2.3. Указ 6 августа 1809 г. Проблемы дальнейшего развития университетских реформ
6 августа 1809 г. был принят указ об экзаменах на чин. Согласно ему, ни один человек, находящийся на государственной гражданской службе, не мог получить чин коллежского асессора (8 класс), дававший право на потомственное дворянство, и чин статского советника (5 класс), не имея аттестата о выдержанном экзамене по установленной в указе программе. Программа включала основы всех наук, преподаваемых в высших учебных заведениях (кроме медицины), и выдача аттестатов возлагалась правительством на университеты[161].
Необходимость такого указа предусматривалась еще Предварительными правилами народного просвещения, где говорилось: «Ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании сих правил училищной части, никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»[162]. Включение этого пункта в Предварительные правила прежде всего должно было побудить дворянство воспользоваться новой системой училищ, но эти надежды не оправдались. По-прежнему в университеты и гимназии приходили, в основном, выходцы из низших сословий, а общее число студентов было невелико. Правительству необходимо было принять меры для наполнения пустующих училищ, поскольку страна нуждалась в квалифицированных специалистах в разных областях гражданской службы, особенно из среды дворянства, традиционно служившего «опорой престолу».
Все это понимал М. М. Сперанский, новое доверенное лицо императора, подготавливая очередной этап государственных преобразований; он желал видеть в России людей, готовых к восприятию реформ. В 1808 г. Сперанский составляет для императора записку «Об усовершенствовании общественного народного воспитания», где пишет, что корень зла, т. е. непросвещенности России, в существующей системе чинопроизводства, при которой чины определяются только по выслуге лет и не требуют никакого образования[163]. По его мнению, необходимо было «побуждение» людей к наукам, которым и явился указ 6 августа.
По своей сути этот указ ограничивал одну из главных привилегий дворянства: продвигаться по служебной лестнице благодаря своему социальному статусу, связям и протекциям, а не личным способностям. Теперь все сословия оказывались в отношении служебной карьеры в равных условиях, т. к. все должны были сдавать экзамен. Более того, в тексте указа, составленного Сперанским, дворян упрекали в нерадивости, уклонении от предоставленной государством возможности получить высшее образование. «К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что Дворянство, обыкшее примером своим предшествовать всем другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия»[164].
В широких дворянских слоях указ породил недовольство и ненависть к его автору — «поповичу» Сперанскому. По их мнению, у дворян отнимали исключительное его право — доказать свою верность престолу безупречной службой, отделяли от государя чиновниками-разночинцами, которые будут принимать экзамены. По своему моральному воздействию на привилегированное сословие этот указ можно было сравнить с произошедшей 120-ю годами раньше отменой местничества. Однако наиболее дальновидные из недовольных понимали также и бесполезность, практическую невыполнимость указа в условиях бюрократической России того времени: «Отныне… у нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский — свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор — пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших — римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные»[165].
Цель указа могла быть достигнута только в идеальной стране, тогда как в реальной России уже прикидывали, сколько будет стоить желанный аттестат. Услышав об экзаменах, Н. Тургенев писал из Геттингена: «Растолкуйте мне, сделайте одолжение, ваши экзамены; кто экзаменует? За аттестатом дело не станет: от Сарториуса возьму преогромный, если надобно. Уведомьте меня подробнее об этом, мы ничего здесь не знаем. От кого это вышло, почему и каково приводится в исполнение? Неужели надобно было и вам брать теперь аттестат? Но по крайней мере много чести: подписано „самим“ Ректором! Сами профессора, я разумею наших, не могли бы выдумать для себя ничего лучше этих экзаменов. Немцы или и другие будут набивать карманы, а наши Матадоры (Харитон и т. п.) Московского университета будут довольствоваться хорошим завтраком и дюжиною вина. Просвещение и вместе жрецы оного покровительствуемы со всех сторон!»[166]
За указом 6 августа во всех университетах последовало учреждение подготовительных годичных курсов для чиновников, желающих сдать экзамен на получение чина коллежского асессора и статского советника. В Московском университете надзирателем курсов для чиновников был секретарь совета И. А. Двигубский. На курсах читали лекции те же профессора, что и в университете, но по облегченной программе. Министерство народного просвещения, желая контролировать обучение чиновников, 26 апреля 1810 г. издало распоряжение, по которому университеты в начале каждого курса должны представлять списки слушателей, с указанием чинов и мест, разделяя их на два разряда — те, которые посещают лекции постоянно и получают свидетельство об окончании курсов, и те, которые ходят непостоянно. Соответственно, контроль за посещением также ложился на университет. Поэтому после указа 6 августа поток документов в университете, в связи с введением курсов и самим приемом экзаменов, возрастал, а при этом эффективность обучения чиновников была очень мала. Посещавший в 1810/1811 г. эти лекции Третьяков пишет: «Нас собралось около ста человек из разных присутственных мест, большей частью бедняков». Занятия проходили во второй половине дня, когда чиновники освобождались от службы, должны были спешить в университет, усталые и голодные, и оставаться там до шести часов вечера. Многим чиновникам для понимания лекций не хватало начальной подготовки. Хотя всем посетителям курсов по окончании были выданы свидетельства, никто из них так и не решился подвергнуться экзамену[167].
Указ 6 августа формально был отменен только в 1834 г., но фактически возможности обойти его нашлись уже через несколько лет. Как показала история указа, проекты Сперанского плохо сочетались с российской действительностью. Вместе с тем, уже само его появление свидетельствовало о кризисном состоянии реформ Александра I в области просвещения. Активное противодействие указу сделало очевидным эфемерность идеального здания народного образования, построенного Муравьевым и его сподвижниками и державшегося усилиями нескольких энтузиастов, в пустоте, без массовой поддержки. Эту горькую истину лучше всего выразил Карамзин в «Записке о древней и новой России»: «У нас нет охотников для высших наук. Дворяне служат, а купцы желают знать существенно арифметику или языки иностранные для выгоды своей торговли. В Германии столько молодых людей учатся в университетах для того, чтобы сделаться адвокатами, судьями, пасторами, профессорами! — наши стряпчие и судьи не имеют нужды в знании римских прав; наши священники образуются кое-как в семинариях и далее не идут, а выгоды ученого состояния в России так еще новы, что отцы не вдруг решаются готовить детей своих для оного»[168].
Таким образом, к началу 1810-х гг. встает вопрос о поисках выхода из наметившегося кризиса в системе образования. Осознавала ли этот кризис ученая корпорация университета? Полагаю, что хотя бы часть профессоров, отрешившись от эйфории муравьевских времен, когда все росло и все получалось, и холодно взглянув на состояние вещей, понимала это. С другой стороны, свой взгляд на проблему показывал и попечитель Разумовский. Суть конфликта мы можем уяснить на примере указа 16 сентября 1809 г., которым вносилась первая поправка в университетский устав 1804 г.
Издание этого указа было вызвано предложением попечителя изменить срок, на который выбранный университетским советом ректор занимал свою должность. Еще 15 апреля 1808 г. Разумовский предложил министру Завадовскому сделать ректора бессменным или по крайней мере проводить его выборы раз в несколько лет. Утвердить решение в министерстве оказалось нелегко: в частном письме к Разумовскому министр пишет: «Я не стану объяснять, сколь нелегко отменить штат устава, вчера, так сказать, изданного. Может быть, вы и поверили бы моим о том изъяснениям. Но, наконец, по многим прениям уже решено избирать ректора в Московском университете на трех лет (sic!)»[169]. Спустя некоторое время трехлетний срок ректорства был введен и в других университетах. В постановлении от 16.09.1809 говорится: «Попечитель Московского университета д. т. с. граф Разумовский представляет, что ежегодная перемена ректоров в сем университете сопряжена с великими неудобствами; что должность сия требует неусыпного попечения, занятия множеством подробностей, строгого наблюдения и взыскания учащих и учащихся, на всех чиновников, по хозяйственной части употребляемых, к чему не инако достигнуть можно как опытностью, при частой же перемене ректора едва успеет он, так сказать, приглядеться ко всему, как уже наступает срок его смены… Опасаясь оскорбить того, кто вскоре заступит его место, он предпочтет снисхождением своим обрести и для себя подобное снисхождение. Наконец, долговременная привычка подчиненных видеть над собою одного и того же начальника усугубляет уважение к нему и повиновение»[170].
Однако мотивировка, предложенная Разумовским, не вполне согласуется с реальной ситуацией в Московском университете. Действительно, за 6 лет здесь сменилось 4 ректора. Но двое из них — Чеботарев и Баузе — не получили достаточного «уважения и повиновения» вовсе не потому, что занимали свой пост короткое время, а вследствие упомянутых нами особенностей своего характера и поведения, несовместимого с руководством университетом. Когда же ректорами становились люди работоспособные — Страхов, Гейм, то совет предпочитал продлить их полномочия: Страхов избирался ректором 3 раза и в последний раз отказался от должности, два раза профессора избирали Гейма. Причину инициативы Разумовского следует искать в конкретной обстановке в университете в 1808–1809 гг., потому что за его предложением скрывалось вполне четкое желание отодвинуть следующие выборы ректора на неопределенный срок. Вероятно, выборы 1809 г. прошли весьма напряженно; вспомним, что именно к этим годам относится фраза Третьякова об «интригах и партиях» внутри университета. Разумовский не был уверен в успехе устраивающей его кандидатуры Гейма на выборах в следующем году и хотел их перенести, чтобы выиграть время, которое бы укрепило позиции ректора.
Наши предположения находят полное подтверждение в обнаруженном нами (собственноручном!) письме Разумовского министру от 19 апреля 1809 г., в котором он объясняет истинные мотивы своего желания изменить устав. «Обстоятельства представляют мне необходимость повторить вам мою просьбу о продолжении Ректорства. В уставе университетском есть положение, чтоб за два месяца до окончания курсов он был избран. По сему на будущей неделе следовало бы уже приступить к сему действию; и я обыкновенному ходу сего дела дал бы течение, если бы не уверен был, что в собрании гг. Профессоров избран будет другой ректор, а чрез то, вместо дальнейшего успеха в восстановленном с немалым трудом порядке, нашел бы я себя опять в том же положении, в каком за год тому находился; и тоже если утверждение трехлетней бытности ректора дошло бы сюда уже по избрании нового: в таком случае, я должен бы опять бороться целые три года с беспорядками, на какую бедственную работу и веку моего не станется. К тому же смело уверить вас могу, что из нынешних профессоров ни одного нету, имеющего столько способностей к сей должности, как нынешний ректор профессор Гейм. В таком неприятном положении решился я остановить выборы, в надежде, что не замедлите, м. г. мой, доставить мне столь нужное и желаемое пособие, к пользе здешней учености, которая истинно грозила уже совершенным падением»[171].
Однако Разумовскому не удалось в этот раз дождаться желанного постановления: 16 июня оттянутые им на два месяца выборы все же произошли и закончились победой Гейма (видимо, с минимальным перевесом), а уже на следующий день Разумовский вновь повторяет свое представление министру, намекая на «обстоятельства» в Московском университете и грозя, что иначе «уступит место попечителя другому», и теперь, наконец, получает требуемое одобрение Главного правления училищ[172].
С чем же была связана такая напряженная университетская атмосфера? Кто мог быть соперником Гейма и Разумовского? Попытаюсь дать свое объяснение событий.
В 1809 г. престарелый граф П. В. Завадовский начал помышлять об отставке, и Александр I подыскивал ему преемника. Его сестра, великая княгиня Екатерина Павловна представила императору Карамзина, ее любимца, часто бывавшего в Твери и читавшего ей там первые тома своей Истории. Император принял историографа благосклонно, и с этого момента Карамзин надолго становится одним из реальных претендентов на кресло министра народного просвещения. Даже в марте 1811 г., когда новым министром уже был назначен Разумовский, а Карамзин ехал в Тверь для свидания с государем и вручения ему «Записки о древней и новой России», попечитель университета Голенищев-Кутузов пишет министру о слухах, распространявшихся среди знакомых Карамзина, «что Вы будете перемещены в другое министерство, что я буду отставлен, что Карамзин будет министром просвещения, а Буле попечителем, и что Карамзин именно за тем позван, что государь будет к сему склонен великою княгиней!»[173]
Упомянутый Кутузовым профессор Буле входил в число московских друзей Карамзина, о чем Кутузов часто говорит в переписке с Разумовским. О тесной дружбе Буле с Карамзиным свидетельствует, например, такой факт: почти немедленно после знакомства Карамзина в 1809 г. с вел. кн. Екатериной Павловной Буле был вызван ею в Тверь для работы в дворцовой библиотеке и других поручений, очевидно, по рекомендации историографа. В июне 1810 г. Кутузов пишет: «Г. Буле, будучи употребляем Ея Императорским Высочеством для ея библиотеки и для других комиссий, в течение сего года весьма мало давал лекций»[174]. С кругом Карамзина были связаны и другие профессора университета, например, отец и сын Чеботаревы. Надеясь на будущее назначение Карамзина министром, в 1809 г. в университете возникла группировка профессоров, неприязненно относившихся к Разумовскому, недовольных засилием Каченовского в правлении. Можно предположить, что во главе этой партии встал, как наиболее авторитетный профессор, И. Т. Буле, претендовавший, таким образом, на пост ректора. В 1808 г. совет избрал Буле директором Педагогического института (вместо заболевшего Баузе), что придавало ему еще больший вес в университете. Из наших предположений вытекает, что в 1809 г. основным соперником Гейма являлся Буле, и именно он имел хорошие шансы победить на следующих выборах, если бы они вскоре состоялись. Поэтому Разумовский и хотел отодвинуть время их проведения. Как впоследствии оказалось, расчеты Разумовского оправдались. Ситуация изменилась, и на следующих ректорских выборах 1812 г. в университете уже не было ни самого Буле, ни многих других профессоров, которые могли бы его поддержать. (Заметим, что на прошедших 1810 г. и 1811 г. выборах деканов Буле был избран деканом словесного отделения, что еще раз подтверждает его высокий авторитет в это время.)
Какая же программа стояла за университетской партией Карамзина, как она оценивала состояние общественного образования в России, и конкретно, в Московском университете, результаты реформ и дальнейшие меры в этой области? Если мы примем версию Кутузова о том, что в марте 1811 г. Карамзин едет в Тверь, действительно ожидая своего назначения министром народного просвещения, то ответ на эти вопросы нужно искать в «Записке о древней и новой России». Эта записка, как программный документ, отразила размышления Карамзина за несколько последних лет, впечатления его бесед с профессорами и студентами, из которых он черпал информацию о состоянии Московского университета и его округа. Карамзин видит, что благородная, идеальная система народного просвещения, разработанная его другом М. Н. Муравьевым, не работает, ее выгоды оборачиваются другой стороной, не приносят настоящей пользы. Поэтому основные мысли Карамзина диктуются желанием наполнить систему Муравьева реальным содержанием, которое сама структура, ориентированная на Европу, не могла получить в условиях России без предварительной подготовки.
«Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру — зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук… Вместо 60 профессоров, приехавших из Германии в Москву и другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда своих сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность чрез 10, 15 лет произвела бы в России ученое состояние. Смею сказать, что нет иного действительнейшего средства для успеха в сем намерении. Строить, покупать домы для университетов, заводить библиотеки, кабинеты, ученые общества, призывать знаменитых иноземных астрономов, филологов — есть пускать в глаза пыль»[175].
Исследователи уже давно заметили, что настоящей мишенью, в которую бьют упреки Карамзина, был не Сперанский или другие либеральные реформаторы начала царствования, а сам Александр I. Нападая на недостатки реформ Муравьева, Карамзин видел в них прежде всего отражение духа идеализма, стремления к внешней красоте реформ на бумаге, неумения и нежелания приспособить их к конкретным условиям, а поэтому неспособности в целом принести пользу государству, характерных для самого императора. Рассматривая университетское самоуправление, Карамзин подчеркивал, что множество дополнительных обязанностей профессоров мешают преподаванию наук: «Заметим также некоторые странности в сем новом образовании ученой части. Лучшие профессора, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста, или более, училищ, подведомых университетскому совету. Сверх того, профессора обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ… Сколько денег и трудов потерянных! Прежде хозяйство университета зависело от его особой канцелярии — и гораздо лучше. Пусть директор училищ года в два один раз осмотрел бы уездные школы в своей губернии; но смешно и жалко видеть сих бедных профессоров, которые всякую осень трясутся в кибитках по дорогам! Они, не выходя из совета, могут знать состояние всякой гимназии или школы по ее ведомостям: где много учеников, там училище цветет; где их мало, там оно худо; а причина едва ли не всегда одна: худые учителя». Видимость реформ без соответствующей деятельности по их дальнейшей реализации — вот что возмущает Карамзина: «Вообще, министерство так называемого просвещения в России доныне дремало, не чувствуя своей важности и не ведая, что ему делать, а пробуждалось, от времени и до времени, единственно для того, чтобы требовать денег, чинов и крестов от государя»[176].
Карамзин готов «разбудить» Министерство народного просвещения. Система Муравьева была взята из Европы и поэтому не годится для России, но образование в России можно и нужно поднять до европейского уровня, и тогда эта система заработает. Распространение просвещения необходимо начать снизу, от гимназий и училищ, в которых постепенно вырастет ученое сословие, которое оживит университеты, пустующие в настоящее время. Исходя из российских условий в устав 1804 г. должны быть внесены коррективы для его усовершенствования. Но, отметим, Карамзин никоим образом не затрагивает в своей критике основные принципы университетской республики, идеи выборности должностей, всесословности образования (ученое состояние, по его мнению, возникнет из беднейших слоев населения) — подразумевается, что, поскольку эти положения устава 1804 г. работают в Европе, они пригодны и в России, только нужно активно действовать, а не «пускать пыль в глаза».
Главным соперником Карамзина при выборе министра народного просвещения был граф А. К. Разумовский, за которым стояла другая, консервативная, программа выхода из кризиса, пересматривающая либеральные основы университетской реформы. Элементы этой программы Разумовский продемонстрировал во время пребывания на посту попечителя, а в полной мере она выразилась в деятельности нового попечителя Московского университета П. И. Голенищева-Кутузова. Исходный пункт этой программы был тот же, что и у Карамзина: европейская система общественного образования непригодна для России в ее нынешнем состоянии. Поэтому все атрибуты европейских университетов — самоуправление, автономия, свобода преподавания — не приносят в России никакой пользы. Контроль за просвещением должен целиком принадлежать государству, и система образования должна укрепляться не снизу вверх, как у Карамзина, а сверху вниз. Опека кураторов над профессорами, а профессоров над студентами резко возрастет. Попечитель будет входить во все детали управления университетом и контролировать их, устраняя неугодные ему тенденции, и прежде всего, европейское влияние на Россию, «якобинство», свободомыслие, идущие из протестантской Германии. Чтобы противодействовать ему, в университете должен усилиться русский национальный характер преподавания, но не как следствие естественного процесса роста самосознания, а как директивная государственная мера. Разумовский противится принятию иностранцев в Московский университет, против немцев — учителей выступают и масоны поздеевской школы, враждебной философско-мистическим исканиям в масонстве Германии того времени (все эти новые враги получают название «иллюминатов»).
Такие настроения Разумовского сближали его с позицией иезуита графа Жозефа де Местра, который в своих письмах-наставлениях Разумовскому обосновывал идею российского своеобразия и делал из нее соответствующие выводы для народного просвещения: «Или русские не созданы для науки вообще и каких-нибудь отдельных наук в частности. Тогда они никогда в них не преуспеют… Или же русские созданы для науки, и тогда с ними будет то, что было со всеми народами, которые отличились на этом поприще, например, с итальянцами XV в. Искра, перенесенная извне в благоприятное время, зажжет светоч науки. Все умы обратятся в эту сторону. Ученые общества образуются сами собою, и все участие правительства ограничится оформлением и узаконением их. До тех пор, пока не замечено будет внутреннее брожение, которое поразит всех, всякая попытка ввести науку в Россию будет не только бесполезна, но даже опасна для государства, так как попытка эта только помрачит здравый смысл народный»[177].
Адепты католической пропаганды в России, подобные де Местру, утверждали, таким образом, что система народного просвещения не нужна этой стране. Образование должно быть элитарным, доступным для немногих, сосредоточенным в руках одной группы, например, иезуитов, а университеты просто не требуются. «В России не только не надо расширять круг познаний, но напротив, стараться его суживать»[178]. Отражение этих одиозных идей мы находим в политике министра Разумовского: именно при нем вводятся первые ограничения доступа податных сословий в университеты.
Итак, на рубеже 1810-х гг. перед Министерством народного просвещения стояли два пути: активизация достигнутых преобразований, расширение массы образованного населения и воспитание потребности общества в высших учебных заведениях — и отход от осуществленных реформ, ужесточение государственного контроля, ограничение университетских свобод, доступа к образованию из низших сословий, стремление к элитарности, сделавшей бы университеты в конечном счете ненужными. Выбор между этими путями, т. е. Карамзиным и Разумовским, принадлежал Александру, но император колебался.
Зимой 1809 г. Александр I отправился в Москву, и 11 декабря впервые за всю историю университета царствующая особа удостоила его своим посещением. Университет понравился Александру. Он побывал в церкви, музее и в Большой аудитории, где состоялось торжество в его честь[179]. Воспитанники благородного пансиона и студенты читали стихи, профессора говорили приветственные речи и преподносили императору в подарок свои ученые труды; Александр беседовал с некоторыми из них.
Разумовский был в восторге от визита государя. В тот же день он заехал домой к профессору Страхову и осмотрел его уникальную библиотеку, о которой упоминал в разговоре император (раньше гордый попечитель никогда не позволял себе наносить визиты профессорам)[180]. Александру также понравился вежливый и обходительный Разумовский. «С моим сердечным удовольствием поздравляю в. с. стяжанием всякой хвалы, которую я слышал от Государя Императора, посещавшего Московский университет, — писал ему Завадовский. — Он отзывался добрым словом о профессорах, коих удостоил своего разговора, о порядке управления, а наипаче о личных ваших качествах»[181]. Сразу после визита император одобрил давнее прошение Разумовского перевести университет в другое здание — Екатерининский дворец в Лефортове, чего попечитель добивался еще с 1808 г., считая существующее здание тесным и неудобным. (Переезд не успел состояться из-за смены попечителя.)
Одновременно, в то же посещение Москвы Александр I знакомится с Карамзиным, которого настойчиво рекомендует ему вел. кн. Екатерина Павловна. Весной 1810 г. вопрос об отставке Завадовского уже решен и император намеревался пригласить на его место Карамзина. По его малому чину он мог занять министерство лишь в должности директора, но здесь вмешался Сперанский, находившийся в зените своей карьеры. Вероятно, Сперанский знал о настроениях Карамзина и чувствовал, что в его лице получит активного соперника своим проектам. Он советует сначала сделать Карамзина попечителем Московского университета вместо Разумовского, который стал бы министром, а затем посмотреть, что будет дальше. Но когда должность попечителя предложили Карамзину, он не согласился принять ее: «Как жаль, что не имею права похвастаться перед тобою своею философическою умеренностью — немногие отказываются, от чего я отказался», — пишет он в это время другу[182]. Карамзина можно понять: чтобы заняться государственной деятельностью, ему пришлось бы оставить работу над «Историей государства Российского». Целью этого труда Карамзина было открыть русским читателям самих себя, просветить их в высоком смысле слова.
Будучи министром, он мог бы продолжать свое благородное служение Отечеству, но пост попечителя университета не стоил такой цены, тем более в подчинении у Разумовского.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
§ 3. Послевоенная экономика: основные проблемы и тенденции развития
§ 3. Послевоенная экономика: основные проблемы и тенденции развития
Влияние войны на экономику страны невозможно оценить только с точки зрения утраченного. Масштабы человеческих потерь и размер материального ущерба действительно поставили экономику перед проблемой
Современный Китай: проблемы развития
Современный Китай: проблемы развития
Убедившись в том, что экономические принципы марксистского социализма с его отрицанием частной собственности и лишением людей заинтересованности в труде ведут к тупику, – а это наглядно и неоспоримо проявилось в ходе гигантских
Глава 13 Проблемы развития: выбор пути
Глава 13
Проблемы развития: выбор пути
Страны Востока, обретя политическую независимость, получив либо упрочив свою государственность и оказавшись перед объективной необходимостью преодоления отсталости и ускорения развития, в середине нашего века должны были сделать
Глава 2 Планы дальнейшего развития авиапромышленности в последние предвоенные годы
Глава 2
Планы дальнейшего развития авиапромышленности в последние предвоенные годы
Особый интерес представляют планы советского руководства по расширению и развитию авиастроительного комплекса СССР на ближайшую перспективу, подготовленные в последние предвоенные
Проекты университетских реформ в России 1770—80-х гг.
Проекты университетских реформ в России 1770—80-х гг.
Как и в середине XVIII в., проблемы развития высшей школы продолжали занимать одно из ведущих мест в политике российского государства последней трети XVIII в. Императрица Екатерина II здесь не только ощущала преемственность
Критично для дальнейшего развития
Критично для дальнейшего развития
Плохие новости начали приходить одна за другой. Гар- теку, работавшему в Гамбурге совместно с еще одним участником «Уранового общества» — Гансом Иенсеном, наконец пришлось признать, что термодиффузия по методу Клузиуса- Дикеля
Критично для дальнейшего развития
Критично для дальнейшего развития
Плохие новости начали приходить одна за другой. Гартеку, работавшему в Гамбурге совместно с еще одним участником «Уранового общества» — Гансом Иенсеном, наконец пришлось признать, что термодиффузия по методу Клузиуса-Дикеля
59. Послевоенный мир: проблемы и модели развития
59. Послевоенный мир: проблемы и модели развития
Во второй половине XX в. мир развивался под влиянием научно-технической революции. На первый план выдвинулись такие отрасли, как электроника, нефтехимия, атомная энергетика, общая механизация и автоматизация производства.
Проблемы аграрного развития Украины в 1965–1985 гг
Проблемы аграрного развития Украины в 1965–1985 гг
Состояние экономики сельского хозяйства СССР и УССР в полной мере зависело от того, какую политику по отношению к нему проводило государство. Поэтому политика союзного центра в аграрном секторе экономики являлась также
Пути дальнейшего развития Московского государства
Пути дальнейшего развития Московского государства
Умирая (в 1505 г.), Иван III оставил своему сыну Василию III уже большую благоустроенную державу с твердо установившимися государственными традициям и определившимися путями дальнейшего развития.Пути эти вели с одной
3. УСПЕХИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС. УПРОЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОСНОВ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЮДЕЙ — СОВЕТСКОГО НАРОДА
3. УСПЕХИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС. УПРОЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОСНОВ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЮДЕЙ — СОВЕТСКОГО НАРОДА
Ленинская национальная политика партии в действии. Важнейшей закономерностью развития социалистического
2. Первые шаги университетских реформ
2. Первые шаги университетских реформ
Необходимость преобразований в области народного просвещения была вполне ясна той небольшой группе либерально настроенных дворян, которая сплотилась вокруг престола в первые годы царствования Александра I. Реформы должны были
Исторический очерк возникновения и развития полиции до эпохи реформ
Исторический очерк возникновения и развития полиции до эпохи реформ
Раньше, чем слово «полиция» получило у нас права гражданства и сделалось общеупотребительным, полицейская деятельность, имеющая целью установление и развитие условий внутренней безопасности и
11.4. Россия в начале XXI века: проблемы и перспективы развития
11.4. Россия в начале XXI века: проблемы и перспективы развития
Политическое развитие. Характеризуя события начала XXI века, можно сказать, что период революционных перемен в России завершен. 26 марта 2000 г. состоялись досрочные президентские выборы. В качестве главных пунктов
Победоносное
завершение Отечественной войны 1812 г.,
рост
авторитета
России на мировой арене не
могли
смягчить внутренних противоречий, вновь
выдвинули проблему конституционного
ограничения самодержавия. все
передовые слои общества с надеждой
ожидали перемен. Вновь встала проблема
конституционного ограничения самодержавия.
В
1815 г. была дарована конституция Польше,
вошедшей в состав России после победы
над Наполеоном.
Выступая
в начале 1818 г. в Варшаве на открытии
первого заседания польского Сейма,
Александр I
во всеуслышание заявил о возможности
в будущем распространить конституционные
порядки на всю
Россию.
В
1818г. Александр I
поручил министру юстиции Н.Н. Новосильцеву
подготовить Государственную
Уставную грамоту
для России.
В составленном проекте были широко
использованы принципы польской
конституции 1815г.
В 1820 г, проект Новосильцева был полностью
готов и одобрен Александром I.
Согласно
конституционному проекту Н. Н. Новосильцева,
в России предполагалось создать
двухпалатный парламент. Законодательная
инициатива принадлежала исключительно
императору,
он же объявлялся главой исполнительной
власти. Ни один закон
не мог быть издан монархом без рассмотрения
и одобрения его
парламентом.
Конституция
провозглашала гражданские свободы.
Объявлялась свобода
слова, вероисповедания (правда,
оговаривалось, что православная
религия остается господствующей),
неприкосновенность личности,
особая статья обосновывала право частной
собственности.
Но о крепостном праве в конституции не
было сказано ни слова.
Законы должны были издаваться совместно
императором и парламентом. Были составлены
проекты манифестов, извещавшие население
о даровании конституции, но они так и
не были обнародованы.
Но
конституция, текст которой был 1820
г., так никогда и не была обнародована.
Николай
I,
вступивший на престол в 1825 г., продолжая
политику
Александра I,
стоял на
страже наследственной монархической
власти.
Он является создателем
охранительно-консервативного управления:
нельзя допустить дальнейших изменений
в сторону Запада, нужно сохранить почву
– общину – неприкосновенности, утверждать
православие. Эта платформа нашла
отражение в Теории
официальной народности,
которая служила обоснованием идеи о
самобытности России, православии и
народности. Триада:
самодержавие+православие+народность.
Автор теории Уваров, министр просвещения,
энциклопедически грамотный человек.
Николай
понимал, что общественный строй и
правительственный
аппарат нуждались в серьезных реформах.
Собственная
Его Императорского Величества канцелярия
получила свое название организацию в
1812 году. Однако и ранее, под теми или
другими названиями всегда существовали
учреждения, заведовавшие делами,
относящимися к непосредственной личной
компетенции монарха, а равно и другими
делами, возлагавшимися на подобные
учреждения по тем или другим соображениям.
При
Петре I Собственная канцелярия государя
называлась Кабинетом его императорского
величества. Этому способствовало
возникновение в 1704 году специальной
должности для заведывания «кабинетными
делами» — ведения царской переписки,
управления царской казной и имуществом.
При Петре II Кабинету была подчинена
вотчинная канцелярия, заведовавшая
императорскими вотчинами. В царствование
Екатерины II эти делами преимущественно
и занимался Кабинет. При Павле I в Кабинете
начинают сосредоточиваться дела,
требовавшие личного внимания государя,
в него поступали заслуживающие внимания
царя документы. До конца XVIII в. личные
императорские канцелярии, действовавшие
в той или иной организационной форме,
именовались обычно «Кабинетом Его
Императорского Величества», кроме
периода 1731 -1741, когда это название было
официально закреплено за учреждением,
более известным как «Кабинет министров».
С конца XVIII в. название «Кабинет Его
Императорского Величества» закрепилось
за той структурной частью императорской
канцелярии, которая осуществляла функции
собственного казначейства и управления
земельными владениями, промышленными
предприятиями и др. имуществом,
принадлежащим императорской фамилии.
Итак,
канцелярия эта возникла еще в 1812 г. ввиду
чрезвычайных обстоятельств, связанных
с войной и долгое время возглавлялась
известным А. А. Аракчеевым и даже
размещалась в его доме Шепелев Л.Е.
Титулы, мундиры и ордена Российской
империи. — М.: Центрполиграф, 2003. — с.17. В
ведении канцелярии находились дела,
подлежавшие высочайшему рассмотрению.
Но до середины 20-х г. XIX в. ее роль в
управлении государством была невелика.
Но
наивысшее развитие Собственная Его
Императорского Величества Канцелярия
получила при правлении Николая I. Эта
канцелярия подчинялась только императору
и действовала от его имени. Именно в это
время созданные 6 отделений и канцелярия
в целом приобрели функции высшего и
центрального органа управления.
В
самом начале николаевского царствования
(31 января 1826 г.) ее реорганизовали и
разделили первоначально на два отделения.
Первое осуществляло общий контроль за
организацией гражданской службы и ее
прохождением чиновниками (назначение
высших чиновников, установление условий
их службы, награды и т. п.). На Второе
отделение возлагалась кодификация
законодательных актов Российской
империи. 3 июля 1826 г. создается (более
других известное) Третье отделение,
которое стало органом административного
надзора и центром политического сыска
в стране. В 1828 г. организуется Четвертое
отделение, для заведования благотворительными
учреждениями императрицы Марии Федоровны,
вдовы Павла I (так называемое Мариинское
ведомство). Временные Пятое (1836-1866) и
Шестое (1842-1845) отделения ведали подготовкой
нового положения о государственных
крестьянах и реформы административного
устройства Кавказа. К 1882 году была
проведена реорганизация Императорской
канцелярии, в результате которой исчезло
деление на отделения и в качестве
канцелярии остается I отделение.
Таким
образом, создание императорской
канцелярии отражало тенденцию к усилению
централизма в системе государственной
власти. Она превратилась в орган,
связывающий монарха со всеми
правительственными учреждениями,
обеспечивающий его активное личное
участие в управлении государственными
делами и надзирающий за всеми основными
частями бюрократической машины.Создание
системы ведомств при Николае I
привело к росту бюрократии
в стране: количество чиновников к
середине XIX
в. увеличилось
в 5 раз, при этом основные решения
принимались в центре — министерствах и
Главных управлениях
Для
проведения необходимых реформ в
государственном управлении
в декабре 1826 г. был образован Особый
комитет под председательством
графа В.П. Кочубея. Но после июльской
революции (1830)
во Франции и польского восстания вопрос
о реформах государственного
строя не ставился. Вторая
попытка подготовки проекта конституции
сверху связана
с деятельностью в этом направлении
министра внутренних дел П.А. Валуева.
Суть проекта конституции, составленного
в 1863 г., сводилась к образованию при
Государственном совете съезда
государственных
гласных, состоявших из выборных от всех
частей империи.
Предполагалось, что этот съезд
будет рассматривать бюджет, участвовать
в выработке законодательных
актов, избирать 16 гласных для работы в
Государственном
совете. Таким образом, создавался
своеобразный двухпалатный представительный
орган. Проект
Валуева также не был реализован.
Вторая
революционная ситуация конца 70-х — начала
80-х годов заставила правительство вновь
вернуться к конституционным проектам
и поставить их на официальное обсуждение
в Особом совещании под председательством
императора.
В
январе 1881 г. министр внутренних дел М.Т.
Лорис-Меликов
подал
императору Александру
II
записку
с проектом,
иногда неверно оцениваемым в литературе
как «конституция Лорис-Меликова».
Александр
II
в общих чертах одобрил проект. Но после
гибели Александра
II
1 марта 1881 г. проект был отложен, а
правительство Александра
III
стало
проводить сугубо охранительную политику
(были проведены меры против терроризма:
введена цензура, учрежден цензурный
комитет, военно-полевые суды и т.д.).
Новые
конституционные преобразования не были
поддержаны и Николаем
II
в начале своего царствования. Лишь под
влиянием революции 1905 г. царь пошел на
уступки.
В
августе 1905 г, был опубликован закон о
совещательной Государственной
думе.
Но такая уступка уже никого не устраивала
— требовались более крупные перемены.
Под руководством С.Ю.
Витте была разработана программа
политических переустройств.
17 октября 1905 г. появился царский Манифест,
даровавший России
главные политические свободы —
неприкосновенность личности,
свободу слова, собраний, союзов и
законодательную Думу. Законопроекты,
одобренные
Думой, должны были направляться в
Государственный совет и лишь после его
одобрения направляться на подпись
императору.
Превращение
Государственного совета в верхнюю
палату парламента
было прямым нарушением Манифеста от 17
октября, по которому Дума
должна стать единственным законодательным
органом.
Император
был главой государственной и исполнительной
власти.
Он назначал всех важных чиновников
госаппарата, имел право издавать
в порядке управления указы и повеления.
В его исключительной
компетенции находились вопросы внешней
политики. От его
имени действовали суды, он же назначал
судей. Ему принадлежало
право помилования и амнистии.
Царская
власть ограничивалась лишь двумя
положениями. Во-первых,
«ни
один закон не может воспринять законной
силы без одобрения
Государственной думы и Государственного
совета». Во-вторых,
указы и повеления императора должны
были скрепляться подписями
премьер-министра или соответствующих
министров и главноуправляющих.
Статья
87 Основных законов разрешала правительству
в период роспуска
Думы проводить указами царя различные
меры, подлежавшие
утверждению на следующей думской сессии.
Это использовалось Николаем II,
который периодически отправлял Думу
на каникулы.
Соседние файлы в папке дополнительно
- #
09.04.20156.15 Кб16.DS_Store
- #
- #
- #
Напоминаю, здесь идет прямой текст из Зайончковского.
Обратимся к вопросу об образовательном цензе. В начале века уровень образования чиновников был крайне низким, что прежде всего являлось следствием отсутствия сети учебных заведений. Только в 1804 г. была создана система высших, средних и низших учебных заведений: университеты, губернские гимназии и уездные училища. Основным видом образования было домашнее, весьма и весьма разнообразное, в большинстве своем сводящееся к знанию грамматики и четырех правил арифметики.
Уже в указе 24 января 1803 г. «Об устройстве училищ» говорилось: «Ни в какой губернии спустя пять лет… никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище». Однако это не оказало никакого влияния. Вновь организованные университеты и губернские гимназии оставались незаполненными. В результате появился указ 6 августа 1809 г. «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники». Указ имел обширную преамбулу, повторявшую цитируемый выше параграф указа 1802 г.; кроме того, далее говорилось: «Предполагаемо было, что все свободные состояния, и особенно сословие дворянское, с поревнованием воспользуется открытием университетов, гимназий и училищ… и что отечественные сии установления предпочтены будут способам учения иностранным — недоступным и ненадежным. Но из ежегодных отчетов Министерства просвещения и из сведений, к нам доходящих, к сожалению, мы видим, что предположения сии доселе не восприняли своего действия». В указе отмечалось, что, кроме Дерптского и Виленского университетов, все другие — открытые учебные заведения; «по малому числу учащихся несоизмеримы способы их учреждения… Между тем все части государства требуют сведущих исполнителей, и, чем далее отлагаемо будет твердое и отечественное образование юношества, тем недостаток впоследствии будет ощутительнее».
Первый пункт указа гласил, что с момента издания его «никто не будет производим в чин коллежского асессора, если он помимо необходимой выслуги лет» и «сверх отличных отзывов начальства не предъявит свидетельства от одного из состоящих в империи университетов, что он обучался в оном успехам в науках, гражданской службе свойственным, или что, представ на испытание, заслужил на оном испытании одобрение в своем знании». Те же, кто уже состоял в чине коллежского асессора, должны были сдать такой же экзамен при получении чина статского советника.
Тут же приводилась программа испытаний, которым должны были подвергаться чиновники. Она состояла из четырех разделов: «Науки словесные», «Правоведение», «Науки исторические» и «Науки математические и физические».
Требования эти, за исключением раздела «Правоведения», не превышали, пожалуй, объема знаний уездных училищ (если не принимать во внимание требование уметь переводить с одного из иностранных языков). Так, по словесным наукам было необходимо знание грамматики русского языка «и правильное на оном сочинений», а также, как уже упоминалось, знание иностранного языка. Программа по правоведению требовала основательного познания «права естественного, права римского и права частного гражданского с приложением сего последнего к российскому законодательству». Кроме того, имелось в виду знание важнейших разделов общего права, как-то: «экономии государственной» и уголовных законов. Раздел «исторических наук» предполагал «основательное познание» отечественной истории, а также знания всеобщей истории «с частями, к ней принадлежащими, как-то с географией и хронологией». Кроме того, необходимы были общие понятия о статистике, особенно «Российского государства». Объем знаний по математике и физике был минимален, он включал в себя знания «по крайней мере начальных оснований математики, как-то арифметики с геометрией, и общие сведения в главных частях физики».
Экзамены должны были производиться особой комиссией, состоящей из ректора университета и трех профессоров. В летнее время, с мая по октябрь, как указывалось в законе, должны были организовываться при университетах курсы для подготовки чиновников к указанным экзаменам *.
Указ 6 августа 1809 г. вызвал буквально ужас у чиновничества и лютую ненависть к Сперанскому. Законом об экзаменах на чин были недовольны и широкие круги дворянства **.
* Окончившие гимназии должны были сдавать экзамены только по тем предметам, которые там не преподавались, т. е. правоведению.
** Как утверждает Н. К. Шильдер, указ готовился в глубокой тайне, о нем помимо императора и М. М. Сперанского знал только А. А. Аракчеев, который воспользовался этим для того, чтобы накануне его издания добиться производства ряда лиц в коллежские асессоры и статские советники (Я. К. Шильдер. Император Александр I. Его жизнь и царствование, т. II. СПб., 1904. стр. 260, 306).
Одним из выражений отрицательного отношения чиновничества к указу служит сатирическая пародия «Отче наш», сохранившаяся в фонде М. П. Погодина.
В ней говорилось, в частности:
А что мы не знаем астрономии и по-французски «прости»,
И предки наши сего не знали,
А дела вершили по справедливости.
Но по простоте нашей завидумке
Умилосердись и в ученые классы
И нас и профессоров не введи. .
Нас от разорения, а профессоров от обогащения
Да избежим тем все от лукавого *.
Против указа выступил и Н. М. Карамзин в записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении», написанной в 1811 г. В записке этой отражены взгляды реакционного дворянства: «Отныне никто не должен быть производим ни в статские советники, ни в коллежские асессоры без свидетельства своей учености… У нас председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита. Секретарь сенатский — свойство оксигена и всех газов. Вице-губернаторы — пифагорову фигуру, надзиратель в доме умалишенных — римское право или умрут коллежскими и титулярными советниками. Их 40-летняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга знать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные…» Устав об экзаменах был осыпан везде язвительными насмешками.
Надо заметить, что этот указ постепенно частично отменялся. Как говорилось в Положении 25 мая 1834 г., «допущены были по уважению нужд и потребностей службы в разных родах ее изъятия из правил, указом сим постановленных».
Однако это произошло не сразу. «Никто, — пишет в своих воспоминаниях Ф. Ф. Вигель, — не хотел верить, что строгое исполнение сего указа было возможно. Все полагали, что оно после временной остановки в производстве будет только относиться к юношам, вновь поступа-ЮЩИМ на службу… Но во все продолжение царствования Александра указ этот отменен не был». Правда, как отмечал Вигель, в середине 20-х годов действие закона значительно ослабло, и сам он в 1825 г. был произведен в статские советники, не имея университетского свидетельства.
* Действительно, как рассказывает Ф. Ф. Вигель, «люди дотоле известные чистотою правил бессеребренности — профессора осквернились взятками. Несколько лозже, проведав о том, что молодые дворяне, желающие поступить на службу, не брали труда слушать лекции, а просто за деньги получали аттестат… Лет пять так продолжалось, пока не приняты были меры к пресечению сего постыдного торга ученостью» («Воспоминания Ф. Ф. Вигеля», ч. 3. М., 1861, стр. 76).
Окончательно указ 1809 г. был отменен в 1834 г., когда было издано «Положение о порядке производства в чины по гражданской службе», подразделявшее всех чиновников по образованию на три разряда: а) лиц с высшим образованием, б) со средним, в) лиц, окончивших низшие учебные заведения либо получивших образование на дому. Последним предоставлялась возможность приобрести права 1 и 11 разрядов, сдав соответствующие экзамены. Для каждого из разрядов устанавливались различные сроки производства в чины.
Не располагая общими сведениями об уровне образования чиновников, приведем данные о принадлежности к тому или иному разряду на основе опять-таки сведений о лицах, привлекавшихся к ответственности за должностные преступления.
Как уже отмечалось, эти данные нельзя считать абсолютно точными, тем не менее не исключена возможность, что чиновники, имевшие высшее и среднее образование, могли реже привлекаться к ответственности за должностные преступления. Сделав эту оговорку, приведем данные об образовательном цензе чиновников, привлеченных к суду палатами уголовного суда (за 17 лет, исключая сведения за 1841 и 1843 гг.).
По образованию чиновники низших классов (X—XIV) в процентном отношении составляли:
I разряд (высшее образование) . . . 3,2
II » (среднее » ) 11,3
III » (низшее » ) 85,5
Для чиновников, привлекавшихся к ответственности департаментами Сената, относящихся в основном к V— VIII классам, уровень образования за 1841 — 1859 гг. составил соответственно 6,4, 26,0 и 67,6%.
Несмотря на то что к этим сведениям необходимо относиться весьма критически, они бесспорно отражают истинное положение дел, если принять во внимание, что даже в середине 90-х годов процент лиц, принятых на государственную службу с низшим образованием, был весьма значительным *. Так, по данным Инспекторского отдела собственной е.и.в. Канцелярии, из 4339 лиц, определенных на службу с 1 ноября 1894 по 1 августа 1895 г., высшее образование имели 32,52%, среднее — 15,05 и низшее — 52,43%. При этом из числа лиц, имевших низшее образование, 34,08% окончили уездные училища (примерно 4 класса гимназии без изучения иностранных языков), 10,23% имели образование ниже уездного училища, а 8,12% — никакого. Особенно низок был образовательный ценз у чиновников Министерства внутренних дел. Так, из 1609 человек, поступивших в указанный срок на службу, высшее образование имели только 17%, среднее — 10,32, низшее — 72,68%. При этом не окончивших уездные училища было 25,06%. Надо сказать, что чиновники Министерства внутренних дел в преобладающей своей части являлись представителями полицейской власти.
* Это положение об образовательном цензе чиновников в середине века подтверждается записью в дневнике А. В. Никитенко от 22 ноября 1861 г.: «Тройницкий (заведовавший отделом статистики в Центральном статистическом комитете.— Авт.) сообщил мне… любопытный статистический факт, извлеченный им из официального источника, что из 80 000 чиновников империи ежегодно открывается вакантных мест 3000. В продолжение двух или трех лет с 1857 года из всех университетов, лицеев и училищ правоведения выпускалось ежегодно 400 человек, кроме медиков. Вывод из этого: как невелико у нас число образованных людей для занятия мест в государственной службе. Я был поражен» (А. В. Никитенко. Дневник. В 3-х т., т. 2, 1858—1865. [Б.м.], 1955, стр. 243). Если принять во внимание, что не все оканчивавшие поступали на государственную службу и к тому же значительное число оканчивавших университет шло в ведомство народного просвещения, процент чиновников государственного аппарата с высшим образованием был ничтожен.
Служить было дозволено не каждому
Согласно «Уставу о службе по определению от Правительства» (1896 г.), при поступлении на государственную службу принималось во внимание: 1) состояние лица или его происхождение; 2) возраст; 3) познания. При необходимости, уровень познаний кандидата проверялся. Если по должности требовались специальные знания, то претенденты подвергались особому испытанию (независимо от аттестатов учебных заведений) и проверке способностей к службе на конкретной должности сроком до 4-х месяцев. Этим же документом определялось, что российское юношество в возрасте от 10 до 18 лет должно проходить обучение и воспитание в российских учебных заведениях. Допускалось получение домашнего образования «со сдачей испытаний в гимназии» — так тогда называли экзамены. Но все варианты получения образования и воспитания юношами всегда должны были осуществляться только в России. В противном случае юноши, несмотря на их происхождение и сословные привилегии, лишались права поступления на гражданскую службу в Российской империи.
По состоянию или по происхождению на государственную гражданскую службу имели право представители 10 перечисленных в Уставе групп российских подданных. Вполне понятно, что в числе первых названы дворяне, а также сыновья офицеров и чиновников, получивших личное почетное гражданство по чинам своим. Путь в российское чиновничество открывался для сыновей священнослужителей православной и некоторых других церквей, купцов 1-й гильдии и коммерции советников, ученых и художников, уездных, приходских и домашних учителей. Не были забыты и представители национальных окраин. Принимались на госслужбу, например, сыновья «финляндских чиновников не из дворян», а также лица осетинского происхождения, принадлежавшие к привилегированным национальным сословиям. Право поступления на гражданскую службу было предоставлено сыновьям канцелярских служителей и некоторых других групп подданных российской короны.
Вместе с тем, запрещалось принимать на гражданскую службу представителей 5 групп населения империи: 1) иностранцев; 2) купцов и их детей; 3) личных почетных граждан и их детей, кроме тех чиновников, которые получили такой статус по чинам своим; 4) лиц бывших податных состояний; 5) сыновей не служивших обер-офицерских детей, имевших по службе своих дедов звание потомственного почетного гражданина. Иными словами, здесь речь шла уже о внуках тех лиц.
Отдельной статьей Устава запрещался прием «в гражданскую службу евреев». Однако для тех из них, кто имел ученые степени, эти запреты снимались, и они могли занимать гражданские должности по всем ведомствам «без ограничения места пребывания их чертою для постоянной оседлости евреев определенную». Запреты на прием на службу иностранцев также не распространялись на должности по ученой и учебной части.
Начало «действительной службы» считалось лишь по достижении 16-летнего возраста. При этом было определено, что поступавшие на гражданскую службу лишь по одному праву своего происхождения принимались только на должность канцелярского служителя. Впрочем, для будущего чиновника главным было попасть на госслужбу. Дальнейшее чинопроизводство, конечно, зависело в какой-то степени от его талантов и дарований, но в большей мере на карьерный рост влияла выслуга лет и благоволение начальства. При благоприятном стечении обстоятельств и при выслуге в чинах, равной 24 годам, начавший службу с 16 лет к своему 40-летию чиновник мог достичь чина статского советника.
Дальнейшее чинопроизводство зависело только от монаршего благоволения и не имело сроков выслуги в чинах. При этом в период с 1845 по 1856 годы чин статского советника давал право на потомственное дворянство для гражданских лиц. Позже для этого требовалось дослужиться до очередного чина IV класса.
Путь чиновника в элиту
Мечтой каждого чиновника было получение чина IV класса – действительного статского советника, соответствовавшего чину армейского генерал-майора. Начиная с 1856 года, именно с этого чина приобреталось право на потомственное дворянство. Это был «счастливый билет» в сословие избранных, в элиту общества. К нему прилагался титул «Ваше превосходительство», а также различные льготы и преимущества. Гражданские чины первых четырех классов в XIX – начале XX веков составляли примерно 1 процент от общей численности государственных служащих. Например, в 1903 году во всей империи было около 3700 чинов этих классов.
Однако попасть на вершину бюрократической пирамиды было непросто. Начиная с Екатерины II, основной путь определялся выслугой лет на службе. Заслуги учитывались тоже, но обычно лишь во время войн, стихийных бедствий либо по милости монаршей. Такой порядок гражданского чинопроизводства с теми или иными поправками сохранялся долгие годы. Например, в правление императора Николая I девять из десяти чиновников получали очередные чины и новые должности только по выслуге лет. Пушкин по этому поводу писал: «Чины сделались страстью русского народа…». Получить первый классный чин можно было лишь по выслуге установленного числа лет канцелярским служителем. Срок выслуги зависел от сословия госслужащего. Потомственный дворянин с гимназическим образованием трудился канцелярским служителем всего 1 год, личный дворянин — 4 года, а сыновья низших служащих — 12 лет. Так что путь в чиновники у каждого из них был свой и продвигались они по службе с разными темпами.
Канцелярист – первый шаг к классному чину
На Руси, а затем и в империи в период с конца XV и до начала XVIII века все канцелярские функции выполнял помощник дьяка – подьячий, а позже — канцелярист. К канцелярским служителям относились госслужащие, не имевшие при поступлении на гражданскую службу права на классный чин. С учреждением Петром I в 1718 году коллегий наметился рост низших служителей. За 5 лет их число на государевой службе выросло более чем в 2 раза — с 924 до 1962 канцеляристов. При этом их доля среди гражданских служащих выросла с 79 до 93,4% от общей численности. В 1755 году их было уже 3328 человек (81,7%), а спустя столетие на гражданской службе состояло 32073 низших служителей (канцеляристов, подканцеляристов и копиистов).
Во времена правления Екатерины II были введены правительственные меры по закреплению сословного принципа в чинопроизводстве. Этот принцип, например, был закреплен в высочайше утвержденном докладе Сената от 5 сентября 1765 года «О порядке производства нижних канцелярских служителей в чины и определения на классные места; о приеме малолетних дворян в службу, и о производстве в судейские звания, а военных отставных в статские чины». Этим документом устанавливался порядок определения малолетних дворян на государственную службу в нижние чины, а также производства их в чины наряду со штатными чиновниками. С тех пор даже малолетний дворянин имел преимущество в получении чина перед представителями других сословий. При этом был установлен 12-летний срок выслуги для получения очередного классного чина коллежскими секретарями «из приказных чинов, а не из дворян». Вместе с тем, начиная с 1774 года, указом императрицы Екатерины II всем канцеляристам предписывалось обучать своих сыновей грамоте. С малых лет из них уже готовили замену отцам на канцелярско-чиновничьем поприще. Гражданская служба постепенно приобретала признаки наследственности.
Большинство будущих чиновников службу начинали с низшей должности копииста. Исключение существовало для дворян, которые могли миновать начальные канцелярские должности. Классный чин они получали чаще всего в должности канцеляриста. Достичь чина коллежского регистратора можно было в разные сроки в зависимости от сословной принадлежности, образования, способностей, отношения начальства, возраста и места службы. Можно было пройти этот путь за 10-15 лет, но при определенных условиях этот срок мог сокращаться или увеличиваться на 4-5 лет. В начале XIX века в империи были чиновники, не достигшие совершеннолетия. Это обстоятельство вынудило правительство в 1828 году ввести возрастные ограничения. С той поры разрешалось принимать на госслужбу лиц не моложе 14 лет, а началом их действительной службы считалось достижение 16-летнего возраста.
В карьерной лестнице канцелярских служителей чины и должности образовывали довольно сложное переплетение. Так, в разные годы, помимо известных в литературе основных ступеней — копииста, подканцеляриста и канцеляриста, эта лестница включала еще две должности — губернского регистратора и губернского протоколиста.
Помимо возрастного ценза вводились и образовательные ограничения. Серьезным препятствием для многих чиновников на пути к высоким чинам стал подготовленный М.М. Сперанским указ, получивший монаршее одобрение 6 августа 1809 года. Документ предписывал, что для получения чинов, дававших право на дворянство, необходимо было представить диплом об окончании университета или сдать установленные для чинопроизводства специальные экзамены. Надо отметить, что в период действия этого указа (вплоть до 1834 года) служебный рост многих чиновников завершался получением чина IX класса (титулярный советник, равный армейскому чину штабс-капитана). К тому же император Николай I своим указом с 1827 года запретил прием на госслужбу лиц из податных сословий. Исключение из этого правила было сделано лишь для выпускников учебных заведений, предусматривавших получение классного чина вместе с дипломом. Такими правами были наделены императорские университеты, духовные академии и семинарии, училища высших наук и лицеи. Тем самым «расчищался» путь дворянам к высшим гражданским чинам. Однако на практике все обстояло по-другому. Так, в 1836-1843 годах две трети чиновников (около 65%), получивших чин коллежского асессора, происходили из духовенства, почетных граждан, купечества и мещанства. При этом особенностью российской гражданской службы стала практика замещения вакансий внутри министерства или иного госучреждения путем продвижения «своих» чиновников и других служащих, избегая назначений «со стороны».
Условия труда чиновников и канцеляристов
Режим работы министерских служащих был достаточно свободным. Например, с конца 1840-х годов чиновники департаментов приходили на службу, как правило, в 11-м часу поутру и занимались делами примерно до 4-х часов дня. В дни докладов (обычно раз в неделю) уходили со службы немного позднее. Внутренний распорядок и условия труда гражданских чинов и нижних служителей во все большей степени стал зависеть «от усмотрения начальства». По определению Н. А. Любимова «государственная идея приняла исключительную форму начальства: в начальстве совмещались закон, правда, милость и кара». Среднее звено госуправления составляли, в основном, должностные лица, именуемые столоначальниками. В этой связи Л.Ф. Писарькова приводит приписываемое императору Николаю I высказывание о том, что «Россией управляют столоначальники». Царю-реформатору было виднее, как оценить созданную им самим и его предшественниками систему бюрократического управления империей…
Поскольку документооборот постоянно увеличивался, то различных служебных бумаг писалось множество. Деятельность органов госуправления во многом сводилась к канцелярской работе. По мнению члена Госсовета адмирала графа Н. С. Мордвинова, «многочисленные чиновники и служители в канцеляриях министров занимаются наиболее бесполезным письмом». В этих условиях вершиной бюрократического мастерства считалось умение чиновника на поступившую бумагу «сверху» подготовить по всем правилам составленную ответную бумагу. Поэтому в госучреждениях на местах особенно ценилось умение чиновника писать, точнее «отписываться». Однако это была задача весьма непростая. Например, каждый входящий документ, с момента его получения дежурным канцелярским служителем и до отправки рассыльным по назначению, проходил в земском суде 26 инстанций, в департаменте министерства — 34, а в губернском правлении — 54 инстанции. При этом к соблюдению всех бюрократических формальностей предъявлялись достаточно строгие требования. При обнаружении любой ошибки в тексте, неровности строки или бледности чернил документ безжалостно браковался, а у исполнителя случались серьезные разбирательства у начальства по поводу допущенных изъянов.
Для канцелярского служащего, только вступившего, к примеру, в XVIII веке на гражданскую службу, условия труда были нелегким испытанием. В отличие от чиновников, их служба в учреждениях и присутственных местах занимала по 12 часов в сутки и более. Чаще всего она начиналась с 5 часов утра. Затем, полагался перерыв с 14 до 17 часов, который им не всегда удавалось использовать из-за избытка дел и поручений. Завершался рабочий день примерно в 22 часа. В случае необходимости, канцеляристы задерживались и позднее. До строительства специальных зданий присутственных мест, которое началось в конце XVIII — начале XIX веков, губернские и уездные учреждения подчас размещались в малопригодных для работы помещениях.
Мундир гражданского служащего был роскошью для канцеляриста. Поэтому большинство низших служителей носило партикулярную (неофициальную, гражданскую) одежду, а не установленный мундир определенного образца.
К канцелярским служителям могли применяться строгие дисциплинарные меры. Так, за опоздания или неявку на службу, нерадение, леность, пьянство и другие провинности низших служителей в XVIII веке могли отправить под арест на хлеб и воду, наказать розгами или даже отдать в солдаты. Только в 1-й половине XIX века эти наказания были отменены. Да и рабочий день установился в нормальных пределах — с 9 до 17 часов. В дни, когда не было отправки почты и иных срочных дел, чиновники после обеда часто вовсе не выходили на службу, оставляя дела на низших служителей. Поэтому в уездном городе канцелярист был важной персоной. Крестьяне, мещане, да и купцы тоже, при встрече с ним снимали шапку.
Для службы канцеляристом требовался определенный уровень грамотности и общей подготовки. Поэтому прохождение курса уездного или городского училища было обязательным условием для производства канцелярских служителей в 1-й классный чин коллежского регистратора. Низшие служители, не обучавшиеся ранее в училищах и гимназиях, могли в любом возрасте сдать при местных гимназиях специальный экзамен на первый классный чин.
Вместе с тем у низших служителей имелись другие льготы и преимущества. Например, их нельзя было подвергать телесным наказаниям. При установленном сроке беспорочной выслуги лет низшие служители, как и классные чины, могли претендовать на получение пенсий и пособий. Для их сыновей открывался доступ на гражданскую службу. Существовали специальные училища детей канцелярских служителей. Окончившие курс обучения в таких училищах обязаны были прослужить по гражданскому ведомству в губерниях 8 лет. После упразднения в 1861 году этих училищ детей канцелярских служителей стали распределять в другие местные учебные заведения. При этом для них выделялись денежные пособия на приобретение одежды и учебных принадлежностей. Определенные выгоды госслужбы даже на низших гражданских должностях в ту пору считались очевидными.
Продолжение следует…
Учение и становление
Мальчик, появившийся на свет 12 января (по н. ст.) 1772 года в глухом селе Черкутине Владимирской губернии и воспитанный в бедной семье сельского священника, казалось бы, должен был повторить путь своего родителя. Действительно, юный Сперанский с семи лет обучался в семинариях: сначала во Владимире, а с 1788 года – в Петербурге. Изначально воспитанный на Апостоле и Часослове он очень любил читать и тем самым пополнять свою копилку знаний. Блестящий ученик проявил тягу к знаниям и в столице, Михаил штудировал европейских философов. Окончив курс в 1792 году, Сперанский был оставлен при Александро-Невской семинарии преподавателем математики, физики, философии и красноречия. Тогда же молодой человек начал писать сам, выражая через перо свои взгляды на человеческое достоинство и демонстрируя оригинальность и независимость суждений. По-настоящему разносторонне образованный Сперанский мог стать прекрасным богословом, однако избрал другой путь – путь служения Государству Российскому.
Чиновник
Первой ступенькой будущей карьеры для молодого человека стала с 1797 года работа секретарем князя Алексея Куракина, который при Павле I занял должность генерал-прокурора и уговорил Сперанского на службу в своей канцелярии. Здесь новоиспеченный чиновник проявил себя тонким психологом и талантливым администратором, и делопроизводителем, что было бесценно во времена вспыльчивого и щедрого на указы Павла. Путь вверх по карьерной лестнице молодой чиновник преодолевал стремительно, уже через два года после начала службы Сперанский получил чин статского советника.
Преобразователь
В первый год правления Александра I – 1801-й – Михаил Михайлович стал помощником Дмитрия Трощинского, статс-секретаря нового царя, перейдя через год на службу в Министерство внутренних дел к князю Виктору Кочубею. Последний входил в «Негласный комитет» Александра I наряду с другими его «молодыми друзьями». В 1802-1804 годах Сперанский составил для размышлявшего над реформами государя ряд записок – «О коренных законах государства», «О постепенности усовершения общественного», «Еще нечто о свободе и рабстве», «Об устройстве судебных и правительственных учреждений в России» и другие, излагая в них свое видение реформ. Михаил Михайлович писал о даровании прав обществу сверху, однако подчеркивал неготовность страны принять масштабные конституционные изменения и призывал начать постепенные реформы с изменения государственного аппарата.
Переломным для способного царедворца стал 1806 год, когда он начал бывать у царя с министерскими докладами. Император оценил умного и независимого от дворцовых кругов молодого человека. В 1808 году Сперанский сопровождал государя на встречу с Наполеоном в Эрфурте, после чего был назначен товарищем министра юстиции, став на время главным советником Александра. В скором времени по инициативе царя Михаил Михайлович взялся за составление общего плана государственных реформ. Для выполнения этой нелегкой задачи он со своими подчиненными изучал конституции разных стран, в том числе Франции и США, а также результаты работы екатерининской Уложенной комиссии.
В 1809 году Сперанский представил Александру свое «Введение к уложению государственных законов». Речь шла о разделении сословий по имущественному признаку, общих и сословных правах и обязанностях подданных, а главное, о конституции как даре государя народу. Писалось и о реформе местного управления, и о самостоятельных исполнительной и судебной власти, об учреждении выборных органов: от волостных дум до думы государственной (она должна была подчиняться императору и иметь законосовещательные функции). План Сперанского был слишком смел и сложен в условиях тогдашней бюрократии. В реальности удалось создать только высший законосовещательный орган – Государственный совет, учрежденный в 1810 году и руководимый на первых порах все тем же Сперанским в должности государственного секретаря.
Составлением общего плана реформ деятельность Михаила Михайловича не ограничивалась, он занимался и другими важными вопросами. Например, в 1809 году добился введения экзамена на чин, то есть образовательного ценза в продвижении по службе, а также указа о придворных званиях, лишавшего его обладателей автоматического получения гражданских чинов.
Ссыльный
В 1810-1812 годах Сперанский был фактически вторым лицом в государстве. Как госсекретарь, он был беспощаден к взяточничеству и коррупционерам. В 1810 году он провел финансовую реформу, облагавшую налогами землевладельцев. Все это вызывало недовольство и зависть. Отрицательные, а часто клеветнические, отзывы достигали императора: молодого преобразователя считали не только сокрушителем привычных устоев, но и называли главой масонов, узурпатором и французским шпионом. Критика александровских реформ прозвучала из уст знаменитого и влиятельного писателя и историка Николая Карамзина в его «Записке о древней и новой России». Сперанским были недовольны очень многие приближенные монарха. В итоге царь сдался: весной 1812 года, за несколько месяцев до нашествия Наполеона на Россию, государственный секретарь был сослан в Нижний Новгород.
Но и здесь кипучая энергия не оставляла реформатора. В 1816 году, дождавшись удобного момента после победного окончания наполеоновских войн, Михаил Михайлович добился возвращения на государственную службу, став пензенским губернатором. Через три года он уже сибирский генерал-губернатор. Наконец, в 1821 году Сперанский возвращается в столицу, где становится членом Государственного совета и главой Комиссии по составлению законов. В последней он работал еще с 1808 года, ссылка лишь прервала этот процесс. Кодификацией законов чиновник занялся и при новом государе Николае I.
Законодатель
Император Николай Павлович, как и его старший брат, высоко оценивал ум и талант Сперанского. Главным делом для него при новом царствовании стала сложнейшая и важнейшая работа по составлению нового действующего свода законов, а также полного свода законов страны. Для этого, согласно плану самого Михаила Михайловича, в 1826 году при Собственной Его Императорского Величества канцелярии учреждалось Второе кодификационное отделение.
Попытки законодательных реформ предпринимались еще с начала XVIII века, однако ни одна не была удачной, и в стране продолжало действовать устаревшее Соборное уложение 1649 года.
Сперанский, бывший фактическим руководителем Второго отделения, с присущей ему энергией принялся за дело. Вместе со своими сотрудниками он занялся составлением полного свода существующих законов. Для этого выявлялись и сверялись многочисленные архивные материалы, результатом чего стала публикация уже в 1830 году 45 томов Полного собрания законов.
Титаническая работа была проведена и со Сводом действующих законов: сначала акты, разделяемые в соответствии с теми или иными отраслями права, описывались в хронологическом порядке, после чего происходил отбор: не применявшиеся законы и всяческие повторы устранялись, а в случае необходимости некоторые акты исправлялись. После разделения на государственные и гражданские законы записывались в виде статей с указанием их источников, что придавало своду весомость. Итогом этой огромной работы стало 15 томов Свода законов, вышедших к 1832 году и вступивших в силу в 1835 году. Блестящему законодателю удалось превратить устаревшее и разрозненное российское законодательство в сложную и четкую законодательную систему, что стало большим шагом вперед для русского права. За эти заслуги Сперанский был награжден орденом св. Андрея Первозванного и титулом графа.
Личность блестящего деятеля, неустанно трудившегося на благо государства, была поистине велика. Михаил Михайлович Сперанский продвинул родную страну вперед, во многом заложив основы всех дальнейших либеральных преобразований. Устами Андрея Болконского Лев Толстой выразил во многом справедливую оценку реформатору: «…ежели что-нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то все хорошее сделано им – им одним… И потомство отдаст ему справедливость…».
Обложка: Дж. Доу. Портрет М.М. Сперанского. 1820-е гг. Источник: d1825.ru
Читайте также:
Как создавали Свод законов Российской империи
Как выходила замуж сестра Александра I
Главное в реформах – чтобы вовремя и не кусочками. К годовщине выкупа из крепостничества
Краткий курс истории. Александр Бенкендорф
Русская армия вступает в Париж