Интеллектуальный геноцид экзамены для евреев мгу мфти мифи

Антисемитизм в советском образовании — феномен, который с советских времен считается как бы несуществовавшим. Дискриминацию по национальному признаку на Мехмате МГУ (и в ряде других вузов) никогда официально не признавали и не обсуждали. Этого нет в официальной истории университетов. Никто и никогда не нёс ответственности и не приносил приличествующих извинений.

С другой стороны, попытки тем или иным способом ограничить допуск евреев в главные математические вузы были всем известны и, по свидетельству очевидцев, воспринимались как нечто почти само собой разумеющееся. А кроме свидетельств очевидцев от тех мрачных времен практически ничего не осталось. Естественно, МГУ или МИФИ не публиковали официальных циркуляров на данный счет, тем более тема не обсуждалась в советской прессе. В 1970-1980-е годы злоключениям евреев в советской системе образования были посвящены статьи в самиздате, самая известная из которых — статья «Интеллектуальный геноцид» Валерия Сендерова 1980-го года. В сети и в печати по-русски она появилась сравнительно недавно, английский перевод был распространен намного раньше.

Вообще положение дел в советских математических вузах стало довольно быстро известно прежде всего на Западе, что спровоцировало ряд научных скандалов.

---

Предыстория

Специфическая дискриминация евреев на технических факультетах началась примерно в 1968 году. С этим связано сразу несколько причин.

Во-первых, приблизительно в это время окончательно завершается «оттепель», система закручивает гайки. После правления Хрущева и последующего пересменки Леонид Брежнев в 1966 году официально становится генеральным секретарем ЦК КПСС и провозглашает курс на «развитой социализм». Стало ясно, что граждане вряд ли увидят становление коммунистической утопии при жизни, поэтому дальнейшая либерализация общественных отношений стала выглядеть бессмысленной.

Инициатива оказывается наказуемой, вольнодумство — порицаемым. В 1968 году военное вторжение в Чехословакию окончательно убедит всех в серьёзности намерений советской власти.

В 1967 году Израиль выходит победителем из Шестидневной войны против сразу пяти арабских стран и увеличивает свою территорию в три раза. СССР разрывает дипломатические отношения с еврейским государством, а официальная пропаганда государства берет курс на борьбу с сионизмом. Израиль рассматривается как американский форпост на Ближнем Востоке, а сионизм, соответственно, как идеология милитаристского капитализма. В это же время в еврейской среде СССР все больше людей стремится эмигрировать. Массовая эмиграция среди евреев существовала (и была фактически разрешена) на протяжении десяти лет до Афганской войны. О том, к каким она привела последствиям, мы поговорим позднее.

В 1968 году был насильственно госпитализирован в психиатрическую больницу математик и диссидент Александр Есенин-Вольпин. Внебрачный сын знаменитого русского поэта и переводчицы Надежды Вольпин (и еврей по матери), математик успел отсидеть при Сталине и полежать в психушке при Хрущеве. В 1965 году он организовал первый с 1920-х годов протестный митинг в СССР на Пушкинской площади в Москве. Тогда, кстати, никого не посадили, а к самому Есенину-Вольпину пришли через три года. За него массово вступились коллеги математики, написавшие так называемое «Письмо девяносто девяти». Многим из них это скоро стоило работы: среди них Наум Нейман, Исаак Яглом, Александр Кронрод, Петр Новиков, Юрий Шиханович. Все они были заметными лицами в математической среде, и большинство из них были евреями.

Исследователи проблемы антисемитизма в советской математике, как правило, отмечают общую диспропорцию евреев в научной среде того времени. К 1960-м годам на некоторых главных физических и математических факультетах СССР евреи составляли почти 50% от общего числа студентов. Похожая ситуация наблюдалась и в математических школах, и среди победителей тематических олимпиад. Почему так получилось, толком не известно. Расхожие объяснения вроде «евреи более склонны к математике, потому что привыкли вести бухгалтерию в лавках» выглядят в лучшем случае надуманными. Но в условиях широко распространенного в СССР бытового антисемитизма сам этот факт неизбежно привлекал внимание и раздражал некоторых людей.

---

Лица

Среди тех, кто имел отношение к антисемитской политике МГУ, обычно называют нынешнего ректора вуза Виктора Садовничего. При этом, обвиняя профессора, свидетели событий говорят, что действия Садовничего были обусловлены исключительно карьеризмом, и после перестройки никаких антисемитских поползновений от его лица замечено не было. Не так обстояло дело с академиками, считающимися главными идеологами репрессий — речь прежде всего об Иване Виноградове и Льве Понтрягине. Эти люди фактически полностью контролировали математическое отделение Академии наук СССР и, благодаря административной власти, могли ограничивать публикации отдельных учёных в ведущих журналах, а также контролировать процессы защиты диссертаций и передвижения людей по карьерной лестнице. 

Возможно, было бы легче представить процесс как вариант «лысенковщины» — когда невыдающихся способностей бюрократы и карьеристы пользуются властью, чтобы утвердить свое положение за счёт настоящих ученых. Однако ни Виноградов с Понтрягиным, ни их «соратники по борьбе», не были посредственными учеными, а были величинами национального и мирового уровня (как, разумеется, и пострадавшие от их политики еврейские математики). Кроме того, многие из них были в натянутых отношениях с советской властью и остро реагировали на попытки партийного контроля науки.

Таким образом, травля ученых велась прежде всего по «идейным» соображениям.

Академик Понтрягин, практически прекративший публиковать еврейских авторов в редактируемых им журналах, в своей автобиографии пишет о том, что таким образом «боролся с международным сионизмом». Под руководством Виноградова Математический институт имени Стеклова за десять лет остался полностью без сотрудников-евреев. Наконец, с 1964 по 1984 год ни один еврей не был избран в Академию наук СССР. «Традицию» переломил Израиль Гельфанд, все же избранный академиком после, как считается, многолетнего противостояния Понтрягина. К тому времени он уже состоял в нескольких зарубежных академиях наук.

Апогеем событий стал скандал с невключением Григория Маргулиса в состав делегации на Международный конгресс математиков в Хельсинки в 1978 году. Пикантность была в том, что там Маргулису должны были вручить медаль Филдса — высшую математическую награду. Со следующего года ученому разрешили выезжать за рубеж, а Понтрягин прекратил представлять СССР в руководстве Международного математического союза.

---

Гробы и газовые камеры

Для взрослых математиков — а тем более состоявшихся ученых — загубленная карьера и вражда с коллегами могут быть «всего лишь» невзгодами на жизненном пути, с которыми может помочь справиться жизненный опыт, связи, положение, семья, наконец, смена образа жизни и та же эмиграция. Другое дело — вчерашние школьники, уже уверенные в своём таланте и способностях, но узнавшие при поступлении, что лучшие вузы не для них.

Математическая политика в Советском Союзе для многих из них означала разбитые мечты, разочарование в призвании, необходимость с ранних лет приспосабливаться к грязным правилам игры.

Иногда и вовсе абитуриент в МГУ или МФТИ впервые в жизни сталкивался с антисемитизмом.

Стоит сказать, до поступления многие из этих юношей и девушек искренне считали себя русскими и были ими не только по культуре, но и по паспорту — об этом свидетельствовала знаменитая «пятая графа». Однако же приемная комиссия в обязательной автобиографии требовала указывать также паспортные данные родителей (если национальность родителей различалась, они могли «выбрать» национальность ребенка при получении метрики). Наконец, имели значения отчества родителей — если дедушку звали как-то подозрительно, это не проходило мимо внимания вуза (хотя, очевидно, что, например, имя Иосиф мог носить и нееврей, особенно учитывая дореволюционную традицию называть детей по святцам).

Таким образом, решающую роль в судьбе несовершеннолетнего математика могла сыграть и ¼ еврейской — более того, предположительно-еврейской — крови. 

Процесс, если опираться на свидетельства очевидцев, происходил примерно так. Когда бывший школьник оказывался настолько наивен или несведущ, что собирался поступить в «топовый» математический вуз, его, как правило, начинали отговаривать заранее. Эдвард Френкель, сегодня профессор Калифорнийского университета, вспоминает, что в школе заочного обучения его специально пригласили письмом в Москву, чтобы сказать: «Евреев не принимают в Московский государственный университет». Михаил Шифман, профессор Университета Миннесоты, благодарит своего однокашника (сегодня — профессора МФТИ) Петра Гусятникова, еще в школе отговорившего его даже пытаться подать документы в МГУ.

Тем не менее, не все выпускники поддавались на уговоры (или запугивания). Когда доходило до письменных экзаменов, евреев заранее распределяли так, чтобы их не оказалось больше одного-двух человек на аудиторию. В ряде случаев, говорят, напротив, всех сгоняли в одну аудиторию, которую сами поступающие в шутку называли «газовой камерой». Письменная часть экзамена состояла из пяти задач, причем пятая из них считалась практически нерешаемой. Тройку гарантировало идеальное решение двух задач. Это, в частности, означало, что планка для прохождения экзамена была сравнительно низкой, поэтому недобора в условиях предполагаемого отсева евреев возникнуть не могло.

С другой стороны, поскольку засчитывались лишь чистые «плюсы» за решение без помарок, почти всегда была возможность воспользоваться малейшей неточностью в решении и «опустить» отметку до двух баллов. Задачи тех, кого предполагалось отсеять, подвергались казуистической критике. Примеры подобных исправлений и отметок в основном взяты из упомянутой работы «Интеллектуальный геноцид», откуда они перекочевали в статьи других авторов на тему. 

В качестве курьезов приводятся комментарии экзаменаторов, которые могут по достоинству оценить даже люди, далекие от математики. Так, один абитуриент в ходе рассуждения упомянул, что квадратный корень из восьми больше двух, примечание по этому поводу гласило «нет доказательств». Еще один поступающий дал ответ на задачу «x=1 или x=2». Отметку снизили, указав, что следует писать «x=1; 2». Но в другом случае абитуриент не получил проходной балл именно за этот «правильный» ответ. 

На устном экзамене «нежелательным» поступающим предлагались специальные задачи, получившие имя «задачи-убийцы» или «задачи-гробы». Во многих случаях это были труднейшие олимпиадные задачи, решение которых далеко выходило за рамки школьной программы. Такие задачи правила прямо запрещали использовать на экзаменах в вузах. Надо сказать, спрашивать «гробы» начинали обычно после двух-трех довольно легких пунктов, каждый из которых, впрочем, разбирался со всей тщательностью и сопровождался десятками вопросов по теории. Упомянутого Френкеля в ходе такого допроса «срезал» экзаменатор, признавший неправильным определение окружности как «точек плоскости, равноудаленных от данной точки» — правильным ответом считалось только «все точки плоскости, равноудаленные от данной точки».

Экзаменуемые практически всегда жаловались на грубость со стороны приемной комиссии и вопросы не по существу, которые опять же, вопреки правилам, не фиксировались письменно. Если задача не требовала нетривиальных знаний и хода размышлений, которым не учат в школе, уж наверняка она требовала громоздкого многостраничного решения.

Характерно, что одному из «неправильных» абитуриентов удалось защитить апелляцию и поступить, когда экзаменатор, пытаясь доказать легкость решения, запутался в его изложении.

Конечно, некоторые евреи всё равно сдавали экзамен, а несдавшие, хотя и очень редко, успешно подавали апелляции. Но в целом собранная Сендеровым в «Интеллектуальном геноциде» статистика за жаркий 1978 год красноречива: из 47 поступающих на Мехмат неевреев поступили 40, из 40 евреев — 6. В МИФИ: 26 из 54 неевреев и 3 из 29 евреев. В МФТИ: 39 из 53 неевреев и 4 из 32 евреев.

Гетто

Те, кто не отчаялся после провала экзаменов в МГУ или другой ведущий вуз, а то и вовсе не собирался пытать там счастья, ушли учиться в более скромные места, где всем было плевать на национальность. Больше всего «беженцев» приняли факультеты прикладной математики Нефтяного института («Керосинка») и Института инженеров транспорта. Знакомые с положением дел ведущие математики беспокоились о судьбе способных студентов. Чтобы поддерживать среди них уровень на высоте, Сендеров и Белла Субботовская организовали полулегальные курсы под названием Народный университет (который быстро переименовали в Еврейский народный университет). Профессора и академики читали лекции десяткам студентов с 1978 по 1982 год. Иногда занятия проходили на квартирах, иногда — в любых свободных аудиториях по Москве, в том числе и в МГУ. 

В 1982 году Сендеров и другой диссидент, Борис Каневский, также лектор курсов, были арестованы. Дома у основателя Еврейского народного университета нашли православную литературу, а на суде он признался, что готов и впредь бороться с советской властью, за что получил семь лет колонии (был освобожден в 1987). В том же году Белла Субботовская погибла в ДТП, причём близкие считали эту смерть подозрительной.

Отношение к евреям на математических факультетах усугубилось, но самой системе оставалось существовать недолго. Народный университет переродился в Независимый университет и был официально зарегистрирован в 1991 году. В 1983 году умер Виноградов, а в 1988 году — Понтрягин.

Отношение к евреям в матвузах к тому времени стало всем известным, и вскоре «традиция» сошла на нет, а ещё через короткое время историю заслонили более заметные события и разоблачения.

Михаил Горбачёв заявил на выступлении в США в 1987 году, что 50% американской математической школы обеспечили эмигрировавшие советские математики. Поскольку массовая эмиграция из СССР была возможна только в еврейской среде, очевидно, что речь шла именно об учёных, которые покинули страну в годы математического антисемитизма. Некоторые математики, например, профессор ВШЭ академик Викор Васильев сравнивают события с массовым бегством ученых из нацистской Германии, где стали изучать «немецкую математику» и «немецкую физику». Поскольку, как уже сказано, официальных исследований и признания самого факта репрессивной политики не имеется, тяжело объективно оценить реальный ущерб уровню ведущих вузов и математической школе в России в целом. Некоторые учёные считают, что ущерб есть, и большой. 

Их оппоненты, как тот же Понтрягин, утверждают, что все, кто мог уехать по закону, уехали бы всё равно. Якобы именно потому советское руководство и спустило негласный приказ ограничить прием евреев в вузы, хотя бы косвенно связанные с оборонной промышленностью и вообще технической наукой: последующая эмиграция могла бы поставить под угрозу секретность некоторой информации, подорвать мощь и престиж науки и оборонного комплекса СССР.

Судя по существованию тюрем-шарашек, это недалеко от истины: идеальный советский учёный должен был быть максимально ограничен в передвижениях, если не мог быть достаточно лоялен. Однако после Сталина посадить всех или запретить эмиграцию диаспоры было невозможно, из-за чего возникла коллизия.

Другое дело, как борьба властей с антисоветским потенциалом диаспоры была воспринята на местах. Очевидно, что если указания о евреях в соответствующих вузах существовали, в большинстве институтов и учреждений от них, насколько могли, отмахнулись. Зато на математических факультетах идею поддержали с энтузиазмом.

Всех причин тому мы, скорее всего, не узнаем никогда. Не только потому, что вся история по-прежнему живет лишь в слабеющих воспоминаниях, но не в учебниках и не в официальном поле. Ещё одна проблема может быть в том, что математики и их деятельность максимально далеки от остального мира, даже и научного. Вряд ли кто-то, кроме самих же математиков, хорошо понимает предмет и смысл их работы, поэтому в обществе они воспринимаются — чем дальше, тем больше — как эзотерическая община со своими законами, тайнами, труднодоступной историей. Нетрудно заметить, что этот образ во многом совпадает с популярным представлением о еврейской общине, отчего в двадцатилетней истории антисемитизма в математических вузах проступает трагический символизм, сколь интригующий, столь и пугающий.

Борис Ильич Каневский, Валерий Анатольевич Сендеров. Интеллектуальный геноцид: экзамены для евреев. МГУ, МФТИ, МИФИ, Москва, 1980, самиздат

Не в силах смотреть, как «валят» евреев при поступлении, она встречала их сразу после экзаменов и помогала писать апелляции. Когда же стало ясно, что все без толку, в своей квартире создала «Еврейский народный университет». В течение следующих пяти лет лучшие математики выучили порядка 400 студентов. А потом Беллу Субботовскую при очень странных обстоятельствах насмерть сбил автомобиль.

Родилась Белла Абрамовна Субботовская в Москве в 1938 году. Детства как такового и не было. Война с бомбардировками, эвакуацией и известием о гибели отца на фронте в то время, когда ей было всего пять лет. Память о нежности отцовских рук она пронесет через всю жизнь. Воспитанием дочери мама Ревекка Евсеевна занималась одна, доверив ей хлопоты по дому, а сама нередко сутками работая в две смены, чтобы хоть как-то прокормиться. Естественно, что никаких излишеств в их жизни не было, но тем не менее матери удавалось откладывать немного денег, чтобы они с Беллой периодически посещали консерваторию. Любовь к музыке в будущем станет вторым по важности увлечением Беллы. На первом же месте еще со школьной скамьи была математика. Она сама записывалась во всевозможные математические кружки и участвовала в олимпиадах, занимая в них первые места. Раздумий после окончания школы в 1955 году даже не возникло – мехмат МГУ.

Без труда поступив, а со временем и блестяще окончив обучение, Белла пошла в аспирантуру на кафедру математической логики, где написала две работы по теории сложности вычислений, опубликованные в докладах Академии наук. По всеобщему утверждению, ее работы намного опередили свое время, оказав впоследствии большое влияние на эту область математики. После замужества еще несколько исследований были опубликованы ею под фамилией Мучник (после развода она вернет себе девичью фамилию). Защитив кандидатскую диссертацию в 1967 году, Белла начала работать в академическом институте, но вскоре перешла в обычную школу преподавателем математики. И дело было не только в разработке собственной методики преподавания для детей младшего школьного возраста. Просто уже тогда приходило понимание, что для многих еврейских детей в интернациональной стране получение качественного образования может закончиться уровнем школы.

Как известно, вопрос антисемитизма в стране Советов всегда расценивался двояко и вызывал множество эмоциональных споров. С бытовым антисемитизмом все было и так понятно, что же касается государственного, то страна, выступавшая в амплуа главного борца с нацизмом, естественно, его отрицала. Но после создания Государства Израиль юдофобию стало видно и невооруженным взглядом. А после победы Израиля в Шестидневной войне в 1967 году кем-то наверху было принято решение закрутить гайки в практике принятия евреев в вузы. Где-то негласное указание так и осталось негласным, а значит, необязательным. Но как всегда бывает, нашлись и особо рьяные его исполнители. Статус обязывал оказаться в этих рядах и МГУ. Поступавшим еврейским абитуриентам на экзаменах предлагали специальные задачи, которые абитуриенты называли «гробы» – решить их за отведенное время было просто невозможно. По сложности они зачастую превосходили задачи международных олимпиад. А вскоре еврейских абитуриентов даже стали объединять в отдельные от остальных поступавших группы, чтобы исключить возможные проколы при распознавании «не своих».

Как только стало понятно, что это не единичные факты, а целенаправленная политика университета, Белла Абрамовна начала помогать евреям-абитуриентам, «заваленным» на вступительных экзаменах, подавать апелляции. В своей работе она сотрудничала с уже известными на то время правозащитниками и математиками Валерием Сендеровым и Борисом Каневским. Как правило, на апелляцию давался ровно час. Выходивший же после провала еще вчерашний школьник, бывший лучшим в классе и выигрывавший олимпиады, редко когда догадывался об истинной причине двойки и чувствовал себя более чем подавленным. Ни о какой молниеносной подаче апелляции он, естественно, и не думал, а когда задумывался, было уже поздно – отведенный час заканчивался. Вот почему Белла Абрамовна с единомышленниками встречали «заваленных» евреев буквально у дверей аудиторий и тут же принимались составлять апелляцию. Все прекрасно понимали, что процент удачно опротестованных решений будет минимален, но без первой апелляции нельзя было вести борьбу дальше. А так появлялась хоть слабая, но надежда.

Эта деятельность и привела Беллу Абрамовну к мысли о создании курсов по математике для евреев, не поступивших на мехмат. Осенью 1978 года совместно с Сендеровым и Каневским на квартире Субботовской прошли первые занятия для 14 человек, проваливших вступительные экзамены в силу своего еврейского происхождения. Поначалу лекторами выступали сами инициаторы курсов – они проводили занятия раз в неделю, это были как лекции, так и семинарские занятия. Но со временем Белле Абрамовне удалось привлечь и других лекторов из числа крупных математиков. Через год «студентов» было уже более ста, а сами курсы стали неофициально называться «Еврейским народным университетом». Для поступления в него не требовалось никаких приемных экзаменов, о его существовании узнавали сначала лишь по знакомству, но позже в него стали приходить абсолютно все желающие.

Преподавали исключительно математику, а уровень лекций не только не уступал уровню мехмата, но зачастую и превосходил его, так как лекторы не были стеснены рамками утвержденной программы в выборе материалов. Каждый семестр, как и положено, сопровождался экзаменами, но сдавались они по желанию. Желание же изъявляли все, ведь, в отличие от мехмата МГУ, где процент выбравших это обучение только из-за военной кафедры был весьма значителен, в «Еврейский народный университет» шли за знаниями. Организацией работы курсов занималась лично Белла Абрамовна, и когда число слушателей стало более чем значительным для ее небольшой квартиры, она нашла несколько мест для проведения занятий в аудиториях московских институтов, привлекая одновременно и новых лекторов. Всего с 1978 по 1983 годы в «народном университете» отучились более 350 человек. У многих из них в памяти навсегда остались ощущения искренней заботы со стороны Беллы Абрамовны, проявляемой даже в таких мелочах, как чай и бутерброды в перерывах между лекциями.

Понятно, что существование такого «еврейского университета» не могло остаться не замеченным. Впрочем, его существование никем и не скрывалось. Засланные КГБ «слушатели» рапортовали лишь о изучении в нем математики и отсутствии каких-либо сионистских и антигосударственных разговоров. Но проявленный интерес комитета был, а через время еще и обострился. На курсах разбирали те самые задачи-«гробы», становившиеся причиной провалов на экзамене. Их собирали, решали, тиражировали, создавая на их основе возможные будущие варианты. И те, кто приходил на курсы после провала, все чаще рассказывали, что экзаменаторы прямо в лицо говорили: «Евреев на нашем факультете не будет никогда. Свободны». Единомышленники Беллы Субботовской по созданию «Еврейского народного университета» Сендеров и Каневский ответили на это объемной самиздатовской статьей «Интеллектуальный геноцид. Экзамены для евреев: МГУ, МФТИ, МИФИ», вышедшей в 1980 году. Так стена молчания о данных фактах была пробита. Совпала она и с годом проведения Олимпиады в Москве, а поэтому копии вскоре были переведены на разные языки и разошлись по миру. За авторство Сендерову дали семь лет лагерей, а Каневскому – три.

Беллу Абрамовну стали вызывать на допросы: «Интересовались ли Сендеров и Каневский у ваших слушателей вопросом дискриминации евреев при поступлении в МГУ?» Ответ был всегда один: «Я с такими случаями никогда не сталкивалась». Последний раз ее вызывали в КГБ за несколько дней до смерти и допрашивали уже непосредственно о ее роли в деятельности «Еврейского народного университета». Ответ: «Организация работы и обучение еврейских детей математике» – был совсем не таким, какой требовалось и хотелось бы услышать допрашивающим. Ее отпустили, а утром 24 сентября все узнали о гибели Беллы Абрамовны под колесами автомобиля.

Одна из её подруг рассказывала об этом так: «В тот день она была в гостях у мамы и вышла от нее после 11 вечера. Белла обычно, добравшись домой, звонила маме. Не дождавшись звонка, в полпервого ночи та стала волноваться и позвонила в милицию. Ей тут же объявили, что произошел несчастный случай – Беллу сбила машина, когда она переходила улицу, хотя, как правило, такую информацию сразу не дают. Мама, Ревекка Евсеевна, кстати, говорила, что Белла всегда очень осторожно переходила дорогу. Движения в это время не было, прохожих тоже. Но сосед Ревекки Евсеевны в тот момент оказался на улице. Он рассказал, что когда Белла ступила на проезжую часть, на невероятной скорости выскочила машина, сбила ее и тут же умчалась. Сразу же после этого подъехала и остановилась рядом другая машина; по официальной версии получалось, что ее сбил именно этот, второй автомобиль. Тут же прибыла и «скорая помощь»». Возбужденное дело очень скоро оказалось в дальнем углу сейфа, а затем плавно перекочевало в архивы. Виновный в «непредумышленном» ДТП найден так и не был.

Много позже, вспоминания о Белле, Владимир Сендеров, освобождённый лишь в 1987 году, скажет: «Она была душой этого дела. И было довольно ясно, что если этого человека убрать, то дело развалится. Обвинить её было не в чем. Но в такие времена, всё-таки уже в кавычках либеральные, за то, что человек помогает детям, делает для них бутерброды, никак не накажешь, в тюрьму не посадишь. Тем более с женщиной был какой-то ограничитель на подобные вещи. То есть человек был очень неугоден, а причины посадить его не придумаешь. А тогда что остается?» «Еврейский народный университет» после смерти Беллы Абрамовны прекратил свое существование.

В 2012 г. в существовавшей тогда газете «Троицкий вариант» появилась следующая статья.

Преподавателю математики, автору статей о математике и композитору олимпиадных задач Валерию Анатольевичу Сендерову нужна помощь. В конце октября 2012 года появилось сообщение о том, что он тяжело болен. Информация о реквизитах, на которые можно перевести финансовую помощь, указаны ниже. Публикуем два рассказа о Сендерове, написанные его друзьями и коллегами.

Михаил Шифман

Михаил Шифман, профессор Института теоретической физики Университета Миннесоты (США), редактор и составитель сборника «You Failed Your Math Test, Comrade Einstein. Adventures and Misadventures of Young Mathematicians» (2005):

В школе я был очень советским ребенком и судил о внешнем мире по книгам типа «Васек Трубачев и его товарищи». Мaтематика была моей страстью. К десятому классу я грезил о мехмате МГУ.

Однажды, в начале 10-го класса, ко мне подошел в коридоре Петя Гусятников, гордость школы, который к этому времени уже учился на Физтехе. Он сказал: «Я слышал, ты собираешься в МГУ? Не ходи туда, тебя всё равно не возьмут!». «Почему?», — спросил я, довольно изумленный. Петя начал объяснять, причем слово «еврей», которое в тех реальностях было бранным, он не употребил ни разу.

Я всё понял и внял его совету, хотя в то время для меня это было потрясением основ. Я знаю, что Петр Гусятников — ныне известный профессор МФТИ. Наши пути больше не пересеклись, но мне хочется сейчас, спустя много лет, сказать ему большое спасибо.

На моей памяти в Советском Союзе бытовой антисемитизм был всегда, но он был не так противен, как государственный, то возраставший до вершин (первая половина 1950-х), то слегка снижавшийся (первая половина 1960-х), то опять возраставший, неумело, по-тупому, закамуфлированный под антисионизм, хотя, что такое сионизм, никто толком не знал.

В 1967 году, после победы Израиля в Шестидневной войне, наверху, по-видимому, было принято решение закрутить гайки в практике принятия евреев в вузы. Как и любое решение, его исполняют конкретные люди. Некоторые спустили это дело на тормозах. Математики МГУ (а вслед за ними постепенно потянулись и некоторые другие университеты, например Новосибирский) оказались особо рьяными исполнителями и проводниками партийной линии.

Они же разработали новаторскую технологию. Еврейским абитуриентам на экзаменах предлагали специальные задачи — абитуриенты называли их «гробы», — которые имели формальное решение в рамках школьной программы, но решить их за разумное время было невозможно. По сложности они зачастую превосходили задачи международных олимпиад. Определение «еврейского абитуриента» по сути дела совпадало с нацистским: один родитель (или даже дед) — еврей и абитуриент негласно попадали в эту категорию.

Со временем технология совершенствовалась. Чтобы не происходило досадных проколов с приемом «неприкасаемых», еврейских абитуриентов стали объединять в спецгруппы на приемных экзаменах. Попадание в такую группу автоматически означало завал на устном экзамене. Поступить на мехмат МГУ и другие престижные факультеты могли только те еврейские абитуриенты, которых по специальным причинам в эти группы не засовывали, например дети профессоров, академиков или других «нужных» людей.

Все заинтересованные лица об этом, конечно, знали (все, кроме меня…), это был секрет Полишинеля, но официально дискриминация евреев при приеме в вузы типа мехмата МГУ, разумеется, категорически отрицалась как для внутреннего потребления, так и в особенности для внешнего.

Интернета тогда не было. Ближайшим его аналогом был самиздат. Для молодых людей напомню, что это такое. Люди, которые хотели сказать что-то, не совпадающее с официальным Главлитом, печатали свои заметки на пишущей машинке в 6 экземплярах через копирку, потом еще одна закладка и еще… Это был единственный способ распространения живой мысли.

Валерий Сендеров и Борис Каневский первыми пробили дыру в стене молчания, которой была окружена эта несчастная практика. В 1980 году они написали и «издали» в самиздате очерк «Интеллектуальный геноцид». Этот очерк абсолютно неэмоционален: в нем по горячим следам собраны задачи-гробы, предлагавшиеся еврейским абитуриентам мехмата МГУ и некоторых других вузов, и описаны некоторые вполне конкретные истории завала на приемном экзамене, с именами и фамилиями. Никаких обобщений и политических оценок.

Сейчас эта статья читается просто как сухое свидетельство одного из неприятных событий в череде прочих несправедливостей, ушедших в прошлое. Абсолютно невозможно понять, что за эту статью Сендерову впаяли 7 лет лагерей, а Каневскому — 3. Сендеров отсидел 5 лет, но вышел несломленным. В 2003 году я побывал у него дома в Москве, у нас была долгая беседа о прошлом, настоящем и будущем.

В новой России Валерий Сендеров забыт, так же как и сам этот позорный эпизод в истории советской математики. В конце концов ведь не убили же этих злосчастных абитуриентов, просто незаслуженно закрыли им путь в профессиональную математику (точнее, пытались закрыть). Были дела и похуже.

Статья «Интеллектуальный геноцид» по-русски не опубликована, хотя в Интернете гуляют многочисленные упоминания о ней. Когда в 2005 году я готовил английское издание книги «Вы завалили экзамен по математике, товарищ Эйнштейн», мне удалось с большим трудом разыскать машинописную копию и опубликовать ее по-английски. Там же (в «Товарище Эйнштейне») собрано и много других статей на эту тему, других очевидцев. Еще больше писем от участников тех событий (увы, только с одной стороны) хранится у меня в архиве.

Задачи-гробы и весь этот позорный эпизод не только забыты, но и по-прежнему отвергаются в новой России. Это и понятно. Руководство МГУ их публично не признало и не принесло никаких извинений. Профессор Садовничий, принимавший участие в «тех» приемных экзаменах и упомянутый в «Интеллектуальном геноциде», — ныне ректор МГУ.

Впрочем, в беседе со мной в 2003 году Валерий Сендеров сказал, что, по его мнению, профессор Садовничий не был идеологическим антисемитом, а приспосабливался к веяниям эпохи для карьерного роста.

Жить без раскаяния в черных делах — всё равно что жить со стопудовой гирей на ногах. Прошлое тянет за собой настоящее.

Борис Каневский

Борис Каневский, преподаватель математики Иерусалимского университета, соавтор В. Сендерова по статье «Интеллектуальный геноцид»:

Вот несколько эпизодов Валериной биографии. КГБ добивается отчисления В.А. на пятом курсе Физтеха (1966-67 уч.год) за несколько диспутов в Тургеневской библиотеке, посвященных светлой действительности, когда он устраивал фарс из выступления приглашенного титулованного докладчика. В результате диплом ему позволили защитить только после солидного перерыва.

С тех пор он под неусыпным надзором госбезопасности. Чутье на «чужого» они отработали. Так же КГБ вырвал Валерия и из аспирантуры, но в 1972 году ему удается устроиться школьным преподавателем. Правда, в знаменитую «Вторую школу», пережившую тогда полный разгром с увольнением директора и почти всех ведущих преподавателей.

Уже в 73-м году школа победила знаменитый 18-й (колмогоровский) интернат. Через несколько лет математик Александр Шень, выпускник «Второй школы», работавший на общественных началах в 57-й и других известных школах, после проигрыша своей команды сказал, что надеялся, что команда под руководством Максима Концевича (ныне лауреата Филдсовской премии) победит команду под руководством Александра Разборова (ныне лауреата премий Гёделя и Неванлинны), но Сендеров всегда находит прежде неизвестных мощных участников.

Валерий участвует в подготовке сборной СССР к международной математической олимпиаде, появляется информация о технике погромов нежелательных абитуриентов (евреев) на приемных экзаменах на мехмат МГУ. Кроме того, во «Второй школе» возобновляются лектории лучших специалистов и концерты (полу) подпольных бардов, он организует разнообразнейшие кружки (сценические и др.).

К 1978 году ГБ решает изгнать Валерия из школы, но новый директор, будучи юридически невежественным, более года вынужден отменять за незаконностью свои же приказы (о выговорах, а потом и об увольнении Сендерова). Бумажная война надоедает Валерию, и по окончании 78-79 уч. года он уходит из школы. Ясно, что его боготворят ученики и учителя (и даже изгонявший его директор). В 79-80-х годах появляется новый директор, райкомовская дама по фамилии Книга, с мертвой хваткой, и ей удается окончательно разгромить «Вторую школу». А вакантное место лучшей московской физматшколы занимает внешне более лояльная 57-я.

Во времена расцвета «Второй школы» среди лучших ее учеников часто встречались евреи, а с 1970 год мехмат набирал студентов по расовым законам 3-го рейха. Валерий, будучи в контакте со многими своими учениками, собирает списки задач, изучает приемы приемной комиссии мехмата. С 1978 года у входа в главное здание МГУ во время приемных экзаменов постоянно работают люди (с Валерием во главе), помогающие ошарашенному школьнику прийти в себя, написать апелляцию, проанализировать ход экзамена и найти нарушения формальных инструкций экзаменаторами.

В. Сендерову давно пришла в голову идея о замене безобразно функционирущих госструктур на неофициальные, не связанные с властями. Стоит отметить такие интересные события, произошедшие во время приемной кампании 1978 года: Валерию удалось проникнуть на охраняемую территорию в главное здание МГУ, где проходили приемные экзамены. Он встретил там отв. секретаря приемной комиссии мехмата тов. А. Шкаликова.

После взаимного опознания Валерий дал пощечину партейному математику, а административно наделенный властью Шкаликов вызвал милицию. Сендерова забрали в университетское отделение милиции, а когда отпустили, он познакомился с Беллой Абрамовной Субботовской, и они вместе сумели реализовать план создания подпольного математического факультета, впоследствии «Народный университет». Так тов. А. А. Шкаликов способствовал созданию действовавшего неофициально Народного еврейского университета.

Первый набор, собранный прямо около главного здания, был еще невелик — 17 человек, и занятия начались в маленькой квартире Беллы Субботовской в Новых Черемушках. Первым лектором стал В. Сендеров. Впоследствии Белле Абрамовне и Валере удалось привлечь в качестве лекторов лучших ученых. Начиная с 79 года новые наборы составляли более 100 человек, и местом проведения занятий стали разные аудитории МГУ (Михма и Керосинки вначале).

В это время Валерий нашел новую работу — сторож Института стран Африки АН СССР, где директором служил Громыко (сын). Очень скоро полагающаяся Валерию-сторожу сторожка у ворот стала местом проведения дополнительных занятий еврейского университета, научных семинаров по функциональному анализу, а также местом составления некоторых «антисоветских» документов. Идиллия бы продолжалась, но в некоторый момент Валерий потребовал предъявить документ хозяина правительственной «Волги» и по совместительству директора института тов. Громыко. Формально, конечно, Валерий был прав. Но… хорошая служба завершилась.

Шел, насколько помню, 1981 год. Прошли пресс-конференции по поводу приемных экзаменов в МГУ, опубликованы документы с собранной статистикой поступления на мехмат евреев и неевреев из лучших физматшкол Москвы. Уже выехавших на конференции математиков — участников приемных кампаний встречали тухлыми помидорами коллеги из либеральных стран, уже на выезде из СССР подвергали досмотру с раздеванием приехавших в СССР ученых, и даже дата проведения очередного математического конгресса была сдвинута на год (!), это был единственный случай в мирное время. Словом, пора брать.

И в апреле 1982 года у Валерия проводят тщательнейший многочасовой обыск, после которого он публикует сообщение о своем вступлении в НТС («Народно-трудовой союз российских солидаристов» — политическую организацию русской эмиграции. — Ред.). Через два месяца его арестовывают, дают тяжелейший (максимальный, 7+5) срок по 70 статье (антисоветская агитация и пропаганда).

Он устанавливает рекорд по времени пребывания в карцере, на последние годы его переводят в «крытку» (тюрьма для наказания строптивых зеков), его явно стремятся замучить. Но незадолго до гибели, «перестройка» в 1986-87 годах освобождает известных политзеков. Сендеров был освобожден одним из последних 18 марта 1987 года.

Константин Сонин

Константин Сонин, профессор РЭШ, экономист: «Из людей, не принятых в те годы в МГУ, можно составить несколько очень сильных факультетов математики.

…У дел есть последствия. То, что на мехмате никто не извинился за позор (в этом участвовали далеко не все профессора, но всё руководство), осталось, кажется, без последствий. А вот прошло двадцать лет, и видно, что за всё приходится платить.

Мне кажется, что, как это ни странно звучит, именно этот антисемитизм 70-80-х, навязанный извне, а потом ставший формой самозащиты для тех, кто ни по каким академическим признакам не мог бы быть профессором мехмата МГУ, но стал — благодаря тому, что там нужны были «солдаты партии», — именно эта давняя история мехмат и погубила.

Когда-то мог соревноваться сразу с несколькими ведущими факультетами Америки, а сейчас, похоже, не входит и в первую тройку в России (матфак ВШЭ, матмех СПбГУ и МФТИ, не знаю уж, в каком порядке, значительно оторвались). Хорошие математики и хорошие люди есть, пусть и мало, а факультета нет. И я думаю, если в МГУ математика и возродится, то в виде нового факультета».

Валерий Сендеров умер

Валерий Сендеров умер 12 ноября 2014 г.

См. также

• «Черное 20-летие» мехмата МГУ
• Как появилось математическое образование. Беседа с математиком Николаем Константиновым
• Свидетель черных лет
• Еврейский народный университет в Москве

Источники

• Сендеров — борец с интеллектуальным геноцидом 25 декабря 2012 года. «Троицкий вариант — Наука» № 119, c. 6, «Бытие науки»
• Иосиф Полтерович «Валерий Сендеров, праведник мира»
• ЖЖ Константина Сонина
• Б.И. Каневский, В.А. Сендеров. Интеллектуальный геноцид (экзамены для евреев: МГУ, МФТИ, МИФИ), Москва, Самиздат, 1980 г.
• George Szpiro A mathematical medley — fifty easy pieces on mathematics, American Mathematical Society, auch als Bellas geheimes Seminar in Mathematik fürs Wochenende, Piper Verlag 2008 (bzw. Mathematischer Cocktail, NZZ Verlag 2008)
• Alexander Shen Entrance examinations in Mekh-Mat, Mathematical Intelligencer, Band 16, 1994, Nr.4, 6-10.
• Michail Schifman (Herausgeber) You failed your entrance math test, comrade Einstein: Adventures and misadventures of young mathematicians or Test your skills in almost recreational mathematics, World Scientific 2005
• Anatoli Werschik Admission to the mathematics departments in Russia in the 1970s and 1980s, Mathematical Intelligencer, Band 16, 1994, Nr.4

Недавно мы беседовали в этом журнале о том были ли у «лиц еврейской национальности» или каких либо других лиц проблемы при поступлении на мехмат МГУ и матмех ЛГУ.
В качестве дополнения к обсуждению, привожу ссылки на статьи по теме.

http://alexander-shen.narod.ru/vershik.pdf — Вступительные экзамены на мехмат. А. Шень
С примерами задач-«гробов»

http://www.3038.org/press/vershik.pdf — Anatoly Vershik, Admission to the mathematics faculty in Russia in the 1970s and 1980s
Once emigration was permitted there was, so to say, an official pretext for not accepting Jews or assigning them to prestigious work, for not providing incentives, awarding degrees, etc. …But there was one more objective, perhaps the most important one, that one never talked openly about, namely holding down the number of talented people.

http://www.polit.ru/article/2009/07/28/ilyashenko2/ — «Черное 20-летие» мехмата МГУ
Интервью с математиком, ректором Независимого московского университета Юлием Ильяшенко

«Машина» набирала обороты, прием стал отчетливо антисемитским, и это в своем роде требовало большого искусства, потому что по виду экзамены оставались справедливыми и предоставляющими равные возможности.
Первый трюк состоял в том, что на письменном экзамене ставилась широкая «тройка». Это значило, что на экзамене давалось 5 задач, пятая задача очень трудная, практически невозможная для решения.
…
Затем на устных экзаменах люди группировались по аудиториям, и в одной аудитории ставили «пятерку» за решение пустяшных задачах, а в других «двойку» тем, кто не мог решить так называемые «задачи-гробы». Составление этих «гробов» было очень большим искусством, потому что эти задачи должны были выдерживать критику. Естественно, возникали голоса, что на вступительных экзаменах на Мехмат МГУ даются «гробовые» задачи. Ответ на такие заявления был такой: «Они никакие не гробовые, вот посмотрите, какое у них простое решение». И действительно предъявлялось решение в несколько строк. А мастерство состояло в том, чтобы изобрести задачи, очень трудные по существу, но допускающие очень короткое решение. Эти задачи потом публиковались Американским математическим обществом, и эта политика имела широкий резонанс, но, тем не менее, она проводилась.

Я, молодой преподаватель, был уверен, что на Мехмате такая политика невозможна. Потому что совсем недавно мы были студентами и прошли «ежовые рукавицы» преподавателей Мехмата. Я думал, что если на Мехмат начнут набирать слабых абитуриентов, то эти же самые «ежовые рукавицы» выбросят их с факультета.

Но нет. Администрация факультета начала чрезвычайно сильно давить на преподавателей, и в результате этого давления люди, которые заслуживали двоек, стали получить тройки.

Т.е. общий уровень Мехмата МГУ снизился?

Да. На Мехмате появилась категория круглых троечников, которой ни до, ни после не существовало. Я прекрасно помню, как я беру зачетку типичного студента из этой категории и там страница за страницей покрыты удовлетворительными отметками.

Просто надо было иметь хороший «пятый пункт»?

Да, быть, например, славянином, иметь хорошее социальное происхождение из рабочих или крестьян. Однако машина, которая сначала браковала евреев, потом начала работать и против способных людей вообще. Сейчас 57-я школа – одна из самых знаменитых и всеми уважаемых. Но тогда выпускники 57-ой школы, которые были не слабее, чем сейчас, не могли поступить на Мехмат, и когда из выпуска, содержавшего чуть ли не 100 человек, поступали 3-4, это было удачей.

http://polenova.livejournal.com/96184.html — о поступлении евреев в МГУ и ссылка на страницу http://www.jafi.org/JewishAgency/English/Jewish+Education/Compelling+Content/Eye+on+Israel/Aliyah/40/Scientists/Download.htm — Antisemitism in Academia. Также на этой странице можно найти ссылку на статью «You Failed Your Math Test, Comrade Einstein» Edited by M. Shifman

http://www.memo.ru/history/DISS/chr/XTC65-27.htm — Дело СЕНДЕРОВА-ГЕРШУНИ-КАНЕВСКОГО-ГЕЛЬЦЕРА (Каневский и Сендеров — это учителя московских физматшкол, которые иследовали статистику поступления в МГУ в зависимости от национальности)

http://www.math.neu.edu/~zelevinsky/subbotovsk.html — Вспоминая Беллу Абрамовну
«Идея Беллы Абрамовны и её единомышленников была благородна и проста: попытаться хотя бы частично восстановить справедливость, предоставив ребятам, серьёзно интересующимся математикой, возможность получить то фундаментальное математическое образование, в котором им отказывало мехматское начальство.»

Categories:

• Образование
• Общество
• Лытдыбр
• Cancel

Сто лет тому назад…

… я поступала на мехмат и получила двойку на первом же экзамене, письменной математике, решив правильно четыре задачи. За одну стояло два плюса, остальные плюс-минус. Одну помню, в ответе написала избыточные сведения. Мне сказали нечто вроде «это мехмат, детка, на ВМК была бы четверка». Я прониклась еще большим уважением к мехмату и пошла на ПМ в МАИ, на кафедру теоретической механики. Как-то задружилась в стройотряде с ПМ МИНХ и ГП. Фамилии у народа были типа Брилинг, Вальтер, Мнускин, Лурье… отличные ребята. Речь пошла про поступление и я узнала тогда, как принимали евреев на мехмат. А сейчас наткнулась на:

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ГЕНОЦИД. Экзамены для евреев: МГУ, МФТИ, МИФИ. Б. А. Каневский, В. А. Сендеров http://www1.osu.cz/~zusmanovich/links/files/senderov/ig-text.pdf

Вступительные экзамены на мехмат. А. Шень
http://alexander-shen.narod.ru/vershik.pdf

В первой статье есть рассказ моего знакомого, который я тогда в Харабали слышала. Прошло столько лет…

Ни разу не хочу сказать, что меня «завалили», что я достойна была и т.д. Два — так два. Хотя думаю, что надо было идти на ВМК (по многим причинам, по житейским тоже, общежитие бы не через три года дали).

Сестра, кстати, в первый год не поступила в МГУ, но дошла до устного экзамена. И да, так и было, переформировали группы и вся их новая группа получила двойки.

Вот еще ссылки: http://polenova.livejournal.com/8679.html
http://aquamarinka-30.livejournal.com/89367.html

О настоящем герое России

Как получить семь лет лагерей за книгу о поступлении в вузы