Фанфик тени прошлого экзамен

Примечания автора:

Фактически, это фанфик по моему фанфику. Если кто не знаком с серией, то советую ознакомиться хотя бы с первыми главами Тени прошлого. Начало, вся предыстория до экзамена в первых 4х главах. И да, важное уточнение, на момент экзамена Тина уже заведующая, небольшой ООС моей же истории.

Тина: https://vk.com/photo-190696260_457239354

Ничего серьёзного в этой работе не планируется, пишется она исключительно ради постельных сцен и желания снова окунуться в непередаваемую химию Теней. Несмотря на небольшое количество стеклишка в основном ожидается флафф. Про размер ничего сказать не могу, я могу расписаться. Главы будут публиковаться по настроению, особого расписания, как у моих других впроцессников, нет. И да, по этой серии будут ещё предыстории и продолжения, так что чтобы не пропустить обновления, советую подписаться на мой сборник «Тени прошлого».

• Литнет
• Эротика
• Эротический фанфик
• Тени прошлого. Экзамен

Фанфик «Тени прошлого. Экзамен» по фандому Гарри Поттер, Райс Энн «Вампирские хроники»
Возрастное ограничение: NC-17
Жанры: AU, Hurt/Comfort, PWP, Драма, Повседневность, Психология
Пейринги: Том Марволо Реддл/ОЖП
Объем произведения: Макси
Описание фанфика «Тени прошлого. Экзамен» от автора T_Vell:
Небольшой вбоквел на тему того, как бы развивались отношения Тины и Тома сразу после экзамена в 1950 году.
На данный момент фанфик в процессе.

Читать онлайн
Скачать фанфик

Фанфик «Тени прошлого. Экзамен» рассказывает Гет-историю о таких героях, как Том Марволо Реддл, ОЖП, ОМП, Лестат де Лионкур и относится к фандому Гарри Поттер, Райс Энн «Вампирские хроники». Размер работы Макси, число лайков 79. Интересен «Тени прошлого. Экзамен» поклонникам следующих жанров и пар: AU, Hurt/Comfort, PWP, Драма, Повседневность, Психология и Том Марволо Реддл/ОЖП. Предупреждения от автора T_Vell: ОЖП, ОМП, NC-17.
Герои произведения Том Марволо Реддл, ОЖП, ОМП, Лестат де Лионкур составляют следующие пары: Том Марволо Реддл/ОЖП. Присоединяйтесь к фанатам фандома Гарри Поттер, Райс Энн «Вампирские хроники» и читайте работу, оценка которой 79. Сейчас фанфик в процессе.
Читайте ещё фанфики категории Гет и с возрастным ограничением NC-17.

От автора:

Фанфик по Гарри Поттеру.

Книга в процессе написания. Главы выходят примерно раз в две недели.

Анотация:

Гарри попросил помощи у сына и чем все это закончилось.

Содержание:

Пролог 

Часть 1. Глава 1 

Интерлюдия 1 

Часть 1. Глава 2 

Часть 1. Глава 3

Часть 1. Глава 4 

Часть 1. Глава 5

Часть 1. Глава 6

Часть 1. Глава 7

Часть 1. Глава 8

Часть 1. Глава 9

Часть 1. Глава 10

Интерлюдия 2

Интерлюдия 3

Интерлюдия 4

Интерлюдия 5

Часть 2. Глава 1

Часть 2. Глава 2. (30.10.2022)

Часть 3. Глава 1 (19.11.2022)

Интерлюдия 6 (28.11.2022)

Часть 3. Глава 2 (17.12)

Часть 3. Глава 3 (29.12)

Часть 4. Глава 1 (16.01)

Часть 4. Глава 2 (28.01)

Интерлюдия 7 (14.02)

Интерлюдия 8.1 (2.03)

Пролог

Пустота. Бескрайняя, безликая, многогранная. Для одних людей она пугающая, жуткая, а для других она теплая, умиротворяющая, дарящая покой, позволяющая им укрыться в ней на время от повседневных тревог и забот.

Но иногда человек в погоне за покоем пускает пустоту в свое сердце и тогда происходит ужасное. Пустота, обосновавшись в душе, медленно, но верно начинает с начала поглощать любовь из его души, потом его духовность и личность, а саму душу оставляет напоследок.

Тогда такой человек с пустотой в душе теряет присущие разумным сострадание и понимание других. С таким человеком невозможно договориться, до него невозможно докричаться, он все равно не услышит, не поймет и не посочувствует.

Но это не наш случай, наш состоит в том, что сейчас в пустоте Космоса зависло молодое тело юноши. Если не вдаваться в подробности, согласно различным эзотерическим, оккультным, мистическим учениям, это был самый нижний и плотный эфирный слой внутри которого находились еще шесть тонких тел, своим строением напоминая матрешку.

Эфирное тело — это точная копия физического тела, состоящего из более тонкого материала — эфира. Эфирное тело соединяет физическое тело с остальными шестью тонкими телами.

Глядя на эфирное тело юноши, ему можно было дать от силы лет семнадцать. Высокий, худощавый, с правильными чертами лица, платиновый блондин смотрелся трогательно-беззащитно на фоне бесконечности Космоса.

Причина появления его эфирного тела в пустоте Космоса была банальна, он либо умирал или уже умер и поэтому его семь тонких тел смогли покинуть свою физическую оболочку.

Необычность данной ситуации заключается лишь в том, что тонкие тела юноши не зависли недалеко от тела, как обычно, бывает в случае клинической смерти, а произошло невиданное, его тонкие тела буквально вырвало и выбросило далеко в пустоту Космоса от его физической оболочки.

Но если внимательно приглядеться, то можно было увидеть тонкую связующую нить, идущую от эфирного тела к физическому.

Юноша неожиданно открыл карие глаза и слегка расфокусированным взглядом обвел окружающее его пространство, потом моргнул, икнул и осмотрелся повторно уже более внимательно.

Так как результат осмотра остался прежним, было видно как он запаниковал и задёргался, пытаясь сдвинутся с места, но у него это плохо получалось и в какой-то момент своих бессмысленных телодвижений он опустил голову и неподвижно замер в ступоре.

Под его ногами, там куда уходила едва видимая нить связи, он увидел, словно через призму увеличительного стекла, как его тело неподвижно лежит на больничной каталке. Где-то на периферии слышимости доносились возгласы людей в белых халатах, везущих его тело, пока не раздался крик, перекрывший все остальные возгласы: «У него фибрилляция желудочков! Быстрее в реанимацию! Готовьте дефибриллятор!»

Не отрывая взгляда от своего бесчувственного тела, юноша проследил за тем, как его тело доставили в реанимацию, быстро и профессионально переложили на кушетку, находящуюся в комнате, как освободили от рубашки и потом раздалось резко, как удар хлыста: «Разряд!». Физическое тело юноши выгнулось и разряд по связующей нити передался к его эфирному телу, которое так же выгнулось, передовая инерцию по цепочки всем остальным тонким телам.

Но не это было странным в происходящем, а то, что из его ментального тела, отвечающего за память, словно горох из прохудившегося мешка, посыпались в окружающие пространство серебристые сгустки воспоминаний.

Вот таким варварским способом память юноши была очищена от воспоминаний, приобретенных им за его семнадцать лет.

Выкинутые вовне воспоминания начали кружить возле хозяина, некоторые из них пытались проникнуть обратно, другие просто льнули к эфирному телу.

Это продолжалось до тех пор, пока не раздалось снова: «Разряд!» и все повторилось вновь и с новым судорожным движением эфирного тела юноша окончательно отбросил от себя свои воспоминания.

Но одновременно с этим событием произошло еще одно. Недалеко от юноши, открылся небольшой портал и из него, словно весенний поток, сносящий все на своем пути, стали выплывать другие воспоминания, которые целенаправленно устремились к нему.

Новых воспоминаний было много, непозволительно много по сравнению со старыми. Такое количество воспоминаний могло принадлежать лишь человеку, прожившему долгую и необычную жизнь.

Собравшись возле эфирного тела юноши, они буквально погребли его под собой и тем самым все дальше и дальше оттесняя прежние воспоминаниям. Какое-то время они теснились у его эфирного тела, затем отлетели и разделившись на два потока, выстроились в одном, им только ведомом, порядке. Организованно, не мешая друг другу, один из потоков начал быстро просачиваться в тонкое ментальное тело, укладываясь в ячейках памяти.

И когда опять раздалось «Разряд!» первый из потоков воспоминаний уже полностью успел погрузиться в подсознание, а второй только начал. Когда эфирное тело юноши, а за ним и все остальные тонкие тела, включая и ментальное, снова выгнуло, не успевшие войти в него воспоминания разлетелись и перемешались, а после этого начали спеша и отталкивая друг друга хаотично на скорости проникать в ментальное тело.

Когда же снова раздалось: «Разряд!» воспоминаний оставалось ещё прилично, но в этот раз, после того как все тонкие тела выгнуло, их резко потянуло вниз к физическому телу и с каждой секундой все больше и больше ускоряясь.

Могло показаться, что не успевшие проникнуть в тело воспоминания, будут потеряны навсегда. Но вдруг из одного из тонких тел, из той его части, где находиться солнечное сплетение, выстрелило множество жгутов, которые резко удлиняясь, подцепили все воспоминания и потянули их за собой, постепенно уменьшая свою длину, подтягивая их все ближе и ближе к телам.

А выброшенные ранее из памяти воспоминания юноши так и остались сиротливо висеть в пустоте. И последние, что услышало его затухающие сознание: «Состояние стабилизировалось.»

Когда самочувствие юноши улучшилось, его доставили из реанимации в палату. Только после этого один из жгутов, медленно сокращаясь, подтянул одно из воспоминаний к его голове и просмотр начался.

— Сжечь, — буркнула я, и по довольному смеху Тома опять было понятно, что я не угадала.

— Оу, Тинь-Тинь, так ты их только разозлишь! Они же призраки, как ты их собралась сжигать?

— Я не знаю, ясно?! — отчаянно воскликнула я, поднявшись на ноги, чтобы уйти подальше от наслаждавшегося триумфом мерзавца. — Я не волшебница и не обязана знать, как бороться с этими чёртовыми колпаками! А ты хирург, чёрт возьми, и должен знать, как бороться с отёком мозга современными средствами!

— Красными, дорогая, — насмешливо поправил меня он, а Северус лишь снисходительно улыбался моей злости. — Вот это да, нашёл я всё-таки область, в которой кое-кто не профессор с учёной степенью! Кстати, Невилл, если хочешь, я могу позаниматься с вами, я же большой специалист в Защите от Тёмных Искусств в отличие от некоторых…

Было видно, что Невилл, да и все остальные были немного ошарашены подобной новостью, но Том действительно чертовски хорошо знал эту область, спорить в этом случае было глупо. И он уже почти неуверенно кивнул, как я возмущённо повернулась к Дамблдору и воскликнула:

— И ты это позволишь?!

— Тина, — мягко улыбнулся тот в ответ, — Том… знает в этой области даже больше, чем я или Северус… так что он мог бы попробовать. Тем более что я в своё время повлиял на то, чтобы его не допустили к преподаванию этого предмета… и мне очень стыдно.

— Да он же!.. — начала я возмущаться, но, попав под выразительный взгляд Тома, поджала губы и буркнула: — Ничего.

— Вот и славно, тогда договорились, — довольно согласился Том, потерев ладони друг о друга. — И кстати, Невилл… когда я сдавал экзамен на пятом курсе, а было это неприлично давно, один пожилой профессор спросил меня, как можно справиться с Адским пламенем. Это был вопрос не из школьной программы, но я претендовал на «Превосходно», поэтому, немного подумав, выдал правильный ответ и получил желанную отметку. Конечно, вряд ли кого из вас спросят такое на экзамене, но если вы блеснёте знаниями самостоятельно, то вам могут простить некоторые помарки в практических заклинаниях…

— Надо заставить пламя сожрать самое себя, — авторитетно заявила Гермиона, но Том повернулся к ней и приподнял одну бровь.

— Да, в моё время тоже писали что-то подобное в книжках, но вы, мисс Грейнджер, сами-то можете представить, как вы заставите такую тёмную магию, обладающую интеллектом, уничтожить самоё себя? Есть способ проще…

— Я больше не знаю способов, — потупив глаза, ответила она, а на лицах остальных было написано неподдельное изумление, ведь чтобы Гермиона, да чего-то и не знала…

— Том, я тоже не знаю, — оживлённо добавил Дамблдор. — Ты бы не мог ответить на этот вопрос?

— Мог бы… — задумчиво протянул он и вновь повернулся ко мне и, ядовито улыбнувшись, сказал: —…если профессор Реддл попросит прощения за свой разгромный опрос накануне.

— Что?! — разгневанно воскликнула я, абсолютно не ожидая подобного хода. — Я не буду ни у кого просить прощения, даже не мечтайте!

— Тина! — почти впадая в истерику, крикнула Гермиона. — А если меня такое спросят на экзамене?! А если я не смогу показать какое-то заклинание, и…

— Гермиона, серьёзно?! Чтобы ты и не смогла…

— Тина, пожалуйста!.. — да, видимо, мысль о грядущих экзаменах так отравляла умы студентов, что даже такая отличница, как Гермиона, готова была зареветь от мысли, что она чего-то не знала.

— Гермиона, я не буду просить у него прощения и точка! — уже более строго произнесла я, но тут справа опять раздался гаденький голос:

— Надо же, профессор Реддл, неужели ваша гордость вам важнее друзей?..

Закрыв глаза, я глубоко вдохнула, а потом открыла их и посмотрела сначала на готовую биться в истерике Гермиону, затем на Невилла, но у всех была такая мольба во взгляде, что я процедила:

— Ненавижу тебя, мерзавец… но прости, что я так набросилась в обед, я не должна была так сильно отчитывать тебя за то, что ты не знал каких-то нюансов.

— Конечно, так себе извинение, но я его принимаю, — посмеиваясь, проговорил Том, а я зло посмотрела на него, а затем быстрым шагом подошла к Лестату, сидевшему всё это время неподалёку, распахнула его чёрный пиджак, достала из внутреннего кармана сигареты и, прикурив одну золотой зажигалкой, жадно втянула табачный дым, чтобы хоть как-то снять накопившийся стресс.

— Тина, ты же обещала мне, что не будешь курить в школе! — возмутился Дамблдор, заметив меня с сигаретой в зубах, и я, действительно припомнив за собой такое обещание, обречённо протянула:

— Чёрт, прости, я совсем забыла…

— ЧТО?! — на весь лазарет воскликнул Том, мигом повернувшись ко мне, а его глазах в это время полыхало действительно Адское пламя. — Давно ли ты куришь?!

— Я недавно бросила курить… почти девять месяцев назад…

— Ой, Тинь-Тинь, так ты всё-таки бросила? — удивлённо поинтересовался братец, и после этих его слов взгляд Тома стал ещё злее, если это, конечно, вообще возможно.

— Немедленно убери это из своего рта, — не на шутку рассердившись, приказал он, мигом подскочив ко мне, но я сделала шаг назад и взяла сигарету в руки, чтобы он не смог её отнять.

— А то что? — дерзко парировала я, а в это время ноздри Тома яростно раздувались, а оконное стекло стало предостерегающе позвенивать, как перед торнадо. — Я взрослая девочка и могу делать что хочу!

— Я три часа оперировал тебя не для того, чтобы ты сейчас травилась этой гадостью, — тихо, почти шипя проговорил он, а стекло зазвенело чуть громче, накаляя до предела обстановку. — Так что будь умницей и потуши сигарету…

Но в моей душе вдруг разгорелась такая злость, такой гнев, ярость, что я прокричала в ответ:

— И не подумаю! Хватит, я устала от твоего деспотизма! Ты всё время, ВСЁ ВРЕМЯ что-то мне запрещаешь! Это не пей, то не надевай, туда не ходи, с тем не разговаривай! Так было сорок лет назад, и сейчас всё то же самое! Ты уже не мой муж, так что я не обязана тебя слушаться!

— Да как будто когда я был твоим мужем, ты меня слушалась?! — взревел Том, и откуда-то вдруг потянул ветер, а страницы открытого Тонкс учебника сами собой перелистнулись. — Всё это было только ради твоего блага, упрямая девчонка!..

— Ради моего блага?! — издевательски повторила я. — Нет, это было только ради твоего непомерного эго! Ты всё время считал меня своей куклой, всё время пытался спрятать, переделать под свой нрав! А я не кукла, чёрт побери, я живой человек! Я всегда любила алкоголь и пила его, пока ты не вмешался! Я курила десять последних лет, и никто, даже ты, не посмеет запретить мне это делать! Я…

— Да неужели?! А если в твою дурную башку придёт колоться наркотиками — я тоже должен буду стоять в сторонке и умиляться?! Это ты всегда думала только о себе! Ты никогда не думала о том, что чувствуют другие! Ты легко забыла меня и выскочила за Северуса, а я кровью истекал на твоей могиле!

— Мне уже пришло это в голову, — подойдя к нему вплотную, тихо процедила я, неотрывно смотря в угольно-чёрные глаза, но меня всё равно было хорошо слышно в звенящей тишине. — Целый год в ординатуре кайфовала от героина, ведь только так можно было вернуться в воспоминания… о… нас. И не смей мне больше говорить, что я легко тебя забыла, это не так. Я тогда чуть не умерла от передоза, и только благодаря Лестату я сейчас стою перед тобой…

И, положив сигарету в рот, я глубоко затянулась, а потом бросила окурок в сторону и резко выдохнула Тому прямо в лицо.

То, что произошло дальше будет описать довольно сложно. Одновременно все окна в лазарете разлетелись на мельчайшие осколки, больно ударяя по коже и царапая её. Том же резко схватил меня за правое предплечье, а потом притянул к себе и насильно впился в меня так, что прокусил мою губу. Хотя трудно сказать, кто кого поцеловал первым, потому что я почти одновременно дёрнулась к нему. Я сделала один судорожный вдох, а потом так же неистово ответила ему на поцелуи, вцепившись в сильные плечи. В этот момент было такое ощущение, что я была не в руках человека, пусть даже и очень сильного; я была в лапах зверя, опасного, дикого хищника, готового растерзать меня в любую секунду. Никогда ещё до этого Том не был так зол, как в тот момент, даже когда я скатилась полуголая и пьяная со склона Альп. И никогда ещё до этого я не могла прочувствовать его эмоции, как тогда.

Он действительно ненавидел меня в этот момент. Он действительно любил меня в этот момент. И я чувствовала всё то же самое. Мы как будто горели на костре, горели вместе, и никто не мог бы потушить это пламя. Даже мы сами.

— Ты больше никогда, слышишь, никогда не прикоснёшься к героину, — шёпотом, но чрезвычайно жёстко и властно произнёс он, отстранившись от меня на несколько сантиметров, а я вдруг почувствовала, что не могу жить без своего тирана. — Мне абсолютно наплевать, за кем ты сейчас замужем и кто твой муж. Ты меня слышишь, плевать! Но ты не посмеешь прикоснуться ни к героину, ни к сигаретам, ни к абсенту. Всё ясно?

— Да, — выдохнула я, совершенно потеряв силу воли, как будто он наложил на меня Империус.

— Повтори, — жёстко приказал Том, всё ещё испепеляя меня взглядом, и я послушно выдохнула:

— Я никогда я не прикоснусь к героину, сигаретам и абсенту. Никогда…

Том посмотрел на меня примерно минуту или около того, а потом неожиданно прошептал:

— Стерва, что же ты со мной делаешь?.. — и снова жадно впился в мои мокрые от крови губы. Подхватив меня на руки, он сделал пару шагов вперёд, а затем посадил на подоконник, усыпанный стеклянной пылью, и крепко обнял за талию. — Стерва, что же ты со мной делаешь?.. Я не могу без тебя, ты — это всё, что у меня есть. Я не могу без тебя…

Услышав это, я только сильнее ответила на очередной поцелуй, а из глаз брызнули слёзы. А причина была банальной до безобразия: я действительно была единственным родным человеком у Тома… так же, как и у Северуса. И от осознания своей никчёмности слёзы уже сплошным потоком хлынули из глаз, и Том, почувствовав их, снова отстранился от меня и с болью посмотрел мне в глаза.

— Прости…

— Я сама виновата, не ты, — выдавила я, глотая слова. — Ты тут ни при чём… прости…

— Я… надо вернуть окна… где палочка?..

— Это ты их выбил?..

— Да… я разозлился… не смей больше…

— Нет, никогда… — выдохнула я, а тут за спиной Тома появился Лестат и осторожно протянул палочку:

— Вот, Том, держи…

— Спасибо, — растерянно ответил он и отошёл от меня на безопасное расстояние, а я прислонилась лицом к холодной стене оконного пролёта и закрыла глаза, избегая смотреть по сторонам.

Как только стёкла вновь стали защищать больничное крыло от солнца и ветра (а я поняла это именно потому, что перестал дуть последний), вокруг послышались тихие шаги. Первым из лазарета вышел Том, потом исчез и Лестат. Кое-кто из моих друзей тоже ушёл, кое-кто остался, а я на негнущихся ногах подошла к столу, за которым продолжали сидеть Тонкс и Люпин, и, сев за него, сложила перед собой руки и обречённо опустила на них голову. И спустя совсем небольшой промежуток времени почувствовала чьё-то лёгкое касание в области плеча.

Выпрямившись, я посмотрела заплаканными глазами на Северуса, севшего рядом со мной, глаза которого были полны боли не меньше, чем у Тома, а потом прошептала:

                                    
                                          
Затихший Хогвартс ясно вырисовывался на фоне ночного майского неба, освещенного луной. Звуки боя уступили место тишине, воцарившейся теперь повсюду. Часть замка лежала в руинах, но волшебники праздновали величайшую победу и одновременно оплакивали невосполнимые утраты. Волдеморт мертв. И завтра, когда взойдет солнце, с новым рассветом проснется и новый мир. Сегодня же — день великой радости и великой скорби, наполненный и счастьем, и горем одновременно. Гермиона Грейнджер брела по притихшему замку, проверяя, не осталось ли в стенах школы раненых, нуждающихся в помощи, или просто тех, кому нужны поддержка и утешение. Сама она тоже невероятно устала — казалось, измученное напряжением тело стало вдруг тяжелым и непослушным, хотя сознание по-прежнему работало ясно и четко. Пока она медленно шла по замку, мысли прыгали, опережая одна другую, и каждый шаг причинял боль. Даже несмотря на горячую ванну, которую Гермиона приняла, лишь только представилась возможность, тело продолжало болезненно ныть. Нахмурившись, она вспомнила, как заперлась в ванной комнате для старост и плакала, плакала, пока грудь не заломило от безутешных рыданий. Оплакивая друзей, которых больше никогда не увидит снова; осиротевшие семьи, потерявшие родных; собственную обиду и боль… Конечно, глупо страдать в такой день о своих отношениях с Роном Уизли, но ничего поделать она не могла. Гермиона влюбилась в него с тех пор, как осознала себя девушкой, и потом, когда отношения все же наладились, а особенно после их сегодняшнего поцелуя, казалось, что и Рон испытывает к ней то же самое. Те же самые чувства… Но когда после окончания битвы она подошла к убитой горем семье Уизли и попыталась обнять его, желая хоть как-то утешить, Рон резко дернулся, отодвигаясь, и мрачно попросил оставить его в покое. И это ударило так больно, что даже перехватило дыхание: Гермиона ощутила себя, одинокой как никогда и абсолютно никому не нужной… Она уже достигла лестницы, ведущей в подземелья, когда холодный воздух взметнул подол мантии, наброшенной прямо на ночную рубашку. Гермиона невольно поджала пальцы ног, одетых лишь в толстые носки. Вряд ли, конечно, кто-то находился сейчас в классных комнатах подземелья или общежитии Слизерина, тоже лежащих в руинах, но спуститься она все же решила. Спуститься и проверить, может лишь для того, чтобы чем-то занять рассудок и не расплакаться снова. Обогнув преграждающие дорогу искореженные доспехи, что лежали кучей на полу у лестницы, Гермиона снова ощутила порыв прохладного воздуха и подумала, что он наверняка проникает из огромного пролома в наружной стене. Она аккуратно перешагнула через битый щебень и, помня, что на ногах только носки и никакой обуви, начала осторожно спускаться, стараясь не наступать на острые камни и битое стекло. Зрелище, ожидавшее у входа в Слизеринскую гостиную, оказалось отвратительным: портрет, охранявший вход, валялся на полу — обугленный, со сломанной рамой; изображение было выжжено чьим-то заклятием. Войдя внутрь, Гермиона удивилась, увидев, как в противоположной части гостиной слабо мерцает одинокая свеча. Очень осторожно, на цыпочках, она прошла через всю комнату, пока не оказалась перед черным кожаным диваном, тоже пострадавшим от неизвестных вандалов. Его внутренности ясно виднелись из-под разодранной обивки, но Гермиону поразило другое. Она с удивлением глядела на того, кто сидел сейчас на этом диване. Широкую спину с перекатывающимися мышцами тесно облегала мягкая серая ткань рубашки, а длинные светлые волосы волшебника влажной завесой свисали с безвольно опущенных плеч. Было понятно, что он только что принял душ, но… почему он сейчас здесь? Именно здесь? Сидит в одиночестве посреди темной и холодной Слизеринской гостиной? — Мистер Малфой… — нерешительно позвала Гермиона. Плечи его дрогнули и опустились еще сильней, но головы Люциус так и не поднял, по-прежнему бездумно уставившись в пол между босыми ногами. — Не стоит блуждать по этой части замка одной, девочка… Пожирателей Смерти осталось еще немало, а Хогвартс в его теперешнем состоянии — уже не самое безопасное место… — вдруг низко и хрипло произнес он. Непонятно от чего смутившись, Гермиона закусила губу. Первым порывом было уйти отсюда как можно скорей, оставив Малфоя в покое, но что-то (и она сама не понимала — что) останавливало, заставляя остаться. — Если все именно так, то вам тоже не стоит находиться в этой части замка… одному, — тихо заметила Гермиона и, чтобы хоть немного согреться, скрестила руки на груди. Здесь, в подземельях, было холодно, а Люциус Малфой даже не потрудился зажечь в камине огонь. На брошенное же замечание рассмеялся сухим безрадостным смехом. — Они уже ничего не смогут сделать, чтобы сломать меня, — тихо произнес Люциус, и его слова лишь подчеркнули горькую боль, что чувствовал он сейчас. Удивляясь сама себе, Гермиона осознала, что испытывает к нему жалость и даже какую-то необъяснимую симпатию. «Но с чего? Этот человек был живым и ярчайшим примером зла все те годы, что я знала его». Даже само имя — Люциус Малфой, вызывало в памяти лишь понятия ненависти, насилия, фанатизма, эгоизма, горделивого упрямства. И ни одного положительного качества. Но… Гермиона случайно увидела его сегодня на поле боя… Увидела тогда, когда в единый миг он перестал быть Пожирателем Смерти, обратив свою палочку против таких же Пожирателей. В одно мгновение его приоритеты поменялись коренным образом, а преданность Темному Лорду канула в небытие. И этого Люциуса Малфоя больше не волновала ни власть, ни превосходство чистой крови — ничего. Потому что речь шла о семье и о том, чтобы спасти и защитить ее. Этот Люциус в жутком отчаянии метался по двору замка в поисках своего сына, и выражение его лица, когда он заметил Драко, навсегда запечатлелось в ее памяти. Еще ни разу в жизни не видела Гермиона человека, на лице которого было написано подобное облегчение. К несчастью, это продлилось лишь мгновение, потому что уже через секунду луч заклятия ударил Драко в плечо. Увидев падающего на землю сына, Нарцисса Малфой в ужасе закричала и бросилась к своему ребенку. Люциус окликнул ее по имени, а потом громко крикнул, пытаясь остановить, но было уже слишком поздно: следующее заклятие ударило Нарциссу прямо в грудь. Его мгновенное перевоплощение напомнило рассказы о викингах-берсерках, растворяющихся в ярости битвы и не щадящих никого; воинов, остановить которых практически невозможно. Глядя с балкона, Гермиона видела, как Малфой одного за другим беспощадно уничтожил Пожирателей, повинных в том, что случилось с его семьей. А потом упал на колени рядом с женой и коснулся ее щеки. Гермиона видела, как убедившись в том, что Нарцисса мертва, он осторожно закрыл ей глаза и пополз к лежащему неподалеку сыну. Помнится, даже задала себе вопрос: а смогла бы она сама перенести боль, исказившую лицо Люциуса Малфоя, когда тот перевернул Драко на спину и подтянул к себе, уложив его голову на колени. Задыхаясь от этой огромной чужой беды, она уже повернулась, чтобы уйти, когда услышала счастливые рыдания. А, оглянувшись, увидела, как Драко выгибаясь от боли, хватается за плечо на руках у плачущего от облегчения отца. Позже она наткнулась на Драко Малфоя уже в больничном крыле. Он крепко спал, и Гермиона подумала, что Люциус вернулся домой. «Но, может быть, пережитое оказалось для него слишком болезненным?» Запутавшаяся в мыслях, она подошла к дивану и присела рядом, тут же наткнувшись взглядом на полупустую бутылку, стоящую на стопке сваленных рядом учебников, и на опорожненный стакан, подрагивающий в руке Малфоя. — Мне очень жаль, что ваша жена погибла, — тихо произнесла Гермиона. — Мне тоже, — ответил Малфой, словно сомнамбула. А когда, клацнув зубами, Гермиона вздрогнула, повернул голову и взглянул на нее. — Замерзли? — Да… Здесь так холодно, — вымученно улыбнулась она. — Возвращайтесь-ка наверх, мисс Грейнджер, ложитесь в постель и постарайтесь хоть немного поспать, — безучастно бросил Малфой. — Тогда давайте пойдем вместе... Мне страшно возвращаться одной... Сами же сказали, что тут могут прятаться Пожиратели и бродить в одиночку небезопасно, — пытаясь выманить его из этих руин, Гермиона сознательно напомнила Люциусу Малфою его собственные слова. — Ну, если не хотите возвращаться домой, то могу помочь вам найти место в замке, где можно будет переночевать. — Идите, мисс, идите… И не беспокойтесь обо мне — сегодня ночью я навряд ли смогу уснуть, — устало качнул головой он. — Кажется, я тоже… — вздохнула Гермиона. — Может, хотите просто поговорить? Люциус невесело ухмыльнулся и наполнил стакан. Потом протянул собеседнице и мягко качнул рукой, когда она не взяла его сразу. Для начала осторожно понюхав, Гермиона вдруг закрыла глаза и быстро выпила содержимое. Потом сунула стакан в руку Малфоя и мучительно закашлялась, ощущая, как огненный напиток обжег горло и опускается все ниже и ниже, рождая в животе ощущение тепла. — Неужели в первый раз пьете виски? — в голосе Малфоя прозвучало откровенное удивление, и он щедро плеснул порцию себе. — Д… да... и, вероятно, в последний, — Гермиона все еще кашляла. — А вы уже пьяны, да? — Думаю, пьян… — буркнул он, опрокидывая в себя содержимое стакана. — Ну, и о чем хотели со мной поговорить? — Не знаю... о чем-нибудь… Я подумала, что это поможет, — Гермиона глядела на танцующее пламя свечи. — Странно… Я понял бы, если б сейчас вы праздновали заслуженную победу с Поттером и Уизли, а не бродили по подземельям, — заметил Люциус, вращая в руке следующую порцию янтарной жидкости. — Ну… так получилось… Гарри сейчас с Джинни, а Рон... он велел, чтобы я оставила его в покое, — печально призналась Гермиона. — Уверен, он имел в виду не то, что вы подумали, мисс Грейнджер, — тихо произнес Малфой. — Порой мы говорим то, чего на самом деле совершенно не хотим сказать. Особенно, если обезумеем от горя. — И что вы собираетесь делать дальше? — в голосе ее слышалось участие. Люциус медленно выдохнул и провел по влажным волосам пятерней: — Не знаю… Колдомедики заверили, что Драко поправится уже через несколько дней… А мне, полагаю, надо будет заняться организацией похорон Цисси, — голос его дрогнул на имени жены, и Гермиона почувствовала, как сердце снова кольнуло от жалости. — Не могу поверить, что она мертва. Это моя вина… Если бы я никогда не последовал за Темным Лордом… не позволил отравить себя этими убеждениями… если б не был таким эгоистичным ублюдком, она не лежала бы сейчас в той комнате рядом с другими жертвами, — он сделал еще один большой глоток бурбона и зашипел, будто от ожога. — Скажите мне, милое дитя, почему я гублю все то прекрасное, что дарит судьба? В делах к чему не прикоснусь, все превращается в золото... но как отец — неудачник, а как муж оказался еще хуже. Моя жена погибла из-за меня. И чуть не погиб сын… Цисси не заслуживала того, чтобы умереть за эту войну. Это была не ее война… — голос снова дрогнул, и Люциус опустил голову. Он был пьян, и в другое время даже представить себе не мог, что будет сидеть в темноте с практически незнакомой молоденькой девушкой, выворачивая себя наизнанку. Но с кем поделиться этим еще — Малфой не знал. Из семьи остался только Драко, да и тот, возможно, придя в себя и узнав о смерти матери, отдалится еще сильней. Настоящих друзей тоже, как оказалось, не было, довериться было некому и ни единую душу не заботило, что он чувствует сейчас — потеряв жену и едва не лишившись ребенка. О позорном же крахе собственных убеждений думать не хотелось вовсе. У него не оказалось никого, за исключением этой девчушки, сидящей рядом с ним и предлагающей в качестве поддержки дрожащую от холода руку и теплоту души. Люциус почувствовал легкое прикосновение к плечу и повернул голову, чтобы посмотреть на маленькую хрупкую ручку, лежащую на серой ткани. Поставив бокал на пол, он осторожно положил ладонь сверху и чуть заметно сжал пальчики Гермионы. — Драко был прав — вы на самом деле по-настоящему «хороший человек», — почти с удивлением произнес он. — Я не заслуживаю вашей доброты. — Мистер Малфой, вы только что потеряли жену и чуть не потеряли сына... вам необходима сейчас хоть капелька доброты, — Гермиона мягко улыбнулась. Ее смущало, что она находится к Люциусу так непозволительно близко, но чувствовала себя обязанной предложить ему сегодняшним вечером хоть немного тепла и участия. Пусть и нехотя, но он все же принимает предложенное. — Бросьте! У вас есть все основания желать моей смерти... Не удивился бы, если б вы метнули в меня каким-нибудь заклятьем, памятуя о том, что было в прошлом, — от выпитого язык Малфоя уже чуточку заплетался. — Мне кажется, что на сегодня вы уже достаточно наказаны, — Гермиона потянулась и отодвинула прядь волос, упавшую ему на глаза. Сердце уже который раз за этот безумно долгий день сжалось, невольно сочувствуя Малфою. Даже представить страшно, что он испытывает сейчас. Боль, вину, сожаление, раскаяние… Любое из перечисленного могло убить, словно вонзившийся в сердце нож. — Тогда почему я не чувствую ничего? Почему… словно окоченел? — Люциус глянул на нее так, будто существо нежного восемнадцатилетнего возраста могло дать ответы на вопросы, ответов на которые не существовало. — Это просто шок… Шок и алкоголь, — Гермиона вздрогнула, когда Малфой, потянувшись, прикоснулся ладонью к ее щеке и мягко погладил большим пальцем. Какой-то незнакомый ей до сей минуты инстинкт чутко подсказывал, что нужно срочно бежать от этого человека, что он опасен и может причинить ей зло, но что-то глубоко внутри Гермионы останавливало, убеждая, что должна остаться здесь. С Малфоем. — Такая добрая… бесконечно добрая... и такая невинная... — его глаза казались остекленевшими. — Как много всего прекрасного ждет тебя в жизни... счастливой жизни... Почему же я не смог прожить такую? Происходящее стало похоже на сон; на один из тех снов, где все понимаешь и чувствуешь, но не можешь шевельнуть и пальцем; сон, где ясно всё осознаёшь, но никак не можешь ни на что повлиять. Всего минуту назад они просто говорили и, вдруг Гермиона оказалась полулежащей на боковой спинке разодранного дивана, а Люциус Малфой пьяно поглаживал ее лицо, и слезы блестели в его глазах с такими неприлично длинными ресницами, но так и не катились по щекам. Внезапно Гермиона почувствовала, как сильные мужские руки скользнули по телу. Еще секунда и Люциус, уткнувшись лицом ей в плечо, задрал ночную рубашку до бедер. Едва дыша, она ощутила себя одеревеневшей — тело застыло. Оцепенело... Грубо рванув ее трусики, Малфой рывком стянул их вниз и отбросил куда-то назад. Ошеломленная происходящим Гермиона оказалась не в состоянии ни двигаться, ни сопротивляться, потому что ничего не понимающее сознание, замерло вместе с телом. А Люциус, толчком колена раздвинув ноги, резко и безо всяких прелюдий стремительно вошел в нее, будто не отдавая себе отчет, что же творит. Казалось, Малфой даже не услышал ее короткий, но громкий крик, когда разорвал девственную плеву и проник в невинное нежное тело. Боль была ужасной, и до конца не веря в происходящее, Гермиона даже не пыталась остановить его. Ощущение нереальности преследовало ее все время, пока Люциус судорожно двигался, снова и снова толкаясь в неподвижное безучастное тело и, в конце концов, горько зарыдал на ее плече. Вскоре Малфой напрягся, застонал и, мучительно дрогнув над Гермионой, излился. Слезы все продолжали катиться по его щекам, смачивая копну ее кудрей. Гермиона начала потихоньку приходить в себя и с удивлением осознала, что не может ненавидеть этого человека за то, что он только что сделал. «Что угодно, но не похоть и не жажда насилия заставили его совершить подобное. Он не хотел меня, не хотел даже секса! Он просто хотел... чего-то, что заставило бы почувствовать себя живым, заставило забыться… и забыть». Прижатая к дивану крупным мужским телом, Гермиона тихонько всхлипнула, и Люциус, будто опомнившись, приподнялся на локтях и неверяще уставился на нее. До него начало доходить, что он сделал и с кем… — О боги... — наконец Малфой смог выдохнуть. Он резко отстранился и тут же отодвинулся от Гермионы на другой конец дивана. — Что я наделал? — в шепоте звучал нескрываемый ужас. Люциус в замешательстве посмотрел на Гермиону, всё ещё лежащую на диване. А потом на кровь, размазанную по ее бедрам и смешавшуюся с его собственным семенем. — Мерлин! Вы были девственна, а я… — опустив глаза, он увидел кровь на своем, уже опавшем, члене. — Что я за чудовище? — Люциус зажмурился и закрыл лицо руками. Вздрогнув, Гермиона поднялась и, пытаясь хоть как-то прикрыться, неловко опустила вниз ночную рубашку. Режущая боль все еще продолжала терзать измученное тело, но сознание уже прояснилось достаточно. Достаточно для того, чтобы понять главное: она только что практически добровольно отдала свою девственность Люциусу Малфою. «Но почему? Почему я позволила случиться этому? Что произошло с нами? Ведь это не было похотью, желанием и, уж конечно, любовью... Но… что тогда это было?» — Мистер Малфой... — прошептала она с надеждой услышать от него хоть что-то утешительное, но Люциус вздрогнул и отвернулся, продолжая закрывать лицо ладонями. — Уйди... просто уходи отсюда, сейчас же, пока я не натворил еще чего-то ужасного. Пока снова не причинил тебе боль. Неужели не убедилась? Все прекрасное, к чему прикасаюсь — я гублю... — он отчаянно всхлипнул, и Гермиона невольно потянулась к нему снова. — Я сказал, уйди! — Люциус сорвался на крик, и это напугало достаточно, чтобы ни о чем не думая, Гермиона вскочила с дивана и выбежала из Слизеринской гостиной. Она рыдала, пробираясь через завалы и поднимаясь по лестнице к ванной для старост. Рыдала под душем, смывая с себя кровь и его семя. И все еще продолжая рыдать, уснула, свернувшись в клубочек на кучке полотенец, послуживших ей этой ночью постелью. Утром Гермиона осторожно пробралась в Гриффиндорскую башню и, очистив заклинанием брошенную там накануне одежду, спустилась в Большой зал. Медленно, все еще ощущая пульсирующую между ног боль, она вошла в зал, где была встречена оглушительным гулом. Пробравшись через толпу поближе к центру, наконец, смогла разглядеть причину всеобщего возбуждения. Авроры вели к выходу арестованного Люциуса Малфоя. Он шёл с опущенной головой, а руки его были скованы за спиной магическими наручниками. Проходя мимо, Люциус будто почувствовал что-то и посмотрел вокруг, почти сразу найдя ее взглядом. Гермиона задохнулась от горя, боли и вины, что плескались в его глазах. Губы Малфоя шевельнулись, и она снова заплакала. Потому что по его губам смогла прочитать: «Прости…»