Эх хорошо в стране советской жить сочинение

Обновлено: 12.03.2023

Эх, хорошо в Стране Советской жить!
Эх, хорошо Страной любимым быть!
Эх, хорошо Стране полезным быть,
Красный галстук с гордостью носить!
Меряя землю решительным шагом,
Помня твердо заветы отцов,
Знай один лишь ответ — боевой наш привет:
Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Будь готов всегда и во всем,
Будь готов ты и ночью и днем!
Чем смелее идем к нашей цели,
Тем скорее к победе придем!

Эх, хорошо бойцом отважным стать,
Эх, хорошо и на луну слетать,
Эх хорошо все книжки прочитать,
Все рекорды мира перегнать!
Перед нами все двери открыты:
Двери ВУЗов, наук и дворцов;
Знай один лишь ответ — боевой наш привет:
Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Эх, хорошо в Стране Советской жить!
Эх, хорошо Страной любимым быть!
Эх, хорошо Стране полезным быть,
Красный галстук с гордостью носить!
Вместо старых куриных избушек
Мы настроим садов-городов.
Через тысячу лет будет жить наш привет:
Будь готов! Будь готов! Будь готов!

Другие статьи в литературном дневнике:

  • 29.10.2008. Против Теории Большого Взрыва
  • 24.10.2008. милли-метрика
  • 20.10.2008. Относительность в вопросе о мнимом
  • 19.10.2008. Эх, хорошо в Стране Советской жить!
  • 18.10.2008. из наблюдений за литсредой
  • 17.10.2008. деградирую
  • 15.10.2008. вот так и живем, как в басне Крылова.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2022 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

В нескольких постах на своем канале в качестве эксперимента я писал о СССР. В комментариях были возмущения на тему того, что раньше было не просто лучше, а вообще идеально. Как я понял, многие бы хотели снова жить при СССР (основная аудитория Дзена 40-60 лет, согласно статистике).

— Хорошо, — подумал я и неспешно сделал опрос людей, которые застали советское время хотя бы в пионерском возрасте.

Внимание! В качестве опрашиваемых выступали люди, которые во времена СССР жили в сельской местности вдалеке от больших городов.

— я сосиски впервые увидел, когда был в командировке в Ленинграде. Наш совхоз-миллионер сдавал тонны мяса, а мы даже обычную колбасу только по праздникам могли купить.

— **полизов было дохрена, если ты не **полиз, то ничего не имел.

— привозили в магазин дефицит. Сначала запускали все руководство, потом родственников руководства, потом туда заходили обычные люди.

— проблема была сапожки зимние ребенку купить. Я уж не говорю про одежду. Сами шили.

— ездил в Москву к родственникам, так первые три дня в Москве бегал по магазинам и в посылках отсылал домой заказы, так как дома ничего купить нельзя было.

— училась далеко от дома в Омске. Домой очень хотелось, но получалось ездить только на Новый год, так как на любой праздник обязательный митинг. С тех пор ни на какие митинги и шествия вообще не хожу.

— бригада намолотила больше всех. Мне дали радиоприемник, а бригадиру поездку в Болгарию.

— преступность была больше, чем сейчас. Хрен вы в одиночку вечером прошли бы через заводские районы Кургана или Челябинска.

— отличником в школе был я, а в Артек вместе со мной поехали дети директора школы и директора совхоза.

— на совхоз дали два автомобиля. Я второй был в очереди. Мне не дали купить.

— можно было целый день в очереди выстоять и ничего не купить. Нужен был блат. Блат был вообще везде.

Ему хотят доставить радость, и возвращают через окно домой. Эмигрант видит, куда и попал, и в ужасе начинает на коленях умолять, чтобы его вернули обратно в Париж.

В предместьях Салехарда, столицы Ямало-Ненецкого автономного округа, практически на самом полярном круге лежат остатки заброшенной железной дороги Салехард — Игарка, известной также как Железная дорога смерти, Дорога смерти и Мертвая дорога. Длина этой железнодорожной линии по замыслу советского руководства должна была составить порядка 1300 километров.

Планировалось, что она станет частью сталинской Трансполярной магистрали — железной дороги исполинских масштабов, которая бы соединила западную и восточную части Сибири, от города Инта в Республике Коми через Салехард в расположенную на берегу Енисея Игарку. Проект линии так и не был завершен, зато во время строительства дороги погибли десятки тысяч человек.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Большинство рабочих, принимавших участие в строительстве дороги, были узниками трудовых лагерей ГУЛАГ, куда отправляли осужденных за политические преступления. Однако к политическим преступлениям в те времена относили очень широкий спектр нарушений закона, от сочинения некорректных с точки зрения официальных властей стихотворений и пребывания в немецких концентрационных лагерях до кражи буряка для того, чтобы накормить голодных детей. Подобных людей называли врагами народа и отправляли в лагеря ГУЛАГ, где заключенные испытывали несметное количество лишений и подвергались ужасным издевательствам.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Изначально в планы входило строительство порта в Салехарде на реке Обь и осуществление транспортных поставок по воде с крупных промышленных предприятий, таких как никелевый завод в Норильске. Однако, когда выяснилось, что устье реки Обь слишком мелкое для морских судов, было решено построить порт в Игарке на реке Енисей. При помощи первой части магистрали планировали соединить Салехард с Игаркой с возможным дальнейшим продлением дороги от Игарки на юго-восток, к Транссибирской магистрали.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Но реальность отличалась от планов кремлевской банды. Несмотря на маньяческие планы Сталина по покорению арктической природы, на эту железнодорожную линию не было особенного спроса. Сибирские фабрики уже вполне приемлемо обслуживались существующими железными дорогами, проходившими гораздо южнее, а сам по себе Ямало-Ненецкий автономный округ был слишком изолирован и малонаселен для того, чтобы дорога была так уж необходима.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Условия работы были очень суровыми. Зимой температура опускалась до –60 градусов по Цельсию, а ветра во время метелей пробирали до костей. Летом гигантские облака жутких комаров приносили с собой болезни и смерть. Цена жизни была невелика, нередки были и побои, и выживали в этих условиях только самые крепкие, устойчивые и сильные духом.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Не были решены серьезные технические проблемы, связанные с прокладыванием железной дороги посреди вечной мерзлоты. Из-за недостатка оборудования, логистических сложностей и нехватки материалов качество выполнения работ было на очень низком уровне. Мосты рушились, а талые воды и дождевые осадки размывали насыпи.

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Со смертью Сталина в 1953 году работы прекратились. К этому времени сумма, ушедшая на сооружение полярной железной дороги, составила около 42 миллиардов советских рублей 1953 года (что составляет порядка 10 миллиардов долларов 1950 года).

Сталинская дорога смерти в Заполярье

Вряд ли когда-нибудь станет известно точное число погибших при строительстве рабочих. Есть мнение, что умерло порядка трети принимавших участие в стройке.

Мы помним, как доллар по 6 за один день превратился в доллар по 18, а потом стал и по 25. Мы помним, как доллар по 32 превратился в доллар по 60 – кстати, тогда украинские фашисты тоже нам угрожали и не оставили шансов, так что пришлось забирать у них Крым. Мы помним как доллар по 60 превратился в доллар по 75. А во что превратится доллар теперь – одному богу известно.

Зато рубль наш всё такой же. Нелюбимый ребенок в семье. Чуть что – его сдают первым, без жалости меняя на что угодно. Но население, конечно, продолжает следить за счетчиком внешнего долга США в центре Нью-Йорка и верить, что дутая американская экономика скоро развалится. Нам скажут, что не стоит беспокоиться о курсах валют – ведь мы же в рублях получаем! Что не стоит переживать из-за долларов и евро, если у вас всё равно нет ни того, ни другого. А я в минуты тоски достаю с полки Советский энциклопедический словарь 1978 года. И открываю его в самом конце.

Правда за продажу валюты могли дать и реальный срок. А при Хрущеве и расстрелы случались. Я это все к тому, что не жили мы особенно хорошо – нечего и привыкать. А населению можно в башку какую угодно кашу заварить. Теперь это сделать даже удобнее. Если бы жизнь наша постепенно рухнула по причине бездарной экономической политики – а так оно рано или поздно случилось бы – тогда сомнения еще могли зародиться в покосившихся головах.

Но теперь-то на любую тяготу жизни можно сказать, что весь мир объединился против России, враги душат нас, не время ныть, а надо затянуть пояса, заткнуть рты и потерпеть, отдав стране последнее. Не смейтесь над олигархами, которые теряют по миллиарду в день.

Читайте также:

      

  • Моя страна мой выбор сочинение
  •   

  • Сочинение на тему елочная игрушка 5 класс
  •   

  • Сочинение по лирике лермонтова урок в 9 классе
  •   

  • Сочинение главная мысль левша
  •   

  • Сочинение по стихотворению и а бунина у птицы есть гнездо

Участник: Намятов Сергей Юрьевич,

студент Нижнетагильского государственного

социально-педагогического института

 (филиала Российского государственного

профессионально-педагогического университета),

Руководители:
Шамгунова Юлия Шамилевна,

Кириллов
Виктор Михайлович,

доктор
исторических наук, профессор НГСПИ,

г. Нижний
Тагил Свердловской области

Страна Советов – «кипучая, могучая, никем непобедимая…». Это было государство,
открывшее миру совершенно новую эпоху – советскую, при которой советы как
органы диктатуры пролетариата составляли основу государственного строя.

И теперь, спустя многие десятилетия, люди
старшего поколения убеждены, что вряд ли мы можем найти какие-то принципиально
новые факты и толкования советской эпохи – все разложено по полочкам: по
идеологическим и политическим взглядам, по времени, по событиям.

Для многих моих сверстников советская эпоха 1930-1950-х
гг. остается абсолютно далеким и, пожалуй, не всегда понятным периодом в
истории страны. Поэтому замечательно, что живут еще рядом с нами свидетели событий
того загадочного времени – при желании они могут подробно рассказать об
интересных исторических фактах в полной их достоверности, могут привести
любопытные и порой нелицеприятно объективные реалии. И все это – чтобы помочь
нам раскрыть неразгаданные тайны, относящиеся к советскому периоду в биографии
государства.

Должен отметить, что исходной точкой для выбора
мной именно этой темы исследования стала экскурсия в школу села Курганово,
которое интересно уже тем, что находится на самой границе Европы с Азией. В
музее сельской школы я увидел подборку учебников советского времени, изданных в
1920-1930-е годы. Их тексты меня немало удивили. Хотя мы и говорили на уроках
истории о репрессиях сталинского периода, о культе личности самого вождя, но
эти факты, честно говоря, лишь какими-то робкими штрихами отражались в моем
сознании.  

Глубже заинтересовавшись этой темой, я выяснил,
что еще в нескольких школьных музеях нашего города сохранились учебники
советского времени, которые стали для меня официальными источниками информации
при изучении отдельных, очень важных событий советской эпохи.

Если вспомнить строки популярных советских песен
«Эх, хорошо в стране советской жить!»1
или «Я другой такой страны не знаю,
где так вольно дышит человек!», звучавших повсюду, то все они кажутся мне
прекрасной былью о сказочном государстве, где «человек проходит, как хозяин необъятной Родины своей!»

Я задумался: действительно ли советское время,
если рассматривать его с исторической точки зрения, может быть отмечено
восторженным восклицательным знаком? И
так ли уж замечательна была жизнь в этой лучшей стране мира – СССР, каковой
долгое время считали ее многие граждане?

Чтобы ответить на поставленные вопросы, я
собирал сведения о советском периоде истории страны в периодических изданиях,
материалах школьных музеев, выявлял их в ходе воспоминаний моих земляков. А
также использовал копии из государственных архивов, предоставленных мне Л.С.
Панфиловой, руководителем городского музея народного образования г. Полевского.

При этом я нередко сталкивался с различиями в
документальном, книжном, толковании происходивших исторических фактов, и
рассказами конкретных людей, живших в СССР.

Что интересно и немаловажно – многие респонденты
условно ставили в своих суждениях о «прелестях» советской эпохи то знак
восклицательный: «Эх, хорошо в стране
советской жить!», то знак
вопросительный: «Эх, хорошо в стране
советской жить?»

Хотя время того периода всегда считалось
непростым, все же подобная двойная трактовка истории государства оказалась для
меня загадкой. Потому я решил найти настоящий облик Страны Советов.

Михаил Полторанин пишет: «Если ток будет бить по сознанию нации, то оно станет невозможным для
сковывания народной воли. А бодрствующее сознание масс всегда враждебно режиму,
нацеленному на свои корыстные интересы» [1].

Комментируя эти размышления известного
журналиста и политика, мой руководитель работы сказала: «Нужно вникать в суть
происходящего и, называя вещи своими именами, делать честные выводы. Только
непредвзятый анализ событий может тому способствовать».

«Оголенными проводами», в контексте сказанного
выше, я считаю многие приведенные в данном исследовании факты, услышанные из
уст моих респондентов и найденные в архивах школьных историко-краеведческих
музеев.

Отдельные события, которые показались мне в ходе
работы весьма актуальными и интересными, я постарался тщательно изучить,
пропустив каждый эпизод через свое личное восприятие и собственное
мироощущение.

Возможно, я не открыл каких-то новых,
неожиданных сенсаций, но выявленные факты и события показались мне довольно
любопытными, и я решил оформить их в этот творческий труд, и перед началом
работы обозначил проблему.

Она заключалась в противоречии между мифической идеей,
прежде всего сталинских властей, об улучшении условий существования граждан в
стране Советов и жестокими репрессивными способами их достижения, что в
результате привело к фактическому ухудшению жизненного уровня всех слоев
населения.

Для народа, о котором в те годы так много
говорилось в превосходных степенях с высоких трибун партийных съездов, в
реальности делалось очень мало. К сожалению, подобная политика последующих
руководителей нашей страны продолжалась во все периоды советской власти.
Большинство приведенных в моем исследовании фактов отражает суровую, подчас
жестокую реальность человеческого бытия: массированная пропаганда сталинской
политики коллективизации и связанные с ней репрессии; жестокость и насилие по
отношению к инакомыслящим гражданам; грубое подавление любого стремления
человека сохранить собственную индивидуальность; дефицит предметов первой
необходимости; примитивные условия жизни большинства населения советской
страны.

Объект исследования: непростые
условия жизни представителей разных поколений граждан советского государства,
особенно в период сталинской эпохи. А предметом
данной работы стали судьбы героев моего исследования – моих земляков, советских
жителей провинциального уральского города Полевского Свердловской области.

Гипотеза: люди Страны Советов в
конечном итоге так и не дождались социализма с человеческим лицом, который
полагалось строить по приказу властей.

Цель работы: выяснить
истинную ситуацию отношения советской власти к гражданам своей страны и
доказать неразрывную связь между историей государства, судьбой отдельной семьи
и биографией конкретного человека.

Я поставил перед собой следующие задачи:

– найти очевидцев
исторических реалий, происходивших в исследуемый период, побеседовать с ними и
постараться понять, как респонденты сами оценивали эти события;

– изучить архивные
документы, материалы школьных музеев, чтобы получить достоверные и объективные
оценки интересующих меня фактов;

– собрать и
проанализировать информацию, полученную от респондентов и сравнить
биографические материалы отдельных людей с ходом истории страны;

– разобрать и
систематизировать имеющиеся школьные учебники и литературу советского периода,
любые другие реликвии домашних архивов героев моей работы, относящиеся к теме
исследования;

– критически
проанализировать и сопоставить различные источники информации, выявить
имеющиеся в них противоречия и сделать собственные выводы, которые помогут
ответить на проблемные вопросы.

Я исходил из того, что все страницы истории моей
страны – счастливые и не очень – должны быть представлены в полной правдивости,
какой бы горькой или неудобной она ни была. Это моя принципиальная позиция как
автора работы.

Глава
1. «Горькая память, словно сторож у дверей истории…»

                                                            
«Кто прячет прошлое ревниво,

Тот
вряд ли с будущим в ладу…».

Александр
Твардовский

Для объективности своего исследования я отобрал
из фондов школьных музеев Полевского несколько учебников и книг советского
времени и попытался проанализировать их содержание, сравнив взгляды авторов с
точкой зрения людей, в чьей памяти еще сохранились реальные ощущения советского
периода жизни.

Восстанавливая в ходе работы канву многих
событий, я, во-первых, пришел к выводу, что в годы советской власти страна
переживала идеологический раскол, связанный с новой исторической эпохой и
твердой установкой человеческого сознания на «советские» стереотипы. А потому, я
считаю, что и авторы книг и учебников, исполняющие социальный заказ, и мои
респонденты, воспитанные под влиянием определенной идеологии, полностью
зависели от жесткой политической системы, в которой жили. Отсюда нередко
возникала путаница в изложении фактов и субъективизм, а в школьных учебниках –
явная нелепость приводимых примеров и даже откровенная, неприкрытая ложь.
Во-вторых, я понял, что людям в те годы действительно предоставлялась полная
свобода, но только лишь в их попытках критиковать «ужасы» стран
капиталистического мира и жизни России при царизме. И они зачастую без
стеснения в черных красках изображали дореволюционное прошлое своей страны, где
простой россиянин якобы был полностью бесправен и нищ по сравнению с
«советским» человеком. Так ли это? Конечно, я не могу с определенной точностью
и логикой судить о жизни и обстановке советского времени, как это сделали бы
профессиональные историки, но уже первое учебное пособие советского периода,
просмотренное мной, свидетельствует о противоречивости социалистического строя
и о ярком проявлении в нем культа личности И.В. Сталина. Вот текст одного
из  учебников за 1932 год[2]
(приложение №1):

«Договор на
соцсоревнование между конюхами совхоза «За социализм».

Мы, конюхи
совхоза «За социализм», обещаем по-большевистски бороться за выполнение плана
1932 года, проводить в жизнь шесть условий т. Сталина и берем на себя
следующие обязательства:

1.       
Полностью ликвидировать
обезличку. Добиться немедленного прикрепления каждого работника к
определенной группе лошадей.

2.       
Осматривать каждый раз
лошадь при приеме ее после работы.

3.       
Немедленно отделять
заболевших лошадей от здоровых, чтобы избежать заразы.

4.       
Следить за своевременной
ковкой лошадей.

5.       
Следить, чтобы сбруя
была хорошо подогнана. К каждой лошади прикрепить
определенную сбрую.

6.     
Особое внимание уделять
уходу за матками и молодняком.

7.     
Договор этот проверить к
1 ноября. Подписи. 15 августа 1931г.».

Сам факт, что имя вождя упоминается в подобном
договоре, кажется мне, по меньшей мере, абсурдным. Но некоторые пункты
договора, указывающие на правила обращения конюхов с лошадьми, при всей их
нелепости, почему-то невольно хочется сравнивать с правилами, в соответствии с
которыми сталинская власть обращалась со своим народом – ведь люди тоже были
для нее «тягловыми лошадьми» на пути строительства социализма. Граждан страны
Советов большевики тоже, словно животных в указанном договоре, прикрепляли, как
известно из истории, к определенной группе – «враги народа», шпионы,
диверсанты, кулаки и прочие. «Заболевших»,
то есть тех людей, которые выпадали из общих, строго установленных правил,
сталинские власти насильно отделяли от «здоровых»
по одной лишь причине – «избежать
заразы». Следили, «чтобы сбруя была
хорошо подогнана» – к каждому конкретному человеку старательно прикрепляли «определенную сбрую». Четко наблюдали за
«своевременной ковкой» – иными
словами, навязывали свои правила и нормы поведения, свою идеологию, свои
неукоснительные и бесчеловечные законы. Как выяснил я в ходе исследования, не
подчиняющихся властям людей подвергали репрессиям, отправляли в тюрьмы или
ссылки. А пункт «Особое внимание уделять
уходу за молодняком» я бы, с точки зрения политики сталинского государства,
рассматривал так: чтобы вновь нарождающееся «молодое советское поколение» жило
без христианской веры, без собственных убеждений и превращалось в Иванов, родства
не помнящих!

А вот другой учебник, просмотренный мной –
«Учебное пособие по Конституции СССР» для 7 класса[3].
Все главы этого пособия написаны на хорошо заметном контрасте жизни в СССР и
странах капитализма, одной из которых была царская Россия. Свержение власти
Николая II и революция 1917 года стали началом трагических страниц
эпохи «государства без царя». Кульминацией тех давних событий явилась казнь
последнего императора. Большевики не пожалели при этом ни его супругу
Александру Федоровну, ни юных дочерей, ни малолетнего наследника Алексея. Чтобы
прекратить всяческие мысли вернуть России царя и стереть любое напоминание о
прежней дореволюционной жизни!

Одна из моих респондентов, 82-летняя Людмила
Ивановна Хенкина, директор школы с многолетним стажем, рассказала мне
следующее. Несмотря на то, что царская Россия в 1913 году достигла наибольшего
расцвета в своем развитии, в книгах и на плакатах в далекие годы детства
Людмилы Ивановны дореволюционная Россия представала перед школьниками лапотной деревней,
населенной забитыми мужиками. А еще – страной, где правили спесивые дворяне да
хамовитые в рубахах в крупный горошек, как их изображали на картинках школьных
учебников, кулаки-мироеды. Страной, где в городах и рабочих поселках трудами
безграмотного работного люда заводов и фабрик, рудников и шахт пользовались
лишь толстобрюхие буржуи в цилиндрах.

Читаю в учебнике по Конституции такие фразы: «У них, у капиталистов, ухудшение
материального положения трудящихся, снижение заработной платы рабочих и рост
безработных. У нас, в СССР, подъем материального положения трудящихся,
повышение заработной платы рабочих и сокращение безработицы». И это в 1936
году, когда происходили массовые репрессии среди населения! Причем ни одно
утверждение не подкрепляется никакими цифрами – судя по всему, народ обязан был
верить, что все написанное в советском учебнике – реальный факт!

Руководитель музея моей школы №17, 75-летняя Лия
Александровна Плюснина, объяснила мне:
«Для нас в те годы было свято только то, что завоевано и установлено Октябрем,
декретами Советской власти и стояло по эту сторону революции». И я понял, о
чем хотели сказать мне пожилые люди: когда-то в глазах нового подрастающего
советского поколения рабочие, солдаты и матросы с винтовками в руках на фоне
красных знамен и полотнищ, на которых с простертой рукой – Ленин, а чуть позже
– Ленин и Сталин, выглядели по-особому. Школьники, как, впрочем, и многие
взрослые, фанатично верили своим кумирам. Но, как откровенно призналась мне моя
собеседница, позже, когда она повзрослела и начала понимать всю правду о
политическом фанатизме и лжи периода сталинизма, народные любимцы казались уже
не столь привлекательными, как это выглядело раньше. Такова горькая память,
которая, словно сторож, призвана к неукоснительному исполнению своих
исторических функций – охранять правду…

Глава
2. Воинствующий атеизм. «Серпом – по
Христу, молотом – по Кресту…»

«Церкви нужны не
реформаторы, а святые…»

Жорж Бернанос.

Очень заинтересовала меня статья учебника
Конституции СССР о свободе совести. Она оказалась не просто противоречивой, но
и саморазоблачающей. В ней говорится о том, что «советская власть декретом от 5 февраля 1918 года провозгласила свободу
совести и отменила всякие ограничения, связанные с религией». И люди тому
верили: у широких слоев населения в то время еще не было осознания
бесповоротности событий, которые принесла грянувшая социалистическая революция.

История нашего города Полевского
свидетельствует, что почти три столетия жизнь многих жителей концентрировалась
вокруг его православных святынь. Можно с уверенностью сказать, что основание
металлургических заводов формировало плоть нынешнего города, а православные
приходы были его душой. Потому именно сюда были направлены «карающие серп и
молот» советской власти.

Мне известно, что наш Полевской приход перед
Октябрьской революцией насчитывал почти 5 тысяч верующих, службу несли два
священника, дьякон и два псаломщика. Однако после революции тем же декретом от
5 февраля 1918 года Советская власть,
рассматривая историю государственно-церковных отношений исключительно с
антирелигиозных позиций, отделила школу от церкви, беспощадно ударила по
верующим, лишив их права свободно воспитывать своих детей в духе православной
или иной веры. Хотя в школьном учебнике пишется, что власть не только не
преследует верующих граждан, но и «защищает
их от гонений за религиозные воззрения»[4],  на самом деле все было по-другому: жизненные
реалии вступали в конфликт с подобными декларациями. На повестке дня стоял
провозглашенный большевиками воинствующий атеизм.

1917 год стал началом трагических страниц эпохи
нового социалистического государства, в котором, по мнению правящей власти, у
людей в душе должна быть не вера в Бога, а находиться «вместо сердца пламенный мотор». Знамя идеологической свободы,
которым поначалу размахивали революционеры, оказалось развернутым только в одну
сторону – большевиков и их идеологии. Чтобы пресечь любые возможности вернуть
прежнюю Россию! Чтобы искоренить память народную, православную! Чтобы жил народ
без всякой веры! Картины подобной реальности открылись мне в архивных
документах (а их тысячи!), в исследованиях историков и воспоминаниях очевидцев
той поры.

Могу подтвердить свое мнение рассказанной мне
протоиереем Сергием

Рыбчаком
историей, произошедшей с находившимся в нашем городе Петро-Павловским храмом.

«К
сожалению, революционное лихолетье ворвалось и в наш провинциальный городок
разрушениями и беспощадным гонением на православные святыни. Преследование за
веру и аресты мирян, закрытие храмов и видимое торжество атеизма – такова обычная
хроника событий тех лет», – утверждает отец Сергий.

Из его рассказа я понял, что участь
Петро-Павловского храма была такой же печальной, как и многих других храмов
России – его полностью разграбили и уничтожили, сняв церковные колокола и разрушив
позолоченные купола.

По словам протоиерея Рыбчака, судьба большинства
священнослужителей русской Церкви ничем не отличалась от судеб других неугодных
новой власти граждан того времени. Аресты, тюрьмы и лагеря – таким был удел
пастырей, верных Христу и Его Церкви.

Мне стало ясно: вопреки утверждению, что после
Октябрьской революции власть не преследует верующих граждан, автор
вышеупомянутого учебника называет их «темной массой» и открыто
противопоставляет им «советских людей», обладающих свободой противостоять
религиозной пропаганде.

В ходе исследования я познакомился с Фаиной
Петровной Кулаковой, которая в 1962-1964 годы работала в школе пионерской
вожатой и сохранила четыре довольно объемные тетради записей с ежегодных
областных курсов вожатых. Я тщательно изучил эти уникальные материалы, и они
еще раз подтвердили мое мнение о том, что советские школьники подвергались
тщательной атеистической «обработке». Подробные курсовые записи Фаины Петровны
свидетельствуют о целенаправленной и строго спланированной работе педагогов по
атеистическому воспитанию детей через деятельность пионерской дружины. Вот
взятые мною из ее тетради некоторые темы бесед с учениками тех лет: «Борьба с
религиозным прошлым», «Отрицание Бога», «Воспитание воинствующих атеистов» и т.п..
По воспоминаниям Кулаковой, в школах организовывались кружки юных атеистов, шли
просмотры антирелигиозных фильмов, размещались плакаты типа «Пионер, смело
борись с религией!» и другие.

По рассказам учителей и пионерских вожатых,
через заполняемые детьми анкеты они выявляли отношение родителей к религии,
регулярно организовывали встречи с людьми, порвавшими с церковью. В музее нашей
школы я отыскал книжечку «Спутник атеиста» за 1962 год с опубликованной в ней
подборкой статей под рубрикой «Мы порвали с Богом».

По словам все той же пионервожатой Фаины
Петровны Кулаковой, в советской школе еженедельно по заданию партии проводились
атеистические чтения. В ее тетради записей с курсов я нашел рекомендованный для
чтения и обсуждения со школьниками 1-11 классов большой список литературы.
Приведу лишь несколько названий: Жариков Л.М. «Бог и Ленька». М., 1976; Замойский
П.И. «Две правды». М.,1932; Тендряков В. «Чудотворная». М., 1961; Трубникова
А.Я. «С крестом на шее». М., 1963 и другие.

Судя по текстам уже указанного мною школьного
учебника Конституции СССР, церковь представлялась ученикам реакционным,
антинародным институтом, а органы государственной власти и их действия – только
в положительном свете. Советская власть не допускала даже мысли, что в жизни
людей может быть что-то хорошее, связанное с церковью. С вероисповеданием надо
воевать! Как писал в те времена советский поэт Владимир Маяковский: «Бога нельзя обходить молчанием, с Богом
пронырливым надо бороться!»[5].

Вот так – в контексте исторической судьбы
православной России все встало с ног на голову! Однако, по свидетельствам моих
респондентов, многие жители и после революции все же сохраняли веру в Бога,
несмотря на страх быть наказанными. Как говорил Иоанн Златоуст: «Разве церковь в стенах? Церковь – во
множестве верующих».

Изученные мной в ходе исследования архивы –
скупые строки церковной летописи, протоколы допросов и административных актов –
свидетельствуют о силе духа людей, благодаря которым сохранилось и выжило
православие в моем родном Полевском.

По-своему уникальна и в то же время типична для
советского периода история упомянутого Петро-Павловского храма. В период
Великой Отечественной войны его здание перестроили, там некоторое время
находились инструментальные мастерские механического завода. Позднее, в связи с
переездом мастерских в новые корпуса, станки, стоявшие в храме, выворачивали
прямо с кусками бетона, в который они были залиты при установке. Церковное
здание при подобном варварском отношении пошло трещинами. В 1961 году
освободившиеся помещения храма передали под местный автовокзал.

Очевидцы рассказывали, что во время ремонта
здания церкви под автовокзал православные фрески рабочие пытались забеливать,
но они все время проступали сквозь известь. Тогда строители вырубили их
кирками, ободрали стены и покрыли уникальные фрески толстым слоем краски. Храм
кое-как отремонтировали, в одном из его приделов оборудовали кочегарку, в
другом – диспетчерскую и кассу. А ведь именно с этого
храма начиналась церковная жизнь Полевского, и с его официальным закрытием она
искусственно была прекращена на 50 лет. Но, по свидетельству старожилов,
духовные верования моих земляков, как я уже говорил, не прервались – просто они
на многие годы переместились в подполье: немало людей по-прежнему сохраняли в
душе православную веру.

Старейшая жительница нашего города Галина
Федоровна Шахмина поделилась со мной такими воспоминаниями:

«Рождество
и Пасху мы отмечали каждый год, пели церковные славославия Христу. Собирались
тайно и потихоньку сами совершали молебны. Незнакомым людям об этом не рассказывали:
время было безбожное – за такие дела запросто можно было лишиться работы».

Еще одна полевчанка, Мария Прокопьевна Андреева,
рассказала: когда однажды воспитательница детского сада увидела на детях
Андреевой нательные крестики, то вызвала Марию Прокопьевну к себе и потребовала
немедленно снять крестики. «Мне ничего
другого не оставалось, как тут же подчиниться», – с горечью и обидой
заключила моя собеседница.

Автовокзал в здании церкви просуществовал до
конца 1980-х годов. Промыслом Божиим верные христиане начали возрождение
церковной жизни в Полевском и принялись за восстановление православной святыни
– Петро-Павловского храма, который, несмотря на тяжелые исторические  перипетии, сохранился, был отреставрирован и
вновь священнодействует.

Думаю, восстановление здания церкви оказалось
делом непростым, но возможным. Гораздо труднее восстановить сейчас в русском
народе утерянную духовность, которая копилась многими поколениями людей. 

Убежден, что каждого человека в определенных
рамках держат вера или страх. Страха на советский народ власти нагоняли много,
даже слишком. Что же касается веры, то с ослаблением православия в Стране
Советов нарождалась новая генерация без веры и «без царя в голове».

Страшная встряска в политической жизни
государства изменила всех и все, и не так скоро можно было поправиться после
того России. Люди, попавшие в катаклизмы советской эпохи, вырванные на десятки
лет из их упорядоченного быта, из когда-то привычной социальной среды, «теряли
голову», метались в поисках своего места в катастрофически быстро меняющихся
обстоятельствах и становились похожими на степное растение «перекати-поле».

Что же касается современного человека (как
рядовых граждан, так и чиновников высокого ранга), то его попросту выпустили из
духовного вакуума и поместили в атмосферу нравственной сумятицы. Идейная, да и
моральная деградация людей достигли непредсказуемого уровня. «Семена»
бездуховности, брошенные в почву безнравственности, проросли вместе с
«сорняками»: культом беспринципности, насилия, эгоизма, потребительского
отношения к жизни. И в первую очередь это коснулось молодежи.

Я считаю, что современная молодежь России должна
со всей ответственностью формировать в себе честное отношение к многовековой
памяти, в том числе и православной. Теперь, когда многие промахи и заблуждения
наших предков в исторической ретроспективе вполне очевидны, объяснимы и
понятны, новым поколениям проще проявлять здравую настойчивость, чтобы  уберечься от повторения ошибок прошлого.

Глава
3. Советское судопроизводство. «В
условиях неочевидности…».

«Осуждение
невиновного есть

                                                                              
осуждение самих судей…»

 Сенека.

В том же учебнике
Конституции СССР в статье под названием «Советский суд и его задачи» говорится,
что суд необходим советскому государству для борьбы с врагами.

В ту пору людям внушали:
страна кишит шпионами, диверсантами, террористами, враги организуют на
производствах, в колхозах, артелях диверсии и террористические акты, готовятся
убить дорогого товарища Сталина. Такова была официальная версия. На самом же
деле простые граждане страны многого не знали и не понимали – все исходящее от
высшего партийного начальства считалось ими безоговорочно законным.

Следует также отметить,
что великий вождь, а под его руководством и советский суд, никогда не щадили
людей своей страны: вся власть держалась на лагерях и на штыках, на заведомо
сфабрикованных обвинениях, которыми силовые структуры привычно обосновывали
аресты.

Как известно из истории,
повсюду царило использование правоохранительных органов и судов для сведения
счетов и мести «врагам» – гражданам, не угодным властям.

Хуже того, в сталинский
период суды часто подменялись повсеместно созданными особыми Тройками для внесудебного рассмотрения
дел.

Одни жертвы, наскоро
осужденные и приговоренные к смерти этими так называемыми Тройками, не вынесшие
фантастичности осуждений и издевательств, погибали сразу же после ареста или
своеобразных «допросов», а по сути – пыток, другие – пожизненно томились в
застенках.

Зачастую
правоохранительные органы сами искусственно порождали «волну преступлений» и
сами же потом за них карали, работая в органах НКВД, прокуратуре, суде.

Приведу пример о
«справедливости» суда в Стране Советов не из учебника, а из реальной жизни – он
основан на воспоминаниях Леонида Александровича Голубева, бывшего директора
средней школы №3 города Полевского.

В 30-е годы дед Леонида
Голубева был объявлен кулаком, и всю его семью насильно сослали в Сибирь, где
взрослые и дети вдосталь хлебнули лиха…

К слову сказать,
половина населения советской страны за годы правления Сталина перебывала в
тюрьмах и ссылках, отлично усвоив пословицу «От сумы да от тюрьмы не
зарекайся». Вот и 19-летнего Леонида Голубева арестовали якобы за поджог
детского дома, в котором он работал.

«Ну-ка расскажи, сын кулака, как тебя подговаривали директор
детдома и твой отец, эти «враги народа», поджечь детский дом», – сказал следователь во
время допроса.

«Неправда! – закричал Леонид. – Мой отец – честный человек! Он работает счетоводом в артели!» 

«Работал, а теперь в КПЗ сидит!» – зло сообщил
следователь и велел оперативнику: «Приведи-ка
сюда старика Голубева!»

Через несколько минут
часовой завел в комнату Александра Ивановича, который обвинялся по статье 58
Уголовного Кодекса РСФСР.

В те годы обман и
волокита в чиновничьих кабинетах доводились до совершенства, и миллионы
советских людей оказывались в заключении или ссылке по этой пресловутой статье.

Их родственники также
рисковали потерять свободу: государственная политика подняла уровень стресса,
связанного с арестом кого-либо из членов семьи, до степени смертельной угрозы.
Так, молодого учителя Леонида Александровича Голубева даже после того, как
расстреляли его отца, продолжали обвинять в поджоге детдома, обливали ледяной
водой, подолгу не давали еды и питья, периодически держали в карцере, избивали.

Как высказывался Цицерон
о несовершенстве судопроизводства, «для
любого обвинения желательнее всего признание самого обвиняемого».

Но ни шантажом, ни
угрозами Леонида не заставили признать несуществующую вину – не было в
поступках этого честного педагога ничего предосудительного: единственная его
«вина» заключалась в том, что жил он в бездушной атмосфере тоталитарного
государства, где речи не было ни о свободе, ни о справедливости.

Только через год Леонид
Александрович был оправдан, как было сказано в решении суда, «в условиях неочевидности совершения
преступления». Реабилитировали же Голубева и его отца, как и
большинство их сограждан, лишь спустя много лет…

Вопреки провозглашенному
властями и четко прописанному в школьном учебнике утверждению, что «советский суд – самый справедливый суд в
мире», в юридической системе сталинской эпохи культивировалась политика
обесценивания человеческой жизни, царило полное смещение всех правовых
представлений, заключающееся в чрезвычайной секретности и закрытости
судопроизводства, а «обвинительный уклон» оставался преобладающим в
судебно-следственной практике.

В том же учебнике
Конституции для 7 класса разъясняется, что советский суд был крайне необходим «для обеспечения среди трудящихся новой
социалистической дисциплины».

И
затем автор приводит примеры, что за неявку на работу без уважительной причины,
за самовольный уход с работы, за выпуск недоброкачественной продукции и т.д. и
т.п. граждане Страны Советов могли быть приговорены судом к
исправительно-трудовым работам или тюремному заключению на различные сроки.

По
моему мнению, по этой статье запросто могли осудить большое количество народа.

Например,
от бывшего учителя физкультуры средней школы №17 Геннадия Васильевича Гилева я
узнал о подобном случае в судьбе его двоюродной сестры: вместе с другими
девчатами 18-летняя Зинаида Новикова работала на рубке пихтового лапника для
завода, который занимался выгонкой пихтового масла.

Труд
с утренней зари до темной ночи, голод, холод, болезни. После смерти отца и
матери Зина решила бросить работу и с помощью добрых людей уехать из Богом
проклятых мест. Но нашлась «доброжелательница» и донесла властям – девушку
схватили, осудили и этапировали в ссылку, где ее ждала непосильная, каторжная
работа на лесоповале.

Полагаю,
именно таким образом власти заботились об обеспечении среди трудящихся «новой социалистической дисциплины». И
такая вакханалия шла по всем регионам.

В учебнике я также
прочитал, что советский суд наказывает граждан страны «за хищение государственной собственности».

Мои респонденты привели
мне немало примеров вовсе незначительных по нынешним меркам «хищений государственной собственности», за которые
люди, тем не менее, жестоко карались судом. Появился даже закон «о трех
колосках», в котором говорится, что каждого пойманного с горстью колхозного
хлеба ждет суровая кара, так как воровство зерна – это, как написано в
учебнике, «антисоветское действие».

По
словам моего научного руководителя, нередко измученные матери прятали в подгиб
юбки зернышки с уже убранного поля, чтоб ребятишкам принести. И там находили.
Вытряхивали и отправляли виновных в тюремное заключение.

«В 1944 году мою маму посадили в тюрьму на три года за то,
что она принесла с колхозного поля две горстки зерна, чтобы накормить детей. Я
осталась одна с младшей сестрой и братьями, пришлось пойти работать, так как я
была самая старшая. Жили в бараке, бедно, кушать было нечего, ходили в поле
собирать мерзлую картошку»[6].

Или еще пример: осталась
женщина с четырьмя детьми без мужа – он на войне погиб. Четырьмя! В голодный
год… И не удержалось сердце материнское: каково же это — видеть близкую
голодную смерть своего ребенка? Убирали картофель – это главная для Урала
сельскохозяйственная культура была. Женщина и унесла несколько клубней. Ее
арестовали. Мать четверых малолетних детей получила семь лет заключения. По
году тюрьмы за каждый клубень![7].
Надо отметить, что это не единичный факт.

В эпоху сталинского правления колесо «самого справедливого в мире  судопроизводства» безжалостно проехало и
по людям, осужденным указами вождя за опоздание на работу, невыполнение
трудодня или такие мелкие хищения, как, например, кусок мыла на работе. И люди
подчинялись этой бесчеловечной политике «великого вождя всех времен и народов»!

Вспоминает Вера Петровна
Полищук, бывший учитель истории школы поселка Станционный-Полевской: «Мне было 9 лет, когда умер Иосиф Сталин.
Наша семья проживала недалеко от железнодорожного вокзала, и я помню, как в
день похорон вождя с раннего утра и потом в течение целого дня до нашего дома
доносились не прекращающиеся паровозные гудки. Папа был на работе. Мой
пятилетний братишка капризничал и все просил, чтобы его «покатали на паровозике».
Бабушка и мама слушали радио и громко рыдали, причитая: «Как же мы теперь будем
жить?!»

Слушая эти воспоминания,
я подумал, что тогда, в условиях тоталитарного государства, многие граждане
Страны Советов жили, на мой взгляд, вечными несмышленышами при мудром «отце
народов», который все за всех решал. Знамя его побед над собственным народом в
те времена было окрашено в цвета величия и непогрешимой святости.

Вера Петровна продолжала
свой рассказ: «Помню, что только дедушка,
казалось, никак не реагировал на происходящее: прислонившись к печи, сидел
бледный и молчаливый. Но потом тайком быстро перекрестился и прошептал: «Слава
Богу, отмучились!..».

Став старше, я узнала, что брат моего деда, рабочий
паровозного депо, был арестован как «диверсант и враг народа» вместе с двумя
его сослуживцами. Через месяц все трое были подведены под расстрельную статью…».

Этот и предыдущие факты
навели меня на грустные размышления о том, какая же чудовищно беззаконная
машина уничтожения безвинных людей была создана в те годы в Стране Советов!

Мои респонденты
подтвердили, что нынешним поколениям трудно понять, почему советская
тоталитарная система была нацелена исключительно на «служение интересам и
политике партии и государства», причем, весьма сомнительным, а не таким
ценностям, как справедливость и объективность. Понятие «социалистическая
законность» являлось в ту пору таким же абсурдным, как, например, понятие
«сухая вода».

Анализируя учебник Конституции советской эпохи,
я сделал для себя вывод, что его автор полностью зависел от политической
системы, в которой жил, и попросту выполнял социальный заказ – пел гимн» вождям
и стране развитого социализма.

Отсюда нелепицы и неразбериха в приведении
фактов. Книга была рассчитана на школьников, у которых мнения и взгляды на
жизнь еще четко не сформировались. К тому же красочные иллюстрации
демонстрировали грандиозность масштабов социалистического строительства и
затмевали печальную историческую правду о том, какими человеческими жертвами
это строительство свершалось.

Сейчас, в современной российской школе, тема
политических ссылок и репрессий практически не рассматривается. Достаточно
сказать, что в утвержденных Министерством образования РФ учебных программах
этой теме отводится не более двух часов, а в школьных учебниках – дна-две
печатные страницы. Но это наша история, а потому изучение ее печальных событий
– нак памяти и дань уважения тысячам невинно пострадавших.

Глава
4. Раскрестьянивание. «В жерновах коллективизации…»

«Хочу, чтобы люди знали

и помнили, как это было…».

Акмал Икрамов Камил.

Учебники 1930-40-х годов… Когда я просмотрел
несколько пособий по обучению грамоте и учебников русского языка, у меня
сложилось твердое убеждение, что они были не просто учебными пособиями, по
которым школьников учили грамотно писать.

Все учебники того периода были насквозь
пронизаны плакатной идеологией правящей в стране системы, восхвалением
социалистического строя, Коммунистической партии и лично товарища Сталина.

Каждая страница школьных книг и практически все
приведенные в них письменные упражнения и правила, предложения и устные задания
внушали детям, что они живут в самой могучей, самой свободной и самой
справедливой в мире стране!

А чего стоят одни только названия текстов – Как
было раньше» (рассказ колхозницы Смирновой), «Классовый враг не спит»,
«Капиталистические страны и Страна Советов», «У нас и у них», «Чему учил нас
Ленин» (рассказ рабочего Иванова), «Введем ответственность», статья Н.К.
Крупской «Наш Иосиф Виссарионович Сталин» и другие, которые зачастую вступали в
противоречие с реальной действительностью.

Процитирую несколько предложений из текста «Наш
колхоз» из учебника 1936 года[8],
предназначенных для тренировки правописания, а по сути – агитирующих за
колхозы. «Весело и споро работает колхоз.
Работу в поле и на жатве выполнили до срока. Хороши удои у колхозных коров.
Лошади у колхоза сытые. Бригада с утра дотемна убирала сено. Ни одного кило
сена не пропало у колхозников…». И так далее.

В учебнике можно прочитать также сведения о
преимуществах колхозного образа жизни: «Одно
горе было матерям с детьми раньше. Теперь в редком колхозе нет яслей. Там за
детьми хороший уход. Детей в яслях кормят по часам. У каждого ребенка – чистая
постелька. Редкая мать не несет детей в колхозные ясли…». 

А вот еще один текст: «Осипу уже 50 лет. С семи лет работал он на барина в стужу и в дождь.
Немало бед испытал Осип у барина. Теперь Осип работает в колхозе. Он развел
рыбу в колхозном пруду. Осип – ударник. Хорошо Осипу в колхозе!»

В книге есть рассказ и о жизни рабочих: «Гудки заводов звали к труду. Сотни рабочих
вышли из домов и поспешили к заводам. Задымились трубы, закипела работа. Хороша
жизнь в стране Советов!»

Читаю хвалебные фразы о социалистическом соревновании
или другие, например: «Приехал Иван
Чуркин из Красной Армии. Скоро вступил Иван в колхоз, стал бригадиром, жил и
работал по часам. Ни один день у него не пропадал даром. По его примеру стали и
другие бригадиры учитывать работу по часам».

Или такие: «В
колхозе не было радио. Яше 15 лет. Прочитал Яша книги о радио, год собирал
разные части. Яша добился своего. Теперь в колхозе хорошо: все слушают радио».

А вот еще: «После
жаркой летней работы все уснули. Но не спят ударники колхоза! Потому что их
колхоз отстал от соседнего. Подумали и порешили: поставим работу по-иному…».

Скажете, наивно? Отнюдь, нет. В те времена такие
вещи воспринимались непосредственным и неукоснительным руководством к действию.

Многие страницы учебника обучения грамоте
убеждали учеников в правильности и незыблемости мыслей и решений великого вождя
Иосифа Сталина о беспощадной борьбе с лентяями, кулаками и другими врагами
колхозного движения.

Например, в тексте «Лодырей из колхоза вон!»
(приложение №6) школьники читали: «Лодыри
– колхозу помеха. Вот был у нас Иван Косой. Мы на работу, а он норовит в сарай
уйти на сено. Мы пашем, косим, а он курит или спит. Таких колхозников нам не
надо. Лодырей, помогающих таким поведением врагам, из колхоза вон!»

А теперь хочу обратиться к фактам из жизни,
разоблачающим мифы, напечатанные в учебниках. По воспоминаниям старожилов, в
нашем районе – в селе Раскуиха – тоже был колхоз под названием «Красный
пахарь», но постепенно он пришел в упадок и распался.

По мнению руководителей района, это случилось
потому, что в колхоз якобы «пришло много
лентяев и пьяниц». На мой взгляд, подобное обоснование выглядит
недостаточно достоверным, потому что на этих людей попросту списывались
проблемы, возникающие из-за недальновидной политики властей. Попробую
подтвердить мои предположения об истинных причинах, по которым исчез колхоз,
документами, найденными в городском архиве[9]. 

Большинство жителей деревни тех лет (именно их
воспоминания хранятся в архиве) сходились во мнении, что первые годы
существования созданного колхоза вспоминаются им как «очень тяжелые».

Пока люди не привыкли работать все вместе, они «трудно притирались друг к другу»,
производительность труда падала. По сведениям колхозников, зарплата была в то
время очень низкой: по сути, люди в коллективном хозяйстве почти ничего не
зарабатывали – «одни палочки», означавшие
количество трудодней. А выплата по ним – в конце года. «Как прокормить семью с оравой детей?» – вопрошает колхозник
Талашманов П.И.[10].

Как показывает история, государство этот факт
абсолютно не волновал. Крестьян фактически грабили узаконенным способом.

По мнению респондентов, из-за низкой оплаты
труда или замены ее формальными трудоднями сталинские власти искусственно
превращали нормальных колхозников в «воров» и «лентяев», которые вынужденно
скрывались от работы и начальства, живя в атмосфере бесконечного насилия и
страха. Люди не хотели работать даром, уклоняясь от бесплатного труда,
наверное, как везде и во все времена.

Вместе с нежеланием работать крестьяне,
вступившие в коллективное хозяйство, потеряли чувство ответственности за
результаты труда и постепенно перестали держаться за свою землю и дорожить ею
как семейным достоянием.

А сейчас процитирую несколько текстов учебника
1936 года[11]. Например,
этот имеет явную идеологическую окраску борьбы с кулачеством:

«Селькор
Жуков написал в «Правду» письмо. В правлении колхоза засели Коньков и Оськин.
Коньков – кулак. Оськин раньше держал лавку. В колхозе – только убытки. Борьбу
с кулаками никто не ведет. «Правда» проверила письмо селькора. Раскрыла
проделки кулаков. Обнаружила кражу. Передали дело в суд. Суд осудил кулаков на
10 лет».

Текстами, подобными приведенному ниже,
школьников призывали быть непримиримыми и смелыми в беспощадной борьбе с «врагами советской власти».

Приведу отрывок из текста «Подвиг конюха Астахова»
(приложение №7): «Вор нанес Астахову
несколько ударов ножом. Астахов поймал лезвие ножа, изрезал всю ладонь. Потом
конюх увидел, что другой вор уводит трех коней. Рванулся Астахов, оставил в
руках врага полрубахи. Забежал в палатку, взял ружье и бросился в погоню. Он
догнал воров и открыл по ним стрельбу. Воры оставили лошадей и бросились
бежать. Истекая кровью, Астахов забрал лошадей и на заре вернулся в загон.
Правление колхоза премировало Астахова».

Подвиг смелого конюха, который во время ночного
вступил в борьбу с врагами, спасая колхозных лошадей, непременно должен был
вызвать у школьников желание быть похожими на героя и, если потребуется, так же
пожертвовать собой ради общего добра.

Иду в своем исследовании дальше. В нашем
школьном музее есть учебник русского языка для 9 класса за 1932 год[12],
где в пояснении, предназначенном для учителя, написано: «Советская школа
готовит активных и сознательных строителей социализма. Работа по русскому языку
должна помочь этой цели. Исходя из постановления ЦК ВКП(б) о начальной и
средней школе, авторы дают в книге материал для систематической работы по
русскому языку, способствующий формированию социалистического самосознания
школьников».

В тексте этого учебника под заголовком
«Ликвидировать кулачество», представляющем собой отрывок из речи товарища
Сталина, я прочитал, что кулак – это враг советской власти, с которым в стране
идет беспощадная борьба.

Сталин говорит: «Наша политика в отношении кулачества есть политика его ликвидации как
класса. Мы терпели этих кровопийц, пауков, вампиров, проводя политику
ограничения их эксплуататорских тенденций. Политика ликвидации кулачества как
класса должна проводиться со всей той настойчивостью и последовательностью, на
которую только способны большевики… ».  И так далее.

В феврале 1933 г. на I-м Всесоюзном съезде
колхозников-ударников Сталин произнес речь, в которой привёл данные о том, что
на каждые 100 дворов в деревне можно было насчитать 4-5 кулацких, 8-10 дворов
зажиточных, 45-50 середняцких, 35 бедняцких.

«Развернув
колхозное строительство, – с гордостью сказал великий вождь, – мы добились того, что уничтожили эту кутерьму и … разбили кулацкую
кабалу».

Несложно представить, сколько человек в любой
деревне попадало в разряд «ликвидированных как класс», если учесть, что в
каждой «кулацкой» семье было в среднем 7-8 человек!

Читаю в том же «Учебнике русского языка»  такое стихотворение:

Весь колхоз трудом охвачен,

Жизнь бурлива, как река,

Наша главная задача –

Вырвать с корнем кулака!

Могу себе представить, как повлияли подобные
стихи на взгляды учеников!

Благодаря текстам учебников, у подростков
формировали определенное, удобное для властей, мировоззрение, и воспитывали из
них все новых Павликов Морозовых, готовых все «вырвать с корнем».

Хочу заметить, что в нашем регионе – в бывшей
Уральской области – также активизировались меры подобной «социализации» жизни
людей, которые особенно усилились с приходом на должность I
секретаря Обкома партии Ивана Дмитриевича Кабакова.

Так называемое «Время Кабакова» (20-30-е
годы прошлого века) на Урале было сложным и противоречивым: на него пришлись
пик сплошной коллективизации и такие же перегибы в колхозном движении, как и в
других регионах страны.

Будучи человеком своего времени, верным
сторонником линии партии, коммунист Кабаков не просто строил социализм – он
активно, по его глубокому убеждению, боролся с врагами этого строительства, чем
нанес большой урон коллективизации в деревне, причислив к кулакам многих
честных тружеников[13].

Мой респондент Алексей Николаевич Кожевников рассказывал,
что в те годы его родители, как и многие другие сельчане, не избежали
репрессивных мер, которые применялись в отношении зажиточных крестьян для
достижения экономических целей, намеченных партией большевиков.

Это время было сложным и противоречивым для
деревни: наша Свердловская область, как и страна в целом, переживала тяжелые
потрясения, порожденные форсированным «прыжком в социализм»[14].

В годы так называемой «добровольной»
коллективизации сталинские власти жестоко раскулачивали и насильно распределяли
по колхозам миллионы крестьянских тружеников.

Шла политика обобществления крестьянских
хозяйств, властям необходимо было запугивать людей, а потому они отыскивали
среди простых крестьян «подкулачников», «вредителей», устраивали
«показательные» суды. Тех, кто отказывался вступать в коллективные хозяйства,
отправляли в бессрочную ссылку в суровую сибирскую глухомань и другие гиблые
места Советского Союза, и судьбы этих людей «обрывались, как тонкие нити».

Партийные секретари вместе с чекистами «прочесывали страну широкозахватным методом,
арестовывая и уничтожая беззащитных людей собственной страны»[15].

Так тысячи тружеников-земледельцев, которые
умели и любили трудиться, были силой оторваны от своей земли и своих хозяйств.
Причем кулаком мог быть признан любой трудолюбивый крестьянин. Потому что
государство требовало от рачительного хозяина отдать в общее пользование
лошадь, корову, а если человек не подчинялся, то просто забирало животных
насильно. Люди плакали, расставаясь с любимцами, и молили: «Только бы не попали
в руки разгильдяев, пьяниц и лодырей!»

Читаю в учебнике[16]
текст «Наш колхоз», в котором говорится, что на пути его организации было много
трудностей, кулаки всячески мешали беднякам, но жители деревни добились своего,
и колхоз был организован. Более того, колхозники «забрали у кулаков 240 мешков зерна» и вовремя закончили начатый
сев.

В те времена по указанию
товарища Сталина у кулаков безоговорочно отбирали имущество и передавали в
фонды колхозов.

Мой респондент А.Н. Кожевников
подтвердил, что когда его дед отказался вступать в коммуну, к нему в дом пришла
колхозная «голытьба», и все нажитое отняли – дед простился и с жеребцом, и с
коровой.

В ходе работы над исследованием я прочитал в
местной газете «Диалог» статью настоятеля Петро-Павловского храма протоиерея
Сергия Рыбчака, где он делится своими мыслями об этих исторических событиях:

«Я понял
схему уничтожения русского крестьянства. Конечно, и раньше знал, что это такое.
Мои дедушка и бабушка были колхозниками, жили на трудодни без всякой зарплаты,
не имея права покинуть колхоз. Практически это было крепостное право, хуже, чем
при царизме»[17].

Далее священник пишет: «Для себя я открыл схему раскулачивания нормального делового
крестьянства. С точки зрения разгильдяя-бедняка, если сосед имел корову и
лошадь, все это вызывало злость и зависть, и его приравнивали к «кулаку» или
«загоняли в коллективное хозяйство».

Со слов отца Сергия я понял, что именно так
создавались и укреплялись колхозы, и постепенно государство отрывало крестьян
от земли:

«Крепкий,
работоспособный слой крестьянства был полностью выкошен, раздроблен, оторван от
земли и репрессирован. А ведь именно у него была настоящая душа русского
человека, сохранялась православная вера! Поэтому сюда и было направлено главное
острие Советской власти, именно здесь были подорваны корни русского духа.

Зная
историю непростой судьбы моих предков, я изучил несколько серьезных трудов о
том, как уничтожалось русское крестьянство, и пережил настоящий ужас от того,
что происходило»[18].

Такая вот шла в Стране Советов борьба с
«врагами», к которым причисляли многих честных тружеников, а из-за излишнего
администрирования и недальновидной хозяйственной политики партийных лидеров
возникало немало проблем.

Нередко можно было слышать из их уст такие
рассуждения: «Нашему народу нужна хорошая
встряска, тогда он начнет работать»2. И такие жестокие
«встряски», описанные моими респондентами, наносили большой урон развитию
деревни.

Люди просто разучились сообща работать на земле.
Могу судить по нашему городу. Там, где когда-то, по свидетельствам старших
поколений моей семьи, простирались бескрайние совхозные угодья, я вижу, что
одни поля по истечении времени полностью заросли травой, а другие застраиваются
многочисленными коттеджными поселками – другого применения земле просто не
находится.

Теперь, через восемь с лишним десятков лет после
коллективизации, стало ясно, что многим истинным труженикам-крестьянам не
суждено больше вернуться к матушке-земле. Ничего не осталось ни от колхозов, ни
от совхозов, которые когда-то создавались с таким трудом и ценой тысячей и
тысячей человеческих жизней. Сейчас в нашем районе действуют лишь одно-два
небольших фермерских хозяйства.

Правда, сейчас государство проводит новую
аграрную политику. К счастью, она направлена на поддержку именно отечественного
производителя.

Глава
5.  «О жизни типичной, трагичной, но
все-таки счастливой…»

                                                                   
            «Что такое счастье –
это

 каждый понимал по-своему…»

Аркадий Гайдар

Как бывшего школьника, меня в ходе исследования,
естественно, интересовало, чем же жили ученики тех лет, что их волновало,
какими были их интересы. Общаясь с моими респондентами, читая учебники, я снова
и снова приходил к выводу, что вся жизнь в тоталитарной стране была типична – в
том числе, и для советской школы, которая тоже все время находилась под мощным
контролем партийных органов.

Повторюсь, что уникальные материалы записей с
ежегодных областных курсов пионервожатой Фаины Петровны Кулаковой также подтверждают
мое мнение о том, что вся работа педагогов шла в соответствии с указаниями КПСС
по любым направлениям учебно-воспитательной деятельности советской школы. В
одной из курсовых тетрадей читаю, например, выдержки из партийных директив по
вопросам пионерского движения, которые включают систему идейно-политического
воспитания пионеров-ленинцев, в том числе формирования у них коммунистических
убеждений, любви к Родине и ненависти к врагам революции – причем, на примере
жизни и деятельности В.И. Ленина.

Интересным мне показался рассказ бывшего
директора средней школы №1 Аллы Сергеевны Полежаевой о вступлении школьников в
ряды ВЛКСМ. По ее словам, до каждой школы доводились ежемесячный план и график
приема. Так было, когда пионерка Алла вступала в комсомол, ничего не изменилось
в этой привычной для всех процедуре и тогда, когда Алла Сергеевна стала
директором.

Сначала ребята долго готовились, учили Устав
ВЛКСМ, затем их первоначально принимали на заседании школьного комитета
комсомола, а затем приводили в ГК ВЛКСМ, где проходило заседание бюро.
Сопровождал группу вожатый или кто-либо из комсомольцев-учителей. Школьников по
одному вызывали в кабинет секретаря горкома комсомола и задавали вопросы – в
основном, по Уставу или текущей политике партии.

Нередко спрашивали фамилии партийных и
комсомольских деятелей страны и руководителей местных органов власти, а
пионеры, они же будущие комсомольцы зачем-то должны были знать эти имена
наизусть. Так из детей под лозунгом «От
алых галстуков ребят – до красных книжек партбилета!» уже в школьные годы
формировали верных партийцев, убежденных «борцов за коммунизм».

Листая страницы школьных учебников, по которым
учились советские дети, детально изучая художественную литературу и тексты
периодических изданий тех лет, я все больше убеждался в следующем. Не только
учебники, но и все пионерские и комсомольские газеты и журналы были направлены
на формирование у ребенка ощущения, что он живет в стране с чудесным будущим,
название которой – Союз Советских Социалистических Республик. А значит, каждый
советский ребенок, родившийся в большой и дружной Стране Советов – самый
счастливый человек на земле!

Во время беседы 75-летняя Людмила Яковлевна
Кузнецова, бывшая учительница начальных классов, поделилась со мной, что
молодость ее поколения проходила под влиянием материалов школьных уроков «о титанических свершениях советского
народа», и ученикам тех лет это казалось предельно ясным. Она и ее
сверстники старались походить на почти мифических «строителей коммунизма»,
возведенных тогдашней литературой и книгами школьной программы на пьедестал
гремящей славы, и не замечали или снисходительно мирились с живущими рядом
людьми, которые казались им досадно обычными. К тому же подростки не имели
возможности узнать другую правду о настоящем человеческом счастье, об истинной
«свободе» в Стране Советов или о «несвободе» в капиталистических странах.

«В наши
молодые годы, благодаря усилиям коммунистической пропаганды, к дореволюционному
прошлому своей страны и жизни «несчастных» людей во Франции, Англии и других
западных странах мы чаще всего относились с жалостью и даже  презрением», – поделился со мной
Станислав Тимофеевич Тараканов, бывший учитель физики нашей школы №17.

«Но потом,
когда, повзрослев, мы начали делать попытки самостоятельно осмыслить и
сопоставить плакатную идеологию и знания из школьных учебников, – продолжал
он, – то хорошо усвоили все контрасты и
преимущества жизни «здесь у нас» и «там у них». 

Слушая его мнение, я подумал: скорее всего,
такое сравнение было бы далеко не в пользу Страны Советов.

Чем тщательнее я анализировал документы и архивы
школьного музея, записи воспоминаний людей о 40-50-х годах, чем внимательнее
слушал рассказы моих респондентов, тем ярче проявлялся контраст между
картинками счастливого детства в советской стране, показанными в учебниках и
книгах, и теми тяжелыми условиями, которые составляли реальный быт учащихся и
их семей.

Сужу об этом, прежде всего, на основании моей встречи
с учителем немецкого языка средней школы №14 Тамарой Афанасьевной Брагиной. Когда
она услышала мою просьбу рассказать о повседневной жизни их семьи, когда она была
школьницей, то очень удивилась. Потом стала вспоминать свое «счастливое»
детство в родном доме. Например, о том, что жили они в бедности в коммунальной
квартире: в одной комнате – их семья, во второй – еще три родных сестры папы.

Папа был слесарем на металлургическом заводе,
мама работала на этом же заводе маляром. Материальный достаток по тем временам
был невысоким, едва хватало на жизнь.

Тамара хорошо помнит свой «праздничный наряд». Мама
купила на базаре поношенное, большого размера платье из тонкой шерсти –
сиреневое, с мелкими полосками. Из него дочке сшили обновку ко дню рождения.
Тамара очень радовалась своему «новому» платью.

А парусиновые белые туфли она тоже никогда не
забудет. Девочка постоянно чистила их зубным порошком, чтобы туфли выглядели
как только что из магазина. То единственное сиреневое платье с тесёмками и эти
белые парусиновые туфли мама носить каждый день не разрешала. Только «на
выход». В будние дни Тамара бегала в шароварах на верёвке – старые резинки
давно растянулись. На ногах были растоптанные тапки, а чаще и вовсе приходилось
бегать босиком.

Во время нашего общения еще один респондент –
Валентина Ивановна Завьялова, бывший учитель истории средней
школы №17, поведала мне, как в послевоенные годы приходилось страдать от
холода, если ты обут в ботинки на деревянной подошве! Ноги мерзли, промокали.
До сих пор помнится ей звук этих подошв по деревянным тротуарам.

«Одевались,
кто как мог, чулки из ваты вязали. Кто-то отдал моей маме немецкую шинель,
видимо, осталась после войны от пленного, и она сшила мне пальто. Так я и
ходила в этой ненавистной мне «фашистской» одежке», – закончила Валентина
Ивановна свой рассказ.

Услышав историю Тамары Алексеевны Дороховой
(1934 года рождения), бывшего учителя математики средней школы №17, я с особым
интересом смотрю на музейный экспонат – лапти.

«Маме
одной пришлось растить восьмерых детей, отец погиб на фронте, – рассказывала Тамара
Алексеевна. – Чтобы прокормить такую
«ораву», мама целые дни работала, где только можно: копала огороды, стирала
людям белье, вечерами с ребятишками ходила собирать на поле оставшиеся овощи и
колоски. Питание было плохое, но в школе все-таки выдавали по 50 граммов хлеба. Вместо
портфелей мы носили самодельные холщевые сумки, а к ним привязаны были
чернильницы – непроливашки. Валенки – одни на всех. Остальные дети – либо в
ботинках, либо в лаптях. В школе дров не было. Мы каждый день шли на уроки с
поленом в руке. Весной сами заготавливали дрова на следующую зиму…».

Тамара Афанасьевна Брагина также вспоминала, что дети советской эпохи
вынуждены были сами запасать дрова для школьной котельной. Учебников не
хватало, выдавали один учебник на пять человек. Тетради сшивали из обыкновенной
газеты: разрезали газету, прихватывали листки иглой с белой ниткой, получалась
тетрадка. Писали на такой тетрадке между строчками пером, привязанным к
палочке, учили уроки по ночам при свете коптилки, читали при свете
печки-буржуйки.

От нее я узнал, что за хорошую учебу в течение
одного месяца школьникам давали бесплатные талоны на обед на одну неделю в
городскую столовую, устроенную специально для всех школ города. Выстояв в
очереди, можно было получить тарелку горячего супа с мороженой капустой и кусочек
ржаного хлеба с «маргуселином» – это что-то похожее на заменитель маргарина
сегодня. Давали чай со сладкими кристалликами сахарина. «Наешься, а ощущение голода остаётся. Час пройдёт, и под ложечкой снова
сосёт – спасу нет! Опять кушать хочется!» – говорила Тамара Афанасьевна.

Бывший сослуживец моего деда Борис Федорович
Мамаев вспоминает: «Семья наша долгое
время жила в поселке Монетный в 30 километрах от Свердловска. Все мужчины и
женщины работали на местном торфяном заводе. Торф служил топливом и заменял
уголь и дрова. Даже лозунг такой висел на конторе: «Нужен торф для завода как
хлеб для народа!». После уроков нас, школьников, часто отправляли помогать
рабочим. Помню, как в 1950 году  мы,
14-летние подростки, попарно таскали тяжеленные тележки с сырыми торфяными
брикетами сначала в сушилку, а потом отвозили уже высушенные торфяные кирпичики
на склад. За эту работу нам выдавали по 100 граммов хлеба и
талон на обед. Он состоял из «затирухи» (это такая кашица из разведенной водой
и затем поджаренной муки) и кружки сладкого чая. Ради этой награды мы
«пластались» по 4-5 часов ежедневно! А теперь ответь: «До учебников ли нам было
после такой тяжкой работы?» – вопросом закончил свое воспоминание мой
собеседник.

Евгения Семеновна Борисова, ветеран педагогического труда школы №18, так вспоминала о своем
детстве: чтобы купить хлеба, надо было с 7 часов вечера занять очередь, которая
писалась на руке. Тетя занимала очередь вечером, мама караулила ночью, чтобы не
вычеркнули из списка. Вечером Жене писали номер на руке и утром отправляли на
целый день в булочную ждать, когда привезут хлеб. Не дай бог опоздать на
перекличку – из списка вычеркивали, и хлеба в этот день нельзя было купить. Евгения
Семеновна помнит
случай, когда
она однажды привычно опустила руку в карман, карточек
там не оказалось. Женя быстро убежала из очереди, а дома забралась под кровать
и долго плакала. К слову сказать, весной 1947 года мама нашла те
злополучные хлебные карточки в подкладке рваного пальто, когда со слезами
убирала дочкину ветхую одежду в кладовку. Евгения Семеновна передала те
карточки, как драгоценную реликвию, на хранение в школьный музей, и там во
время экскурсий их часто показывают удивленным ученикам. Я их тоже видел.

Хочу привести содержание интервью, которое Вера Куминова[19],
выпускница 1989 года нашей школы, взяла у своей бабушки: «Летом 1946 года учитель биологии пригласил нас, девчонок, в кружок по
сбору лекарственного сырья. Рабочий день мы начинали в шесть утра. Собирались у
школы и вместе с учителем шли в лес собирать лекарственные травы. Дома все
собранное сырье «обрабатывали», высушивали и сдавали в виде готовой продукции в
аптеку».

Я узнал, что во время привалов каждая девочка
доставала принесенный из дома кузовок, все припасы выкладывались на общую
холстину, и дети устраивали трапезу из вареной картошки, морковки, репы, бобов
и гороха. Прочитав эти воспоминания, я удивился, из каких простых продуктов
состоял обед школьниц. Главной же радостью был для детей итог работы по сбору
лекарственных трав: учитывая по весу сданное сырье, им выдавали талончики на
хлеб по 100 и 200
граммов. Талончики были малюсенькие, но девчонки
радостно мчались домой, зажав в руке эти крохотные бумажки, ставшие довеском к
семейному бюджету.

В нашем школьном музее хранятся сочинения
учащихся разных лет и выпускников школы, которые могут служить хорошей
иллюстрацией к рассказам о жизни советских детей после войны. Я все их прочитал
и сделал выборку наиболее интересных фактов той трудной поры.

«В семье
моей бабушки было пять детей, а она старшая. Родители целыми днями были на
заводе. Бабушка вспоминает, как ей приходилось воспитывать братьев и сестер,
стирать на них, штопать. А носить было нечего: валенки – на пятерых, туфли –
матерчатые, галоши иногда приходилось обувать прямо «на босу ногу». Еды тоже
было мало – одна картошка с солью. Счастье, если мама сварит кашу. В школе
ребятишкам на большой перемене кипятка наливали да давали кусочек хлебушка. А
вот учительнице доставалась лишь кружка кипятка вместо обеда »[20].

Живет в нашем городе Диана Александровна
Сорокова – удивительно интересный и умный человек, по профессии врач. Она
помнит, как ее маме, деревенской женщине, после войны выдали американскую ночную
сорочку – была в 1946 году такая помощь от американцев! И она приняла шелковую
сорочку за самое модное платье: гордо шагала в ней по пыльной деревенской
улице, а сзади топали своими босыми ногами дети, гордые за красавицу-мать.

Оказывается, в «счастливой» советской стране
люди понятия не имели о таком «наряде», хотя для граждан раскритикованных большевиками
стран капиталистического мира оно было привычной одеждой для сна.

Приведу ещё один факт из воспоминаний Дианы
Александровны: «Мы собирали ягоды и
грибы, продавали их и меняли на хлеб, ходили с мамой пилить дрова, копать
огороды. Помнятся вечера, когда всей семьей садились вокруг печки-буржуйки и
прямо на ее каменные бока приклеивали круглые пласты картошки. Ох, и вкусна
была эта картошка с золотистой коричневой корочкой!»

Рассказывает Нина Сергеевна Тимофеева, учитель
русского языка и литературы школы №17: «Для
меня всегда было необычным, что моя мама, несмотря на непременный запас двух-трех пар новых чулок и носков, неизменно
штопала старые, натянув их продырявившиеся пятки на лампочку».

«Что это – излишняя экономность?» –
размышляю я. «Скорее, это привычка
советских людей к аскетизму во всем», – считает Нина Сергеевна и продолжает: «А когда
я вышла замуж, то увидела, как моя свекровь «на выход» всегда надевала, чтобы
«пофорсить», купленные мужем в 1950-е годы белые фетровые боты…».

По словам Тимофеевой, свекровь
удивлялась этой покупке мужа – для него всегда на первом месте была работа и
только работа, а семейный быт – на втором или даже на третьем. Как я понял, это
было свойственно многим людям той эпохи. Однако думаю, что и в те далекие времена,
живя по принципу «не в тряпках счастье», почти каждая
женщина, тем не менее, мечтала иметь модные ботики, но не имела возможности, а
потому обувала ноги в грубые, неуклюжие валенки-самокатки. Кстати, спустя много
лет фетровые боты свекрови со сношенными
каблуками стали, по словам Нины Сергеевны,
«музейным экспонатом» их семьи и хранились с другими, отжившими свой срок
вещами, на дальней полке чулана. Потому что выбросить все эти «сокровища» ни у
кого не поднималась рука.

Справедливости ради стоит сказать: многие мои
собеседницы, а это люди старших поколений, рассматривая жизнь даже через призму
бесконечных социальных потрясений, считают свои годы учебы счастливыми.

Людмила Николаевна Шарипова, моя учитель
биологии, рассказала, что в советской стране у всех всегда было много общественных
поручений, в том числе и у педагогических работников. Так, учителя должны были
готовить и проводить политинформации, организовывать торжественные собрания
перед советскими праздниками, участвовать вместе с детьми в коммунистических
субботниках и воскресниках, перед каждой выборной компанией проводить среди
местного населения поквартирную многодневную агитационно-разъяснительную
работу.

Как я успел понять в ходе
исследования, в ХХ веке система образования, как и вся жизнь в России,
претерпевала большое количество «политических
и социальных зигзагов в обществе»[21],
и приведенные
в данном исследовании факты отражают суровую, подчас жестокую, реальность
человеческого бытия. Подобный образ жизни был навязан простым гражданам советской
страны и резко расходился с массированной пропагандой политических и
идеологических мифов о всеобщем благе.

Народ же, по сведениям респондентов,
не терял оптимизма и с энтузиазмом слушал пламенные речи руководителей
советского государства: сколько надежды и веры в новое, светлое будущее было
связано с каждым из политиков – простому человеку всегда свойственно надеяться
на лучшее!

Рассказывает Олимпиада Степановна Иванова,
бывший учитель русского языка школы №13:

«В школе
было холодно, дров не хватало, поэтому все сидели на уроках в пальто, шалях и
шапках. Но мы привыкли ко всему этому, считали себя счастливыми и с восторгом
пели: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!»

Несмотря ни на какие невзгоды и беды, многие
люди по-прежнему были уверены, что живут в прекрасной стране. Вот на этом
обмане и держалась великая империя диктаторов от пролетариата!

«За Родину
каждый был готов отдать жизнь, и мы готовились к этому. И работали, и учились,
и жили честно, – продолжала
Олимпиада Степановна. –  Мы, дети, чувствовали, что от нас многое
зависит. Трудное было тогда детство, но вычеркнуть его из памяти не могу и не
хочу. Память о тех днях дорога и свята…».

Лия Александровна Плюснина вспоминает: «В 1946 году мне было семь лет. Голодно.
Тяжело. Ни о каких туфельках, сапожках и речи не шло. Валенки, солдатские
ботинки на ногах. Даже лапти. Пальто из шинелей. Чернила из сажи. Никаких
обедов в школе не было, и только нам, первоклассникам, изредка приносили
маленькие пирожки с морковкой. Но все равно это было самое счастливое время!»

Вот ведь как перевернула
простое человеческое мировоззрение людей сталинская система идеологического
«промывания мозгов»! Зачастую школьные воспоминания об этих «счастливых» годах
были практически одинаковыми: ученики любили петь, танцевать, участвовать в
концертах. Видимо, слишком велика была тяга к этому островку прекрасного среди
серой повседневности «счастливой» жизни.

Школьники ответственно относились к пионерским
поручениям и комсомольским заданиям, помогали отстающим в учебе, вместе с
колхозниками летом и осенью трудились на полях, сами готовили школьные вечера,
выпускали стенгазеты.

«Власти везде и всюду твердили, а народ повторял: Великая
Армия, Великая Страна! Но простой советский человек жил как в железном веке,
хотя шло уже четвертое десятилетие Советской власти», – говорила мне бывший
директор нашей школы Людмила Сергеевна Панфилова.

В 1954 году она пошла в 1 класс сельской школы,
где дети даже не знали, что такое канализация, в школьном здании были выгребные
ямы. Электричество в селе давали по четкому графику, в остальное же время люди
пользовались керосиновыми лампами.

Хотя отец Людмилы был директором совхоза, а мама
– учителем, то есть семья была обеспеченной по тем временам, девочка, как и все
остальные дети, весной и осенью носила на ногах черные суконные ботинки на
шнурках, зимой – валенки. О кожаной обуви речи не было. В 1965 году секретарю
комсомольской организации 11-класснице Людмиле доводилось заходить в кабинет
директора школы, и она помнит, что на полу его просторного кабинета была
расстелена красная ковровая дорожка. Девушка все время ловила себя на мысли,
что боится ступить на эту красивую дорожку, ей постоянно хотелось сойти на пол.

О каком же счастливом детстве может идти речь,
если даже ее, девочку из интеллигентной семьи, через два десятилетия после
окончания войны пугала нормальная для европейцев обстановка.

В чем заключается феномен «ностальгии» по их
жизни в Советском Союзе, которое они называют счастливым, я старался выяснить при
каждой встрече с моими респондентами. И понял: просто это было их детство,
юность, они были молоды, а поскольку другой жизни, находясь «за железным
занавесом», эти люди не знали, то и сравнивать было не с чем.

Завершая рассказ Людмилы Сергеевны, приведу еще
одно немаловажное обстоятельство, произошедшее в ее жизни, которое дает
представление о жестких идеологических условиях существования граждан Страны
Советов.

Ее дядя Василий Панов (родной брат отца) в
18-летнем возрасте ушел воевать с фашистами и оказался в плену. Когда англичане
освободили Василия из лагеря для военнопленных, то молодой человек, напуганный
возможным тюремным заключением, которым в сталинские времена грозили всем,
попавшим в плен, уехал жить в Австралию.

Людмила Сергеевна, будучи школьницей, стала переписываться
с дядей. Помнит, что многие ей говорили тогда: «За плен ему вовек не отмыться, он клейменный. И на тебя тень упадет.
Ты это знай и не связывайся!». Однако девочка тому не верила, ведь она до
этого никогда не оказывалась под прицелом властей.

Но несколькими годами позже наличие родственника
за границей сыграло в судьбе Людмилы отрицательную роль. Когда ее рекомендовали
как лучшую студентку факультета иностранных языков Свердловского пединститута в
качестве стажера для практики во Франции, то, несмотря на всю комсомольскую
активность и отличную учебу, власти в выдаче визы девушке отказали. В СССР в те
годы партия и ее вожди были беспощадны ко всем, кто имел хоть какое-нибудь
отношение к людям, «провинившимся» перед Родиной. Даже к студентке, не имеющей
ничего общего с военной судьбой дяди.

И в этом конкретном случае с Людмилой Сергеевной
Панфиловой разве не миф – явление, обратное тому, что звучит в песне: «Я другой такой страны не знаю, где так
вольно дышит человек».

А вот еще один эпизод о приметах «вольного
дыхания»  в Стране Советов – привожу его
со слов Аллы Сергеевны Полежаевой, бывшего директора средней школы №1. В 1958
году она в составе группы журналистов побывала в Англии. В Лондоне делегация
советских туристов посетила Хайгейтское кладбище, где похоронен Карл Маркс.

Вернувшись из поездки, Алла Сергеевна, полная
впечатлений, написала статью в местную газету «Рабочая правда», и вдруг после
публикации ее неожиданно вызвали в городской комитет КПСС.

«Меня
жестко отчитали,
– вспоминает пожилая учительница. – Можешь
себе представить, за что? За то, что я совершенно точно перевела фразу на
надгробии могилы Маркса: «Рабочие всех стран, соединяйтесь!». А нужно было
перевести так: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

В общем, чиновники-коммунисты обвинили Аллу
Сергеевну в «идеологической безграмотности». Казалось бы, пустяк, но в какую
политическую степень он был возведен – ее «жестко отчитали!»

Слушая моих респондентов, я вновь убеждался,
что, видно, не все складывалось так уж правильно и хорошо в судьбах советских
людей, живших, как утверждали государственные власти, по самой справедливой
Конституции в мире, коли собеседники привели мне массу примеров «обратной
стороны медали».

Заключение

                                                                                  «Всякая власть исходит от народа,

И
никогда уже к нему не возвращается»

Габриэль
Лауб.

Во время работы над темой «Эх, хорошо в стране
советской жить»? (Страна Советов 1930-1950-х годов: мифы и реальность)», мне
удалось проанализировать многие документы и периодику советского времени,
просмотреть советские учебники и художественную литературу школьной программы,
изучить материалы Государственного архива, фонды и экспозиции музеев нескольких
образовательных учреждений нашего города.

Все эти уникальные исторические источники
отражают (каждый по-своему) советскую эпоху, особенно тот ее период, когда в
стране властвовали сталинская Конституция, сталинская идеология, сталинский
режим.

Таким образом, проанализировав все найденные и
изученные материалы, я подтвердил выдвинутую мной гипотезу и разрешил
обозначенную проблему: она
заключалась в противоречии между мифической идеей сталинских властей об
улучшении условий существования граждан в Стране Советов и жестокими репрессивными
мерами, используемыми для достижения этой цели.

Как показала жизнь, благими декларациями
политиков о построении развитого социалистического общества и вместе с тем
репрессивными способами, применяемыми властями к гражданам страны для решения
намеченных задач, невозможно создать фундамент нового прогрессивного
государства и поменять в лучшую сторону сознание и образ жизни человека. Люди
Страны Советов в конечном итоге так и не дождались социализма с человеческим
лицом, который полагалось строить по приказу властей.

Для народа, о котором в те годы так много
говорилось в превосходных степенях с высоких трибун партийных съездов, в реальности
делалось очень мало – большинство приведенных в моем исследовании фактов
отражает суровую, подчас жестокую реальность человеческого бытия и фактического
ухудшения жизненного уровня всех слоев населения. Еще раз напомню: это дефицит
предметов первой необходимости; примитивные условия жизни большинства населения
советской страны; жестокость и насилие по отношению к инакомыслящим гражданам;
массированная пропаганда коллективизации и связанные с ней репрессии; грубое
подавление любого стремления человека сохранить собственную индивидуальность.

Ответив в ходе исследования на многие вопросы и
решив задачи, поставленные перед началом поисков, я пришел к убеждению: мои
встречи с бывшими учащимися и учителями Страны Советов, в которой «хорошо жить», дают богатую пищу для
размышлений. Буду в своих выводах предельно
искренен:

1.       
В СССР самой мощной была идеология. Вся жизнь советского
государства была охвачена ею: наука и культура, педагогика, промышленность и
сельское хозяйство, радио и печать. Народ практически не участвовал в
назначениях «великих» партийных деятелей советского периода. Народ на себе
испытал, что такое советская власть (коллективизация, раскулачивание,
репрессии).

2.       
У людей в те времена не было альтернативных источников
информации. И поэтому радио и печать идеологически воздействовали на народ и
молодежь. На официальном уровне шла мощная героизация политических деятелей времен
советской эпохи и оправдание их злодеяний великими, но, как оказалось на деле,
разрушительными целями Коммунистической партии. Все документы и воспоминания,
которые я привожу в своем исследовании, являются тому свидетельством.

3.       
В своих откровенных рассказах мои собеседники, иногда сами
того не ведая, развенчивают оптимизм многих документальных источников
советского периода. Они напрямую говорят, что в отличие от партийных деятелей,
которым «хорошо в стране советской жить»,
подавляющая часть населения не ощущали себя гражданами страны, где «человек проходит, как хозяин». Скорее
наоборот – люди жили, находясь за «железным занавесом» в жестко ограниченных
рамках сталинской политики ущемления всех прав и свобод.

В то же время должен отметить, что некоторым моим
собеседникам кажется, что в людях сейчас стало ослабевать чувство исторической
и культурной общности.

Отдельные участники разговора со мной до сих пор
сожалеют о распаде мифически прекрасного тоталитарного государства. Не потому
ли, что им вновь, как в юные годы, хочется обрести свой идеал, вернуть веру в
высокие моральные принципы и в самого себя? Это с одной стороны. А вот с другой
стороны, большинство моих респондентов (а их воспоминания можно воспринимать
как свидетельские показания – на их глазах происходили все описанные в данной
работе события) все-таки склоняются к мнению, что изменения в облике
государства после 1917 года произошли в худшую сторону. Они считают, что
революционные реформы наспех перекроили традиции, культуру и быт его жителей.

Хотя многие мои собеседники называют годы своей
учебы счастливыми, они все-таки отмечают: именно с установлением Советов
начался роковой для судеб людей раскол между слоями общества и всеми его
гражданами, вызванный кардинальными искажениями в отношениях народа и власти и
насильственным изменением всего стиля жизни человека, его нравов и взглядов.
Политическое бедствие перерастало в болезнь народной души.

Однако «вбитая» в умы народа политическая и
идеологическая сказка о счастливом завтра в стране всеобщего блага и радужных
надежд, которые возникали в результате желания простого человека изменить свою
долю, заставляли население забывать о плохой жизни и отодвигать свои ожидания
на второй план. Ведь по сравнению с грандиозными предначертаниями партии – приблизить
прекрасное коммунистическое завтра – мечты об их личном, сиюминутном
человеческом счастье казались людям ничтожными.

На деле же многие из них просто не могли
достучаться до правды, которая скрывалась за тяжелыми засовами идеологической
демагогии и удобных для власти мифов, сочиняемых по заказу.

«Эх,
хорошо в стране советской жить!» – звучало из репродукторов на бескрайней
территории советского государства, и слова этой песни с энтузиазмом
подхватывались и распевались везде и всюду. В течение десятков лет неимоверным
трудом и великими жертвами простого народа создавался тоталитарный общественный
строй – социалистический, при котором все было масштабным, особенным, специальным:
Спецпереселения; Спецлагеря; Спецслова; Спецмышление; Спецмораль; Спецзаконы.

А поскольку власть, прежде всего сталинская,
долгое время сохраняла монополию на жесткую идеологическую обработку
собственных граждан, какой бы тяжелой ни была жизнь в этой созданной спецстране – Стране Советов, она
казалась народу прекрасной.

Как показывает история, по истечении лет
всеобщая радость и оптимизм советских людей, разбившись о неотвратимость
происходящих событий, сменились полным недоверием к существующей власти. Даже
при очень большом желании ее невозможно было рассматривать иначе, как власть,
нанесшую огромный нравственный и физический урон собственному народу.

Я долго размышлял: какой же знак препинания
поставить в конце фразы «Эх, хорошо в
стране советской жить», обозначенной в качестве заголовка моей исследовательской работы.

Вначале я хотел оставить знак восклицательный,
как и было задумано авторами песни: знак этот означал гордость за Страну
Советов. Но изучив исторические материалы, решил поставить знак вопросительный,
потому что в СССР было создано тоталитарное общество, где никаких прав и свобод
у граждан не было.

А это значит, что заголовок моей работы должен
быть записан так: «Эх, хорошо в стране
советской жить?»

Таким образом, на основе архивных документов,
страниц учебников, материалов школьных музеев, записей встреч с моими
респондентами мне удалось доказать: счастливая
Страна Советов – это был всего лишь миф, подобный Эльдорадо.

Список
использованной литературы

1.       
Аванесов
Р.И., Соколов В.С. Русский язык. – М.,
1932.

2.       
Бабкин
М.А. Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. М., 2008.

3.       
Боброва
Н.Е. Управление добра. – Екатеринбург, 2008.

4.       
Воскресенская
В., Павловская Р. Букварь для школ грамоты. М., 1936.

5.       
Голубев
Л.А.  Радость и боль моя. Екатеринбург,
1996.

6.       
Иванов
Р.И., Соколов В.С. Учебник русского языка. М., 1932.

7.       
Кожевников
А.Н.  Судьба. Семейная хроника.
Екатеринбург, 2006.

8.       
Лавринов
В. События. Люди. Храмы. Екатеринбург, 2001.

9.       
Полторанин
М. Власть в тротиловом эквиваленте. М., 2012.

10. Рыбчак С. История Полевского глазами
священнослужителя // Диалог,

11.09.2008.

11. Рыбчак С. Полевской исторический
синодик. Полевской, 2008.

12. Сборник документальных материалов о
горнозаводской промышленности

Урала на рубеже XVIII — XIX
веков. Свердловск, 1955.

13. Сборник «Малахитовая провинция».
Екатеринбург, 2001.

14. Энтина Г.А. Учебное пособие по
Конституции СССР для 7 класса. М., 1936.

Источники

1.       
Архив
музея МАОУ «Средняя общеобразовательная школа-лицей №4».

2.       
Архив
музея МБОУ « Средняя общеобразовательная школа 
№17».

3.       
Архивный
отдел ГО Полевской. Книга распоряжений Полевского РИК.

4.       
ГАСО.
Переписка Полевского РИК с церковно-приходскими советами

 в
1925-1926 г.г.
Ф.2136 р. Оп.1. Д.13.

5.       
ГАСО.
Справочная книжка Екатеринбургской епархии. Ф.2. Ед.хр.45.


1Полторанин Михаил. Власть в тротиловом
эквиваленте. М., 2012. С. 5.

[2] Страница из учебника русского языка на
агротехнических курсах за 1932 год. Издательство
«Коммуна», Москва.

[3] Энтина Г.А. Учебное пособие по Конституции СССР для 7
класса. М., Учпедгиз, 1936.

[4]
Энтина Г.А. Учебное пособие по Конституции
СССР для 7 класса. М., Учпедгиз, 1936.

[5] Журнал «Знание — сила», №11, 1959 год.

[6] Из воспоминаний Винайкиной В.В.,
жительницы нашего города.

[7] Со слов жительницы Полевского Сияловой С.А.

[8] Учебник
русского языка 1932 года. Авторы
Иванов Р.И., Соколов В.С.

[9]  Материалы Полевского
городского архива. Ф.1. Ед.хр.35. Л.11,12.

[10] Там же. Л.11.

[11] Воскресенская В., Павловская Р. Букварь
для школ грамоты. М., Госпедиздат, 1936.

[12] Аванесов Р.И., Соколов В.С. Учебник
русского языка.  М., Госпедиздат, 1932.

[13] Урал в панораме XX века. Екатеринбург, 2000. С. 227.

[14] Там же.

[15] Там же.

[16]Иванов Р.И., Соколов В.С. Учебник русского
языка. М., 1932.

[17] Рыбчак С. История Полевского глазами
священнослужителя // Диалог, 11.09.2008.

[18] Там же.

[19] Запись этого
воспоминания хранится в школьном музее.

[20] Из сочинения Зыряновой Татьяны,
выпускницы 2001 года.

[21] Боброва Н.Е. Управление добра.
— Екатеринбург, 2008. С. 65.

Статья размещена по адресу: http://scepsis.net/library/id_3217.html<hr/>

Enjoy extinction: гуманитарная катастрофа малых народов как ресурс для гуманитарных наук.

Любой успешный геноцид заканчивается той фазой, когда угнетателям остается отойти в сторону со словами: «Боже, что творят с собой эти люди? Они губят друг друга, губят сами себя, пока мы наблюдаем за их гибелью».

Aaron Huey, “America’s native prisoners of war”.

Эта статья была написана задолго до публикации. И лишь недавно я ознакомилась с произведением, которое, хотя и вызвало у меня смешанные чувства, но, безусловно, помогло лучше сформулировать собственную точку зрения. Это фильм Ренцо Мартенса “Enjoy Poverty”. В результате начало и конец статьи подверглись последней редактуре гораздо позже, чем весь остальной текст, поэтому прошу прощения у читателя за вероятную неровность стиля.

Гуманистическая традиция, к которой восходит современная наука, а в особенности гуманитарные науки (к которым я, с формальной точки зрения, отношу и языкознание, не вникая здесь в вопрос о его методах) предполагает, что ученый служит науке, а через нее человечеству, которому он открывает истину. В конечном счете действия ученого должны обогатить человечество знаниями и приблизить его к гуманистическому идеалу. Именно этот мотив движет ученым-гуманистом.

В то же время, господствующая идеология в обществе далека от гуманизма. Неолиберализм объясняет любое взаимодействие между людьми через товарообмен. Ученый с минимальными затратами добывает истину, как некий ресурс, обрабатывает его, и пытается продать по максимальной цене. Если это не прикладное знание, то кому он может его продать? В таком случае его задача — внушить грантодателю, что помощь науке принесет ему популярность, благую карму, власть над миром или что угодно еще. Ученому-гуманисту подобное внушение нужно для того, чтобы обеспечить прирост человеческого знания за счет денег капиталиста, частной организации или государства. Но до какого момента ученый остается гуманистом?

Пока он сам не оценивает знание лишь как ресурс, который он должен добыть с наименьшими возможными затратами и продать по наибольшей возможной цене. Для лингвиста и этнографа в рыночном обществе этот ресурс — язык и культура, которые он «добывает» из их носителей и продает грантодателям или издательствам. Носители языка и культуры для такого ученого — не цель, а средство. Гуманистическое предположение о том, что сам изучаемый народ (вместе со всем человечеством) должен быть бенефициантом исследований, неуклонно вымывается из мировоззрения ученого. Ибо устройство капиталистического общества в целом таково, что более конкурентоспособными при прочих равных оказываются те, кто не ограничивает себя этим предположением. А в результате конкуренции внутри научного сообщества возникает «цепная реакция»: переступать гуманитарную этику должен каждый, кто не хочет быть вытесненным из научного сообщества (подобно тому, как конкуренция вынуждает капиталиста любой ценой сокращать расходы на производство). И научное сообщество уже не осуждает такого массового нарушения.

Тема статьи — судьба кетов, малочисленного народа России, сумевшего создать культуру, замечательно приспособленную к тяжелым условиям Крайнего Севера, но не выдерживающую конкуренции со стороны культуры, развивавшейся в более благоприятных условиях. Господствующая идеология фактически обрекает носителей кетской культуры на выбор между ассимиляцией и уничтожением. И наука, точно так же принимающая заданные правила, не может освободить народ от этого ложного выбора. Об этом я хочу рассказать на примере своего опыта полевой работы.

Итак, лингвистическая экспедиция с целью сбора материала по кетскому языку в поселке Келлог. Я студентка, я очень молода, и напускной цинизм для меня — единственный способ отгородиться от разрыва между идеалом и реальностью.

1. Кто такие кеты

Кеты — малочисленный народ севера Сибири, последний из говорящих на языках енисейской семьи. Ассанский, аринский и коттский языки, родственные кетскому, исчезли в течение XVIII и XIX веков, югский — во второй половине XX века. Численность кетов в настоящее время — около тысячи человек. Поселок Келлог Туруханского района называют кетской столицей — здесь проживает примерно 230 кетов, составляющих 73% жителей поселка.

Дети изучают кетский язык в школе, где он преподается только до четвертого класса, причем курс включает лексику, но не морфологию и синтаксис. Язык плохо описан, и возможности его описания уменьшаются с каждым годом. Обычное явление для умирающих языков — резкое ускорение процесса языковых изменений, когда младшее поколение говорит на языке, ощутимо отличающемся от языка старшего поколения. Сложнейшая в мире кетская глагольная морфология уже не будет полностью описана потому, что современными носителями она почти утрачена. Тот же процесс, хотя несколько медленнее, происходит и с лексикой. Долг лингвиста — записать и сохранить возможно большее количество материалов по кетскому языку в возможно лучшем качестве. С этой целью и была организована студенческая экспедиция в Келлог.

2. Происшествие в Туруханске

Добраться до Келлога непросто: из Красноярска до Туруханска (районного центра), пришлось лететь самолетом, а еще через два дня еженедельный рейсовый вертолет высадил нас в Келлоге.

Однако впервые узнали о нравственных проблемах исследователя исчезающей культуры мы уже в Туруханске. От женщины — заведующей краеведческого музея. Среди ее экспонатов была коллекция кедровых резных статуэток работы молодого мастера из числа представителей «коренного малочисленного народа Севера». По словам нашей собеседницы, она покупала его произведения, пока не увидела, что он приходит к ней уже не один, а с собутыльником. С тех пор она не давала ему денег на руки, а платила вещами. Вскоре он перестал приходить. Услышав этот рассказ, мы впервые почувствовали, что в положении исследователя здесь есть некоторая двусмысленность.

3. Отступление о коренных народах Севера и их алкогольных проблемах

Подверженность коренных народов Севера алкоголизму была замечена достаточно давно, и наркология объясняет ее разными факторами — особенностями кальциевого обмена, белково-липидным типом питания, хроническими стрессами в полярных условиях, социальными факторами[1]. Неоднократно замечалось, что формирование алкогольной зависимости у коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока протекает быстрее, чем в среднем, а переход от традиционного белково-липидного типа питания к углеводному усугубляет проблему. Особенности организма, позволившие аборигенам Севера адаптироваться к арктическим и субарктическим условиям, делают их уязвимыми для алкоголизма, в свою очередь, ослабляющего способность к адаптации[2]. Так или иначе, алкоголизм у кетов — явление куда более тяжелое, чем тот алкоголизм, что можно увидеть, например, в севернорусской деревне.

Спаивание аборигенов Сибири началось, вероятно, вместе с первыми торговыми контактами. По мере заселения Сибири и истощения природных ресурсов аборигены оказались вынуждены закупать у русских такие товары, как хлеб, ткань и порох. Помимо прямой продажи, угощение водкой было элементом сделки по закупке пушнины. Ту же традицию поддерживало и государство — плательщикам ясака подносилась чарка казенной водки (так называемые «ясачные расходы»)[3]. Воеводы и сборщики, принимавшие ясак, нередко курили хлебное вино самостоятельно и обменивали его на меха в обход царской казны. Многочисленные злоупотребления воевод время от времени кончались восстаниями того или иного народа, и следовавшими за ними царскими указами против этих злоупотреблений. В то же время государство стремилось к осуществлению полного контроля и над торговлей алкоголем, и над добычей пушнины. Поэтому царская власть в какой-то мере боролась с распространением водки частным порядком в убыток казне[4].

Во второй половине XVIII века Россия начинает проводить по отношению к коренному населению Сибири политику ассимиляции и христианизации. Православные миссионеры нередко работали теми же проверенными методами, которыми раньше пользовались купцы.

«Многие священники для скорейшей христианизации использовали водку, спаивая аборигенное население. Подобная практика получила широкое распространение. Иркутской духовной консистории и Якутскому духовному правлению в 1790 г. пришлось указать священникам, чтоб “во время выездов в улусы иноверцам ни под каким видом отнюдь с собою горячего вина не вывозили” Нередко приезд священника для аборигенов становился бедствием. Так, князьцы Жиганского комиссарства Текес Офонин и Тикистен Лучеканов в 1772 г. подали жалобу на священника Андрея Иоакинова, который за приезд из Якутска потребовал 100 руб. и 3 песца с каждого новокрещеного. Это привело в “немалое разорение и безвозвратный убыток” аборигенов. Родовичи объявили, что услуги православных священников им обходятся в несколько раз больше, чем содержание шаманов»[5].

Попытка ассимиляции в конце XVIII века закончилась резким сокращением числа плательщиков ясака, после чего стало ясно, что концепцию надо менять. Этим занялся М.М. Сперанский. После пребывания в течение четырех лет на посту генерал-губернатора Сибири, в 1822 году он создал «Устав об управлении инородцев».

Устав разделял «инородцев» в рамках права Российской империи на «оседлых», «кочевых» и «бродячих» и согласно этому разделению определял их административный и правовой статус. «Оседлые инородцы» в правовом отношении приравниваются к русским тяглым сословиям. Правила торговли с народами Сибири для частных предпринимателей либерализуются, в том числе разрешается торговля любыми товарами, кроме «горячих напитков» на стойбищах «кочевых и бродячих инородцев». Сами «инородцы» могут покупать спиртные напитки в других местах для домашнего употребления. Законодательство Сперанского почти не менялось вплоть до 1917 года.

О том, как реализовался этот запрет в действительности, писал в 1908 году исследователь Сибири В. В. Передольский:

«…спирт — товар запретный: ввоз его в области обитания инородцев запрещен, и потому все суда, минующие расположенный около северного полярного круга город Туруханск, должны подвергаться осмотру и получать на право дальнейшего следования от проживающего в г. Туруханске Отделенного пристава проходные свидетельства Владелец каждого судна, доплыв по Енисею до реки Турухана, едет за проходным свидетельством к приставу в Туруханск на маленькой лодке, оставляя нагруженное товарами судно на Енисее, причем бочки с запретным спиртом предусмотрительно топятся с камнями в воду или под самым судном, или же где-нибудь поблизости, так что при осмотре груза спирта на судне никогда не оказывается. Когда же осмотр — если таковой был — закончен, и проходное свидетельство получено, спирт благополучно извлекается из воды и водворяется на прежнее место. Владельцы пароходов не прибегают даже и к этой уловке, а просто наливают спиртом несколько бочек, предназначенных для засолки рыбы, и погружают их среди сотен других, пустых, в трюмы своих баржей и пароходов, вполне основательно рассчитывая, что при осмотре груза спирт никоим образом не может быть открыт, так как выгрузки товаров при осмотре не полагается».

Далее автор подробно описывает процедуру торговли, в результате которой остяки не получают ни хлеба, ни ткани, ни пороха, отдают всю добытую пушнину и еще остаются должны купцу[6].

Впрочем, до начала XX века алкоголизм у народов Сибири был мелочью на фоне, например, тифа, кори или оспы, выкашивавших рода и племена в один год. Вот данные о численности кетов (именуемых тогда енисейскими остяками), приводимые Паткановым[7]:

Год 1836/8 1859 1897 1906
Туруханский край 740 911 (однако число ревизских душ с 1836 года сильно уменьшается, поэтому Патканов предполагает, что данные за 1836/8 гг. неверны) 888 892
Енисейский округ 164 161 94 (после вспышки оспы) ≈28 (после очередной вспышки оспы)
Общая численность 904 1072 982  

Статистика в это время, как и признает Патканов, была плохо поставлена, кроме того, женщин от русских прятали, в том числе во время переписи. В Сибири, как это бывает в колониях (например, в португальском Гоа XVI века), шла торговля женщинами среди поселенцев еще с XVII века. С отменой рабства она пошла на спад, но Передольский ее отмечает для второй половины XIX века по крайней мере в отношении кетских женщин.

Тем не менее, по этой статистике можно увидеть опустошение, производимое оспой среди аборигенов Сибири в царской России.

Хотя в западноевропейских странах со времени открытия Дженнера оспопрививание практиковалось массово, а кое-где и вводилось обязательно, в России дела обстояли печально. С 1865 г. действовал закон о введении повсеместно правильного оспопрививания[8]. Но вся ответственность за его исполнение возлагалась на земские комитеты, единого плана не было, вакцин не было, врачей тоже… словом, получилось как всегда. Вот какие данные на этот счет приводятся в словаре Брокгауза и Ефрона:

«В странах, в которых обязательны вакцинация и ревакцинация (повторительное оспопрививание), удалось низвести заболеваемость и смертность от оспы до ничтожного minimum’а. Так, в Германии за время с 1889 по 1893 г. на миллион жителей умерло от оспы 2,3; в странах же с недостаточно строгим оспопрививанием смертность от оспы за то же время составляет на один миллион жителей: во Франции 147,6, в Бельгии 259,6, в Австрии 313,3, в России (за 1891-1893 г.) 836,4».

То есть от оспы в России умирало 105 тысяч человек за три года (а в Германии — около ста человек). И уж конечно, о прививании «бродячих инородцев» заботились в последнюю очередь. Патканов рассказывает о судьбе «степных камасинцев» (коттов), у которых в начале 19 века насчитывали 400 душ мужского пола, после оспенной эпидемии 1840 года их численность составляла 99 душ обоего пола, а позже остатки этого племени были полностью ассимилированы.

В 20-е годы в Туруханском крае началось строительство больниц и школ, появились красные чумы, женские консультации, распространилось оспопрививание. Все это сокращает смертность кетов, что подтверждается и переписью населения. Тогда же, в 1922 году, Туруханский крайисполком принимает постановление о запрете торговли спиртом и спиртными напитками на территории края.

Алкогольная политика большевиков требует отдельного экскурса. С 1918 года вводится госмонополия на производство алкоголя и запрет на продажу спиртных напитков с целью распития (за исключением виноградных вин не крепче 12 градусов). Все прочие спиртные напитки, спирт и спиртосодержащие вещества производятся только на контролируемых государством предприятиях и только для продажи за границу, а также для технических нужд. Впрочем, с 1921 года разрешается продажа 14-градусного вина, позже — 20-градусного, объясняются эти меры борьбой с самогоноварением.

«Вскоре после отхода Ленина от руководства правительством в правящих кругах партии и государства под благовидным мотивом: “Необходимо получить финансовые средства для строительства заводов и фабрик” — стали обсуждаться предложения о введении государственной монополии на водку и пополнение казны деньгами за счет реализации алкогольных изделий. Решительным противником такой мотивации стал Л.Д. Троцкий. В 1923 году он заявил: “Попытка перевести бюджет страны на алкогольную основу есть попытка обмануть историю, освободив госбюджет от собственных успехов в области хозяственного строительства. Зарплата рабочих далеко еще не достигла довоенного уровня. Тем не менее рабочий класс в целом чувствует себя в состоянии подъема. Если сюда вернуть алкоголь — все пойдет назад, вниз”.

Противоположную позицию занимал И.В.Сталин. Ссылаясь на письмо к нему Ленина от 13 октября 1922 г. (адресованное для членов ЦК РКП(б)), где рассматривалось в качестве одной из важнейших мер пополнения государственной казны, винная монополия, Сталин пытался убедить противников в незамедлительном принятии постановления по этому вопросу. Мотивируя свои доводы, он заявлял: “Мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, — мы пойдем на это крайнее средство”.

Необходимость введения винной монополии объяснялась некоторыми руководителями государства в качестве важнейшей меры для борьбы с самогоноварением. На первом Всесоюзном учительском съезде, отвечая на вопрос, чем вызвана винная торговля, председатель СНК СССР А.И. Рыков говорил: “Главным мотивом, который побудил нас выпустить водку, является наличие самогона… когда мы издавали закон, допускающий продажу “горькой”, то здесь играли роль не столько доходные соображения, сколько невозможность при настоящих условиях побороть самогонщика исключительно административными мерами”.

Подведя под намечаемую реформу идеологическую базу и обработав основную массу ЦК партии под свою позицию, Сталин выносит вопрос об установлении винной монополии на Пленум ЦК РКП(б), а после принятия положительного решения, в правительство».

(А.Г. Кирющенко, Ф.Н. Петрова. Антиалкогольная правовая политика и антиалкогольное законодательство советского государства: уроки истории и пути совершенствования. СПб, 1998).

Упомянутое письмо Ленина, впрочем, было о том, что продажу водки населению разрешать нельзя ни в коем случае:

«С внешторгом мы начали рассчитывать на золотой приток. Другого расчета я не вижу, кроме разве винной монополии, но здесь и серьезнейшие моральные соображения, и ряд деловых возражений Сокольникова».

А вот на основании чего монополию 1925 года продавливал Сталин:

«Некоторые члены ЦК возражали против введения водки, не указывая, однако, никаких источников, откуда бы можно было черпать средства для промышленности. В ответ на это 7 членов ЦК, в том числе я, внесли в пленум ЦК следующее заявление:

“Тов. Ленин летом 1922 г. и осенью того же года (сентябрь) несколько раз заявлял каждому из нас, что, ввиду безнадежности получения займа за границей (провал Генуи), необходимо будет ввести водочную монополию, что это особенно необходимо для создания минимального фонда для поддержания валюты и поддержания промышленности Обо всем этом считаем своим долгом заявить ввиду того, что некоторые товарищи ссылаются на более ранние заявления Ленина по этому вопросу”».

(Письмо Сталина Шинкевичу от 20 марта 1927 г.)

Разумеется, после разрешения водки потребление алкоголя выросло очень сильно и уменьшилось только после 1927 года в результате введения антиалкогольных законов.

9 мая 1927 года ВЦИК и СНК РСФСР издает постановление «О запрещении ввоза и продажи спиртных напитков в некоторых местностях северных окраин».

В действительности, это постановление не о запрете, а о разрешении введения запрета, в случае необходимости, местным ЦИКам и крайисполкомам. Если запрет, введенный в 1922 году Туруханским крайисполкомом, сохранился до 1927 года, то постановление лишь подтверждало его правомерность. В 1930 году постановление 1927 года заменяется на новое с небольшими отличиями[9]. Этот вариант утрачивает силу только в 1986 году. Согласно постановлению, незаконная торговля законным образом изготовленными спиртными напитками, а также ввоз и хранение этих напитков с целью сбыта в нарушение изданных запретительных или ограничительных правил влекут за собой наложение административных взысканий: в первый раз — в виде штрафа до 100 рублей или принудительных работ до одного месяца с обязательной конфискацией у нарушителей спиртных напитков, а у скупщиков — также и предметов, приобретеных в обмен на эти напитки; во второй раз или в первый раз, если эти действия носили характер промысла, — те же административные взыскания, но соединенные с административной высылкой нарушителей из пределов их постоянного местожительства с обязательным запрещением им селиться в перечисленных северных окраинах РСФСР.

Но как фактически шла торговля с коренными народами Сибири в период НЭПа? Нэпманы, разумеется, унаследовали старую купеческую традицию:

«Пушные заготовки в 20-е годы проходили точно так же, как и несколько столетий назад. С наступлением весны в тайгу устремлялась армия частных заготовителей. Между ними начиналась бешеная конкуренция. Каждый стремился заключить как можно больше договоров с охотниками промысловиками.

Заключение договора происходило следующим образом. Предприниматель выдавал охотнику аванс, как правило товаром, необходимым для промысла. После чего охотник на несколько месяцев уходил в тайгу. По возвращении охотник-промысловик находил своего “хозяина” и сдавал ему пушнину. Отношения между предпринимателем и охотником строились исключительно на доверии. Никаких письменных договоров не существовало. Немалую роль в пушной торговле играла водка. Чтобы добиться расположения охотника, предприниматель обязан был снабжать его спиртным.

С наступлением НЭПа в пушную торговлю активно включаются государственные и кооперативные организации.

Эти организации действовали точно также как и предприниматели, что было не удивительно, так как в качестве коммерческих агентов они нанимали все тех же частных торговцев. Сибирская и центральная пресса с возмущением писала о том, что государственные и кооперативные органы используют недостойные методы торговли, как то спекуляция, спаивание и обман местного населения и т. д.

С 1924 года государственные регулирующие органы предпринимают попытки взять пушной рынок в свои руки. Во-первых, было ограничено количество организаций, занимавшихся пушными заготовками, во избежание, как тогда писали “излишнего ажиотажа и конкуренции”. Во-вторых, как и в случае с хлебными и масляными заготовками, были введены синдицированные цены на пушнину. В-третьих, государственным и кооперативным предприятиям практически запретили пользоваться услугами частных агентов.

Несмотря на эти меры, переломить ситуацию в тайге не удалось

Тогда государственные регулирующие органы избрали другую тактику борьбы с частными заготовителями. С 1925 года начинается массированное строительство факторий в тайге[10]. План строительства был составлен очень бестолково. В одном месте возводилось сразу много факторий, а в другом — ни одной. В результате подобной политики, государственные органы не только не вытеснили частного заготовителя, но и породили новый слой торговцев, которые закупали товар на факториях, а потом развозили его по тайге.

Действия государственных регулирующих органов привели к тому, что к концу 20-х годов номинально частных предпринимателей в тайге почти не осталось. Однако фактически все они продолжали работать под прикрытием государственных и кооперативных предприятий»[11].

Этой ситуацией, по всей вероятности, и объясняется постановление 1927 года, принятое не без влияния советских этнографов-гуманистов. С.В. Алкин пишет о том, что внимание властей на проблему обратили Е. И. Титов[12] и директор читинского музея А. К. Кузнецов. В феврале 1926 г. на заседании президиума Забайкальского губплана, где Кузнецов читал доклад, обсуждается вопрос о том, чтобы «проработать и предоставить на рассмотрение президиума губплана в двухнедельных срок вопрос о продаже спиртных напитков в местностях, населенных инородцами»[13].

4. Отступление о численности этноса

Вот таблица, показывающая численность кетов в разные годы на основании переписей населения:

  1897 1926 1939 1959 1970 1979 1989 2002
СССР 994 (данные переписи по родному языку; данные по количеству кетов у Патканова отличаются, но не радикально) 1428 1243 1019 1182 1122 1113 1494
РСФСР 1428   1017 1161 1072 1084
УССР       1 6 9 8  
БССР           1 3  
УзбССР           24 5  
КазССР         4 11 11  
ГрузССР         9   1  
МолдССР           1    
ЛатССР         1      
КиргССР       1 1      
АрмССР           1    
ТуркССР           3    
ЭстССР             1  

Попробуем ее проинтерпретировать. Количество кетов по переписи 1926 года оказалось примерно в полтора раза выше того уровня, на котором оно держалось в течение XIX века. Как уже было сказано, это можно связать с улучшением здравоохранения в этот период.

Второй подобный скачок статистических показателей пришелся на перепись 2002 года, и в этом случае объяснение вполне очевидно, но о нем пойдет речь позже.

В 1939 году кетов опять становится меньше, чему можно найти разные причины, хотя бы коллективизацию, как пишет Алексеенко[14], проведенную совершенно безграмотно и жестоко, вызвавшую сопротивление кетов, или последнюю эпидемию оспы в 1936 году[15]. Оценить ситуацию в тридцатые годы сложно по цензурным соображениям — многие сибиреведы были репрессированы, и собранные ими сведения остались недоступны. Так, кроме упомянутых Передольского и Титова, еще в 1929 году был сослан участник Приполярной переписи 1926 года Б.О. Долгих, а в 1938 году расстрелян Н. К. Каргер, автор грамматики и букваря кетского языка (в результате чего начатое советской властью преподавание кетского языка в школе прекратилось до 80-х годов).

Кроме того, перепись населения 1939 года, возможно, фальсифицирована с целью скрыть последствия голода и численность населения лагерей. Вряд ли это могло отразиться на данных о количестве кетов, но к тому же кеты в этой переписи помещены в графу «прочие народы Севера», и цифра в 1243 человека дается «по данным специальной разработки итогов переписи 1939 по районам Крайнего Севера (РГАЭ, ф. 1562, оп. 336, д. 1469-1470)»[16]. Что касается оспы, то 1936 год — последний год ее существования в СССР, поэтому сомнительно, чтобы эпидемия сама по себе настолько повысила смертность. Вероятно, здесь сработали несколько факторов.

Следующая перепись приходится на 1959 год, и кетов оказывается 1017 человек. Здесь падение численности, очевидно, связано с войной. К 70-му году численность народа опять вырастает. Убыль 70-х годов связана с особенно сильным снижением рождаемости при традиционно высокой (по сравнению с общим уровнем СССР) смертности: в это время дети появляются у матерей, родившихся в 1942-1951 годы[17]. «Демографическое эхо» войны отражается на численности коренных малочисленных народов Cевера в целом: в 70-е годы она вырастает всего на 3% при том, что в 60-е, 80-е и 90-е прирост колеблется на уровне 14-16% за период между двумя переписями. Следует также учитывать, что в 70-е годы в СССР повышается потребление алкоголя, а потому и смертность, в то время как рождаемость у аборигенов Севера постепенно снижается, начиная с 60-х годов.

В 80-е годы эффект «демографического эха» кончается, и рождаемость у кетов повышается по сравнению 70-ми, хотя в целом и продолжает снижаться. Кроме того, антиалкогольная кампания радикально сократила смертность коренных малочисленных народов Севера и увеличила их ожидаемую продолжительность жизни на 10 лет (а в целом по стране — на 2 года). Благодаря этим факторам уменьшение численности кетов почти останавливается.

В 2002 году численность вдруг увеличилась чуть не в полтора раза. Это при том, что рождаемость за девяностые годы уменьшилась, а смертность, и без того высокая на общероссийском фоне, выросла по сравнению с 80-ми годами (ожидаемая продолжительность жизни коренных малочисленных народов Севера России в это время упала почти на пять лет, а коэффициент суммарной рождаемости только у ненцев и чукчей остался выше уровня простого воспроизводства)[18]. Если следовать статье Богоявленского[19], то по данным текущего учета, естественный прирост в период с 1989 по 2002 год составлял 145 человек, а еще 265 появились в результате «недемографического прироста».

Перепись населения 2002 года дала много удивительных результатов. Что касается енисейской семьи, то выяснилось, что 131 человек владеет югским языком, а югов при этом 19 человек. Последняя достоверная фиксация югского языка, близкого кетскому, относится к 70-м годам XX века — запись материала от нескольких пожилых информантов. Многие лингвисты душу бы продали за то, чтобы найти сотню информантов по югскому языку, но кто эти люди, владеющие им, остается загадкой.

Помимо признанных 183 национальностей, переписью зафиксировано около 430 таких, которые не попали в итоговую картину — буркинцы, иркуты, атыгийцы, чучмеки, москвичи, джедаи, гномы, лешие, орки, гоблины, хоббиты, полудницы, эльфы, толкинисты, марсиане, скифы, вавилоняне, римляне, инки и многие другие. Всего — почти 43 тысячи человек[20].

В заметке с оптимистичным названием «Конец мифа о вымирании малочисленных народов Севера», подписанной Валерием Тишковым и Валерием Степановым, при сравнении данных текущего учета коренных малочисленных народов Севера с данными переписи, первые попросту отметаются как недостоверные. Разумеется, перепись куда достовернее — ведь данные текущего учета ничего не говорят, например, о рождаемости у джедаев или скифов.

Откуда же появился «недемографический прирост», составляющий большую часть прироста численности кетов? Валерий Тишков, директор Института этнологии и антропологии РАН, знает ответ на этот вопрос, хотя не говорит о нем в упомянутой заметке:

«Принятие в апреле 1999 г. Закона “О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации” даст мощное пополнение этих групп за счет потомков смешанных семей и культурно ассимилированных граждан. Воспаленная риторика о вымирании северных народов беспочвенна, хотя коллапс системы государственного патернализма и разгул нового предпринимателя (от охотника-“европейца” до нефтегазовых корпораций) создали огромные проблемы для сохранения систем жизнеобеспечения и самобытной культуры аборигенных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока»[21].

Действительно, из-за компенсационных выплат за ущерб, наносимый нефтяниками природной среде, льгот на использование природных ресурсов и т.п., многие из тех, кто первоначально числился русскими, стали называть себя кетами. Кроме того, конечно, кеты предпочитают записывать кетами детей от смешанных браков с русскими[22]. Это, как подтверждает Тишков, помогает создавать относительно благоприятную статистику численности кетов, однако языковая ситуация выглядит катастрофически, поскольку кетский язык, разумеется, никаких льгот не дает.

В независимом экспертном докладе «Современное положение и перспективы развития коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока» под редакцией того же Валерия Тишкова, такое исправление статистики именуется «ростом самосознания». Вместе с тем очевидно, что языковая ассимиляция заходит все дальше. Больше половины браков у кетов — межнациональные, при этом вступают в браки в основном женщины. Более половины кетских мужчин никогда не состояли в браке (по всей России никогда не состояли в браке лишь около четверти мужчин и женщин, и кетские женщины этому показателю соответствуют). Положим, знание кетского языка не должно однозначно вытекать из роста самосознания, но почему все меньше молодежи признает его родным языком? Как рост самосознания может сочетаться с языковой и генетической ассимиляцией?

Предложение определять самосознание только через самоопределение при переписи рассматривать не стоит — иначе придется и джедаев считать отдельным народом.

Верен ли в XX веке тезис о вымирании коренных малочисленных народов или нет, но суть его не в уменьшении численности, а в гуманитарной катастрофе, которая за этим уменьшением стоит. И степень языковой ассимиляции, и метизация прекрасно показывают то, что скрывает Тишков с помощью данных переписи — чудовищное социальное неблагополучие этносов.

Впрочем, в предисловии к «независимому экспертному докладу» Тишков касается таких социальных проблем коренных малочисленных народов Севера, как алкоголизм и самоубийства. Причиной их он считает… государственный патернализм:

«Жалоба и образ трагедии приносят быстрые (хотя и скромные) дивиденды. На них строится идеология и политика “помощи” и “защиты”, т.е. все того же самого патернализма. В какой мере это может быть основой устойчивого развития и как долго это может продолжаться? Именно эта идеология, которая становится частью внутреннего мира не только через собственный конкретный опыт по жизни, но и через внешнее предписание, становится причиной эмоционально-психологической демобилизации и даже прямого воздействия на поведение и поступки людей, вплоть до проклятий аборигенов-северян, алкоголизма и суицида. Во многих других регионах мира люди умирают от голода и социальных болезней, но среди них, в сравнении с российскими аборигенами, гораздо меньше тех, кто кончает жизнь самоубийством. Тогда нет ли среди причин такого поведения феномена психологической бедности и навязанной безысходности, если, конечно, исключить случаи самоубийства в состоянии алкогольной горячки?»

Итак, государственный патернализм является причиной «психологической бедности и навязанной безысходности», из-за которых представители коренных малочисленных народов Севера злоупотребляют алкоголем и кончают с собой? Хотела бы я взглянуть на статистику алкоголизма и самоубийств у коренных малочисленных народов Севера, прежде чем «исключать случаи самоубийства в состоянии алкогольной горячки». К сожалению, Тишков такой статистики не приводит, хотя и ссылается на нее, даже сравнивая со статистикой по другим странам мира (на которую тоже хотелось бы взглянуть). Каким-то образом он забывает о том, что Россия относится к тем странам, где количество суицидов особенно сильно коррелирует со среднедушевым потреблением спирта (хотя такая корреляция наблюдается во всем мире)[23]. Например, оно уменьшается в полтора раза во время антиалкогольной кампании Горбачева. Поскольку причины динамики потребления алкоголя в данном случае нам ясны (комплексные антиалкогольные меры, предпринятые государством), естественно предположить, что причина динамики самоубийств — алкоголь. Не понимаю, почему в случае народов Севера должно быть сделано исключение (особенно учитывая то, что ожидаемая продолжительность жизни в годы антиалкогольной кампании у аборигенов Севера поднялась не на 2 года, как у населения СССР в целом, а более чем на 10 лет, и составила почти 60 лет).

Причиной же алкоголизма, по Тишкову, является «психологическая бедность», связанная с патернализмом. Так значит, этот патернализм длится с XVII века? И аборигены Сибири, которые до XX века в большинстве своем были неграмотны, откуда-то узнали о своем бедственном положении и принялись заливать пессимизм водкой еще при Алексее Михайловиче? А котты с аринцами, ближайшие родственники кетов, так унывали, наслушавшись просветителей-прогрессистов, что исчезли вовсе.

Причиной алкоголизма является прежде всего употребление алкоголя, это так же очевидно, как то, что причиной зависимости от героина является героин, а не «психологическая бедность и навязанная безысходность». Бедность районов обитания коренных малочисленных народов Севера — отнюдь не психологическая, а вполне физическая, разумеется, тоже подталкивает их к употреблению алкоголя, особенно опасного для их организма. Если, предположим, Валерия Тишкова оставят в таежном поселке без работы, но с героиновой зависимостью, то в отсутствие очередной дозы у него тоже будет наступать «навязанная безысходность» и, возможно, он начнет даже проявлять суицидальное поведение.

Но, разумеется, этого в независимом экспертном докладе написать нельзя, ведь продажа алкоголя выгодна государству, а «патернализм» невыгоден. В данном случае Тишков выступает не как ученый, но как член Общественной Палаты РФ, чувствуя свою ответственность за пополнение государственного бюджета, поэтому он никак не может рекомендовать государству воздержаться от получения прибыли через алкоголизацию населения, да еще и потратить какие-то средства на обеспечение рабочих мест и культурного развития для аборигенов Севера.

5. Отступление об оплате информантов

В советской полевой лингвистике было не принято оплачивать деньгами работу информанта. Разумеется, то, что информант теряет свое рабочее время ради общения с лингвистом в период активной хозяйственной деятельности (а студенческие экспедиции проходят обычно на летних каникулах), требует компенсации. Лингвист-полевик предлагал информанту помощь по хозяйству, приносил угощение к чаю или, на худой конец, поддерживал беседу, рассказывая о городской жизни или выслушивая историю жизни информанта (как правило, пожилой женщины, любительницы поговорить). Традиция денежной оплаты, по общему мнению, была введена западными лингвистами. Оправдывается она тем тезисом, что любой труд должен оплачиваться деньгами. Информанты, привыкшие к денежной оплате, не хотят уже работать без нее, и эта традиция постепенно захватывает все новые регионы. В Горноалтайске местная исследовательница-диалектолог сказала нам, что она и ее коллеги перестали ездить в один из регионов, так как американский профессор Г. Д. Андерсон[24] споил там информантов, и работа сделалась невозможной. Местные диалектологи-гуманисты, сами происходящие из таких же поселков, не могут позволить себе принять навязываемые извне нормы и согласиться спаивать свой собственный народ. Для меня, разумеется, денежная оплата информантов в том случае, когда очевидно, что деньги не принесут им пользы, связана с рыночным, а не гуманистическим мировоззрением. Ученый получил доступ к ресурсу, а там хоть трава не расти.

6. Келлог

После всех этих отступлений можно продолжить повествование о нашей экспедиции. Иногда это воспоминания, иногда выдержки из моих неотправленных писем другу.

Раз в неделю вертолет из Туруханска облетает все затерянные в тайге поселки района, сбрасывает и получает почту, продукты и деньги, иногда даже не приземляясь, а лишь зависая над землей. Если вертолет не прилетит, выбраться из поселка можно, попросив кого-нибудь из местных рыбаков довезти тебя по речкам до Енисея, чтобы там поймать проплывающий пароход.

От вертолета по земле разбегаются волны песка. Мы спрыгиваем на землю, пересчитываемся, взваливаем на спину рюкзаки и входим в поселок. Пыльная грунтовка, разбросанные в беспорядке избы за некрашеными дощатыми заборами. Огородничество не развито — помидоров в таком климате не вырастишь. Все деревенское стадо — бык и две коровы. Келлог богаче иного сибирского поселка, но местным жителям от этого не легче. Известная легенда об огромных «северных надбавках» игнорирует огромные же затраты на перевозку товаров в регионах с неразвитой инфраструктурой и холодным климатом. Магазин в Келлоге работает полдня в сутки, зато есть предприимчивая дама, закупающая тушенку, муку и прочее, и продающая затем в любое время, но несколько дороже. Около трети опрошенного нами трудоспособного населения (и около половины мужского трудоспособного населения — 14 из 25) — безработные, живут охотой, рыболовством и собирательством. Между тем еще в XVIII веке, в результате развития торговли пушниной, природные ресурсы стали иссякать, и кеты не могли уже обходиться без таких товаров, как мука, крупы, ткани, патроны и порох, поэтому сейчас дичь добывается и на продажу. В результате рыночных реформ в последние годы сильно выросли затраты на охотничий промысел, поэтому добыча наименее ценных животных в Сибири сократилась как нерентабельная, а браконьерство распространилось как рентабельное. Некоторые из охотников состоят в штате муниципалитета или промхоза. Но в основном, видимо, жители Келлога работают на спекулянтов-перекупщиков, которые платят больше и регулярнее, чем промхоз. Подробностей узнать не удалось, так как местные жители предпочитают не говорить с приезжими на подобные темы. Самим вывозить товар на рынок не представляется возможным: добраться до райцентра стоит немалых денег, а до Красноярска и подавно. В этом году, впрочем, у мужчин появилась работа — нужно построить несколько домов, за такую возможность ухватились все, кто успел.

Среди опрошенных трудоспособных женщин безработных меньше (5 из 24), в основном они работают в школе, детском саду и больнице. То, что зарплаты в этих сферах в России чудовищно низкие, едва ли является секретом для кого-то из читателей, но здесь и такая работа хороша.

Нас поселили в школе, мы стелим спальники на полу в одном из классов. Летом дети приходят сюда на «спортивную площадку». Вместе с учительницей они поют «Ласковый май» под караоке, репетируют спектакль, немного упражняются на воздухе, обедают и расходятся. Как я позже понимаю, смысл этой затеи — занять школьников, а заодно накормить.

Первое задание — социолингвистическое анкетирование всех встреченных жителей поселка. Это не работа с диктофоном, оплаты она не предусматривает, а занимает около десяти минут опрашиваемого. Анкеты собирать легко и быстро, хотя без проблем все равно не обходится.

Из письма:

«Здесь стало понятно, почему кетский вымирает: на улицах нас встречают пьяные и требуют взять у них данные по социолингвистической анкете. После того, как один из них потом пришел к нам в школу, обложил нас трехэтажным и потребовал разорвать его анкету или дать за нее денег, мы перестали спрашивать у пьяных. Потом они стали толпами приходить в школу. Мы теперь запираем двери. Как правило, кетского эти ребята не знают, а хотят опохмелиться».

Как уже было сказано, коренные жители Севера плохо переносят алкоголь. Этот факт кеты гневно отрицают и воспринимают исследования на эту тему как расистские. «Приезжали тут к нам ученые, кровь брали. Хотели доказать, что мы не такие же люди, как вы, русские. Будто нам пить нельзя».

Мы были в Келлоге две недели. Не было ни одного человека, которого я увидела бы за это время и пьяным, и трезвым. Создалось впечатление, что кет либо всегда пьян, либо всегда трезв. В других экспедициях можно было встретить человека, который «до смерти работает, до полусмерти пьет», то есть напивается только по выходным. Но не в Келлоге.

Первые два дня после прилета в Келлог «информанты» не давали нам прохода. Экспедиции (фольклорные, лингвистические и этнографические) приезжают сюда каждое лето. Все-таки Келлог — поселок с самым большим процентом кетского населения. И это население прекрасно знает, как выгодно быть кетом, как удобно продавать свою культуру и язык. Ни язык, ни культуру знать не обязательно — исследователи рады любым крохам, которые перепадут. Надо сказать, только в этой экспедиции из всех, где я бывала, труд информантов оплачивался деньгами — обычно мы платили конфетами к чаю, новой домашней утварью и помощью по дому. Однако здесь, в Келлоге, это было принято. Обычная расценка — пятьдесят рублей в час.

Расчет торговцев родной культурой прост и страшен: споешь фольклористу песню — получишь на бутылку. Принесешь этнографу берестяной короб — отдыхай всю неделю. У нас было мало денег, и мы платили только по двадцать рублей. «Представители вымирающего народа» возмущались, понимая, что с их знаниями заработать у нас на выпивку им будет нелегко: «Другие больше платят! Вы из России, что ж такие жадные?! И пусть я пьяный, почему с пьяным работать не хотите? Вы ж сами нас и споили!»

Действительно, ученые, которые ездят по немецким грантам, имеют возможность лучше оплачивать информантов. Мы платили меньше не из этических соображений, а по причине отсутствия статьи расходов на их оплату.

Сложно обвинять в гибели народа одного только несчастного пьяницу, который, хвастаясь перед нами своей национальной принадлежностью, двух слов не может связать ни на кетском, ни на русском и позорит свой народ хуже, чем наши торговцы ушанками на Арбате. В самом деле, это мы их споили. И продолжаем спаивать.

Такие «информанты» не только продают свой язык и культуру, но и используют их гибель, чтобы повысить цену. Мы виновны перед ними, и чувством вины они тоже торгуют: «Вы нас споили, так подкиньте на опохмелку!» Потом мы вернемся и попытаемся продать кому-нибудь все, что мы видели и слышали — кто-то же должен оплатить недешевые билеты.

Из письма:

«К нам ходит девочка Сашенька, с ней N подружился. Девочке шесть лет, она тощая, “как с Освенцима”, по словам одной здешней дамы. Диалог: — Мы с папой и мамой вчера ходили в тайгу, собирали голубику. Папа с мамой собрали ведро и я — ведерко. — А что, вы потом голубику съели? — Нет, мама продала, кушать купила. Спирта и конфет. Она мне три конфетки дала.

Скорее бы она пошла в школу. Здесь детей хоть кормят. А с этого года устроили летнюю спортплощадку. Сашин брат сюда ходит, и потому что-то ест. А сегодня они легли спать голодные. Вечером накормлю ее. Ясно, что глобально это ничего не изменит, но у меня у самой при этом рассказе аппетит пропал. У меня есть фото этой девочки. Увидишь — поймешь. — Моя бабушка молодой умерла. От спирту. По ошибке чистого спирту выпила. Она мне говорила “если мама тебя бить будет, ты мне скажи”».

Недоедающий ребенок, выглядит на четыре года, одета в обноски с чужого плеча, а впрочем, жизнерадостна и проказлива. К вечеру, когда Саша снова появилась у нас, я, заручившись поддержкой другой студентки, угостила девочку, чем могла — чаем и бутербродами с неизменной «Виолой». Саша не набросилась на еду сразу, а привела трехлетнего братишку. В этот день дети легли спать сытые, а мы восстановили к ужину здоровый аппетит.

В тот же день пришел и конец дружбе. Саша рассказала другим детям, что мы ее угостили. На следующий день с ней пришли еще человек пять ребятишек, которые тоже просили поесть. Думаю, один раз мы бы справились, хоть и не без труда. Но шум и беготня мешали обработке записей. Инициатива должна быть наказуема — нейтрализацией детворы пришлось заняться сердобольным студенткам. Дети не выглядят такими же заморышами, как Саша, у нас едва ли хватит еды на всех, а на благотворительность за счет экспедиции мы не можем решиться. Старшие поглядывают на нас с укором — прикормили, теперь покою не будет. Вслух, впрочем, нас пока не осуждают: всем понятно, что наш поступок был естественной реакцией здоровых людей на вид голодного ребенка, а неестественно то, что теперь нам придется детей выгонять. Но мы знаем — если продолжим упираться, ссоры в коллективе не миновать. Спокойно, но строго выдворяем детей. Саша, еще вчера державшаяся с достоинством, сегодня по-нищенски хнычет. Она поняла, что мы кормим ее из жалости, и дружеские отношения были напрочь сметены голодом. Мы еще вчера болтали с ней запросто, а сегодня запираем перед ней дверь. Теперь она выпрашивает у нас еду, как старшие — деньги на водку. Помехи в работе прекратились, дружба тоже. Осталось гадкое чувство в душе. Все, на что нас хватило — откупиться от голодного ребенка бутербродами.

Среди наших информантов было трое убийц. Из умерших родственников информантов, о которых они нам рассказывали, только один дожил до цирроза печени. Характерна, например, такая история:

Двое пошли на рыбалку, взяли с собой маленького мальчика и собаку. Один вывалился из лодки, другой выпрыгнул за ним. Оба не вынырнули. А лодка плыла по течению, пока не села на мель. Тогда собака выскочила, добралась до берега, позвала людей и спасла мальчика. Собаки в Келлоге внушают большее уважение, чем многие из людей. Но это мы споили этих людей. И мы это знаем не хуже них.

Есть группа информантов, которые действительно работают ради сохранения родной культуры, всегда трезвы и, по собственному признанию, согласились бы работать с нами и без денег. Это неофиты-пятидесятники. Отец Михаил — русский, приехал сюда, как он говорит, потому, что его жене было дано свыше сказать несколько слов молитвы по-кетски. Впрочем, попросить прихожан перевести Библию и пятидесятнические гимны на кетский он не спешит. Пить новообращенным полностью запрещает, что дает неплохой эффект. Алкоголизм кетов объясняет тем, что их донимают местные духи, которые обитают в шаманских атрибутах вроде бубнов и кукол, охраняющих домашний очаг. Обращенные все подобные вещи сжигают. То, что не имеет культового значения, отправляют в краеведческий музей. Мракобесие? Ну да, а разве может быть иначе? — здесь в духов верят иные атеисты. Прихожане помогают священнику достраивать молельный дом, в котором они собираются раз в неделю, чтобы хором петь гимны на мотивы песен из советских кинофильмов.

П. — пятидесятник. Не женат, и едва ли женится. У него не хватает пальцев на руках: когда-то он заснул пьяным на улице, получил обморожение. Тот же вертолет, что увозил его в больницу, привез в поселок пресвитера. Сестра П. была одной из первых обращенных, и молилась о его жизни, пока П. лежал в больнице. Под ее влиянием он тоже стал пятидесятником. Это тяжело ему дается — неофиты делаются изгоями в поселке, иногда срываются, пьют и ссорятся со своим пресвитером.

Н. — непьющая женщина, образованная в области родного языка и культуры, неутомимая информантка. Она зарабатывает «в России» борьбой за права кетского народа, а в Келлоге торгует самогоном. В таких условиях, как здесь, приходится использовать любую возможность заработка.

В. — коммунист, он до сих пор хранит свой партбилет и гордится этим. Над пятидесятниками смеется, сам выпивает, как выразился один из ехидных соседей-пятидесятников, «редко, но метко». Десятилетнюю дочку зовет по-кетски, зажимание кетского языка в СССР считает «ошибкой партии». Быть информантом согласился, но ненадолго — он работает на стройке, там больше платят. Охотник, когда-то держал оленей, но с появлением нефтяников олени исчезли — видно, зашли к проголодавшимся рабочим на огонек. Он прекрасно знает об алкоголизме и ранней смертности у кетов, и говорит о ней со спокойным фатализмом.

7. Выводы

а. Геноцид ли это?

Пожалуй, геноцид, но «цивилизованный». Если сравнивать с определением Конвенции Генеральной Ассамблеи ООН «О предупреждении и наказании преступления геноцида», то, во-первых, он, конечно, не намеренный — просто кеты никому не нужны, а всем нужны деньги. А вот сознательным он, конечно, является. По мне, так это недостаток определения.

Во-вторых, никого в газовой камере насильно не закрывают. Формально кетский мужчина свободен пить или не пить, кетская женщина — выходить ей замуж за кета или за русского, кетский ребенок — изучать ли ему кетскую культуру или нет. Обычное дело в рыночной экономике. Как у Сартра: «заключенный тоже свободен выбрать побег, если считать само собой разумеющимся, что он может остаться на проволоке, — разве от этого вина тюремщика меньше?»

В третьих, совершаются только пункты b (причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам группы) и d (меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы — если заменить «рассчитанные» на «ведущие к»), и в основном они направлены против кетских мужчин, а против женщин уже опосредованно. Таким образом, народ уничтожается путем не депопуляции, а ассимиляции, с сохранением самоназвания и с формальной свободой выбора у жертв. Если приводить исторические параллели, то больше это напоминает не уничтожение евреев в лагерях смерти, а план «Ост» для русского населения с его полной ликвидацией государственной поддержки (по странному совпадению, социальный идеал российских неолибералов). Заметим, впрочем, что здесь наши неолибералы святее папы римского — в США на территориях проживания коренного населения торговля алкоголем запрещена законом, а недавно племя оглала-сиу даже подало в суд на продавцов пива недалеко от границ резервации[25].

б. Что же думают обо всем этом полевые исследователи, ученые-гуманитарии? Например, мой друг А.Ш., который изучает язык энцев, по полгода живя на Таймыре? Приведу по памяти один мой разговор с ним и его гостем Т.К., программистом:

Я: А ты платишь информантам?
А.Ш.: Да… и я знаю, что многие этого не одобряют, но у меня нет выбора. Иначе они работать не будут, потому что все другие платят.
Т.К.: А почему этого не одобряют? Любая работа должна оплачиваться.
Я: Но не обязательно деньгами.
Т.К.: Да, именно деньгами.
А.Ш.: Видишь ли, эта норма, заимствованная с Запада, у нас не вполне применима. Когда мы платим информантам, очевидно, на что пойдут эти деньги.

Т.К.: Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Лингвист должен описывать язык, а не заниматься благотворительностью, и ему нет дела до того, на что информант тратит заработанные им деньги. Тот, кто спивается, сам в этом виноват.

Здесь я хотела бы резюмировать свои претензии к моим ученым коллегам. Вкратце они связаны с отсутствием гуманистической установки у гуманитарных исследователей. Установки, которая была базовой для упомянутых мной выше исследователей начала двадцатого века. Люди для современных ученых — носители ценного ресурса, языка или культуры. Мы разрабатываем их, как месторождения, добываем ресурс и уезжаем обратно, чтобы получить денег на его обработку. Для получения доступа к этому ресурсу приходится заплатить немного денег, но нам самим все равно заплатят больше. К тому же мы удовлетворяем свое стремление к знаниям (безусловно, одно из важнейших человеческих качеств) и имеем возможность работать по специальности — за счет добычи этого принадлежащего нашим информантам ресурса. Сами информанты не получают ничего или почти ничего, еще одни сутки алкогольного дурмана, приукрашающего для них их положение. Деньги информантам на водку считать платой за ресурсы нельзя, ведь возможностей в их жизни не прибавляется, и эти копейки им просто не на что потратить. Прошу правильно меня понять: дело не в денежной оплате, дело в том, является ли информант для ученого средством или целью. Важно ли исследователю, каков будет результат его работы для носителей языка. А они для нас — не люди, а почва, из которой мы выкачиваем нашу гуманитарную нефть. Почему-то Передольский, Каргер, Титов не фыркали «каждому — свое», а использовали свои знания и влияние для помощи изучаемым народам. Современным ученым стоило бы определиться с ценностями.

Многие исследователи, подобно А.Ш., считают происходящее злом, с которым невозможно бороться, и принимают эти правила игры. Такие, как Т.К., готовы пойти на преступление с открытыми глазами, считая, что все так и должно быть. Они делают свою работу, а спиваться или нет — личный выбор каждого. С ними не стоит и говорить — это опасные для общества существа, вооруженные знанием во вред человечеству. От них нужно защищаться, но как? Пусть случится, что некий гениальный писатель напишет обо всем этом не так, как я, а так, что играющие по чужим правилам исследователи зарыдают, покаются во прахе и не будут спаивать информантов. Что толку? Жизнь кетов не улучшится, ученые будут вытеснены другими, более «эффективными» и менее принципиальными, так как регионы, подсаженные на деньги, перестают быть пригодными для «безденежных» исследований. Точно с тем же результатом можно убеждать предпринимателей в странах «третьего мира» не использовать дешевый детский труд. Если даже убедить одного из них, он всего лишь будет вытеснен с рынка теми, кого убедить не удалось. Можно было бы действовать репрессивными мерами — например, исключением из университета/института исследователей, уличенных в спаивании информантов, потому что простая научная этика побороть законы рынка не может.

Но само «выкачивание ресурсов» никуда не денется. Не изменится положение, в котором остается народ благодаря современному отношению к нему государства. И попытки отдельных энтузиастов победить безысходный настрой кетов ни к чему не приведут без государственного участия, подобного тому, которое обеспечивалось в 20-е годы XX века — единственный период в нашей истории, когда была предпринята попытка обеспечить прогресс не через ассимиляцию, но через, насколько это возможно, равноправное развитие культур малых народов России. К сожалению, эксперимент удался лишь отчасти, так как был насильственно прерван сталинским террором. Однако примеров более успешной стратегии развития российская история не дает[26].

Можно было бы сделать оплату труда информантов безопасной, установив ответственность перед законом за торговлю спиртными напитками в соответствующих регионах. Можно было бы создать рабочие места и победить нищету в поселках, вернуть кетам уважение и любовь к своей культуре и к своей жизни. Издать хороший учебник и обеспечить постоянное преподавание языка. Это была бы цель, достойная ученого-гуманиста. Но такие меры выходят за те рамки компетенции академического сообщества, которые сейчас приняты («каждому — свое»). То есть если исследователь хочет вернуть науке должное уважение и сохранить от геноцида (пусть «добровольного») изучаемый народ, ему придется выйти из поля «чистой науки», поставив себе уже политические цели.

<hr/>

По этой теме читайте также:

<hr/>

Примечания

January 30 2015, 11:42

Categories:

  • История
  • СССР
  • Cancel

Эх, хорошо в стране советской жить!

0254

Всех с очередной пятницей!
Вчера прочитал статью бывшего пресс-секретаря первого президента России «Свидание с Левиафаном». В конце статьи автор написал, что СССР был государством чудищем. Не знаю, в той ли стране жил господин Костиков, что и я, или был где-то в отъезде. Думаю, что он либо лукавит, либо вводит читателя в заблуждение, либо жил где-то в другой стране.

Я из того поколения, которое половину своей жизни прожило во времена Советского Союза, а вторую половину во времена современной России. Что-то было лучше тогда, что-то сегодня. Но чудовищем наша страна не была точно! Не буду сравнивать нынешние времена с теми, просто хочу поделиться с вами подборкой фотографий из Советского Союза. Фото из разных периодов жизни, разных авторов и разных регионов СССР. Смотрите, делайте выводы. И не верьте, что СССР был монстром! Во всяком случае, оттуда можно много чего почерпнуть хорошего и для дня нынешнего. Ловите фото!:)

031

181

15879

EhsVw

137

136

981

55521

999

106

18

11

01

869

090

95072798_13

1362

1033

1303464062
berni777

April 22 2016, 17:03

Categories:

  • Общество
  • Еда
  • История
  • Cancel

«Эх, хорошо в стране советской жить!»

Не помню уже, опубликовал этот документ или нет. Но ладно, еще раз. К вопросу о том как жилось ДО ВОЙНЫ. И чем положение трудящихся в СССР отличалось от норм блокадного Ленинграда или концлагеря Дахау. Думаю, что мало чем отличалось…

Отсюда и вопли коммунистов про то какие фашисты плохие и все им уничтожили. Коммунисты сами довели страну до полного пиздеца уже к 1941 г. А помощь англо-американских империалистов спасла совок и социалистический экскремент от полного краха уже в 1941 г. — более того это дурдом просуществовал еще 50 лет и раззросся до 1/3 человечества!
______________________________________________________________
копия. Резолюция: получен ответ 10 / V р/к № 3174
№ 442.
Апреля 30 1941
МОСКВА. Кремль.
ЗАМ. ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА НАРОДНЫХ
КОМИССАРОВ СОЮЗА С.С.Р.
тов. ВОЗНЕСЕНСКОМУ.

Торговля хлебом в Воронежской области в 1940 году проходила с большими перебоями. Незначительные фонды муки и повышенный спрос на хлеб со стороны сельского населения, особенно районов, пострадавших от неурожая, — не позволяли предотвратить срывов в снабжении хлебом населения даже важнейших промышленных центров области.
За хлебом образовывались огромные очереди, а в Обком и Исполком поступали многочисленные жалобы.
Некоторое увеличение фондов муки в феврале и марте 1941 года дало возможность улучшить снабжение хлебом населения только городов, главным образом, Воронежа, Липецка и Борисоглебска, совершенно не изменив напряженного положения в сельских районах.
На апрель месяц, например, для рабочих и служащих совхозов, учреждений, учителей, медицинских и других работников сельских районов, общее число которых с иждивенцами составляет свыше 250 тыс. человек, — выделен фонд муки в количестве 3780 тонн или в переводе в хлеб – 230 граммов на человека в день. Если учесть, что за счет этого же фонда необходимо обеспечить потребность закрытых учреждений: больниц, детских домов и предприятий общественного питания и т.п., то уже станет ясным, что рабочие и служащие далеко не полностью удовлетворяются хлебом.

С наступлением весны положение стало совершенно нетерпимым. Развернувшиеся сезонные работы в совхозах, на торфоразработках и лесозаготовках, начало работы предприятий стройматериалов, вызвавшие большой приток новых рабочих, резко повысили спрос на хлеб и хлебопродукты, удовлетворить который мы не в состоянии. Ограниченность фондов муки уже сейчас отрицательно сказывается на развертывании весенне-посевных работ, особенно в колхозах.
Обком ВКП (б) и Исполком Облсовета депутатов трудящихся уже не раз ставил вопрос об увеличении фонда муки для Воронежской области, но эти просьбы до сих пор положительного разрешения не получили; больше того, апрельский фонд муки, в сравнении с мартовским, уменьшен на 800 тонн.
В связи с этим мы вынуждены просить лично Вас, товарищ ВОЗНЕСЕНСКИЙ, дать указание об увеличении фонда муки на май месяц для Воронежской области до 21000 тонн.
О Вашем решении просим поставить нас в известность.

СЕКРЕТАРЬ ВОРОНЕЖСКОГО
ОБКОМА ВКП (б) (В. НИКИТИН)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСПОЛКОМА ОБЛСОВЕТА
депутатов трудящихся (И. ВАСИЛЬЕВ)

верно: подпись

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Эффективный социальный контроль необходим для общественного прогресса егэ
  • Эффективные методы подготовки к егэ по русскому языку
  • Эффективный план подготовки к егэ
  • Эффективные методы подготовки к егэ по обществознанию
  • Эффективные методы подготовки к егэ по математике