Бога? Не боится, а ни ужасается новыхъ богов? Глаголю ти: аще не боится новыхъ, но боится чаровъ, сирѣчь стараго и древняго Велиара, научившися и ведуще, и иже знамением честнаго креста всеужасие попирающе и изгоняется. Ктому не яко ли у мучителей древних различнаго орудия мученей, такоже и у нашего новаго: не скаврады ли и пещи, не бичевания ли жестокое и ногти острые, не клещи ли раждеженые, торгания ради тѣлесъ человѣческихъ, не игол ли за ногти биение и резание по составомъ, не претрения ли вервми наполы не токмо муж, но и женъ благородныхъ, и другие бѣсчисленые и неслыханные роды мукъ, на неповиных произведенные от него? Еще ли не мучитель прелютый?

О окоянныи и вселукавые пагубники отечества и телесоядцы, и кровопицы сродницъ своихъ и единоязычных! Поколь маете⁹⁸⁰ бестудствовати и оправдати такова человѣкарастерзателя? О преблаженны и достохвальные святые мученники, новоизъбиенные от внутреннего змия! За добрую совесть вашу пострадастѣ. И мало здѣ претерпѣвше и очистившеся прехвалнымъ симъ крѣщением, чисти к пречистейшему Христу отоидосте мзъды трудовъ восприяти! Еда ли тѣ много не потрудишася? Еда ли тѣ не добрые страдаша? Не токмо християнъ убогихъ от варваров в землѣ своей оброняюще, но и царства кровопивственые бусурманские целые мужеством храбрости своея разориша и самими цари ихъ бѣзверными, и предѣлы разширяша царства христианского аже до Скапиского моря и окрѣстъ. И грады тамо христианские поставиша, и святые олтари воздвигоша, и многихъ неверныхъ к верѣ приведоша. И что возглаголю о разпространению границъ и на другие страны? Служащи царевии своему и общей вещии християнской вѣрне, и яковую мзду здѣ получиша и от того лютого и безчеловѣчного царя! Еда ли Христосъ не воздастъ им и не украситъ венцы мученическими таковых, яже обѣщал и за чашу студеные воды отдати мзду? А сего ради, воистину, будут ездити или плавоти на облацех в стретение Господне в первом воскресению, яко рече Богослов во Апоколипсисе: «Блажен, рече, иже получить часть в первом воскресению»,⁹⁸¹ и Павел: «Яко бо о Адаме всѣ умираютъ, тако и о Христе всѣ оживутъ, кождо во своем чину. Начатокъ Христосъ»,⁹⁸² сирѣчь пострадавших: воскресе первый в нетлѣнномъ телеси, началник воскресению за него пострадавшихъ. «Потом Христу вѣровавшие во пришествие его», сирѣчь во второе, егда со ангелы явитца. «Потом кончина», сирѣчь антихристово убиение и общее всѣхъ воскресение. «Тогда, – рече Соломанъ, – станетъ во дерзновении мнозѣ праведникъ пред лицемъ мучителя», рекше очевисте, с мучавшимъ его, або со обидѣвшим. Тогда, глаголю, и тѣ послѣдние мученики со древними страстотерпцы и победоносцы встрѣтятъ Христа своего, посреди аера от превыспреннихъ небесъ грядущаго со всѣми ангелы своими на избавление ихъ. Они же от земли многими и великими полки, яко небопарный Павел глаголетъ, «восхищенныи будутъ на облацѣхъ во стрѣтение Господне на воздусѣхъ, и тако всегда з Господемъ будутъ».⁹⁸³ Ихъ же и насъ да сподобитъ премногой благодати своей, а не по нашимъ дѣломъ, Господь нашъ Иисусъ Христосъ, истинный Богъ, емуже слава со безначалнымъ Отцемъ и со пресвятымъ, благимъ и животворящимъ Святымъ Духомъ, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. He публикуются лишь незначительные по объему и по содержанию послания волынского периода (Ответ восточных, два Послания Федору Бокею-Печихвостовскому, Послание Евстафию Воловичу и Послание Базилию Древинскому), которые не влияют сколько-нибудь значительным образом на общее представление о характере переписки князя.

Четыре первых Послания (из публикуемых здесь) хронологически обычно связывают со временем, непосредственно предшествовавшим его побегу в Литву или сразу же после него. Так или иначе и Ответ о правой вере, и три Послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву прочно связываются с районом Печер и Юрьева – теми местами, в которых разворачивались основные события, сопутствующие побегу. Стилистика этих четырех посланий и их привязанность к району Печер позволяют рассматривать их в комплексе и отдельно от Посланий волынского периода. В рукописной традиции они бытуют, как правило, в составе так называемых «печерских сборников», сформировавшихся, скорее всего, в Псково-Печерском монастыре. Современное состояние исследований рукописной традиции этих посланий не позволяет, впрочем, говорить об этом с полной уверенностью. Кроме «печерских сборников» эти послания представлены также в «сборниках Курбского» (своего рода собраниях сочинений князя), в которые наряду с первыми четырьмя Посланиями входят Послания волынского периода, а также отрывки из его переводов и другие сочинения. Один из таких «сборников Курбского» положен в основу настоящего издания Посланий (Погод., 1494). Использованы также другие списки, что оговаривается отдельно в комментарии к каждому конкретному Посланию. Испорченные места и пропуски в рукописях восстанавливаются по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные. РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914).

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Ответ о правой вере представляет собой в сущности краткую историю еретических учений, что позволяет поставить Курбского в один ряд с такими знатоками догматического богословия XVI в., как Иосиф Волоцкий и Зиновий Отенский. По мнению некоторых исследователей, полемический «Ответ о правой вере» был адресован известному в Юрьеве протестантскому проповеднику Иоганну Веттерману. Послание издается по рукописи Соловецкого монастыря 852/962.

* * *

Андрей Ивану многоученому предлагает ответ о правой вере.

Услышал ты от одного юноши Символ веры на греческом языке и, задумавшись, сказал: «Неполон он, дескать, и несовершенен, поскольку в нем говорится, что Святой Дух исходит только от Отца, а от Сына не исходит. Вот новый вымысел греческой церкви, ибо на Никейском соборе утверждено, что Святой Дух исходит и от Отца, и от Сына». Именно это я слышал от тебя, мудреца. Вот мой ответ с помощью трисиянного, безначального, триединого Божества на твои слова: «Неполон, несовершенен». Что может быть совершеннее сказанного о догмате Святого Духа самим Господом, который засвидетельствовал в своем Евангелии через Сына Грома следующее: «Когда придет утешитель, истинный Дух, исходящий от Отца», – то есть сияющий вечно, – «и он будет свидетельствовать обо мне»? И немного выше: «Я, – говорит он, – умолю Отца, и даст вам другого утешителя». То же сказал и божественный Лука в конце своего Евангелия: «И я пошлю обетование Отца моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше». А Петр, высший из учеников, которому сам Господь вверил ключ от ворот рая, говорит в Деяниях, обращаясь к евреям, которые удивляются сошествию Святого Духа на апостолов: «Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели. Итак он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите».

Ново ли то, что сказал сам Господь Иисус Христос и проповедовали все апостолы об исхождении Святого Духа от Отца и о рождении предвечного Сына от пребезначального Отца? Им следует и божественный Дионисий Ареопагит, который принял учение от самого Павла, вознесенного на третьи небеса, и который пишет следующее в своем «Образном Богословии»: «Источником божества является Отец, Сын же и Дух являются порождениями Бога, если можно сказать, порожденные Богом отростки, словно цветы, и вышесущественные вещи, и свет принявшие от священных слов». Этим дано ясное указание нашему богословию – проповедовать предвечное исхождение Святого Духа от Отца, а также пребезначальное рождение Сына от Отца. Оба вечно от него, как от единого пребезначального начала исходят и пребывают отдельно в своих живоначальных ипостасях. А когда говорят, что Дух посылается и изливается через священные слова, то речь идет не о самой ипостаси, потому что ипостась Духа совершенна, присуща Отцу и Сыну. Бог есть Дух, он равен Отцу и Сыну; Бог не посылается. Вот что говорит Григорий Богослов против злонравного Македония: «Бог Отец совершенен в себе, также и Бог Сын совершенен в себе, также и Бог Святой Дух совершенен в себе. Это не три бога, а один Бог – святая Троица, нераздельная сущностью и естеством, разделяемая и познаваемая в свойствах и лицах через разные ипостаси. Или же, – говорит он, – избежим греческого многобожия, или не примем Савелиева слияния, как у иудеев».

Свойство ипостасей в их неизменности. Если попытаться изменить ипостась, то это уже не будет свойство. Все три ипостаси существуют одновременно и одинаковы по своему значению, несмотря на то что Отец и является причиной рождения Сына и исхождения Святого Духа. Причина же рождения Сына и исхождения Святого Духа неизвестна не только земным, но и небесным иерархам. Богоголосый Исайя сказал о Господе, что херувимы, глядя на него, трепещут и закрывают лица крыльями от сияния его славы.

О Духе, исходящем от Сына, богословы говорят то же, что и Павел: «дух Христа», но имеют в виду его слово, а не источник исхождения. Никейский собор 318-ти богоносных отцов, состоявшийся при Константине Великом, был направлен, как известно, всем правоверным против безумного христоборца Ария, который отделяет сущность Господа Иисуса Христа от сущности Отца. Именно по этой причине святители оставили свои престолы и собрались, чтобы искоренить это безбожное учение. Так и случилось. Удавили его жилами священных слов и предали вечной анафеме. И все тогда заботились о том, чтобы прославлять и проповедовать нашего Господа Иисуса Христа, присносущного Отцу и равного Святому Духу, а не так, как богохульствовал Арий. А о Святом Духе тогда не было споров. И был утвержден тогда ими святой Символ веры, который заканчивался словами: «и в Святого Духа».

Через много лет родилась ересь против Святого Духа, из-за которой император Феодосий Великий, видя, какие возмущения в мире и какие беды в православной церкви она производит, – поскольку даже сам патриарх царствующего города Македоний был главным еретиком, – созвал собор. По причине этой беды отозвал он от престолов архиереев-богословов со всех сторон света. Их предводителем был блаженный Дамас, папа римский. Григорий Богослов, Григорий Нисский и другие великие святители, многие из которых были украшены епископским саном и даром чудотворства, и венцами мучеников, со всех концов вселенной собрались в Константинополе. И победили этого безбожного Македония с помощью священных слов, свергли его с престола и признали, что Святой Дух равен Отцу, но не сотворен, как об этом говорилось во вздорных речениях Македония, и не является некой силой, превосходящей силу ангелов. И поэтому в Символе веры добавили по поводу Святого Духа: «и в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца исходящего». Но не от Сына, как об этом говорит Формоз и вы, его новые последователи. Упорно тогда спорили все апостолоподобные святые с Македонием и его единомышленниками по поводу самой ипостаси Святого Духа, о том, что он постоянно исходит от Отца, а не изливается или посылается им. А ваш Карл, придя из Галлии вместе со своими мудрецами, и папа Фармоз, свернувший с праведного пути и уподобившийся Македонию, добавляют, вопреки древнему богословию, к Символу веры утверждение об исхождении Святого Духа и от Сына, а затем, принуждая следовать им, неверно толкуют евангельские слова и утверждают, что Христос якобы посылает Святой Дух и что апостол Петр говорит о том, что Христос изливает Святой Дух, воспринятый им от Отца. Вот поэтому они и говорят, что Дух исходит от Сына, не умея, а прежде всего не желая рассудить о том, что в соответствии с Символом веры Дух является совершенной ипостасью; они же называют его дарованием. И, упрямо настаивая на своем, говорят о нем не как об извечной сущности – ипостаси, а как о даровании. И, наострив свой язык силлогизмами Аристотеля, ополчаются против древнего богословия.

И еще вот что ты сказал: «Я, мол, не знаю что есть истина. Слишком много мы с вами об этом спорим. Но и папа, и Лютер придерживаются того же, что и мы. Думаю, что мы узнаем лишь на небесах, что такое истина». И этот твой ответ, полный недоумения по поводу истины, недостоин твоего ума, премудрый Иван: ибо не обретет на небесах истины тот, кто в богословии придерживается испорченных догматов. Ведь и сам громоголосый Павел сказал: «Потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девой, не имеющей ни скверны, ни порока», то есть Божьей церковью, придерживающейся благочестивых догматов и правильного, непорочного, благоверного жития. Именно такова небесная церковь, облаченная чистотой благочестия. А тех, кто принимает испорченные догматы, Господь поведет вместе с творящими беззаконие. Сказал ведь псалмопевец царь Давид, что нечестивые будут отвержены и не увидят славы Господней. Не помнишь ли, что сам Бог в Ветхом завете накрепко завещал Моисею, говоря о первом законе и о создании скинии? «Храните, – сказал он, – сие как закон для себя и для сынов своих на века», то есть не пытайтесь ничего ни прибавить, ни отнять. То же писал и божественный Павел к галатам о тех, кто отходит от закона и от соблюдения дней: «Но если бы даже мы или ангел стал говорить вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема». Если даже совершивших малые прегрешения предает анафеме, то что же говорить о тех, кто не стремится соблюдать догматы древнего благочестия?

Когда, следуя этим заветам, 200 великих святых архиереев во главе с вашим римским первосвященником Келестином съехались в Эфес на третий собор, созванный против злочестивого Нестория, который, повредившись в уме, начал говорить странные и неслыханные вещи и хулить Христа и Богородицу, – они обличили его чуждые и неприемлемые мудрствования, изгнали его из собрания святых и утвердили святой Символ веры, заклиная страшными клятвами и завещая крепко-накрепко ничего не добавлять, не отнимать и не изменять ни слова. Стоило бы и вам, премудрый Иван, устыдиться перед этими прежними, столь великими святыми, не только в совершенстве постигшими светскую философию и богословие, но и сияющими ангельским житием; а многие из них украшены и мученическими страданиями, которые они претерпели от безбожных язычников и покрытых дурной славой царей, и кровью, пролитой за правую веру.

Если бы и хотели мы умолчать о том, как часто меняются ваши законы, но вещь возопиет сама за себя голосом сильнее трубного звука. Вот вы, поддавшись мудрствованию Карла, вместо хлеба используете опресноки во время священной литургии и, подобно злочестивому Аполлинарию Лаодикийскому, хотите, чтобы мертвое тело способствовало совершенной жизни. Вот вы, уйдя от апостольского благочестия, вслед за Формозом говорите в Образном богословии о двух источниках Святого Духа. Вот вы вслед за вашими папами проповедуете существование чистилища; а вот вы бороды и усы сбриваете; а ныне вы идете вслед за неосвященным Лютером. Сегодня же, как я слышал, вслед за вашими немцами и другие новые заморские проповедники начали устанавливать собственные законы.

О, воистину, вы словно тростинка, колеблемая в разные стороны порывами ветра! О, дом ваш, построенный – и всем это видно – на песке! Это по вашей воле были допущены учителя, проповедующие ложное учение! Смутились вы и зашатались, словно пьяные, понадеявшись на хитрость и пустую философию, о которой предостерегал Павел в послании к колоссянам. И поэтому вся ваша священная мудрость исчезла. У вас не только искажены догматы образного богословия, а церковные правила и уставы отвергнуты, но даже священные книги Моисея и пророков испорчены при переводах по образцу еврейских книг. В них многое из того, что касается предсказаний о Христе, явных или скрытых, поставлено с ног на голову и не соответствует тому, что сказано об этом в древнем переводе семидесяти толковников. К тому же из семитысячного века, упоминаемого Моисеем и пророками, в ваших новых переводах украдено более полутора тысяч лет, а это способствует раздорам и унижениям среди христиан, но вызывает радость у христоборных иудеев и содействует им, ожидающим не Христа, а его противника Антихриста. Они же не только, вопреки всем апостолам и святым, проповедуют свои хитрые вымыслы о том, что будто бы не пришли еще последние времена, и не только не верят в воплощение Христа, предсказанное всеми пророками, но и еще больше, чем их отцы, ругают его и поносят, и неизменно веруют, окаянные, в богоборного обольстителя, сына Дьявола, уповая на его пришествие. И не пользу христианскому роду приносит Священное Писание, переведенное по этим испорченным книгам, а только искушение и смятение. Об этом и в самом Писании сказано: «Не верь врагу твоему вовек».

Против ваших переводов можно возразить словами одного из святых, который был весьма умен и силен в священной философии и который удачно заметил, что Бог потому благоволил, чтобы семьдесят исполненных величайшего ума мужей, сыновей самих пророков, досконально изучивших не только еврейскую мудрость, но и египетскую, и греческую, – Бог потому благоволил, чтобы еще за триста лет до пришествия его Сына все Священное Писание было переведено ими с еврейского языка на греческий, что он, безначальный Отец, знал, что иудеи будут вести непримиримую борьбу против его присносущного и единородного Сына, и не только во время самой страсти или после его вознесения еще в апостольские времена, но и в наши дни, когда они стремятся исказить предсказания всех апостолов о Христе. Вот поэтому попустил Бог, чтобы перевод был совершен за многие годы до пришествия Христа. И если бы этого не случилось тогда, то теперь они смогли бы, исказив то, что сказано в книгах о Христе, строить нам козни, и говорили бы нам: «Вам, дескать, апостолы проповедовали не то, что написано у нас». И вот, по Божьей благодати, заграждены их уста, потому что сами их отцы перевели их писания для любителя книг Птолемея в Египте. Их искусству перевода удивляется и ваш мудрейший Иероним и хвалит этот перевод, и говорит о том, что эти семьдесят мужей, трудясь отдельно друг от друга, не допустили ни малейших разногласий в своих переводах, но проявили в своем усердии удивительное согласие во всем. Невозможно, сказал он, чтобы это могли сделать люди, но воистину, сделано это воплощением Святого Духа. А ваши нынешние переводы очень сильно противоречат этому древнему, восхваленному вашим Иеронимом. И ваши книги Нового Завета, эти священные источники, также искажены вашими учителями, творящими раскол. И не удивительно, что они искажают Писания, потому что они не только отступили от древних преданий ваших равноапостольных пап, но и между собой во многом не согласны и противоречат друг другу.

Взгляните же с подобающей прямотой на церковь Божью, основанную и неизменно, постоянно стоящую на твердом камне Христовой веры и укрепленную семистолпными догматами, то есть семью великими соборами, на которые в разные времена, в разных городах и местностях собиралось со всех концов вселенной священное ополчение, чтобы отогнать зверей. В этом ополчении были и наместники апостола Петра, прежние папы древнего Рима. Развеяв плевелы различных ересей и объединив правоверных в единомыслии, оградив Христову церковь уставами и правилами, они сделали неуязвимыми для видимых и невидимых врагов тех правоверных, которые придерживаются их учения. Прожив свою жизнь по заповедям Христа, многие из них украшаются апостольским и пророческим даром в награду за чистое, преподобное житие, и так было не только в прежние времена, но бывает и в нынешние. Так было и с блаженным патриархом александрийским Иоакимом, которого Господь по его благодати прославил великой славой. Однажды во время спора с иудеем о вере в присутствии египетского царя и многих людей он во имя Христа, которого поносил иудей, выпил на глазах у всех смертельный змеиный яд, а остатки яда в сосуде, ополоснув, дал выпить иудею. И этот богохульник тотчас же умер и распался. Патриарх же по благодати Христа остался невредим и живет до сих пор, занимая архиерейский престол. Будучи уже в столетнем возрасте, он имеет от Бога юношескую крепость и, на удивление безбожным туркам, по сей день стоит у кормила благочестия, ведет за собой православных и укрепляет их по всей вселенной. Хоть и беден он в миру, преследуемый гонителями, но обладает небесными сокровищами столь великими, что к ним даже ангелы стремятся, и во всей вселенной сияет он своей благочестивой мудростью и праведным житием, чему свидетелями были посланники нашего царя ко гробу Господню.

Хотел я, подражая царю Давиду, рассказать и о других святых деяниях Господа, который не только в тех странах, среди безбожных турок, совершает удивительные и величайшие чудеса, но также и в нашей земле своими святыми удивительными делами вызывает восхищение, подавая исцеление многочисленным верующим, страдающим различными недугами. Но удержалась рука пишущего и смолк язык повествующего, остановленные вашей жестокостью и пренебрежением к святыням. Ибо неверующие обычно не способны воспринимать благо, о чем сказал и пророк Исайя: «Если вы не верите, то потому, что вы не удостоверены». Отбросьте вашу гордыню и все суетные пререкания и рассудите в кротости и в спокойствии духа Христова: кто отлучает вас от его любви и кто препятствует вам отречься от учения и недостойного мудрствования ваших нынешних развращенных пап, живущих, словно свиньи, нечистым смрадным житием, которому и сами вы подражаете, и кто мешает вам отречься от учения вашего новоявленного обольстителя Лютера, этого совсем недавно объявившегося волка в овечьей шкуре, натравленного на Божьих людей вражьим духом, этого истинного предвестника Антихриста, своими делами прокладывающего для него легкий и удобный путь. Был он когда-то монахом, но потом отрекся от монашества и показал собой пример скатывания на широкий и пространный путь, ведущий к погибели; и даже не задумываясь о тесном и прискорбном пути, указанном самим Господом Иисусом, он внезапно его оставляет и берет себе жену. И не прислушался к слову Господа, который строго повелевал не соблазнять меньших братьев. И вот он, окаянный, соблазнил бесчисленное множество людей, поколебал великие царства и способствовал величайшим кровопролитиям во время междоусобных войн, восстав против апостолов и святых. Ведь все апостолы и святые своим христоподобным и воздержанным житием показали пример всей вселенной и, будучи людьми, уподобили себя ангелам, и землю уподобили небу, а исповедание трисиянного Божества укоренялось по всей вселенной. И если они могли совершить что-либо, что было в их власти, данной им от Бога, но не совершали этого, так это потому, что не хотели соблазнять своих меньших братьев, как об этом пишет Павел в послании к коринфянам: «Или мы не имеем власти есть и пить? Или не имеем власти иметь спутницею сестру жену?» – и далее, – «однако мы не воспользовались сею властью», что значит, заботились о слабых. И еще немного выше в том же послании говорит он: «Не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего, и пусть не погибнет немощный брат от знания моего». И если ты внимательно прочтешь его слова, то увидишь, что он во всех посланиях пишет о том же: и к высокому, и к низкому обращает свое уничижение, чтобы верных людей привести к христоподобному, нестяжательному и чистому житию. В одном месте он говорит: «Подражайте мне и смотрите на тех, которые поступают по образу, какой имеете в вас». В другом месте говорит о том, что имеющие жен ничем не отличаются от не имеющих, а только «будут иметь скорби по плоти; а мне вас жаль». Еще в одном месте: «Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе». И еще: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, а я для мира». И в другом месте: «Ибо проходит образ мира сего, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие», и так далее.

Понимая сказанное святыми древними толковниками, а затем и премудрым Павлом, просветителем вселенной, пойми ты, многоученый, что не стоит подражать Лютеру, ненавистнику и разрушителю ангелоподобного чистого жития, а нужно подражать всем апостолам и святым, которые с усердием соблюдали суровое, воздержанное житие, умерщвляя свою плоть. Они не только сами спасутся, но и многих людей своим примером приведут к Христу. Они не растлят, не развратят, не отвергнут уставы и правила, как это ныне учинили ваши новые учители, примеров нечестивости которых я не буду перечислять полностью, чтобы не обременять твой слух чрезмерными словами, но скажу только об одном из того, как они разрушают благоверие. Кто, скажи, из апостолов и святых назвал идолами образ Господа Иисуса Христа, написанный по подобию его человеческого воплощения, и образ его пречистой Матери, и совершенных святых? И кто иконы, поставленные на почитание Христа и его святых, уподобляет скверным идолам, изображающим Кроноса, Зевса и Афродиту, кто церковь Божью называет «болваницей», а правоверных людей, почитающих образ Господа нашего Иисуса Христа и его пречистой Матери, назвал идолопоклонниками? Ох, горе горькое и беды бедные, оттого что в христианском роде случаются такие хуления! Христианами себя называете, а сами иудейскую мудрость исповедуете. От иудеев отмежевываетесь, а сами во всем нравы их перенимаете. Говорите, что поклоняетесь Христу, а сами обрушиваете на икону свою ярость, словно иудеи. Хоть и не распинаете его на кресте вместе с иудеями, – на небесах уже он – но образ его, оставленный нам на память, таскаете по улицам и бросаете в огонь. Хоть пощечин ему не наносите, но его святой образ на иконе железным скребком и топором соскабливаете. Хоть копьем его, подобно воинам, не пронзаете, но в его изображения на иконах из пищалей и луков стреляете. Говорите, что распятому на кресте поклоняетесь, но знамение его животворящего креста на себя не полагаете. Хоть самих его святых вместе с язычниками и не закалываете и вместе с иудеями камнями не забрасываете, но иконы этих святых сокрушаете и на площадях ногами топчете, а правоверных людей преследуете пытками и гонениями еще большими, чем при древних гонителях. Странно слышать и невозможно видеть без слез этот жалкий позор, когда церковь подвергается таким надругательствам! Не стыдитесь называть себя христианами, хоть сами при этом творите дела хуже тех, которые совершали иудеи и язычники. Так знайте же, к чему вы пришли и в чем повинны. Нечестивость, на которую вы решились, привела к тому, что ваши сильные царства исчезли, ваши неприступные крепости разбиты, и земли ваши исчезли, ваши люди разграблены войсками, и многие из них погибли от меча, а ваши советы привели вас к глупому концу, – как сказал обо всем этом праведный Иов в беседе со своими друзьями. И если вы не покаетесь и не вернетесь к древнему благочестию, то суждено вам познать огненную реку, волны которой, как говорят, с огромным шумом возносятся выше облаков, а в ней все законопреступники подвергаются мучениям от Дьявола. От этой реки пусть избавит всех верующих в него православных Господь Иисус Христос, которому слава с Отцом и Святым Духом вовеки.

* * *

Андрѣй Ивану многоученному отвѣт о правой вѣрии предлагает.

Слышил еси святый Символ, гласящ еллинским языком, от нѣкоего отрока и, слушая прилѣжно, реклъ еси: «Не полно, рече, ни совершенно, понеже Духа Святаго от Сына не глаголетъ исходити, но от Отца единаго, и се новое замышление греческая церкви, на Никейском же соборе⁹⁸⁴ от Отца и от Сына исхожение Духа проповеданно». Так бо есми слышел от твоея премудрости. Мой к тебѣ отвѣт с помощию трисолнечныя безначалныя Единицы, яко рек еси: «Не полно, ни совершенно». Что совершеннѣйши Громова Сына, иже самѣмъ Господемъ реченное о догме Духа святаго, написав в своем Еуаггелии: «Егда приидет утешитель, Духъ истинный, иже от Отца исходит» – сиирѣчь прежвѣчно сияет – «и той свидѣтельствует о мнѣ?»⁹⁸⁵. И мало повыше: «Аз, – рече, – умолю Отца и иного утешителя дасть вам».⁹⁸⁶ Такоже реченно и божественным Лукою при концѣ его Еуглия: «И послю, – рече, – обѣтование Отца моего на вы, вы же сядете въ граде Иерусалимѣ, дóндеже облечетеся силою свыше».⁹⁸⁷ А в Дѣянии рече Петръ, верхъ ученический, емуже вверен от самого Господа ключь врат небесных, к людем жидовским, дивящимся о пришествии на апостолы Святаго Духа: «Сего и сам воскреси Богъ, емуже вси есмы свѣдѣтели. Десницею убо Божиею вознесеся и, обѣтования же Святаго Духа приемы от Отца, излия, се же вы нынѣ видите и слышите».⁹⁸⁸

Се ли убо ново, яко сам Господь Исус Христосъ сказа и весь лик апостольский проповѣда ипостаси Духа от Отца исхожение, якоже и Сыну безлѣтному от пребезначальнаго Отца рожение? Сим убо послѣдуя, и божественный Дионисий Арепагит, яко воистинну приим от самого Павла, до третьяго небеси восхищенна, во Образной богословии сице написав: «Источник божества Отецъ есть, Сынъ же и Духъ богорожения, аще сице лѣпо есть рещи, отрасли богорожении, аки цвѣты и вышесущественныи и свѣтове от священных словес прияхом».⁹⁸⁹ И се, яве указ наш богословию положен, яко упостась Духа превѣчне от Отца исходит, якоже и Сынъ от Отца безначально родися. От негоже, яко от единаго пребезначальнаго начала, соприсносущнѣ оба сияют и пребывают особѣ во своих живоначалных ипостасех. А идѣже убо Духу посылатися или изливатися реченно от священных словес, то не о самой ипостаси глаголетъ, Духа бо ипостась в себѣ совершенна есть, якоже Отча и Сыновня. Богъ есть Духъ, равен Отцу и Сыну; Богъ убо не посылается. Сице Богослов Григорие против злочестиваго Макидония⁹⁹⁰ глаголетъ: «Богъ Отецъ в себѣ совершенен, тако и Сынъ Богъ в себѣ совершененъ, тако и Духъ Святый Богъ в себѣ совершенен. Не три боги, но единъ Богъ – Святая Троица,⁹⁹¹ нераздѣлне существом и естествомъ раздѣляема и несмѣсьне ипостасьми свойствъ и лицы познаваема. Ово убо, – рече, – многобожия еллинского избежим, ово же слиянием Савельево,⁹⁹² жидам подобное, возненавидим».

И свойства убо ипостасей недвижимы. Аще ли движимо ипостась, х тому нѣсть свойство. А по прежевечию же и по сану, величеству вси равни, развие виновен Сынъ Отцу рожением, и Духъ Святый исхожением. Вины же рожению и изхожению не токмо не вѣдомо земнороднымъ, но ни небеснымъ чиновом. Якоже рече богогласный Исайя: «На него зряще, херувими трепещут⁹⁹³ и от лица славы его серафими крылы лица закрывают».⁹⁹⁴

Духа же Сыновня богословцы глаголютъ, якоже и Павел рече: «Духъ Христов»,⁹⁹⁵ но по слову существа, а не по винѣ исхожения. А собрание в Никѣи при Великом Констянтинѣ 318-ти богоносных отецъ всѣмъ вѣдомо повсюду православным, яко на христоборца Ария⁹⁹⁶ бысть, еже он, умовредный, Господа Исуса Христа от Отча существа отлучает. И сего ради тѣ святители от престол своих двигнулися искоренити сего безбожнаго учения. Еже и бысть. Его же жилами священных словес удавиша и проклятию вѣчному предаша. И всем и бѣ тщание о том тогда, да Господа нашего Исуса Христа, похуленного от Ария, соприсносущна Отцу и Святому Духу и равна, прославят и проповѣдают. А о Дусѣ Святемъ не бысть тогда спору и сопрения. И святый Символ тогда от них изложен бысть, да иже до сего: «и в Духа Святаго», той конецъ был.

По лѣтех немалых хула на Духъ Святый явися, за неяже и Феодосий Великий, царь, собор собра,⁹⁹⁷ видѣв вселенную возмущенну от нея и православныя церкви многою бѣдою одержимы суща, понеже и сам патриархъ царствующаго града Макидоний, начальникъ и предстатель ереси тоя быв. И тоя ради беды от конец вселенныя богоглаголивых архиѣрей от престол их подвиже, имже предстатель быв блаженный Димас, папа римский. Григорей Богослов, Григорей Ниский и иныя великия святители от конец вселенныя снидошася в Костянтинград, и многая от них апостольскими даровании и чюдесы удобренны, и мученическими страдании украшенны. И сего безбожнаго Макидония священными словесы побѣдиша и от престола извергоша, и Духа Святаго равна Отцу и Сыну проповѣдаша, а не созданна, и силу нѣкую выше ангелъ, якоже Македоний блядословяше. И во святомъ Символѣ того ради богословия о Дусе Святом прибавивъ: «и в Духа святаго, Господа и животворящаго, от Отца исходящаго». А не от Сына, яко же Фармос⁹⁹⁸ и вы, последующе ему, ново глаголите. Тщание тогда все бысть апостоловиднымъ святымъ и спор с Макидонием и со единомысленики его о самой ипостаси Святаго Духа и о присносущном его от Отца исхожении, а не о излиянии и посылании Духа. Калур же ваш, от Галат⁹⁹⁹ пришедши с премудрецы своими, и Фармос папя, прельстишася, подобяся Макидонию, и явно новоприложив ко древнему богословию во святомъ Символѣ, Духа Святаго и от Сына глаголет исходити, и, на послушенство емлючи, развращеннѣ толкуютъ еуагльские словеса, яко Христос, рече, глагола посылати Духа, и апостолъ Петръ, рече, излиятися Христу Духа, приимъ от Отца.¹⁰⁰⁰ И сего ради глаголют, яко от Сына Духу исходити, не умѣюще разсудити, паче же не хотяще, яко во святом символе о совершенной ипостати Духа богословъленно; а се о даровании реченно. И вмѣсто испостаси дарование полагают, хотяще упрямство свое поставити. И, филокизмами¹⁰⁰¹ аристотельскими изоостря язык, на древнѣе богословие вооружаются.

А еже реклъ еси, яко: «Аз, рече, не вѣмъ, кое истинна. Много о том спор меж вами и нами. Но папа и Лютор так глаголют, якоже мы держими. А научимся на небеси и узрим, что есть истинна». И се отвѣт, премудрый Иване, не твоего разума, ко отвѣщанию истинны недоумения полон: нѣсть бо кому мошно обрѣсти на небеси, имѣюще догматы богословия разтлѣнны. Самъ бо громогласный Павел рече: «Обручих вы дѣву чисту Христу, не имѣюще скверны и пороку»¹⁰⁰², сиречь церковь Божию, не токмо имуще благочестие догматы, но и житие право и непорочно, и вере подобно. Такова убо церковь, и таковую благочестия чистотою оболченна обрѣтаетца на небесѣ. А уклоняющихся в развращенная поведет Господь со творящими безаконие. Рече псалмопѣвец и царь Давидъ: «И ин возметца нечестивый и да не видит славы Господня».¹⁰⁰³ Не слышил ли еси в Ветхом самого Бога крѣпце Моисѣю заповѣдающе о первомъ законе и о создании скинии? «Сохрани ми, – рече, – рѣчь сию невредну»,¹⁰⁰⁴ сиирѣчь, не дерзни што приложити к ней или отняти. Такоже и Павел божественный к галатом писал о нѣкоих, прелыцающихся от законных и от соблюдений дний: «Аще, – речем, – мы или аггелъ благовѣстит вам, паче же благовѣстихом вам, проклят да есть».¹⁰⁰⁵ Аще и от малых сице проклинает, кольми паче не тщащихся древняго благочестия догмат соблюдати?

И сему послѣдующе, святыя вкупѣ сошедшеся во Ефес 200 великих архиерѣй с вашим римским первонастольником Келестином на третьем соборе на злочестивого Нестория,¹⁰⁰⁶ еже он, умовредный, странная и неслыханая мудруствующе, и хулу на Христа и на рожешую его Богородицу глаголюще, и его чюжеродная и неподобная мудрования обличив, и от священного лика изринув и, соверша святый Симъвол, крѣпцѣ заповѣдаша и страшными клятвами запечетлѣша не приложити что или отняти, ни слово на слово преложити. Пригоже и вам, премудрый Иване, устыдитися древних таковых святых и толь великих, не токмо внѣшнему любомудрию совершенно наказанных и богословию искусных, но и житиемъ ангельским сияющих; а многи от них исповедания ради благочестия от безбожных еллин и от злославных царей страдании и кровьми мученическими украшенных.

Но аще мы умолчим о пременении частых законов ваших, но вещь возопиет и трубы явленнѣйши гласъ испущает. Ово убо от Карула и от фолософеи его развратишася, и опресноцѣ вмѣсто хлѣба на священной литургии полагаху, подобяся злочестивому Полинарию Ладикийскому, мертвым тѣлом совершенному животу служити повелевая. Ово же к Фармосу от апостольскаго благочестия сложишася, и во Образной богословии два испущателя Духу глаголати. А иногда от папъ ваших порготорья проповѣдана; а иногда бороды и усы побриша;¹⁰⁰⁷ а нынѣ вослѣд неосвященого Лютора поидоша. А днесь, слышал есми, от немец ваших, и иныя новыя проповѣдники за морем законы полагают.

О, воистинну, трость, колеблема вѣтром от сопротивных духов! О, храмина ваша, создана на пѣсце от всѣх зрится! И по волям вашим попущенным Быша лжиучители! Смятошася и поколебашася, яко пиянии, надѣяшася на хитрость и на философию тщетную, о нейже претя, Павел х Каласаем пишет.¹⁰⁰⁸ И вся мудрость священная у вас поглощенна бысть сего ради. Не токмо Образныя богословии догматы растлѣнны и правила и уставы церковныя изпроверженны у вас, но и священныя книги Моисейския и пророческия от жидовских книг разтлѣнны сущи и в преводех изпрепорчены.¹⁰⁰⁹ И гдѣ прилучится в них быти о Христе реченному явнѣ или гадательнѣ, во множайших мѣстех горняя долу поставленно, и никакоже согласующе древним седмидесяти проповѣдником.¹⁰¹⁰ Такоже и седмотысущного вѣка¹⁰¹¹ от Моисѣя и от пророков во писанных по вашим новым преводом больши полуторы тысящи лѣтъ украдено, на роздор и уничижение хрестьянскому роду, а на пособление и на радость христоборным жидом, вмѣсто Христа ждуще богопротивника Антихриста. И супротив фсѣх апостолов и святых же глаголати¹⁰¹² хотяще и изветы лукавыя себѣ полагати умышляюще, яко не у¹⁰¹³ еще прииде послѣдняя лѣта, ни Христу вѣруют, в плоть пришедшу, от всѣх пророк возвещенному, но паче хулят и наругаются, окаяннии, якоже древле и отцы их, неотреченно вѣруют и уповают пришествию богоборному прелѣстнику, сыну погибельну. И нѣсть пользы християнскому роду от растлѣнных их книг Священным Писанием преводится, но паче соблазны и сметение. Якоже и словеса глаголют: «От враг свѣдительство не бывает приемлемо».¹⁰¹⁴

Добре рече нѣкто от святых супротив преводов ваших, иже был и во премудрости, и во священной философѣи мног, яко сего ради благоволи Богъ преложитися Священным Писанием всѣм от еврѣйского языка на еллинской, преже трехсот лѣт пришествия Сына своего, самѣми пророческими сыны, многия премудрости изполненными седмидесять мужими, не токмо еврейской мудрости наказанных, но египетцкую и еллинскую вконец извыкши: и ведая, рече, безначальный Отецъ ко присносущному и единородному Сыну своему непримирительную брань жидовскую, не токмо в самой страсти, и по вознесении во апостольском, но и днесь, и яко хотят портити во всѣх пророческих словесех лежащая о Христе проречения. И сего ради попусти Богъ преже многих лѣт пришествия Христова сему быти. И аще бы сего не было, они бы возмогли противу нас извѣт поставити, изпрепортя словеса, в книгах о Христѣ реченная, и глаголали бы: «Вам, рече, апостоли инако проповѣдали, а у нас не так написано». И благодатию Божиею заградиша уста их, того ради, яко сами отцы их преложиша Писания их Птоломѣю книголюбцу во Египтѣ. ихже превода хитрость и Героним ваш премудрый,¹⁰¹⁵ дивяся, похваляет, яко в различных имъ, глаголетъ, храминах сѣдити и писати, семьдесят сущим мужем, а не в малѣйших гдѣ в чинѣх превода супротивлению явитися у них, но по всему равности и согласию им быти. И невозможно, рече, так человѣком, но Духа Святаго дѣйствия исполнение. И сему древнему преводу, и от вашего Геронима похваленному, нынѣшние ваши книги во множайших противны являются. Также из священных источников Нового Завѣта разтлѣнны у вас книги от расколотворных учителей ваших. И не дивно есть имъ Писания разтлѣвати, не токмо бо превратили¹⁰¹⁶ предания древних своих апостолоподобных папъ, но и межю собя сопротивление и несогласие много имуще.

И возрите со простотою подобною на церковь Божию, в непремѣнном тождествѣ стояще и на камени Христова исповѣдания основанна, и седмостолпными догматы укрепленна, глаголю, великими седми соборы, иже сошедшеся от конец вселенныя на разгнание звѣрем в различных лѣтех, градех и мѣстех, с нимиже Быша вкупѣ священном их ополчение Петра апостола намѣстники, древния папы ветхаго Рима. И плевелы различных ересей развѣялъ, и правовѣрных во едином мудрованьи совокупивъ, и церковь Христову уставы и правилы оградив, на ихже пределѣх почивающии и их разчниней¹⁰¹⁷ держащеся, от врагов мысленных и чюственных правовѣрныя неодолеваемы бывают. И поживше по заповедем Христовым, многие даровании апостольских чюдес сияют и пророческими дары украшаются, чистоты ради жительства их и преподобия, не токмо в прежних лѣтех, но и в нынѣшних. Якоже бѣ блаженный Иоаким,¹⁰¹⁸ патриархъ александрѣйский, егоже Господь по добродѣтели его многою славою прославил. И сопираяся о вѣре¹⁰¹⁹ з жидовином пред самѣмъ царемъ египетцким и пред всѣмъ народом, и за имя Христово, хулы ради жидовина, смертоносной змѣин ядъ испив предо всѣмъ народом и останок и-сосуда пополоскав водою, жидовину даде. И абие мертвъ быв жидовин хулник, и расторжен. Патриархъ же невредим пребысть Христовою благодатию, и поднесь жив, архиерейски престолъ правит. Муж столѣтен сущь, въ юношьской крѣпости от Бога учинен, на удивление безбожным туркам и на утвержение правовѣрным, и кормила благочестия, православием дышущим во вселенной, правит и поднесь. Аще и убоги есть гонителей ради, но богат в небесных сокровищех, идѣже желают ангелы приникнути, и мудростию благочестия и жития опаством на вселѣнную сияет, емуже самовидцы Быша от царя нашего, Господню гробу послание.

И еще хотѣх повинутися Давиду царю и Господня дивная и преславная во святых его сказати, еже не токмо в тамошних странах межю безбожных турков придивная и величайшая чюдеса показует, но в нашей земли как волю его во святых своих удивляет, и множайшая исцѣления от различных и неудобисцѣльных недугов вѣрующим подавает. Но удержася рука пишущаго и язык повѣствующего жестости ради вашея и невнимания ко святым. Обычай бо есть невѣрующим польза погубляти, якоже Исайя пророк рече: «Аще не вѣрите, и не имате разумѣти».¹⁰²⁰ Отложите гордость и всяк спор суетен, и разсудите с кротостью и в тишинѣ духа Христова: отлучает от любви Христовы и хто возбраняет вас отоврещися учения и неподобнаго мудрования развращенных нынѣшних папъ ваших, нечистым и свинским жительством живущих, о ихже зле жительствѣ смрадном и сами послушествуете, и вашего прелестника новоявленнаго, Лютора, в самыя послѣдняя лѣта явишася волка суща и в кожю овчию оболченна и от супротивнаго духа на люди Божия пущенна, яко воистинну предотечю Антихристова, иже ему дѣлы своими сладко и удобно предпутие являя. Быв иногда мних, и сего¹⁰²¹ обѣщания отвергъся, и собою образ показа широкому и пространному пути, вводящему в погибель; тѣснаго же и прискорбнаго пути, самѣм Господомъ Исусомъ похваленна, ни во ум прияти хотя, но нагло от него отскочи и жену себѣ поят. А не хотя слушати Господень глагол, иже не повелѣ ни малых братей соблазнити.¹⁰²² Он же, окаянный, безчисленная народы соблазни и великия царства смути, и в метежи усобных ратей безчисленны крови пролия, и сопротив апостолом став и святым всѣмъ. Они бо распятым и воздержаннымъ жительством образ вселенней показовахуся и себе, аггелом, человѣки уподобиша, и землю небеси образну сотвориша, и того ради в конца вселенныя трисияннаго Божества разум вкорениша. И аще что и благословенная от Бога им по области своей, и того не сотвориша, да братий и немощных не соблазнят, якоже Павел х коринфом повѣстует: «Не имамъ ли, – рече, – власти мяса ясти, не имам ли власти сестру жену водити?» и прочая, – «да всего не творих под области моей»,¹⁰²³ сиречь о слабийших ради. И в том же послании, мало повыше, рече: «Не имам ясти мяса вовѣки, да не брата моего соблажню, и да не погибнет брат немощный в том разумѣ».¹⁰²⁴ И аще со прилежанием словеса его прочтеши, и во всѣх посланиях его о семъ обрящеши: горѣ и долу уничижение свое обращая, да на распятое и нестежательное, и чистое жительство вѣрные народи возведет. Ово рече: «Ходите во всем, якоже образ имаете нас».¹⁰²⁵ И индѣ, различие полагая межю дѣйствующими и оженившимися: «Щадя вас сия глаголю, понеже скорбь плотию имѣти будут таковии».¹⁰²⁶ Индѣ: «Хощу убо всѣм быти человѣком, якоже аз, но ов убо сице, ов же сице».¹⁰²⁷ И индѣ: «Мнѣ не будет похвалитися, токмо о крѣсте Господа Исуса Христа, имже мнѣ мир распятся, и аз мирови».¹⁰²⁸ И индѣ: «Преходит бо образ мира сего, женивыся яко не женивыися будут»¹⁰²⁹ и прочая.

Разумѣваяй, да разумѣй, по священных древних толковниках, словеса премудраго Павла, просвѣтителя вселѣнныя, много учен бо еси. Не потакая Лютеру, ненавѣстнику и разорителю аггелъскаго и чистаго жительства, но тѣм, иже в себѣ тщание всему апостолскому лику и святымъ о том, иже распинали плоти своя воздержным жестоким жительством. Не токмо сами ся спасут, но и множайших образом жития своего ко Христу приведут, а не растлят, ни развратят, ни уставы опровергут и правила, якоже и нынѣ новоявленныя учители ваша учиниша, о ихже нечестие не вся по ряду изреку, да не слух твой отягчится, сытости ради слова, но едину часть от них разрушенную исповѣмъ благовѣрия. Хто бо от апостолъ или от святых образ написанный Господа Исуса Христа по подобию вочеловечение его, и пречистыя Матери его, и совершенных святых его, идолы нарек? И на почесть Христу и святым его иконы поставленныя Кроновым и Зевсовымъ, Афродитовым скверным болваном уподобляя, и церковь Божию болваницею нарѣцая, и правовѣрных людей, почитающих образ Господа нашего Исуса Христа и пречистыя Матери его, болванопоклонники назва? Ох, горе, горе, и беды бедам, во крестьянском родѣ сицевым хулам бываемым! Крестьяне ся прозывающе, а вся жидовская мудръствующе. Июдейских сонмов отлучаетеся, а по всему нраву их подобящеся. Христу глаголюще поклонятися, а всю ярость жидовскую на иконе исполняюще. Аще его з жиды не распинающе, на небеси бо есть, но образ его, на паметь нам оставленный, по улицам влачаще и огню предающе. И за ланиту его по лицу не ударяюще, но священнолѣпного образа зрак его желѣзом и теслами скребающе, и воины копием его не прободающе, но на образ его стрелами и пищальми стреляюще. А распятому на крестѣ глаголютъ покланятися, а знамение животворящаго креста его на себѣ не полагающе. Аще святых его со еллины не закалающе, и со июдѣи камением не побивающе, но святых ихъ иконы сокрушающе и по торжищех ногами топчуще, и правовѣрным людем, паче древних гонителей, муки и гонения наводяще. Странно слышание и слезно видѣние, и умилен позор, сицевым хулам на церковь Христову бываемым! И не стыдящеся хрестьянским именем прозывати, а июдѣй пуще и еллин горчайши дѣлы показашася. Познавайтеся, в каковых естя и каковым видом повинны. Сего ради дерзнутого от вас нечестия крѣпкие царства ваша смятошася и претвердыя грады ваша разбиенны бысть, и земля смятошася, людие воинством разхищени Быша, и безчисленая народи мечю предашася, и мужских сердца женских сердецъ слабѣйши явишася, и совѣты вашими ко глупому концу приведенны естя, якоже праведный Иев в бѣсѣде ко другом своим пишет.¹⁰³⁰ И аще не покаетеся и не обратитеся ко древнему благочестию, и еще ктому весте реку огнену, еяже волны, глаголютъ, выше облак небесных со презѣлным шумом возводятся, в нейже вси законопреступницы со Дияволом мучими будут. От неяже избавит Господь Исусъ Христос всѣх православных, вѣрующих в него, емуже слава со Отцем и со Святым Духомъ въвѣки.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. He публикуются лишь незначительные по объему и по содержанию послания волынского периода (Ответ восточных, два Послания Федору Бокею-Печихвостовскому, Послание Евстафию Воловичу и Послание Базилию Древинскому), которые не влияют сколько-нибудь значительным образом на общее представление о характере переписки князя.

Четыре первых Послания (из публикуемых здесь) хронологически обычно связывают со временем, непосредственно предшествовавшим его побегу в Литву или сразу же после него. Так или иначе и Ответ о правой вере, и три Послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву прочно связываются с районом Печер и Юрьева – теми местами, в которых развора-чивались основные события, сопутствующие побегу. Стилистика этих четырех посланий и их привязанность к району Печер позволяют рассматривать их в комплексе и отдельно от Посланий волынского периода. В рукописной традиции они бытуют, как правило, в составе так называемых «печерских сборников», сформировавшихся, скорее всего, в Псково-Печерском монастыре. Совре-менное состояние исследований рукописной традиции этих посланий не позволяет, впрочем, говорить об этом с полной уверенностью. Кроме «печерских сборников» эти послания представлены также в «сборниках Курбского» (своего рода собраниях сочинений князя), в которые наряду с первыми четырьмя Посланиями входят Послания волынского периода, а также отрывки из его переводов и другие сочинения. Один из таких «сборников Курбского» положен в основу настоящего издания Посланий (Погод., 1494). Использованы также другие списки, что оговаривается отдельно в комментарии к каждому конкретному Посланию. Испорченные места и пропуски в рукописях восстанавливаются по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные. РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914).

Первое послание Вассиану Муромцеву, так же как и Ответ о правой вере, публикуется по рукописи Соловецкого монастыря 852/962. Заглавие в ней отсутствует, и оно восстанавливается по изданию Кунцевича. Ни в самом заглавии, ни в обращении нет точного указания адресата. Однако общая стилистика послания позволяет предположить, что адресат его тот же, что и в двух последующих посланиях. К тому же и во втором, и в третьем Посланиях также идет речь об апокрифическом Евангелии Никодима, которое представляет собой основную тему первого Послания.

* * *

ПОСЛАНИЕ КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКОГО В ПЕЧЕРСКИЙ МОНАСТЫРЬ К НЕКОЕМУ СТАРЦУ ОБ ОТРЕЧЕННЫХ ПИСАНИЯХ, «КОТОРЫЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ СРЕДИ БОЖЕСТВЕННЫХ ПИСАНИЙ»

Подобному бесплотным ангелам, искуснейшему среди равных радоваться.

Уже просмотрел я некоторые слова из книги Рай, которая встречается в Божьих церквях и послана ко мне вашей святостью, и думаю, что это название даже не вполне достаточно, потому что она не только уподоблена небесной красоте, но и украшена различными прекраснейшими словами, и укреплена священными догматами.

Прочел я в ней одну повесть, называемую Никодимовой. И не нашел в ней ничего, что не было бы сказано пророками, или того, о чем не слышали бы мы от апостолов, что не соответствовало бы евангелистам или противоречило бы свидетельствам великих учителей. И слышал я от Иезекеиля о колеснице на четырех колесах, и колеса ее скрипят, издают звук. И из псалмов Давида я также слышал предсказание об этой колеснице, управляемой тысячами учителей и несущей многие тысячи верных к небесным обителям. И вот, через годы, действительно появилась эта предсказанная колесница, удивительнейшим образом созданная четырьмя художниками и укрепленная силой Святого Духа. Колеса ее, хоть и создавались в разных городах, согласуются в своем движении друг с другом, поскольку она послана на землю самим Богом и небесными силами. От звука, издаваемого ею, сотряслась вселенная, разбежались дьяволы, сокрушились идолы, исчезли нечестивые, был посрамлен велиар, и тогда во всех концах вселенной проповедовалась и утверждалась истина о триедином Боге, и люди стали подобны ангелам, а земля небесам. При удивительнейшем звуке ее речи замолчали цари, приложив палец к устам, а могущественные властелины, владеющие многими землями, в страхе и трепете склонились и уверовали радостно и всем сердцем тому, кто был поруган, попран и распят ради нас, но не тому, которого почтил Корсур, расстилая перед ним ковер. Думаю, что достаточно и четырех колес для восхождения на небеса, а в пятом нет нужды. «Колеса эти – слова и свидетельства, и нет языка, нет наречия, где не слышался бы голос их, и до пределов вселенной слова их».

Великий Петр, которому Христос оказал великую честь и вручил ключ от рая, вынужден был замолчать и даже назван сатаной, когда он прекословил Христу, предрекающему свое скорое поношение, бесчестие и смерть. А от народа, желающего поставить его царем, Господь уходит: тем более во время самого мученичества он отвратился бы от чьих-либо почестей.

Воистину, это сочинение является ложью и неправдой, и написано оно невеждой и лжецом. Эти лживые измышления я встречал уже раньше, написанные по-польски. Присмотрись и сам внимательно к этому пустословию: ведь он не только неверно использует Священное Писание для доказательства своих измышлений, но и пишет о многих неслыханных, противоречащих друг другу вещах. Сравни описание ночи страстей Христовых и всего его искупительного мученичества с тем, что сказано об этом в благовествовании от Матфея и Луки, а также в благовествовании Сына Грома, сделавшего почти полное описание козней евреев против Христа и сообщившего то, о чем не сказано у трех других евангелистов. Об этом говорит и Златоуст.

Прошу, надеясь на присущую тебе, святому отцу, кротость и на твою любовь, не гневаться на меня. По своему худоумию и жестокосердию осмелился я написать тебе, как премудрому отцу – по слову сына Вирсавии и правнука Седека. Если покажется тебе мое писание плохим, то порви его и сожги. Пусть всякий понимающий понимает это как хочет. Но уклоняющихся в отступничество Господь поведет вместе с творящими беззаконие. Только пусть не случится это со всеми православными, Господи, особенно с теми, кто очистился и удостоился благочестивого жития. Аминь.

Хотел я опровергнуть и другие места этой повести, да устыдился и устрашился твоей высоты и светлости, честности твоего святоотеческого преподобия. Вы ведь, пребывая среди невидимого воинства, можете гораздо лучше нас, мирских, протолковать написанное и знаете гораздо больше нас. И очень прошу помолиться за меня, грешного, потому что все больше напастей и бед вавилонских обрушивается на нас.

Смотри в конце этого писания, что говорит благочестивый муж, узнавший о клевете и замыслах на него великого князя, стремящегося его убить, и что он пишет о том, каким образом он старается избежать этой несправедливой смерти.

* * *

ПОСЛАНИЕ КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКАГО О ЛОЖНЫХ ПИСАНИИ, В ПЕЧЕРСКОЙ МОНАСТЫРЬ НЕКОЕМУ СТАРЦУ

Чину подобия безтелесных, во сверстницех искуснѣйшему, радоватися.

Книга, глаголемая Райская,¹⁰³¹ иже суть в Божиих церквах, от вашея святыни к рукам моим пришла,¹⁰³² и нѣкая уже от словес в ней смотрел есми, и мню, яко недостаточествует сие имя, но воистинну небесной красотѣ уподобленна и всякими преудобренными словесы украшена, и священными догматы свидѣтельствованна.

А повесть ону прочтох, глаголему Никодимову.¹⁰³³ И не суть от пророк умолчанна, ото апостолъ не слышано, еуаглистом сопротивну, от учитель вселенских во свѣдительство не приемлемо. А слышах от Езекѣиля колесницу четырьма колы составлену, скрыпѣние колес ея гелгел,¹⁰³⁴ глас испущающи. А навыкох от Давида во Псалмѣх¹⁰³⁵ о колеснице же оной предглаголемо, на нейже тмами тем вѣрных седяще, к небесным обителем тысящами учитель правима. И по лѣтех предреченная, збысться сия колесница, четырьмя художники предивное составленна, паче же от божествена параклита укреплена. Аще и в различных местех и градех кола составляемы, но по всему равное согласие имуща, яко от самого Бога и от гор нѣбесных на землю пущаема. И от ея звука вселенная потрясеся, дѣмони разбѣгошася, идоли изтребишася, нечестия исчезоша, велиар¹⁰³⁶ посрамися, истинна проповѣдася, трисияннаго Божества разум в конца вселенныя водрузися, человеки аггеломъ подобни Быша, небеси земля образна явися. От гласа глаголъ ея предивнаго царие умолкоша, и на уста персты положиша, и наруганному и оплеванному, и разпятому нас ради сильныя и владѣющая землями с радостию усердне вѣроваша, и со страхом и с трепятом поклонишася, а не Корсурова ради почтения и по плату ступание.¹⁰³⁷ Довольно, мню, четыре кола¹⁰³⁸ небесному восхождению, не надобе пятое. «И не суть то рѣчи и словеса, иже не слыхали гласи их. Есть то рѣчи и словеса, иже во всю землю изыдоша вѣщания их и в конца вселенныя глаголы их».

По премногой чести и по ввѣрении ключ небесных от Христа Петръ привеликий вѣрою зѣлне взущен бысть, яко и Сатана поречен,¹⁰³⁹ пререцающе поношение и безчестие, и смерть Господню. А от хотящего народа поставити его царемъ Господь мой отходит¹⁰⁴⁰: паче же бы во время самыя страсти сего отвратился, аще от нѣкоих и почтен бы был.

Но воистинну лож есть сие писание и неправда, и от нѣкоего неискусна и лукава написана. А се лжеплетение и прежде аз видах, полским языком написана. Смотри сам со прилежанием сего суесловия: не токмо хватая Священная во свидѣтельство словесем своим развращенѣ полагает, но и во множайших, и межи собя сопротивная и неслыханная глаголетъ. А о нощи страстей Христовых и о спасенной муке всей зри со опасением во благовѣстие Матфѣевѣ. Аще ли будет гдѣ сокращенно, и ты в Маркѣ и Лукѣ, и во благовѣстие Громова Сына,¹⁰⁴¹ послѣди мало не всю повѣсть о навѣтех и бранех жидовских со Христомъ написавше, и тремя неявленная возвестивше. Якоже и Хрисостомос сказает.

Не прогневайся, молюся вамъ, по кротости¹⁰⁴² святаго отца и твоей любви. От худаго ума и дебелаго сердца дерзнух написати сия, яко воистинну къ премудрым отцемъ по слове сына Вирсавиина и правнука Седекова.¹⁰⁴³ Аще и бритостны ти строки сия явится, и ты раздери и огню предай их. И всяк разумеваяй разумѣет, яко же хощет, в настоящем. А уклоняющихся в развращенная¹⁰⁴⁴ поведет Господь с творящими безаконие. И не буди се, Господи, всѣм православным, паче же очиствованных и премудрых жительству подобящеся. Аминь.

А хотѣх и иная повѣсти сея слогни ложная обличити, но устыдѣхся и сопрятохся высоты ради преподобныя и свѣтлости отца и твоей ради честности и святыни. И можете попремногу паче нас разумѣти, обращаяся в воинъстве безтелесных, искушати седмерицею словеса, паче миролюбцев. И многажды много вамъ челом бью, помолитеся обо мнѣ, окаянном, понеже паки напасти и бѣды от Вавилова на нас кипѣти многи начинают.

Зри в концы писания сего, что глаголет, слыша бо о себе благочестивый сей муж наветы и умышления великого князя, еже хотяще убити, и сего ради сице пишет, и помышляше, како бы избегнути неправеднаго убиения.¹⁰⁴⁵

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. He публикуются лишь незначительные по объему и по содержанию послания волынского периода (Ответ восточных, два Послания Федору Бокею-Печихвостовскому, Послание Евстафию Воловичу и Послание Базилию Древинскому), которые не влияют сколько-нибудь значительным образом на общее представление о характере переписки князя.

Четыре первых Послания (из публикуемых здесь) хронологически обычно связывают со временем, непосредственно предшествовавшим его побегу в Литву или сразу же после него. Так или иначе и Ответ о правой вере, и три Послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву прочно связываются с районом Печер и Юрьева – теми местами, в которых развора-чивались основные события, сопутствующие побегу. Стилистика этих четырех посланий и их привязанность к району Печер позволяют рассматривать их в комплексе и отдельно от Посланий волынского периода. В рукописной традиции они бытуют, как правило, в составе так называемых «печерских сборников», сформировавшихся, скорее всего, в Псково-Печерском монастыре. Современное состояние исследований рукописной традиции этих посланий не позволяет, впрочем, говорить об этом с полной уверенностью. Кроме «печерских сборников» эти послания представлены также в «сборниках Курбского» (своего рода собраниях сочинений князя), в которые наряду с первыми четырьмя Посланиями входят Послания волынского периода, а также отрывки из его переводов и другие сочинения. Один из таких «сборников Курбского» положен в основу настоящего издания Посланий (Погод., 1494). Использованы также другие списки, что оговаривается отдельно в комментарии к каждому конкретному Посланию. Испорченные места и пропуски в рукописях восстанавливаются по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные. РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914).

Второе послание Вассиану Муромцеву издается по рукописи Соловецкого монастыря 852/962.

* * *

ПОСЛАНИЕ СТАРЦУ ВАССИАНУ

Толкователю Писания и благочестивому монаху, моему господину радоваться.

Получил я твое послание, украшенное любовью. Привезли мне также книгу и житие Иеронима, и расчет лет, и низко кланяюсь за твое добро. В этом послании я нашел замечание о том, что Григорий Богослов называет Никодима тайным учеником Христа. Но и я знаю, что это так. Однажды в своем слове о нищелюбии он сказал, что Никодим любил Христа вполсилы. Но думаю, что эти слова Богослов написал по другому поводу, не желая унизить этого мужа. Блаженные мужи Иосиф и Никодим, послужившие агнцу Божию во время его спасительного мучения, удостоены величайших похвал от Бога-Отца, прославлены ангелами и возвеличены соборами праведников. Именно Иосиф и Никодим, заботясь о мертвом теле животворящего Иисуса, обвили пеленами умерщвленного плотью, но дарующего всем мертвым жизнь, Господа, помазали его драгоценными ароматами и похоронили в гробнице. За это многие святые прославили их: одни в своих торжественных словах, другие воспели в канонах. И лучше всех, слагая им похвалу, сказал Иоанн Златоуст: «Блаженны руки Иосифа и Никодима, осязающие плоть недоступного Бога, перед которым трепещут херувимы и от сияния которого ужасаются серафимы. Иосиф же и Никодим смело подходят к кресту и умершего плотью ради жизни всех людей снимают с креста» и так далее. И немного дальше: «Ученики, словно убогие и худородные, разбежались из страха перед иудеями, и таким образом исполнилось сказанное о них пророками. А тайные ученики, Иосиф и Никодим, смело обращаются к Пилату, снимают с креста распятого Господа и выступают как служители Христова погребения, не боясь иудеев, проявляя величие духа», и прочее.

И я свое первое послание написал тебе не потому, что я против этих замечательных мужей, – прочти его внимательно, – а потому, что я против ложных писателей, которые, притворяясь истовыми учителями, пишут повести, не согласующиеся со словами Евангелия, и, чтобы не быть обличенными, скрывают свои имена и подписываются именами святых, рассчитывая таким образом, что простые и неграмотные их с легкостью примут. И о таких богогласный Павел давно уже написал: «Остерегайтесь, чтобы не погубили они вашу простоту своей хитростью». И еще сказал тот, который почерпнул свой ум от животворящей груди, от самой Премудрости Божьей: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов» и прочее. И еще я вам напомню, чтобы вы знали и другое. Кто сможет противиться сказанному апостолом? Петр говорит: «Схватив Иисуса»; и все евангелисты восклицают: «Связав, привели от Каиафы к Пилату Господа, претерпевшего различные мучения и надругательства во имя спасения опутанного грехами человечества и избавления его от мучений и надругательств от Дьявола». А вот что говорится в новом Евангелии: «Корсур привел Христа к Пилату с великими почестями и с молитвами». Не удивительно слышать подобное от наших врагов, которые давно уже привыкли сеять плевелы в чистой пшенице. Но удивительно то, что служители православной церкви, и прежде всего наиболее опытные, всегда имеющие перед глазами слова из пророчеств, наслаждаются вместо пшеницы плевелами. «Слова Господни – слова чисты, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное». И еще в другом месте: «Сказали мне отступники от закона суесловие, противное закону твоему, Господи».

Или ты не слышал, какая беда от всего этого случилась с Божьей церковью в Литовской земле, где враги сумели восстановить против апостольских заветов, против святоотеческого учения и уставов даже самих детей христианской церкви? Среди кротких овец объявились звери и беспощадно расхищают стада верных, а сказанное апостолами искажают, затем неверно толкуют и возводят хулу на святых, среди которых больше всех подвергается оклеветанию Златоуст. Выбирая из русских книг отступнические сочинения болгарского попа Иеремии и других ему подобных, подписывавшихся именем Златоуста, и других святых, они пользуются ими, словно щитами, и, спрятавшись за них, нападают с ругательствами и хулениями на учение Христа, а тех верных, пытающихся им противостоять, но невежественных и потому безответных, они ловко побеждают и сбивают их с истинного пути на ложный, вводя в заблуждение этими сочинениями, как будто принадлежащими святым.

О горе нам! Почему же мы не следим бдительным внутренним взором за этим древним драконом, нашим недремлющим врагом, который никогда не спит и многие годы изощряется в своей вражде против нас! Это он из зависти погубил когда-то в раю наших прародителей, а разум их потомков совратил в безбожие и колдовство, научил их жить, подобно скотам, в нечистоте. Это он погубил внезапно все имущество и детей праведного Иова, а его тело жестоко поразил. Он восстановил в Египте волхвов против Моисея и сотворил чары. Он научил пророчествовать ложно, не от имени Господа и наперекор истинным пророкам, как это произошло с сыном Зароава Азарией при Амосе, с Ананией при Иеремии, а также с другими, и что толкнуло в свое время Божьего пророка просить у Бога смерти. Он ополчил богоборствующих евреев против самого Господа, внушив им, будто они защищают закон. Он сделал предателем одного из апостолов, учеников Христа. Он устраивал различные беды и несчастья апостолам во время проповеди. Он насылал на Христову церковь презлейших царей-гонителей и изобретал жесточайшие, невыносимые мучения, которыми они преследовали верных.

Но когда он увидел, что многочисленные преследования не смогли сломить Божию церковь, которая стала только ярче сиять от крови, пролитой апостолами и мучениками, а цари-гонители бесследно исчезли, и вместо них на престолы возведены правоверные государи, и благочестие распространяется по всей земле, – тогда он изобрел другое: из числа учителей церкви он выделил нескольких, которые начали проповедовать ложное учение, и среди них были Арий, Македоний, Несторий и другие еретики, оставившие после себя дурную память тем, что многие годы они в разное время жестоко преследовали церковь. Но все они были отогнаны Господом от его паствы, когда он своим именем собрал полчища святителей на семи вселенских соборах и украсил благочестивыми, сияющими ярче солнца догматами свою церковь, которая, благодаря этому сиянию, стала неприступной для видимых и невидимых врагов.

Тогда наш давнишний враг замышляет другое. Он наступает на наших начальников и пастырей и некоторых из них делает горделивыми и склоняет в развратное житие, соль земли обращая в безумцев. Им ведь было предназначено насыщать всех неиссякаемой пищей и светить миру, но из-за человеческих грехов все случилось наоборот: вместо света – тьма и замутненные образы. А вместо твердого Священного Писания – бабьи басни и искаженные писания, нисколько не согласные со Священным Писанием, и ими он и призывает наслаждаться. И вот они, украсив слова апостолов, пророков и преподобных великих святых учителей дорогой кожей, золотом, драгоценными камнями и жемчугом, прячут их за крепкими запорами в свои кладовые и, похваляясь ими и назначая им цену, говорят приходящим: «Столько-то и столько-то».

Мы же, если и случится нам когда-либо прочесть что-либо из священных книг, рассказываем один другому, шутя (если не сказать, ругаясь): «Ефремовы, мол, слова горьки, словно хрен». А на другие божественные книги измышляем другие хитрые наговоры: «Прежние, дескать, поколения жили сразу же после того, как они были написаны, ну а нам так не под силу». А это свидетельствует о том, что храним мы их не для пользы, а из-за тщеславия, что и видно по нашим делам. И если бы мы внимательно читали эти книги и стремились почерпнуть содержащиеся в них знания, то нам никогда не понадобилось бы наслаждаться чужими, испорченными писаниями, и не были бы мы бессильны, и не нарушали бы закон. Ведь, используя эти писания, Лютер со своими учениками нападают на нас: «Вот, дескать, ваши святые учителя написали ложное и неправильное». А учителя об этом и не слыхали. Сам он написал нечто неведомое и неслыханное и, скрывая свое имя, подписался именем святого, чтобы таким образом ему легче было обманывать тех, кто прислушивается к его неверному учению. О таких сказал Господь устами пророка: «Я не посылал этих пророков, а они сами побежали; я никогда не говорил им, а они пророчествовали моим именем». Так и теперь поступают наши враги и говорят, прикрываясь именами святых: «Святого, – например, – Иоанна Златоуста, или других святых, слово о том-то и о том-то». А Иоанн и эти святые и не слыхали об этом.

Самое время сегодня вспомнить сказанное ангелами Сыну Грома: «Горе, горе живущим на море и на земле! Выпущен уже Сатана из своей темницы и вышел в сильной ярости обольщать их». Воистину, по всему видно, что он уже выпущен, что уже излил и продолжает изливать свою ярость на верных, что уже обольстил и продолжает обольщать многие страны во вселенной, и учит отступничеству от Бога. Прислушайся к тому, что говорит и Павел во 2-м послании к солунянам.

Обратим мысленно свой взгляд на восток и задумаемся. Где Индия и Эфиопия? Где Египет и Ливия, и Александрия, великие и славные страны, когда-то отличавшиеся крепкой верой во Христа? Где прежде боголюбивая Сирия? Где Палестина, священная земля, в которой родился Христос, все пророки и апостолы? Где Евтропия, которая пребывала когда-то в мудрости правоверия? Где славный Константинополь, который был для вселенной примером благочестия? Где недавно просиявшие благоверием Сербия и Болгария с их великими властелинами и богатейшими городами? Не придерживались ли когда-то все эти славные, знаменитые государства истинной веры? А теперь, из-за многочисленных грехов, они покорены безбожными завоевателями, которые бесконечно мучают правоверных людей и толкают их на путь отступничества от истинной веры, обольщая их суетной славой земного мира или обрушивая на них многочисленные беды и страдания. И мне кажется, что оставшиеся в этих странах православные люди, стойко придерживающиеся правой веры и постоянно претерпевающие от этих завоевателей жесточайшие гонения и надругательства, достойны того, чтобы все православные называли их живыми мучениками. Ведь они, живя среди коварных и неверных людей, непоколебимо отстаивают догматы благочестия и подобно светилам просвещают мир законом Христа.

Обратим наш внутренний взор и на западные страны и хорошенько задумаемся. Где державный Рим, в котором издревле пребывали наместники апостола Петра, папы? Где Италия, которую сами апостолы украсили благоверием? Где славная Испания, в которой апостол Павел насаждал благочестие? Где многолюдный город Милан, в котором великий Амвросий правил благочестиво? Где Карфаген? Где Галлия? Где великая Германия? Где народы других западных стран, в которых Христово Евангелие проповедовали апостолы и их наместники, и которые, словно многочисленными яркими звездами, были украшены знаменитыми епископами, ранее всегда бывшими единомышленниками восточных святых, когда они собирались на соборы, соглашались друг с другом и единодушно ополчались против видимых и невидимых врагов? И как прекрасно было тогда видеть, как все они, словно на крыльях, устремлялись со всех концов вселенной в одно место во имя слова Божьего и утверждения веры, а их страстному рвению услужить Богу не могли помешать ни дальний путь, ни морские штормы, ни свирепство разбойников. Посмотрим же сегодня мысленно. Где все они? Не обратились ли в различные ереси? И не превратились ли они, ранее отличавшиеся столь великой любовью к Богу и стремлением служить ему, в непримиримых, страшнее неверных, врагов правоверия?

А мы, недостойные, мало известные древним народам, живущие на краю вселенной, последними познали Христову благодать; и не за дела наши, ни за нашу добродетельность были мы призваны в его власть, а только в силу всегда ему присущего, величайшего, бескорыстного милосердия к человеческому роду. А сегодня каких высот мы достигли? Богодухновенные книги Ветхого и Нового Завета мы имеем на своем языке. Епископы управляют большими областями, где полно всякого добра, а в церквях царит спокойствие. И никто нигде не возбраняет постигать Священное Писание. И вся наша Русская земля от края и до края, словно чистой пшеницей, наполнена верой в Бога. Лицо ее украшает столько Божьих храмов, сколько звезд на небе, и множество монастырей, которым нет числа (кто бы мог их сосчитать?), с бесчисленным множеством монахов. Цари и князья, которые издревле и до наших дней придерживаются православной веры, самим всевышним помазуются на отправление правосудия и на защиту от видимых врагов. Можно повторить вслед за Иеремией, что благодаря величайшему милосердию Господа «земля наша наполнена верой в Бога столь обильной, как морская вода». Как отблагодарю Господа, который облагодетельствовал нас? И кто смог бы не восхититься, не заплакать от радости и не возблагодарил бы его за несказанно великое милосердие и щедрость, которые он обращает к нашему народу?

Так посмотрим же внимательно и задумаемся над тем, как мы благодарим за такие великие дары человеколюбивого Бога, который, желая удостоить нас своего небесного царства, завещает нам строго соблюдать его заповеди. Неблагодарные и бесчувственные, словно змеи, мы затыкаем свои уши при звуке его святой речи и прислушиваемся больше к тому, что говорит наш враг, искушающий нас суетной славой земного мира и ведущий к погибели по своему привольному пути. И вот он, этот начальник всему злому, не сумев по Божьей благодати найти никакого изъяна в нашей вере, изобретает различные хитрости и начинает смущать древние священнические чины, словно желая обесценить слова апостола: «В каком звании кто призван, в том и остается». Посмотрим же и здесь внимательно, как живут те, кто против его злых замыслов.

Правители, поставленные на власть Богом, призваны судить своих подданных праведным судом и управлять государством в мире и любви. Но в наказание за наши грехи они уподобляются хищным зверям, которые не имеют присущей людям жалости и изобретают невиданные мучения на погибель тем, кто желает им добра. И никакая риторика не поможет рассказать о всех этих нынешних бедах – о неустройстве в государстве, о несправедливом суде, о ненасытном разграблении чужого имущества.

Посмотрим же и на священническое сословие, в котором встречаются такие – нет, не буду я сейчас их осуждать, а только расскажу о нашем горе, – встречаются такие, что не только не защищают Христову паству, но и, как я знаю, – тяжело мне об этом говорить – грабят ее, и не просто грабят, но еще и научают этому грабителей, показывая пример и ведя за собой. Они не только не обличают бесстрашно царя с помощью божественного откровения, а наоборот, поощряют его. Они не защищают вдов и сирот, не помогают пребывающим в бедах и напастях, не выкупают пленных из плена, а приобретают себе земельные владения, строят огромные дома, купаются в многочисленных богатствах и вместо благочестия украшают себя добычей. Где тот, кто мог бы запретить царю и его сановникам творить беззакония по всякому поводу? Где Илья, заступившийся за кровь Навуфея и обличавший царя прямо в лицо? Где Елисей, посрамивший израильского царя Иоарама, сына Ахава? Где все пророки, обличавшие несправедливых царей? Где Амвросий Медиоланский, усмиривший императора Феодосия Великого? Где Иоанн Златоуст, сурово обличавший императрицу за ее сребролюбие? Где теперь все патриархи и богоподобные святители, и многочисленные преподобные, подражающие Богу и бесстрашно обличающие законопреступные дела неправедных царей и властителей, выполняя и соблюдая сказанное спасителем Христом: «Если кто постыдится меня и моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и сын человеческий перед Божьими ангелами». Кто теперь без стыда произносит евангельские слова и кто готов положить душу за своих братьев? Я не знаю такого. Но вижу, как все лицо нашей земли объято жесточайшим пожаром и как множество домов исчезает в пламени бед и напастей. Кто придет и избавит нас от этого? Кто погасит пожар и избавит братьев от столь жестоких бед? Никто! Воистину, нет ни защитника, ни помощника, кроме Господа. Все думают лишь о своем богатстве и, ухватившись за него, простираются перед власть имущими, льстят им и заискивают перед ними, лишь бы только сохранить свое богатство и приумножить его. А если и сыщется кто-нибудь, кто говорит, выполняя Божью волю, о правде, то такого власти осуждают и, после многих мучений, предают страшной смерти. Также и монахи, которые когда-то добровольно отреклись от всех радостей земной жизни и поклялись страшными клятвами перед Богом и его ангелами, поддаются козням и уговорам коварного змея и, забыв свои обеты, стремятся урвать как можно больше богатств, завладеть безмерными имениями во многих селах, собирать с них огромные богатства и упрятывать их в прочные хранилища, а, наполнив одни, отрыгать их в другие, – как это свойственно было язычникам, некогда обличенным Псалмопевцем, – и похваляться ими, словно великим благодеянием. А кто смог бы рассказать о многочисленных ссорах и кровопролитиях, о междоусобных войнах и клятвопреступлениях, происходящих из-за этих богатств? А еврейское ростовщичество и корыстолюбие, и презрение к бедным братьям, страдающим от холода, голода и других несчастий, – кто мог бы это описать? И множество других немыслимо жестоких дел, которые и описать невозможно, лежит на их совести.

А военное сословие совсем обнищало, потому что многим из них не только боевых коней и оружия не хватает, но и пищи. И никакими словами невозможно описать их нужду и бедность, и одолевающие их невзгоды.

Видим также, как сегодня страдают купцы и земледельцы, облагаемые безмерными данями и преследуемые безжалостными надсмотрщиками, которые немилосердно издеваются над ними, – собрав одну дань, тотчас же возвращаются за другой, затем посылают за новой и уже замышляют очередную.

Грустное зрелище и горький позор! Из-за таких невыносимых мучений иные тайно убегают из отечества; иные своих любимых детей, плоды чрева своего, продают в вечное рабство; иные своими руками предают себя смерти – или удавляя себя, или бросаясь в быструю реку, или другим каким-нибудь способом – от горя естественная чистота их сознания помутняется.

Смотри, что говорит Павел солунянам. Видите, что уже древний змей выпущен из своей темницы и, полный зависти, плетет свои козни против Божьей церкви, что смущает вселенную и что учит многие народы, и научил уже их, столкнув на путь ересей, нарушать Христов закон? Так теперь в нашей земле злым своим советом все поставил с ног на голову – разные сословия сделал врагами друг другу, единоверных братьев заставил вместо хлеба питаться друг другом, – и беспрестанно чинит всякое зло и учит людей становиться врагами Бога.

Кто еще кроме Господа Иисуса, который защищает правоверных от вражьих происков, а сохраняющих верность в страданиях прославляет почестями и нетленными венцами, – кто еще может нас утешить и защитить от таких невыносимых бед и напастей? Так пусть не поколеблют нас все эти несчастья и обратим наши головы к живущему на небесах, откуда мы и ждем его, нашего спасителя, ибо приближается уже час нашего избавления. И оставив всякое забвение, незнание и лень, постараемся прочесть божественные слова, почерпнуть из них мудрость божественного разума и укрепиться этой вечной духовной пищей, чтобы уметь противостоять с помощью Христа владыки нашему духовному врагу. Если сумеем это сделать, то победим его окончательно, и тогда все его соблазны, искушения и козни будут нам не страшны, потому что Христова церковь непобедима и не будет побеждена никем – ни Дьяволом с его бесами, ни Антихристом с его мучителями, – но будет покоиться непоколебимо и вечно на камне Христовой веры.

Но горе тем, кто грабит и проливает кровь невинных и кто властвует без любви и справедливости! Блаженны же, трижды блаженны будут страдающие от них, ибо близок уже час отмщения за них. Горе тем, кто вводит в соблазн и искушение и приносит различные беды и зло стаду паствы Христовой! Горе и тем, кто, погрузившись в невежество и забвение, следует за ними, не умея из-за своей лени отличить добро от зла. Горе нам, овцам, истощавшим без хорошей пищи! Горе нам, не имеющим сегодня искусных волов в наших яслях, которые могли бы разрыхлить плугами евангельских слов борозды в наших сердцах, заросших сорняками многолетних непристойных обычаев! Если же где-нибудь иногда и находятся такие учители, которых Бог посылает нам на пользу, то хитрые и человеконенавистные, лживые братья клевещут на них, ненавидя за правоту их слова и учения! Горе нам, не соблюдающим заповеди Господни и презирающим закон Божий! Горе нам, вместо света видящим тьму и искушение по всему миру и вместо чистого жития живущим по-свински, из-за чего имя Божье хулится среди язычников! Горе нам, вместо Христа служащим мамоне и стремящимся приобрести как можно больше богатств вместо того, чтобы, распродав свои имения и раздав имущество, следовать за Христом по его слову! Горе и мне, несчастному, внявшему совету моего врага и в течение многих дней затвердевшему в таких нравах! Но надеюсь, что буду избавлен от этого великодушием Господа моего Иисуса, исцеляющего меня духовным врачеством ваших рук и ожидающего меня с покаянием по своему милосердию. Вечная ему слава с Отцом и Святым Духом. Аминь.

О Скориных книгах

Да будет тебе известно, любезный мой друг, что в нашей земле встречаются книги Ветхого и Нового Завета и книги всех пророков в переводе Скорины полоцкого. Перевод этот сделан недавно, лет 50назад или что-то около этого по испорченным иудейским книгам. Иудеи же, если не сказать каиафяне, как после вознесения Христа противоречили всем апостолам и святым, так и по сей день: их коварные мудрецы на своих сборищах постоянно что-либо измышляют и искажают священные слова, сказанные Моисеем и их пророками, и предреченные о нашем Христе. И крадут число лет семитысячного века, говоря, что прошло еще только 5 с половиной тысяч лет и не наступили еще последние времена, и не было еще явления Христа во плоти. А вместо Христа ждут они, противники Бога, пришествия Антихриста, который будет выпущен Дьяволом, их отцом, на испытание и погибель христиан.

А писания, происходящие от новых учителей-отступников, во многих местах неполны и испорчены, поэтому православные не должны им во всем доверять. И уже немало верующих народов, во всем принимающих этот новый перевод, сбилось с пути и начинает во всем следовать иудейским мудрствованиям. И не хотят даже слышать об уставах и законоположениях апостолов и всех святых, а только хулят их вместе с евреями. Таковы последователи Лютера, у которых сам я видел переведенную им Библию, во всем соответствующую переводу Скорины.

Поэтому, если кто-либо из книжников захочет во имя обретения царствия небесного узнать сокровища Ветхого и Нового Завета, то пускай он обратится к старым, известным переводам, и прежде всего к переводам Максима Философа. А книги Ветхого Завета лучше читать в переводе семидесяти, который был сделан еще за 300лет до рождения Христа. Этим переводом впоследствии наслаждались православные во всей вселенной, и увидел я в нем знаменитые, подлинные слова, которыми дух Божий через уста своих пророков предрекал пришествие нашего избавителя Иисуса Христа. После крещения Руси эти книги были переведены и на наш язык, и думаю, что их можно найти в сокровищницах многих монастырей.

Мир и любовь почитаемого в Троице Бога пусть будет с тобой. Аминь.

* * *

ПОСЛАНИЕ К СТАРЦУ ВАСЬЯНУ

Писанием сказателю и во мнихѣх честному моему господину радоватися.

Посланейцо твое, любовию помазанное, дошло до меня. Книгу и Герасимово житие и счет лѣтом привезли же ко мнѣ, и много челом бью на благы твоих. Да паметца обрѣлася в твоей грамотки запечатана, а написано в ней, яко Григорей рече Богослов называет тайным учеником Христовым Никодима.¹⁰⁴⁶ Ино аз вѣм то, что истинна. И индѣ об нищелюбии в слове рече о нем, якоже Никодим исполу Христа любил.¹⁰⁴⁷ И се по прилучею слова написа о нем Богослов, мнит ми ся, а не уничижая мужа. Блаженныя же мужи Иосиф¹⁰⁴⁸ и Никодим безмѣръным похвалам достойны от Бога Отца, и от аггелъ удивленны, и от соборов вѣрных возвеличенны, сподобивыися послужити во¹⁰⁴⁹ время спасенныя страсти живодательному агнецу Божию, заколенному за весь мир. И опрятающе тѣло мертво суще живоноснаго Исуса, ово пеленами обвивающе, ово столитренными араматами мажюще, и затвориша во гробѣ убиеннаго Господа плотию, всѣм сущим во гробѣх живот даровавша. ихже сего ради многие от святых похвалами ублажиша, овы во словех торжественных, овы в канунех возпѣвша. Паче златы языком и усты похвалу слагающим глаголет: «Блажени, – рече, – руцѣ Иосифа и Никодима, осязающе тѣло неприступнаго Бога, пред нимже стояще, херувими трепещут, и от лица славы его серафимы ужасаются, Иосиф же и Никодим со дерзновением приступают и всѣх живота плотию умершаго со креста снимают», и протчая. И инде той же: «Ученицы, – рече, – разбегошася страха ради июдейска, владыку и учителя единого оставивша, яко от убогих и от незнаменитых суще, паче же во пророцех лежащая и о них исполнися. Распаляют же ся вѣрою потаенныя ученицы, и от благородия, и от свѣтлости ради вину вземше, Иосиф дерзостно к Пилату приступает и вкупѣ с Никодимом пригвожденаго Господа со креста снимает, и погребению Христову служители бывают, не боящеся июдей, величества ради сана»,¹⁰⁵⁰ и прочая.

И аз, не тѣм противяся чюдным мужем, первое посланейцо послал к тебѣ – прочти его со вниманием – но противлюся лжесловесником, преобразующимся во истовыя учители, и пишет повесть сопротив еуаггельским словесем, и имена своя скрывше, да не обличенны будут, и подписуют их на святых имена, да удобно их писание приимется простыми и ненаученными. И о таковых издавна Павел богогласный пишет: «Блюдитеся, – рече, – да не погибнет простота ваша въ их лукавъстве».¹⁰⁵¹ И инъ, иже почерп премудрость от животворящих персей, от ипостасныя Премудрости Божия: «Не всякому, – рече, – духу вѣруйте, но искушайте духи»,¹⁰⁵² и прочая. А яз и паки вам воспамяну, аще вам и инаково нѣкаково обрѣтется. Хто стерпит таковаго супротивления апостолом? Петръ глаголетъ: «Емше Исуса»; а еуагглисты всѣ вопиют: «Приведоша связанна Господа от Каияфы х Пилату во многих муках и поругании, да грѣхи связанное человечество разрѣшит и поруганныхъ и мучимых от Диявола избавит». А нового Еуаггелия повѣсть: «Корсур, рече, со многою честию и молениемъ пред Пилата приведе Исуса». Не дивно врагомъ нашим, искони бо им обычай межю чистыя пшеницы плевелы сѣяти. Дивно православным, паче же искуснейшим в чинѣх, вмѣсто пшеницы плевелы услажатися, а всегда имѣюще пророческая словеса пред очима лежаща. «Словеса, рече, Господня, словеса чиста, сребро раждежно, искушенно земля, очищенно седморицею».¹⁰⁵³ И индѣ: «Сказали мнѣ законопреступницы суесловие, а не яко закон твой, Господи».¹⁰⁵⁴

Али не слышал еси, какову бѣду от таковых в Литовской земле церковь Божия приемлет, и како на апостолская словеса и на святых учение и уставы самыя християньския дѣти от врагов возверенны бысть? И от овчии кротости звѣрие обрѣтошася, и стада вѣрных нещадно расхищают и, апостолская словеса превращающи, развращенне толкуют, и на святых хулу возлагаютъ, паче же на Златауста клеветами ополчаются. И от книг руских емлючи словеса развращенныя, от Еремѣи,¹⁰⁵⁵ попа болгарскаго сложены, и иных таковых, и на Златаустово имя подписано и на иных святыхъ, яко щиты себѣ носят, и из-за них на закон Христовъ ругании и хулами стрѣляют, и вѣрных, тяжющихся с ними по невѣдѣнию, аки за словеса святых удобне одолѣвают, яко безотвѣтных, и от истиннаго пути на прелесть свою возводят.

О, горе нам! Како не зрим прилѣжно мысленным своим оком древняго дракуна, врага нашего бодрово и никогдаже спящаво, и множайшими лѣты искуство злобы имущаго! Он бо древле праотцемъ завистию во едеме смерть сотвори, и роду их на безбожие и чародѣйства разумы преврати, и скотолѣпному и нечистому жительству научи. Он праведному Иеву внезапу все имѣние и дѣти погуби, и тѣло нещадно сокруши. Онъ во Египте против Моисея чародѣйцев воздвиже и чародѣйствовати сотвори. Он противу пророческих ликов пророчествовати научи ложно, не именемъ Господнимъ, якоже при Амосе Азарию,¹⁰⁵⁶ сына Зороавля, и при Еремѣи Ананию,¹⁰⁵⁷ и иных таковых, от ихъже напастей Божий пророкъ и живота своего отрицашеся.¹⁰⁵⁸ Он, лютый, богоборных жидов на самого Господа вооружи, творя их бутто законоревнителей. Он ото апостолскаго лика предателя Христу ученика сотвори. Он апостоломъ в проповѣди многия беды и напасти наведе. Он прелютых царей-гонителей на Христову церковь воздвиже и нестерпимыя и горчайшая муки на вѣрных умысли.

И видѣв церковь Господню ото множайших гонений не одолеваему и кровми апостолъ и мученикъ наипаче свѣтлѣйшу явившая, и царей-гонителей без вѣсти погибших и вмѣсто их православныя возведенны, и боагочестие на лицѣ всея земли повсюду растуще, – и он, злокозненый, иная умышляет: ото учителей християнских мужей востави, глаголющих развращенная, яков же бѣ Арий, и Макидоний, и Несторий,¹⁰⁵⁹ и иныя различныя злославныя еретики, и иже церковь Христову по различным временем и лѣтом неистовне смущаше. Их же Господь седмочисленных полков богособранными святители тогда от стада паствъ своих отогна, и церковь свою догматы благочестия свѣтлѣйши солнъца украси и неприступну, свѣтлости ради, врагом мысленымъ и чувственнымъ содѣла.

И недругъ нашъ древний иная умышляет. И начальников наших, и пастырей подходит, и нѣкоих от нихъ гордостем и жительству растлѣнному научает, и соль земли¹⁰⁶⁰ в буйство претваряет. Яко им бѣ должно негиблющими брашны и пребывающими всѣх питати и свѣт миру быти, и грѣхъ ради людских спротивная явися: вмѣсто свѣта – тма и смущение образ показася. И оставя твердыя и священныя словеса, бабскими баснями и растлѣнными словесы, и отнюдь не свѣдѣтельными от священных буков, услажатися увещевая их. Апостольская же и пророческая словеса, и святыхъ преподобных великих учителей, точию кожами красными и златом со драгоцѣннымъ камением и бисеры украсив, и в казнах за твердыми заклепы положи, и тщеславующеся ими, и цѣны слагающе, – «толики и толики», – сказуют приходящим.

Аще ли лучится от тѣх священных словес прочитаемыи коим быти, и мы, смѣющеся меж собя, – а не глаголю, ругающеся, – глаголем: «Ефремовы, рече, словеса¹⁰⁶¹ подобны горестию хрѣну обрѣтаются». И противу иных божественных книг извѣты иныя лукавыя умышляем: «Первыя, рече, роды по тѣх жительство имѣли, а нам тако не вмѣщается». И от сего явно не на пользу, но на тщеславие себѣ держим ихъ, якоже и дѣлом показася. И аще бы прочитали их со охотою, и внимали лежащему разуму в них со усердием, не бы никогдаже хотѣли услажатися чюждописанными и несогласными повѣстьми, ниже бы на законопреступление и слабость когда укланялися. И ими же нас Лютор и ученики его потязуют: «Се и се, ваши святые учители ложно и несогласно написали». А учители того и не слыхали. Написал невѣдомо и неслыханная, и покрыв себе, да не слышан будет, а подписал на святыхъ имя, и удобно творя къ прелыцению слышащих Писания своя развращенная. И о подобных таковых Господъ пророком рече: «Не послах ихъ, а они течаху, и никогдаже глаголах имъ, а они именем моим пророчествоваху».¹⁰⁶² Тако и ныне враги наши¹⁰⁶³ имяны святыхъ дѣйствуют: иже во святых, рече, слово Иоанна Златоустаго, или иных святых слово¹⁰⁶⁴ о том и о томъ, а Иван и иные святые не слыхали таковых.

Благовременно днесь рещи аггелов глас, къ Громову Сыну реченной: «Горѣ, горе живущим на мори и на земли! Яко разрѣшен бысть Сотона от темницы своея на прелыцение ихъ, имѣя в себѣ ярость велию».¹⁰⁶⁵ Воистину разрѣшен есть по всему уже, и излиял ярость свою на вѣрныя и изливает, и прельстил страны многия и прелыцает, по вселеннѣй отступлению от Бога языки научает. И слыша Павла к солуняном¹⁰⁶⁶ вѣщающа въ 2.

Возведем мысленное око на восток¹⁰⁶⁷ и посмотрим разумным видѣнием. Гдѣ Индѣя и Ефиопия? Гдѣ Египет и Ливия, и Александрия, страны великия и преславныя, многою вѣрою ко Христу древле¹⁰⁶⁸ усвоенныя? Гдѣ Сирия, древле боголюбивая? Гдѣ Палестина, земля священная, от неяже Христос по плоти и вси пророцы, и апостоли? Гдѣ Евтропия, иже бѣ в премудрости правовѣрия многи? Гдѣ Констянтинъград преславный, онже бысть яко око вселенней благочестиемъ? Гдѣ новопросиявшия во благовѣрии Сербы и Болгары, и ихъ власти высокия, и грады преизобильныя? Не вси ли сия преславныя и преименитыя царства в прежних лѣтах единодушно правую вѣру держаще? И нынѣ, грѣх дѣля многих, безбожными властели обладанны и врагом креста Христова в руцѣ преданны, и от нихже вѣрныя люди беспрестани прелыцаеми, и томими, и на различныя прелести от правовѣрия отводими, овы ласкании, и тщами славами прелестнаго мира сего, овы бѣдами и скорбми многими принуждаеми. И аще гдѣ обрѣтутся народи православныя, крѣпце православие держаще, и от безбожныхъ тех властелей гонения горшаго и на поругания беспрестани претерпѣвают, яко им пригоже, мнит ми ся, живыми мученики ото всѣх православных нареченными быти. Понеже догматы благочестия невредно соблюдают и законом Христовым, яко свѣтила, в мире сияют, живуще посредѣ рода строптива и развращена.

И паки обратим зритильное души к западным странамъ и посмотрим опаснѣ мыслию. Гдѣ Рим державный, в немъже¹⁰⁶⁹ Петра апостола намѣстники, древние папы пожиша? Гдѣ Италия, от самых апостолъ благовѣрием украшенна? Гдѣ Испания славная, от апостола Павла благочестием насаженная? Гдѣ Медиолам, град многонародный, в немже Амбросий великий благочестием кормила управлял? Гдѣ Карфаген? Гдѣ Галаты внуренныя? Гдѣ Германия Великая? Гдѣ различныя языки, по западным странам живуще, в них бе ото апостолъ и от намѣстник апостолских Еуаггелия Христова смотрения проповѣдано и нарочитыми епископы по всѣм тѣм странам, яко многими звѣздами свѣтлыми, украшенны были и многие лѣта единомыслием благовѣрия со восточными святыми пожиша, и сошедшеся на всѣх соборех единая мудръствоваша и единодушно со усердием противу мысленных и чювственных враговъ ополчашася? И бѣ тогда дивно было видети от самых край вселенныя, яко крылати летающе, ко единому мѣсту збирающеся слова ради Божия и вѣры утвержения, ихже ревности по Бозѣ и долгота пути, ни бѣды шума морскаго, ни разбойническая лютости возможе одолѣти. Возрим днесь мыслене. Гдѣ сиа вся? Не все ли в различныя ереси разлияшася? И от толь великия любви и ревности по Бозе наипачи невѣрных непримирительныя враги праве мудръствующим обрѣтаются?

Мы же, убогия, от древних родов мало и познаваемыя, во едином углѣ вселенныя живуще, и на последок века¹⁰⁷⁰ благодатию Христовою не от дѣлъ признани, ни от добродѣтелей познани, но от неизмѣримаго его благодатнаго человѣколюбия призвани быхом въ его достояние, якоже бѣ ему обычай искони человѣческому роду даром премногое милосердие простирати. И днесь в какую высоту достигохом? Книги, от Божия Параклита написанны, Ветхия и Новыя, своим языком имуще. Епископи по великим властем седяще, всяким преизобилием полны суще, в церквах мног мир имуще. И аще бы хотѣли учити священному учению, ни от когоже нигдѣ возбраняеми. И вся земля наша Руская от края до края, яко пшеница чиста, вѣрою Божиею обрѣтается. Храми Божии на лицѣ ея подобни частостию звѣздъ небесных водруженны. Множество монастырей создани, имже числа не вѣм – хто вѣсть? в нихже бесчисленное множество преподобных мнихов водворяются. Царие и князи в православной вѣре от древних родов и поднесь от превышняго помазуются на правление суда и на заступление от врагов чювственныхъ. Со Еремием рещи милосердие Господне должно есть: «Земля наша наполнена вѣры Божия и преизобилует, якоже вода морская».¹⁰⁷¹ Что воздадим Господеви, еже воздалъ намъ? Кто не подивится, и кто от радости не восплачет, и кто не возблагодарит несказанныя его и бесчисленныя милосердиа щедрот к нашему языку?

Возрим же с прилежанием и разумѣем внятно, что мы творим противу великих даров человеколюбиваго Бога, крѣпце нам заповѣдающе о соблюдении заповѣдей своих, а хотяще нас сподобити царствия своего небеснаго. Мы же, нечювственнии и неблагодарнии, яко аспиды, затыкая ушы свои от святых¹⁰⁷² словес его, и приклоняемся послушанием паче ко врагу своему, лстящему нас тщею¹⁰⁷³ славою мира сего и ведуще нас по пространному пути в погибель. Не возможе бо он, злоначальный, благодати ради Божия, в вѣре у нас никакова порока сотворити, и он иными лестьми начинает, древле учиненым чином смущение наводит, хотя испразнити апостолом реченное слово: «Хто в чем призван, в том и да пребывает».¹⁰⁷⁴ Зрим и здѣ прилѣжно, како сопротивныя злым совѣтом его проходят.

Державные, призванные и на власть от Бога поставленны, да судом праведным подовластных разсудят и в кротости и в милости державу управят. И грѣх ради наших вмѣсто кротости сверепѣе звѣрей кровоядцовъ обрѣтаются, яко ни от естества подобново пощадѣти попустиша, неслыханые смерти и муки на доброхотных своих умыслиша. О нерадѣнии же державы и кривинѣ суда, и о несытствѣ граблений чюжих имѣний ни изрещи риторскими языки сея днешния беды возможно.

Посмотрим же и на священнический чин, в каких обрѣтается – не яко их осужаемъ, не буди то, но беду свою оплакуем, – не токмо душа своя за паству Христову полагают, но и расхищают, вѣм, – яко бѣдно ми глаголати – не токмо разхищаютъ, но и учители расхитителем бывают, начало и образ всякому законупреступлению собою полагают. Не глаголютъ пред цари, не стыдяся, о свидѣнии Господни, но паче потаковники бывают. Не вдовиц и сирот заступают, ни напаствованных и бѣдных избавляют, ни плѣнников от пленения искупуют, но села себѣ устрояют, и великия храмы поставляют, и богатествы многими кипят, и корыстьми, яко благочестием, ся¹⁰⁷⁵ украшают. Гдѣ убо хто возпрѣти царю или властелем о законопреступленных, и запрѣти благовременно и безвременно? Гдѣ Илия, о Нафѣевѣ крови возревновавый,¹⁰⁷⁶ и ста царю в лице обличением? Гдѣ Елисей, посрамивый царя Иилева израилева сына Ахавова?¹⁰⁷⁷ Гдѣ велики пророкъ, обличающи неправедных царей? Гдѣ Амбросий Медиаламский, смиривый великаго царя Феодосия?¹⁰⁷⁸ Гдѣ златословесный Иван, со зѣльным запрещением обличив царицу¹⁰⁷⁹ златолюбивую? Гдѣ патриарховъ лики и боговидных святителей и множества преподобных, ревнующе по Бозѣ, и нестыдно обличающих неправедных царей и властелей в различных законопреступных дѣлех, исполняюще и блюдуще слово Спасителя Христа, глаголющее: «Аще кто постыдится мене и моих словес в роде сем прелюбодѣйнем и грѣшнем, Сынъ Человѣческий постыдится его пред аггелы Божиими».¹⁰⁸⁰ Кто нынѣ, не стыдяся, словеса еуаггельская глаголеть, и кто по братии души своя полагают?¹⁰⁸¹ Аз не вѣм хто. Но якоже пожару люту возгорѣвшуся на лици земли всея нашея, и премножество домовъ зрим от пламени бѣдных напастей искореневаеми. И хто, текше, от таковых отъимет? И хто угасит? И хто братию от таковых и толь лютых бѣдъ избавитъ? Никтоже! Воистинну ни заступающаго, ни помогающаго нѣсть, развѣ Господа. Но кождо своим богатеством промышляет и, обнявши его, простерты лежат, и ко властем ласкающеся всячески и примиряющеся, да свое сохранятъ и к тем еще множайшее приобрящут. И аще хто гдѣ явится по Бозѣ ревнующи правостию слова, и за то от держав властей, яко злодеи, осужение приемлют, и по многих томлении горцѣ безообразным смертем предаются. Такоже и иноковъ, отрекшихся волею всѣх красных мира сего, и проклявше себе страшными клятвами пред Богомъ и святыми его аггелы, подходитъ и увѣщеваетъ вселукавый змий, яко, забыв обѣты своя, многими богатествы подавлятися и безмѣрных имѣний, многих сел, властелем быти, и от тѣх себѣ великие богатства собирати, и в твердых хранилищах их затворяти и, наполнився имъ, отрыгати от сих во иныя, яко язычником бѣ обычай, ихже древле Псаломник окаевает, и тѣм хвалитися не стыдящеся пред всѣми, яко велику нѣкую часть благочестия исправив. Многие же мятежи и крови, от тѣх имѣней бываемыя, и межуусобныя брани, и клятвам преступление хто может изглаголати? Росты же и мшелоимства июдейские, и презрѣние убогих братей, и гладом и мразом, и нуждами всяческими мучащихся, – хто может сказати? И иная же злая и неисповѣдимая дѣла, ихже писанию предати невозможно: совѣсть их да вѣдает.

Воинской же чинъ нынѣ худѣйши строевъ обрѣтеся, яко многим не имѣти не токмо коней, къ бранем уготовленныхъ, или оружий ратных, но и дневныя пищи. ихже недостатки и убожества, и бѣд их смущения всяко словество превзыде.

Купецкий же чинъ и земледѣлецъ всѣ днесь узрим, како стражут, безмѣрными данми продаваеми и от немилостивых приставов влачими и без милосердия биеми, – и, овы дани вземше, ины взимающе, о иных посылающе, и иныя умышляюще.

Бѣдно видѣние и умилен позоръ! Таковых ради неистерпимых мукъ овым без вѣсти бегуном ото отечества быти, овым любезныя дѣти своя, исчадия чрева своего, в вѣчныя работы продаваеми; и овым своими руками смерти себѣ умышляим – удавлению и быстринам рѣчным и иным таковым себе предавати – ото многия горести душам помрачатися естественому их бытству.

Зри Павла к солуняном глаголюща.¹⁰⁸² Видиши ли, яко древний змий разрѣшен от темницы своея и како ратует завистными всѣми козньми своими на церкви Божия, како вселенную смяте и множество языков отступлению от Христова закона научает, и научи, и в различныя их ереси разлиявъ? И како нынѣ в нашей земли злим совѣтом своим горняя доле постави, чины чиномъ злыя обѣдники сотвори, и братиям единовѣрным вмѣсто хлѣба единым от других снѣдатися учини, умышляет вся злая беспрестани, и научает человеков в сопротивных к Богу обращатися?

Хто нас утѣшит и хто заступит от таковых нестерпимых бѣд и различных напастей, развѣ Господа Исуса, заступающаго правовѣрных всѣх от таковых навѣтов вражиих, и претерпѣвших до конца почестьми, нетлѣнными вѣнцы прославляюще? Да не смутимся, аще и сицевым злым бываемымъ, и воздвигнем главы своя къ живущему в превыспрених, отнюдуже ждемъ его, спасителя нашего, яко приближается уже избавление наше. Отринем всяко забвение и невѣдѣние, потщимся без лѣности на прочитание божестненых словес, да почерпше от них мудрость божественаго разума и укрепився духовною сею и пребывающею пищею, и возможем братися противу мысленнаго врага нашего с помощию владыки нашего Христа. И одолѣвъ ему, посрамим его всячески, и соблазны его, и смущение, и навѣты различные нивочтоже вмѣним, понеже церковь Христова неодолѣваема, ни одолѣнна от кого будетъ – ни от самого Диявола з бѣсы его, ни от Антихриста с мучители его, но на камени Христова исповѣдания недвижима вовѣки пребывает.

Но горѣ грабящим и крови проливающим, и милости, и суда не имущим во властех своихъ! Блажени и треблажени претерпѣвающеи и различныя напасти от таковых, зане же время отмщения близ есть. Горе соблажняющим и напасти творящеи и озлобление стаду паствы Христовы! Горе неведѣнием и забвением погрузившимся и вослѣд грядуще таковым, и не вѣдуще разсудити добраго от злаго, лѣности своея ради! Горе нам, овцам, оскудѣвшимъ от твердыя пища! Горе нам, яко не имѣем днесь искусных воловъ при яслех, иже бы прямо орали сердечныя наши бразды ралы еуаггельских словес и раздирали оляденѣвшии наша сердца многолѣтными и неподобными обычаи! И аще гдѣ и рѣтко обрящутси таковыя правители, от Бога нам на пользу данныя, и за православия их и учения всячески и оболганнии и ненавидими бывают от лжебратии нечеловѣколюбивых и лукавых! Горе нам, иже о заповѣдех Господнихъ не радящим и законы Божия попирающе! Горе нам, яко вмѣсто свѣта всему миру тма и соблазнъ бывающе, и вмѣсто целомудренаго и чиста жительства свинским и нечестивым житием живуще, яко сих ради дѣлъ наших имени Божиему хулитися во языцех! Горе нам, яко паче Христа мамонѣ работаем, и тщимся множайших селъ имѣний обложитися, нежели, распродавъ села и имѣния и раздав неимущим¹⁰⁸³ поити вослѣд Христа по словеси его! Горе мнѣ, окаянному, врага своего послушавше, и в таковом обычаи многоденством затвердѣвшу! И от сицевых дѣлъ надѣюся избавленъ быти Господа моего Исуса щедротами, исцеляюще мя ваших рукъ духовным врачеством и ожидающе мя на покаяние по милосердию милости своея, яко тому подобает всяка слава со Отцем и Святым Духом в бесконечныя веки. Аминъ.¹⁰⁸⁴

О Скориных книгах¹⁰⁸⁵

Да и се тебѣ не утаитися, прелюбезный друже мой: обрѣтаются книги в земли нашей Ветхаго и Новаго Завѣта и пророческие вси, а превод Скорины полоцкаго. Преведены не в давных лѣтех, аки лѣт 50 или мало к сим, a с препорчаных книг жидовскихъ. Еврѣи бо, паче реку каифяне, по вознесении Христовѣ, сопротивляяся апостолом и святых всѣм и поднесь беспрестани на соборищах ихъ. Зломудрецы их, умышляючи, портят словеса священная, в Моисѣе лежащая и во пророцех ихъ предреченное о Христѣ нашем. Тако и числа лѣтом крадут седморичнаго вѣка,¹⁰⁸⁶ и глаголют, яко полшесть тысящи лѣт по ся мѣста еще прошло, и не пришли послѣдние лѣта, ни Христос явился плотию. А ждутъ, богоборныя, вмѣсто Христа Антихриста, хотяща пущенна быти от отца их Диявола на прельщение и пагубу роду християнскому.

А новые, от частых расколодѣющихъ учителей их, растлѣнны, и православные бы им не всем вѣрили: есть во множайших растлѣнны и покрадены. И, внимающи во всем преводу сему новому, немало от язык вѣрующих соблазнишася, и без разума жидовскаго во всем мудръствующе. Апостолских же и святыхъ всѣх уставов и законоположений ни слышати хотят, но паче хулят и ругаются им з жиды вкупѣ. Яковы же есть от Лютора, у нихже аз сам видѣх Библии Люторюв перевод, согласующе по всему Скоринниным Библием.

И кому¹⁰⁸⁷ инымъ книжником тщание будет учитися царьствия ради небеснаго новым и ветхим сокровищем, и оны да старых, нарочитых, паче Максима Философа, преводовъ взыскуют. А Ветхих да почитаютъ от седмидесять преводниковъ, иже преведены бысть за 300 лѣт до Христова рожества. От нихже послѣди во вселенной православные насладишася, и узрѣх в них словеса воистиннѣ извѣстные, духом Божиимъ от пророкъ святых предиреченные о избавителе нашем Исусе Христѣ. A по крещении Руские земли и в нашъ языкъ приведенны, a по монастырем, чаю, по многимъ есть в казнах ихъ.

Мир и любовь въ Троицы славимаго Бога да будет с тобою. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. He публикуются лишь незначительные по объему и по содержанию послания волынского периода (Ответ восточных, два Послания Федору Бокею-Печихвостовскому, Послание Евстафию Воловичу и Послание Базилию Древинскому), которые не влияют сколько-нибудь значительным образом на общее представление о характере переписки князя.

Четыре первых Послания (из публикуемых здесь) хронологически обычно связывают со временем, непосредственно предшествовавшим его побегу в Литву или сразу же после него. Так или иначе и Ответ о правой вере, и три Послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву прочно связываются с районом Печер и Юрьева – теми местами, в которых развора-чивались основные события, сопутствующие побегу. Стилистика этих четырех посланий и их привязанность к району Печер позволяют рассматривать их в комплексе и отдельно от Посланий волынского периода. В рукописной традиции они бытуют, как правило, в составе так называемых «печерских сборников», сформировавшихся, скорее всего, в Псково-Печерском монастыре. Современное состояние исследований рукописной традиции этих посланий не позволяет, впрочем, говорить об этом с полной уверенностью. Кроме «печерских сборников» эти послания представлены также в «сборниках Курбского» (своего рода собраниях сочинений князя), в которые наряду с первыми четырьмя Посланиями входят Послания волынского периода, а также отрывки из его переводов и другие сочинения. Один из таких «сборников Курбского» положен в основу настоящего издания Посланий (Погод., 1494). Использованы также другие списки, что оговаривается отдельно в комментарии к каждому конкретному Посланию. Испорченные места и пропуски в рукописях восстанавливаются по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные. РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914).

Текст этого Послания издается по рукописи Российской национальной библиотеки, Погод. 1567. В рукописи заглавие отсутствует, но перед началом Послания, которое начинается киноварным инициалом, помещена неболылая приписка, перед которой есть общее заглавие: «Курбскаго в Печерской монастырь». Текст приписки следующий: «Вымите, Бога ради, положено писание под печью, страха ради смертнаго. А писано в Печеры, одно в столбцѣхъ, а другое в тетратях. А положено под печью в ызбушке в моей в малой. Писано дѣло государьское. И вы то отошлите любо къ государю, а любо ко Пречистой в Печеры. Да осталися тетратки переплетеныя, кожа на нихъ не положена. И вы и тѣхъ, Бога ради, не затеряйте». Название приводится по другим спискам.

* * *

ПОСЛАНИЕ СТАРЦУ ВАССИАНУ

В пречистую обитель Пречистой Богородицы, господину старцу Вассиану Андрей Курбский, радоваться.

Посылал я к игумену и к вам своего слугу просить о необходимом для жизни и, недостойный, получил я отказ. Но я не вижу никакой моей явной вины перед вами: брал я у вас деньги, но и отдал их, потому что не хотел быть должником вашего преподобия. А вы, – как я видел во время нашего первого похода на немцев, – все вместе с вашим игуменом оставили монастырь и укрылись в крепости. И в то время как мы, хранимые Богом и его ангелами, беспрестанно в течение 7лет – а думаю, может быть, и больше – покоряли в сражениях немцев и их города, вы не испытывали и сейчас по-прежнему не испытываете ни страха, ни ужаса, но живете в тишине и величайшем покое. Да еще к тому же вас, а не нас за наши подвиги, одарил царь различными почестями и имениями. А мы не только не получили никаких почестей, или значительных имений, или каких-либо вознаграждений за то, что претерпели столько страданий и не один раз бывали покрыты смертной тьмой, находясь под огнем различных орудий, – но наоборот: по грехам нашим мы и получили, а особенно я, бедный. Каких только напастей, бед, надругательств и гонений я не вынес! И сколько я ни обращался с жалобными словами о помощи к архиереям, к святителям и к вам, преподобным, сколько ни припадал я в рыданиях к их ногам и не валялся в них, орошая землю слезами, – никакой помощи и утешения в моих бедах от них не получил. И вместо того чтобы быть нам защитниками, некоторые из них содействовали пролитию нашей крови. Но и этого им оказалось мало, и тогда они начали без стыда отлучать нас, православных, от Бога и называть еретиками, а царю нашептывать в ухо разные клеветнические измышления.

А сегодня слышал я, как один будто бы благочестивый монах, архиерей, проповедовал измышления ереси Феофила Александрийского, который солгал в угоду Евдоксии и ложно оклеветал перед ее пособниками многострадального земного херувима, блаженнейшего Златоуста, говоря следующие угоднические слова: «Не следует, мол, говорить без стыда перед царями о Божьем законе и обличать их законопреступные дела, поскольку невыносима их ярость для людей». Тем самым, искажая священные слова и неверно их толкуя, он приводит церковь к погибели. Потому что если принять такое мнение, то Христос и его воины будут побеждены светским правителем.

О, горе людям, которые, имея страсть к познанию Писания, понимают и толкуют его! Где пророки, где собрание апостолов? Где соборы борцов-мучеников? Где мужество блаженнейших исповедников? Какими словами воздадим им похвалу? Чем все они венчаны, чем действовали ради спасения и чем обуздали гордых правителей? И чем вселенную успокоили, если не юношеской отвагой обличительных слов, настойчивостью и постоянным убеждением? А как вы понимаете евангельские проповеди, из которых я напомню только одно место, где Спаситель говорит: «Ибо кто постыдится меня и моих слов» и так далее. Златоуст когда-то и за одну вдову вступился, а ныне всю нашу погибшую землю предал. Но достаточно об этом.

А о себе, бедном страдальце, я лишь немногое скажу. Сколько раз бывал я в опасности, сколько я исходил, предводительствуя христианскими полками, с Божьим воинством, но никогда не отступал и всегда силою Христа побеждал. А сколько бед я перенес, сколько телесных страданий и частых ран! Думаю, что и вы не знаете всего того, что пришлось мне испытать, выступая с ополчениями против различных варваров. Но воздастся ли мне за это, бедному и всего лишенному? Бог между мной и вами надежный и праведный судья. И когда приближусь к вратам смерти, то велю это мое писание вложить мне в руку и пойду с ним к неподкупному судье, к надежде христиан, к моему богоначальному Иисусу, моему заступнику и защитнику от всех злейших и невыносимых гонений.

Недобрая ваша похвала. Вы не только нас предали и привели в отчаянье, но и не проявили должного быть у вас милосердия, присущего даже язычникам и мытарям. Имея что дать, вы затворили все в своей утробе, хоть и просил я взаймы и обещал вернуть.

Да послали мы тебе второе послание против всего пятого Евангелия. Я же с благодарностью за ваше вознаграждение кланяюсь. Если от преподобных такое получил, то чего же ждать от остальных?

* * *

ПОСЛАНИЕ К СТАРЦУ ВАСЬЯНУ

Во пречестную обитель пречистые Богородицы Печерскаго монастыря, господину старцу Васьяну Андрѣй Курпской радоватися.

Посылал есми к игумену и к вам человѣка своего бити челом о потребных животу, и для недостоинства моего от вас презрен бых. А вины своей явныя пред вами нѣ вем: имал был есми деньги у вас, и яз и заплатил, а нынѣ не хотѣл же должен есми быти вашему преподобству. А коли есми шли первое в Немцы,¹⁰⁸⁸ и яз видел игумена и вас всѣх, монастырь оставя, внутрь града крыющихся. А егда же, Божиею помощию и заступлениемъ ангела моего, люботрудне на ерман и на грады их во ополчение господне воинствовали есмя, аки семь лѣт безпрестани – не вѣм, и не вящи ли – и нынѣ есте не в трепете, ни во ужасе, но в тишинѣ и в мирѣ глубоцѣ, да и трудов ради наших от царя славы и различными угодьи одарены. Мы же, окаянные, аще и множайше томихомся, и во тмах смертей быхомъ от различных пращ и от огненых стреляний, и не токмо честь или имение довольно, или воздания нѣкая получихомъ, но сопротиво: грѣх ради наших нам збышася, паче же мнѣ, грѣшному и бѣдному. Каких напастей и бѣд, и наруганий, и гонений не претерпѣхъ! Многажды в бѣдах своих ко архииереом и ко святителем, и к вашего чина преподобным со умиленными глаголы и со слезным рыданием припадах и, валяяся пред ногами их, землю слезами омаках, – и ни малыя помощи, ни утешения бедам своим от них получих. Но, вмѣсто заступления, нѣкои от них потаковники и кровем нашим наострители явишася. Но и се еще мала им явишася: и еще к сему приложиша, яко и от Бога православных не устыдѣшася отчюждати и еретиками прозывати, и различными и ложными шептании во ухо державному клеветати.

А днесь слышах от нѣкоего аки честнаго мниха, архииерея, умыслъ ереси Феофила Александръскаго проповѣдаемому, иже солгал он, манячи Евдоксѣе и стаинником ея,¹⁰⁸⁹ оклеветающих бес правды многострадальнаго земнаго херувима, преблаженнѣйшаго Златоустъца.¹⁰⁹⁰ И глаголетъ сицѣ во человѣкоугодном учении своем: «Не надобе, рече, глаголати пред цари, не стыдяся, о свидѣниих Господних, ниже обличати о различных законопреступлѣнныхъ дѣлех их, неудобостерпима ярость их человѣческому естеству, но и церкви смущение». И свидѣльства приводит, крадучи от различных священных словес и развращенно толкуя, къ своей ему погибели. Аще сице мнение его попустится, и уже Христу и воином его миродержец одолел.

Ох, горѣ человѣком, по страсти славолюбия Священная разумѣвающим и толкующим! Гдѣ лики пророкъ, гдѣ собрание апостолъ? Гдѣ собори мученических борителей? Гдѣ храбрование преблаженных исповѣдникъ? Кое им слово дадите похвалы? Чим ся вѣнчаша, и чим спаслися, и чим прегордых державныхъ обуздали? И чим вселѣнную утишили, аще не юношескии бы храброванием обличительных словес показали, належанием и понужением благовременным и безвременным? И како разумѣете всю евангельскую проповѣдь, от нихже едино воспомяну, Спасителем реченное: «Аще хто постыдится менѣ и моих словесъ»,¹⁰⁹¹ и прочая. Златоусты и о единой вдовицы не умолча,¹⁰⁹² днесь же всю землю нашу погибшу уже предаде. И о сем даже и до сихъ.

Но о себѣ яз, бѣдном и окаянномъ, мало вам воспомяну. Колико трудихся, и вхождах, и исхождах пред полки господьними, и с воинством Бога живаго, и никогдаже бегуном бывах, но паче одолѣния пресвѣтла Христовою благодатию и силою поставлях. И колико бѣд претерпевах, и нуждъ телесных, и учящения ран! Ино же, мню, яко и вы нынѣ вѣсте, яже приях в варварских различных ополчениих. Но и за сия мнѣ, бедному, воздасте, всего лишенному? И Богъ сведѣтель праведный и крепкий межу вами и мною. И аще ко вратом смертным приближусь, и сие писанейцо велю в руку собе вложити,¹⁰⁹³ идущи с ним к неумытному судьѣ, к надежде христьянской, къ богуначальному моему Исусу, заступающаго мя и покрывающа во всѣхъ прелютых и нестерпимых гонении.

Недобра есть похвала в вас.¹⁰⁹⁴ Не токмо есть нас продали и отчаяли, но и милостыни есте, обычные язычником и мытарем, не сотворили. Имущи у собя что подати, а утробу свою затворили, еще же и взаем прошенно и паки возвращенно быти хотящеся.

Да послал есми к тебѣ второе посланейцо против вашего пятаго Еуаггелия.¹⁰⁹⁵ А аз, хваля на вашей почести, поклоняюся. Аще от преподобных и похвальных сицевая получихом, от прочих же чего чаяти?

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. He публикуются лишь незначительные по объему и по содержанию послания волынского периода (Ответ восточных, два Послания Федору Бокею-Печихвостовскому, Послание Евстафию Воловичу и Послание Базилию Древинскому), которые не влияют сколько-нибудь значительным образом на общее представление о характере переписки князя.

Марк Сарыхозин, бежавший из России в Литву, жил при дворе князя Юрия Юрьевича Слуцкого, где в это же время жил и старец Артемий (см. коммент.). Текст Послания публикуется по рукописи Погод. 1494.

* * *

ПИСЬМО КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКОГО МАРКУ, УЧЕНИКУ АРТЕМИЯ

Юноше, усвоившему добрые нравы, моему любимому брату и другу, господину Марку неизменный привет.

Начиная прямо с моей просьбы к вам, изложу кратко следующее. Довелось мне однажды беседовать с твоим преподобным старцем, а моим духовным отцом и господином, с блаженной памяти преподобным исповедником Артемием. Беседовали мы о книжных делах, а более всего о книге Василия Великого, которую я просил у него для прочтения, так как он сказал мне, что она у него есть, – и которую мне потом и подарил по своей любезности. Я тогда спросил: «Есть ли у нас полный перевод сочинений Василия Великого?» Он ответил, что у нас переведена только его книга «О постничестве» и несколько отрывков из других произведений, а потом добавил: «Есть одна рукописная книга, в которую входят избранные слова из Евангелия и Апостола, или подобные им; говорят, что ее написал Василий Великий». Я сказал: «Не знаю, так ли это». «А что касается, – сказал он, – его наилучшего сочинения о естественных вещах, а также его сочинений против еретиков, то они не переведены на наш язык». И еще он попросил меня, чтобы я постарался и приобрел книгу, содержащую все сочинения Василия, и нашел человека, который мог бы перевести ее с греческого или латинского языка. На это я ответил: «Может, дескать, и найдется кто-либо, знающий греческий или латинский язык, но знающего славянский мне не сыскать». А преподобный поспешил мне на это сказать: «Я, – говорит, – хоть и старый, но если понадобится, то даже пешком, подпоясавшись, пойду из Слуцка туда, куда ты мне велишь, и охотно помогу тебе в переводе, поправляя славянский текст». И потом еще раз повторил: «Если бы только дал мне Бог, то я бы помог вам со славянским языком».

И я, услышав такое из уст преподобного, не только начал искать нужных для этого дела людей, но и сам, уже будучи седым, немало лет истратил в трудах, чтобы изучить, насколько это было в моих силах, латинский язык. К тому же упросил я одного благородного юношу, моего брата князя Михаила Оболенского, чтобы он, пока еще в молодом возрасте, изучил светские науки на латинском языке. Он меня послушал и три года провел в Кракове, обучаясь в университете, а затем, чтобы совершенствоваться, уехал в Италию, оставив дом, жену и детей, и провел там около двух лет. И вот теперь по Божьей благодати возвратился к нам здоровый и невредимый в праотеческом благоверии, подобный кораблю, наполненному драгоценнейшими товарами.

А я купил не только все сочинения Василия Великого, но также и некоторых других наших учителей: все сочинения Иоанна Златоуста, произведения Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина и одну очень полезную и умную Хронику, написанную благородным мужем Никифором Каллистом и недавно переведенную с греческого языка на латинский. Переписав оглавление всех этих книг, – что какая в себе содержит, – посылаю его вашей милости и оставляю вам, чтобы, прочитав его, вы увидели, скольких еще книг, содержащих в себе звуки божественной речи, нам не хватает.

А отсюда и моя братская просьба к тебе: во имя любовного единения нашего Христа и его раба, а твоего старца и моего духовного отца, святого преподобного Артемия, – прояви свою любовь к единокровной России, ко всему славянскому народу! Не поленись приехать к нам на несколько месяцев и помоги нам, невежественным и неопытным! Потому что как я, так и князь Михаил, не зная в совершенстве славянского языка, не решаемся взяться сами, без чьей-либо помощи, за такое великое и достохвальное дело. Посылаю также тебе предисловие к одной из книг, переведенной нами, но не из гордости или тщеславия – сохрани нас Бог от этого! – а для того чтобы ты, прочитав его, смог лучше увидеть нашу скудость и невежество. Искал я себе помощников, обращаясь в разные места, но так и не нашел. Но если бы тебя привел к нам Бог, то я с одним бакалавром взялся бы за перевод посланий апостола Павла, протолкованных Хризостомом, а ваша милость с князем Михаилом принялись бы за другую книгу – или Григория Богослова, или Василия Великого. При этом посылаю вашей милости духовный подарок – одну орацию Григория Богослова и одно слово Василия Великого в нашем переводе. Прошу принять с любовью этот наш небольшой подарок на память.

Прости, что осмеливаюсь тебе сказать еще вот о чем: если даже ты имеешь сотню коп годовых денег от князя Слуцкого, то думаю, что честнее и достойнее было бы все же перед Богом уступить братским просьбам, касающимся духовных вещей, чем стремиться к преходящему и суетному. Полученное же тобой по милости Господа серебро лучше было бы раздать на торжищах, а самому приумножать свой талант, способствуя при этом просвещению своих соотечественников. Слышал я от людей, будто бы князь Слуцкий считает, что переманиваю тебя на службу к себе. А какой же имеющий ум христианин не был бы рад иметь у себя в товарищах «сына света», как выражается Богослов в своем слове, которое я тебе послал? Я же, клянусь тебе, и не помышлял звать тебя к себе ни на службу, ни для какого-нибудь иного дела, кроме как для того, о чем я говорил тебе выше. Помнится мне, что просил я как-то его милость о том, чтобы он прислал ко мне вашу милость для помощи в этом деле, да его милость из-за свойственной ему мнительности по своему обыкновению понял все иначе. Пусть ваша милость знает, если зайдет речь об этом переводе: просим мы только потому, что не можем и не осмеливаемся без вашей помощи взяться за работу. Впрочем, оставляю решать тебе. Аминь.

* * *

ЛИСТ КНЯЗЬ АНДРѣЯ КУРБСКАГО ДА МАРКА, УЧЕНИКА АРТЕМИЯ

Юноше, свѣтлых обычаевъ навыкшему, брату и приятелю моему милому, господину Марку обышное поздравление.

Притом прозба моя начинается до васъ, с таковою краткою повестию. Случилося ми некогда бесѣдовати со преподобным старцемъ твоимъ, а моимъ отцомъ и господином, блаженныя памяти преподобнымъ исповѣдником Артемием.¹⁰⁹⁶ А бѣседа была о книжных делех, наипаче же о книзе Великого Василия, просившу ми ее у него для прочитания, кою ли, поведал, есть у себя – яко мя потомъ и даровалъ ею, з ласки своея. Азъ же вопросихъ: «Аще ли вся есть книга Великого Василия у нас?» Он отвѣщал ми, иже толико переведена Постническая книга у нас и неколико ктому от различных повѣстей словес, и ктому рекъ: «Есть написана книга, евангельскими и апостольскими словѣсы едиными, избирающи и сочиняючи приличные, и глаголют ее аки бы Василиа Великого». Аз рекъ: «Не вѣмъ, естьли есть его». «А что, – рѣкъ, – налѣпшая книга его,¹⁰⁹⁷ о естественных вещахъ писанная,¹⁰⁹⁸ и иные книги супротив ерѣтиковъ,¹⁰⁹⁹ тѣ не преведѣны в нашъ языкъ». И ктому просил мя, ижбы аз потщание учинил, купил книгу Василиеву всю и добыл такова человѣка, кто бы моглъ з грѣцка языка, обо з латинского, превести ее. Аз отвѣщал: «Аще, – молвлю, – и добуду грецким умѣющаго, або латинским, но словеньский не будут умѣти». Преподобный же со усердиемъ реклъ: «Аз, – рѣче, – с потщаниемъ в старости моей, аще бы и пѣшему случилося ми, препоясався, пойду с-Слутца¹¹⁰⁰ там, гдѣ ми кажешь, и буду пособляти в преводе, и склоняючи на словѣнской». И повторе воистинну рѣклъ: «Обы, – рѣклъ, – сподобил мя Богъ, то ми же бы аз по словенскии помогал».

Азъ же, сие слышахъ ото устъ преподобнаго, не токмо о таковых людехъ попечение учиних, набываючи их к такому дѣлу, но и самъ немало лѣт изнурих по силѣ моей, уже в сединах, со многими труды, приучахся языку римъскому. К тому и благородному юношу, брата моего, князя Михаила Оболѣнского¹¹⁰¹ умалихъ, ижебы во младомъ еще будущий вѣцѣ, навык тех внѣшнихъ наукъ во языце римсте. Он же послушал мя, и изнурих три лѣта в Краковѣ в школѣ, и потом совершения ради до Влох ехалъ, оставя домъ, жену и дѣти, и тамо аки два лѣта пребыл. А ныне, благодатию Божиею, возвратился к нам, здрав и в праотеческом благочестию цѣлъ, яко корабль, преполон дражайших корыстей.

Аз же не токмо Великого Василия всю книгу купих,¹¹⁰² но иных некоторых учителей наших: все опѣры книги Златоустовы, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Иоанна Домаскина и кронику некую, ново з грѣцка на латынской преложенную, зѣло потребную и премудрую, написана от муже некоего зацъного, Никифора Калийста. А тѣхъ всѣхъ книгъ – которая что в себя имѣет – преписавшии рѣстра,¹¹⁰³ посылаю до вашей милости и держу то от вас, иже вскоре ихъ прочтете и разсмотрите нашъ недостаток книжный, паче же глас словес божественных.

А того ради прозбу и моление братцкое к вашей милости простираю: союза ради любовнаго Христа нашего, такоже и раба его, старца твоего, а моего отца, святаго преподобного Артемия, – яви любовь ко единоплемянной Росии, ко всему словенскому языку! Не обленись до нас приѣхати на колько месяцей, даючи помощь нашему грубству и неискувству!¹¹⁰⁴ Бо не обвыкли мы, яко аз, тако и князь Михайло, словѣнску языку вконецъ, и того ради боимся пуститися едины, без помощи, на так великое и достойнохвальное дѣло. А того ради послах к тебѣ предисловейцо единой книги нашего пѣреводу,¹¹⁰⁵ не ижебы имъ величаяся, або тщаславяся тем – Боже, сохрани насъ от таковых! – но оказуючи недостаток и невежество наше, яко тамъ прочитающе, лепей разсмотришъ. Бо исках помощи себѣ, сѣмо и овамо обращаяся, и никакоже обрѣтохом. Аще ли Богъ тя принѣсет до нас, то бы аз селъ со единым боколяромъ¹¹⁰⁶ за книгу Павловых епистолей, бѣседованныхъ от Хрисостома, а ваше бы милость сел за другую книгу со князем Михаилом – або Григория Богослова, або Василия Великого. Посылаю тѣ вашей милости подарок духовный – арацыю едину Григория Богослова, а другое слово Великого Василия преводу нашего: прошу, ижебы есть принял тот малый нашь упоминокъ с любовию.

Прости мя глаголати еще дерзнувши: аще бы еси имѣлъ и покинул сот копъ от его милости княжати Слуцкаго юркгелту, мнимаю, честнейший и похвальнѣйший пред Богом братцким прозбом в духовных вещах уступити, нежели текущаго и влекомого держатися. А данное ти сребро от Господа торжником дати, талант умножати, ктому еще во единоколенных просвещение. А слышал есмь от некоторых, иже его милости князь Слуцкий разумѣетъ от нас, иже бы аз тебѣ от него пребавлял до службъ моих. А который, ум умѣющий, християнин не рад бы себѣ товарыщи имѣлъ, а еще ктому «сына свѣта», яко Богослов пишет в том реченью, от меня до тебя посланном? Но аз того никакоже дерзнув с тобою, сведчю, но токмо ныне прозбы моей простираю до вас того ради предреченного дѣла, а ни службъ для, а ни иныя коея вѣщи, воистинну. А памята ми ся, ижем его милости молвил, иже ми вашу милость прислал в помощь к тому дѣлу, а у их милости свое обыкновение: мнимани бо. О том, милость ваша, ведай, естьли ея коснет той превод: ни за чем, токмо того ради, иже бѣз помощи не можемъ, а не смѣемъ дерзнути. А всяко пущаю производению воли твоей. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Кузьма Мамонич был одним из виднейших православных культурных деятелей Великого княжества Литовского. Активно участвовал в деятельности Виленского православного братства, а позже основал вместе с Петром Мстиславцем православную типографию в Вильне. В отличие от большинства других сочинений Курбского это послание, так же как и второе его послание Кузьме Мамоничу, посвящено полемике не с протестантами (еретиками), a с католиками, прежде всего с иезуитами.

* * *

ПИСЬМО АНДРЕЯ КУРБСКОГО КУЗЬМЕ МАМОНИЧУ

Господину и любимому моему брату пану Кузьме с женой и с детьми, и со всем домом мой всегдашний искренний привет.

Слышал я от многих благородных людей, в том числе и от вашей милости, и от пана Петра, о том иезуите, который извергал многочисленные ядовитые слова на нашу святую и непорочную веру, обзывая нас схизматиками. Но ведь это они сами явные схизматики, пьющие из источников, замутненных их папами, которые изобретают новые мудрствования и являются совершенно очевидными отступниками от постановлений семи великих святых вселенских соборов, в которых участвовали не только епископы наших восточных церквей, но и их прежние святые западные папы. Именно об этом с Божьей помощью постараемся говорить. Но только со своими! А если придется говорить с ними, то необходимо только помнить о том, чем они наших, слабых в Писании, устрашают, говоря им: «Тот, кто не подчиняется Риму, не может быть уверен в своем спасении». Это их ложное устрашение легко обличается. Только наказывайте нашим, чтобы они без ученых с нашей стороны не участвовали в спорах с ними и не ходили бы к нам на проповеди, ибо, как сказал апостол, коварные беседы развращают добрые нравы. А что может быть коварнее того, чтобы правоверных, придерживающихся семистолпных догматов, ругать и срамить, путать их с еретиками – с последователями Лютера, Цвингли и Кальвина, и с другими нечестивыми богохульниками, и уводить их, не стыдясь, от правоверия, апостольских догматов и от истинного богословия, приводя к полувере и к хромой теологии? И этого, считают, им еще мало! Худшее к худшему добавляют: начинают по второму разу крестить уже крещенных во имя триединого Бога и помазанных мирром радости и елеем милосердия, забыв заповеди своего Христа и его апостолов, и прежде всего постановления великого третьего собора, особенно же ту главу, в которой ясно написано: «Исповедую единое крещение во отпущение грехов». Они же, забыв обо всем, подставляют свои уши древнему еретику Донату, бывшему когда-то в Итальянской земле и которому с большим трудом сумел противостоять их святой Августин, искореняя его учение.

Ради Бога, прошу вас, не пугайтесь и не удивляйтесь остроте их языка и их красноречию, то есть словесности, или изощренности. Изучать красноречие и использовать его, чтобы отстаивать истину – это весьма похвально. Но они, смешав красноречие с софистической диалектикой и добавив к этому еще хорошее произношение, обращают все это против правоверных, пытаются ниспровергнуть истину ораторским искусством, стремясь угодить своему папе, превознося и восхваляя грозных епископов, препоясанных оружием и предводительствующих воинскими полками в различных сражениях; наших же патриархов, по Божьему произволению убогих и нищих, но украшенных смиренной мудростью, претерпевающих различные мучения от безбожных турков, но непоколебимо сохраняющих догматы благочестия, бранят. О, какая досада, что не записали мы тех разговоров, которые вели с ними в присутствии вашей милости у меня на обеде около года назад! Потому что тогда мы спокойно возражали им при помощи Священного Писания на их новые измышления, то есть: их мнение о происхождении Святого Духа; их различные переводы Библии; летосчисление от сотворения мира; и в-четвертых, о верховенстве их папы – чем они теперь устрашают правоверных.

И еще раз прошу вас, пусть наши не ходят часто на их проповеди без кого-либо опытного из наших и пусть не пускаются с ними в споры, нарушая заповедь самого Господа, который сказал ангелу Фиатирской церкви устами Иоанна Богослова следующее: «Вам же и прочим находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас много бремени; только то, что имеете, держите, пока приду». А если Богу будет угодно, то мы к вам поспешим вместе с тремя достойными свидетелями: с Дионисием Ареопагитом, с Иоанном Златоустом и с Иоанном Дамаскиным, а также с другими святыми прежними учителями, которые явно обличают их новоизмышленное богословие, содержащее выдумки о происхождении Святого Духа. Об этом более, чем о других их раскольнических вещах, трудно спорить с ними по причине их упрямства.

Если вашей милости это посланьице покажется важным, то прочти его в доме пана Зарецкого, а также всем виленским жителям, хранящим правоверие. А меня, многогрешного, в любви своей и в молитвах перед Богом не забывай. Аминь.

* * *

ЛИСТЪ АНДРЕЯ КУРБСКОГО ДА КОЗМЫ МАМОНИЧА

Господину и брату моему милому, пану Кузмѣ, обычное и доброхотное поздравление, со женою и с чады, и со всемъ домом твоимъ.

Слышах от немалых людей зацных, также, яко и от вашей милости, и от пана Петра, а одномъ езуите, иже много отрыгал ядовитыми слогнями на святую непорочную вѣру нашу, нарицающе нас схизматиками. А сами будуще совершенные схизматицы, напившеся от мутных источников, истекающих от новомудренных ихъ папъ, преступников явственных и соперников святых вселенских великих седми синодов,¹¹⁰⁷ кои были удержаны не тылько восточных наших церквей епископами, но и заподными их самыми святыми папежи древними. Но о семъ, Бог даст ширей устъ, и беседовати потщимся. Но точию со своими! Но аще с ними случится, а ныне едино воспомянемъ, чемъ онѣ наших, несовершенныхъ во Писаниях, устрашают, повѣдающе: «Елицы, аще не повинуются римскому, не певнии¹¹⁰⁸ суть своего избавления». Сие ложное из страшилище латвие¹¹⁰⁹ обличится. А ныне советуете нашим, иже бы бѣз ученных нашея страны не сражалися с ними годанными и не ходили бы к ним на их наказанье, «тлят бо, – реклъ апостолъ, – обычаии добрыя бѣседы хитролѣсныя».¹¹¹⁰ А что же сего хитролѣснѣе, еже правоверных, в седмостолпных догматехъ стоящих, наругати и сромотити, и со еретики смешевати – с люторы, и с цвыглияны, и с калвинами, и со иными нечестивыми ругателми? И отводити от правовѣрия и от апостольских догматов к полуверию, к новомысленной и хромой феологии от истинного богословия не стыдятся? И мало на томъ мающе,¹¹¹¹ еще горшѣе ко горшему прикладающе. Начинаютъ крестити повторей¹¹¹² крещенныхъ во имя триипостасного Божества и мазанныхъ миромъ радования и елеем милосердия, забывше заповеди Христа своего и апостолов его, наипаче же подтвержения великого третияго синоду,¹¹¹³ о том чтолку¹¹¹⁴ явственно пишут: «Исповѣдую, рече, едино крещение во оставление грехов». Они же, запамятов все те и приклоня уши свои къ еретику древнему Донатисту,¹¹¹⁵ во толиких странах бывшему, о немъже святый Августин, иже много тружался и напастей подъялъ, истребляюще его учение.

Бога ради, молю, не ужасайтеся ихъ и не дивитеся остроте языка и елокудыи¹¹¹⁶ ихъ, сиирѣчь словеству, або вымовѣ.¹¹¹⁷ Ибо зѣло похвально словеству навыкати и дѣиствовати, ижебы оброняти правду. А они, смешавши елокуцию з диалекътическими софизматы, и предающе ктому понунцыацию,¹¹¹⁸ на прововерных обращают, истинну тщася разорити араторскими штуками,¹¹¹⁹ похлебующе попе своему, возносяще и хваляще грозного и велеможного епископа, оружением препоясанного и полки воинов со различными бронями около себя водящаго, а наших патриарховъ, по Божию попущению убогихъ и нищихъ, смиренномудриемъ Христовым украшенныхъ, и между бѣзбожными турками по всемученическому терпещих, а благочестия догматы невредно соблюдающихъ, хуляще. О, шкода,¹¹²⁰ иже не написали ся тех размовъ, кои были при вашей милости с ними у меня на обѣде такъ рокъ!¹¹²¹ Бо ся было имъ статечне отвѣщанно священными Писанми на их нововымышленные, то есть,¹¹²² яко оне ныне держат о произхождении Святаго Духа и о Библеях ихъ различных преводников, и о лѣтех от создания мира и, четвертое, о зверхътности¹¹²³ папы их¹¹²⁴ – чемъ ныне страшат правоверныхъ.

А такъ и повторе прошу, ижебы наши не ходили к нимъ часто на них казание, бѣз искусныхъ наших, и не вдавалися в гадки, преслушающе самого Господа, чрез Иоанна Феолога глаголющаго к Фиарфиской церкви, кое в себѣ сице ся имѣет: «Вамъ же глаголю, и протчимъ сущимъ во Фиафире, иже не имут учения сего, и иже не разумѣетъ глубины сатанинския», якоже глаголет: «Не возложу на вы тяготы иные; токмо, еже имѣете, держите, дóндеже прииду».¹¹²⁵ А естьли Богъ восхощетъ, и мы к вамъ поспешимся со тремя нарочитыми свѣдками:¹¹²⁶ з Дионисием Ореопагитскимъ и со Иоанном Златоустым, и со Иоанномъ Домаскиным, и со иными святыми древнеми учительми, кои их явственнѣ обличаютъ новосмысшленную феологию, что они блядут о происхождении Святаго Духа. О чомъ намъ с ними гадание трудно зѣло, их для упрямства, нежели о иных ихъ расколехъ, а звлаще о том, том паче.

А такъ, естьли бы ся здало вашей милости, прочти то посланейцо в дому пана Зарецкого и всем во правовѣрии стоящим виленским мещаном. А меня, многогрешного, в любви своей и в молитвах пред Богом не запамятуйте. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Кузьма Мамонич был одним из виднейших православных культурных деятелей Великого княжества Литовского. Активно участвовал в деятельности Виленского православного братства, а позже основал вместе с Петром Мстиславцем православную типографию в Вильне. В отличие от большинства других сочинений Курбского это послание посвящено полемике не с протестантами (еретиками), a с католиками, прежде всего с иезуитами.

* * *

КУЗЬМЕ МАМОНИЧУ ПИСЬМО 2-е

По поводу того, что ты пишешь мне, любезный, о злохитрости иезуитов, я уже тебе писал ранее: не бойтесь их софизмов, но держитесь крепко православной веры, «трезвитесь, бодрствуйте», как сказал апостол Петр, чтобы не съели вас мысленные звери и не погубили враги своей злохитростью восточную церковь. Ведь они что издали против нашей церкви? Напечатали книжки, подкрашенные их языческими силлогизмами, которыми они софистически разрушают и развращают апостольское богословие и наперекор природе поддерживают их прегордого римского епископа.

Сколько времени уже прошло, как дана нам, по благодати Божьей, – по причине глубокого невежества церковников русской церкви, уже не говоря о лени и обжорстве наших епископов, – словно рукой самого Господа принесенная нам в помощь со Святой горы книга, о которой я уже раньше тебе сообщал, что князь Константин дал ее для переписывания пану Гарабурде и мне и что у меня она уже переписана скорописью и исправлена, насколько в моих силах. В этой книге на все их теперешние дудки, или пищали, на все их силлогизмы, папой и всеми кардиналами, а особенно наилучшим, самым превознесенным, возвышающимся выше небес их теологом, неким монахом Фомой, – на все их ядовитые и хитролестные силлогизмы, извергаемые против апостольского богословия восточных церквей, а более всего против блаженного Дамаскина, на которого они придумывают самые клеветнические измышления, потому что он острее всех обличает их новоявленную ересь о исхождении Святого Духа, – так вот, пан, на все эти острые и ядовитые их софизмы уже давно им ответили сообща и отписали некие боговидные мужи, Григорий и Нил, митрополиты солунские, заткав их бесстыдные уста, и все это, читая, ты найдешь в этой книге.

Я же советую вам это мое послание прочесть перед всем виленским собранием, перед мужами, стоящими в правоверных догматах, с тем чтобы они, заботясь о Боге, проявили заботу о родном их праотеческом правоверии и переписали эту книгу, взяв ее у меня или у пана Гарабурды и наняв хорошего писаря, который бы ее не испортил, переписывая. А переписав, пусть в трезвости ее прочитают, оставив пьянство. Ибо там содержатся готовые ответы этих блаженных мужей. А если же будем лежать простертые в давнем и привычном пьянстве, тогда – от чего Боже сохрани! – не только паны иезуиты, или пресвитеры римской церкви, сильные в Священном Писании благодаря античным силлогизмам и софизмам, которыми они покрыты, словно рысьими шкурами, – не только они, разузнав, могут найти вас, лежащих, пожрать и растерзать, но и никчемные зверюшки, то есть еретики, преисполненные новоявленной глупости, могут растерзать и растащить вас каждый в свою нору – от этого сохрани нас, Боже!

Так вот, любезный мой, и дважды, и трижды я вам напоминаю во имя моей духовной любви: не унывайте и не отчаивайтесь, не ужасайтесь этих софизмов, о которых я вам рассказал, но изберите какого-нибудь мужа из священников, а если такого не найдется, то и из простых, сильного в словесности и опытного в Писании, чтобы он, взяв эту книгу в руки, оборонялся этим непобедимым и непреодолимым оружием, призывая в помощь пребезначальную Троицу, которую сильно хулят паны иезуиты, полагая в божестве два естественных начала или два источника животворящего Святого Духа, противясь таким образом Дионисию Ареопагиту, который говорит в образном богословии: источник божества Отец; Сын же и Дух – это отрасли божества, посаженные Богом, словно цвет и свет его существа. А как это все устроено – ни высказать, ни подумать невозможно не только людям, но и блаженнейшим, ближайшим к Богу силам, потому что и они при виде Бога закрывают свои лица крыльями. А паны иезуиты вместе со своими верными, бесстыдно обнажив голову, хотят доказать при помощи этих силлогизмов существование двух начал и двух источников предвечного божества, пренебрегая всеми древними источниками и забывая их – всех богословов, и не только богословов, но и самого равноапостольного Дионисия Ареопагита, ученика шествующего по небесам Павла, который своим апостольством обратил всю Германию, и Францию, и великий город Париж, где и скончался, приняв мученичество от нечестивого императора Домитиана. Так пусть же рассудят все, имеющие разум, кому больше верить: или всему этому древнему собранию богословов и апостолов, или же этим гордецам и упрямцам, которые ходят с голыми головами и презирают всех восточных богословов? Да что говорить о восточных богословах! Презирают и своих западных прежних богословов, пап и епископов – Амвросия Медиоланского и святого Августина, о которых, как вы увидите в этой книге, вспоминают ее авторы и говорят о том, что они противостояли западному упрямству и защищали восточную церковь, – и во что бы то ни стало хотят настоять на своем.

* * *

ДО КУЗЬМЫ МАМОНИЧА ЛИСТ 2

А еже пишеши ко мнѣ, любимиче, о злохитроствовах езуитских, уже к тебѣ есми первие сего писал: не ужесайтеся софизматов их, но стойте токмо в православной вѣре крѣпце, и пребывайте бодре и трезве, яко верховный Петръ рече,¹¹²⁷ да не жрут¹¹²⁸ вас мысленные звѣри, злохитръствы своими изгубят супостаты восточных церквей. Бо ани что выдали супротив церкви нашей? Книжки, с своими силогизмами поганскими поваплени, и паче же рещи, софистчки превращающе и разстлѣвающе апостольскую теологию¹¹²⁹ и влекуще чрез естество воду на прегордаго ихъ епископа римскаго.

Кол оле, уже, благодати ради Божия, подана намъ книга в помощь от Святыя горы, яко самою рукою Божию принесена, простоты ради и глубокаго неискуства церковников рускихъ церквей, а не глаголу о лености для и обжерства епископов наших, о нейже первѣе изъявих ти, юже княже Костянтин далъ пану Горабурде¹¹³⁰ на препись и мне, яко у меня уже преписана (…) скорописью и исправлена по силе моей. В той-то книге на теперешние дутки их, або пущалки, на все силогизмы их, папою и всеми кардинами,¹¹³¹ паче же самым превознесеннымъ ихъ и выше небесъ взимающимся, налѣпшием ихъ феологом, неяким мнихом Фомою,¹¹³² рыгано ядовите, и хитролѣсне на апостольскую феологом восточных церквей, паче же лживина¹¹³³ на блаженного Домаскина, понеже онъ паче всѣхъ острѣйше ихъ новоявленую ерѣсь обличаетъ о прохождению Духа Святаго – ото ж, пане, на все тѣ острые ихъ и ядовитые софизматы уже давно имъ соборне отвещано и отписано, и праве безъстыдные уста ихъ затканы чрезъ неяких боговидныхъ мужей, Григория и Нила,¹¹³⁴ митрополитовъ селунъскихъ, что все в той книге, прилежне читаючи, обрящете.

Аз же совѣтую вамъ сию цидулу мою прочести всему собору виленскому,¹¹³⁵ мужемъ, во правовѣрныхъ догматехъ стоящимъ, да возревнуютъ ревностию Божиею по праотеческомъ сродномъ своемъ правовѣрию, да наймутъ писаря добраго, кто бы, приписыючи ее, не попсавал, взявши тую книгу у пана Гарабурды, або у меня, да препишутъ. И преписавше, трезве да прочитают, отлучившеся от пиянъства. Бо тамъ готовы отвѣты блаженныхъ оных мужей. А есть ли будемъ простерты лежати во давно обыкновеннемъ пиянстве, тогда – от чего, Боже, сохрани! – не токмо паны езуиты и презвитерове римския церкви, силныя во Священном Писанию силогизмами¹¹³⁶ и софизматы поганъскими, аки с рысьими скурами оболчени, и здыбавши, нашедши, могут поражати и разстерзати васъ лежащихъ, но и ледаякие звѣрятка, сирѣчь новоявленного глупъства исполненные еритики, могутъ разстерзати и развлачати васъ кожды во свою азвину – от чего, Боже, сохрани нас!

А такъ, любимиче, по фторей и про третей кротъ, напоминаю вам, духовныя ради любвѣ: не унывайте, а ни отчевайтесь; не ужасайтеся тех-то предреченных софизматов, но избѣрите себѣ мужа единого от презвитеров, а не будет ли, и вы хотя от простых, словесна и Писаниям искусна и, принявъ ту книгу в руки, противитися непреборимымъ оным и непреодолѣваемым оружием, призываючи в помощь пребезначальную Троицу, еяже зѣло обидят паны езуине, полагающе въ божествѣ естественныя два начала, или два источника животворящего параклита, явственне сопротивляющеся Дионисию Ореогапиду,¹¹³⁷ он бо рече во образной богословии: источник божества Отецъ; Сынъ же и Духъ богосажденного божества отросли, аки бы цвѣти существа¹¹³⁸ и свети. А како ли суть, нарещи, ни помыслити можно не токмо человѣком, а не премирным, ближайшим ко Богу силам, бо и тѣ, зряще на явление Божества, лица свои крылы закрывают. А паны езуиты со прочими своими ногою главою безстыдствуют, хотяще показати слогизмами предреченными два начала и два источника во пресущественномъ божестве, презревши, або занедбавши¹¹³⁹ всех источников древних богословцов. И что глаголю богословець? И самого апостола Деонисия Ореопагита,¹¹⁴⁰ ученика небопрешественного Павла, яже апостольством своим уловил всю Германию и Францыю, и великий град Париж, идеже и мучительством от Доментияна, нечестивого цесаря, преукрашен, скончался. Кому ныне вѣрили, да розсудят всѣ разум имущие: или тому всему древнему богословному лику со апостолы, или тѣмъ прегордым и упрямым, которыя ногою главою безстудне грядут, презрѣвши всѣх восточных феологов? А что глаголю восточных феологов! Своих древних папъ и епископов западных богословных – Амбросия Медиаламского и святаго Августина, яко в книге оной узрите отчасти вкратце воспоминан ото отвещателей оных, за восточныя церкви борющеся сопротив ихъ упрямству; но они хотятъ всяко на своемъ поставити.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Кодиан Чаплич, представитель волынского шляхетского рода Чапличей-Шпановских, принадлежал, как следует из текста письма, к той части волынской шляхты, которая оказалась затронутой реформационными веяниями. В своем имении он приютил бежавших из России вольнодумцев Феодосия Косого и Игнатия, проповедовавших антитринитаристские идеи. Обличительный пафос Курбского направлен прежде всего против них.

* * *

ПИСЬМО АНДРЕЯ ЯРОСЛАВСКОГО КОДИАНУ ЧАПЛИЧУ

По поводу этого письма лютеране в течение трех лет собирались на собор, но, так и не отписав, разошлись все по своим норам, словно церковные змеи, обдавая правоверных смертоносным дыханием.

Пан господин Чаплич! На твое нам широковещательное послание, хаотическое и длинное, вот наш малый сокращенный ответ.

Советуешь нам, словно неученым и неискусным, вспоминать почаще Священное Писание Ветхого и Нового Завета. На то вашей милости воля. Но мы, хоть и многогрешны и волнуемы бурями в этом бушующем море – а более всего клеветой и ненавистью соседей преследуемы, – все же благодарим Бога за то, что по его благодати еще с молодых лет, насколько было в наших силах, обучены Священному Писанию и утверждены в благочестивых догматах христианской веры так, как проповедовали пророки и постановили, приняв от Христа, апостолы; не так, как ваша милость пишет – «только писанием», – но и словом, как сказано это у апостола в послании к коринфянам: «Хвалю вас, братья, что вы все мое помните и держите предания так, как я передал вам»; и еще в послании в солунянам: «Итак, братья, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим», и в других местах вначале просвещает словом, а затем Писанием, но об этом для краткости больше писать сейчас не буду. Ведь и великие древние святые отцы, которые семикратно собирались в разные времена со всех концов вселенной для того, чтобы истребить различные ереси, насеянные врагом-плевелосеятелем среди чистой пшеницы, и чтобы отделить, по Божьей заповеди, высказанной Иезекеилем, праведное от нечестивого – и они, вначале обсудив и обговорив, – отогнали еретиков от церкви и предали их анафеме. Ни огнем, ни мечом, как это теперь у некоторых принято, а апостольскими догматами укрепили и утвердили, словно неприступную крепость, церковные уставы и, описав их затем, передали правоверным. Их-то, господин, я и держусь, как и апостольских правил.

А твою милость я о том не просил, чтобы ты меня чему-либо учил или чтобы толковал мне Священное Писание, тем более что ты напоен, как мне известно, из мутных источников настоящим своевольником, который действительно достоин того, чтобы его называли настоящим своевольником, который давал клятву хранить чистоту апостольских уставов и избегать мирских благ, но тотчас же вернулся в мир, на широкий и пространный путь, и взял себе жену. И нечему ему, монаху, научить вас, кроме того, как позабавиться с женой. Угнездился он в ваших домах, словно ядовитый змей, и смешал яд с медом, то есть свое своеволие со Священным Писанием, так же как и у всех прежних еретиков существовал обычай смешивать свои учения со Священным Писанием и подкреплять их свидетельствами из него – как бы по-церковному, а на самом деле софистически. А поэтому, господин мой, прошу тебя: оставь меня в покое с этими новыми толкованиями. Потому что, как апостолы и их ученики не нуждались в толкованиях Симона и Николая, – и об этом наказывает Петр прежним правоверным в конце своего второго послания, – как Дионисий Ареопагит и Тимофей не нуждались в толкованиях Маркиона и прочих, как Афанасий Александрийский и три великих святителя в толкованиях Ария, Македония, Аполлинария и Евномия, как Кирилл Александрийский и Келестин Римский не нуждались в хулениях Нестория, как Амвросий, Августин и Иероним в толкованиях Доната и Пелагия, как премудрый Метафраст и блаженный Дамаскин, твой враг, оклеветанный в твоих глазах, вельможный пан, ранее упомянутым Игнатием, в толкованиях Севера, Евтихия, Сергия, Пира и Петра Гнафия, ереси которых ныне придерживаются армяне, – так же, мой господин, и я, грешный и последний из христиан, толкований Филиппа Меленктона, Мартина Лютера и его учеников, Цвингли, Кальвина и прочих, которые еще при его жизни, будучи непостоянными и движимыми непостоянным духом, не могли найти согласия в своих скверных догматах, и за которыми ныне следуют пан Феодосий и пан Игнатий, привлекаемые не столько учением, сколько прекрасными паннами, – я их толкований не приемлю: «Не прикоснусь, не вкушу, не дотронусь к тому, что все истлевает от употребления». Ведь они немало заботятся о том, как бы, прокравшись в церковь, тех наших, которые послабее, столкнуть с узкого и прискорбного пути на широкий и пространный, ласкающий брюхо путь.

А то, что ты просишь, ваша милость, чтобы я тебе написал и разъяснил, почему я называл Лютера псевдопророком, так уже много об этом толковал с вашей милостью во время разговоров и объяснял тебе, что он не только пренебрег всеми прежними святыми угодниками, но также не принимает и многие книги Ветхого Завета, и некоторые послания апостолов. Ваша милость об этом, вероятно, забыл или хочешь вытянуть из нас какое-либо писание, чтобы дать его потом пану Игнатию на поругание нашей Божьей церкви. Так этого ты от нас не добьешься, ибо мы, по завету Господа, воздержимся от того, чтобы давать святыню псам и метать чистый и светоносный, богоукрашенный бисер перед свиньями. Да и апостол к тому же завещает: после первого и второго наставления отстраняться от всякого еретика, зная, что он развращен окончательно. А ваша милость давно уже склонил ухо в одну сторону – к развращенным учениям – и усвоил их. А еще слышали мы от многих волынских панов, что ты во время торгов и на съездах, словно лопатами выхватывая божественные слова из Священного Писания, произносишь с шутками и насмешками, словно бесстыдный приживальщик, евангельские проповеди, а если сказать точнее – извергаешь ругательства на церковь живого Бога подобно многим иноверным в вашей стране, которые, как мы знаем, делают это за чарами, полными мальвазии. Но мы, господин мой, к такому не привыкли; и, как были обучены древним Священным Писанием и нашими живыми учителями – многострадальным Максимом и отцом Артемием, новым исповедником, – так и продолжаем со смиренномудрием и с кротостью, с большим прилежанием и охотой читать и понимать Священное Писание, не отлучаясь от великих древних церковных толковников и не внимая бреду еретиков. А будучи у воеводы, у князя в Корце, мы готовы были при многих свидетелях спокойно отвечать на вопросы вашей милости, потому что сначала ваша милость будто бы хотел нас слушать, словно желая чему-либо у нас поучиться. И когда ты задавал нам вопросы, мы выслушивали их молча, и поэтому ваша милость, предлагая вопросы, вскоре их расширил своими толкованиями и подкреплял их доводами иноверных. И длилось это больше часа, так что все удивлялись и не слушали твоего повествования. Но когда мы начали тебе отвечать, то ваша милость, хоть мы и очень недолго еще говорили, сразу же закричал: «О, как долга твоя болтовня! Ты, дескать, хочешь меня победить своим велеречием!» Тогда мы, видя, что это все происходит от гнева, а не от разума, оставили вашу милость в покое, о чем теперь просим и тебя. Так что, скачи, господин мой, по стремнинам, как сам хочешь! Ибо каждый человек имеет свою волю, а это значит, что если ты себе что-либо постановил, то трудно тебя от этого отговорить. А если бы ваша милость хотел говорить с нами для своей пользы, а не для того, чтобы нас испытать, то не таким образом следовало бы и задавать вопросы, и проявлять вашу волю, – если бы это делалось для духовной пользы и во имя спасения души.

А что касается богатых епископов и многостяжательных монахов, которым наши предки в свое время давали много средств, так это не для того, чтобы их тратить на еду и на скверное имущество, а для приюта и для помощи убогим, и на украшение церкви. А как они теперь ими распоряжаются – то пусть их судит Бог, а не я, ибо у меня и свое бремя грехов тяжелое, и о нем мне велено держать ответ перед праведным судьей. И не о них я хочу говорить, а об истинных, подобных апостолам, епископах и нестяжательных монахах, ведущих ангелоподобное житие, тех, которых Лютер смешал вместе с нынешними законопреступниками и подверг хулению, и чьи уставы отверг, так же как и ваша милость отверг этого блаженного, исполненного великой святости Дамаскина. Думаю, что ты ругаешь его книгу, не прочитав ее и не разбираясь в ней, а только зная о ней понаслышке от этого разбойника: ведь книга его не переведена на славянский, а если какая-нибудь часть и переведена, то так испорчена нерадивыми переписчиками, что в ней невозможно разобраться. А на греческом и на латинском она есть в полном виде. Да только думаю, что ни ваша милость, ни учитель ваш, пан Игнатий, не только греческого, но и латыни нисколько не знаете, а изощряетесь лишь в хулении да в ругани. Можете себе, выученные на этой польской тарабарщине, расставлять сети, не стыдясь слов боговидца пророка Исайи: «Горе почитающему свет тьмою, а тьму – светом, называющего сладкое горьким, а горькое сладким», и прочее, чего бы я от всей души вашей милости не пожелал. Если бы только могло так случиться, чтобы вы отворили свое ухо и в другую сторону, помня прежде всего о правоверии своих праотцев!

Писано в Ковеле, 1575-го года от рождества Иисуса Христа, сына Божьего, месяца марта 21 дня.

* * *

ЕПИСТОЛИЯ КО КОДИЯНУ ЧАПЛИЧЮ АНДРѣЯ ЯРОСЛАВСКОГО

На тую-то епистолию збирали по три роки собор люторове и, не описавши, розыдошась кожды во своя норы, яко змиеве церковные, ядом смертоносным на прововерных дышущеи.¹¹⁴¹

Пане господине Чапличю! На шириковещательный твой листъ, который писалъ еси до нас з должайшею екъзордиею, малый сокрощенный отвѣтъ нашъ.

Припоминати нам рачишъ от святаго Писания Ветхого и Нового немало, паче же аки бы научая нас, яко недостаточных и неискусных. В том есть вашей милости воля. Але аще есмя и многогрешный, и бурями в морѣ семъ многомятежном волнуемы, паче же от потвори и от ненавѣсти оскрѣстных стесняемы,¹¹⁴² но всяко благодарим Бога, иже есма, за благодатию его, от младости нашей во Священных Писаниях по силе нашей научени и утверждении в вѣре християнъской благочестивых догматов, яко проповедали пророцы,¹¹⁴³ яко уставили, от Христа приемши, апостоли; не так, яко ваша милость пишетъ – «единым писаниемъ», но и словѣсы, яко рекъ апостол къ коринфомъ: «Хвалю вас, братие, яко всегда мя помните, и якоже предах вамъ, предание держите»;¹¹⁴⁴ паки ко селуном: «Тѣмъже убо, братие, стойте и держите предания, имъже научитеся, аще словом, аще посланием вашим»,¹¹⁴⁵ и инде словом первие являетъ, потом писаниемъ, что на тот часъ, краткости для пишуще, оставляю. Такоже и святых древних великихъ отецъ, седмижды от конецъ вселенныя стекшихся по различным временам и лѣтом, и на истребление различных ересей, ихже насѣял плевелосѣятель враг посреде чистыя пшеницы, и на расуждение, и на разгонания праведного от нечестивого, яко, чрезъ Езекеиля¹¹⁴⁶ зрится, от Бога заповеданно, – ихже разсмотря и разсудя, – отогнали от церкви и онафѣме предали. Ни огнем, ни мечем, яко ѣсть некоторым ныне обычай, апостольские догматы утвердили и укрѣпили, и уставы церкви, писании своими, яко градъ тверды, правовернымъ предали. Тѣхъ, господине, таковых, и для сицевых держуся, яко и апостольских.

А твою милость есми о том не просил, чего бы мя есть научил, альбо мнѣ толковал Святое Письмо, а наипаче, вѣдая вашу милость, иже еси от мутных источников напоенъ и от истинного самочинника, который есть достоинъ нарицатися истинным самочинником,¹¹⁴⁷ иже по апостольскимъ уставом и намѣсников от их обѣщался былъ чистоту хранити и нестяжание, и паки возвратился в миръ ко широкому и пространному пути, и жену поялъ. Нечему ему, иноку, научити вас, только тому, иже бы ся поживилъ з женою. И изгнездилъся у вас в домѣх, яко змий со ядом, и растворил его с мѣдом, сииречь смѣшиваючи свое самочиние со Священными Писании, понеже и всемъ древним еретиком есть обычай смешевати учения свои и укрѣпляти ихъ свидѣтельствы Священных Писаний, софистицкии, аки церьковническии. А того дѣля, господине, прошу тя: дай ми покой с теми новыми толковании. Бо яко апостоли и ихъ ученицы не потребовали толкованей Симоновых и Николаевых, – яко Петръ заповѣдует вѣрным древним во втором послании при конце, – также а ни Дионисий Ариопагит и Тимофей Маркиоковых и протчих, такоже а ни Афонасей Александрийский и три великие святители Ариевых и Македониевых, и Аполинариевых, и Евномиевых, такоже и Кирил Александрийский, Келестин Римский – Несториевых хуленей, такоже Амбросий и Августин, и Герасим – Донатинтовных и Пелегионовых, такоже и Метофрастъ премудрый и Домаскин блаженный, твой неприятель, егоже ти оклеветал, велеможный панъ Игнатей предреченный – Севирова и Ефтихиева, Сергия и Пира, и Петра Кнафѣуса толкованния, ихъже ныне ересь армены держат, – также, господине, и аз, грешный и последний от собрания христианского – Меленктота Филиппа и Лютора Мартина, и учеников его, Цвинглияна, Калвина¹¹⁴⁸ и протчих, которыя яже еще за живота его с нимъ не згодили¹¹⁴⁹ во скверных ихъ догматех, яко неуставленные от неуставичного духа движими,¹¹⁵⁰ симже последуют ныне пан Феодосѣй и панъ Игнатей, не такъ ради ученей, яко зацных для своих паней, – не согласую имъ а ни приемлю: «Ни вкушаю и ни прикоснутся, яже суть во истление». Бо им о том немало тщание, ижебы, вкрадшися в церковь, от уского и прискорбного пути некоторого слабейших наших ко широкому и пространному, брюх ласкающему¹¹⁵¹ пути, уловили.

А что ваша милость пишешь, ижебы я тебе написал и указал о Люторе, почему есмь (…) нарицал его тевтопрофидом,¹¹⁵² и о томъ есми с вашею милостию устне молвил широцѣ, и указывал тебѣ, иже онъ не только презрѣл всех, от вѣка угодивших святых, але из Вѣтхихъ книгъ многих и апостольских посланных некоторых приемлет. Милость ваша, подобно, непамятливы, альбо хощет от нас неяковое вытягнути писание и дати пану Игнатию на ругание нашея церкви Божия. Того у нас не обрящеши, бо сохранимся, по Господню словеси, повергати святыя псом и сыпати бисеры чистыя и световидныя богоукрашения. А ктому и апостолъ заповѣдаетъ: по первом и втором наказанию всякого еритика отлучитися,¹¹⁵³ вѣдый, яко сицевый розвратился уже до конца. Бо ваша милость уже давно к одной странѣ приклонил ухо, недосведша гаданием, и навык таковым. Еще ктому, яко слышим ото многихъ панов волынцов, яко на лыцыях,¹¹⁵⁴ такъ и на съѣздах, со жарты и шутками, поразитски словеса священные от Божественных Книг хватаючи лопатами, не срамляешся – яко и мы слыхали ото многихъ вашея страны инославных, за купки, полными малмазии – Писанми вещати еуаггельские проповеди, паче же реку, на церковь Бога живаго хуления рыгати. А мы, господине, так не обыкли; но яко научихомся от древних Святых Писаний, такоже и от живых учителей наших, Максима многострадального и от Артемия отца, нового исповедника, со смиренномудриемъ и со кротостию, и со многим прилежанием, и охотою Священного Писания читати и разумѣвати, не отлучающеся древних великих толковников церковных, а не внемлюще еретическим бредням. А вашей милости есмо довольно со кротостию хотели отвещати у его милости у князя воеводы в Корцу¹¹⁵⁵ при многихъ свѣтках,¹¹⁵⁶ бо ваша милость сперва был дался слышати, аки бы ни в чомъ хотел от насъ научитися и пользоватися. Вопрошаючи нас, яко с молчанием дали мѣсто вопросомъ твоим, тогда ваша милость простер вопросы, и притом вскорѣ разширил и выклады, утвержаючи их свидетельствы инославных. И того было вящей, неже на године, яко и всем дивитися, не выслушав повести ани мало. А егда мы теми отвѣщати, аще и мало зело глаголати, а ваша милость зараз возопил: «О, долготе звяг¹¹⁵⁷ твоих! О, рече, хощешь мя препрети своимъ велерѣчиемъ!» Мы, виде, иже по страсти гневной, а не по разуму, дали есмо покой вашей милости, яко и нынѣ просим. А так, герцуй, господине, по стремнинах,¹¹⁵⁸ яко хощешь! Бо кожды человѣкъ самовластного естества, еже есть: что перед себя взял, от того умысла трудно тебѣ отвратити. А естьли бы ваша милость неискушательне, а ни со упрямством хотел от нас пользоватися, не тѣмъ бы было обычаемъ показати а ни начало вопрошения, а ни произволения ваше – естьли бы было пользы для духовныя и спасения души.

А что ся тыче о епискупахъ богатыхъ и о мнихех многостяжательных, имъже были надавали предки наши именей не на кормчемство а не на пожитки скверныя, но странноприимства ради и убогих за поможения, и на благолѣпие церковное. А яко ныне ими шафуют¹¹⁵⁹ – нехай имъ Бог судит, а не яз, бо я маю и свое бремя грѣхов тяжко, о немъже есми повелен отвѣт дати праведному судии. Но не о тѣхъ намъ слово, но истинных, апостолъ подобных епископехъ и о мнихѣх нестежательных, ангельское житие проходящих, ихъже Лютор вкупе смешав с нынешними законопреступники, похуливъ и уставы ихъ отверглъ, яко и ваша милость блаженного оного и многие святыни и исполненного Домаскина. А мню, ихже не читаючи, а ни досвѣтча, только слыша от претора,¹¹⁶⁰ хулишь ю: книга его не преведена во словенско, а естьли часть нѣкая и преведена, тогды такъ от нерадящих и от приписующих запсовано, иже неудобно ко выразумѣнию. А у грѣков и у латын вся есть. И ваша милость и учительство, пан Игнатей, не токмо по-грѣцки, але и по-латынски, сподеваяся, ани мало не умѣете, только хулити и сваритися искусны есте. Можате тамо, по той польской барбарии наученыя, сѣти рабити,¹¹⁶¹ не стыдещеся боговидца Исайя пророка словѣс: «Горѣ прелагающему свет во тьму и тьму во свѣтъ, и глаголющему сладкое горкое и горкое сладко»,¹¹⁶² и прочие, чего бых вашей милости вседушно не зычил.¹¹⁶³ Естьли бы могло быти, ижебы есте отворили и другой стране ухо, ноипаче же памятающе на праотецъ своих правовѣрие.

Писанъ на Ковлю, по рожении Исуса Христа, сына Божия, 1575-го месяца марта двадесять перваго дня.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Чарторыйские были одним из наиболее могущественных родов Речи Посполитой. Принимали деятельнейшее участие в подписании Люблинской унии (1569 г.). Княгиня Иоанова Чарторыйская – жена или вдова князя Ивана Федоровича Чарторыйского, игравшего, как и его брат Александр, немаловажную роль в судьбах страны. Судьба сына Ивана Федоровича, князя Юрия Ивановича, о котором идет речь в послании, не напрасно вызывала тревогу у Курбского. Вероятно, не без влияния полученного в Вильне образования он впоследствии перешел в католицизм и был его ревностным поборником, оказывал сильное покровительство иезуитам.

* * *

ПИСЬМО КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКОГО КНЯГИНЕ ИВАНОВОЙ ЧАРТОРЫЙСКОЙ

Дорогой госпоже высокого и светлого рода, прославившейся святостью своего правоверия и чистотой своего вдовства, наш низкий поклон. Здоровья тебе и твоим любимым детям!

Приносим тебе большую благодарность за то, что твоя светлость написала нам о своем сыне, который, имея страх Божий и пребывая твердо в отеческом правоверии, хочет изучать Священное Писание. Удивительнее всего то, что уже в таком юном возрасте он стремится к этому, следуя Христу, который сказал: «Исследуйте Писания, в них вы найдете жизнь вечную». Именно благодаря такому старанию в юношеские души с ранних лет вселяется благодать, и когда они достигают зрелого возраста, то из них получаются великие и знаменитые мужи. Если они не становятся по своей воле чревоугодниками, то, будучи сыновьями света и являя собой образец добродетели, они посвящают свою жизнь защите церкви, во славу своих великих родов. Господи Иисусе Христе, Бог наш! Сделай, чтобы этот младенец стал таким!

А что касается твоего желания, о котором твоя милость нам писала, чтобы послать его в Вильну на учебу к честным пресвитерам римского ордена иезуитов, то это твое желание похвально. Но все же не хочу, будучи твоим слугой и другом, во всем доброжелательным тебе, скрыть от тебя то, что уже многие родители как княжеского происхождения, так и из шляхты и почтенных горожан отдали им (как я слышал от некоторых) своих детей обучаться свободным наукам. Но те сразу же почти всех их, еще не достигших зрелого возраста, ничему не научив, убедили хитростью перекреститься в свое полуверие и отлучили от правоверия, как сделали они это с сыновьями князя Крошинского и с другими. И поэтому многие родители своих детей от них тотчас же забрали: ведь иезуиты большие враги нашего правоверия и ненавидят его, а четырех патриархов и всю восточную церковь называют схизматиками, то есть раскольниками, являясь в действительности сами вместе с их папой и кардиналами настоящими схизматиками. А пишу я это не потому, что их ненавижу или завидую им, – это не так, а чтобы предостеречь тебя и чтобы ты знала правду о том, что происходит.

Но, однако, и Василий Великий, и Григорий Богослов, и Иоанн Златоуст, и многие другие знаменитые мужи уезжали из своих родительских домов к языческим философам в Афины, чтобы изучать там свободные науки. И они нисколько не растеряли своей душевной праведности и не отступили от праотеческого правоверия, а украсились душевной красотой и вернулись в отечество, словно большие корабли, наполненные драгоценнейшими товарами. А Иоанн Дамаскин и Козьма Песнопевец были обучены всем этим свободным наукам в доме их отца учителем, которого он для них нашел. И вот, Иоанн Дамаскин настолько хорошо изучил философию, как естественную так и нравственную, что равных ему не было. Но все это я оставляю, и пусть ваша милость обсудит это со своими друзьями.

А то письмо, которое мы написали для одного нашего брата и в котором, защищая наше правоверие, постарались отчасти опровергнуть дерзости этих иезуитов, я переписал и посылаю вашей милости в качестве небольшого подарка, и пусть ваша милость соизволит принять его от меня с присущей святой вдове кротостью. Что касается той книги, о которой ты мне пишешь, то у меня ее с собой нет, она в Ковеле; она нам очень полезна и необходима, а особенно юным отрокам, и я пошлю ее вашей милости, чтобы твой сын ее прочел, а если понравится – то и переписал. Переписав же, пусть ваша милость соизволит мне ее вернуть, ибо и нам самим она очень нужна. Прошу также вашу милость то письмо против иезуитов, которое я переписал скорописью и послал вашей милости, не давать ни читать, ни переписывать иноверным, потому что оно предназначено только для правоверных.

А затем прошу, чтобы ваша милость меня в своих молитвах не забывала.

* * *

ЛИСТЪ КНЯЗЯ АНДРѣЯ КУРБСКОГО ДА КНЯГИНИ ИОАНОВОЙ ЧЕРТОРЫЖСКИЕ

Честнѣйшей госпожи, вельможной и светлой в роде, паче же во правовѣрию светлейшей и вдовства чистотою сияюще, от нас покорное поклонение честности твоей. Да будеши здрава со возлюбленными чады твоими!

А за то благодаримъ велице, яко твоя честность писала к намъ, иже сынъ твой во страсе Божии и в правовѣрии в праотеческом утверженъ и охоту мает по Священным Писаниемъ. И, что дивнѣйшаго, иже в таковом юном вѣку к таковым прележит, послушающе Христа своего, яко он реклъ: «Испытуйте Писания, в нихъже обрящѣте живот вечный».¹¹⁶⁴ Сихъ бо ради во юношеские души вселятся благодать духовная от младости и, егда в совершенне возрастъ достигнут, бывают с них мужи велици и знамениты. Егдаже не утеснятся во утробахъ добрымъ произволениемъ, бывают и сынове свѣта, и обрози доброт, и церковные поборники зацных родов своих похвалами. Господи Иисусе Христе, Боже нашъ! Соверши в таковых того младенца!

А еже твоя милость писала еси к нам, иже хощеши послати его до Вильни, римского закона честых презвитеров иизуитов,¹¹⁶⁵ и то умышление твое похвално. Но всяко не хощу тя утаити, яко слуга и приятель твой, во всем тебѣ доброхотнѣ, иже многие родители были дали им, яко княжатскихъ родов, такъ и шлехецких, и честных гражанъ, дѣтки своя учити наукомъ¹¹⁶⁶ вызволенном (яко слышим от нѣкихъ). Но они, не науча, первие мало не всехъ, в неразумном еще будучи вѣку, номовя ихъ хитролѣсне, отлучили от правовѣрия и покрестили и во свое полуверии, яко Крошинского князя сыночковъ и другихъ. И того ради многие отцы дѣти от нихъ свои паки отобрали; они ненавистники и противники зѣло великии нашему правовѣрию, и нарицают четырех патриархов и все восточные церкви схизматиками, сиирѣчь раскольниками, а сами паче будуще сущие схизматицы, съ их папою и со всеми кардиналы. А сие пишу, не их ненавидя, а ни завидя им – не буди, но правду воистинну и, что ся дѣетъ, остерегаючи твою честность.

А всяко Василий Великий, Григорий Богослов, Иоаннъ Златоустый и многи к тому нарочиты мужие ѣздили учитися тѣхъ наукъ з домов ат родителей своихъ до Афин, ко паганским философом. Но правости душевныя и праотеческого правовѣрия ни намней отмѣнили, но украсася благолѣпне по внутренному человеку, возвратилися ко отечеству, яко корабли велики со дражайшими корыстьми. А Иоаннъ Домаскин и Козьма Пѣснопѣвецъ научени были тѣмъ всемъ наукам свободным от единого учителя в дому отца их, егоже набыл¹¹⁶⁷ отецъ имъ. И такъ философии он навык, яко естественно, такъ и обычай, иже вышши его никтоже обрѣлся. Аз же лѣпей сие пущаю на мудрое разсуждение вашей милости и приятелей твоих.

А тот листъ, писанный от нас ко единому брату, имъже есмо отчасти отвѣщали противъ тех езуитов дерзновения, обранячи наше правовѣрие, посылаю, преписав, до вашей милости вмѣсто малого подарка, что ваше милость рачи приняти от мене со обычною кротостию, яко святой вдовице достоит. А книжки тое, о нейже пишешь ми, при себе не маю, есть она в Ковлю; которая вельми полезна, альбо пожитачна, наипаче же юного возраста отроком, и я пошлю ее вашей милости и сыну твоему на прочитание, а естьли полюбитъ, и на препись. А преписав, мнѣ еи ваша милость возвратити рачите, бо и самым намъ она потребна зѣло. Прошу теж вашей милости о том листѣ до езуитов, писаннемъ скорым переписав, до вашей милости есми послал – не давай,¹¹⁶⁸ ваша милость, его читати, а ни преписывати иноверным, одно правовѣрнымъ бо того есть писания потреба.

А за тѣмъ прошу, ижбы мя ваша милость во святых молитвах своих не запамятала.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Князь Константин Острожский (1526–1608), киевский воевода. Род князей Острожских был одним из самых могущественных в Речи Посполитой. Используя свой огромный авторитет и вес в обществе, содействовал развитию просвещения среди православного населения Речи Посполитой. Несмотря на свою верность православию, отличался веротерпимостью и принимал у себя при дворе представителей других конфессий, прежде всего протестантов, надеясь на их помощь в полемике с католиками. Курбский считал это недопустимым и критиковал князя Острожского за его связь с ними, и в частности с неким Мотовило, антитринитарием, о котором и идет речь во всех трех посланиях князю Острожскому.

* * *

ПИСЬМО АНДРЕЯ ЯРОСЛАВСКОГО К КОНСТАНТИНУ ОСТРОЖСКОМУ, НАПРАВЛЕННОЕ ПРОТИВ НЕКОЕГО ВАРВАРА, СЧИТАЮЩЕГО СЕБЯ МУДРЫМ И ПОНОСЯЩЕГО НОВЫЙ ПЕРЕВОД СЛОВ ИОАННА ЗЛАТОУСТА

Не пристало человеку невежественному и неученому, да еще и поврежденному умом, быть императором, предводительствовать войсками и заниматься расстановкой войск в боевом порядке для сражения с врагом. А еще меньше пристало такому рассуждать о высоком разуме, обсуждать и истолковывать философские вещи, хваля одно и смеясь над другим. И вот что меня очень удивило: послал я вашей княжеской светлости вещь духовную – слова апостола, протолкованные светлейшим мужем, который не только постиг вершины светской учености, но и преисполнен Святого Духа. И не было никого другого ни на востоке, ни на западе, кто мог бы лучше и подробнее, чем этот вселенский учитель, объяснять слова евангелистов, апостолов и пророков, содержащие неопровержимые свидетельства и аргументы. Одно из его произведений, которые можно сравнивать с драгоценнейшими сосудами, украшенными дорогими камнями и жемчугом, перевел я с латинского языка на любимый и желанный твоим предкам, родной их славянский язык, стараясь ни в чем нисколько не изменять ни смысл, ни грамматический строй. И послал я его к вашей милости для душевного удовольствия, предлагая вашей благородной, святой княжеской душе то, что почерпнул я от этого благороднейшего и святейшего учителя. И не знаю, как могло такое случиться с вашей милостью, чтобы давать его читать человеку, который не только мало смыслит в науке, но и совершенно несведущ в грамматике, да к тому же еще преисполнен сквернословия и извергает без стыда скверные нечистоты на Священное Писание. Я сам слышал, как он в своих дерзких речах искажал слова апостола Павла. Или вот еще, советует ваша милость отдать их для перевода на польский язык для лучшего их понимания. Поверь мне, ваша милость, что если бы даже собралось много ученых и они бы пытались передать грамматические формы славянского языка в польской тарабарщине, но передать текст в текст не смогут. И не только славянские или греческие тексты, но даже и их любимые латинские. Смысл еще можно кое-как передать, но слог будет очень многого лишен.

Уж лучше бы ваша милость приказал сжечь это писание, если оно вашей милости не понравилось, или отдал бы его какому-нибудь попу в русскую церковь. А чтобы ваша милость не подумал, что я вымышляю что-нибудь от себя, я посылаю вам несколько строк из книги Дионисия Ареопагита, где он обращается к апостолу Тимофею и советует не показывать глупцам духовные вещи, как ты сам увидишь, прочитав.

Из книги Дионисия Ареопагита. Ты же, мое дитя, согласно преподобному, имеющемуся у нас священническому преданию и уставоположению, слушай сам священнолепие бываемого в святости произносимых божественных учений, и то, что бывает в уме, спрячь священным сокровением от множества непосвященных и храни как видимое только одному, ибо, по евангельскому слову, не подобает перед свиньями метать бисер ума, чистое, боговидное и добротворное украшение.

* * *

ЛИСТЪ АНДРѣЯ ЯРОСЛАВСКОГО ДО КОСТЯНТИНА ОСТРОЗСКОГО ПРОТИВ ВАРВАРА НЕЯКОГО, МНЯЩЕГОСЯ БЫТИ МУДРА, ЕЖЕ ПОХУЛИЛ СЛОВЕСА НОВОПРЕЛОЖЕННЫЕ ИОАННА ЗЛАТАУСТАГО

Неудобно бываетъ человѣку грубому и неученому, и еще к тому умомъ врежденному, императором¹¹⁶⁹ быти и войска водити, и полки ко сражению враговъ по чину устрояти. И еще паки недостойнеше таковому философские, о высоких радующеся разумехъ, пробовати¹¹⁷⁰ и разсуждати и овыя похваляти, и иныя наругати. Понеже зѣло мнѣ дивно, иже послал есми до вашей свѣтлости княжецкие вѣщь духовную – от апостолькихъ словесъ от насветлѣйшаго мужа протолкованну, и не точию внешнѣе философии и верхъ достигшаго, но Духа Святаго исполненнаго. И таковым вселенским учителем явишася, иже¹¹⁷¹ паче его лѣпши ни един обретается во востоке и в заподе во пространных изъявлениих¹¹⁷² еуаггльских и апостольских, и пророческих словесъ, непререкомыми свидетельствы и аргумѣнтъ содержимых. От нихже едину вѣщь,¹¹⁷³ якобы тридражайшия сосуды камением драгимъ и маргарить словесы его украшени, преведох от римска,¹¹⁷⁴ не отменяючи сенсу, а ни граматического чину а ни в намнѣиших по силе моей, а предложихъ ю на вожделенный и любимы, праотцъ твоих прирожденны языкъ славенскими. И послахъ ево к вашей свѣтлости на прохлаждение духовное, яко ко благородной душе и светлой княжацкой, от зацнѣйшаго и святейшаго учителя заимствовал. От вашей же милости, не вѣмъ, яко случилося, дати таковыя пробовати¹¹⁷⁵ человѣку, не токмо в науках неискусному, но и граматических чинов отнюдь не вѣдущему, ктому же и скверных словес исполненному, и востыду не имѣющему, глаголы Свещенных Писаний нечисте и скверно отрыгающему. Бо и сам от устъ его слышах словеса Павла апостола развращенные, буесловествующе. Або пишет ваша милость, ажебы их, лѣпшаго ради выразумения, на польщизну приложити дал. Верь ми, ваша милость, естьли бы и немало ученых сошлося, словенска языка скланяюще чины граматические и прелагающие в польскую барбарию, изложити тексть в текстъ¹¹⁷⁶ не возмогут. А не токмо словенские альбо грецкие беседы, а ниже слюбымыя ихъ латинския. Сенсъ быти неяко можетъ, но околичность слогней зѣло будет далеко.

А естьли бы вашей милости не полюбилась, то бы ваша милость тот папер спалити казал, або попу якому в церковь рускую отдалъ. А идебы ваша милость мене не разумѣл замышляти от сѣбя, того ради посла, выписавши, стих колько строкъ от книги Деонисия Ореогапида, пишущу ему до Тимофѣя апостола; совѣтует не являти духовных лядокому, яко сам узришь, прочитаючи.

От книги Дионисия Ореопагита.¹¹⁷⁷ Ты же, о дитя, по преподобном, еже у нас, священническомъ преданию, уставоположению, самъ же священнолѣпие слыши, иже священне глаголемых, божествен божественных учениемъ Быша, и еже во умъ сокровением святая скутав от несвященного множества, яко единовидныя сохрани: не бо праведно, якоже словѣса рѣша, во свины поврещи, иже умных бисер чистое и боговидное, и добротворъное украшение.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Князь Константин Острожский (1526–1608), киевский воевода. Род князей Острожских был одним из самых могущественных в Речи Посполитой. Используя свой огромный авторитет и вес в обществе, содействовал развитию просвещения среди православного населения Речи Посполитой. Несмотря на свою верность православию, отличался веротерпимостью и принимал у себя при дворе представителей других конфессий, прежде всего протестантов, надеясь на их помощь в полемике с католиками. Курбский считал это недопустимым и критиковал князя Острожского за его связь с ними, и в частности с неким Мотовило, антитринитарием, о котором и идет речь во всех трех посланиях князю Острожскому.

* * *

ПИСЬМО АНДРЕЯ ЯРОСЛАВСКОГО КНЯЗЮ КОНСТАНТИНУ, ВОЕВОДЕ КИЕВСКОМУ

Письмо твоего величества вместе с книжицей иезиута Скарги, полной софизмов, а также письмо, написанное для твоей милости хитрейшим иноверцем Мотовиллом (не знаю, есть ли он, твой любимый слуга, до сих пор еще у тебя), – все это я получил и изучил. Оставляя все прочее по причине слабости, вызванной поразившей меня болезнью, скажу только немного об этом Мотовилле. Слыхал ли кто-нибудь, и в каких хрониках можно прочесть о том, чтобы хищного волка призывали в стадо пасущихся овец? – то есть, чтобы правоверный христианин наслаждался письмами христоненавистного арианина и принимал от него толкования Писаний для поддержки Христовой церкви? Ведь этот иноверный Мотовилло имеет в себе не просто арианский дух, но настоящего, злобнейшего и неистовейшего дьявола, который извергает гораздо более горькие и ядовитые ругательства на нашего общего владыку, Христа, чем безбожный Арий. Ибо он является последователем и обновителем ереси Павла Самосатского и некоего Фотина, древних еретиков, которые, не веря словам пророков, оспаривали предвечность Божьего Сына, а начало Христа связывали с Марией, и чья ересь давно уже сокрушена, обличена и проклята вместе с ними.

Пристало ли тебе, вельможный, светлейший христианский князь, просить у него истолковывать догмы и давать ответы на подкрашенные софизмами иезуитские басни? О, горе! Все это случается с нами от лени, от нерадивого прочтения Священного Писания. Я уже много раз твердил тебе об этом и в наших беседах и докучал тебе советами – читать его пусть и понемногу, но часто. И поскольку я очень тебя люблю, не перестану докучать тебе до самой смерти, пока не пробужу в твоем сердце желания и не увижу большего стремления к Писаниям, в которых наше спасение, – как и сам Христос сказал нам: «Исследуйте Писания, в них вы найдете вечную жизнь» и еще: «Исследуйте Писания, они свидетельствуют о мне». Если бы ты, государь мой, хоть немного прочитал их, послушав меня, твоего верного слугу, то ты бы не только сам погнушался просить истолковывать догматы у таких людей, но и другим правоверным христианам в нашей стране возбранил бы это делать и запретил.

* * *

ЛИСТЪ АНДРѣЯ ЯРОСЛАВСКОГО ДА КНЯЗЯ КОСТЯНТИНА, ВОЕВОДЫ КИЕВСКОГО

Листъ твоего величества, такъ и книжица Скаркги езуита,¹¹⁷⁸ софизматов исполненая, также и листъ до твоей милости писаны ото инославного и прелукавого Мотовила (не вѣмъ, естьли и ныне еще, або и поднесь, любимаго твоего слуги) – прияхомъ ихъ и выразумѣхом. Другое оставя, немощи ради недуга моего, обдержащаго мя, о том-то мало Мотовиле реку. Хто слышалъ от вѣка, или гдѣ писано в крониках, ижбы волко разтерзателя ко стаду овѣцъ на пожить взывати? – сииречь, ижбы христианинъ правоверный ото арианина христоненавистного услаждался епистолиями, или приимовал от него Писания, на помощь церкви Христа Бога? А той-то Мотовило инославны не токмо арианского духа в себѣ имѣетъ, но воистинну сугубе злѣйшаго, неистовѣйшаго диявола, ланфима на общего владыку, Христа нашего, отрыгающа, подалеко горчайшии и ядовидши, нежели Арий безбожны. Бо он согласник и обновитель Павла Самосадского ерѣси и Фотинуса¹¹⁷⁹ неякого, древних еретиков, которые прѣли преждевѣчности Сына Божияго и не вѣрили пророческимъ словесемъ, начало полагающе от Марии Христу, ихже давно попранно и обличенна ерѣсь, и проклятием осуждена и с ними вкупе.

Годит ли ти ся от таковаго, о вельможный и свѣтлѣйший княжа християнский, догматовъ испытовати и отвѣтов просити на езуитцкии фабулы, софизматы повапленные? Охъ мнѣ! От лѣности вся ся нам приключат, нерадѣния ради прочитаний Священных Писаний. Яко ти много о семъ и устнѣ стужах, или докучах, до прочитаеши ихъ часто, аще и помалу. И не престану ти воистинну докучати и до моей смерти – понежа зѣло люблю тя – дóндеже узрю тя лѣпшее тщание о семъ приложити и охоту в сердцы твоем подвигнути, понежъ в том избавление наше належитъ, яко самъ Христос рече: «Прочитайте, – рече, – Писания, в нихъже обрящете живот вѣчный», и паки: «Прочитайте Писания, понеже тѣ свидетельствуют о мнѣ».¹¹⁸⁰ Естьли, государю, был еси хотя мало прочитал, послухав мене, слуги твоего верного, не токмо бы возгнушася еси самъ от таковых догматов или отвѣтов просити, или изыскивати, но и другимъ нашея страны правоверным христианом возбранил бы еси и запретилъ.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Князь Константин Острожский (1526–1608), киевский воевода. Род князей Острожских был одним из самых могущественных в Речи Посполитой. Используя свой огромный авторитет и вес в обществе, содействовал развитию просвещения среди православного населения Речи Посполитой. Несмотря на свою верность православию, отличался веротерпимостью и принимал у себя при дворе представителей других конфессий, прежде всего протестантов, надеясь на их помощь в полемике с католиками. Курбский считал это недопустимым и критиковал князя Острожского за его связь с ними, и в частности с неким Мотовило, антитринитарием, о котором и идет речь во всех трех посланиях князю Острожскому.

* * *

ПИСЬМО КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКОГО КНЯЗЮ ВОЕВОДЕ КИЕВСКОМУ

Не могу понять, как такое могло случиться с вашей милостью. Прислал мне ваша милость книгу, написанную сыном Дьявола, сочиненную явным врагом нашего Христа, а правильнее сказать, помощником Антихриста и его верным слугой! Неужели мне, правоверному христианину, своему названному брату, ваша милость шлет это в качестве подарка! О, беда, воистину достойная слез! О, горестная печаль! В какие дерзости и глупости окунулись христианские начальники, если не только не боятся кормить и прятать в своих домах таких ядовитых драконов, но и считают их защитниками веры и своими помощниками. А что удивительнее всего – считают своими духовными этих духовных бесов! Поручают им защищать Божью церковь и повелевают писать книги против полуверных латинян! О, наша слепота и безумие! Пророк говорит: «Идут времена, когда будут люди спотыкаться в полдень, словно во тьме, и днем будут ощупывать стену, словно слепые».

Кто когда-либо слышал или видел, чтобы волка поставляли сторожем для овец, а ядовитого змея назначали опекуном для детей? Призывать на помощь и делать своими защитниками последователей Павла Самосатского и Фотина, этих древних, давно уже проклятых и поверженных еретиков, после которых церковь снова уже просияла догматами правоверия, – это не просто странно, но в тысячу раз хуже! Ведь эти их последователи, нынешние еретики, не только подобно Арию отделяют сущность Божьего Сына от сущности Отца, но и опровергают его предвечное рождение, воспринятое от Отца, и связывают его начало с Марией; словам же пророков и проповедям апостолов о его предвечном рождении они не верят и осмеивают их самым скверным образом! А имя Сына Божьего употребляют, чтобы во время бесед с теми из наших, кто попроще да поглупее, скрывать этой худой правдой свою злостную неправду, словно медом смазывая свой смертоносный яд, и использовать его подобно рыболову, насаживающему на крючок приманку для рыб. На самом же деле они считают, что Сын Божий такой же, как Аарон, Самуил и другие люди – смертный человек.

О, мой превозлюбленный государь! Неужели не устыдишься и не усрамишься своего Христа, Сына Божьего, предвечного, совечного и равного Отцу, умершего за нас плотью и искупившего твои грехи своей очищающей мир кровью? Дружить с такими и общаться, и призывать их на помощь – это значит не только не прислушиваться к сказанному пророками и апостолами, но и погнушаться ими, ибо вот что говорит пророк: «Мне ли не возненавидеть ненавидящих тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на тебя? Полною ненавистью ненавижу их: враги они мне»; а великий апостол восклицает: «Берегитесь псов, берегитесь злых делателей и происков неверных», «ибо худые сообщества, – говорит, – развращают добрые нравы»; и еще: «Не прикасайся, – говорит, – не вкушай того, что истлевает от употребления». А твой любимец Мотовилло, мало того что всюду в своей нечестивой книге излагает неверно, а прежде всего невежественно и искаженно, слова пророков, но еще и утверждает в заключении ее, что не было еще пришествия Христа и оно только ожидается, и устанавливает для своих верных срок в тысячу лет, чтобы жить растленной жизнью, есть и пить, и наслаждаться под виноградной лозой. Но ведь даже малым детям известно: где еда и питье – там и истекание в оба прохода, где истекание – там и тление, а где тление – там и деторождение. Вот новый Магомет! И даже хуже Магомета со своими нечестивыми догматами о Христе, потому что даже у Магомета в Коране не найти подобных ругательств на Христа и Богородицу, которых он наполовину признает.

А мог бы ваша милость ту книгу, наполненную ругательствами и смертоносным ядом, дать своему Алексею, обладающему удивительной святостью и способному умело и по достоинству ответить на такие ядовитые, полные гнусных и нечестивых слов, речения. А мне, твоему верному слуге и другу, зачем нужен в доме этот навоз – ведь люди обычно вывозят навоз из дома? А точнее, зачем нужна эта душевная неизлечимая гангрена, а по-вашему «канцер», заразный и неизлечимый, который уже поразил почти всю Волынь, и она неизлечимо больна, развращаемая скверными догматами? Я бы мог, выбрав немного из слов пророков и апостолов, опровергнуть бред этого нового Фотина; но напрасно и впустую, мне кажется, были сказаны слова премудрого Соломона о том, что не подобает беседовать с безрассудным, а тем более с полным безумцем; и слова апостола Павла к Тимофею: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден» – то есть, отвращайся того, кто, отбросив всякий стыд и совесть, не заботясь ни о ком, считая себя умнее всех премудрых святых учителей, не признавая их учений и не имея никакого страха Божия, проповедует свои бессмысленные или бесстыдные рассуждения по поводу римских епископов, которых он считает и называет, как свидетельствуют их слова, епископами Антихриста, а это странно и смешно всякому, кто имеет ум.

Эту книгу я отослал вашей милости в полном виде. А написать вашему величеству решился потому, что знаю тебя как князя, происходящего из святого христианского рода, как защитника праотеческого благочестия, да к тому же умного и достаточно опытного в догматах правоверия мужа. Может быть и больно, и жестоко тебе покажется, но ты стерпи слова верного друга, напоминающего тебе сказанное мудрецом: «Лучше укоризны от любящего, чем лживые поцелуи врага»; и в другом месте: «Обличай мудрого, и он возлюбит тебя», и далее: «Дай наставление мудрому», то есть напомни, «и он с благодарностью приумножит знание», и прочее. Так не прогневайся, мой любимый государь, за дерзость и прими с достойной Христа кротостью от меня, твоего верного слуги, это послание, написанное во имя духовной любви. И обрадуй Христа, твоего Бога и нашего общего царя: перестань дружить с этими его хитрыми и злыми врагами, потому что не может быть другом царя тот, кто дружит с его врагами и прячет их у себя за дверями, этих змей. Трижды прошу тебя: вспомни ревностное благочестие твоих праотцев и остановись, отошли их к подобным им, «не вкушай, не прикасайся к тому, что истлевает от употребления», – если хочешь, чтобы помощь Христа была в твоем доме. Отошли, повторяю, злых и коварных ругателей и будешь им благословен и возлюблен вместе со всем твоим княжеским домом и в нынешнем веке, и в будущем. Аминь.

* * *

ЦЕДУЛА КНЯЗЯ АНДРѣЯ КУРБСКОГО ДА КНЯЗЯ ВОЕВОДЫ КИЕВСКОГО

И не вѣмъ, откуды сия приключившися вашему величеству. Прислал ми ваша милость книгу от сына Дияволя написану и от явственного неприятеля Христа нашего, истинней рекше, от антихристова помощника и верного слуги ево сочинену! Мнѣ ваша милость, христианину правоверному, брату своему присяглому, негли вмѣсто поминка шлет! О бѣда, воистинну плачю достойна! О нензда¹¹⁸¹ преокаяннейшая! В таковую дерзость и стултицею¹¹⁸² начальници христианские внидоша, иже не токмо тых ядовитых драконов в домех своих питати и ховати не стыдятся, но и за оборонителей и помощниковъ ихъ себѣ мнимаютъ. И что еще дивнѣйшаго – за духовных бѣсов духовных! Церковь Божию обраняти имъ росказуют и книги сопротив полуверных латиновъ¹¹⁸³ писати имъ повелѣвают! О, заслепления и безумия нашего! Пророкъ глаголет: «Се, дние грядут, будутъ ходити человѣцы во дни, яко в нощи, и во свѣте ходяще, осезати будутъ, яко слепѣцъ, стену».¹¹⁸⁴

Кто слышал, и кто видѣлъ от вѣка, волка стража овцамъ поставляти, и ядовитаго аспида дѣткам опекуна¹¹⁸⁵ творити? Воистинну сие не токмо предивнѣйше, но и тысящу крат горше: учеников Павла Самосацкого и Фотинуса, древних еретиков, давно уже проклятых и попраных от церкве Божии, во православных догматех сияюще, тако и такъ презлых – оборонительми и защитниками поставляти! То се убо, ерѣтицы предреченные и нынешнии, ученицы ихъ, не токмо Сына Божия ото Отча существа отлучаютъ, яко Арий, но и преждевѣчное рождество его, от Отца прият, точию от Марии начало ему полагающе; а пророческим гласом о преждевѣчном рождествѣ его и апостольскимъ проповѣданием не вѣрят и смеются прескверно! А Сына Божия, его глаголют пред простѣйшими и глупыми нашими, аки бы то мѣдом смертоносный яд помазующе и неправду злости своей тощею ихъ правдою покрывающе, яко на удѣ льщение рыбам рыбылов полагает. А такова Сына Божия разумѣют, яко Аарона и Самуила, и протчих человеков, по существу тления рожденных.

О, государю мой превозлюбленный! Паки не усрамишися и не устыдишся Христа твоего, присносущного, совечного и равного Отцу, Сына Божия, умершаго за нас плотию, искупившаго тя мирочистительною кровию своею? С таковыми дружитися, и собщатися, и ихъ на помощь призывати – подобно не токмо уже преслушавши, и уже негли и возгнушившися пророков и апостолов, ибо пророкъ глаголющь: «Ненавидяших ли тя, Господи, возненавидехъ, и о вразѣхъ твоих изумѣхся? Совершенною ненавистию возненавидѣхъ ихъ, и неприятели Быша мнѣ»;¹¹⁸⁶ апостол великий вопиет: «Блюдитеся псов, хранитеся злых дѣлателей, расколовъ неверных»,¹¹⁸⁷ «тлят бо, – рече, – обычаи добрыя бѣседы злые»;¹¹⁸⁸ и инде: «Не вкуси, – рече, – не прикоснись, яже суть во истление».¹¹⁸⁹ А любовникъ твой, Мотовило, не токмо во всей прескверной книзе своей фалшивѣ пророческие словеса выкладает, паче же прескверне и грубно, и в конклюзии¹¹⁹⁰ тоето книги своей Христа проповѣдует паки преитти, и на тысящу лѣтъ еще тленное житие уставити вѣрнымъ своимъ, и ясти и питии, и под винницами¹¹⁹¹ наслаждатися. А сие, подобно, и малые дѣтки вѣдают: гдѣ ядение и питие – тамо и истекание, сиирѣчь в ободва прохода, а и гдѣ истекание – тамо и тление, а гдѣ тление – тамо и дѣторождение. Новый Магмѣте! И еще прегорший – в догматех своих скверныхъ о Христе, нежели Магмет, бо и Магмет во алкоране не таковых о Христѣ и о Рождшей его хуление не полагаетъ, но сполу нѣяка исповѣдует.¹¹⁹²

А моглъ бы ваша милость тую книгу, сваров и ядов смертоносных исполненную, дивно святому¹¹⁹³ своему Алексѣю даровати, бо он умѣетъ и тому искусен, яко за едовитые плюховыми¹¹⁹⁴ словѣсы и нечистыми глаголы равные отдавати. А мнѣ, слузѣ твоему вѣрному и приятелю присяжному, на что сей былъ в доме гной – бо люди из дому гной возятъ? Паче же душевныя и неисцельная гагрина, а по-вашему то «канцер», заразливы и неисцельный, от негоже ужъ мало не вся Волынь заразилася и нѣисцелне болят, скверными догматы подущати? А писал бы от пророков и апостолов, вкратце бѣручи, на тые бретки того нового Фотинна; но праздно и туне, видѣло ми ся, премудрому Соломону глаголющему, иже не достоитъ бѣзумным, паче вконецъ растлѣнным, отвѣту;¹¹⁹⁵ такъже и Павел к Тимофѣю: «По первомъ, – рече, – и второмъ наказания, всякого человѣка еритика отрицатися, вѣдый, яко таковый развратился до конца и согрѣшаетъ, самъ в себѣ осужденъ»¹¹⁹⁶ – сииречь, поправши сумнение свое, или совѣсть безсрамне, и ни о комже радяща, всех святых премудрых учителей выше разумѣти мнящася, о ни толкования ихъ приемлюще, и не имѣюще пред очима страха Божия, на ногою главою, сиирѣчь безстыдне, толкует и выкладает, яко ему видится, яко и словеса его свѣтчат,¹¹⁹⁷ называюще римских епископов антихристовыхъ, что есть смѣху и преудивлению достойно пред теми, яже умъ имѣетъ.

А тую книгу посылал до вашей милости вцеле. А до вашего величества того ради дерзнух написати, ведый тя, иже княжа христианские, от святых и прародителей по роду влекомъ, жалатель праотеческого благочестия, и ктому муж разумен и отчасти во правоверных догматехъ искусенъ еси. Да претерпишь от друга верного, аще, господине, прикре¹¹⁹⁸ и жестовице обрящется, послѣдующе премудрого слову: «Лѣпше, рече, лоза приятеля, нежили ласкательные целования вражии»;¹¹⁹⁹ и инде: «Обличи, рече, премудра, и возлюбит тя» и протчии; и паки: «Покажи, рече, праведного», сиирѣчь напомяни, «и приложит приимати со благодарением»,¹²⁰⁰ або завдячно, и прочие. А сего ради,¹²⁰¹ государю мой, мнѣ зѣло превозлюбленнѣйшъ и прижелательнѣйший, не прогнѣвайся о дерзновенном, яже воистинну любви ради духовныя написано, и приими сие от мене, слуги твоего вѣрного, со христоподобною¹²⁰² кротостию. А ктому возвесели общего царя нашего, Христа, Бога нашего: престани уже дружитися с теми неприятельми¹²⁰³ его прелукавыми и презлыми, ибо никтоже может другъ царевъ быти, кто с неприятельми его дружбу ведетъ или кто ихъ у себя ховает, яко за днарами¹²⁰⁴ змиев. И трикратне молю ти ся: престани, уподобляюся праотецъ твоих ревности благочестия, отжени ихъ ко подобнымъ имъ, «не вкушай, ни прикоснися, яже суть во истлѣние»,¹²⁰⁵ аще хощеши Христа твоего помощь в дому имѣти. Отъжени, глаголю, прелютых и прелукавых ругателей, да будеши от него благословен и возлюбленъ со всемъ домом твоимъ княжацкимъ в тѣмъ вѣце и в грядущемъ. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

В настоящем издании представлены почти все наиболее значительные послания Андрея Курбского. В рукописной традиции они бытуют, как правило, в составе так называемых «печерских сборников», сформировавшихся, скорее всего, в Псково-Печерском монастыре. Современное состояние исследований рукописной традиции этих посланий не позволяет, впрочем, говорить об этом с полной уверенностью. Кроме «печерских сборников» эти послания представлены также в «сборниках Курбского» (своего рода собраниях сочинений князя), в которые наряду с первыми четырьмя Посланиями входят Послания волынского периода, а также отрывки из его переводов и другие сочинения. Один из таких «сборников Курбского» положен в основу настоящего издания Посланий (Погод., 1494). Использованы также другие списки, что оговаривается отдельно в комментарии к каждому конкретному Посланию. Испорченные места и пропуски в рукописях восстанавливаются по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные. РИБ. Т. XXXI. СПб., 1914).

* * *

КРАТКОЕ ПОСЛАНИЕ СЕМЕНУ СЕДЛАРЮ, ЛЬВОВСКОМУ МЕЩАНИНУ, ПОЧТЕННОМУ МУЖУ, СПРАШИВАЮЩЕМУ О ДУХОВНЫХ ВЕЩАХ

О, превозлюбленный мой брат, украшенный правоверием! Я получил твое письмо, прочел его и распознал, увидел в тебе разгорающиеся искры божественного огня.

Ты нас спрашивал о духовных вещах, касающихся того, что некоторые упрямые раскольники, наученные последователями Оригена, твердят о существовании некоего чистилища, то есть очищающего огня, и тем самым хотят установить некоторый предел вечному мучению, а нам, грешным, хотят показаться мудрее и милостивее самого Христа, который говорит о вечном мучении. А в доказательство своей ереси, как ты нам писал в своем письме, приводят слова апостола Павла, обращенные к коринфянам: «Дело сгорит, а сам спасется», словно бы апостол проповедовал очищение. И, твоя честь, стремясь быть благочестивым, хочешь узнать, как толкует это место вселенский учитель Златоуст, который, приняв свыше благодать животворящего Духа, протолковал послания Павла. И вот я желание твое исполнил без промедления, не щадя своей старости и не думая о ней и о поразившей меня болезни, так же как и о других случившихся со мной бедах, и быстро перевел с латинского языка на славянский не только это место, или этот стих, но и всю беседу вместе с нравоучением и, подчиняясь во всем законам духовной любви, послал ее твоей чести, моему любимому брату и единоверному другу. А вашу милость прошу: прими этот мой духовный подарок благосклонно и изучай, читай его и наслаждайся вместе с правоверными восточной церкви. А тем схизматикам его не показывай и не вступай с ними в споры, потому что они очень бранливы и упрямы. Ведь и сам великий апостол в своем послании к Тимофею, мужу, наполненному благодатью Духа и украшенному даром пророчества, не советует пререкаться и спорить.

Попроси от моего имени отца Мину, чтобы он навестил меня, да и ты сам почти меня своим посещением, ибо я пребываю во множестве навалившихся на меня бед. И если это случится, то, призвав на помощь благодать Святого Духа, лицом к лицу побеседуем с тобой о том, как подобает вести себя с ними, чтобы они не смогли противостоять правде. Ведь у них так принято, чтобы, смешав весьма изощренные силлогизмы языческих философов со своим упрямством, и со своей софистикой, противиться евангельской истине и развращать евангельское учение. А больше всего они нападают на тех, кто имеет оружие Священного Писания, но не умеет им пользоваться и сопротивляться с его помощью врагам, и одолевают таковых. Мудрому и умному достаточно.

Дан в Миляновичах 80-го года, января месяца.

Андрей Курбский и Ярославский.

* * *

ПОСЛАНѣЙЦО КРАТКОЕ К СЕМѣНУ СЕДЛАРЮ, МЕЩЕНИНУ ЛВОВСКОМУ, МУЖУ ЧЕСТНОМУ, О ДУХОВНЫХ ВЕЩАХЪ ВОПРОШАЮЩЕМУ

О, превозлюбленный мой брате, правовѣриемъ украшенный! Епистолию твою приях и прочтох, и выразумѣхъ, и познахъ в тобѣ искры, от божественного огня возгорѣниемъ являемия.

Желел еси насъ от духовной вещии, ижъ нѣции разкольники, взявши пред себя упрямство, и от аригенен¹²⁰⁶ будучи наквашени, пургатарию нѣкую утверждаютъ, сииречь чистельный огнь, гегеньне безконечной конецъ полагати хотяще и самого Христа, безконечную геенну проповѣдающаго, грѣшным намъ милостивнѣишии и премудрѣйшии показующе. И на свидетельство ерѣси своей приводяще апостольское слово – яко писал еси к нам во епистолии своей, – идеже Павел глаголет коринфом: «Дѣла убо згорят, самъ же спасетца»,¹²⁰⁷ аки бы «очищу ихъ» проповедалъ апостол. Твоя же честность, ревность ко благочестию имуще, хотящеся учителя вселенного толкования о семъ повѣдати, яже златыми усты протолковал Павловы епистолии, свыше благодать от животворящего Духа приемши. Желание твое исполнихом бѣз закоснения, не фолгуючи, или не щадячи старость и недуга, мнѣ належащего, и прочих приключивших ми ся напастей, вскоре преложихомъ от римского языка во словенской не токмо о семъ реченны виршъ, или стих, но всю целую бѣседу оную и со нравоучениемъ, и послахом ко твоей честности, брату моему любимому и другу единоверному, послушлив будучи во всемъ по любви духовной. А вашей милости прошу: приими сей мой подарок духовный завдячно¹²⁰⁸ и внимай, читаючи себѣ, и услаждайся имъ со правоверными восточных церквей. А схизматиком оным не показуй того, а ни споруйся с ними – зело сварливы и упрямы. Бо и апостолъ великий не совѣтует сваритися, а ни супротивитися, пишущи ко апостолу Тимофѣю а сем, мужу, благодатии Духа исполненому сущу и пророчества дорованиемъ украшенному.

А проси от мене отца Мины, ижебы мя наведил,¹²⁰⁹ или самъ почтися наведати¹²¹⁰ мя, прошу тя, в тѣх приключивших ми ся бедах. Аще бы могло быти, тогда, благодать Духа помощь призвавши, усты ко устом бѣседовати о том будемъ, како с ними подобает поступовати, да не возмогут противитися правде. Бо имъ есть обычай в том, зѣло искусными силогизмами поганских философов, смешавших ихъ со упорностию своею, истинее евангельской софититцками сопротивлятися и проповедь апостольскую разорити. О паче же на таковых нападают и сопротив тѣх возмогают, которые зброи оружие от Священного Писания аще и имѣютъ, а дѣйствовати ими не умѣют и сопротивлятися врагомъ неискусны. Мудрому или разумному довлѣетъ.

Дань з Милѣтовичь року 80, месяца генваря.

Андрѣй Курбавский и Ярославский

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Новый Маргарит, в который Курбский включил свои переводы из сочинений Иоанна Златоуста, представляет собой оригинальный сборник, который состоит из двух частей – триодной и минейной. По своей структуре он не имеет ничего общего с традиционным древнерусским сборником сочинений Златоуста – Маргаритом. Новый Маргарит сегодня известен только в двух списках. Один из них, хранящийся в Российской государственной библиотеке (собр. Ундольского, 187), дефектный: в нем отсутствуют первые 111 листов, в том числе и те, на которых должно было бы быть Предисловие. Другой список, полный, хранится в Вольфенбюттеле, в библиотеке герцога Августа (God-Guelf. 64–43. Extrav.). В 1976 г. Инга Ауэрбах начала издание этого списка. По ее изданию и публикуется Предисловие.

* * *

ПРЕДИСЛОВИЕ МНОГОГРЕШНОГО АНДРЕЯ ЯРОСЛАВСКОГО К ЭТОЙ КНИГЕ, КОТОРУЮ МОЖНО НАЗВАТЬ «НОВЫЙ МАРГАРИТ». В НЕЙ ЧАСТИЧНО СОДЕРЖИТСЯ ГРУСТНАЯ, ДОСТОЙНАЯ СЛЕЗ КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ПЛОДАХ, КОТОРЫЕ ПРИНОСЯТ ЛЬСТЕЦЫ. ГЛАВА 1

В восьмитысячных годах звериного века, – как сказано в Апокалипсисе, «люди будут искать смерти… но смерть убежит от них», – вот что случилось с нами за наши грехи. – Что же? И какая тому причина?

Изгнан я был несправедливо из Божьей земли и скитался среди грешных и весьма негостеприимных людей, развращенных к тому же различными ересями. А в отечестве, слышал я, горит жесточайший огонь мучений, и народ христианский сгорает в нем, преследуемый беспощадными гонениями. И вскипает величайшая злоба на христиан, даже большая, чем при древних мучителях или христоборных иудеях. Там хоть и изливалась нечеловеческая ярость на нашего Христа, но, однако, женский род был пощажен, как это видно из повествования о Богородице при кресте и о женах мироносицах, а также о других, погребавших Христа. Теперь же царь настолько разъярен льстецами, подстрекаемыми его дьявольской сожительницей, – что не только знаменитых мужей и светлых чиновников, и храбрых воинов, но и благообразных и благородных жен погубил различными мучениями. И даже новорожденных младенцев, еще не окрепших и питающихся от материнской груди, не пощадил. И не иссяк его звериный гнев. До того разгневался беспричинно на сановитых, что не только погубил их вместе с целыми их родами, но даже и жилища их, и деревни, и села вместе с живущими там убогими их слугами, женами и детьми – всех повелевает уничтожать всеродно своим бесчеловечнейшим, хуже димиев, воинам, как раз для этого им и отобранных и названных им опричниками. А льстецы, явно действуя заодно с самим сатаной, побуждают его своими советами нарушать закон Божий. В законе Божьем сказано: «Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление». У них же, если по наущениям льстецов кого-либо оклевещут и обвинят, сделают праведника грешником и назовут его, по своему обыкновению, изменником, – то не только его самого осуждают без суда и предают казни, но и всех его потомков до трех поколений по отцовской и по материнской линии осуждают и казнят, и уничтожают целые роды. И не только на сородичей, но и на знакомых, и на соседей, и даже на недругов, пребывающих в ссоре, – на всех невинных обрушивают бесчисленные злодеяния, непримиримый гнев и проливают их кровь.

Пророк, или Бог устами пророка, советует не закосневать в безделии и не растрачивать напрасно молодых лет в своем отечестве, а идти в другие страны, чтобы увидеть творение своего Создателя, рассмотреть дела человеческие на свете, научиться хорошим обычаям и вернуться к себе в отечество богатым и плодовитым, – не богатством тленным богатым, но нетленным душевными свойствами и плодовитым добрыми нравами. Льстецы же своими советами, явно противясь пророку, принуждают, связав клятвенными обещаниями, не переходить границу и не идти в другие страны и затворяют, словно в адской твердыне, свободное естество (по закону Божию), то есть человека, созданного по образу и подобию Бога. И словно свиней, запертых в хлеву, заставляют питаться в неволе.

Господь повелевает не клясться в верности ни небом, ни землей, ни иными клятвами, но обходиться только словами: «Да, да; нет, нет». Льстецы же своими советами оплетают несчастных легкоумных и понуждают их перед честным крестом или перед Евангелием открыто подписать свои обещания и клятвы, и отдают их, таким образом, в рабство и в вечную неволю мучителю.

Господь говорит, поучая: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». А льстецы заставляют несчастных под присягой отречься не только от друзей и близких, но даже и от родителей, и от братьев и сестер, и принуждают служить одному только мучителю, хранить его скверную тайну и во всем исполнять его волю, идя против совести и Бога.

Господь повелевает любить врагов ваших и благословлять гонящих вас, и не мстить врагам. Льстецы же под присягой заставляют ненавидеть друзей, обижать и грабить невинных, а верных и отдающих свою душу за царя и за общее дело закалывать, словно неповинных агнцев, и предавать всех различным казням. И делают все это не руками палачей, но сами руки свои кровавят и режут людей на части. И вынуждают присягать в верности во всех этих отвратительнейших делах, подтверждать это грозным крестным знамением, а затем закрепляют печатью все эти злейшие, не свойственные даже зверям дела. Да что зверям? Даже самим демонам! Потому что даже бесы любят себе подобных, а злобу свою лишь на человеческий род изливают. Таковы добрые советы льстецов, которым царь отворяет свои уши! И не лучше ли какому-либо безумцу нечистоты запечатывать золотым перстнем, чем закреплять печатью нашего Христа такие отвратительнейшие клятвы.

А что же потом? И какую пользу приносят советы льстецов? И что получает прислушивающийся к ним царь? И какое возмездие, горестное и печальное, приемлет он от Бога (после того как разорил уже последние наши малые вотчины, взяв некоторые из них себе, а другие раздав варварам)? Тогда очень скоро Бог начинает мстить и сразу же воздает (еще предоставляя возможность исправиться преступившему человеку). Город Москва, многолюдный и известнейший во вселенной, по Божьему попущению сжигается руками варваров; за два или за три часа уничтожается огромным пламенем вместе со множеством Божьих церквей и вместе с бесчисленным христианским населением, и вместе с чиноначальниками обоих званий – мирского и духовного; внезапно, словно дорожная грязь, сравнивается с землей, что вызывает жалость и слезы. А окрестные деревни и города пленятся, и множество святых монастырей сжигается, бесчисленное же множество христианского люда, словно скот, стадами угоняется в плен.

Так очень скоро бесчеловечность царя и ему подобных обличается Богом в назидание тем, кто отступает от закона. Так-то царь отблагодарил своих слуг, так отечество украсил, так единоколенных облагодетельствовал, такую любовь к единоязычным своим проявил! Вот таковы плоды льстецов и таковы их полезные советы, и таковым злом оборачивается беспрестанно нашептываемая в уши царя ложь!

А меня, несчастного, как он отблагодарил? Мою мать и жену, и единственное дитя, сына моего, извел тоской, затворив в темнице. Моих единоколенных братьев, князей ярославских, служивших ему верно, погубил различными смертями, а имения их и мои разграбил. И что горестнее всего, прогнал меня из любимого отечества, разлучив с любимыми друзьями.

И не только на земные вещи обрушил свой гнев, но и на духовные нападает. Хочет звезды сорвать с небес, то есть мучеников лишить их венцов, и помышляет о том, как бы отнять у прогнанных и у обиженных то, что они получили от праведного Судии. – Что за странные вещи ты говоришь? – Митрополит его преюродивый, вместе с подобными ему законопреступными епископами, пособниками его во всех злодеяниях, – не только не хиротонисанный патриархом, но запрещенный и не благословленный также прежним митрополитом Филиппом, новым священномучеником, – насильно захватил престол. И повелевает он своим зверям (одетым в священнические одежды) проклинать, взойдя на церковные амвоны, всех тех, кого он погубил различными мучительствами, и отлучать их от христианства; но в день нелицемерного, праведного суда Христова все это обратится на их головы. И не хватило бы даже целой книги, чтобы описать все то зло, которое я видел и о котором слышал. Думаю, что человек не в состоянии причинить столько бед людям. Это сам Дьявол, рычащий, словно лев, яростно и злобно, на человеческий род, выпущен уже из своей темницы на испытание народов. Этот огромный змей, сражаясь со святыми и высоко вздымая свой хвост, низвергает с высот треть небесных звезд, то есть знаменитых людей и христианских властителей, которые прежде отличались верностью священным догматам и вели праведную жизнь; впоследствии же, когда они расслабились и полюбили мирскую славу, и по своей воле подчинились ему, он низверг их на землю. То есть подчинил их своей воле и действует уже ими, словно своими орудиями, по невыразимому Божьему произволению. А своих избранников (до конца пострадавших) Бог испытывает здесь, словно золото в горниле.

Все это я видел и слышал, и был подавлен горем и унынием, и все эти нестерпимые беды, словно моль, точили мое сердце. И скорбно, с тяжелыми вздохами и со слезами, обращался я в молитвах к моему Господу, прося у него помощи и заступничества и чтобы он отвратил свой гнев и гнев этих святых и не позволил бы погибнуть от скорби.

Утешение себе я нашел в книжных делах, обратившись к разуму величайших древних мужей. Прочел и рассмотрел «Физику», изучил и усвоил «Этику». Часто брал я и перечитывал родное мое Священное Писание, на котором были духовно воспитаны мои предки. Изучая его, вспомнил я о преподобном Максиме, новом исповеднике, поскольку мне пришлось с ним однажды беседовать. Тогда я спросил его, все ли сочинения наших великих восточных учителей переведены с греческого языка на славянский. А если переведены, то где? У сербов ли, или у болгар, или же у других славянских народов? Он мне ответил, что они не переведены на славянский язык и существуют только на греческом. Но не только на славянский, а даже на латинский язык не позволили их перевести. И как ни стремились римляне заполучить эти книги, сколько ни просили об этом – византийские императоры отказывали им и не допустили этого. «Не знаю, – сказал, – почему». И так продолжалось вплоть до падения Константинополя. Когда же безбожные турки осадили Константинополь, то император Константин, понимая, что нависшая над городом страшная беда неотвратима, сам выступил с воинством против них и сражался на городских стенах, пока не погиб. А императрица и с ней вся казна и библиотека были отправлены на кораблях по Эгейскому морю на остров Родос и в Венецию. Когда же в наказание за прегрешения христиан отдан был Константинополь Божьим произволением во власть безбожных турок, то великая церковь Премудрости Божией была осквернена, великий алтарь свергнут, а патриарх Анастасий, пресвитеры и все клирики изгнаны из церкви, пленены и отданы в рабство. Позже патриарх с некоторыми пресвитерами и диаконами смогли убежать от них в Венецию и увезли с собой всю церковную газофилякию. А венецианцы, увидев в своих руках то, что давно уже хотели получить, бросили все и тотчас же взялись за перевод книг учителей восточной церкви. Поручают это двум софийским пресвитерам и архидиакону Петру, мужам, не только знающим Священное Писание, но и обученным светской философии. А в помощь им дают своих ученых. И переводят они с греческого языка на латинский, соблюдая грамматические правила и не нарушая смысла, ничего не изменяя, все те книги, которые были привезены. Затем, переведя их на свой язык, отдают в тиснение, размножают в большом количестве и продают по низкой цене, рассылая их не только по Италии, но и по всем западным странам для исправления христианских народов. Все это рассказал мне Максим. Обо всем этом слышал я из уст самого преподобного, любимого моего учителя.

Приехав сюда из моего отечества, я с усердием принялся за изучение латинского языка с той целью, чтобы перевести на наш язык то, что еще не переведено. Ведь нашими учителями наслаждаются другие, а мы, глядя на них, погибаем от духовного голода. Именно поэтому немало лет изнурял я себя, обучаясь грамматике, диалектике и другим наукам. И когда уже изучил их, насколько это было в моих силах, тогда купил книги. А в помощники себе упросил юношу по имени Амброжий (у которого учился я светским наукам), сына христианских родителей, весьма сведущего в Священном Писании и постигшего также вершины светской учености. Прежде всего перевели мы с латинского языка на славянский оглавление всех сочинений Златоуста, написанных им самим, что вызвано тремя причинами.

Первая: чтобы стало ясно, сколько творений Златоуста переведено на славянский язык, а сколько еще не переведено.

Вторая: чтобы благоверные мужи, ревностно воспылав благочестием, перевели на наш язык, во славу себе и своим потомкам, эту неиссякаемую добродетель и духовную благодать, проистекающую от золотых уст.

Третья причина: некоторые писатели и еретики, особенно юродивый болгарский поп Иеремия, последователь манентовой ереси, зная, что этот славный учитель всеми любим и почитаем, подписывались под своими сочинениями именем Златоуста, рассчитывая, таким образом, что их будут легко принимать. И если кто-либо посмотрит в этот реестр, то увидит, действительно ли принадлежат такие сочинения Златоусту.

Просмотрев оглавление, я решил перевести с латинского языка на славянский послания апостола Павла с толкованиями Златоуста. И начал тогда искать мужей, хорошо знающих книжный славянский язык, но не смог таких найти. Если и находил кого-либо из монахов или из мирян, они отказывались мне помочь. Монахи отказывались от этого достохвального дела из-за лени, при этом недостойно, если не сказать лицемерно, уничижаясь. Миряне же не захотели, пребывая в суетах мира сего и заглушая семя благоверия терновником и осотом. Сам же я опасался, поскольку еще в молодости не овладел в совершенстве книжным славянским языком, из-за того что на протяжении многих лет вынужден был постоянно выполнять царские приказания, будучи вначале полководцем, а затем на государственной службе. Иногда выполнял обязанности судьи, иногда советника и очень часто участвовал в ополчении против врагов креста Христова.

Также и здесь, когда приехал, должен был по приказу короля выполнять воинские обязанности. А когда освободился от них, то ненавистные и хитрые соседи, движимые жадностью и завистью, мешали мне в этом деле, желая отнять имения, данные мне на пропитание его королевской милостью. И, одолеваемые великой завистью, они хотели не только отнять эти имения и пожрать их, но и крови моей желали напиться. И уже пролили кровь, и разлучили с жизнью моего верного слугу и любимого брата, не только сильного и искусного в военном деле, но и светлого умом, и на своих плечах вместе с другими слугами вынесшего меня живым из преследования. Это и препятствовало мне до времени заниматься тем великим делом.

Однако я попытался вместе с тем упомянутым выше ученейшим юношей перевести некоторые из его слов, никогда до этого не переведенных на славянский. То есть перевел, одолеваемый такими бедами и напастями, те из Слов на великие Господские праздники, которые я сумел найти, и немало других Слов. При этом, насколько было в моих силах, сохранял, не изменяя падежи и роды, фигуры и времена, и другие грамматические категории. И смысла ни в чем не изменил, потому что очень усердно и прилежно за этим следил. Книжные знаки также расставил по правилам. А если в чем-либо ошибся, то есть не вспомнил красивых славянских выражений и употребил простые обороты, то прошу с любовью и с христианской кротостью: читая, исправляйте меня. Ибо осмелюсь повторить сказанное Павлом: «Хоть и невежествен словом, но не разумом». Если же кто-либо захочет исправлять склонения и времена, и другие упомянутые выше грамматические категории, – то дай Бог, чтобы такой нашелся. Может и даже очень может исправлять меня тот, кто более меня опытен и совершенен в грамматике и в других науках. Но тот, кто неопытен, пусть не пытается исправлять, потому что испортит и исказит, но исправить не сможет. Пусть такой сначала учится, приобретет многолетний опыт и знание. А тогда уж пусть и других учит и исправляет Писания. Ибо варвар не может разобраться в философии и учить неученых, а неопытные в ремеслах не могут создавать художественных произведений.

Невозможно, чтобы две крайности одновременно существовали вместе. И поскольку нечистота противоположна чистоте, то, следовательно, тот, кто не очистился сам, не может очищать других. Тот, кто сам несовершенен, не может учить других. А тот, кто неопытен – несовершенен, а поэтому не может учить других. Всякий, искушенный в словесности или в каком-либо деле, – совершенен. А всякий, кто совершенен в славянской грамоте и славен добрыми делами, – уже искусен. И поэтому может учить и просвещать других, приобщая к духовным сокровищам других и умножая свой талант, врученный ему Христом, нашим Богом.

* * *

ПРЕДОСЛОВИЕ МНОГОГРЕШНАГО АНДРЕЯ ЯРОСЛАВСКАГО НА КНИГУ СИЮ, ДОСТОЙНУЮ НАРИЦАТИСЯ «НОВЫЙ МАРГАРИТ», В ТОЙЖЕ ОТЧАСТИ ЖАЛОСТЪНА И ПЛАЧУ ДОСТОЙНАЯ ИСТОРИЯ КРАТКА И О ПЛОДѣХЪ ЛАСКАТЕЛЕЙ. ГЛАВА 1

В лѣтехъ осмые тысещи вѣка зверинаго,¹²¹¹ – яко глаголетъся во Апокалипси, «вожделѣют человѣцы смерти… и бежит от нихъ смерть»,¹²¹² – таковые намъ приключишася за грехи наши. – Что жъ таковое? И которая вина сицевымъ?

Изъгнанъну ми бывшу безъ правды от земли Божии, и въ странъстве пребывающу между человѣки тяжкими и зело негостелюбными, и х тому въ ересехъ разъличъныхъ разъвращенъми. А во отечестве, слышахъ, огнь мучительства прелютѣйши горящъ и гонениемъ попаляемъ людъ хрестиянскый без пощажения. И лютость кипяща презѣлная на народ хрестиянскый, горшая, нежели при древних мучителех, або при христоборных июдѣех. Тамо бо аще и на Христа нашего всяко безчеловѣчие ярости изливаемо, но женский род пощажен был, яко о Богородице при кресте и мироносицах повѣствованно, также и о прочых, послужившых ко погребению Христову. Нынѣ же толико от ласкателей,¹²¹³ от сожителницы бѣсовские подгреваемых, царь бысть возверзенъ – не токмо мужей нарочитых и свѣтлых чиновников, албо воинов крѣпких, но и жен, благообразных и пресвѣтлых в родѣх, погубил различными муками. И младенцов въ первом възрасте и в мяхком телеси, и сущих от сесцов матеръных, не пощадил. И не ста ему ярость звѣрства. До того разгнѣвався туне на сановитых – не точию их заглади вовсеродно, но и обитания их,¹²¹⁴ и веси, и села со живущими их убогими подручними, со женами, з дѣтками всеродно погубляти повелевает нѣяких воином безчеловѣчнейших, на то възбранным от него, горши димиев,¹²¹⁵ нареченным от него кромѣшником. И хтому еще совѣтует ласкатели явственно з самым Сатаною против закона Божиа. В законе Божии глаголетъ: «Да не понесет сын грехов отца своего, а ни отецъ грехов сына своего, каждый во своем греси умрет и по своей вине понесетъ казнь».¹²¹⁶ А ласкатели¹²¹⁷ советуют, аще кого оклевещут и повиннымъ сотворят, и праведника грѣшникомъ учинят, и измѣнником нарекут по ихъ обыкновенному слову, – не токмо того без суда осуждаютъ и казни предают, но и до трех поколений от отца и от матери по роду влекомых осужают и казнятъ, и всеродно погубляют. Не токмо единоколѣнных,¹²¹⁸ но аще и знаем был, и сусѣд, и мало ко дружбе причастен, иже в незамирение – и бещисленные зла, гнѣвъ непримирительный и крови пролитные производять на неповинных.

А пророкъ глаголетъ,¹²¹⁹ паче же Богъ пророкомъ: «Не закасняй¹²²⁰ празденъ, а ни изнуряй лѣтъ младых во отечестве, но гряди до земель чуждых, узри сотворение твоего Создателя, разсмотри дѣла человѣческие на свѣте, навыкни обычаем добрымъ и возратися во отечество богат и плодовит, – не богацтвы тлѣющими богатъ, но нетлѣнными, сиреч, душевными нравы, и плодовит добротами».¹²²¹ А совѣты ласкателей повелевают и заклинанми обвязуют, явственъне съпротивляяся пророку, не преходити а ни за границу до чужыхъ странъ, затворяюще аки твердыне адове свободное¹²²² естество (чрез законъ Божий), то есть¹²²³ по образу и по подобию Божию сотвореннаго человѣка. И яко свинямъ, во хлевине запертымъ, питатися узаконяют неволителне.

Господь повелевает¹²²⁴ не клятися ни небом, ни землею, ни иными клятвами, но точию доволствовати ко вѣрности: еже «ей, ей», еже «ни, ни».¹²²⁵ Ласкатели совѣтуют, крестъ чесный положа, албо Еуаггелие, и написавши исповѣдь со твердымъ обещанием и со проклинанием, отбвезоваютъ¹²²⁶ мучителю работами и вечною неволею, принуждают окоянных и оплетают неволителне лехкоумие их.

Господь глаголет, научающе: «Совершеннѣйшей любви душу за други полагати».¹²²⁷ А ласкатели совѣтуют при присезе¹²²⁸ окаянным не знатися не токмо съ други и ближними, но и самых родителей, и брат, и сестръ отрицатися, но точию мучительскую скверную тайну хранити и во всем, против совести и Бога, волю его исполняти.

Господь повелевает врагов любити и гонящих благословляти, злодѣйствующих не отомщевати.¹²²⁹ А ласкатели совѣтуют при присязе друговъ ненавидети, неповинных обидети и грабити, доброхотствующих и душу за царя и за общую вещъ¹²³⁰ полагающих закалати, яко агнецовъ, и различними смертьми разтерзати. Не палачами¹²³¹ таковые дѣйствующе, но самым руки кровавить и рѣзати человѣковъ по составом. На таковых всѣх и такъ пресквернѣйшихъ дѣлехъ присегати¹²³² повелевают и страшным знамением Христа нашего таковые утвержают и печатлѣют и сицевые претягчайшие, и звѣрем неподобные дѣла. А что глаголю звѣрем. А ни самым дѣмоном! Бо и бѣси бѣсов любят, точию злости их на человѣческом роде исполняют. Таковы добры думы¹²³³ ласкателей, отворящему цареви уши имъ! Удобнѣйше смрад безумному нѣкоему печатати златымъ перъстенем, нежели печатью Христа нашего таковые прескверънѣйшие печатлѣти.

Что же по сих? И во яковые прибытки производятся совѣты ласкателей?¹²³⁴ И послушающей их царь что получает? И яко въ возмездие от Бога приемлеть, умиленное и жалостное ко слышанию (егда наши малые остатечные отечества разорил и овые собѣ побралъ, овые варваром подавал)? Тогда Богъ воскоре на отомщение въстает и, не обинувся, воздает (еще ко исправлению подвижуще человѣка преступлешаго). Град Москву, многонародный и преславный въ вселенной, варваръскими руками сожьжен быти внезаапу попущается;¹²³⁵ и за два, або за тры часы зельним пламенемъ потребляется со множайшими церквами Божиими и со бещисленными народы хрестиянскими, и с чиноначалники обоих чиновъ, мирскаго и духовнаго; внезапу, аки берние по пути, поглажается умиленъне и слезне. Окресные же веси и грады пленятся, и множество святых монастырей разгоряется, и во пленъ люду хрестиянского бещисленные множества, аки скоти, чредами гонятся.

Ибо воскоре безчеловѣчие царево и единонравных его от Бога обличается на образ хотящим беззаконовати. Таковые он мзды ему служащим воздалъ, так отечество украсилъ, так ко единоколѣнным доброт показалъ, таковую ко единоязычнымъ ему любовъ простеръ! Таковые суть ласкателей¹²³⁶ плоды и таковы полезны совѣты, и в таково зло возрастают, безпрестанне ложные во уши царей шепъчуще.

И мнѣ же, нещасливому, что воздалъ? Матерь ми и жену, и отрочка единаго, сына моего, в заточению затворенных, троскою поморил. Братию мою, единоколенных княжат ярославских, различними смертьми поморилъ, служащих ему вѣрне, имѣния мои и их разграбил. И над то всегорчайшего, от любимаго отечества изгнал, от другов прелюбезных разлучилъ.

И не до настоящих яростию сталъ, но и к невещественным сказати устремляется. Звѣзды с небеси совлащити тщится, сиречь, мучеников веньцов отлучати, и прогнанных и изообиженныхъ мздовъздаяния от праведнаго Судьи лишати умышляет. – Што се естъ таковое дивное глаголешъ? – Митрополиту своему преуродивому, и не точию от патриярха не херотоннисанному, с подобними ему епископы законнопреступними и во всем злостем его согласающими, но и от Филипа, митрополита¹²³⁷ преже бывшаго, новоявленнаго священомученика, запрещен и не благословен, мучителски на престолъ наскочилъ.¹²³⁸ Тѣхъ всѣх избиенныхъ от него различними муками, во церквах, на амвоны вошедше, кляти повелевает (таковым в ризи святителские оболченным зверем), и от хрестиянские части отлучати мучеников тщатся; что все в день нелицемѣрнаго, праведнаго суда Христова на главы их обратится. И инъших же злых, еже слышах и видѣх, на целую книгу не исписалъ быхъ. Мню, иже человѣкъ бы сего зла человѣком не возмогъ сотворити, но сам Дьяволъ, рыкающей яко левъ и ярящийся прелютейше на род хрестиянский, разрешенъ уже будуще от темницы своее и пущенный на прельщение языков, имея ярость велию. Змий¹²³⁹ онъ превеликий, имѣюще брань со святыми и възвышающе опаш¹²⁴⁰ свой на высоту, низлагающе с небеси третину звѣздъ небесных,¹²⁴¹ то есть человѣковъ нарочитых и властелей хрестиянских, в высоких догматех и в жительстве священнолѣпном, последи же разслабившихся и славу мира сего възлюбивше, и волею своею под его власть покорившихся, низложил на землю.¹²⁴² То есть¹²⁴³ в волю его живых уловилъ. И дѣйствует уже ими елико хощет, яко сосуды своими, Богу попущающу по неизреченным судъбам его. А избранных своих Богъ (до конца претерпѣвших) здѣ искушающе, аки злато в горниле.

Азъ же вся сия вѣдѣхъ и слышах, и бых объят жалостию и стисняем отовсюду унинием, и снѣдающе тѣ нестерпимые предреченныи беды, яко моль, сердце мое. Помянухъ же и обращахся в скорбехъ ко Господу моему со воздыхании тяжкими и со слезами, просяще помощи и заступления, да отовратит гнѣв свой и их, и да не презрит унением потребитися.

И утешающи ми ся въ книжных дѣлех, и разумы высочайших древних мужей прохождах. Прочитах, разсмотрях физические,¹²⁴⁴ и обучахся, и навыках еттических.¹²⁴⁵ Часто же обращахся и прочитах сродные мои Священные Писания, имиже праотцы мои были по душе воспитанны. И случило ми ся, часто внимающе в них, вспамятати о преподобном Максиме, новом исповѣднику, ибо прилучило ми ся с ним нѣкогда бесѣдовати. И вопросих его о книгах великих учителей наших въсточных,¹²⁴⁶ если бы всѣ преведенны были от грецка языка въ словенски. И гдѣ суть? Если у серъбовъ, альбо у болгорув суть, або у иных языков словенских? Онъ же отвещал ми, ижь не праведны¹²⁴⁷ суть во словенский, но в грецком всѣ обретаются. А не токмо во словенский, но ни в латинский языкъ не дозволенны были преложитися. Аще и зело их римляня жалали, и многие прошения о том чинили, но грецкими цесарми было зраняемо сие им и никакоже попущаемо. «Не вѣм, – реклъ, – чего ради». Даже до царствующаго града взятся. А егда обстом былъ Константинов град от безбожных турковъ, и цесару Константинъ, послѣдний, вѣдѣл беду, належащую на град многую и нестерпимую, сам с воинъством ополчашеся против турков, броняще стѣн града да иже до смерти. А царицу свою со всею казною¹²⁴⁸ и со газофилякиею книжною выпустил на Бѣлое море в кораблѣх до Родиса и до Венацѣи. Егда же, грѣх ради хрестиянских, Константинов град по Божию праведному суду преданъ под власть безбожных турковъ, и святилище великое Божии Премудрости¹²⁴⁹ оскверненно суще, и олтаръ великий опровръжен, патриярхъ Анастасий и презвитери, и вси клирицы от церкви отогнанны, и в плѣнъ, и в работу взяти. Послѣди же патриярхъ от рук их утече с нѣкоими презвитеры и дияконы до Венацѣи, и зъ собою всю газофилякию¹²⁵⁰ церковную изнесе. Венеты же, видѣвъ давно желателное в руках их, все оставя, яшеся вседушне за книги учителей въсточнихъ церквей. И посаждают дву презвитеровъ софѣйских и Петра архидиякона, мужей не точию въ Священныхъ Писаниях и искусных, но и внѣшную философию навыкших. И хтому придают им въ помощъ своих премудрых. И преводят книги всѣх учителей нашихъ, елико их обрели, от еллинскые бесѣды на римскую по чину и разуму грамотическому, не отмѣняюще ни малѣйше. И, преложивше на языкъ свой, дают в друкъ¹²⁵¹ и размножают много, и посылают, продавающе их лехкою ценою, не точию въ Италию, но и по всѣм странам западным на исправление и просвѣщение народов хрестиянских. Тѣ¹²⁵² Максим повѣдал ми. Аз же сие слышах от превозлюбленнаго учителя моего з самых его преподобных уст.

И приехавъ мнѣ уже ту ото отечества моего, со жаланием потщахся латиньску языку приучатися, того ради, ижбы моглъ преложити на свой языкъ, что еще не преложено. Ижь наших учителей чуждые наслажаются, а мы гладом духовным таем, на свои зряще. И того ради немало лѣт изнурихъ в грамотических и в диалектических, и во прочих науках приучаяся. Егда уже по силе моей навыкох ихъ, тогда купихъ книги. И умолих юношу ко преводу (у негоже внѣшным наукам учихся) имянем Амъброжия,¹²⁵³ от родителей хрестиянских роженна, зело в Писаниях и искусна суща, и верх философии внишныя достигша. И первие протолковах с ним з латинскаго в словенско всѣ главы с книг Златоустовых,¹²⁵⁴ што онъ исправилъ, на сем свѣте будучи, трех ради вин.

Первая: да явится, колико праведеннаго¹²⁵⁵ Златоустовых словес в наш словенский язык, и разсмотрится в них, коликое еще множество не преведенно.

Другая: негли возревнуют ревностию по Боже благоверные мужие, жалатели благочестия, и преложат сие на свой имъ язык, тую ненаситимую доброту, каплющую от златаго языка духовную благодать, в похвалу и в память свою и родов их.

Третяя вина: иже нѣкоторые поетове¹²⁵⁶ и многие еритицы написали повѣсти и слова нѣкоторые на прелыцение и на наругание хрестиянское, наипаче же преуродивый Еремия, поп болгорский, еретик манетовы ереси,¹²⁵⁷ вѣдаючи того преславнаго учителя ото всех любимая и похваляема, и покриваючи своими имяна, подписали титул его ко своим словесем, да удобне приймутся имяни его ради. И аще нѣхто разсмотрит в реистре сем, тогда обличается, аще суть Златоустовых, або ни.

Азъ же, разсмотривъ главъ сих,¹²⁵⁸ и хотѣхъ со жаланием устремитися на епистолии Павла, от него протолкованные, ижбы их моглъ склонити на словенский от латинска. И исках мужей, словенским языком книжным добре умѣющих, и не возмогохъ обрести. Аще и елицых обретох мнихов и мирскихъ – не возхотѣша помощи ми. Мниси отрекошася, уничажающеся непохвальне – не глаголю – лицемерне, або лѣностьне, от того достохвальнаго дѣла. Мирские не восхотѣша, объяты будучи суетными мира сего, и подавляюще сѣмя благовѣрия тернием и осотом. Аз же бояхся, ижь от младости не до конца навыкох книжнаго словенъскаго языка, понеже безпрестанне обращахъся и лѣта изнурях, за повелением царевым, в чину стратилацкове, потом в синглицкомъ. Исправлях дѣла овогда судебные, овогда совѣтнические,¹²⁵⁹ многожды же и частократ с воинством ополчахся против врагов креста Христова.

Также и ту приехавъ, принужден бых кролем ко службам его въенным. И егда упразнихся от нихъ, ненавысные и лукавые сусѣди прекаждаху ми дѣло сие, лакомством¹²⁶⁰ и завистию движими, хотяще ми выдрати данное ми имѣне з ласки королевские на препитание. Не только то отъяти и пожрети хотяще, многие ради зависти, но и крови моей насытитися желающе. Понеже уже и слуги моего¹²⁶¹ и брата превозлюбленнаго и вѣрнаго кровъ пролияша, и внезапу от жизни сея разлучиша, мужа, не точию в военных вещах крепкаго и искуснаго, но и в разумѣ свѣтлаго, который здравие мое от гонения на своей вые вынес со другими слугами. И того ради воспящахся от того великаго дѣла до времяни.

А всяко покусихся с предреченным оным, с наученѣйшим юношею, нѣкои от словес его преложити, кои еще в словенском никогдаже были преведенны. То есть,¹²⁶² слова преведох на великие празники Владычни, елико их обрѣтох, и других немало, в таковых бедах и в напастех пребывая, и по силе моей. И склонях спадки¹²⁶³ и роды, и образцы, и часы, и иные грамотические чыны неотменне и истинне. Так и разума нигдѣже разтлѣх, бо престерегах того со великим трудом и прилежанием. Также и знаки книжным обычаем поставлях. И аще гдѣ погреших в чом, – то есть,¹²⁶⁴ не памятаючи книжных пословиц словенских, лѣпотами украшенных, и вместо того гдѣ-буде простую пословицу введох, – пречитающи ми, молюся с любовию и христоподобною кротостию – да исправятся. Ибо и со Павлом дерзну рещи: «Аще и невѣжда есми словом, но не разумом».¹²⁶⁵ Аще ли хто въсхощет спадки и часы, и прочие чыны предреченные грамотические исправляти – Господи Боже, дай таковый обрелся. Может, и зело может исправляти, хто искусен в грамотѣческих чинѣх, и во прочиих науках совершенъ, нежели аз. Аще ли хто тѣх неискусен будучи, да не дръзнет исправляти, понеже препортит и растлит, а исправляти не может. Но первие да учится, искусится трудолюбне многѣми лѣты, да навыкаетъ. И потом иных учит, и Писания исправляет. Ибо варваръ не может философских разумѣти, также и неученых учити, и неискусные ремеслу – ремесленные художества устрояти и дѣлати не могут.

Всяко сопротивное сопротивным вкупе пребывати не может. А ижъ нечистота чистотѣ сопротивна, того ради, не очистився, очищати других не может. Несовершенъ будучи сам, учити иных не может. А еже неискусным – нѣсть совершенъ, того ради иных учити не можетъ. Всяк, искусився словесных и дѣлателных – совершен есть. А всяк, совершенный во учениях словенских и свидѣтельствованный в дѣлех добрых – уже искусен. А про то¹²⁶⁶ иных учити, просвещати может, яко от сокровища духовнаго уже подающе и умножающе талантъ, ему вданный от Христа, Бога нашего.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Сочинение Иоанна Дамаскина под названием «Источник знания» было известно в древнерусской письменной традиции под названием «Небеса» в неполном переводе X в. Иоанна Экзарха. Курбский перевел прежде всего «Богословие», а затем и другие части этого сочинения – «Диалектику» и «Книгу о ересях». В разных списках эти переводы Курбского представлены по-разному. Один из наиболее полных списков – список ГИМ (собр. Хлудова, 60). В 1858 г. М. Оболенский опубликовал Предисловие по этому списку (см.: Библиографические записки. 1858. Т. I. № 12. Стлб. 355–366). Это издание использовано для настоящей публикации.

* * *

ПРЕДИСЛОВИЕ АНДРЕЯ, ИСПОЛНЕННОГО ГРЕХОВ

Сладкий мед распознается вкусовыми ощущениями быстрее, чем другие плоды. Для разумной и невещественной души божественные слова слаще меда. И поэтому бессмертную душу надлежит питать более духовной пищей, нежели телесной. Ведь и божественный Давид сказал: «Как сладки гортани моей слова твои, лучше меда устам моим». Чтение божественных слов, – поскольку оно научает страху Божию, вызывает склонность к милосердию и жалости, заставляет вспоминать о смерти и об отшествии в иной мир, – полезно не только живущим в благоденствии (тем, кто нежится в изобилии и богатстве), но и еще большую пользу приносит оно живущим в скорбях и в бедах, поскольку оно бывает для них источником утешения и радости, услаждает и насыщает душу, а душевные кости делает крепкими и несокрушимыми, по словам того же пророка: «Хранит Господь все кости его, и ни одна из них не сокрушится», который называет костями душевные силы. Так же по благодати моего Христа случилось и со мной, когда, пребывая в моем странствии, был я многократно преследуем нестерпимыми (острее всякого острого железа) обидами и гонениями от живущих окрест нечестивцев, что приводило меня в губительнейшее уныние. И оставил бы я уже землю, если бы Господь не помогал мне своими словами, не укреплял бы и не утешал.

Однажды мне довелось прочесть книгу многострадального Максима, который в течение многих лет претерпевал великое зло и наговоры лукавых монахов. В ней я нашел послание к некоему Георгию, в котором он, укрепляя последнего в догматах правоверия, остерегает его от прочтения испорченных писаний, но хвалит и советует читать книги Дамаскина, и говорит следующее: «Прислушивайся к православным учителям. Что, господин мой, – говорит, – может быть лучше книги Дамаскина? Если бы она была хорошо переведена и исправлена, то воистину была бы равна небесной красоте и райской пище, и была бы слаще меда и сот». Я же очень заинтересовался этим и был очень опечален тем, что большая часть сочинений наших учителей не переведена на славянский язык, а то, что переведено, – переведено плохо или же вконец испорчено неопытными переписчиками. И задумался я: отчего мы так бедны? Оттого, воистину, что в отличие от прежних учителей – ученых и искушенных в обоих учениях, то есть во внешней философии и в Священном Писании, да к тому же смелых и трудолюбивых, – мы неопытны и ленимся учиться и спрашивать, а неизвестное горделиво презираем, и если даже небольшую часть чего-либо и узнаем, то узнать все полностью ленимся. И поэтому, если находим в Писаниях что-либо не совсем ясное, портим его, искажая по своему усмотрению. И не хотим ни спрашивать, ни учиться у знающих людей, а лежим распростертые, погрузившись в лень и мерзость.

Поэтому я внимательно прочел книгу блаженного Дамаскина, книгу действительно весьма умную и очень нам нужную (потому что он, будучи последним из учителей, выбрал и кратко изложил самое главное из того, что написали предыдущие учителя), – книгу, которую можно назвать броней, или щитом, крепкой защитой для церкви от всех еретиков. И увидел я, что она, будучи плохо переведенной и испорченной переписчиками, настолько запутана, что никто не способен в ней разобраться; к тому же и переведена она не полностью, и многие главы в переводе отсутствуют.

Тогда я приобрел эту книгу, написанную на двух языках: с одной стороны по-гречески, а с другой по-латински, с целью перевести ее. Но чувствуя, что сам я не готов к этому делу, поскольку обучался философии уже в старости, – упросил помочь мне Михаила Андреевича Оболенского (из рода князей черниговских), который постиг науку в молодые годы. И начал я исправлять прежний славянский перевод, а что в нем отсутствовало, то переводил сам. Славянский текст был настолько сложен, что оказалось гораздо легче переводить недостающее, чем править испорченное и искаженное. В первой части прежнего перевода, содержащей «Богословие», не хватало 6 глав. Во второй части, где перевод «Физики» и «Метафизики», не было десяти глав. Когда же дошел до третьей, содержащей философские рассуждения против различных еретиков (прежде всего монофелитов) и очень мудрые, неопровержимые аргументы, или свидетельства, в защиту церковных догматов, то обнаружил в ней только две первые главы, остальных же двадцати семи не было. И в четвертой части не было пятнадцати глав.

Непереведенной оказалась и «Диалектика» – прекрасно написанное, адресованное майюмскому епископу Козьме, философское сочинение, а также и другие нужные и прекрасные сочинения, которые я обнаружил в конце книги.

Одолеваемый бедами и напастями в моем изгнании, я не мог перевести до конца эту священную и очень полезную книгу, написанную, как мы уже сказали, этим святым равноапостольным мужем, который в теологии равен Дионисию Ареопагиту и Григорию Богослову; в глубочайших изысканиях духа – Василию Великому; в защите церковных догматов – Иоанну Златоусту (хоть и не столь обширно). Он находит себе опору (сражаясь против еретиков) в следовании Афанасию Великому и премудрому Кириллу Александрийскому. А что можно сказать о его чистой и благообразной жизни? Автор его Жития, блаженный епископ Иоанн, написал понемногу обо всем: о том, что он, живя еще в миру, стал известнейшим проповедником и как истинный победоносец пострадал до крови за имя и за рождение Христово, когда ему отрубили руку по наговору главного иконоборца Льва Исавра. Уже тогда Господь Бог известил и засвидетельствовал его великое преподобие своим знамением, исцелив его отрубленную руку. И если, – будучи со всех сторон вооруженным и защищенным словами и делами самой божественной премудрости и святых апостолов, пророков и древних равноапостольных учителей, – если прочтешь ты внимательно эту книгу, то увидишь этого истинного защитника Божьей церкви облаченным в светлую и крепкую, сияющую ярче солнца броню, – то есть в святейшие догматы апостольского правоверия, и держащим в руке свой обнаженный обоюдоострый меч – то есть слово Божье. И вот он, непобедимый в догматах благочестия, посекает племена еретиков, а правоверным приносит великое утешение, несказанную радость, веселье и надежду.

Поэтому прошу и советую: если кто-либо из наших братьев славянского племени захочет прочесть его книгу или книги других древних, премудрых учителей церкви, то пусть прежде всего трудолюбиво учится и читает внимательно Священное Писание. Затем пусть обучается светским наукам, то есть философии (а если не найдет для этого учителей в своей земле, то пусть не ленится ехать в другие страны, как советует Иисус, сын Сирахов). Ведь и эти святые, о которых мы сказали выше, многие годы потратили на учение, не скупясь на расходы: одни из них ездили в дальние страны, для других же родители приглашали учителей в дома, как и отец этого Дамаскина, – и таким образом украшали бессмертную душу. Он сам в Слове о Священном Писании из четвертой главы своего сочинения пространно пишет о том, какую пользу приносит чтение Писания. О внешних же науках пишет следующее: если можем что-либо из них почерпнуть – то уподобимся опытным купцам, которые настоящее, чистое золото собирают, а нечистое отвергают. Возьмем же из них все самое хорошее, а богов, достойных осмеяния, и чуждые нам басни выбросим псам, то есть неверным и еретикам.

Но, ради Бога, не будем потворствовать безумцам, а тем более – хитрецам, которые нас обманывают, выдавая себя за учителей. Пребывая еще в той Русской земле, что под властью московского царя, я не раз слышал, как они обманывают юношей, стремящихся к учению и к постижению Священного Писания (в той земле есть еще немало людей, пекущихся о своем спасении), и, запрещая, говорят им: «Не читайте много книг!» И указывают на умалишенных: «Этот, мол, от книг умом помрачился, а этот в ересь впал». О, беда! То, от чего бесы убегают и исчезают, и чем еретики обличаются, и что помогает исправлению некоторых, – такое оружие они отнимают, такое лечение они смертоносным ядом называют, не желая помнить слов Господа, сказавшего: «Прочитайте Писания, в них вы найдете жизнь вечную», и еще: «Исследуйте Писания, они свидетельствуют о мне».

О, беда! О, горе! Еще и худшее слышал я от них: «Не надо, – говорят, – невозможно ныне жить по евангельскому закону, потому что ныне род человеческий слаб». Словно бы хотели сказать: «Нужен нам менее строгий законодатель, чем Христос». И поэтому, даже если и не хотят, все равно вынуждены подчиняться Антихристу – мягкому законодателю, и повиноваться ему, ведущему по широкому и пространному пути, а не Христу, ведущему по пути узкому и мученическому. И вот, приняв лицемерный облик смиренной печали, они говорят: «Дай имений к монастырю и тогда избавишься от вечных страданий». И другие такие же смехотворные басни, словно пьяными бабами рассказанные, слышал я от них. А поэтому не подобает прислушиваться к тому, что проповедуют эти льстецы, о которых сказал Иоанн Златоуст в 23-й беседе на Евангелие от Матфея: «Будьте внимательны! – говорит он. – Ибо придут к вам лживые пророки – волки в овчих шкурах. И будут они охотиться за душами вместе с псами и свиньями, но козни их будут намного страшнее, потому что эти (то есть псы и свиньи) исповедуются явно, а те скрытно». Тем самым повелел он отвергать одних, а к другим относиться настороженно, поскольку невозможно, по причине их лицемерия, сразу же распознать их козни. Именно поэтому сказал он: «Будьте внимательны!» А немного ниже он говорит, указывая на то, что они хуже псов и свиней: «Не только свиней и псов подобает остерегаться, но также и того лукавейшего отродья, каковым являются волки».

И вот поэтому нам следует, как я уже сказал, трудолюбиво постигать Священное Писание (так и Павел советует Тимофею читать и учиться) и прислушиваться к слову Христа и его святых, а не ко глупостям этих волков. Но нам необходимо изучать не только Священное Писание, но и светскую философию, о которой сказано у Иоанна Богослова в Слове о нищелюбии следующее: «Но и ученость светскую, которой многие из христиан по худому разумению гнушаются, как лживой, опасной и удаляющей от Бога…» и так далее. И немного ниже: «Так и в науках мы заимствовали исследования и умозрения, но отринули все то, что ведет к демонам, к заблуждению и во глубину погибели». И далее: «Не должно унижать ученость, как рассуждают об этом некоторые, а, напротив, надо признать глупыми и невеждами (то есть безыскусными и злорадными) тех, которые, придерживаясь такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве». Так сказал Григорий Богослов. Вот, слышите, возлюбленные мои? – они потому запрещают нам внимательно изучать Писания, что не хотят, чтобы таким образом обнаружилась и не стала для нас очевидной их ложь, которой они совращают невинные души и угождают царям и владыкам, – они, которые украшают себя только одеждами, а не делами, и живут самовольно, не по евангельскому закону и святым семистолпным правилам, а по сказанному: «Сами не входят, и хотящим войти запрещают».

И пусть же будет вам известно: если мы не посвятим себя прилежному чтению и учению, то не поймем сочинений наших авторов, ибо они были умными и образованными и писали умно и красиво, соблюдая грамматические правила и риторические приемы, как это принято у философов. И оставили нам – словно твердейшую крепость на высочайшей горе, с различными многочисленными укреплениями – свои догматы благочестия вместе с неопровержимыми аргументами; и уложили – словно огненные пращи, крепкие луки и стрелы в тулах – свои писания, уже готовые к тому, чтобы ими действовать и обороняться в случае необходимости.

Отчего же мы боимся и ленимся использовать то, что уже дано нам в готовом виде? Оттого, что мы глупы и неопытны, да к тому же ленивы и отвратительны, и следуем охотнее за этими упомянутыми выше так называемыми учителями, и даже выбираем их в свои духовные учителя, поскольку эти льстецы во всем нам угождают и потакают, ни в чем не обличают и не поправляют, если мы сбиваемся с истинного пути Господнего. Именно по этой причине многие христианские государства уже погибли, а другие гибнут. Те же страны, где люди прилежно изучают Священное Писание и философское искусство, и доныне стоят незыблемо по благодати Христа. И не только сами остаются невредимыми, но и владеют многими областями, и распространяют свою власть над подданными до пределов вселенной, добывая себе золото и серебро, драгоценные камни и другие бесчисленные богатства. А что важнее всего и что более всего достойно похвалы – они приводят к познанию Бога, просвещая святым крещением закоренелых варваров, живущих подобно лесным зверям. А чтобы вам это не казалось голословным, прочтите в книге под названием «Хроника Нового света» о том, как испанский и португальский короли недавно покорили много земель в Индии, обучили там людей христианским нравам и просветили их святым крещением.

О Священном Писании христиане знают, что оно необходимо и в земной жизни, и для восхождения на небеса. О светских же науках простые христиане ничего не знают и даже часто их страшатся (поскольку они являются приобретением эллинской философии) по сказанному: «Испугались там, где нет страха».

И по этому поводу мы вкратце скажем следующее: вскоре после смешения языков увидели древние родоначальники, что человеческий род начинает скатываться в скотоподобие и предаваться телесным наслаждениям, а его духовные добродетели начинают угасать. Тогда они для будущих поколений добровольно описали ту величайшую красоту и украшение, которым Бог украсил внутреннего человека, то есть его душу – словесное искусство, заботясь о том, чтобы наш род окончательно не впал в беспамятство и невежество.

Грамматику они составили, которая учит отчасти тому, как правильно говорить, а отчасти тому, как правильно писать. Объяснение этих двух частей я опускаю, чтобы изложение не было слишком длинным. Разработали они и риторику, которая учит и тому, как излагать мысль сжато, и тому, как давать пространные объяснения, но соблюдать при этом умеренность и не допускать, чтобы красноречие превращалось в болтовню. Написали диалектику, которая учит, как правильно строить свою речь и каким образом правду и истину отличать от волхвований. Написали они и естественную философию, объясняющую божественную сущность всех естественных ценностей, плотских и духовных, и философию нравов, которая помогает разумно управлять государствами и обществами, утверждает правду и разум, мужество и целомудрие, и другие духовные добродетели, которые происходят из этих основных, заложенных в нас Богом от природы. Описали и устройство небесного свода, то есть законы обращения звезд, открытые праотцу Сифу архангелом Михаилом (как об этом пишет Филон Еврей), в которых был весьма сведущ его правнук Авраам, познавший таким образом Бога.

Так смотри же, возлюбленный, и не бойся! Все это трисиянным Божеством даровано нам, и не только нам, но и всем вещам от глубин до высот вселенной, которые им из небытия в бытие приведены, из хаоса созданы и украшены. Как я уже сказал, пребезначальной Троицей все создано и свершено. Так говорит и пророк: «Словом Господним небеса утвердились, и духом уст его вся сила их». Господу слава вовеки. Аминь.

* * *

ПРЕДИСЛОВИЕ АНДРЕЯ, ГРЕХМИ ИСПОЛНЕНАГО

Сладокъ убо медъ паче иных овощей вкушателнымъ чувствомъ познавается. Зело того сладчайши словеса божественные умной и невещественной душе обрѣтаются. А сего ради сею пищею духовъною, паче тѣлесные, питати душу безсмертную достоитъ. Яко и божественный Давыдъ глаголетъ: «Коль сладки гортани моему словеса твои, паче меда устамъ моимъ».¹²⁶⁷ Не точию убо прочитание божественныхъ словесъ во благоденствие живущимъ полезны (которые преизобилуютъ и оплываютъ богатествы), – тѣмъ научаются страху Божию, тѣмъ ко милосердию и милости склонни бываютъ, тѣмъ воспоминается смертный часъ и отшествие ко иному животу, – но и во скорбехъ живущимъ, и бѣдами объятымъ паче полѣзнейши, ибо мати имъ утѣшению и радости Писания прочитание бываетъ, услажаетъ бо и окормляетъ душу, и кости душевные крѣпки и несокрушительны сотворяетъ, яко тотъ же пророкъ реклъ: «Хранитъ Господь всѣ кости ихъ и не едина от нихъ не сокрушится»,¹²⁶⁸ сирѣчь силы естества душевнаго костми нарицающе. Сие бо и мнѣ, недостойному, по благодати Христа моего многажды во странствию моемъ случалось, егда объятъ былъ отъ живущихъ окрестъ нечестивыхъ обидами и потварми¹²⁶⁹ нестерпимыми (которые паче всякие остроты желѣза острѣйши), имиже ко губительнѣйшему унынию принуждаемъ бывахъ. Мало не скончаша мя на земли, аще бы не Господь мой сими помогалъ, укреплялъ и утѣшалъ мя.

И едино случися прочитати книгу многострадательного Максима, который много бѣдъ и лжеклеветаней во многие лѣта претерпѣлъ от лжебратии. И обрѣтохъ въ ней едино посланейцо къ нѣякому Егорию,¹²⁷⁰ имъже острегает его отъ развращенныхъ писменъ, утверждающе во правовѣрныхъ догматѣхъ, а похваляетъ и совѣтуетъ ему читати книгу Дамаскинову, сице глаголюще: «Внимай православнымъ учителемъ, что, господине, – реклъ, – нѣсть лучши книги Дамаскиновы. Аще бы прямо преведена была и исправлена, въистину небесной красотѣ подобна и пище райстей, и сладчайше паче меда и сота». Азъ же сему зело удивихся и скорбию объятъ быхъ, ижь большая часть книгъ учителей нашихъ не преведена есть въ словенский языкъ, и нѣкоторые преведенны непрямо отъ преводниковъ неискусныхъ, а нѣцыи отъ приписующихъ въконецъ испорчены.¹²⁷¹ И размышляхъ собѣ: откуды сицевая тщета намъ? Оттуды, воистину, ижь древние учители были наши во обоихъ научены и искусны, сирѣчь, во внѣшныхъ ученияхъ философскихъ и во Священныхъ Писанияхъ, и кътому тщаливы и бодры, а мы неискусны, и учитися лѣнивы, и вопрошати о невѣдомыхъ горди и презоривы, и аще мало нѣчто навыкнемъ, мнимся уже все умѣти. И сего ради, аще что въ Писанияхъ обрящемъ недовѣдомо, порътимъ и растлѣваемъ, яко ся намъ видитъ. А ведущихъ не хощемъ вопросити, а ни поучитися хотимъ, но простерты лежимъ, лѣностию и гнусностию погруженны.

И сего ради со прилежаниемъ прочтохъ книгу блаженнаго Дамаскина – книгу, глаголю, зело премудрую и много намъ потребную (бо онъ былъ учитель послѣдней и, избираючи отъ всѣхъ учителей, вкратце описалъ), яко бы зерцало церкви и щитъ, альбо бронь крѣпкую ото всѣхъ еретиковъ. И обрѣтохъ ее не токмо преведену недобре, альбо отъ преписующыхъ отнудъ растлѣнну, но и ко выразумѣнию неудобну и никомуже познаваему; ктому и несполна преведенну, многихъ бо словесъ въ нашей не обрѣтается.

И набыхъ книгу, грецки по единой странѣ писанную, а на другой по-римски.¹²⁷² И къ тому дѣлу призвахъ и умолихъ въ помощь собѣ Михаила, Андреева сына, Оболенскаго¹²⁷³ (яже есть з роду¹²⁷⁴ княжатъ черниговскихъ). Самъ бо сему недоволенъ быхъ, понеже во старости уже философъскихъ искуствъ приучахся, а онъ во младыхъ лѣтехъ прошелъ и ихъ научился. И начахъ исправляти ю, а чего не было въ нашей словенской, сызнова преводити.¹²⁷⁵ И такъ трудоносне, ижъ намъ легчайше обрѣталося не бывшее преводити, нежели испорченное и растлѣнное исправляти. Бо не обрѣташась в первой книзѣ 6 глав, еяже паче иныхъ писалъ богословне. Во второй десяти, которая писана метафизицки и физицки. Егда же доидохъ к третьей, обретохъ тое книги точию два слова начальные, а двадесяти и седми словесъ не было, еяже писалъ такоже философски противъ различныхъ еретиковъ, паче же единовольниковъ, оброняючи церковные догматы зело премудрыми, непререкомыми, истинными аргументы,¹²⁷⁶ або свидѣтельствы. Такоже и въ четвертой пятинадесяти глав не было.

Послѣди же книги сее обретохъ диалектику, зело нарочиту написану, и отъ философии указания, послану къ Козьме, епископу маюмскому, и иные потребные и прекрасные повѣсти, ихже у насъ нѣсть преведенно.

Азъ же къ тому не могохъ приити за бѣдами и напастьми страньства моего, иже бы моглъ преложити до конца его всю книгу священную и многополезную, яко рѣхомъ, отъ таковаго свѣтлаго и апостолоподобнаго мужа написанную. Ибо ровняется онъ в феологии¹²⁷⁷ Дионисию Ареопаитскому и Григорию Богослову; въ глубочайшыхъ же духа изысканияхъ Васиилю Великому; во обронению же церковныхъ догматовъ (аще и не такъ пространн) Иоанну Златоустому. Подпираетъ же ся и держится крѣпце (сопротивъ еретиковъ борящеся) Афанасия Великаго и премудраго Кирилла Александрийскаго. А что же реку о чистомъ и священнолѣпномъ его жительствѣ? Понеже списатель жытия его Иоанъ, блаженный епископъ,¹²⁷⁸ написалъ по достатку о всемъ: яко, въ мирѣ еще онъ бывше, обрѣлъся пресвѣтлымъ исповѣдникомъ и до крови пострадалъ, яко истинный побѣдоносецъ,¹²⁷⁹ во отсеченю руки за имя Христово и рождсшие его, навѣтомъ нечестиваго Лва Саврина, перваго икономаха. Кътому тогда извещенно и свидѣтельствовано от Бога знамениемъ онымъ великимъ преподобие его, еже есть изцѣлениемъ руки его уже умершие. Отовсюду убо таковыми и такъ великими ограженъ и вооруженъ самое Премудрости ипостасные словесы и дѣлы и святыхъ апостоловъ его, и пророковъ, и древнихъ учителей – апостальскихъ намѣсниковъ, – и аще со прилежаниемъ прочтеши книгу его, узриши его стояща, яко истинаго поборника церкви Божии, всего вооруженна зброею свѣтлою и крѣпькою, паче солнца сияющею, сирѣчь догматы пресвѣтлѣйшими апостольскаго правовѣрия, и мечь обнаженъ обоюдуостръ въ руце держаще, сирѣчь глаголъ Божий. И сице, еретические роды посецающе, самъ же въ догматѣхъ благочестия непреодолимъ бывающе, а правовѣрнымъ многое утѣшение и неизреченную радость и веселие, и надежду изливающе.

А сего ради молю и совѣтую: аще кто языка словенскаго братий нашыхъ хощетъ прочитати книгу его, и оныхъ древнихъ учителей премудрыхъ церковныхъ, да первое учатъся трудолюбне и тщательне прочитаютъ со прилежаниемъ Божественные Писания. Потомъ и внѣшнымъ поучаются, сирѣчь философскимъ искуствамъ (аще ли не обрящутъ в землѣ своей толковыхъ учителей, да не лѣнятся ѣздити и до чужихъ странъ, яко Исусъ, сынъ Сираховъ, совѣтоетъ).¹²⁸⁰ Понеже оные предреченные святые многие лѣта изнурили, не щадечи проторовъ, въ тѣхъ поучаяся: овы ездили до далечайшихъ чужыхъ странъ, овыи же во домѣхъ своихъ учашеся, набывающе имъ родители таковыхъ учителей, – яко и тому Дамаскину отецъ его, – и сице, украшаху внутреннаго человѣка безсмертнаго. Яко и онъ пишетъ во четвертыхъ книгахъ своихъ во слове о Писанияхъ пространне, якову полезность отъ прочитания Писаней приобрѣтаемъ. О внѣшныхъ же сице: аще ли что отъ внѣшныхъ приобрѣсти можемъ – будемъ искусны купцы, иже истовое и чистѣйшее злато собирающе, а нечистое отмещуще. Да приемлемъ словеса предобрѣйшие,¹²⁸¹ боговъ же, смѣху достойныхъ, и басни чуждые, псом отвержемъ, сирѣчь невѣрнымъ и еретиком.

А для Бога, не потакаемъ безумнымъ, паче же лукавымъ, мнящимся быти учительми, паче же прелесникомъ. Яко самъ азъ отъ нихъ слышахъ, еще будуще во оной русской землѣ, яже подъ державою московскаго царя есть; глаголютъ бо они, прельщаючи юношь тщаливыхъ ко науцѣ, хотящыхъ навыкати Писания (понеже во оной землѣ еще многие обрѣтаются, пекущиеся о своемъ спасению), и со прещением заповѣдуютъ имъ, глаголюще: «Не читайте книгъ много!» И указуютъ на тѣхъ, аще кто ума изступилъ: «Онсица, рече, въ книгахъ зашелся, а онъсица въ ересь впал». О, бѣда! Отъ чего бѣси бѣгаютъ и ищезаютъ, и чѣмъ еретицы обличаются, а нѣкоторые исправляются – сие они оружие отъемлютъ, и сие врачество смертоносным ядом¹²⁸² нарицаютъ; не памятуючи Господня слова, яко самъ реклъ: «Прочитайте Писания, въ нихъже обрящете жывотъ вѣчный», и паки: «Испытайте Писания, понеже тѣ свидѣтельствуютъ о мнѣ».¹²⁸³

О бѣда! О горе! Еще и горшее слышахъ, глаголющыхъ ихъ: «Не треба, – рече, – ниевозможно нынѣ по евангельскому закону жыти, бо нынѣ родъ человѣческий слабъ есть». Аки бы рекли: «Треба намъ легчайшый законодавецъ, нежели Христосъ». А сего ради, и не хотяще, принуждаются согласовати Антихристу – слабому¹²⁸⁴ законодавцу, и того повиноватися закону широкому и пространному, а не Христову, тѣсному и прискорбному. И, претворя образъ во дряхлость смирения лицемѣрнаго, глаголют: «Дай, рече, имѣния къ монастырю, а сего ради муки вѣчные избудешь». И иные таковые басни, якобы пияныхъ бабъ, смѣху достойные, слышахъ. А того ради не подобаетъ таковымъ прелесникомъ внимати, и о таковыхъ бо Златоустый въ бесѣдѣ 23 толкований своихъ, еже от Матфея, глаголетъ: «Внемлите же! – рече. – Отъ лживыхъ пророковъ приидутъ бо къ вамъ во одеждахъ овчихъ, внутрь же суть волцы хищныцы. Се, со псы и со свиньями нынѣ видъ ловления, и навѣтъ онъ много лютѣйшь онаго. Овыи бо (сирѣчь псы и свиньи) исповѣдуеми и явствени, сии же прикровенни». Тѣмъ же и онѣхъ убо отлучатися повелѣлъ, сихъ же разсмотряти со опасениемъ, понеже невозможно есть отъ перваго ихъ увѣдети прихождения, лицемѣрия ихъ ради. Того ради реклъ: «Внемлите!» И паки мало ниже, полагающе ихъ горше, нежели псов и свиней, сице глаголетъ: «Не токмо свиней хранитися и псовъ подобаетъ, но съ сими и другаго лукавнѣйшаго рода сего, еже есть волковъ».

А того ради, яко рѣхом,¹²⁸⁵ прилежати намъ подобаетъ трудолюбне ко прочитанию Священных Писаний, послушающе паче Христа и святыхъ его, яко Павелъ совѣтуетъ Фимофею¹²⁸⁶ внимати чтению и учению, нежели оныхъ глупства предреченныхъ волковъ. И не токмо священнымъ, но и внѣшнымъ учитися потщимся, яко Григорий Богословъ во слове глаголетъ, еже писалъ о нищелюбию,¹²⁸⁷ сице глаголюще: «Но и внешное, егоже мнози отъ христианъ отплеваютъ, аки навѣтно и пакостно, и отъ Бога далече мечуще, злѣ ведяще», и прочая. И по малехъ: «Сице убо, сихъ, елико взыскательно же и зрительно – приемлемъ, а елико ко бесомъ приводитъ и въ прелесть, въ пагубы глубину – отвергохомъ». И по малехъ: «Не укорно убо наказание внѣшьное, зане сице мнится нѣкимъ, но ненаказанныхъ и лукавыхъ мнѣние (рекше, неискусныхъ и лихорадныхъ, иже хотятъ всѣмъ быти по нихъ самыхъ, до во общине ихъ злость крыется, и наказанию своему обличителей избѣгаютъ». Сие Григорий. Се, слышите, возлюбленные, ижъ многажды того ради Писаний возбраняютъ намъ читати и навыкати внѣшныхъ, иже бы прелесть ихъ самыхъ не открылася и всѣмъ явственна не была, еюже незлобивыхъ души прельщаютъ, сопротивъ евангельскаго закона и святыхъ седмостолпныхъ правилъ ходяще, и по своему самочинию живуще, ризами точию украшающеся, а не дѣлы, яко словеса глаголютъ: «Сами не входятъ, и хотящимъ внити возбраняютъ», и царемъ, и властителемъ угождающе ласкательнми слухи.

Кътому да будетъ сие вам вѣдомо: еще не будемъ со прилежаниемъ прочитати и учитися, не будемъ учителей нашыхъ книгъ и разумѣти, ибо они были мудры и искусны, мудре и прекрасне, подъ мѣрами и чины грамотическими и риторскими, философскимъ обычаемъ писали. И якобы градъ твердый на превысочайшей горѣ, догматы благочестия намъ оставили со бещисленными различными обронении, сирѣчь, непреодолимыми свидѣтельствы, яко с пращами огнистыми направили и яко луки крѣпкие, и стрѣлы въ тулехъ готовые положили, и уготовали писания свои, по потребастеѣхъ таковыхъ кому дѣйствовати и стрѣляти.

Чего жъ ради мы боимся и лѣнимся уже уготованнымъ дѣйствовати? Того ради, ижь есмя глупы и неискусны, а кътому лѣнивы и гнюсны, и потакаемъ, и слухаемъ паче таковыхъ предреченныхъ учителей, и того ради избираемъ ихъ на власти духовные, ижь ласкательными намъ слухи человѣкоугодне во всемъ согласуютъ и ни въ чесомъже насъ обличаютъ,¹²⁸⁸ а ни исправляти умѣютъ, аще въ чемъ совращаемъся и заблужаемъ от пути Господня. А того деля и царства¹²⁸⁹ многие христианские уже погибли, а иные погибаютъ. А въ которыхъ царствахъ Священные Писания прилежне прочитаеми бываютъ и искуствамъ философскимъ навыкаютъ, тѣ и нынѣ за благодатию Христовою непоколеблемы стоятъ. И не токмо сами стоятъ вцѣлѣ, но и многие краины поседаютъ и границы свои далечайше разширяютъ, ажь до конецъ вселенные подо власти послушенствъ своихъ покоряютъ, и злата, и сребра, и драгоцѣннаго камения многие корысти бещисленные обрѣтаютъ. И что еще кътому наилѣпшаго и напохвалнѣйшаго – людъ глубокихъ варваровъ, подобию звѣрей дубравныхъ живущихъ, ко богопознанию приводятъ трисияннаго Божества и святымъ крещениемъ просвѣщаютъ. А иже бы не видѣлося намъ сие празно глаголати, да прочтется книга, глаголемая «Кроника о новом свѣтѣ»,¹²⁹⁰ яко короли шпанский и португальский, недавными лѣты во Индие многие земли подъ свои власти покорили, и научивъ ихъ христианскимъ обычаемъ, и святымъ крещениемъ просвѣтили.

Писания убо священные всѣмъ христианомъ вѣдомы, иже суть полезны не токмо къ земному пребыванию, но и къ небесному возхожению. О наукахъ же внѣшныхъ простые христиане не вѣдаютъ, а многие ихъ и страшатся (понеже ельнинскихъ философей обрѣтение),¹²⁹¹ по реченному: «Убояшеся страха, идеже не бѣ страха».¹²⁹²

А сего ради мы кратце изъявимъ: иже видѣли древние мужие родоначальники скоро по размешению языковъ, ижь родъ человѣческий въ скотоподобие наклоняется, и тѣлеснымъ сластем¹²⁹³ прилежитъ, а душевными добротами тлѣетъ. И сего ради послѣднимъ родомъ перволѣпотные доброты украшение доброхотствующе описали,¹²⁹⁴ сирѣчь, словесные науки, имиже человѣкъ былъ украшенъ от Бога по внутренному человѣку, сирѣчь душе, иже бы до конца въ забвение и невѣдение не пришелъ родъ нашъ.

Граматику написали, которая часть учитъ, яко прямо подобаетъ человѣку глаголати, а частью, яко прямо писати. А двѣ части оставляю долготы ради речения. А реторику написали, которая учитъ зело прекрасне и превосходне глаголати, ово вкратце много и разумъ замыкающе, ово пространне расширяюще, но и то подъ мѣрами, не допущающе со вѣлеречениемъ много звягати. Диалектику написали, которая учитъ, яко мѣрами слогни складати, чѣмъ правду и истинну отъ лжи и потвари¹²⁹⁵ раздѣлити. Естественную философию написали о всѣхъ естественныхъ бытствахъ, тѣлесныхъ и безтелесныхъ, яко елико ихъ отъ Бога въ существо приведенны. Нравоказательную¹²⁹⁶ философию написали, еюже царства и гражаньства благочинне правятся, которая научаетъ правде и разумности, мужеству и целомудрию,¹²⁹⁷ и инымъ добротамъ душевнымъ, которые¹²⁹⁸ отъ тѣхъ исходятъ, яко отъ начальныхъ добродѣтелей, яже отъ Бога намъ по естеству вложенны. Круга же небесного обращения, сирѣчь благочиние звѣзднаго течения, сего Сифъ родоначальникъ архангеломъ наученъ (яко пишет Филонъ Жидъ),¹²⁹⁹ чему и правнук его Авраамъ былъ искусенъ, отъ чего и Бога позналъ.

Зри жъ, любимиче, не бойся! Сия бо вся намъ отъ трисияннаго Божества даровашася, и не токмо намъ, но и всѣмъ премирнымъ силамъ, и всѣмъ нижайшимъ и превыспреннимъ, елицы от небытия въ бытие приведенны, и елицы отъ подлежащие вещи созданны и украшенны. Яко рѣхомъ, от пребезначальные Троицы всѣ создашася и совершишась. Яко пророкъ глаголетъ: «Словомъ Господнимъ небеса утвердилися, и духомъ устъ его вся сила ихъ»,¹³⁰⁰ емуже слава вовѣки. Аминь.

Подготовка текста, перевод и комментарии А. А. Цехановича

Перевод Курбским житий, собранных и отредактированных Симеоном Метафрастом (ум. в 940 г.), представляет собой уникальную попытку во всей древнерусской письменности. Труд Курбского сохранился в одном списке (ГИМ, Синод. собр., 219), по которому и публикуется Предисловие.

* * *

КРАТКАЯ ПОВЕСТЬ О СИМЕОНЕ МЕТАФРАСТЕ: ПОЧЕМУ ГОВОРЯТ О МНОГИХ СЛОВАХ И ПОВЕСТЯХ, ХОТЬ И НЕ ИМ НАПИСАННЫХ, ЧТО ОНИ «В СИМЕОНЕ МЕТАФРАСТЕ»

Не стоило бы вспоминать и рассказывать о том славном муже, которого и восток, и запад и знают, и почитают. Говорю о восточной церкви, которая под властью четырех патриархов, и о западной, которая под властью папы римского. Но для нашего народа – по причине его закоренелого варварства и безыскусности или, вернее сказать, по причине беспамятства и невежества, которые появляются у людей из-за лени, – не бесполезно, думаю, немного узнать об этом блаженном Симеоне Метафрасте, о том, какую пользу он принес в свое время Божьей церкви, как защитил ее от нападок еретиков, по свидетельству ученого мужа Пселла в прекрасном, риторически написанном им его житии. Постараемся вкратце сообщить вам то, что слышали и что узнали о нем.

Когда дьявол, враг человеческого рода, опустошил свои колчаны, обстреливая церковь различными ересями, и исчерпал мешки, сея плевела между чистой пшеницы, тогда были заграждены и замкнуты уста еретиков (потому что были разоблачены на великих соборах нашими великими учителями замыслы его и его сообщников). И украсилась Божьей благодатью церковь Христа, Бога нашего, и засияло ярче солнца богословие во всей вселенной – учение о предвечном, трисиянном Божестве, и была проповедуема ясная истина о вочеловечении Христа. И не только об этом, но и обо всех церковных догматах были написаны истинные правила и законоположения упомянутыми выше великими святыми, поскольку им помогала сила животворящего Святого Духа, по сказанному самим Господом: «Не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас».

И тогда этот злейший дракон, или огромнейший змей, видя, что он и его сообщники, то есть различные еретики, уже побеждены и изгнаны, – что же он тогда начинает и что, исполненный великой и злобной зависти, замышляет? После смерти этих святых, движимый злобной завистью и стремящийся своим коварным и злым умыслом попрать их славу, тотчас же обращается он к церкви со словами Давида: «Благо же, благо же душам вашим будет!» – якобы желая принести мир и пользу, но на самом деле под сладким медом скрывая яд. Тогда находит он еретическое племя, и прежде всего последователей манихейской ереси, и научает их писать и проповедовать, словно во сне или в бреду, свои скверные догматы, якобы восхваляющие Христа и его святых, а на самом деле ложные и извращенные, – и таким образом использует их для надругательства над церковью. К тому же находит он тщеславных и сребролюбивых мужей, стремящихся извлечь выгоду из своего благочестия, и учит их на примере жития и подвига преподобных (он, который еще при жизни их непрерывно боролся с ними вплоть до смерти!), а также на примере борьбы и подвига мучеников, на которых по его же наущению различные мучители придумывали различные мучительства, чтобы сломить их дух в Христовой вере, – тогда этих вышеупомянутых мужей, как я сказал, научает он чрезмерно хвалить преподобных, а о мучениках сочинять, словно во сне или в бреду, ложные и извращенные истории. И творит это все для того, чтобы из-за этой лжи не было веры в правду и истину. То же самое он делал и в древние времена при Моисее: когда пророк по повелению Господа творил чудеса перед фараоном в Египте, он наслал Анния и Мамврия с ложными чудесами. То же самое он, прескверный, совершал и при других пророках, так же действовал и при святых апостолах через Симона-волхва, противящегося Богу и омрачающего истинные чудеса и свойства своими ложными чудодействами и измышлениями.

Увидев, какое бесчисленное множество этих извращенных слов посеяно в Божьих церквах, наши епископы, а особенно те из них, которые были искушенными и учеными, принялись с усердием за дело, стремясь истребить и изгнать из церкви все эти последние дьявольские плевела, а вместо них украсить и ублаголепить церковь Христову праведными и подлинными сочинениями. И тогда, заручившись императорским приказом, все четверо великих архиепископов шлют от своих патриарших престолов послания во все концы вселенной и повелевают свезти в Константинополь отовсюду Слова на господские, богородичные и апостольские праздники, а также жития преподобных и мучеников. И избирают сообща этого упомянутого выше благородного мужа, живущего в величайшей праведности и украшенного добрыми нравами, умнее и добродетельнее которого в ту пору во всей вселенной невозможно было сыскать, и, упросив его сообща, побуждают совершить достохвальное дело: прочесть и проверить все и выбрать то, что соответствует учению апостолов и пророков – истинных отцов, – и принести все это во славу Христовой церкви, а все испорченное отвергнуть.

Он, будучи послушным Христу Богу, тотчас же подчинился соборному повелению правоверных отцов и отобрал Слова на господские, богородичные и апостольские праздники, а также жития многих мучеников и апостолов, действительно написанные святыми, знаменитыми церковными учителями. Если же находил среди них какие-либо слова, искаженные еретиками, – те отвергал. А те, что были написаны безыскусным и варварским образом, – он их сам переписал и украсил, освятил и преподнес церкви для ее славы и украшения. Именно поэтому часто говорят: «Такое-то и такое-то слово есть в Симеоне Метафрасте». И мы – истинно говорю я вам – во имя нашего спасения должны доверять именно этим проверенным и испытанным Словам и житиям подвижников, а не бабьим басням и бредовым измышлениям еретиков, которые привыкли лицемерно извлекать пользу из своего мнимого благочестия. От этих недостойных еретиков, совращающих с праведного пути, жить стало невыносимо как живущим в здешних землях, где происходят их соборы, так и живущим в тех русских областях, которые здесь привыкли называть Московской землей. И их, и нас молитвами святых да спасет Господь Иисус Христос, которому слава во веки веков. Аминь.

* * *

ПОВЕСТЬ КРАТКА О СИМИОНЕ МЕТОФРАСТЕ, ЧЕГО РАДИ ГЛАГОЛЮТСЯ МНОГИЕ СЛОВЕСА И ПОВЕСТИ, АЩЕ НЕ ОНАГО НАПИСАНЫ, «В СИМИОНЕ МЕТОФРАСТЕ»

Не потреба было о том славном мужу воспоминати и изъявляти, егоже востокъ и запад вѣдает и почитает. Восточные, глаголю, церкви всѣ, яже под 4 патриярхи, западные же, яже под папою римъскимъ. Но глубокаго ради варварства и неискуства языка нашаго, или, свойственнѣйше рещи, безпамятия ради и невѣдания, яже от лѣности человѣком приключаются – не неполезно, мню, мало изъявити о том блаженном Симионе Метофрасте, што он во свои времена церкве Божии полезность принес, яко от еретическихъ замышлений обронил, – яко о нем свидѣтельствует мужъ ученый Псел, житие его риторски прекрасне пишуще. Но мы дерзнухом правити вкратце вашей любви, яже слышахомъ и навыкохомъ о нем.

Егда дьявол, супостат рода человѣческаго, истощил тулы свои, стреляюще на церковь различными ересьми, и испразнилъ мѣхи, сѣюще плевелы между чистою пшеницею (обличенны бо Быша умышление его и стаинниковъ его на великих соборех нашими великими церковными учительми) – заградишася и затканны Быша уста еретические. И благодатию Божиею преукрасилась церковь Христа, Бога нашаго, и провозсияла паче солнца во всей вселенной о пресущественном и трисианном Божестве феология, и проповѣдано ясное правовѣрие о вочеловѣчению Христове. И не токмо о тѣхъ, но и о всѣх догматех церковных истинные правила и законоположение написашася прежреченными великими святыми, понеже помагаша им животворящаго Параклита сила. Яко сам Господ рече: «Не вы будете глаголюще, но Духъ Отца вашего будет глаголати в васъ».¹³⁰¹

Онже презлый дракон, или змий превеликий, видѣвъ собя побежденна и отогнанна со стаинники, или с помочниками своими, сиреч, со различными еретиками, – что начинает и что з безчисленныя и презлыя зависти исполненый замышляет? И по смерти их презлою завистию своею движет, хитролесными злокозньствы славу святых попрати хотяще, здес на церковь находит, аки бы мирная и полезная приносити хотяша, и под сладким медом яд сокрывати тщится, яко в Давыде речено о нем: «Благо же, благо же душамъ вашимъ будет!»¹³⁰² Еретиковъ, паче же манентовы ереси,¹³⁰³ род подходит и научает, яже во всехъ скверных догматех своих сносудно и мечтателно пишут и глаголютъ, аки бы то похваляюще Христа и святых его, а все ложное и развращенна, на наругание церковное дѣйствует ими. Ктому и мужей, тщеславия и сребролюбия исполненыхъ, подходитъ, яже жалают корыстоватися благочестием, и поучает их преподобных жития и подвига (сый, иже в животѣ их непримирительные брани имѣлъ ажь до смерти их!), такоже и мученические борения и подвиги, на нихже мучителей научал различными муками, да крепость ума их во Христове вѣре преломит. Егда же еще зрит и прежде воскресения и суда Христова о небесных и земных прославляемых и преудивляемых ихъ, и человѣковъ вѣрных во всѣхъ ревнующих, и подобящихся им, – тогда оных прежреченных, яко рѣхом, научает преизлишне хвалити преподобных, такоже и о мучениках ложные и развращенные, мечтанию и сном подобные, писати и замышляти. Тако в нѣкоторых церквах насѣял развращенных словес и повестей множество. А сие все творятъ того ради, иже тѣхъ ради ложных и праведным, и истинным не было вѣрено. Сие древле и при Моисеи сотворил: егда чудодействовал пророк пред царем во Египте за повелѣнием Господним, он же Аньния и Мамврия¹³⁰⁴ с ложными чудесы подвиг. Сие и при других пророцех поставлял, всескверный, сие и при святых апостолех чрез Симона-волхва,¹³⁰⁵ противящася Богу и помрачающе ложными волхвовании и мечтании истинные чюдодѣйствия и силы.

Видѣв же церковные епископы наши, паче же искусные и ученые, сих развращенных словес безчисленное множество во церквах Божиих насѣяно, потщашася со усердием, како бы послѣдние таковые дьяволи превелы от церкви отогнати и истребити, а вмѣсто тѣхъ церковь Христову праведными и истинными преукрасити и ублаголепити. И заповедают со цесарским повелѣнием всѣ четыре великие архиепископи, и посылает посълания от своих патриаршеских престолов во всю вселенную, заповѣдующа, яко Словеса всѣ на владычни праздники, и богородичны, и апостолские, тако и мученические, и преподобных подвиги и жития да отовсюду принесутся в Константинов град. И избирают соборне онаго прежреченнаго, преученнѣйшаго в жителстве и в добрых нравех просвещеннаго благороднаго мужа, на негоже в то время во всей вселенной не обрестеся добрейшъ и искуснѣйшъ, подвижут же сего и молят соборне на сие достохвалное дело: да прочтет, искусит вся сия, и еже согласные апостолом и пророком, истинным отцем, сия да приимет и церкви Христове в похвалу да возложитъ, разврещенные же да отложит.

Он, яко Христа Бога послушник, абие покорился повелѣнию их соборному сущих правовѣрных, и от святых, знаемыхъ церковных учителей Слова писаные на владычни праздники, на богородичны, и на апостолские, приал, такоже и мученические многие, и апостольские написаны. Или аще и обреталися, якоже прежде рѣхом, от еретиков написаны развращенне – таковые отринул. И аще нѣкоторые написаны были варварско и неискусно – таковые он сам написалъ и ублаголѣпил, и на славу и преукрашение церковное возложил и освятил. А того ради часто глаголются в натписах: «Сие и сие слово обретается в Симионе Метофрасте». Тѣмъ же и нам подобает – воистинну глаголю – достоит таковым искуснымъ и свидѣтелствованным вѣрити и ревновати житием и подвигом ихъ спасения ради нашего, а не бабским басням и еретическимъ брѣдням, или хренским и свинским замышлением, яже любят корыстоватися лицемѣрне и кормыхати благочестием. И якоже и в здѣшних земляхъ нѣгде удержаться, паче на подкорю соборы их волочатся, такоже и во оных руских предѣлах, ихже здѣ обыкли нарицати Московскою землею,¹³⁰⁶ таковые непохвальные на прелесть человеком обретаются. Ихъже и нас, за молитвами святых, да избавит Господь Исус Христос, емуже слава во веки векомъ. Аминь!

Зарегистрироваться

Напомнить пароль

Зарегистрироваться

или войти через социальные сети

Зарегистрироваться

• {{ item.name }}
  {{ getPageFromChar(item.char) }}

  • {{ sub_item.name }}
    {{ getPageFromChar(sub_item.char) }}

• {{ bookmark.name }}{{ getPageFromChar(bookmark.char) }}
  {{ bookmark.date }}

Цвет фона

Цвет шрифта

Размер шрифта

Шрифт

Выравнивание текста

Перелистывание

Отмена

{{ pages[curPage].left.text }}

{{ pages[curPage].right.text }}

{{ getPrevPageText() }}

{{ getCurrPageText() }}

{{ getNextPageText() }}

{{pager.total}}

{{getVerticalPage()}}

{{getLeftPageNumber()}}

{{getRightPageNumber()}} из {{getTotalPage()}}