Мороз был такой что руки чувствовали его даже в теплых рукавицах сочинение егэ

Текст.

Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в тёплых рукавицах. А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные снегом.

Много он видел дорог на своём шофёрском веку, но такой ещё не встречал. И как раз на ней приходилось работать, будто ты двужильный.

— И главное – груз надо доставлять вовремя. А как он себя чувствует, этот груз?

Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошёл к цистерне. Он влез на борт и при бледном свете зимнего полудня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная струйка.

Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую ничем не остановить. Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привезти пустую цистерну! Стоять долго и просто смотреть – этим делу не поможешь.

Он открыл ящик со своими инструментами, взял зубило, молоток, кусок мыла, которое было похоже на камень, и влез на борт. Бензин лился ему на руки. Он пропитывал насквозь рукавицы. Он просачивался сквозь рукава гимнастёрки. Он жёг ледяным огнём. Большаков сплёвывал, в безмолвном отчаянии разбивал шов и замазывал его мылом. Бензин перестал течь.

Вздохнув, он пошёл на своё место. Проехав километров десять, Большаков остановил машину и пошёл смотреть цистерну. Шов разошёлся снова, и струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надо было начинать всё сначала. И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и снова мыльная полоса наращивалась на края шва. Дорога была бесконечной.

Он уже не считал, сколько раз он слезал и забирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что всё это снится – дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин.

Неожиданно за поворотом открылись пустынные пространства, огромные, неохватные. Дорога шла по льду. Теперь он вёл машину увереннее, радуясь тому, что лес кончился. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри его, замёрзшего, жила непонятная радость: он твёрдо знал, что выдержал, груз был доставлен.

В землянке врач с удивлением посмотрел на его изуродованные руки, с которых облезала кожа, и спросил недоумевающе:

— Что это такое?

— Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал шофёр, сжимая зубы от боли.

— А разве нельзя было остановиться в дороге? – спросил доктор. – Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться бензином!…

— Остановиться было нельзя.

— Почему? Куда вы везли бензин?

— В Ленинград вёз, фронту.

— Так, — протянул доктор, — в Ленинград. Больше вопросов нет. Полечиться надо.

— Отчего не полечиться. До утра, конечно, полечусь, а утром – в дорогу. В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём.

(По Н. Тихонову)

Задание.

Напишите сочинение-рассуждение. Объясните, как вы понимаете смысл финала текста: «В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём».

Сочинение.

Смысл финала текста: «В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём» — я понимаю так: автор хочет сказать, что в годы войны люди проявляли мужество и героизм во имя победы Родины над врагом. И, несмотря на боль, раны, обстрел, выполняли задания.

Докажем это на примере текста.

Во-первых, Тихонов рассказывает о том, как тяжело было Большакову на морозе заделывать швы в цистерне, чтобы не вытекал бензин, который нужно было доставить в Ленинград, на фронт. Об этом говорится в предложениях № 13-18 и № 23-25. Боль от ожогов была нестерпимой, бензин жёг руки ледяным огнём, но Большаков несколько раз замазывал шов, чтобы привезти груз целым.

Во-вторых, с рук шофёра облезала кожа, они были изуродованы, но он сказал доктору, что полечится только до утра, а потом снова отправится в дорогу. Об этом говорится в предложениях № 32, 43-44. Автор рассказывает о Большакове как о человеке, мужественно выполняющем свой воинский долг.

В заключение хотелось бы сказать, что такие люди, как герой текста, внесли свой вклад в победу над врагом.

Вернуться к списку: Сочинение ОГЭ

Мороз был таковой, что руки чувствовали его даже в тёплых рукавицах. А лес вокруг как словно наступал на тесную ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные снегом.

Много он видел дорог на своём шофёрском веку, но таковой ещё не встречал. И как раз на ней приходилось работать, словно ты двужильный.

И основное груз надобно доставлять вовремя. А как он себя ощущает, этот груз?

Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошёл к цистерне. Он влез на борт и при бледном свете зимнего пополудни увидел, как по атласной от холода стене стекает постоянная струйка.

Он стоял и глядел на узкую струйку, которую ничем не приостановить. Так мучиться в дороге, чтоб к тому же привезти пустую цистерну! Стоять долго и просто глядеть этим делу не поможешь.

Он открыл ящик со своими приборами, брал зубило, молоток, кусочек мыла, которое было схоже на камень, и влез на борт. Бензин лился ему на руки. Он пропитывал насквозь рукавицы. Он сочился через рукава гимнастёрки. Он жёг ледяным огнём. Большаков сплёвывал, в молчаливом унынии разбивал шов и замазывал его мылом. Бензин не стал течь.

Вздохнув, он пошёл на своё место. Проехав км 10, Большаков остановил машину и пошёл глядеть цистерну. Шов разошёлся опять, и струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надобно было начинать всё поначалу. И опять гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и опять мыльная полоса наращивалась на края шва. Дорога была бесконечной.

Он теснее не считал, сколько раз он слезал и забирался на борт машины, он теснее закончил ощущать боль от ожогов бензина, ему казалось, что всё это снится дремучий лес, безграничные сугробы, льющийся по рукам бензин.

Неожиданно за поворотом открылись пустынные места, громадные, необъятные. Дорога шла по льду. Теперь он водил машину более уверенно, радуясь тому, что лес кончился. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри его, замёрзшего, жила непонятная радость: он твёрдо знал, что выдержал, груз был доставлен.

В землянке доктор с удивлением посмотрел на его изуродованные руки, с которых облезала шкура, и спросил недоумевающе:

Что это такое?

Шов чеканил, товарищ доктор, произнес шофёр, сжимая зубы от боли.

А разве нельзя было остановиться в дороге? спросил доктор. Не маленький, сами разумеете, в такой мороз так залиться бензином! Остановиться было нельзя.

Почему? Куда вы везли бензин?

В Ленинград вёз, фронту.

Так, протянул доктор, в Ленинград. Больше вопросов нет. Полечиться надобно.

Отчего не полечиться. До утра, окончательно, полечусь, а днем в дорогу. В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубы зажмём.

Напишите Пж Сочинение Рассуждение

(1)Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в тёплых рукавицах.

(2)А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные предательским снегом.

(З)Деревья задевали сучьями машину, и на крышу кабинки падали снежные хлопья, сучья царапали бока цистерны.

(4)Большаков видел много дорог на своём шофёрском веку, но такой ещё не встречал.

(5)И как раз на ней приходилось работать, будто ты двужильный.

(6)Только приехал в землянку, где тесно, темно, сыро, только приклонил головув уголке, между усталыми товарищами, уже кличут снова, снова пора в путь.

(7)Спать будем потом.

(8)Надо работать.

(9)Дорога зовёт.

(10)Тут не скажешь : дело не медведь, в лес не убежит.

(11)Как раз убежит.

(12)Чуть прозевал — машина в кювете : проси товарищей вытаскивать.

(13)А мороз?

(14)Как будто сам Северный полюс пришёл на эту лесную дорогу регулировщиком.

(15)То наползает туман, то дохнёт с Ладоги ветер, какого он нигде не встречал, — пронзительный, ревущий, долгий.

(16)То начнётся пурга, в двух шагах ничего не видно.

(17)Покрышки тоже не железные, сдают.

(18)Товарищей, залезших в кюветы, надо выручать, раз едешь замыкающим ; и главное — груз надо доставить вовремя.

(19)А как он себя чувствует, этот груз.

(20)Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошёл к цистерне.

(21)Он влез на борт и при бледном свете зимнего полдня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная струйка.

(22)Холодок прошёл по его спине.

(23)Цистерна текла.

(24)Цистерна лопнула по шву.

(25)Шов отошёл.

(26)Горючее вытекало.

(27)Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую ничем не остановить.

(28)Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привести к месту пустую цистерну?

(29)Он вспомнил все свои бывшие случаи аварий, но такого припомнить не мог.

(З0)Мороз обжигал лицо.

(31)Стоять долго и просто смотреть — этим делу не поможешь.

(32)Он, проваливаясь в снег, пошёл к кабинке, открыл ящик со своими инструментами, и они показались ему орудиями пыток.

(ЗЗ)Металл был как раскалённый.

(34)Но он храбро взял зубило, молоток, кусок мыла, похожего на камень, и влез на борт.

(35)Бензин лился ему на руки, и бензин был какой — то странный.

(36)Он жёг ледяным огнём.

(37)Он пропитывал насквозь рукавицу, он просачивался под рукава гимнастёрки.

(38)Большаков, сплёвывая, в безмолвном отчаянии разбивал шов и замазывал его мылом.

(39)Бензин перестал течь.

(40)Вздохнув, он пошёл на своё место.

(41)Они проехали километров десять.

(42)Большаков остановил машину и пошёл осмотреть цистерну.

(43)Шов разошёлся снова.

(44)Струйка бензина бежала вдоль круглой стенки.

(45)Надо было всё начинать сначала.

(46)И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и снова мыльная полоса наращивалась на разбитые края шва.

(47)Бензин перестал течь.

(48)Дорога была бесконечной.

(49)Он уже не считал, сколько раз он слезал и взбирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что всё это снится : дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин.

(50)Он в уме подсчитывал, сколько уже вытекло драгоценного горючего, и по подсчётам выходило, что не очень много — литров сорок — пятьдесят ; но, если бросить чеканить через каждые десять — двадцать километров, вся работа будет впустую.

(51)И он снова начинал всё сначала с упорством человека, потерявшего представление о времени и пространстве.

(52)Ему уже начало от усталости казаться, что он не едет, а стоит на месте и каждые сорок минут хватает зубило, а щель всё ширится и смеётся над ним и его усилиями.

(53)Сон налегал на плечи, как будто за спиной стоял великан и давил ему голову и плечи большими руками в мягких, толстых рукавицах.

(54)Машина, подпрыгивая, шла и шла.

(55)А где — то внутри его, замёрзшего, в дым усталого существа, жила одна непонятная радость : он твёрдо знал, что он выдержит.

(56)И он выдержал.

(57)Груз был доставлен.

(58).

В землянке врач с удивлением посмотрел на его руки с облезшей кожей, изуродованные, сожжённые руки, и сказал недоумевающе : (59)— Что это такое?

(60)— Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал он, сжимая зубы от боли.

(61)— А разве нельзя было остановиться в дороге?

— сказал доктор.

(62)— Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться бензином.

(63)— Остановиться было нельзя, — сказал он.

(64)— Почему?

(65)Куда такая спешка?

(66)Куда вы везли бензин?

(67)— В Ленинград вёз, фронту, — отвечал он громко.

(68)Доктор взглянул на него пристальным взглядом.

(69)— Та — ак, — протянул он, — в Ленинград!

(70)Понимаю!

(71)Больше вопросов нет.

(72)Давайте бинтоваться.

(73)Полечиться надо.

(74)— Отчего не полечиться!

(75)До утра полечусь, а утром — в дорогу.

(76)В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как — нибудь в зубах зажмём.

9—11 классы

РУКИ

Мороз был такой, что руки чувствовали его
даже в теплых рукавицах. А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую
дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные предательским
снегом. Деревья задевали сучьями машину, и на крышу кабинки падали снежные
хлопья, сучья царапали бока цистерны. Мороз такой, будто сам Северный полюс
пришел на эту лесную дорогу регулировщиком.

То наползает туман, то дохнет с Ладоги
ветер. То начнется пурга, в двух шагах ничего не видно. Покрышки тоже не
железные, сдают. Товарищей, залезших в кюветы, надо выручать, раз едешь
замыкающим. А главное — груз надо доставить вовремя. А как он себя чувствует,
этот груз?..

Большаков остановил машину, вылез из кабины
и, тяжело приминая Снег, пошел к цистерне. Он влез на борт и при бледном
свете зимнего полдня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная
струйка. Холодок прошел по его спине. Цистерна текла. Цистерна лопнула
по шву. Шов отошел. Горючее вытекало.

Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую
ничем не остановить. Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привести к
месту пустую цистерну? Он вспоминал все свои бывшие случаи аварий, но такого
припомнить не мог. Мороз обжигал лицо. Стоять долго и просто смотреть —
этим делу не поможешь.

Он, проваливаясь в снег, пошел к кабинке.
Политрук сидел, подняв воротник полушубка, уткнув замерзающий нос в согретую
его дыханием овчину.

— Товарищ политрук, — позвал Большаков,
— придется побеспокоить.

— А что, разве мы приехали уже? — спросил
политрук, мгновенно пробудившись.

— Выходит, приехали, — сказал Большаков.
— Цистерна течет. Что будем делать?

Политрук вывалился из кабинки. Он протирал
глаза, спотыкался, но когда увидел, что случилось, стал задумчиво хлопать
руку об руку, соображая, потом сказал:

— Поедем до первого пункта, там сольем
горючее, в ремонт пойдем. Так?

— Да оно как бы и не так, — сказал Большаков.
— Как же оно так, если мы горючее не куда-нибудь, а в Ленинград, фронту
срочно везем. Как же его просто сольешь? Его не сольешь.

— А что ты можешь? — сказал политрук,
смотря, как скатывается бензиновая струйка вдоль разошедшегося шва.

— Разрешите попробовать — чеканить его
буду, — ответил Большаков.

Он открыл ящик со своими инструментами,
и они показались ему орудиями пыток. Металл был как раскаленный. Но он
храбро взял зубило, молоток, кусок мыла, похожего на камень, и влез на
борт. Бензин лился ему на руки, и бензин был какой-то странный. Он жег
ледяным огнем. Он пропитывал насквозь рукавицу, он просачивался под рукава
гимнастерки. Большаков, сплевывая, в безмолвном отчаянии разбивал шов и
замазывал его мылом. Бензин перестал течь.

Вздохнув, он пошел на свое место. Они проехали
километров десять, Большаков остановил машину и пошел осмотреть цистерну.
Шов разошелся снова. Струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надо
было все начинать сначала. И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал
руки, и снова мыльная полоса наращивалась на разбитые края шва. Бензин
перестал течь. Дорога была бесконечной.

Он уже не считал, сколько раз он слезал
и взбирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов
бензина, ему казалось, что все это снится: дремучий лес, бесконечные сугробы,
льющийся по рукам бензин.

Он в уме подсчитывал, сколько уже вытекло
драгоценного горючего, и по подсчетам выходило, что не очень много — литров
сорок, пятьдесят. Но если бросить чеканить через каждые десять — двадцать
километров, вся работа будет впустую. И он снова начинал все сначала с
упорством человека, потерявшего представление о времени и пространстве.

Ему уже начало от усталости казаться, что
он не едет, а стоит на месте и каждые сорок минут хватает зубило, а щель
все ширится и смеется над ним и его усилиями.

Неожиданно за поворотом открылись пустые
странные пространства, огромные, неохватные, белесые. Дорога пошла по льду.
Широчайшее озеро по-звериному дышало на него, но ему уже было не страшно.
Он вел машину уверенно, радуясь тому, что лес кончился. Иногда он стукался
головой о баранку, но сейчас же брал себя в руки. Сон налегая на плечи,
как будто за спиной стоял великан и давил ему голову и плечи большими руками
в мягких, толстых рукавицах. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри
него, замерзшего, в дым усталого существа, жила одна непонятная радость:
он твердо знал, что он выдержит. И он выдержал. Груз был доставлен.

…В землянке врач с удивлением посмотрел
на его руки с облезшей кожей, изуродованные, сожженные руки, и сказал недоумевающе:

— Что это такое?

— Шов чеканил, — сказал он, сжимая зубы
от боли.

— А разве нельзя было остановиться в дороге?
— сказал доктор. — Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться
бензином…

— Остановиться было нельзя, — сказал он.

— Почему? Куда такая спешка? Куда вы везли
бензин?

— В Ленинград вез, фронту, — ответил он
громко, на всю землянку.

Доктор взглянул на него пристальным взглядом.

— Та-ак, — протянул он, — в Ленинград!
Понимаю! Больше вопросов нет. Давайте бинтоваться. Полечиться надо.

— Отчего не полечиться! До утра полечусь,
а утром — в дорогу… В бинтах еще теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь
в зубах зажмем…

(По Н. Тихонову) 

ОБЛИК ЧЕХОВА

Обычно бывает так: познакомишься с человеком,
изучишь его наружность, походку, голос, манеры, и все-таки всегда можешь
вызвать в памяти его лицо такиМу каким его видел в самый первый раз, совсем
другим, отличным от настоящего. Так и у меня, после нескольких лет знакомства
с Антоном Павловичем, сохранился в памяти тот Чехов, каким я его увидел
впервые, в общей зале «Лондонской» гостиницы в Одессе. Показался он мне
тогда почти высокого роста, худощавым, но широким в костях, несколько суровым
на вид. Следов болезни в нем тогда не было заметно, если не считать его
походки — слабой и точно на немного согнутых коленях. Если бы меня спросили
тогда, на кого он похож с первого взгляда, я бы сказал; «на земского врача
иди на учителя провинциальной гимназии». Но было в нем также что-то простоватое
и скромное, что-то чрезвычайно русское, народное — в лице, в говоре и в
оборотах речи была также какая-то кажущаяся московская студенческая небрежность
в манерах. Именно такое первое впечатление рыносили многие, и я в том числе.
Но спустя несколько часов я увидел совсем другого Чехова — именно того
Чехова, лицо которого никогда . не могла уловить фотография и которое,
к сожалению, не понял и не прочувствовал ни один из писавших с него художников.
Я увидел самое прекрасное и тонкое, самое одухотворенное человеческое лицо,
какое только мне приходилось встречать в моей жизни.

Многие впоследствии говорили, что у Чехова
были голубые глаза. Это ошибка, но ошибка до странного общая всем, знавшим
его. Глаза у него были темные, почти карие, причем правый глаз был окрашен
значительно сильнее, что придавало взгляду Антона Павловича, при некоторых
поворотах головы, выражение рассеянности. Верхние веки несколько нависали
над глазами, что так часто наблюдается у художников, охотников, моряков
— словом, у людей с сосредоточенным зрением. Благодаря пенсне и манере
глядеть сквозь низ его стекол, несколько приподняв кверху голову, лицо
Антона Павловича часто казалось суровым. Но надо было видеть Чехова в иные
минуты, когда им овладевало веселье и когда он, быстрым движением руки
сбрасывая пенсне и покачиваясь взад и вперед на кресле, разражался милым,
искренним и глубоким смехом. Тогда глаза его становились полукруглыми и
лучистыми, с добрыми морщинками.у наружных углов, и весь он тогда напоминал
тот юношеский известный портрет, где он изображен почти безбородым, с улыбающимся,
близоруким и наивным взглядом несколько исподлобья. И вот — удивительно
— каждый раз, когда я гляжу на этот снимок, я не могу отделаться от мысли,
что у Чехова глаза были действительно голубые.

Обращал на себя внимание в наружности Антона
Павловича его лоб — широкий, белый и чистый, прекрасной формы. Лишь в самое
последнее время на нем легли между бровями, у переносья, две вертикальные»
задумчивые складки. Уши у Чехова были большие, некрасивой формы, но другие
такие умные, интеллигентные уши я видел еще лишь у одного человека — у
Толстого.

Однажды летом, пользуясь добрым настроением
Антона Павловича, я сделал несколько его снимков ручным фотографическим
аппаратом. Но, к несчастью, лучшие из них и чрезвычайно похожие вышли совсем
бледными, из-за слабого освещения кабинета. Про другие же, более удачные,
сам Антон Павлович сказал, посмотрев на них:

— Ну, знаете ли, это не я, а какой-то француз.

Помнится мне теперь очень живо пожатие
его большой, сухой и горячей руки — пожатие, всегда очень крепкое, мужественное,
но в то же время сдержанное, точно скрывающее что-то. Представляю также
себе и его почерк: тонкий, без нажимов, ужасно мелкий, с первого взгляда
— небрежный и некрасивый, но, если к нему приглядеться, очень ясный, нежный,
изящный и характерный, как и все, что в нем было.

(По А. Куприну) 

ОБЪЯСНЕНИЕ

Когда встали из-за стола, Левину хотелось
идти за Кити в гостиную. Но он боялся, не будет ли ей неприятно, что он
слишком очевидно ухаживает за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая
участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения,
ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.

Он нисколько не интересовался тем, что
он сам говорил, еще менее тем, что другие говорили, и только желал одного
— чтоб им и всем было хорошо и приятно. Он знал теперь то, что одно важно.
И это одно было сначала там, в гостиной, а потом стало передвигаться и
остановилось у двери. Он, не оборачи_т ваясь, почувствовал устремленный
на себя взгляд и улыбку и не мог не обернуться. Она стояла в дверях со
своим братом, молодым князем Щербацким, и смотрела на Левина.

— Я думал, вы к фортепьяно идете, — сказал
он, подходя к ней. — Вот чего мне недостает в деревне — музыки.

— Нет, мы шли только затем, чтобы вас
вызвать, и благодарю, — сказала она, как подарком, награждая его улыбкой,
— что вы пришли. Что за охота спорить? Ведь никогда один не убедит другого.

— Да, правда, — сказал Левин, — большею
частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять,
что именно хочет доказать противник.

Щербацкий отошел от них, и Кити, подойдя
к расставленному карточному столу, села и, взяв в руки мелок, стала чертить
им по новому зеленрму сукну расходящиеся круги.

Они возобновили разговор, шедший за обедом:
о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны,
что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе женское дело в семье. Он подтверждал
это тем, что ни одна семья не может обойтись без помощницы, что в каждой,
бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.

— Нет, — сказала Кити покраснев, но тем
смелее глядя на него своими правдивыми глазами, — девушка может быть так
поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама…

Он понял ее с намека.

— О да! — сказал он, — да, да, да» вы правы,
вы правы!

Наступило молчание. Она все чертила мелом
по столу. Глаза ее блестели тихим блеском. Подчиняясь ее настроению, он
чувствовал во всем существе своем все усиливающееся напряжение счастья.

— Ах! Я весь стол исчертила! — сказала
она и, положив мелок, сделала движенье, как будто хотела встать.

«Как же я останусь один без нее?» — с ужасом
подумал он и взял мелок.

— Постойте, — сказал он, садясь к столу.
— Я давно хотел спросить у вас одну вещь.

Он глядел ей прямо в ласковые, хотя и испуганные
глаза.

— Пожалуйста, спросите.

— Вот, — сказал он и написал несколько
начальных букв. Буквы эти значили: «Когда вы мне ответили: этого не может
быть, значило ли это, что никогда, или тогда?» Не было никакой вероятности,
чтоб она могла по одним начальным буквам понять эту сложную фразу. Но он
посмотрел на нее с таким видом, что жизнь его зависит от того, поймет ли
она эти слова.

Она взглянула на него серьезно, потом оперла
нахмуренный лоб на руку и стала читать. Изредка она взглядывала на него,
спрашивая у него взглядом: «То ли это, что я думаю?»

— Я поняла, — сказала она покраснев.

— Какое это слово? — сказал он, указывая
на «н», которым обозначалось слово «никогда».

— Это слово значит никогда, — сказала
она, — но это неправда!

Он быстро стер написанное, подал ей мел
и встал. Она написала ответ — также одними начальными буквами.

Дарья Александровна утешилась совсем от
горя, причиненного ей разговором с Алексеем Александровичем, когда она
увидела эти две фигуры: Кити с мелком в руках и с улыбкой робкою и счастливою,
глядящую вверх на Левина, и его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом,
с горящими глазами, устремленными то на стол, то на нее. Он вдруг просиял:
он понял. Это значило: «Тогда я не могла иначе ответить». Он взглянул на
нее вопросительно, робко.

— Только тогда?

— Да, — отвечала ее улыбка.

— А теперь? — спросил он.

— Ну, так вот прочтите. Я скажу то, чего
бы желала. Очень бы желала!

Она написала начальные буквы. Это значило:
«Чтобы вы могли забыть и простить, что было».

Он схватил мел напряженными, дрожащими
пальцами и, сломав его, написал начальные буквы следующего: «Мне нечего
забывать и прощать, я не переставал любить вас». Она взглянула на него
с остановившеюся улыбкой.

— Я поняла, — шепотом сказала она.

Он сел и написал длинную фразу. Она все
поняла и, не спрашивая его, так ли, взяла мел и тотчас же ответила.

Он долго не мог понять того, что она написала,
и часто взглядывал в ее глаза. На него нашло затмение от счастия. Он никак
не мог подставить те слова, какие она разумела; но в прелестных сияющих
счастьем глазах ее он понял все, что ему нужно было знать. И он написал
три буквы. Но он еще не кончил писать, а она уже читала за его рукой и
сама докончила и написала ответ:

— Да.

Старый князь подошел, к дочери и сказал:

— Ну, поедем однако, если ты хочешь поспеть
в театр.

Левин встал и проводил Кити до дверей.
В разговоре их все было сказано. Выло сказано, что она любит его и что
скажет отцу и матери, что завтра он приедет утром.

(По Л. Толстому) 

ОКНО ВАГОНА

Тетушки ждали Нехлюдова, просили его заехать,
но он телеграфировал, что не может, потому что должен быть в Петербурге
к сроку. Когда Катюша узнала это, она решила пойти яа станцию; чтобы увидать
его. Поезд проходил ночью, в два часа. Катюша уложила спать барышень и,
подговорив с собою девочку, кухаркину дочь Машку, надела старые ботинки,
накрылась платком, подобралась и побежала на станцию.

Была темная осенняя, дождливая» ветреная
ночь. Дождь то начинал хлестать теплыми крупными каплями, то переставал.
В поле, под ногами, не было видно дороги, а в лесу было черно, как в печи,
и Катюша, хотя и знала хорошо дорогу, сбилась с нее в лесу и дошла до маленькой
станции, на которой поезд стоял три минуты, не загодя, как она надеялась,
а после второго звонка. Выбежав на платформу, Катюша тотчас же в окне вагона
первого класса увидала его. В вагоне этом был особенно яркий свет. На бархатных
креслах сидели друг против друга два офицера без сюртуков и играли в карты.
На столике у окна горели отекшие толстые свечи. Он в обтянутых рейтузах
и белой рубашке сидел на ручке кресла, облокотившись на его спинку, и чему-то
смеялся.. Как только она узнала его, она стукнула в окно озябшей рукой.
Но в это самое время ударил третий звонок, и поезд медленно тронулся, сначала
назад, а потом один за другим стали подвигаться вперед толчками сдвигаемые
вагоны. Один из играющих встал с картами в руках и стал глядеть в окно.
Она стукнула еще раз и приложила лицо к стеклу. В это время дернулся и
тот вагон, у которого она стояла, и пошел. Она пошла за ним, смотря в окно.
Офицер хотел опустить окно, но никак не мог. Нехлюдов встал и, оттолкнув
того офицера, стал опускать. Поезд прибавил хода. Она шла быстрым шагом,
не отставая, но поезд все прибавлял и прибавлял хода, и в ту самую минуту,
как окно спустилось, кондуктор оттолкнул ее и вскочил в вагон. Катюша отстала,
но все бежала по мокрым доскам платформы. Потом платформа кончилась, и
она насилу удержалась, чтобы не упасть, сбегая по ступенькам на землю.
Она бежала, но вагон первого класса был далеко впереди. Мимо неё бежали
уже вагоны второго класса, потбм еще быстрее побежали вагоны третьего класса,
но она все-таки бежала. Когда пробежал последний вагон с фонарем сзади,
она была за водокачкой, вне защиты, и ветер набросился на нее, срывая с
головы ее платок и облепляя с одной стороны платьем ее ноги. Платок снесло
с нее ветром, но она все бежала.

— Тетенька, Михайловна! — кричала
девочка, едва поспевая за нею. — Платок потеряли!

«Он в освещенном вагоне, на бархатном кресле
сидит, шутит, пьёт, а я вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром
— стою и плачу», — подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад
и схватившись за нее руками, зарыдала.

— Уехал!— закричала она. Девочка испугалась
и обняла ее за мокрое платье.

— Тетенька, домой пойдем.

«Пройдет поезд — под вагон, и кончено»,
— думала между тем Катюша, не отвечая девочке. Она решила, что сделает
так. Но тут же, как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения,
он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся
и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым.
И вдруг все то, что за минуту так мучало её, что, казалось, нельзя было
жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — все
это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и
поспешно пошла домой.

Измученная, мокрая, грязная, она вернулась
домой, и с этого дня в ней начался тот душевный переворот, вследствие которого
она сделалась тем, чем была теперь. С этой страшной ночи она перестала
верить в добро. Она прежде сама верила в добро и в то, что люди верят в
него, но с этой ночи убедилась, что никто не верит в это и что все, что
говорят про бога и добро только для того, чтобы обманывать людей. Нехлюдов,
которого она любила и который ее любил, бросил ее. А он был самый лучший
из всех людей, каких она знала.

(По Л. Толстому) 

ОСТРОВ

На нем никто никогда не был. Даже не верилось.
Тишина… Только камышевка тоненько, как иголочкой, проколола ее своим
свистом. И все! И снова нетронутая тишина…

Три часа безостановочно я гнал лодку вдоль
тростниковых полей, всё дальше, дальше от егерской базы, от стоянок местных
рыбаков, дальше, туда, где бы побыть одному, чтобы ни души, никаких разговоров,
никаких встреч!

За три часа по тихой воде можно далеко
уйти. К тому же я не жалел сил. И ушел. Солнце уже стало сваливаться на
правую половину дня, когда повстречался этот остров. Поначалу я подумал,
что это мыс, — я и ему был рад: хороший кусок земли, вклинившийся в воду,
но, к еще большей радости, это оказался остров, отрезанный от берега мелководной,
непроходимой от камыша бухтой.

Он весь из камней, метров триста в длину,
сорок в ширину. К воде камни крупнее, к середине — мельче, но и там попадаются
такие, что встань во весь рост — и каждый из них скроет своей громадой.
Почерневшие от солнечного загара, потрескавшиеся от морозов и дождей, они,
как стадо тюленей, лежали на этом острове — древние валуны, обросшие от
старости шершавым лишайником.

Поверх них виднелись хилые сосенки, кривобокие
березы, серые, с черными наростами от ненастья и северных ветров. Больших
деревьев нет, наверно потому, что здесь нет земли, Подрастут метра на три
и засохнут. Поэтому много валежника и сухостоя.

Трава жесткая. Да и мало ее. Кое-где туманятся
метёлки мятлика. Я ходил по острову, как первооткрыватель. Мне здесь все
нравилось: и камни, и деревья, и трава, и камыши, отрезавшие от меня землю,
но главное — нравился покой, извечный покой, которого уже давно лишился
человек. У меня было такое ощущение, будто я нашел то, чего мне давно не
хватало, только я не сознавал чего, и вот теперь наконец-то нашел, И поэтому
с каждым шагом все изумленнее оглядывал эти никому не нужные камни, радовался
каждому дереву, прикасался рукой к траве и ни о чем не хотел думать. Ни
о прошлом. Ни о настоящем. Ни о будущем.

Ладога была видна все время, ни камни,
ни деревья не скрывали ее, но я не торопился к ней, знал — долго буду сидеть
на берегу и смотреть в ее беспредельный простор. Собственно, ради Ладоги
я и приехал сюда. Не знаю, кого как, но меня Ладога и влечет, и тревожит;
есть в ее большой воде что-то чужое, даже враждебное, но это не мешает
еще больше тянуться к ней. Она коварна. Все тихо, и небо чисто, и думается,
так будет долго, и вдруг маленькое темное облачко. И вот уже ветер, и с
каждой минутой он все сильнее, и вот уже волны, и вот уже они кипят и несутся
в Ладогу, потряхивая белыми шапками. И чайки орут и скрываются. Облачко
открывает солнце — и снова устанавливается тишина. И волны тают под его
лучами как воск. И гладь… И только на другой день узнаешь — утонул рыбак.

В Ладоге есть то, что может дать только
большая вода, — чувствуешь себя человеком. К ней я вышел, когда исколесил
весь остров. Гладкая, ровная, спокойная — она редко такой бывает, — Ладога
лежала, передо мной, уходя в бесконечность.^ широкой, такой же бесконечной
солнечной тропой напротив меня, с далеким-далеким островом, повисшим над
водой… Странно, на острове был город. Белый город, залитый солнцем, с
зелеными парками, похожий на азиатский! Даже что-то вроде минаретов было
там. Я хорошо знаю, что никаких городов на островах Ладоги нет, но это
было так похоже, и почему бы не поверить… Белый город! Может, я ничего
не найду на этом острове, и все равно открою то, что там ничего нет, чтобы
другой неопытный не пошел зря.

Белый город… До него не так-то легко
добраться, надо плыть и плыть в саму Ладогу, и не дай бог, если подымется
ветер… Но при чем здесь опасения? Пора бы от них отвыкать! Как они мешают
человеку быть честным, благородным, смелым!

Белый город. Я смотрел на него и уже знал
— побываю в нем. «Не надо бы», — предостерегал маленький трусливый Я. «Надо!»
—подавлял трусливого благородный, сильный — тоже Я. «Согласен, но не сейчас»,
— сказал благоразумный — подлая середина — тоже Я. И победил.

(По С. Воронину)

ОТКРЫТИЕ

Инженер статский советник Бахром-кин сидел
у себя за письменным столом и от нечего делать настраивал себя на грустный
лад. Не далее как сегодня вечером, на балу у знакомых, он нечаянно встретился
с барыней, в которую лет двадцать — двадцать пять тому назад был влюблен.
В свое время это была замечательная красавица, Особенно памятны Бахромкину
ее большие глубокие глаза, и длинные, золотисто-каштановые волосы, похожие
на поле поспевшей ржи… Теперь же это была худосочная, болтливая старушенция
с кислыми глазами и желтыми зубами…

«Возмутительно! — думал Бахром-кин, водя
машинально карандашом по бумаге. — Никакая злая воля не в состоянии так
напакостить человеку, как природа. Знай тогда красавица, что со временем
она превратится в такую чепуху, она умерла бы От ужаса…»

Долго размышлял таким образом Бахромкин
и вдруг вскочил, как ужаленный…

— Господи Иисусе! — ужаснулся он. — Это
что за новости? Я рисовать умею?

На листе бумаги, по он которому машинально
водил карандаш, из-за аляповатых штрихов и каракуль выглядывала прелестная
женская головка, та самая, в котирую он был когда-то влюблен. В общем рисунок
хромал, но томный суровый взгляд, мягкость очертаний и беспорядочная волна
густых волос были переданы в совершенстве…

— Что за оказия? — продолжал изумляться
Бахромкин. — Я рисовать умею! Пятьдесят два года жил на свете, не подозревал
в себе никаких талантов, и вдруг на старости лет — благодарю, не ожидал,
талант явился! Не может быть!

Не веря себе, Бахромкин схватил карандаш
и около красивой головки нарисовал голову старухи… Эта удалась ему так
же хорошо, как и молодая…

— Удивительно! — пожал он плечами. — И
как недурно, черт возьми! Каков? Стало быть, я художник! Значит,
во мне призвание есть! Как же я этого раньше не знал? Вот диковина!

Рисовать дальше и восхищаться помешал ему
лакей, внесший в кабинет столик с ужином. Съевши рябчика и выпив два стакана
бургонского, Бахромкин задумался… за все пятьдесят два года ни разу и
не помыслил даже о существовании в себе какого-либо таланта.

«Чем черт не шутит, — подумал Бахромкин,
— может быть, я еще умею стихи и романы писать? В самом деле, если бы я
открыл в себе талант в молодости, когда еще не поздно было, и стал бы художником,
или поэтом? А?»

И перед его воображением открылась жизнь,
не похожая на миллионы других жизней. Сравнивать ее с жизнями обыкновенных
смертных совсем невозможно.

«Правы люди, что не дают им чинов и орденов…
—подумал он. — Они стоят вне всяких рангов и капитулов… Да и судить-то
об их деятельности могут только избранные….»

«Вольная жизнь, не будничная… — думал
Бахромкин, идя к постели. — А слава, известность? Бахромкин опустился на
кровать и кивнул лакею… Лакей подошел к нему и принялся осторожно снимать
с него одежду за одеждой.

Пока лакей снимал с него дневную сорочку
и надевал ночную, он нарисовал себе картину… Вот он, художник или поэт
темною ночью плетется к себе домой… Лошадей у талантов не бывает; хочешь
не хочешь» иди пешком… Идет он жалкий, в порыжелом пальто, быть может»
даже без калош… У входа в меблированные комнаты дремлет швейцар; эта
грубая скотина отворяет дверь и не глядит… Там, где-то в толпе, имя поэта
или художника пользуется почетом, но от этого почета ему не тепло и не
холодно. Швейцар не вежливее, прислуга не ласковее, домочадцы не снисходительнее…
Имя в почете, но личность в забросе..; Вот он, утомленный и голодный, входит
наконец к себе в темный и душный номер… Ему хочется есть и пить, но рябчиков
и бургонского, увы, нет… Спать хочется ужасно, до того, что слипаются
глаза и падает на грудь голова, а постель жесткая, холодная, отдающая гостиницей…
Воду наливай себе сам, раздевайся сам… ходи босиком по холодному полу…
В конце концов он, дрожа, засыпает, зная, что у него нет сигар, лошадей…
что в среднем ящике стола у него нет орденов, а в нижнем—чековой книжки…

Бахромкин покрутил головой, повалился на
пружинный матрац и поскорее укрылся пуховым одеялом. «Ну его к черту! —
подумал он, нежась и сладко засыпая. — Хорошо, что я в молодости не открыл
в себе таланта». Лакей потушил лампу и на цыпочках вышел.

(По А. Чехову)

ОХОТА НА ФАЗАНОВ

На другой день Оленин без старика пошел
один на то место, где он со стариком спугнул оленя. Что ни шаг, стали подниматься
фазаны. Оленин убил пять штук фазанов из двенадцати выстрелов Он отозвал
собаку и тихонько пошел ко вчерашнему месту. Однако нельзя было удержать
собаку, на самой дороге набегавшую на следы, и он убил еще пару фазанов.

День был совершенно ясный, тихий, жаркий.
Мириады комаров буквально облепляли лицо, спину и руки. Собака сделалась
сивою из черной: спина ее вся была покрыта комарами. Черкеска, через которую
они пропускали свои жалы, стала такою же. Оленин готов был бежать от комаров:
ему уже казалось, что летом и жить нельзя в станице. Он уже шел домой.
Но, вспомнив, что живут же люди, решился вытерпеть и стал отдавать себя
на съедение. И, странное дело, к полдню это ощущение стало ему даже приятно.
Ему показалось даже, что если бы не было этой окружающей его со всех сторон
комариной атмосферы, этого комариного теста, которое под рукой размазывалось
по потному лицу, и этого беспокойного зуда по всему телу, то здешний лес
потерял бы для него свой характер и свою прелесть. Эти мириады насекомых
так шли к этой дикой, до безобразия богатой растительности, к этой бездне
зверей и птиц, наполняющих лес, к этой темной зелени, к этому пахучему,
жаркому воздуху, к этим канавкам мутной воды, везде просачивающейся из
Терека и булькающей где-нибудь под нависшими листьями, что ему стало приятно
именно то, что прежде казалось ужасным и нестерпимым.

Обойдя то место, где вчера он нашел зверя,
и ничего не встретив, он захотел отдохнуть. Солнце стояло прямо над лесом
Семь тяжелых фазанов до боли оттягивали ему поясницу. Ему было прохладно,
уютно. Ни о чем он не думал, ничего не желал. И вдруг на него нашло странное
чувство беспричинного счастья и любви ко всему. Ему вдруг с особенною ясностью
пришло в голову, что вот он, Дмитрий Оленин, такое особенное от всех существо,
лежит теперь один, бог знает где, в том месте, где жил олень, старый олень,
красивый» никогда, может быть, не видавший человека, и в таком месте, в
котором никогда никто из людей, не сидел. И ему ясно стало, что он нисколько
не русский дворянин, член московского общества, друг и родня того-то и
того-то, а просто такой же комар, или такой же фазан, или олень, как те,
которые живут теперь вокруг него. Надо жить, надо быть счастливым; потому
что он только одного желает — счастья. Все равно, что бы он ни был, такой
же зверь, как и все, надо жить наилучшим образом. Как же надо жить, чтобы
быть счастливым, и отчего он не был счастлив прежде? И он стал вспоминать
свою прошедшую жизнь. Он сам представился себе таким требовательным эгоистом,
тогда как, в сущности, ему для себя ничего не было нужно. И он смотрел
вокруг себя на просвечивающую зелень, на спускающееся солнце и ясное небо
и чувствовал себя счастливым.

«Отчего я счастлив и зачем я жил прежде?
— подумал он. — Как я был требователен для себя, как придумывал и ничего
не сделал себе, кроме стыда и горя! А вот теперь мне ничего не нужно для
счастья!» И вдруг ему как будто открылся новый свет. Счастье в том, чтобы
жить для других. В человека вложена потребность счастья. Значит, она законна.
Когда удовлетворяешь ее эгоистически, то есть ищешь для себя богатства,
славы, удобств жизни, любви, может случиться, что обстоятельства так сложатся,
что невозможно будет удовлетворить эти желания. Следовательно, эти желания
незаконны, а не сама потребность счастья незаконна. Какие же желания всегда
могут быть удовлетворены, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!»

Он так обрадовался и взволновался, открыв
эту, как ему показалось, новую истину, что вскочил и в нетерпении стал
искать, для кого бы ему поскорее пожертвовать собой, кому бы сделать добро,
кого бы любить. «Ведь ничего для себя не нужно, — все думал он, — отчего
же не жить для других?» Он взял ружье и с намерением скорее вернуться домой,
чтобы обдумать все это и найти случай сделать добро, вышел из чащи.

(По Л. Толстому) 

Родная (русская) литература. 8 класс.

Тема. Н.Тихонов. Рассказ «Руки» (из цикла «Ленинградские рассказы»).

Человек на войне. Мужество и храбрость.

Николай Тихонов (1896 — 1976). Поэт и прозаик.

— Посмотрите объяснение незнакомых слов, которые встречаются в тексте.

Кличут – зовут.

Кювет — водоотводная канава по обе стороны дороги.

Чеканить — спец. обрабатывать швы, соединения в каком-нибудь металлическом изделии

с целью уплотнения, сжатия.

— Прочитайте рассказ Николая Тихонова «Руки».

Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в теплых рукавицах. А лес вокруг как будто наступал на узкую ухабистую дорогу, по обе стороны которой шли глубокие канавы, заваленные предательским снегом. Деревья задевали сучьями машину, и на крышу кабинки падали снежные хлопья, сучья царапали бока цистерны. Много он видел дорог на своем шоферском веку, но такой еще не встречал. И как раз на ней приходилось работать, будто ты двужильный. Только приехал в землянку, где тесно, темно, сыро, только приклонил голову в уголке, между усталыми товарищами, уже кличут снова, снова пора в путь. Спать будем потом. Надо работать. Дорога зовет. Тут не скажешь: дело не медведь, в лес не убежит. Как раз убежит. Чуть прозевал — машина в кювете: проси товарищей вытаскивать. А мороз? Как будто сам Северный полюс пришел на эту лесную дорогу регулировщиком.

То наползает туман, то дохнёт с Ладоги ветер, какого он нигде не встречал, — пронзительный, ревущий, долгий. То начнется пурга, в двух шагах ничего не видно. Покрышки тоже не железные, сдают. Товарищей, залезших в кюветы, надо выручать, раз едешь замыкающим; и главное — груз надо доставить вовремя. А как он себя чувствует, этот груз?..

Большаков остановил машину, вылез из кабины и, тяжело приминая снег, пошел к цистерне. Он влез на борт и при бледном свете зимнего полдня увидел, как по атласной от мороза стенке стекает непрерывная струйка. Холодок прошел по его спине. Цистерна текла. Цистерна лопнула по шву. Шов отошел. Горючее вытекало.

Он стоял и смотрел на узкую струйку, которую ничем не остановить. Так мучиться в дороге, чтобы к тому же привести к месту пустую цистерну? Он вспомнил все свои бывшие случаи аварий, но такого припомнить не мог. Мороз обжигал лицо. Стоять долго и просто смотреть этим делу не поможешь. Он, проваливаясь в снег, пошел к кабинке. Политрук сидел, подняв воротник полушубка, уткнув замерзающий нос в согретую его дыханием овчину.

— Товарищ политрук, — позвал Большаков, — придется побеспокоить. — А что, разве мы приехали уже? — спросил политрук, мгновенно пробудившись. — Выходит, приехали, — сказал Большаков. — Цистерна течет. Что будем делать?

Политрук вывалился из кабинки. Он протирал глаза, спотыкался, но когда увидел, что случилось, стал задумчиво хлопать руку об руку, соображая, потом сказал:

— Поедем до первого пункта, там сольем горючее, в ремонт пойдем. Так? — Да оно как бы и не так, — сказал Большаков. — Как же оно так, если мы горючее не куда-нибудь, а в Ленинград, фронту срочно везем. Как же его просто сольешь? — А что ты можешь? — сказал политрук, смотря, как скатывается бензиновая струйка вдоль разошедшегося шва. — Разрешите попробовать — чеканить его буду, — ответил Большаков.

Он открыл ящик со своими инструментами, и они показались ему орудиями пыток. Металл был как раскаленный. Но он храбро взял зубило, молоток, кусок мыла, похожего на камень, и влез на борт. Бензин лился ему на руки, и бензин был какой-то странный. Он жег ледяным огнем. Он пропитывал насквозь рукавицу, он просачивался под рукава гимнастерки.

Большаков, сплевывая, в безмолвном отчаянии разбивал шов и замазывал его мылом. Бензин перестал течь.

Вздохнув, он пошел на свое место. Они проехали километров десять. Большаков остановил машину и пошел осмотреть цистерну. Шов разошелся снова. Струйка бензина бежала вдоль круглой стенки. Надо было все начинать сначала. И снова гремело зубило, и снова бензин обжигал руки, и снова мыльная полоса наращивалась на разбитые края шва. Бензин перестал течь. Дорога была бесконечной.

Он уже не считал, сколько раз он слезал и взбирался на борт машины, он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что все это снится: дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин.

Он в уме подсчитывал, сколько уже вытекло драгоценного горючего, и по подсчетам выходило, что не очень много — литров сорок — пятьдесят; но, если бросить чеканить через каждые десять — двадцать километров, вся работа будет впустую. И он снова начинал все сначала с упорством человека, потерявшего представление о времени и пространстве.

Ему уже начало от усталости казаться, что он не едет, а стоит на месте и каждые сорок минут хватает зубило, а щель все ширится и смеется над ним и его усилиями.

Неожиданно за поворотом открылись пустые странные пространства, неохватные, белесые. Дорога пошла по льду. Широчайшее озеро по-звериному дышало на него, но ему уже было не страшно. Он вел машину уверенно, радуясь тому, что лес кончился. Иногда он стукался головой о баранку, но сейчас же брал себя в руки. Сон налегал на плечи, как будто за спиной стоял великан и давил ему голову и плечи большими руками в мягких, толстых рукавицах. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри его, замерзшего, в дым усталого существа, жила одна непонятная радость: он твердо знал, что он выдержит. И он выдержал. Груз был доставлен.

…В землянке врач с удивлением посмотрел на его руки с облезшей кожей, изуродованные, сожженные руки, и сказал недоумевающе:

— Что это такое? — Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал он, сжимая зубы от боли. — А разве нельзя было остановиться в дороге? — сказал доктор. — Не маленький, сами понимаете, в такой мороз так залиться бензином… — Остановиться было нельзя, — сказал он. — Почему? Куда такая спешка? Куда вы везли бензин? — В Ленинград вез, фронту, — отвечал он громко.

Доктор взглянул на него пристальным взглядом. — Та-ак, — протянул он, — в Ленинград! Понимаю! Больше вопросов нет. Давайте бинтоваться. Полечиться надо. — Отчего не полечиться! До утра полечусь, а утром — в дорогу… В бинтах еще теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубах зажмем…

— Выполните задания устно.

Разберитесь в содержании прочитанного.

Для этого постарайтесь ответить (устно!) на вопросы:

1). Рассказ «Руки» входит в цикл «Ленинградские рассказы». Что Вы знаете о блокаде Ленинграда, о Ладоге, о Дороге жизни? Когда происходит действие? Какую картину вы увидели? Определите место действия. Какие детали текста говорят о блокаде?

2). Образ дороги. Чем страшна дорога, которой, по словам шофёра, он «ещё не встречал»? Почему снег «предательский»? Какой показана дорога по льду? ИВС Как называется ИВС «дорога зовёт» и как Вы его понимаете? Объясните сравнение: «Сон налегал на плечи, как будто за спиной стоял великан и давил ему голову и плечи большими руками в мягких, толстых рукавицах». Подсказка: почему именно такое сравнение использует автор?

— Прочитайте информацию: Дорога — это древний образ-символ, универсальная метафора жизненного пути человека, осмысление человеческой жизни как пути, который нужно пройти. Дорога в сознании русского народа связывалась с горем и страданиями: по дороге молодых парней угоняли в рекруты; по дороге крестьянин нес на базар свои последние пожитки; по дороге пролегал скорбный путь в ссылку. Подумайте, какова символика образа дороги в рассказе Н.Тихонова.

3). Образ мороза. Какой был мороз? В деталях описания мороза восстановите пропуски: «мороз был такой, что руки чувствовали его даже в … …»; «мороз обжигал …»; инструменты «показались ему … …»; «металл был как …»; бензин «жёг … …»; «цистерна … по шву»; «бензин … руки»; «боль от … бензина». ИВС Обратите внимание на метафору: «…сам Северный полюс пришел на эту лесную дорогу регулировщиком». Какова роль описания мороза?

4). Назовите главных героев рассказа: шофёр, сон, руки, политрук, дорога, мороз, доктор. Как звали героя произведения? «Соберите» детали описания шофёра. Давно он работает? Что везёт? Прочитайте, как ведёт себя шофёр в землянке, обратите внимание на деталь «… только приклонил голову» (о чём говорит этот фразеологизм?) Что значит «двужильный»? Почему важно было довести груз? В какой момент у героя «холодок прошёл по спине»? Почему? Что сделал герой? Почему он постоянно заделывал щель? Какая была щель, что она делает? (обратите внимание на олицетворение: щель «смеется» над героем). Докажите примерами из текста, что он не жалел себя. ИВС Почему в конце пути автор пишет о шофёре так: «А где-то внутри его, замерзшего, в дым усталого существа, жила одна непонятная радость: он твердо знал, что он выдержит»? Почему герой радовался, когда выехал из леса? Перечитайте диалог с доктором. В каком состоянии находился герой? Как выглядели руки героя? Вспомните фамилию шофёра. Что можно сказать о человеке с такой фамилией? (Подсказка! Обратите внимание на значение слова. Большак — большая дорога (в отличие от просёлочной); старший в доме, в семье).

5). Проанализируйте «сильные позиции» рассказа. Какое слово в каждой «позиции» является ключевым?

• Название — «Руки».

• Начало – «Мороз был такой, что руки чувствовали его даже в теплых рукавицах».

• «Золотое сечение» — «…он уже перестал чувствовать боль от ожогов бензина, ему казалось, что все это снится: дремучий лес, бесконечные сугробы, льющийся по рукам бензин».

• Конец — «Отчего не полечиться! До утра полечусь, а утром — в дорогу… В бинтах еще теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубах зажмем…».

— Какая «сильная позиция» наиболее точно отражает идею произведения?

— Объясните смысл финала. Как Вы понимаете выражение «боль уж мы как-нибудь в зубах зажмем…»? О чём говорит эта метафора?

6). В чём состоит символический смысл названия рассказа «Руки»? (Подсказка! Обратите внимание на следующую информацию: рука — символ власти, силы, господства; верности; защиты, доверия, дружелюбия. Есть ли противоречие в символике руки?)

7). Виктор Челманов сказал: «Все фронтовые дороги ведут к победе». Прокомментируйте эту фразу. Можно ли данное высказывание отнести к рассказу Н.Тихонова «Руки»?

8). В стихотворении Анны Ахматовой есть строки:

Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет.

— Как связаны рассказ Н.Тихонова и стихотворение А.Ахматовой?

Готовимся к ОГЭ по русскому языку (задание 9.3.)

— Выполните задание письменно:

Как Вы понимаете значение слова МУЖЕСТВО? Сформулируйте и прокомментируйте

данное Вами определение. Напишите сочинение- рассуждение на тему «Что такое мужество?»,

взяв в качестве тезиса данное Вами определение. Аргументируя свой тезис, приведите из

прочитанного текста 3 (три) примера-аргумента, подтверждающих Ваши рассуждения. Не

забудьте сделать вывод.

Объём сочинения должен составлять не менее 60 слов.

Инструкция к выполнению задания.

1). Тезис – основная мысль, которую нужно доказать. В данном случае это ответ на вопрос темы.

— Прочитайте несколько определений понятия мужество:

• храбрость, присутствие духа в опасности;

• способность переносить страдания, включая физическую боль;

• состояние человека, при котором он готов добровольно жертвовать ради общей цели своей безопасностью, свободой, зная о каких-либо возможных потерях;

• качество человека, когда он не испытывает страха, не теряет присутствия духа в самой опасной ситуации;

• качество, которое основывается в первую очередь на самопожертвовании.

— Выберите наиболее точные, на Ваш взгляд, характеристики и сформулируйте своё определение слова мужество. Это определение будет тезисом, который нужно доказать.

Переходом к аргументации

может служить, например, такая мысль: Наиболее яркими примерами являются мужественные поступки  участников войны. 2). Аргументы – это суждения (утверждения, например, о качествах характера героя) + примеры из текста: поступки героя (в

очень кратком

пересказе!) и цитаты (короткие, отражающие самое главное!). — Рассмотрите таблицу, выберите 3 качества (+ поступки и или цитаты),

наиболее важные

для аргументации

Вашего определения слова мужество

и расположите их в нужном порядке, соблюдая логику развития мыслей.

3). Вывод – это вариация тезиса, который Вы доказывали. Его нужно написать другими, чем тезис, словами. По желанию можно использовать афоризм (краткое высказывание известного человека).

— Выберите афоризм, наиболее точно отражающий Ваше мнение

о проблеме мужества, и используйте его в выводе своего сочинения – рассуждения,

чтобы закончить работу.

«Мужество — добродетель, в силу которой люди в опасности совершают прекрасные дела». (Аристотель)
«Мужество помогает в несчастьях больше, чем разум» (Л. Вовенарг)

«Истинное мужество обнаруживается во время бедствия» (Вольтер)

«Мужество делает ничтожными удары судьбы» (Демокрит)

«Мужество есть великое свойство души» (Н. Карамзин)

— Составьте связный (!!!) текст и напишите

сочинение – рассуждение «Что такое мужество?»