15 сентября 2017
В закладки
Обсудить
Жалоба
(1) Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте.
(2) Воздух был тёпел и чист; мерцали блестящие звёзды; пахло свежим сеном и горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы.
(3) Я шёл уже часа полтора, а до озера было ещё далеко.
Полный текст: 12-variant.docx
Сочинение
Только человек, умеющий чувствовать красоту природы, способен открыть в себе тягу к творчеству, к созиданию. Именно об этом заставляет задуматься Ю.П.Казаков, поднимая проблему источников таланта.
Размышляя над этим, автор от лица героя-рассказчика знакомит нас, читателей, с шестнадцатилетним Семеном, песня которого тянулась по лесу «тонкой запутанной нитью». Талант юноши проявляется в желании передать в песне ночь. Изобразить тишину, полет над озерами и реками, гул сосен, появление луны – такова мечта Семена. «В музыке я всё могу!» — восклицает герой Ю.П.Казакова.
Что же является источником таланта, по мнению автора? Казаков говорит нам о том, что песня Семена рождена «красотой мерцающих звезд, великой тишиной и ароматом увядающего лета», то есть истоки его таланта автор видит в величии природы, её неповторимости.
Я согласна с его мнением. Красота окружающего нас мира может внутренне изменить нас, сделать лучше, способствовать развитию в нас таланта.
Многие поэты, художники и музыканты воспринимали природу как источник вдохновения. Так, Ф.И.Тютчев в стихотворении «Не то, что мните вы, природа» напишет о том, что в природе есть душа, свобода, любовь и язык. Поэт понимал и тонко чувствовал окружающий его мир, яркие картины которого запечатлел в своих произведениях.
Осознание красоты природы может повлиять на внутренний мир человека, зародить в нем талант. В рассказе Юрия Яковлева «Разбуженный соловьями» речь идет о непослушном мальчике Селюженке, попадавшем только в неприятные истории. Всё изменила ночь, в которую он услышал пение соловья. Ребёнок захотел вылепить эту птицу из пластилина. И пусть это было неуклюжее творение, но благодаря красоте природы в мальчике проснулось желание созидать, возник интерес к творчеству.
Мир, окружающий нас, удивителен и непостижим. Одно лишь прикосновение к нему способно открыть в душе таланты, о которых раньше вы и не догадывались.
Обновлено: 10.03.2023
ЕГЭ | РУССКИЙ | СОЧИНЕНИЕ | 2022 запись закреплена
27. По тексту Казакова «Мне нужно было попасть. «
Как взаимосвязаны природа и искусство? Над этим вопросом предлагает задуматься Юрий Павлович Казаков.
Автор считает, что природа и искусство тесно взаимосвязаны. Окружающий мир воодушевляет людей, обладающих творческим талантом, на создание истинных шедевров.
В заключение хочется отметить: несмотря на то что с каждым днем наш мир становится все более технологичным, все же в нем существует не так много того, что может вдохновить гениев искусства так, как это удается природе. Поэтому люди должны оберегать и ценить окружающий мир.
ТЕКСТ
(1)Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте. (2)Воздух был тёпел и чист; мерцали блестящие звёзды; пахло свежим сеном и горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы.
(3)Я шел уже часа полтора, а до озера было еще далеко. (4)Я почти жалел уже, что ушел ночью из дома, и думал, не присесть ли под деревом, не подождать ли рассвета, как вдруг до меня донесся тонкий дрожащий звук, похожий на песню. (5)Я остановился, прислушался. (6)Да, это была песня! (7)Слов нельзя было разобрать, но я обрадовался этому голосу и на всякий случай пошёл быстрее. (8)Песня не приближалась и не удалялась, а всё так же тянулась тонкой запутанной нитью.
(9)Вскоре, миновав осиновый подлесок, внизу, в небольшом распадке, окруженном со всех сторон густым лесом, я увидел костёр. (10)Возле него, подперев рукой голову, лежал человек, смотрел на небо и негромко пел.
(11)Спускаясь вниз, я споткнулся и громко затрещал валежником. (12)Человек у костра замолчал, живо повернулся, вскочил и стал вглядываться в мою сторону, загораживаясь ладонью от костра.
— (13)Кто тут? — вполголоса испуганно спросил он.
— (14)Охотник, — ответил я, подходя к костру. — (15)Я шёл на песню.
(16)Человек, на чью песню я так спешил, оказался парнем лет шестнадцати. (17)Он был некрасив, с худой кадыкастой шеей и большими оттопыренными ушами. (18)Рядом сидел мальчик лет восьми.
— (19)Семён у нас всякую музыку сочиняет, — охотно сказал мальчик. — (20)У нас в школе даже играл и в клубе.
(21)Семён кинул на меня быстрый испытующий взгляд и нехотя признался:
— Вообще-то, конечно, любитель я этого дела.
— (22)Ему батя баян купил, — опять не вытерпел мальчик. — (23)3наете, как он на баяне играет! (24)Он что хотите вам сыграет!
— (25)Это верно! — подтвердил Семён и вздохнул. — (26)Верно, играю. (27)А только у меня мечта есть, такая мечта! (28)Я как играю? (29)Я вот беру в клубе сборники для баяна. (30)Ну, сыграю и вижу: не то! (31)Возьмёшь аккорд, вроде и хорошо, но ежели прикинуть на тонкий слух, то чистоты настоящей и вкуса нету. (32)Нету истинной чистоты! (33)А песня, особо ежели долгая, должна свой запах иметь, как вот река или лес. (34)Схватит меня за сердце, не могу я, ну совсем не могу — и начинаю по-своему перекладывать.
(35)Он вдруг подозрительно вгляделся в меня, стараясь угадать, не смеюсь ли я над ним. (36)И, успокоенный, продолжал, часто моргая, шевеля пальцами тёмных рук:
— У меня мечта есть. (37)Сочинить одну вещь, чтобы вот такую ночь изобразить. (38)Лежу я ночью у костра, и вот у меня в ушах так и играет, так и мерещится. (39)А сочинил бы я так: сперва чтобы скрипки вступили тонко-тонко. (40)И это была бы вроде как тишина. (41)А потом ещё и скрипки тянут, а уже заиграет английский рожок, таким звуком — хрипловатым. (42)Заиграет он такую мелодию, что вот закрой глаза и лети над землёй куда хочешь, а под тобой все озёра, реки, города, и везде тихо, темно. (43)Рожок играет, а виолончели ему другой голос подают, поют они на низких струнах, словно сосны гудят, а скрипки всё своё тянут и тянут тихонько. (44)Тут и другие инструменты вступают и все вместе играют громче и громче. (45)И заиграет весь оркестр необыкновенную музыку! (46)Главное, чтоб там инструменты были, которые звенят, как колокольцы. (47)Ну, а после надо понемногу инструменты убирать, и будет всё тише и тише, и окончат опять же одни скрипки, долго будут тянуть, пока совсем не замрут.
(48)Семён смотрел в темноту, моргал, облизывал пересохшие губы.
— (49)А ещё, — продолжал он, — надо будет колокол добавить, чтобы он звонил равномерно. (50)Только потихоньку. (51)А как луна из-за леса выходит, ведь это можно изобразить. (52)Я вот рассказать вам не могу про ночь и всё такое, ну звёзды там или туман над рекой. (53)А в музыке я всё могу, сердце щемит у меня, лягу спать — не сплю, а засну — часто такая музыка играет! (54) Проснусь— всё хочу вспомнить и не могу. (55)Учиться надо, это уж обязательно!
(56)Семён замолчал, смущённо улыбнулся и стал поправлять костёр.
(57)Мне пора было идти. (58)Я с сожалением попрощался с ребятами.
(59)Я успел уже порядочно отойти — взобрался на гриву, отыскал тропу и зашагал к озеру, когда меня опять настигла песня Семёна. (60)И снова не разобрать было слов, не уловить мелодии, но я знал теперь, что песня эта прекрасна и поэтична, потому что рождена чистым талантом, красотой мерцающих звёзд, великой тишиной и ароматом увядающего лета.
(По Ю.П. Казакову)
Задумывались ли вы когда-нибудь о преданности? Нет, не о человеческой, а именно о преданности собак? Порой, мне кажется, что эти животные добрее, преданнее и умнее нас. Именно эту проблему – проблему преданности собак, поднимает в своем тексте русский советский писатель-прозаик Ю. Казаков.
Наверное, каждый из нас знает хоть одну историю о судьбе несчастной собаки, которая до конца своей жизни оставалась верна своим хозяевам. Позиция автора мне ясна, писатель убежден, что животные, в частности собаки, могут быть настолько преданными, что
с ними не сравнится ни один человек. “Чувство его к своему хозяину было необыкновенным и возвышенным. Он любил его страстно и поэтично, может быть, больше жизни”, – пишет Ю. Казаков об Арктуре, псе которого подобрал и приютил доктор. Я полностью согласна с мнением автора, ведь собаки тоже умеют благодарить за доброту и любовь.
Но они в отличии от людей, не могут выразить благодарность словами, поэтому им остается только дарить своему хозяину ласку, преданность и служить ему всю свою жизнь.
Проблема преданности собак хорошо освещена в литературе. К примеру, в повести В. Г. Троепольского “Белый Бим
черное ухо” , автор рассказывает нас о судьбе поистине героического пса Бима, который был глубоко предан своему хозяину и отправился на поиски своего друга, не смотря на повреждение лапы и огромное расстояние.
Так же, наверняка, каждому из нас знакома история пса Хатико. В 1923 пес был подарен японскому профессору Хидэсабуро Уэно, он настолько привязался к своему хозяину, что встречал и провожал его с работы. Через два года, профессор умер, а Хатико все продолжал ждать его на своем месте и никуда оттуда не уходил.
В течение девяти лет, пес не покидал станцию и продолжал ждать профессора, вскоре он скончался. Эта история стала известна всему миру, после Хатико воздвигли памятник, а совсем недавно по этой истории был снят фильм.
Итак, из всего вышесказанного можно сделать вывод, что поистине героической может быть любовь собак, и мы видим, что порой не каждый человек способен так любить кого-то и жертвовать своей жизнью ради спасения друга, как это может делать Собака.
Сколько на свете существует прекрасных и величественных произведений, как русской, так и зарубежной классики. Каждый писатель, создавая свое произведение, вкладывает не только душу, но и наполняет его своей любовью к читателям. Каждое написанное произведение несет в себе глубочайший смысл, который автор хотел бы передать. Так, в своем тексте, русский писатель, Юрий Павлович Казаков освещает важную на сегодняшний день проблему: роль писателя в жизни человека.
Казаков описывает нам все те трудности, которые могут встречаться на пути у настоящего писателя и, что они должны пройти, чтобы создать по-настоящему достойное и великое произведение. Юрий Павлович, говорит о том, что писатели в своих литературных произведениях описывают то, что не может выразить человек: эмоции, чувства.
Я понимаю и полностью разделяю мнение автора, которое он выразил в своем отрывке, так как считаю, что писатели, создавая свои произведения описывают проблемы бытия, общественной жизни человечества. Читая книгу русского или зарубежного классика, мы как будто погружаемся в другой мир, полностью отдавая себя прочтению, проникаемся душой к главным героям, проживаем вместе с ними их жизнь. И ведь действительно, каждое прочитанное произведение оставляет свой след – оно меняет твое отношение к жизни, заставляет посмотреть на нее с другой стороны, а также учит чему-то новому.
Таким образом, подводя итог вышесказанному, мы можем сделать вывод, что силу литературы невозможно переоценить, так как она наполнена глубоким смыслом величайших произведений русской и зарубежной литературы.
(1)Я сидел в номере наполненной разными моряками и экспедициями архангельской гостиницы среди развороченных рюкзаков, разбросанных вещей после тяжёлого, ненужного спора о литературе. (2)Я сидел возле окна, подперев голову кулаками, и хорошо становилось на душе от мысли, что завтра нам нужно устраиваться на зверобойной шхуне, чтобы идти потом к Новой Земле и ещё дальше, куда-то в Карское море.
(3)Я был один, всё вспоминал, как мы только что спорили внизу о литературе с местным знатоком, и думал о мужестве писателя.
(4)Писатель должен быть мужествен, думал я.
(5)Когда он приступает к работе, против него решительно всё. (б)Против него миллионы написанных ранее книг и мысли о том, зачем же ещё писать, когда про всё это уже было. (7)Против него головная боль и неуверенность в себе в разные дни, и разные люди, которые в эту минуту звонят ему, и всякие заботы, хлопоты, дела, как будто важные, хотя нет для него в этот час дела важнее того, которое ему предстоит. (8)Против него солнце, когда тянет выйти из дому, вообще поехать куда-нибудь, что-то такое повидать, испытать какое-то счастье. (9)И дождь против него, когда на душе тяжело, пасмурно и не хочется работать. (10)Но настоящий писатель работает по десять часов в день.
(11)Наконец он ставит точку. (12)Теперь он пуст, на-столько пуст, что уже не напишет больше никогда ни слова, как ему кажется. (13)Ну что ж, может сказать он, зато я сделал свою работу, вот она лежит у меня на столе. (14)И ничего такого до меня не было. (15)Пусть до меня писали Толстой и Чехов, но это написал я. (16)Это другое.
(17)Он вдруг видит, что, скажем, весна прошла, что пронеслось над ним огромное время с того момента, когда он начал работать над своим произведением. (18)Прошёл ледоход, отгремели ручьи, отдымила первая зелень, и ко¬лос налился и пожелтел — целый век прошёл, а он прозе¬вал, не видал ничего этого. (19)Сколько случилось в мире за это время, сколько событий со всеми людьми, а он только работал, только и видел свету, что в своих героях. (20)Этого времени ему никто не вернёт, оно прошло для него навсегда.
(21 )Но литературная правда всегда идёт от правды жизни, и к собственно писательскому мужеству писатель должен прибавить ещё мужество тех людей, кто в поте лица меняет жизнь на земле, тех, о ком он пишет. (22)Ведь он пишет, по возможности, о самых разных людях, обо всех людях, и он должен их всех повидать сам и пожить с ними. (23)На какое- то время он должен стать, как они, геологом, инженером, лесорубом, рабочим, охотником, трактористом. (24)И писатель сидит в кубрике сейнера вместе с моряками, или идёт с партией через тайгу, или летает с лётчиками полярной авиации, или проводит суда Великим Северным путём.
(25)Писатель должен помнить ещё, что зло существует на земле: войны, физическое истребление, насилие, голод, фанатизм и тупость. (26)Он должен по мере своих сил протестовать против всего этого, и его голос, возвышенный против лжи, фарисейства и преступлений, есть мужество особого рода.
(27)Есть всё-таки и в его работе минуты, когда всё идёт, и то, что вчера не получалось, сегодня получается безо всяких усилий. (28)Когда работа легка и безоглядна, когда писатель чувствует себя мощным и честным. (29)Когда он понимает, что надо писать правду, что только в правде его спасение. (З0)Только не надо думать, что твою правду примут сразу и безоговорочно. (31)Но ты всё равно должен писать, думая о бесчисленных неведомых тебе людях, для которых ты в конце концов пишешь. (32)Ведь пишешь ты не для редактора, не для критика, не для заработка. (33)А ты пишешь, потому что помнишь о высоком предназначении слова и о правде. (34)Ты пишешь и думаешь, что литература — это самосознание человечества, самовыражение человечества в твоём лице. (35)06 этом ты должен помнить всегда и ощущать счастье и гордость оттого, что на долю тебе выпала такая честь.
(36)Когда ты вдруг взглянешь на часы и увидишь, что уже два или три, а ты, такой слабый и одинокий в этот час, не спишь и думаешь о целом мире, ты мучительно хочешь, чтобы все люди на земле были счастливы и свободны, чтобы навсегда исчезли войны и бедность, чтобы труд стал необходим всем, как необходим воздух.
(37)Но самое главное счастье в том, что ты не один не спишь этой глубокой ночью. (38)Вместе с тобой не спят другие писатели, твои братья по слову. (39)И все вместе вы хотите одного: чтобы мир стал лучше, а человек человечнее.
(40)У тебя нет власти перестроить мир, как ты хочешь. (41)Но у тебя есть твоя правда и твоё слово. (42)И ты должен быть трижды мужествен, чтобы, несмотря на свои несчастья, неудачи и срывы, всё-таки нести людям радость и говорить без конца, что жизнь должна быть лучше.
Мы изучаем — Сочинение по тексту Ю. Казакова. ЕГЭ. Подсказки школьнику
Задумывались ли вы когда-нибудь о преданности? Нет, не о человеческой, а именно о преданности собак? Порой, мне кажется, что эти животные добрее, преданнее и умнее нас. Именно эту проблему проблему преданности собак, поднимает в своем тексте русский советский писатель-прозаик Ю. Казаков.
Наверное, каждый из нас знает хоть одну историю о судьбе несчастной собаки, которая до конца своей жизни оставалась верна своим хозяевам. Позиция автора мне ясна, писатель убежден, что животные, в частности собаки, могут быть настолько преданными, что с ними не сравнится ни один человек. Чувство его к своему хозяину было необыкновенным и возвышенным. Он любил его страстно и поэтично, может быть, больше жизни, пишет Ю. Казаков об Арктуре, псе которого подобрал и приютил доктор. Я полностью согласна с мнением автора, ведь собаки тоже умеют благодарить за доброту и любовь.
Но они в отличии от людей, не могут выразить благодарность словами, поэтому им остается только дарить своему хозяину ласку, преданность и служить ему всю свою жизнь.
Проблема преданности собак хорошо освещена в литературе. К примеру, в повести В. Г. Троепольского Белый Бим черное ухо , автор рассказывает нас о судьбе поистине героического пса Бима, который был глубоко предан своему хозяину и отправился на поиски своего друга, не смотря на повреждение лапы и огромное расстояние.
Так же, наверняка, каждому из нас знакома история пса Хатико. В 1923 пес был подарен японскому профессору Хидэсабуро Уэно, он настолько привязался к своему хозяину, что встречал и провожал его с работы. Через два года, профессор умер, а Хатико все продолжал ждать его на своем месте и никуда оттуда не уходил.
В течение девяти лет, пес не покидал станцию и продолжал ждать профессора, вскоре он скончался. Эта история стала известна всему миру, после Хатико воздвигли памятник, а совсем недавно по этой истории был снят фильм.
Итак, из всего вышесказанного можно сделать вывод, что поистине героической может быть любовь собак, и мы видим, что порой не каждый человек способен так любить кого-то и жертвовать своей жизнью ради спасения друга, как это может делать Собака.
Читайте также:
- В данном сочинение я бы хотела
- Сочинение на тему встреча с писателем
- Сочинение про маски людей
- Чун патенче самахсен тертле шапи тухтарпа селиме юратаве сочинение
- Сочинение что хотел сказать автор
(1)
Мне нужно было попасть на утиное озеро к
рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте.
(2)
Воздух был тёпел и чист; мерцали блестящие
звёзды; пахло свежим сеном и горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за
рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы.
(3)
Я шёл уже часа полтора, а до озера было ещё далеко.
(4)Я почти жалел уже, что ушёл ночью из дома, и думал, не присесть ли под
деревом, не подождать ли рассвета, как вдруг до меня донёсся тонкий дрожащий
звук, похожий на песню. (5)Я остановился, прислушался… (6)Да, это была песня!
(7)Слов нельзя было разобрать, но я обрадовался этому голосу и на всякий случай
пошёл быстрее. (8)Песня не приближалась и не удалялась, а всё так же тянулась
тонкой запутанной нитью.
(9)Вскоре,
миновав осиновый подлесок, внизу, в небольшом распадке, окружённом со всех
сторон густым лесом, я увидел костёр. (Ю)Возле него, подперев рукой голову,
лежал человек, смотрел на небо и негромко пел.
(И)Спускаясь
вниз, я споткнулся и громко затрещал валежником. (12)Человек у костра замолчал,
живо повернулся, вскочил и стал вглядываться в мою сторону, загораживаясь
ладонью от костра.
—
(14)Охотник, — ответил я, подходя к костру. —
(15)Я шёл на песню…
(16)Человек,
на чью песню я так спешил, оказался парнем лет шестнадцати. (17)Он был
некрасив, с худой кадыкастой шеей и большими оттопыренными ушами. (18)Рядом
сидел мальчик лет восьми.
—
(19)Семён у нас всякую музыку сочиняет, — охотно
сказал мальчик. — (20)У нас в школе даже играл и в клубе…
(21)Семён
кинул на меня быстрый испытующий взгляд и нехотя признался:
Вообще-то, конечно, любитель я этого дела.
—
(22)Ему батя баян купил, — опять не вытерпел
мальчик. — (23)Янаете, как он на баяне играет! (24)Он что хотите вам сыграет!
—
(25)Это верно! — подтвердил Семён и вздохнул. —
(26)Верно, играю. (27)А только у меня мечта есть, такая мечта! (28)Я как играю?
(29)Я вот беру в клубе сборники для баяна. (ЗО)Ну, сыграю и вижу: не то!
(31)Возьмёшь аккорд, вроде и хорошо, но ежели прикинуть на тонкий слух, то
чистоты настоящей и вкуса нету. (32)Нету истинной чистоты! (33)А песня, особо
ежели долгая, должна свой запах иметь, как вот река или лес. (34)Схватит меня
за сердце, не могу я, ну совсем не могу — и начинаю по- своему перекладывать…
(35)Он
вдруг подозрительно вгляделся в меня, стараясь угадать, не смеюсь ли я над
ним. (36)И, успокоенный, продолжал, часто моргая, шевеля пальцами тёмных рук:
У меня мечта есть… (37)Сочинить одну вещь, чтобы
вот такую ночь изобразить. (38)Лежу я ночью у костра, и вот у меня в ушах так
и играет, так и мерещится. (39)А сочинил бы я так: сперва чтобы скрипки
вступили тонко-тонко. (40)И это была бы вроде как тишина. (41)А потом ещё и
скрипки тянут, а уже заиграет английский рожок, таким звуком — хрипловатым.
(42)3аиграет он такую мелодию, что вот закрой глаза и лети над землёй куда
хочешь, а под тобой все озёра, реки, города, и везде тихо, темно. (43)Рожок
играет, а виолончели ему другой голос подают, поют они на низких струнах,
словно сосны гудят, а скрипки всё своё тянут и тянут тихонько. (44)Тут и
другие инструменты вступают и все вместе играют громче и громче… (45)И
заиграет весь оркестр необыкновенную музыку! (46)Главное, чтоб там инструменты
были, которые звенят, как колокольцы. (47)Ну, а после надо понемногу
инструменты убирать, и будет всё тише и тише, и окончат опять же одни скрипки,
долго будут тянуть, пока совсем не замрут…
(48)Семён
смотрел в темноту, моргал, облизывал пересохшие губы.
—
(49)А ещё, — продолжал он, — надо будет колокол
добавить, чтобы он звонил равномерно. (50)Только потихоньку. (51)А как луна
из-за леса выходит, ведь это можно изобразить?.. (52)Я вот рассказать вам не
могу про ночь и всё такое, ну звёзды там или туман над рекой. (53)А в музыке я
всё могу, сердце щемит у меня, лягу спать — не сплю, а засну — часто такая
музыка играет!
(54)
Проснусь- всё хочу вспомнить и не могу…
(55)
Учиться надо, это уж обязательно!
(56)
Семён замолчал, смущённо улыбнулся и стал поправлять
костёр.
(57)
Мне пора было идти. (58)Я с сожалением попрощался
с ребятами.
(59)Я успел уже порядочно
отойти — взобрался на гриву, отыскал тропу и зашагал к озеру, когда меня опять
настигла песня Семёна. (60)И снова не разобрать было слов, не уловить мелодии,
но я знал теперь, что песня эта прекрасна и поэтична, потому что рождена чистым
талантом, красотой мерцающих звёзд, великой тишиной и ароматом увядающего
лета.
(По Ю.П. Казакову*)
*Юрий
Павлович Казаков (1927-1982 гг.) — русский советский писатель, один из
крупнейших представителей советской новеллистики.
Показать текст целиком
В приведенном тексте Ю.П.Казаков задумывается: где можно встретить
талантливых людей?
Чтобы помочь читателю разобраться в поднятом вопросе, автор описывает встречу главного героя и простого деревенского парня, обладавшим
хорошими музыкальными способностями: он и пел, и играл на баяне. Однако Семен считал, что в обычных сборниках песен “нету истинной чистоты”. Поэтому юноша мечтал сочинить свое собственное
произведение с партиями для множества музыкальных инструментов, которые бы передавали всю красоту летней ночи.
Позиция писателя определенна. Казаков уверен, что положение в обществе и место жительства никак не влияют на талант. Одаренных людей можно встретить повсюду.
С мнением автора невозможно не согласиться. Я считаю, что способности зависят лишь от желания человека развивать их дальше.
В подтверждение справедливости данного высказывания приведу несколько примеров. Вспомним произведение М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита
Июльский сумеречно-тёплый лес неторопливо готовился отойти ко сну. Смолкали непоседливые лесные птицы, замирали набухающие темнотой ёлки. Затвердевала смола, и её запах мешался с запахом сухой, ещё не опустившейся наземь росы.
Далеко внизу, сквозь сосновые лапы, сквозь кусты ивы, берёзовую и рябиновую листву, виднелась не очень широкая, светлая даже ночью река. Она набегала к угору издалека, упиралась в него своими бесшумными сильными струями и заворачивала вправо. Ничто не выдавало движение реки: ни шорох воды, омывающей камни и береговую глину, ни запах рыбной и травяной влаги.
Противоположный берег был тоже не низкий, холмистый, но угор всё равно господствовал над ним. У воды белели песчаные косы, а дальше клубилась лиственная зелень, перемежаемая более тёмными сосняками и ельниками. Левее была обширная, пересечённая извилистой старицей и окаймлённая недвижимым лесом пойма.
Пойма была покойно-светла, копила в своих низинах белый туманец, и он сперва стушевал, потом тихо гасил цветочную синь и желтизну ещё не кошенного луга.
Еле заметная тропка ответвилась от дороги и пропала в нетревожных сумерках.
ДОЖДЬ
Сумерки сгустились настолько, что кроме тёмных силуэтов домов, разглядеть что-либо на расстоянии было почти невозможно. Прошумел в листьях свежий ветерок, пронёсся и затих.
Первые капли дождя, редкие и тяжёлые, как горошины, застучали по крышам. Молния огненным зигзагом сверкнула невдалеке, и гроза началась. Раздирая тёмную громаду неба, молнии на мгновение озарили окрестность, и снова всё погружалось во мрак, и гром внушительно встряхивал землю.
Дождь полил сплошной стеной, словно на небе у какого-то колоссального сосуда отвалилось дно, и потоки воды низверглись на землю.
Молнии блистали одна за одной, и где-то совсем над головой оглушающе гремело и грохотало. Казалось, разгулу стихии не будет конца. Однако ливень затих так же внезапно, как и начался. Гроза переместилась немного южнее, впрочем, на небе не было ни единой звёздочки, и тихий обложной дождик не переставал.
Отдалённые молнии полыхали чуть реже, каждый раз выхватывая на мгновение из мрака тёмные от дождя домики и палисады.
Когда в тучах обозначился просвет, можно было разглядеть на улице людей, спешащих к своим домам. (166 слов)
НОЧЬ
Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью.
Я шёл по мягкой пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на пригорки, проходил реденькие сосновые борки с застоявшимся запахом смолы и земляники, снова выходил в поля… Никто не догонял меня, никто не попадался мне на встречу – я был один в ночи.
Иногда вдоль дороги тянулась рожь. Она созрела уже, стояла неподвижно, нежно светлея в темноте.
Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на твёрдую, мозолистую тропку, суетливо вившуюся вдоль берега реки. Плывущие в темноте брёвна изредка сталкивались и тогда раздавался глухой слабый стук, будто кто-то стукнул обухом топора по дереву. Далеко впереди на другой стороне реки яркой точкой горел костёр, и узкая прерывистая полоска света тянулась от него по воде.
Я пошёл быстрее, прошёл осиновым подлеском и внизу, в небольшом распадке, окружённом со всех сторон густым лесом, увидел костёр. Возле него, подперев рукой голову, лежал человек, смотрел в огонь и негромко пел.
ОДИНОЧЕСТВО
После смерти белой волчицы Серый Лютый словно окаменел. Он подолгу сидел в лощине, и далеко была слышна его унылая песня.
Всё лето он рыскал по степи один, нагоняя на стада и аулы страх. Не утихал ночной разбой, и пастухи проклинали свою долю. Дважды пускались за ним вдогон на свежих конях со сворой резвых собак, но оба раза ему удавалось уйти.
Днём он прятался, а ночью ничто его не останавливало: ни крик человека, ни лай собак, ни ружейные выстрелы. Зря тратили чабаны патроны, целя в серую тень. Волк возвращался, едва утихало эхо в ночном мраке.
Осень промелькнула короткая, ненасытная, и вот опять завыли многоснежные бураны. Ночи выдались ясные, безветренные, голодные, и в немом горле Серого Лютого клокотала ярость.
Как-то в морозную светлую ночь Лютый неожиданно столкнулся с большой волчьей стаей. Поднимая вихрь колючей снежной пыли, стая налетела на него и окружила, но, поняв, что встретила не добычу, а хозяина здешних мест, стала обнюхивать Серого Лютого. (154 слова)
Русский язык. Диктант.
Для поступающих в 9 класс
Вариант Д-9-00-1
Почтовая тройка быстро мчала лёгонькую таратайку. Из-под копыт разгорячившихся коней летел брызгами щебень и мелкая каменная пыль , но ямщик, наклонившись с облучка, ещё погонял и покрикивал. За ямщиком виднелась фигура в форменной фуражке с кокардой и штатском пальто. Хотя на ухабистой дороге таратайку то и дело трясло и подкидывало самым жестоким образом, но господин с кокардой не обращал на это ни малейшего внимания. Он тоже перегнулся и, по-видимому, тщательно следил за каждым движением лошадей, контролируя их и следя, чтобы ни одна не отставала. По временам он указывал ямщику, какую, по его мнению, следует подхлестнуть, иногда даже брал у него кнут и старательно, хоть и неумело, подхлестывал сам. От этого занятия, поглощавшего всё его внимание, он изредка только отрывался, чтобы взглянуть на часы.
Василий Иванович всё время, пока тройка неслась в гору, хохотал как сумасшедший. Но когда колокольчик, забившись отчаянно перед самым крыльцом, вдруг смолк, смотритель сидел уже на кушетке и как ни в чём не бывало курил свою сигару.
Несколько секунд со двора слышно было только, как дышат усталые лошади. Но вдруг дверь отворилась, в комнату вбежал новоприезжий. Это был господин лет тридцати пяти, небольшого роста, с несоразмерно большой головой. Широкое лицо, с выдававшимися несколько скулами, прямыми бровями, слегка вздернутым носом и тонко очерченными губами, было почти прямоугольным и дышало своеобразной энергией.
Вариант Д-9-00-2
Я уже представил вам, благосклонные читатели, некоторых моих соседей, позвольте же мне теперь познакомить вас еще и с генерал-майором Аполлоном Иннокентьевичем Хвалынским.
Представьте себе человека высокого, когда-то стройного и в самой, как говорится, поре. Правда, некогда правильные и приятные черты лица его, в свое время, по-видимому, очень красивого, огрубели, щеки обвисли, и весь он теперь кажется несколько расплывчатым и как-то осевшим.
Человек он добрый, но понятия и привычки у него донельзя странные. Например, подходит к нему небогатый сосед-помещик; Хвалынский обязательно посмотрит на него чуть-чуть искоса, помолчит, напыжится, начнет не произносить, а цедить сквозь зубы , и похож он в это время на самца перепела.
Хлопотун он и выжига страшный, а хозяин плохой, и хозяйничает у него управитель. Говорят, состоял он в молодые годы адъютантом у какого-то значительного лица, но на войне не бывал, и о военных его подвигах и доблестях никто ничего не слыхал.
Хорош бывает Хвалынский на больших званых обедах. Обеды – его стихия, и тут он совершенно в своей тарелке, располагая возможностью проявить себя, что называется, вовсю. С нескрываемым удовольствием, заражая других, пьет любые вина. В начале обеда он придерживается чувства собственного достоинства, говорит мало и немногословно, ни от кого и ниоткуда не ожидая особого внимания. Но провинциальные обеды обычно не слишком долго бывают сдержанными.
Вариант Д-9-02-1
Метель
Позавчера мы стали поспешно собираться в дорогу. Неожиданно пришло письмо о болезни бабушки, и мать наша тотчас же решила вместе со всеми детьми навестить её и попотчевать чем-нибудь вкусненьким. Мы сызмала привыкли к различным, часто чересчур неожиданным путешествиям и только искренне радовались чудесной перемене в нашей скучной и уединенной жизни.
Братец и сестрица, плотно укутанные, нетерпеливо ожидали, когда их отнесут в наглухо закрытую дощатую кибитку. Наскоро одевшись и на ходу дожевывая бутерброд с аппетитно поджаренной яичницей, я бегом бросился к возку. Матушка заботливо осмотрела наше одеяние и не спеша уселась сама. Лошади, позванивая серебряными бубенчиками, тронулись в путь.
Ветер набело замел снегом недавно ещё расчищенные дороги. Мы продвигались вперед чрезвычайно медленно, мало – помалу. Время от времени наш извозчик искоса поглядывал на совершенно непроторенные тропы, всё чаще поднимал голову вверх, откуда непрестанно низвергались целые вороха рассыпчатого снега.
Вдруг вокруг нашей кибитки всё так бешено закружилось, понеслось, как будто кто – то незваный и непрошеный, не видимый никому, завладел всем необъятным пространством вокруг и теперь зловеще праздновал удачу. Неожиданно наше слюдяное оконце сорвалось с крючка и распахнулось настежь. Вмиг вся внутренность возка была сплошь завалена снегом. Снег, казалось, лез отовсюду: извне, изнутри, из-под пола. Продырявленное, оконце было не в состоянии защитить нас от безжалостного ветра. Мы решили вести лошадей под уздцы, аккуратно выбирая дорогу.
Вариант Д-9-02-2
Старик
Я вижу его так, точно это было вчера.
Вот он сидит за столом, освещенным лампой с голубым абажуром и накрытым холстинной скатертью. Воротник стираной, с нераспустившимися складками рубахи как-то особенно опрятно обнимает его сморщенную шею. Седые на висках волосы аккуратно зачесаны на косой пробор. Тщательно подстриженная борода чрезвычайно идёт к его приятному загорелому лицу. Пахнет от него можжевеловым веничком, банным мыльцем и ещё чем-то неопределенным, похожим на аромат печеного хлеба. И этот приятный смешанный запах мыла, стираного ситца, трубочного табака и свежевыпеченного хлеба создаёт особенное впечатление старческой крепости и чистоты.
Он сидит на своём излюбленном месте, расставив под столом ноги в коротеньких штопаных — перештопаных носках и кожаных опорках. Перед ним на столе стоит стакан крепкого чая, настоянного на травах, собранных в лесной чащобе. Пол-лица его освещено лампой, левой рукой с оттопыренным мизинцем он подпирает голову, козырьком держа над глазами сложенные пальцы. Старик не спеша притоптывает ногой, читая газету, и, часто помаргивая глазами, изредка поглядывает на самовар. В комнате по-настоящему уютно и тепло, беспрестанно шумит в печке. В обындевевших окнах отражается бесстрастная синяя ночь. Большие зимние мухи, проснувшись , раздраженно бьются о потолок над лампой.
В старике много оригинального, безыскусственного, принадлежавшего ему одному. В походке, в манере смеяться и говорить, даже в том, как он держит за столом деревянную ложку, — во всем чувствуется неповторимость.
Вариант Д-9-02-3
Наутро в школе объявились два новых ученика. Они, по-видимому, были из одной деревни, так как привезли их вместе. Запорошенные снегом спины приезжих, их раскрасневшиеся на морозе лица свидетельствовали о том, что приехали они издалека. Стоя у нагруженных саней, мальчики нетерпеливо притопывали ногами в валяных сапожках, а их возница, горбоносый старик с реденькой заиндевевшей бородкой, раскуривал трубку.
Один из парнишек, светловолосый и голубоглазый, улыбаясь, что-то нашептывал своему попутчику. Плохонькое пальтишко, просторное, рассчитанное на вырост, ниспадало почти до земли. Другой мальчонка, низенький и тщедушный, с острым личиком и черными блестящими глазёнками-пуговицами, отвечал ему пренебрежительно, отчаянно морща нос. Поношенный овчинный тулупчик, узкий в плечах и чересчур широкий у колен, придавал ему необычный вид.
По окончании урока школьники выскочили во двор. Поравнявшись с незваными гостями, они остановились, взыскательно поглядывая на новеньких. Затем, не зная ни имён новичков, ни их возраста, ринулись разгружать поклажу.С дровней были сняты и отнесены в помещение котомки с провизией и немудрёные пожитки. Голубоглазый паренёк осторожно взял под мышку какой-то предмет, завёрнутый в холщовую материю, и отошёл в сторону.
В воздухе плавно скользили снежинки, покрывая тонким бархатистым слоем одежду. Утреннее январское солнце радужно преломлялось на сверкающих инеем ресницах детей, на блистающих изморозью дощатых ставенках, искрилось на морозных оконных узорах, тонких, будто плетенных искусной кружевницей.
Была только одна вещь, не дававшая никому покоя, — узелок, с нежностью прижатый к груди голубоглазого мальчугана.
Вариант Д-9-03-1
Темно – синее, как прелестный сапфир, висит Ладожское озеро. Оно именно висит в колышущемся воздухе, наполняя все до края небес, сливающихся с ним в дали голубой. Его вид совершенно подавляет даже разыгравшееся воображение. Наперекор привычной географии это не озеро, нет, это море, необозримое, безграничное. Тут так легко и привольно дышится, и тут лишь можно осознать, что такое Нева.
Величественная красавица река и дивное озеро – море, дающее ей исток , — поистине чудесное, роскошное зрелище.
Ничем и никогда не испачкает Неву еще сотня человеческих поколений. Никогда не будет в ней ни опасных мелей, ни илистых наносов, ни чересчур густых, непролазных зарослей – всего убожества иссыхающих рек и речонок. Чудесное озеро надолго обеспечивает ей свежесть юности.
Несколько утомительных минут неизбежной толкотни на пристани при пересадке, и крошечный пароходик тащится по каналу, пыхтя и напряженно преодолевая стремящиеся ему навстречу бессчетные волны.
В беспредельном зеленом море трав видны изжелта – белые и фиолетовые пятнышки полевых цветов. От них, или ещё от других, незримых, или просто от уходящих в даль бесконечную волн травы веет это свежее, нежное благоухание?
С узкой перемычки, отделяющей озеро от канала и покрытой стелющимися травами, множество блистающих стрекоз летит над водой, словно стайка расшалившихся, разыгравшихся трещоток. В бледной лазури неба, над необъятной синевой воды невидимые жаворонки сыплют чарующими трелями. А среди темно – голубой громады волн зеленеют длинные полосы хвоща, и оттуда слышатся утиные голоса, перекликающиеся на все лады.
Вариант Д-9-03-2
На вид моему знакомому лет пятьдесят. Это плотный, среднего роста мужчина, одетый в вышитую косоворотку и домотканые штаны навыпуск. На ногах у него мягкие валяные туфли, обшитые по краям зеленым бархатцем. А на голове глубокий, закрывающий козырьком глаза шерстяной картуз. Небольшие глаза-щелки, почти без бровей, поглядывают с хитрецой.
Живет мой герой на выселках, расположенных в центре охотничьих угодий. К своей сторожке с черепитчатой красно-коричневой кровлей он сделал большой брусчатый придел. В просторной комнате-пристройке стоит десяток кроватей. На покрытом вышитой скатертью столе всегда возвышается горка ржаных пирогов с пшенной кашей, испеченных умелицей соседкой, а рядом, красуясь, поблескивает громадный серебряный самовар с гранеными боками.
Через террасу можно пройти в крохотную комнатку хозяина, где на двух беленых оконцах топорщатся туго крахмаленные занавески, дощатые полы тщательно выскоблены, по стенам развешаны связки лука и чеснока. Мебель кажется ничуть не затейливой и вместе с тем очень удобной: этажерка с книгами, железная кровать с полированными шишечками, неизменная лампа под абажуром.
Хозяин радушен и гостеприимен, и его домашняя охотничья гостиница в сезоны охот полна. Отказа никому нет. Когда гостям недостаёт кроватей, они стелют на пол соломенные циновки. Если же места все ж таки не хватает, ночуют в дровяном сарайчике неподалеку от дома. Сараюшко этот представляет собой не что иное, как порядочную трущобу. Во время гроз он трясется, скрипит и трещит, а двери сами по себе отворяются и захлопываются, и их приходится запирать на щеколду.
Вариант Д-9-03-3
На неказистом пригорке, будто вытряхнутые из кошелки, рассыпались прехорошенькие хатки с тесаными крышами и недавно крашенными наличниками. Каждый домик окружал резной заборишко, позади располагался ухоженный дворик, а впереди – палисадник с диковинными цветами.
Деревушка была накрепко отгорожена от мира горными хребтами, тайгой и бешеной, норовистой рекой. Уже давным–давно нет на свете того, кто первым пришел сюда, огляделся, настороженно прицеливаясь, присматриваясь. Ни по реке , ни по горам, ни по тайге, ни каким-либо другим способом нельзя было сюда пробраться. Того и гляди сгинешь. Да, здесь нетрудно спрятаться от мира за лиственницами в таёжной чащобе, за вспененными волнами реки, за непреодолимыми горными преградами.
В этой никому не знакомой деревушке с давних пор жили суровые, жесткие, ни перед чем не сгибающиеся люди. Они пришли сюда, расселились и всему окружающему дали свои собственные, никогда ранее не слыханные названия. А самому целебному и прелестному цветку дали имя в честь любимого и почитаемого дерева – дуба. Цветок этот, изжелта – белый, пахнущий пряностями, сделался неумирающей памятью о родном, навсегда потерянном крае. Каждую весну стародубы зажигались ясным огнём по всей Сибири – матушке и роняли семена, чтобы ни в коем случае не переставала расцветать земля, не прекращала расцвечиваться расписными лугами и полянами. Из цветов стародуба местные прелестницы и жеманницы плели венки. Старые-престарые бабки потчевали чаем, настоянным на ростках цветка, немощных, раненных на охоте таежников, а иногда даже варили приворотное зелье из серебряно-зеленых листьев стародуба.
Вариант Д-9-04-1
Исстари здесь стояла огромная гора. На вершинах ее точно так же, как и раньше, лежал вечный снег, скованный мертвым холодом. Когда всходило солнце и пригревало вершину, снежинки тотчас таяли. Светлые капли, чистые и прозрачные, сбегали на край обрыва и, колеблемые ветром, отражали в себе открывшийся перед ними невиданный мир.
И капля, полная ожидания, радостная и тревожная, становилась больше и тяжелее, отрывалась и летела вниз, сверкая всеми цветами радуги. Ей казалось, что она вечно будет лететь мимо отвесно уходивших вверх скал, зеленых мхов, горных расщелин, но капля падала на дикие скалы, загораживающие путь, и умирала.
Между тем снова, несмотря ни на что, загудели метели. Повалил снег. Там, где были лощины и промоины, без удержу росли сугробы, все сравнивая и покрывая. Лишь голые скалы, обвеваемые бешеным ветром, уныло подымались среди снежных полей.
Где-то вверху безучастно неслись куда-то перистые облака, по-прежнему состоявшие из тонких ледяных кристаллов. Впоследствии облака опустились ниже и посинели, и скоро потеплела земля. Нежданно-негаданно подул с юга ветер и принес оттепель. В течение короткого времени порыхлели и грузно осели снежные сугробы. Просочилась сквозь них натаявшая сверху вода, наделала ходов и стала пробираться по расщелинам осевшей скалы. Неугомонно зажурчали невидимые под камнями ручейки.
Причудливые скалы смотрели как будто с недоверием на возрождавшуюся жизнь.
Вариант Д-9-04-2
Я не спеша шел вдоль неширокой, но живописной таежной реки. Сосновые сухие леса на берегах перемешивались с вековыми дубовыми рощами, зарослями ивы, и ольхи, и ольшаника. Корабельные сосны, поваленные бурей , лежали, будто медные литые мосты, над ее коричневатой водой. Перевеянные ветром песчаные косы поросли мать-и-мачехой. Заросли брусники примостились у самой воды. Река шла причудливыми изгибами, ее глухие затоны терялись в дали сумрачных лесов. Над блестящей водой беспрерывно перелетали с берега на берег сверкающие стрекозы, а в вышине парили гигантские ястребы.
Однако удивительнее всего в этих нехоженых местах был воздух. В нем чувствовалась полная, совершенная чистота, придававшая особенную резкость всему окружающему. Каждая ветка сосны была как бы выкована из заржавленного железа. Ясность воздуха придавала какую-то необыкновенную силу и первозданность миру, особенно поутру, когда все было мокрым от росы. Только голубеющий туман просачивался откуда-то исподнизу.
А в течение дня река, и берега, и леса играли множеством солнечных пятен, золотых, зеленых и радужных. Потоки света то меркли, то разгорались и превращали чащобу в живой, шевелящийся мир листвы. Глаз отдыхал от созерцания могучего и разнообразного, словно золоченого света. Лесные запахи набегали непрошено и неожиданно, волнами, и подчас трудно было определить их. Все: дыхание можжевельника, воды, гнилых пней, грибов, а может быть, и самого неба, отраженного в воде, — смешивалось в них. А само небо казалось глубоким, чистым, чрезвычайно теплым.
Вариант Д-9-04-3
Ветер несет жгущий, колющий и жалящий песок с юга на запад, с гладкого желтого берега в море. Медленные гребешки низеньких волн приглаживают воду, забегают на песок, взбивают его, расчесывают, красят чем-то изжелта – красным и прозрачной слюдяной пеленою катятся назад.
Желто-пламенная полоса на песке розовеет, наливается желтком, исчезает.
Облака переворачиваются с боку на бок, потягиваются и застывают, смотрясь в глубь моря. В промежутках между порывами ветра веют ароматы чего-то чрезвычайно волнующего: смолистой и соленой коры, или рыбы, или полыни.
Мчишься по пляжу босиком, запрокинув голову, взметнув вверх руки, и, едва касаясь голыми пятками раскаленного песка, подставляешь все тело его иглам, брошенным ветром.
Пополудни хорошо прийти сюда по самой кайме набегающих на пляж тихих волн. Ступни выдавливают вокруг себя неглубокие впадинки, которые мгновенно бегают и тотчас наполняются синеватой трепещущей влагой.
Промеж двух кустов можжевельника, в красном платьишке, сидит белокурая веснушчатая девчонка. Она мастерит что-то диковинное из ракушек, наклонив голову, почти не шевелясь и ничего не замечая вокруг. Я не спеша подхожу и, вдыхая можжевеловую горечь, исподтишка наблюдаю, как ее руки, худые и белые , перебирают раковины. Перед нею, причудливые, вырастают гроты, крепости, бастионы. Я долгу стою за ее спиной и потом, крадучись на цыпочках, ухожу, не выдав себя ни звуком, ни шорохом, ни каким другим способом. В течение следующего часа пытаюсь соорудить из выветренных, высушенных солнцем ракушек что-нибудь подобное.
Вариант Д-9-05-1
Над Окой-рекой громоздились серые, собранные в мощные узлы облака. Впереди огромная иссиня-лиловая туча поднималась из-за близлежащего леса. За лесом неожиданно что-то громыхнуло, точно там выстрелили из преогромной пушки. Откуда-то вырвался ветер и пролетел над нашими головами.
Гроза быстро надвигалась. Она, словно птица, все чаще махала огромными крыльями, рассекая черным клювом воздух. Свист ее и стремительный рев ниспадали на землю все резче. Летя вверху и ослепляя сверкающими зигзагами молний, она как будто преследовала добычу.
Река вся в темных волнах. Они метались беспорядочно, но ближе к берегу выравнивались в ряды. Казалось, река с трудом сдерживает слезы. Вдруг совсем рядом серую громаду туч пересекла ослепительная черта.
Полосою резанул жадный, злой град. Крупные, с голубиное яйцо, градины щелкали по каменной мостовой, обломанным деревьям, били по разгорающимся кистям рябин и уже перезрелой малине.
Понемногу ветер начал стихать, а молнии сверкали уже далеко-предалеко. Гром грохотал все глуше, глуше, и звуки его сливались с грохотом камней на речном берегу в один нестройный, разномастный шум. Меж стремительно летящих туч появились светло-голубые разводы, предвещая о скором восстановлении порядка во всей окружающей нас местности. Лучи солнца разбудили реку, и она, скромная, скрытая в своих неброских красках, осветилась, как прекрасное лицо, озаренное улыбкой.
Русской природе нужен луч солнца, и тогда она открывает свои удивительные, ни с чем не сравнимые богатства обыкновенного летнего дня где-нибудь на берегу реки Оки.
Вариант Д-9-05-2
На озеро.
Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы наутро вовремя быть на месте.
Я шел, никуда не спеша, по мягкой, пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на вовсе не высокие пригорки, проходил реденькие сосновые борки с застывшим, застоявшимся запахом смолы, и никто меня не догонял, никто не попадался навстречу – я был один в ночи.
Иногда вдоль дороги тянулась бесконечная, бескрайняя рожь. Она созрела и стояла как будто изваяние, нежно светлея в темноте; склонившиеся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук, и прикосновения эти были похожи на молчаливую, робкую ласку, ниспосланную кем-то свыше. Воздух был тепел и чист , и пахло сеном и изредка горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными массивами, видневшимися невдалеке, — везде полыхали зарницы.
Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на суетливо вившуюся вдоль берега речонки твердую тропку. Запахло речной сыростью и потянуло влажным воздухом. Плывущие в темноте бревна изредка сталкивались, и тогда раздавался глухой слабый звук, будто кто-то тихонько стукнул обухом топора по дереву. Далеко впереди яркой точкой горел костер; иногда он исчезал за деревьями, потом снова нежданно-негаданно появлялся, и, узкая, прерывистая, тянулась от него по иссиня – черной воде полоска света.
Хорошо думается в такие минуты: вспоминается вдруг далекое и забытое, обступают тесным кругом когда-то знакомые и родные лица, и мечты сладко теснят грудь, и мало-помалу начинает казаться, что все это уже было когда-то.
Я прошел уже полпути, а до озера было еще очень неблизко. Нет, не легко идти ночью. Я уже думал, не присесть ли под деревом подождать рассвета, как вдруг до меня донесся похожий на песню дрожащий звук.
Вариант Д-9-05-3
Из туманно-сизой глубины ущелья тянет сыроватым ветерком, шумят невдалеке стройные лиственницы. В вышине чувствуется запах хвои, и смолы, и прелой земли. Где-то во мгле, поглощающей цвета, беспрестанно неясно звучит мягкий, усыпляющий шепот. Плещется порожистая речонка, и, кажется, все вокруг поет, заставляя людей приумолкнуть.
На золотисто-рыжем склоне, залитом солнцем, все выгорело и дышит запахом иссохших трав. Из щелей между камнями напряженно поднялись странные растения на длинных нежно-зеленых стебельках – камнеломки. Река бежит, играя, по камешкам, и они просвечивают сквозь стеклянную, прозрачную водяную гладь, будто пестрый ковер.
До выхода в долину не больше ста шагов. Если выйдешь туда, невольно залюбуешься ровным кольцом Предкавказья, огражденным стеною синих гор. Степь вокруг становится в солнечном свете песчаной. Кое-где среди нее видны сады, и от их пятен, серых и коричневых, желтый свет как будто еще горячей. Белые хаты как куски сахара, разбросанные по степи, и около них, игрушечные, хлопочут люди и все тают, тают в струях знойного марева.
Степь точно шелком вышита. Когда смотришь в синеву над нею, хочется встать и идти без конца.
Ущелье, суживаясь, поднимается все выше, и туман, густея, закрывает его синим пологом. А еще выше , под самым небом, тоже синяя, плавится на невидимом за облаками солнце ледяная вершина.
Что-то неясное тревожит сердце, будит непонятные мысли, и не слышно ничего, кроме доброго и мягкого шороха леса и мелодичного звона реки.
Вариант Д-9-06-1
Поутру бриллиантики росы на изжелта-зеленой траве как будто бессчетные бисеринки, рассыпанные по суконной скатерти. Сторожка стоит на берегу озера, за частоколом, и утренняя тишина не нарушается ни пением птиц, ни шелестом листвы. Кажется, природа спит спокойным сном, не отягощенным никакими заботами.
Под дощатым навесом безмятежно развалился лохматый длинноухий пес. Разомлевший от мягкого, ласкового утреннего солнца, он даже не поднимает головы, а лишь зевает мне вслед и шумно, по-стариковски вздыхает. Верно, сегодня ему и дела нет до его заклятых врагов – деревенских котов.
Между тем разномастные коты сидят повсюду: на крыше, под лестницей, на некрашеном заборе – и смотрят не отрываясь на кошелку с рыбой, повешенную на сучок старой дикорастущей яблони. Время от времени то один, то другой плутишка подпрыгивает вверх, стараясь опрокинуть сумку, и, заметив пса, бросается наутек.
Я выхожу из дома, и коты, застигнутые врасплох, тотчас же разбегаются, застревают между кольями частокола и начинают отчаянно орать.
По осени сад засыпан золотисто-оранжевыми листьями. В двух махоньких комнатках становится светло, как в облетающем саду. Потрескивает печь, и пахнет яблоками и чисто вымытыми полами. Синицы рассаживаются на ветках, беззаботно щебечут и посматривают на подоконник, где лежит ломоть ржаного хлеба. За печкой заводит свою безыскусную песню сверчок. Я ощущаю затерянность в этом огромном мире и воспринимаю ее как счастье.
Вариант Д-9-06-2
Все вокруг стало меняться не по дням, а по часам. Яблони и груши, всюду простиравшие сети кривых, корявых ветвей, закудрявились млечным снегом, и с каждым днем цвет этот становился все белее, все гуще и благовоннее.
Огромный старый клен, видный отовсюду, оделся свежей, мягкой зеленью. Вершины старинных лип на главной аллее тоже покрылись прозрачным узором юной листвы. И все это: макушка клена, акации, и кусты дикорастущей смородины, и подвенечная белизна яблонь и груш, растущих вперемежку, — поражало своей густотой, свежестью и новизной.
На чисто выметенном дворе от растительности стало как будто теснее. По целым дням были отворены настежь окна и двери во всех комнатах: в белом зале, в синей старомодной гостиной, в маленькой диванной, тоже синей и увешанной сплошь овальными миниатюрами.
Однажды, подремав после обеда, Митя вышел из дома и, никуда не спеша, пошел в сад. День был жаркий, тихий, и, проходя по мощенной булыжником дороге, Митя задевал белоснежные, торчавшие откуда-то исподнизу ветви. Цветы потихоньку осыпались, и земля между ними была сплошь усеяна блеклыми лепестками. В теплом воздухе чувствовался их сладковатый аромат. Иногда находило облачко, синее небо голубело, и теплый воздух и эти тленные запахи делались еще сильнее и слаще. И все время, по-дневному скучая, то там, то здесь цокал то один, то другой соловей.
Вариант Д-9-06-3
Иссиза — черный дымок вьется над дачной станцией. Тянутся длиннющие воинские эшелоны. В вагонных окнах видны бинтованные головы, бескровные лица тяжелораненых, и туго стянутые монашеские косынки медсестер, и свешивающиеся с верхних полок солдатские одеяла.
Молоденький раненый жадно выглядывает из дверей, стоя на костылях, и, поймав сочувственные взгляды женщин, машет рукой. Паровоз с коротким свистком дергает вагоны, и эшелон не спеша проплывает мимо. А навстречу ему поторапливается другой состав. В распахнутых настежь дверях теплушек коротко стриженные головы, безусые молодые лица, рассыпанные по щекам веснушки цвета спелой ржи, молодые васильковые, карие, серые, притуманившиеся от горя глаза. Сыплются из карманов запасенные дома подсолнушки, дружно подхватывается разудалая песня.
Исчезает вдали паровоз, долго-предолго смотрят ему вслед бабы. Не на гулянку едут хлопцы – на войну. Напал на родную землю германец. Выставил, проклятый, закованную в железо стотысячную армию. Вот и поспешают они, молодые, наспех обученные новобранцы, чтобы сложить свои головы за Россию.
Между тем пассажирские вагончики, лязгая колесами, подвозят к станции дачников, и тут же подлетают экипажи и пролетки. Нехитрые вещи приезжих: чемоданы, картонки, алюминиевые ведра – выгружаются на платформу. Блестит начищенная сбруя на лошадях, и степенные кучера свысока поглядывают на встречающих.
Однако всем, несмотря на весну и безмятежную, мирную жизнь, чудятся гудки других, военных эшелонов.
1. Укажите верную характеристику предложения: Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте. (Ю.Казаков)
1) Сложное предложение с союзной сочинительной и бессоюзной связью
2. Укажите верную характеристику предложения: Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались — с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. (М.Булгаков)
1) Сложное предложение с союзной сочинительной и бессоюзной связью
2) Сложное предложение с союзной подчинительной и сочинительной связью
3) Сложное предложение с союзной подчинительной и бессоюзной связью
4) Сложноподчинённое предложение с двумя придаточными
3. Укажите верную характеристику предложения: Крик далекой иволги звучал почти рядом с Прохором; слышно было, как крадется лиса сквозь чащу. (В.Шишков)
1) Сложноподчинённое предложение с двумя придаточными.
2) Сложное предложение с союзной сочинительной и бессоюзной связью.
3) Сложное предложение с союзной подчинительной и сочинительной связью.
4) Сложное предложение с союзной подчинительной и бессоюзной связью.
4. Среди предложений 1-6 найдите сложноподчинённое предложение с последовательным подчинением придаточных. Напишите номер этого предложения.
(1)И вот появился в моей жизни Павлик. (2)У дворовых и у школьных ребят навсегда засело в памяти, что в нашей паре я был ведущим, а Павлик — ведомым. (3)Это осталось с той поры, когда я «вводил Павлика в свет» — сперва во дворе, потом в школе, где он оказался на положении чужака.
(4)На самом деле душевное превосходство было на стороне Павлика. (5)Моё долгое приятельство с Митей не могло пройти бесследно: я привык к известному моральному соглашательству, а прощение предательства немногим отличается от самого предательства. (6)Павлик не признавал сделок с совестью, тут он становился беспощаден. (Нагибин Ю.)
5. Среди предложений 1-9 найдите сложноподчинённое предложение с однородным подчинением придаточных. Напишите номер этого предложения.
(1)Когда стемнело и она подошла к морю, он уже сидел и ждал её. (2)Краб был в его шляпе. (3)3ыбин сказал:
– (4)Вот уж не думал никогда, что во мне сидит такой скот! (5)Обречь кого-то на медленное и мучительное умирание! (6)Никогда бы не поверил, что способен на такое! (7)Я думал: посидит, заснёт, как рыба. (8)А боль я должен был понимать… (9)Этим нельзя пренебрегать… (Домбровский Ю.)
6. Среди предложений 1-6 найдите сложноподчинённое предложение с параллельным подчинением придаточных. Напишите номер этого предложения.
(1)Ребята толпой гонялись за каждым голубком — кто первый схватит! (2)Чтобы не было свалки, решено было заранее говорить, какого голубка я кому посылаю.
(3)Дело в том, что каждого голубка я разрисовывал фломастерами. (4)На одном рисовал всякие узоры, на другом — кораблики среди моря, на третьем — сказочные города, на четвёртом — цветы и бабочек. (5)И всякие космические картинки. (62)И ещё много всего — получалось красиво и интересно. (Крапивин В.)
Дата проведения
Фамилия учителя: Добродей
А.А.
Класс: 9
Урок №
Контрольный диктант №2 по теме
«Сложносочиненное предложение».
Цели и задачи: проверка уровня сформированности
умений анализировать и характеризовать синтаксическую структуру
сложносочинённых предложений, смысловые отношения между частями речи
сложносочинённых предложений; пункутационно грамотно оформлять сложносочинённые
предложения.
Ход
урока
1. Организационный
этап
2. Актуализация
опорных знаний
Ночь.
Мне нужно было
попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью.
Я шёл по мягкой
пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на пригорки, проходил
реденькие сосновые борки с застоявшимся запахом смолы и земляники, снова
выходил в поле… никто не догонял меня, никто не попадался навстречу – я был
один в ночи.
Иногда вдоль
дороги тянулась рожь. Она созрела уже, стояла неподвижно, нежно светлея в
темноте.
Скоро дорога,
мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на твёрдую, мозолистую тропку,
суетливо вившуюся вдоль берега реки. Плывущие в темноте брёвна изредка
сталкивались, и тогда раздавался глухой слабый стук, будто кто-то стукнул обухом
топора по дереву. Далеко впереди на другой стороне реки яркой точкой горел
костёр, и узкая прерывистая полоска света тянулась от него по воде.
Я пошёл
быстрее, прошёл осиновым подлеском и наконец внизу, в небольшом
распадке, окружённом со всех сторон густым лесом, увидел костёр. Возле него,
подперев рукой голову, лежал человек, смотрел в огонь и негромко пел. (160 сл.)
(По
Ю.Казакову.)
Грамматические
задания
1.
Фонетический разбор слова:
ночью (I вар.);
н — [н] — согласный, звонкий непарный, сонорный (всегда
звонкий), твёрдый (парный)
о — [о] — гласный, ударный
ч — [ч’] — согласный, глухой
непарный, мягкий (непарный), шипящий
ь — не обозначает звука
ю — [й’] — согласный, звонкий непарный,
сонорный (звонкий), мягкий (непарный)
[у] — гласный, безударный
В слове 5 букв и 5 звуков.
яркой (II
вар.).
я — [й’] — согласный, звонкий непарный,
сонорный , мягкий (непарный)
[а] — гласный, ударный
р — [р] — согласный, звонкий непарный, сонорный , твёрдый (парный)
к — [к] — согласный, глухой парный, твёрдый (парный)
о — [а] — гласный,
безударный
й — [й’] — согласный, звонкий непарный, сонорный, мягкий (непарный,
2.Морфемный разбор:
спускался, (к)
рассвету, мозолистую (I вар.);
, 
, 
поднимался,
(на) пригорки, прерывистая (II вар.).
, 
, 
3.Синтаксический
разбор предложения:
[Скоро дорога,
мягкая и беззвучная, ушла в сторону], и [я ступил
на твёрдую, мозолистую тропку, |суетливо вившуюся вдоль
берега реки|].
(Повествовательное,
невосклицательное, сложное, состоит из 2-х частей, связанных сочинительным
соединительным союзом и со значением одновременности, ССП.
1 – Простое,
двусоставное, распространенное, полное, осложнено однородными определениями.
2 — Простое,
двусоставное, распространенное, полное, осложнено причастным оборотом.
Я пошёл быстрее,
прошёл осиновым подлеском и наконец внизу, в небольшом
распадке, окружённом со всех сторон густым лесом, увидел костёр.
Итог урока
Домашнее задание повторить пройденный
материал
Ночь—Юрий Казаков
Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте.
Я шел по мягкой пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на пригорки, проходил реденькие сосновые борки с застоявшимся запахом смолы и земляники, снова выходил в поле… Никто не догонял меня, никто не попадался навстречу – я был один в ночи.
Иногда вдоль дороги тянулась рожь. Она созрела уже, стояла недвижно, нежно светлея в темноте; склонившиеся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук, и прикосновения эти были похожи на молчаливую, робкую ласку. Воздух был тепел и чист; сильно мерцали звезды; пахло сеном и пылью и изредка горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы.
Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на твердую мозолистую тропку, суетливо вившуюся вдоль берега реки. Запахло речной сыростью, глиной, потянуло влажным холодом. Плывущие в темноте бревна изредка сталкивались, и тогда раздавался глухой слабый звук, будто кто-то тихонько стукнул обухом топора по дереву. Далеко впереди на другой стороне реки яркой точкой горел костер; иногда он пропадал за деревьями, потом снова появлялся, и узкая прерывистая полоска света тянулась от него по воде.
Хорошо думается в такие минуты: вспоминается вдруг далекое и забытое, обступают тесным кругом когда-то знакомые и родные лица, и мечты сладко теснят грудь, и мало-помалу начинает казаться, что все это уже было когда-то… Будто проходил уже прохладными от сырости оврагами и сухими борками, и река темнела, с плеском обрывались в нее куски подмытого берега, тихонько стукались плывущие по воде бревна, появлялись и исчезали черные стога сена, и деревья с искривленными в немой борьбе ветвями, и зарастающие тиной озерца с черными окнами… Только никак не вспомнить, где же, когда это было, в какую счастливую пору жизни.
Я шел уже часа полтора, а до озера было еще далеко. Ночью тяжело идти: надоедает спотыкаться о корни и кротовые кучи, устаешь от боязни сбиться с дороги, заблудиться в незнакомом лесу. Я почти жалел уже, что ушел ночью из дому, и думал, не присесть ли под деревом, не подождать ли рассвета, как вдруг до меня донесся тонкий дрожащий звук, похожий на песню. Я остановился, прислушался… Да, это была песня! Слов нельзя было разобрать, слышалось только протяжное: «оооо… аааоо…», но я обрадовался этому голосу и на всякий случай прибавил шагу. Песня не приближалась и не удалялась, а все так же тянулась тонкой запутанной нитью. «Кто это? – думал я. – Сплавщик? Рыбак? Охотник? А может быть, как и я, идет ночью, идет впереди меня и, чтобы не было скучно, поет?»
Я пошел быстрее, выдрался из елового колка, прошел осиновым подлеском и наконец внизу, в небольшом распадке, окруженном со всех сторон густым лесом, увидел костер. Возле него, подперев рукой голову, лежал человек, смотрел в огонь и негромко пел.
Спускаясь вниз, я споткнулся, громко затрещал валежником, человек у костра замолчал, живо повернулся, вскочил и стал вглядываться в мою сторону, загораживаясь ладонью от костра.
– Кто тут? – вполголоса испуганно спросил он.
– Охотник, – ответил я, подходя к костру. – Не бойтесь…
– А я и не боюсь. – Он сделал равнодушное лицо. – Мне что! Охотник так охотник…
Человек, на чью песню я так спешил, оказался кривоногим парнем лет шестнадцати. Он был некрасив, с худой кадыкастой шеей и большими оттопыренными ушами. Одет он был в телогрейку, замасленные ватные брюки и кирзовые сапоги. На голове, будто приклеенная, сидела маленькая кепочка с коротким козырьком.
Несколько секунд он пристально разглядывал меня, потом с видимым любопытством спросил:
– За утями идете?
– Да вот хочу на озеро пройти, – сказал я, снимая ружье.
– Это на какое же?
Я объяснил.
– Ну, тут близко! – успокоил он меня и, повернув голову к реке, прислушался.
– Это не вы сейчас кричали? – спросил он немного погодя.
– Нет… А что?
– Не знаю, кричал кто-то… Крикнет, помолчит, опять крикнет… Я хотел было идти, да Лешка забоялся, брат мой…
Он снова замолчал, и я услышал частые легкие шаги. Кто-то бежал от реки сюда, к костру.
– Семен, Семен! – послышался испуганный и восторженный мальчишеский голос. Из темноты на свет костра выскочил мальчик лет восьми в большой, не по росту, телогрейке. Увидев меня, он сразу остановился и, приоткрыв рот, стал переводить взгляд с меня на Семена.
– Ну что? – лениво спросил Семен.
– Ой, Семен! Сидит ктой-то! – Мальчик снова посмотрел на меня и перевел дух. – На двух крайних нету, а на средней сидит! Я рукой взялся, а там – ходит!
– Врешь!
– Большая рыбина ходит! – И он сделал рукой волнообразное движение, показывая, как «ходит».
Семен вскочил, подтянул штаны и, пробормотав: «Я сейчас!», пропал в темноте. Мальчик некоторое время, не моргая, смотрел на меня, потом, не отводя от меня взгляда, ступил назад раз, ступил другой, повернулся и тоже бросился в темноту – только ноги затопотали.
Скоро я услышал странную возню, приглушенные голоса, плеск воды; затем все стихло, раздались шаги, и ребята вернулись к костру. Семен нес на вытянутой руке небольшую стерлядку. Стерлядка слабо шевелила хвостом.
Запихнув рыбу в полотняную сумку, Семен сел возле меня и, улыбнувшись, сказал:
– Вот так и ловим. Три штуки уже поймали.
– Одну я вытащил, – прошептал мальчик и, потупившись, стал теребить пуговицу на телогрейке.
– Но-но! – веско произнес Семен и зловеще замолчал. Мальчик засопел и еще больше смутился.
– Брат мой, – отрекомендовал мне его Семен. – Лешка. Вы не глядите, что он тихий, – притворяется…
Леша пробубнил себе что-то под нос.
– Что? – Семен широко открыл глаза. – Что ты сказал?
– Ничего… – испугался Лешка.
– Смотри у меня! – Семен исподлобья глянул на меня, и вдруг мгновенная озорная улыбка осветила его лицо, блеснули глаза, сверкнули зубы, даже уши сдвинулись. Леша тоже фыркнул, но тотчас спохватился и еще ниже опустил голову. Семен полез в карман, немного помедлил, вытащил наконец измятую пачку папирос, закурил и предложил мне. Я отказался.
– Не курите, значит? – сожалеюще сказал Семен и покосился на Лешу. Потом облокотился, сладко зевнул, поежился и замер, мечтательно глядя в огонь. Лицо его затуманилось и приняло то теплое, неопределенное и поэтическое выражение, какое бывает у людей, думающих о чем-то неясном, но очень хорошем. Костер потухал, угли, остывая, подергивались красноватым пеплом; кругом стояла глухая ночная тишина, только наверху, где-то в кустах, позванивая боталом, бродила лошадь.
Леша внезапно поднял голову и прислушался.
– Идет ктой-то, – боязливо выговорил он и пересел ближе к Семену.
– Ерунда! – сказал Семен и покосился на мое ружье.
Несколько секунд прошли в безмолвии, затем явственно послышался хруст валежника. Семен загадочно посмотрел на меня и напряженно усмехнулся.
– Медведь, наверно, – прошептал Леша и еще ближе подвинулся к Семену. Глаза его с расширенными зрачками стали огромными.
– Полуношничаем, рыбаки? – неожиданно громко раздался хрипловатый голос, и к костру, как-то сразу обозначившись, подошел пожилой человек с ружьем. Не взглянув на нас, он вытянул ногу к огню и стал, огорченно покряхтывая, разглядывать оторвавшуюся подметку.
– Ах, будь ты неладна, – бормотал он. – Вот оказия, а? Ну что, угадал я? Рыбачите? – снова обратился он к нам и поднял голову. – Э-э, да тут знакомые! – Он улыбнулся ребятам. – Что же, много наловили?
Семен воровато бросил папироску в костер и строго посмотрел на Лешку. Тот фыркнул.
– Маловато, Петр Андреич, – смущенно заулыбался Семен. – Разве вот под утро что будет…
– А ну, покажь, покажь…
Семен с готовностью вывалил рыбу из сумки.
– А, стерлядки, – с удовольствием выговорил Петр Андреевич. – Ну и хорошо. Мелковаты только.
– Раз на раз не приходится, Петр Андреич.
– А конешно, – охотно согласился Петр Андреевич и задумался. Глядя в огонь, будто уйдя от нас куда-то, он машинально полез в карман, вынул папиросы, закурил, бросил спичку в костер и все так же бездумно проследил, как она горела маленьким ярким пламенем и, погаснув, растаяла, слилась с розовым пеплом.
Был он не стар, но с глубокими морщинами на щеках, губы тонкие, нос длинный и тоже тонкий, лоб – шишковатый, узкий. Вообще лицо его производило впечатление чего-то жестокого, напряженного. Ружье у него было старое, одноствольное, с перетянутым проволокой прикладом, из сапога с оторвавшейся подметкой выглядывала портянка…
– А вы что, или на Суглинки идете? – спросил вдруг Семен.
– А? – вздрогнул Петр Андреевич. – На Суглинки? Почто на Суглинки? Бреду дальше…
– А то ваш механик давеча полную сумку приволок оттуда.
– Двух щук поймал на дорожку, – вставил Леша. – Бо-ольшие щуки.
– Это Попов-то? – спросил Петр Андреевич. – Ну, ему хорошо – он с собакой. Нет, я дойду до Овшанки, а там полевее, аккурат у реки, озерцо есть, маленькое озерцо-то…
– Около Овшанки? – задумчиво переспросил Семен. – Нет, в тех краях не был я… Не приходилось. Я все больше по этому берегу места знаю.
Снова помолчали. Петр Андреевич переступал с ноги на ногу, негромко покашливал. Леша свернулся калачиком возле брата. Ему было очень хорошо, это проглядывало решительно во всем: в уютной позе, в блеске глаз, частой улыбке…
– Не знаешь, перевозчик у себя? – спросил Петр Андреевич.
– У себя. Давеча проплыл вверх. С гармошкой плыли… Гуляют они. Сын женился. Мотьку Медуницыну из второго цеха взял.
– Это рябенькая такая?
– Она. Чего он хорошего в ней нашел? Я бы не женился на такой…
– Ну, ты еще в этих делах не понимаешь, – усмехнулся Петр Андреевич и повернул голову в сторону перевоза, как бы надеясь услышать гуляние. – Так гуляет, говоришь, перевозчик-то? А он перевезет ли меня? – обеспокоился вдруг он. – Не повезет, пожалуй, а? А то повезет, да и утопит? Пьяные, наверно, все…
Семен тоже повернулся в сторону перевоза.
– Кто ее знает, – сказал он неуверенно. – Да вы лодку-то сами отвяжите да и переедете. У него ведь их три, лодки-то.
– А и верно! – Петр Андреевич засмеялся и посмотрел на свой сапог.
– А тут еще тоже холера! Подошва-то напрочь отскочила. Нет ли веревочки? Иду, понимаешь, темень… О корень споткнулся, будь ты неладна, – только трыкнуло!
Леша вытащил из-за пазухи кусок бечевки. Петр Андреевич взял его, подергал и стал перевязывать головку сапога.
– Вы на что ловите-то? – невнятно спросил он.
– На подойник, – быстро ответил Семен. – На миногу.
– На миногу? Это хорошо, на миногу, она ее любит, стерлядка-то. А тут я иду, смотрю, на той стороне волки воют. Не слыхали? Подрос, видно, молодняк-то.
– У наших соседей, – оживился Леша, – волк козу утащил. Прямо днем! Коза-то старая была, худая. Как он ее схватил, она мемекнула – и готова! А он через огород да в поле, да полем, полем в лес… Дядя Федор с топором выскочил, глянул да как топором в стенку саданет! Так и сейчас в стене торчит, никто вынуть не может…
– Это верно, было такое дело, – подтвердил Семен. – А то еще было: иду я тут как-то с рыбалки, а уж вечер, смерклось… Так только, немного на закате желтеет, да дорога видна хорошо. И вот прошел я лесок, что за кладбищем – знаете? – и будто кто меня толканул: оборотился я и сперва не разобрал, а после гляжу, возле кустов будто темнеет что и глаза горят, ровно гнилушки. Трое их, значит, сидят и на меня глядят, а у меня ноги сразу встали, как другой раз во сне бывает: хотел бы бежать, да не могу, и потом ошибло. Думал – конец, но обошлось. Не тронули.
– Летом они к человеку смирные, не трогают, – уверенно сказал Петр Андреевич.
– Дядя Петь… – начал Леша, взглянул на нас и улыбнулся. – А ведь мы на вас думали – медведь! Идет похрястывает…
– Кто думал-то? – Семен пожал плечом. – Сам думал, так на других не вали.
– Нет, ребятки, – улыбнулся Петр Андреевич. – Медведь на огонь не полезет. Хотя и так рассудить: кто тут по ночам бродит? Только медведи да охотники… Тоже охотник? – обратился он ко мне. – Может, места здешние не знакомы вам, так пойдемте со мной. Не хотите? Ну-ну… Конешно, всякий к своему месту стремится.
Петр Андреевич посмотрел на звезды, протянул широкую темную ладонь Семену.
– Прощай покуда. Побреду, а то скоро светать начнет. Да! Ведь я слыхал тебя прошлый раз в клубе-то… Отец небось гордится? Молодец!
Он похлопал Семена по плечу, кивнул нам с Лешей и пошел во тьму, осторожно ступая перевязанным сапогом. Семен сидел, низко опустив голову, ковырял мозоли на ладони, хмыкал. Уши его потемнели.
Леша вдруг потянулся, выгибаясь всем телом, зевнул и потер глаза.
– Спать охота, – заявил он.
– Ну и спи. – Семен почесал брата за ухом. – Спи.
– Да, – Леша недоверчиво улыбнулся. – А сам утром пойдешь проверять и не разбудишь.
– Да разбужу, вот чудашка!
– Дай честное комсомольское!
Семен взглянул на брата, снисходительно улыбнулся и лег на спину. Было примерно около двух часов, тьма стала как будто еще плотнее, хотелось лечь и смотреть попеременно в огонь, на звезды, на едва видные ближние деревья, слушать редкие и неясные ночные звуки, гадая, птица ли перепорхнула, шишка ли упала, или так что померещилось…
– Лешка! – встрепенувшись, сказал Семен. – Тащи дров!
Леша вскочил, исчез во тьме, громко затрещал сучьями и скоро принес целую охапку сушняку. Отобрав сучья поменьше, он навалил их на костер, сел на корточки и, выпучив глаза, стал раздувать огонь. Он дул так сильно, что от костра полетели угольки, тучей поднялся пепел.
– Гляди, лопнешь, – серьезно заметил Семен.
Леша поднял голову, взглянул на нас бессмысленным взглядом и продолжал дуть с неистовой силой. Наконец сучья все разом ярко вспыхнули, затрещали, вверх полетели крупные искры. Стало горячо, и мы, жмурясь, отодвинулись от огня.
Я полюбопытствовал, за что хвалил Семена Петр Андреевич. Семен смутился и опять принялся за свою ладонь.
– Да так, вообще… – пробормотал он.
– Он у нас всякую музыку сочиняет, – охотно сказал Леша. – У нас в школе даже два раза играл и в клубе…
– Ну? – повернулся к нему Семен. – Дальше что?
– Ничего…
– Тогда помалкивай!
Семен кинул на меня быстрый испытующий взгляд и нехотя признался:
– Вообще-то, конечно, любитель я этого дела.
– Ему батя баян купил, – опять не вытерпел Леша. – Он знаете как на баяне играет! Он что хочешь вам сыграет!
– Это верно, – подтвердил Семен и вздохнул. – Верно, играю. А только у меня мечта есть, такая мечта! Как песня раскрывается? Ведь песню-то, ее можно всяко повернуть, и сыграть ее можно, как никто не играл. Правильно я говорю? Я как играю? Беру мелодию и прибавляю к ней еще голос, и вот песня уже сама по себе, а голос вроде сам по себе. А можно, ежели мало, еще один голос прибавить, и тогда уж получится совсем иная музыка. Но и тут не все. Это только правая рука, а в левой – там гармония. Аккорды, значит. Возьмешь аккорд, вроде и хорошо, но ежели прикинуть на тонкий слух, то чистоты настоящей и вкусу нету. Нету истинной чистоты! А песня, особо ежели долгая, она должна свой запах иметь, как вот река или лес. Я вот беру в клубе сборники для баяна. Ну, сыграю и вижу: не то! Схватит меня за сердце, не могу я, ну, совсем не могу – и начинаю по-своему перекладывать…
Он вдруг подозрительно вгляделся в меня, стараясь угадать, не смеюсь ли я над ним. И, успокоенный, продолжал, часто моргая, шевеля пальцами темных рук:
– У меня мечта есть… Сочинить одну вещь, чтобы вот такую ночь изобразить. А что? Лежу ночью у костра, и вот у меня в ушах так и играет, так и мерещится. А сочинил бы я так: сперва, чтобы скрипки вступили тонко-тонко. И это была бы вроде как тишина. А потом еще и скрипки тянут, а уже заиграет этот… английский рожок, таким звуком хриповатым. Заиграет он такую мелодию, что вот закрой глаза и лети над землей куда хочешь, а под тобой все озера, реки, города, и везде тихо, темно. Рожок играет, а виолончели ему другой голос подают, поют они на низких струнах, говорят, вроде как сосны гудят, а скрипки все свое тянут и тянут тихонько. Тут и другие инструменты вступают, и все вместе играют громче и громче: «ту-ру-рум, та-та-та…» И заиграет весь оркестр необыкновенную музыку! Главное, чтоб там инструменты были, которые, как колокольцы, звенят. Ну, а после надо понемногу инструменты убирать, и будет все тише и тише, и окончат опять же одни скрипки, долго будут тянуть, пока совсем не замрут…
Семен смотрел в темноту, моргал, облизывал пересохшие губы.
– А еще, – продолжал он, – надо будет колокол добавить, чтобы он звонил равномерно. Только потихоньку. А как луна из-за леса выходит, ведь это можно изобразить?.. А назову я ее «Ночь». Или нет! Надо, чтобы покрасивше было… Вот лучше: «Ночная сказка» или «Ночная звезда»… Я вот рассказать вам не могу про ночь и все такое, ну звезды там или туман над рекой. А в музыке я все могу, на сердце щемит у меня, лягу спать – не сплю, а засну – часто такая музыка играет! Проснусь – все хочу вспомнить, и не вспомнишь… Учиться надо, это уж обязательно! Я лебедчиком работаю, лес на берег выкатываю. Сижу я, рычагами кручу, зазвенит лебедка, или автомашина просигналит, или гудок на обед прогудит, а я тренируюсь, звуки определяю, какой звук: «до» там или, может, «фа-диез»…
Семен замолчал, смущенно улыбнулся и стал поправлять костер. Неожиданно что-то странное и мощное родилось в воздухе, родилось, нарушило ночную глушь, всколыхнуло настоявшуюся звездную тишину, пронеслось по реке.
– Эге-геее… – донесся к нам низкий могучий вопль.
Мы сразу повернулись к реке и первое мгновение недоуменно прислушивались. Тишина… И опять незримо пролетел мощный крик:
– Эге-геее…
– Сплавщики голос пробуют! – облегченно засмеялся Семен. – Правда, здорово? По реке звук далеко разносится. Лодка ночью плывет, так за версту слыхать, как весла скрипят. А то в другой раз такое послышится, что и не поймешь, что такое. Вроде крикнет кто или вздохнет, или вот так тихонько: «тииу, тииу, тиииу».
Он очень похоже изобразил странный звук, который и я часто слышал ночью на берегу рек и болот и никак не мог догадаться, что бы это значило.
– Лешка боится, а я нет, – улыбнулся Семен. – Скучно, правда, одному, а так – хорошо!
– Никого я не боюсь! – сказал вдруг громко Лешка и прищурился.
– Не боишься? А ну-ка, сходи сейчас на Хлыстово болото, принеси мне оттуда метелок. Ну? Сходи, сходи!
Леша повел ртом, оглянулся назад в темноту и засмеялся. Семен помолчал немного.
– Народ здесь сильный ужасно, – снова начал он. – Есть ребята силы такой, что хоть кого хочешь побьют. Вы думаете, этот сплавщик по делу кричал? А он просто так: на берег выйдет и орет, слушает, как его голос по лесам раздается.
– Дядь, а дядь! Стрельните! – попросил внезапно Леша и жадно посмотрел на мое ружье.
– А ты сам стрельни, – ответил я, подавая ему ружье.
– Баловство! – недовольно сказал Семен. – Только патрону перевод. – Но в глазах его зажглось такое же, как и у Леши, острое любопытство. Леша огляделся, увидел высокий осиновый пень невдалеке и через секунду уже старательно укреплял на этом пне свою старую шапку.
– Погоди! – строго остановил его Семен. – Сейчас огонь раздуем, виднее будет.
Он навалил на костер хворосту. Пламя померкло, пополз густой розовый дым, потом тонкие голубоватые язычки стали там и сям выскакивать наверх, наконец сразу занялась вся куча.
– Давай! – скомандовал Семен и, отгородившись от огня ладонью, уставился на пень с шапкой.
Леша стал целиться. Целился он страшно долго, шмыгал носом, переводил дыхание, смотрел на курок, на палец… Ожидание выстрела становилось тягостным, и я заметил, как напряглась у Семена рука, а глаза прищурились, будто он смотрел на яркий свет.
– Да скоро ты… – не выдержал он.
Но в этот момент ружье в руках Леши подбросило вверх, сверкнул длинный голубоватый сноп пламени, оглушительно бахнул выстрел, шапка исчезла, а эхо пошло перекатами по реке и лесам. Наверху испуганно всхрапнула лошадь, зазвенело ботало, затрещали кусты, Леша бросил еще дымившееся ружье и стремительно кинулся в темноту.
– Здо´рово! – восхитился Семен и потянулся навстречу Леше, возвращавшемуся с шапкой. – Вот это бьет!
Шапка была торжественно исследована при свете костра. В нее попало несколько крупных дробин, и вата клочьями торчала из подкладки.
Семен задумался.
– Знаете что? – обратился он ко мне. – Хотите, поведу я вас на такое место, в каком отродясь никакие охотники не бывали? Возьму отгул, у дяди ружье выпрошу, эх, и закатимся мы с вами дня на два! Тайное место, птица там непуганая. Идешь по лесу – направо рябчики, тетери, глухари, налево – озеро, а на том озере гуси и крякуши открыто плавают и на выстрел допускают близко, а после выстрела никуда с озера не улетают, только отлетывают малость. Там я был один раз с дядей и дорогу туда помню. Никого там нету: ни охотников, ни ягодниц, а только одни медведи по малину ходят. Медведи смирные, из-за кустов поглядывают. А брусника там растет такая, что ежели выйти на гарь да поверху кочек глянуть, то все кочки кажутся красными. Земляника растет, и землянику ту никто не берет, и вся она черная, переспелая и такая сладкая – слаще сахара! Войдешь в смородиновые кусты – такой в них крепкий дух, что голова кружится. А ежели по кустам идешь, то тетери и глухари совсем близко подпускают, а потом только – тых, тых, тых! – взлетают, и ветер от них аж в лицо дует. Еще там белки в лесу скачут, только они сейчас рыжие, шерсть у них никудышная, и мы их не бьем. А еще там под косогором, ежели через завалы переберешься, овраг перелезешь да вниз спустишься, родник есть, ключ по-нашему, и сколько я разной воды перепил, но такой никогда не пил, и вода там, надо думать, лечебная…
Леша тем временем все крепился, крепился, не выдержал, жалко скривил лицо, шмыгнул носом и затянул отчаянно:
– Семе-ен…
– Ну? – Семен с удивлением посмотрел на брата.
– Семен, возьми меня-я… – тянул Леша, и было видно, что страдает он невыносимо.
– Как? Взять? – с сомнением спросил меня Семен. Большие мокрые глаза Леши тотчас уставились на меня.
Я задумался. Я думал долго и мрачно.
– Взять? – снова с сомнением повторил Семен и критически осмотрел Лешу. Тот покривился и крепко сжал задрожавшие губы.
– Возьмем! – решил я наконец.
Леша тоненько засмеялся, вскочил и вытер длинным рукавом глаза.
– Ага! – торжествующе закричал он. – А вот и пойду, а вот и пойду!
И он, победоносно глядя на Семена, стал приплясывать возле костра, на разные лады повторяя: «Что? А вот и пойду! Что? А вот и пойду!»
Я оглянулся. Небо на востоке посветлело и чуть отливало зеленью. Пала роса, и воздух посвежел. Деревья определились. Нет, света еще не было, но с каждой минутой все виднее становились отдельные кусты, ветки, елки, даже шишки. Ночь кончилась, наступал самый ранний полурассвет, то время утра, когда петухи в деревне, хрипло прокричав свое «ку-ка-ре-ку», еще крепче засыпают.
Мне пора было идти. Я взял ружье и попрощался с ребятами.
Едва я отошел от костра, как сырой холодный воздух охватил меня со всех сторон и сапоги заблестели от росы. Сорока неслышно сорвалась с вершины белесой ели, быстро и молча полетела, ныряя на лету, на восток, навстречу рассвету.
Я успел уже порядочно отойти – взобрался на гриву, отыскал тропу и зашагал к озеру, когда меня опять настигла песня Семена. И снова не разобрать было слов, не уловить мелодии, но я знал теперь, что песня эта прекрасна и поэтична, потому что рождена чистым талантом, красотой меркнущих звезд, великой тишиной и ароматом увядающего лета.
– Аааа… Оооаа… – дрожал далекий человеческий голос, а внизу подо мной сонно журчала река, тихонько стукались друг о друга плывущие по воде бревна, и мне казалось почему-то, что на реке, скрываясь в полупрозрачных завитках тумана, тихо сидит в лодке мудрый человек и стукает обухом топора по плывущим мимо бревнам, стараясь по звуку угадать их крепость и чистоту.
34 Всего посещений
Помогите решить тест по русскому.
1 вариант.
2. Укажите верную характеристику предложения:
Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте. (Ю. Казаков)
1. Сложное предложение с союзной сочинительной и бессоюзной связью.
2. Сложное предложение с союзной подчинительной и сочинительной связью.
3. Сложное предложение с союзной подчинительной и бессоюзной связью.
4. Сложноподчинённое предложение с двумя придаточными.
5. В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые?
Толпа расступилась (1) и (2) прежде чем заиграла музыка (3) Устинья вышла в круг (4) и сельчане невольно залюбовались её танцем.
1) 1, 2, 3, 4 2) 1, 2, 3 3) 1, 3, 4 4) 1, 3
6.В каком случае представлено сложное предложение с разными видами связи?
1) Обращаться с языком кое-как — значит и мыслить кое-как: неточно, приблизительно, неверно.
2) Когда видишь перед собой остатки величественной красоты, которая была в таком обилии сосредоточена в Акрополе, воочию убеждаешься, как противостояли друг другу искусство и опустошительные войны.
3) Андерсен собирал зерна поэзии с крестьянских полей, согревал их у своего сердца, сеял в низких хижинах, и из этих семян вырастали и расцветали невиданные и великолепные цветы поэзии, радовавшие сердца бедняков.
4) Жизнь есть постоянный труд, и только тот понимает ее вполне по-человечески, кто смотрит на нее с этой точки зрения.
7. Укажите верную характеристику предложения:
Сиверс утром стрелял в нашем саду галок, а мне казалось, что в дом вошел пастух и хлопает большим кнутом. (И. Бунин)
1. Сложное предложение с союзной сочинительной и бессоюзной связью.
2. Сложное предложение с союзной подчинительной и бессоюзной связью.
3. Сложноподчинённое предложение с тремя придаточными.
4. Сложное предложение с союзной подчинительной и сочинительной связью.
4. В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые?
Женщина всё говорила (1) и говорила о своих несчастьях (2) и (3) хотя слова ее были привычными (4) у Сабурова от них вдруг защемило сердце.
1) 2,4 2) 3,4 3) 1,2,3,4 4) 2,3,4
8. В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые?
Толпа расступилась (1) и (2) прежде чем заиграла музыка (3) Устинья вышла в круг (4) и сельчане невольно залюбовались её танцем.
1) 1, 2, 3, 4 2) 1, 2, 3 3) 1, 3, 4 4) 1, 3