Когда был экзамен у пушкина

Вспоминается самый яркий день в истории Лицея – экзамен! Тот самый, с картины Репина.

Царскосельский лицей (если угодно — Сарскосельский ликей) слыл символом Александровской просвещённой России, выставкой просвещенческих достижений. Важнее, чем университет, важнее, чем академия. Просто — город Солнца, Телемское аббатство в дворцовом пригороде.

Здесь во всём чувствовался царский уровень: воспитывали будущих соратников государя, управленцев «светлого будущего». В полной мере эти надежды оправдает лишь один Александр Горчаков.

Наверное, Державин относился к своему присутствию на лицейском экзамене как к ординарной повинности — возможно, приятной, но не более. Он увядал, старел и, не имея детей, грезил о наследниках и на государственном, и на поэтическом поприще.

Так случилось, что многие сегодня знают о Державине по двум строкам из «Евгения Онегина»:

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

Правда, нынче массовый читатель и этих строк не знает. Скоро и «солнце русской поэзии» превратится в достояние немногих любителей словесности.

В 1835 году, двадцать лет спустя, Пушкин записал свои воспоминания о том дне:

«Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад».

Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и веселостию.

Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы: портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной.

Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом…

Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…»

Да, Пушкин, когда пришёл черёд мемуарам, писал о себе не в третьем лице, как Гаврила Романович.

Вот оно как: не успел Державин объявиться в Лицее — и сразу вопрос про нужник. Думаю, 35-летнему Пушкину, в отличие от юного Дельвига, это нравилось.

Державин не держал себя парнасцем, не был воздушным существом. Это и в лучших стихах Державина проявлялось. Пушкину нравился натурализм Державина, смачное описание собственных слабостей и грешков. Без этих мотивов непредставим стиль «Евгения Онегина». И в поздних стихах у Пушкина частенько мелькает державинское:

Да щей горшок, да сам большой.

В Лицее Пушкин ещё не вчитался в Державина, воспринимал его суть поверхностно. Он пребывал в том возрасте и настроении, когда хлебом не корми — дай поколебать основы. Иной раз под огонь молодой иронии попадал и Державин, сам того не зная. Но неполитесные замашки старого поэта Пушкину, верно, приглянулись. Да и впечатлительный Дельвиг всё-таки не до конца разочаровался в Державине. Узнав о смерти старого поэта, он сочинит длинный траурный гимн в античном стиле:

Державин умер! Чуть факел погасший дымится, о Пушкин!

О Пушкин! Нет уж великого! Музы над прахом рыдают!

Строка с упоминанием Пушкина в этом не по-державински возвышенном гимне будет повторяться до бесконечности.

…Этот эпизод вспоминали многие. К столетию Лицея Илья Репин написал одну из самых известных «литературных» картин: «Пушкин на лицейском экзамене». Фигура Державина у Репина излучает ту самую «живость необыкновенную». Сколько бы Державин ни говорил, что литература — это пустяки и баловство, а главное — насаждение законов, исправление нравов, управленческие успехи, но глаза его загорались, когда речь заходила о литературе.

Старик не принял в расчёт, что Пушкин упомянул и вечного соперника — Петрова. Державина давно уже никто не ставил на одну доску с автором «Карусели». Но разве можно вести мелочные расчёты, когда звучит столь складная, осмысленная юношеская поэзия?

Писательская активность Державина в последние годы жизни поразительна. Погружаясь в собственные черновики, он, конечно, интересовался литературными новинками, хотя приноровиться к новому стилю в драмах он не мог. В последние годы, на склоне лет Державин выстроил такие громады, как «Евгению. Жизнь Званская» и «Христос». А это — избранное из избранного в наследии Державина. В ХХ веке эти произведения назвали бы поэмами. Да, в них есть срывы: в некоторых строфах Державин сплоховал.

Пушкин судил об этом беспощадно: «наш поэт слишком часто кричал петухом». Вскоре после триумфального выступления на экзамене Пушкин напишет озорную поэму «Тень Фонвизина» — разумеется, не для печати. В этой шутливой поэме появляется Державин – исписавшийся, недалёкий «татарин бритый». С юношеской жестокостью (не так ли Державин в своё время ранил Сумарокова?) Пушкин заключает:

И спотыкнулся мой Державин

Апокалипсис преложить.

Денис! он вечно будет славен,

Но, ах, почто так долго жить?

Старик, которому жить оставалось недолго, отнёсся к лицеисту куда добродушнее.

Державин не ждал от шестнадцатилетнего юноши столь зрелых, мастеровитых стихов — и поразился стройности стиха. Уж дядю Василия Львовича тот превзошёл точно.

«Мое время прошло. Теперь ваше время. Теперь многие пишут славные стихи, такие гладкие, что относительно версификации уже ничего не остается желать. Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в лицее перещеголял всех писателей», — говаривал Гаврила Романович Сергею Тимофеевичу Аксакову, ежели верить воспоминаниям последнего.

В сверкающем зале царскосельского Лицея Державин прожил свой последний звёздный час: он благословил наше литературное будущее. В садах Лицея его тень иногда бродит рядом с тенями Пушкина, Горчакова, Дельвига…

Незабвенный праздник – 19 октября, день Пушкинского лицея. Нет смысла переводить её на новый стиль: слишком чётко отпечатались в умах стихи Пушкина, обращённые именно к 19-му октября.

В
этот день, 20 января (8-го числа по старому стилю) 1815 года. Под Петербургом, в
Царском Селе (ныне город Пушкин), в Лицее, готовившем высших
государственных служащих России, состоялся публичный (с приглашением
гостей) экзамен.
На экзамен по литературе (раньше говорили – по
изящной словесности) был приглашен поэт и государственный деятель
Гаврила Романович Державин. Ему 72 года, он дряхл и особого внимания к
экзаменующимся не проявляет. Но вот перед комиссией выходит читать свое
стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» 15-летний Александр Пушкин:
«Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес…»
И Державин оживился. Он восхищен; он предрекает 15-летнему отроку великое будущее. 
Это
стихотворение создало Пушкину известность за пределами Лицея. Оно было
первым произведением, опубликованным им с полной подписью – Александр
Пушкин — в том же 1815 году в журнале «Российский музеум». 

9 июня 1817
http://skill-21.narod.ru/
Июня 9. Выпускной акт в лицее. Чтение Пушкиным своего
стиха. «Безверие».
Пушкин был «рукоположен в поэты» дважды. Первое посвящение состоялось на выпускном экзамене 8 мая 1815 года по случаю окончания начального курса. Пушкин впервые выступил перед широкой публикой, а главное, перед Г. Р. Державиным со своим стихотворением «Воспоминание в Царском Селе» и заслужил особенную похвалу прославленного поэта. Вторым посвящением в поэты, как пишет известный литературовед Ю. М. Лотман, было принятие в 1817 году Пушкина в «Арзамас», в неофициальное литературное общество, объединившее молодых литераторов — поклонников Карамзина. Выпускной акт в Лицее состоялся 9 июня 1817 года и прошел весьма тихо, без помпезности. Перед расставанием 22 лицеиста, собрав воедино стихотворения Пушкина, написанные с 1814 по 1817 год, переписали их в его «Лицейскую тетрадь». После окончания Лицея выпускники разъехались к месту своей государственной службы. Их имена составили яркую страницу в истории и культуре России, но немеркнущую славу этой плеяде выдающихся людей принес великий русский поэт А. С. Пушкин. Через два месяца после выпуска произошло событие, которое прошло почти незамеченным, но было исполнено огромного значения. В середине августа 1817 года пятеро воспитанников Царскосельского лицея — А. Илличевский, А. Дельвиг, В. Кюхельбекер, И. Матюшкин и И. Пущин, заручившись согласием директора Е. А. Энгельгардта, уговорили одного из петербургских камнетесов (многое говорит за то, что им был знаменитый Самсон Суханов) обработать по их заказу мраморную глыбу. Окантовав ее грубой ковкой, мастер высек два слова: «genio loci» («гению места») и прописал их золотом. Глыбу, тайком доставленную к лицейскому флигелю ранним утром, установили среди березок на дерновом холмике близ ограды. Друзья хотели, чтобы этот камень постоянно напоминал лицеистам о том, что здесь расцветал гений их друга Александра Пушкина. Ленинградский краевед П. Юревич проследил, насколько возможно, дальнейшую судьбу памятника. Со временем вся территория перед Лицеем и сам «камень-жертвенник» покрылись мхом. В 1827 году, когда Лицей уже превратился в военное учебное заведение, начальник его, генерал-майор Броневский, предложил лицеистам двенадцатого выпуска принять участие в восстановлении памятника. Его призыв нашел поддержку. На обновленном камне наряду с надписью «genio loci» появились еще две латинские строчки, которые по-русски означают: «Первый курс воздвигнул, а двенадцатый обновил». Очевидно, по-латыни эта надпись выглядела так: «I cursus exegit — XII renovavit». Царь, узнав об этом, высказал генералу свое неудовольствие , но «камень» все же остался на месте. В 1844 году Лицей из Царского Села был переведен на Каменноостровский проспект в Петербург и стал называться Александровским. Перевезли как реликвию и «камень-жертвенник». Лицеисты перенесли его в небольшой садик и установили на постамент из глазурованного кирпича. Но после посещения Лицея царем «камень» вскоре таинственно исчез вместе с постаментом. Говорили, что это было сделано по желанию императора, не без участия князя В. А. Долгорукова и начальника третьего жандармского отделения. Первый памятник Пушкину уникален не только своей символикой и историей создания, но и тем, что именно ближайшие друзья поэта первыми запечатлели в мраморе золотыми буквами: «Гению», увидев в своем юном друге будущую славу России.

9 июня 1817
http://yo-media.narod.ru/bios/liter/pushkin/pushkin.htm
9 июня 1817 года император Александр I явился в Лицей, сказал молодым людям речь и наградил их всех жалованьем (Пушкин, как окончивший по 2-му разряду получил 700 рублей). Через 4 дня Пушкин высочайшим указом определён в коллегию иностранных дел и 15 июня принял присягу. В начале июля он уехал в отпуск в Псковскую губернию, в село Михайловское, где родные его проводили лето. Позднее Пушкин вспоминал, как он «обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и прочее; но — продолжает он — все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу». Уже за 2 недели до конца отпуска Пушкин был в Петербурге и писал в Москву кн. Вяземскому, что «скучал в псковском уединении». Однако, и из кратковременного пребывания в деревне П. вынес несколько плодотворных воспоминаний (знакомство с родственниками Ганнибалами и поэтическая дружба с обитательницами соседнего Тригорского).

. Из письма П.В.Нащокина А.С.Пушкину 9 июня 1831 года.
Из Москвы в Петербург http://ps.1september.ru/1999/39/4-1.htm
..Прощай друг – будь счастлив и здоров… Я точно с тобой в кабинете – стою и молчу и жду сам не знаю чего – ты перебираешь листы – Наталья Николаевна сидит за конвой. – Вот братец, не портрет – а картина, – найди-ко мне такого мастера, чтобы он так нарисовал живо как мне теперь представляется…”

http://artclassic.edu.ru/catalog.asp?ob_no=%2017061
Картина И. Е. Репина «Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе» исторически конкретна и достоверна. В Большом зале Лицея 8 января 1815 года в связи с переходом воспитанников в «окончательный курс» состоялись переводные экзамены. Среди приглашенных был выдающийся русский поэт Г. Р. Державин. На экзамене по российской словесности Пушкин читал специально написанное для этого дня стихотворение «Воспоминания в Царском Селе». Много лет спустя, вспоминая этот день, Пушкин напишет: «Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду… Державин был очень стар… Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь… Наконец вызвали меня. Я прочел мои „Воспоминания в Царском Селе“, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли». Так пришла к Пушкину первая поэтическая слава. Было ему в ту пору пятнадцать лет.
В том же Большом зале 9 июня 1817 года Пушкин и его товарищи прощались с Лицеем. Выпуск, в отличии от торжественного открытия учебного заведения, был тих и скромен. В последний раз в полном составе собрались его воспитанники. Здесь им были вручены медали и свидетельства об окончании Лицея, девиз которого гласил: «Для Общей Пользы». В ту пору ученики многих школ имели свои девизы, но вряд ли у кого он был более гуманным и благородным. Трудиться, жить для общей пользы, быть верными идеалам добра, справедливости, правды — вот чему учил своих питомцев Лицей.

http://www.5ballov.ru/referats/preview/24980
Литературная лицейская слава Пушкина пришла к нему в 15 лет, когда он впервые выступил в печати, поместив в «Вестнике Европы» в июльском номере стихотворение «К другу стихотворцу». В октябре 1815 года образовалось литературное общество «Арзамас» и просуществовало оно до конца 1817 года. Помимо «Арзамаса» и «Беседы» были еще литературные общества. Одним из них был кружок писателей, собиравшихся у Оленина. Там собирались противники «Беседы», но и не сторонники «Арзамаса». Предводителями этого кружка были баснописец Крылов и Гредич. Пушкин ценил обоих этих людей и впоследствии посещал Оленинский кружок. Но в лицейское время Пушкин находился под влиянием Арзамаса, вдохновленный сатирой Батюшкова на борьбу с «Беседой» Пушкин разделял все симпатии и антипатии «Арзамаса». Срок пребывания в лицее кончился летом 1817 года. 9 июня состоялись выпускные экзамены, на которых Пушкин читал заказанное стихотворение «Безверие». Арзамасец Ф. Вигель писал в своих воспоминаниях: «На выпуск молодого Пушкина смотрели члены «Арзамаса» как на счастливое для них происшествие, как на торжество. Сами родители его не могли принимать в нем более нежного участия; особенно Жуковский, восприемник его в «Арзамасе», казался счастлив, как будто бы сам бог послал ему милое чадо. Чадо показалось довольно шаловливо и необузданно, и мне даже больно было смотреть, как все старшие братья на перерыв баловали маленького брата. Спросят: был ли он тогда либералом? Да как же не быть восемнадцатилетнему мальчику, который только что вырвался на волю, с пылким поэтическим воображением, кипучею африканскою кровью в жилах, и в такую эпоху, когда свободомыслие было в самом разгаре». ПЕТЕРБУРГ (1817 — 1820) После окончания лицея Пушкин был определен в коллегию иностранных дел, впоследствии (в 1832 году) коллегия преобразовалась в министерство иностранных дел. Среди сослуживцев Пушкина был Грибоедов. Карта пушкинских мест в Петербурге Через месяц после поступления на службу Пушкин уже получил отпуск до сентября и около двух месяцев провел в Михайловском, псковском имении матери. Затем Пушкин почти безвыездно оставался три года в Петербурге (не считая поездки в Михайловское летом 1819 года). После лицея в 1817 году Пушкин печатается в журналах, подбирает стихи для своего сборника, хочет выпустить свою книгу. Работает над поэмой «Руслан и Людмила», которую он начал писать в последний год лицея. Литературная обстановка после окончания Пушкиным лицея изменилась. Если последний год лицея идеологическим влиянием «Арзамаса», то теперь когда Пушкин, наконец, получил возможность непосредственного участия в заседаниях этого общества, оно вдруг прекратило свое существование. Пушкин окончил лицей как раз в период реорганизации тайных обществ. В 1816 году было основано первое революционное сообщество «Союз Спасения». Естественно, что первое впечатление Пушкина после выхода из лицея были политическими. Расширение политического кругозора содействовало знакомству с Николаем Тургеневым, горячим сторонником освобождения крестьян, Чаадаевым, частое общение с лицейским товарищем Пущиным, вступившим в тайное общество, и с многочисленными представителями либерального офицерства, с которыми Пушкин завязал связи еще с лицейства.

http://www.ruthenia.ru/volpert2/articles/stal4txt.htm
…Сказались тут и антиякобинские настроения Пушкина.
Не исключено, однако, и то, что, готовя статью О г-же Сталь и г. М-ве, Пушкин перечитал Considrations де Сталь (во всяком случае, в этой статье книга впервые им упомянута), его мысль оказалась обращенной к Франции. Образ изгнанницы Сталь, бесстрашно бросившей вызов Наполеону, мог оказаться в чем-то очень близким к образу казненного поэта. Ответ Муханову был закончен Пушкиным 9 июня 1825 г., создание элегии М. А. Цявловский датирует маем — июнем 1825 г. ….слышится знакомый мотив гибели деспота, цареубийства, и снова он направлен против Александра I:
… а ты свирепый зверь,
Моей главой играй теперь:
Она в твоих руках. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
Пей нашу кровь, живи, губя:
Ты все пигмей, пигмей ничтожный.
И час придет … и он уж недалек:
Падешь, тиран!..

Е. М. ХИТРОВО.
9(?) июня 1831 г. В Петербурге.
Мне очень досадно, что я не могу провести вечер у вас. Вещь очень скучная, то есть обязанность заставляет меня идти зевать сам не знаю куда. Вот, сударыня, книги, которые вы были так добры одолжить мне. Легко понять ваше восхищение «Собором Богоматери». Во всем этом вымысле очень много изящества. Но, но… я не смею высказать всего, что о ней думаю. Во всяком случае, падение священника со всех точек зрения великолепно, от него дух захватывает. «Красное и черное» хороший роман, несмотря на фальшивую риторику в некоторых местах и на несколько замечаний дурного вкуса.
Вторник. (Франц.)

П. В. Нащокин — Пушкину.
9 июня 1831 г. Москва.
Виноват, что не писал — всякой день вставая, в продолжения всего дня всё думал как бы написать на силу собралься. Это письмо тоже доставит тебе хлопот, [ибо будет] оно тоже застраховое. Посылаю тебе контракт, который я заключил с подрячиком, об отправки твоего обоза, и счет деньгам полученным мною от Вяземского. Обоз я думаю к тебе пришел. Будут просить прибавки не давай. Александре Григорьеву дал я за месяц в перед т. е. 50 ру. асс. Просил он у меня за три но я не мог дать столько; с обозом твоим хлопот ни мало было, но не для чего описывать, интересного мало, а как водится были проводы и тому подобные вещи, о некоторых я по власти мне данной простил — и обещался молчать, — но для всякой предосторожности советую поверять изредко счеты и нынешнего твоего дворецкого. Доверенность я жду — но не думаю чтобы она была нужна так скоро, ибо — Рахманов хотя и предлагал мне хорошую сумму за мою претензию, но с условием: с таким условием — что ты верно бы не догадалься. Жаль что тебе нельзя подумать, что тут же я — должен решить задачу. В чем условие; — в том, чтоб я себя застраховал — в случае смерти. Довольно, кажется объяснять нечего — 173 почему не сбыточно, — верно это тоже из тех штук, которые ни с кем кроме со мною не случалось, кажется что я первый — в России, который на волосок был от страхования. Как жаль что я тебе пишу — наговорил бы я тебе много забавного, — между проччиих был приезжий из провинции, который сказывал что твои стихи не в моде — а читают нового поэта, и кого бы ты думал, опять задача, — его зовут — Евгений Онегин. — Хорошо. — Онекдотов — разных приключениев в Москве, в клобе, — очень много, но предоставляю тебе узнавать через других, — как хочешь, — а тебе расскажу про Поливанова из Питера. Остановилься у меня на сутки только, но что за сутки (влюблен уж очень, сердит, упрям, не слушает что ему говорят, совсем рехнулься, капризин — что моя Ол.<ьга> Ан.<дреевна>). Кстати она тебе кланяется. Дмитрий Николаевич был у меня за час перед отъездом в Заводы, а потому говорить могли очень мало. Из малого заметил что он не расположен хорошо к А.<лександру> Ю.<рьевичу>. О Семене Ивановиче очень хорошего мнения. Следственно я и ожидал что Поливанову будет сначало не очень хорошо, так и случилось, по приезде к себе в деревню решилься он ехать к дедушке; — был — и ни кого не видал кого нужно — так и воротилься. Дедушко — ему сказал что он сам у себя — уже шестый день ни кого не видеть, что Наталья Ивановна — не здорова и не выходит и дочери тож. — Дм.<итрием> Ни.<колаевичем> он очень недоволен, и так<им> образом он теперь у себя в деревне, не в красивом положении. Вот мои донесении. — [Касательно Вашего семей<ства>] О себе скажу что очень очень тяжело, и только, увидимся когда-нибуть всё узнаешь — и я думаю что скоро, ибо получать деньги скоро надо будет, и тогда как ты обещал должен сам приехать, день твоего приезда верно я буду и весел и здоров.— Мое почтение Натальи Николаевне. Очень много говорят — [как] о Ваших прогулках по Летнему саду — я сам за очно утешаюсь — и живо представляю себе Вас гуляющих — и нечего сказать: очень, очень хорошо. Вам скучно в Цар.<ском> Се.<ле>, будет весело, скоро. Прошу всенижайше Наталью Николаевну и тогда [меня изредко в<споминать>] для меня оставить уголок в своей памяти. — А что ж портрет. — Портрет не пременно, сде<лай> милость — напомни Натальи Николаевне — что она мне обещалась тебе об оном напоминать — почаще. — Прощай друг — будь счастлив и здоров. Много бы еще кой чего надо написать — но в друг не упомнишь — и Вы же меня развлекаете, я точно с тобой в кабинете — стою и мольчу и жду сам не знаю чего — ты перебираешь листы — Наталья Николаевна сидит за конвой. — Вот братец, не портрет — а картина, — найди-ко мне такого мастера, чтобы он так нарисовал живо как мне теперь представляется. — Прощай еще раз — ты не можешь вообразить — как много я Вам предан. Я сам покуда Вы были, не воображал — без тебя брат ты не можешь вообразить, я всё молчу — а иногда и отмальчиваюсь — и скоро разучюсь говорить — а выучусь писать — дай бог я бы очень этого желал. Письмо начать мне было очень трудно, теперь не могу перестать — однако пора, прощай в самом деле.
П. Нащокин.
Помнишь ли я тебе пророчил про Сергея Барат<ынского>. Что каково, начинает сбываться? Вить не усидел в деревне. —
9 июня 1831-го года.
Москва.

Выпускной акт в Лицее состоялся 9 июня 1817 года и прошел весьма тихо, без помпезности. Перед расставанием 22 лицеиста, собрав воедино стихотворения Пушкина, написанные с 1814 по 1817 год, переписали их в его «Лицейскую тетрадь». После окончания Лицея выпускники разъехались к месту своей государственной службы. Их имена составили яркую страницу в истории и культуре России, но немеркнущую славу этой плеяде выдающихся людей принес великий русский поэт А. С. Пушкин. Через два месяца после выпуска произошло событие, которое прошло почти незамеченным, но было исполнено огромного значения.

Царскосельский лицей: 8 января 1815 года на экзамене в присутствии «старика Державина» юным Александром Пушкиным были прочитаны «Воспоминания в Царском Селе».

В актовом зале Царскосельского лицея у воспитанников принимали экзамен при переходе с младшего трехлетнего курса Царскосельского лицея на старший.

О публичном экзамене лицеистов было заранее объявлено в газетах:
Императорский Царскосельский лицей имеет честь уведомить, что от 10 часов утра до 3 по полудни имеет быть в оном публичное испытание воспитанников первого приёма по случаю перевода их из младшего в старший возраст.

Когда стало известно, что на экзамене будет присутствовать сам Державин; лицейский учитель словесности А.И. Галич уговорил, вернее даже заставил Пушкина написать оду в честь старика. Этому произведению придавалось столь большое значение, что за несколько дней до экзамена министр народного просвещения граф Разумовский потребовал, чтобы Пушкин прочитал ему своё стихотворение. Вероятно, министру понравилось т.к. оно было допущено к прочтению на экзамене.

Вот как описал сам Пушкин события того дня:
Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались.  Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад» (стихотворение Державина – прим. автора). Державин приехал. Он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: «Где, братец, здесь нужник?» Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил свое намерение и возвратился в залу. Дельвиг это рассказывал мне с удивительным простодушием и веселостию.
Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы; портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня.
Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, когда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять… Меня искали, но не нашли…

И.Е. Рёпин. «Александр Сергеевич Пушкин читает свою поэму перед Гавриилом Державиным на лицейском экзамене в Царском Селе 8 января 1815 г.»

Говорят, когда Пушкин прочёл:

Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.

Услышав эти слова, старец с горячностью вскочил и воскликнул:
«Я не умер», — воскликнул Державин. — Вот, кто заменит меня, и… прослезился.
После экзамена был парадный обед, во время которого министр Разумовский намекнул отцу Пушкина, что дело не в стихах, а в карьере, которая открывается перед молодым лицеистом: «Я бы желал, однако же, образовать сына вашего в прозе…» Оставьте его в поэзии, с жаром воскликнул сидевший рядом Державин.