Философские сочинения августина аврелия

Сочинения великого отца церкви блаженного Аврелия Августина (354-430) в продолжение целых веков были главным источником христианской философии и богословия, и имели могущественное влияние на литературу и даже на политическую историю новых народов. Чтобы представить нагляднее отношения блаженного Августина к общечеловеческой образованности и истории, достаточно указать на различные религиозные волнения, которые в разные времена вызывались его учениками и приверженцами. Так, например, знаменитый богословский спор, происходивший в двенадцатом веке между Абеляром и святым Бернаром Клервоским, касался главных оснований философии Августина. Спор между кальвинизмом и лютеранством о том же предмете был причиною разделения протестантской церкви. Борьба янсенистов, волновавшая в продолжение полутораста лет французское католичество и бывшая одною из причин революции 1789 года, также находилась в тесной связи с учением и взглядами Аврелия Августина. Сами недостатки его сочинений, повсюду проявляющаяся в них африканская натура, горячность и страстность его речи, располагали в его пользу отдельные личности и целые школы, тем более что в то время здравый смысл древности уступил место прорицательской мудрости Востока и пылкому воинственному одушевлению новых народов. Впрочем, нет никакого сомнения, что в сочинениях блаженного Августина больше истинной поэзии, чем в длинных проповедях и толкованиях. Влияние сочинений Аврелия Августина объясняется тем, что самые обстоятельства жизни его возбудили в нем веру в справедливость требований человеческого сердца.

Аврелий Августин Блаженный

Аврелий Августин Блаженный. Фреска VI века в капелле Санкта-Санкторум, Латеран (Рим)

Родившийся в 354 году в римской провинции Африке (современный Тунис) и воспитанный своею матерью Моникой в правилах благочестия, Аврелий Августин еще в ранней юности, увлекаемый страстями, предался чувственным удовольствиям и сделался приверженцем безумных идей манихейской секты. В это же время он усвоил себе латинскую образованность, имевшую в Африке такое же множество почитателей, как и римские пороки и безнравственность. В особенности понравились Августину красноречие и философия Цицерона. Только тогда, когда Августин достиг тридцатилетнего возраста и после долгого пребывания в Риме поселился в Медиолане (Милане), в сердце его произошла нравственная перемена, выведшая его на другую дорогу. Объяснения священного писания, мистицизм и аллегории, заимствованные Амвросием Медиоланским у Оригена и совершенные им преобразования в богослужении, увлекли молодого Августина. В то же время учение неоплатоников произвело решительную перемену в его взглядах и направлении. Он начал вести строго нравственный образ жизни и обратился от языческой философии и сочинений Цицерона, заблуждений манихеев и мистицизма неоплатоников к новой мудрости Амвросия, вере Афанасия и мистицизму Оригена.

Вскоре Аврелий Августин так усвоил себе православное учение, что в состоянии был бороться с британским монахом Пелагием оспаривавшим учение о наследственности греха и доказывавшим возможность делать добрые дела одними собственными силами. В проповедях и сочинениях Августин защищал учение апостола Павла об оправдании человека верой и признавал предопределение, то есть неизменное предназначение человека к блаженству или к осуждению, одним из основных догматов христианской веры. У человека, одаренного способностями и силою чувства и притом развившегося таким оригинальным образом, как блаженный Августин, не могло быть недостатка в богатстве и разнообразии мыслей. Действительно, своими сочинениями он имел громадное влияние на современников, и сам того не замечая, создал новую христианскую литературу, искусство и миросозерцание.

Августин «О граде Божием» – краткое содержание

Подробнее — см. в отдельной статье Августин «О граде Божием» – краткое содержание

Одно из главных сочинений блаженного Августина, носящее название «О граде Божием» (De civitate Dei) и составленное по образцу сочинений Платона о государстве, основывается на той главной мысли, что человечество состоит из двух частей: из рабов своей плоти, осужденных на проклятие, и из людей, живущих духом и призванных к блаженству. Отсюда Аврелий Августин выводит идею о существовании в мире двух царств, из которых одно погибнет в день страшного суда. Царством гибели управляет дьявол; главное основание его – эгоизм, приводящий человека к забвению Бога. Другое небесное царство, находящееся под управлением божиим, основывается на любви к Богу и ведет к забвению самого себя. Таким образом Августин в сочинении «О граде Божием» противопоставляет видимый мир, как царство греха, миру веры и блаженства набожных душ. Но, признавая человеческую природу испорченной и всякую внешнюю деятельность греховно и допуская, что Бог сверхъестественно управляет земными делами через своих уполномоченных, Августин, сам того не понимая, предоставляет во внешнем мире полный простор грубости и насилию.

Предмет сочинения «О граде Божием» так обширен, что дал блаженному Августину возможность заключить в его рамки все нравственное и догматическое учение западной церкви и множество других материалов, а его приверженцам – возможность извлекать из этой книги самые разнообразные представления и взгляды. По мнению Августина, весь Древний Рим, как греховное земное государство, находился под властью дьявола. Чтобы подтвердить свой взгляд, он обращается в своём сочинении к истории римского государства и старается доказать исторически, что счастье такого государства не есть истинное счастье, которое находится только в государстве Бога. Но будучи скорее ритором, чем историком, и смотря на историю с чисто теологической точки зрения, Аврелий Августин уже по одному этому впадает в односторонность. Во всей истории римской республики и империи он видит только непрерывный ряд несправедливостей и жестокостей, упуская из виду, что во всякое время существуют известного рода убеждения и учреждения. Так чувственная религия и строго восточный взгляд на жизнь были возможны в греческой и римской древности, а в позднейшее время необходимо должны были развиться сверхчувственное учение и восточное миросозерцание. Блаженный Августин очень основательно доказывает несостоятельность древней религии и философии и правильно передает в книге «О граде Божием» историческую связь различных причин падения римской республики; но воззрения его на историю доказывают совершенное непонимание хода событий. В его сочинении героически и политически характеры древней истории остаются незаметными; но зато резко выдаются вперед религиозный и иерархический элементы. Зная печальное положение Римской империи во время Августина и грубость Средних веков, мы поймем, что взгляд его мог находить себе особенное сочувствие в эту эпоху и сделаться господствующим в средние века. В тогдашних грустных обстоятельствах люди не могли найти себе успокоения в древней философии и политической свободе. Скорее им могла помочь слепая вера, полицейская сила деспотизма и иерархия. Вследствие этого остроумная и строго благочестивая книга Августина «О Граде Божием» определило на несколько веков вперед христианские воззрения на язычество, его религию, философию и историю.

Рака с мощами блаженного Августина

Рака с мощами блаженного Августина в Павии

Сочинение Августина служило главным источником и многих других средневековых воззрений. Земное или языческое государство, по мнению блаженного Августина, управляется дьяволами, философами и почитателями злых духов, а небесное или христианское – святыми, ангелами и духовенством. Августин подробно говорит об ангелах и дьяволах, о святых и злых духах. При этом его книга «О граде Божием» излагает учение, которым впоследствии пользовались средневековые художники и поэты до самого Мильтона. Учение Аврелия Августина о наказаниях, которым подвергнутся все исключенные из царства Божия при конце мира, вполне соответствовало понятиям народов, поселившихся вскоре после того в пределах римской империи. Эта теория легла в основание поэзии средневековых писателей и содействовала облагораживанию грубых, чисто чувственных понятий о загробной жизни.

Августин «Исповедь» – кратко

Так же много имело читателей и таким же влиянием на историю новейшей образованности и литературы пользовалось другое сочинение блаженного Августина – «Исповедь». Как бы исповедуясь пред Богом, он изображает в этом сочинении ход своего внутреннего развития от юности до упомянутой нами перемены в образе мыслей и верованиях, совершившейся в нем в 400 году. «Исповедь» Августина была одною из самых любимых книг средних веков. Это сочинение значительно облегчает нам понимание одного из важнейших церковных писателей и представляет ясное изображение духа того времени, тогдашнего воспитания, нравственного состояния провинции Африки и характера тамошних ученых школ. Поэтому «Исповедь» Аврелия Августина весьма важна в историческом отношении. Впрочем, чтобы извлечь надлежащую пользу из сочинения Августина, нужно бы было привести его вполне или подробно изложить его содержание.

Чтобы представить нагляднее влияние сочинения Августина на потомство, мы приведем одно место из «Исповеди», где Августин говорит о смерти своей горячо любимой матери, Моники. Эта благочестивая женщина, в продолжение всей жизни с изумительною заботливостью, энергиею и самопожертвованием старавшаяся внушить сыну свои понятия о блаженстве, умерла вскоре после совершенного обращения Августина. Поэтому, говоря о переходе своем к истинной вере, Аврелий Августин посвящает биографии своей матери целый ряд очаровательных глав своего сочинения. Он восхваляет характер Моники, описывает её неутомимые заботы о сыне и свою скорбь о её потере, и в заключение, высказывая уверенность в том, что молитвы других христиан могут доставить блаженство и в другой жизни, просит своих читателей, если только они сознают его пользу, как учителя и писателя, не забывать в молитвах его отца и мать. Из этого можно видеть, что мечтательные взгляды Августина, переданные средним векам в таком привлекательном сочинении, немало содействовали превращению всего католического богослужения в мертвый механизм.

Святой Августин и его мать, Моника

Святой Августин и его мать, Моника. Картина А. Шеффера, 1846

Кроме этих сочинений, блаженный Августин написал еще под заглавием «Разговоры с самим собой», нечто вроде продолжения «Исповеди». В них автор стремится доказать, что все счастье жизни зависит от так называемых богословских добродетелей: веры, надежды и любви. И это сочинение заслуживает порицания в том отношении, что, заключая в себе излияния сердца, написано, подобно «Исповеди», искусственным, а не простым и приличным языком. Но не нужно забывать, что в эпоху Августина античные эстетические понятия и слог древних классиков уже не соответствовали настроению общества и, что еще важнее, были недостижимы; искусственность же вполне согласовалась с духом того времени и направлением, преобладавшим в школьном образовании. Августин понимал все это, и, быть может, потому именно сочинения его имели такое громадное влияние.

Августин «Об истинной религии»

В заключение мы должны упомянуть еще об одном творении Аврелия Августина, которое стоит едва ли не выше всех других его сочинений, потому что принадлежит не к ученой, а к всеобщей литературе и имело огромное влияние на последующие поколения. Это – книга Августина «Об истинной религии». На основании её католическая церковь доказывала протестантам истинность своего учения о предании и церковном авторитете. В сочинении «Об истинной религии», написанном в опровержение еретиков, особенно ясно высказывается стремление блаженного Августина доказать тождество христианской и церковной истины. Избрав себе задачею изложить читателям сущность христианского учения, Августин находит ее не в нравственных целях христианства, но в истории откровения и сообщения божественной благодати, неопределенном и неопределимом предании и в проявлениях божества посредством пророчеств и чудес, заменяя внутренние доказательства божественной истины внешними. Но в то же время он отрицает слепую веру, основанную на авторитете, а вместо неё предлагает философию религии. В сочинении «Об истинной религии», написанном для всех классов общества, у Аврелия Августина нельзя искать ни строгого логического порядка, остроумия и определенности, ни сжатого и связного изложения. Но в подобных сочинениях самая неопределенность выражений и туманность положений обусловливают их успех, хотя эти качества и дают противникам авторов повод возражать против них подобным же образом и в таких же общих и темных выражениях. В этом случае, как и всегда, крайности сходятся.

Августин систематизировал христианское мировоззрение, стремясь представить его как целостное и единственно верное учение. Необходимость такого рода систематизации была связана с борьбой церкви против многочисленных еретических движений, разрушавших ее единство. Церковь, изображавшая свою миссию как реализацию прямого указания бога, не могла пойти на существование в ее лоне нескольких враждующих направлений (которые, в конце концов, получили бы и организационное закрепление). Поэтому единство веры и организации для христианской (впрочем, и для любой другой) церкви было вопросом жизни и смерти.Не менее существенная причина систематизации христианского вероучения, предпринятой Августином, состояла в положении христианской религии как идеологии господствующих классов феодализирующегося общества. Недолгое правление Юлиана, лишившего христианство роли единственной государственной религии и поднявшего неоплатонизм до роли государственной религиозно-философской системы, нанесло христианству весьма чувствительный удар. Кроме того, эти события вскрыли мировоззренческую силу неоплатонизма как философской системы, во много раз более стройной и обоснованной по сравнению с христианским вероучением и в силу этого чрезвычайно влиятельной в среде образованных верхов римского общества.

Для укрепления христианской мировоззренческой системы Августин внедрил в неё принципы неоплатонизма. На этот путь еще до Августина встали капподокийские «отцы церкви», но именно епископ Гиппона провел эту работу особенно систематично и по-своему глубоко. В результате ее в течение многих последующих столетий истории средневековой западноевропейской философии платонизм существовал лишь в своей христианизированной (августинизированной) форме.

Философия Августина Аврелия

Религиозно-философская система Августина, с одной стороны, представляет результат усвоения некоторых основоположных принципов платонизма и неоплатонизма, приемлемых для христианского вероучения и использованных для его философского углубления, а с другой — результат отвержения и преодоления тех принципов, которые для него совершенно неприемлемы. От философов эллинистическо-римской эпохи Августин перенял практическо-этическую установку как главную цель философского знания, но он изменил эту установку в соответствии с положениями и задачами христианства. Провозглашая стремление к счастью основным содержанием человеческой жизни, он усматривал это счастье в познании человеком бога и в уяснении своей полнейшей зависимости от него. «Любовь к себе, доведенная до презрения к себе как греховному существу,суть любовь к Богу, и любовь к себе, доведенная до презрения к Богу — порок» [О граде божьем, XIV].  Религиозное мировоззрение Августина насквозь теоцентрично. Бог как исходный и конечный пункт человеческих суждений и действий непрестанно выступает во всех частях его философского учения.

Бог и мир. Божественное предопределение и иррациональность действительности

По образцу Плотина Августин превращает божественное бытие в нематериальный абсолют, противопоставленный миру и человеку. Но в противоположность Плотину и его последователям богослов ликвидирует всякие предпосылки, которые могут привести к выводам пантеизма, к мысли о единстве бога и мира. Главную из таких предпосылок – учение об эманации, посредством которой мир последовательно излучается богом, он заменяет креационистской установкой христианства. А эта установка означала наличие сугубого дуализма бога и мира. Он утверждал супранатуралистическое, сверхприродное бытие бога, который абсолютно не зависит от природы и человека. Природа же и человек, напротив, полностью зависят от бога.

В противоположность неоплатонизму, рассматривавшему абсолют как безличное единство, Августин истолковывал бога как личность, сотворившую конечный мир и человека, исходя из своей добровольной склонности. В одном месте своего главного произведения «О граде божьем» он специально подчеркивает отличие так понимаемого бога от слепой фортуны, игравшей огромную роль в античном языческом мировоззрении. Многократно подчеркивая личностное начало в боге, христианский философ связывает его, прежде всего, с наличием воли в божественном интеллекте. «Воля Божья присуща Богу и предваряет всякое творение… Воля Божья принадлежит к самой сущности божественной».

Креационизм Августина, перерастая в фатализм – полную и непосредственную зависимость природы и человека от бога, приводил к концепции «непрерывного творения» («сгеаtio continua»), согласно которой бог ни на один миг не оставляет своего попечения над миром. Если бог, пишет Августин, «отнимет от вещей свою, так сказать, производительную силу, то их так же не будет, как не было прежде, чем они были созданы» [О граде божьем, XII,25].

Религиозно-фаталистическое воззрение на мир, являющееся одной из определяющих черт августинизма, приводит к иpрационалистическому истолкованию действительности. Она представляется переполненной чудесами, т. е. непостижимыми для человеческого ума событиями и явлениями, за которыми скрывается воля всемогущего творца. Здесь можно констатировать отличие философского иррационализма неоплатоновской системы от религиозного иррационализма христианского вероучения. Первый выражался в положении о непостижимости абсолютного первоединства и мистическом пути его познания. Второй же распространял сферу непостижимости на всю действительность.

Все вещи и все существа появились, согласно Августину в результате божественного творчества. Среди этих существ прежде всего были созданы такие бесплотные существа, как ангелы и человеческие души — сразу в законченном виде. Таким образом, философ христианства, используя идею неоплатоников о бестелесности человеческих душ, вместе с тем в противоположность сохранявшемуся у них воззрению языческой мифологии об извечном существовании душ распространяет и на них основоположный религиозно-монотеистический принцип креационизма. Все остальные вещи и явления природного мира необходимо связаны с материей, которую он в духе многовековой идеалистической традиции считал абсолютно бесформенным и пассивным субстратом. Творение как материи, так и всех телесных вещей происходит одновременно. При этом четыре традиционных элемента древних – земля, вода, воздух и огонь, – как и небесные светила, подобно ангелам и человеческим душам, были созданы в раз и навсегда законченном виде.

Отсюда совершенно очевидно, что христианско-августиновский креационизм приводит к крайне метафизическим, антидиалектическим воззрениям, исключавшим идею эволюции (скрывавшуюся в неоплатоновской концепции эманации). Но и для этого воззрения ясно, что в природе есть такие существа, которые растут и развиваются в течение значительной части своей жизни. Таковы растения, животные, людские тела. Для объяснения их возникновения и роста Августин использовал учение стоиков о так называемых семенных (или зародышевых) причинах (гаtiones seminales), которые и создают возможность развития живых существ в индивидуальном плане.

Божественное существо Августин представляет в соответствии с догматом триединства, установленным Никейским собором. Опираясь на Евангелие от Иоанна, он рассматривает его вторую ипостась, бога-сына, или логос-слово, как самосознание бога-отца и как то «да будет», в результате которого и появился мир. Но бог произнес эти сокровенные слова, руководствуясь не только своей доброй волей. Творя бесконечное многообразие вещей и явлений природы, он исходил и из тех совершенных прототипов, или идей, которые заключены в его уме.

Августин окончательно христианизировал платонизм: идеи из самостоятельных, бестелесных и неизменных родов бытия превращались в предвечные мысли бога-творца. С точки зрения августиновско-христианского платонизма все вещи, отягченные материей и в силу этого приближающиеся к небытию, представляют собой весьма несовершенные копии божественных идей. Все существует как бы в двух планах: в плане предвечных мыслей-идей божественного ума и в плане материальных вещей как их несовершенных подобий. В этой связи Августин в особенности подчеркивает вечность и неизменность, присущие идеям и составляющие два важнейших атрибута божественного существа. Дуализм сверхприродного бога и мира природы и выступает, прежде всего, как противоположность между вечным и неизменным верховным бытием и непрерывно изменяющимся миром преходящих вещей.

Вечность и время

Теолог отвечал на вопросы тex, кто сомневался, что бог создал мир сразу, в короткий промежуток времени, и выражал свои сомнения в вопросе: а что же бог делал до этого?

Отвечая на вопросы этих воображаемых оппонентов Ветхому завету, Августин развил соображения, приобретшие интерес и за пределами теологии. Философ осознавал всю трудность проблемы времени. «Что же такое время?» – спрашивал он и отвечал: «Пока никто меня о том не спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняясь; но как скоро хочу дать ответ об этом, я становлюсь совершенно в тупик» [Исповедь, XI, 14, 17]. Мыслитель-христианин постоянно взывает к богу и молит просветить его в столь трудном вопросе.

Для философа было несомненным то, что время составляет меру движения и изменения, присущих всем конкретным, «сотворенным» вещам. Оно не существовало до вещей, до творения мира, а появилось в результате божественного творчества одновременно с ним. Сотворив преходящие вещи, бог создал и меру их изменения.

Анализируя понятие времени, Августин пытался установить соотношение таких основных его категорий, как настоящее, прошедшее и будущее. Общий вывод, к которому он пришёл при этом, состоял в том, что ни прошедшее, ни будущее не имеют действительного существования, принадлежащему только настоящему, и в зависимости от которого может быть осмыслено как прошедшее, так и будущее. С этой точки зрения, прошедшее обязано своим существованием человеческой памяти, а будущее – надежде.

Для метафизическо-антидиалектического мировоззрения Августина чрезвычайно характерно сведение как прошедшего, так и будущего к настоящему. Но для него еще более характерно стремление «остановить» его стремительный бег. В реальном мире этого сделать невозможно. Но данная черта составляет как раз важнейший атрибут божественного существа. Будучи источником времени, бог не переживает никакого «предтем» и никакого «потом», ибо в мире его мыслей-идей все есть раз и навсегда. В этом мире все существует, поэтому как застывшее, постоянное «теперь» («nuns stans»).

Статичная вечность неотделима от божественного существа. Августиновское противопоставление абсолютной вечности бога и постоянной изменяемости материально-человеческого мира стало одной из основ христианского мировоззрения. Это противопоставление, как и сами категории вечности и времени, отнюдь не являются здесь эмпирическими понятиями. Функция этих умозрительных понятий мировоззренческо-моральная. Проводя свою земную жизнь в окружении постоянно изменяющихся вещей и будучи сам подвержен этим изменениям, человек ни на минуту не должен забывать о божественном, абсолютно неизменном мире и должен постоянно стремиться к нему.

Добро и зло – теодицея Августина Блаженного

Как и перед некоторыми из предшествующих христианских философов, перед Августином встала нелегкая задача снять с верховного бога-творца ответственность за зло, царящее в созданном им мире. Это была первостепенная задача, если учесть, сколь влиятельным было манихейское движение, захватившее одно время и будущего идеолога западнохристианской церкви.

В своей борьбе против манихейства Августин обратился к принципам неоплатонизма. Неоплатоновскую концепцию зла как отрицательную степень добра теолог согласовал со своей основоположной креационистской установкой. Опираясь на тексты Священного писания, говорящие о доброте верховного творца, он доказывает, что и все сотворенное им в той или иной мере причастно к этой абсолютной доброте. Ведь бог, создавая вещи, запечатлел в них определенную меру, вес и порядок. Поскольку же, согласно августинианско-платоновскому воззрению, он руководствовался при этом и своими идеями-мыслями как высшими образцами для любой из сотворенных вещей, в них заключен тот или иной внеземной образ. И как бы он ни был искажен неизбежным присутствием материи, как бы ни изменялась любая земная вещь и любое существо, они все же в той или иной степени сохраняют такой образ. В меру этого в них заключено и добро. Как тишина есть отсутствие всякого шума, нагота – отсутствие одежды, болезнь – отсутствие здоровья, а темнота – света, так и зло – отсутствие добра, а не нечто, существующее само по себе.

Такова теодицея Августина, которую нередко называют христианским оптимизмом. Совершенно прозрачен ее социальный смысл. Он состоит в стремлении виднейшего идеолога официального христианства Августина примирить с существующими общественными порядками вещей рядовых верующих, которые призываются не poптать на зло, а благодарить всевышнего за то добро, какое он запечатлел в мире.

Человек и душа. Познание и воля

Дематериализация человеческого духа и денатурализация человека, характерная для религиозной философии, начиная с Филона, достигает у Августина своей кульминации. Даже органический мир он лишает одушевленности, решительно отличаясь здесь не только от стоиков (которые распространяли сферу одушевленности и на неорганический мир), но и от Аристотеля. Душой, по Августину, обладает только человек, ибо только он изо всех земных существ в какой-то степени напоминает бога. Человеческая душа – это разумная душа. В отличие от неоплатоновского панпсихизма, исходящего из вечности душ и их космического круговорота, христианский философ признает их вечность лишь после того, как они созданы богом. В столь фантастической форме была сформулирована идея индивидуальности, духовной неповторимости каждого человека.

Душа имеет начало, но она не может иметь конца; будучи бессмертной, она существует и после смерти и разложения того тела, которое она оживляла при жизни. Опираясь на плотиновские «Эннеады», Августин постоянно трактует душу как нематериальную сущность, как самостоятельную духовную субстанцию, не имеющую ничего общего с телесно-биологическими функциями человека, основными функциями которой являются: мысль, память и воля.

Благодаря деятельности памяти события, переполняющие человеческую жизнь, не исчезают в небытии, а сохраняются как бы в огромном вместилище, не имеющем, однако, никакого пространственного расположения. А это, по Августину, свидетельствует именно о нематериальности души, ибо бестелесны хранимые ею образы, получаемые с помощью органов чувств, не говоря уже о хранящихся в ней абстрактных понятиях – математических, этических и других.

Августин определяет душу как «разумную субстанцию, приспособленную для управления телом» [О величине души, XIII, 22]. Сущность любого человека проявляется именно в его душе, а отнюдь не в теле. Оригинальность мыслителя заключается в том, что он усматривает эту сущность души не столько в ее разумно-мыслительной деятельности, сколько в деятельности волевой. Активность человеческого существа проявляется не в том, что человек мыслит, – здесь он выступает скорее существом, пассивно отражающим объекты (идеи), находящиеся вне его сознания (в боге). Эту установку Августин тоже подчеркнул в платонизме. Но, порвав с интеллектуализмом этого направления (как и всей античной философии классического периода), христианский философ усматривает определяющий фактор человеческой деятельности именно в воле, которая, таким образом, обладает очевидным преимуществом по сравнению с человеческим разумом. Призывая к неустанным поискам божественной истины и подчеркивая значение для этого твердой воли, он постоянно демонстрирует в своих трудах страстность и эмоциональность этих поисков. С таких позиций познание бога и любовь к нему — двуединый процесс.

Выдвижение на первый план иррационального фактора человеческой личности и деятельности, каким он считает фактор воли, связано у Августина с утверждением о свободе воли. Августин, углубляя эту христианскую линию иррационализации человеческого духа, усматривает его сущность не просто в воле, но в воле свободной.

Августиновская концепция абсолютного божественного управления миром, совершенно непостижимого для человеческого ума, для которого события, происходящие в нем, представляются почти непрерывной цепью чудес, основывается именно на понятии свободы человеческой воли. Но в божественной деятельности она осуществлена абсолютно, а в человеческой всё же ограничена этим божественным фактором.

Соотношение веры и разума

Преобладание иррационально-волевых факторов над факторами рационально-логическими в сфере самого познания выражается в превосходстве веры над разумом. Такое превосходство проявляется, прежде всего, в преобладающей силе религиозного авторитета по сравнению с человеческим разумом. Веру в божественный авторитет, зафиксированный в Священном писании, Августин провозглашал основой и главным источником человеческих знаний. Грех, совершенный Адамом и Евой и передавшийся всему человечеству, неисправимо исказил людской разум, серьезно ослабил его силу. С тех пор человеческий ум с необходимостью должен искать себе опору в божественном откровении. Согласно известной формуле Августина (провозглашенной в одном из его писем) – «Верь, чтобы понимать», – вера должна предшествовать пониманию. Предыдущие «отцы церкви» содержание веры, божественного откровения искали лишь в Библии. Августин же провозгласил, что авторитет церкви как единственной и никогда не ошибающейся толковательницы его составляет последнюю инстанцию всякой истины. Такая позиция епископа Гиппона отражала ситуацию, сложившуюся в результате укрепления церкви – особенно формировавшейся римско-католической церкви в разваливавшейся Западной Римской империи – как догматической и строго централизованной, институциональной организации.

Августин не ограничивался простым провозглашением теологической формулы о превосходстве веры над разумом. Он стремился дать ей философское обоснование. Исходя из того, что человеческое познание черпается из двух источников: личного опыта и знаний, полученных от других людей, философ акцентировал внимание на втором источнике, более значительном и богатом, называя его верой. Но он делает неправомерный вывод, отождествляя веру в то, что человек узнает от других людей, с религиозной верой в освященные церковью авторитеты.

Общий итог августиновского решения проблемы соотношения веры и разума состоит в принижении разума, который без помощи христианского откровения неспособен обосновать, в сущности, ни одной истины. Лишение разума самостоятельности в процессе познания характерно для всего его учения.

Пути преодоления скептицизма и априоризм. Учение о сверхъестественном озарении

Разочаровавшись в манихействе, Августин некоторое время разделял воззрение скептиков. Но став теоретиком христианского вероучения, он не мог уже разделять этих воззрений, острие которых в поздней античности было обращено, прежде всего, против различных религиозно-догматических утверждений. Отсюда борьба Августина против скептицизма. Мы встречаемся с ней в его сочинении «Против академиков» (т. е. против скептиков новой и средней Академии). Автор указывает здесь, что принципиальная разница между позицией академиков и его собственной заключается в том, что первая состоит в категорическом утверждении того, что истину найти невозможно, а вторая доказывает правдоподобность обратного. В этой связи в том же сочинении Августин выдвигает убедительный аргумент против академического скептицизма, утверждавшего возможность только вероятностного, а отнюдь не достоверного знания. Но если невозможно последнее, если невозможна подлинная истина, говорит христианский критик скептицизма, то как же можно говорить о вероятностном, т. е. правдоподобном знании, поскольку мерилом этой правдоподобности должна служить несомненная, достоверная истина? Такая истина и даже целая система истин даны в христианском вероучении.

Однако взаимодействие августиновской мысли со скептицизмом не сводилось только к отрицательным взаимоотношениям. Для философа христианства была приемлема критика чувственного познания, данная Секстом Эмпириком и другими античными скептиками. Эта критика, вскрывающая ненадежность всех чувственных постижений, приводит к выводам феноменализма, согласно которым чувственные явления (феномены) сами по себе достоверны, но было бы совершенно неосновательно видеть в них отражение сущности самих вещей. Примыкая к этой стороне гносеологии скептицизма, Августин был убежден, что показания наших органов чувств, необходимые для практической жизни человека, неспособны снабдить достоверной истиной.

Развивая здесь также и платоновскую традицию, христианский философ последовательно исходит из того, что чувственный контакт с «тленным», непрерывно меняющимся миром может нас скорее увести в сторону от истины, нежели приблизить к ней. Своим рождением чувственные образы обязаны не этим контактам, а только деятельности самой души, которая, не теряя ни на миг «жизненного внимания», непрерывно заботится о своем теле. Поэтому чувственное ощущение не является делом тела, но делом души посредством тела.

Антисенсуалистическая позиция Августина означает у него полную изоляцию человеческого сознания от внешнего мира (когда речь идет о процессе познания, а не о практической деятельности). Объективный мир, не в состоянии ничему научить человека. «Не выходи в мир, – пишет он в этой связи,– а возвращайся к самому себе: внутри человека пребывает правда» [Об истинной религии, XXXIX, 72].

Если опираться только на чувственное познание и видеть в нем действительное познание мира, то невозможно преодолеть скептицизм, можно лишь укрепить его. Другое дело область самого человеческого сознания, в наличии которого у нас не может быть никаких сомнений. Только опираясь на него, мы можем преодолеть всякий скептицизм.

Сознание любого человека, его душа, представляет, по Августину, единственный устой несомненности в непрерывно меняющемся, неустойчивом мире. Углубившись в недра ее, человек находит там такое содержание, которое полностью не зависит от внешнего мира, между тем присуще всем людям. Людям только кажется, что они черпают во внешнем мире то, что в действительности они находят в глубинах собственного духа. Отказавшись от платоновской идеи о предсуществовании душ, Августин полностью сохранял идею априорности, абсолютной независимости от опыта самого главного и глубокого содержания человеческих знаний. Понятия чисел и геометрических фигур, этические понятия добра, справедливости, любви и т. п., нормы человеческого поведения, эстетические понятия, законы диалектики (т. е. логики) – все они внеопытны.

Понятия чисел, например, существуют вовсе не потому, что существуют вещи, которые можно считать, а сам счет их становится возможным потому, что мы обладаем понятиями, необходимыми для такой операции. И если бы даже не было мира со всеми его предметами, то все понятия человеческой души продолжали бы существовать. Все эти понятия человек познает внутри своей души непосредственно, интуитивно. Но если душа не существовала искони и не могла черпать их, созерцая мир идей, как учил об этом Платон, то возникает вопрос об их происхождении, об их источнике. Ответ на него очевиден с позиций августиновско-христианского креационизма: источником, творцом всех этих понятий, или идей, может быть только бог.

Бога Августин называет «отцом умственного света» и «отцом нашего озарения» («pater illuminationis nostrae»). Не только явления природы и события человеческой жизни, но и процесс познания совершается благодаря непрерывному вмешательству бога. Теоцентризм и фатализм составляют у Августина столь же определяющие черты его истолкования познания, как и его истолкования бытия.

Только сверхъестественное озарение, неожиданно приходящее от всеобщего и единого небесного учителя, поднимает человека до познания самых глубоких истин. «Душа разумная и мыслящая… не может сиять сама по себе, но сияет в силу участия в ином, правдивом сиянии» [О граде божьем, X,2].

Августиновско-христианское учение последовательно сохраняет внеприродные позиции бога. Сам по себе он не коренится ни в одной человеческой душе, но благодаря своей ни для кого не объяснимой милости он делает возможными для своих избранников сверхъестественное озарение их душ и благодаря этому постижение глубочайших истин. Культ смерти становится закономерным дополнением религиозно–мистического истолкования процесса познания. «Чтобы душа могла без препятствий погрузить свою сущность в полноту истины, – читаем мы в произведении «О величине души», – она начинает жаждать как наивысшего дара бегства и полного избавления от тела — смерти».

Христиански-мистическое учение об озарении составляет центральный пункт учения Августина о процессе познания, а в определенном смысле и всей его философии. В свете этого учения становится совершенно очевидным, что предметом философского знания Августин провозгласил бога и человеческую душу. «Я желаю знать Бога и душу,– говорит он в своих «Монологах». – А более ничего? – спрашивает его Разум. – Решительно ничего»,– отвечает автор [Монологи, I, 2,7].

Наука и мудрость

Теологически обосновал Августин также разграничение науки (scientia) и мудрости (sapientia). Знание, перерастающее в науку, – это разумное познание объективного мира, познание, позволяющее нам пользоваться вещами. Мудрость же – это познание вечных божественных дел и духовных объектов [см.: О Троице, XII, 12, 15]. Знание само по себе вовсе не является злом, в определенных пределах оно необходимо, поскольку человек вынужден жить в телесном мире. Но он не вправе забывать о внеземной цели своей жизни, не должен превращать знание в самоцель, воображая, что с его помощью и без помощи бога ему удастся познать мир. Человек обязан подчинять науку мудрости, ибо в спасении души – его высшее назначение.

Эта концепция Августина отразила весьма характерные особенности гибнувшей античной культуры, превращавшейся в культуру средневекового, феодального общества. Наука не занимала тогда первостепенного места в системе производства, в общественной жизни. Она даже отступила с тех позиций в общественно-философском сознании, которые занимала в период расцвета античной культуры. С другой стороны, прогресс личности чрезвычайно заострил и углубил моральную проблематику, которая с необходимостью приняла религиозно-монотеистическую форму.

Решительно выступая за подчинение науки мудрости, христианский философ отразил этот противоречивый период духовного развития средиземноморского человечества, шедшего по пути к феодализму,— варваризацию интеллектуальной деятельности и углубление морального самосознания.

Вместе с тем в этом своем учении о подчинении науки мудрости теоретик раннего христианства набросал программу подчинения научно-философского знания интересам христианского вероучения, осуществление которой стало важнейшей чертой духовной культуры феодального общества в странах Западной Европы в эпоху феодализма. Ведь вся совокупность «мудрости» дана в Священном писании и в церковном предании.

Человеческая воля и божественная благодать. Моральная доктрина

Абсолютность божественного добра и относительность зла снимает с бога, согласно Августину, ответственность за зло, существующее в мире. В том, что зло проявляется в человеческом мире, виновен сам человек, свободная воля которого побуждает приступить божественный закон, и тем самым оказаться во грехе. Грех же состоит в привязанности к земным, телесным благам, в самонадеянности человеческой гордыни, которая воображает, что может полностью овладеть миром и не нуждается в божественной помощи. Грех – это бунт смертного тела против бессмертной души.

Здесь снова возникает вопрос о соотношении божественного промысла и свободной воли человека. Как же их все же можно согласовать, если божественный творец не только создал человека, но, даже наделив его свободной волей, не выпускает ни на миг из-под своего наблюдения ни одного его поступка, поскольку он постоянно управляет миром?

Решить это противоречие логически, конечно, невозможно. Но христианская, как и любая другая, теология отнюдь не представляет собой рациональной философской системы. Будучи религиозно-иррациональной совокупностью представлений и догматов, она должна заключать в себе много неустранимых противоречий. Но, поскольку христианское вероучение претендует на то, чтобы стать теологической системой, Августин стремится разрешить данное противоречие. Точнее, он пытался снять эту трудность, перенеся ее в историко-мифологическую плоскость.

Христианский моралист использует один из основоположных и наиболее популярных мифов Ветхого завета относительно грехопадения Адама и Евы, подводя к мысли, что бог наделил первого человека свободой воли, но это не нарушало его совершенства и не вносило разлада в его моральное сознание. Ибо главное назначение первоначально доброй воли состояло в том, чтобы подчиняться во всем божественным заповедям и божественному руководству. Но, употребив свою волю вопреки им, Адам передал эту по-прежнему свободную, но уже отягченную стремлением к греху волю всему человечеству. С тех пор свободная воля человека создала пропасть между ним и богом.

Но высшее назначение человека состоит в его спасении, которое невозможно без религиозной морали. Христианский оптимизм Августина, рассматривающий зло как ослабленное добро, отнюдь не привел его к выводу, что все люди, включая самых заядлых грешников, будут спасены всемилостивым богом в день страшного суда, как это считали Ориген, а за ним и Григорий Нисский. Укрепившаяся церковь отнюдь не хотела открывать столь блестящей перспективы перед всеми своими прихожанами, ибо она предпочитала держать их в страхе божьем как наиболее надежном средстве их повиновения.

Вот почему ее виднейший идеолог последовательно исходил из того, что морально ценные, добрые поступки свойственны меньшинству людей. Но и у этого меньшинства безупречная мораль – а христианский моралист знает лишь противоположности греховного и морально безупречного – обязана своим существованием отнюдь не их свободной воле, не человеческой инициативе, а только предвечному избранию немногих счастливцев. Такое избрание и называется божественной благодатью, и не зависит всецело от человеческих поступков, но полностью определяет тех, на кого снизойдёт такая благодать.

Божественное предопределение и руководство столь могущественно и всесильно, что оно, направляя меньшинство избранных по морально-безгрешному и притом кратчайшему пути в рай, полностью игнорирует тот факт, что сам же бог наделил человека свободой воли. Только к греху и злу она может привести человека, к добру же его ведет сам бог вопреки любой склонности.

Развивая эту религиозно-иррационалистическую доктрину, Августин в начале V в. вел ожесточенную полемику с монахом Пелагием, выходцем с Британских островов, пытавшимся реформировать монастырскую жизнь в духе ригоризма первоначального христианства в западной части Римской империи. Он отрицал догмат первородного греха и не считал человечество радикально испорченным. С его точки зрения, подвиги и мученическая смерть Христа отнюдь не означали принципиального искупления греховности человечества, а послужили только лучшим образцом для человеческого подражания. По учению Пелагия, человек обладает действительной свободой воли, могущей повести его как по пути добра, так и по пути зла. Отнюдь не отрицая роли божественной благодати в деле морального просвещения человека, он видел в ней только помощь бога человеку, оказываемую ему соответственно его «заслуге». Лишая, таким образом, человека роли слепого орудия бога, Пелагий в известной мере изымал его и из-под власти церкви. Такая трактовка подрывала тот идеологический фундамент, на котором христианская церковь с таким трудом возводила сложное здание своего господства. Отсюда яростная борьба Августина против пелагианской ереси (в дальнейшем пелагианство было официально осуждено на одном из церковных соборов).

Из других положений этой доктрины необходимо отметить систематическую проповедь любви к богу, с которой мы встречаемся чуть ли не на каждой странице его произведений. Любовь к богу необходима в особенности потому, что именно бог, а не человек является «творцом вечного закона», единственным источником моральных норм и оценок [Об истинной религии, XXXI, 58]. Естественно, что при таких установках моральной доктрины Августина любовь к богу заменяет любовь к человеку. Ориентация человека на человека совершенно не должна иметь места по этому учению. «Когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу» [О граде божьем, XIV, 4],­ говорит Августин в своем главном произведении, подчеркивая антигуманистическую сущность своей морали. И сам автор следовал этой морали, когда по настоянию своей фанатичной матери-христианки перед обращением в христианство прогнал любимую жену, с которой он прожил много лет, вместе со своим единственным сыном.

Аскетизм морального учения Августина был наиболее радикален в начале его литературной деятельности, когда он не изжил еще манихейского влияния. Но манихейство, как мы видели, отражая умонастроения народных масс, развивало радикальный аскетизм, основанный на полном осуждении чувственного мира как порождении злого и темного начала. Став идеологом господствующих классов, Августин не мог уже проповедовать подобного осуждения существующего мира. Отсюда колебания его в проведении линии аскетизма. С одной стороны, он осуждает, например, театральные зрелища, как способствующие распутству, а произведения изобразительного искусства – как проявления идолопоклонства, а с другой – восторгается разнообразием человеческих талантов, проявляющихся в различных сферах деятельности. Осуждая все низменные, телесные стремления человека, прославляя монашескую жизнь, получавшую в ту эпоху все большее распространение, он вместе с тем восхищается красотой многообразной природы и формами человеческого тела [О граде божьем, V,11].

Эти обстоятельства объясняют августиновское разграничение всех благ человеческой жизни на те, которые следует любить и наслаждаться (frui), и на те, которыми нужно только пользоваться (uti). К первым принадлежит любовь к богу как вечному добру и последнему источнику всякого существования. Ко вторым – все вещи и блага конкретного мира. Без них нельзя прожить, ими необходимо пользоваться, но любить их и тем более привязываться к ним, забывая о высшем назначении человеческой души,– значит поступать вопреки христианской морали. Земные блага – только средство для культивирования внеземных ценностей.

Общество и история

Крупнейший идеолог христианства согласен с тем положением христианской морали, согласно которому нищета и убожество наиболее благоприятны для спасения (эти положения многократно зафиксированы в Евангелиях). Но, будучи идеологом господствующих классов, он далек от мысли, будто только бедность открывает дорогу к спасению (как утверждали пелагиане). Богатство при «правильном» его употреблении отнюдь не может быть препятствием пути к спасению.

Усиливая эти выводы, Августин доказывал даже, что имущественное неравенство людей, богатство одних и бедность и даже голод других – необходимое явление общественной жизни. Это следствие первородного греха, навсегда исказившее первоначальное блаженство. Полнота человеческого счастья воцарится лишь «в той жизни, где никто уже не будет рабом» [О граде божьем, IV, 33].

Оправдание и обоснование социального неравенства – основная черта общественно-политической доктрины Августина. Необходимость такого неравенства обусловлена, по его учению, иерархической структурой общественного организма, гармонически устроенного богом. Эта иерархия – несовершенное отражение того небесного, духовного царства, монархом которого является сам бог. Пытаясь предотвратить выступления народных масс, увлекавшихся еретическими учениями, против «гармонического» общественного строя, мыслитель использует идею о равенстве всех людей, поскольку все они происходят от единого праотца. Помня о своём родстве, люди обязаны поддерживать всеединство и перестать бунтовать друг против друга.

Однако в реальном обществе дело обстоит далеко не так. Осмысление особенностей и судеб этого общества составляет то, что историки нередко называют философией истории Августина, изложенной в 22 книгах его главного труда. Как было упомянуто, это произведение епископ Гиппона начал писать под свежим впечатлением взятия и разгрома «вечного города» вандалами под предводительством Алариха. Этот факт произвел огромное впечатление на современников. Многие из них видели в нем месть исконных римских богов римлянам, отступившимся от них и перешедшим в христианство. С другой стороны, было немало и христиан, не довольных «порчей» христианства, утратой его первоначального демократического духа, ожидавших скорого конца грешного мира и видевших в разгроме Рима начало такого конца. В своем произведении Августин выступает как против первых, так и против вторых.

В первых 10 книгах своего труда он выступает против языческих религиозных представлений и учений, а также этических и философских концепций. Многочисленных языческих богов Августин представляет в качестве бессильных демонов и просто как порождения поэтической фантазии. Всем им автор противопоставляет единого и всемогущего христианского бога. В последующих двенадцати книгах он излагает систему христианского богословия, осмысленного в свете тех философских идей, которые охарактеризованы выше. В этой системе немаловажное место занимают его философско-исторические воззрения.

Интересно отметить в этой связи, что уже в «Исповеди» ее автор видел ограниченность тех людей, которые «при кратковременности земной жизни своей не обладают способностью проникать в дух предшествующих веков и других народов и сопоставлять этот дух с духом настоящего времени, которое переживают сами» [Исповедь, III, 7]. Августин развивает свою философско-историческую концепцию как антитезу такого рода близорукой ограниченности.

Можно утверждать, что автор «О граде божьем» стал первым мыслителем (по крайней мере, в Европе), сделавшим предметом философских размышлений судьбы всего человечества в тех максимальных масштабах Средиземноморья, в которых уже стоиками вырабатывалась космополитическая концепция единого человечества. Именно эту концепцию единства человеческого рода и развивал теперь Августин, опираясь на христианско-мифологическое представление о происхождении всего человечества от единственной пары прародителей.

Философию истории Августина можно назвать и теософией истории. Опираясь на библейские мифологические материалы, нередко подвергая их аллегорическому истолкованию, мыслитель попытался дать синтез библейской истории, т. е. истории главным образом «избранного» еврейского народа, и истории остальных народов Средиземноморья вплоть до Римской империи, западная половина которой рушилась на его глазах.

Центральное положение августиновского осмысления истории составляет идея провиденциализма, согласно которой бог распространяет свою абсолютную власть не только на явления природы и индивидуальной человеческой жизни, но и на все без исключения события коллективной человеческой жизни, непрерывное течение которых и образует историю.

Вся человеческая история, по убеждению Августина, с самого своего начала определяется борьбой двух божественно-человеческих институтов – божьего царства (civitas Dei) и земного царства (civitas terrena). Дуализм между богом и природой трансформировался в «Граде божьем» как исконная противоположность этих двух институтов.

Этот дуализм вытекал из теологической концепции Августина относительно божественной благодати, которая непостижимым образом ведет к спасению избранное меньшинство людей и осуждает на греховную жизнь, определяемую свободой их воли, подавляющее большинство человечества. Первая часть человечества и составляет божье царство, а вторая — земное.

Но в своем земном существовании общество праведников, составляющих божий град, перемешано с земным царством, вкраплено, так сказать, в нечестивую среду, состоящую из падших ангелов, язычников, еретиков, отступников от христианства, неверующих. В своей критике земного, т. е. реального, государства Августин вскрывает ряд действительных черт классового, эксплуататорского общества и государства. В особенности он подчеркивает насильственный характер государственной власти как «великой разбойничьей организации». Недаром первым строителем города стал братоубийца Каин, а Рим аналогичным образом был основан брато-убийцей Ромулом.

Но теологическая критика Августином эксплуататорского общества и государства имеет свои пределы. Они определяются «высшим» назначением власти, ибо даже самая скверная власть происходит от бога и выполняет функции, запланированные провидением. Власть поддерживает в обществе определенный порядок, следит за общественным спокойствием, вершит правосудие. Как идеолог господствующих классов Августин враждебно относится ко всем революционным движениям социальных низов как в прошлом, так и тем более в настоящем. Такая позиция вполне понятна, поскольку он рассматривал общественное неравенство как необходимое следствие испорченности человеческой природы первородным грехом. Любое стремление к равенству в этих условиях, с его точки зрения, противоестественно и заранее осуждено на поражение. Кроме того, осуждая всякое государство, в частности Римскую империю, как разбойничью организацию, Августин вместе с тем осуждает и освободительные войны народов, направленные против римского гнета.

Раскрывая планы божественного провидения, автор «Града божьего» в 18-й книге этого труда дает периодизацию истории земных государств. Для его философско-исторической концепции весьма существенно, что он отказывается от периодизации по наиболее крупным монархиям, которой придерживались некоторые христианские теологи III-IV вв. Стремясь дать более глубокую периодизацию, Августин проводит аналогию между шестью днями творения, шестью возрастами человеческой жизни и шестью эпохами, как они «явствуют» из Ветхого завета и истории христианства.

Шестью возрастами человеческой жизни являются: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелый возраст и старость (мысль о сопоставлении истории с периодами индивидуального развития человека заимствована Августином из античной языческой литературы). Первому из них соответствует «историческая» эпоха, начинающаяся непосредственно от детей Адама и Евы и продолжающаяся до потопа, от которого спаслось только семейство Ноя, вторая – от этого события до патриарха Авраама. Шестая и последняя историческая эпоха, соответствующая старости индивидуального человека, началась со времени прихода Христа и возникновения христианства. Она будет длиться до конца существования человечества.

Именно в этой связи раскрывается высший, эсхатологический замысел божественного провидения, осуществляемый в человеческой истории. Она не топчется на месте, не возвращается циклически к одним и тем же состояниям, как это представляли многие античные историки и обществоведы. При всей своей фантастичности философско-историческая концепция Августина интересна тем, что она одна из первых ввела идею прогресса человеческой истории, рассмотренной во всемирно-историческом масштабе. Правда, прогресс здесь истолкован чисто теологически.

Августин делает в этой связи попытку определить место различных народов и государств в реализации планов провидения относительно осуществления божьего царства. Главное внимание он уделяет при этом «избранному» еврейскому народу, а о других идет речь главным образом лишь как об орудиях его наказания, когда он отступается от заветов единого бога (например, в период вавилонского пленения), – мыслитель остается здесь под определяющим влиянием событий, изложенных в Ветхом завете, хотя замысел его много шире этого документа.

Последняя эпоха человеческой истории, начавшаяся вместе с христианством, стала эпохой старости, которая оканчивается смертью и прекращением существования как человека, так и человечества. Она соответствует последнему, шестому дню божественного творения. Но подобно тому, как за этим днем последовало воскресение, когда бог стал отдыхать после напряженных трудов, так и избранная часть человечества отделяется в день страшного суда от подавляющего большинства грешников, с которыми она была перемешана в течение нескольких тысячелетий своей истории.

В противоположность множеству еретиков-хилиастов той эпохи, ожидавших скорого второго пришествия Христа и его праведного суда и расправы с миром зла, за которыми должно последовать тысячелетнее царство справедливости и всеобщего счастья, Августин благоразумно не определял времени конца человеческой истории. Пути божьи неисповедимы, и человек не может с точностью сказать, когда наступит судный день.

Из всего изложенного нетрудно определить и главное назначение общественно-политической и философско-исторической концепции Августина. Хотя теолог постоянно исходит из того, что божий град в длительный период его странствий в процессе человеческой истории носит, так сказать, идеальный, незримый характер и организационно не совпадает с церковью, все же церковь – не только христианская, но и любая другая церковная организация в предшествующие времена, – всегда была единственным видимым представителем божьего царства на земле. Только в условиях беспрекословною подчинения светских властей авторитету и руководству священства общество и государство могут представлять собой единый, всеобъемлющий, согласный организм, успешно и мирно функционирующий, несмотря на разнородность и пестроту своих составных частей.

Делая обзор истории с этой точки зрения, Августин подчеркивает периоды и случаи теократического функционирования власти и государственных институтов, когда господство священства гарантирует благополучие всего общественного целого. Идеолог церкви оправдывает одни государства и осуждает другие в зависимости от того, насколько они подчиняются авторитету и руководству теократии. В особенности же он осуждает их тогда, когда они идут собственным, не зависимым от церкви путем, обращают сугубое внимание на материальную сторону жизни.

Но обращаясь к истории, Августин постоянно имел в виду свою современность. В условиях разрушения западной половины Римской империи римская церковь становилась не только решающей идеологической, но и огромной экономической силой. Уже в эпоху Августина она делалась руководящей силой политически распыленного феодализирующегося западноевропейского общества и сохраняла эти свои позиции в течение последующих веков феодализма. Его обоснование теократии отражало и стимулировало формирование власти римского папства – одна из причин огромного авторитета Августина в течение последующих веков западноевропейского средневековья.

Литература:

1. Соколов В. В.  Средневековая философия: Учеб. пособие для филос. фак. и отделений ун-тов. — М.: Высш. школа, 1979. — 448 с.
2. Творения блаженного Августина Епископа Иппонийского. 2-е изд. Киев, 1901—1915, ч. 1—8.
3. Augistini, S. Aurelii. Opera omnia— In: Patrologiae cursus completus, Series latina. Accurante J. P. Migne. Parisiis, 1877. T. XXXII. (Retractationes, libri II, Confessionum libri XIII, Soliloquio-rum libri II, Contra Academjcos libri III. De beata vita liber unus, De Ordine libri II, De immortalitaie animae liber unus. De Quantitate animae liber unus, De Musica libri VI, De Magistro liber unus, De Libero arbitrio libri III и др.). Parisiis, 1887, t. XXXIV, (De doctrina Christiana libri IV, De vera religione liber unus, и др.). Т. XLI. Parisiis, 1864. De Civitute Dei libri XXII, 1864. T. XLII. Parisiis. De Trinitate libri XV и др.  

Видеозаписи по теме

 Аврелий Августин. Энциклопедия

 Блаженный Августин. Цикл «Афинская школа»

Рекомендации

  • Новинки
  • Рекомендации

только полные версии книг

Исповедь

Прочая религиозная литература

«Исповедь» блаженного Августина – книга для тех, кто в многоскорбном мире ищет Бога и не может найти Его. Она для тех, кто считает себя человеком, которому нужен нравственный, духовный идеал, кто…

Подробнее

полная версия

О граде Божием

полная версия

Монологи

полная версия

О свободе воли

Религия

АВРЕЛИЙ АВГУСТИН (354 — 430 гг.) — один из святых отцов церкви, главных христианских философов эпохи патристики. Его перу принадлежат многие сочинения, заложившие основы современной богословской…

Подробнее

полная версия

О жизни блаженной

полная версия

Беседы души с Богом

Религия

«Беседы души с Богом» – одно из самых известных сочинений христианского теолога и проповедника Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Данный труд пронизан…

Подробнее

полная версия

О бессмертии души

Философские науки. Социология

«О бессмертии души» – сочинение христианского теолога, философа и проповедника Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Разум есть душа, тело есть некая…

Подробнее

полная версия

Христианская наука или Основания Герменевтики и Церковного красноречия

О Троице

Религиозные тексты

Читателю предлагается 2-е (исправленное) издание полного перевода трактата «О Троице» выдающегося христианского мыслителя св. Аврелия Августина (Блаженного) (354–430 от Р. Х.). Этот труд по своему…

Подробнее

полная версия

О порядке

Прочая религиозная литература

«О порядке» – сочинение, принадлежащее перу известного христианского философа и теолога Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Исследование порядка вещей…

Подробнее

полная версия

О количестве души

Религия

«О количестве души» – труд выдающегося христианского теолога Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Душа – это субстанция, которая не состоит ни из земли, ни…

Подробнее

полная версия

О предопределении святых

полная версия

О различных вопросах

полная версия

Об учителе

Религия

«Об учителе» – труд выдающегося христианского теолога Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Обучение через припоминание – один из самых важных видов…

Подробнее

полная версия

О том, как оглашать людей необразованных

Об истинной религии

Религиоведение

Блаженный Августин — одна из самых интересных исторических личностей, отец западного христианства во всех его разветвлениях. Его книги — духовное наследие, которое являлось итогом минувшей истории и…

Подробнее

полная версия

О книге Бытия

Религия

«О книге Бытия» – сочинение, принадлежащее перу великого христианского философа и теолога Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Во всех священных книгах…

Подробнее

полная версия

О даре пребывания

Религиозные тексты

«О даре пребывания» – труд известного христианского проповедника и философа Августина Блаженного Аврелия (лат. Aurelius Augustinus Hipponensis, 354-430). *** Дар пребывания в добре – дар Божий,…

Подробнее

полная версия

Сочинения

Религия

Блаженный Августин родился в Африке, в городе Тагасте. Воспитывала его мать, благочестивая христианка Моника. Образование он получил в Карфагене. В качестве преподавателя риторики Августин прибыл в…

Подробнее

Похожие авторы

  • О том, как оглашать людей необразованных

    О том, как оглашать людей необразованных

  • Беседы души с Богом

    Беседы души с Богом

    V

    Дай Боже каждому: подобных переживаний и желаний

  • Исповедь

    Исповедь

    А

    Лизетт полностью с вами согласен…книга не для умников…. книга и как его остальные труды велеколепны!

Авторская мифология

Агония Земли

Адьюлтер, измена

Альтернативная география

Альтернативная история Азии

Альтернативная история Америки

Альтернативная история Африки

Альтернативная история Ближнего Востока

Альтернативная история Восточной Азии

Альтернативная история Восточной Европы

Альтернативная история Европы

Альтернативная история Западной Европы

Альтернативная история Северной Америки

Альтернативная отечественная история

Античная мифология

Бессмертие

Ближневосточная мифология

Богоборчество

Бунт

Быт

Веселое

Внезапное бедствие

Возвращение домой

Война

Война миров

Воплощение зла

Восстание

Восстание мутантов

Восстание роботов

Восстановление справедливости

Восточно-азиатская мифология

Вражда

Вторжение пришельцев

Выход эксперимента из-под контроля

Глупость

Готический ужас

Гуманитарное

Договор с дьяволом

Достижение

Достижение блага

Достижение цели

Европейская мифология

Жадность

Жертва

Заклинание

Избавление от бед

Империи

Индийская мифология

Интрига

Искусственный разум

Исправление героя

Истинное безумие

Квест

Классика детектива

Классика фэнтези

Классический ужас

Конспирология

Контакт с внеземной цивилизацией

Криминальная драма

Кровавый ужас

Легкое

Любовное

Любовные припятствия

Любовь к врагу

Магический реализм

Месть

Микромир

Мифологические элементы

Мифология народов мира

Мнимое безумие

Мятеж

На заре фэнтези

Научная магия

Научное фэнтези

Научные достижения

Научные достижения в руках злодеев

Невольное преступление

Ненависть

Неожиданные сверхспособности

Неосознаваемые ревность и зависть

Обряды

Обстоятельства

Одиночество

Опасное предприятие

Оптимистическое

Освобождение

Освобождение от врагов

Освобождение от тирании

Освоение планет

От лица животного

От лица предмета или явления

Отчаянная попытка

Ошибка ученых

Пародия

Пацефизм

Переселение разума

По мотивам кино

Победа

Победа над болезнями

Победа над врагом

Победа над злом

Победа над обстоятельствами

Победа над собой

Победа над чудовищем

Подсознательный ужас

Поиск истины

Поиск себя

Поиск сокровищ

Поиск счастья

Пороки

Постмодернизм

Потеря близких

Потерянный и найденный

Похищение человека

Предсказания

Преследование

Пришельцы из других времен

Психоделическое

Психологическое

Психология чужих

Путешествие в будущее

Путешествие в прошлое

Путешествия в другие миры

Путешествия во времени

Путь воина

Путь прогресса

Развитие героя

Развлечения, увлечения

Раздвоение личности

Расстояния

Расширение сознания

Реализм

Революция

Роковая ошибка

Русская мифология

Сакральные объекты

Самопожертвование

Самопожертвование во имя близких

Самопожертвование во имя веры

Самопожертвование во имя долга

Самопожертвование во имя идеи

Самопожертвование во имя любви

Свержение

Сверхспособности

Сверхцивилизация

Семейные драмы

Скандинавская мифология

Содомия

Соперничество, противостояние

Социальное неравенство

Социум

Спасение

Спасение мира

Спецслужбы

Средневековая мифология

Стимпанк

Стихия

Судебная ошибка

Сюрреализм

Таймпанк

Тайна, загадка

Темное фэнтези

Техногенная катастрофа

Трусость

Туда и обратно

Угрызения совести

Утечка вирусов

Фатальная неострожность

Феминизм

Философское

Честолюбие и властолюбие

Школа

Экологическое

Экономическое

Экспедиции

Эпидемия

Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла


1, С. 93-109

опубликовано: 22 октября 2007г.

  • Жизнь
    • 1-й период (354-387)
    • 2-й период (387-391)
    • 3-й период (391-430)
  • Посмертное почитание
  • Сочинения
    • Автобиографические сочинения и письма
    • Философские и литературные
    • Апологетические
    • Полемические
    • Экзегетические
    • Догматические
    • Нравственно-аскетические
    • Пастырские
  • Учение
    • О вере и разуме
    • О познании
    • О Боге
    • О творении
    • Антропология
    • Христология и сотериология
    • Эсхатология
    • Экклезиология
    • Этика
  • Экзегеза и библейская критика
  • А. о музыке
  • Иконография

АВГУСТИН

Св. Августин. Фреска капеллы Санкта-Санкторум в Латерано. VI в.

Св. Августин. Фреска капеллы Санкта-Санкторум в Латерано. VI в.

Св. Августин. Фреска капеллы Санкта-Санкторум в Латерано. VI в.

Аврелий [лат. Aurelius Augustinus] (13.11.354, Тагаста, Нумидия; совр. Сук-Ахрас, Алжир — 28.08.430, Гиппон Регий, там же; совр. Аннаба, там же), блж., в зап. традиции свт. (пам. 15 июня, греч. 28 июня, зап. 28 авг.), еп. Гиппонский [Иппонийский] (с 395 или 396), виднейший лат. богослов, философ, один из великих зап. учителей Церкви.

Жизнь

А. традиционно разделяется на периоды: от рождения до Крещения (387), до принятия священства (391), священническое и епископское служение. Основным источником по раннему периоду служит его автобиографическое соч. «Исповедь» (окончено в 397 или 400). Поправки, к-рые необходимо делать при использовании этого произведения,- учитывая, что оно написано А. в 45-летнем возрасте, когда он уже был епископом и знаменитым ученым,- не уменьшают исторической достоверности «Исповеди», касаясь в основном второстепенных деталей (напр., изобилующие цитатами из Псалтири места, передающие внутреннюю речь юного А., еще не знавшего Свящ. Писания,- явный результат литературно-богословского преломления первоначального внутреннего опыта). Для времени с 388 г. важными источниками становятся Житие Августина, написанное его другом, учеником и сослужителем Поссидием, еп. Каламским, а также эпистолярное наследие самого А.

1-й период (354-387)

Огромное влияние на становление личности А. оказала его мать, св. Моника, ревностная христианка, сумевшая привить ребенку любовь к имени Спасителя (по обычаю того времени, А. не был крещен в детстве, но только оглашен) и тяжело переживавшая перипетии духовных злоключений своего сына. Отец А., Патриций, принадлежавший к сословию небогатой провинциальной знати (куриалов), принял Крещение лишь за неск. дней до смерти (371). Он прилагал большие усилия, чтобы дать А. хорошее образование, открывавшее путь к должности ритора или адвоката; за недостатком собственных средств ему приходилось прибегать к помощи благотворителей.

Получив начальное образование в родной Тагасте, А. обучался в грамматической и риторической школе соседнего г. Мадавра (363-366). Школа дала ему основательное знание лат. словесности и необходимые риторические навыки (греч. язык А. знал плохо и неск. улучшил свое знание лишь в зрелом возрасте). Для продолжения образования А. отправился в Карфаген (369). В столице рим. Африки юный А. предался «разгульной жизни», но вскоре чтение диалога Цицерона «Гортензий» (в наст. время известен лишь во фрагментах) зажгло в нем «любовь к мудрости», осветив идеал созерцательной жизни; примерно в это же время (лето 372) у А. родился сын Адеодат. Однако «истину» в этот период А. нашел не в Церкви. Первое знакомство со Свящ. Писанием оставило у него неблагоприятное впечатление: религия христиан представилась ему недостаточно рациональной и философской, а язык лат. перевода Библии — «Италы» (Vetus Itala, см. Библия. Переводы) — показался грубым, темным и далеким от античных образцов. Внимание А. почти на 10 лет привлекло к себе манихейство. Манихейский материалистический дуализм, в к-ром спасение рассматривалось как освобождение частиц «светлой субстанции» и возвращение их в «область света», предлагал, как тогда казалось А., рациональное объяснение мира. Кроме того, манихейская этика, делившая приверженцев учения на безупречных «посвященных» и «слушателей», к к-рым не предъявлялось строгих моральных требований, позволяла А. сохранять связь со своей конкубиной — матерью Адеодата.

По окончании образования А. вернулся в Тагасту, где стал преподавать грамматику и риторику (373). В следующем году он переехал в Карфаген, где продолжил преподавание и занялся научной деятельностью. Постепенно очарование манихейством стало проходить, чему способствовала встреча А. с одним из манихейских авторитетов, Фавстом Милевским, показавшим свою полную несостоятельность, а также знакомство со скептической философией Новой Академии. В 383 г. А. с семьей и друзьями (Навигием, Алипием, Небридием) переезжает в Рим; осенью следующего года он получает место преподавателя риторики, а через год — должность офиц. ритора в Медиолане (совр. Милан), где находилась тогда резиденция западнорим. императоров.

Здесь наступает окончательное разочарование А. в манихействе, в к-ром он так и не нашел ответов на волновавшие его вопросы; после непродолжительного периода увлечения скептицизмом А. знакомится в Медиолане с нек-рыми книгами неоплатонических философов Плотина и Порфирия в переводах Викторина Мария. Увидев существенное сходство между неоплатоническим учением о Втором Начале (Уме) и христ. учением о Слове Божием (Логосе), А. воспринял неоплатонизм как философию, ближайшую к христианству, хотя и осознавал, что между ними есть серьезные расхождения.

В Медиолане А. слушает проповеди свт. Амвросия Медиоланского, посещая в качестве оглашенного воскресные богослужения. От Амвросия он впервые узнает о методе аллегорического толкования Свящ. Писания, открывавшем возможность интерпретации тех мест ВЗ, к-рые манихеи считали «недостойными» и «соблазнительными». По словам самого А., главными препятствиями на пути в Церковь оставались для него в то время привязанность к плотским удовольствиям и честолюбие карьериста. В кн. VIII «Исповеди» описывается обращение к вере, к-рое А. пережил в 386 г.; кульминация его — чудесная сцена в саду, когда, услышав детский голос, напевающий слова «tolle lege» (возьми, прочти), А. взял бывшую у него книгу посланий ап. Павла и, прочтя открытое наугад место (Рим 13. 13-14), воспринял его как божественное призвание. С этого момента А. принял решение оставить светскую карьеру. Для философских раздумий и подготовки к Крещению А. удалился в Кассициак (поместье Верекунда, одного из своих друзей), где создал первые из дошедших до нас сочинений. Наконец, на Пасху 387 г. А. вместе с сыном Адеодатом и другом Алипием принял Крещение от свт. Амвросия.

2-й период (387-391)

После Крещения А. собрался на родину, но внезапная кончина матери задержала его в Италии еще на год. Осенью 388 г. А. вернулся в Тагасту и, пожертвовав все свое имущество на нужды местной Церкви, стал вести аскетический образ жизни. Слава А. как ученого и богослова росла и вскоре распространилась по всей Африке. В 391 г. во время случайного визита в Гиппон Регий А. по настоянию местной общины был рукоположен во пресвитера. В его обязанности входили учительство и проповедь, с к-рыми не справлялся престарелый Гиппонский епископ, грек Валерий.

3-й период (391-430)

За время своего священства А. основал первый в Нумидии мон-рь со строгими правилами общежития и полностью посвящал себя церковным делам: проповедовал, занимался толкованием Свящ. Писания, полемикой с манихеями. В 395 г. еп. Валерий, предвидя свою скорую кончину, сделал А. своим викарием, добившись разрешения рукоположить его во епископа. В следующем году после смерти еп. Валерия А. занял епископскую кафедру Гиппона Регия, на к-рой и пребывал до самой кончины. В течение 35 лет епископства А. приходилось решать множество церковных вопросов и защищать свою паству от ересей и расколов. Его деятельность и творческое наследие этого времени принято делить на этапы в связи с основными направлениями его полемики.

Начальный этап (390-400) — антиманихейский. Открытые диспуты с приверженцами манихейства часто оказывались результативными (обращение Феликса-манихея и т. п.). Хуже дело обстояло с распространившимся в это время в Африке донатизмом, напряженной борьбой с к-рым отмечен следующий этап (400-412). Можно сказать, что А. был самым выдающимся борцом против этого раскола. Поскольку лит. полемика ни к чему не привела, в 411 г. для осуждения донатистов в Карфагене при содействии имп. Гонория был созван Собор, ключевую роль на к-ром играл А.; многие донатистские епископы вместе с паствой присоединились к Церкви, и все же лишь репрессивные меры со стороны гос. власти привели к окончательному перелому в борьбе с расколом. Хотя нек-рые историки считают, что именно А. впервые обосновал допустимость религ. принуждения и преследования, его письма свидетельствуют о том, что он всячески стремился смягчить суровую рим. юридическую практику (пытки и т. п.), применявшуюся к раскольникам после того, как имп. указы поставили их в положение преступников (ср. Ep. 185 и 133). Сразу же после победы над донатистами начинается борьба с пелагианством (412-420). В 412 г. А. участвовал в Карфагенском Соборе против Целестия, последователя Пелагия, и написал свои первые антипелагианские сочинения. В 416 г. новый Карфагенский Собор повторно осудил Целестия, а также самого Пелагия. Полемика с последним стоила А. большого труда, т. к. в Риме Пелагий то был осуждаем, то находил поддержку и оправдание. Даже после решений Большого Карфагенского Собора (Consilium generale, 418) пелагианство имело множество сторонников. Кроме того, внутри этого течения возникли различные толки. Все это вынуждало А. продолжать писать против пелагиан до 428 г. В пылу полемики с учением Пелагия А. сформулировал доктрину о суверенности благодати в том ригористичном виде, к-рый известен как учение о предопределении святых и предосуждении грешников; именно в этом пункте мнение А. содержит наибольшее число спорных положений и должно корректироваться суждениями др. отцов Церкви, выработавших доктрину о синергии (прежде всего св. Иоанна Кассиана). В последние годы жизни А. вынужден был вступить в борьбу с вновь поднявшей голову арианской ересью.

В 426 г. А., ослабленный старостью и болезнями, избрал себе преемником пресв. Ираклия, к-рому и передал часть своих обязанностей. В 430 г. Гиппон осадили вторгшиеся в Сев. Африку из Испании вандалы. Во время осады А. заболел и на 10-й день болезни мирно скончался на 76-м году жизни. Последние распоряжения епископа — о церковном имуществе и о б-ке — характеризуют его как истинного пастыря и человека незаурядной учености.

Посмертное почитание

Симоне Мартини. Св. Августин. Створка полиптиха. Нач. 20-х гг. XIV в. (ГМИИ)

Симоне Мартини. Св. Августин. Створка полиптиха. Нач. 20-х гг. XIV в. (ГМИИ)

Симоне Мартини. Св. Августин. Створка полиптиха. Нач. 20-х гг. XIV в. (ГМИИ)

Похоронен А. был, по всей вероятности, в гиппонском кафедральном соборе (basilica pacis). О двух перенесениях его мощей сообщает Беда Достопочтенный (Chronicon de sex aetatibus mundi // Chronica minora / Ed. Th. Mommsen. B., 1898. T. 3. P. 21; Martyrologium // PL. 94. Col. 1023), свидетельство к-рого повторяет Павел Диакон (Hist. Langobard. VI 48 // PL. 95. Col. 655), а также лат. мартирологи IX-XII вв. Предполагается, что оба перенесения были связаны с бегством христиан от араб. нашествия: 1-е (из Африки на о. Сардинию) — в кон. VII в., 2-е (с Сардинии в Павию, столицу Лангобардского королевства) — при кор. Лиутпранде (712-744). Гробницу А. в Павии в ц. Сан-Пьетро-ин-Чьель-д’оро было доверено содержать и украшать монахам-бенедиктинцам, а с 1221 г.- регулярным каноникам (с 1331 вместе с августинцами). После того как последние в 1785 г. вынуждены были оставить ц. Сан-Пьетро, мощи в 1799 г. были перенесены в кафедральный собор Павии, но в 1900 г. возвращены в прежнюю церковь, вновь порученную августинцам. Здесь они почивают под алтарем (престолом), увенчанным мраморной аркой работы Дж. Бонуччо из Пизы, 1362 г. Мощи А. дважды (1022; 1728) подвергались опознанию и были признаны подлинными (папами Бенедиктом VIII и Бенедиктом XIII соответственно). Память А. как святого впервые встречается в Иеронимовом мартирологе (28 авг.); в Карфагенском мартирологе указана «кончина епископа А.» (29 авг.). Начало широкого почитания А. на Западе относится к понтификату Бенедикта II (684-685), при к-ром стараниями Цезария Арльского Римская Церковь приняла учение А. о благодати. Распространение культа А. происходило благодаря деятельности монашеских орденов, придерживавшихся Августинова устава; монахи-августинцы праздновали память святого 5 раз в году: рождение (28 авг.), обращение (5 мая, позднее 24 апр.), 2 перенесения мощей (28 или 29 февр. и 11 окт., последнее упразднено при Пие X), воссоединение мощей (5 июня; праздновалось в 1338-1343). Расцвет почитания А. приходится на XII-XIII вв. С этого времени повсеместно, сначала в Старом, а затем и в Новом Свете, строятся церкви, освященные в честь епископа Гиппонского. На месте развалин древнего Гиппона в совр. Алжире построена гробница А., где хранятся его мощи.

История почитания А. в Вост. Церкви начинается, по-видимому, лишь в поствизантийский период. Известны две службы А., составленные афонским мон. Иаковом (Смирна, 1861) и архим. Иоанном Данилидисом (Афины, 1914). В рус. Месяцесловы память А. (15 июня) была внесена в XIX в. из греч. «Синаксариста» Никодима Святогорца. В совр. Типиконах рус. и греч. Церквей память А. не указана. В 1991 г. в митрополии Фокиды (Элладская Церковь) был основан мон-рь А. (Августина-Серафима Саровского муж. мон-рь), где хранятся частицы мощей блаженного и его матери св. Моники.

Сочинения

Беноццо Гоццоли. Погребение блж. Августина. Роспись ц. Сант-Агостино в г. Сан-Джиминьяно. 1464-1465 гг.

Беноццо Гоццоли. Погребение блж. Августина. Роспись ц. Сант-Агостино в г. Сан-Джиминьяно. 1464-1465 гг.

Беноццо Гоццоли. Погребение блж. Августина. Роспись ц. Сант-Агостино в г. Сан-Джиминьяно. 1464-1465 гг.

Лит. наследие А. огромно: до нас дошли 133 отдельных труда, 218 его писем, ок. 400 проповедей. Такая плодовитость А. особенно удивительна, если принять во внимание его занятость как епископа, к-рому приходилось регулярно вести продолжительные заседания епископского суда, принимать участие в Соборах, заниматься церковным хозяйством и благотворительностью, решать многочисленные проблемы паствы и т. д. Тематически дошедшие до нас сочинения А. можно разделить на 8 групп: автобиографические; философские и литературные; апологетические; полемические; экзегетические; догматические; нравственно-аскетические; пастырские.

Автобиографические сочинения и письма

Самое известное сочинение этой группы — «Confessionum libri tredecim» (Исповедь, в 13 кн.; 397-400) — написано А. в ответ на просьбу свт. Павлина Милостивого, еп. Ноланского, изложить историю своего обращения. Книги I-IX представляют беспрецедентную для того времени по глубине личного самовыражения духовную автобиографию, в к-рой рассказ сочетается с глубоким анализом пережитого. По ходу повествования рассматриваются различные проблемы: богопознание (книги VII и X), состав и структура памяти (кн. X), понятие материи (кн. XII), творение мира (с подробным аллегорическим толкованием начала кн. Бытия) и образ Св. Троицы (кн. XIII); в кн. XI изложена оригинальная авторская концепция времени.

В конце жизни А., подводя итог своей писательской деятельности, предпринял ревизию своих сочинений в труде «Retractationum libri duo» (Пересмотры, в 2 кн.; 426-427), где он каталогизировал 93 своих творения (132 книги), отметив те суждения, к-рые теперь казались ему ошибочными или неосторожными (кн. I охватывает период с 386 по 396, кн. II — с 396 по 426). Это ценный источник по вопросам эволюции мысли, датировки и аутентичности произведений А.

Эпистолярное наследие А. содержит письма самого разнообразного содержания (по богословию, философии, полемике, экзегетике, экклезиологии, литургике, этике и др. вопросам).

Философские и литературные

К этой группе относятся самые первые сочинения А., написанные в период 386-391 гг.: «Contra Academicos» (Против Академиков, в 3 кн.), «De vita beata» (О блаженной жизни), «De ordine» (О порядке, в 2 кн.), «Soliloquiorum libri duo» (Монологи, в 2 кн.), «De immortalitate animae» (О бессмертии души), «De quantitate animae» (О количестве души), «De magistro» (Об учителе). В этих сочинениях заметно сильное влияние неоплатонизма, характерное для раннего А.: представления о предсуществовании души, о Боге как умственном Свете, о превосходстве внутреннего над внешним, духовного над телесным, неизменного над изменчивым, простого над сложным, единого над множественным и др. Большинству этих представлений А. остался верен до конца жизни. К той же группе следует отнести сочинения «Disciplinarum libri» (О науках, 387, утрачено), «De grammatica» (О грамматике, 387, сохранился фрагмент). О трактате «De musica» см. раздел «А. о музыке».

Апологетические

Первое по времени сочинение этой группы — «De vera religione» (Об истинной религии, 389-391), где А. опровергает скептицизм и политеизм языческого об-ва и показывает, почему христианство следует считать единственной истинной религией. 2 небольших сочинения «De utilitate credendi ad Honoratum» (О пользе веры к Гонорату, 391) и «De fide rerum invisibilium» (О вере в вещи невидимые, 400) посвящены обоснованию необходимости веры для истинного познания, а также необходимости принятия церковной веры, и отвержения ее еретических искажений (в частности, манихейства). Но самая известная апология А.- 22 книги «De civitate Dei ad Marcellinum» (О граде Божием, к Марцеллину, 413-426). Трактат был задуман как ответ язычникам, видевшим причину разрушения Рима Аларихом (410) в том, что христ. Бог не смог якобы защитить Вечный город, издревле хранимый рим. богами. Апология распадается на 2 части: собственно апологетическую (книги I-X) и вероучительную (книги XI-XXII). В книгах I-V опровергаются суеверные представления о языческих богах; в книгах VI-X ведется полемика с языческими философами о монотеизме и политеизме, гаданиях и пророчествах, ангелах и демонах и др. Далее А. развивает собственную историософскую концепцию: история предстает у А. как поступательное движение человечества, состоящего из 2 градов-гос-в: Града Божия, в к-рый входят и ангелы, и града диавола, объединяющего людей, живущих по своей гордыне, с падшими ангелами. «Два града созданы двумя видами любви: земной — любовью к себе вплоть до пренебрежения Богом, Небесный — любовью к Богу вплоть до забвения себя» (XIV 28). Первые представители Града Божия и града диавола на земле — Авель и Каин. 6 последовательно сменяющихся периодов исторической жизни человечества (от Адама до Ноя, от потопа до Авраама, от Авраама до Давида, от Давида до Вавилонского пленения, от пленения до Пришествия Христа, от Христа до конца света) нацелены на достижение максимально возможного нравственного совершенства. Т. о., смыслом истории является нравственный прогресс. Град Божий на земле не совпадает с видимыми границами земной Церкви (последняя состоит не только из истинных праведников, но даже нынешние враги Града Божия впосл. могут обратиться и стать ее «гражданами»). В течение «века сего» (saeculum) Град Божий и град диавола до конца неразличимы и существуют в смешении; они будут различены и разделены лишь во время Страшного Суда. При общем пессимистичном взгляде на реальные земные гос-ва, к-рые при отсутствии справедливости, по словам А., ничем не отличаются от шаек разбойников (IV 4), он все же утверждает, что все царства, в т. ч. и Римская империя, необходимы и управляются Промыслом Божиим (V 1; 12; 21), а при добродетельном, особенно христ. правителе приносят большую пользу для подданных (V 3; 24-26), хотя авторитет Церкви и власть гос-ва — вещи до конца несовместимые. В трактате «Adversus Iudaeos» (Против иудеев, 428) А. доказывает истинность мессианства Христа и осуждает тех, кто продолжает соблюдать иудейские обычаи.

Полемические

Сандро Боттичелли. Св. Августин. 1480 г. Алтарная фреска в ц. Оньисанти (Уффици. Флоренция)

Сандро Боттичелли. Св. Августин. 1480 г. Алтарная фреска в ц. Оньисанти (Уффици. Флоренция)

Сандро Боттичелли. Св. Августин. 1480 г. Алтарная фреска в ц. Оньисанти (Уффици. Флоренция)

В соч. «De haeresibus» (О ересях, 428-429) А. дает краткую характеристику 88 ересям, начиная от Симона Мага и кончая пелагианством. Др. сочинения этой группы направлены против определенных ересей и расколов времен А.

Антиманихейские. В самом раннем соч. этой группы «De moribus Ecclesiae catholicae et de moribus manichaeorum» (О нравах Вселенской Церкви и о нравах манихеев, в 2 кн., 388) речь идет о Церкви как источнике благодати и святости. В сочинениях «De libero arbitrio» (О свободном решении, кн. I — 388, книги II-III — 399) и «Contra Secundum manichaeum» (Против Секунда-манихея, 399) речь идет прежде всего о том, что все сущее — благо уже постольку, поскольку оно существует, а зло не есть нечто сущее, оно несубстанциально. В соч. «De duabus animabus contra manichaeos» (О двух душах против манихеев, 392) А. доказывает, что души всех людей суть творения Единого Бога. «Disputatio contra Fortunatum» (Рассуждение против Фортуната, 392) представляет собой запись двухдневной беседы А. с манихейским свящ. Фортунатом. В соч. «Contra Adimantum manichaei discipulum» (Против Адиманта, ученика манихея, 394) речь идет об аллегорическом понимании трудных мест Свящ. Писания. Соч. «Contra epistulam [manichaei] quam vocant Fundamenti» (Против послания манихея, именуемого Основным, 397) представляет собой опровержение основного догматического послания Мани своим последователям. В соч. «Contra Faustum manichaeum» (Против Фавста-манихея, в 33 кн., 397-398) А. защищает христианство от нападок Фавста Милевского. Диспут А. с манихеем Феликсом, отраженный в соч. «Contra Felicem manichaeum» (Против Феликса-манихея, 398), закончился обращением последнего в христианство. В соч. «De natura boni contra manichaeos» (О природе блага против манихеев, 405) речь идет прежде всего о несубстанциальности зла, источник к-рого заключается в свободе воли тварных существ.

Антидонатистские. Важнейшие среди них: «Psalmus contra partem Donati» (Псалом против партии Доната, 393), легко запоминающееся тоническое стихотворение с общедоступным кратким изложением основных аргументов против донатистов. В соч. «Contra epistolam Parmeniani» (Возражение на послание Пармениана, в 3 кн., 400) А. говорит об апостольском преемстве епископата, об относительной святости членов земной Церкви и независимости священнодействий от личности священника. В соч. «De baptizmo contra donatistas» (О крещении против донатистов, в 7 кн., 400) А. критикует донатистскую практику перекрещивания еретиков. В соч. «Contra Cresconium grammaticum» (Против Крескония Грамматика, в 4 кн., 406) он выступает защитником репрессивных мер имп. Гонория, принятых против донатистов в 405 г. Наконец, «Breviculus collationis cum donatistis» (Краткое изложение спора с донатистами) представляет собой отчет о диспуте между правосл. и донатистскими епископами на Карфагенском Соборе 411 г. Сюда же относят соч. «Contra litteras Petiliani» (Против писаний Петилиана, в 3 кн., 401-405) и нек-рые др.

Антипелагианские. К важнейшим из них относятся: «De peccatorum meritis et remissione et de baptizmo parvulorum ad Marcellinum» (О наказании и отпущении грехов, а также о крещении младенцев, к Марцеллину, в 3 кн., 411-412), где А. полемизирует с пелагианским учением об изначальной безгрешности (impeccabilitas) человеческой природы и указывает на обычай крещения младенцев, что ясно свидетельствует о распространении греха Адама на все человечество в целом; «De spiritu et littera ad Marcellinum» (О духе и букве, к Марцеллину, 412), где А. оспаривает пелагианский тезис о принципиальной возможности существования безгрешных людей; «De gestis Pelagii» (О деяниях Пелагия, 416), где А. впервые направил свою критику в адрес самого ересиарха; «De gratia Christi et de peccato originale contra Pelagium et Coelestium» (О благодати Христовой и первородном грехе против Пелагия и Целестия, в 2 кн., 417), в к-ром А. спорит с тезисом Пелагия о том, что благодать сводится всего лишь к природной свободе воли человека и евангельским заповедям. В 420-430 гг. А. пишет 4 сочинения против еп. Юлиана Экланского, защитника пелагианской ереси в Италии: «De nuptiis et concupiscentia ad Valerium» (О браке и вожделении, к Валерию, в 2 кн., 419-421), «Contra duas epistolas pelagianorum» (Против двух посланий пелагиан, в 4 кн.), написанное к папе Бонифацию I в 420 г., «Contra Julianum pelagianum» (Против Юлиана-пелагианина, в 4 кн., 421) и незаконченное соч. против него же («Contra secundam Juliani responsionem, opus imperfectum», в 6 кн., 429). К этому же периоду относится произведение «De anima et ejus origine» (О душе и ее происхождении, в 4 кн., ок. 421). В 426-427 гг. А. написал 2 сочинения о действии Божественной благодати: «De gratia et libero arbitrio ad Valentinum» (О благодати и свободном решении, к Валентину) и «De correptione et gratia ad Valentinum» (Об упреке и благодати, к Валентину). Наконец, в 2 последних (428-429) сочинениях, «De praedestinatione sanctorum ad Prosperum et Hilarium» (О предопределении святых, к Просперу и Иларию) и «De dono perseverantiae» (О даре упорства [в добре]), со всей яркостью выступили идеи позднего А. об отношении Божественного предопределения и свободы воли (см. раздел «Христология и сотериология»).

Прочие. Первое антиарианское соч. А.- «Contra sermonem arianorum» (Против проповеди ариан, 418-419). В 428 г. были написаны «Collatio cum Maximino» (краткий отчет о диспуте с арианским еп. Максимином) и «Contra Maximinum» (Против Максимина). Трактат «Contra adversarium legis et prophetarum» (Против противника Закона и пророков, в 2 кн., 421) посвящен полемике с маркионитами.

Экзегетические

Методы толкования Свящ. Писания обобщены А. в большом соч. «De doctrina christiana» (О христианском учении, в 4 кн., до 25 гл. кн. III — 396-397, окончено в 426-427). Экзегеза, по А., призвана возгревать в людях веру, надежду и любовь к Богу и ближнему. Если букв. понимание к.-л. места Писания не дает возможности для морального назидания, то такое повествование надо считать «переносным знаком», т. е. толковать аллегорически. Основные источники Августиновой экзегетической теории — новозаветная экзегеза (прежде всего ап. Павел), толкования свт. Амвросия и свт. Илария Пиктавийского, экзегетические правила донатиста Тихония, а также стоическая теория знака, к-рую А. дополнил идеей о реципиенте (воспринимающем субъекте) знака как необходимом компоненте его функционирования. Трактат содержит обзор необходимых для христ. экзегета научных и гуманитарных знаний и главные правила «преподнесения» проповеди (риторико-стилистические требования). Из комментариев на ВЗ следует отметить подробнейший философско-богословский анализ первых 3 глав кн. Бытия в 12 книгах «De Genesi ad litteram» (О книге Бытия буквально, 401-415; одноименная неоконченная книга, «De Genesi ad litteram imperfectus liber», появилась ранее, в 393-394). «Enarrationes in Psalmos» (Толкования на избранные Псалмы) представляют собой записи проповедей 394-418 гг. В 419 г. составлены 7 книг толкований на ветхозаветное Семикнижие (In Heptateuchum). Из комментариев на НЗ следует указать 4 книги «De consensu Evangelistarum» (О согласии евангелистов, 400), где А. разбирает особенности каждого Евангелия, а также реконструирует евангельскую историю на основе всех 4 Евангелий; до недавнего времени это сочинение являлось одним из основных руководств по экзегетике на католич. Западе. В 407-417 гг. был написан подробнейший комментарий на Евангелие от Иоанна — «Tractatus in Iohannis Evangelium» (124 рассуждения на Евангелие Иоанна). В 393-396 гг. А. написал 2 комментария на Послания ап. Павла к Римлянам — «Expositio quarumdam propositionum ex epistola ad Romanos» (Изложение некоторых положений из Послания к Римлянам) и «Expositio inchoata epistolae ad Romanos» (Предварительное изложение Послания к Римлянам), а также «Expositio epistolae ad Galatas» (Изложение Послания к Галатам). В 407-416 гг. были составлены «Tractatus in Epistolam Iohannis ad Parthos» в 10 книгах (Рассуждения на Послание Иоанна к Парфянам). В 427 г. А. написал соч. «Speculum» (Зерцало), представляющее собрание нравственных поучений из Библии. Принадлежность этого соч. А. иногда оспаривается, но оно значится в списке его трудов, составленном Поссидием; в ср. века это произведение пользовалось большой популярностью, было известно и на Руси (в переводе на слав.).

Догматические

Общее изложение христ. вероучения можно найти в соч. «De fide et symbolo» (О вере и символе, 393) и «De agone christiano» (О христианском борении, 396-397), где речь также идет о Промысле Божием и о необходимости противостоять силе искусителя. Самое пространное изложение веры с подробными рассуждениями о благодати и двойном предопределении находится в соч. «Enchiridion ad Laurentium seu de fide, spe et caritate» (Энхиридион к Лаврентию, или О вере, надежде и любви, 421). Различные догматические вопросы разбираются в соч. «De diversis quaestionibus LXXXIII» (О 83 различных вопросах, 389-396). Одноименное соч., адресованное Симплициану, еп. Миланскому,- «De diversis quaestionibus ad Simplicianum» — было написано в 396 г. Наконец, в самом значительном догматическом соч. «De Trinitate» (О Троице, в 15 кн., 400-415) помимо триадологии А. разбирает много др. вопросов: сущность и свойства Божии, христология, богопознание и др.

Нравственно-аскетические

Большинство сочинений этой группы посвящены отдельным христ. добродетелям: «О воздержании» (De continentia, 394-395), «Против лжи» (Contra mendacium, 420), «О терпении» (De patientia, 418). Идеалы девства и вдовства А. проповедует в сочинениях «О святом девстве» (De sancta virginitate, 400-401), «О благе вдовства, к Юлиане» (De bono viduitatis ad Julianam, 414). Восхвалению аскетизма посвящен трактат «О монашеском труде» (De opere monachorum, 400).

Пастырские

К этой группе относится соч. «De catechizandis rudibus» (Об обучении оглашенных, 400) и 396 проповедей (sermones) различного содержания: на отдельные места Свящ. Писания, церковные праздники, в память святых и др.

Язык и стиль А. сильно варьируется в разных его произведениях: от строгой и местами неск. тяжеловесной классической латыни богословских трактатов до простого и безыскусного стиля и почти народного языка устных проповедей, обращенных к простому слушателю. Писательское и ораторское мастерство позволяло А. всесторонне и глубоко описывать предмет своей мысли, находить удобный троп и развертывать его в яркую иносказательную картину, чеканить меткие запоминающиеся фразы. Как и др. лат. христ. авторы III-V вв., А. внес свой вклад в приобщение «христианской латыни» к достижениям классической лит-ры; именно этот синтез впосл. помог лат. языку стать гибким орудием средневек. философии и богословия.

Учение

О вере и разуме

Св. Августин. Икона. XX в.

Св. Августин. Икона. XX в.

Св. Августин. Икона. XX в.

А. является одним из основоположников зап. богословской традиции, предполагающей согласие веры и разума в вопросах, к-рые касаются нашего спасения. Нужно отметить, что взгляды А. на вопрос о соотношении веры и знания со временем претерпели изменение: если в его ранних произведениях можно встретить своего рода панегирики науке и разуму, то в поздних сочинениях он более скептически относится к возможностям человеческого познания, выделяя значительную область, в к-рой оно бессильно и должно уступить место вере. Впрочем, изменение позиции А. в этом вопросе не следует преувеличивать: в «Пересмотрах» А., обычно беспощадный к своим мнениям, к-рые он впосл. признал ошибочными, оставил в неприкосновенности основные положения учения о вере и знании. Согласно А., вера (fides), основанная на внешнем авторитете, и разум (ratio), имеющий твердое основание в себе самом,- 2 пути, ведущие к одной и той же цели (De ord. II 5). Вера есть принятие той или иной мысли с согласием (cum assensione). По времени (tempore) первична вера, а по существу дела (re autem) — разум, ибо вера есть лишь предварительная ступень знания (De ord. II 26). Именно поэтому от веры в истины христианства следует восходить к познанию этих истин: «Credimus ut cognoscamus» (Мы верим, чтобы познать — In Iohan. Evang. XL 9). Это утверждение А., однако, логически дополняется др. призывом: «Credamus tantum et si capere non valemus» (Будем же верить, даже если не можем уразуметь — De divers. quest. ad Simpl. I 2. 22). Во многих случаях только вера может сообщить истину о божественных предметах, недоступных человеческому разуму. Вера имеет преимущество перед разумом еще и в том, что она доступна для всех людей без исключения и всем дарует спасение, в то время как разум есть достояние немногих. При этом вера должна сопровождаться очищением от грехов (purgatio, mundatio per fidem) и стяжанием добродетелей, без чего невозможно и тщетно всякое познание (De util. cred. 16). Но отношения между верой и разумом представляются А. более сложными. Если с т. зр. содержания воспринимаемого извне авторитета вера предшествует разуму, то уже на этом этапе разум необходим как для обоснования пользы веры вообще, так и для обеспечения правильного выбора предмета веры (De vera relig. 24). Т. о., вера зависит от знания в одном отношении, а знание зависит от веры в другом. В дальнейшем разум сопровождает веру и постоянно стремится сделать ее содержание предметом познания: «fides si non cogitetur nulla est» (вера, если не осмыслена, ничтожна — De praedest. sanct. 5). Конечная же цель как веры, так и разумения — непосредственное созерцание Бога (species, visio, contemplatio, De Gen. XII 31). Что касается предмета веры и знания, то это прежде всего душа и Бог (anima et Deus). К первому ведет самопознание, ко второму — познание своего происхождения (De ord. II 18). Все остальное знание, если оно не служит делу спасения человека, не является необходимым (Enchir. 9; 16).

О познании

1. Достоверность познания. В полемике против скептицизма Новой Академии (см. Академия Платоновская) А. обосновывает саму возможность достоверного познания. Он указывает, что такие положения логики и математики, как законы тождества или умножения, истинны всегда и не зависят от познающего субъекта. Но даже если бы мы ошибались в этих очевидных положениях, то мы не могли бы ошибаться в том, что мы существуем, ибо кто не существует, тот не может и ошибаться (De civ. Dei. XI 26). Так А. указывает на первичную достоверность самосознания как на самый веский аргумент против всякого скептицизма, сжатый им в краткое выражение «si fallor sum» (если я ошибаюсь, я существую — Ibid.; иногда в нем видят предвосхищение известной формулы Декарта: «Я мыслю — следовательно, существую»). Это истинное утверждение в свою очередь указывает на существование истины вообще, т. е. высшей Истины — Бога, ибо не может быть истинного суждения без Истины как таковой (De ver. rel. 39).

2. Виды познания. А., вслед за Аристотелем и неоплатониками, различает 3 вида познания: чувственное, рациональное (рассудочное) и интеллектуальное (умственное) (De Gen. XII 6-7). С помощью 5 частных чувств и шестого «внутреннего чувства» человек воспринимает внешние материальные объекты со стороны их формы, в результате чего в душе человека (в его памяти) запечатлеваются нематериальные образы вещей, к-рые в свою очередь служат материалом для последующего познания. Далее рассудок (ratio, ratiocinatio), или сила различения и соединения (De ord. II 18), превращает эти единичные чувственные образы (species sensibiles) в умопостигаемые общие понятия (species intelligibiles, rationes communes), а затем из понятий составляет суждения, из суждений по определенным законам строит умозаключения и доказательства и так создает различные науки. Однако в своей деятельности рассудок руководствуется высшими принципами или законами, к-рые он сам не создает и к-рые от него не зависят. А. сравнивает рассудок с судьей (judex), оценивающим единичные факты с т. зр. правовых норм и законов, но лишь руководствующимся этими законами, а не создающим их (De ver. rel. 29-31). Наконец, ум непосредственно, интуитивно созерцает вечные и неизменные принципы и законы познания, на основании к-рых действует рассудок (De Trinit. XII 25). Эти вечные и неизменные законы возвышаются над изменчивым человеческим умом и суть Божественные идеи (Ibid. XII 2). Они охватывают все сферы человеческой деятельности: познание (законы логики и математики), эстетику (нормы красоты) и этику (нравственные законы). Все идеи едины, априорны, всеобщи, необходимы, неизменны и вечны. Они составляют объект познания ума (mens intellectualis) и познаются «в своего рода бестелесном свете» (in quadam luce sui generis incorporea), так же как глаза видят в телесном свете окружающие предметы (De Trinit. XII 15). Этот Свет, к-рым освещается человеческий ум и благодаря к-рому он познает все остальное, А. даже отождествлял с Самим Богом (De Gen. XII 31). Следует отметить, что в ранний период А. разделял учение Платона об «анамнезе», согласно к-рому душа припоминает (reminisci, recordari) знания, уже имевшиеся у нее до вселения в тело (см. De quant. anim. 20; De immortal. anim. 4); впосл. он отказался от этой т. зр. (Retract. I 4; 8).

3. Богопознание. По А., путь богопознания состоит из трех этапов. На первом мы познаем «следы» (vestigia) Бога во внешнем мире (extra nos), к-рый самым фактом своего существования указывает на свою Первопричину. На втором этапе мы обращаемся к самим себе, к своей душе (animus), и познаем Бога через Его образ (imago) в нас самих (intra nos), а точнее, в наших высших способностях — памяти, мышлении и воле (memoria, intellectus, voluntas). Наконец, поняв изменчивость и несовершенство нашего духа, на третьем этапе мы поднимаемся над самими собой (supra nos) и непосредственно созерцаем неизменную и вечную Истину, в Свете к-рой мы познаем все остальное (De civ. Dei. XI 28). Эти три этапа богопознания А. кратко сформулировал так: «Не выходи вне себя (noli foras ire), вернись к самому себе (in te ipsum redi), ибо Истина обитает во внутреннем человеке (in interiore homine). И если ты найдешь свою природу изменчивой, выйди за пределы и самого себя (transcende et te ipsum)… Стремись туда, где сияет сам Свет разума (ipsum lumen rationis)» (De ver. rel. 39). Конечная цель этого пути — непосредственное умственное созерцание (videre, intueri, contemplare, conspicere) самой сущности Бога (ipsam substantiam Dei), к-рое ныне уже доступно ангелам, а для человека во всей полноте может осуществиться только в буд. жизни (De Gen. XII 35-36). Апофатическое познание для А. имеет значение лишь предварительного этапа, ибо прежде, чем познать, чтó есть Бог (quid sit Deus), следует познать, чтó Он не есть (quid non sit, De Trinit. VIII 2).

О Боге

1. Доказательства бытия Бога в основном заимствованы А. из платонизма. Первый род доказательств заключается в том, что само изменчивое бытие мира предполагает неизменное бытие Бога как его Первопричины (Confess. XI 6). Второй апеллирует к красоте творения, неполной, частичной и изменчивой, к-рая предполагает абсолютную Красоту как свой образец и всеобщую норму (Confess. X 9). Третий находит во многих вещах единую идею. Так, все существующее, поскольку оно существует, есть нек-рое благо. Это свойство случайно в данной вещи, получающей его по причастию к высшему Благу, к-рое есть Благо уже не по причастию к чему-то иному, но Само по Себе (per se ipsum). Это высшее Благо и есть Бог (De civ. Dei. XI 10). Наконец, самое известное доказательство А. исходит из степеней совершенства вещей: от худшего следует восходить к лучшему, а через него к Наилучшему. Так, растения, обладающие жизнью, совершеннее неживой природы; животные, способные к ощущениям, совершеннее растений; человек, наделенный разумом, совершеннее животных. В самом человеке душа совершеннее тела, а в душе разумная часть совершеннее чувственной. Но даже разум человека изменчив и нуждается в высших принципах для осуществления своей познавательной деятельности. Сами же законы мышления неизменны и всеобщи, они возвышаются над всяким частным сознанием и существуют независимо от познающего субъекта. Следов., эти идеи нетварны (De lib. arb. II 7-34).

2. О сущности и свойствах Божиих. Взгляды А. по этому вопросу со временем существенно изменялись. Сначала А. применял к Богу аристотелевские категории и поэтому различал в Нем сущность и свойства, тем самым представляя Бога сложным, а следов., изменчивым. Позже он отказался от этого и стал с простой сущностью Божией отождествлять Бога Отца, а свойства и действия ипостазировал в Сыне и Св. Духе (доникейская триадология). Но и эта т. зр. не удовлетворила А. Окончательное его учение таково: в Боге как абсолютно простом (simplex) и первичном Существе нет никакого различия между сущностью и свойствами, substantia и accidentia, субъектом и предикатами, содержащим и содержимым. Все, что имеет Бог, есть Он Сам (De civ. Dei. XI 10; De Trinit. V 6; 11). Поэтому о Нем правильнее говорить не substantia, а essentia. Др. словами, Бог есть чистая форма без всякой материи. Следствием этого является то, что все свойства Божии тождественны друг другу, а также то, что в каждом из Своих свойств Бог проявляется целиком и полностью. Однако А. находит возможным рассматривать по отдельности важнейшие свойства Божии, такие как простота, неизменность, бестелесность, вездесущие, неподвижность, вечность, всеведение, благость и др. В конце концов Бог у А. предстает как совокупность всех мыслимых и реальных совершенств, как summum Bonum omnino, quo esse aut cogitari melius nihil possit (высшее Благо, лучше чего ничего не может быть или мыслиться — De mor. manich. II 24; в этой формуле имплицитно содержится знаменитое онтологическое доказательство бытия Божия, данное в XI в. Ансельмом Кентерберийским). Следует отметить, что логически стройное понятие абсолютной Божественной простоты в том виде, в к-ром оно представлено у А., не вполне согласуется с учением вост. отцов Церкви о различии между Божественной сущностью и Божественными энергиями.

3. Триадология. Учение А. о Св. Троице, к-рое легло в основу всех последующих умозрений зап. богословов по этому вопросу, существенно отличается от учения вост. отцов IV и последующих веков. Для А. существует прежде всего единая Божественная сущность (una substantia vel essentia), проявляющаяся в трех Божественных Лицах (tres Personae). При этом Божественную сущность А. понимает как единичную и конкретную (аристотелевская substantia prima), а не как общую и абстрактную (substantia secunda). Основание для различия Лиц А. видит в имманентных законах Божественной жизни и сознания. Он считает, что для понимания догмата о Св. Троице человеку следует обратиться прежде всего к самому себе, к своему самосознанию, несущему в себе образ Божий (imago Dei). Оно представляет собой единство трех моментов: бытия (esse), мышления (intellegere) и воли (velle), ибо мы существуем, и знаем, что существуем, и желаем этого бытия и знания. Перенося это рассуждение на Бога как на Первообраз и внеся необходимые поправки, А. утверждает, что Бог как абсолютный Дух также представляет Собой триединство Бытия, Мышления и Воли, к-рые в Нем абсолютны, неизменны, вечны, ипостасны (субстанциальны) и суть три самостоятельных Лица — Отец, Сын и Св. Дух (Confess. XIII 12; 19; De civ. Dei. XI 26-28). Поскольку в человеке личное бытие сохраняется прежде всего благодаря памяти (memoria), способной удерживать прошлое и тем самым гарантировать самотождественность нашего «я», то и в Боге Его вечное Бытие есть то же, что и Память — Отец. Поэтому троичная схема А. предстает в таком же виде: Память, Мышление, Воля. Поскольку воля полнее всего выражается в любви (amor, caritas), то у А. можно встретить и такую формулу: Память, Мышление, Любовь. Наконец, поскольку воля (или любовь) в человеке рождается из глубин его духа, или памяти, и обеспечивает необходимую связь памяти с мышлением, то и в Боге Св. Дух хотя первоначально и по преимуществу исходит от Отца, но одновременно исходит и от Сына и есть взаимная Любовь Отца и Сына: «Tria sunt: amans, et quod amatur, et amor» (Троица: Любящий, Любимый, Любовь — De Trinit. VIII 10). При этом А. часто говорит об исхождении Св. Духа только от Отца (ср. Enchir. 9; 38). «Cледы» Божественной Троичности А. находит также во внешнем мире: бытие вещей указывает на Отца как на Источник всякого бытия и высшее Бытие, разнообразие форм и видов вещей указывает на Сына как на Источник всякой формы и высшую Премудрость, упорядоченность вещей по отношению друг к другу и согласованность их с самими собой указывают на Св. Духа как на Источник всякого порядка и любви (De Trinit. VI 12; De civ. Dei. XI 28). Дальнейшим следствием такого учения А. о Св. Троице является равенство и единосущие трех Божественных Лиц: Отец, Сын и Св. Дух, обладая единой сущностью (substantia vel essentia), нераздельно равны в Божественном единстве и суть не три бога, а единый Бог (De Trinit. I 7). В Боге существует такое равенство, что не только Отец не больше Сына, но и ни одно из Лиц Троицы не меньше, чем Сама Троица. Отсюда следует также единое и нераздельное действование (operatio) Божественных Лиц. Это учение А. позволяет обосновать, во-первых, единство Бога и единосущие Божественных Лиц, во-вторых, необходимую внутреннюю обусловленность бытия именно Трех Божественных Лиц, в-третьих, тесную взаимосвязь и взаимопроникновение Лиц. Однако коренной недостаток данного учения кроется в его «эссенциальности»: Лица Св. Троицы в нем как бы вторичны и производны по отношению к Божественной сущности, оказываясь ее «основными свойствами» или «образами существования»; впрочем, сам А., отвлекаясь от своей «психологической» конструкции Троичного догмата, иногда утверждает, что различия между Лицами Св. Троицы появляются лишь в категории отношения (secundum relativum, De Trinit. V 5) — т. зр., воспринятая Боэцием и развитая в средневек. схоластике.

О творении

1. Онтология тварного. Бог по своей благости совершенно свободно сотворил мир «из ничего» (ex nihilo; см. Confess. XII 7-8; De Gen. VII 21; De civ. Dei. XII 6). В отличие от Творца мир не безначален, ибо его не было до того, как он был создан. Самим фактом возникновения мир указывает на свое коренное отличие от бытия Нетварного — на свою изменчивость (Confess. XI 6). Эта изменчивость, кроме того, обусловлена реальным различием между субстанцией и свойствами, или содержащим и содержимым, во всяком тварном существе. Субстанция может то обладать теми или иными свойствами, то лишаться их, а интенсивность этих свойств — то возрастать, то уменьшаться (De civ. Dei. XI 10). В отличие от Бога «мир не имеет своего самостоятельного существования» (Confess. XII 25). Поскольку его нельзя признать неизменно сущим, его также нельзя признать и истинно прекрасным и благим. Для твари Бог является источником всего: бытия, формы, истины, красоты, блага и др. Относительно действия Св. Троицы в творении А., с одной стороны, полагает, что вся Св. Троица действует едино и нераздельно, но, с другой стороны, часто говорит и о специфически-икономическом действии каждой из Трех Ипостасей: Отец наделяет все бытием, Сын — формой, свойствами, премудростью, Св. Дух — порядком, согласием, благостью (De Trinit. VI 12).

2. Порядок творения. Само творение осуществляется в неск. этапов. На первом этапе мир был сотворен Богом «идеально» (idealiter), т. е. в качестве вечных и неизменных идей или образцов (rationes, exemplaria, отчего это христианизированное платоновское учение об идеях получило название «экземпляризма»), поскольку Бог до сотворения мира имел о нем знание, ибо Он не творил ничего не зная, как не творит даже ни один человек-художник (De civ. Dei. XI 10). Это не было творением в собственном смысле, ибо мир тогда еще не существовал самостоятельно. Родив Свое Слово прежде всех век, Бог Отец в Нем изрек все, что затем получило отдельное существование во времени (Confess. XI 7-8). На втором этапе мир творится «в возможности, или причинности» (potentialiter vel causaliter), когда Божественные идеи мгновенно и все сразу внедряются в изначально бесформенную мировую материю, в это «почти ничто» (pene nulla res), вызванное в свою очередь к бытию из совершенного ничто. Т. о., в материальной основе мира возникают потенции, или семена (rationes seminales), всех будущих вещей. Именно в этом смысле сказано, что Бог сотворил мир в 6 дней, к-рые суть единый день, повторенный 6 раз (De Gen. V 1; 3-5). Вместе с тем в материю разом была заложена вся временная последовательность возникновения отдельных вещей. Наконец, на третьем этапе мир творится «реально» (realiter), т. е. из уже существующих потенций в определенном временном порядке возникают отдельные вещи или явления мира. Это и есть день седьмой, в к-рый Бог почил от дел Своих. Так А. удается решить проблему соотношения времени и вечности. Поскольку Бог сотворил мир в вечности, в своих идеях и основах, Он не перешел из состояния покоя к деятельности, ибо в Нем покой и движение тождественны. Поэтому творческая деятельность не нарушила неизменности и вечности Бога. Результаты же Его творческой деятельности раскрываются постепенно во времени, к-рое было создано вместе с тварным миром. Вообще рассуждения о природе времени занимают значительное место в наследии А. Наиболее полно эта проблема разработана в «Исповеди» (Confess. XI 12-40). Время, согласно А., не имеет субстанционального существования и немыслимо вне тварного мира. Оно отражает движение и изменение вещей, поэтому Бог, будучи вечным и неизменяемым, находится вне времени и в отношении Его понятия «до» и «после» неприменимы и бессмысленны. Само существование времени зыбко и сомнительно: прошлого уже нет, а будущего еще нет, настоящее же существует лишь потому, что оно тотчас переходит в прошлое. Т. о., само бытие времени заключается в том, что оно постоянно стремится в небытие (Confess. XI 17). Человек тем не менее воспринимает вечно текущее и мгновенно исчезающее время как некоторую протяженность. Этот парадоксальный факт А. пытается объяснить двояким образом. Поскольку ни прошлого, ни будущего нет, правильнее говорить, что есть лишь настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего, причем все три этих времени существуют только в человеческой душе, и нигде в др. месте: «Настоящее прошедшего — это наша память о нем, настоящее настоящего — это его непосредственное созерцание, настоящее будущего — это ожидание его» (Confess. XI 26). Наряду с этой субъективной концепцией времени у А. присутствует и др., объективное понимание времени как порядка отношений и взаимоизменений между вещами (De Gen. ad. lit. V 5). Возможность нарушения естественного порядка вещей (чудеса), по мнению А., также изначально была заложена в природу при первом творении мира в его основах.

3. Духовные и телесные твари. Все тварное бытие делится на духовное и телесное, или невидимое и видимое. Первоначально были сотворены ангелы — бестелесные, духовные существа, наиболее близкие к Богу, назначение к-рых состоит в познании и славословии Творца. Изначально они были лишены формы и их разумные способности находились в потенциальном состоянии, пока Творец не обратил их к Себе и не просветил светом Своей Божественной Премудрости (Confess. XIII 2-3). Ангелы, как и все тварное, существуют во времени: они подвержены изменениям и находятся в постоянном, хотя и чисто духовном (умственном) движении. Познание ангелов намного превосходит человеческое, ибо они обладают непосредственным интуитивным знанием Бога и Божественных идей, в к-рых они знают и все тварное, в т. ч. и самих себя (De civ. Dei. XI 29). Они суть второй умственный свет после Бога. Бóльшая часть ангелов осталась верной своему предназначению и пребыла неизменной в святости и блаженстве. Др. же часть из-за преступной гордости отвратилась от Бога и была низвержена в преисподнюю. Сокращение числа граждан Небесного Града должны восполнить святые, к-рые по воскресении из мертвых станут равны ангелам (Лк 20. 36) в духовном совершенстве и познании Бога (Enchir. 28-29). Телесные твари по своей природе более удалены от Бога, поскольку они кроме первичной сложности из субстанции и собственных свойств имеют телесную материю, делимую до бесконечности и представляющую собой беспредельное множество. По этой же причине телесные твари кроме существования во времени существуют также и в пространстве и принимают множество случайных свойств (акциденций). Материя тел только логически предшествует соединению с формой, но по времени она никогда не существовала без формы (Confess. XII 40; XIII 48).

Антропология

Человек состоит из души и тела, внутреннего и внешнего человека (homo interior et homo exterior, ср. Confess. X 9).

Человеческая душа (anima, чаще animus) для А. есть внутренний человек (homo interior) и образ (imago) Божий. Это центр личного бытия — «я», или «собственно человек». По своей природе душа нематериальна и бессмертна, хотя и имеет начало своего бытия как сотворенная Богом. Изначально душа представляет собой чистую неопределенность и потенциальность. Свои качества она обретает, обращаясь сначала к внешнему бытию, а затем к Богу как своему внутреннему Свету и Жизни (см. учение А. о познании). Высшая сила души — ум, или дух (mens), имеющий в себе три способности: силу памяти (memoria), рассудочного (ratio) и интуитивного (intellectus) познания, воления (voluntas). По отношению к телу душа выступает как оживляющая, объединяющая и конструирующая сила (растительная душа), а также как способность ощущений (животная душа). Душа лучше и превосходнее тела, однако при этом сама она, будучи сотворенной и иноприродной Богу, не является ни частью, ни истечением Божественной Субстанции. Относительно происхождения отдельной человеческой души в ранний период А. склонялся к признанию предсуществования душ (исходя из платоновской теории анамнеза, см. выше). Однако впосл. он отказался от нее, тем более что у него это представление никогда не было связано с оригенизмом и метемпсихозом (De Gen. VII 9-11). Теорию традуционизма А. подверг критике за ее слишком материалистические представления о природе души, но признавал ее преимущества для объяснения способа передачи первородного греха от родителей к потомству. Самой подходящей теорией А. считал креационизм — учение о том, что Бог творит каждую душу ex nihilo, как душу Адама (De Gen. X 9; 14). С одной стороны, теория о творении каждой человеческой души непосредственно Богом прекрасно объясняла нематериальность и др. существенные свойства души, а также давала возможность построить единственно верное учение о Лице Иисуса Христа. Однако, с др. стороны, она противоречила представлениям самого А. о мгновенном творении. Поэтому А. пытался, хотя и безуспешно, найти в Свящ. Писании указания на некий общий источник всех душ, содержащий их потенциально (так же как и земля, давшая материю для тела Адама, потенциально содержала в себе все человеческие тела), к-рый был создан в первоначальном творении всеобщих основ. Кроме того, креационизм трудно согласовывается с представлениями о наследственном грехе и порче человеческой природы, поэтому в конце концов А. пришел к выводу о том, что душа каждого человека заражается первородным грехом через тело или, точнее, телесную похоть. И все же в целом А. склонялся к теории креационизма, хотя и признавал, что для него вопрос происхождения души остается открытым (De Gen. VII 21; X 3).

2. О свободе воли и первородном грехе. Первый человек находился в состоянии, намного более совершенном, чем наше настоящее состояние. Все его духовные способности, как разум, так и воля, были устремлены к Богу, к познанию и исполнению Божией воли. Его тело целиком и полностью подчинялось духу. По своей природе оно не было актуально бессмертным, но обладало возможностью бессмертия (posse non mori), или «малым бессмертием» (immortalitas minor). Человек имел свободу выбора (liberum arbitrium), и его выбор был в пользу Бога и добра. Но этот выбор не был еще настолько укоренен в человеке, чтобы не было возможным его изменение. Человек обладал «малой свободой» (libertas minor), ибо он мог не грешить (posse non peccare). Сообразно стремлению человека Бог посылал ему Свою помощь (adjutorium) и укреплял благодатью. Взаимоотношения между человеческой свободой и Божественной благодатью в этот период можно определить как свободную синергию. Свое «малое бессмертие» и «малую свободу» человек должен был с помощью Божией преобразовать в «бóльшее бессмертие» — невозможность умереть (immortalitas major; non posse mori — Enchir. 28) и в «бóльшую свободу» — невозможность грешить (libertas major; non posse peccare; De civ. Dei. III 17). Сделать это всецело зависело от человека (Ibid. XXII 30). Но человек не выполнил этой задачи. Он свободно уклонился в сторону зла и греха. Зло, как доказывает А. против манихеев, не есть какая-то самостоятельная сущность. Оно может существовать, как паразит, только на чем-то благом, на чем-то сущем. Само же зло есть лишь недостаток добра (privatio boni), дефицит, дефект (defectio, causa deficiens — см. De civ. Dei. XII 7). А так как благо тождественно бытию, то зло есть также и небытие, но парадоксальным образом существующее в чем-то сущем, являющемся его носителем. Зло есть прежде всего неправильное направление воли тварного разумного существа (человека, ангела), к-рое предпочло изменяемое неизменному, низшее — высшему, телесное — духовному, частное — всеобщему, свое — Божию. Поэтому грех Адама состоял в гордыне (superbia), в стремлении к независимости от Бога и самоутверждению (relicto Deo esse in semet ipso; De civ. Dei. XIV 13). В то же время это было преступлением против Бога и Его заповеди, непослушанием (inoboedientia), к-рое человек осознал как свою вину перед Богом. Главными последствиями первородного греха (originale peccatum) были: умопомрачение и неведение, подчинение низшим материальным (плотским) вожделениям (concupiscentia), утрата свободы выбора, тяжкое рабство греху, невозможность не грешить (non posse non peccare), наконец, телесная смертность. Произошла коренная порча человеческой природы (vitium naturae), выразившаяся в естественной слабости. Жизнь человека стала скорее медленной смертью (mors vitalis; In Iohan. Evang. XII 11), или «преизобильной скудостью» (copiosa inopia), когда человек от внутренней собранности, цельности и полноты богообщения устремился к видимому разнообразию внешних предметов, к рассеянности на многие желания и заботы (curiositas), к-рые никогда не могут его насытить или удовлетворить (De civ. Dei. XXII 22). Поскольку в Адаме, как в своей основе, заключался весь человеческий род, то грех Адама со всеми его последствиями перешел на всех людей и стал передаваться по наследству (ingenitum peccatum — см. De civ. Dei. XIII 3). Способом передачи всеобщей греховности А. считал не душу, к-рая дается каждому человеку непосредственно Богом, но тело, а точнее, страстную похоть, сопровождающую зачатие всякого человека, передающуюся его телу и заражающую душу; подобное мнение разделяли и нек-рые вост. отцы Церкви.

Христология и сотериология

Последствия грехопадения прародителей по мере умножения человеческого рода распространились и на их потомство, ставшее, по словам А., массой осужденных и погибающих грешников (massa peccati, massa damnata, massa perditionis — см. De civ. Dei. XXI 12). С утратой свободы выбора люди сами по себе были уже не способны не только совершать добро, но даже желать его. (Следует отметить, что в ранний период, от первых философских сочинений до антиманихейских трактатов, А. распространял свободу выбора не только на Адама, но и на всех людей, что служило ему веским аргументом против манихейского учения о злом начале — см. De lib. arb. I-III. Представление об утрате человеком свободы воли и связанная с ним идея предопределения возникли у А. ок. 395 г.) Если у людей и сохранилось свободное произволение, то лишь по отношению к греховным действиям. Желание добра, как полагает А., не зависит теперь от самого человека, но вкладывается в него непосредственно Богом. Своими собственными силами люди не могли вернуться в первоначальное состояние. Кроме того, вина Адама перешла на всех его потомков и сделала их «чадами гнева». Поэтому необходим был Ходатай и Примиритель, к-рый умирил бы этот праведный гнев Божий (ira Dei) через принесение достаточной жертвы за грех всего человечества, а также показал бы в Себе Самом возрождающее действие благодати Божией на человеческую природу (De Trinit. XIII 22).

Христология в системе А. имеет второстепенное значение и является только моментом более общего учения о благодати. Долгое время до своего обращения А. видел во Христе только выдающегося человека и величайшего пророка, пришедшего дать пример истинного богопочитания и любви к ближним (Confess. VII 24-25). Но очень скоро А. пришел к правосл. учению о том, что Единородный Сын Божий, Бог Слово, единосущный Отцу по Божеству, оставаясь тем, чем был, стал тем, чем не был,- человеком, единосущным нам. Это произошло через восприятие (suscipere, induere) или соединение (conjungere) целостной человеческой природы — разумной души и тела — в единство Божественного Лица (in unitate personae) Сына Божия, так что Один и Тот же был одновременно Богом и человеком, поскольку имел две природы — Божественную и человеческую (De Trinit. IV 31; XIII 24). При этом ни Божество Христа не изменилось в человечество, ни человечество не было поглощено Его Божеством. Не теряя и не умаляя Образа Божия (forma Dei), Своей Божественной природы, в к-рой Он равен Отцу и Св. Духу (servata aequalitate naturae; In Iohan. Evang. XVI 19), Христос, умалив Себя (exinaniens se), принял «образ раба» (formam servi), т. е. человеческую природу, из-за чего Он стал меньше Отца (ср. Ин 14. 28). Подобие соединения двух природ в одном лице А. видел в соединении души и тела в отдельном человеке. Единство Лица Богочеловека в системе А. обеспечивается взаимообщением природ, так что можно сказать, что Царь Славы был распят (хотя и в немощи человеческой) и Сын Человеческий будет судить живых и мертвых (хотя и властью Божественной). По Своему земному рождению Христос был безгрешен, поскольку зачатие Его совершилось силою Св. Духа, бессеменно и безмужно, и, следов., не сопровождалось плотской похотью, являющейся переносчиком греха (Enchir. 41).

Цель Боговоплощения А. не ограничивает только примирением человека с Богом посредством принесения Христом искупительной жертвы (redemptio) за грехи людей (Enchir. 33; 61-62). Таких целей А. видел несколько: восстановление человеческой природы в ее неповрежденное состояние, спасение человечества от власти диавола и смерти (Христос принес диаволу выкуп (pretium) за согрешившее человечество, находившееся у него в подчинении,- см. De Trinit. XIII 18-19), воскресение из мертвых как залог буд. всеобщего воскресения, явление на земле вечной Божественной Истины, наставление людей в истинной вере, пример смирения (humilitas Dei) и праведной жизни и др. Именно в Богочеловеке Христе человечество достигло целей, поставленных перед ним Богом в Раю: Христос своим подчинением воле Отца обрел настоящую свободу воли, свободу от греха («бóльшая свобода»), ибо Он уже не может грешить, а своим воскресением из мертвых Он достиг настоящего, «бóльшего бессмертия», ибо Он уже не может умереть (см. De civ. Dei. XXII 30). Через Христа, единородного Сына Божия, по своему милосердию сделавшегося Сыном человеческим, люди, будучи по природе сынами человеческими, по благодати получили возможность стать сынами Божиими (De civ. Dei. XXI 15).

Учение о благодати Божией (gratia Dei) как особом действии Бога на человека является важным положением сотериологии А., к-рое, однако, не согласуется с учением правосл. Церкви. Полемизируя с пелагианским тезисом «posse hominem sine peccato esse» (возможно быть человеку без греха), отрицавшим первородный грех и утверждавшим возможность спасения человека исключительно своими силами, без действия благодати Божией, А. уклонился в крайность антропологического минимализма. Исходя из своего представления об утрате человеком после грехопадения свободы воли и о рабстве греху, А. считал, что человек спасается одной лишь благодатью и милосердием Божиим, т. е. «даром» (gratis), независимо от предшествующих заслуг самого человека (sine ullis praecedentibus meritis — De Trinit. XIII 17). Это милосердие Божие проявилось по преимуществу в искупительной жертве Христа (gratia Christi, gratia Dei propter Christum). Однако даже возможность усвоить плоды этой жертвы зависит теперь не от человека, ибо и саму веру во Христа, и исполнение Его заповедей, и добрые дела следует приписывать только милости Бога. Благодать как внутренняя, чудесная и невыразимая сила Божия (mirabilis et ineffabilis potestas Dei) непосредственно производит в сердцах людей «благие изволения» (bonas voluntates). Действие благодати, создавая благую волю и сопровождая ее деятельность, должно продолжаться до конца жизни, чтобы человек мог достичь спасения. Кому не дается дар постоянного пребывания в добре (donum perseverantiae), кого благодать оставляет хотя бы перед самым концом жизни, тот неизбежно влечется собственной злой волей к гибели, несмотря на все предыдущие добрые дела. Благодать Божия дается не всем. Род человеческий изначально в Божественном предвидении был распределен на тех, на ком откроется вся сила Божией благодати — избранных (electi), предопределенных (praedestinati), и на тех, на ком откроется вся сила Божия правосудия — отвергнутых (reprobati). Основания такого двойного предопределения (praedestinatio) заключаются в Божественной Премудрости и Воле (De civ. Dei. XXI 12; Enchir. 99-104) и для человеческого разума непостижимы. Сила благодати как проявление всемогущей Воли Божией действует на человека непреодолимо (gratia irresistibilis, indeclinabilis). Это непреодолимое действие благодати не уничтожает свободу человека, потому что, по мнению А., в падшем состоянии человек вовсе ее не имеет: напротив, благодать восстанавливает истинную человеческую свободу, разрешая лишь узы греха, к-рыми человек связан в обычном состоянии (Confess. VII 27; VIII 10-12; Enchir. 105-107). Следует, однако, заметить, что в букв. понимании такое учение близко соприкасается с античным фатализмом, безусловно глубоко чуждым как самому А., так и всему святоотеческому богословию. В этом заключается главная непоследовательность сотериологии А., проявившаяся во множестве его высказываний, не укладывающихся в концепцию предопределения. Противоречие между свободой и ответственностью человека за свои поступки и его спасением по благодати Божией снимается лишь учением синергии между человеческой и Божественной волей, являющимся неотъемлемой частью правосл. сотериологии.

Эсхатология

Осью мировой истории А. считает возникновение, развитие и окончательное разделение двух Градов — Града земного (civitas terrena) и Града Небесного (civitas caelestis); Града диавола (civitas diaboli) и Града Божия (civitas Dei); Града нечестивых и Града праведных. В конце истории произойдут следующие события: пришествие Илии, уверование иудеев во Христа, воцарение антихриста и его гонения на Церковь, всеобщее воскресение мертвых и последний Суд Божий, на к-ром и осуществится разделение двух Градов и их обитателей (De civ. Dei. XX). Этому не будет предшествовать т. н. тысячелетнее царство Христово с праведными, ибо это Царство уже наступило в Церкви Христовой после Его первого пришествия, чем опровергается всякий хилиазм (De civ. Dei. XX 7-9).

Воскресение тел произойдет на основании присущей каждому человеку идеальной формы, к-рая сохраняется даже после реальной гибели тела. Тела всех людей будут полностью соответствовать своей идеальной форме и будут лишены к.-л. физических недостатков, будут иметь внешний вид, соответствующий земному возрасту в 33 года. Половые различия и органы пищеварения сохранятся, но они не будут выполнять свои функции, ибо не будет нужды в поддержании жизни пищей, не будет ни вожделения, ни дальнейшего размножения рода человеческого. Тела праведных будут духовными (corpus spirituale), т. е. легкими, нетленными и бессмертными, и не будут более противиться духу и препятствовать созерцанию Бога и Божественных идей (De civ. Dei. XXII 13-21; Enchir. 84-91).

На Страшном Суде праведные будут отделены от нечестивых, над к-рыми будет произнесен окончательный приговор. После этого настоящий мир изменится, прейдет, сгорит, но не в смысле полного уничтожения его природы, а в смысле изменения его облика и существенных свойств. Мировые стихии получат новые свойства, к-рые будут соответствовать нетленным и бессмертным телам святых. В целом мир обновится к лучшему (De civ. Dei. XIX 14-16). Грешники вместе с диаволом и духами злобы будут претерпевать вечные телесные и духовные муки в адском огне. Это — вечная смерть, т. е. отчуждение от жизни Божией (vita Dei — De civ. Dei. XXI 9-10; 23; Enchir. 113). При этом, по мнению А., нек-рым грешникам после очистительных огненных мучений (per ignem quemdam purgatorium), испытанных их душами после смерти в неких «сокровенных местах» (abditis receptaculis — см. De civ. Dei. XXI 21; Enchir. 109; прообраз чистилища), Бог, по молитвам их родственников и всей Церкви, окажет Свое милосердие и не пошлет их в вечный огонь. Праведники в свою очередь восполнят недостающее после падения диавола число ангелов Града Божия (De civ. Dei. XXII 1) и будут вместе с последними вести блаженную жизнь в покое, непрестанном созерцании Бога, любви к Нему и восхвалении Его, причем святые будут созерцать Бога как умственными, так и телесными очами (per oculos corporales, см. De civ. Dei. XXII 29). Бог будет для них все во всем, т. е. они будут ясно видеть Бога, присутствующего всюду, в т. ч. в них самих. Бог будет составлять цель всех их стремлений. В конечном счете произойдет обóжение самих людей по причастию их к единому истинному Богу. Это будет великой субботой упокоения от трудов (perfecta pax), конец к-рой будет не вечером, а восьмым бесконечным Днем Господним (De civ. Dei. XXII 29-30).

Экклезиология

Церковь, по определению А.,- это Храм, или Град Божий (civitas Dei), находящийся на небе (Церковь торжествующая) и на земле (Церковь странствующая), к-рый в конце времен должен воссоединиться (Enchir. 56-61). Церковь является кафолической, поскольку представляет собой целокупность всех своих членов и распространена по всему миру (De Gen. imperf. 1). В полемике против донатистов, утверждавших абсолютную святость земной Церкви, А. говорит, что Церковь есть смешанное об-во людей, стремящихся к святости, в состав к-рого входят как праведные, так и грешные, подобно тому как в одной сети встречаются хорошие и дурные рыбы или на одном поле растут и пшеница, и плевелы. Церковь свята не в силу святости всех ее членов, а потому, что только в Ней действует Св. Дух и только Она есть Тело Христово. Само иерархическое устройство Церкви, восходящее к апостолам, а через них к Самому Христу, сообщает священнику тайносовершительную силу, независимую от его личного достоинства, и соответственно грешники не могут запятнать Церковь ни в целом, ни в частях. Крещение, полученное от раскольников, но совершенное по церковному правилу, по учению А., действительно, но сила его находится как бы в потенциальном состоянии и переходит в актуальное только после присоединения к кафолической Церкви действием живущего в Ней Св. Духа. Отсюда нет никакой необходимости в перекрещивании присоединяющихся к Церкви раскольников: для этого достаточно покаяния с возложением рук. Наконец, после Страшного Суда, на к-ром грешные будут отделены от праведных, Церковь будет святой и в смысле полной святости всех ее членов.

Этика

С т. зр. А., высшее благо для твари есть вечная и блаженная жизнь с Богом, а высшее зло — вечная и мучительная смерть вне Бога, поэтому для приобретения первой и избежания последней человек должен жить праведно и исполнять заповеди Божии. Главная заповедь, на к-рой основываются все остальные,- это любовь к Богу и к ближнему (dilectionem Dei et proximi). Людям, состоящим из души и тела, кроме высшей духовной любви (caritas) свойственна и низменная чувственная любовь (cupiditas). Если последняя перевешивает первую, человек удаляется от Бога, а если наоборот, то устремляется к Нему (De Trinit. IX 8). Если человек любит Бога, то он не заблуждается в любви к самому себе, а также заботится о том, чтобы и ближний, к-рого он должен любить как самого себя, любил Бога. Так он пребывает в мире со всяким человеком и со всем миром в целом. Религ. заповедь любви переходит здесь в нравственный императив: никому не вреди и приноси, насколько возможно, пользу другим (De civ. Dei. XIX 14). В этом пункте этические воззрения А. встают в противоречие с его фатализмом. Для исполнения заповедей следует преодолеть преступную слабость (infirmitas), возникшую в человеческой природе после грехопадения, когда плоть стала желать противного духу и препятствовать достижению блаженства. Поэтому целью аскетики является восстановление естественного порядка, по к-рому душа подчиняется Богу, плоть — душе, а через это и душа, и плоть — Богу (De civ. Dei. XIX 4). Для этого человек всегда должен стремиться от внешнего (материального) к внутреннему (духовному), в к-ром только и можно соприкоснуться с Богом. Точно так же человек должен стремиться от рассеянности к внутренней собранности и сосредоточенности, от множества внешних впечатлений к единству своего «я», от беспокойства к покою и безмятежности духа, от изменчивого и временного к неизменному и вечному. Человек должен найти свое «естественное место» в мироздании, где он обретет подлинную любовь, счастье и свободу. Это место человек может найти только в Боге. «Ты, — говорит А.,- создал нас для Себя (ad Se), и неспокойно (inquietum) сердце наше, пока не успокоится в Тебе (requiescat in Te)» (Confess. I 1).

В этической системе А. важно также противопоставление понятий «пользоваться» и «наслаждаться» (uti — frui). Согласно А., истинным блаженством является достижение высшего блага; именно им следует наслаждаться, прочими же вещами нужно лишь пользоваться. Грех человека заключается в том, что он пытается пользоваться тем, чем следует наслаждаться, и наслаждается тем, чем следует лишь пользоваться (De divers. quest. 30). Наслаждаться, по А., значит любить что-либо ради него самого, а пользоваться — значит любить ради чего-то другого (De doctr. chr. I 4). В конечном счете высшим благом является Сам Бог, поэтому все прочие блага человек должен любить лишь постольку, поскольку они приближают его к Богу (De doctr. chr. III 15). Так А. выстраивает четкую иерархию ценностей, согласно к-рой все вещи нужно оценивать согласно мере их приближения к Богу: живое предпочитать мертвому, душу — телу, разум — чувствам и т. д. (Contr. Faust. XXII 27-28).

Экзегеза и библейская критика

В толковании Свящ. Писания А. использует сразу неск. экзегетических методов, позволяющих ему в соответствии с требованиями разума и христ. учением понимать самые сложные места ВЗ и НЗ. А., опираясь на александрийскую экзегетическую традицию, различает: 1) историческое, или буквальное (телесное), понимание, когда обращаются к какому-то конкретному факту Свящ. Истории; 2) аллегорическое, или духовное, понимание, когда слова Свящ. Писания понимаются иносказательно и относятся к высшим духовным реальностям; 3) аналогическое, или прообразовательное, понимание, когда ветхозаветные события воспринимаются как отдаленный прообраз (тень) новозаветных и их подлинный смысл открывается только в НЗ: по краткой формуле А., «in Vetere Novum lateat, et in Novo Veterum pateat» (в Ветхом Новый сокрыт, а в Новом Ветхий открыт — Quaest. in Heptat. II 73); и, наконец, 4) этиологическое понимание, когда приводятся причины тех или иных выражений или действий, встречающихся в Свящ. Писании (De Gen. imperf. 2-3). Правомерность такого подхода А. объясняет тем, что Бог не вложил в слова Свящ. Писания единой, отчетливой мысли, исключающей все остальные, но наделил их многими смыслами, чтобы каждый читатель мог найти в том или ином месте Библии ту истину, к-рая ему доступна (Confess. XII 42-43). Однако сам А. в своих толкованиях прошел нек-рую эволюцию. Сначала, в период полемики с манихеями, он отдавал предпочтение аллегорическому толкованию, т. к. на том этапе ему не представлялось, как нек-рые места ВЗ можно понимать в букв. смысле. После этого он пришел к выводу о том, что возможно разумное сочетание того или иного толкования. Под конец жизни А. пришел к убеждению не только в возможности, но и в желательности толковать Свящ. Писание в собственном смысле (De Gen. VIII 1-2; De civ. Dei. XXII 29).

Что касается текста Свящ. Писания, то А. вместе с блж. Иеронимом по праву может считаться родоначальником библейской критики на Западе. В своем соч. «De consensu Evangelistarum» (О согласии евангелистов, 400) А. указывает порядок, в к-ром евангелисты писали свои Евангелия: Матфей — Марк — Лука — Иоанн, причем, ссылаясь на предание, говорит, что только Матфей писал на арам., а остальные 3 евангелиста
на греч. языке. Каждый из них держался своего способа повествования, но все они также опирались на написанное предшественниками и присоединяли к нему и свой личный труд, насколько каждый в отдельности получил на то откровение. Только так евангелисты могли отразить целостную картину Личности и деяний Спасителя. Матфей изобразил Его царственное служение (поэтому наиболее подходящим символом для него А. считает льва (см. Откр 4. 7), а не человека, как утверждают др. толкователи), Марк, следовавший за Матфеем, сократил его труд (его символ — человек, а не орел), Лука изобразил священническое служение Господа (его символ — телец). Синоптики в целом описали те деяния, к-рые Господь совершил как человек, а Иоанн сосредоточил свое внимание на Его Божественной природе (его символ — орел, а не лев). А. считает, что в своей деятельности евангелисты вдохновлялись Св. Духом и, будучи членами тела Христова, были в прямом смысле руками Господа, через к-рые Он Сам донес до нас Свои деяния и речи. Поэтому неудивительно, что члены Христовы сохранили неподдельное согласие в единстве Самого тела, не только имея в мыслях одно и то же, но даже записывая согласным образом (De cons. Evang. I 35). Это согласие А. демонстрирует, реконструируя Свящ. Историю НЗ по свидетельствам всех 4 евангелистов, взяв за основу Евангелие от Матфея (De cons. Evang. II-IV). При этом он руководствуется следующими принципами. Каждый евангелист старался сделать свое повествование непрерывным во времени, и если какое-то событие ему казалось не связанным напрямую с его темой, то он о нем умалчивал, хотя свидетельство о нем может быть извлечено из др. Евангелий (напр. различное описание Рождества у Мф и Лк). Нет ничего противоречивого в том, что один из евангелистов приводит то, что другой пропустил в словах или содержании, пока он не отступил от истины или пока другие не противоречат тому, что иногда приводится иначе (De cons. Evang. II 63). Порядок, в к-ром каждый евангелист располагал события своего повествования, был таким, в каком Богу было угодно возбуждать их в его памяти, поскольку это нисколько не уменьшает ни важности, ни истинности евангельской истории (De cons. Evang. II 51). Так как в основу своего сочинения А. положил Евангелие от Матфея, в последней книге он указывает на те места, к-рые встречаются только в Евангелиях от Марка, Луки и Иоанна.

А. Р. Фокин

А. о музыке

Трактат А. «Шесть книг о музыке» (De musica libri sex, 387) — единственная написанная книга из запланированного А., но неосуществленного цикла трактатов о свободных искусствах (artes liberales) — содержит знаменитое определение музыки: «Musica est scientia bene modulandi» (Музыка — наука о хорошем соизмерении; последнее слово может также означать «пение», «размеренное чтение», «ритм», «мелодия» и др.) с подробным эстетико-философским разъяснением каждой его части (De mus. I 2-4). Это определение, происхождение к-рого прочно связано в науке с именем А., неоднократно цитировалось, интерпретировалось и видоизменялось на протяжении последующих полутора тысячелетий (Кассиодор Марциан Капелла, трактат «Scolica Enchiriadis» (см. Анонимы), Аврелиан из Реоме, школа Иоанна де Муриса, Франкино Гафури и мн. др.) и до сих пор считается едва ли не самым обобщенным и многозначным определением музыки.

Главную часть трактата А. (первые 5 книг) занимает фундаментальная теория ритма (гл. обр. стихотворного), явившаяся кульминационной точкой развития античной метрики. Здесь А. отталкивается от учения лат. грамматиков: Викторина Мария, Элия Доната и др. (см.: Grammatici Latini / Еd. H. Keil. Lipsiae, 1857-1880. Vol. 1-8.), однако полностью перерабатывает его, связав традиц. правила метрики с числовыми закономерностями, что делает его ритмологию уникальной для античной эпохи. Метрика А. не получила сколько-нибудь значительного отклика в науке ср. веков и Возрождения; важнейшие исключения — «Opus majus» и «Opus tertius» Р. Бэкона (1214-1294), а также «Семь книг о музыке» Франсиско Салинаса (1513-1590), изобилующие ссылками на ритмологию А. Наиболее известная часть трактата «О музыке» — 6-я, содержащая знаменитое учение о восприятии. Она пользовалась большой популярностью в эпоху позднего средневековья и зачастую копировалась отдельно от 5 книг как самостоятельное произведение.

Э. Н. Лебедев, Е. М. Двоскина

Отношение А. к церковному пению было, судя по «Исповеди», неоднозначным. С одной стороны, он опасался, что наслаждение красивой музыкой (способной заслонить собой содержание песнопений), будучи плотским удовольствием, может подчинить себе разум и тем самым расслабить душу. С др. стороны, А. признавал, что с помощью хорошего пения «святые слова зажигают наши души благочестием более жарким» (Confess. XXXIII 49). Колеблясь между этими двумя мнениями — рационально-аскетическим неприятием «сладостных напевов» (согласно А., свт. Афанасий Александрийский требовал свести пение почти что к декламации с незначительными модуляциями голоса) и признанием великой пользы этого церковного обычая (А. вспоминал собственные «слезы, которые проливал под звуки церковного пения» сразу после обращения),- А. все же склонялся к его одобрению (Ibid. XXXIII 50).

В своем церковном служении А. прилагал много усилий для правильного устроения пения в храме (псалмов и гимнов); певч. практика того времени нашла отражение в его «Толкованиях на Псалмы». Важно свидетельство об участии народа в исполнении песнопений: при цитировании стихов псалма А. часто замечает: «как мы [или: вы] только что спели» (Enarr. in Ps. 18. 2; 25. 2; 37. 1 etc.). Возможно, в этих случаях он имеет в виду респонсорную псалмодию (пение общиной рефрена; см. также Респонсорий); в др. месте он упоминает «псалом… на который мы отвечали пением» (Ibid. 46, Introductio). А. также говорит о разделении функций между певчими: начинает пение praecentor (запевающий), ему вторит successor (последующий, вступающий следом) (Ibid. 87. 1). В том же сочинении А. подчеркивает значение пения «аллилуии» как выражения ликования без слов, считая, что юбиляция в наиболее чистом виде выражает хвалу души «невыразимому Богу» (Ibid. 32. 2; ср. 97. 4; 149).

Э. Н. М.

Иконография

Первые известные изображения А. относятся к VI в. Как правило, он представлен в святительских одеждах, с благословляющей десницей и Евангелием в левой руке. Образ А. обычно помещался среди изображений др. зап. отцов Церкви. На живописном обороте «Диптиха поэта» (Боэция?) (вероятно, нач. VI в.; Брешиа, Museo Civico) А. изображен вместе с блж. Иеронимом и свт. Григорием I Великим; на фреске ц. Санта-Мария Антиква в Риме, сер. VIII в.,- со свт. Амвросием Медиоланским. Изображение А. введено в мозаичную декорацию кафедральных соборов Чефалу (ок. 1148), Монреале (1180-1190), Палатинской капеллы в Палермо (1150-1160-е).

В кон. VI в. появился др. тип изображения А.- как церковного писателя: напр., на фреске из капеллы Санкта-Санкторум в Латерано А. представлен сидящим перед пюпитром с раскрытым кодексом, облачен в хитон и гиматий, правой рукой благословляет, в левой — свиток. Подобная иконография получила развитие в книжной миниатюре, напр. в минологии X в. (Orleans. 46. Fol. 1), в минологии нач. XI в. (Paris. Lat. 1987. Fol. 43) и др. Впосл. эта традиция изображения была широко распространена в искусстве Зап. Европы, в частности эпохи Ренессанса.

Э. Н. И.

Соч.: Собр.: Editio Benedectina. T. 1-11. P., 1679-1700; PL. 32-47; CSEL; CCSL; Cayré F. Bibliothèque Augustienienne: Oeuvres de S. Augustin. P., 1947-2 [текст, франц. пер. и коммент.]; Obras completas de San Agustín. Madrid, 1946-. (Biblioteca de autores cristianos) [текст, исп. пер.]; Opere di Sant’Agostino. R., 1970-. (Nuova biblioteca agostiniana) [текст, ит. пер.]; BKV. Kempten, 1911-1935. 12 Bde. [нем. пер.]; ACW [англ. пер.]; рус. пер.: Избр. соч. / Пер. И. Тодорского, В. Беляева. М., 1786. 4 ч.; Выбранные места из книг блаженного Августина о Православной кафолической Церкви и о нерадящих о ней / Пер. И. С. Тодорский. СПб., 1795; Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского. К., 1880-1908. 11 ч.; 1901-19152. Ч. 1-8; Цветы благодатной жизни: Сб. СПб., 1997; Творения / Сост. и подгот. С. И. Еремеев. СПб.; К., 1998. Т. 1-2; автобиогр.: Confessiones (CPL, N 251) // PL. 32; CSEL. 33; CCSL. 27 (ed. L. Verheijen, 1981); Исповедания… / Пер. с лат. иером. Агапита (Скворцова). М., 1787; Tворения. Ч. 1; Исповедь…: Новый пер. М., 1914; Исповедь / Пер. М. Е. Сергеенко // БТ. 1978. Т. 19. С. 71-264; То же / Подгот. А. А. Столяров. М., 1991, 19972; То же / Сост. В. Л. Рабинович. М., 1992 (включ. Петр Абеляр. История моих бедствий); То же [отрывки] / Пер. Т. А. Миллер // ПСЛЛ, IV-VII вв. С. 152-169; Retractationes (CPL, N 250) // PL. 32; CSEL. 36 (ed. P. Knoell, 1902); CCSL. 57 (ed. A. Mutzenbecher, 1984); Epistulae (CPL, N 262) // PL. 33; CSEL. 34/1-2, 44, 57, 58 (ed. A. Goldbacher, 1895-1923); Письмо ССLVIII (к Марциану) / Пер. и коммент. С. Степанцова // Богословский сб. / ПСТБИ. 1999. № 4. С. 124-128; филос.: Contra Academicos (CPL, N 253) // PL. 32; CSEL. 63; CCSL. 29 (ed. W. M. Green, 1970). P. 3-61; Против академиков // Tворения. Ч. 2. С. 1-104 (переизд.: Энхиридион, или О вере, надежде и любви / Сост. С. И. Еремеев. К., 1996. С. 5-73); Против академиков / Пер. и коммент. О. В. Головой. М., 1999 [лат. текст, пер.]; De beata vita (CPL, N 254) // PL. 32; CSEL. 63; CCSL. 29 (ed. W. M. Green, 1970). P. 65-85; О жизни блаженной // Tворения. Ч. 2. С. 105-138 (переизд.: Энхиридион… С. 74-97); De immortalitate animae (CPL, N 256) // PL. 32. Col. 1021-1034; CSEL. 89 (ed. W. Hörmann, 1986). P. 101-128; О бессмертии души // Tворения. Ч. 2. С. 299-418 (переизд.: Энхиридион… С. 208-225); De magistro (CPL, N 259) // PL. 32; CSEL. 77 (ed. G. Weigel, 1961); CCSL. 29 (ed. K.-D. Daur, 1970). P. 157-203; Об учителе // Tворения. Ч. 2. С. 419-473; Об учителе / Пер. В. В. Бибихина // ПСЛЛ, IV-VII вв. С. 170-204; De ordine (CPL, N 255) // PL. 32; CSEL. 63; CCSL. 29 (ed. W. M. Green, 1970). P. 89-137; О порядке // Tворения. Ч. 2. С. 139-226 (переизд.: Энхиридион… С. 98-156); Soliloquia (CPL, N 252) // PL. 32. Col. 869-904; CSEL. 89 (ed. W. Hörmann, 1986). P. 3-98; Путь к познанию свойств божеских и человеческих, или Уединенное разглагольствование с Богом / Пер. С. Козловского. М., 1783; Единобеседование души с Богом / Пер. В. Беляева. М., 1783; Монологи // Tворения. Ч. 2. С. 227-298 (переизд.: Энхиридион… С. 157-207); муз.-теор.: De musica (CPL, N 258) // PL. 32. Col. 1081-1194; Aurelius Augustinus. Musik / Hrsg. C. Perl. Paderborn, 1936 [с нем. пер.]; La musique / Ed. et transl. G. Finaert, F.-J. Thonnard. P., 1947 [с фр. пер.]; полемико-апологет.: Contra adversarium legis et prophetarum (CPL, N 326) // PL. 42; CCSL. 52 (ed. K.-D. Baur, 1985). P. 35-131; Против ниспровергателей Закона и Пророков [отр.] / Пер. О. Е. Нестеровой // ПСЛЛ, IV-VII вв. С. 206-207; Contra epistulam Manichaei quam vocant fundamenti (CPL, N 320) // PL. 42; CSEL. 25 (ed. J. Zycha, 1891). P. 193-248, Против послания манихея по имени Фундамент [отр.] / Пер. О. Е. Нестеровой // ПСЛЛ, IV-VII вв. С. 207-208; Contra Gaudentium (CPL, N 341) // PL. 43; CSEL. 53 (ed. M. Petschenig, 1910). P. 201-274; Contra Iulianum pelagianum (CPL, N 351) // PL. 44. P. 641-874; Contra litteras Petiliani (CPL, N 333) // PL. 43; CSEL. 52 (ed. M. Petschenig, 1909). P. 3-227; CCSL. 52; Contra Maximinum (CPL, N 700) // PL. 42. P. 743-814; De baptismo (CPL, N 332) // PL. 43; CSEL. 51 (ed. M. Petschenig, 1908). P. 145-375; De civitate Dei (CPL, N 313) // PL. 41; CSEL. 40/1-2 (ed. E. Hoffmann, 1899-1900); CCSL. 47-48 (ed. B. Dombart, A. Kalb, 1955); Tворения. Ч. 3-6; О граде Божием. К., 1906-1910. М., 1994р. Т. 1-4; De duabus animabus (CPL, N 317) // PL. 42; CSEL. 25 (ed. J. Zycha, 1891). P. 51-80; De gestis Pelagii (CPL, N 348) // PL. 44; CSEL. 42 (ed. C. F. Urba, J. Zycha, 1902). P. 51-122; De Gratia Christi et de peccato originali (CPL, N 349) // PL. 44; CSEL. 42 (ed. C. F. Urba, J. Zycha, 1902). P. 125-106; De Gratia et libero arbitrio (CPL, N 352) // PL. 44. Col. 851-912; Богословские размышления о благодати Божией и о воле человеческой в пользу христиан, хотящих спастися и в разум истины приити. СПб., 1786; О благодати и свободном произволении / Пер. О. Е. Нестеровой // Гусейнов А. А., Иррлитц Г. Краткая история этики. М., 1987. С. 532-557 (прил.); De haeresibus (CPL, N 314) // PL. 42. Col. 21-50; CCSL. 46 (ed. R. Vander Plaetse, C. Beukers, 1969). P. 286-345; De libero arbitrio (CPL, N 260) // PL. 32; CSEL. 74 (ed. W. M. Green, 1956); CCSL. 29 (ed. W. M. Green, 1970). P. 211-321; De moribus ecclesiae catholicae et de moribus manichaeorum (CPL, N 261) // PL. 32. P. 1309-1378; CSEL. 90; De natura boni (CPL, N 323) // PL. 42; CSEL. 25 (ed. J. Zycha, 1891). P. 855-899; О природе блага против манихеев [отрывки] / Пер. О. Е. Нестеровой // ПСЛЛ, IV-VII вв. С. 204-206; De natura et Gratia (CPL, N 344) // PL. 44; CSEL. 60 (ed. C. F. Urba, J. Zycha, 1913). P. 232-299; De peccatorum meritis et remissione et de baptismo parvulorum (CPL, N 342) // PL. 44; CSEL. 60 (ed. C. F. Urba, J. Zycha, 1913). P. 3-151; De praedestinatione sanctorum (CPL, N 354) // PL. 44. Col. 959-992; О предопределении святых: Первая книга к Просперу и Иларию / Пер. И. Мамсурова. М., 2000; De spiritu et littera (CPL, N 343) // PL. 44; CSEL. 60 (ed. C. F. Urba, J. Zycha, 1913). P. 155-229; О духе и письме / Пер. Н. Загоровского. М., 1787; De utilitate credendi (CPL, N 316) // PL. 42; CSEL. 25 (ed. J. Zycha, 1891). P. 3-48; De vera religione (CPL, N 264) // PL. 34; CSEL. 77 (ed. W. M. Green, 1961); CCSL. 32 (ed. K.-D. Daur, 1962). P. 187-260; Об истинной религии // Tворения. Ч. 7. С. 1-95; М., 1997р. (Б-ка Отцов и Учителей Церкви; 5); (переизд.: Энхиридион… С. 226-289); Psalmus contra partem Donati (CPL, N 330) // PL. 43. Col. 23-32; CSEL. 51. P. 3-15; Psalmus contra partem Donati / Introd., testo critico, trad. e note a cura di R. Anastasi. Padova, 1957 [с ит. пер.]; экзегет.: De consensu Evangelistarum (CPL, N 273) // PL. 34; CSEL. 43 (ed. F. Weihrich); О согласии Евангелистов: Кн. I-IV // Tворения. Ч. 10; De doctrina christiana (CPL, N 263) // PL. 34; CCSL. 32 (ed. J. Martin, 1962). P. 1-167; CSEL. 80 (ed. W. M. Green, 1963); Христианская наука, или Основания священной герменевтики и церковного красноречия. К., 1835; De Genesi ad litteram (CPL, N 266) // PL. 34; CSEL. 28/1 (ed. J. Zycha, 1894). P. 3-435; О книге Бытия // Tворения. Ч. 7. С. 142-278. Ч. 8; М., 1997р. (Б-ка Отцов и Учителей Церкви; 5); De Genesi ad litteram imperf. (CPL, N 268) // PL. 34; CSEL. 28/1 (ed. J. Zycha, 1894). P. 459-503; Tворения. Ч. 7. С. 96-141; М., 1997р. (Б-ка Отцов и Учителей Церкви; 5); De octo quaestionibus ex Veteri Testamento (CPL, N 277) // CCSL. 33 (ed. D. de Bruyne, 1958). P. 469-472; De sermone Domini in monte (CPL, N 274) // PL. 34; CCSL. 35 (ed. A. Mutzenbecher, 1967); О молитве Господней / Пер. М. Е. Козлова // Троицкое слово. Серг. П., 1990. № 5. С. 3-6; Enarrationes in Psalmos (CPL, N 283) // PL. 36-37; CCSL. 38-40 (ed. E. Dekkers, J. Fraipont, 1956); Толкование на псалом 125-й / Пер. и коммент. С. Степанцова // Альфа и Омега. 1997. № 2 (13). С. 52-75; Expositio quarundam propositionum ex epistola ad Romanos (CPL, N 280) // PL. 35; CSEL. 84 (ed. E. Divjak, 1971). P. 3-52; In Iohannis Epistulam ad Parthos tractatus (CPL, N 279) // PL. 35; SC. 75 (ed. W. J. Mountain); In Iohannis Evangelium tractatus (CPL, N 278) // PL. 35; CCSL. 36 (ed. R. Willems, 1954); Locutiones et Quaestiones in Heptateuchum (CPL, N 269-270) // PL. 34; CSEL. 28/1-2; CCSL. 33 (ed. J. Fraipont, 1958). P. 381-465; 1-377; Speculum (CPL, N 272) // PL. 34; CSEL. 12 (ed. F. Weihrich, 1887). P. 3-285; Зеркало, из всего Священного Писания… / Пер. Н. Малинина. М., 1783; То же / Пер. И. С. Тодорского. СПб., 1787, 1795; Tворения. Ч. 9. С. 1-245; догмат. и нравств.-аскетические: De agone christiano (CPL, N 296) // PL. 40; CSEL. 41 (ed. J. Zycha, 1900). P. 101-138; О подвиге христианина, содержащая в себе правило веры и наставления жизни / Пер. И. С. Тодорский. СПб., 1787; De bono coniugali (CPL, N 299) // PL. 40; CSEL. 41 (ed. J. Zycha, 1900). P. 187-230; De diversis quaestionibus LXXXIII (CPL, N 289) // PL. 40; CSEL. 44a (ed. A. Mutzenbecher, 1975). P. 11-249; De diversis quaestionibus ad Simplicianum (CPL, N 290) // PL. 40; CSEL. 44 (ed. A. Mutzenbecher, 1970); De octo Dulcitii quaestionibus (CPL, N 291) // PL. 40; CCSL. 44a (ed. A. Mutzenbecher, 1975). P. 253-297; De opere monachorum (CPL, N 266) // PL. 40; CSEL. 41 (ed. J. Zycha, 1900). P. 531-595; De sancta virginitate (CPL, N 300) // PL. 40; CSEL. 41 (ed. J. Zycha, 1900). P. 235-302; De Trinitate (CPL, N 329) // PL. 42; CCSL. 50-50a (ed. W. J. Mountain, 1968); О Троице. Кн. 1 // БТ. 1989. Сб. 29. С. 260-279; Enchiridion (CPL, N 295) // PL. 40; CCSL. 46 (ed. E. Evans, 1969). P. 49-114; Ручная книжка… о созерцании Христа, или О слове Божием… / Пер. В. Беляева. М., 1783; Ручник о трех евангельских добродетелях: вере, надежде и любви… / Пер. И. С. Тодорского. СПб., 1787; Tворения. Ч. 11. 92 с. (переизд.: Энхиридион… С. 290-349); Руководство Лаврентию, или О вере, надежде и любви. М., 1997; пастырские: De catechizandis rudibus (CPL, N 297) // PL. 40; CCSL. 46 (ed. J. B. Bauer, 1969). P. 121-178; Об обучении оглашаемых / Пер. М. Е. Сергеенко // БТ. 1976. Сб. 15. С. 25-55; Sermones (CPL, N 284-288; 368-372 [псевдо-А.]) // PL. 38-39; PL. Suppl. T. 2. P. 398-840 [подлинные]; 841-1346 [приписываемые]; Sermones selecti XVIII / Ed. C. Lambot. Utrecht, 1950; CCSL. 41 (ed. C. Lambot, 1961) [50 бесед на ВЗ]; SC. 116 (ed. S. Poque, 1966) [пасхальные проповеди]; Проповеди / Пер. прот. Д. Садовского. Серг. П., 1913; М., 1997р. (Б-ка Отцов и Учителей Церкви; 5); Проповеди / Пер. свящ. М. Козлова // Альфа и Омега. 1996. № 1 (8). С. 65-77; Рассуждение в 4-й день празднеств / Пер. С. Степанцова // Богословский сб. / ПСТБИ. 2000. № 5. С. 118-123.

Ист.: Possidii Vita Augustini // PL. 32. Col. 33-66; Поссидий Каламский. Жизнь Августина / Пер. М. В. Грацианского, П. В. Кузенкова // Аврелий Августин. Исповедь. М., 1997. С. 338-379 (прил.); ActaSS. Aug. T. 6. 1753. P. 362-386; Philippus de Harvengt. Vita beati Augustini // PL. 203. Col. 1025-1034; Vita S. Augustini imaginibus adornata: Manuscrit de Boston, Public Library, no. 1483, s. XV, inédit / Texte critique par P. Courcelle, comment. iconogr. par J. Courcelle-Ladmirant. P., 1964.

Библиогр. указ.: CPL. P. 65-96 [полн. указ.]; Хронологический список сочинений Августина в соотношении с основными изданиями // Августин. Исповедь / Подгот. А. А. Столяров. М., 19972. С. 453-460; Andresen C. Bibliographia Augustiniana. Darmstadt, 1973; Miethe T. L. Augustinian bibliography, 1970-1980: With Essays on the Fundamentals of Augustinian Scholarship. Westport (Conn.), 1982; [Trape A. Bibliography] // Patrologia / Ed. J. Quasten. Turin, 1978. Vol. 3. P. 325-434; Fichier augustinien: Auteurs. Vol. 1-2; Matiéres. Vol. 1-2. Boston, 1972; Suppl. Vol. 1. Boston, 1982.

Спец. изд.: REAug; Augustiniana. Louvain, 1951-; Augustinus. Madrid, 1956-; Augustinianum. R., 1961-; La Ciudad de Dios. Madrid; Augustinus-Lexikon / Hrsg. von C. Mayer. Vol. 1-. Basel, 1986-.

Лит.: Фаворов Н. А. Жизнь и творения Блаженного Августина. К., 1855. Н. Новг., 19072; Порфирий (Попов), архим. Учение блаженного Августина о неповторяемости таинства крещения // ТКДА. 1864. № 5. С. 3-47; Терновский Ф. Блаженный Иероним и блаженный Августин в их взаимных отношениях // Там же. 1868. № 7. С. 1-47; Скворцов К. Блаженный Августин как психолог // Там же. 1870. № 4. С. 154-200; № 5. С. 324-354; № 6. 681-713; № 8. С. 328-372; № 9. С. 641-696; Григорий (Борисоглебский), архим. Сочинение блаж. Августина «О граде Божием», как опыт христианской философии истории. Х., 1891; Трубецкой Е. Н. Философия христианской теократии в V в. // ВФиП. 1891. Кн. 9. Отд. 1. С. 25-48; Кн. 10. С. 109-150; 1892. Кн. 13. Отд. 1. С. 87-108; Кн. 14. Отд. 1. С. 1-36; Трубецкой Е. Н. Религиозно-общественный идеал западного христианства в V в. М., 1892. Ч. 1: Миросозерцание блаженного Августина; Х-в А. Учение блаженного Августина о богодухновенности Священного Писания // ВиР. 1894. Т. 1. Ч. 1. С. 96-110; Бриллиантов А. И. Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены. М., 1898; Лопухин А. П. Промысл Божий в истории человечества: Опыт филос.-ист. обоснования воззрений блаженного Августина и Боссюэта. СПб., 1898; Потемкин В. И. Родоначальник средневекового идеализма Августин Аврелий. М., 1901; Кремлевский А. Первородный грех по учению блаженного Августина Иппонского // ХЧ. 1902. Т. 213. Ч. 1. Июнь. С. 525-570; Июль. С. 67-88; Авг. С. 145-172; Писарев Л. Авторитет Августина, еп. Иппонского, в области христианского богословия, по суду древних христианских писателей. Каз., 1903; Белоликов В. Учение блаженного Августина о таинствах церковных // ВиР. 1909. № 11/12. С. 687-716; Герье В. Блаженный Августин. М., 1910; Титов А. Блаженный Августин епископ Иппонский. Серг. П., 1910; Верещацкий П. Плотин и Блаженный Августин в их отношении к тринитарной проблеме // ПС. 1911. № 7, 9 (отд. отт.: Каз., 1911); Садовский Д., прот. Блаженный Августин как проповедник: Ист.-гомилет. исслед. Серг. П., 1913; Кибардин Н. П. Блаженный Августин, еп. Иппонский, как воспитатель клира // Инородческое обозрение. 1915. Кн. 10 (отд. отт.: Каз., 1915); Troeltsch E. Augustin, die christliche Antike und das Mittelalter. Münch.; B., 1915; Успенский Л. Идея прогресса в философии блаженного Августина // ВФиП. 1916. Кн. 2/3. Отд. 2. С. 105-124; Попов И. В. Личность и учение блаженного Августина. Серг. П., 1916-1917. 2 т.; Schmaus M. Die psychologische Trinitatslehre des hl. Augustins. Münster, 1927, 19672; Moricca U. Sant’Agostino, l’uomo e lo scrittore. Torino, 1930; Svoboda K. L’esthétique de saint Augustin et ses sources. Brno, 1933; Ritter J. Mundus Intelligibilis: Eine Untersuchung zur Aufnahme und Umwandlung der Neuplatonischen Ontologie bei Augustinus. Frankfurt-am-Main, 1937; Петров В., свящ. Блаженный Августин о войне и мире // ЖМП. 1953. № 4. С. 28-30; Cayré F. La Contemplation Augustinienne: Principes de spiritualité et de théologie. P., 1954; Lossky V. Les éléments de «théologie négative» dans la pensée de saint Augustine // Augustinus Magister: Congr. intern. augustinien. P., 1954. P. 575-581 (пер.: Лосский В. Августин учитель: Элементы отрицательного богословия в мышлении блаженного Августина / Пер. В. А. Рещиковой // БТ. 1985. Сб. 26. С. 173-180; переизд.: Лосский В. Спор о Софии: Статьи разных лет. М., 1996. С. 128-138); O’Meara J. J. The Young Augustine. L.; N. Y., 1954, 19652; Marrou H.-I. Saint Augustine et augustinisme. P., 1956 (пер.: Марру А.. Святой Августин и августинианство. М., 1999); Nygren G. Das Prädestinationsproblem in der Theologie Augustins: Eine systematisch-theologische Studie. Lund, 1956; Лебедев Н., прот. Блаж. Августин как христианский апологет: Курс. соч. / ЛДА. Арзамас, 1959; Stelzenberger J. Conscientia bei Augustinus: Studie zur Geschichte der Moraltheologie. Paderborn, 1959; Henry P. Saint Augustine on Personality. The Saint Augustine Lecture. N. Y., 1960; Преображенский С. Блаженный Августин, Пелагий и православие // ЖМП. 1961. № 12. С. 59-62; Schmaus M. Die Denkform Augustins in seinem Werk «De Trinitate». Münch., 1962; Courcelle P. Les Confessions de Saint Augustin dans la tradition littéraire: Antécédents et postérité. P., 1963; Deane H. A. The political and social ideas of St. Augustine. N. Y.; L., 1963; La Bonnadriére A.. Recherches de chronologie augustinienne. P., 1965; Mader J. Die logische Struktur des personalen Denkens: Aus der Methode der Gotteserkenntnis bei Aurelius Augustinus. W., 1965; Du Roy O. L’ intelligence de la foi en la Trinité selon Saint Augustin: Genése de sa théologie trinitaire jusqu’en 391. P., 1966; Maxsein A. Philosophia Cordis: Das Wessen der Personalität bei Augustinus. Salzburg, 1966; Grabmann M. Die Grundgedanken des heiligen Augustinus über Seele und Gott. Darmstadt, 1967; Овсянников В. Творение Блаженного Августина «О граде Божием» как опыт христианского освещения хода мировой истории: Курс. соч. / МДА. Загорск, 1967/1968; Михнюк Н. Моральные взгляды блаж. Августина по его творениям: Курс. соч. / ЛДА. Л., 1968; Courcelle P. Recherches sur les Confessions de saint Augustin. P., 19682; Gilson E. Introduction à l’étude de saint Augustin. P., 1969; Markus R. Saeculum: History and society in the theology of St. Augustine. Camb., 1970; Василид (Новопруцкий), иером. Проповедническое наследие блаженного Августина: Курс. соч. / МДА. Загорск, 1974; Антоний (Мельников), митр. Блаженный Августин как катехизатор // БТ. 1976. Сб. 15. С. 56-60; Питирим (Нечаев), архиеп. О блаженном Августине // Там же. С. 3-24; Jaspers K. Augustin. Münch., 1976; Verbraken P.-P. Études critiques sur les sermons authentiques de saint Augustin. Le Haye, 1976; Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии: Латинская патристика. М., 1979. С. 181-340; Pincherle A. Vita di Sant’ Agostino. R., 1980; Seraphim Rose, hierom. The Place of Blessed Augustine in the Orthodox Church. Jord., 1980 (пер.: Серафим (Роуз), иером. Вкус истинного православия. М., 1995); Ruef H. Augustin über Semiotik und Sprache. Bern, 1981; Плакид (Дезей), архим. Блаженный Августин и «Филиокве» // ВРЗЕПЭ. 1982. № 109-112. С. 206-223; Бычков В. В. Эстетика Аврелия Августина. М., 1984 (доп. изд.: Эстетика блаженного Августина // Бычков В. В. Aesthetica patrum = Эстетика отцов церкви. М., 1995. С. 292-536); Петр (Поляков), иерод. Особенности богословских воззрений блаженного Августина епископа Иппонского: Курс. соч. / МДА. Загорск, 1984; Гарнцев М. А. Проблема самосознания в античной и раннесредневековой европейской философии // Историко-философский ежегодник, 86. М., 1986. С. 35-47; Нестерова О. Е. Историко-философские предпосылки учения Августина о соотношении времени и вечности // Там же. С. 29-34; Уколова В. И. Философия истории Блаженного Августина // Религии мира, 1985. М., 1986. С. 127-145; Chadwick H. Augustine. Oxf., 1986; Cremona С. Agostino d’lppona. Mil., 1986; Зяблицев Г., диак. Богословие блаженного Августина и античная философия // Церковь и время. 1991. № 1. С. 65-76; Лосев А. Ф. История античной эстетики: Итоги тысячелетнего развития. М., 1992. Кн. 1. С. 81-102, 637-638 [лит. на рус. яз.]; Flasch K. Augustin: Einführung in sein Denken. Stuttg., 1994; Степанцов С. Высота как знак гордости в толковании блаж. Августина на псалом 128 // Богословский сб. / ПСТБИ. 1999. № 4. С. 166-185; Чанышев А. А. «Град земной» в эсхатологической перспективе: переосмысление опыта античной истории и гражданской культуры в историософии Августина // ВФ. 1999. № 1. Музыка: Huré J. Saint Augustin musicien. P., 1924; Borghezio G. La musica in San Agostino. R., 1931; Le Boeuf P. La tradition manuscrite du «De musica» de saint Augustin. P., 1986; Keller A. Aurelius Augustinus und die Musik. Würzburg, 1993; Двоскина Е. М. Античная теория ритма: Трактат Аврелия Августина «De musica libri sex»: Канд. дис. М., 1998 [исслед. и рус. пер.]. Иконогр.: Lauer Ph. Les fouilles du Sancta Sanctorum // Mélanges d’archéologie et d’histoire. P., 1900. T. 20. P. 297. Tab. IX-X; Wilpert. Bd. 1. S. 149-153. Fig. 37; Bd. 2. S. 669; Demus O. The mosaics of Norman Sicily. L., 1949. P. 14, 45, 119. Fig. 7b, 38b; Volbach W. F. Elfenbeinarbeiten der Spätantike und frühen Mittelalters. Mainz, 1952. N 6. Tf. 2; Réau L. L’iconographie de S. Augustine // Actes du Congrès des Sociétés Savantes à Alger. P., 1957. P. 387-391; Courcelle J. P. Scènes anciennes de l’iconographie Augustinienne // REAug. P., 1964. T. 10. P. 54-71. Tab. I, XVIII; Sauser E. // LCI. Bd. 5. Sp. 277-290. Tf. 1.

Святые Русской Православной Церкви
Епископы Римско-католической Церкви
Святые Римско-католической Церкви
Святители Римско-католической Церкви
Иконография святителей
Мощи, в современном руссском языке — останки человека, причисленного к лику святых, являющиеся объектом почитания
Святые неразделенной Церкви
Экклезиология
Музыка. Теория. Западная традиция
Святые отцы и учители Церкви
Богословие аскетическое (Аскетика)
Богословие нравственное см. Нравственное богословие
Епископы Древней Церкви (I в. — 1054 г.)
Учение о Боге
Антропология, раздел богословия, посвященный раскрытию учения Церкви о человеке
Эсхатология
Богословы латинские
Экзегеты латинские
Учение о Боге Творце и Промыслителе
Святые отцы и учители Римско-католической Церкви
Богословие апологетическое (основное)
Этика
Августин Аврелий (354 — 430), епископ Гиппонский [Иппонийский] (с 395 или 396), блаженный, в западной традиции святитель (пам. 15 июня, греч. 28 июня, зап. 28 авг.), виднейший латинский богослов, философ, один из великих западных учителей Церкви
Философы латинские

АМВРОСИЙ Аврелий (ок. 339-397), еп. Медиоланский, один из великих зап. отцов Церкви, свт. (пам. 7 дек.)

ИОАНН ЗЛАТОУСТ. Часть I сер. IV в. — 407, свт. (пам. 27 янв., 14 сент., 13 нояб.; 30 янв.- в Соборе Трех святителей; пам. зап. 27 янв.), еп. К-польский (398 — 404), отец и учитель Церкви

ГРИГОРИЙ БОГОСЛОВ [Назианзин] (325-330-389-390), архиеп., свт. (пам. 25 янв., 30 янв. — в Соборе Трех святителей; пам. зап. 2 янв. 9 мая)

ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ (329/30 — 379), еп. Кесарии Каппадокийской, отец и учитель Церкви, свт. (пам. 1 янв., 30 янв.- в Соборе 3 вселенских учителей и святителей; пам. зап. 2 янв., 14 июня)

ГРИГОРИЙ (331/5 — ок. 394), еп. Нисский, отец и учитель Церкви, свт. (пам. 10 янв.)

ГРИГОРИЙ I ВЕЛИКИЙ [Двоеслов] папа Римский, отец и учитель Церкви (ок. 540 — 604), свт. (пам. 12 марта; в совр. католич. Церкви 3 сент.- день интронизации)

ЗИНОН (кон. III/нач. IV в.- 12.04.370/1), еп. Веронский (Веронийский), богослов и проповедник, свт. (пам. 12 апр.)

АФАНАСИЙ I ВЕЛИКИЙ (ок. 295 — 373), еп. Александрийский (с 328 г.), свт. ( пам. 18 янв., 2 мая)

ИЛАРИЙ (ок. 315 — 367), свт. (пам. зап. 13 янв.), еп. Пиктавийский, богослов, отец и учитель Церкви

ИОАНН ЗЛАТОУСТ. Часть II (сер. IV в. — 407), еп. К-польский (398 — 404), отец и учитель Церкви, свт. (пам. 27 янв., 14 сент., 13 нояб.; 30 янв.- в Соборе Трех святителей; пам. зап. 27 янв.)

КИПРИАН (ок. 200-210 — 14.09.258), еп. Карфагенский, выдающийся деятель и учитель древней Церкви, сщмч. (пам. 31 авг.; пам. католич. 14 и 16 сент.; пам. лютеран. 14 и 16 сент.; пам. англикан. 15 сент.)

ИРИНЕЙ († кон. II в.), еп. Лионский (Лугдунский), раннехристианский богослов, полемист, отец Церкви, сщмч. (пам. 23 авг.; пам. зап. 28 июня)

ЛЕВ I ВЕЛИКИЙ (кон. IV в. — 461), папа Римский (440-461), отец и учитель Церкви, свт. (пам. 18 февр.; пам. зап. 11 апр. и 10 нояб.)

БОЭЦИЙ Аниций Манлий Торкват Северин (ок. 480 — 524 или 526), рим. философ, богослов и гос. деятель, св. католич. Церкви (пам. зап. 23 окт.)

ИЕРОНИМ СТРИДОНСКИЙ (ок. 347- 419/20), пресвитер, библеист, экзегет, переводчик Свящ. Писания, один из 4 великих учителей Зап. Церкви, блж. , прп. (пам. 15 июня, пам. зап. 30 сент.)

КИРИЛЛ (ок. 315 — 387), еп. Иерусалимский (348-387, с перерывами), отец и учитель Церкви, свт. (пам. 18 марта)

МАКСИМ ИСПОВЕДНИК (580 — 662), прп. (пам. 21 янв., 13 авг.), отец Церкви

ГРИГОРИЙ (VI-VII вв.), еп. Акрагантский (Акрагантийский, Агригентский), свт. (пам. 23 нояб.)

ГРИГОРИЙ († после 392), еп. Эльвирский, или Иллибеританский (а также Бетикийский, Гранадский, Испанский), лат. богослов и экзегет, свт. (пам. зап. 24 апр.)

ГРИГОРИЙ ЧУДОТВОРЕЦ (ок. 213), еп. Неокесарийский. свт., (пам. 17 нояб)

ИОАНН ДАМАСКИН отец и учитель Церкви, прп. (пам. 4 дек.)

МЕФОДИЙ (ок. 311), еп. Олимпийский (Патарский, Филиппийский), церковный писатель, сщмч. (пам. 20 июня)

АВЕНТИН († 528), еп. Шартрский, свт. (пам. зап. 4 февр.)

АГАПИТ I († 536), папа Римский (535-536), свт. (пам. 17 апр., зап. 22 апр.)

АЛЬБЕРИХ († 784), еп. Утрехтский, свт. (пам. зап. 4 марта, 21 авг., 14 ноября.)

АЛЬБИН († после 549), еп. Андекавский, свт. (пам. зап. 1 марта)

АМФИЛОХИЙ (ок. 340 или 345 — после 394), еп. Иконийский, свт. (пам. 23 нояб.)

ВАЛЕНТИН († ок. 273), еп. Интерамнский, сщмч. (пам. 30 июля, пам. зап. 14 февр.)

ВАРСИС († 378), еп. Эдесский, свт. (пам. 25 авг., сир. 12 янв., греч. 15 окт., зап. 30 янв.)

ВАРСОНОФИЙ ВЕЛИКИЙ († сер. VI в.), прп. (пам. 6 февр., пам. зап. 11 апр.)

ВОНИФАТИЙ МИЛОСТИВЫЙ свт. (пам. 19 дек., пам. зап. 14 мая)

ГРИГОРИЙ ПАЛАМА архиеп. Фессалоникийский, отец и учитель Церкви (ок. 1296 — 1357), свт. (пам. 14 нояб., переходящее празд. во 2-ю Неделю Великого поста)

ГУБЕРТ (ок. 655 — 30.05.727), свт. (пам. зап. 3 нояб.), еп. Моза-Траекта (совр. Маастрихт, Нидерланды); местночтимый святой Брюссельско-Бельгийской епархии РПЦ

ЕВСТАФИЙ еп. Антиохийский, свт. (пам. 21 февр., пам. греч. 23 авг.), отец Церкви

ЕВФРАСИЙ 1-й еп. г. Иллитурги (Испания), свт. (пам. зап. 15 мая)

ЕПИФАНИЙ КИПРСКИЙ (ок. 315 — 403), еп. г. Констанции, отец и учитель Церкви, богослов-полемист, ересеолог, свт. (пам. 12 мая)

ЗИНОВИЙ († нач. V в.), свт. (пам. зап. 25 мая), еп. г. Флоренция (Италия)

ИГНАТИЙ БОГОНОСЕЦ (I — нач. II в.), еп. Антиохийский, сщмч. (пам. 29 янв., 20 дек.; пам. зап. 1 февр., 17 окт.)

ИСААК СИРИН еп. Ниневийский, отец Церкви, автор аскетических творений, прп. (пам. 28 янв.)

ЛЕВ (VII-VIII вв.), еп. Катанский, свт. (пам. 20 февр., 19 и 21 февр.; пам. зап. 20 февр.)

МАКАРИЙ ВЕЛИКИЙ (Египетский) (ок. 300 — ок. 390), прп. (пам. 19 янв.), основатель Скита

МАРТИН (316/7 или 336/7 — 397), еп. г. Туроны (ныне Тур, Франция), считается основоположником зап. монашества, св. (пам. зап. 11 нояб.)

МАТФЕЙ ап. от 12, согласно христ. традиции, автор Евангелия от Матфея, вошедшего в состав канона НЗ (пам. 16 нояб., 30 июня; пам. зап. 21 сент.)

АВИТ Алцим Экдиций (ок. 450 – ок. 518 или 525), еп. Вьеннский, свт. (пам. зап. 5 февр.)

АВИТ (571-594 или 595), еп. Клермонский, свт. (пам. зап. 21 авг., 4 сент.)

АВКСИЛИЙ ИРЛАНДСКИЙ († ок. 460), свт. ( пам. зап. 19 марта)

АВРЕЛИАН (III-IV вв.), еп. Лиможский, свт. (пам. зап. 10 мая, 17 нояб.)

АВРЕЛИЙ († 475?), еп. Ридицийский, свт. (пам. зап. 9 нояб.)

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Фильм про экзамены где убивают
  • Философские решения вечных вопросов в поздней лирике пушкина сочинение 9 класс
  • Философские проблемы в романе герой нашего времени сочинение
  • Фильм про экзамен супергероев
  • Философские мотивы поэзии фета сочинение 10 класс