Другие деревья либо стояли угрюмыми великанами либо сливались в сплошные мрачные громады егэ

Установи соответствие между грамматическими ошибками и предложениями, в которых они допущены: к каждой позиции первого столбца подбери соответствующую позицию из второго столбца.

 ГРАММАТИЧЕСКИЕ

ОШИБКИ

ПРЕДЛОЖЕНИЯ

А) Неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом.

 Б) Ошибка в построении предложения с однородными членами.

 В) Нарушение в построении предложения с причастным оборотом.

 Г) Ошибка в построении сложного предложения.

 Д) Нарушение связи между подлежащим и сказуемым

          1) Раздражает долгая дорога до университета и обратно, но однако я успеваю подремать или доделать домашнее задание.

2) Надобно заметить, что у кучеров любимая их лошадь называется всегда Ваською, даже вопреки желания господ, наделяющих её громкими именами Ахилла, Гектора… (По М. Лермонтову).

3) Большинство птиц улетает на юг, однако некоторые зимуют в родных краях.

4) Колесница продвигалась мимо перекрёстка, рассыпая по пустырям дробные звуки бубенцов, и затем утопала в перспективе длинного шоссе меж двумя стенами сосновой рощи (По В. Короленко).

5) Зацепившийся рукав свитера за гвоздь тут же начал распускаться.

6) После самой Дарьи Михайловны Рудин ни с кем так часто и так долго не беседовал, как с Натальей (По И. Тургеневу).

7) Покорский сидит, поджав ноги, подпирает бледную щёку рукой, а глаза его так и светятся (По И. Тургеневу).

 Другие деревья либо стояли угрюмыми великанами, с тысячей просветов, наподобие глаз, либо сливались в сплошные мрачные громады (По И. Тургеневу).

9) В охотничьей корзине он принёс трёх перепёлок, утку, дичь

 А

Б

В

Г

Д

 ​

!!!ПОСТАВЛЮ ЛУЧШИЙ ОТВЕТ!!!

Установи соответствие между грамматическими ошибками и предложениями, в которых они допущены: к каждой позиции первого столбца подбери соответствующую позицию из второго столбца.

ГРАММАТИЧЕСКИЕ
ОШИБКИ
А) Неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом.

Б) Ошибка в построении предложения с однородными членами.

В) Нарушение в построении предложения с причастным оборотом.

Г) Ошибка в построении сложного предложения.

Д) Нарушение связи между подлежащим и сказуемым

ПРЕДЛОЖЕНИЯ
1) На привале большинство солдат после нервного напряжения в бою засыпает тут же при дороге, в канавах, а проснувшись, усталые и голодные люди не могут понять ― где они, куда идут и откуда пришли.

2) Да, он, мой кумир, был сильнее всех не только в классе, а также во всём мыслимом, учитывая наш возраст, мире.

3) Я внимательно посмотрел в его серые глаза, но однако никакой насмешки в них замечено не было.

4) Снег шёл несколько дней подряд и завалил дом до самой крыши.

5) Бывало, он даже чашкой чаю не мог попотчевать гостя; а единственный его диван до того провалился, что стал похож на лодку; но, несмотря на эти неудобства, к нему ходило множество народа.

6) Сразу же по приезду в Петербург я напишу Вам о своих впечатлениях, как устроилась, что на курсах и вообще обо всём и буду с нетерпением ждать ответа.

7) Рудин стоит посередине комнаты и говорит, говорит прекрасно, ни дать ни взять молодой Демосфен перед шумящим морем.

Другие деревья либо стояли угрюмыми великанами, с тысячей просветов, наподобие глаз, либо сливались в сплошные мрачные громады.

9) Внутри этих домиков нельзя было увидеть доходящей перегородки до потолка, так что не снять мне было комнаты с четырьмя настоящими стенами

!!!ПОСТАВЛЮ ЛУЧШИЙ ОТВЕТ!!!

• Полный текст
• I
• II
• III
• IV
• V
• VI
• VII
• VIII
• IX
• X
• XI
• XII
• Эпилог
• Примечания

«Как же это вы были масо­ном, Филипп Сте­па­ныч?» – спро­сил его Пигасов.

«Известно как: я носил длин­ный ноготь на пятом пальце».

Но больше всего сме­я­лась Дарья Михай­ловна, когда Пига­сов пустился рас­суж­дать о любви и уве­рять, что и о нем взды­хали, что одна пыл­кая немка назы­вала его даже «аппе­тит­ным Афри­кан­чи­ком и хри­пун­чи­ком». Дарья Михай­ловна сме­я­лась, а Пига­сов не лгал: он дей­стви­тельно имел право хва­статься сво­ими побе­дами. Он утвер­ждал, что ничего не может быть легче, как влю­бить в себя какую угодно жен­щину: стоит только повто­рять ей десять дней сряду, что у ней в устах рай, а в очах бла­жен­ство и что осталь­ные жен­щины перед ней про­стые тряпки, и на один­на­дца­тый день она сама ска­жет, что у ней в устах рай и в очах бла­жен­ство, и полю­бит вас. Все на свете бывает. Почему знать? может быть, Пига­сов и прав.

В поло­вине деся­того Рудин уже был в беседке. В дале­кой и блед­ной глу­бине неба только что про­сту­пали звез­дочки; на западе еще алело – там и небо­склон казался ясней и чище; полу­круг луны бле­стел золо­том сквозь чер­ную сетку пла­ку­чей березы. Дру­гие дере­вья либо сто­яли угрю­мыми вели­ка­нами, с тыся­чью про­све­тов, напо­до­бие глаз, либо сли­ва­лись в сплош­ные мрач­ные гро­мады. Ни один листок не шеве­лился; верх­ние ветки сире­ней и ака­ций как будто при­слу­ши­ва­лись к чему-то и вытя­ги­ва­лись в теп­лом воз­духе. Дом тем­нел вблизи; пят­нами крас­но­ва­того света рисо­ва­лись на нем осве­щен­ные длин­ные окна. Кро­ток и тих был вечер; но сдер­жан­ный, страст­ный вздох чудился в этой тишине.

Рудин стоял, скре­стив руки на груди, и слу­шал с напря­жен­ным вни­ма­нием. Сердце в нем билось сильно, и он невольно удер­жи­вал дыха­ние. Нако­нец ему послы­ша­лись лег­кие, тороп­ли­вые шаги, и в беседку вошла Наталья.

Рудин бро­сился к ней, взял ее за руки. Они были холодны как лед.

– Ната­лья Алек­се­евна! – заго­во­рил он тре­пет­ным шепо­том, – я хотел вас видеть… я не мог дождаться зав­траш­него дня. Я дол­жен вам ска­зать, чего я не подо­зре­вал, чего я не созна­вал даже сего­дня утром: я люблю вас.

Руки Ната­льи слабо дрог­нули в его руках.

– Я люблю вас, – повто­рил он, – и как я мог так долго обма­ны­ваться, как я давно не дога­дался, что люблю вас!.. А вы?.. Ната­лья Алек­се­евна, ска­жите, вы?..

Ната­лья едва пере­во­дила дух.

– Вы видите, я при­шла сюда, – про­го­во­рила она наконец.

– Нет, ска­жите, вы любите меня?

– Мне кажется… да… – про­шеп­тала она.

Рудин еще крепче стис­нул ее руки и хотел было при­влечь ее к себе…

Ната­лья быстро оглянулась.

– Пустите меня, мне страшно – мне кажется, кто-то нас под­слу­ши­вает… Ради Бога, будьте осто­рожны. Волын­цев догадывается.

– Бог с ним! Вы видели, я и не отве­чал ему сего­дня… Ах, Ната­лья Алек­се­евна, как я счаст­лив! Теперь уже ничто нас не разъединит!

Ната­лья взгля­нула ему в глаза.

– Пустите меня, – про­шеп­тала она, – мне пора.

– Одно мгно­ве­нье… – начал Рудин.

– Нет, пустите, пустите меня…

– Вы как будто меня боитесь?

– Нет; но мне пора…

– Так повто­рите по край­ней мере еще раз…

– Вы гово­рите, вы счаст­ливы? – спро­сила Наталья.

– Я? Нет чело­века в мире счаст­ли­вее меня! Неужели вы сомневаетесь?

Ната­лья при­под­няла голову. Пре­красно было ее блед­ное лицо, бла­го­род­ное, моло­дое и взвол­но­ван­ное – в таин­ствен­ной тени беседки, при сла­бом свете, падав­шем с ноч­ного неба.

– Знайте же, – ска­зала она, – я буду ваша.

– О Боже! – вос­клик­нул Рудин…

Но Ната­лья укло­ни­лась и ушла. Рудин постоял немного, потом вышел мед­ленно из беседки. Луна ясно осве­тила его лицо; на губах его блуж­дала улыбка.

– Я счаст­лив, – про­из­нес он впол­го­лоса. – Да, я счаст­лив, – повто­рил он, как бы желая убе­дить самого себя.

Он выпря­мил свой стан, встрях­нул куд­рями и пошел про­ворно в сад, весело раз­ма­хи­вая руками.

А между тем в сире­не­вой беседке тихонько раз­дви­ну­лись кусты и пока­зался Пан­да­лев­ский. Он осто­рожно огля­нулся, пока­чал голо­вой, сжал губы, про­из­нес зна­чи­тельно: «Вот как‑с. Это надобно будет дове­сти до све­де­ния Дарьи Михай­ловны», – и скрылся.

VIII

Воз­вра­тясь домой, Волын­цев был так уныл и мра­чен, так неохотно отве­чал своей сестре и так скоро заперся к себе в каби­нет, что она реши­лась послать гонца за Леж­не­вым. Она при­бе­гала к нему во всех затруд­ни­тель­ных слу­чаях. Леж­нев велел ей ска­зать, что при­е­дет на сле­ду­ю­щий день.

Волын­цев и к утру не пове­се­лел. Он хотел было после чаю отпра­виться на работы, но остался, лег на диван и при­нялся читать книгу, что с ним слу­ча­лось не часто. Волын­цев к лите­ра­туре вле­че­ния не чув­ство­вал, а сти­хов про­сто боялся. «Это непо­нятно, как стихи», – гова­ри­вал он и, в под­твер­жде­ние слов своих, при­во­дил сле­ду­ю­щие строки поэта Айбулата:

И до конца печаль­ных дней
Ни гор­дый опыт, ни рассудок
Не изо­мнут рукой своей
Кро­ва­вых жизни незабудок.

Алек­сандра Пав­ловна тре­вожно посмат­ри­вала на сво­его брата, но не бес­по­ко­ила его вопро­сами. Эки­паж подъ­е­хал к крыльцу. «Ну, – поду­мала она, – слава Богу, Леж­нев…» Слуга вошел и доло­жил о при­езде Рудина.

Волын­цев бро­сил книгу на пол и под­нял голову.

– Кто при­е­хал? – спро­сил он.

– Рудин, Дмит­рий Нико­лаич, – повто­рил слуга.

Волын­цев встал.

– Проси, – про­мол­вил он, – а ты, сестра, – при­ба­вил он, обра­тясь к Алек­сан­дре Пав­ловне, – оставь нас.

– Да почему же? – начала она.

– Я знаю, – пере­бил он с запаль­чи­во­стью, – я прошу тебя.

Вошел Рудин. Волын­цев холодно покло­нился ему, стоя посреди ком­наты, и не про­тя­нул ему руки.

– Вы меня не ждали, при­знай­тесь, – начал Рудин и поста­вил шляпу на окно.

Губы его слегка подер­ги­вало. Ему было неловко; но он ста­рался скрыть свое замешательство.

– Я вас не ждал, точно, – воз­ра­зил Волын­цев, – я ско­рее, после вче­раш­него дня, мог ждать кого-нибудь – с пору­че­нием от вас.

– Я пони­маю, что вы хотите ска­зать, – про­мол­вил Рудин, садясь, – и очень рад вашей откро­вен­но­сти. Этак гораздо лучше. Я сам при­е­хал к вам, как к бла­го­род­ному человеку.

– Нельзя ли без ком­пли­мен­тов? – заме­тил Волынцев.

– Я желаю объ­яс­нить вам, зачем я приехал.

– Мы с вами зна­комы: почему же вам и не при­е­хать ко мне? При­том же вы не в пер­вый раз удо­сто­и­ва­ете меня своим посещением.

– Я при­е­хал к вам, как бла­го­род­ный чело­век к бла­го­род­ному чело­веку, – повто­рил Рудин, – и хочу теперь сослаться на соб­ствен­ный ваш суд… Я дове­ряю вам вполне…

– Да в чем дело? – про­го­во­рил Волын­цев, кото­рый все еще стоял в преж­нем поло­же­нии и сумрачно гля­дел на Рудина, изредка подер­ги­вая концы усов.

– Поз­вольте… я при­е­хал затем, чтобы объ­яс­ниться, конечно; но все-таки это нельзя разом.

– Отчего же нельзя?

– Здесь заме­шано тре­тье лицо…

– Какое тре­тье лицо?

– Сер­гей Пав­лыч, вы меня понимаете.

– Дмит­рий Нико­лаич, я вас нисколько не понимаю.

– Вам угодно…

– Мне угодно, чтобы вы гово­рили без оби­ня­ков! – под­хва­тил Волынцев.

Он начи­нал сер­диться не на шутку.

Рудин нахму­рился.

– Извольте… мы одни. Я дол­жен вам ска­зать – впро­чем, вы, веро­ятно, уже дога­ды­ва­е­тесь (Волын­цев нетер­пе­ливо пожал пле­чами), – я дол­жен вам ска­зать, что я люблю Ната­лью Алек­се­евну и имею право пред­по­ла­гать, что и она меня любит.

Волын­цев поблед­нел, но ничего не отве­тил, ото­шел к окну и отвернулся.

– Вы пони­ма­ете, Сер­гей Пав­лыч, – про­дол­жал Рудин, – что если бы я не был уверен…

– Поми­луйте! – поспешно пере­бил Волын­цев, – я нисколько не сомне­ва­юсь… Что ж! на здо­ро­вье! Только я удив­ля­юсь, с какого дья­вола вам взду­ма­лось ко мне с этим изве­стием пожа­ло­вать… Я‑то тут что? Что мне за дело, кого вы любите и кто вас любит? Я про­сто не могу понять.

Волын­цев про­дол­жал гля­деть в окно. Голос его зву­чал глухо.

Рудин встал.

– Я вам скажу, Сер­гей Пав­лыч, почему я решился при­е­хать к вам, почему я не почел себя даже вправе скрыть от вас нашу… наше вза­им­ное рас­по­ло­же­ние. Я слиш­ком глу­боко ува­жаю вас – вот почему я при­е­хал; я не хотел… мы оба не хотели разыг­ры­вать перед вами коме­дию. Чув­ство ваше к Ната­лье Алек­се­евне было мне известно… Поверьте, я знаю себе цену: я знаю, как мало достоин я того, чтобы заме­нить вас в ее сердце; но если уж этому суж­дено было слу­читься, неужели же лучше хит­рить, обма­ны­вать, при­тво­ряться? Неужели лучше под­вер­гаться недо­ра­зу­ме­ниям или даже воз­мож­но­сти такой сцены, какая про­изо­шла вчера за обе­дом? Сер­гей Пав­лыч, ска­жите сами.

Волын­цев скре­стил руки на груди, как бы уси­ли­ва­ясь укро­тить самого себя.

– Сер­гей Пав­лыч! – про­дол­жал Рудин, – я огор­чил вас, я это чув­ствую… но пой­мите нас… пой­мите, что мы не имели дру­гого сред­ства дока­зать вам наше ува­же­ние, дока­зать, что мы умеем ценить ваше пря­мо­ду­шие, бла­го­род­ство. Откро­вен­ность, пол­ная откро­вен­ность со вся­ким дру­гим была бы неуместна, но с вами она ста­но­вится обя­зан­но­стью. Нам при­ятно думать, что наша тайна в ваших руках…

Волын­цев при­нуж­денно захохотал.

– Спа­сибо за дове­рен­ность! – вос­клик­нул он, – хотя, прошу заме­тить, я не желал ни знать вашей тайны, ни своей вам выдать, а вы ею рас­по­ря­жа­е­тесь, как своим доб­ром. Но, поз­вольте, вы гово­рите как бы от общего лица. Стало быть, я могу пред­по­ла­гать, что Ната­лье Алек­се­евне известно ваше посе­ще­ние и цель этого посещения?

Рудин немного смутился.

– Нет, я не сооб­щил Ната­лье Алек­се­евне моего наме­ре­ния; но, я знаю, она раз­де­ляет мой образ мыслей.

– Все это пре­красно, – заго­во­рил, помол­чав немного, Волын­цев и заба­ра­ба­нил паль­цами по стеклу, – хотя, при­знаться, было бы гораздо лучше, если бы вы поменьше меня ува­жали. Мне, по правде ска­зать, ваше ува­же­ние ни к черту не нужно; но что же вы теперь хотите от меня?

– Я ничего не хочу… или, нет! я хочу одного: я хочу, чтобы вы не счи­тали меня ковар­ным и хит­рым чело­ве­ком, чтобы вы поняли меня… Я наде­юсь, что вы теперь уже не можете сомне­ваться в моей искрен­но­сти… Я хочу, Сер­гей Пав­лыч, чтобы мы рас­ста­лись дру­зьями… чтобы вы по-преж­нему про­тя­нули мне руку…

И Рудин при­бли­зился к Волынцеву.

– Изви­ните меня, мило­сти­вый госу­дарь, – про­мол­вил Волын­цев, обер­нув­шись и отсту­пив шаг назад, – я готов отдать пол­ную спра­вед­ли­вость вашим наме­ре­ниям, все это пре­красно, поло­жим даже воз­вы­шенно, но мы люди про­стые, едим пря­ники непи­са­ные, мы не в состо­я­нии сле­дить за поле­том таких вели­ких умов, каков ваш… Что вам кажется искрен­ним, нам кажется навяз­чи­вым и нескром­ным… Что для вас про­сто и ясно, для нас запу­танно и темно… Вы хва­ста­е­тесь тем, что мы скры­ваем: где же нам понять вас! Изви­ните меня: ни дру­гом я вас счи­тать не могу, ни руки я вам не подам… Это, может быть, мелко; да ведь я сам мелок.

Рудин взял шляпу с окна.

– Сер­гей Пав­лыч! – про­го­во­рил он печально, – про­щайте; я обма­нулся в своих ожи­да­ниях. Посе­ще­ние мое дей­стви­тельно довольно странно; но я наде­ялся, что вы (Волын­цев сде­лал нетер­пе­ли­вое дви­же­ние)… Изви­ните, я больше гово­рить об этом не стану. Сооб­ра­зив все, я вижу, точно: вы правы и иначе посту­пить не могли. Про­щайте и поз­вольте по край­ней мере еще раз, в послед­ний раз, уве­рить вас в чистоте моих наме­ре­ний… В вашей скром­но­сти я убежден…

Основным художественным средством эмоционального состояния героев служит пейзаж. Вечер первого свидания был прекрасен. Но все описание его построено на переходах от тонов светлых и ясных к тонам темным и мрачным: «В далекой и бледной глубине неба только что проступали звездочки; на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище, полукруг луны блестел золотом сквозь черную сетку плакучей березы. Другие деревья либо стояли угрюмыми великанами, с тысячью просветов, наподобие глаз, либо сливались в сплошные мрачные громады». Первые, ясные тона преобладают и дают колорит всей картине, но упоминание о «черной сетке плакучей березы», о деревьях — «угрюмых великанах», которые сливаются «в сплошные мрачные громады», нарушает стройную гармонию кроткого и тихого вечера и звучит, как едва намеченный музыкальный  перевод к сцене у Авдюхина пруда. «Серые остовы громадных деревьев», которые окружали «унылыми призраками» Авдюхин пруд, невольно  напоминают «угрюмых великанов» возле сиреневой беседки. Правда, деревья в саду полны жизни и только в темноте кажутся мрачными громадами. У Авдюхина же пруда они совсем мертвы, как оказалось мертвым и то яркое чувство, которое ненадолго вспыхнуло в Рудине.

Каждое из описаний природы, встречающееся в романе, имеет определенный художественный смысл. В русской литературе Тургенев является одним из лучших живописцев природы. Живопись природы у Тургенева обладает следующими свойствами:  во-первых, природа в его изображениях представляется не в виде неподвижной, застывшей картины. Тургенев всегда изображает ее в движении, он «слышит, как она дышит, живет и творит» (Цабель); во- вторых, описания природы у Тургенева отличается «необыкновенно чутким пониманием влияний, которые она обнаруживает на душу человека». (Введенский).

Первое свойство можно видеть во всех описаниях природы в «Рудине». В описании летнего утра, которым начинается роман, рожь представлена «зыбкою», она «переливается то серебристо-зеленой, то красноватою рябью», по ней бегут «с мягким шелестом длинные волны».  В описании ночи в III главе деревья «дышат», ночь «нежится». В изображении утра в VII главе трава «переливает» изумрудом и золотом, листья «прилипают» друг к другу и т. д. Эта оживляющая природу точка зрения в описании Авдюхина пруда переходит в олицетворение: «Редкие серые остовы громадных  деревьев высились какими-то унылыми призраками над низкой порослью кустов. Жутко было смотреть на них, казалось, злые старики сошлись и замышляли что-то недоброе».

Второе свойство тургеневской живописи природы выясняется из художественного смысла отдельных ее описаний в «Рудине». Роман начинается изображением тихого летнего утра, это – манера многих писателей, в том числе Тургенева, пользоваться пейзажем как вступлением в произведение. Так, описанием природы начинаются у Тургенева «Бежин луг», «Певцы», «Дворянское гнездо», «Дым» и др. Но описание утра в начале «Рудина» имеет еще другое художественное значение. Изображая блеск росы, «душистую свежесть», веселое пение птиц, разнообразные краски ржи, автор создает эффект контраста с «тесною, душною и дымною» избою и умирающею в ней старушкою. Этот контраст усиливает впечатление неприглядности крестьянского мира, которому далее противопоставляется мир барской усадьбы с ее чуждыми народу интересами.

Второе, очень короткое, описание ночи (III глава) в сцене, изображающей ораторское выступление Рудина в салоне. Он — артист и умеет выбирать для себя подходящие декорации. Он становится у раскрытого окна, в которое смотрится летняя ночь, с «душистою мглою», с «дремотною свежестью» деревьев, с «тихо теплящимися» звездами. На таком фоне «музыка красноречия» Рудина достигает наивысшего эффекта. Таким образом, данное описание ночи художественно связано с целями характеристики героя.

Описанием утра начинается VII глава. Художественный смысл его — в заключительных словах: от сада «веяло свежестью и тишиной, той кроткой и счастливой тишиной, на которую сердце человека отзывается сладким томлением сочувствия и неопределенных желаний». В следующей за описанием сцене, в разговоре с Натальей, Рудин изображает себя вечным странником, человеком, для которого не может быть уже личных наслаждений, но остается блаженство деятельности, и Наталья проникается сочувствием к нему: «Разве женщина не в состоянии оценить такого человека?» Наконец Рудин признается в своей любви к Наталье, и она не скрывает своего чувства к нему. Так проявляется «томление тайного сочувствия и неопределенных желаний». Следовательно, здесь природа является элементом действия романа, усиливающим настроение героев.

Такое же значение придается автором природе в изображении сцены вечернего свидания Рудина с Натальей: «Кроток и тих был вечер, но сдержанный, страстный вздох чудился в этой тишине. Полным соответствием этому «сдержанному, страстному вздоху» природы является признание Натальи на вопрос Рудина, любит ли она его: «Мне кажется … да … — прошептала она».

IX глава, в которой изображается поражающий героиню удар быстрого разочарования в Рудине, начинается описанием Авдюхина пруда. Описание этого «голого, глухого и мрачного» места, с двумя огромными соснами, в тощей зелени которых «ветер вечно шумел и угрюмо гудел», с остовами вымершего леса, кажущимися «унылыми призраками», «злыми стариками», описание «невеселого» утра, с нависшими над землею «сплошными тучами», со свистом и визгом ветра — является своего рода увертюрой к изображению печального для героини последнего свидания с Рудиным, разбившего ее первую любовь.

В конце романа находится небольшое описание долгой осенней ночи. Осенним пейзажем Тургенев пользуется как параллелью грустным настроениям человека. Таково описание осени в «Свидании» и в «Нови»: в ненастный осенний день, под заунывные звуки завывающего ветра Нежданов кончает самоубийством. Беседа Лежнева и Рудина растрогала их обоих. Состарившийся бесприютный Рудин уезжает. «Бедняк!» — говорит вслед ему Лежнев. В это время «на дворе поднялся ветер и завыл зловещим  завыванием, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стекла. Наступила долгая осенняя ночь». Это описание должно усилить сочувственный тон по отношению к Рудину, которым проникнут эпилог, И является  художественным подходом к заключительному аккорду автора: «Да поможет господь всем бесприютным скитальцам».