История создания экзамен на чин

Ксения Шаповалова

Вверх по литературной
лестнице чинов

Приглашаем вас пройти по чиновничьей лестнице
в литературе, посмотреть, как вели себя чиновники императорской России и решить, стоит ли их осуждать?

Этот материал мы решили отнести в рубрику «иZOOMление».
А вы когда-то пытались построить такую лестницу чинов?

К служителям государства русское общество привыкло относиться отрицательно. И в укреплении такого мнения способствовала…да-да, русская литература. Бюрократическая система представлялась смешной и нелепой
во многих произведениях, а многочисленные прозвища служащих, зафиксированные литературой и народными поговорками, говорят сами за себя (взяточники, мздоимцы).

Эпитетом «крапивное семя» наградили чиновников И.С. Тургенев
и М.Е. Салтыков-Щедрин. Оба знали, о чем говорили: Салтыков-Щердин был вице-губернатором Рязани и Твери, а Тургенев работал чиновником по особым поручениям при Министерстве внутренних дел. Кстати, само название «крапивное семя» метафорично: это намек и на большое количество чиновников (крапива очень легко распространяет свои семена), и на то, что чиновники являются чем-то чужим для России, не имеющим корней. Ведь именно «крапивником» называли незаконнорожденного ребенка.

ИТАК, ПРИГЛАШАЕМ ВАС СОВЕРШИТЬ НЕБОЛЬШОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
И ВМЕСТЕ С НАМИ ПОДНЯТЬСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ ЧИНОВ В РУССКОЙ КЛАССИКЕ, ВСПОМНИВ ИЗВЕСТНЫХ ГЕРОЕВ.

чин XIV класса

Коллежский регистратор

Хлестаков и Самсон Вырин

Начинается карьерная лестница с чина коллежского регистратора. Для производства в этот чин нужно было сдать экзамен, в который входила программа уездного училища. По этому поводу можно вспомнить рассказ А.П. Чехова «Экзамен на чин», в котором старика Фендрикова, служившего на почте более 20 лет, заставляют сдавать экзамен на чин коллежского регистратора. Чин герою дают, несмотря на его слабые ответы и уж вовсе абсурдные «чрезвычайННо», «новое подприще» и «лутше». «Но ведь все это не грубые ошибки», – считает сам герой, при этом переживая, что выучил стереометрию, которой почему-то не было в программе.

А.П. Чехов «Экзамен на чин»

Хлестаков и Городничий (комедия Н.В. Гоголя «Ревизор»)

А.С. Пушкин «Станционный смотритель»

Как и все другие чины, чин коллежского регистратора давал свободу от телесных наказаний, недаром его хлестко назвали: «Чин не бей меня в рыло». Все герои в этом чине – выходцы из самых низов, часто не желающие что-то менять. Так, пушкинский Самсон Вырин оставался в этом чине всю свою жизнь. Для молодых же людей, чьи родители были состоятельными, этот чин был лишь маленькой ступенью карьерной лестницы. Вспомним, что именно этот чин был у гоголевского Хлестакова. И недаром: автор так пытался подчеркнуть молодость, несолидность героя и глупость тех, кто поверил «сосульке, тряпке…». Даже слуга Осип презрительно говорит о герое: «…а то ведь елистратишка простой!».

чин XII класса

Губернский секретарь

Герой В. Сологуба

Губернские секретари, как и коллежские регистраторы, не пользовались особым уважением. Можно вспомнить слова героя повести В.А. Сологуба «Тарантас», где губернский секретарь жалуется на нравы Москвы: «…Здесь только что спрашивают, какой у тебя чин. Скажешь: губернский секретарь – никто на тебя
и смотреть не хочет».

чин X класса

Коллежский секретарь

Коробочка и Обломов

Чин коллежского секретаря давался лишь после окончания учебных заведений. Именно его присвоили А.С. Пушкину, когда он окончил Лицей, однако сам поэт чином доволен не был и говорил не раз: «Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думал о себе что-то другое». Если обратиться к литературным героям, можно вспомнить гоголевскую Коробочку из «Мертвых душ», которую называли коллежской секретаршей (она была вдовой коллежского секретаря). Героиня Гоголя мало кому нравится: ее мир ограничен хозяйством и заботой о физических потребностях. Подчеркивая ограниченность коллежской секретарши, сам автор называет ее «дубиноголовой». Невысокий чин коллежского секретаря высмеивался Чеховым в рассказе «Новая дача», где герой кашлял «как очень важный чиновник», действительно считая себя таковым, и не отвечал мужикам, здоровающимся с ним.

Монолог Обломова. к.ф. «Несколько дней из жизни Обломова» (1979)

Что же значило закончить службу в этом чине? Пожалуй, не иметь никаких талантов для дальнейшего роста или же намеренно прервать карьеру
на полпути. Именно это и делает гончаровский Обломов, дослужившийся
до коллежского секретаря и ушедший после этого в отставку. Вздыхая, он говорит другу Штольцу: «Не нравится мне ваша Петербуржская жизнь!», а всем чиновникам, приходящим к нему в гости в первой главе отвечает: «Не подходи: ты с холода!», хотя за окном тепло. Шумная жизнь в погоне за чинами
для Обломова и была тем холодом, которого он страшился. Другой герой Гончарова из романа «Обрыв» — Райский не сделал ни гражданской, ни военной карьеры и значился, как и Обломов, «отставным коллежским секретарем».

чин IX класса

Титулярный советник

Мармеладов, Макар Девушкин, Акакий Акакиевич

Большинство титулярных советников навсегда оставались в этом чине, не рассчитывая на дальнейший карьерный рост. Такими «вечными титулярными советниками», бедными, забитыми и «безродными» можно назвать гоголевского Башмачкина из повести «Шинель», Макара Девушкина («Бедные люди» Достоевского), Мармеладова из «Преступления и наказания». Это люди, которым, по выражению Мармеладова, «некуда больше идти». Часто они не имеют ни высокой цели, ни возможности изменить себя к лучшему. Однако авторы, создающие образы таких «униженных и оскорбленных» титулярных советников, призывают нас не столько к ироничному отношению к этим героям, сколько к сочувствию. Часто титулярные советники сталкиваются к более высокопоставленными чиновниками. Достаточно вспомнить прием Башмачкина у «значительного лица», к которому бедный Акакий Акакиевич пришел за помощью, а услышал лишь возмущенное: «Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?»

Акакий Акакиевич Башмачкин (Н.В. Гоголь «Шинель»)

Варенька Добросёлова и Макар Девушкин (Ф.М. Достоевский «Бедные люди»)

Мармеладов (Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание»)

чин VIII класса

Коллежский асессор

Мечты Хлестакова и Молчалин

Привлекательность данного чина заключалась в том, что он давал право
на получение потомственного дворянства. Вспомним слова гоголевского Хлестакова: «Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем». Сам того не замечая, хвастун Хлестаков выдает чиновникам свою мечту, но они пропускают его замечание мимо ушей.

В лицейском стихотворении Пушкина «Товарищам» есть таким строки:

Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора.

И действительно, чтобы получить данный чин, многие могли «ползти», унижаться перед вышестоящими. Именно этот чин Фамусов выхлопотал Молчалину, который всегда готов был и «ползти» и «всем угождать», в отличие от Чацкого, который был бы рад служить, но при этом ему было «прислуживаться тошно».

чин VIII класса

Надворный советник

Второстепенные герои Гоголя

В литературе самые известные надворные советники – герои малоприятные и недалекие.
В Гоголевской «Женитьбе» представлен надворный советник Подколесин, считающий себя важнейшей персоной, говорит: «Уж как ты там себе не переворачивай, а надворный советник тот же полковник, только разве что мундир без эполет». Герой, конечно, преувеличивает: он всего лишь подполковник. А неграмотная сваха называет его даже «придворным советником». Еще один литературный герой, оказавшийся
в этом чине, — уездный почтмейстер Шпекин из «Ревизора». Напомним, что его любимым занятием было вскрытие и чтение чужих писем.
И именно от него чиновники узнают, что Хлестаков был вовсе не ревизором.

Н.В Гоголь «Ревизор» (почтмейстер Шпекин)

чин VI класса

Коллежский советник

Чичиков и Елецкий

Для дворянина данный чин не был очень значимым. Гончаровский Александр Адуев в конце романа достигает именно этого чина. Название произведение вполне «говорящее»: «Обыкновенная история». Действительно, получить данный чин для людей благородного происхождения было обычным делом. Однако обедневшие дворяне охотно стремились к получению этого чина, который мог бы восстановить их положение. Чичиков был интересен чиновникам губернского города именно потому, что обладал чином коллежского советника.

Практически все литературные персонажи с данным чином – карьеристы. Это не только Чичиков, главное для которого беречь копейку и угождать начальнику, но и, к примеру, герой пьесы Тургенева «Нахлебник» – петербургский чиновник Елецкий: «человек дюжий, не злой, но без сердца».

Иллюстрации к «Мертвым душам» (образ Чичикова)

чин V класса

Статский советник

Фамусов и нос Ковалева

Именно в этом чине основная масса высших губернских чиновников и тех, кто руководил департаментами. Таким был, например, грибоедовский Фамусов, главное для которого положение в обществе, богатство, авторитет. Для него примером является тот, кто «сгибался вперегиб», когда «надо подслужиться».

Об этом чине мечтает Чичиков, задумывающийся и о женитьбе,
и о прибавлении к чину. Заживший самостоятельной жизнью и сбежавший с лица Ковалева нос
в одноименной повести Гоголя аж на три чина был выше самого Ковалева: «По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника». Вспомним, что сам Ковалев был коллежским асессором, что было для него пределом карьеры. А сбежавший нос продвинулся куда дальше.

чин IV класса

Действительный статский советник

Герои Салтыкова-Щедрина, Чехова и Гоголя

Чиновников высших четырех классов, начиная с действительного статского советника, называли штатскими (статскими) генералами. Именно об этих генералах идет речь в сказке Салтыкова-Щедрина «Как один мужик двух генералов прокормил». Вспомним, что автор высмеивает генералов, обладающих столь высоким чином, но не умеющим ничего делать самостоятельно, более того – не умеющим ценить чужую помощь.

Еще один генерал, которого именуют «статским генералом» знаком нам по чеховскому рассказу «Смерть чиновника». Незадачливый чиновник с говорящей фамилией Червяков чихнул и обрызгал лысину генерала, сидевшего перед ним в театре. Похолодев от ужаса, Червяков множество раз приходит извиняться и в конце концов заставляет генерала разозлиться на него и выгнать. Однако в этом рассказе генерал – фигура второстепенная. Чеховская ирония направлена на самого Червякова, готового унижаться и терять чувство собственного достоинства.

Уже упомянутое «значительное лицо», выгнавшее Акакия Акакиевича в повести Н.В. Гоголя «Шинель», тоже было в чине генерала. Автор с сожалением отмечает, что «значительное лицо» в душе было человеком добрым и услужливым, но «генеральский чин совершенно сбил его с толку». Этому человеку не чуждо было сострадание, но именно высокий чин мешал добрым порывам обнаружиться.

чин III класса

Тайный советник

Малоизвестные герои

Все «литературные» тайные советники – важные государственные люди, но, как правило, это герои малоизвестные. Это Сипягин из романа Тургенева «Новь», герой «Скучной истории» Чехова. Этот чин – практически предел службы,
но герои, достигшие его, проживают пустую и безрадостную жизнь. Это чеховский невзрачный старичок из «Тайного советника» и герой рассказа
Л.Н. Толстого «Смерь Ивана Ильича».

Чины табели о рангах II и I класса (действительные тайные советники
и канцлеры) не встречаются в русской литературе. Тому есть вполне логичное объяснение: таких чиновников в России было очень мало, и, представив их
на страницах произведения, автор легко мог подсказать читателю, где
искать прототип.

С появлением государственной службы появляются и чиновники – неотъемлемая часть породившей их административной системы. Так почему
же именно против них направлено и общественное мнение, и большинство литературных произведений? Государство часто воспринималось многими враждебно, Табель о рангах не пользовалась уважением интеллигенции. Русскому человеку, как известно, по закону жить скучно, еще более неприемлемо – поддерживать государство. Куда более выгодно ругать
и государство, как носителя рационального начала, и чиновников, как представителей закона.

С другой стороны, чиновничество уже стало частью русского социума. Гоголь в «Мертвых душах» недаром сам оправдывает своего героя Чичикова: «Ведь всякий из нас чем-нибудь попользуется». Да, чиновники часто являются олицетворением всего самого неприглядного в стране, но это и есть сама страна «хотя бы с одного боку».

Рассказ «Экзамен на чин» повествует о процессе сдачи экзамена на чин шестидесятилетним приемщиком почтового отделения Ефимом Захарычем Фендриковым.

Идея рассказа, полагаю, состоит в демонстрации сути экзаменов в жизни, даже на чин — не стоит экзаменов бояться, пытаться преждевременно задобрить преподавателей, лучше выяснить программу, уровень сложности, что конкретно интересует экзаменатора и готовиться по программе, а не за пределами, подходить к делу здраво и с умом.

Ефиму Захарычу и без должной подготовки удалось сдать экзамен, стоит лишь выпустить удачу на волю. Как сердце говорит вам себя вести, так и ведите себя.

Поганое состояние репутации Ефима Захарыча не помешала. Это тоже жизненно — имей репутацию плохого студента, прогульщика, хама или кого похуже — всегда есть шансы сдать успешно экзамен.

Мне не показалось, что в рассказе имеет место быть «связям»; больше похоже на роль уважения к возрасту экзаменуемого и снисходительности экзаменатора.

Ефим Захарыч пытался и оправдаться, и бога вспомнить почаще, и поклясться в чём придётся; не было ни единого неуважительного слова. В жизни я встречала отъявленных хамов среди студентов. Уж на них-то экзаменатор найдёт управу, поэтому поведение Ефима Захарыча правильно на экзамене, особенно если знаний не хватает. Со стороны выглядело сие действо, может, не лицеприятно, но именно в таком порядке дел получен нужный результат.

Такой вопрос — действительно ли Ефим Захарыч вызубрил стереометрию или это блеф?.. Такой приём работает, проверено — сказать преподавателю, что готов, а тот будет спрашивать что-то другое. В таком подходе есть риск — преподаватель может сжалиться и начать спрашивать то, что вы знаете, дабы помочь, и что тогда, если это блеф?..

2.3. Указ 6 августа 1809 г. Проблемы дальнейшего развития университетских реформ

6 августа 1809 г. был принят указ об экзаменах на чин. Согласно ему, ни один человек, находящийся на государственной гражданской службе, не мог получить чин коллежского асессора (8 класс), дававший право на потомственное дворянство, и чин статского советника (5 класс), не имея аттестата о выдержанном экзамене по установленной в указе программе. Программа включала основы всех наук, преподаваемых в высших учебных заведениях (кроме медицины), и выдача аттестатов возлагалась правительством на университеты[161].

Необходимость такого указа предусматривалась еще Предварительными правилами народного просвещения, где говорилось: «Ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании сих правил училищной части, никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»[162]. Включение этого пункта в Предварительные правила прежде всего должно было побудить дворянство воспользоваться новой системой училищ, но эти надежды не оправдались. По-прежнему в университеты и гимназии приходили, в основном, выходцы из низших сословий, а общее число студентов было невелико. Правительству необходимо было принять меры для наполнения пустующих училищ, поскольку страна нуждалась в квалифицированных специалистах в разных областях гражданской службы, особенно из среды дворянства, традиционно служившего «опорой престолу».

Все это понимал М. М. Сперанский, новое доверенное лицо императора, подготавливая очередной этап государственных преобразований; он желал видеть в России людей, готовых к восприятию реформ. В 1808 г. Сперанский составляет для императора записку «Об усовершенствовании общественного народного воспитания», где пишет, что корень зла, т. е. непросвещенности России, в существующей системе чинопроизводства, при которой чины определяются только по выслуге лет и не требуют никакого образования[163]. По его мнению, необходимо было «побуждение» людей к наукам, которым и явился указ 6 августа.

По своей сути этот указ ограничивал одну из главных привилегий дворянства: продвигаться по служебной лестнице благодаря своему социальному статусу, связям и протекциям, а не личным способностям. Теперь все сословия оказывались в отношении служебной карьеры в равных условиях, т. к. все должны были сдавать экзамен. Более того, в тексте указа, составленного Сперанским, дворян упрекали в нерадивости, уклонении от предоставленной государством возможности получить высшее образование. «К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что Дворянство, обыкшее примером своим предшествовать всем другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия»[164].

В широких дворянских слоях указ породил недовольство и ненависть к его автору — «поповичу» Сперанскому. По их мнению, у дворян отнимали исключительное его право — доказать свою верность престолу безупречной службой, отделяли от государя чиновниками-разночинцами, которые будут принимать экзамены. По своему моральному воздействию на привилегированное сословие этот указ можно было сравнить с произошедшей 120-ю годами раньше отменой местничества. Однако наиболее дальновидные из недовольных понимали также и бесполезность, практическую невыполнимость указа в условиях бюрократической России того времени: «Отныне… у нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский — свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор — пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших — римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные»[165].

Цель указа могла быть достигнута только в идеальной стране, тогда как в реальной России уже прикидывали, сколько будет стоить желанный аттестат. Услышав об экзаменах, Н. Тургенев писал из Геттингена: «Растолкуйте мне, сделайте одолжение, ваши экзамены; кто экзаменует? За аттестатом дело не станет: от Сарториуса возьму преогромный, если надобно. Уведомьте меня подробнее об этом, мы ничего здесь не знаем. От кого это вышло, почему и каково приводится в исполнение? Неужели надобно было и вам брать теперь аттестат? Но по крайней мере много чести: подписано „самим“ Ректором! Сами профессора, я разумею наших, не могли бы выдумать для себя ничего лучше этих экзаменов. Немцы или и другие будут набивать карманы, а наши Матадоры (Харитон и т. п.) Московского университета будут довольствоваться хорошим завтраком и дюжиною вина. Просвещение и вместе жрецы оного покровительствуемы со всех сторон!»[166]

За указом 6 августа во всех университетах последовало учреждение подготовительных годичных курсов для чиновников, желающих сдать экзамен на получение чина коллежского асессора и статского советника. В Московском университете надзирателем курсов для чиновников был секретарь совета И. А. Двигубский. На курсах читали лекции те же профессора, что и в университете, но по облегченной программе. Министерство народного просвещения, желая контролировать обучение чиновников, 26 апреля 1810 г. издало распоряжение, по которому университеты в начале каждого курса должны представлять списки слушателей, с указанием чинов и мест, разделяя их на два разряда — те, которые посещают лекции постоянно и получают свидетельство об окончании курсов, и те, которые ходят непостоянно. Соответственно, контроль за посещением также ложился на университет. Поэтому после указа 6 августа поток документов в университете, в связи с введением курсов и самим приемом экзаменов, возрастал, а при этом эффективность обучения чиновников была очень мала. Посещавший в 1810/1811 г. эти лекции Третьяков пишет: «Нас собралось около ста человек из разных присутственных мест, большей частью бедняков». Занятия проходили во второй половине дня, когда чиновники освобождались от службы, должны были спешить в университет, усталые и голодные, и оставаться там до шести часов вечера. Многим чиновникам для понимания лекций не хватало начальной подготовки. Хотя всем посетителям курсов по окончании были выданы свидетельства, никто из них так и не решился подвергнуться экзамену[167].

Указ 6 августа формально был отменен только в 1834 г., но фактически возможности обойти его нашлись уже через несколько лет. Как показала история указа, проекты Сперанского плохо сочетались с российской действительностью. Вместе с тем, уже само его появление свидетельствовало о кризисном состоянии реформ Александра I в области просвещения. Активное противодействие указу сделало очевидным эфемерность идеального здания народного образования, построенного Муравьевым и его сподвижниками и державшегося усилиями нескольких энтузиастов, в пустоте, без массовой поддержки. Эту горькую истину лучше всего выразил Карамзин в «Записке о древней и новой России»: «У нас нет охотников для высших наук. Дворяне служат, а купцы желают знать существенно арифметику или языки иностранные для выгоды своей торговли. В Германии столько молодых людей учатся в университетах для того, чтобы сделаться адвокатами, судьями, пасторами, профессорами! — наши стряпчие и судьи не имеют нужды в знании римских прав; наши священники образуются кое-как в семинариях и далее не идут, а выгоды ученого состояния в России так еще новы, что отцы не вдруг решаются готовить детей своих для оного»[168].

Таким образом, к началу 1810-х гг. встает вопрос о поисках выхода из наметившегося кризиса в системе образования. Осознавала ли этот кризис ученая корпорация университета? Полагаю, что хотя бы часть профессоров, отрешившись от эйфории муравьевских времен, когда все росло и все получалось, и холодно взглянув на состояние вещей, понимала это. С другой стороны, свой взгляд на проблему показывал и попечитель Разумовский. Суть конфликта мы можем уяснить на примере указа 16 сентября 1809 г., которым вносилась первая поправка в университетский устав 1804 г.

Издание этого указа было вызвано предложением попечителя изменить срок, на который выбранный университетским советом ректор занимал свою должность. Еще 15 апреля 1808 г. Разумовский предложил министру Завадовскому сделать ректора бессменным или по крайней мере проводить его выборы раз в несколько лет. Утвердить решение в министерстве оказалось нелегко: в частном письме к Разумовскому министр пишет: «Я не стану объяснять, сколь нелегко отменить штат устава, вчера, так сказать, изданного. Может быть, вы и поверили бы моим о том изъяснениям. Но, наконец, по многим прениям уже решено избирать ректора в Московском университете на трех лет (sic!)»[169]. Спустя некоторое время трехлетний срок ректорства был введен и в других университетах. В постановлении от 16.09.1809 говорится: «Попечитель Московского университета д. т. с. граф Разумовский представляет, что ежегодная перемена ректоров в сем университете сопряжена с великими неудобствами; что должность сия требует неусыпного попечения, занятия множеством подробностей, строгого наблюдения и взыскания учащих и учащихся, на всех чиновников, по хозяйственной части употребляемых, к чему не инако достигнуть можно как опытностью, при частой же перемене ректора едва успеет он, так сказать, приглядеться ко всему, как уже наступает срок его смены… Опасаясь оскорбить того, кто вскоре заступит его место, он предпочтет снисхождением своим обрести и для себя подобное снисхождение. Наконец, долговременная привычка подчиненных видеть над собою одного и того же начальника усугубляет уважение к нему и повиновение»[170].

Однако мотивировка, предложенная Разумовским, не вполне согласуется с реальной ситуацией в Московском университете. Действительно, за 6 лет здесь сменилось 4 ректора. Но двое из них — Чеботарев и Баузе — не получили достаточного «уважения и повиновения» вовсе не потому, что занимали свой пост короткое время, а вследствие упомянутых нами особенностей своего характера и поведения, несовместимого с руководством университетом. Когда же ректорами становились люди работоспособные — Страхов, Гейм, то совет предпочитал продлить их полномочия: Страхов избирался ректором 3 раза и в последний раз отказался от должности, два раза профессора избирали Гейма. Причину инициативы Разумовского следует искать в конкретной обстановке в университете в 1808–1809 гг., потому что за его предложением скрывалось вполне четкое желание отодвинуть следующие выборы ректора на неопределенный срок. Вероятно, выборы 1809 г. прошли весьма напряженно; вспомним, что именно к этим годам относится фраза Третьякова об «интригах и партиях» внутри университета. Разумовский не был уверен в успехе устраивающей его кандидатуры Гейма на выборах в следующем году и хотел их перенести, чтобы выиграть время, которое бы укрепило позиции ректора.

Наши предположения находят полное подтверждение в обнаруженном нами (собственноручном!) письме Разумовского министру от 19 апреля 1809 г., в котором он объясняет истинные мотивы своего желания изменить устав. «Обстоятельства представляют мне необходимость повторить вам мою просьбу о продолжении Ректорства. В уставе университетском есть положение, чтоб за два месяца до окончания курсов он был избран. По сему на будущей неделе следовало бы уже приступить к сему действию; и я обыкновенному ходу сего дела дал бы течение, если бы не уверен был, что в собрании гг. Профессоров избран будет другой ректор, а чрез то, вместо дальнейшего успеха в восстановленном с немалым трудом порядке, нашел бы я себя опять в том же положении, в каком за год тому находился; и тоже если утверждение трехлетней бытности ректора дошло бы сюда уже по избрании нового: в таком случае, я должен бы опять бороться целые три года с беспорядками, на какую бедственную работу и веку моего не станется. К тому же смело уверить вас могу, что из нынешних профессоров ни одного нету, имеющего столько способностей к сей должности, как нынешний ректор профессор Гейм. В таком неприятном положении решился я остановить выборы, в надежде, что не замедлите, м. г. мой, доставить мне столь нужное и желаемое пособие, к пользе здешней учености, которая истинно грозила уже совершенным падением»[171].

Однако Разумовскому не удалось в этот раз дождаться желанного постановления: 16 июня оттянутые им на два месяца выборы все же произошли и закончились победой Гейма (видимо, с минимальным перевесом), а уже на следующий день Разумовский вновь повторяет свое представление министру, намекая на «обстоятельства» в Московском университете и грозя, что иначе «уступит место попечителя другому», и теперь, наконец, получает требуемое одобрение Главного правления училищ[172].

С чем же была связана такая напряженная университетская атмосфера? Кто мог быть соперником Гейма и Разумовского? Попытаюсь дать свое объяснение событий.

В 1809 г. престарелый граф П. В. Завадовский начал помышлять об отставке, и Александр I подыскивал ему преемника. Его сестра, великая княгиня Екатерина Павловна представила императору Карамзина, ее любимца, часто бывавшего в Твери и читавшего ей там первые тома своей Истории. Император принял историографа благосклонно, и с этого момента Карамзин надолго становится одним из реальных претендентов на кресло министра народного просвещения. Даже в марте 1811 г., когда новым министром уже был назначен Разумовский, а Карамзин ехал в Тверь для свидания с государем и вручения ему «Записки о древней и новой России», попечитель университета Голенищев-Кутузов пишет министру о слухах, распространявшихся среди знакомых Карамзина, «что Вы будете перемещены в другое министерство, что я буду отставлен, что Карамзин будет министром просвещения, а Буле попечителем, и что Карамзин именно за тем позван, что государь будет к сему склонен великою княгиней!»[173]

Упомянутый Кутузовым профессор Буле входил в число московских друзей Карамзина, о чем Кутузов часто говорит в переписке с Разумовским. О тесной дружбе Буле с Карамзиным свидетельствует, например, такой факт: почти немедленно после знакомства Карамзина в 1809 г. с вел. кн. Екатериной Павловной Буле был вызван ею в Тверь для работы в дворцовой библиотеке и других поручений, очевидно, по рекомендации историографа. В июне 1810 г. Кутузов пишет: «Г. Буле, будучи употребляем Ея Императорским Высочеством для ея библиотеки и для других комиссий, в течение сего года весьма мало давал лекций»[174]. С кругом Карамзина были связаны и другие профессора университета, например, отец и сын Чеботаревы. Надеясь на будущее назначение Карамзина министром, в 1809 г. в университете возникла группировка профессоров, неприязненно относившихся к Разумовскому, недовольных засилием Каченовского в правлении. Можно предположить, что во главе этой партии встал, как наиболее авторитетный профессор, И. Т. Буле, претендовавший, таким образом, на пост ректора. В 1808 г. совет избрал Буле директором Педагогического института (вместо заболевшего Баузе), что придавало ему еще больший вес в университете. Из наших предположений вытекает, что в 1809 г. основным соперником Гейма являлся Буле, и именно он имел хорошие шансы победить на следующих выборах, если бы они вскоре состоялись. Поэтому Разумовский и хотел отодвинуть время их проведения. Как впоследствии оказалось, расчеты Разумовского оправдались. Ситуация изменилась, и на следующих ректорских выборах 1812 г. в университете уже не было ни самого Буле, ни многих других профессоров, которые могли бы его поддержать. (Заметим, что на прошедших 1810 г. и 1811 г. выборах деканов Буле был избран деканом словесного отделения, что еще раз подтверждает его высокий авторитет в это время.)

Какая же программа стояла за университетской партией Карамзина, как она оценивала состояние общественного образования в России, и конкретно, в Московском университете, результаты реформ и дальнейшие меры в этой области? Если мы примем версию Кутузова о том, что в марте 1811 г. Карамзин едет в Тверь, действительно ожидая своего назначения министром народного просвещения, то ответ на эти вопросы нужно искать в «Записке о древней и новой России». Эта записка, как программный документ, отразила размышления Карамзина за несколько последних лет, впечатления его бесед с профессорами и студентами, из которых он черпал информацию о состоянии Московского университета и его округа. Карамзин видит, что благородная, идеальная система народного просвещения, разработанная его другом М. Н. Муравьевым, не работает, ее выгоды оборачиваются другой стороной, не приносят настоящей пользы. Поэтому основные мысли Карамзина диктуются желанием наполнить систему Муравьева реальным содержанием, которое сама структура, ориентированная на Европу, не могла получить в условиях России без предварительной подготовки.

«Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру — зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук… Вместо 60 профессоров, приехавших из Германии в Москву и другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда своих сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность чрез 10, 15 лет произвела бы в России ученое состояние. Смею сказать, что нет иного действительнейшего средства для успеха в сем намерении. Строить, покупать домы для университетов, заводить библиотеки, кабинеты, ученые общества, призывать знаменитых иноземных астрономов, филологов — есть пускать в глаза пыль»[175].

Исследователи уже давно заметили, что настоящей мишенью, в которую бьют упреки Карамзина, был не Сперанский или другие либеральные реформаторы начала царствования, а сам Александр I. Нападая на недостатки реформ Муравьева, Карамзин видел в них прежде всего отражение духа идеализма, стремления к внешней красоте реформ на бумаге, неумения и нежелания приспособить их к конкретным условиям, а поэтому неспособности в целом принести пользу государству, характерных для самого императора. Рассматривая университетское самоуправление, Карамзин подчеркивал, что множество дополнительных обязанностей профессоров мешают преподаванию наук: «Заметим также некоторые странности в сем новом образовании ученой части. Лучшие профессора, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста, или более, училищ, подведомых университетскому совету. Сверх того, профессора обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ… Сколько денег и трудов потерянных! Прежде хозяйство университета зависело от его особой канцелярии — и гораздо лучше. Пусть директор училищ года в два один раз осмотрел бы уездные школы в своей губернии; но смешно и жалко видеть сих бедных профессоров, которые всякую осень трясутся в кибитках по дорогам! Они, не выходя из совета, могут знать состояние всякой гимназии или школы по ее ведомостям: где много учеников, там училище цветет; где их мало, там оно худо; а причина едва ли не всегда одна: худые учителя». Видимость реформ без соответствующей деятельности по их дальнейшей реализации — вот что возмущает Карамзина: «Вообще, министерство так называемого просвещения в России доныне дремало, не чувствуя своей важности и не ведая, что ему делать, а пробуждалось, от времени и до времени, единственно для того, чтобы требовать денег, чинов и крестов от государя»[176].

Карамзин готов «разбудить» Министерство народного просвещения. Система Муравьева была взята из Европы и поэтому не годится для России, но образование в России можно и нужно поднять до европейского уровня, и тогда эта система заработает. Распространение просвещения необходимо начать снизу, от гимназий и училищ, в которых постепенно вырастет ученое сословие, которое оживит университеты, пустующие в настоящее время. Исходя из российских условий в устав 1804 г. должны быть внесены коррективы для его усовершенствования. Но, отметим, Карамзин никоим образом не затрагивает в своей критике основные принципы университетской республики, идеи выборности должностей, всесословности образования (ученое состояние, по его мнению, возникнет из беднейших слоев населения) — подразумевается, что, поскольку эти положения устава 1804 г. работают в Европе, они пригодны и в России, только нужно активно действовать, а не «пускать пыль в глаза».

Главным соперником Карамзина при выборе министра народного просвещения был граф А. К. Разумовский, за которым стояла другая, консервативная, программа выхода из кризиса, пересматривающая либеральные основы университетской реформы. Элементы этой программы Разумовский продемонстрировал во время пребывания на посту попечителя, а в полной мере она выразилась в деятельности нового попечителя Московского университета П. И. Голенищева-Кутузова. Исходный пункт этой программы был тот же, что и у Карамзина: европейская система общественного образования непригодна для России в ее нынешнем состоянии. Поэтому все атрибуты европейских университетов — самоуправление, автономия, свобода преподавания — не приносят в России никакой пользы. Контроль за просвещением должен целиком принадлежать государству, и система образования должна укрепляться не снизу вверх, как у Карамзина, а сверху вниз. Опека кураторов над профессорами, а профессоров над студентами резко возрастет. Попечитель будет входить во все детали управления университетом и контролировать их, устраняя неугодные ему тенденции, и прежде всего, европейское влияние на Россию, «якобинство», свободомыслие, идущие из протестантской Германии. Чтобы противодействовать ему, в университете должен усилиться русский национальный характер преподавания, но не как следствие естественного процесса роста самосознания, а как директивная государственная мера. Разумовский противится принятию иностранцев в Московский университет, против немцев — учителей выступают и масоны поздеевской школы, враждебной философско-мистическим исканиям в масонстве Германии того времени (все эти новые враги получают название «иллюминатов»).

Такие настроения Разумовского сближали его с позицией иезуита графа Жозефа де Местра, который в своих письмах-наставлениях Разумовскому обосновывал идею российского своеобразия и делал из нее соответствующие выводы для народного просвещения: «Или русские не созданы для науки вообще и каких-нибудь отдельных наук в частности. Тогда они никогда в них не преуспеют… Или же русские созданы для науки, и тогда с ними будет то, что было со всеми народами, которые отличились на этом поприще, например, с итальянцами XV в. Искра, перенесенная извне в благоприятное время, зажжет светоч науки. Все умы обратятся в эту сторону. Ученые общества образуются сами собою, и все участие правительства ограничится оформлением и узаконением их. До тех пор, пока не замечено будет внутреннее брожение, которое поразит всех, всякая попытка ввести науку в Россию будет не только бесполезна, но даже опасна для государства, так как попытка эта только помрачит здравый смысл народный»[177].

Адепты католической пропаганды в России, подобные де Местру, утверждали, таким образом, что система народного просвещения не нужна этой стране. Образование должно быть элитарным, доступным для немногих, сосредоточенным в руках одной группы, например, иезуитов, а университеты просто не требуются. «В России не только не надо расширять круг познаний, но напротив, стараться его суживать»[178]. Отражение этих одиозных идей мы находим в политике министра Разумовского: именно при нем вводятся первые ограничения доступа податных сословий в университеты.

Итак, на рубеже 1810-х гг. перед Министерством народного просвещения стояли два пути: активизация достигнутых преобразований, расширение массы образованного населения и воспитание потребности общества в высших учебных заведениях — и отход от осуществленных реформ, ужесточение государственного контроля, ограничение университетских свобод, доступа к образованию из низших сословий, стремление к элитарности, сделавшей бы университеты в конечном счете ненужными. Выбор между этими путями, т. е. Карамзиным и Разумовским, принадлежал Александру, но император колебался.

Зимой 1809 г. Александр I отправился в Москву, и 11 декабря впервые за всю историю университета царствующая особа удостоила его своим посещением. Университет понравился Александру. Он побывал в церкви, музее и в Большой аудитории, где состоялось торжество в его честь[179]. Воспитанники благородного пансиона и студенты читали стихи, профессора говорили приветственные речи и преподносили императору в подарок свои ученые труды; Александр беседовал с некоторыми из них.

Разумовский был в восторге от визита государя. В тот же день он заехал домой к профессору Страхову и осмотрел его уникальную библиотеку, о которой упоминал в разговоре император (раньше гордый попечитель никогда не позволял себе наносить визиты профессорам)[180]. Александру также понравился вежливый и обходительный Разумовский. «С моим сердечным удовольствием поздравляю в. с. стяжанием всякой хвалы, которую я слышал от Государя Императора, посещавшего Московский университет, — писал ему Завадовский. — Он отзывался добрым словом о профессорах, коих удостоил своего разговора, о порядке управления, а наипаче о личных ваших качествах»[181]. Сразу после визита император одобрил давнее прошение Разумовского перевести университет в другое здание — Екатерининский дворец в Лефортове, чего попечитель добивался еще с 1808 г., считая существующее здание тесным и неудобным. (Переезд не успел состояться из-за смены попечителя.)

Одновременно, в то же посещение Москвы Александр I знакомится с Карамзиным, которого настойчиво рекомендует ему вел. кн. Екатерина Павловна. Весной 1810 г. вопрос об отставке Завадовского уже решен и император намеревался пригласить на его место Карамзина. По его малому чину он мог занять министерство лишь в должности директора, но здесь вмешался Сперанский, находившийся в зените своей карьеры. Вероятно, Сперанский знал о настроениях Карамзина и чувствовал, что в его лице получит активного соперника своим проектам. Он советует сначала сделать Карамзина попечителем Московского университета вместо Разумовского, который стал бы министром, а затем посмотреть, что будет дальше. Но когда должность попечителя предложили Карамзину, он не согласился принять ее: «Как жаль, что не имею права похвастаться перед тобою своею философическою умеренностью — немногие отказываются, от чего я отказался», — пишет он в это время другу[182]. Карамзина можно понять: чтобы заняться государственной деятельностью, ему пришлось бы оставить работу над «Историей государства Российского». Целью этого труда Карамзина было открыть русским читателям самих себя, просветить их в высоком смысле слова.

Будучи министром, он мог бы продолжать свое благородное служение Отечеству, но пост попечителя университета не стоил такой цены, тем более в подчинении у Разумовского.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читайте также

§ 3. Послевоенная экономика: основные проблемы и тенденции развития

§ 3. Послевоенная экономика: основные проблемы и тенденции развития
Влияние войны на экономику страны невозможно оценить только с точки зрения утраченного. Масштабы человеческих потерь и размер материального ущерба действительно поставили экономику перед проблемой

Современный Китай: проблемы развития

Современный Китай: проблемы развития
Убедившись в том, что экономические принципы марксистского социализма с его отрицанием частной собственности и лишением людей заинтересованности в труде ведут к тупику, – а это наглядно и неоспоримо проявилось в ходе гигантских

Глава 13 Проблемы развития: выбор пути

Глава 13
Проблемы развития: выбор пути
Страны Востока, обретя политическую независимость, получив либо упрочив свою государственность и оказавшись перед объективной необходимостью преодоления отсталости и ускорения развития, в середине нашего века должны были сделать

Глава 2 Планы дальнейшего развития авиапромышленности в последние предвоенные годы

Глава 2
Планы дальнейшего развития авиапромышленности в последние предвоенные годы
Особый интерес представляют планы советского руководства по расширению и развитию авиастроительного комплекса СССР на ближайшую перспективу, подготовленные в последние предвоенные

Проекты университетских реформ в России 1770—80-х гг.

Проекты университетских реформ в России 1770—80-х гг.
Как и в середине XVIII в., проблемы развития высшей школы продолжали занимать одно из ведущих мест в политике российского государства последней трети XVIII в. Императрица Екатерина II здесь не только ощущала преемственность

Критично для дальнейшего развития

Критично для дальнейшего развития
Плохие новости начали приходить одна за другой. Гар- теку, работавшему в Гамбурге совместно с еще одним участником «Уранового общества» — Гансом Иенсеном, наконец пришлось признать, что термодиффузия по методу Клузиуса- Дикеля

Критично для дальнейшего развития

Критично для дальнейшего развития
Плохие новости начали приходить одна за другой. Гартеку, работавшему в Гамбурге совместно с еще одним участником «Уранового общества» — Гансом Иенсеном, наконец пришлось признать, что термодиффузия по методу Клузиуса-Дикеля

59. Послевоенный мир: проблемы и модели развития

59. Послевоенный мир: проблемы и модели развития
Во второй половине XX в. мир развивался под влиянием научно-технической революции. На первый план выдвинулись такие отрасли, как электроника, нефтехимия, атомная энергетика, общая механизация и автоматизация производства.

Проблемы аграрного развития Украины в 1965–1985 гг

Проблемы аграрного развития Украины в 1965–1985 гг
Состояние экономики сельского хозяйства СССР и УССР в полной мере зависело от того, какую политику по отношению к нему проводило государство. Поэтому политика союзного центра в аграрном секторе экономики являлась также

Пути дальнейшего развития Московского государства

Пути дальнейшего развития Московского государства
Умирая (в 1505 г.), Иван III оставил своему сыну Василию III уже большую благоустроенную державу с твердо установившимися государственными традициям и определившимися путями дальнейшего развития.Пути эти вели с одной

3. УСПЕХИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС. УПРОЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОСНОВ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЮДЕЙ — СОВЕТСКОГО НАРОДА

3. УСПЕХИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ КПСС. УПРОЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОСНОВ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЮДЕЙ — СОВЕТСКОГО НАРОДА
Ленинская национальная политика партии в действии. Важнейшей закономерностью развития социалистического

2. Первые шаги университетских реформ

2. Первые шаги университетских реформ
Необходимость преобразований в области народного просвещения была вполне ясна той небольшой группе либерально настроенных дворян, которая сплотилась вокруг престола в первые годы царствования Александра I. Реформы должны были

Исторический очерк возникновения и развития полиции до эпохи реформ

Исторический очерк возникновения и развития полиции до эпохи реформ
Раньше, чем слово «полиция» получило у нас права гражданства и сделалось общеупотребительным, полицейская деятельность, имеющая целью установление и развитие условий внутренней безопасности и

11.4. Россия в начале XXI века: проблемы и перспективы развития

11.4. Россия в начале XXI века: проблемы и перспективы развития
Политическое развитие. Характеризуя события начала XXI века, можно сказать, что период революционных перемен в России завершен. 26 марта 2000 г. состоялись досрочные президентские выборы. В качестве главных пунктов

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • История создания рассказа кавказский пленник 5 класс кратко сочинение рассуждение
  • Источники права план решу егэ
  • История создания пьесы ревизор сочинение
  • Источники права план егэ общество
  • История создания произведения ревизор сочинение