Ингушская литература 5 класс сочинение на тему запрета

Идрис Базоркин — «Зарета»

Но именно из романа «Из тьмы веков» народ яснее увидел свою историю, сумел в художественных образах и символах познать весь трагизм и сложность своих устремлений к светлой жизни, и поэтому такая формулировка как нельзя лучше подходит для него.
Поразителен факт, когда выдающийся профессиональный историк, прочитав художественное произведение, вносит поправки в свою научную монографию. Лауреат Ленинской премии, автор монографий о древней истории Северного Кавказа Е. И. Крупнов писал автору «Из тьмы веков»: «Ваше незаурядное творение вызвало у меня специальный интерес в связи с тем, что я наконец подготовил к печати свою монографию „Средневековая Ингушетия XVI–XVII вв.“… Ваша книга очень знаменательна. Вы демонстрируете дальнейшее развитие феодализационного процесса у ингушей уже в XIX веке. И правильно! Ибо никакого „золотого века“ у ингушей не было. Ни в XVIII веке, ни еще раньше». И дальше ученый предлагает некоторые «названия и имена в рукописи изменить по Вашим образцам».
Это было признание самым компетентным в то время исследователем по истории Ингушетии исторической правоты отображения эпохи в романе.
Действия героев романа начинаются с 60-х годов XIX века, и в первых пяти главах не выходят за пределы горной Ингушетии, где на маленьком клочке земли стараются выжить братья Турс и Гарак из рода Эги. На их примере показана жизнь простых горцев, столкнувшихся с несправедливостью, борьба народа за свое физическое существование.
Но временные и географические рамки не ограничивают писателя. В шестой-девятой главах герои выходят за пределы Ингушетии и действия разворачиваются на широком, и в географическом смысле, поле: Владикавказ, Петроград, Пруссия и т. д.
В романе много сюжетных линий, судеб, характеров, и в нашу задачу не входит их подробная характеристика, детальный разбор. Прочитав роман, читатель вправе сам дать собственное толкование как их поступкам, так и авторскому мастерству, с которым они показаны.
К слову сказать, Идрис Базоркин скептически относился как к критическому разбору героев и персонажей, так и к иллюстрациям к произведениям. Он считал, что читатель сам должен создать свое видение образов героев и сам трактовать, с подачи автора, действия персонажей.
Хотя в романе исторических лиц немного (Зелимхан, Муса Кундухов, Георгий Цаголов, Сергей Киров и еще несколько), «Из тьмы веков» воспринимается как исторический роман. И это справедливо. Через во многом собирательные образы автор приводит читателя к исторической правде о времени, о судьбах как народа в целом, так и его отдельных представителей. По верному определению кандидата филологических наук Марьям Яндиевой, писатель «в совершенстве овладел сложнейшим искусством романного мышления» и показал «философско-нравственные уроки истории».
Познавательными не только для инонациональных читателей, но и для многих ингушей стали этнографические страницы романа, где Базоркин в характерном для него стиле подробно описывает быт, нравы, обычаи, ритуалы того периода, когда еще многие горцы жили по языческим обрядам, а Ислам только-только начал завоевывать сердца и умы ингушей.
Характерны в этом контексте образы жреца Эльмурзы и муллы Хасан-хаджи. Второй образ гораздо сложнее в силу не только своего положения проповедника новой религии, но и личной биографии, связанной с неразделенной любовью к красавице Наси, которую отнял у нее богатый старшина Гойтемир. При всем внешнем благополучии это глубоко трагичный образ.
Многие критики, да и читатели, в описании языческих обрядов увидели восхищение ими со стороны автора, чуть ли не их идеализацию. Вряд ли это справедливо. Просто Базоркин описал их такими, какими они были на самом деле. И вправду они восхищают своей красотой, поэтичностью и народным юмором. Не случайно один студент в своем письме к автору шутя выражал сожаление о том, что наши предки поменяли язычество с такими прекрасными обычаями…
Подробным описанием быта, действий писатель как бы вводит читателя в мир своих героев, заставляет быть если не соучастниками, то непосредственными свидетелями описываемых событий. И это ему удалось мастерски. Идрис Базоркин был предельно внимателен к мельчайшим деталям быта, поведения, речи своих героев. Свидетельство тому — многочисленные отклики ученых, рядовых читателей на роман. Один из них, врач по профессии, удивляясь точности описания Базоркиным течения болезни Матас, предполагал, что сам автор мог страдать этой болезнью. Хотя это было далеко не так. Другой читатель был поражен знанием автором военных терминов, формы обращений в царской армии и т. д. Профессиональная критика сравнивала батальные сцены Базоркина с толстовскими и находила в них высокий профессионализм автора романа «Из тьмы веков».
Центральная фигура романа — Калой. Через отношение к нему и его отношение к другим проверяется значимость большинства персонажей романа, показывается их характер. При всей кажущейся простоте и ясности, фигура Калоя во многом сложная, философски мыслящая, добродетель его не искусственная. Героя терзают мучения и раздумья, многое он осмысливает методом проб и ошибок.
В одной из своих рабочих дневниковых записей Идрис Базоркин написал:
«Всюду, где ингуши, народ делали те или иные хорошие поступки, — я покажу это через Калоя, Орци и их детей. Эгиевы — это народ». Так оно и вышло. Однако Калой, несмотря на всю свою положительность, не выглядит схематичным героем с искусственным характером и надуманными поступками. Даже былинность его имени, взятая из героического эпоса ингушей, в данном случае оправдана конкретной ситуацией его рождения и последующего поведения.
В романе мало незапоминающихся, проходных персонажей. В памяти читателей надолго остаются женские образы: Зору, Наси, Дали и другие. Их поступки, дела вызывают отчаянные споры, порой противоположные оценки читателей и критики, и это говорит об их жизненности, правдивости.
Внимательный читатель, и тем более критик, найдет в романе «Из тьмы веков» множество тем: родины и чужбины, добра и зла, честности и подлости, благородства и низости, любви и коварства, мужества и трусости, величественной природы и много других. И все-таки, на наш взгляд, главная тема романа — это оптимизм, вера в будущее. Для ингушского народа, только за последние век-полтора испытавшего не одну депортацию и переселение, это самое драгоценное, необходимое и по сей день чувство.
Роман, как и почти все произведения Идриса Базоркина, написан на русском языке. Можно спорить на эту тему бесконечно. Но ясно одно: даже написанный на русском языке он создает ощущение, что написан на ингушском. Это мнение было высказано многими читателями и критиками.
Позднее находились и те, кто на том основании, что все его произведения написаны на русском языке, пытался отказать великому писателю и одному из зачинателей ингушской литературы в праве именоваться ингушским национальным писателем. Но Идрис Базоркин одинаково в совершенстве владел и ингушским, и русским языками. Знаменательно, что вышедший в 1960 году двухтомник избранных сочинений писателя на ингушском языке был переведен с русского самим автором.
Писать на русском языке Идриса Базоркина заставляло желание, чтобы роман его быстрее дошел до широкого круга читателей. Рассказать правду о народе, лишь в силу исторических условий оказавшемся в теснинах гор Кавказа и только поэтому, а не из-за отсутствия творческого потенциала, не представленном в мировом сообществе, — такова была цель писателя, и он ее выполнил с честью. Это подтверждают и многочисленные отклики читателей на роман.
Приведем лишь два из них. Рабочий Московского шинного завода Анатолий Овчаров писал: «Сегодня я закончил „Из тьмы веков“ Идриса Муртузовича Базоркина. Отличная книга! В ней нашел я народность Шолохова, поэтичность „Песен“ Горького, гражданственность А. Толстого, лиризм Лациса, мужественность Гюго. Чудный народ! Очень многое можно позаимствовать нам, славянам, от ингушей, многому поучиться. Это роман-поэма в прозе! Поэма народу великолепному, стойкому, народу трудной судьбы и великой истории».

http://www.zhaina.com – Нахская библиотека – Вайнехан жайницIа
«Из тьмы веков» Идрис Базоркин
Об авторе
Энциклопедия жизни ингушского народа
В литературе каждого народа есть имена, которые вписаны в ее историю золотыми
буквами. В ингушской художественной литературе – это имя Идриса Муртузовича
Базоркина.
Когда бы и кто не перечислял ингушских писателей или наиболее значимые их
произведения,ему не обойтись как без имени Базоркина, так и без его романа-эпопеи
«Из тьмы веков». Будут появляться новые талантливые мастера пера, выходить
интересные произведения прозы, драматургии, поэзии, но неизменным останется среди
них вписанное навеки в историю ингушского народа и его литературу слово и дело
Идриса Базоркина.
Родился Идрис Муртузович Базоркин 15 июня 1910 года в своем родовом селенииБазоркино Назрановского округа Ингушетии (ныне с. Чермен Пригородного района
Северной Осетии). Основал это село родной брат деда писателя Мочко Байсагурович
Базоркин, и ингуши до сих пор называют это село по имени основателя — «Мочкхойюрт».
С самого раннего детства, с молоком матери впитывал будущий писатель основы
западноевропейской, русской и ингушской культур.
Фамилия Базоркиных принадлежитк древнему роду Газдиевых из старинного
ингушского аула Эги-кал, многие башни которого сохранились в горной части
Ингушетии до сих пор. Дед писателя – Бунухо Байсагурович, был одним из первых
ингушских генералов царского времени, храбростью и отвагой отличился во время
русско-турецкой кампании 1877-1878 гг. Шестерых сыновей вырастил генерал. Все они
были цветом интеллигенции своего времени.Все получили блестящее образование.
Старший сын — Атаби – офицер, вместе со своим отцом участвовал в освобождении
Болгарии. Второй — Асламбек – был первым юристом из ингушей, стал краеведом,
1
http://www.zhaina.com – Нахская библиотека – Вайнехан жайницIа
написал немало интересных произведений о судьбах своего народа, четвертый —
Ибрагим – работал инженером, стал наркомом железных дорог Терскойобласти, строил
мосты. Пятый — Мухтар – командовал партизанским отрядом ингушей в годы
гражданской войны. Шестой – Крым-Султан – был штаб-ротмистром царской армии и
погиб в первой мировой войне.
Отец писателя, Муртуз-Али Бунухоевич Базоркин, третий сын генерала, был офицером
царской армии и, не желая присягать новому режиму, эмигрировал в годы гражданской
войны в Персию, где и умер в 1924 году.Сын о смерти отца узнал лишь спустя почти
полвека. Мать писателя, красавица Гретта, дочь швейцарца французского
происхождения инженера де Ратце, работавшего в то время во Владикавказе,
эмигрировать не захотела и осталась с двумя сыновьями — Мурадом и Идрисом. Но
вскоре, в 1923 году, умерла. Будущий писатель рано узнал тяготы и лишения.
Деникинцы в 1919 году разграбили его родное селоБазоркино, сожгли их дом и
растащили имущество. В 1920 г. в городе Владикавказе десятилетний Идрис в прямом
смысле этого слова сидел под дулом ружья бичераховского белобандита в то время,
когда другие бандиты грабили его квартиру. Но он еще не знал, что это не последние в
его жизни лишения. Следующие пришлись на эпоху социализма и демократии… Но это
будет потом, а пока…
Идрис учится в хужаре -мусульманском начальном учебном заведении, впечатления от
которого легли потом в основу рассказа «Боны» («Капкан»). Затем следует младший
подготовительный класс гимназии в г.Владикавказе, а в 1924 году – учеба на
подготовительном отделении Ингушского педагогического техникума в том же
Владикавказе. Здесь Идрис и приобщился к творчеству. Повезло с преподавателями.
Через всю свою жизнь пронес Идрис Муртузовичлюбовь и уважение к Виктории
Константиновне Абрамовой, преподававшей русский язык и литературу. Двух своих
преподавателей – ее и одного из основателей ингушской письменной литературы
Тембота Дордагановича Бекова, считал он «виновными» в своем приобщении к
литературе. Вместе с ним учились и другие будущие видные ингушские писатели:
Багаудин Зязиков, Хаджи-Бекир…

Идрис Базоркин
Из тьмы веков
«Книга эта — не энциклопедия жизни ингушского народа за минувшее столетие. В ней пойдет речь о становлении личности, о борьбе характеров в условиях значительных исторических событий, о людях, создававших эту историю.
Что побудило меня написать этот роман? Долгие годы накапливался материал. Тысячи людей вставали на моем жизненном пути. Участником или свидетелем многих событий нашей эпохи — беспокойной, трудной и романтической — мне пришлось быть самому. Все это заставило меня думать, что я должен всем этим поделиться с современниками и теми читателями, которые будут узнавать нас уже издалека».
Идрис Базоркин. 1968 г.
…А народа жизнь бессмертна, Что бы ни было бы с ним.
Николай Тихонов.
ЗАПЕВ
Снежные вершины,
громады скал,
от сотворенья мира
в хаосе поднявшиеся к небу,
дремучие леса,
кипящие потоки шумных рек,
луга, охваченные радугой цветенья
и ароматом трав,
и гордый человек,
готовый умереть за дружбу,
честь, свободу, —
все это с незапамятных времен
наречено в поэзии народа
страной былин
и именем — Кавказ!
На многих языках
звучит здесь человеческая речь.
Живет здесь братство множества народов.
Когда они пришли, откуда и зачем?..
Никто на это людям не ответит.
А может быть, они извека здесь?
Среди отрогов гор есть Голубое озеро в Чечне.
Купаются там звезды, и луна,
и зори — с наступлением рассвета.
В нем утонуло отраженье древних…
На потаенных берегах его
ученые нашли
стоянку первобытных поселенцев.
У очагов, зажженных молнией,
во тьме веков застыли силуэты…
Что видели они?
Какою представлялась им
судьба грядущих поколений?
Молчат. Ответа нет.
Лишь домыслы о прошлом повествуют…
То было двадцать тысяч лет назад!
А может, это были наши предки?
Страбон и Плиний; Моисей Корейский
оставили для мира имена
людей, когда-то бывших на Кавказе.
И сквозь туманы трех тысячелетий
народов наших встали имена.
Столетья мы наследовали скалы,
на этих скалах — каменные башни,
могильники безмолвных мертвецов…
Где отпечаток кисти человека,
где солнца знак — движенья мира символ,
где турий рог на выцветших стенах
о предках нам рассказывали скупо.
Но был еще один хранитель тайн — язык!
Всегда живой и сильный,
ни тленью, ни сраженьям не подвластный
язык-мудрец народа моего.
В нем память прошлых дней
и песня соловья.
В нем сохранился миф про Тейшабайне,
сказ про Батыя — внука Чингисхана —
и про сражения с Тимуром Хромым,
мир покорившим, но не эти горы!
Язык поведал мне, как трудно было дедам,
как мужество их и любовь к свободе
нам жизнь продолжили до этих дней…
И все ж бесписьменный народ — почти немой.
Таким он был от сотворенья мира
до этого столетья на земле.
И вот пришел наш век —
век торжества прогресса,
иск мыслей светлых, радостных надежд!
Отныне
не будет тайн у нашего народа.
Для будущего не умрут легенды,
трагедии, победы и любовь.
Знак времени иной. Иная жизнь течет.
Кто пристально глядит, тот видит очень много.
Кто слушает, с тем время говорит.
Мне удлинили годы — старики.
Они меня водили в день вчерашний.
К день завтрашний
уходим вместе мы,
идущим вслед,
оставив эту повесть
о том,
как выходил народ из тьмы.
Глава первая
Мечта
1
Заходящее солнце добела высветило скалы Цей-Лома[1], которые стеной окружают крохотные терраски пахотной земли. Посреди этих земель возвышается каменная глыба. Сотни, а может быть, и тысячи лет тому назад оторвалась она от горы и застыла здесь, на полпути к пропасти, подмяв под себя целое горское поле. В старину о ней слагали песни. Но время оставило людям только предание о том, что эту скалу в гневе обрушил на врагов своих великий нарт[2] Сеска-Солса. Так и зовется она — скала Сеска-Солсы.
На исходе был месяц кукушки[3], и горцы готовились к полевым работам. Осенние ливни, зимние снежные оползни наносят камни на пашни и луга. Не убрав их, нельзя ни пахать, ни косить. И Доули уже третий день ходит по склону и перетаскивает булыжники на край поля, где за многие века из таких камней выросли целые курганы. Когда до кургана идти далеко, Доули укладывает камни на краю межи, выравнивая низкую сторону террасы. Третий день она на работе одна, потому что кончилось заготовленное с осени мясо, на исходе ячменная мука и муж ушел в синие скалы, к снежным вершинам, чтобы добыть тура или серну.
Доули устала, камни исцарапали руки. Ноет спина, а впереди еще столько работы! Им предстоит в этом году удобрить свои участки. Три года Доули собирала навоз, и теперь надо было в корзинах перенести его и разбросать на пашне. Иначе земля уже не родит.
Все это было для нее обычным делом. Но сейчас Доули ждала ребенка. Порой работа валилась из рук. Она боялась поднимать с земли большие камни. Ведь уже двоих детей боги забрали к себе. Муж упрекнул за то, что нет наследника.
Пять лет тому назад, когда царь приказал прогнать ингушей из их плоскостных аулов назад, в горы, Доули вместе с другими пришла сюда в эти дедовские голые башни. Дом и все, что было у них, осталось в селении Ангушт[4], окруженном зелеными садами. А здесь пришлось на себе поднимать на поля не только навоз, но и землю. За детьми некому было смотреть. В первый год едва собрали то, что посеяли. Зима в башне, как в каменном мешке, потом — голод… Дети ослабели. И когда весной им пришлось в лесу добывать себе пропитание, есть разные травы, они зачахли и умерли один за другим.
С тех пор у Доули не было детей. Муж, а он еще в детстве стал мусульманином, как-то принес ей от муллы наговоренную воду, купил ладанку, но ничего не помогло. Старухи объясняли это тем, что ее испортила «перемена жизни», и советовали обратиться к помощи местных богов. Доули послушалась. Тайком ходила она в аул Кек, где перед храмом плодородия божеликой Тушоли стоял каменный столб — знак мужской силы. Она просовывала в оконце храма треугольную лепешку с изображением креста и зажигала в нише самодельную свечу, потом, упав на колени перед каменным изваянием, показывала ему обнаженную грудь и молила послать детей. И вот плод ее мольбы, ее надежда живет у нее под сердцем.
вернуться
1
Цей-Лом — святая гора (инг.).
вернуться
2
Нарт — богатырь из кавказского народного эпоса.
вернуться
3
Месяц кукушки у ингушей приблизительно соответствовал апрелю.
вернуться
4
Ангушт — ингушский аул.

 Из книги Идриса Базоркина «Из тьмы веков» (отрывок)
Глава седьмая. Солдаты
1
С того скорбного дня, как не стало бедной Матас, прошло несколько весен. Каждая из них несла людям то страх и опасение, то надежду.
Чаще стали доходить в горы новые мысли. Жизнь становилась тревожнее, быстрее. В аулы наезжали теперь молодые ингуши. Они называли себя студентами, рассказывали о борьбе, которую вели в России рабочие, чтобы облегчить людям жизнь, изменить вековечный порядок, когда богатым достается все, а бедные должны работать на них и голодать.
А в башню Калоя пришла радость. Дали подарила сына – Мажита.
Калой перестал ходить в набеги. Уже два года он вместе со всеми пахал и косил, убирал урожай и заготавливал дрова. Снова братья арендовали на плоскости землю, только теперь в другом месте, и им удавалось сводить концы с концами. Запахивали и принадлежавший Виты клочок земли. Но не корысти ради, а чтобы поле не тосковало. С первого урожая справили поминки по Матас и поставили ей на могилку серую каменную плиту.
Сам камень не стоил ничего. Братья вырубили его в горах. Но надпись обошлась дорого. Каждую буквочку, каждую точку посчитал грамотей-мулла. Каждый прочитанный стих из Корана пришлось оплатить зерном.
Но братья не скупились. Они знали, что Матас видит все и, конечно, довольна ими.
Что может быть дороже почести, воздаваемой памяти ближнего!
Однажды пришло братьям письмо. Было оно от Виты, из Сибири. Рассказывал он о тяжелой жизни на каторге. Но о себе писал мало. Все больше спрашивал про дела горцев и только в конце, чтобы не подумали, что очень тоскует, просил написать про Матас: где она, как живет и здорова ли?
Прочел братьям это письмо писарь, который в ту пору объезжал свой участок, проверяя подворные списки.
Калой едва понимал его. Но когда писарь прочитал письмо второй раз, стало яснее, и Калой рассказал своим, о чем написал Виты. И снова плакали женщины по бедной Матас, расстроился и ушел в сарай Орци. А Калой завалился на нары и, пока писарь ел, думал и думал о том, что говорил ему из далекой Сибири молочный брат.
Но одно место в письме он так и не понял: «Заключенные ждут амнистии!» О чем это речь? И когда писарь поел, он снова начал его допрашивать.
– Чаво это – амнести? Какой слова?
С большим трудом писарь пояснил Калою, что сейчас 1909 год, а через четыре года исполняется триста лет, как Россией правят цари из рода Романовых. Что по этому случаю царь-батюшка для праздника помилует своих врагов, и арестанты надеются на эту милость.
Калой усмехнулся:
– Кто знает, что будет через четыре года! И сколько людей не доживет до этого праздника!
Но самое главное, Виты жив. Есть его адрес, и хоть изредка можно будет посылать ему гостинцы.
Калой дал писарю целковый за бумагу и за ответ, который тот написал брату. В нем Калой рассказал Виты о жизни в горах и о том, что Матас умерла.
Женщины, затаив дыхание, сидели в углу башни, прижавшись друг к другу, слушая, как Калой диктует письмо. Когда он называл имя Матас, они догадывались, о чем идет речь, и снова плакали.
Только один Мажит ничего не понимал. Сидя у матери на руках, он старался достать за хвост кота, который залез от него под нары.
В этот месяц Калой отослал Виты две посылки с сушеным мясом. Не забыл положить туда и цу мажиргиш*. Эта пища была очень сытной и могла не портиться годами.
Но не одна любовь к мирной жизни удерживала Калоя от дерзких набегов.
Царские власти, бессильные бороться против самих абреков, подвергали экзекуции, штрафам их аулы, а родных и близких поголовно ссылали в Сибирь.
Калой, да и все в горах, знали, сколько безвинных чеченцев было разорено и сослано за неуловимого эбарга Зяламха.
Жестоко, но справедливо наказывал Зяламх своих врагов. Он убивал карателей, грабил богачей. Однако тяжелой ценой оплачивал это народ. Зяламх тайно покинул Чечню и вместе со своей семьей скрылся у ингушей. Он готов был прекратить борьбу, потому что сотни чеченцев уже томились из-за него в тюрьмах. Но власть продолжала преследовать его. Для его поимки был создан отряд добровольцев-охотников во главе с есаулом Вербицким. Отряд этот так жестоко расправлялся с горцами, что о нем в народе сложили песню:
…В огне сгори, Вербицкий!
Палач детей и жен!..
Калой не мог допустить, чтобы из-за него разорили Эги-аул, сослали людей… Ведь только ради них он шел на отчаянные дела, рисковал жизнью. Вот еще почему он стал «мирным».
Около года Зяламх и его семья тоже мирно жили в ингушском селении на плоскости. Но царские люди узнали об этом, и ему пришлось покинуть гостеприимный Экажконьги-Юрт.
Куда идти? Где искать спасение?
Многих ингушей знал эбарг Зяламх. Со многими из них ходил на большие дела… Но сейчас ему нужен был человек, слово которого было бы свято для всех других. И он решил искать Калоя.
Тайными тропами в ночную темень шла семья Зяламха в горы. Шли женщины, дети… В ауле Лежги пришлось искать приюта. Жене Зяламха стало плохо. А к утру она принесла ему сына. Что за судьба родиться от людей, у которых ни крова, ни очага, все богатство которых – вражда, вся радость – прожитый день!..
Но было у них одно настоящее богатство: ингуш никогда не спрашивал у пришельца, кто он, откуда и куда держит путь. И если гостю его угрожала опасность, он готов был сам встретить ее, а если надо, умереть. Однако плох тот гость, который без крайней нужды злоупотребляет этим священным обычаем.
Через три дня Зяламх снова двинулся в путь.
Перед рассветом залаяли собаки. Калой проснулся, прислушался. Надрывный лай псов говорил о том, что в ауле кто-то чужой. Калой накинул бешмет, вышел, окликнул собак. Услышав голос хозяина, они осмелели и ринулись за ворота.
Калой сбежал с терраски и увидел людей, остановившихся поодаль. Прогнав собак, он подошел к гостям.
– Счастлив ваш приход! Заходите! Заходите! – обратился он к пришельцам, стараясь рассмотреть их.
Мужчина с конем в поводу, парень-подросток, две женщины и много детей… Мужчина шагнул вперед, и Калой тотчас узнал его.
Узнал не по лицу, а по росту, по излому шапки, по манере носить винтовку – вниз дулом под правой рукой. Это был Зяламх. Они молча обнялись. Калой взял под узду его лошадь и пошел вперед. Им не нужно было говорить, чтобы понять друг друга. Калой был рад гостю и в то же время глубоко опечален тем, что ему пришлось покинуть плоскость и со всей семьей, терпя лишения, скитаться по чужим людям, искать убежища в далеких от родины горах.
Значит, круг сжимался.
Орци выбежал им навстречу. Когда гости вслед за Калоем вошли в дом, обе хозяйки были уже на ногах. Дали убирала постели, Гота разжигала печь.
Не прошло и часа, как гость и вся его семья, обласканная, согретая теплом и радушием хозяев, спали в отведенной им комнате спокойным сном, каким давно уже не приходилось спать.
И хотя в эту ночь никакой опасности для Зяламха не было, Калой на всякий случай велел Орци расставить в разных дворах заседланных лошадей. А когда рассвело, братья принялись за обычные домашние дела. Глядя со стороны, никто не мог бы подумать, что в их доме есть посторонние. Так прошел день. Жена Зяламха, жена его брата, младший братишка и дети привыкли скрываться. Они научились всегда говорить вполголоса и не подходить к окнам. Здесь можно было и не таиться, но у них это получалось само собой.
Ни Дали, ни Готе не было известно, кто у них в гостях. Калой сказал им, что это семья чеченца, который из-за кровничества вынужден прятаться и избегать людей. И это было истиной, потому что Зяламх действительно стал знаменитым абреком Залимханом из-за того, что его оскорбителей и кровников взяла под защиту власть и всей своей силой обрушилась на него.
Когда стемнело, Орци привел лошадей, посадил на них детишек гостей и тронулся в путь. За околицей обе женщины тоже сели верхом на лошадей, и караван двинулся в глубь гор, к аулу Кек, где у Зяламха были близкие друзья.
Кек стоял так высоко в горах, что выше уже не было ингушских поселений.
Часа через два следом выехали Зяламх и Калой. Прощаясь с хозяйками дома, Зяламх тихо сказал:
– Спасибо вам за хлеб-соль! Молю Аллаха, чтоб вам никогда не приходилось искать гостеприимства, скрываться, как это приходится нам!.. Счастливо живите!
– Счастливого пути!
– Да сжалится над вами Аллах! – ответили Дали и Гота. И, кажется, они впервые подумали, что беды и горе, изведанные ими, – еще не самые тяжкие испытания. «Не приведи Аллах вот так… бездомничать…»
Ночь была светлая, хотя луна еще не всходила. Калой и Зяламх проехали по дороге к аулу Пуй, что лежит на пути к Кеку, потом резко свернули в лес и направились в обратную сторону. Через некоторое время перед ними открылся вид на черную башню на горе. Это был замок Ольгетты. Оставив лошадей внизу, Калой провел гостя вверх пешеходной тропой, показал одному ему известный тайник и сказал, что здесь, если придется, он может оставаться и жить сколько угодно. Только никто не должен знать об этом убежище. Зяламх понимал, что Калой делится с ним самым сокровенным. Все меньше оставалось у него теперь таких друзей.
Вскоре они спустились к лошадям и вернулись на дорогу, по которой ушла семья Зяламха.
В Кек приехали поздно. Там все, кроме хозяина дома, спали. Орци давно уже угнал обратно лошадей. Калой не стал задерживаться и, поручив гостя хозяину, пошел со двора. Зяламх захотел проводить его, и они вместе вышли на дорогу. Поднялась луна, осветила горы. Было безветренно, тихо. Где-то журчала вода.
Калой и Зяламх остановились на крутой тропе. Их не смущала черная бездна у самых ног. Зяламх был спокоен.
– Вот куда загнали они меня… – грустно промолвил он, окидывая взглядом кольцо обступивших гор. – Такому, как я, не надо было иметь семью… Себя мне не жаль. Но их измучил… А ночью все мерещатся люди, что томятся и погибают из-за меня в тюрьмах…
– Да разве ты виноват в этом? – пытался успокоить его Калой. – Это трусость слуг царских! С тобой не могут справиться, так берут беззащитных…
Зяламх печально покачал головой.
– Я знаю тебя, Калой, – сказал он, – ты смелый человек, но ты добрее меня. Ты ради своей жизни не дал бы страдать другим… Вот они сожгли, разгромили ваш аул Цорх. А за что? Я же близко к нему не подходил! А я вместо того, чтобы смириться, свирепею! Ненависть к злодеям застилает мне ум. Я жажду их гибели и бью, бью, где могу, сколько хватает сил… – Глаза Зяламха горели. – Теперь это стало моей судьбой. Они меня сделали таким. Но ты свободен. Они еще не встали на твой след. Ты очень умно брал их за глотку, не открывая себя. Ты еще можешь вернуться к сохе. А разве есть что-нибудь вкуснее чурека, добытого своими руками из этой земли? Я хочу уйти за границу… Вот только достанем немного денег – и уйду… Мне как-то сказали русские – я тайно встречался с ними… не здешние были, – что таких, как мы, и в России много… Что они сбросят со своего стула царя Николая и сами станут хозяевами жизни… И будет большая война между русскими эбаргами и слугами царя! Вот тогда и я вернусь, и мы все вместе посчитаемся с ними за все! – Голос Зяламха был хриплый, простуженный. Он то улыбался, то хмурил брови и зло поводил глазами.
– Власть царя — это гора! — сказал Калой невесело. — Трудно будет ее одолеть… И когда это будет?.. А пока тебе лучше притихнуть. Всполошились они!..
Зяламх улыбнулся.
– Да. Все они знают теперь чеченца из Харачоя – от царя и до последнего писаря! И многим хочется положить себе в карман обещанные за мою голову восемнадцать тысяч. Только я ценю ее дороже… И об этом узнает еще не один.
Они простились, условившись встречаться в башне замка Ольгетты. Калой из уважения к гостю пошел за околицу пешком, ведя коня в поводу. А Зяламх долго стоял, вспоминая свое село Харачой в веденских горах, где теперь не осталось ни одного родного ему человека. Он смотрел на яркую луну и думал том, что она сейчас видит со своей высоты и Ведено и его родной аул. Как хорошо луне!
Судьба Зяламха тяжелым камнем легла на сердце Калоя. Он с тоской думал о друге, о его несчастной семье. Ведь «даже самая длинная веревка всегда имеет конец…» Загнали его сюда, но остановятся ли на этом?
И яснее увидел Калой: есть люди, сильные силой власти, и есть люди, которым приходится самим стоять за себя… И вражда между ними – вечная. А раз так – нет нужды искать конец веревки… страшный конец… Надо просто жить и, где удастся, наносить удары.
Прошел год. Как-то разнесся слух, что Зяламх среди бела дня напал на город Кизляр и похитил все ценности из банка. Люди удивлялись его смелости. Многие завидовали его богатству, и никто не знал, что в числе его друзей были эбарги и с этих гор.
Слава и дерзкие налеты Зяламха не давали покоя властям. Он был укором их бессилию и заразительным примером для других.
К концу сенокоса в горах появился Чаборз. Он в сопровождении нескольких родовых братьев объехал свои угодья, заглянул в соседние ущелья, побывал в пещерах. Горцы поняли: старшина кого-то высматривает.
По дороге домой он встретил Орци и, отозвав его в сторону, сказал:
– Если установят, что твой брат бывал с Зяламхом, будет беда. Аул разорят. Сожгут.
Глаза Чаборза пытливо смотрели в глаза Орци. Но тот выдержал его взгляд и с невозмутимым спокойствием ответил:
– Видишь ли, один человек сразу в двух местах бывать не может, если он не джин или не оборотень. Спроси село. Мой брат – всегда с народом. На всех работах он дома… – Орци умолк и, поглядев на Чаборза, простодушно добавил: – А если нам когда-нибудь почему-нибудь придется уйти к Зяламху… – он улыбнулся, – ты, Чаборз, узнаешь об этом… И самым первым! Мы не обидим тебя, почтим твою власть, придем к тебе в гости…
– Оставь свои глупые шутки! – огрызнулся Чаборз. – И запомни: я предупредил вас!
– И я предупредил! – с той же наивной улыбкой ответил Орци, словно встреча с Чаборзом доставила ему огромное удовольствие.
Старшина уехал.
А позднее, к концу месяца ревущего оленя, когда леса почти обнажились, а на вершинах гор заиграли метели, ночью из всех трех ущелий к башне Эги прискакали родственники. Они принесли страшную весть: со всех сторон в ингушские горы вошли солдаты. Их сотни, тысячи! Русские пехотинцы, казаки, дагестанские всадники, ингуши из милицейской охраны. Их ведут важные начальники.
Калоя не было дома, и Орци не сразу сообразил, что делать. Страх за брата перепутал мысли. Наконец он побежал к Иналуку. Дали, Готу и Мажита они отправили к родственникам в другое село. Верный человек поскакал в Пуй, Кек и Нелх. Знали, что где-то там скрывается семья Зя-ламха. Но неужели ради двух женщин и детей собрано такое воинство? Неужели начальники хотят перенести на бессильных, беззащитных женщин свою злобу и ненависть к этому неуловимому человеку?
– Хотя ведь не зря говорится: «Кто не смеет ударить коня, тот бьет по седлу!» – усмехнулся Иналук, – Зная характер этого чеченца, они могут его семью превратить в приманку, в капкан для него. А может, что-то против нас замышляется?..
– Хоть бы Калой на них не нарвался! Он с оружием… Тогда конец… – нарушил молчание Орци.
Через несколько минут юноши рода Эги ускакали в разные аулы, чтоб предупредить друзей Калоя, просить их укрыть его от врагов, как только он появится.
Утром посланные возвратились и встретили новый день обычными делами.
К полудню прибыли военачальники и солдаты.
Вокруг аула встала охрана.
А пешие и конные отряды солдат по тропам и напрямик, через хребты и долины пошли дальше, к верховью Ассы. И тогда горцы поняли: облава. Только на кого? На самого волка или на его щенят?
В дом, где остановился главный начальник войск, изредка прибывали офицеры. Видимо, они докладывали, как идут дела.
Несколько раз появлялся и Чаборз. Туда приволокли двух баранов, развели костры.
Орци сидел у себя вместе с Иналуком. Из окна они наблюдали за тем, что происходило вокруг.
Взрослое население Эги-аула пряталось по домам, но дети, хоть и боялись солдат, гонимые любопытством, все-таки выбрались из башен и глазели на пришельцев.
В середине второго дня по общему оживлению военных стало ясно: случилось что-то важное. Один за другим на потных конях скакали посыльные. Офицеры отдавали какие-то распоряжения. Солдаты двойной цепью окружили аул. И наконец до жителей дошла весть: в хевсурских горах, совсем под ледниками, схватили семью Зяламха.
Через несколько часов под сильной охраной ввели в аул измученных женщин и кучу детей. Маленьких матери несли на руках, другие цеплялись за их юбки. Старшая женщина была женой Зяламха, вторая – женой его погибшего брата, Солтамурада.
Их привели во двор, где жил главный, теперь уже известный горцам начальник Назрановского округа князь Андроников – офицер из лучших царских войск, которые назывались «гвардия».
Жители Эги-аула поняли: князь решил, что семья Зяламха – это хвост, за который он вытащит из гор и самого эбарга. Не даст же тот на поругание врагам своих женщин! Чтобы вызволить их, он, конечно, кинется в бой и сложит голову… Так думали и говорили жители аула. Осмелев, они понемногу стали выходить, взбираться на крыши башен, с которых были видны пленники князя, окруженные тройным кольцом солдат.
Наконец на террасе появился сам князь. Это был высокий холеный мужчина. Все пуговицы на его шинели, накинутой на плечи, блестели, как золото. Шашка была в серебре. Он внимательно посмотрел на женщин и спросил у старшей из них:
– Где твой муж? Переводчик перевел.
«Спрашивает, где Зяламх», – разнеслось по всем дворам, по крышам. И тотчас снова воцарилась тишина. Затаив дыхание, люди ждали ответа женщины, муж которой вот уже десять лет заставляет трепетать этих начальников и именем которого их жены пугают своих детей.
– Не знаю, – тихо ответила она. И это было сказано так обычно, как сказала бы любая женщина.
– Врешь! Где Залимхан? – повысил голос князь.
– Не знаю, – так же спокойно, как и в первый раз, ответила жена Зяламха.
– Где Залимхан? – вышел из себя и закричал Андроников.
Дети испугались, заплакали. Мать обернулась и велела им умолкнуть.
– Царем поставленный начальник должен быть умным человеком, – заговорила она, посмотрев на князя усталым взглядом. – Как же он не понимает, что такой человек, как мой муж, сам не знает, где он будет! Вы же гоните его, как зверя… Я знаю, где он, когда видят его мои глаза. А когда не видят, вы должны знать… У вас тысячи глаз…
– Умница!..
– Хорошо сказала!..
– Чего он терзает ее!.. – тихо переговаривались люди.
Князь был взбешен ответом жены разбойника. Она позволила себе поучать его! Но кругом стояли младшие офицеры, солдаты, горцы, и он сделал вид, что не понял насмешки.
– Пусть она не боится и расскажет, где он. Мы возьмем его живым, – пообещал Андроников.
– Я не боюсь, – ответила женщина, и горькая усмешка скользнула по ее лицу. – Он не такой мужчина, которого вы можете взять живым… Я боюсь другого. Если он узнает, что вы взяли нас в плен, вам не избежать встречи с ним… Ведь у вас, наверно, тоже есть родные, дети… Вспомните о них… Не надо больше крови!
Народ видел: женщина говорила от души. Но князь только рассмеялся.
– Не думаешь ли ты, что мы собрались для того, чтоб убегать от твоего Залимхана? Мы пришли изловить его! Он трус и грязный убийца из-за угла! Вот мы забрали у него жену и детей. А где он, хваленый джигит? Завтра я его самого схвачу, как телушку!
Жена Зяламха побледнела, но потом впалые щеки ее вспыхнули румянцем. Каким жалким казался ей этот самонадеянный человек, который каждым словом своим сам себе рыл могилу. Она не сомневалась в том, что весь их разговор станет известен мужу. Ингуши увидят его, расскажут. И она ответила князю последний раз:
– Нет. Он не трус. Это ты, чтоб схватить нас, беззащитных женщин и этих младенцев, пришел сюда с тысячами солдат. А если б моему мужу понадобилась твоя жена, он сам, один, сумел бы забрать ее у тебя с постели! Я хочу дожить до завтрашнего дня, чтобы узнать: будешь ли ты так смеяться, когда нас поведут с этих гор!
– Мужское сердце!
– Жена достойна Зяламха! – с восторгом передавали друг другу горцы. А князь, круто повернувшись на каблуках, ушел в саклю. Пленников затолкали в сарай, заперли и приставили к ним караул. Ночь наступила тревожная. Тучи заволокли небо. Порой начинал порошить сухой снег, но его сметал ветер. Вокруг аула и далеко по Ассе до утра горели солдатские костры. Всю ночь на хуторах тревожно лаяли собаки.
Орци не находил себе места. Ни он, ни Иналук не ложились. К полуночи стало светлее. Где-то над тучами взошла луна. В саклях, где расположились офицеры, долго был виден свет, хлопали двери. Начальство праздновало победу. Орци, поставив у дверей заряженную винтовку, каждую минуту ждал возвращения Калоя, ждал перестрелки с ним. Но ночь прошла спокойно.
Утром лагерь поднялся, зашумел.
Приехал Чаборз. Он прошел прямо к князю Андроникову и рассказал ему, что в ущелье Ассы отряду не избежать засады. Это сообщили ему верные люди. Река и неприступные скалы сделают Зяламха неуязвимым, и он попытается отбить семью.
Чаборз предложил выйти с гор на Военно-Грузинскую дорогу через другое ущелье – Джараховское.
Князь закурил, задумался. Он понимал, что этот старшина прав. Но старшина не знал, что при сложившихся обстоятельствах – после вчерашнего разговора с женой абрека в присутствии всего аула и офицеров, после обещаний, которые князь надавал генерал-губернатору, выступая в поход, после письменно отданного приказа о маршруте – начальник округа уже ничего не мог изменить, не рискуя навлечь на себя репутацию труса и насмешки товарищей по оружию. Нет. Не ему, князю, гвардейскому офицеру, отступать от слова.
И ровно в назначенный час он возглавил сводный отряд и вступил в Ассиновское ущелье.
Дул порывистый ветер. Недружелюбно шумела горная река.
Отряд двигался по узкой тропе бесконечной вереницей пеших и конных солдат. А скалы — слева и справа — таили загадочное молчание.
Чтобы нарушить тягостное безмолвие, командиры приказали солдатам петь. Но никакого пения не получилось. Люди шли цепочкой. Ревела река.
Начались мосты. Их на пути было тринадцать.
На втором мосту князя догнал поручик, которому было приказано взорвать башни аулов Нелх и Кек, где целый год ютилась семья Зяламха. Поручик рапортовал о выполнении приказа и добавил, что всех жителей этих сел, захваченных на месте, ведут под конвоем в конце отряда. Князь выслушал его и молча отдал честь.
«А может быть, старшину обманули? – думал он. — Может быть, умышленно хотели, чтоб мы пошли по другому ущелью, где действительно приготовлена засада? А я взял, да и не попался на эту уловку! В военном деле так: кто кого обхитрит!» Но от этой мысли его внутренне передернуло. «Тоже мне «военное дело»!
«Кампания»! Против кого? Против жалкого вора и казнокрада! Противничек!» – И он иронически улыбнулся. Оглянувшись, начальник округа увидел цепочки солдат, женщин, детей Зелимхана, идущих под конвоем. «Зачем солдаты ведут их под ружьем? Куда они здесь денутся?!» — подумал он. Поручик саперной части шагал рядом с командиром сотни Дагестанского полка, весело улыбаясь и жестикулируя. Видно, он рассказывал о том, как уничтожил ингушские села.
Миновали третий мост. Небо над ущельем то открывалось, и тогда видна была его узкая синева, подобная морской лагуне, то заволакивалось косматыми тучами, которые цеплялись рваной бахромой за макушки гор и вершины чинар.
Когда, бодро пофыркивая, довольный утренней прохладой конь начальника вступил на четвертый мост, раздался выстрел. Князь запрокинулся и упал навзничь. Выстрелы гремели с обеих сторон. Никто не мог понять, сколько человек в засаде и откуда стреляют. Солдаты в панике метались, валились под пулями и палили наугад…
Начальник округа лежал убитый. Тяжело ранен был командир сотни дагестанцев. Убиты поручик, ингуш из милиции, казак, много всадников Дагестанского полка. Раненые стонали, взывая о помощи. Семья Зяламха сбилась в кучу. Плакали дети.
Стрельба стихла так же внезапно, как и началась. Непривычной показалась тишина. Вдруг жена Зяламха, лихорадочно перебегавшая глазами от одной скалы к другой, от одного дерева к другому, сквозь слезы увидела его… Зяламх стоял на горе, около острой каменной глыбы, и смотрел в ущелье. «Он смотрит на нас… на детей». Крик замер на ее губах. «Сейчас убьют…» – пронеслось в голове. Она была уверена, что и солдаты видят его… Суеверный ужас исказил лицо одного из них… Вот другой сдернул с головы шапку… Третий приподнял винтовку…
– Не трожь!.. – крикнул кто-то. И ни один солдат не выстрелил… Или они верили молве, что Залимхан заговорен?.. Или не хотели стрелять в человека, который никогда не причинял вреда простым людям…
Что это? Рядом с ним встал горец. Лицо в башлыке… Но какой он огромный! Словно горный дух… Горец тронул Зяламха за плечо. Еще мгновение – и они вместе исчезли в чаще леса… будто их и не было.
А может быть, действительно все это ей показалось? Женщина повернулась к жене Солтамурада и поняла, что Зяламх был… что он прощался с ними…
Заломленная папаха, коричневое от вечного ветра лицо, короткая борода, винтовка в опущенной руке и гордый взгляд, устремленный на дно ущелья… Это конец… Только это осталось теперь ей навсегда…
Абреки ушли. Семью Зяламха повели дальше. Вместе с ними повезли трупы. И трупов болыше, чем пленных.
Вечером на дальней горе Зяламх прощался с друзьями с берегов Ассы.
– Женщинам они ничего не сделают, – говорил Калой, а Зяламх глядел вдаль, словно надеялся увидеть их за горизонтом. – А тебе следует уйти совсем в другую страну, раз ты не хочешь остаться с нами. Сейчас они кинутся за тобой, как никогда прежде. А народу нужно, чтоб ты был на воле… Ведь это дает людям силу держать поднятой голову…
Зяламх вздохнул:
– Понимаю. Десять лет я на воле. Десять лет дерусь. А круг сужается. Отца убили, братьев убили, жен, детей отняли. Один я остался да он, – Зяламх показал на своего пятнадцатилетнего брата. – Убьют и нас… Но до тех пор, пока я жив, они будут чувствовать, что им не все дозволено. Спасибо, Калой, тебе, твоим людям. Вы всегда были настоящими горцами. Сердце плачет, отрываясь от вас… Но вы дорого заплатили за дружбу со мной. Цорх, Эрш, Кек, Нелх взорваны, сожжены. Люди – в Сибири. Теперь грозят выслать вас всех… И у них хватит на это силы… Разве я могу оставаться здесь? Сегодня они ранили меня в сердце. Многим я отплатил. Но со многими счеты еще впереди!.. Моя доля такая. А тебя как старшего брата прошу: ты побереги себя! Мы не должны дать им возможность уничтожить всех нас. Ты подожди… Потерпи. Душа подсказывает мне: такие, как мы, еще понадобятся народу. – Он обнял Калоя. – Может, и не увидимся… Так я перед всемогущим Аллахом прощаю тебе все на этом и на том свете! И за все прошу у тебя прощения!
– За все прощаю… И сам прошу прощения… – ответил Калой. Он придержал стремя, пока друг его и гость садился на лошадь. Потом отдал его брату своего коня.
— Бери! От всего сердца!..
Зяламх только покачал головой и поехал. Мальчик последовал за ним.
Долго двигались они по горе. А Калой со своими людьми стоял на вершине и смотрел им вслед, предчувствуя, что отважные харачоевцы покидают их навсегда.
Разные судьбы ждали их впереди.
Видел ли позже Калой Зяламха? Никто на это не смог бы ответить. Сам он молчал и жил, как все крестьяне-горцы, заботой о земле, о хлебе. И не было видно, чтобы его занимали другие дела.
Правда, иногда он уезжал из дому на несколько дней. Но это случалось редко, да и что удивительного! Ведь у Эги так много родни во всех плоскостных аулах.
Ровно через год после похода Андроникова, в том же месяце, когда ревет олень, пришла весть о том, что где-то в Чечне в стычке с войсками убит младший и последний брат Зяламха – тот самый мальчик, которому Калой подарил лошадь. А еще через два года — в месяц рогов – вернулся Калой из Владикавказа черный от душевной боли. Он привез газету, на которой был нарисован убитый Зяламх.
На это известие сбежался весь аул. Люди не могли поместиться в башне, и Калой вышел к ним на террасу. Впервые так много лиц глядело на него, так много людей ждало его слов. Говор стих. Казалось, все затаили дыхание. Калой поднял на молитву руки. Это был безмолвный ответ тем, кто еще сомневался. Вслед за ним подняли руки все…
Когда кончилась дуа, Калой вынес газету, повернул ее темным пятном изображения к людям и негромко сказал:
– Вот он…
Только те, кто находился рядом с ним, могли рассмотреть на этом снимке босого горца в черкеске, который лежал навзничь и держал в мертвой руке браунинг.
Газета пошла над головами людей.
– Со времен имама Шамиля, – заговорил Калой, – ни один человек по всей Дягистане* не причинил царской власти так много неприятностей, как он. Они сами выгнали его из дому, сделали эбаргом, возненавидели и сами убили! Убили всех его родных! Тысячи чеченцев и ингушей разорили и сослали на каторгу! Я видел, я встречал городских ингушей, которые говорили, что все беды на нас навлекал он. Теперь его нет. Теперь увидим: он ли был виной всему?
abrek.org

?Литература народов Российской Федерации
Ужахова Р.К., кандидат филологических наук, профессор Ингушского государственного университета
СТИЛИСТИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РОМАНА «ИЗ ТЬМЫ ВЕКОВ» ИДРИСА МУРТУЗОВИЧА БАЗОРКИНА
Историко-революционный роман Идриса Муртузовича Базоркина «Из тьмы веков» (1968), осмысливающий судьбу ингушского народа с точки зрения нашей современности, является наиболее художественно полнокровным в ингушской литературе. Базоркин стал национальным символом ингушского народа, а «Из тьмы веков» культовым романом и прочно занял место в культуре России, стран СНГ и Северного Кавказа.
Роман И. Базоркина написан на русском языке. Это предопределяет специфику изучения его языковых и стилистических особенностей. В нём жизненный путь писателя, этапы его идейных и творческих исканий освещены на широком историческом фоне, характерная для эпохи. Многие произведения младописьменных и старописьменных литератур созданы также на русском языке, например, первый калмыцкий роман «Мудрёшкин сын» А. Амур – Са-нана, «Сулак-свидетель» аварского писателя М. Хуршилова, «Когда познаётся дружба» чеченского романиста Саид-Бея Арсанова, произведения новеллистической прозы лакского писателя Эфенди Капиева, «Глиняная книга», «Аз и Я» казахского художника Олжаса Су-лейменова, рассказы, повести, роман «Первый учитель», «Белый пароход», «Прощай, Гуль-сары!», «И дольше века длится день», «Плаха» киргизского писателя Чингиза Айтматова, очерки, рассказы, повести «Месть Дербича», «Айшет», «Джан – Гирей», «Серго» А-Г. Гой-гова, «Край вейнахов, Чечено-Ингушетия», «Кормилец Терек» Ахмета Мальсагова, «Навстречу жизни» осетинской писательницы Е. Уруймаговой, «Время таяния снегов», «Чукотская сага» чукотского романиста Юрия Рытхэу и др. Эстетические принципы и творческие приёмы освоения и привлечения фольклора в целях восполнения идейно-национального комплекса каждым писателем отличаются художественным своеобразием, а сами герои живут и действуют как бы в двух системах координат, пространственно-временной реальности и в проекции многочисленных культурных ассоциаций. Но мы, бесспорно, попытаемся прочесть их творчество заново, отбросив все предубеждения и стереотипы отдалённого и недавнего времени. И все эти произведения, по своей сути, принадлежат той национальной литературе, которую, несомненно, представляет тот или иной автор.
Ещё в начале XIX и XX веков ингушская интеллигенция употребляла в своей устной и письменной речи слова из русского языка, или европейского, арабского, тюркского происхождения, связанные с различными отраслями науки, техники, культуры, и тем самым сознательно стремилась обогатить словарный запас ингушского языка. Идрис Базоркин был образованным человеком, писателем высокой культуры и владел многими языками. Базор-кин начал писать роман «Из тьмы веков», имея уже за плечами большой, жизненный опыт, проводя культурно-исторические параллели событий эпохи язычества и до ХХ века, а созданный им образ-символ народа включает в себя всё многообразие значений на разных семантических и временных уровнях. Он знал ингушский язык, фольклор, был знаком с творчеством русских и европейских классиков: Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого, Н. Тихонова, Шекспира, Байрона, Вальтера, Горького и др., сыгравшими огромную роль в жизни Базоркина.
Описывая жизнь ингушского народа, писатель сумел воссоздать языковой колорит исторической эпохи. Здесь обращение автора, нашедшего, наконец, свою истинную тему, к которой он так долго шёл, изучал жизнь своего народа, собирая по крупицам фольклор и всё, что связано с историей ингушей.
С интересом мы следили за тем, как история народа вплетается в ткань повествования, проникая во все смысловые пласты, влияя на весь стилистический облик былинного «Запева»:
Но был ещё один хранитель тайн – язык! Всегда живой и сильный, ни тленью, ни сраженьям не подвластный язык – мудрец народа моего. В нём память прошлых дней И песни соловья
В нём сохранился миф про Тейшабайне, Сказ про Батыя – внука Чингис-хана -И про сражения с Тимуром Хромым, Мир покорившим, но не эти горы! (с. 4)
Внутренняя диалогичность выражена в семантике, синтаксисе и композиции «Запева». Она (внутренняя диалогичность) становится как бы одним из существенных моментов стиля автора и подвергался специфической художественной обработке.
Мне удлинили годы-старики.
Они меня водили в день вчерашний.
В день завтрашний
уходим вместе мы,
идущим вслед
оставив эту повесть
о том,
как выходил народ из тьмы (с. 5).
Строки его – это память народа о своём прошлом, богатая история, культурные традиции, сосредоточенные в художественно-этическом континууме древней Ингушетии. В романе «Из тьмы веков» запечатлено дыхание большого мира, тревоги и заботы людей. Мы узнаем о судьбах маленького, но благородного ингушского народа, об отношении человека к природе, к обществу, к самому себе, к человеку. Тревожны и трудны поставленные эпохой вопросы, над которыми «размышляет и искусство, и философия, и социология, и психология». В этом романе внимание акцентируется на творческом использовании мотивов и сюжетов национального фольклора и этнографических реалий. Ибо фольклор ингушей явился связующим звеном, способствовавшим формированию общенациональной поэтической традиции ингушского народа, остался на всю жизнь животворным источником для создания романа. Хотя автор и создал эпос, отразивший широкую панораму народной жизни, однако все повествование в романе «Из тьмы веков» сконцентрировано вокруг главного героя Калоя.
Он наследник древних нартов, живших когда-то в подземном мире и поставленных позже, в «среднем мире», где живут обычные люди, перед выбором между бесславным существованием и посмертной вечной славой. Генетическая связь со сказаниями о культурных героях прослеживается во всем. Автор описывает чудесное рождение героя, используя это как одну из форм идеализации героя. Образ Калоя – символ сильного, мужественного и трудолюбивого человека. Писатель наделяет Калоя чертами богатыря. Он – носитель народных идеалов, а вместе с тем это живой, конкретный человек, на стороне которого симпатии автора и читателя.
Автор-рассказчик, герой и природа, которая их окружает, оказываются в удивительном согласии, что создает эмоциональную тональность повествования.
Сочетание многоаспектности, масштабности, традиционной фольклорной одномерности, создают не только собственный стиль, но и метод, название которому ещё предстоит определить.
Ведь только ему – Базоркину удалось уловить и отразить в романе гармонию фольклорного пространства и времени, в отличие от литературного континуума, в котором зачастую всё это расчленено, дисгармонично. Когда мы говорим о развитии И. Базоркиным
эпической традиции, то имеем в виду не только жанровую традицию, но и характер обращения к зачину. Эта стилистическая новинка в его творчестве, и она приобрела особый организующий смысл.
Особый стиль романа отражен на только в «Запеве», но и в использовании сказаний «О «великом Сеска – Солсе», «О божественном Тантале» и др.
Образная поэтическая речь преданий сменяется авторской. Она лаконична. В ней нет лишних элементов. Но её образная структура, ритм, музыкальность фразы создают стилистическое единство, которое приближает роман к преданию. Анализ стилистики романа показал, что она несёт в себе печать национальной эпической традиции. Так, нередко писатель к одному предметному слову подбирает несколько определений, а одно признаковое слово употребляет с целым рядом субстантивов: «сияние скалы», «дедовские голые башни», «божьеликой Тушоли», «Каменный столб», «Знак мужской силы», «Извилистое ущелье», «Смолистый корень», «Сильное сердце», «Синее небо», «Тёмная ночь», «горные реки», «серые реки» «чёрное сердце», «светлое сердце» и т. д. Так, ингушские слова и некоторые выражения объясняются в сносках на страницах в переводе на русский язык с возможной заменой их русскими эквивалентами. Например, (в сноске: «Цей-Лом» – Святая гора (инг), «Нарт» – богатырь из кавказского народного эпоса», «Тунгул» – коротенькая труба» (инг), «Да – вог» – идд (инг.): «лежг» – кожаный мешок», «тков» – одеяло из овчин»; «чон – дыр» -смычковый музыкальный инструмент; «Пхарз» – буквально щенок – кобель, «моральг» – деревянная крышка, «шу» – треногий столик – поднос; «далла хоастам бы» – слава богу; «му-хаджир» – изгнанник (араб.), «ешиб» – ведьма; «бейни» – лужайки; «амасти» – овсяная каша, кислая, на сыворотке; «этинг» – приблизительно совпадает с августом; «фур – фурел» – по преданию, древнее название одного из ингушских племён; «хулчи» – сыромятные чувяки с ремнёвым переплетением вместо подошвы для хождения по скалам; «епр» – род душистого горошка; «Шалак» – салют и т. д.
Эти слова выполняют две функции: во-первых, для русского читателя они чужеродны, а для ингушей – родные. Это единство образует колорит романа.
Базоркин исчерпывающе использует свойства синонимии: «человечный», «гуманный» (человек), «человеколюбивый», «честолюбивый – словолюбивый», «порядочный – «честный», «бедный» – «неимущий» и др.
Особо воздействующей силой обладают эпитеты, отражающее образное мышление писателя, его художественный почерк. Они в гармоничной форме, непосредственно передают конкретную сущность изображаемого, возникают как объективное и эмоциональное выражение художественной ситуации: например, «могучая и красивая царица», «старушечьи косы», «траурный платок», «золотая осень», «ледяной дом», «бестрепетная рука».
Мастерство писателя наиболее ярко отражено в конструкции с составными глагольными сказуемыми. Подобные конструкции дают возможность обрисовать основные качества объекта изображения, раскрыть его истинную сущность например: «пытался услышать беспощадный голос», «готов был расколоть буйную голову», «приехал сватать дивную красавицу», «тоненькая, бледнолицая, с чёрными бровями девушка пыталась веселиться», «большие тёмные глаза светились, угасая».
Язык Базоркина метафоричен. Метафоры создают особый узнаваемый почерк писателя: «Лицо у него красное, с белыми пятнами, глаза без ресниц, рот маленький, словно сдавленный с боков
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

В своей записной книге Базоркин пишет:
Уединившись на казенной даче в Джейрахском ущелье, Базоркин начинает писать роман-эпопею «Из тьмы веков», который стал делом жизни писателя.
Во время выхода романа в свет в 1968 году Базоркин переезжает на постоянное место жительства в Орджоникидзе.
Возникло мнение о романе «Из тьмы веков», как об энциклопедии жизни ингушского народа, хотя автор отказывается от такого определения:
Действие романа начинается с 60-х гг. XIX века, и в первых пяти главах не выходит за пределы горной Ингушетии. В 6 — 9 главах действия выходят за пределы Ингушетии и разворачиваются на широком поле: Владикавказ, Петроград, Пруссия и т. д. Хотя в романе исторических лиц немного (абрек Зелимхан, Мусса Кундухов, Георгий Цаголов, Сергей Киров и ещё несколько), «Из тьмы веков» воспринимается как исторический роман. Базоркин в характерном ему стиле подробно описывает быт, нрав, обычаи, ритуалы того периода, когда ингушский народ в своем большинстве ещё придерживался язычества. Характерны в этом контексте образы жреца Эльмурзы и муллы Хасан-Хаджи. Многие критики в описании языческих обрядов видели восхищение ими автора, чуть ли не их идеализацию; другие объясняли это стремлением автора к достоверности в изображении этих событий. Центрапьная фигура романа — Калой. Через отношение к нему и его отношение к другим выявляется значимость большинства персонажей романа, показывается их характер.
Роман, как и большинство других произведений автора, написан на русском языке, поэтому вопрос об отнесении этого произведения Базоркина к ингушской литературе, а не советской, до сих пор является дискуссионным. Восторженные отклики о романе писали такие критики как Нафи Джусойты, Аза Хадарцева, Удзият Далгат, Григорий Ломидзе и др.
В конце 1972 года Базоркин инициировал коллективное письмо в ЦК КПСС, в котором поставил вопрос о возвращении Пригородного района Северной Осетии под юрисдикцию Чечено-Ингушской АССР. В январе 1973 года в городе Грозном был организован митинг ингушей в поддержку этого ходатайства. Организаторов митинга и вместе с ними Идриса Бвазоркина обвинили в национализме, Базоркин был исключен из рядов КПСС, его книги изъяты из библиотек, а имя вычеркнуто из учебников и хрестоматий.

Надо было мне сразу саму статью разместить).
Грехов полна моя душа – прощенья мне не будет никогда
Нийсон Лич, 28.03.2009 11:44
“Книги корабли мысли, странствующие
по волнам времени и бережно несущие
свой драгоценный груз от поколения
к поколению”. /Фрэнсис Бэкон/
“Дош доацаш лерга хезар,
Лар йоацаш дайнад,
Дего дезаш т1аийцар,
Саг мел вах даьхад”.
/Джамалдин Яндиев/
Идрис Базоркин, Исса Кодзоев, Мустафа Беков опозорили ингушский народ, если следовать логике тех, кто утверждает о недопустимости выставления наших недостатков на всеобщее обозрение.
Первым “призовем” к ответу Идриса Базоркина. “Из тьмы веков” – это самая читаемая книга многих поколений ингушского народа. Не сомневаюсь в том, что таковой она останется и для будущих поколений.
Но давайте, посмотрим на этот роман с позиций ревнителей этнической чистоты, “ингушской” морали и мужчин-поборников женской /!/ нравственной чистоплотности.
Так ли уж хорош этот роман..
Итак, одна из сюжетных линий романа: мулла Хасан, служитель Аллаха, проповедник Божьего слова и лучший друг старшины Гойтамара, и одновременно любовник его жены Наси. Какой безнравственный пример для подражиния подрастающему поколению: ведь все захотят быть на месте Хасана и Наси! Они будут расти и лелеять в своей душе мечту о такой жизни, которые ведут наши аморальные герои!
Но это еще не все. Идрис Базоркин на этом не успокоился и даже главного героя свалил в мерзость блуда. Обольстительная красавица Наси жена Гойтамара и любовница Хасана соблазнила Калоя, кумира мальчиков всех поколений. Заканчивается это история разврата бегством Наси и ее любовника-муллы в далекие края. Мать, бросившая своего сына, блудница, достойная смерти, воспевается “нашим все”. ..
Вот тебе раз! Вот так любимая книга ингушского народа!
И представьте себе множество форумчан, при обсуждении синопсиса М.Бекова, предлагают экранизировать “Из тьмы веков” и пустить эту разнузданную пошлятину на экраны Ингушетии и России.
Мы должны вырваться “из тьмы разврата”, а нам навязывают ее экранизацию.
Исса Кодзоев в своей эпопее “Г1алг1ай” тоже поселил один блуд и безнравственность. Выдуманного своим больным воображением Шома, он насильно заставил выдать замуж за монгола свою дочь.
Одного из моих любимых персонажей Г1ожакха Кодзоев посмел женить на какой-то прибалтийке Визме, вызволенной им из монгольского заточения. И чем она занималась в могольском плену: только мыла посуду, шила монголам малахаи и безо всяких ночных приключений?!
И среди нас находятся люди, которые предлагают снять фильм по этой блудливой эпопее..
А этот Беков, окопавшийся в своей сытой Германии, посмел строчить пасквили на чистеньких, пушистиньких ингушей. Да никогда в жизни такого не было и не будет, чтобы ингуш выдал замуж свою дочь за какого-то приблудного немца!!! Ишь, чего навыдумал.
Я думаю, что эти вредоносные для ингушской непогрешимой нравственности книги и “немецкие” сценарии надо прямиком отправить в костер, как это делал Адольф Гитлер с книгами Гейне, Гете и других, а горе-авторов призвать к ответу.
Идрис Базоркин вне человеческой досягаемости, но эти клеветники И.Кодзоев, М.Беков и Нийсон Лич, который смеет воспевать их творчество, подлежат немедленной отправке в мордовские лагеря.
Всех форумчан предлагающих снять по этим морально-разложенческим книгам и сценарию фильмы выявить силами ФСБ и ГРУ и отправить на вечное поселение на Колыму. Там, занимаясь рубкой леса и добычей золота, они осознают в чем вред всяких Кодзоевых и Бековых…
Душа моего любимого Идриса Базоркина, мои друзья Исса, Мустафа, простите меня за этот шизофренический бред: мне просто приснился кошмарный сон, навеянный чтением на форуме мнений почитателей Вашего творчества.
Уважаемые форумчане, какая пресная, никчемная и никому неинтересная кинобредятина получится из этих прекрасных романов, если мы с Вами с ножницами в руках бросимся кромсать лучшие произведений нашей литературы.
Кому нужны будут кастрированные, выхолощенные и лакированные книжонки или фильмы?! Кто станет их читать или смотреть?! Какая женщина мечтает жить с кастратом?! Какой мужчина потянется к холодной женщине без чувств, без изюминки и без огня?!
И ведь все они И.Базоркин, И.Кодзоев и М. Беков – в своих произведениях отражают лишь незначительную долю того, что есть в реальности. Жизнь народа намного богаче и разнообразнее любого самого талантливого романа и сценария… А если мы проведем кастрацию их творчества, то, что останется от правды жизни?!
Я приведу очень показательный пример значимости романа И.Базоркина. За свою жизнь мной потеряно безвозвратно в разные годы примерно десять его книг. Первая пропала во время службы в армии, отдал читать своему армейскому товарищу Анатолию, тот передал другому и всё с концами. “Из тьмы веков” читался русскими и нерускими читателями взахлеб, отзывы самые прекрасные. /Последнюю книгу с автографом И.Базоркина, берегу, как зеницу ока/
Это вам намёк, господа власть и деньги имущие. Реклама, говорят, двигатель торговли, а я добавлю: и продвижения своей культуры как в России, так и в мире. Реклама это деньги, которые вернутся к Вам не только с прибылью, но и славой, признательностью своего народа и воздаянием от Всевышнего, ибо
“БЛАГОТВОРЯЩИЙ БЕДНОМУ ДАЕТ ВЗАЙМЫ ГОСПОДУ;
И ОН ВОЗДАСТ ЕМУ ЗА БЛАГОДЕЯНИЕ ЕГО”.
/Библия, Кн. притч Соломона, 19:17/
Если мы сумеем продвигать в мире свои щедевры, то где-нибудь в Германии, узнав, что рядом ингуш, немец с восторгом скажет: “О! Герр Бекоф! Нихт – “Враги”, ингуша дойче брат!” И такая же реакция будет на фильмы по книгам И.Базоркина, И.Кодзоева во всем мире. Фильмы это сложно, дорого и долго. Начать можно с издания книг в России и за рубежом. Однако, все упирается в деньги… и любовь к Родине.
Некоторы форумчане, например, Lamaro, Лиса и др., предлагют, чтобы я повлиял на Бекова Мустафу в плане изменения сюжетной линии с Паулем и Мадиной. Да, мы с Мустафой связаны очень давно. Впервые меня к нему в театр в 1998г. в г. Грозный привез Исса Кодзоев, с тех я очень ценю его без раболепства, без преклонения, уважаю в нем Человека и Творческую личность. Нас разделило пространство, время, 18 лет мы не виделись. К счастью, в августе 2008г. между нами установилась электоронно-телефонная связь.
Да, я смог бы сказать ему об этом без оскорблений, без хамства, как это позволяют себе некоторые форумчане. Но никогда не скажу, потому, что Душа Художника подвластна только воле Всевышнего, подарившего ему эту Божественную искру Таланта. Я никак не смогу втиснуться между ними. Советский поэт Лев Болеславский писал о мучительных задачах – поисках творчества:
Как достичь оголённой основы,
Этой жизни под слоем суровым,
Где словами завалено слово,
Где под шумом музыки родник,
Под молчанием человечий крик,
Под безличьем человечий лик?
И где Вы видите там место для меня с моими советами?! Художник может советоваться с коллегами по цеху, но делать все равно будет то, ему диктует Господь Бог и его Душа. Десница Господня помогает ему вытащить на свет Божий именно те слова, ту музыку, те крики и те человеческие лики, которые будут бить по нашим, оголённым его талантом, нервам. В этом случае получится талантливая вещь, которые взбудоражит сердца людей независимо от веры, национальности и расы, а не фильм для поборников ханжеской, лимерной “ингушской” морали.
За эти семь месяцов восстановленной связи советов, как он должен творить не давал. Однако, засыпал его градом просьб, каких именно, пусть он сам расскажет.
Мустафа, если посчитаешь нужным, расскажи форуму, очень кратко, какими просьбами я тебя достал и продолжаю доставать…
Исса Кодзоев. К позору для нашей бизнес-чиновничьей элиты он не имеет компьютера и поэтому за него отвечу сам. Не давал ему никаких советов по творчеству, но просил, если будет время поручить, попросить специалистов сделать географическую карту к его эпопее “Г1алг1ай” с топонимикой на ингушском языке. Опять, все упирается в деньги. Вторая просьба: начать работу над созданием ингушского словаря. И снова встает вопрос о деньгах, которых у него нет, и времени, которого так не хватает…
И напоследок позвольте о бедном Мураде словечко замолвить. Он успел поменять ник и продолжает испускать яд. Вот как он продолжает отзываться о Иссе Кодзоеве: “Настоящий аксакал, но никак ни иман долу вейняха вокх саг. Уверен что под ником Нийсон Лич скрывается “великий писатель Ингушского народа” Кодзоев Исса Ламбадович, вспомните эти закидоны в постах про окончание книги, про спонсоров и т.д. /Re: Мурад, Вы можете гордиться, редакция выносит ваш посты на первую полосу с последующим приветом от Нийсона Лича , Ингуш 25.03.2009 20:49/
И следом, видимо, перепугавшись, что его вычислят, запускает на орбиту сайта слащавую пилюлю: “Иса кодзоев , Бембулат Богатырев, как патриоты им нет равных, они доказали это. нам внушают отвращение к токим людям что бы мы никогда не пошли за достойными людми ,а кумирами нам делают прислужников кремля,которые служат не Господу и не народу. /Re: +Ингуш 25.03.2009 21:28/.
Ламбаданутый Ингуш Мурадович, ведь я тебя предупреждал о бесполезности менять шкуру: от тебя за версту несет желчью и отравой. Посмотри на свой великолепный портрет, который набросал один из моих любимых поэтов Саша Черный в двух первых строчках разных стихотворений:
“КНИЖНЫЙ КЛОП, ДАВЯСЬ ОТ ЗЛОБЫ…”
“РОЖДЕННЫЙ БЫТЬ КАССИРОМ В ТИХОЙ БАНЕ…”
/Это о бесталанном человеке, который всю жизнь проработал редактором…/
Все, слишком много чести для тебя. Отвечать тебе больше не буду, ты не достоин моего ответа и моих переживаний. Я лучше посижу с Игорем Губерманом:
“Живи и пой. Спешить не надо.
Природный тонок механизм:
Любое зло своим же ядом
Свой отравляет организм”.
25-26 марта 2009г. Нийсон Лич