Фрегат паллада сочинение

Иван Александрович Гончаров родился 18 июня 1812 года. У Гончарова-художника был необычный для того времени дар - спокойствие и уравновешенность. Это отличает его от писателей середины и второй половины XIX века, одержимых духовными порывами, захваченных общественными страстями. Достоевский увлечен человеческими страданиями и поиском мировой гармонии, Толстой - жаждой истины и созданием нового вероучения, Тургенев опьянен прекрасными мгновениями быстротекущей жизни. Напряженность, сосредоточенность, импульсивность - типичные свойства писательских дарований второй половины XIX века. А у Гончарова на первом плане - трезвость, уравновешенность, простота.

Лишь один раз Гончаров удивил современников. В 1852 году по Петербургу разнесся слух, что этот человек де-Лень - ироническое прозвище, данное ему приятелями, - собрался в кругосветное плавание. Никто не поверил, но вскоре слух подтверждается. Гончаров действительно стал участником кругосветного путешествия на парусном военном фрегате “Паллада” в качестве секретаря начальника экспедиции вице-адмирала Е.В.Путятина. Но и во время путешествия он сохранял привычку домоседа.

Итогом кругосветного плавания Гончарова явилась книга очерков “Фрегат “Паллада”, в которой столкновение буржуазного и патриархального мироуклада получило дальнейшее, углубляющееся осмысление. Путь писателя лежал через Англию к многочисленным ее колониям в Тихом океане. От зрелой, промышленно развитой современной цивилизации - к наивно-восторженной патриархальной молодости человечества с ее верой в чудеса, с ее надеждами и сказочными грезами.

Он вернулся в Петербург 13 февраля 1855 года, а уже в апрельской книжке «Отечественных записок» появился первый очерк. Последующие фрагменты публиковались в «Морском сборнике» и различных журналах на протяжении трёх лет, а в 1858 году всё сочинение вышло отдельным изданием. Цикл путевых очерков «Фрегат „Паллада»» (1855-1857) - своеобразный «дневник писателя». Книга сразу же стала крупным литературным событием, поразив читателей богатством и разнообразием фактического материала и своими литературными достоинствами. Книга была воспринята как выход писателя в большой и плохо знакомый русскому читателю мир, увиденный пытливым наблюдателем и описанный острым, талантливым пером. Для России XIX века такая книга была почти беспрецедентной. Между тем, Гончаров вернулся в департамент министерства финансов и продолжал исправно исполнять свои чиновничьи обязанности, к которым никак не лежала душа. Вскоре, однако, наступила перемена в его жизни. Он получил место цензора. Должность эта была хлопотливая и трудная, но преимущество её перед прежней службой состояло в том, что она по крайней мере была непосредственно связана с литературой. Однако, в глазах многих писателей эта должность ставила Гончарова в двусмысленное положение. Представление о цензоре в прогрессивных слоях общества было тогда далеко не лестным. Его воспринимали как представителя ненавистной власти, как гонителя вольной мысли. Образ тупого и жестокого цензора был как-то заклеймён ещё А. С. Пушкиным в «Послании к цензору»:         О варвар! Кто из нас, владельцев русской лиры, Не проклинал твоей губительной секиры?         

Вскоре и сам Гончаров стал тяготиться своей должностью и в начале 1860 года вышел в отставку. Помимо всего прочего, трудная и хлопотливая служба решительно мешала собственным литературным занятиям писателя. К этому времени Гончаров уже опубликовал роман «Обломов».

В 1852-1855 годах русский писатель Иван Александрович Гончаров совершил трёхлетнее морское путешествие на борту российского военного корабля - фрегата “Паллада”, и с дальних странствий возвратясь, издал свои путевые заметки под названием “Фрегат Паллада” (эту книгу, кстати, можно скачать бесплатно).

Как все наверно понимают, военный корабль - это не круизный лайнер для туристов, и действительно, И.А. Гончаров плавал на фрегате “Паллада” не столько из любви к путешествиям, сколько по служебной необходимости.

В середине XIX века начинается соперничество Российской Империи и Соединённых Штатов Америки за влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Кстати, США в ту пору в России было принято называть не так как сейчас, а несколько по-другому - Северо-Американские Соединённые Штаты, сокращённо - САСШ.

Главным объектом русско-американского соперничества стала Япония, которая с 1639 года была закрыта для иностранцев - прибытие иностранца на японскую землю каралось смертной казнью, и лишь для китайских и голландских кораблей с 1641 года было сделано маленькое исключение - им разрешалось заходить для торговли в порт Нагасаки, и больше никуда. Русские и американцы, появись они в Японии, автоматически подставляли бы свою шею под удар самурайского меча.

Однако заполучить Японию в качестве рынка сбыта для своих товаров и России, и Америке очень хотелось, и они почти одновременно направили в Японию свои военно-морские эскадры с целью заставить японцев пойти на уступки, и открыть страну для захода соответственно российских и американских торговых кораблей.

Русской эскадрой командовал адмирал Евфимий Путятин, а американской эскадрой - коммодор Мэтью Перри. Американцам из Сан-Франциско плыть было ближе, чем русским из Санкт-Петербурга, и они успели на год раньше - коммодор Перри прибыл в Японию в 1854 году, а адмирал Путятин - только в 1855-м. Многолетней продолжительности плавания удивляться не надо - парусные корабли целиком и полностью зависят от воли ветра, и попав в зону штиля (безветрия), можно было проторчать на одном месте несколько недель, а потом ещё и бороться со встречным ветром, проходя за день мизерные расстояния.



 




Обе экспедиции увенчались успехом - японцы подписали и с Россией, и с Соединёнными Штатами торговые договоры, но достигнуто это было разными средствами.

Коммодор Перри просто-напросто запугал японцев, угрожая расстрелять из пушек их столицу - город Иеддо (сейчас называется Токио), зато адмирал Путятин, напротив, никаких прямых угроз не высказывал, и добился желаемого путём долгих переговоров.

Так вот, Иван Гончаров, служивший переводчиком в департаменте внешней торговли министерства финансов, был назначен секретарём адмирала Путятина, и должен был подробно описывать плавание (в Японию и обратно), и ход переговоров с японцами.

Путешествие стало почти кругосветным, так как И.А. Гончаров по пути в Японию на фрегате “Паллада” побывал в Англии, Южной Африке, Индонезии, Китае, на обратном пути из Японии побывал на Филиппинах, не считая множества небольших островов и архипелагов Атлантического, Индийского и Тихого океана, затем высадился на берегу Охотского моря, и вернулся сухим путём в Санкт-Петербург, проехав через всю Россию. Фрегат Паллада” после отъезда Гончарова вернулся в столицу Российской Империи своим естественным, морским путём.

Путевые заметки Ивана Гончарова “Фрегат Паллада” интересны очень точным, вплоть до мельчайших деталей, описанием жизни и быта тех стран, где он побывал.

Судя по тексту “Фрегата Паллада”, И.А. Гончаров был большим любителем вкусно поесть, так как он настолько красочно описывает все те блюда, которые ему довелось съесть во время путешествия, что по ходу чтения просто слюнки текут. По материалам “Фрегата Паллада” наверно можно было написать “Книгу о вкусной и здоровой пище”, настолько много места Гончаров уделяет в своём произведении описанию своих трапез, иногда даже удивляешься, как один человек мог столько всего съесть.

Но главная особенность “Фрегата Паллада” - это нескрываемое презрение И.А. Гончарова к иностранцам, напоминающее этакое снисходительно-пренебрежительное отношение барина к зачуханным крепостным крестьянам. Впрочем, Гончаров как раз и был настоящим русским барином, и во время путешествия к нему был приставлен матрос Фаддеев, дабы на корабле барину прислуживать.

И.А. Гончаров, сойдя с борта фрегата “Паллада”, всегда подробно знакомился с образом жизни населения каждой страны, где он оказывался, но в его описании вообще очень трудно найти какие-либо хорошие слова об иностранцах, в основном это был взгляд негативный, хотя иногда он находил в иностранцах и что-то положительное.

Например, Гончаров отмечает, что английские слуги очень добросовестны, и вообще англичане с уважением относятся к чужому покою, но при этом сравнивает англичан с бездушными механизмами, которые держат себя в рамках неких общественных норм и приличий, и всё у них по порядку и как положено, и никакой тебе широкой русской души.

И.А. Гончаров с юмором описывает привычку англичан здороваться за руку (сейчас, как все мы знаем, за руку здороваются и в России, но в XIX веке эта мода до нас ещё не дошла): “встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку”.

То, что Гончаров пишет о неграх, привело бы в ужас современных американцев, повёрнутых на политкорректности, и даже считающих слово “чёрный” оскорбительным ругательством.

Ну а если Вы все-таки не нашли своё сочинение, воспользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 20 тысяч сочинений

Сохранить сочинение:

Сочинение по вашей теме И А Гончаров «Фрегат «Паллада». Поищите еще с сайта похожие.

Путевые очерки «Фрегат «Паллада» имеют большое познавательное и художественное значение. Своеобразие стиля очерков очень верно определил Н. А. Некрасов, отмечая «красоту изложения, свежесть содержания и ту художественную умеренность красок, которая составляет особенность описания г. Гончарова, не выставляя ничего слишком резко, но в целом передавая предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов».

В очерках ощущается противоречивость мировоззрения Гончарова, но они ценны для нас правдивым изображением фактов.

Передавая день за днем свои наблюдения и впечатления в новой и необычной для него среде, незаметно для читателя вовлекая его в интересы этой среды, в жизнь окружающих людей, Гончаров не забывает род- 1 ной страны. Яркие картины жизни буржуазного Запада, ‘ таинственного Востока не могут заслонить от художника картины родного, сонного царства крепостной России. Оно встает перед ним, где бы он ни был: среди шума и суеты Лондона, на песчаном берегу Африки или под тропическим небом Цейлона.

«Фрегат «Паллада» имел большой успех у читателей. При жизни Гончарова книга издавалась пять раз. Д. И. Писарев отмечал, что «Фрегат «Паллада» встречен был русским читателем «с такой радостью, с какой редко встречаются на Руси литературные произведения». Сам Гончаров писал: «История плавания самого корабля, этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта — все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собой симпатии читателей».

Первой страной, где фрегат имел длительную стоянку, была Англия. Из крепостнической империи Николая I Гончаров попал в «классическую» страну капитализма, своими глазами увидел буржуазный мир в его наиболее полном развитии. В Англии и других странах, в колониях Гончаров увидел, как под влиянием капиталистических отношений отмирают патриархальные формы жизни. Поэтому закономерно, что центральной темой очерков Гончарова, трезвого и проницательного писателя, стала тема капитализма.

Гончаров понимает историческую неизбежность победы нового, более прогрессивного уклада жизни, одобряет «материальный прогресс». И вместе с тем в своих очерках Гончаров осуждает буржуазное общество, его пороки. Внимательный и тонкий наблюдатель, он видит лицемерие буржуазии, жестокое обращение с населением колоний, грабеж чужих стран.

Где бы ни был Гончаров, его всегда интересовал быт народа.

В Лондоне он, в отличие от других путешественников, не посетил Британский музей — всемирно-известное собрание достижений человеческой культуры. Его интересовали улицы, дома, люди: «Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия… с любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки, с корвинами на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с не-» подражаемой ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью; или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку. В тавернах, в театрах — везде пристально смотрю, как и что делают, как веселятся, едят, пьют…»

Гончаров обратил внимание на «суету и движение». Люди изобретают «машины, пружинки, таблицы» и не замечают того, что становятся сами «новейшими машинами». Гончарова возмущало ханжество и лицемерие английского буржуазного общества: «Вся английская торговля прочна, кредит непоколебим, а между тем покупателю в каждой лавке надо брать расписку в получении денег. Законы против воров многи и строги, а Лондон считается, между прочим, образцового школою мошенничества, и воров числится там несколько десятков тысяч; даже” ими, как товарами, снабжается континент, и искусство запирать замки спорит с искусством отпирать их… филантропия возведена в степень общественной обязанности, а от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но цельте страны под английским управлением. Между тем этот нравственный народ по воскресеньям ест черствый хлеб, не позволяет вам в вашей комнате заиграть на фортепияно или засвистать на улице. Призадумаешься над репутацией умного, делового, религиозного, нравственного и свободного народа!»

Что же порождает это бездушное делячество людей, единственной целью которых является обогащение? Ответ один: капиталистический уклад жизни.

Правда, Гончаров не всегда понимал, какие бедствия несет английский капитал народам колоний и зависим мых стран, и поэтому в его очерках встречаются неверные, необъективные оценки результатов хозяйничания Англии в ее колониях.

Гончаров с присущим ему мастерством живописца рисует яркие, запоминающиеся карзины жизни Африки: «Вот стройный, красивый негр финго, или Мозамбик, тащит тюк на плечах, это «кули», наемный слуга,, носильщик, бегающий на посылках; вот другой из илемени зулу, а чаще готтентот, на козлах ловко управляет парой лошадей…» Симпатизируя народам Африки, угнетаемым английскими и другими колонизаторами, Гончаров показывает условия, в которых жили эти народы, и эти картины далеки от того, что хотел бы видеть Гончаров, веривший в благотворное влияние «сильных мира сего» — английских предпринимателей — на обездоленные народы Африки.

Гончаров пишет о «не совсем бескорыстных действиях» поселившихся среди кафров христианских миссионеров, о том, что кафров согнали с обширных земель в такое время, «когда еще хлеб был на корню и племя оставалось без продовольствия». Эти картины говорят сами за себя. Они разоблачают хищническую сущность капитализма. Много места Гончаров уделяет показу «цивилизаторской» деятельности англичан в Китае.

С гневом и презрением пишет он о низости колонизаторов, которые на счет китайцев «обогащаются, отравляют их1, да еще и презирают свои жертвы».

В «цивилизации» Дальнего Востока английские дельцы были главными, но не единственными. Гончаров пишет о приходе «новых» колонизаторов: «Люди Соединенных Штатов Северной Америки уже явились сюда с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации».

Новые «цивилизаторы» посылают миссионеров распространять христианство и постепенно прибирают к рукам богатства «благословенных островов». А острова, действительно, богаты: сахарные плантации, много лесов, благодатная почва и климат. Разве могут пройти мимо таких богатств «цивилизаторы»!

Два очерка посвящены Японии — главной цели кругосветного путешествия, страны, по словам Маркса, с «чисто феодальной организацией землевладения», с остатками средневековья.

Эти очерки знакомили русского читателя со страной, о которой в то время было известно еще очень мало. Гончаров встречается с прогрессивно настроенными людьми, которые стремились изменить изжившие себя порядки. В этих людях Гончаров видит будущее Япо-

Писатель имеет в виду ввоз в Китай опиума, нии. Как всегда, он с большой теплотой пишет о простом народе: «Сколько у них жизни кроется… сколько веселости, игривости. Куча способностей, дарования — все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал».

В очерках о пребывании в Японии Гончаров рассказывает и о переговорах, которые велись адмиралом Путятиным с японским правительством. В качестве секретаря адмирала он присутствовал на этих переговорах и подробно описал их.

Миссии Путятина в Петербурге придавалось большое значение. Ее целью было наладить торговые и дипломатические отношения с Японией.

Русская миссия настойчиво вела переговоры с японскими представителями. Совершенно неожиданно возникли серьезные осложнения: началась Крымская война. Русские моряки еще до объявления войны решили: при встрече с превосходящими силами противника бороться до конца и в случае необходимости взорвать фрегат.

Адмирал Путятин, — писал Гончаров в сентябре 1854 года, — «все ожидал, что война с Англией не состоится или внезапно кончится и что он в состоянии будет оканчивать свои поручения в Японии и Китае в тех же размерах и не торопясь, как начал, причем ему необходим будет и секретарь. Но известия о разрыве с Англией были так положительны, что надо было думать о защите фрегата и чести русского флага, следовательно, плавание наше, направленное к мирной и определенной цели, изменялось. Цель путешествия изменялась, с этим прекратилась и надобность во мне». Закончилась морская часть кругосветного путешествия Гончарова. Из устья Амура сухим путем, через Сибирь, возвращался он домой. Этому возвращению, в условиях лютых морозов, бездорожья, — путешествию далеко не легкому — посвящен ряд очерков («Обратный путь через Сибирь», «Из Якутска», «До Иркутска»), в которых Гончаров описывает быт народов, населяющих Сибирь, обходя молчанием их бесправное положение, гнет, который они испытывают, находясь под пятой царских колонизаторов.
После двух с половиной лет путешествия, пробыв несколько дней в Симбирске, Гончаров 25 февраля 1855 года возвратился в Петербург.

Адмирал Е. В. Путятин высоко ценил Гончарова как секретаря. Его характеристики сыграли немалую роль в дальнейшей служебной карьере писателя. Опытный моряк и способный дипломат, Путятин по своим взглядам был реакционером и мракобесом, и повседневное общение с ним Гончарова в течение двух с лишним лет не могло не оказать отрицательного влияния на мировоззрение писателя.

Содержание:

1. Цели и трудности плавания
2. Русские и европейцы. Наброски к «Обломову»
3. Офицеры. Через диалоги к характерам
4. Животные и птицы
5. Япония в ХIХ веке
6. Заключение

По этой ссылке вы сможете найти много готовых тем рефератов по биографии:

Посмотрите похожие темы возможно они вам могут быть полезны:

Введение:

Иван Александрович Гончаров родился 18 июня 1812 года. У Гончарова художника был необычный для того времени подарок — спокойствие и уравновешенность. Это отличает его от писателей середины и второй половины XIX века, одержимых духовными порывами, захваченными общественными страстями. Достоевский очарован человеческими страданиями и поисками мировой гармонии, Толстой — жаждой истины и созданием новой доктрины, Тургенев опьянен прекрасными моментами стремительной жизни. Напряжение, концентрация, импульсивность — типичные свойства талантов писателя второй половины XIX века. А для Гончарова на первом плане — трезвость, уравновешенность, простота.

Гончаров только один раз удивил своих современников. В 1852 году по Санкт-Петербургу распространился слух о том, что этот человек ленивый — ироническое прозвище, данное ему его друзьями, — совершил кругосветное путешествие. Никто не поверил, но вскоре слух подтвердился. Гончаров фактически принял участие в кругосветном путешествии на парусном военном «Фрегате «Паллада» в качестве секретаря главы экспедиции вице-адмирала Е.В.Путятина. Но даже во время поездки он сохранил привычку кушать картошку.    

Результатом кругосветного плавания Гончарова в мире стала книга очерков «Фрегат «Паллада» в которой столкновение буржуазного и патриархального мироустройства получило дальнейшее углубление понимания. Путь писателя пролегал через Англию к ее многочисленным колониям в Тихий океан: от зрелой, индустриализированной современной цивилизации до наивно-восторженной патриархальной молодежи человечества с его верой в чудеса, с его надеждами и сказочными мечтами.

Он вернулся в Петербург 13 февраля 1855 года, и первое эссе появилось в апрельской книге «Отечественные записки». Последующие фрагменты были опубликованы в «Морской коллекции» и различных журналах в течение трех лет, а в 1858 году вся работа была опубликована в виде отдельного издания. Цикл путевых зарисовок «Фрегат Паллада» (1855-1857) является своеобразным «дневником писателя». Книга сразу стала крупным литературным событием, поразив читателей богатством и разнообразием фактического материала и его литературными достоинствами. Книга была воспринята русским читателем как выход писателя в большой и новый мир, увиденный любознательным наблюдателем и описанный острым, талантливым пером. Для России в XIX веке такая книга была практически беспрецедентной.

Тем временем Гончаров вернулся в департамент Министерства финансов и продолжал регулярно выполнять свои служебные обязанности, к которым его душа никоим образом не лгала. Однако вскоре в его жизни произошли перемены. Он получил работу в качестве цензора. Эта позиция была хлопотной и сложной, но ее преимущество перед предыдущей службой заключалось в том, что она была, по крайней мере, напрямую связана с литературой. Однако, по мнению многих авторов, эта позиция ставит Гончарова в неоднозначное положение. Идея цензора в прогрессивных слоях общества была тогда далека от лести. Его воспринимали как представителя ненавистных властей, как преследователя свободы мысли. Образ тупого и жестокого цензора каким-то образом был заклеймен А.С.Пушкиным в его «Послании к цензору»: «О варвар! Кто из нас, владельцев русской лиры, не проклинал ли ваш разрушительный топор?».

Вскоре сам Гончаров начал чувствовать усталость от своего положения и ушел в отставку в начале 1860 года. Среди прочего, трудная и хлопотная служба решительно помешала собственным литературным занятиям писателя. К этому времени Гончаров уже опубликовал роман Обломова.

В 1852-1855 годах русский писатель Иван Александрович Гончаров совершил трехлетнее морское путешествие на российском военном корабле — фрегате «Паллада» и, возвращаясь из дальних странствий, опубликовал свои путевые заметки под названием «Фрегат Паллада» (кстати, эта книга, можно скачать бесплатно).

Цели и трудности плавания

Тяга к дальним странствиям с детства охватила душу писателя. Иван Александрович считал, что, поскольку «учитель сказал мне, что если ты пойдешь из любой точки без остановки, ты вернешься к ней с другой стороны: я хотел поехать с правого берега Волги, где я родился, и вернуться из левые…». Писатель остро чувствовал необходимость изменить унылое обывательское существование: «Мелькали дни, жизнь угрожала пустотой, сумерками, вечной повседневной жизнью: дни слились в одну утомительно однообразную массу лет». Когда Гончаров узнал, что его включили в экспедицию, он с нехарактерной экспансивностью воскликнул: «Сама молодежь вернулась ко мне. Спешите, поторопитесь!». Странствия должны были быть очень реальными: не в хорошем состоянии, не в Париже или Италии. Уже описал его друг Василий Боткин и Испанию, а также тропики к полюсам… «Судьба как будто задала себе задачу помочь», — вспоминает Гончаров. Российское правительство оборудовало эскадрилью для кругосветного путешествия. Официальной целью кампании была провозглашена «экспедиция русских владений в Америку». На самом деле секретная и важная миссия была назначена морякам под командованием адмирала Путятина. Они должны были объехать весь мир от Америки до Азии и попытаться установить торговые отношения с Японией. Япония в те времена была закрытой страной. И немногие европейцы могли похвастаться тем, что они туда попали, кроме того, что они были в плену. Можно представить, насколько сложной была задача для наших моряков! И сколько неизведанного можно было увидеть, услышать, записать… Гончаров через друзей Майкова сразу попадает в беду. Он был включен в экспедицию (в качестве секретаря адмирала Путятина) без каких-либо задержек. «Путятину нужен был не только секретарь, но и литературный человек, писатель, который не только вел бы журнал путешествий и вел переписку, но и стал бы «летописцем» важной и интересной кампании».

Скажем сразу: отклонения от исходного маршрута были сделаны неоднократно. Причиной стала и Крымская война, и всеобщая дряхлость «Паллада», которая уже давно положила конец ее жизни. «Вы уже знаете, — писал Иван Александрович своим друзьям из Англии, — что мы идем не по Рогу, а через мыс Доброй Надежды, затем через Зондский пролив, оттуда на Филиппинские острова и, наконец, Китай и Япония». Маршрут развивался следующим образом: из Кронштадта в Лондон, из Великобритании на Мадейру, затем на острова Кабо-Верде, Капштадт (Южная Африка), далее следуют Сингапур — Гонконг — Боним-Сима — Нагасаки — Шанхай — Лицейские острова — Манила — Нагасаки — снова — Корея — Татарский пролив — порт Аян. Оттуда часть команды (среди них Гончаров) отправилась обратно через Сибирь верхом на лошади. Путешествие длилось более двух лет, и, по крайней мере, шесть месяцев прошло в обратном пути через Сибирь. Это было действительно суровое и опасное начинание. Нет необходимости доказывать, что те, кто отождествляет Гончарова почти с Петром Адуевым, ошибаются. Может ли любитель комфорта совершить обратную поездку верхом по всей Сибири, по нетронутым тропам (тогда это был действительно подвиг)? Писатель был опасно обморожен, но не думал жаловаться, тем более жалеть себя. Эта важная особенность автора «Фрегата…» была отмечена в его эссе учеником 10-го класса: «Сначала казалось, что как-то все происходило во время плавания безопасно и спокойно. Но потом я понял, что именно так Гончаров ведет историю. Читая главу за главой, я понял, что Гончаров был не только терпеливым, но и смелым человеком. В почтенном возрасте он отправился в такое опасное путешествие и, говоря об этом, не только не преувеличивал все трудности такого путешествия для сухопутного человека, но по большей части, казалось, их не замечал — это знак мужественного и сильного человека». «Прочитав «Фрегат «Палладу»», я по-другому, чем прежде, посмотрел на автора «Обломова».

Проблемы плавания и жанр книги. Гончаров не был туристом в обычном смысле этого слова. Приезд писателя в Лондон совпал с национальным событием: похоронами герцога Веллингтона. Счастливый?. «Многие были бы рады увидеть такое необычное событие; Праздничная сторона народа и столицы…», — подтверждает Иван Александрович. Однако он сам «с нетерпением ждал другого дня, когда Лондон… начнет жить нормальной жизнью». Писатель интересуется повседневной жизнью других людей: «В тавернах, театрах — везде смотрят, как делают, как весело, едят, пьют…». Точно так же Гончарова обременяет необходимостью следовать обычным туристическим маршрутам, с неизбежным визитом к Лондонскому Тауэру «Британский музей» — «Я хотел бродить не среди мумий, а среди живых людей». Писатель выразил свою позицию уже в первой главе, сказав, что он «хотел путешествовать не официально, не приезжать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не задавая себе утомительных уроков, которые нужно изучать каждый день, с Путеводитель в его руках, так много улиц, музеев, зданий…». Такое путешествие не имеет смысла: «…Хаос улиц и памятников остается в моей голове, да и то недолго». На напротив, «взгляд в чужую жизнь дает наблюдателю такой общий человеческий и личный урок, который вы не найдете ни в книгах, ни в школах».

Этот «урок» чужой жизни автор «Фрегата» и попытался донести до читателя. В предисловии он специально оговаривал, что не ставит задачу создания исследовательской («ученой») работы и даже «систематического описания путешествия со строго определенным содержанием». Гончаров определил жанр своих наблюдений как «зарисовки» — «летающие наблюдения и заметки, сцены, пейзажи…». Стремление систематизировать впечатление можно увидеть в названиях глав и частей — «От Кронштадта до мыса Ящерицы», «Атлантический океан и остров Мадейра», «русские в Японии» и т.д. Однако, это не только географические вехи по всему миру, но, прежде всего, этапы понимания того, как живет современный мир Гончарова.

При изучении новых стран и континентов «отправной точкой» для писателя является борьба между старым и новым, распространяющаяся по всему земному шару. Гончарову удалось почувствовать борьбу эпох и исторических образований, которая происходила на его глазах — в английских доках, где парусное судно было разрезано пополам, чтобы оснастить его последним словом человеческой мысли — паровым двигателем. Гончаров больше на стороне нового, что также проявляется в описании его собственного корабля. В мировой поэзии периода «преончаров» парусник является неизменным символом красоты, грации и грации. Вспомним строки Пушкина:

«Морей красавец окриленный!

Тебя зову — плыви, плыви…».

Путешественник с этим согласен, но только издалека: «Красиво смотреть со стороны, когда корабль плывет по бесконечной поверхности воды, как лебедь…». Потому что, если подойти ближе, сотни недостатков будет поймать ваши глаза. «Невозможно определить время прибытия парусного судна, вы не можете бороться с встречным ветром, вы не можете двигаться назад, споткнувшись на мелководье…» — многие вещи невозможны. Гончаров не технический специалист, но даже он чувствует низкую эффективность, как мы бы сказали сейчас: «Посмотрите на сложность механизма, на эту сеть снастей, веревок, веревок и веревок, каждая из которых имеет свое собственное назначение посмотрите на количество рук, которые приводят их в движение». Конечно, он отдает дань самоотверженному труду человека: «В каждом крючке, гвозде, планшете вы читаете историю, благодаря которой методом пыток человечество получило право плыть по морю…». Однако технология также имеет особая красота, красота силы и целеустремленности. Гончаров объясняет свою мысль читателю образным сравнением, с юмором до сарказма, старого парусного корабля с … старой кокеткой, что «…это будет краснеют, заправляют, надевают десять юбок и затягивают в корсет, чтобы поразить любовника, но появятся только молодость и свежесть сил — все домашние дела рассыплются в прах». Кстати, путешествие «старой кокетки» «Паллада» была значительно укорочена из-за ее технического устаревания. В конце рейса ветхий корабль был вынужден тонуть.

Оказавшись на Мадейре, путешественник наблюдает за чудесной природой, мягким климатом, обилием земных фруктов. В середине райского острова рассказчик воспринимает одну особенность как противоречивую. «Почему, он размышляет — на улицах малой активности? Толпа людей идёт праздно. На юге нет охотников, чтобы работать, но быть настолько ленивым, что нигде нет никаких признаков труда, выходит из-под контроля». Но на другом конце света, в Африке, «чудесные дивы создают волю и труд человека!». Чтобы передать изменения, которые возникают буквально на наших глазах, рассказчик много раз использует временные определения «сейчас», «давно», «до»: «Теперь все здесь в полном брожении: всепроникающая энергия человека борется с почти неотразимой природой». «Как долго они ездили на волах в сопровождении толпы готтентотов, чтобы охотиться на львов и тигры? Теперь вам нужно идти за львами в 400 милях от города: дороги, отели, омнибусы, шум и тщеславие оттолкнули их далеко». Усилия европейцев по цивилизации черного континента тем более благородны, потому что в других странах одомашнивание быстро окупается: «оно пользуется богатыми дарами почвы. В Южной Африке это не так: ее земля неблагодарна, работ настолько мало, что они едва покрывают расходы…». И все же поселенцы активно внедряют технические новшества на благо своих потомков: «По всему ущелью было построено до сорока каменных мостов и мостов. Можно судить, сколько здесь используется таланта, соображений и физического труда!».

О благополучии Капской колонии путешественник уверенно судит на основании встреч и знакомства с независимыми, уважающими себя людьми, как, например, кучер Вандик или географ Бен. «Вторая специальность Бена — открытие и описание ископаемых животных. Третья и главная специальность его — прокладывание дорог». Писателю казались лучшими представителями человечества люди, в которых практическая образованность сочеталась с духовными интересами, как у мистера Бена, — «у него изумительный фальцетто. Он нам пел шотландские песни и баллады».

Размышляя о победах цивилизации своими глазами, путешественник одновременно задает тревожный вопрос: «А где люди — черные? где естественные жители региона?». «Полное собрание всех племен, населяющих колонию», путешественник мог видеть только… в тюрьме. Война между английскими поселенцами и коренными африканскими племенами продолжается. «Когда британцы добираются до них, тогда они смиряются и молчат на некоторое время, время от времени грабя, время от времени. Они обязаны миру, оккупации, торговле; они все обещают, а затем, при первой же возможности, снова заполучив оружие, делают то же самое». Российский путешественник заключает его обзор военных действий на мысе Колония с проницательным, самокритичным выводом: «Эти войны имеют тот же характер, что и наши войны на Кавказе». «Скоро европейцы продолжат свой невидимый путь к отдаленному убежищу дикарей, — спрашивает Гончаров от имени всех читателей, — и как скоро последние отбросят это позорное имя?». И автор был убежден, что коренные народы Африки нуждаются в развитии после прослушивания речи бушменов: их язык слишком скуден и примитивен. Автор считает, что мирные пути являются единственно правильными, предлагает познакомить туземцев с Преимущества цивилизации: «С ними ничего нельзя сделать силой. Они будут побеждены не порохом, а комфортом».

Путешественник понимает: колонизация земель и подготовка местных жителей будут проходить быстрее, если объединятся выходцы из Европы. Но и здесь он наблюдает за борьбой старого и нового — британских колонизаторов и старых бурских поселенцев (голландцев). Беглого взгляда на обстановку придорожных отелей было достаточно, чтобы путешественник догадался, что патриархальная экономика буров падает, «голландцы падают, а англичане поднимаются в сторону». И в этом, по его мнению, проявляется и безжалостная логика истории, которая всегда на стороне неутомимых колонизаторов. Голландцы одержали первые победы над природой благодаря своей «мокроте». К тому времени, когда предприимчивые британцы появились в Африке, буры «достигли результатов, которые могли бы привести к ним, из-за недостатка позитивной и живой энергии, этого негативного и мертвого качества, то есть самообладания». Они чужды позитивным стремлениям британцев — изменить, улучшить, идти дальше — голландцы довольны тем, что имеют. Вот почему англичане постепенно вытесняют буров в неудобные земли, — свидетельствуют свидетельства очевидцев. Писатель-гуманист даже не мог представить, что через несколько лет британцы начнут войну, чтобы полностью уничтожить конкурентов. Европа содрогнется от их жестокости, мир впервые узнает, что такое концентрационные лагеря. Тысячи добровольцев, в том числе из России, будут помогать истребленным бурам.

Все это Гончаров не мог знать. Но чем дольше путешествие длится, тем более скептически в его голосе. Повсюду он встречает «героя капиталистического времени», бизнесмена англоязычных стран. Сначала этот новый правитель мира вызывает удивление своей прозаической, приземленной внешностью: «Не поэтическое изображение, не с мечом, не в короне, а просто в черном фрак с зонтиком в руки». Но он не может не внушать уважения его настойчивости: «Я видел его на песках Африки, на плантациях Индии и Китая, среди кип чая, командующих нациями, кораблями, пушками, движущими огромные силы природы». Путешественник вынужден объективно признать: «Этот образ правит миром над страстями». Но как и с помощью какого же он «правила»?

Ответ на это дает дальнейшая поездка в страны Азии. Некоторые из этих стран уже были колонизированы европейцами (Филиппины, Шанхай), некоторые находятся в пути (Лицейские острова), и только Япония остается в добровольном уединении. По воле судьбы стоянка у берегов Японии перемежалась визитами в Сингапур, Гонконг, Шанхай, которые долгое время были колонизированы Англией. Наблюдатель, который не заражен национальными предрассудками, сразу замечает сходство в национальном характере англичан и китайцев. Такая же аккуратность даже в маленьких поделках, одинаково фанатичная тяжелая работа. Понятно, что захваченный и покоренный китайский уголок страны не сияет роскошью, в отличие от элегантных кварталов колонизаторов. Однако путешественник с опытным взглядом признает лучшие черты национального образа жизни под маской бедности: «…Несмотря на запах, жалкую нищету, грязь, нельзя не заметить ум, порядок, ясность даже в мелочах полевого и сельского хозяйства. Вы не увидите кучу соломы, небрежно и не на своем месте, нет упавшего плетеного забора и козла или коровы, бродящей среди посевов; нигде не осталось бесполезного гниющего бревна. Сами дома, какими бы бедными и грязными они ни были, умело построены…». Тем временем чванство европейского колонизатора не знает границ. Путешественник видит, как образованный, на первый взгляд, культурный англичанин, как только китаец «не долго держится в стороне», схватил его за косу и отвел в сторону. Китаец сначала будет ошеломлен, а затем присмотрит за ним с улыбкой подавленного негодования. Посмотрев на такие уличные сцены, писатель с горечью произносит: «Я не знаю, кто из них мог цивилизовать кого: разве китайцы не англичане, с их вежливостью, кротостью и способностью торговать».

В конце путешествия путешественник видит другую сторону колонизации. Он разоблачает двуличие цивилизованных стран: «…Китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, пот, кровь, энергию, интеллект, всю свою жизнь. Англичане и американцы хладнокровно принимают все это, превращают его в деньги…». Для них все пути хороши, это не работает честно, они действуют с изощренной казуистикой и лицемерием, нет — с оружием. Наибольшую выгоду для «просвещенных» стран приносит тайная торговля наркотиками. Ради сверхприбыли они «столь же хладнокровно терпят старый упрек за опиум…». Русский писатель, который не знает «очарования» быстрой прибыли, охвачен гневом: «Бесстыдство этого народа приходит к некоему героизму, как только он касается продажи товаров, какой бы она ни была, даже яд!».

Посещение Сибири. Встречи с декабристами. Путешествие в зарубежные страны было только частью этого путешествия. Значительные путешествия по России были впереди. «Верни якорь!» — услышали нас в последний раз, и сердце упало от радости, что ты ступаешь на твердую землю, и от сожаления, что ты прощаешься с морем». Автор понимает, что самые большие трудности еще впереди: «…Но десять тысяч миль остаются. Здесь целые океаны снега, болота, сухие пропасти и пороги, их сорок-градусные тропические, вечнозеленые сосны…». Как своеобразный оптимистичный путешественник, перечисляя настоящие опасности, Гончаров чередует анекдоты: «животные, от медведей до клопов и блох, включительно вместо качки — трясет…».

Сибирь дарит путешественнику свой вариант колонизации. «Несмотря на продолжительность зимы, суровость холода, как все движется здесь, на земле! Пустыни превращаются в жилые места, дикари возводятся в ранг человека, религия и цивилизация борются с дикостью». В отличие от стран Африки и Азии, здесь вы не найдете иностранного колонизатора: «Все, кто вовлечен в эту лабораторию, участвуют здесь: дворяне, духовенство, купцы, жители деревни — все призваны работать и работать не покладая рук». Бесстрашные русские путешественники подошли к полюсам, обошли берега Северного Ледовитого моря и Северной Америки…, иногда питаясь отваром с ботинок, сражались с животными, со стихиями — все это герои… Священники намеревались проповедовать слово Божие через непроходимые места, не зная, встретятся ли они с кочевым племенем. И даже дамы, презирающие мороз в сорок градусов, ходят в светлые шляпы. Если подумать тоже своего рода подвиг.

Например, среди «титанов», поднимающих Сибирь, находится отставной моряк Сорокин, который нанял тунгусов и сеял четыре десятины хлебом. «Его труд не был потерян… и следующим летом к нему снова пришли тунгусы… Его двор полон скота, завидно видеть, насколько он велик. Сорокин живет аншлагом. Благоразумный европейский бизнесмен бы успокоился на этом. Но не русская мятежная душа: «Теперь он жертвует свою землю в церковь, снова двигается в другое место, где, возможно, он будет делать то же самое» большинство русских «титанов» действовать бескорыстно. У них нет презрения к коренным жителям региона. Они готовы научить сибирские народы всему, чтобы облегчить жизнь и построить новую Сибирь — «…и создать Сибирь не так просто, как создать что-то под благословенным небом». Автор полностью осознает величие изменений, происходящих на его глазах.

Писатель не смог сразу рассказать обо всех сибирских впечатлениях из-за боязни цензуры. Он получил возможность рассказать о своих встречах с декабристами лишь спустя годы в эссе «По всей Восточной Сибири». Мемуары писателя помогли восполнить пробел в биографиях лидеров движения декабристов. Из многих мемуаров известны события на Сенатской площади, поведение участников восстания на суде и во время казни. После амнистии 1855 года выжившие декабристы вернулись в европейскую Россию и стали центром общественного внимания. Лев Толстой, который задумал роман «1805 год», должен знать их и жадно спросил их. Но только благодаря Гончарову мы имеем яркую картину жизни декабристов в изгнании, где они провели почти тридцать лет. Иван Александрович завел дружеские отношения с князем. Трубецкой, братья Поджио, покинув Сибирь, вели переписку с С.Г.Волконским. В Иркутске многие из них поселились «за городом, в хижинах», князь Волконский «обошел базары в дубленке». Между тем он и его жена, похвалившая Пушкина Мария Раевская (Волконская), подарили детям «утонченное воспитание». Гончаров спросил, как это было возможно в отдаленном уголке Сибири. Сергей Волконский ответил на любопытство путешественника таким образом, что его слова навсегда запечатлелись в памяти: «Но когда ты наполовину (слышишь: «наполовину»!) моей жены, потрудись спросить ее…», князь имел в виду «половина» соломой покрыта хижина. Это был «салон», где благодаря усилиям декабристов и их жен культивировался высокий уровень духовности, трудности изгнания переносились с достоинством и сохранялись старые верования. Гончаров не был поклонником радикальных идей декабристов, но он не мог не преклониться перед силой их духа. Это восхищение нашло отражение в финале романа «Обрыв», где поведение декабристов приводится в качестве примера устойчивости в жизненных испытаниях.

Русские и европейцы. Наброски к «Обломову»

Изучение иностранных государств, Гончаров не забыть на минуту о другой задаче — собрать материал для продолжения в Обломове. Сюжет романа изначально задумывался на основе контраста между русским мастером Обломовым и его другом Штольцем, немцем по происхождению и воспитанию. Уже на первой долгой остановке в Лондоне Гончаров начинает сравнивать европейскую цивилизацию (на примере Англии, тогда самой индустриально развитой страны) и русский образ жизни.

Рядовой англичанин пользуется невиданными в других странах благами технического прогресса: «Он просыпается по будильнику. Умывшись и надев вымытое паром белье, он садится к столу и готовит себе, с помощью пара же, в три минуты бифштекс или котлету и запивает чаем». «Двери перед ним отворяются и затворяются почти сами». Техника необходима как воздух и для работы: он «берет машинку, которая сама делает выкладки: припоминать и считать в голове неудобно». Однако внимательный взгляд замечает в европейской цивилизации, созданной, чтобы удовлетворить потребности человека, опасный крен в сторону массовости, обезличивания человека. Мысли и суждения англичанина не рождаются в голове, а приносятся среди других удобств на дом в виде газеты: необходимо одолеть «лист «Times» или «Herald», иначе будешь глух и нем на целый день».

Многие из наблюдений Гончарова о характере европейца являются не чем иным, как нашим общероссийским взглядом на пороки и недостатки западного человека. Для «широкой» (слова Ф.М.Достоевского) русской природы с ее стремлением «охватить необъятность» узкая западная специализация кажется свидетельством ограниченной мысли: «Здесь кузнец не будет заниматься сантехникой, потому что он первый в мире кузнец… упрек за невежество в политической экономии: он никогда не читал ни одной книги по этой части…». Эти упреки дошли до наших дней практически без изменений. Путешественник остается беспристрастным: «Здесь есть хорошие и плохие стороны, но они кажутся более хорошими». «Это будет казаться скучным к» универсальному «образованному человеку, чтобы поговорить с ним (узким европейским специалистом), но с заводом, вы хотите подписаться на него или его работу».

Именно в это время (1850-60-е годы) дальнейшее развитие России было предметом горячих споров и дискуссий. Славянофилы, защищавшие особую историческую миссию России в мире, критиковали Петра I за бездумное навязывание европейского порядка. Они подчеркивали индивидуализм западного человека, которому нужны гражданские права, законы, суды и т.д., Чтобы регулировать отношения в обществе, где человек чужой для человека. Гончаров не был православным славянофилом, но он обращает внимание на органические недостатки западной цивилизации, включая в описание британских манер обширное исследование замков: «замок — это необходимость». Житель просвещенного Лондона чувствует необходимость как можно крепче отгородиться от других: «Есть замки для колоссальных дверей и маленьких шкатулок, начиная с 10 фунтов стерлингов до 10 шиллингов. Хитрый, не правда ли?».

Из глубины цивилизации взгляд путешественника незаметно поворачивается к обители русского помещика: «Я вижу где-то далеко отсюда на трех перистых зарослях глубоко спящего человека. В комнате нет будильника, но есть старомодные часы: каждый час они свистят, хрипят и рыдают, чтобы разрушить этот сон — и все напрасно. Он не проснулся, когда посланная от хозяйки Парашки после трехкратного бесполезного звонка пнула спящего мужчину, хотя и с женскими, но довольно жесткими кулаками в ребра, даже когда слуга, в рустикальных сапогах, на твердой подошве, с гвоздями, входил и выходил три раза, тряся половицами. И сгорело солнце, сначала макушка головы, затем храм спящего человека — и он продолжал отдыхать». Но даже проснувшись, без помощи многочисленных дворов, русский помещик не может встать с постели: «И пока они бегут за Егоркой к пруду, а Ванку находят во дворах или Митку извлекают из глубины девы, мастера трудятся, сидя на кровати, руки и оплакивают отсутствие другого». Писатель добивается ощущения неспешного ленивого ритма помещичьей жизни долгими периодами, с союзом «и» («И солнце обжигало и все почивал он»… «И пока бегут»). Впечатление поистине богатырского сна помещика в повторении сказочно-мифологического числа «три» — Парашка после троекратного тщетного зова, слуга трижды входил и выходил», «самовар трижды перекипел»).

И все же рядовой помещик не так-то прост, как может показаться. Ленивый, на первый взгляд, недалекий барин — замечательный хозяин, который почти интуитивно, путем долгой практики разбирается в основах хлебопашного хозяйства. Банальный доклад приказчика превращается в настоящий поединок ума, сметливости, догадливости: ««Овса в город отпущено семьдесят — хочется сказать — пять четвертей». «Семьдесят девять», — договаривает барин и кладет на счетах… Приказчик и думает: «Экая память-то мужицкая, а еще барин!», «А наведывались купцы о хлебе?» — «Был один вчера. Дешево дает. Два рубля». «С гривной?» — спросил барин. Молчит приказчик: купец, точно, с гривной давал. Да как же барин-то узнал? Ведь он не видел купца!» Повествователь с юмором подытоживает: «Видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже». Новомодные счетные машинки с успехом заменяют старинные счеты: «И щелкают они на счетах с приказчиком, иногда все утро или целый вечер, приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил». Российская специфика требует своих, русских по духу хозяев, которые могли бы чувствовать ее и строить, исходя не из завидных западных образцов, а из русской реальности. Радушное хлебосольство звучит заключительным аккордом в этой симфонии поместной жизни: «Потом, забыв вынуть ключи из тульских замков у бюро и шкафов, стелют пуховики, которых достанет всем, сколько бы гостей ни приехало». Тульские замки не уступают, как известно, своей надежностью аглицким, но в данном случае они выполняют скорее декоративную роль. В них нет нужды в русском доме, где все отношения исконно строятся на доверии и патриархальной семейственности. Перед нами, таким образом, возникает набросок Обломовки.

По изображению Гончарова, усадьба представляет собой центр бескорыстной помощи всем жителям округа, которые потеряли возможность заработать кусок и нуждаются в человеческой милости. Более того, как за пределами поместья бесплатно отправляется «столько лет бедному чиновнику, который женился на сироте, отвез ее отцом в дом и воспитал там», дом нагрелся, накормил немощных жителей: «И как же удивится гость, когда он вдруг увидит целую банду стариков и старух за ужином! Про старуху скажут, что это одна «вдова». Они только добавят, что она бедная дворянка, что у ее мужа был игрок, или он выпил себя до смерти и ничего не оставил. О старике, неком Кузьме Петровиче, они скажут, что у него двадцать душ, что холера спасла его от большинства из них» и так далее. Милосердие не знает классовых различий: «…В Крестьяне, замерзла при движении по лесу, были сожжены, некоторые из них были согнуты в дугу от какой — то лихой боли, темная вода (слепота), закрывали глаза на другой» еда будет также предусмотрена.

Господская семья становится нравственным примером всей деревне. «Мне видится длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок в заплатах. Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню».  Высовывается обнаженная загорелая рука с краюхою хлеба. «Прими Христа ради!» — говорит голос…» И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно падает в каждую подставленную суму». Все делается не демонстративно, не напоказ, как в ханжеской Англии, а как естественная потребность души. Итак, в отличие от европейского, русский мир связан единым укладом и общими нравственными ценностями; столь же старыми, как посох, «который носили древние».

Гончаров порвал с традицией романтических странствий. Реалистичный взгляд на экзотику. Друзья-поэты с энтузиазмом провожали Гончарова в далекое романтическое путешествие: известный нам поэт Аполлон Николаевич Майков (он отказался путешествовать) и Владимир Григорьевич Бенедиктов, который даже сочинил специальное «напутствие» для друга. Искреннее убеждение в необычайных чудесах прорывается сквозь поэтические клише. Он должен видеть и петь их с вдохновением:

И оснащен, и замыслами полный,

Уже готов фрегат твой растолкнуть

Седых морей дымящиеся волны

И шар земной теченьем обогнуть.

Лети! И что внушит тебе природа

Тех чудных стран, — на пользу и добро,

Пусть передаст, в честь русского народа,

Нам твой рассказ и славное перо!

Гончаров мастерски пародирует высокомерие романтической лексики своим прозаическим стилем. Это начало главы о Сингапуре: «Где я, о, где я, мои друзья? Куда судьба выбросила меня из наших берез и елей, из снега и льда, из злой зимы и безвольного лета. Я на родине ядовитых перцев, пряных корней, слонов, тигров, змей…» и так далее.

Романтики охотно искали экзотику и восхищались ею. Гончаров спокойно заявляет: «Все не наше, не то». Но он ищет сходства. Писатель встретил экзотическую африканскую женщину — «на самом деле — женщину». Одет как наши женщины. Некоторые женщины поразительно похожи на наших загорелых деревенских старушек. «Чужеземные птицы?» — проносится воробей, гораздо более элегантный, чем наш, денди, но теперь ясно, что воробей, как бы он ни был… Он роет, как наш, всякую ерунду, разбросанную по дороге.Иностранный не лучше, потому что иностранный. Это фундаментальное различие между положением писателя и отношением романтиков было отмечено в его эссе учеником 10-го класса: «Там (в романе) есть эпизод, когда капитан пригласил своего «секретаря» полюбоваться бушующим морем, которое не вызывало романтического восхищения Гончаровым».

Не случайно многие главы представлены в эпистолярной форме. Зачастую это воображаемый диалог, полемика. «Ну, а как же море, небо? Какие цвета есть? — Я слышу (Гончаров) ваши вопросы… Все хорошо, не так ли?». И он отвечает в обычной спокойной манере: «Ну, просто ничего особенного: как у нас в хороший летний день…». Писатель задает ответ на вопрос: «Позвольте мне спросить вас: есть ли что-то не красивое в природе?». Найди в своем сердце искру любви к ней, подавленную гранитными городами… и затем попытайся выбросить какую-нибудь уродливую область. Любой, кто может видеть красоту только в чужом, не сможет ее увидеть вообще. Если у вас есть эстетическое чувство, полюбите свою страну — «вам понравится каждый кочок, склон и выбоина, покрытая маленькими кустиками!» — дает Гончаров читателю мудрый совет: «Нужны ли вам стихи, яркие черты природы — не гонитесь за ними под тропиками. Признайтесь, что и Мурино (пригород Санкт-Петербурга), и острова хороши, Финский залив тоже хорош, как зеркало в богатой раме…».

Корабль подобен актерскому составу русского мира. Справедливость и мудрость жизни в глазах писателя. Гончаров ставит перед собой цель погрузиться в морскую жизнь, освоить конкретные морские термины и слова: «Вы не совсем доверяете, когда слышите слово «веревка» от моряка. Веревка — это цепь, на которую можно привязать полдюжины слонов — они не сломаются. Или: «Ты улыбаешься, когда слово скатывается: в добром обществе оно не используется; но здесь мы должны выйти — модное слово». Гончаров-реалист стремится увидеть и показать интересную в повседневной жизни «Палласа» в обычные люди. И он начинает с описания корабля, который писатель видел как часть своей родины, мужественно пересекающего океаны, — «в этом спокойствии, уединении от всего мира, в тепле и сиянии, фрегат принимает форму некоего далекая степная русская деревня».

Писатель отправился знакомиться с трапезой простых моряков. «Хлеб с солью», — сказал я. Один из моряков из вежливости аккуратно облизнул свою деревянную ложку и протянул мне. «Капуста суп вкусный, с сильным луковой приправой» — то вежливый собеседник резюмирует свои впечатления. Благородные офицеры, конечно, есть по- разному. Один раз, когда путешественник не мог выйти из кабины, так как из Закатывая, Фаддеев принес ему в одну тарелку «курицу с рисом», «горячее паштет», «жареную баранину» и все покрыто вафлями. Казалось бы, это повод говорить о социальной несправедливости и угнетении. Но Гончаров видит в этом справедливость, гарантию стабильности и мира — когда не все равны, но каждый нуждается в том, что ему нужно. Действительно, зачем обычным морякам нужна офицерская еда? У них свои вкусы и предпочтения: «Эти кусочки солонины Говядина и лук с вареной капустой — любимое блюдо моряков и полезное блюдо в море». Не будем забывать, что для русского человека количество важно — иметь достаточно, так что «на свалку». А на корабле этот идеал простого человека выполняется: «…Теперь от одного нет w из другой группы моряк с головой, с пустой чашкой, побежал к котлу брата и осторожно вернулся, неся чашку, полную до краев».

Русский простолюдин плавает по всему миру. Моряк Фаддеев специально назначен для службы по суше. Фаддеев — наиболее полно очерченная личность, в данном случае лучше сказать «природа». «Я изучал его через три недели, — говорит Гончаров, — он сказал мне, я думаю, через три дня. Резкость и «в его собственном уме» не были последними из его достоинств, которые были покрыты внешней неуклюжостью костромита и подчинением моряка. «И на этом портрете вы можете видеть восхищение опытом, умение простого человека, привыкшего работать: «Если доска не нужна, она мгновенно ее уберет, отпилит лишнее и даже там, как бы упрямо оно ни было» то есть он втиснет его на свое место». В поведении простого моряка нет даже тени рабского послушания. Опытный морской волк от всего сердца заботится о неопытном мастере, крадет для него пресную воду, спасенную на корабле . «Достал, — говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином в каюту, — на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб не достали да не спросили, где взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» Литератор на протяжении путешествия записывал меткие словечки Фаддеева. Так, заметив в Лондоне, на страже у дворца шотландских гвардейцев, русский смеется: «Королева рассердилась: штанов не дала!» Каким-то непостижимым образом Фаддеев умудрялся находить общий язык с простыми людьми во всех портах мира.

Писатель объективен, ироничен и одновременно великодушен, рисуя повадки и ухватки матросов-простолюдинов. Например, нелюбовь к книге — «у него было то же враждебное чувство к книгам, как у берегового моего слуги: оба они не любили предмета, за которым надо было ухаживать с особенным тщанием, а чуть неосторожно поступишь, так, того и гляди разорвешь». Младенческая наивность Фаддеева заставила наблюдателя воскликнуть: «Господи! как тебе, должно быть занимательно и путешествовать, жить на свете, младенец с исполинскими кулаками!» Гончаров попытался пробудить в нем любопытство или хотя бы самолюбие: ««Воротишься домой, спросят, где был; что ты скажешь? Откуда мы приехали сюда?» «Ну, где Россия?» «В Кронштадте» — проворно сказал он». Однако сметливый матрос быстро выучил урок, и по прибытии в Капштадт, попросился «в Африку». Фаддееву свойственно душевное чутье, непосредственное восхищение прекрасным: «…Воротясь на фрегат, я нашел у себя в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты взял?» — спросил я. «В Африке, на горе достал», — отвечал он» (Фаддеев).

Офицеры. Через диалоги к характерам

Морские офицеры выглядят благородно и воспитанно в образе Гончарова. По слухам, он ожидал оказаться в компании горьких пьяниц. Но все эти слухи не имели ничего общего с реальностью: «Впоследствии, когда было предложено вообще не подавать вино на ужин, все единодушно согласились. Мы решили: прибавить избыток сбережений от вина к сумме, выделенной для библиотеки». Не только соотечественники — на мысе Доброй Надежды иностранцы были приятно удивлены хорошими манерами и «знанием порядочности» русских офицеров. Им было с кем сравнить: английские моряки, отправленные на берег, пошли в гостиницу, чтобы поесть весело и «через час они перевернули весь отель вверх ногами».

Автор практически не дал портретных характеристик своим морским знакомым. Он даже прятал их имена, как и свои, под инициалами. Но он не отказался от индивидуализирующих характеристик. Мы всегда узнаем барона, который думает и говорит о еде во всех широтах. Иногда диалог разворачивается в целые смешные сцены. Главный герой многих из них — менеджер беспорядка офицеров. Автор видит, что Тихменев — замечательный человек, заботливый и полностью преданный своему долгу кормить своих товарищей, комиксу, скрупулезно относящемуся к ней: «Ну, что, Петр Александрович, вот мы и за экватор шагнули, сказал я ему, — скоро на Мысе Доброй Надежды будем!» «Да, — отвечал он, равнодушно поглядывая на бирюзовую гладь вод, — оно, конечно, очень приятно… А есть ли там дрожжи?» Вдруг глаза его заблистали необыкновенным блеском: я думал, что он увидел экватор. Он протянул и руку. «Опять кто-то бананы поел!» — воскликнул он в негодовании. На ночь фрукты развешивали для свежести на палубе, и к утру их всегда несколько убывало».

Путешественник с радостью рассказывает о своем «дедушке» А.А.Халезове — этом опытном моряке, который видел мир: «С ним все хорошо. Носит ли ветер десять узлов в час — «хорошо», — говорит он. Дует ли ветер прямо в лоб и назад — «Прекрасно!» — восхищается он. Никакая погода не влияет на него». «Будь его оригинальность или к добру — но все любили его».

Оценив качества своего героя, писатель выразил пафос своего творчества. Гончаров, естественно, наделен редким талантом. Он умеет различать добро в людях. Мир отвечает тем же. Везде, где бы ни находился писатель, он желанный гость: богатый купец Вампо приглашает его к себе домой, в Маниле он видит, как делают знаменитые филиппинские сигары, посещает католического епископа и т.д.

Необычное наблюдение, любопытство, упорство взгляда отличает автора путевых заметок. Он понимает, какие предметы могут представлять интерес для простого читателя. Например, что едят в дальних странах. А путешественник мужественно пробует экзотические фрукты и старается максимально передать вкус каждого. Другое дело, что хваленые зарубежные блюда могут разочаровать: «Здесь на двери висела связка незнакомых фруктов, похожих на огурцы среднего размера. Кожа похожа на боб — некоторые зеленые, другие желтые». Бананы! Тропические фрукты! Дайте, дайте сюда! «Я оторвал один и почистил его — кожа отслоилась почти от прикосновения, я попробовал — мне не понравилось: свежий, несколько сладкий, но вялый и сладкий вкус мучнистый, он немного похож на картофель и дыню. Между фруктами он парвену». В Сингапуре «каюты всех были завалены ананасами, кокосы были разбросаны под ногами. Каждый моряк был вооружен ножом и ананасом. Но ананасы начали чесаться на многих языках (в прямом смысле), губы покалывали в кислоте». Очень скоро заграничные чудеса стали скучными: «Ананасы так устали от нас».

Животные и птицы

Гуманизм писателя распространяется на все вокруг него, не исключая животный мир. Он относится к причудливым животным, которых он встречает, с тем же интересом, подозревая в них чувства, мысли, персонажей. «Сегодня, в сумерках, возле фрегата летела птица», — говорит он. — Видно, что она устала и, вероятно, не надеялась попасть домой. Внезапно мы видим, что моряк уже несет ее к нам, сжимая ее шею одной рукой и другой ногой. Птица оказалась «глупой», родом морской утки. Они приказали доставить ее в Гошкевич, он отравляет животных мышьяком, а затем уничтожает их. Я восстал, назвав это предательством, то есть по отношению к глупому дураку: он искал убежища, а они хотят его убить! Ты не должен».

Рассказчик воспринимает «животный» мир через призму басни Крылова, и не только знаменитый, но и мнимый. Вот как он описывает экзотическую птицу казуары: «Когда мы подошли к его клетке, он поспешно отошел от нас, бросаясь ко всем четырем углам, словно ища еще одну пятую, чтобы спрятаться, но когда мы ушли, он побежал к двери, разозлился, поднял страшную суету, топнул ногами, ударил крыльями в дверь, клюнул на нее — одним словом, спросил он, по натуре, в баснях Крылова. Вот размышления об удивительном общении трех животных: «Моряк нашел змею в кустах, на которых сидели аист и сорока. Почему они собрались, неизвестно, возможно они играли какую-то неписанную басню Крылова».

Япония в ХIХ веке

Кульминацией поездки стало посещение неизвестной и загадочной Японии. Сам писатель прожил весь свой лагерь возле этих берегов под впечатлением чуда. «В другой момент мне показалось, что я был ребенком, что няня рассказала мне замечательную историю о неслыханных людях. Но где я на самом деле?… Что это за дом, что за комната: окна запечатаны бумагой, вокруг — позолоченные экраны с изображением аистов — эмблемой долголетия? Крыша поддерживается рядом четырехугольных деревянных столбов, у него нет потолка. Где я?». Предыдущая русская экспедиция была отправлена ​​императором Александром I. Николай Петрович Резанов (1764-1807) был назначен руководителем экспедиции. Да, да, та, о которой создавались знаменитые рок-оперы «Юнона  и «Авось». Но прежде чем Резанов отплыл к берегам Калифорнии на кораблях с такими именами, где он покорил сердце юной Кончиты де Арангуэльо, русская экспедиция направилась к берегам Японии. Также на двух кораблях — «Надежда» и «Нева». «Нева» простояла у берегов Японии более шести месяцев (1804-1805). К сожалению, «миссия Резанова в Японии не имела успеха. Японцы отказались от контактов с Россией, не приняли подарков, посланных русским царем, и дали понять, что и впредь они не будут пускать русские корабли в свои порты».

После сорока лет мало что изменилось. Моряки «Паллады» сразу почувствовали, что здесь не располагают иностранцы, что иностранцы внушают недоверие и страх. Обычным японцам строго запрещено даже принимать подарки от инопланетян. « Однажды Эйносуке (японский переводчик) тихо сказал, что наш моряк дал японцу пустую бутылку. «Ну и что с того?». «Позвольте мне отправить его обратно, — убеждал Эйноске, — иначе это будет плохо: тот, кто принял подарок, получит его» — «Да, вы бросите его в воду». — «Мы не можем принести это, но вы должны оставить его себе». «Что такое система фехтования против всех видов контрабанды! — восклицает наш путешественник, посмотрев и наслушался об инцидентах такого рода. — Что, по- видимому, может быть надежда на обменять на просветление, когда здание так плотно заперто и ключ утерян?».

Нам, пожалуй, еще интереснее читать эти страницы, чем современникам Гончарова — мы знаем, чем стала Япония в начале XXI века. С истинно художественным пониманием Гончаров уверенно предсказывает, что система внешней изоляции очень скоро рухнет: «…Если их система рухнет, они быстро станут людьми, и теперь есть так много гарантий успеха! «Писатель восхищается фактом», сколько (японских) жизней они спрятали под этой апатией, сколько веселья, игривости! Куча способностей, талантов — все это можно увидеть в мелочах, в пустых разговорах, но также очевидно, что все жизненные силы закипели, сгорели и требуют новых, освежающих начинаний». Обновление начнется с молодых людей: «Молодые люди понимают, что все их собственные вещи ферментированы с ними и требуют освежения извне…». Путешественник судит об этом на основе длительного общения с уже упомянутым переводчиком Эйносуке. Но есть и надежда на мудрость старшего поколения. После разговора с одним из сановников Японии, Каваджи, путешественник убежден, что «он был очень умен, и это трудно не уважать…». И добавляет: «Ум везде одинаков: умные люди имеют некоторые общие черты, как и все дураки, несмотря на разницу в нациях, одежде, языке, религии, даже взглядах на жизнь». Выражение лица и жесты собеседника помогли угадать это, автор сосредотачивается на том, как «на лбу, в меняющихся моделей легких морщин, это заметно отражается, как понятия, собранные в его голове, и как общий смысл того, что было сказано ему было сформировано из них…». Таким образом, возникли мысли о характерах каждого (!) Японского комиссара и переводчика, пришедшего на корабль.

Несмотря на то, что испуганные японские чиновники, как могли, затягивали переговоры, писатель не испытывал раздражения по отношению к отсталым, «диким» людям. Русские проявляли уважение к обычаям и традициям другого народа. Они довольно трезво объясняли комические сцены взаимного недопонимания на обедах и приемах хитрой спецификой гостеприимства (напоминающей, по словам путешественника, способы обращения лисы с журавлем). Однако, описывая бесконечные утомительные церемонии, страх, медлительность и боязнь инициативы (о каждой мелочи, «вы должны попросить Верховный Совет, Верховный Совет спросит Шиогуна, и он отправит в Микадо») — он неизменно делает предварительный заказ. Закрытие, церемония, кастовое высокомерие и подавление личности — все это признаки определенного этапа развития человечества. Его приняли все без исключения страны, и Россия такая же. Так, писатель отмечает, что японская администрация в своих действиях руководствуется древней мудростью: «Вы ведете себя тише…». И затем он добавляет: «Эта пословица почти родилась здесь и перешла на восток и к нам. Но мы выросли, и поговорка осталась в наших сказках».

Российские моряки предложили сотрудничество на основе взаимовыгодной торговли. «Посмотрите, например, у вас заметно нехватка предметов первой необходимости: окна покрыты бумагой, — сказал адмирал, — это делает комнаты темными и холодными: они принесут вам стекло и научат, как сделать Это. Это лучше, чем бумага и дешевле. У нас, — сказал он далее, много рыбы. Но нет соли, у вас есть соль: дайте ее нам, и мы принесем вам соленую рыбу, которая является основной пищей в Японии. Русские пытаются установить контакт, европейцы готовы на все, в том числе «пойти, например, в японские порты, выйти на берег без разрешения, а когда им не позволят, начать бой». Тогда они сами будет жаловаться на оскорбление и начать войну. Или по-другому: принести опиум, а когда они начнут принимать жесткие меры против него, также объявить войну».

Гончаров знал, о чем говорит. Фрегат прибывает на лицейские острова. Страна недавно прославилась «пастырскими» манерами своих простодушных, дружелюбных людей. С приходом Развращенных европейцев, ни след от «золотого века» не остался. Более того, русские узнали, что «американцы или народ Соединенных Штатов, как их называют японцы, оставили здесь за два дня до нас, оставив бумагу, в которой они уведомляют корабли других стран, что они взяли эти острова под свои защита, и поэтому просить не распоряжаться другими». Этот акт бесстыдного захвата мотивирован, конечно же, высокой целью: защитить несчастных жителей Лицей «от ига японцев». Однако красивые фразы не обманули путешественника. С жестоким сарказмом он отмечает: «Что это за сила растительности! Какое разнообразие почвы! Это благословенные острова. Как не взять их под покровительство?».

Заключение

Гончаров видит цели технического прогресса в том, чтобы «распространять торговлю» не в процветании одного народа за счет другого, а во взаимном удобстве: «Задача мировой торговли состоит в том, чтобы повсюду и везде предоставлять доступ к тем средствам и удобствам, для которых человек привык дома… комфорт и цивилизация почти синонимичны. То, что для немногих было недоступной роскошью, то, благодаря цивилизации, стало доступно каждому: на севере ананас стоит пять, десять рублей, здесь — копейки: задача цивилизации состоит в том, чтобы быстро обогнать ее на севере и загнать в никель, чтобы мы с тобой могли полакомиться ею». Помимо чисто мирского, путешествие помогает Гончарову сформулировать философское выводы. Наблюдая за величественной картиной заката на море, когда «умирающее солнце красит небеса», писатель восклицает: «Если бы только жизнь была такой! Ведь штормы, бешеные страсти — это не норма природы и жизни, а лишь переходный момент, процесс творчества, черный труд — сделать мир и счастье в лаборатории природы…». Результат грандиозных перемен то, что происходит на Земле, по мнению автора, должно быть всеобщей гармонией, удовлетворенностью, счастьем.