Экзамен на чин это определение

2.3. Указ 6 августа 1809 г. Проблемы дальнейшего развития университетских реформ

6 августа 1809 г. был принят указ об экзаменах на чин. Согласно ему, ни один человек, находящийся на государственной гражданской службе, не мог получить чин коллежского асессора (8 класс), дававший право на потомственное дворянство, и чин статского советника (5 класс), не имея аттестата о выдержанном экзамене по установленной в указе программе. Программа включала основы всех наук, преподаваемых в высших учебных заведениях (кроме медицины), и выдача аттестатов возлагалась правительством на университеты[161].

Необходимость такого указа предусматривалась еще Предварительными правилами народного просвещения, где говорилось: «Ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании сих правил училищной части, никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»[162]. Включение этого пункта в Предварительные правила прежде всего должно было побудить дворянство воспользоваться новой системой училищ, но эти надежды не оправдались. По-прежнему в университеты и гимназии приходили, в основном, выходцы из низших сословий, а общее число студентов было невелико. Правительству необходимо было принять меры для наполнения пустующих училищ, поскольку страна нуждалась в квалифицированных специалистах в разных областях гражданской службы, особенно из среды дворянства, традиционно служившего «опорой престолу».

Все это понимал М. М. Сперанский, новое доверенное лицо императора, подготавливая очередной этап государственных преобразований; он желал видеть в России людей, готовых к восприятию реформ. В 1808 г. Сперанский составляет для императора записку «Об усовершенствовании общественного народного воспитания», где пишет, что корень зла, т. е. непросвещенности России, в существующей системе чинопроизводства, при которой чины определяются только по выслуге лет и не требуют никакого образования[163]. По его мнению, необходимо было «побуждение» людей к наукам, которым и явился указ 6 августа.

По своей сути этот указ ограничивал одну из главных привилегий дворянства: продвигаться по служебной лестнице благодаря своему социальному статусу, связям и протекциям, а не личным способностям. Теперь все сословия оказывались в отношении служебной карьеры в равных условиях, т. к. все должны были сдавать экзамен. Более того, в тексте указа, составленного Сперанским, дворян упрекали в нерадивости, уклонении от предоставленной государством возможности получить высшее образование. «К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что Дворянство, обыкшее примером своим предшествовать всем другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия»[164].

В широких дворянских слоях указ породил недовольство и ненависть к его автору — «поповичу» Сперанскому. По их мнению, у дворян отнимали исключительное его право — доказать свою верность престолу безупречной службой, отделяли от государя чиновниками-разночинцами, которые будут принимать экзамены. По своему моральному воздействию на привилегированное сословие этот указ можно было сравнить с произошедшей 120-ю годами раньше отменой местничества. Однако наиболее дальновидные из недовольных понимали также и бесполезность, практическую невыполнимость указа в условиях бюрократической России того времени: «Отныне… у нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский — свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор — пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших — римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные»[165].

Цель указа могла быть достигнута только в идеальной стране, тогда как в реальной России уже прикидывали, сколько будет стоить желанный аттестат. Услышав об экзаменах, Н. Тургенев писал из Геттингена: «Растолкуйте мне, сделайте одолжение, ваши экзамены; кто экзаменует? За аттестатом дело не станет: от Сарториуса возьму преогромный, если надобно. Уведомьте меня подробнее об этом, мы ничего здесь не знаем. От кого это вышло, почему и каково приводится в исполнение? Неужели надобно было и вам брать теперь аттестат? Но по крайней мере много чести: подписано „самим“ Ректором! Сами профессора, я разумею наших, не могли бы выдумать для себя ничего лучше этих экзаменов. Немцы или и другие будут набивать карманы, а наши Матадоры (Харитон и т. п.) Московского университета будут довольствоваться хорошим завтраком и дюжиною вина. Просвещение и вместе жрецы оного покровительствуемы со всех сторон!»[166]

За указом 6 августа во всех университетах последовало учреждение подготовительных годичных курсов для чиновников, желающих сдать экзамен на получение чина коллежского асессора и статского советника. В Московском университете надзирателем курсов для чиновников был секретарь совета И. А. Двигубский. На курсах читали лекции те же профессора, что и в университете, но по облегченной программе. Министерство народного просвещения, желая контролировать обучение чиновников, 26 апреля 1810 г. издало распоряжение, по которому университеты в начале каждого курса должны представлять списки слушателей, с указанием чинов и мест, разделяя их на два разряда — те, которые посещают лекции постоянно и получают свидетельство об окончании курсов, и те, которые ходят непостоянно. Соответственно, контроль за посещением также ложился на университет. Поэтому после указа 6 августа поток документов в университете, в связи с введением курсов и самим приемом экзаменов, возрастал, а при этом эффективность обучения чиновников была очень мала. Посещавший в 1810/1811 г. эти лекции Третьяков пишет: «Нас собралось около ста человек из разных присутственных мест, большей частью бедняков». Занятия проходили во второй половине дня, когда чиновники освобождались от службы, должны были спешить в университет, усталые и голодные, и оставаться там до шести часов вечера. Многим чиновникам для понимания лекций не хватало начальной подготовки. Хотя всем посетителям курсов по окончании были выданы свидетельства, никто из них так и не решился подвергнуться экзамену[167].

Указ 6 августа формально был отменен только в 1834 г., но фактически возможности обойти его нашлись уже через несколько лет. Как показала история указа, проекты Сперанского плохо сочетались с российской действительностью. Вместе с тем, уже само его появление свидетельствовало о кризисном состоянии реформ Александра I в области просвещения. Активное противодействие указу сделало очевидным эфемерность идеального здания народного образования, построенного Муравьевым и его сподвижниками и державшегося усилиями нескольких энтузиастов, в пустоте, без массовой поддержки. Эту горькую истину лучше всего выразил Карамзин в «Записке о древней и новой России»: «У нас нет охотников для высших наук. Дворяне служат, а купцы желают знать существенно арифметику или языки иностранные для выгоды своей торговли. В Германии столько молодых людей учатся в университетах для того, чтобы сделаться адвокатами, судьями, пасторами, профессорами! — наши стряпчие и судьи не имеют нужды в знании римских прав; наши священники образуются кое-как в семинариях и далее не идут, а выгоды ученого состояния в России так еще новы, что отцы не вдруг решаются готовить детей своих для оного»[168].

Таким образом, к началу 1810-х гг. встает вопрос о поисках выхода из наметившегося кризиса в системе образования. Осознавала ли этот кризис ученая корпорация университета? Полагаю, что хотя бы часть профессоров, отрешившись от эйфории муравьевских времен, когда все росло и все получалось, и холодно взглянув на состояние вещей, понимала это. С другой стороны, свой взгляд на проблему показывал и попечитель Разумовский. Суть конфликта мы можем уяснить на примере указа 16 сентября 1809 г., которым вносилась первая поправка в университетский устав 1804 г.

Издание этого указа было вызвано предложением попечителя изменить срок, на который выбранный университетским советом ректор занимал свою должность. Еще 15 апреля 1808 г. Разумовский предложил министру Завадовскому сделать ректора бессменным или по крайней мере проводить его выборы раз в несколько лет. Утвердить решение в министерстве оказалось нелегко: в частном письме к Разумовскому министр пишет: «Я не стану объяснять, сколь нелегко отменить штат устава, вчера, так сказать, изданного. Может быть, вы и поверили бы моим о том изъяснениям. Но, наконец, по многим прениям уже решено избирать ректора в Московском университете на трех лет (sic!)»[169]. Спустя некоторое время трехлетний срок ректорства был введен и в других университетах. В постановлении от 16.09.1809 говорится: «Попечитель Московского университета д. т. с. граф Разумовский представляет, что ежегодная перемена ректоров в сем университете сопряжена с великими неудобствами; что должность сия требует неусыпного попечения, занятия множеством подробностей, строгого наблюдения и взыскания учащих и учащихся, на всех чиновников, по хозяйственной части употребляемых, к чему не инако достигнуть можно как опытностью, при частой же перемене ректора едва успеет он, так сказать, приглядеться ко всему, как уже наступает срок его смены… Опасаясь оскорбить того, кто вскоре заступит его место, он предпочтет снисхождением своим обрести и для себя подобное снисхождение. Наконец, долговременная привычка подчиненных видеть над собою одного и того же начальника усугубляет уважение к нему и повиновение»[170].

Однако мотивировка, предложенная Разумовским, не вполне согласуется с реальной ситуацией в Московском университете. Действительно, за 6 лет здесь сменилось 4 ректора. Но двое из них — Чеботарев и Баузе — не получили достаточного «уважения и повиновения» вовсе не потому, что занимали свой пост короткое время, а вследствие упомянутых нами особенностей своего характера и поведения, несовместимого с руководством университетом. Когда же ректорами становились люди работоспособные — Страхов, Гейм, то совет предпочитал продлить их полномочия: Страхов избирался ректором 3 раза и в последний раз отказался от должности, два раза профессора избирали Гейма. Причину инициативы Разумовского следует искать в конкретной обстановке в университете в 1808–1809 гг., потому что за его предложением скрывалось вполне четкое желание отодвинуть следующие выборы ректора на неопределенный срок. Вероятно, выборы 1809 г. прошли весьма напряженно; вспомним, что именно к этим годам относится фраза Третьякова об «интригах и партиях» внутри университета. Разумовский не был уверен в успехе устраивающей его кандидатуры Гейма на выборах в следующем году и хотел их перенести, чтобы выиграть время, которое бы укрепило позиции ректора.

Наши предположения находят полное подтверждение в обнаруженном нами (собственноручном!) письме Разумовского министру от 19 апреля 1809 г., в котором он объясняет истинные мотивы своего желания изменить устав. «Обстоятельства представляют мне необходимость повторить вам мою просьбу о продолжении Ректорства. В уставе университетском есть положение, чтоб за два месяца до окончания курсов он был избран. По сему на будущей неделе следовало бы уже приступить к сему действию; и я обыкновенному ходу сего дела дал бы течение, если бы не уверен был, что в собрании гг. Профессоров избран будет другой ректор, а чрез то, вместо дальнейшего успеха в восстановленном с немалым трудом порядке, нашел бы я себя опять в том же положении, в каком за год тому находился; и тоже если утверждение трехлетней бытности ректора дошло бы сюда уже по избрании нового: в таком случае, я должен бы опять бороться целые три года с беспорядками, на какую бедственную работу и веку моего не станется. К тому же смело уверить вас могу, что из нынешних профессоров ни одного нету, имеющего столько способностей к сей должности, как нынешний ректор профессор Гейм. В таком неприятном положении решился я остановить выборы, в надежде, что не замедлите, м. г. мой, доставить мне столь нужное и желаемое пособие, к пользе здешней учености, которая истинно грозила уже совершенным падением»[171].

Однако Разумовскому не удалось в этот раз дождаться желанного постановления: 16 июня оттянутые им на два месяца выборы все же произошли и закончились победой Гейма (видимо, с минимальным перевесом), а уже на следующий день Разумовский вновь повторяет свое представление министру, намекая на «обстоятельства» в Московском университете и грозя, что иначе «уступит место попечителя другому», и теперь, наконец, получает требуемое одобрение Главного правления училищ[172].

С чем же была связана такая напряженная университетская атмосфера? Кто мог быть соперником Гейма и Разумовского? Попытаюсь дать свое объяснение событий.

В 1809 г. престарелый граф П. В. Завадовский начал помышлять об отставке, и Александр I подыскивал ему преемника. Его сестра, великая княгиня Екатерина Павловна представила императору Карамзина, ее любимца, часто бывавшего в Твери и читавшего ей там первые тома своей Истории. Император принял историографа благосклонно, и с этого момента Карамзин надолго становится одним из реальных претендентов на кресло министра народного просвещения. Даже в марте 1811 г., когда новым министром уже был назначен Разумовский, а Карамзин ехал в Тверь для свидания с государем и вручения ему «Записки о древней и новой России», попечитель университета Голенищев-Кутузов пишет министру о слухах, распространявшихся среди знакомых Карамзина, «что Вы будете перемещены в другое министерство, что я буду отставлен, что Карамзин будет министром просвещения, а Буле попечителем, и что Карамзин именно за тем позван, что государь будет к сему склонен великою княгиней!»[173]

Упомянутый Кутузовым профессор Буле входил в число московских друзей Карамзина, о чем Кутузов часто говорит в переписке с Разумовским. О тесной дружбе Буле с Карамзиным свидетельствует, например, такой факт: почти немедленно после знакомства Карамзина в 1809 г. с вел. кн. Екатериной Павловной Буле был вызван ею в Тверь для работы в дворцовой библиотеке и других поручений, очевидно, по рекомендации историографа. В июне 1810 г. Кутузов пишет: «Г. Буле, будучи употребляем Ея Императорским Высочеством для ея библиотеки и для других комиссий, в течение сего года весьма мало давал лекций»[174]. С кругом Карамзина были связаны и другие профессора университета, например, отец и сын Чеботаревы. Надеясь на будущее назначение Карамзина министром, в 1809 г. в университете возникла группировка профессоров, неприязненно относившихся к Разумовскому, недовольных засилием Каченовского в правлении. Можно предположить, что во главе этой партии встал, как наиболее авторитетный профессор, И. Т. Буле, претендовавший, таким образом, на пост ректора. В 1808 г. совет избрал Буле директором Педагогического института (вместо заболевшего Баузе), что придавало ему еще больший вес в университете. Из наших предположений вытекает, что в 1809 г. основным соперником Гейма являлся Буле, и именно он имел хорошие шансы победить на следующих выборах, если бы они вскоре состоялись. Поэтому Разумовский и хотел отодвинуть время их проведения. Как впоследствии оказалось, расчеты Разумовского оправдались. Ситуация изменилась, и на следующих ректорских выборах 1812 г. в университете уже не было ни самого Буле, ни многих других профессоров, которые могли бы его поддержать. (Заметим, что на прошедших 1810 г. и 1811 г. выборах деканов Буле был избран деканом словесного отделения, что еще раз подтверждает его высокий авторитет в это время.)

Какая же программа стояла за университетской партией Карамзина, как она оценивала состояние общественного образования в России, и конкретно, в Московском университете, результаты реформ и дальнейшие меры в этой области? Если мы примем версию Кутузова о том, что в марте 1811 г. Карамзин едет в Тверь, действительно ожидая своего назначения министром народного просвещения, то ответ на эти вопросы нужно искать в «Записке о древней и новой России». Эта записка, как программный документ, отразила размышления Карамзина за несколько последних лет, впечатления его бесед с профессорами и студентами, из которых он черпал информацию о состоянии Московского университета и его округа. Карамзин видит, что благородная, идеальная система народного просвещения, разработанная его другом М. Н. Муравьевым, не работает, ее выгоды оборачиваются другой стороной, не приносят настоящей пользы. Поэтому основные мысли Карамзина диктуются желанием наполнить систему Муравьева реальным содержанием, которое сама структура, ориентированная на Европу, не могла получить в условиях России без предварительной подготовки.

«Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру — зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук… Вместо 60 профессоров, приехавших из Германии в Москву и другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда своих сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность чрез 10, 15 лет произвела бы в России ученое состояние. Смею сказать, что нет иного действительнейшего средства для успеха в сем намерении. Строить, покупать домы для университетов, заводить библиотеки, кабинеты, ученые общества, призывать знаменитых иноземных астрономов, филологов — есть пускать в глаза пыль»[175].

Исследователи уже давно заметили, что настоящей мишенью, в которую бьют упреки Карамзина, был не Сперанский или другие либеральные реформаторы начала царствования, а сам Александр I. Нападая на недостатки реформ Муравьева, Карамзин видел в них прежде всего отражение духа идеализма, стремления к внешней красоте реформ на бумаге, неумения и нежелания приспособить их к конкретным условиям, а поэтому неспособности в целом принести пользу государству, характерных для самого императора. Рассматривая университетское самоуправление, Карамзин подчеркивал, что множество дополнительных обязанностей профессоров мешают преподаванию наук: «Заметим также некоторые странности в сем новом образовании ученой части. Лучшие профессора, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста, или более, училищ, подведомых университетскому совету. Сверх того, профессора обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ… Сколько денег и трудов потерянных! Прежде хозяйство университета зависело от его особой канцелярии — и гораздо лучше. Пусть директор училищ года в два один раз осмотрел бы уездные школы в своей губернии; но смешно и жалко видеть сих бедных профессоров, которые всякую осень трясутся в кибитках по дорогам! Они, не выходя из совета, могут знать состояние всякой гимназии или школы по ее ведомостям: где много учеников, там училище цветет; где их мало, там оно худо; а причина едва ли не всегда одна: худые учителя». Видимость реформ без соответствующей деятельности по их дальнейшей реализации — вот что возмущает Карамзина: «Вообще, министерство так называемого просвещения в России доныне дремало, не чувствуя своей важности и не ведая, что ему делать, а пробуждалось, от времени и до времени, единственно для того, чтобы требовать денег, чинов и крестов от государя»[176].

Карамзин готов «разбудить» Министерство народного просвещения. Система Муравьева была взята из Европы и поэтому не годится для России, но образование в России можно и нужно поднять до европейского уровня, и тогда эта система заработает. Распространение просвещения необходимо начать снизу, от гимназий и училищ, в которых постепенно вырастет ученое сословие, которое оживит университеты, пустующие в настоящее время. Исходя из российских условий в устав 1804 г. должны быть внесены коррективы для его усовершенствования. Но, отметим, Карамзин никоим образом не затрагивает в своей критике основные принципы университетской республики, идеи выборности должностей, всесословности образования (ученое состояние, по его мнению, возникнет из беднейших слоев населения) — подразумевается, что, поскольку эти положения устава 1804 г. работают в Европе, они пригодны и в России, только нужно активно действовать, а не «пускать пыль в глаза».

Главным соперником Карамзина при выборе министра народного просвещения был граф А. К. Разумовский, за которым стояла другая, консервативная, программа выхода из кризиса, пересматривающая либеральные основы университетской реформы. Элементы этой программы Разумовский продемонстрировал во время пребывания на посту попечителя, а в полной мере она выразилась в деятельности нового попечителя Московского университета П. И. Голенищева-Кутузова. Исходный пункт этой программы был тот же, что и у Карамзина: европейская система общественного образования непригодна для России в ее нынешнем состоянии. Поэтому все атрибуты европейских университетов — самоуправление, автономия, свобода преподавания — не приносят в России никакой пользы. Контроль за просвещением должен целиком принадлежать государству, и система образования должна укрепляться не снизу вверх, как у Карамзина, а сверху вниз. Опека кураторов над профессорами, а профессоров над студентами резко возрастет. Попечитель будет входить во все детали управления университетом и контролировать их, устраняя неугодные ему тенденции, и прежде всего, европейское влияние на Россию, «якобинство», свободомыслие, идущие из протестантской Германии. Чтобы противодействовать ему, в университете должен усилиться русский национальный характер преподавания, но не как следствие естественного процесса роста самосознания, а как директивная государственная мера. Разумовский противится принятию иностранцев в Московский университет, против немцев — учителей выступают и масоны поздеевской школы, враждебной философско-мистическим исканиям в масонстве Германии того времени (все эти новые враги получают название «иллюминатов»).

Такие настроения Разумовского сближали его с позицией иезуита графа Жозефа де Местра, который в своих письмах-наставлениях Разумовскому обосновывал идею российского своеобразия и делал из нее соответствующие выводы для народного просвещения: «Или русские не созданы для науки вообще и каких-нибудь отдельных наук в частности. Тогда они никогда в них не преуспеют… Или же русские созданы для науки, и тогда с ними будет то, что было со всеми народами, которые отличились на этом поприще, например, с итальянцами XV в. Искра, перенесенная извне в благоприятное время, зажжет светоч науки. Все умы обратятся в эту сторону. Ученые общества образуются сами собою, и все участие правительства ограничится оформлением и узаконением их. До тех пор, пока не замечено будет внутреннее брожение, которое поразит всех, всякая попытка ввести науку в Россию будет не только бесполезна, но даже опасна для государства, так как попытка эта только помрачит здравый смысл народный»[177].

Адепты католической пропаганды в России, подобные де Местру, утверждали, таким образом, что система народного просвещения не нужна этой стране. Образование должно быть элитарным, доступным для немногих, сосредоточенным в руках одной группы, например, иезуитов, а университеты просто не требуются. «В России не только не надо расширять круг познаний, но напротив, стараться его суживать»[178]. Отражение этих одиозных идей мы находим в политике министра Разумовского: именно при нем вводятся первые ограничения доступа податных сословий в университеты.

Итак, на рубеже 1810-х гг. перед Министерством народного просвещения стояли два пути: активизация достигнутых преобразований, расширение массы образованного населения и воспитание потребности общества в высших учебных заведениях — и отход от осуществленных реформ, ужесточение государственного контроля, ограничение университетских свобод, доступа к образованию из низших сословий, стремление к элитарности, сделавшей бы университеты в конечном счете ненужными. Выбор между этими путями, т. е. Карамзиным и Разумовским, принадлежал Александру, но император колебался.

Зимой 1809 г. Александр I отправился в Москву, и 11 декабря впервые за всю историю университета царствующая особа удостоила его своим посещением. Университет понравился Александру. Он побывал в церкви, музее и в Большой аудитории, где состоялось торжество в его честь[179]. Воспитанники благородного пансиона и студенты читали стихи, профессора говорили приветственные речи и преподносили императору в подарок свои ученые труды; Александр беседовал с некоторыми из них.

Разумовский был в восторге от визита государя. В тот же день он заехал домой к профессору Страхову и осмотрел его уникальную библиотеку, о которой упоминал в разговоре император (раньше гордый попечитель никогда не позволял себе наносить визиты профессорам)[180]. Александру также понравился вежливый и обходительный Разумовский. «С моим сердечным удовольствием поздравляю в. с. стяжанием всякой хвалы, которую я слышал от Государя Императора, посещавшего Московский университет, — писал ему Завадовский. — Он отзывался добрым словом о профессорах, коих удостоил своего разговора, о порядке управления, а наипаче о личных ваших качествах»[181]. Сразу после визита император одобрил давнее прошение Разумовского перевести университет в другое здание — Екатерининский дворец в Лефортове, чего попечитель добивался еще с 1808 г., считая существующее здание тесным и неудобным. (Переезд не успел состояться из-за смены попечителя.)

Одновременно, в то же посещение Москвы Александр I знакомится с Карамзиным, которого настойчиво рекомендует ему вел. кн. Екатерина Павловна. Весной 1810 г. вопрос об отставке Завадовского уже решен и император намеревался пригласить на его место Карамзина. По его малому чину он мог занять министерство лишь в должности директора, но здесь вмешался Сперанский, находившийся в зените своей карьеры. Вероятно, Сперанский знал о настроениях Карамзина и чувствовал, что в его лице получит активного соперника своим проектам. Он советует сначала сделать Карамзина попечителем Московского университета вместо Разумовского, который стал бы министром, а затем посмотреть, что будет дальше. Но когда должность попечителя предложили Карамзину, он не согласился принять ее: «Как жаль, что не имею права похвастаться перед тобою своею философическою умеренностью — немногие отказываются, от чего я отказался», — пишет он в это время другу[182]. Карамзина можно понять: чтобы заняться государственной деятельностью, ему пришлось бы оставить работу над «Историей государства Российского». Целью этого труда Карамзина было открыть русским читателям самих себя, просветить их в высоком смысле слова.

Будучи министром, он мог бы продолжать свое благородное служение Отечеству, но пост попечителя университета не стоил такой цены, тем более в подчинении у Разумовского.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Экзамен на чин [в империи Цин]

ЭКЗАМЕН НА ЧИН. Одним из самых важных и тяжких этапов жизни молодого человека из хорошей семьи были экзамены на чин (см. гл. III, раздел «Отбор и прохождение службы чиновников»). Ограничений по возрасту для них не существовало, поэтому некоторые всю жизнь посвящали тому, что сдавали и пересдавали экзамены в надежде получить вожделенный высокий ранг, дававшийся тем или иным ученым званием. Литератор Пу Сунлин (1640—1715), прославившийся фантастическими повестями (см. гл. VII, раздел «Литература»), написал следующий знаменитый отрывок, где многое напоминает психологическое состояние абитуриента или конкурсанта и в наши дни 1:

«К испытуемым, входящим в место экзамена, применимо семь уподоблений. У входа, босые и с корзинками в руках, они похожи на нищих. Когда их зовут внутрь, когда начальники им грубят, а стража оскорбляет, они подобны заключенным в тюрьме. Когда садятся по кельям, высунув головы из входной дыры и перегородив ногами коридор, подобны окоченевшим пчелам в исходе осени. Когда выходят после экзамена, до того одуревшие, что не различают красок земных и небесных, уподобишь их больным птицам, вытащенным из клеток. В ожидании результата они вздрагивают от каждого шороха листьев. Их ум блуждает в самых невероятных мечтах. Думают ли они об успехе — тотчас же перед ними поднимаются башни и постаменты славы. Вспоминают ли о возможности провала — чувствуют, будто сами мгновенно рассыпаются в прах. Сидеть на месте им так же мучительно, как ходить, и подобны они обезьянам на поводке. Когда пристав оглашает результаты, испытуемый, который не слышит своего имени, бледнеет и падает, будто смертельно раненный. Он уподобляется отравленной мухе, бесчувственно свалившейся с потолка. Оцепенение от горя сменяется яростью на предвзятость и неразумие экзаменаторов. Он негодует на бесполезное учение, сжигает все, что лежит на столе, топчет все, что не догорело, выбрасывает то, что не смог уничтожить. Распускает волосы и бежит в монастырь. Там он садится лицом к стене медитации и дает слово прогнать с палашом всякого, кто посмеет показать ему его сочинение. Но несчастный день уходит, гнев стихает, и опять начинает свербить потребность показать свое искусство. Тут он похож на голубя, разбившего свои яйца: приходится вновь таскать былинку за былинкой, отстраивать новое гнездо, высиживать новый выводок» (Пу Сунлин. «Рассказы о необычайном»).

Шоссанд Д. Китай в XVIII веке. Расцвет империи Цин / Дамьен Шоссанд. – М., 2016, с. 137-138.

Примечания

1. Пу Сунлин многократно сдавал экзамены, но так и не получил чина.

Источник

Опередил свое время. Историк — о реформах Сперанского

Про Михаила Михайловича Сперанского мы решили вспомнить не только в связи с грядущим 250‑летием со дня его рождения. Еще один повод обратиться к этой фигуре — разговор о таком феномене, как реформаторство. Ни один государственный деятель, начиная преобразования, не может предугадать, чем именно они завершатся, к чему приведут. Достаточно затруднительно назвать пример, когда итоговые результаты полностью соответствовали бы заранее намеченному плану. Все сказанное выше, как отмечает наш собеседник, кандидат исторических наук, доцент СПбГУ Владимир КАЛИНОВСКИЙ, в полной мере подтверждает история нашего сегодняшнего героя.

Портрет Михаила Сперанского работы художника Александра Варнека, созданный в 1824 году, находится в собрании Иркутского областного художественного музея. Именно в том городе, где Сперанский провел ревизию, вскрыв «лихоимство во всех его видах»./Репродукци

— Владимир Витальевич, а кого принято считать первым российским реформатором?

— Одни историки называют княгиню Ольгу, имея в виду ее налоговую реформу, проведенную после смерти князя Игоря, — введение погостов. Так в ту пору называли специальные места для сбора дани, размер которой также был ею упорядочен. Другие — Ярослава Мудрого за создание «Русской Правды», первого древнерусского правового кодекса.

Кто‑то причисляет к отечественным реформаторам царя Ивана III — за введение Судебника, свода законов, регламентировавшего нормы правопорядка. Равного этому документу не было в Европе того времени. Кто‑то — даже Ивана IV Грозного за учреждение в России Земского собора. На нем впервые в истории страны представители всех сословий (кроме крепостных крестьян) участвовали в обсуждении вопросов государственной важности.

Разумеется, образцовая фигура реформатора на троне — Петр Великий. Однако зачастую забывается, что многие преобразования начались еще при его отце царе Алексее Михайловиче: был создан первый банк, предпринята попытка наладить контакты с Западом…

Что же касается Сперанского… В известной мере он служит эталонной фигурой помощника монарха в деле реформ. Если вспомнить памятник «Тысячелетие России» в Новгороде, то Сперанский там изображен именно как «советчик» Александра I. И вот эта роль человека в тени, который самым серьезным образом влияет на государственную жизнь, по‑видимому, очень соответствовала психотипу Сперанского.

— А как вообще он оказался у трона?

— В немалой степени благодаря своим административным талантам. Как известно, Сперанский происходил из духовного сословия — рода священников и, скорее всего, должен был пойти по стезе своих родных. Кстати, весьма красноречивый факт: когда он поступал в семинарию, у него, как у всех его предков, не было даже фамилии. Их именовали: такой‑то, сын такого‑то. Фамилия Сперанский была получена им во время учебы в семинарии от латинского «сперо»: в переводе — «надеющийся»…

После окончания обучения Сперанский остался преподавать в Александро-Невской семинарии в Петербурге. Митрополит Гавриил (Петров) порекомендовал молодого способного преподавателя в качестве секретаря князю Алексею Куракину. Тот был несказанно удивлен тем, что Сперанский, готовя документы, за одну ночь выполнил работу, на которую у аристократа уходило не меньше недели.

После воцарения императора Павла Петровича Куракин получил пост генерал-прокурора и пригласил Сперанского стать своим помощником. Тот, занимая различные должности, трудясь в Комиссии о снабжении резиденции припасами, познакомился с наследником престола и, видимо, произвел на будущего Александра I благоприятное впечатление. Неудивительно, что после его воцарения Сперанский оказался в обойме высших чиновников империи.

— Именно тогда Сперанский и задумался о реформах?

— Вообще в самом простом понимании любая реформа не возникает ниоткуда, она продиктована невозможностью сохранить статус-кво.

Преобразования Сперанского были вызваны двумя факторами. Во-первых, попытки Павла I реорганизовать сложившийся за «век золотой Екатерины» порядок вещей привели к дезорганизации государственной системы, что вызывало резкое отторжение у многих людей, составлявших опору режима, — например, у военных и дворян. Поэтому, придя к власти, Александр I убедился в «безобразном здании государственной администрации», что требовалось срочно исправить.

Во-вторых, нужно иметь в виду политическую ситуацию в Европе: резкий рывок в развитии сделала Франция, которая стала представлять опасность для России. Понимая контуры грядущего противостояния, императорская власть была заинтересована в улучшении управляемости страной, для чего едва ли не единственным путем были реформы.

Причем и Александр I, и Сперанский были единодушны в том, что главной целью должно быть улучшение системы государственного управления, но без излишнего радикализма.

— В популярной исторической литературе можно встретить высказывание, которое приписывают Наполеону: «Готов отдать целую провинцию Франции за одного такого министра, как Сперанский»…

— Цитата звучит достаточно неожиданно. Ее относят к переговорам между Александром I и Наполеоном в Эрфурте в 1808 году — это было короткое время, когда Россия и Франция были союзниками. Якобы Наполеон, после того как встретился со Сперанским с глазу на глаз, спросил у Александра I: мол, не угодно ли ему обменять этого человека на какое‑нибудь королевство?

И еще будто бы на тех же переговорах Наполеон сказал, что Сперанский — самая светлая голова в России. Упоминание такой оценки содержится в нескольких французских источниках, а в русской же исторической литературе она известна по пересказу литератора Фаддея Булгарина, который имел репутацию мистификатора и откровенного выдумщика. Отсюда — недоверие к этой цитате. Кроме того, дочь Сперанского, которую он посвящал во многие свои заветные тайны, о подобных словах Наполеона никогда не упоминала.

При этом достоверным является то, что по результатам Эрфуртских переговоров Сперанский получил в подарок от Наполеона золотую табакерку. Впоследствии недоброжелатели Сперанского намекали на подкуп. Его, конечно же, не было, но то, что Михаил Михайлович в известной мере был франкофилом, последователем идей французских просветителей, — факт несомненный. Недаром историк Василий Ключевский называл Сперанского «Вольтером в православно-богословской оболочке». Действительно, именно идеи Просвещения стали отправной точкой преобразований.

— О чем именно речь?

#INJECT_1#

— Одна из базовых идей Просвещения — разделение властей. Сперанский ее воспринял как руководство к действию и, по сути, попытался воплотить в России. Отсюда его мысль о создании Судебного Сената — высшей судебной инстанции, членов которого предполагалось избирать пожизненно, а утверждать их должен был лично император. Фактически Сперанский предложил известную нам сегодня практику деятельности Верховного суда. Кроме того, он вынашивал идею Государственной думы как представительского органа при условии сохранения монархической власти.

Другая идея, которую Сперанский попытался реализовать, — переход из сословия в сословие, в частности, благодаря государственной службе. Как некий, говоря современными словами, социальный лифт. Стоит вспомнить, что сам Сперанский стал дворянином в соответствии с достигнутым чином.

— Что же ему все‑таки реально удалось сделать?

— Не так много, как бы хотелось. Во-первых, он, по сути, явился отцом Государственного совета — законодательного и совещательного органа при императоре, достаточно влиятельного и просуществовавшего почти век. Прежде такого органа власти в России не было, однако все более очевидной стала потребность в существовании единого «мозгового центра» империи, который бы занимался подготовкой и принятием законов.

Во-вторых, Сперанский разработал основной законодательный акт второго этапа министерской реформы. Сами министерства были учреждены в Российской империи еще в 1802 году, однако именно Михаил Михайлович четко определил полномочия каждого из них, их единое общее организационное устройство, строившееся на принципах единоначалия и непосредственного подчинения министра императору. По большому счету предложенная Сперанским система министерств пережила и Российскую империю, и Советский Союз, продолжает существовать и в наши дни.

Кроме того, Сперанского обычно называют «отцом российской бюрократии» или даже «светилом российской бюрократии». Согласитесь, понятие «светило» обычно относят к деятелям науки или культуры, но никак не к чиновничеству. Михаил Михайлович сделал многое, чтобы каждый чиновник соответствовал решению насущных государственных задач.

В 1809 году император утвердил разработанный Сперанским указ «Об экзаменах на чин». Согласно ему, для повышения грамотности и профессионального уровня госслужащих чины коллежского асессора, который давал личное дворянство, и статского советника (потомственное дворянство) могли быть присвоены только при предъявлении диплома об университетском образовании или сдаче экзамена в объеме университетского курса. Кстати, Царскосельский лицей, у истоков создания которого стоял Сперанский, был предназначен именно для воспитания чиновников.

Сперанский фактически создал такую чиновничью систему, которая почти на столетие стала несущей конструкцией Российской империи, со всеми своими плюсами и минусами. Централизация государственного аппарата, взаимодействие высшей власти с региональной, организация системы управления на местах — все это можно назвать наследием административного гения Сперанского.

Историки отмечают, что продолжительное время схема работала таким образом: Сперанский предлагал, Александр I утверждал, но со временем прямая коммуникация между ними из‑за интриг при дворе была разрушена. Многие в окружении царя понимали, что в случае реализации «прожектов» Сперанского они рискуют потерять свое влияние, а потому расценивали его идеи как посягательство на устои и на неограниченную, богом данную власть самодержца. По их мнению, Сперанский был выскочкой из низшего сословия, его за глаза называли «семинаристом» и «поповичем», в качестве еще одного критического прозвища недоброжелатели использовали определение «реформатор».

К тому же существовала точка зрения, что значительная часть реформаторских идей Сперанского — это трафарет преобразований, произошедших во Франции после революции 1789 года, и это тоже стало поводом обвинить его если не в деятельности на пользу этой страны, то по крайней мере в чересчур большой симпатии к ней.

— Что и вызвало его отставку?

— Роковым днем Сперанский называл 17 марта 1812 года, когда император вызвал его на аудиенцию. Судя по различным мемуарам и дневникам, напрямую на аудиенции царь не обвинил реформатора в государственной измене, но, видимо, какой‑то серьезный упрек прозвучал. Поскольку те, кто привык видеть Сперанского хладнокровным человеком, не могли его узнать после того, как тот вышел от государя. Михаил Михайлович был смертельно бледным, растерянным и, вместо того чтобы укладывать бумаги в свой портфель, пытался запихать туда шляпу…

Есть несколько версий, какой компромат на Сперанского «слили» царю. Согласно первой, реформатора обвинили в том, что он является агентом Франции, который еще и получает от нее деньги. Согласно второй, государя убедили в том, что попытки преобразовать финансовую систему подрывают государственные устои. Дело в том, что в 1810 – 1811 годах по совету Сперанского с целью поправить расстроенные финансы и ликвидировать возраставший бюджетный дефицит были введены новые налоги, в том числе на дворянские имения.

Но был и еще один слух, который, как считается, мог повлиять на решение Александра I: злые языки приписывали Сперанскому намерение ввести в России конституцию, ограничивающую монархию.

Вся его дальнейшая жизнь говорит о том, что ему действительно была интересна Франция, но в большей степени как источник философских мыслей. Он в этом плане был выдающимся книгочеем. Как сам потом признавался дочери, ссылка, в которую его отправили, для него была счастливым временем, поскольку он наконец‑то получил возможность прочитать все то, что не успевал прежде.

— Да и ссылкой его отставку можно назвать весьма условно: Сперанский не так долго оставался не у дел. Спустя четыре года был назначен пензенским губернатором, затем — сибирским…

— Да, и ведь именно там, в провинции, ему удалось осуществить многие свои идеи. В Сибири он провозгласил «гласность». Это слово для многих из нас ассоциируется с перестройкой Михаила Горбачева, но на самом деле впервые такую политику провозгласил именно Сперанский. Многие историки приписывают ему даже «изобретение» этого слова.

С помощью «гласности» он боролся с коррупцией. Каким образом? «Гласность» в ту пору была синонимом открытости и доступности представителей высшей власти. Он ввел практику непосредственного обращения к губернатору с жалобами на нерадивых и корыстных местных чиновников. Следствием таких жалоб становились проверки на местах, выявленные злоупотребления и суды над растратчиками и взяточниками.

Сперанский реформировал аппарат управления Сибири, ограничив единоличную власть генерал-губернаторов. Кроме того, запретил все виды ограничений на торговые сделки, отменил все виды монополий. После чего снабжение Сибири хлебом сразу же улучшилось. То есть как раз там Сперанский и развернулся. В некоторых источниках встречаются упоминания, что даже возвращение в Петербург он воспринимал как «столичную ссылку».

Одновременно в провинции он пережил своего рода мировоззренческий кризис, понял, что идея быстрого реформирования — о чем он читал во французских книгах, — совершенно не применима в России на практике. Поскольку на низовом уровне увидел недостатки государственного механизма.

Роковым рубежом для его карьеры едва не стал мятеж на Сенатской площади в декабре 1825 года. В материалах судебного дела несколько участников заговора указывали на некую причастность к нему Сперанского. Декабрист Батеньков одно время даже жил в его доме.

Судя по всему, он знал о заговоре, просто не мог не знать. Был ли он его участником — сложно сказать. Известно, что Николай I поручил шефу жандармов Бенкендорфу негласное расследование этого вопроса. И есть основания полагать, что его провели, материалы были переданы Николаю Павловичу, после чего документы уничтожили.

Вообще Сперанский был достаточно хитрым и умелым игроком. Изначально он воспринимал приход к власти Николая I как возможность для своего нового возвышения. Он считал, что его государственный опыт будет востребован царем, поскольку тот не готовился к престолу и ему будут нужны квалифицированные советники. Естественно, в роли одного из них он видел себя.

— Получается, что при любом исходе противостояния заговорщиков и императора Сперанский остался бы при власти?

— Да, в этом есть доля истины. И снова специфический склад ума Михаила Михайловича подсказывал ему давнюю проверенную стратегию: не рвись в первый ряд, оставайся в тени — ради собственного благополучия и самосохранения. И во многом эта стратегия оказалась верной. Он, как шахматист, продумывал «игру» на несколько шагов вперед.

Но и Николай I был не прост: он заставил Сперанского дать своего рода присягу на верность. Поручил именно ему написать манифест о бунте на Сенатской площади, привлекал к написанию судебного вердикта. Многие источниковеды пытаются разобраться: что именно в итоговых документах было вписано Николаем Павловичем, а что — Сперанским. Призывы к избирательному милосердию по отношению к участникам заговора (миловать там, где можно) приписывают именно Сперанскому.

Как бы то ни было, но после истории с декабристами он остался близок к власти, ему даже доверили обучать праву наследника цесаревича — будущего Александра II.

И даже если Сперанский не воспринимал свою работу по кодификации законов, которой занимался в те годы, как пик карьеры, то на самом деле это тоже был один из тех моментов, который оставил его в истории. Не случайно его даже называли «русским Трибонианом», проводя параллель с государственным деятелем, который в Византии при Юстиниане I занимался систематизацией законов. Так что Сперанский вошел в историю не только как большой чиновник, государственный деятель, но и как великий правовед, юрист.

— В качестве итога: можно ли считать его реформы удавшимися?

— Смотря как оценивать: по делам или по намерениям? Хотя при жизни, как уже говорилось, ему удалось сделать не так много, он фактически наметил линию Великих реформ Александра II, а затем и преобразований начала ХХ века.

По большому счету очень не случайно, что фигура Сперанского вернулась к нам именно в эпоху перестройки. Лично для меня весьма показательный факт, что мемориальная табличка на доме на Невском проспекте, где жил Сперанский, появилась в 1990‑х годах, когда реформаторство было в тренде. Именно тогда его личность и наследие оказались востребованными.

Что ж, власть и общество в любую эпоху пытаются найти себе соответствие в прошлом, отыскать какие‑то исторические точки, параллели и ориентиры, на которые можно опереться. От этого никуда не уйти.

Лучшие очерки собраны в книгах «Наследие. Избранное» том I и том II. Они продаются в книжных магазинах Петербурга, в редакции на ул. Марата, 25 и в нашем интернет-магазине.

Еще больше интересных очерков читайте на нашем канале в «Яндекс.Дзен».

Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 71 (7154) от 20.04.2022 под заголовком «Падение административного гения».

Материалы рубрики

Согласно «Уставу о службе по определению от Правительства» (1896 г.), при поступлении на государственную службу принималось во внимание: 1) состояние лица или его происхождение; 2) возраст; 3) познания. При необходимости, уровень познаний кандидата проверялся. Если по должности требовались специальные знания, то претенденты подвергались особому испытанию (независимо от аттестатов учебных заведений) и проверке способностей к службе на конкретной должности сроком до 4-х месяцев. Этим же документом определялось, что российское юношество в возрасте от 10 до 18 лет должно проходить обучение и воспитание в российских учебных заведениях. Допускалось получение домашнего образования «со сдачей испытаний в гимназии» — так тогда называли экзамены. Но все варианты получения образования и воспитания юношами всегда должны были осуществляться только в России. В противном случае юноши, несмотря на их происхождение и сословные привилегии, лишались права поступления на гражданскую службу в Российской империи.

По состоянию или по происхождению на государственную гражданскую службу имели право представители 10 перечисленных в Уставе групп российских подданных. Вполне понятно, что в числе первых названы дворяне, а также сыновья офицеров и чиновников, получивших личное почетное гражданство по чинам своим. Путь в российское чиновничество открывался для сыновей священнослужителей православной и некоторых других церквей, купцов 1-й гильдии и коммерции советников, ученых и художников, уездных, приходских и домашних учителей. Не были забыты и представители национальных окраин. Принимались на госслужбу, например, сыновья «финляндских чиновников не из дворян», а также лица осетинского происхождения, принадлежавшие к привилегированным национальным сословиям. Право поступления на гражданскую службу было предоставлено сыновьям канцелярских служителей и некоторых других групп подданных российской короны.
Вместе с тем, запрещалось принимать на гражданскую службу представителей 5 групп населения империи: 1) иностранцев; 2) купцов и их детей; 3) личных почетных граждан и их детей, кроме тех чиновников, которые получили такой статус по чинам своим; 4) лиц бывших податных состояний; 5) сыновей не служивших обер-офицерских детей, имевших по службе своих дедов звание потомственного почетного гражданина. Иными словами, здесь речь шла уже о внуках тех лиц.

Отдельной статьей Устава запрещался прием «в гражданскую службу евреев». Однако для тех из них, кто имел ученые степени, эти запреты снимались, и они могли занимать гражданские должности по всем ведомствам «без ограничения места пребывания их чертою для постоянной оседлости евреев определенную». Запреты на прием на службу иностранцев также не распространялись на должности по ученой и учебной части.

Начало «действительной службы» считалось лишь по достижении 16-летнего возраста. При этом было определено, что поступавшие на гражданскую службу лишь по одному праву своего происхождения принимались только на должность канцелярского служителя. Впрочем, для будущего чиновника главным было попасть на госслужбу. Дальнейшее чинопроизводство, конечно, зависело в какой-то степени от его талантов и дарований, но в большей мере на карьерный рост влияла выслуга лет и благоволение начальства. При благоприятном стечении обстоятельств и при выслуге в чинах, равной 24 годам, начавший службу с 16 лет к своему 40-летию чиновник мог достичь чина статского советника.

Дальнейшее чинопроизводство зависело только от монаршего благоволения и не имело сроков выслуги в чинах. При этом в период с 1845 по 1856 годы чин статского советника давал право на потомственное дворянство для гражданских лиц. Позже для этого требовалось дослужиться до очередного чина IV класса.

Путь чиновника в элиту

Мечтой каждого чиновника было получение чина IV класса – действительного статского советника, соответствовавшего чину армейского генерал-майора. Начиная с 1856 года, именно с этого чина приобреталось право на потомственное дворянство. Это был «счастливый билет» в сословие избранных, в элиту общества. К нему прилагался титул «Ваше превосходительство», а также различные льготы и преимущества. Гражданские чины первых четырех классов в XIX – начале XX веков составляли примерно 1 процент от общей численности государственных служащих. Например, в 1903 году во всей империи было около 3700 чинов этих классов.

Однако попасть на вершину бюрократической пирамиды было непросто. Начиная с Екатерины II, основной путь определялся выслугой лет на службе. Заслуги учитывались тоже, но обычно лишь во время войн, стихийных бедствий либо по милости монаршей. Такой порядок гражданского чинопроизводства с теми или иными поправками сохранялся долгие годы. Например, в правление императора Николая I девять из десяти чиновников получали очередные чины и новые должности только по выслуге лет. Пушкин по этому поводу писал: «Чины сделались страстью русского народа…». Получить первый классный чин можно было лишь по выслуге установленного числа лет канцелярским служителем. Срок выслуги зависел от сословия госслужащего. Потомственный дворянин с гимназическим образованием трудился канцелярским служителем всего 1 год, личный дворянин — 4 года, а сыновья низших служащих — 12 лет. Так что путь в чиновники у каждого из них был свой и продвигались они по службе с разными темпами.

Канцелярист – первый шаг к классному чину

На Руси, а затем и в империи в период с конца XV и до начала XVIII века все канцелярские функции выполнял помощник дьяка – подьячий, а позже — канцелярист. К канцелярским служителям относились госслужащие, не имевшие при поступлении на гражданскую службу права на классный чин. С учреждением Петром I в 1718 году коллегий наметился рост низших служителей. За 5 лет их число на государевой службе выросло более чем в 2 раза — с 924 до 1962 канцеляристов. При этом их доля среди гражданских служащих выросла с 79 до 93,4% от общей численности. В 1755 году их было уже 3328 человек (81,7%), а спустя столетие на гражданской службе состояло 32073 низших служителей (канцеляристов, подканцеляристов и копиистов).

Во времена правления Екатерины II были введены правительственные меры по закреплению сословного принципа в чинопроизводстве. Этот принцип, например, был закреплен в высочайше утвержденном докладе Сената от 5 сентября 1765 года «О порядке производства нижних канцелярских служителей в чины и определения на классные места; о приеме малолетних дворян в службу, и о производстве в судейские звания, а военных отставных в статские чины». Этим документом устанавливался порядок определения малолетних дворян на государственную службу в нижние чины, а также производства их в чины наряду со штатными чиновниками. С тех пор даже малолетний дворянин имел преимущество в получении чина перед представителями других сословий. При этом был установлен 12-летний срок выслуги для получения очередного классного чина коллежскими секретарями «из приказных чинов, а не из дворян». Вместе с тем, начиная с 1774 года, указом императрицы Екатерины II всем канцеляристам предписывалось обучать своих сыновей грамоте. С малых лет из них уже готовили замену отцам на канцелярско-чиновничьем поприще. Гражданская служба постепенно приобретала признаки наследственности.

Большинство будущих чиновников службу начинали с низшей должности копииста. Исключение существовало для дворян, которые могли миновать начальные канцелярские должности. Классный чин они получали чаще всего в должности канцеляриста. Достичь чина коллежского регистратора можно было в разные сроки в зависимости от сословной принадлежности, образования, способностей, отношения начальства, возраста и места службы. Можно было пройти этот путь за 10-15 лет, но при определенных условиях этот срок мог сокращаться или увеличиваться на 4-5 лет. В начале XIX века в империи были чиновники, не достигшие совершеннолетия. Это обстоятельство вынудило правительство в 1828 году ввести возрастные ограничения. С той поры разрешалось принимать на госслужбу лиц не моложе 14 лет, а началом их действительной службы считалось достижение 16-летнего возраста.

В карьерной лестнице канцелярских служителей чины и должности образовывали довольно сложное переплетение. Так, в разные годы, помимо известных в литературе основных ступеней — копииста, подканцеляриста и канцеляриста, эта лестница включала еще две должности — губернского регистратора и губернского протоколиста.

Помимо возрастного ценза вводились и образовательные ограничения. Серьезным препятствием для многих чиновников на пути к высоким чинам стал подготовленный М.М. Сперанским указ, получивший монаршее одобрение 6 августа 1809 года. Документ предписывал, что для получения чинов, дававших право на дворянство, необходимо было представить диплом об окончании университета или сдать установленные для чинопроизводства специальные экзамены. Надо отметить, что в период действия этого указа (вплоть до 1834 года) служебный рост многих чиновников завершался получением чина IX класса (титулярный советник, равный армейскому чину штабс-капитана). К тому же император Николай I своим указом с 1827 года запретил прием на госслужбу лиц из податных сословий. Исключение из этого правила было сделано лишь для выпускников учебных заведений, предусматривавших получение классного чина вместе с дипломом. Такими правами были наделены императорские университеты, духовные академии и семинарии, училища высших наук и лицеи. Тем самым «расчищался» путь дворянам к высшим гражданским чинам. Однако на практике все обстояло по-другому. Так, в 1836-1843 годах две трети чиновников (около 65%), получивших чин коллежского асессора, происходили из духовенства, почетных граждан, купечества и мещанства. При этом особенностью российской гражданской службы стала практика замещения вакансий внутри министерства или иного госучреждения путем продвижения «своих» чиновников и других служащих, избегая назначений «со стороны».

Условия труда чиновников и канцеляристов

Режим работы министерских служащих был достаточно свободным. Например, с конца 1840-х годов чиновники департаментов приходили на службу, как правило, в 11-м часу поутру и занимались делами примерно до 4-х часов дня. В дни докладов (обычно раз в неделю) уходили со службы немного позднее. Внутренний распорядок и условия труда гражданских чинов и нижних служителей во все большей степени стал зависеть «от усмотрения начальства». По определению Н. А. Любимова «государственная идея приняла исключительную форму начальства: в начальстве совмещались закон, правда, милость и кара». Среднее звено госуправления составляли, в основном, должностные лица, именуемые столоначальниками. В этой связи Л.Ф. Писарькова приводит приписываемое императору Николаю I высказывание о том, что «Россией управляют столоначальники». Царю-реформатору было виднее, как оценить созданную им самим и его предшественниками систему бюрократического управления империей…

Поскольку документооборот постоянно увеличивался, то различных служебных бумаг писалось множество. Деятельность органов госуправления во многом сводилась к канцелярской работе. По мнению члена Госсовета адмирала графа Н. С. Мордвинова, «многочисленные чиновники и служители в канцеляриях министров занимаются наиболее бесполезным письмом». В этих условиях вершиной бюрократического мастерства считалось умение чиновника на поступившую бумагу «сверху» подготовить по всем правилам составленную ответную бумагу. Поэтому в госучреждениях на местах особенно ценилось умение чиновника писать, точнее «отписываться». Однако это была задача весьма непростая. Например, каждый входящий документ, с момента его получения дежурным канцелярским служителем и до отправки рассыльным по назначению, проходил в земском суде 26 инстанций, в департаменте министерства — 34, а в губернском правлении — 54 инстанции. При этом к соблюдению всех бюрократических формальностей предъявлялись достаточно строгие требования. При обнаружении любой ошибки в тексте, неровности строки или бледности чернил документ безжалостно браковался, а у исполнителя случались серьезные разбирательства у начальства по поводу допущенных изъянов.

Для канцелярского служащего, только вступившего, к примеру, в XVIII веке на гражданскую службу, условия труда были нелегким испытанием. В отличие от чиновников, их служба в учреждениях и присутственных местах занимала по 12 часов в сутки и более. Чаще всего она начиналась с 5 часов утра. Затем, полагался перерыв с 14 до 17 часов, который им не всегда удавалось использовать из-за избытка дел и поручений. Завершался рабочий день примерно в 22 часа. В случае необходимости, канцеляристы задерживались и позднее. До строительства специальных зданий присутственных мест, которое началось в конце XVIII — начале XIX веков, губернские и уездные учреждения подчас размещались в малопригодных для работы помещениях.

Мундир гражданского служащего был роскошью для канцеляриста. Поэтому большинство низших служителей носило партикулярную (неофициальную, гражданскую) одежду, а не установленный мундир определенного образца.

К канцелярским служителям могли применяться строгие дисциплинарные меры. Так, за опоздания или неявку на службу, нерадение, леность, пьянство и другие провинности низших служителей в XVIII веке могли отправить под арест на хлеб и воду, наказать розгами или даже отдать в солдаты. Только в 1-й половине XIX века эти наказания были отменены. Да и рабочий день установился в нормальных пределах — с 9 до 17 часов. В дни, когда не было отправки почты и иных срочных дел, чиновники после обеда часто вовсе не выходили на службу, оставляя дела на низших служителей. Поэтому в уездном городе канцелярист был важной персоной. Крестьяне, мещане, да и купцы тоже, при встрече с ним снимали шапку.

Для службы канцеляристом требовался определенный уровень грамотности и общей подготовки. Поэтому прохождение курса уездного или городского училища было обязательным условием для производства канцелярских служителей в 1-й классный чин коллежского регистратора. Низшие служители, не обучавшиеся ранее в училищах и гимназиях, могли в любом возрасте сдать при местных гимназиях специальный экзамен на первый классный чин.

Вместе с тем у низших служителей имелись другие льготы и преимущества. Например, их нельзя было подвергать телесным наказаниям. При установленном сроке беспорочной выслуги лет низшие служители, как и классные чины, могли претендовать на получение пенсий и пособий. Для их сыновей открывался доступ на гражданскую службу. Существовали специальные училища детей канцелярских служителей. Окончившие курс обучения в таких училищах обязаны были прослужить по гражданскому ведомству в губерниях 8 лет. После упразднения в 1861 году этих училищ детей канцелярских служителей стали распределять в другие местные учебные заведения. При этом для них выделялись денежные пособия на приобретение одежды и учебных принадлежностей. Определенные выгоды госслужбы даже на низших гражданских должностях в ту пору считались очевидными.

Продолжение следует…

Источник

Информация о материале: Опубликовано: 19 июля 2022; Просмотров: 4991

Первая четверть XVIII века прошла под знаком петровских преобразований, потребовавших кардинального реформирования государственной службы.

По замыслу императора на смену дьякам и подьячим должна была прийти бюрократия, выстроенная по западноевропейским лекалам, но в России процесс формирования профессиональных управленцев получил особое развитие, породив такое уникальное
явление, как чиновничество.

Сегодня этот термин активно
используется как синоним понятия «государственный служащий», хотя чаще с отрицательным
оттенком, если нужно подчеркнуть
канцеляризм, формализм системы
управления. Между прочим, такой
негативный окрас был характерен
и для позднеимперского времени:

«В широком обществе слово “чиновник” произносится с каким-то
своеобразным едва уловимым оттенком в голосе — не то ироническим, не то пренебрежительным»¹Л–в С.А. По поводу письма «Старого чиновника» // Спутник чиновника. 1911. № 5. С. 14..

Однако его первоначальное значение, конечно, было иным.

Слово «чин» вошло в официальный документооборот при Петре I,
когда в результате введения «Табели о рангах» в России впервые
появилась единая система чинов
и должностей, включившая три
рода государственной службы: воинскую, статскую (гражданскую)
и придворную. Чин стал обозначать
ранг служащего по установленной
иерархической шкале из 14 классов²Хотя в действительности рангов было не 14, а 13: к 11-му рангу был отнесён только один чин и только по одному ведомству — морскому, а в 14-м разряде по этому же ведомству чин не полагался. По всей видимости, само число «13» признавалось «неудобным»., каждый из которых охватывал соответствующие должности.
Однако именовать «чинами»,
или «присутствующими», начали только служащих 1–8 классов.
Вне этой системы оказались звания, присваивавшиеся лицам, занимавшим низшие канцелярские
должности — канцелярист, подканцелярист и копиист. Тем самым
«табельные» чиновники были отделены от канцелярских служителей.

Акакий Акакиевич Башмачкин в департаменте. Рисунок к повести Н.В. Гоголя
«Шинель» Б.М. Кустодиева. 1909 год

Темна и беспросветна жизнь русского чиновника. Ведь даже в самом слове «чиновник» есть
что-то своё, специфическое, как будто на самоё
слово легла масса архивной канцелярской пыли³Л–в С.А. По поводу письма «Старого чиновника». С. 14..

С.А. Л–в. По поводу письма «Старого чиновника»

Император, принимавший
самое деятельное участие в разработке «Табели о рангах», ценил
личные заслуги и опыт. В связи
с чем не допускалось получение
чинов путём простой выслуги лет
без занятия соответствующих чину
должностей или производство
в высший чин, минуя низшие. Отныне каждый служащий должен
был начинать свой карьерный путь
с самых низов, а при назначении
на вакантные вышестоящие должности предпочтение отдавалось не
выслуге, а способностям человека.
Отсюда и главное «изъятие» из общих правил — лица, получившие
образование или специальную
подготовку, при выпуске из учебных заведений могли получить
назначение на должности 14-го
ранга, и даже выше.

При всём этом в основе кадровой политики лежал сословный
принцип. Предполагалось, что все
«классные» должности будут занимать потомственные дворяне.
Для них государственная служба
становилась не столько привилегией, сколько обязанностью. Выходцы из непривилегированных
сословий могли претендовать
лишь на позиции канцелярских
служителей. Однако среди последних встречались и даровитые люди, достойные занять
классные должности, для них
законодатель предусмотрел особое поощрение — вместе с чином
они получали права высшего сословия. Достижение 14-го класса даровало личное дворянство
(не передавалось по наследству⁴Дети личных дворян официально именовались «обер-офицерские дети» и составляли особую сословную группу.),
а 8-го — потомственное.

Иллюстрация М. И. Абросимова к рассказу А.П. Чехова «Экзамен на чин»

Только в государственной службе познаёшь истину.

Козьма Прутков

Отступления от установленных
правил чинопроизводства стали
появляться уже при преемниках
Петра I, когда на должности назначали без учёта служебного опыта
и наличия соответствующего чина.
Нередкими были случаи определения в высшие должности,
минуя несколько рангов низших.
В 1730-х годах широкое распространение получило повышение
в чинах «по достоинству» — по
сути, щедрая раздача чинов лицам, приближённым к трону.
Елизавета Петровна, хотя и выражала приверженность петровским принципам, всё же признала приоритетным производство в чины по старшинству службы
в прежнем чине.

Обычным явлением стала
практика награждения статскими чинами выпускников учебных
заведений даже при отсутствии
соответствующих вакансий. Учитывая, что потомственное дворянство предпочитало военную
службу гражданской и всячески
избегало занятия нетабельных
должностей, канцелярские вакансии заполнялись детьми
приказных служителей и представителями непривилегированных сословий, мечтавшими
о продвижении по службе и получении первого классного чина.
Эти лица всё больше заявляли
о себе, особенно с мест, подавая
в Сенат «челобитные» с просьбами о повышении в чинах, что
вызвало к жизни указ от 8 июня
1760 года, установивший право
претендовать на это по истечении 8-летнего срока пребывания
«в настоящем чине»⁵ПСЗ-1. Т. 15. СПб., 1830. № 11066. С. 478..

С течением времени упразднялись одни правительственные
учреждения, появлялись другие,
с новыми должностями, не соотносившимися с закреплёнными
в «Табели о рангах» наименованиями. В таких случаях уже Сенат решал, какой ранг присвоить
той или иной должности, при
этом для обозначения чина продолжали использовать названия
должностей петровского периода, даже тех, которые оказались
упразднены. А чин начал приобретать особое значение, превращаясь в награду. Окончательный
разрыв с классом занимаемой
должности ознаменовался принятием указа от 13 сентября
1767 года, где всякому лицу, находящемуся на статской службе
и исправляющему «беспорочно»
свою должность, в поощрение
даровалось право на повышение в чине через каждые 7 лет⁶ПСЗ-1. Т. 18. СПб., 1830. № 12973. С. 344–345..
В результате численность лиц,
наделённых чинами, стала расти
непропорционально открытию
«табельных» должностей, а новые правила чинопроизводства
превращали гражданскую службу
в «социальный лифт», позволявший представителям непривилегированных сословий пополнять
ряды дворянства.

Иллюстрация к комедии Н.В. Гоголя «Ревизор». П.М. Боклевский. 1863 год. Фрагмент

Ничего нет сердитее всякого рода департаментов, полков, канцелярий и, словом, всякого рода
должностных сословий.

Николай Гоголь

С утверждением Манифеста
о вольности дворянства (18 февраля 1762 года), освободившего
«благородное» общество от обязательной службы, дефицит канцелярских кадров стал ощущаться
гораздо сильнее, и верховная
власть была вынуждена открыть
доступ к службе выходцам из прочих социальных групп. Особенно
остро ситуация заявила о себе
в ходе губернской реформы Екатерины II, когда многочисленные
вакансии на местах массово заполнялись семинаристами, купеческими детьми и прочими
податными лицами.

К концу XVIII века окончательно
утвердилась номенклатура чинов
(названия были взяты из перечня должностей, представленного
в петровской «Табели о рангах»)
и изменилась процедура чинопроизводства. В 1790-е годы были
установлены 3-летние сроки пребывания в каждом чине с 14 по 9
класс, сроки выслуги с 8 по 5 чин
составляли 5, 6, и 4 года соответственно. Для производства в чин
коллежского асессора (8 класс)
потомственному дворянину требовалось «беспорочно» прослужить
4 года, всем прочим — 12 лет⁷ПСЗ-1. Т. 23. СПб., 1830. № 16930. С. 201–203; Т. 25. СПб., 1830. № 19219. С. 914..
Чины выше пятого мог пожаловать
только император. За «особые заслуги» сроки могли быть сокращены, но для этого требовалось
высочайшее одобрение.

Так чин из награды превратился в право, на которое мог
претендовать каждый служащий
при условии простой выслуги лет.
Именно с этого времени начался
стремительный рост лиц, наделённых чинами, которых повсеместно
начали именовать «чиновниками».

Акакий Акакиевич у значительного лица. Рисунок к повести Н.В. Гоголя
«Шинель». Кукрыниксы. 1951 год

Взятка уничтожает преграды и сокращает
расстояния, она делает сердце чиновника
доступным для обывательских невзгод.

Михаил Салтыков-Щедрин

Казалось бы, чины, потерявшие своё истинное значение,
должны были утратить привлекательность, по крайней мере, для
высших слоёв населения. Но на
деле наблюдалась иная картина — в первой половине XIX века
российское общество захлестнула волна «чиномании».

«…Ныне всякий ищет места в статской
службе не для того, чтоб исполнить долг свой и быть государству полезным, употребя в дело
знания свои и способности, или
же, чтоб чрез опытность приобрести таковые, но единственно,
чтоб выйти в чины и переменяя
места возвышаться чинами, не
заботясь о исполнении своего
долга и о знаниях с местом занимаемым сопряжённых»⁸Сборник исторических материалов, извлечённых из Архива Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Вып. 7. СПб.,
1895. С. 245.,

— писал в 1816 году министр внутренних
дел О. П. Козодавлев.

Но если высокопоставленные
государственные лица продолжали
воспринимать чин как знак отличия
«за особенные заслуги престолу
и Отечеству», то мелкие служащие мечтали пополнить если не
потомственное, то хотя бы личное
дворянство. Это так называемое
одворянивание бюрократии приводило к размыванию «благородного» сословия, к его наводнению
лицами, кроме служебной деятельности не имевшими средств
к существованию, что, конечно, вызывало большие опасения в верхах.

«Свежий кавалер», или «Утро чиновника, получившего первый крестик».
Художник П.А. Федотов. 1846 год

Тот, кому чужда жизнь, кто неспособен к ней,
тому ничего больше не остаётся, как стать
чиновником.

Антон Чехов

Попытки ввести ограничительные меры неоднократно предпринимались верховной властью.
В частности, указом от 6 августа
1809 года устанавливались «экзамены на чины»; и хотя практика
повышения в чинах до 8-го класса
(по выслуге лет) сохранялась, доступ к потомственному дворянству
был затруднён (производство в чин
8 класса стало зависеть от наличия
высшего образования)⁹ПСЗ-1. Т. 30. СПб., 1830. № 23771. С. 1054–1057.. Но, пожалуй, наибольшие усилия приложил Николай I. После принятия
указов от 14 октября 1827 года и от
25 июня 1834 года¹⁰ПСЗ-2. Т. 2. СПб., 1830. № 1469. С. 895–897; Т. 9. Отд. 1. СПб., 1835. № 7224. С. 656–665. скорость приобретения чинов стала напрямую
зависеть от сословного происхождения и уровня образования. Отныне наличие высшего образования,
хотя и не являлось обязательным
условием получения потомственных прав, но способствовало более
быстрому достижению этой цели.
Так, недворянину, имевшему аттестат высшего учебного заведения,
необходимо было прослужить 16 лет, чтобы получить чин 8 класса;
детям личных дворян, получившим
среднее образование,— 24 года,
без образования — 26; детям приказных служителей — 26 и 28 соответственно.

В 1835 году было утверждено
«Расписание должностей гражданской службы по классам, от
14 до 5 включительно», благодаря
которому, по замыслу Николая I,
предполагалось воплотить предложенную его предшественником
идею «исправления должности не
иначе, как сообразно чину каждого». При этом получение чина
зависело от занимаемой должности («чины получают соответственно классам должности»).
Исключение допускалось в случае
«действительной нужды» в замещении вакансий: определять чиновников, имевших чины классом
выше или двумя ниже той степени, в которую «положена» должность. Если служащий занимал
вакансию более чем одной степенью ниже его чина, то не мог
претендовать на повышение в чинах до тех пор, пока не поступит
на соответствующую должность.
С этого времени рост численности и потомственных, и личных
дворян замедлился, однако не
в той мере, какой хотелось бы
центральному правительству.

Наконец, в 1845 году был принят манифест, согласно которому
с 14 классом на гражданской
службе недворяне стали получать права личного почётного
гражданства, личное дворянство
давал чин 9 класса, а потомственное — 5 класса (статский
советник). С этого времени для
большинства служащих, среди
которых даже к середине XIX века
количество лиц с высшим образованием было ничтожно мало,
вступление в ряды потомственного дворянства превратилось в недостижимую мечту.

«Гонка» за чинами, развернувшаяся в первой половине XIX столетия, сказалась на репутации
чиновничества в целом. По мнению уже упомянутого Козодавлева, «страсть к чинам по статской
службе возросла и усилилась до
такой степени, что она все оплоты порядка по службе сломила
и наводнила вдруг гражданскую
в России службу безграмотными
чиновниками, кои определялись
к должностям, способностям
и знаниям их ни мало несоразмерным»¹¹Сборник исторических материалов… С. 246.. И эти умозаключения находили подтверждения на
вполне конкретных примерах.

Губернский Олимп. Рисунок из альбома гоголевских типов по рисункам художника П.М. Боклевского. 1895 год

В первой четверти XIX века
к присутственным местам массово приписывали людей, на деле
не служивших, из них многим удавалось получать чины. Делалось это, как правило, по запросу
местных учреждений под предлогом нехватки канцеляристов.
Рекрутировались такие кадры
из разных сословий, в том числе
из податных, для которых единственной целью было приобретение нового сословного статуса
и избавление от несения повинностей. Как только заветная цель
достигалась, большинство таких
лиц, в принципе неспособных
к делопроизводственной работе,
увольнялось. Показателен указ от
10 февраля 1831 года, запрещавший принимать на службу лиц,
«неумеющих грамоте»¹²ПСЗ-2. Т. 6. Отд. 1. СПб., 1832. С. 147.. Поводом
к его изданию стало рассматривавшееся в Сенате дело о состоявшем на службе чиновнике
Фёдорове, который, не овладев
грамотой, сумел дослужиться до
титулярного советника.

Подобные случаи заставляли
задуматься о пользе и вреде подобного чинопроизводства, но
сколько бы ни поднимался вопрос
об отмене гражданских чинов
в первой половине XIX века (да и
позднее), всякий раз находились
«защитники» чинов среди виднейших государственных деятелей, и власть не решалась на этот
шаг. Из-за нежелания дворянства
служить, в первую очередь на местах и в особенности в канцелярском звании, вакансии пополняли
лица из других сословий, зачастую малоспособные и необразованные, стремившиеся к одной
цели — наживе. Это способствовало формированию отрицательного
образа чиновничества, которому
во второй половине XIX века приписывались уже все пороки бюрократического аппарата.

И если до этого чиновничеством называли исключительно
лиц, имевших чин по «Табели
о рангах», причём вне зависимости от того, находились они на
действительной службе или уже
вышли в отставку, то к концу века
этот термин употребляли по отношению ко всем государственным
служащим. Изменилось и смысловое наполнение слова, и качественный состав российской
бюрократии, при этом отрицательный оттенок восприятия его
сохраняется и до наших дней.

Текст: Олеся Плех, кандидат исторических наук,
Институт российской истории РАН

Источник: Вестник «Воронцово поле» №2, за 2022 г.

Источник

Подготовлена редакция документа с изменениями, не вступившими в силу

КонсультантПлюс: примечание.

С 29.04.2023 ст. 49 утрачивает силу (ФЗ от 29.12.2022 N 645-ФЗ).

(в ред. Федерального закона от 11.07.2011 N 204-ФЗ)

(см. текст в предыдущей редакции)

1. Квалификационный экзамен сдают гражданские служащие, указанные в части 14 статьи 11 настоящего Федерального закона.

(в ред. Федерального закона от 01.05.2019 N 99-ФЗ)

(см. текст в предыдущей редакции)

2. Квалификационный экзамен проводится при решении вопроса о присвоении классного чина по инициативе гражданского служащего не позднее чем через три месяца после дня подачи им письменного заявления о присвоении классного чина.

(часть 2 в ред. Федерального закона от 01.05.2019 N 99-ФЗ)

(см. текст в предыдущей редакции)

3. Квалификационный экзамен проводится по установленной форме в целях оценки знаний, навыков и умений (профессионального уровня) гражданского служащего конкурсной или аттестационной комиссией.

4. Гражданский служащий вправе обжаловать результаты квалификационного экзамена в соответствии с настоящим Федеральным законом.

5. Порядок сдачи квалификационного экзамена гражданскими служащими определяется указом Президента Российской Федерации.

Источник

Читайте также

§ 3. Послевоенная экономика: основные проблемы и тенденции развития

Современный Китай: проблемы развития

Глава 13 Проблемы развития: выбор пути

Глава 2 Планы дальнейшего развития авиапромышленности в последние предвоенные годы

Проекты университетских реформ в России 1770—80-х гг.

Критично для дальнейшего развития

Критично для дальнейшего развития

59. Послевоенный мир: проблемы и модели развития

Проблемы аграрного развития Украины в 1965–1985 гг

Пути дальнейшего развития Московского государства

3. УСПЕХИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС. УПРОЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОСНОВ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЮДЕЙ — СОВЕТСКОГО НАРОДА

2. Первые шаги университетских реформ

Исторический очерк возникновения и развития полиции до эпохи реформ

11.4. Россия в начале XXI века: проблемы и перспективы развития

Экзамен на чин [в империи Цин]

Опередил свое время. Историк — о реформах Сперанского

Материалы рубрики

Комментарии