Обновлено: 10.03.2023
Каждый вечер, когда я делаю свои школьные уроки в моей комнате, появляется знакомый звук автомобиля моего отца . Я знаю, что через несколько минут, мой отец остановится в проеме моей двери, и тихо будет смотреть, чтобы не мешать мне, делать уроки. Я знаю, что он будет чувствовать себя радо, глядя на то, как я учусь.
Моему отцу 41 год у него черный волос, зачесанный назад со лба. Он имеет тонкое и атлетическое телосложение. Его широкие плечи и довольно серьезная манера поведения, делает о нем впечатление серьезного человека. Тем не менее, за его стальными очками скрываются мягкие, добрые глаза.
Мой отец всегда был моим источником вдохновения. Я помню, что когда я был еще совсем маленьким, он брал книгу из нашей маленькой домашней библиотеке и читал мне каждую ночь сказки. Сидя у него на коленях, я чувствовал себя в безопасности и погружался в увлекательный рассказ книги. Он читал рассказы и притчи из Библии. Таким образом, он привил мне чувство присутствия Бога в этом мире.
И вот однажды, он поручил мне прочитать слова из книги. Для нашего общего восторга, я обнаружил, что я был в состоянии сделать это. С того дня, я начал читать вслух самостоятельно, с его нежной коррекции. Вскоре после этого, мне стали дарить книги, которые я сразу начинал читать их самостоятельно. Я стал довольно книжным человеком.
Пока я рос в детстве, мои книжные пути и незаинтересованность в подвижных играх заставило меня набрать избыточный вес. Однажды мой отец стоял, наблюдая за мной, как я бежал к полю, всего в 50 метрах. Я прибыл туда, пыхтя и отдуваясь. Озабоченно, он сказал мне, что он не хотел бы, чтобы его сын вырос толстым человеком.
С того дня, он начал брать меня на пробежки. Сначала, я был неохотным бегуном. Тем не менее, в эти дни, когда я стоял на вершине горы расположенной недалеко от нашего дома, глубоко дыша после хорошей пробежки, мой отец говорил: «В здоровом теле порождается здоровый дух».
У моего отца есть запас мудрых изречений, которые могут показаться для некоторых общими фразами, но всегда поражают правильную ноту для меня. Однажды, когда я был действительно в депрессии, он обнял меня за плечи и осторожно спросил меня, что тревожило меня. Подняв мою наклоненную голову, я вылил недовольство моего сердца. После прослушивания, он утешал меня. Тогда он сказал: «Улыбайся, и мир вокруг вас будет улыбаться». Так или иначе, я был в состоянии улыбнуться, несмотря на мои проблемы.
В другой раз, когда я собирался отказаться от выполнения домашней работы, он посоветовал мне: «Если работа заслуживает того, чтобы быть сделанной, это заслуживает того, чтобы она была сделано хорошо». Так или иначе, его слова дали мне силы, чтобы повторить попытку, и я был в состоянии добиться успеха. С тех пор, всякий раз, когда я чувствую уныние в какой либо работе, его советы всегда приходят на ум, и это подстегивает меня на упорство.
Оглядываясь назад, я понимаю, что каждый шаг на этом пути, через мое детство и юность, мой отец был там всякий раз, когда я нуждался в нем. Когда я был болен, он отвозил бы меня к врачу. Когда мне было уныло, он это знал и говорил мне только правильные вещи, чтобы взбодрить меня. В любых неприятностях, я просто должен был дать им вызов, а отец мне в этом помогал.
Через некоторое время настанет взрослая жизнь, и я знаю, что многие другие проблемы лягут передо мной. Тем не менее, я могу быть уверен, что мой отец будет там, глядя на меня всю дорогу. Почему? Потому что он любит меня.
Номер задания теперь 27. Изменены критерии оценивания сочинения K2 и K4.
(1) Мой отец и исправник были поражены тем, что нам пришлось переночевать в доме Селивана, которого все в округе считали колдуном и разбойником и который, как мы думали, хотел нас убить и воспользоваться нашими вещами и деньгами.
(2) Кстати, о деньгах. (3) При упоминании о них тётушка сейчас же воскликнула:
– Ах, боже мой! (4)Да где же моя шкатулка?
(5)В самом деле, где же эта шкатулка и лежащие в ней тысячи? (6)Её, представьте себе, не было! (7)Да, да, её-то одной только и не было ни в комнатах между внесёнными вещами, ни в повозке – словом, нигде. (8)Шкатулка, очевидно, осталась там, на постоялом дворе, и теперь – в руках Селивана.
– (9)Я сейчас скачу, скачу туда. (10)Он, верно, уже скрылся куда- нибудь, но он от меня не уйдёт! – говорил исправник. – (11)Наше счастье, что все знают, что он вор, и все его не любят: его никто не станет скрывать.
(12)Но только исправник опоясался своей саблей, как вдруг в передней послышалось между бывшими там людьми необыкновенное движение, и через порог в залу, где все мы находились, тяжело дыша, вошёл Селиван с тётушкиной шкатулкой в руках.
(13)Все вскочили с мест и остановились как вкопанные.
– (14)Забыли, возьмите, – глухо произнёс Селиван.
(15)Более он ничего сказать не смог, потому что задыхался от непомерно скорой ходьбы и, должно быть, от сильного внутреннего волнения.
(16)Он поставил шкатулку на стол, а сам, никем не прошенный, сел на стул и опустил голову и руки.
(17)Шкатулка была в полной целости. (18)Тётушка сняла с шеи ключик, отперла её и воскликнула:
– Всё, всё как было!
– (19)Сохранно. – тихо молвил Селиван. – (20)Я всё бёг за вами. (21)Хотел догнать. (22)Простите, что сижу перед вами. (23)Задохнулся.
(24)Отец первый подошёл к нему, обнял его и поцеловал в голову.
(25)Селиван не трогался.
(26)Тётушка вынула из шкатулки две сотенные бумажки и стала давать их ему в руки.
(27)Селиван продолжал сидеть и смотреть, словно ничего не понимал.
– (28)Возьми то, что тебе дают, – сказал исправник.
– (29)За что? (30)Не надо!
– (31)За то, что ты честно сберёг и принёс забытые у тебя деньги.
– (32)А то как же? (33)Разве надо нечестно?
– (34)Ну, ты хороший человек. (35)Ты не подумал утаить чужое.
– (36)Утаить чужое. – (37)Селиван покачал головою. – (38)Мне не надо чужого.
(39)И он встал с места, чтобы идти назад к своему опороченному дворишку, но отец его не пустил. (40)Он взял его к себе в кабинет и заперся там с ним на ключ, а потом через час велел запрячь сани и отвезти его домой.
(41)Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через
два дня отец с тётушкою поехали в Кромы и, остановившись у Селивана, пили в его избе чай и оставили его жене тёплую шубу. (42)На обратном пути они опять заехали к нему и ещё привезли ему подарков: чаю, сахару и муки.
(43)Он брал всё вежливо, но неохотно и говорил:
– На что? (44)Ко мне теперь, вот уже три дня, всё стали люди заезжать. (45)Пошёл доход. (46)Щи варили. (47)Нас не боятся, как прежде боялись.
(51)Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое. (52)Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. (53)Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?
(54)В дальнейшие годы моей жизни я сблизился с Селиваном и имел счастье видеть, как он для всех сделался человеком любимым и почитаемым.
* Николай Семёнович Лесков (1831–1895) – русский писатель, драматург, автор известных романов, повестей и рассказов.
Данный текст также был использован на реальном ЕГЭ в этом году.
Всегда ли первое впечатление о человеке оказывается верным? Над этим проблемным вопросом и задумывается Николай Семёнович Лесков, русский писатель, драматург, автор известных романов, повестей и рассказов.
Для того, чтобы раскрыть данную проблему, автор от имени героя рассказывает нам историю о Селиване, в доме которого герою однажды пришлось ночевать и которого все в округе считали колдуном и разбойником. Рассказчик так же, как и все остальные, уверен в том, что Селиван украл у тётушки шкатулку с деньгами. Однако, последующие события разворачиваются иначе: Селиван прибегает к ним домой и возвращает забытую шкатулку. После его поступка люди понимают, что ошибались насчёт него. На примере данной ситуации Лесков показывает нам то, насколько ошибочным может оказаться наше мнение о человеке, которого мы едва знаем.
Позиция автора в данном вопросе очевидна: первое впечатление, которое производит на нас человек, далеко не всегда оказывается правильным. Довольно часто получается так, что наше мнение меняется, когда мы узнаём человека поближе.
Я полностью согласна с мнением автора. Действительно, человек, который сначала кажется злобным и подозрительным, обычно оказывается честным и добродушным.
А тот, кто внушает доверие, в итоге показывает себя с совершенно противоположной стороны. Докажем это, приведя примеры из литературных произведений и жизненного опыта.
Случается так, что после определенных ситуаций человек открывается нам с неожиданной стороны. И далеко не всегда эта сторона оказывается хорошей. Невольно вспоминается книга Эли Фрей «Мой лучший враг». Главные герои, мальчик и девочка, дружат с детства. Однажды с ними случается ужасная история, после которой поведение мальчика меняется, он становится чёрствым, агрессивным и опасным. Тамокс(*вроде*) больше не узнает своего доброго друга, который оказался жестоким человеком, получающим удовольствие от издевательств над другими. Итак, порой человек, которого мы считаем добросердечным и светлым, в конце концов оказывается злым и жестоким.
Из жизненного опыта хочу привести в качестве примера историю, которую мне рассказала моя мама. В классе, в котором она училась, была девочка по имени Саша. Все считали её чужой, так как училась она плохо и почти никогда не делала домашние задания. Пообщавшись с этой девочкой и узнав её поближе, моя мама поняла, насколько она и её одноклассники ошибались насчет Саши. Оказалось, что ей приходится помогать маме по дому, потому что у той еще трое маленьких сыновей. Поэтому Саша не успевает делать домашние задания и так отстаёт от своих одноклассников. Итак, чаще всего наше изначальное мнение о человеке оказывается ошибочным, потому что мы мало что о нём знаем.
Таким образом, мы видим, что далеко не всегда первое впечатление о человеке оказывается правильным. Обычно мы меняем своё мнение, узнав человека поближе
Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.
Здесь Вы можете ознакомиться и скачать Сочинение-рассуждение В.Г. Короленко в своем тексте, поднимает проблему заботы матери о ребенке., 5 вариант.
Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились — поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!
Короленко в своем тексте, поднимая проблему заботы матери о ребенке.
Чтобы привлечь внимание читателя, автор повествует о двух козах, которые оказались в ледяном кошмаре. Писатель рассказывает, что это были мать и дочь, которые находились среди ледяных глыб, безжалостно сталкивающихся друг с другом. Чтобы раскрыть суть проблемы, далее автор пишет, что жизнь коз могла оборваться в любую секунду и они, чудовищно рискуя, затеяли переправу, которой руководила старшая коза. Она не сдалась, а решила провести опасную переправу, ради спасения жизни своего ребенка. Данный пример иллюстрирует всю заботу матери о своем ребенке. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.
Мы видим, что даже в такой опасной ситуации, сложившейся в те минуты, коза повела себя как настоящая мать.
Для сравнения обратимся ко второму примеру. Чтобы полностью раскрыть проблему, В.Г. Короленко рассказывает, что льдина на которой находились козы подошла к берегу, и выжить в такой ситуации было почти невозможно, но козы решили бороться за жизнь до конца. После автор пишет, что мать направила своего ребенка в сторону людей. Чтобы полностью раскрыть основной смысл проблемы, писатель пишет, что старшая коза с самоотвержением помогала младшей, а также загораживала собой своего ребенка. Таким образом, оба приведенных примера, дополняя друг-друга, позволяет увидеть, на какие поступки способна мать ради спасения своего ребенка. На данном примере мы видим, что даже животные оказывают материнскую заботу к своим детям
В.Г. Короленко подводит читателя к мысли, что ради спасения своего ребенка, мать готова на любые поступки. Писатель убеждает нас, что даже животные проявляют любовь и заботу по отношению к своим детям.
Полностью разделяю точку зрения автора. Действительно, чтобы сохранить жизнь ребенка и защитить его от бед, мать готова рисковать даже своей жизнью. Считаю, что мать в важные моменты мать берет на себя всю ответственность. Она борется за жизнь своего ребенка любой ценой, ведь ребенок-это самое дорогое, что есть у матери.
Таким образом, можно сделать вывод, что материнские чувства присущи не только людям, но и животным. Во время критических и опасных ситуаций мать в первую очередь заботится не о себе, а о своем ребенке. Любая мать готова пойти на что угодно, лишь бы спасти свое чадо.
Читайте также:
- Что толкает людей на преступление сочинение тарас бульба
- Я не верил своим глазам на злополучном листе готовое сочинение
- Поле куликово сочинение 8 класс
- Сочинение на тему когда мой дедушка воевал
- Онегин добрый мой приятель сочинение
Это было… в 1849 году, и отцу предлагалась должность уездного судьи в губернском городе. Через двадцать лет он умер в той же должности в глухом уездном городишке…
Итак, он был по службе очевидный неудачник…
Для меня несомненно, что это объясняется его донкихотскою честностью.
Среда не очень ценит исключения, которых не понимает, и потому беспокоится… Каждый раз на новом месте отцовской службы неизменно повторялись одни и те же сцены: к отцу являлись «по освященному веками обычаю» представители разных городских сословий с приношениями. Отец отказывался сначала довольно спокойно. На другой день депутации являлись с приношениями в усиленном размере, но отец встречал их уже грубо, а на третий бесцеремонно гнал «представителей» палкой, а те толпились в дверях с выражением изумления и испуга… Впоследствии, ознакомившись с деятельностью отца, все проникались к нему глубоким уважением. Все признавали, от мелкого торговца до губернского начальства, что нет такой силы, которая бы заставила судью покривить душою против совести и закона, но… и при этом находили, что если бы судья вдобавок принимал умеренные «благодарности», то было бы понятнее, проще и вообще «более по – людски»…
Уже в период довольно сознательной моей жизни случился довольно яркий эпизод этого рода. В уездном суде шел процесс богатого помещика, графа Е – ского, с бедной родственницей, кажется, вдовой его брата. Помещик был магнат с большими связями, средствами и влиянием, которые он деятельно пустил в ход. Вдова вела процесс «по праву бедности», не внося гербовых пошлин, и все предсказывали ей неудачу, так как дело все-таки было запутанное, а на суд было оказано давление. Перед окончанием дела появился у нас сам граф: его карета с гербами раза два – три останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца. Первые два раза граф держался величаво, но осторожно, и отец только холодно и формально отстранял его подходы. Но в третий раз он, вероятно, сделал прямое предложение. Отец, внезапно вспылив, обругал аристократа каким-то неприличным словом и застучал палкой. Граф, красный и взбешенный, вышел от отца с угрозами и быстро сел в свою карету…
Вдова тоже приходила к отцу, хотя он не особенно любил эти посещения. Бедная женщина, в трауре и с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях фразу:
– А! Толкуй больной с подлекарем!.. Все будет сделано по закону…
Процесс был решен в пользу вдовы, причем все знали, что этим она обязана исключительно твердости отца… Сенат как-то неожиданно скоро утвердил решение, и скромная вдова стала сразу одной из богатейших помещиц не только в уезде, но, пожалуй, в губернии.
Когда она опять явилась в нашу квартиру, на этот раз в коляске, – все с трудом узнавали в ней прежнюю скромную просительницу. Ее траур кончился, она как будто даже помолодела и сияла радостью и счастьем. Отец принял ее очень радушно, с той благосклонностью, которую мы обыкновенно чувствуем к людям, нам много обязанным. Но когда она попросила «разговора наедине», то вскоре тоже вышла из кабинета с покрасневшим лицом и слезами на глазах. Добрая женщина знала, что перемена ее положения всецело зависела от твердости, пожалуй, даже некоторого служебного героизма этого скромного хромого человека… Но сама она не в силах ничем существенным выразить ему свою благодарность…
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Мать была очень испугана, застав все эти подарки. Когда отец пришел из суда, то в нашей квартирке разразилась одна из самых бурных вспышек, какие я только запомню. Он ругал вдову, швырял материи на пол, обвинял мать и успокоился лишь тогда, когда перед подъездом появилась тележка, на которую навалили все подарки и отослали обратно.
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла до куклы, то сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
– Через вас я стал-таки взяточником, – сказал он сердито, уходя в свою комнату.
На это все смотрели тогда, как на бесцельное чудачество.
– Ну, кому, скажи, пожалуйста, вред от благодарности, – говорил мне один добродетельный подсудок, «не бравший взяток», – подумай: ведь дело кончено, человек чувствует, что всем тебе обязан, и идет с благодарной душой… А ты его чуть не собаками… За что?
Я почти уверен, что отец никогда и не обсуждал этого вопроса с точки зрения непосредственного вреда или пользы. Я догадываюсь, что он вступал в жизнь с большими и, вероятно, не совсем обычными для того времени ожиданиями. Но жизнь затерла его в серой и грязной среде. И он дорожил, как последней святыней, этой чертой, которая выделяла его не только из толпы заведомых «взяточников», но также и из среды добродетельных людей тогдашней золотой середины… И чем труднее приходилось ему с большой и все возраставшей семьей, тем с большей чуткостью и исключительностью он отгораживал свою душевную независимость и гордость…
При этом одна черта являлась для меня впоследствии некоторой психологической загадкой: кругом стояло (именно «стояло», как загнившее болото) повальное взяточничество и неправда. «Чиновники» того самого суда, где служил отец, несомненно, брали направо и налево, и притом не только благодарности, но и заведомые «хабары». Я помню, как один «уважаемый» господин, хороший знакомый нашей семьи, человек живой и остроумный, на одном вечере у нас в довольно многочисленной компании чрезвычайно картинно рассказывал, как однажды он помог еврею – контрабандисту увернуться от ответственности и спасти огромную партию захваченного товара… Контрабандисты обещали обогатить начинавшего карьеру мелкого чиновника, но… он исполнил их просьбу раньше, чем они свое обещание… Для расчета ему назначили свидание ночью в каком-то уединенном месте, где он и ждал до зари… Я очень живо помню картинное описание этой ночи; чиновник ждал еврея, как «влюбленный свою возлюбленную». Он чутко вслушивался в ночные звуки, он лихорадочно поднимался навстречу каждому шороху… И все общество с захватывающим вниманием следило за переходами от надежды к разочарованию в этой взяточнической драме… Когда же оказалось, что чиновника надули, то драма разрешилась общим смехом, под которым, однако, угадывалось и негодование против, евреев, и некоторое сочувствие к обманутому. Отец был тут же, и моя память ясно рисует картину: карточный стол, освещенный сальными свечами, за ним четыре партнера. Среди них – мой отец, а против него герой контрабандного анекдота, сопровождающий остротами каждую бросаемую карту. Отец весело смеется…
Вообще он относился к среде с большим благодушием, ограждая от неправды только небольшой круг, на который имел непосредственное влияние. Помню несколько случаев, когда он приходил из суда домой глубоко огорченный. Однажды, когда мать, с тревожным участием глядя в его расстроенное лицо, подала ему тарелку супу, – он попробовал есть, съел две – три ложки и отодвинул тарелку.
– Не могу, – сказал он.
– Дело кончилось? – спросила мать тихо.
– Да… каторга…
– Боже мой! – испуганно сказала мать. – А ты что же?
– А! Толкуй больной с подлекарем, – ответил отец с раздражением: – Я! я!.. Что я могу сделать!
Но затем он прибавил мягче:
– Сделал, что мог… Закон ясен.
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не спит, позвать к чаю, – то я застал его перед кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Но я уверен, что это были слезы сожаления к «жертве закона», а не разъедающее сознание своей вины, как его орудия. В этом отношении совесть его всегда была непоколебимо спокойна, и когда я теперь думаю об этом, то мне становится ясна основная разница в настроении честных людей того поколения с настроением наших дней. Он признавал себя ответственным лишь за свою личную деятельность. Едкое чувство вины за общественную неправду ему было совершенно незнакомо. Бог, царь и закон стояли для него на высоте, недоступной для критики. Бог всемогущ и справедлив, но на земле много торжествующих негодяев и страдающей добродетели. Это входит в неведомые планы Высшей Справедливости – и только. Царь и закон – также недоступны человеческому суду, а если порой при некоторых применениях закона сердце поворачивается в груди от жалости и сострадания, – это стихийное несчастие, не подлежащее никаким обобщениям. Один гибнет от тифа, другой – от закона. Несчастная судьба! Дело судьи – смотреть, чтобы закон, раз пущенный в ход, прилагался правильно. Но если и этого нет, если подкупная чиновничья среда извращает закон в угоду сильному, он, судья, будет бороться с этим в пределах суда всеми доступными ему средствами. Если за это придется пострадать, он пострадает, но в деле номер такой-то всякая строка, внесенная его рукой, будет чиста от неправды. И в таком виде дело выйдет за пределы уездного суда в сенат, а может быть, и выше. Если сенат согласится с его соображениями, – он будет искренно рад за правую сторону. Если и сенаторов подкупят сила и деньги, – это дело их совести, и когда-нибудь они ответят за это, если не перед царем, то перед богом… Что законы могут быть плохи, это опять лежит на ответственности царя перед богом, – он, судья, так же не ответственен за это, как и за то, что иной раз гром с высокого неба убивает неповинного ребенка…
Да, это было цельное настроение, род устойчивого равновесия совести. Внутренние их устои не колебались анализом, и честные люди того времени не знали глубокого душевного разлада, вытекающего из сознания личной ответственности за «весь порядок вещей»… Я не знаю, существует ли теперь эта цельность хоть в одной чиновничьей душе в такой неприкосновенности и полноте. Думаю, что нет. Время этого настроения ушло безвозвратно, и уже сознательная юность моего поколения была захвачена разъедающим, тяжелым, но творческим сознанием общей ответственности… Отец умер рано. Если бы он жил дольше, то несомненно мы, молодежь, охваченная критикой, не раз услышали бы от него обычную формулу:
– Та – алкуй больной – с подлекарем!
Причем, конечно, величественным подлекарем являлось бы то высокое и определяющее, что, по его мнению, должно было оставаться вне критики.
Но чем в конце концов закончилось бы это столкновение, – теперь осталось тайной, о которой я думаю часто с печальным сожалением…
III
Отец и мать
У отца были свои причины для глубокой печали и раскаяния, которыми была окрашена вся, известная мне, его жизнь…
В молодых годах он был очень красив и пользовался огромным успехом у женщин. По – видимому, весь избыток молодых, может быть, недюжинных сил он отдавал разного рода предприятиям и приключениям в этой области, и это продолжалось за тридцать лет. Собственная практика внушила ему глубокое недоверие к женской добродетели, и, задумав жениться, он составил своеобразный план для ограждения своего домашнего спокойствия…
В Ровенском уезде, Волынской губернии, где он в то время служил исправником, жил поляк – шляхтич средней руки[14], арендатор чужих имений. Относительно этого человека было известно, что он одно время был юридическим владельцем и фактическим распорядителем огромного имения, принадлежавшего графам В. Старый граф смертельно заболел, когда его сын, служивший в гвардии в Царстве Польском был за что-то предан военному суду. Опасаясь лишения прав и перехода имения в другую линию, старик призвал известного ему шляхтича и, взяв с нет соответствующее обещание, сделал завещание в его пользу. После этого старик умер, сын был сослан на Кавказ рядовым, а шляхтич стал законным владельцем огромных имений… Когда через несколько лет молодой граф, отличавшийся безумною храбростью в сражениях с горцами, был прощен и вернулся на родину, то шляхтич пригласил соседей, при них сдал, как простой управляющий, самый точный отчет по имениям и огромные суммы, накопленные за время управления. Молодой аристократ обнимал его, называл своим благодетелем и клялся в вечной дружбе; но очень скоро забыл все клятвы и сделал какие-то нечестные и легкомысленные посягательства в семье своего благодетеля. Дед оскорбил барчука и ушел от него нищим, так как во все время управления имениями не позволял себе «самовольно» определить цифру своего жалованья. А магнат об этом после ссоры и не подумал…
Таково семейное предание об отце моей матери.
Семья у него была многочисленная (четыре дочери и два сына[15]). Одна из дочерей была еще подросток, тринадцати лет, совсем девочка, ходившая в коротких платьях и игравшая в куклы. На ней именно остановился выбор отца. С безотчетным эгоизмом он, по – видимому, проводил таким образом план ограждения своего будущего очага: в семье, в которой мог предполагать традиции общепризнанной местности, он выбирал себе в жены девочку – полуребенка, которую хотел воспитать, избегая периода девичьего кокетства… Дед был против этого раннего брака, но уступил настояниям своей жены[16]. Формальные препятствия, вытекающие из несовершеннолетия невесты, были устранены свидетельством «пятнадцати обывателей»; из комнаты моей будущей матери вынесли игрушки, короткие платьица сменили подвенечным, и брак состоялся[17].
Подвести жизненные итоги – дело очень трудное. Счастье и радость так перемешаны с несчастием и горем, что я теперь не знаю, был ли счастлив или несчастен брак моих родителей…
Начинался он, во всяком случае, очень тяжело для матери…
Ко времени своей свадьбы она была болезненная девочка, с худенькой, не вполне сложившейся фигуркой, с тяжелой светлорусой косой и прекрасными, лучистыми серо – голубыми глазами[18]. Через два года после свадьбы у нее родилась девочка, которая через неделю умерла, оставив глубокий рубец в ее еще детском сердце. Отец оказался страшно ревнив. Ревность его сказывалась дико и грубо: каждый мужской взгляд, брошенный на его молоденькую жену, казался ему нечистым, а ее детский смех в ответ на какую-нибудь шутку в обществе представлялся непростительным кокетством. Дело доходило до того, что, уезжая, он запирал жену на замок, и молодая женщина, почти ребенок, сидя взаперти, горько плакала от детского огорчения и тяжкой женской обиды…
На третьем или четвертом году после свадьбы отец уехал по службе в уезд и ночевал в угарной избе. Наутро его вынесли без памяти в одном белье и положили на снег. Он очнулся, но половина его тела оказалась парализованной. К матери его доставили почти без движения, и, несмотря на все меры, он остался на всю жизнь калекой…
Таким образом жизнь моей матери в самом начале оказалась связанной с человеком старше ее больше чем вдвое, которого она еще не могла полюбить, потому что была совершенно ребенком, который ее мучил и оскорблял с первых же дней и, наконец, стал калекой…
И все-таки я не могу сказать – была ли она несчастна…
Уже на моей памяти, по чьему-то доносу, возникло дело о расторжении этого брака, и отец был серьезно напуган этим делом. В нашем доме стали появляться какие-то дотоле невиданные фигуры в мундирах с медными пуговицами, которых отец принимал, угощал обедами, устраивал для них карточные вечера. Особенно из этой коллекции консисторских чиновников запомнился мне секретарь, человек низенького роста, в долгополом мундире, фалды которого чуть не волочились по полу, с нечистым лицом, производившим впечатление красной пропускной бумаги с чернильными кляксами. Глаза у него были маленькие, блестящие и быстрые. Прежде чем сесть за обеденный стол, он обыкновенно обходил гостиную, рассматривая и трогая руками находившиеся в ней предметы. И я замечал, что те предметы, на которых с особенным вниманием останавливались его остренькие глазки, вскоре исчезали из нашей квартиры. Так исчезла, между прочим, семейная драгоценность – большой телескоп, в который отец показывал нам луну… Мы очень жалели эту трубу, но отец с печальной шутливостью говорил, что этот долгополый чиновник может сделать так, что он и мама не будут женаты и что их сделают монахами. А так как у неженатых и притом монахов не должно быть детей, то значит, – прибавлял отец, – и вас не будет. Мы, конечно, понимали, что это шутка, но не могли не чувствовать, что теперь вся наша семья непонятным образом зависит от этого человека с металлическими пуговицами и лицом, похожим на кляксу.
Однажды в это время я вбежал в спальню матери и увидел отца и мать с заплаканными лицами. Отец нагнулся и целовал ее руку, а она ласково гладила его по голове и как будто утешала в чем-то, как ребенка. Я никогда ранее не видел между отцом и матерью ничего подобного, и мое маленькое сердчишко сжалось от предчувствия.
Оказалось, однако, что кризис миновал благополучно, и вскоре пугавшие нас консисторские фигуры исчезли. Но я и теперь помню ту минуту, когда я застал отца и мать такими растроганными и исполненными друг к другу любви и жалости. Значит, к тому времени они уже сжились и любили друг друга тихо, но прочно.
Этот именно тон взаимного уважения и дружбы застает моя память во весь тот период, когда мир казался мне неизменным и неподвижным.
Отец был человек глубоко религиозный и, кажется, в своем несчастии видел праведное воздаяние за грехи молодости. Ему казалось, кроме того, что за его грехи должны поплатиться также и дети, которые будут непременно слабыми и которых он не успеет «вывести в люди». Поэтому одной из его главных забот было лечение себя и нас. А так как он был человек с фантазиями и верил в чудодейственные универсальные средства, то нам пришлось испытать на себе благодетельное действие аппретур на руках, фонтанелей за ушами, рыбьего жира с хлебом и солью, кровоочистительного сиропа Маттеи, пилюль Мориссона и даже накалывателя некоего Боншайта, который должен был тысячью мелких уколов усиливать кровообращение. Потом появился в нашей квартире гомеопат, доктор Червинский, круглый человек с толстой палкой в виде кадуцея со змеей. В этот период мой старший брат, большой лакомка, добрался как-то в отсутствие родителей до гомеопатической аптечки и съел сразу весь запас мышьяку в пилюлях. Отец сначала очень испугался, но когда убедился, что брат остался в вожделенном здравии, то… усомнился в гомеопатии…
После этого глубокомысленные сочинения Ганемана[19] исчезли с отцовского стола, а на их месте появилась новая книжка в скромном черном переплете. На первой же странице была виньетка со стихами (на польском языке):
Если хочешь стать крепким, жить долгие годы,
Купайся, обливайся, пей холодную воду…
Для вящей убедительности на виньетке были изображены три голых человека изрядного телосложения, из коих один стоял под душем, другой сидел в ванне, а третий с видимым наслаждением опрокидывал себе в глотку огромную кружку воды…
Мы, дети, беспечно рассматривали эту виньетку, но истинное значение ее поняли только на следующее утро, когда отец велел поднять нас с постели и привести в его комнату. В этой комнате стояла широкая бадья с холодной водой, и отец, предварительно проделав всю процедуру над собой, заставил нас по очереди входить в бадью и, черпая жестяной кружкой ледяную воду, стал поливать нас с головы до ног. Это было большое варварство, но вреда нам не принесло, и вскоре мы «закалились» до такой степени, что в одних рубашках и босые спасались по утрам с младшим братом в старую коляску, где, дрожа от холода (дело было осенью, в период утренних заморозков), ждали, пока отец уедет на службу. Мать всякий раз обещала отцу выполнить добросовестно по нашем возвращении акт обливания, но… бог ей, конечно, простит, – иной раз в этом отношении обманывала отца… А так как при этом мы весь день проводили, невзирая ни на какую погоду, на воздухе, почти без всякого надзора, то вскоре даже мнительность отца уступила перед нашим неизменно цветущим видом и неуязвимостью…
Эта вера в «книгу и науку» была вообще заметной и трогательной чертой в характере отца, хотя иной раз вела к неожиданным результатам. Так, однажды он купил где-то брошюру, автор которой уверял, что при помощи буры, селитры и, кажется, серного цвета можно изумительно раскармливать лошадей при чрезвычайно скромных порциях обычного лошадиного корма. У нас была тогда пара рослых меринов, над которыми отец и стал производить опыты. Бедные лошади худели и слабели, но отец до такой степени верил в действительность научного средства, что совершенно не замечал этого, а на тревожные замечания матери: как бы лошади от этой науки не издохли, отвечал:
– Толкуй больной с подлекарем! Толстеют, а ты говоришь глупости. Правда, Филипп, толстеют?
– А таки потолстели – отвечал хитрый кучер…
«Лошади судьи» прославились по всему городу необычной худобой и жадностью, с которой они грызли коновязи и заборы, но отец замечал только «поправку», пока одна из них не издохла без всякой видимой причины. Я помню выражение горестного изумления и раскаяния, с которыми отец стоял над трупом бедной страдалицы. Другую лошадь он тотчас же велел накормить овсом и сеном без научной приправы и затем, кажется, продал… Впрочем, впоследствии оказалось, что в этой неудаче виновна была не одна наука, но и кучер, который пропивал и то небольшое величество овса, какое полагалось, оставляя лошадей на одной только буре с селитрой… Как бы то ни было, опыт больше не возобновлялся…
По – видимому, у отца бродили еще долго какие-то прежние планы, и он стремился выбиться из крепких тисков серой чиновничьей рутины. То он приобретал телескоп и астрономические сочинения; то начинал изучать математику, то покупал итальянские книги и обзаводился словарями… Вечерние досуги, не занятые писанием бумаг и решений, он посвящал чтению и порой ходил по комнатам, глубоко обдумывая прочитанное. Иной раз он делился своими мыслями с матерью, а иногда даже, если матери не было поблизости – с трогательным, почти детским простодушием обращался к кому-нибудь из нас, детей…
Помню, однажды я был с ним один в его кабинете, когда он, отложив книгу, прошелся задумчиво по комнате и, остановившись против меня, сказал:
– Философы доказывают, что человек не может думать без слов… Как только человек начнет думать, так непременно… понимаешь? в голове есть слова… Гм… Что ты на это скажешь?..
И, не дожидаясь ответа, он начал шагать из угла в угол, постукивая палкой, слегка волоча левую ногу и, видимо, весь отдаваясь проверке на себе психологического вопроса. Потом опять остановился против меня и сказал:
– Если так, то, значит, собака не думает, потому что не знает слов…
– Рябчик понимает слова, – ответил я с убеждением.
– Это что! Мало.
Я был тогда совсем маленький мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но простота, с которой отец предложил вопрос, и его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные движения и смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные формы.
Номер задания теперь 27. Изменены критерии оценивания сочинения K2 и K4.
(1) Мой отец и исправник были поражены тем, что нам пришлось переночевать в доме Селивана, которого все в округе считали колдуном и разбойником и который, как мы думали, хотел нас убить и воспользоваться нашими вещами и деньгами…
(2) Кстати, о деньгах. (3) При упоминании о них тётушка сейчас же воскликнула:
– Ах, боже мой! (4)Да где же моя шкатулка?
(5)В самом деле, где же эта шкатулка и лежащие в ней тысячи? (6)Её, представьте себе, не было! (7)Да, да, её-то одной только и не было ни в комнатах между внесёнными вещами, ни в повозке – словом, нигде… (8)Шкатулка, очевидно, осталась там, на постоялом дворе, и теперь – в руках Селивана…
– (9)Я сейчас скачу, скачу туда… (10)Он, верно, уже скрылся куда- нибудь, но он от меня не уйдёт! – говорил исправник. – (11)Наше счастье, что все знают, что он вор, и все его не любят: его никто не станет скрывать…
(12)Но только исправник опоясался своей саблей, как вдруг в передней послышалось между бывшими там людьми необыкновенное движение, и через порог в залу, где все мы находились, тяжело дыша, вошёл Селиван с тётушкиной шкатулкой в руках.
(13)Все вскочили с мест и остановились как вкопанные.
– (14)Забыли, возьмите, – глухо произнёс Селиван.
(15)Более он ничего сказать не смог, потому что задыхался от непомерно скорой ходьбы и, должно быть, от сильного внутреннего волнения.
(16)Он поставил шкатулку на стол, а сам, никем не прошенный, сел на стул и опустил голову и руки.
(17)Шкатулка была в полной целости. (18)Тётушка сняла с шеи ключик, отперла её и воскликнула:
– Всё, всё как было!
– (19)Сохранно… – тихо молвил Селиван. – (20)Я всё бёг за вами… (21)Хотел догнать… (22)Простите, что сижу перед вами… (23)Задохнулся.
(24)Отец первый подошёл к нему, обнял его и поцеловал в голову.
(25)Селиван не трогался.
(26)Тётушка вынула из шкатулки две сотенные бумажки и стала давать их ему в руки.
(27)Селиван продолжал сидеть и смотреть, словно ничего не понимал.
– (28)Возьми то, что тебе дают, – сказал исправник.
– (29)За что? (30)Не надо!
– (31)За то, что ты честно сберёг и принёс забытые у тебя деньги.
– (32)А то как же? (33)Разве надо нечестно?
– (34)Ну, ты хороший человек… (35)Ты не подумал утаить чужое.
– (36)Утаить чужое!.. – (37)Селиван покачал головою. – (38)Мне не надо чужого.
(39)И он встал с места, чтобы идти назад к своему опороченному дворишку, но отец его не пустил. (40)Он взял его к себе в кабинет и заперся там с ним на ключ, а потом через час велел запрячь сани и отвезти его домой.
(41)Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через
два дня отец с тётушкою поехали в Кромы и, остановившись у Селивана, пили в его избе чай и оставили его жене тёплую шубу. (42)На обратном пути они опять заехали к нему и ещё привезли ему подарков: чаю, сахару и муки.
(43)Он брал всё вежливо, но неохотно и говорил:
– На что? (44)Ко мне теперь, вот уже три дня, всё стали люди заезжать… (45)Пошёл доход… (46)Щи варили… (47)Нас не боятся, как прежде боялись.
(48)Когда меня повезли после праздников в пансион, со мною опять была к Селивану посылка. (49)Я пил у него чай и всё смотрел ему в лицо и думал: «Какое у него прекрасное, доброе лицо! (50)Отчего же он мне и другим так долго казался пугалом?»
(51)Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое… (52)Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. (53)Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?
(54)В дальнейшие годы моей жизни я сблизился с Селиваном и имел счастье видеть, как он для всех сделался человеком любимым и почитаемым.
(По Н.С. Лескову*)
* Николай Семёнович Лесков (1831–1895) – русский писатель, драматург, автор известных романов, повестей и рассказов.
Читая текст Н.С.Лескова, я вспоминаю стихотворение Н.Заболоцкого: «… что есть красота и почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором красота, или огонь, мерцающий в сосуде?» В связи с этим я могу утверждать, что в тексте Лескова поставлена проблема внутренней красоты человека.
Героем в данном эпизоде является Селиван, который долгое время всем казался «пугалом», «колдуном и разбойником». Никто не видит в нём ничего хорошего и красивого, наоборот, обвиняют несчастного во всех грехах. Когда обнаружилась пропажа шкатулки, сразу же решили, что именно Селиван похитил её, ведь «все знают, что он вор…». Как ошибочно бывает мнение о человеке! И когда Селиван со шкатулкой в руках появился на пороге, это вызвало шок и недоумение. Это совершенно перевернуло мнение окружающих о нём. Это высказано словами рассказчика: ««Какое у него прекрасное, доброе лицо!». Вряд ли он изменился внешне, но внутренняя красота была очевидна. Н.С.Лесков хотел показать на данном примере, что честные поступки и доброжелательное отношение к людям – это и есть то, что делает человека красивым. В этом и заключается авторская позиция.
Невозможно не согласиться с мнением писателя, потому что все положительные образы величайших произведений литературы обладают внутренней красотой. Наташа Ростова, Татьяна Ларина, Соня Мармеладова – каждая из них не отличается внешней привлекательностью, но прекрасны их душевные порывы: любовь к ближним, честность в отношениях, стремление к идеалу. Тот человек, который сможет разглядеть такую красоту, станет поистине счастливейшим, так как будет «обожествлять» её и черпать в ней безграничную радость. Как, например, происходит с Петром Гринёвым из «Капитанской дочки» А.С.Пушкина.
В заключение хочется сказать: нет ничего красивее человека, в котором светится «мерцающий огонь» доброжелательности и честности.
- 14.08.2018
Перед вами текст с реального ЕГЭ по русскому языку и сборник сочинений по этому тексту. Автор текста: В.Г. Короленко, О проблеме выбора
Все сочинения, представленные здесь — это сочинения на МАКСИМАЛЬНЫЙ балл, т.е. 24 балла. Это сканы работ выпускников 2018 года, это оригиналы работы.
Чем полезен этот материал? Вы можете увидеть примеры самых успешных сочинений, найти в них соответствие всем критериям (по которым они проверяются, смотрите здесь) и учиться, учиться, учиться писать именно так.
- Посмотреть примеры реальных сочинений по другим авторам
- Посмотреть примеры сочинений 23+ баллов с комментариями экспертов
- Критерии проверки сочинения с конкретными примерами правильных и неправильных решений
Смотреть в PDF:
Или прямо сейчас: cкачать в pdf файле.
Сохранить ссылку:
Комментарии (0)
Добавить комментарий
Добавить комментарий
Комментарии без регистрации. Несодержательные сообщения удаляются.
Имя (обязательное)
E-Mail
Подписаться на уведомления о новых комментариях
Отправить