Достоевский как зеркало русской души сочинение

Федор Достоевский как зеркало русской культуры

А не пора ли нам замахнуться на Вильяма нашего Шекспира?

Режиссер самодеятельного театра из фильма «Берегись автомобиля».

Ну, на Шекспира мы замахиваться не будем, тем более не наш он, совсем не наш, а вот о Федоре Михайловиче Достоевском поговорить бы хотелось.
Трудно представить себе интеллигентного, образованного человека, который бы не читал произведения Достоевского. Невозможно представить себе человека, читавшего книги Достоевского, и не сопереживавшего в той или иной мере его героям, не чувствовавшего глубину внутреннего мира его персонажей, а следовательно и самого автора.
А кто не пытался понять философию Достоевского? Идею неприятия вселенского зла или трагедию маленького человека, который не удовлетворяется одним лишь поиском средств материального существования, а стремится прежде всего постичь смысл жизни, заглянуть в суть вещей, понять природу мироздания.
Многие из нас с наслаждением погружались в причудливый мир героев Достоевского, мир, в котором такие понятия как: сила и слабость, грех и добродетель часто неотделимы друг от друга и органично сочетаются в одном человеке, заставляя его мучится и страдать. И вместе с ним мучились и страдали мы сами, восхищаясь или наоборот возмущаясь автором, вызвавшим в нас столь сильные чувства.
А уж такие фразы я как: «слезинка ребенка», «если нет Бога, то все позволено»,»тварь дрожащая или право имею» — знакомы каждому. Они уже давно превратились в своеобразные нравственные коды. Каждое из них, казалось, содержит целую нравственно-философскую систему, никого не оставляющую равнодушным.
За Достоевским давно укрепилось звание истинно русского писателя, удивительным образом постигшего русскую душу с ее потребностью к состраданию слабым и падшим, терпимостью к человеческим слабостям, чувством негодования по поводу происходящего зла и неизбывной жаждой философствования.
Да, все это так. Достоевский — неординарное явление в русской культуре. Он велик, я бы даже сказал, грандиозен в своей попытке постичь глубины человеческой души.
Но чем большее восхищение вызывает у меня Достоевский-писатель и Достоевский-философ, тем в большее недоумение приводит Достоевский-публицист, порой низводящий себя до уровня Достоевского-обывателя или даже Достоевского-мракобеса.
Не буду дольше держать читателя в неведении, тем более, что многие уже наверняка догадались, что речь пойдет о пресловутой статье Достоевского «Еврейский вопрос».
Статья написана, по-видимому, после многократных письменных обвинений Достоевского в антисемитизме. Поэтому автор несколько раз подчеркивает, что он — не антисемит и ненависти к евреям как к народу не испытывает.
Давайте предоставим слово самому Достоевскому: «Но опять-таки: когда и чем заявил я ненависть к еврею как к народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают, то я, с самого начала и прежде всякого слова, с себя это обвинение снимаю, раз навсегда, с тем, чтоб уж потом об этом и не упоминать особенно».
Данный пассаж является типичной преамбулой всех антисемитских высказываний. Юдофоб прежде всего заявляет, что он таковым не является, призывая в свидетели существующих или несуществующих евреев-друзей, родственников, родственников друзей или друзей родственников, в зависимости от воображения. И только после этого антисемит начинает излагать свои антисемитские взгляды.
Как правило, они начинаются с того, что юдофоб делит евреев на хороших и плохих. Хорошие удостаиваются у него звания «евреи», а плохих он называет «жидами».
Но Федор Михайлович не удосуживается даже соблюсти приличия. У него нет такого разделения. Он лишь говорит, что в сердце его ненависти к евреям не было никогда и тут же начинает обвинять евреев во всех смертных грехах. Да и «евреями» он их не называет, а почти всегда «жидами».
Достоевский начинает свою статью «Еврейский вопрос» очень необычным образом: «О, не думайте, что я действительно затеваю поднять «еврейский вопрос»!. — Я написал это заглавие в шутку. Поднять такой величины вопрос, как положение еврея в России и о положении России, имеющей в числе сынов своих три миллиона евреев, — я не в силах. Вопрос этот не в моих размерах».
Сразу бросается в глаза, что Федор Михайлович лукавит. Конечно, пытается он «поднять» еврейский вопрос, чувствует в себе такие силы. И уж, разумеется, совсем не в шутку написал он заглавие, да и саму статью. Никаких шуток, одним только гневом и ненавистью брызжет каждая строка.
С самого начала Достоевский обособляет евреев, отстраняя их от других народов. Даже верят у него евреи в особого бога, в «своего сорокавекового Иегову», хотя вряд ли Федор Михайлович не знал, что именно этому богу молился и Иисус.
Далее автор сокрушается, что на него нападают «образованные евреи» и не только не разрешают ему осуждать евреев как народ (чего он, по его словам, и не делает), но даже осуждать евреев как эксплуататоров и за некоторые пороки ему не дозволяется. Он, дескать, хотел бы, да не может.
Как же прикажете это понимать? Ведь если осуждать эксплуататоров как класс, то почему нужно особо осуждать эксплуататоров-евреев? Если осуждать человеческие пороки, то зачем особо выделять пороки евреев? Что-то тут не складывается. Либо евреи у Достоевского особенно склонны к эксплуатации и имеют специфические пороки, либо Федор Михайлович с пристрастием выискивает среди эксплуататоров именно евреев и приписывает им (евреям) только для них характерные пороки.
И то, и другое плохо. Потому что и то, и другое есть проявление антисемитизма. А уж этого у автора хватает с избытком.
Достоевский язвит по поводу привычки еврейского народа жаловаться на свою судьбу («наверно нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество»), очевидно не замечая, что тут же и сам немало сокрушается о незавидной доле своего народа.
«Но вот пришел освободитель и освободил коренной народ, и что же, кто первый бросился на него как на жертву, кто воспользовался его пороками преимущественно, кто оплел его вековечным золотым своим промыслом, кто тотчас же заместил, где только мог поспел, упраздненных помещиков, с тою разницею, что помещики хоть сильно эксплуатировали людей, но все же старались не разорять своих крестьян, пожалуй, для себя же, чтобы не истощить рабочей силы, а еврею до истощения русской силы дела нет, взял свое и ушел».
Далее автор возмущается. Дескать, все жалуются, да жалуются, а посмотришь, словно и «не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть, политикой, внутренними делами, нравственностью государств».
Словно в подтверждение своих слов Достоевский приводит в пример знаменитого Дизраэли, который по его словам «руководил английской консервативной политикой за последний год отчасти с точки зрения жида». И далее добавляет: «»отчасти-то» уж нельзя не допустить», словно умоляя читателя ему поверить.
Ну, что тут скажешь? Размах явно не тот. Подумаешь, только один пример и нашел. Куда там Достоевскому до современных искателей. То ли дело, когда список членов Совнаркома или состав руководителей ВЧК на 90% состоит из евреев.
Читаем дальше статью и обнаруживаем такой факт:» но пусть, пусть они нравственно чище всех народов в мире, а русского уж разумеется, а между тем я только что прочел в мартовской книжке «Вестника Европы» известие о том, что евреи в Америке, Южных Штатах, уже набросились всей массой на многомиллионную массу освобожденных негров и уже прибрали к рукам по-своему, известным и вековечным своим «золотым промыслом» и пользуясь неопытностью и пороками эксплуатируемого племени. Представьте «же себе, что мне еще пять лет тому назад приходило это самое на ум, именно то, что ведь негры от рабовладельцев теперь освобождены, а ведь им не уцелеть, потому что на эту свежую жертвочку как раз набросятся евреи, которых столь много на свете. Подумал я это, и, уверяю вас, несколько раз потом в этот срок мне вспадало на мысль: «Да что же там ничего об евреях не слышно, что в газетах не пишут, ведь эти негры евреям клад, неужели пропустят?» И вот дождался, написали в газетах, прочел.»
Трудно сказать, что там нашел в газетах Достоевский, обеспокоенный судьбой американских негров (кто ищет, тот всегда найдет), но если бы Федор Михайлович жил сейчас, то наверняка искренне порадовался бы их достижениям.
По мере написания статьи автор очевидно все больше распалялся, потому что вскоре мы встречает такой пассаж: «А между тем мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов — ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?» Этим автор оправдывает ограничения гражданских прав евреев, существовавшие в современной ему России.
Представьте себе обвиняемых нацистов на нюренбергском трибунале, которые бы оправдывали свои злодеяния гипотетическим предположением, что если бы немецкий народ зависел от евреев, то те бы его точно не пожалели, а поступили бы с ним еще более жестоко.
Оправдание такого рода не пришло в голову ни одному нацистскому преступнику, тут Федор Михайлович всех их превзошел. Впрочем это и не удивительно, ведь труды Достоевского по еврейскому вопросу активно использовались нацистами в антисемитской пропаганде на оккупированных советских территориях.
Далее автор переходит к важной теме пресловутого еврейского заговора. Он называет его «государством в государстве».
«Говоря про государство в государстве, я вовсе не обвинение какое-нибудь хочу возвести. Но в чем, однако, заключается это государство в государстве, в чем вековечно-неизменная идея его и в чем суть этой идеи? Излагать это было бы долго, да и невозможно в коротенькой статье, да и невозможно еще и по той же причине, что не настали еще все времена и сроки, несмотря на протекшие сорок веков, и окончательное слово человечества об этом великом племени еще впереди. Но не вникая в суть и в глубину предмета, можно изобразить хотя некоторые признаки этого государства в государстве, по крайней мере, хоть наружно. Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире лишь одна народная личность — еврей, а другие хоть есть, но все равно надо считать, что как бы их и не существовало».
Федор Михайлович ставит в вину евреям даже их вековую приверженность вере отцов. Именно она на его взгляд является главной причиной всемирного еврейского заговора. И не важно, что эта вера основана на завете с Богом, который был заключен за несколько тысячелетий до того, как многие современные народы появились не арене истории. Не важно также то, что само христианство, которое так ревностно исповедует Достоевский, вышло из этого завета. Важно лишь то, что евреи не хотят отказаться от Бога, в угоду писателю, и в этом их главная вина.
Читаем дальше: «А между тем чем вреден еврей? Если и есть дурные качества в еврейском народе, то единственно потому, что сам русский народ таковым способствует, по русскому собственному невежеству своему, по необразованности своей, по неспособности своей к самостоятельности, по малому экономическому развитию своему. Русский-де народ сам требует посредника, руководителя, экономического опекуна в делах, кредитора, сам зовет его, сам отдается ему. Посмотрите, напротив, в Европе: там народы сильные и самостоятельные духом, с сильным национальным развитием, с привычкой давнишней к труду и с умением труда, и вот там не боятся дать все права еврею! Слышно ли что-нибудь во Франции о вреде от государства в государстве тамошних евреев?»
Рассуждение, по-видимому, сильное, но, однако, же, прежде всего тут мерещится одна заметка в скобках, а именно: «Стало быть, еврейству там и хорошо, где народ еще невежествен, или несвободен или мало развит экономически, — тут-то, стало быть, ему и лафа!» И вместо того, чтоб, напротив, влиянием своим поднять этот уровень образования, усилить знание, породить экономическую способность в коренном населении, вместо того еврей, где не поселялся, там еще пуще унижал и развращал народ, там еще больше приникало человечество, еще больше падал уровень образования, еще отвратительнее распространялась безвыходная, бесчеловечная бедность, а с ней и отчаяние».
Получается, что в России еврею живется лучше, чем во Франции. Ведь французы — народ образованный и сильный национальным духом. Они без труда могут противостоять еврейским проискам. А в России народ необразованный, забитый и несамостоятельный, поэтому он легко попадает под влияние евреев. Вот они в Россию и понаехали, чтобы русский народ эксплуатировать. Вместо того чтобы поднять уровень образования народа (ведь они запросто могли это сделать), они нарочно держат его в невежестве. Так ведь легче его унижать и развращать.
Читая все это, создается впечатление, что евреи в девятнадцатом веке управляли Россией, а не были заперты нищие и голодные в черте оседлости.
Двигаемся дальше: «Если же и указывают на Европу, на Францию, например, то вряд ли и там безвредно было государство в государстве. Конечно, христианство и идея его там пали и падают не по вине еврея, а по своей вине, тем не менее нельзя не указать и в Европе на сильное торжество еврейства, заменившего многие прежние идеи своими. О, конечно, человек всегда и во все времена боготворил материализм и наклонен был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя накопленными изо всех сил и запасенными всеми средствами деньгами. Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке. «Всяк за себя и только за себя и всякое общение между людьми единственно для себя» — вот Нравственный принцип большинства теперешних людей, и даже не дурных людей, а напротив, трудящихся, не убивающих, не ворующих. А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация богатого бедных, — о, конечно, все это было и прежде и всегда, но — не возводилось же на степень высшей правды и науки, но осуждалось же христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель. Стало быть недаром же все-таки царят там повсеместно евреи на биржах, недаром они движут капиталом, недаром же они властители кредита и недаром, повторяю это, они же властители и всей международной политики, и что будет дальше — конечно, известно и самим евреям: близится их царство, полное их царство!»
Оказывается, французам не так уж и хорошо. Не такие уж они и закаленные против разлагающего влияния евреев. Вот раньше, когда во Франции не было евреев, люди были значительно душевнее, больше сочувствовали и любили ближнего, не так сильно стремились к обогащению, заботились о духовных ценностях. А в девятнадцатом веке, как только в стране появились евреи и получили гражданские права, нравы значительно испортились. Все стали жадны, скупы и жестоки, перестали помогать бедным, а наоборот стали их эксплуатировать.
Почитаешь такое и задашься вопросом, а может быть это не во Франции жгли тамплиеров, чтобы завладеть их имуществом, не во Франции французы-католики резали французов-гугенотов, не во Франции произошла Варфоломеевская ночь или кровавая революция, изрядно проредившая ряды французской элиты?
Разумеется, все это прекрасно известно Федору Михайловичу, но просто в те времена евреев на территории Франции практически не было, следовательно и обвинить в падении нравов некого. Вот Достоевский и рисует средневековую идиллию на французской почве.
Интересно, что «русский пророк» предрекает возникновение в ближайшем будущем еврейского царства. Тут он здорово просчитался. Во Франции с тех пор, конечно, произошли значительные изменения, но вот еврейским царством там даже не пахнет. Скорее наоборот…
В конце статьи здравый смысл и способность к логическим рассуждениям, казалось, совсем оставили автора.
«Наши оппоненты указывают, что евреи, напротив, бедны, повсеместно даже бедны, а в России особенно, что только самая верхушка евреев богата, банкиры и цари бирж, а из остальных евреев чуть ли не десять десятых их — буквально нищие, мечутся из-за куска хлеба, предлагают куртаж, ищут где бы урвать копейку на хлеб. Да, это кажется, правда, но что же это обозначает? Не значит ли это именно, что в самом труде евреев (то есть огромного большинства их, по крайней мере), в самой эксплуатации их заключается нечто неправильное, ненормальное, нечто неестественное, несущее само в себе свою кару. Еврей предлагает посредничество, торгует чужим трудом. Капитал есть накопленный труд: еврей любит торговать чужим трудом! Но все же это пока ничего не изменяет; зато верхушка евреев воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть, евреи все кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, боже! Да разве в этом дело? Да и вовсе мы не о хороших или дурных людях теперь говорим. И разве между теми нет тоже хороших людей? Разве покойный парижский Джемс Ротшильд был дурной человек? Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо «неудавшегося» христианства…»
Достоевский признает, что девять десятых евреев не просто бедны, они нищи. Он понимает, что они мечутся в поисках заработка, иногда не имея денег даже на кусок хлеба, но тут же утверждает, что евреи неспособны заработать честным трудом, что они все сплошь посредники: «предлагают куртаж» (вознаграждение, получаемое биржевым брокером, маклером за посредничество в биржевых сделках) и торгуют чужим трудом.
Как будто и не существует таких исконных еврейских профессий, таких как: портной, скорняк, учитель, плотник, ювелир, аптекарь, врач и т.д.
Именно использование чужого труда не дает евреям, с точки зрения Достоевского, вылезти из нищеты. Позвольте, но кто же тогда повсеместно царит на биржах и в банках? Плоховато с логикой.
Однако, это не мешает автору сделать вывод, что горстка евреев воцаряется над человечеством. Страшное предостережение, особенно если вспомнить, чем оно закончилось в 30-40-х годах прошлого века.
Ко времени написания статьи количество евреев в мире не превышало 7 миллионов. Согласно мнению автора, девять десятых их них прозябало в нищете. Получается, что в воцарении над человечеством участвовало лишь 700 тысяч. Если принять во внимание, что все население Земли насчитывало в то время около полутора миллионов человек, вырисовывается картина напоминающая сюжет американских фантастических сериалов, когда горстка инопланетян пытается поработить Землю. Обычно им это не удается. То ли дело евреи!
Концовка статьи вообще малопонятна. Достоевский признает, что не только среди простых евреев есть хорошие люди, но допускает, что даже Джеймс Ротшильд, этот символ финансовой власти евреев над миром, был хорошим человеком. Оказывается, что Федор Михайлович вообще не имеет в виду людей. Он имеет в виду «идею жидовскую, охватывающую весь мир».
Одним словом, страшен не еврей-человек, а еврей-идея. Ну, что тут скажешь? Комментарии излишни.
Какие же выводы напрашиваются после прочтения статьи Достоевского «Еврейский вопрос»?
Иногда среди произведений известного писателя выделяют особо значительное и говорят, что если бы он написал только его, он мог бы ничего больше не писать, его все равно считали бы гением. С Достоевским получается наоборот: если прочитать только статью «Еврейский вопрос», то больше его вообще читать не хочется, настолько мелок и неуклюж выглядит в ней знаменитый писатель.
Поражает узость взглядов автора, его приверженность нелепым слухам и средневековым суевериям. Достоевский предстает здесь перед нами совсем в другом свете. Куда делась глубина рассуждений, острота ума, нестандартность мышления великого писателя, позволявшая так закрутить сюжет, что читатель вынужден был с замиранием сердца следить за ним?
Вместо этого мы видим злобного и суеверного человека, который пытается рассуждать о проблеме, в которой, по-видимому, очень мало смыслит. Причем он даже не пытается изучить ее или в ней разобраться. От этого его точка зрения выглядит настолько примитивно, что напоминает косные взгляды мелкого обывателя.
А может быть, прав был Федор Михайлович, когда говорил, что еврейский вопрос ему не по силам? Зачем тогда брался?
Зря все-таки Достоевский написал эту статью. Опозорился только, подмочил репутацию. Как и его современный коллега, Солженицын, написавший «Двести лет вместе».
Еврейский вопрос часто становится камнем преткновения. На нем спотыкаются многие. Недаром отношение к евреям считают индикатором толерантности и порядочности человека.
Однако, по-моему, важно другое. Неужели Достоевский, этот яркий представитель русской культуры и общественной мысли, был одинок в своих суждениях? Ничуть не бывало. Так рассуждали (и, к сожалению, рассуждают до сих пор) многие культурные люди в России.
Великий русский просветитель Державин считал евреев вредным, суеверным и враждебным христианам народом. Он верил, что евреи практикуют ритуальные убийства христиан.
Пушкин практически всегда, описывая евреев, употреблял самые уничижительные эпитеты, такие как: «презренный», «проклятый», «собака», «пес» и т.д. Евреи у него почти все — мерзкие, коварные, жалкие люди.
Гоголь прославился восторженным описанием еврейского погрома казаками Тараса Бульбы.
У Некрасова еврей — это почти всегда жадный, богатый ростовщик, соблазняющий молодых русских женщин.
Русская интеллигенция, словно, не видела в еврее личность. Еврей в лучшем случае был лишь пародией на человека, он вызвал брезгливую жалость. В худшем случае еврей представал в виде коварного, мстительного, подлого существа, который ничего кроме презрения вызвать не мог.
Русская интеллигенция не знала и не хотела знать еврея. Однако, часто использовала образ еврея, чтобы показать некое низшее, порочное существо достойное жалости, но не сострадания. Кроме того образ еврея помогал оттенить особую духовность русского человека, показав, что даже к такому отталкивающему явлению, как к еврейству, в России относятся снисходительно и терпимо.
К сожаления, эта тенденция не изжила себя до сих пор, несмотря на то, что евреи уже давно прочно вошли в русскую культуру, немало обогатив ее.
Изменится ли ситуация в будущем? Трудно сказать. Поживем увидим.

Обновлено: 09.03.2023

Yurika Kamatsu Искусственный Интеллект (120471) Русскую душу во всех её питейно-проститутских себявинительных проявлениях. Русские, как напьются, с них можно иллюстрации для книг Достоевского писать.

Уважаемый друг! Вы не внимательно. читаете Достоевского. это величайший психолог душ человеческих. и не только России и всего мира. один Идиот что стоит. так что=все верно. великий инженер человеческих душ. всех благ!

Мы постоянно добавляем новый функционал в основной интерфейс проекта. К сожалению, старые браузеры не в состоянии качественно работать с современными программными продуктами. Для корректной работы используйте последние версии браузеров Chrome, Mozilla Firefox, Opera, Microsoft Edge или установите браузер Atom.

Фильм – рассказ о человеке с непростым характером и с такими же непростыми мыслями, о человеке, сама судьба которого, как роман, поразительный и по сюжетным ходам, и по своему внутреннему напряжению. Каким был этот человек в жизни? Как отразилась необыкновенная природная одаренность во внешнем облике гениального человека?

9 февраля (н. ст.) 1881 года скончался великий русский писатель, философ Федор Михайлович Достоевский. В этот день мы чтим память классика, который ворвался в литературный мир из ниоткуда.

Бедные люди

Революционер

В поисках нового жизненного и литературного опыта Достоевский в 1848–1849 годах примкнул к кружку социалистов – петрашевцев. Внутри этой организации он входил в семерку Спешнева – крайне радикально настроенную группу, пытавшуюся даже создать подпольную типографию (Герцену это удастся только через несколько лет, и то за границей). Этот эпизод в материалы следствия не вошел, а к смертной казни Достоевский был приговорен за чтение вслух письма Белинского Гоголю, а с ним еще 25 человек (в Европе одна за другой совершались революции, государь не шутил).

Переживший смерть

ОДНО СОВСЕМ ОСОБОЕ СЛОВЦО О СЛАВЯНАХ, КОТОРОЕ МНЕ ДАВНО ХОТЕЛОСЬ СКАЗАТЬ

Кстати, скажу одно особое словцо о славянах и о славянском вопросе. И давно мне хотелось сказать его. Теперь же именно заговорили вдруг у нас все о скорой возможности мира, то есть, стало быть, о скорой возможности хоть сколько-нибудь разрешить и славянский вопрос. Дадим же волю нашей фантазии и представим вдруг, что всё дело кончено, что настояниями и кровью России славяне уже освобождены, мало того, что турецкой империи уже не существует и что Балканский полуостров свободен и живет новою жизнью разумеется, трудно предречь, в какой именно форме, до последних подробностей, явится эта свобода славян хоть на первый раз, – то есть будет ли это какая-нибудь федерация между освобожденными мелкими племенами (NB. Федерации, кажется, еще очень, очень долго не будет) или явятся небольшие отдельные владения в виде маленьких государств, с призванными из разных владетельных домов государями? Нельзя также представить: расширится ли наконец в границах своих Сербия или Австрия тому воспрепятствует, в каком объеме явится Болгария, что станется с Герцеговиной, Боснией, в какие отношения станут с новоосвобожденными славянскими народцами, например, румыны или греки даже, – константинопольские греки и те, другие, афинские греки? Будут ли, наконец, все эти земли и землицы вполне независимы или будут находиться под покровительством и надзором „европейского концерта держав“, в том числе и России (я думаю, сами эти народики все непременно выпросят себе европейский концерт, хоть вместе с Россией, но единственно в виде покровительства их от властолюбия России) – всё это невозможно решить заранее в точности, и я не берусь разрешать. Но, однако, возможно и теперь – наверно знать две вещи: 1) что скоро или опять не скоро, а все славянские племена Балканского полуострова непременно в конце концов освободятся от ига турок и заживут новою, свободною и, может быть, независимою жизнью, и 2) … Вот это-то второе, что наверно, вернейшим образом случится и сбудется, мне и хотелось давно высказать.

Именно, это второе состоит в том, что, по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, – у них характер в этом смысле как у всех, – а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут. Распространяться не буду, но знаю, что нам отнюдь не надо требовать с славян благодарности, к этому нам надо приготовиться вперед. Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, „имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени“. Долго, о, долго еще они не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нем, – коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии. Нынешнюю, например, всенародную русскую войну, всего русского народа, с царем во главе, подъятую против извергов за освобождение несчастных народностей, – эту войну поняли ли наконец славяне теперь, как вы думаете? Но о теперешнем моменте я говорить не стану, к тому же мы еще нужны славянам, мы их освобождаем, но потом, когда освободим и они кое-как устроятся, – признают они эту войну за великий подвиг, предпринятый для освобождения их, решите-ка это? Да ни за что на свете не признают! Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели освободиться от турок, своею доблестью или помощию Европы, которая, опять-таки не будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения, но и сама освободила бы их. Это хитрое учение наверно существует у них уже и теперь, а впоследствии оно неминуемо разовьется у них в научную и политическую аксиому. Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее. О, я не говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Они поймут всё величие и всю святость дела России и великой идеи, знамя которой поставит она в человечестве. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению. Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в Болгарии и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний Иван Чифтлик согласился наконец принять портфель президента совета министров. России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит – Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство. Будут даже и такие минуты, когда они будут в состоянии почти уже сознательно согласиться, что не будь России, великого восточного центра и великой влекущей силы, то единство их мигом бы развалилось, рассеялось в клочки и даже так, что самая национальность их исчезла бы в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды в море. России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чем же тут выгода России, из-за чего Россия билась за них сто лет, жертвовала кровью своею, силами, деньгами? Неужто из-за того, чтоб пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности? О, конечно, Россия всё же всегда будет сознавать, что центр славянского единства – это она, что если живут славяне свободною национальною жизнию, то потому, что этого захотела и хочет она, что совершила и создала всё она. Но какую же выгоду доставит России это сознание, кроме трудов, досад и вечной заботы?

Ответ теперь труден и не может быть ясен.

Во-первых, у России, как нам всем известно, и мысли не будет, и быть не должно никогда, чтобы расширить насчет славян свою территорию, присоединить их к себе политически, наделать из их земель губерний и проч. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении даже теперь, равно как и вся Европа, и будут подозревать еще сто лет вперед. Но да сохранит бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии, в веках, сто лет спустя. Доставив, напротив, славянам, с самого начала, как можно более политической свободы и устранив себя даже от всякого опекунства и надзора над ними и объявив им только, что она всегда обнажит меч на тех, которые посягнут на их свободу и национальность, Россия тем самым избавит себя от страшных забот и хлопот поддерживать силою это опекунство и политическое влияние свое на славян, им, конечно, ненавистное, а Европе всегда подозрительное. Но выказав полнейшее бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечет, наконец, к себе славян; сначала в беде будут прибегать к ней, а потом, когда-нибудь, воротятся к ней и прильнут к ней все, уже с полной, с детской доверенностью. Все воротятся в родное гнездо. О, конечно, есть разные ученые и поэтические даже воззрения и теперь в среде многих русских. Эти русские ждут, что новые, освобожденные и воскресшие в новую жизнь славянские народности с того и начнут, что прильнут к России, как к родной матери и освободительнице, и что несомненно и в самом скором времени привнесут много новых и еще не слыханных элементов в русскую жизнь, расширят славянство России, душу России, повлияют даже на русский язык, литературу, творчество, обогатят Россию духовно и укажут ей новые горизонты. Признаюсь, мне всегда казалось это у нас лишь учеными увлечениями; правда же в том, что, конечно, что-нибудь произойдет в этом роде несомненно, но не ранее ста, например, лет, а пока, и, может быть, еще целый век, России вовсе нечего будет брать у славян ни из идей их, ни из литературы, и чтоб учить нас, все они страшно не доросли. Напротив, весь этот век, может быть, придется России бороться с ограниченностью и упорством славян, с их дурными привычками, с их несомненной и близкой изменой славянству ради европейских форм политического и социального устройства, на которые они жадно накинутся. После разрешения Славянского вопроса России, очевидно, предстоит окончательное разрешение Восточного вопроса. Долго еще не поймут теперешние славяне, что такое Восточный вопрос! Да и славянского единения в братстве и согласии они не поймут тоже очень долго. Объяснять им это беспрерывно, делом и великим примером будет всегдашней задачей России впредь. Опять-таки скажут: для чего это всё, наконец, и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского ее призвания – вот цель России, вот и выгоды ее, если хотите. Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим „интересам“, то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое. Тогда только скажет всеславянство свое новое целительное слово человечеству… Выше таких целей не бывает никаких на свете. Стало быть, и „выгоднее“ ничего не может быть для России, как иметь всегда перед собой эти цели, всё более и более уяснять их себе самой и всё более и более возвышаться духом в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества.

Будь окончание нынешней войны благополучно – и Россия несомненно войдет в новый и высший фазис своего бытия…

Телеканал Союз.

Завтра, 12 ноября, Россия отметит день рождения писателя, которого с одной стороны, неэтично называть культовым, а с другой стороны, уже около двух столетий он таковым для России является. И не только для России, а и для остального мира тоже, потому что принято считать, что именно этот писатель — ключ в разгадке русской души.

Поймешь Достоевского — поймешь русскую душу. Впрочем, человеку со стороны Достоевского понять нелегко, потому что в его произведениях русская душа предстает не в первозданном своем виде, а в виде квинтэссенции. А уж эту квинтэссенцию европейцу или американцу понять крайне трудно, а принять — вряд ли возможно.

Судьба самого Достоевского была тоже самой что ни на есть русской квинтэссенцией, в которой мученичество и порочность, светлая вера и безбожие, страстность и отрешенность переплелись неразделимо.

Каждый русский писатель рано или поздно ощущает необходимость так или иначе прикоснуться к Достоевскому. Вот пример из Довлатова: «Однажды меня приняли за Достоевского. Это было так. Я выпил лишнего. Сел в автобус. Отправился по делам. Рядом оказалась девушка, и я заговорил с ней. Просто чтобы не уснуть. Автобус шел мимо ресторана «Приморский», когда-то он назывался — «Иванова». И я, слегка качнувшись, произнес: «Обратите внимание, любимый ресторан Достоевского.» Девушка отодвинулась и говорит: «Оно и видно, молодой человек. «»

Одно из самых бестселлерных обращений — акунинский «Черный монах», выстроенный кирпичиками на достоевском фундаменте.

Дух Достоевского витает в Петербурге, как в Москве Садовая и Патриаршие пруды дышат духом Булгакова.

Петербургские граффити зачастую включают в себя реминисценции Достоевского — ну, например, «Родя, мы с тобой!»

Есть бар-ресторан «Достоевский», в котором — европейская и русская кухни. Расположен он, кстати, на Владимирской площади, где Раскольников просил прощения у Сонечки Мармеладовой.

Сегодня в Петербурге в музее Достоевского отмечают День рождения писателя.

Этой дате посвящена конференция «Достоевский и международная культура», которая начнет свою работу в день рождения писателя, и две выставки, которые откроются 13 ноября:

• «Образ Достоевского»,
• «Предметная среда романа «Преступление и наказание».

Первая выставка представит различные живописные и скульптурные изображения Достоевского из фондов музея, где хранится порядка 200 его портретов. На выставку отобрано 35, созданных художниками за последние сорок лет. Это работы Г.Гликмана, Э.Неизвестного, Ю.Селиверстова, И.Иванова, В.Мишина, П.Шевченко, И. Князева и др. В экспозиции есть акварель, выполненная знаменитым польским кинорежиссером Анджеем Вайдой, в творчестве которого произведения Достоевского занимают особое место.

Вторая выставка — «Предметная среда романа «Преступление и наказание» — создана художником Борисом Костыгиным. В нее вошли рисунки, подготовленные художником как иллюстрации к произведениям писателя. Среди листов, представленных на выставке, есть план места действия романа с подсчетом шагов (масштаб 1:2000), «Трактиры», «Дом процентщицы», «Дом Раскольникова», «Раскольников в центре Петербурга», «Силуэты героинь или «эпоха кринолинов», «Мосты через «канаву» — всего 20 листов из подготовленных Костыгиным за два года 25-ти. «Я — не иллюстратор, — говорит Борис Костыгов, — я примечания рисованные делаю, чтобы уяснить, кто где стоял и сидел, как и сам писатель объяснял своей Анне Григорьевне».

Одновременно публике будут представлены две компьютерные программы. Первая представляет собой виртуальную экспозицию музея Достоевского, вторая в занимательной форме знакомит с биографией писателя. Сотрудники Музея Достоевского надеются на то, что им удастся издать роман со всеми рисованными и словесными комментариями Бориса Костыгова.

Хронологическая таблица жизни и творчества М. Ф. Достоевского.

Абсолютно каждая книга Фёдора Михайловича была по-настоящему выстрадана. Образ каждого своего героя он бережно поместил в сердце читателя, заставив его сопереживать и думать. Его книги мудры, трагичны и сложны, как сама жизнь. Этот человек изведал все чертоги русской души, открыв её самые сложные грани.

Судьба писателя очень трагична. К сожалению, он не получил широкого признания при жизни, и был назван одним из лучших мировых романистов лишь после смерти. Сегодня вклад этого человека в литературу признан поистине бесценным.

Как известно, Фёдор Достоевский прошёл через каторгу по политическим причинам, однако не все знают, что изначально его хотели казнить.

Сегодня, в год памяти этого великого человека, мы посетили ту самую Пионерскую площадь, где в 1849 году, вместе со своими друзьями из кружка Буташевича-Петрашевского, Фёдор Михайлович ожидал смерти. К счастью, буквально за пару минут до гибели Достоевский услышал указ императора о помиловании.

Произведения Достоевского всегда касались пороков общества и человека, ведь именно это его беспокоило на протяжении всей жизни. Не безразлична ему была и судьба государства, что становится очевидным из его заметок.

На мой взгляд, такие выставки очень важны. Конечно, Достоевский никогда не будет забыт. Среди тысяч новых авторов, число которых неуклонно растёт с каждым годом, имя Фёдора Михайловича никогда не потеряется, он всегда будет выше остальных, а его талант останется непревзойдённым. Тем не менее, рассказывать о жизни великих русских классиков нужно. Узнав чуть больше о судьбе писателя, читатель сразу сможет почерпнуть что-то новое из его произведений. Как правило, судьбы героев произведений и автора всегда связаны очень тонкой, но неразрывной нитью.

Posted on Aug. 9th, 2016 at 07:23 pm | Link | Leave a comment | Share | Flag

Читайте также:

  

• Почему первыми законодательными актами большевиков были декреты о мире и о земле кратко

  

• Как закрыть школу на дистанционку

  

• Набор для черчения школьный 8 класс что входит

  

• Что такое уклад кратко

  

• Какая школа управления ориентирована на менеджмент как систему социально психологических факторов

метки: Достоевский, Русская, Почему, Называть, Зеркало, Роман, Писатель, Написать

Завтра, 12 ноября, Россия отметит день рождения писателя, которого с одной стороны, неэтично называть культовым, а с другой стороны, уже около двух столетий он таковым для России является. И не только для России, а и для остального мира тоже, потому что принято считать, что именно этот писатель — ключ в разгадке русской души.

Поймешь Достоевского — поймешь русскую душу. Впрочем, человеку со стороны Достоевского понять нелегко, потому что в его произведениях русская душа предстает не в первозданном своем виде, а в виде квинтэссенции. А уж эту квинтэссенцию европейцу или американцу понять крайне трудно, а принять — вряд ли возможно.

Судьба самого Достоевского была тоже самой что ни на есть русской квинтэссенцией, в которой мученичество и порочность, светлая вера и безбожие, страстность и отрешенность переплелись неразделимо.

Каждый русский писатель рано или поздно ощущает необходимость так или иначе прикоснуться к Достоевскому. Вот пример из Довлатова: «Однажды меня приняли за Достоевского. Это было так. Я выпил лишнего. Сел в автобус. Отправился по делам. Рядом оказалась девушка, и я заговорил с ней. Просто чтобы не уснуть. Автобус шел мимо ресторана «Приморский», когда-то он назывался — «Иванова». И я, слегка качнувшись, произнес: «Обратите внимание, любимый ресторан Достоевского.» Девушка отодвинулась и говорит: «Оно и видно, молодой человек!..»»

Одно из самых бестселлерных обращений — акунинский «Черный монах», выстроенный кирпичиками на достоевском фундаменте.

Дух Достоевского витает в Петербурге, как в Москве Садовая и Патриаршие пруды дышат духом Булгакова.

Петербургские граффити зачастую включают в себя реминисценции Достоевского — ну, например, «Родя, мы с тобой!»

Есть бар-ресторан «Достоевский», в котором — европейская и русская кухни. Расположен он, кстати, на Владимирской площади, где Раскольников просил прощения у Сонечки Мармеладовой.

Сегодня в Петербурге в музее Достоевского отмечают День рождения писателя.

Этой дате посвящена конференция «Достоевский и международная культура», которая начнет свою работу в день рождения писателя, и две выставки, которые откроются 13 ноября:

3 стр., 1211 слов

«Великий писатель и гражданин России А.И.Солженицын» …

… способна осветить человеку глубокую правду о нём самом и окружающем мире. Солженицын сегодня стал тем писателем, чьи размышления помогают каждому из … Тема сочинения:, Великий писатель и гражданин России А.И.Солженицын., Жанр сочинения: Эссе. В наше непростое время, когда … в доме « с четырьмя оконцами вряд на холодную красную сторону и с украшением под теремок чердачным окошком». Избу построили …

• «Образ Достоевского»,
• «Предметная среда романа «Преступление и наказание».

Первая выставка представит различные живописные и скульптурные изображения Достоевского из фондов музея, где хранится порядка 200 его портретов. На выставку отобрано 35, созданных художниками за последние сорок лет. Это работы Г.Гликмана, Э.Неизвестного, Ю.Селиверстова, И.Иванова, В.Мишина, П.Шевченко, И. Князева и др. В экспозиции есть акварель, выполненная знаменитым польским кинорежиссером Анджеем Вайдой, в творчестве которого произведения Достоевского занимают особое место.

Вторая выставка — «Предметная среда романа «Преступление и наказание» — создана художником Борисом Костыгиным. В нее вошли рисунки, подготовленные художником как иллюстрации к произведениям писателя. Среди листов, представленных на выставке, есть план места действия романа с подсчетом шагов (масштаб 1:2000), «Трактиры», «Дом процентщицы», «Дом Раскольникова», «Раскольников в центре Петербурга», «Силуэты героинь или «эпоха кринолинов», «Мосты через «канаву» — всего 20 листов из подготовленных Костыгиным за два года 25-ти. «Я — не иллюстратор, — говорит Борис Костыгов, — я примечания рисованные делаю, чтобы уяснить, кто где стоял и сидел, как и сам писатель объяснял своей Анне Григорьевне».

Одновременно публике будут представлены две компьютерные программы. Первая представляет собой виртуальную экспозицию музея Достоевского, вторая в занимательной форме знакомит с биографией писателя. Сотрудники Музея Достоевского надеются на то, что им удастся издать роман со всеми рисованными и словесными комментариями Бориса Костыгова.

Тем любителям творчества Достоевского, которые не живут в Петербурге, можно отправиться на сайт «Клуб любителей творчества Ф.М.» и там отметить день рождение любимого писателя культурно и коллективно.

Хронологическая таблица жизни и творчества М. Ф. Достоевского.

11 ноября 1821 г.	Рождение Ф. М. Достоевского.
1834-1837 г.	учёба братьев Фёдора и Михаила Достоевских в пансионе Л. И. Чермака.
зима 1837 г.	смерть матери Достоевского.
16 января 1838 г.	Достоевский поступает в инженерное училище.
начало лета 1839 г.	смерть отца Достоевского.
12 августа 1843 г.	окончание инженерного училища.
июнь-июль 1844 г.	в 6-ой и 7-ой книгах «Репертуара и Пантеона» напечатана повесть О. де Бальзака «Евгения Гранде» в переводе Достоевского.
май 1845 г.	написан роман «Бедные люди».
конец 1845 г.	написан рассказ «Двойник».
март 1846 г.	знакомство с Буташевичем-Петрашевским.
октябрь 1846 г.	написана повесть «Господин Прохарчин».
весна 1847 г.	Достоевский становится постоянным членом кружка петрашевцев.
декабрь 1847 г.	Написана повесть «Хозяйка».
1848 г.	написан роман «Белые ночи».
1849 г.	написан роман «Неточка Незванова».
23 апреля 1849 г.	Достоевский заключён под стражу.
22 декабря 1849 г.	состоялся «расстрел» Достоевского.
23 января 1850 г.	прибытие и заключение Достоевского в омский острог.
февраль 1854 г.	Достоевского определяют рядовым в Семипалатинский батальон.
осень 1854 г.	знакомство Достоевского с областным прокурором А. Е. Врангелем.
1 октября 1856 г.	Достоевский произведён в офицеры.
6 февраля 1857 г.	Достоевский венчается с Исаевой М. Д. в Кузнецке.
2-ая половина декабря 1859 г.	возвращение Достоевского из ссылки в Петербург.
1859 г.	завершены «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели».
1860 г.	написан роман «Записки из Мёртвого дома»,в Москве выходит первое собрание сочинений Достоевского в 2-х томах, изданное П. А. Основским.
январь 1861 г.	закончен роман «Записки из Мёртвого дома», знакомство с А. П. Сусловой.
лето 1862 г.	поездка Достоевского в Европу.
1863 г.	выпущен цикл «Зимние заметки о летних впечатлениях».
1864 г.	написаны «Записки из подполья»; в апреле в Москве умирает первая жена Достоевского Мария Дмитриевна; в июле в Павловске умер Михаил Достоевский.
1865 г.	в журнале «Эпоха» опубликован рассказ «Необыкновенное событие, или пассаж в пассаже».
июль-октябрь 1865 г.	поездка Достоевского за границу.
ноябрь 1866 г.	написан роман «Игрок».
15 февраля 1867 г.	Достоевский женится на А. Г. Сниткиной.
1867-1868 гг.	Достоевский с женой проводят за границей.
1867 г.	в Женеве умирает трёхмесячная дочь Достоевских София; написан роман «Преступление и наказание».
1868 г.	в журнале «Русский вестник» опубликован роман «Идиот».
14 сентября 1869 г.	в Дрездене родилась дочь Достоевского Люба.
1870 г.	написана повесть «Вечный муж».
16 июля 1871 г.	у Достоевского родился сын Фёдор.
1872 г.	завершено написание романа «Бесы».
с 1872 г.	Достоевские каждое лето проводят в Старой Руссе.
1873-1874 гг.	Достоевский является редактором еженедельника «Гражданин», из которого широкому читателю становится известно о «Дневнике писателя».
с января 1875 г.	в «Отечественных записках» начинает печататься роман «Подросток».
12 августа 1875 г.	у Достоевских рождается сын Алексей, который умирает через три года от эпилепсии.
ноябрь 1876 г.	в «Дневнике писателя» напечатан рассказ «Кроткая».
2 декабря 1877 г.	Достоевского избирают членом-корреспондентом Академии наук отделения русского языка и словесности.
30 декабря 1877 г.	Достоевский произносит речь на похоронах Некрасова.
1880 г.	закончено написание романа «Братья Карамазовы».
8 июня 1880 г.	Достоевский произносит речь о Пушкине.
28 января 1881 г.1 февраля 1881 г.	смерть Достоевского. Погребение писателя на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Фильм – рассказ о человеке с непростым характером и с такими же непростыми мыслями, о человеке, сама судьба которого, как роман, поразительный и по сюжетным ходам, и по своему внутреннему напряжению. Каким был этот человек в жизни? Как отразилась необыкновенная природная одаренность во внешнем облике гениального человека?

https://histrf.ru/biblioteka/book/kratkii-kurs-istorii-fiedor-dostoievskii

https://www.fedordostoevsky.ru/research/biography/

ОДНО СОВСЕМ ОСОБОЕ СЛОВЦО О СЛАВЯНАХ, КОТОРОЕ МНЕ ДАВНО ХОТЕЛОСЬ СКАЗАТЬ

Кстати, скажу одно особое словцо о славянах и о славянском вопросе. И давно мне хотелось сказать его. Теперь же именно заговорили вдруг у нас все о скорой возможности мира, то есть, стало быть, о скорой возможности хоть сколько-нибудь разрешить и славянский вопрос. Дадим же волю нашей фантазии и представим вдруг, что всё дело кончено, что настояниями и кровью России славяне уже освобождены, мало того, что турецкой империи уже не существует и что Балканский полуостров свободен и живет новою жизнью разумеется, трудно предречь, в какой именно форме, до последних подробностей, явится эта свобода славян хоть на первый раз, – то есть будет ли это какая-нибудь федерация между освобожденными мелкими племенами (NB. Федерации, кажется, еще очень, очень долго не будет) или явятся небольшие отдельные владения в виде маленьких государств, с призванными из разных владетельных домов государями? Нельзя также представить: расширится ли наконец в границах своих Сербия или Австрия тому воспрепятствует, в каком объеме явится Болгария, что станется с Герцеговиной, Боснией, в какие отношения станут с новоосвобожденными славянскими народцами, например, румыны или греки даже, – константинопольские греки и те, другие, афинские греки? Будут ли, наконец, все эти земли и землицы вполне независимы или будут находиться под покровительством и надзором „европейского концерта держав“, в том числе и России (я думаю, сами эти народики все непременно выпросят себе европейский концерт, хоть вместе с Россией, но единственно в виде покровительства их от властолюбия России) – всё это невозможно решить заранее в точности, и я не берусь разрешать. Но, однако, возможно и теперь – наверно знать две вещи: 1) что скоро или опять не скоро, а все славянские племена Балканского полуострова непременно в конце концов освободятся от ига турок и заживут новою, свободною и, может быть, независимою жизнью, и 2) … Вот это-то второе, что наверно, вернейшим образом случится и сбудется, мне и хотелось давно высказать.

Именно, это второе состоит в том, что, по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, – у них характер в этом смысле как у всех, – а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут. Распространяться не буду, но знаю, что нам отнюдь не надо требовать с славян благодарности, к этому нам надо приготовиться вперед. Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, „имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени“. Долго, о, долго еще они не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нем, – коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии. Нынешнюю, например, всенародную русскую войну, всего русского народа, с царем во главе, подъятую против извергов за освобождение несчастных народностей, – эту войну поняли ли наконец славяне теперь, как вы думаете? Но о теперешнем моменте я говорить не стану, к тому же мы еще нужны славянам, мы их освобождаем, но потом, когда освободим и они кое-как устроятся, – признают они эту войну за великий подвиг, предпринятый для освобождения их, решите-ка это? Да ни за что на свете не признают! Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели освободиться от турок, своею доблестью или помощию Европы, которая, опять-таки не будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения, но и сама освободила бы их. Это хитрое учение наверно существует у них уже и теперь, а впоследствии оно неминуемо разовьется у них в научную и политическую аксиому. Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее. О, я не говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия для них всегда. Они поймут всё величие и всю святость дела России и великой идеи, знамя которой поставит она в человечестве. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже политическому гонению. Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в Болгарии и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний Иван Чифтлик согласился наконец принять портфель президента совета министров. России надо серьезно приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит – Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и единство. Будут даже и такие минуты, когда они будут в состоянии почти уже сознательно согласиться, что не будь России, великого восточного центра и великой влекущей силы, то единство их мигом бы развалилось, рассеялось в клочки и даже так, что самая национальность их исчезла бы в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды в море. России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чем же тут выгода России, из-за чего Россия билась за них сто лет, жертвовала кровью своею, силами, деньгами? Неужто из-за того, чтоб пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности? О, конечно, Россия всё же всегда будет сознавать, что центр славянского единства – это она, что если живут славяне свободною национальною жизнию, то потому, что этого захотела и хочет она, что совершила и создала всё она. Но какую же выгоду доставит России это сознание, кроме трудов, досад и вечной заботы?

Ответ теперь труден и не может быть ясен.

Во-первых, у России, как нам всем известно, и мысли не будет, и быть не должно никогда, чтобы расширить насчет славян свою территорию, присоединить их к себе политически, наделать из их земель губерний и проч. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении даже теперь, равно как и вся Европа, и будут подозревать еще сто лет вперед. Но да сохранит бог Россию от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии, в веках, сто лет спустя. Доставив, напротив, славянам, с самого начала, как можно более политической свободы и устранив себя даже от всякого опекунства и надзора над ними и объявив им только, что она всегда обнажит меч на тех, которые посягнут на их свободу и национальность, Россия тем самым избавит себя от страшных забот и хлопот поддерживать силою это опекунство и политическое влияние свое на славян, им, конечно, ненавистное, а Европе всегда подозрительное. Но выказав полнейшее бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечет, наконец, к себе славян; сначала в беде будут прибегать к ней, а потом, когда-нибудь, воротятся к ней и прильнут к ней все, уже с полной, с детской доверенностью. Все воротятся в родное гнездо. О, конечно, есть разные ученые и поэтические даже воззрения и теперь в среде многих русских. Эти русские ждут, что новые, освобожденные и воскресшие в новую жизнь славянские народности с того и начнут, что прильнут к России, как к родной матери и освободительнице, и что несомненно и в самом скором времени привнесут много новых и еще не слыханных элементов в русскую жизнь, расширят славянство России, душу России, повлияют даже на русский язык, литературу, творчество, обогатят Россию духовно и укажут ей новые горизонты. Признаюсь, мне всегда казалось это у нас лишь учеными увлечениями; правда же в том, что, конечно, что-нибудь произойдет в этом роде несомненно, но не ранее ста, например, лет, а пока, и, может быть, еще целый век, России вовсе нечего будет брать у славян ни из идей их, ни из литературы, и чтоб учить нас, все они страшно не доросли. Напротив, весь этот век, может быть, придется России бороться с ограниченностью и упорством славян, с их дурными привычками, с их несомненной и близкой изменой славянству ради европейских форм политического и социального устройства, на которые они жадно накинутся. После разрешения Славянского вопроса России, очевидно, предстоит окончательное разрешение Восточного вопроса. Долго еще не поймут теперешние славяне, что такое Восточный вопрос! Да и славянского единения в братстве и согласии они не поймут тоже очень долго. Объяснять им это беспрерывно, делом и великим примером будет всегдашней задачей России впредь. Опять-таки скажут: для чего это всё, наконец, и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского ее призвания – вот цель России, вот и выгоды ее, если хотите. Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим „интересам“, то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое. Тогда только скажет всеславянство свое новое целительное слово человечеству… Выше таких целей не бывает никаких на свете. Стало быть, и „выгоднее“ ничего не может быть для России, как иметь всегда перед собой эти цели, всё более и более уяснять их себе самой и всё более и более возвышаться духом в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества.

Будь окончание нынешней войны благополучно – и Россия несомненно войдет в новый и высший фазис своего бытия…

Телеканал Союз.

Сегодня поразмышляем на тему, как Достоевский изображал Петербург в своем романе «Преступление и наказание» и постараемся написать хорошее сочинение, раскрывающее суть данной проблемы.

Петербург в творчестве Достоевского

Ф. М. Достоевский, выдающийся русский писатель, создал образ «северной Пальмиры» — Петербурга, столицы Российской империи в своих произведениях, таких как «Преступление и наказание», «Записки из подполья», «Идиот», «Двойник» и других. В этих произведениях он описывает Петербург как обособленный, индивидуальный образ, который символизирует всю Россию.

В своих произведениях Достоевский описывает Петербург как место, где главные герои страдают от неуверенности в себе и внутренних конфликтов. Он описывает город как враждебное существо, где жители нехорошие и гадкие люди. Петербург символизирует «страх и ужас» России и ее выздоровление зависит от преодоления этого. В «Преступлении и наказании» Петербург представлен как жаркий и «зловонный» город, где человек (личность) задыхается и идет на преступление.

Петербург для Достоевского также является городом социальных контрастов, где один богат и весел, а другой нищий и забит в угол. Счастье и отчаяние стоят рядом и перемешиваются.

В целом, Достоевский в своих произведениях выдвигает идею, что неуверенность в себе и внутренние конфликты могут быть вызваны внешними факторами, такими как городская атмосфера и отношения людей. Он показывает, что эти факторы могут стать причиной внутренней болезни главных героев, находящихся на грани душевной разрушенности. Петербург для Достоевского является метафорой России, где преодоление неуверенности в себе и внутренних конфликтов является путем к выздоровлению всей страны.

Описывая Петербург в своих произведениях, Достоевский не ставил целью просто «приукрасить» город или создать эффектный литературный образ. Его целью было передать свои глубочайшие переживания и болезненное видение жизни. Петербург для него стал символом порочности и разврата, здесь он увидел всю бессмысленность и трагичность человеческого существования.

Главными героями его романов стали люди, разломленные и разрушенные жизнью, которые борются с тьмой и злом, витающими над городом. Петербург стал для Достоевского не только просто местом действия, но и персонажем, воплощающим в себе всю беспросветность и отчаяние человеческой жизни.

Поэтому описания города в его произведениях не являются просто декорациями, а убедительным отражением его взгляда на мир и жизнь. Петербург для Достоевского стал символом всеобщего разложения, безысходности и пустоты.

Каким изображал Достоевский Петербург в своём романе: сочинение

В творчестве Федора Михайловича Достоевского, как и в его жизни, город Петербург играет важную роль. Здесь он жил и учился в течение какого-то времени, здесь переживал судьбы своих героев из романа «Преступление и наказание». В произведениях Достоевского, Петербург предстает перед читателем в мрачных тонах, окруженный атмосферой безысходности и печали. Он описывает пугающие психологические состояния своих персонажей, которые бросаются в крайности, совершая кровавые преступления и жаждут наказания. Петербург полностью изменяет привычный набор ценностей, внушая собственный, искаженный взгляд на дозволенное и запрещенное.

Может показаться, что Достоевский намеренно украшает Петербург, чтобы придать более изысканный вид и оживить описание литературного произведения, но на самом деле это не так. С какой целью ему было бы описывать Петербург в таком мрачном свете, если бы не было глубокой причины? Петербург не является мрачным городом только из-за климата, а из-за пороков, лживости, цинизма и зла, которые стали причиной его гибели. Именно благодаря этому кипят остросюжетные события в его книге. Достоевский мог бы превозносить все аспекты, указанные правящей элитой, приспосабливаться к действительности и жить за счет государства, но он предпочел говорить правду, раскрывая человеческую порочность, немощность и кратковременность. Петербург стал жертвой, поглощенным злом и гниением, что не позволяет жить нормальной жизнью. Закономерно, что в таком городе нет места счастью. Все судьбы сломаны, краски стерты, улыбки и радость заменены на страдания и измученные лица. Такая атмосфера планирует и убивает надежду.

Достоевский не оставляет читателя выбора, он заставляет задуматься над своими поступками и моральными ценностями. Он не пытается оправдать преступление своих героев, а наоборот, показывает, как они погружаются во всё более глубокую яму своих ошибок.

Петербург становится не только местом действия романа, но и главным героем, которым овладевает писатель. Он раскрывает перед читателем всю мрачность и безнадёжность жизни в этом городе, погружённом в зло и пороки. Но при этом, Достоевский оставляет надежду на изменение, показывая, что даже в самых отчаянных ситуациях есть место для добра и спасения.

В целом, творчество Достоевского – это не только литературное произведение, но и исторический документ, отражающий эпоху и жизнь общества. Его произведения до сих пор остаются актуальными и важными, помогая нам лучше понимать себя и окружающий мир.

Петербург Достоевского: сочинение по роману

Город в литературе – это не просто место действия, но и средство, которым автор выражает свои взгляды и настроение. Особенно это верно для крупнейших городов, например, для Петербурга, который Ф. Достоевский использовал в своих произведениях, чтобы показать свое мнение о той эпохе.

Описывая столицу Российской империи, Достоевский не изображает ее величия и монументальности. В «Преступлении и наказании» Петербург – это не только место, где происходят некоторые события, но и кварталы бедняков, зловоние и грязь на улицах. Все это создает атмосферу уныния, и читатель может почувствовать подавленное состояние главных героев романа.

Достоевский использовал желтый цвет, чтобы передать грусть и нищету трущоб. В романе действия происходят на закате, символизируя тоску и грусть конца. Главные герои не имеют ничего, кроме своих грехов и ничтожной жизни.

Комнаты в произведениях Достоевского узкие, что выражает не только нищету, но и узость внутреннего мира героев. Как и комнаты, мир Раскольникова ограниченный и маленький.

Достоевский часто показывает центр Петербурга, но также и его другие стороны, например, шумную Сенную площадь или Екатерининский канал, окруженный кабаками. Раскольников, главный герой, решает убить процентщицу на этих улицах. Примечательно, что Раскольников много размышляет о городе, прогуливаясь по его улицам и площадям.

Как выводы

Достоевский в своих произведениях изображает Петербург как город, который символизирует уныние и безысходность. Он не демонстрирует читателям дворцы и памятники, а скорее показывает трущобы, бедноту, ужасный запах и гнилые лестницы. Желтый цвет, который преобладает в описании города, ассоциируется с болезнью и нищетой.

Достоевский также представляет комнаты узкими, что символизирует нищету и ограниченность внутреннего мира героев. Однако, наряду с этим, автор делает замечания о благоустройстве города, например, расширении Юсуповского сада. Несмотря на то, что Достоевский описывает центр города, Сенную площадь и прилегающие улицы, он открывает другую сторону Петербурга, которую ранее не изображали другие писатели. Раскольников, главный герой «Преступления и наказания», прогуливаясь по городу, часто думает о жизни и борется с негативными мыслями.