Образ козьмы пруткова его место в русской поэзии сочинение

Писатель Козьма Прутков, придуманный группой единомышленников, — явление в нашей литературе уникальное. Ни до, ни после него не было случая, чтобы литературный псевдоним приобрел такую самостоятельность, когда писатели, известные как литераторы под собственными именами могли издавать под именем вымышленного лица особое «собрание сочинений», снабженное к тому же портретом и подробной биографией. К.П.Прутков — равноправный член семьи реально живших русских литераторов. Его мнимое имя занимает законное место в литературном алфавите наряду с подлинными именами его главных опекунов.
Кто же причастен к сотворению этого заслуженного литератора? Кто создал Козьму Пруткова? Называли они себя по разному: приятели, друзья, «ложные друзья», клевреты, опекуны, приближенные советники. Сперва вся затея была всего лишь семейной шуткой. Шутили Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы.
А.Толстой и Жемчужниковы принадлежали к родовитому дворянству, их молодость проходила в условиях отличного достатка. Они отличались здоровьем, талантом и завидным запасом жизнерадостности. В сочетании с большим досугом все это предрасполагало к неистощимому озорству.
Алексей Михайлович Жемчужников был на четыре года моложе А.К.Толстого. Он тоже стал известным поэтом и даже академиком, но таланта был скромного и основательно забылся.
Александр Михайлович Жемчужников в молодости был порядочным озорником, но именно ему выпала честь написать первую басню, положившую начало поэтическому творчеству Козьмы Пруткова. Потом он стал крупным чиновником, но не утратил веселого нрава. И наконец Владимир Михайлович Жемчужников, самый юный из всех «опекунов» Пруткова, стал организатором и редактором публикаций вымышленного поэта.

Биография Козьмы Петровича Пруткова

Козьма Петрович Прутков провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, в государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 года в деревне Тентелевой Сальвычеготского уезда, входившего в то время в Вологодскую губернию. К.Прутков происходил из незнатного, но весьма замечательного дворянского рода. Замечательного тем, что почти весь он занимался литературой. К.П.Прутков доказал это, опубликовав в годы своей творческой зрелости выдержки из записок своего деда, отставного премьер-майора и кавалера Федора Кузьмича Пруткова, а также кое-что из сочинений своего отца Петра Федотыча Пруткова. Родитель Козьмы Пруткова по тогдашнему времени считался между своими соседями человеком богатым. Маленький Кузька получил прекрасное домашнее образование. Рано развернувшиеся в нем литературные силы подстрекали его к занятиям и избавляли от пагубных увлечений юности. В 1820 году он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах. На двадцать пятом году жизни, будучи еще в малых чинах, К.П.Прутков влюбился. Ее звали Антонидой Платоновной Проклеветантовой. К.П.Прутков, вступив в Пробирную Палатку в 1823 году, оставался там до смерти, т.е. до 13 января 1863 года. Как известно, начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и 1841 году ему досталась вакансия начальника Пробирной Палатки, а потом — и орден св. Станислава 1-й степени, который всегда прельщал его, как это видно из басни «Звезда и брюхо». Но не служба, не составление проектов, открывавших ему широкий путь к почестям и повышениям, не уменьшали в нем страсти к поэзии. И как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью.

Новый «автор»

Произведения К.Пруткова впервые появились в печати, правда еще без его имени, в1851 году. В ноябрьской книжке журнала «Современник», в «Заметках Нового Поэта о русской журналистике» были напечатаны три басни: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул», «Цапля и беговые дорожки».
Впервые имя Пруткова появляется в печати только в 1854 году. Новый «автор» выступил с большим количеством произведений, сразу определивших литературную физиономию К.Пруткова первой поры его деятельности.
Он заявил себя прежде всего пародистом — находчивым, метким и злободневным. При жизни «незабвенного» Николая Павловича, когда весь строй держался гигантской бюрократической машиной — военной и гражданской, — Пруткова еще нельзя было произвести в статские генералы и сделать директором. Из того, что братья тогда могли и считали нужным опубликовать, вырисовывался облик простого литературного эпигона с безмерным самомнением: «Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!» Со временем сатирический тон окреп, казенность точки зрения Пруткова на все предметы стала яснее. В 1854 году он явился одним из главных сотрудников созданного в некрасовском «Современнике» отдела «Литературный ералаш». Этот отдел журнала был целиком посвящен юмористике, преимущественно пародиям. В первой же тетради «Литературного ералаша» К.Прутков выступил как плодовитый писатель, мастер различных жанров.
В следующих книжках «Современника» 1854 года продолжали печататься «Досуги Козьмы Пруткова», афоризмы, «Выдержки из записок моего деда». В составе «Досугов Козьмы Пруткова» была дана «Пословица в одном действии — »Блонды». После этого сотрудничество К.Пруткова в «Современнике» прекратилось вплоть до 1859 года, когда была напечатана с тремя звездочками вместо имени басня «Пастух, молоко и читатель». И в последний раз он появляется на страницах этого журнала в 1863 году. Братья известили литературный мир о кончине крупного чиновника и поэта.
Казалось бы, явление, столь связанное с непосредственной злобой дня, должно было постепенно отойти в историю. Но истинная общественная актуальность как раз и способствует долгому существованию в потомстве, — Прутков яркое тому подтверждение. Он никогда не жил, но его вовсе не просто оказалось похоронить.
Издание полного собрания в 1884 году закрепило имя и состав творений Пруткова и затруднило приписывание ему всякого вздора. Успех издания опрокидывал опрометчивые предсказания тогдашних якобы очень прогрессивных и смелых либералов, находивших прутковский юмор чисто «балагурским», а потому устарелым в новых, пореформенных условиях. «Давно забытое имя» (об этом издевательски писал М.Филиппов, издатель журнала «Век», один из похитителей имени К.Пруткова) оказывалось вовсе не забытым уже потому, что им охотно пользовались журнальные лавочки; теперь же подтвердилась его непреходящая популярность в публике.

Что же принадлежит перу Пруткова?

Прежде чем пытаться уяснить, что такое Прутков, надо как-то разобраться в том, какие произведения мы подписываем этим именем. Прутков оставил наследство хотя и далеко не бедное, но несколько расстроенное и не вполне упорядоченное. До сих пор невозможно определить раз и навсегда, что именно должно считаться прутковским, а что не должно. Причин тому несколько. Во-первых, если А.Толстой и Алексей Жемчужников, выступая с юмористикой или сатирой вне прутковского содружества, этой своей деятельности Пруткову и не приписывали, то Александр Жемчужников с 70-х годов не раз печатал под именем Пруткова свои безделушки, которые брат Владимир полупрезрительно называл «Сашенькины глупости». Во-вторых, протестуя против «Сашенького» самоуправства, его братья, готовя собрание сочинений после смерти Толстого, в свою очередь, досочинили Пруткова: так возникло, например, «Предсмертное с необходимым объяснением», — нечто похожее на саморекламу. В-третьих, позднее в архиве Жемчужниковых советские исследователи обнаружили немало текстов, в том числе и неотделанных, которые не только были подчас написаны после распада главного триумвирата, но по разным соображениям не публиковались и при жизни составителей «полного собрания».
Так постепенно «полный» Прутков становился все «полнее», хотя, строго говоря, следовало бы считать подлинно прутковскими произведениями лишь те, что были созданы до смерти Толстого и, по крайней мере, не без его ведома. Но и этого, к сожалению, нельзя знать с точностью.
Да и внутри самого прутковского наследия нет непреложной ясности. Ведь Козьма Прутков — это не только «сам» Козьма Петрович. В его лице объединены и «дед» Федот Кузьмич, и «отец» Петр Федотыч, и, наконец, даже «дети» Козьмы Петровича. В ряде случаев возникает настоящая путаница. Считать ли, например, произведением Пруткова пьесу «Любовь и Силин», которую Александр Жемчужников напечатал под этим именем? Недовольным братьям пришлось посчитаться с совершившимся фактом. В результате — неопределенный компромисс: сначала В.Жемчужников в целом отвергает комедию, а затем братья соглашаются считать ее все же прутковской. Но вот отыскалась превосходная сатира «Торжество добродетели», и из предисловия к ней уже оказывается, что «Любовь и Салин» — сочинение не самого Козьмы Петровича, а его детей. Заодно «выясняется», что ими же сочинена и… «Фантазия», которая появилась еще прежде самого имени Пруткова и была лишь затем ему приписана.
И, однако, при всей пестроте материала нельзя согласиться с утверждением, будто «наследие Пруткова распадается… и почти без остатка, на произведения отдельных авторов» (мнение П.Н.Беркова). Едва ли можно считать то или иное произведение безусловно принадлежащим кому-либо только на основании того, кому принадлежит автограф: при коллективном творчестве вовсе не обязательно пишут в две или четыре руки.
Как ни подстрекательно звучит афоризм самого Пруткова, словно нарочно для этого случая предназначенный («не в совокупности ищи единства, но более — в единообразии разделения»), главное здесь все же единство, единый творческий облик.

Мастер литературной пародии

Что лежит в основе такого единства? Может показаться, что никакого вопроса здесь нет, потому что ответ давно уже устоялся. Двое из создателей этой переменчивой маски точно определили в некрологе, в биографии Пруткова и особенно в письмах, специально рассчитанных на оглашение, что Прутков есть пародия на всевозможные проявления «казенности» и ретроградства — сперва лишь литературного, а потом и политического, — которые так процветали «в эпоху суровой власти и предписанного мышления». Прутков — это образ литератора «типического, самодовольного, тупого, добродушного и благонамеренного», подражающего самым ходовым мотивам с стихах, самому истертому глубокомыслию в прозе. Добролюбов, рекомендуя, со своей стороны, читателю «Современника» очередные подборки стихов Пруткова, особенно ценит в них разоблачение приемов «чистого искусства»
В любых разговорах о Пруткове чаще всего отмечается его непроходимая «тупость», от которой становится «смешно». Такой штамп повторяется почти механически, как нечто само собою разумеющееся. А так ли это, если вдуматься? Что до «смешного», то наш теперешний взгляд многое у Пруткова совсем не вызывает настоящего смеха. Представления о смешном тоже меняются. Но даже во времена Пруткова не всем читателям Прутков казался смешным. Пародийный характер его творчества раскусили быстро, а сами пародии многих не посмешили.
А насчет «тупости» недоумений должно быть еще больше. Б.Бухштаб, применивший для обозначения этого свойства изысканное сочетание «бесконечная ограниченность», находит, например, «гениальным» по своей «тупости» стихотворение о юнкере Шмидте («Вянет лист…»). Раньше оно называлось «Из Гейне» и скорее всего пародирует русских подражателей Гейне, тех самых, о которых «искровец» Д.Минаев писал в одном из своих фельетонов: «Вы должны знать, что поэт этот (Гейне) есть жертва российских стихотворцев, которые еще в чреве матери стали перегружать его произведениями плац-парад нашей литературы… Кто из них не упражнял своей музы полосканием гейневских песен в волнах славянской Леты?.. Благодаря русским переводчикам от Парнаса немецкий стихотворец на нашей почве получил новую, совершенно оригинальную физиономию, физиономию до того новую, что если бы немцы попробовали вновь перевести русского, перегруженного Гейне на свой язык, то они бы не узнали в нем автора „Германии“ и „Атта Троля“
К. Прутков, остроумно и язвительно пародируя плохих переводчиков, модных подражателей „в гейновском духе“, становился в один ряд с сатириками демократического лагеря, которые были заинтересованы в том, чтобы познакомить русских читателей с подлинным Гейне; недаром его стихи с таким усердием переводили и М.Л.Михайлов и Добролюбов.
Подражатели давно забыты, а пародия живет безотносительно к ним и к самому Гейне. Что-то подкупает в ней своей трогательностью, полнейшей незащищенностью от обличений со стороны критики, от насмешек. От того ли, что написана она А.Толстым еще до полной обрисовки мифического директора „Палатки“, но только кажется, что сочинил это стихотворение не надменный петербургский чиновник с изжелта-коричневым лицом, а какой-нибудь уездный фельдшер или почтальон, умирающий от скуки и уныло мечтающий о неведомой „красивой“ жизни. При одной превосходной рифме (»лето» — «пистолета») и мастерской чеканке ритма, выдающих большого поэта, стихотворение в общем стилизовано под беспомощные любительские «стишки», которые тайно «пописывают» между делом. Самый неуклюжий перенос ударения ради сохранения метра («честное») явно указывает на насмешку.
И вместе с тем тут же, в тех же строках есть и иная интонация. Если человеку, утратившему вкус к жизни, находящемуся в состоянии подавленности, скажут: «Юнкер Шмит, честное слово, лето возвратится!» — то это будет шуткой, но ведь ободряющей шуткой! Впрочем, в иных обстоятельствах, тоже желая ободрить, но пожесче, можно сказать иначе: кажется, наш юнкер Шмидт из пистолета хочет застрелиться? Или что-либо подобное. И такой смысл в стихотворении тоже потенциально заключен.
Еще пример — коротенькое стихотворение «Пред морем житейским». В позднейшем примечании, сопровождающем его публикацию, авторы указывают на «смущение» и даже на «отчаяние», которые овладели директором Прутковым при известии о готовящихся реформах и привели его к созданию этого восьмистишия. Недаром казенный поэт хочет покончить с собой. Но предположим, что ничего не знаем о примечании. Прочтем:
Все стою на камне,-
Дай-ка брошусь в море…
Что пошлет судьба мне,
Радость или горе?..
Да ведь это (кроме, быть может, «дай-ка») просто начало какой-нибудь неизвестной народной песни — задушевной, печальной. Во второй же половине — уже намек на нелепость (вдруг сравнение с кузнечиком). Печаль дополняется иронией, но не снимается ею, остается, только чуть «подправляется», и настроение пустенького вроде бы стиха оказывается сложнее, чем просто разоблачение отчаявшегося ретрограда.
Кстати, строка о почти вечном стоянии на камне («Все стаю …») вызывает в памяти другое, более сильное и популярное стихотворение, в котором есть знаменитая строчка о сидении на камне бороне фон Гринвальдуса («Немецкая баллада»). Здесь не исключена возможность и прямой пародии на жанр рыцарской баллады. Под внешней литературной пародией — подтрунивание над, казалось бы, безусловно положительным качеством — верностью. Неспроста стихотворение по кусочкам понимается тогда, когда надо вышутить или разоблачить неоправданное постоянство убеждений или поступков. И все это независимо от «немецких баллад».
Никакого непримиримого противоречия между добродушной шуткой и сатирической издевкой в этих и им подобных случаях нет. Корень дела в особенностях русского юмора.

«Мудрые» изречения

Сочинения Пруткова, насколько известно, крайне редко переводились на другие языки, в то время как иные юмористы с большим или меньшим успехом поддаются иноязычной передачи, и чужое сознание в разной мере приближается к смыслу оригинала. Здесь же очень трудно, если не возможно, приблизиться потому, что вне этой юмористической стихии в разных ее вариантах (от легкой шутки до ядовитой сатиры) вряд ли что ценное от Пруткова останется.
Особенности такого непосредственного, непереводимого юмора, идущего от очень здорового национального самосознания, нельзя кратко и однозначно сформулировать. Некоторые из них можно переживать только в конкретных образных претворения.
Его «мудрые» изречения давно укрепились в устной и литературной речи, мы постоянно применяем их к явлениям и вопросам текущей жизни; нередко цитируются и отдельные его стихотворения-пародии. В марксистских кругах в пору борьбы с народниками установилась своего рода традиция обращения к К.Пруткову. В частности для Г.В.Плеханова, беспощадного полемиста, К.Прутков, наряду с Гоголем, Щедриным, Крыловым, и Грибоедовым, был неисчерпаемым источником, откуда он брал остроумные и язвительные характеристики своих незадачливых противников. Хорошо знал наследие Пруткова В.И.Ленин. В бытовом обиходе, в кругу товарищей и друзей, он, любивший и пошутить и посмеяться, нередко пользовался прутковскими афоризмами, вроде «Никто не обнимет необъятного», «Не ходи по косогору, — сапоги стопчешь!» и др. Но в печати, в общественных выступлениях Владимир Ильич всегда обращался к более острому, сильнее разящему оружию — к Щедрину, к Гоголю.
Вот два афоризма:
«Шпионы подобны букве „Ъ“. Они нужны в некоторых только случаях, но и тут можно без них обойтиться, а они привыкли всюду соваться».
«Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки».
Второй из них принадлежит Пруткову, в нем пародирована «житейская мудрость». А первый принадлежит Пушкину и ровно ничего не пародирует. Просто Пушкин высказывает некую сентенцию в том стиле, острота которого была обозначена им самим: «отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно». Оба афоризма внешне очень похожи, что видно и на первый взгляд. В обоих неожиданно сближены предметы, вроде бы не имеющие никаких существенных общих свойств: шпионы — и буква «Ъ»; девицы — и шашки. Они сближены лишь на основании случайно возникшей далекой ассоциации. Такое неожиданное сближение рождает комизм.
И все же дух пушкинского высказывания отличается от прутковского. При всей насмешливости Пушкин высказывает свое игривое рассуждение без «задней мысли». Это то, что называется «житейской мудростью». Впрочем, для Пушкина такие «мудрости» — лишь гимнастика ума, побочный продукт живого и активного воображения. Не то у Пруткова. Для него изречение — любимое дело. Он совершенно серьезен. Его сочинители — остроумные люди, им тесно в рамках стилизованной буквальной «тупости», вроде: «Ревнивый муж подобен турку». Они выходят за рамки и тоже изрекают «мудрости»: «Достаток распутного равняется короткому одеялу: натянешь его к носу, обнажается ноги» и многое тому подобное.
Все дело в том, что предметом вышучивания является не, «тупость» как таковая, а именно самая, с позволения сказать «мудрость», точнее, та безапелляционность и то беспредельная самодовольство рассудка, с которым он, торжествуя, накидывает свою сетку на неуловимо разнообразную живую жизнь.
Таким образом, Алексей Жемчужников, противопоставляя прутковскую «тупость» «житейской мудрости», на склоне лет явно недооценивал масштаба своих более молодых проказ. Когда Прутков выступает с многообразными пародиями на «мудрость», то в этом сказывается, быть может, так же и косвенная реакция на рационализм, например, на просветительскую веру в безграничную преобразующую силу разума. С изменением исторических условий для людей других эпох в афоризмах Пруткова звучит прежде всего очень здоровая нота — отвращение от абстрактного самонадеянного умствования.
Развенчание ложной мудрости проводится так, как обычно происходит в пародии: посредством известного «пересаливания», путем доведения глубокомыслия до верха претециозности. Например: «Кончина наступает однажды, а ждем мы ее всю жизнь: боязнь смерти мучительней, чем сама жизнь». Это серьезно говорит французский писатель Лабрюйер. Мысль претендует на универсальность и абсолютную правоту. Видимо, невольно, но с ней перекликается Прутков: «Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней было приготовиться». Выдержан глубокомысленный тон, сохранен и формально-логический костяк. Достаточно чуть вдуматься, чтобы стало очевидно нелепым допущением того, что смерть могла бы быть и как-то иначе «поставлена», а не «в конце», что здесь еще нужны какие-то особые мотивировки. В свете такой шутки и серьезная сентенция уже не кажется такой незыблемой, абсолютной.
Суждения подобного рода вовсе не обязательно рассмешат в буквальном смысле. Но ведь юмор и не сводится всецело только к «смешному». Юмор — это особого рода мысль, это вольная или невольная оценка. Там, где юмор выступает в форме пародии, он чаще всего является переоценкой чего-то привычного, он является свежим, насмешливым взглядом, проникающим внутрь предмета, сквозь, казалось бы, непререкаемую правильность оболочки.
Недаром сам Прутков после первых же своих выступлений в печати протестует против того, чтобы его творения назывались пародиями: «… Я пишу пародии? Отнюдь!..» В самом деле, такая «пародия», будучи столь же «общим местом», что и пародируемый предмет, оказывается — как это ни удивительно — ближе к действительной жизни и потому истиннее. Она мудрее серьезной непререкаемой «мудрости». Жизнь сложна, и наше познание ее, как известно, в каждый момент относительно. Именно диалектику в познании жизни, — пусть в самом обыденном виде, — и несут в себе мнимо дурашные афоризмы Пруткова.
Будучи гибкими от пропитывающей их внутренней иронии, они не старятся в разных условиях и случаях жизни — и потому они долговечнее неподвижно абсолютной «мудрости». Афоризмы — не только наиболее популярный жанр творчества Пруткова, но и самая определенная его часть.

Басни

Про басни, например, этого не скажешь. В них нашла отражение близость К.Пруткова к «Современнику», особенно в баснях, напечатанных в журнале в 1860 году. Примечательно, что эти басни, подобно русским сказкам, изображают помещика как «глупого барина», и в них трудно уловить что-либо пародийное. В них высмеяны предреформенные раздумья либеральных дворян, уже начавших понимать, что ликвидация крепостного права неизбежна и что надо заблаговременно к ней приготовиться. Один из таких либералов («Помещик и трава») мечтает о будущей «связи» со своими крестьянами: себе он оставляет всю землю, а «тимофееву траву» готов «возвратить немедля Тимофею». «Разница вкусов» просто остроумная, хорошая басня, заключительное присловье которой («Тебе, дружок, и горький хрен — малина…») напоминает даже пушкинскую притчу о художнике, сапожнике и разнице вкусов («Суди, дружок, не выше сапога»). Когда читаешь крошечную басню «Пастух, Молоко и Читатель», то вряд ли приходит в голову: вот, мол, какое удачное разоблачение разных глупых басен! Это басня — шедевр «чистого» остроумия, это как бы излишек смешливости русского ума и словоохотливости, которых оказывается все же больше, чем надо даже для самых больших практических целей, для оформления серьезной мысли, и потому они перехлестывают через край. Пастух, унесший свое Молоко куда-то в бесконечность; Читатель, поставленный заголовком в число «действующих лиц», хотя он и не участвует в «сюжете» (подобно тому как «незабудки» были в другой басне помянуты просто для «шутки») — как можно все это строго рационально использовать?
Еще в старое время один критик заметил по поводу шуточного стихотворения А.К.толстого «Вонзил кинжал убийца нечестивый…» и ему подобных: «… ключ ли к ним утратился, или они сочинены вообще во славу бессмыслицы, но только всякий комментатор рискует очутиться в глупом положении, если начнет изощрять свое остроумие в их серьезном толковании» (Н.Котляревский. Старинные портреты). Как известно, самый талантливый поэт в прутковском кружке А.Толстой любил и независимо от Пруткова предаваться стихотворной игре словами и алогизмами. Даже у Козьмы Петровича не часто встретишь такие экстравагантности, как толстовские рифмованные наставления в куплетах «Мудрость жизни» вроде:
Будь всегда душой обеда,
Не брани чужие щи
И из уха у соседа
Дерзко ваты не тащи… —
а это еще самое благопристойное! Не удивительно потому тотгромадный размах, которого достигает сознательная нелепость в коллективно созданных пьесах.
Ставиться заведомо абсурдная задача: создать словесную основу вроде бы нормального сценического зрелища из ничего или из такого пустякового зерна, как, скажем, упомянутая идея «драматической пословицы» «Блонды» насчет учтивости и прочего. В этом отношении замечательно «разговорно-естественное представление» «Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?».
Как в басне о Молоке ни при чем был Читатель, так и здесь ни Турка не появляется, ни вопроса о приятности быть внуком не возникает. Взят уже популярный у читателя и полюбившийся авторам афоризм о поощрении и канифоли — и буквально раздут в «представление» в целую сцену. Она, в свою очередь, произвольно оборвана, что называется, «на самом интересном месте»: как раз тогда, когда злополучный скрипач Иван Семенович, отец многих детей, «не считая рожденных от первого брака и случайно», собирается открыть невероятную тайну. Разбирать «сюжет» этого произведения просто невозможно (потому что его нет), выискивать сатирическую цель тоже: не на начальника же здесь сатира, что обиделся на игру без канифоли! Создается особая, вязкая смесь диких анекдотов и словесного озорства, а вяжется «действие» (то есть бездействие) «плавным, важным, авторитетным» голосом Миловидова, который в своей основополагающей речи никак не может из-за помех сдвинуться дальше первых двух фраз, время от времени слово в слово монотонно повторяя начало.

Военные афоризмы

Интересно, что сами создатели Пруткова отлично знали по опыту, как нелепо-серьезно могут быть восприняты (и воспринимались, начиная отзывами о «Фантазии» (они собраны в книге П.Н.Беркова «Козьма Прутков, директор Пробирной палатки и поэт») его сочинения. Вряд ли случайно в одном из оригинальнейших прутковских жанров — «военных афоризмах», где тесно сплетаются самая едкая сатира на солдафонство с невероятной словесной бутадой, появляется подстрочный комментатор — командир полка. Это поистине один из сильнейших сатирических образов Пруткова, достойный стать в один ряд с образом самого директора Пробирной палатки, что сочинил «Проект: о введении единомыслия в России». Вот уж подлинно олицетворение тупости.
Полковник сразу же начинает серьезничать. Он читает: «Проходя город Кострому, заезжай справа по одному» и примечает: «Это можно отнести и к другим городам. Видна односторонность». Недоумение критика растет все более: «Чтобы полковнику служба везла, он должен держать полкового козла». Впрочем, в том, что полковник и полковой козел поставлены рядом, причем служебное благополучие первого предопределено присутствием второго, заключена известная двусмысленность и проблескивает издевка. Но где уж чинуше, взявшемуся за перо критика, понять то, что говорил Гоголь о русском уме! И он начинает раздражаться: «В этом нет никакого смысла. К чему тут козел?» Казалось бы, явно дразнит тупицу двадцать восьмой афоризм, построенный на рифме: «сорокам — сроком», но тот не унимается: «Опять нет смысла. Сороки не служат». Предположение о скопце, командующем штабом, вызывает почти беспомощное: «Когда же это бывает?».
В примечаниях полковника сквозит, однако, не только достойная жалости умственная невинность. Замечая, что в сочинениях офицера Фаддея Пруткова не упоминается о службе «престо-отечеству», что в них есть «неприличный намек на маневры» и тому подобное, критик делает косвенный политический донос, всякий случай, как бы ничего не вышло, отдаленно перекликаясь с будущим чеховским Беликовым. В свете такой переклички образа «мысли» критика-ретрограда приобретает немалую актуальность. До сих пор еще не перевелась порода людей, которые, надежно огородившись частоколом соответствующих проверенных цитат, видят «односторонность», чуть ли не преступность во всякой попытке мысли выйти за пределы общих мест, за пределы самоочевидного. Можно представить себе недоумение и страх подобного фельдфебеля, назначенного в Вольтеры (говоря известными грибоедовскими словами), когда он, зная, что в пьесе должна быть и завязка, и развязка, и многое другое, читает прутковские пьесы и отчаивается: при чем тут турка? Когда же это бывает? Такой критик даже автора «Медного всадника» обвинил бы в мистике за «тяжелозвонкое скаканье» («ибо когда же это бывает?»), если бы автором был не Пушкин.
Если «Проект…», сочиненный чиновником К.П.Прутковым, являет собою открытую сатиру на охранительство и особых разъяснений не требует, то «Военные афоризмы» или «Торжество добродетели» — произведение более сложного рода.
Так, последнее — великолепная сатира на обстановку всеобщей слежки и подозрительности в деспотическом государстве, которое, «налаживаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти.» В обычную схему комедии о борьбе за «местечко» с взаимными подножками и прочим, авторы вводят агента «министерства народного подозрения», который, «целуя взасос» очередную жертву, с беспредельным сладострастием «вписывает» ее в специальный реестр: «Я в настоящее время знаю очень немногих благонадежных людей,- остальные почти все у нас вписаны. Скоро прийдется вписать и последних». Политически казнив своих «друзей», полковник Биенинтенсионе — весь умиление: «Друзья мои! Позвольте утереть слезу сострадания и расцеловать вас! (Утирает слезу сострадания…)» и так далее.
Но Прутков есть Прутков: только читатель настроился на восприятие «всамделишной» сатиры, как вдруг министр вторично требует экипаж: «Карету, как сказано выше!..» Актуальная сатира, и подтрунивание над чересчур облегченным легким жанром, и просто избыточная жизнерадостная «бойкость» — все это в неразложимом сплаве придает фарсу о «министре плодородия», как и многим другим характерным вещам Пруткова, неповторимый отпечаток.
Козьма Прутков требует от читателя особого настроения. В известном смысле, он — обманщик: его лицо обещает гораздо менее того, что может дать его книга. Поэтому, вознамерившись просто развлечься, посмеяться над «казенностью» и тому подобным, можно закрыть книгу с разочарованием. Только помни о том, что Прутков глубже и значительнее плоского «обличительства», можно нащупать его собственное значение в многообразии русской литературы.

Прутков как представитель своей эпохи

Шестидесятые годы прошлого века — эпоха подъема революционно-общественного движения в Росси — оставили нам большое наследие в области юмора и сатиры. Наряду со специальными отделами в больших журналах («Свисток» Добролюбова в «Современнике») возникли многочисленные юмористические издания. Многие из них отличались беззубостью, мелким обличительством; многие, едва родившись, умирали; иные, как «Искра», придерживались длительное время и заняли свое место в истории отечественной сатиры.
Исключительный интерес к сатирическому изображению действительности вызвал к жизни целый ряд талантливых поэтов (В.Курочкин, Д.Минаев), а также художников — графиков-карикатуристов (Н.Степанов). Имена некоторых из них вошли в историю русской культуры и русского искусства. И это неудивительно, поскольку, наряду с несомненной талантливостью, эти писатели в большей или меньшей степени были связаны с передовой общественной мыслью своего времени и являлись во многом выразителями тех идей, которые развивали вожди революционной демократии — Чернышевский и Добролюбов.
Утверждать, что и К.Прутков был писателем этих идей, что он был хотя бы в малой мере революционным демократом, — едва ли кому прийдет в голову. И в то же время не подлежит сомнению ни его широкая популярность среди современников, ни то, что память о нем была свежа спустя десятилетия после его «смерти», о которой объявлено в 1863 году. И в наши дни он интересен не только как превосходно вылепленный образ тупого, ограниченного и самодовольного представителя бюрократии царской России, как своего рода музейная редкость, но и как художник, произведения которого не лишены эстетической значимости и практической поучительности. У Козьмы Пруткова — талантливого сатирика, мастера литературной пародии — есть чему поучиться писателям-сатирикам.

Список использованной литературы:

1. Сквозникова В. Сочинения Козьмы Пруткова, М: Художественная литература, 1974

2. Десницкий В. Козьма Прутков, Ленинград: Советский писатель, 1954

МБОУ СОШ № 6

с углублённым изучением отдельных предметов

города Ставрополя

Название работы «Кто такой Козьма Прутков?»

Автор: ученица 11 В класса Тимофеева Алёна

Руководитель: Мостакова Наталья Владимировна

2008

План

Введение

1. Личность Козьмы Пруткова – правда и вымысел
2. Авторы Козьмы Пруткова
3. Своеобразие творчества

Выводы

Список литературы

Приложение

Введение

В начале 50-х годов «родился» Козьма Прутков — автор стихов, басен, эпиграмм, пародий, пьесок, афоризмов, исторических анекдотов.

Один из сборников Козьмы Пруткова открывается таким стихотворением:

 Мой портрет

 Когда в толпе ты встретишь человека, который наг;*

Чей лоб мрачней туманного Казбека,

Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке;

Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке, —

Знай: это я!

 Кого язвят со злостью вечно новой,

Из рода в род;

С кого толпа венец его лавровый

Безумно рвет;

Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —

Знай: это я!..

В моих устах спокойная улыбка,

В груди — змея!

Меня заинтересовала эта личность, ведь не каждый способен посмеяться над собой и «выставить» свой портрет на обозрение общества. Кто такой Козьма Прутков? Что стало причиной возникновения его собраний, точных, колких, задевающих за живое?

 Цель работы:

 — выявить причины возникновения писателя Козьмы Пруткова и его произведений;

 — определить основные грани творчества Козьмы Пруткова;

  — отметить роль произведений Козьмы Пруткова в истории русской литературы.

1. Личность Козьмы Пруткова – правда и вымысел

  Биографический очерк, помещенный в первом собрании сочинений Козьмы Пруткова и перепечатанный во всех дальнейших, дает следующие основные сведения о жизни поэта.

Козьма Петрович Прутков родился 11 апреля 1803 года. В 1820 году он был принят в один из лучших гусарских полков, но прослужил в нем лишь два с небольшим года. В военную службу он вступил «только для мундира» и, выйдя в 1823 году в отставку, тогда же определился на гражданскую службу по министерству финансов — в Пробирную палатку. Здесь он прослужил сорок лет, до самой своей смерти.

Писателем Козьма Прутков стал в очень немолодом уже возрасте — в исходе пятого десятка. Он дебютировал в 1850 году комедией «Фантазия», поставленной на сцене императорского Александрийского театра, в следующем году он анонимно напечатал свои первые стихотворения. Затем талант его быстро развернулся. С 1854 года Прутков стал печататься под своим именем. В этом году и затем в 1860-м в журнале «Современник» были напечатаны все его основные произведения, относящиеся к разнообразным жанрам: Прутков писал стихотворения, афоризмы, исторические анекдоты, драматические произведения.

Умер Козьма Прутков 13 января 1863 года в звании директора. Пробирной палатки, имея чин действительного статского советника.

Все эти сведения, за исключением библиографических указаний, вымышлены. Изложенные выше события на самом деле не происходили. Вымышлен и самый объект биографии. Директор Пробирной палатки Козьма Петрович Прутков в действительности никогда не существовал. Эта личность со всем ее жизненным и творческим путем, с резко очерченными особенностями внешности и характера — такой же плод художественного вымысла, как и произведения Козьмы Пруткова. Жизнь и творчество этого писателя — художественное целое, единое по замыслу и выполнению.

Козьма Прутков — псевдоним, развившийся в самостоятельное лицо, в «авторскую маску». Такие «авторские маски» привились в русской литературе именно с легкой руки Козьмы Пруткова.  

Цельность личности и творчества Козьмы Пруткова не уменьшилась оттого, что тут сотрудничало несколько авторов, каждый из которых, конечно, вносил свои художественные устремления и особенности своего таланта, расширяя тем самым творческий диапазон вымышленного поэта. Образ Козьмы Пруткова настолько скрепил произведения этих авторов, что возник единственный в русской литературе случай, когда вымышленный автор-герой стал в один ряд с реальными писателями.  

 Сочинения Козьмы Пруткова не разбиваются на произведения отдельных авторов, а издаются и изучаются как творческое наследие одного автора. Правда, разнести сочинения Пруткова по отдельным авторам до конца и невозможно, так как часть произведений написана сообща.

2. Авторы Козьмы Пруткова

 А.К.Толстой и его двоюродные брать Жемчужниковы являются создателями Козьмы Пруткова – вымышленного автора, от имени которого три поэта коллективно выступали с сатирическими выступлениями произведениями.

Алексей Михайлович Жемчужников (1821—1908). Вне Пруткова его многолетняя литературная деятельность имеет в истории русской поэзии довольно скромное значение. Он писал пейзажные и любовные стихи, но не обладал достаточным лиризмом и сосредоточился преимущественно на «гражданской» поэзии. Его основная творческая активность приходится на время, гораздо более позднее, чем деятельность Козьмы Пруткова, — на 70—90-е годы. В 40-е годы он, по утверждению П. П. Семенова-Тян-Шанского, посещал кружок Петрашевского.

Владимир Михайлович Жемчужников (1830—1884) вне Пруткова никак не проявил себя в литературе. Между тем это, собственно говоря, центральная фигура прутковского триумвирата. По количеству принадлежащих ему произведений Козьмы Пруткова Владимир Жемчужников стоит на первом месте. Он же был организатором и редактором публикаций Козьмы Пруткова, подготовил «Полное собрание сочинений» и написал «Биографические сведения».

  В. Жемчужников был вхож в редакцию «Современника»; судя по материалам жандармских наблюдений, неоднократно бывал у Чернышевского. В сохранившейся конторской книге «Современника» 1860 года указано, что гонорар за прутковские материалы выдан Жемчужникову «чрез Чернышевского».

             В «Биографических сведениях о Козьме Пруткове» признается участие в литературном наследии Пруткова еще одного  Жемчужникова — Александра Михайловича (1826—1896), но в строго ограниченном объеме: указывается, что он участвовал в сочинении трех басен и двух комедий.

Из создателей Козьмы Пруткова наиболее известен Алексей Константинович Толстой (1817—1875). Видный лирик, стихи которого широко известны до сих пор, особенно благодаря тому, что чуть не половина их положена на музыку Чайковским и Римским-Корсаковым, выдающийся драматург, пьеса которого «Царь Федор Иоаннович» прославлена постановкою МХАТа, Алексей Толстой в то же время и блестящий сатирик. В особенности замечательна его поэма «Сон Попова» — одна из лучших сатир на жестокую и лицемерную бюрократию и полицию русского царизма.

Алексей Толстой ко времени создания Козьмы Пруткова имел уже пятнадцатилетний опыт самого разнузданного балагурства на бумаге. Его письма 30-х годов — это какой-то поток дурашливости, в которой многое, за неизвестностью реалий, совершенно нам непонятно. Местами появляются забавные куплеты, пародии, умышленно нелепые баллады.

Алексея Толстого, как и его кузенов, увлекал комизм нелепости. Можно себе представить, каков был в молодости этот зуд зубоскальства, если в старости А. Толстой мог начать письмо чем-нибудь вроде:

Желтобрюхого Гаврила

Обливали молоком,

А Маланья говорила:

Он мне вовсе незнаком!

Неприязнь к деспотизму и бюрократизму вообще характерна для Алексея Толстого, но в ней нет ничего революционного. Алексей Толстой враждебен идее революционного переворота; его оппозиционность в отношении властей носит в значительной степени характер аристократического фрондерства против обезличивающего деспотизма и всесилия чиновничества.

«Козьма Прутков» творился в привольной обстановке дворянского семейного быта. Братья Жемчужниковы и их двоюродный брат Алексей Толстой были баловни судьбы: красавцы и силачи, веселые, богатые, прекрасно образованные, с большими придворными, великосветскими и сановными связями, блестящие остроумцы и даровитые поэты.

Жизнь била в них ключом и в затхлой атмосфере николаевского царствования прорывалась в задорных выдумках и дерзких шалостях. В этих шалостях особенно отличался Александр Жемчужников — неистощимый забавник с необычайным даром имитатора. Многочисленные анекдоты о проделках Жемчужниковых, сохраненные мемуаристами, относятся главным образом к нему. Приведу несколько таких анекдотов.

Наступив в театре нарочно на ногу одному высокопоставленному лицу, Жемчужников затем каждый приемный день являлся к нему с извинениями, пока рассвирепевший сановник его не выгнал.

Министр финансов Вронченко ежедневно в девять часов утра гулял по Дворцовой набережной. Жемчужников, незнакомый с министром, стал каждое утро проходить мимо него и, приподнимая шляпу, приветствовал его словами: «Министр финансов — пружина деятельности». Вронченко, наконец, пожаловался петербургскому обер-полицмейстеру Галахову, и Жемчужникову под страхом высылки из столицы было предписано, впредь, министра не беспокоить.

Трудно сказать, что правда, что вымысел в этих рассказах, но «прутковский» дух в них чувствуется. Все казенное, все официальное, признанное возвышенным и почтенным, возбуждало в создателях Пруткова злую и шаловливую иронию.

В круг подобных проказ и выдумок входили и литературные шалости веселых братьев. Вот одна из них:

Думы и наблюдения

При борще или при щах

Завершает редко пир

Бланманже.

Воин, бывший на часах,

Отдыхает, сняв мундир,

В неглиже.

Жемчуг в нитках и вещах

Покупает ювелир

Фаберже.

 Алексей Жемчужников был мастером комических записок, посвящений, альбомных стихов. Рукопись заставляет думать, что известное стихотворение Козьмы Пруткова «В альбом NN» первоначально было написано Алексеем Жемчужниковым от своего лица в альбом какой-то даме, а затем уже перешло в литературную собственность Козьмы Пруткова.

Младшие братья тоже рано ступили на стезю зубоскальства, проложенную старшими. Александр буффонил в стихах и прозе, как и в жизни. Нелепые басни — видный жанр в творчестве Козьмы Пруткова — начал культивировать он. На копиях некоторых произведений Александра, попавших в печать с именем Козьмы Пруткова, но не включенных в собрание его сочинений, имеется одинаковая пометка редактора собрания Владимира Жемчужникова: «Глупость Сашенькина!». Сколько, вероятно, было написано таких «глупостей», прежде чем возникла идея «Козьмы Пруткова»!

Младший брат Владимир был по преимуществу пародистом. У него был замечательный дар художественной имитации. Он легко и тонко высмеивал манеру любого поэта, соперничая с Алексеем Толстым. Этим двум авторам в основном принадлежат пародии Козьмы Пруткова. Судя по датам произведений, на которые направлено жало пародий, часть этих пародий едва ли не относится еще к 40-м годам.

В 1851 году Алексей Толстой и Алексей Жемчужников впервые вышли со своими шутками из интимной среды на арену публичности. Написав вдвоем одноактный водевиль «Фантазия», они поставили его не на «домашнем театре», а на Александрийской сцене.

Когда впоследствии возник Козьма Прутков, ему задним числом приписали эту пьесу, обозначенную на театральной афише как «Сочинение Y и Z». «Фантазия» — насмешка над убожеством тогдашнего комедийного репертуара. Печатая впервые «Фантазию» в 1884 году в первом собрании сочинений Козьмы Пруткова, В. Жемчужников необычайно обогатил текст комедии, приведя в подстрочных сносках все исправления цензора. Получился как бы удвоенный Козьма Прутков: Прутков вверху и внизу, Прутков, процензурованный Прутковым.

3. Своеобразие творчества Козьмы Пруткова

            С самого зарождения идеи «Козьмы Пруткова» лучшей формой публикации его произведений представлялось собрание сочинений. Ведь идея состояла именно в том, чтобы писать от одного лица, «способного во всех родах творчества» и притом наделенного рядом комических черт. Но этот замысел мог доходить до читателя лишь при сопоставлении ряда произведений Пруткова. Поэтому с самого начала литературной деятельности Козьмы Пруткова перед его создателями встал вопрос о собрании сочинений.

Портрет Козьмы Пруткова, опубликованный лишь при собрании сочинений 1884 года, был, видимо, хорошо известен в литературном кругу. Согласно этому портрету описывает наружность Кузьмы Пруткова А. В. Дружинин в «Заметках петербургского туриста» («С.-Петербургские ведомости», 1856, № 431, 22 февраля). По этому портрету дан облик Кузьмы Пруткова и в карикатуре Н. А. Степанова в «Искре» (1860, № 43).)

«Полное собрание сочинений» было издано только через тридцать лет, хотя оно анонсировалось и при публикация «Пуха и перьев» в «Свистке»* и в некрологе 1863 года и хотя видные писатели говорили о необходимости его выпуска. Так, в том же 1863 году Ф. М. Достоевский писал в «Зимних заметках о летних впечатлениях»: «Есть у нас теперь один замечательнейший писатель, краса нашего времени, некто Козьма Прутков. Весь недостаток его состоит в непостижимой скромности: до сих пор не издал еще полного собрания своих сочинений».

Козьма Прутков понят как типичный представитель эпохи Николая I, как «сын своего времени, отличавшегося самоуверенностью и неуважением препятствий».

 «Полное собрание сочинений» имело неожиданный для авторов и издателя успех. Выпущенное небольшим тиражом (600 экземпляров), оно сразу разошлось, и в следующем году было переиздано в 2000 экземпляров. С тех пор оно постоянно переиздавалось. В 1916 году вышло двенадцатое издание. В советские годы много раз издавались собрания сочинений Козьмы Пруткова, дополненные материалами, не входившими в дореволюционные издания.

Со времени первого собрания сочинений слава Козьмы Пруткова стала нерушимой. Козьма Прутков вошел в обиход русского читателя, завоевал репутацию классика без всякой критической указки, ибо ни один сколько-нибудь значительный русский критик не писал о нем. Особенно известны афоризмы Козьмы Пруткова. Они постоянно цитируются и многие употребляются как пословицы.

«Гони природу в дверь, она влетит в окно». (Н.М.Карамзин)

В числе шуточных афоризмов Козьмы Пруткова имеется перифраза этой поговорки: «гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно» (1860). И действительно, если человек любит, то, как бы он не пытался спрятаться от этого чувства, «закрыть двери и окна», оно все равно будет рядом, ведь оно живет в его душе, внутри и от него не избавиться.

«Заткни фонтан!»

Сокращенная редакция шуточного афоризма из «Плодов раздумий» (1854) Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его: ай отдохнуть и фонтану». Употребляется в значении: замолчи.

«Никто не обнимет необъятного».

Афоризм из «Плодов раздумий» Козьмы Пруткова (1854).Человек часто в своей речи употребляет словосочетание «объять необъятное», но не задумывается, что такое невозможно; но можно понимать это выражение по-другому: ты настолько силен, что тебе дано сотворить невозможное, и эта возможность есть у каждого, только к этому необходимо стремиться; либо: для каждого есть свое «необъятное», которого он может достичь.

«Смотри в корень!»

Афоризм Козьмы Пруткова. Для того чтобы понять обращать внимание на те качества, которые заложены в основе.

            «Что имеем, не храним, потерявши, плачем».

 Название водевиля (1844) С.Соловьева, использованного как афоризм в плодах раздумий (18540) Козьмы Пруткова.

Тем самым можно судить о том, что авторы не только сочиняли сами, но тщательно анализировали слова и фразы других людей, переделывали их либо цитировали в сборниках Козьмы Пруткова. Авторы были очень наблюдательны, и порой замечали то, что не задевало и оставляло равнодушными остальных.

Козьма Прутков был задуман прежде всего как поэт. Впервые выступив под своим именем, он сразу внушил публике представление о себе как о поэте-пародисте: «Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!..».

Итак, Козьма Прутков для современников был, прежде всего, автором пародий на поэтов.

Козьма Прутков не упускает ни одного из стандартов романтизма — прежде всего, конечно, разочарования, мировой скорби, презрения к толпе, гордого обособления. Подобно всем ходовым байроническим героям, байронический герой Козьмы Пруткова — человек с неведомой биографией, с непонятными целями и с мучительными, но не раскрываемыми тайнами:

Ты к кому спешишь на встречу,

Путник гордый и немой?»

— «Никому я не отвечу:

Тайна то души больной!

Уж давно я тайну эту

Хороню в груди своей,

И бесчувственному свету

Не открою тайны сей.  («Путник»)

Козьма Прутков любит накинуть чайльд-гарольдов плащ, «обнять грозное страданье», порисоваться презрительно-спокойным видом, скрывающим измученное, увядшее сердце:

В моих устах спокойная улыбка,

В груди — змея! («Мой портрет»)

 Козьма Прутков отдает теме «величия поэта» обильную дань. Он преисполнен сознанием избранности и презрением к ничтожной толпе, высоко над которой стоит поэт:

Клейми, клейми, толпа, в чаду сует всечасных,

Из низкой зависти, мой громоносный стих:

Тебе не устрашить питомца муз прекрасных,

Тебе не сокрушить треножников златых!..

Озлилась ты?! так зри ж, каким огнем презренья,

Какою гордостью горит мой ярый взор,

Как смело черпаю я в море вдохновенья

Свинцовый стих тебе в позор!     («К толпе»)

 Теме поэта посвящено замечательное стихотворение Пруткова «Мой сон». Это своеобразная «синтетическая» пародия на три стихотворения Хомякова*. Стихи Хомякова-любомудра говорят о значении поэта, утоляющего жажду смертных понять «тайный глас природы» и слиться духом с «мировой душой». Хомяков говорит о поэте вообще. Козьма Прутков — о конкретном поэте, о себе самом. Стиху Хомякова:

                                                 Я видел сон, что будто я певец…

в прутковской пародии соответствует стих:

И снилося мне, что я тот певец**.

Вместо особого значения поэта, проникающего в глубину людских сердец и в душу мироздания, воспевается значение Козьмы Петровича Пруткова, весьма довольного привилегиями славы и власти, присвоенными ему по званию поэта.

 Козьма Прутков также видит во сне свою смерть и бессмертие, но последнее представляется ему в образах посмертных почестей на земле и в среде небожителей. Козьма Петрович так тешится посмертной славой, что не хочет и возвращаться к жизни:

Но — ах! — я проснулся, к несчастью, живой,

Здоровый!

 Этот финал — «к несчастью, живой, здоровый» — апофеоз нелепой оторванности поэзии от жизни, возникающей на почве эстетизации оторванного от своих идейных истоков искусства.

В стихах Пруткова разоблачены позерство и ложно-величавая торжественность «антологистов». Взять хотя бы реплики в «Споре древних греческих философов об изящном»:

Клефистон (самоуверенно)

Свесть не могу очарованных глаз

С формы изящной котурна.

Стиф (со спокойным торжеством и с сознанием своего достоинства)

После прогулок моих утомясь,

Я опираюсь на урну.

        В замечательном стихотворении Козьмы Пруткова «Письмо из Коринфа» (пародирующем «Письмо» Щербины) построфно проходят все типовые темы «антологического рода», прекрасные предметы античного мира:

Я недавно приехал в Коринф.

Вот ступени, а вот колоннада.

Я люблю здешних мраморных нимф

И истмийского шум водопада.

Наслаждение эстетическим созерцанием:

Целый день я на солнце сижу.

Трусь елеем вокруг поясницы.

Между камней паросских слежу

За извивом слепой медяницы.

Культ «Красоты»:

Померанцы растут предо мной,

И на них в упоеньи гляжу я.

Дорог мне вожделенный покой.

«Красота! красота!» — всё твержу я.

Культ «изящного сладострастия»:

А на землю лишь спустится ночь,

Мы с рабыней совсем обомлеем…

Всех рабов высылаю я прочь

И опять натираюсь елеем.

 И в других стихотворениях Козьмы Пруткова из-под античной тоги выглядывает фигура российского обывателя, который в поэтических мечтах «натирается елеем» на ночь («трусь елеем вокруг поясницы»), словно это средство от старческой боли в спине. Или он хвастает беседой с философом Лизимахом, упоминающим о не существовавших в древности очках. Или, показывая свою ученость, требует себе без разбору самые разнообразные и заведомо ненужные ему античные предметы:

Дайте бочку Диогена,

Ганнибалов острый меч,

Что за славу Карфагена

Столько вый отсек от плеч!

Дайте мне ступню Психеи,

Сапфы женственной стишок,

И Аспазьины затеи,

И Венерин поясок!  («Честолюбие»)

 В стихах Козьмы Пруткова замечательно имитировано простодушие, с которым поэт мешает «высокое» с обыденным. Он более всего вульгарен там, где более всего становится на ходули. Усиливается «парение ввысь», с одной стороны, и банальность житейской обыденщины — с другой, так что беспринципное смешение «действительности» с «мечтой» становится комичным в глазах каждого читателя.

 Вот типовая романтическая ситуация: певец во время бури на море среди общего ужаса бесстрашно поет гимн разгневанной стихии:

Забыл песни неги, и песнь громовую

Настроил под твой гармонический рев!

 Образ Козьмы Пруткова — воплощение тех тенденций, которые осмеивали его создатели в современной литературе.

Основное свойство вульгарного романтизма — эклектизм, неразборчивое сочетание идейно и психологически несовместимых «красот». Для демонстрации эклектизма надо было все пародии приписать одному автору, «писать от одного лица, способного во всех родах творчества», то есть мыслящего себя отнюдь не пародистом, но лишь усердным подражателем признанным образцам.

В своем «Письме известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту «С.-Петербургских ведомостей» (1854 г.) по поводу статьи сего последнего» Козьма Прутков заявляет:

«Ты утверждаешь, что я пишу пародии? Отнюдь!.. Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда ты взял, будто я пишу пародии?! Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; — этот анализ привел меня к синтезису; ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными все во мне едином!..».

Чтобы совмещать в своем творчестве явно противоречивые тенденции и не замечать этого, задуманный автор должен был, очевидно, обладать незаурядным простодушием, безвкусием и казенно-почтительным отношением ко всем жанрам и формам поэтического творчества, санкционированным литературной модой.

Снижая романтические идеи и темы бытовой конкретизацией, украшая быт романтическим реквизитом, эпигон переносит атрибуты романтического поэта, как мы уже видели, непосредственно на себя самого, на К. П. Пруткова:

Раздайся ж, прочь, толпа!.. довольно насмехаться!

Тебе ль познать Пруткова дар?! («К толпе»)

Знаменательно, что слава пришла к Козьме Пруткову, когда основные объекты его пародий давно стали достоянием истории литературы, когда в могиле давно покоился и он сам (согласно «Биографическим сведениям») и наиболее известный из его создателей, а остальные доживали свой век. Прочная популярность Пруткова оказалась независимой от непосредственных поводов и импульсов его творчества, от проблем его эпохи.

Выводы

Козьма Прутков – это не простой псевдоним, а созданная Толстым и его братьями Жемчужниковыми сатирическая маска тупого и самовлюбленного бюрократа николаевской эпохи. От имени Козьмы Пруткова они   писали стихи, басни, эпиграммы, пародии, пьески, афоризмы, исторические анекдоты, высмеивая в них явления окружающей действительности и литературы.

В основе их искреннего, веселого смеха лежали неоформленные оппозиционные настроения, а желание как-то преодолеть гнет и скуку мрачных лет николаевской реакции.

Козьма Прутков предстает перед нами уверенным, самоироничным. Он смеется над собой и другими, над событиями, происходящими вокруг него, прямо говорит в своих  произведениях о человеческих пороках, совмещает «высокое» и простое, привычное, не боится посмеяться над известными людьми, совмещает мечты и реалии.

К 1860 году облик Козьмы Пруткова приобретает определённые черты: это благонамеренный чиновник, который обо всем судит с откровенно казенной точки зрения и тем самым выдает все свое убожество, абсурдность своей «философии». В результате такого откровенного раскрытия святая святых казенной философии возникла убийственная сатира на официально-бюрократическую Россию.

 Прутков – и благонамеренный чиновник, и поэт-обыватель. Самоуверенность и самодовольство банального «законодателя» и «советчика» сочетаются в Пруткове с простодушием, духовным рабством и казенной тупостью.

На образ Пруткова следует смотреть и более широко – его создатели воплотили в нем вообще все то, что они отвергали в современной им общественной и литературной жизни.

Наиболее ценными своими сторонами творчество Козьмы Пруткова близко демократическому лагерю русской литературы. Недаром его литературная биография так тесно связана с некрасовским «Современником». В произведениях Пруткова преследуется отрыв искусства от жизни, безвкусная лакировка жизни омертвевшими ‘ «красотами», подмена трескучей риторикой полноценного выражения общезначимых чувств.

Создатели Козьмы при известной разноречивости своих взглядов интересов и настроений, оставили яркое творческое наследие, сыгравшее бесспорно прогрессивную роль в истории русского художественного слова.

Козьма Прутков вошел в обиход русского читателя, завоевал репутацию классика без всякой критической указки, ибо ни один сколько-нибудь значительный русский критик не писал о нем.

Список литературы

1. Н.С.Ашукин, М.Г.Ашукина «Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения». Издание четвертое дополненное. Москва: «Художественная литература» 1988 год.

2. Басовская е. О том, что вызывает смех и сегодня» (Козьма Прутков) // Литература – 1997 — №31

3. Ивкина Н. Гороховый шут всея Руси Козьма Прутков и его афоризмы» // Литература – 1996 — №11

4. Рассадин С. «Козьма Великолепный» // Литература – 1995 — №47

5. Руские писатели XIX – начала XX века. Библиографический словарь. М: Просвещение 1995

6. И. О. Родин «Справочник школьника», АСТ. Астрель. М: 2004

7. Литература: энциклопедия. – М: ОЛМА-ПРЕСС, 2001

Козьма Прутков — Гороховый шут всея Руси

Кому не знакомы эти выражения: Что имеем – не храним, потерявши – плачем; Век живи – век учись; Лучше скажи мало, но хорошо. Часто люди, произнося их, даже не знают, кто их автор.

Знакомство с жизнью и творческим наследием писателя мы обычно начинаем с портрета этого человека. Не будем и сейчас отступать от привычной логики работы и посмотрим на портрет Козьмы Петровича Пруткова.

Козьма Прутков – самый уникальный сатирик 19 века, насмехавшийся над нравами и устоями своей эпохи и раздававший звонкие оплеухи общественному вкусу.

Имя Козьмы Пруткова, в первую очередь, ассоциируется именно с неповторимыми афоризмами, коих он создал несметное количество . Он оставил после себя немало открытий, мудрых мыслей, наставлений будущим поколениям. И все это, спустя многие годы, не теряет свою актуальность.

Стихотворение Козьмы Пруткова «Мой портрет», представляет наиболее характерные черты творчества и духовного облика поэта:

«Когда в толпе ты встретишь человека, Который наг;

Чей лоб мрачней туманного Казбека, Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке; Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке — Знай: это я!

Кого язвят со злостью вечно новой, Из рода в род;

С кого толпа венец его лавровый безумно рвет;

Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, — Знай: это я!..

В моих устах спокойная улыбка, В груди — змея!»

Козьма Петрович Прутков родился 11 апреля 1803 года, провёл всю свою жизнь, кроме детских лет и раннего отрочества, на государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. На службе он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника и наивысшую должность: директора Пробирной Палатки. В 1852г. стал называться Кузьмой. .

Первые произведения писателя появились в 1854 году в «Современнике». После первой публикации произведения Пруткова долго не печатались. Лишь через пять лет в «Современнике» появились «Пух и перья»; также Пруткова публиковали в журналах «Развлечения», «Искра», сатирическом журнале «Свисток». К 1859г. накопилось столько сочинений Козьмы Пруткова, что подготовили их Собрание.

Прутков писал в самых различных жанрах: басни, эпиграммы, мадригалы, баллады. Не чуждался любовной лирики. Пробовал свои силы на драматическом поприще: комедия, водевиль, драма, и такой необычный жанр как «естественно-разговорное представление».

По его собственному признанию, излюбленным жанром Козьмы была басня, и мы смело можем сказать, что Прутков — второй великий баснописец после Крылова. Конечно же, славу Прутков снискал и многочисленными философскими афоризмами. Можно добавить, что сочинения Пруткова цитировали Тургенев и Герцен, Гончаров и Салтыков-Щедрин.

Козьма Прутков завоевал народное признание. Многие выражения из стихотворений и афоризмов Козьмы Пруткова вошли в живую речь : «Никто не обнимет необъятного», «Если хочешь быть счастливым, будь им», «Бди!», «Зри в корень!», «Что имеем – не храним, потерявши – плачем», «Век живи – век учись» и т. д.

Но при всей этой любви и уважении Козьма Петрович, как и всякий великий писатель, был при жизни недостаточно оценен: его Полное собрание вышло лишь через двадцать один год после его смерти.

Необычность Козьмы Пруткова проявилась не только в стиле и содержании его произведений. Этот выдающийся человек сам является одним из наиболее замечательных литературных вымыслов: его родословная, биография и творчество полностью придуманы несколькими оригинальными писателями – братьями Жемчужниковыми, Петром Ершовым и Алексеем Толстым.

Все они славились превосходным чувством юмора и склонностью к мистификации — веселому обману. Короче говоря, им нравилось дурачить окружающих. Шутки их — иногда безобидные, а порой и дерзкие — делали жизнь менее правильной, а значит, менее скучной. Одной из шуток, и, несомненно, самой удачной, стало появление нового писателя — Козьмы Пруткова.

Жемчужниковы с Толстым пришли «к мысли писать от одного лица» и создали мифического писателя Козьму Пруткова, наделив его всеми атрибутами реального лица — подробной биографией, портретом, собранием сочинений.

Алексей Константинович Толстой. Судьба самого известного из создателей Пруткова писателя не уступала в фантастичности книжным биографиям его персонажей. Он организовывал ополчение в Крымскую войну и вступил в стрелковый полк, где едва не погиб от тифа, а потом женился на своей спасительнице.

Александр Жемчужников отличался литературным озорством. Творческие искания Александра во многом сделали самого Пруткова. Именно он научил «неудачника» драматурга писать стихи и басни, способствовал развитию философских мыслей.

Алексей Жемчужников — русский поэт некрасовской школы, почетный академик Петербургской Академии Наук , получивший это звание в числе первых четырех русских писателей вместе со Львом Толстым, Чеховым и Короленко. Литературной критик считался совестью русской интеллигенции.

Владимир Жемчужников. Ключевая роль в создании образа Козьмы Пруткова принадлежит именно ему: он не только предложил писать вместе под вымышленным именем, но и сочинил биографию псевдонима.

Четвертый брат, Лев Михайлович, создал его портрет. К работе привлекался и сочинитель знаменитой сказки «Конек-Горбунок» — Петр Ершов.

Козьма Прутков — не простой псевдоним, а созданная Алексеем Толстым и его двоюродными братьями Жемчужниковыми пародия на бездарную литературу того времени и писателей, претендующих на гениальность своих творений. От его имени они писали стихи, басни, эпиграммы, пародии, пьесы, исторические анекдоты, высмеивая в них явления окружающей действительности.

Писатель Козьма Прутков, придуманный группой единомышленников, — явление в нашей литературе уникальное.

Многие современники “попались на удочку”, всерьез восприняв творчество Козьмы Пруткова. У него были даже свои критики и почитатели. Например, Достоевский долгое время воспринимал его как горе-творца плохих стихов.

Хотя литературная деятельность сего героя длилась всего 5 лет, он оставил заметный след в русской литературе, а его знаменитые «Мысли и афоризмы» печатались и цитировались спустя многие годы после его смерти.

Козьма Петрович Прутков — равноправный член семьи реально живших русских литераторов. Его мнимое имя занимает законное место в литературном алфавите наряду с подлинными именами его главных «опекунов». В настоящее время К. Прутков справедливо считается одним из классиков русской юмористической литературы.

Директор Пробирной Палатки и поэт, драматург, философ Козьма Прутков – гениальная мистификация русской сатиры. Этот вымышленный персонаж так основательно утвердился в русской литературе, что ему мог бы позавидовать иной реально существовавший писатель. В настоящее время Козьма Прутков справедливо считается одним из классиков русской юмористической литературы.

Козьма Прутков завоевал народное признание. Многие выражения из стихотворений и афоризмов Козьмы Пруткова вошли в живую речь («Никто не обнимет необъятного», «Если хочешь быть счастливым, будь им», «Козыряй!», «Бди!», «Зри в корень!», «И терпентин на что-нибудь пригоден», «Что имеем – не храним, потерявши – плачем», «Век живи – век учись» и т. д.). В Пруткове во всем своем блеске обнаружился русский ум, умеющий взглянуть на себя со стороны да над собой же и посмеяться.

В 1988 году Козьма Прутков появился в кинематографе – режиссер Юрий Мамин поставил кинокомедию «Фонтан», начавшуюся афоризмом сочинителя: «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану».

В 1998 году в городе Сольвычегодске прошел первый фестиваль Козьмы Пруткова, праздник сатиры и юмора под девизом «Глядя на мир, нельзя не удивляться».

23 апреля 2003 года – в день 200-летия Козьмы Пруткова учреждена пародийная премия юбиляра «Чугунный Козьма».

В сентябре 2004 года – в год 150-летия появления имени Козьмы Пруткова в печати – вышел сайт юбиляра с его полным собранием сочинений.

Но не всем известно, что начало литературному образу Козьмы Пруткова было положено на Липецкой земле летом 1851 года в усадьбе братьев Жемчужниковых Павловке (ныне Долгоруковский район), куда с визитом нагрянул Алексей Константинович Толстой. И единственный памятник гениальному Козьме установлен на долгоруковской земле. Автором памятника является Иван Александрович Христенко – краевед, бывший директор музея-усадьбы «Край Долгоруковский», ежегодно устраивающий Жемчужниковские чтения.

Портрет Козьмы Пруткова

Портрет Козьмы Пруткова создали к несостоявшемуся изданию 1853/54 годов тогдашние студенты Академии художеств, занимавшиеся и жившие вместе: Лев Михайлович Жемчужников, будущий профессор Александр Егорович Бейдеман и Лев Феликсович Лагорио.

В «Биографических сведениях о Козьме Пруткове» подробно описан этот его единственный прижизненный «портрет, отпечатанный в том же 1853 году в литографии Тюлина, в значительном количестве экземпляров. Тогдашняя цензура почему-то нe разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось и все издание. В следующем году оказалось, что все отпечатанные экземпляры портрета, кроме пяти, удержанных издателями тотчас по отпечатании, пропали, вместе с камнем, при перемене помещения литографии Тюлина, вот почему при настоящем издании приложена фотогиалотипная копия, в уменьшенном формате, с одного из уцелевших экземпляров того портрета, а не подлинные оттиски. Дорожа памятью о Козьме Пруткове, нельзя не указать и тех подробностей его наружности и одежды, коих передачу в портрете он вменял художникам в особую заслугу; именно: искусно подвитые и всклоченные, каштановые, с проседью, волоса; две бородавочки: одна вверху правой стороны лба, а другая вверху левой скулы; кусочек черного английского пластыря на шее, под правою скулой, на месте постоянных его бритвенных порезов; длинные, острые концы рубашечного воротника, торчащие из-под цветного платка, повязанного на шее широкою и длинною петлею; плащ-альмавива, с черным бархатным воротником, живописно закинутый одним концом за плечо; кисть левой руки, плотно обтянута я белою замшевою перчаткою особого покроя, выставленная из-под альмавивы, с дорогими перстнями поверх перчатки (эти перстни были ему пожалованы при разных случаях). Когда портрет Козьмы Пруткова был уже нарисован на камне, он потребовал, чтобы внизу была прибавлена лира, от которой исходят вверх лучи. Художники удовлетворили это его желание, насколько было возможно в оконченном уже портрете; но в уменьшенной копии с портрета, приложенной к настоящему изданию, эти поэтические лучи, к сожалению, едва заметны».

Стихотворение Козьмы Пруткова «Мой портрет», представляет наиболее характерные черты творчества и духовного облика поэта.

---

¹Вариант: «На коем фрак». (Примечание К. Пруткова.)

Биография Козьмы Петровича Пруткова

Согласно биографии, представленной авторами личности Козьмы Петровича Пруткова, «родился» всенародно любимый лирик, философ, острослов, тонкой души человек в начале XIX века. День рождения известен – 11 (23) апреля. Год рождения его еще точно не установлен. Один из его биографов называет 1803-й, другой – 1801 год. Он появился на свет в деревне Тентелевой Сольвычегодского уезда, входившего в то время в Вологодскую губернию, и происходил из незнатного, но весьма замечательного дворянского рода. Дед его, отставной премьер-майор и кавалер Федот Кузьмич Прутков, оставил потомству знаменитые «Гисторические материалы», которые, при всей их старомодности и неуклюжести слога, обладают несомненными достоинствами, содержат глубокие и остроумные мысли. Будучи уже зрелым литератором, Козьма Прутков опубликовал «Исторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)», скромно объявив в предисловии: «Весь мой род занимался литературою» – и пообещав, вслед за дедовыми записками, издать записки отца и свои собственные.

Причастен к литературе был и Петр Федотыч Прутков, отец писателя, создавший оперетту «Черепослов, сиречь Френолог», веселость, живость, острота и соль которой, по словам Козьмы Пруткова, одобрены были такими крупными поэтами, как Державин, Херасков, Шишков, Дмитриев и Хмельницкий, а Сумароков даже составил на нее эпиграмму. Становится понятной та неодолимая страсть к сочинительству, отличавшая Козьму Пруткова до конца дней его. При крещении будущую знаменитость нарекли Кузьмой, но впоследствии сам он переименовал себя в Козьму и даже в Косьму, чем подтвердил еще один собственный афоризм о том, что «всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия».

Образование Козьма Петрович получил домашнее, освоив науки с помощью приходского священника Иоанна Пролептова. При этом по упражнению на счетах Кузьма получил у своего учителя отметку «смело-отчетливо», а по русской словесности – «назидательно-препохвально», что предрекало успех Пруткова на избранных им впоследствии поприщах.

Изучая афоризмы Козьмы Пруткова, мы находим в них отражение некоторых событий его жизненного пути. «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары», – писал он, и это обстоятельство, возможно, побудило его в 1820 году начать службу юнкером в одном из лучших гусарских полков. Однако уже через два года с небольшим он оставил службу, увидев во сне голого бригадного генерала в эполетах. Сон этот оказал большое влияние на всю жизнь Козьмы Пруткова и послужил объектом пристального внимания многих исследователей жизни и творчества поэта, в том числе и зарубежных.

Тотчас после отставки, последовавшей в 1823 году, К. П. Прутков определился на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, где оставался до смерти. Здесь он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и орден св. Станислава 1-й степени. Всего этого К. П. Прутков добился без особой протекции, руководствуясь принципом, что «усердие все превозмогает».

Впоследствии он писал: «Мой ум и несомненные дарования, подкрепляемые беспредельною благонамеренностью, составляли мою протекцию». Все биографы отмечают безукоризненное управление К. П. Прутковым Пробирной Палаткой. Подчиненные любили, но боялись его, поскольку он был справедлив, но строг.

На 25-м году жизни Козьма Петрович соединил судьбу свою с судьбой Антониды Платоновны Проклеветантовой, от коей имел множество детей (в живых осталось 4 дочери и 6 сыновей).

Семья проживала в Петербурге в большой казенной восемнадцатикомнатной квартире в доме № 28 на Казанской улице, что берет свое начало от Невского проспекта у Казанского собора. Там находилась и Пробирная Палатка Горного департамента министерства финансов.

Но как бы ни были велики служебные успехи и семейные достоинства К. П. Пруткова, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью. Между тем он пробыл в государственной службе (считая гусарство) более сорока лет, а на литературном поприще действовал гласно только пять лет (в 1853-54 и в 1860-х годах).

До 1850 года, именно до случайного своего знакомства с небольшим кружком молодых людей, состоявшим из нескольких братьев Жемчужниковых и двоюродного их брата, графа Алексея Константиновича Толстого, – Козьма Петрович Прутков и не думал никогда ни о литературной, ни о какой-либо другой публичной деятельности. Он понимал себя только усердным чиновником Пробирной Палатки и далее служебных успехов не мечтал ни о чем. В 1850 году граф А. К. Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, не предвидя серьезных последствий от своей затеи, вздумали уверить его, что видят в нем замечательные дарования драматического творчества. Он, поверив им, написал под их руководством комедию «Фантазия», которая была исполнена на сцене Александринского театра, в высочайшем присутствии, 8 января 1851 года. В тот же вечер, однако, по особому повелению она была изъята из театрального репертуара.

Эта первая неудача не охладила начинавшего писателя ни к его новым приятелям, ни к литературному поприщу. Он, очевидно, стал уже верить в свои литературные дарования. Упомянутый Алексей Жемчужников и брат его Александр ободрили его, склонив заняться сочинением басен.

Делая эти первые шаги в литературе, Козьма Петрович Прутков не думал, однако, предаться ей. Он только подчинялся уговорам своих новых знакомых. Ему было приятно убеждаться в своих новых дарованиях, но он боялся и не желал прослыть литератором; поэтому он скрывал свое имя перед публикою. Первое свое произведение, комедию «Фантазия», он выдал на афише за сочинение каких-то «X и Z». Его басни выходили в журнале «Современник» в 1851-1852 гг. инкогнито.

Слава Козьмы Пруткова установилась так быстро, что в первый же год своей гласной литературной деятельности (в 1853 г.) он уже занялся приготовлением отдельного издания своих сочинений с портретом. Для этого были тогда же приглашены им трое художников, которые нарисовали и перерисовали на камень его портрет, отпечатанный в том же, 1853 году, в литографии Тюлина, в значительном количестве экземпляров. Но тогдашняя цензура не разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось и все издание.

После 6-летнего перерыва (1854-1860) публикации возобновились, последним его опубликованным сочинением стал «Проект о введении единомыслия в России».

Козьма Прутков писал басни, эпиграммы, лирику, баллады. Не чужды ему были драматические жанры: комедия, водевиль, драма, мистерия, естественно-разговорное представление… В его прозе можно усмотреть автобиографический, публицистический, исторический и эпистолярный жанры. Он писал полемические статьи и проекты. И, наконец, своими афоризмами прославился как философ.

13 (25) января 1863 года в Петербурге в 2 часа и три четверти – написав последние стихи, «умер» за рабочим столом директор Пробирной Палатки Козьма Петрович Прутков.

История появления образа Козьмы Пруткова

Козьма Петрович Прутков – одно из удивительных и ярких порождений русской литературной и общественной жизни. Как известно, его самого, со всей биографией и родословной, с баснями, стихотворениями, пьесами, афоризмами, придумали поэт Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья – Алексей и Владимир Жемчужниковы. Свою лепту внесли и другие Жемчужниковы – Александр и Лев, а также поэт Петр Павлович Ершов (1815-1869). Лев Жемчужников вместе с художниками Бейдеманом и Лагорио придумали живописный образ Пруткова, создав его портрет.

Летом 1851 года братья Жемчужниковы и Алексей Толстой жили в Павловке (ныне Долгоруковский район), в имении, где все они любили проводить время, шутить и насмешничать. Находилось оно километрах в двух от долгоруковского села Вязовое. Там были барский дом с мезонином, служебные постройки, сад с липовыми аллеями и два пруда. Любимым занятием Алексея Толстого было эпистолярное балагурство, Алексей Жемчужников писал комические пьесы для домашнего театра, Владимир выказывал способности пародиста-имитатора, Александр слыл неистощимым изобретателем головокружительных и рискованных проделок, острословом, сочинителем нелепиц, стилизованных под басни. Так в Павловке и появилось первое прутковское творение – басня «Незабудки и запятки», которую придумал Александр Жемчужников для «шутки». Тем же летом он при содействии брата Алексея написал ещё два подобных произведения: «Кондуктор и тарантул», «Цапля и беговые дрожки». А Алексей тогда же добавил к ним ещё парочку: одно написанное самостоятельно, другое – с братом Александром.

В письме к А. Н. Пыпину Владимир Жемчужников писал: «Когда писались упомянутые басни, то в шутку говорилось, что ими доказывается излишество похвал Крылову и др., потому что написанные теперь басни не хуже тех. Шутка эта повторялась и по возвращении нашем в Санкт-Петербург и вскоре привела меня с братом Алексеем и графом А. Толстым (брат Александр был в то время в Оренбурге) к мысли писать от одного лица, способного во всех видах творчества. Эта мысль завлекла нас, и создался тип Козьмы Пруткова». Там же: «Нравственный и умственный образ К. Пруткова создался, как говорит мой брат, не вдруг, а постепенно, как бы сам собою, и лишь потом дополнялся и дорисовывался нами сознательно». В. М. Жемчужников, служа в 1854-1855 годах в Тобольске, познакомился там с известным сочинителем сказки «Конек-Горбунок» Петром Павловичем Ершовым и привлек его к участию в создании очень смешной оперетты «Черепослов, сиречь Френолог». П. П. Ершов передал ему несколько своих куплетов, написанных в 1837 году, с просьбой куда-нибудь их поместить, что и было сделано, они были помещены во вторую картину оперетты. Впоследствии произведение это представлено было публике под авторством Петра Федотыча Пруткова, отца Козьмы. Так явился на свет в своем роде единственный во всей русской литературе поэт-чиновник, имеющий свою родословную и обремененный многочисленной родней.

В 1852 году возникающий автор стал называться Кузьмой (по имени жемчужниковского камердинера) Прутковым (Козьмою он стал лишь в 1876 – об этом позаботился проказливый брат Александр). В это же время Кузьма Петрович получил невысокий, но вполне солидный чин «по министерству финансов», сделавшись директором Пробирной Палатки (таковая действительно имелась, хотя и в другом ведомстве) и обрел две главнейшие черты: полное отсутствие чувства юмора и не ведающее границ усердие («усердие все превозмогает», – гласил один из его афоризмов).

Для читающей публики имя Козьмы Пруткова появилось впервые в 1854 году в «Литературном ералаше» – юмористическом приложении к «Современнику», где были опубликованы «Досуги Козьмы Пруткова». Это было целое собрание, включающее не менее половины всего творческого наследия Пруткова. После «Досугов» Козьма Прутков надолго умолк. Лишь через пять лет в «Современнике» появилось небольшое дополнение к «Досугам» под названием «Пух и перья. К Досугам Козьмы Пруткова». В том же 1860 году в четырех номерах сатирического журнала «Искра» печатались «Мысли и афоризмы» и анекдоты «Из записок моего деда», которые тоже представляют собой добавление к «Досугам». Заключительная публикация Козьмы Пруткова появились в 1863 году в последнем, девятом номере «Свистка».

До 1917 года сочинения Пруткова выдержали 12 изданий. В советское время издания «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова» выходили много раз, дополнялись новыми материалами.

Афоризмы Козьмы Пруткова

• Время подобно искусному управителю, непрестанно производящему новые таланты взамен исчезнувших.
• Не растравляй раны ближнего, страждущему предлагай бальзам… Копая другому яму, сам в нее попадешь.
• Не все стриги, что растет.
• Чрезмерный богач, не помогающий бедным, подобен здоровенной кормилице, сосущей с аппетитом собственную грудь у колыбели голодающего дитяти.
• Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою.
• Человек, не будучи одеян благодетельною природою, получил свыше дар портного искусства.
• Нет на свете государства свободнее нашего, которое, наслаждаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти.
• Память человека есть лист белой бумаги: иногда напишется хорошо, а иногда дурно.
• Жизнь – альбом. Человек – карандаш. Дела – ландшафт. Время – гумиэластик: и отскакивает, и стирает.
• Добродетель служит сама себе наградой; человек превосходит добродетель, когда служит и не получает награды.
• Не всякому человеку даже гусарский мундир к лицу.
• Если ты голоден и наг
  Будь тебе утехой учебный шаг.
• На чужие ноги лосины не натягивай.
• Всегда держись начеку!
• Чем скорее проедешь, чем скорее приедешь.
• Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны.
• Под сладкими выражениями таятся мысли коварные: так, от курящего табак нередко пахнет духами.
• Начало ясного дня смело уподоблю рождению невинного младенца: быть может, первый не обойдется без дождя, а жизнь второго без слез.
• Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? – отвечай месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло, а месяц – ночью. Но, с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь!
• Смотри вдаль – увидишь даль; смотри в небо – увидишь небо; взглянув в маленькое зеркальце, увидишь только себя.
• Усердный в службе не должен бояться своего незнания, ибо каждое новое дело он прочтет.
• Что имеем – не храним; потерявши – плачем.
• Усердие все превозмогает!
• Влюбленный в одну особу страстно – терпит другую только по расчету.
• Что есть лучшего? – Сравнив прошедшее, свести его с настоящим.
• Подавая сигналы в рог,
  Будь всегда справедлив, но строг.
• Глядя на мир, нельзя не удивляться!
• Глупейший человек был тот, который изобрел кисточки для украшения и золотые гвоздики на мебели.
• Почти всякое морщинистое лицо смело уподоблю груше, вынутой из компота.
• Вещи бывают великими и малыми не только по воле судьбы и обстоятельства, но также по понятиям каждого.
• Хорошего правителя справедливо уподобляют кучеру.
• Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться.
• Единожды солгавши, кто тебе поверит?
• Никто не обнимет необъятного.
• Принимаясь за дело, соберись с духом.
• Умная женщина подобна Семирамиде.
• В спертом воздухе при всем старании не отдышишься.
• Не во всякой игре тузы выигрывают!
• Почти всякий человек подобен сосуду с кранами, наполненному живительною влагою производящих сил.
• Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную.
• В летнее время, под тенью акации
  Приятно мечтать о дислокации.
• Благополучие, несчастие, бедность, богатство, радость, печаль, убожество, довольство суть различные явления одной исторической драмы, в которой человеки репетируют роли свои в назидание миру.
• Ничто существующее исчезнуть не может – так учит философия; и потому несовместно с Вечною Правдой доносить о пропавших без вести!
• Зачем, – говорит эгоист, – стану я работать для потомства, когда оно ровно ничего для меня не сделало? – Несправедлив ты, безумец! Потомство сделало для тебя уже то, что ты, сближая прошедшее с настоящим и будущим, можешь по произволу считать себя: младенцем, юношей к старцем.
• Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею.
• Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни.
• Легче держать вожжи, чем бразды правления.
• В сепаратном договоре не ищи спасения.
• Что о тебе скажут другие, коли ты сам о себе сказать не можешь?
• Многие вещи нам не понятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
• Иного прогуливающегося старца смело уподоблю песочным часам.
• Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося иностранца.
• И устрица имеет врагов!
• Что есть хитрость? – Хитрость есть оружие слабого и ум слепого.
• Женатый повеса воробью подобен.
• Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти.
• Продолжать смеяться легче, чем окончить смех.
• Вытапливай воск, но сохраняй мед.
• Пороки входят в состав добродетели, как ядовитые снадобья в состав целебных средств.
• Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнения лучшего танцмейстера в химии неуместны; советы опытного астронома в танцах глупы.
• В коммерции нет дружбы.
• Верующий не боится напастей, но при невзгоде судьбы не отчаивается.
• Чужой нос другим соблазн.
• На беспристрастном безмене истории кисть Рафаэля имеет одинаковый вес с мечом Александра Македонского.
• Земной шар, обращающийся в беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего, на нем обретающегося.
• Век живи – век учись! И ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.
• Слабеющая память подобна потухающему светильнику.
• Часами измеряется время, а временем жизнь человеческая; но чем, скажи, измеришь ты глубину Восточного океана?
• Ветер есть дыхание природы.
• Смотри в корень!
• Не робей перед врагом: лютейший враг человека – он сам.
• Эгоист подобен давно сидящему в колодце.
• Козыряй!
• Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.
• Покорность охлаждает гнев и дает размер взаимным чувствам.
• Магнит показывает на север и на юг; от человека зависит избрать хороший или дурной путь жизни.
• Двое несчастных, находящихся в дружбе, подобны двум слабым деревцам, которые, одно на другое опершись, легче могут противиться бурям и всяким неистовым ветрам.
• Усердный врач подобен пеликану.
• Нет адъютанта без аксельбанта.
• Не завидуй богатству: французский мудрец однажды остроумно заметил, что сетующий господин в позлащенном портшезе нередко носим веселыми носильщиками.
• Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.
• Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемый?
• Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине.
• Если хочешь быть счастливым, будь им.
• Человек раздвоен снизу, а не сверху, – для того, что две опоры надежнее одной.
• Не в совокупности ищи единства, но более – в единообразии разделения.
• Прежде, чем познакомишься с человеком, узнай: приятно ли его знакомство другим?
• Иногда достаточно обругать человека, чтобы не быть им обманутым.
• Душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе.
• На дне каждого сердца есть осадок.
• Весьма остроумно замечает Фейербах, что взоры беспутного сапожника следят за штопором, а не за шилом, отчего и происходят мозоли.
• Бердыш в руках воина то же, что меткое слово в руках писателя.
• Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся.
• Возобновленная рана много хуже противу новой.
• Купи прежде картину, а послу рамку!
• Знай, что мудрость уменьшает жалобы, а не страдания!
• Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза. Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.
• Неправое богатство подобно кресс-салату, – оно растет на каждом войлоке.
• Моменты свидания и разлуки суть для многих самые великие моменты в жизни.
• Вред и польза действия обуславливаются совокупностью обстоятельств.
• Исполнение предприятия приятно щекочет самолюбие.
• Коэффициент счастья в обратном содержании к достоинству.
• В глубине всякой груди есть своя змея.
• Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану.
• Если хочешь быть спокоен, не принимай горя и неприятностей на свой счет, но всегда относи их на казенный.
• Только в государственной службе познаешь истину.
• Не поступай в монахи, если не надеешься выполнить обязанности свои добросовестно.
• Лучшим каждому кажется то, к чему он имеет охоту.
• Ревнивый муж подобен турку.
• Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет.
• Не ходи по косогору, сапоги стопчешь!
• Отыщи всему начало, и ты многое поймешь.
• Наука изощряет ум, ученье вострит память.
• Иной певец подчас хрипнет.
• Говоря с хитрецом, взвешивай ответ свой.
• Любовь, поддерживаясь, подобно огню, непрестанным движением, исчезает с надеждою и страхом.
• Степенность есть надежная пружина в механизме общежития.
• Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется.
• Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия.
• Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставить ему постоянное, но легкое занятие.
• Нет столь великой вещи, которую не превзошла бы величиною еще большая. Нет вещи столь малой, в которую не вместилась бы еще меньшая.
• Брак – дело важное, когда даешь ты слово Лишь сердца слушайся, и никого другого.
• Бывает, что усердие превозмогает и рассудок.
• Самый отдаленный пункт земного шара к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален.
• Не всякая щекотка доставляет удовольствие!
• Люби ближнего, но не давайся ему в обман!
• Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна.
• Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.
• Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?
• Скрывая истину от друзей, кому ты откроешься?
• Пояснительные выражения объясняют темные мысли.
• От малых причин бывают весьма важные последствия; так, отгрызение заусенца причинило моему знакомому рак.
• Специалист подобен флюсу: полнота его односторонняя.
• Щелкни кобылу в нос – она махнет хвостом.
• Бди!
• Не будь цветов, все ходили бы в одинаковых одеяниях!
• Чувствительный человек подобен сосульке; пригрей его, он растает.
• Дружба согреет душу, платье – тело, а солнце и печка – воздух.
• Три дела, однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся с похода другом; в) чесать, где чешется.
• Ничего не доводи до крайности: человек, желающий трапезновать слишком поздно, рискует трапезновать на другой день поутру.
• Пища столь же необходима для здоровья, сколь необходимо приличное обращение человеку образованному.
• Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нём пятна.
• Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки.
• Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой.
• Лучше скажи мало, но хорошо.
• Не прибегай к щекотке, желая развеселить знакомую, – иная назовет тебя за это невежей.
• Здоровье без силы – то же, что твердость без упругости.
• Зачем, – говорит эгоист, – стану я работать для потомства, когда оно ровно ничего для меня не сделало? – Несправедлив ты, безумец! Потомство сделало для тебя уже то, что ты, сближая прошедшее с настоящим и будущим, можешь по произволу считать себя: младенцем, юношей к старцем.
• Взирая на высоких людей и высокие предметы придерживай картуз свой за козырек.

Козьма Прутков — биография

---

Козьма Петрович Прутков — литературный псевдоним, под которым во второй половине 19-го века трудились целых четыре писателя. Это трое братьев Жемчужниковых (Алексей, Владимир и Александр), а также Алексей Толстой, являвшийся их двоюродным братом. Прутковцы писали басни, афоризмы и стихи, в которых подвергали жёсткой критике застой умов и эпигонство в литературной среде. Современники свидетельствуют о том, что псевдоним прутковцев был взят от реально существовавшего человека: это крепостной дворецкий братьев Жемчужниковых Кузьма Прутков.

Зарождение

«Рождение» персонажа следует датировать 1851-м годом. Трудились прутковцы на литературной ниве около 12 лет. Они писали пьесы, стихотворения, басни и афоризмы, многие из которых очень популярны и по сей день. Известно, что подавляющее большинство афоризмов Пруткова давно уже обрели статус крылатых фраз.

Писатели основательно поработали над биографией своего вымышленного персонажа, составив «Биографические сведения о Козьме Пруткове». После официальной «смерти» Пруткова его биография была официально опубликована. Место его рождения, согласно легенде — деревенька Тентелева, рядом с городом Сольвычегодском, дата — апрель 1803 года. Учился он дома, большое влияние на его развитие оказал местный приходской священник, который занимался с Козьмой в течение длительного времени. Козьма Петрович был государственным служащим в гусарском полку в течение двух лет (гусаром он стал из-за того, что гусары носили красивые мундиры). Гусаром Козьма Петрович пробыл недолго, потому что однажды ему приснился сон, в котором бригад-генерал привёл его в древний склеп, находящийся на высокой горе. Генерал вынимал и выкладывал перед Козьмой драгоценности, от прикосновения которых Прутков испытал ощущение, подобное электрическому удару. В этот момент герой проснулся в холодном поту и воспринял сон как некий знак: ему следовало оставить полковую службу. С отставкой герой не медлил и в скором времени оставил гусарский полк.

После Козьма Петрович стал служить в Пробирной палатке при министерстве финансов, где и пробыл 40 лет, до самой кончины, дослужившись до директора. Скончался он, согласно легенде его создателей, в январе 1863 года, причина смерти — инсульт.

Творчество

Павловка, родовое имение братьев Жемчужниковых, стала местом создания этого небольшого прутковского сообщества в 1851 году. Это Липецкая область, где братья и Алексей Толстой всегда проводили лето. Написание сатирических стихов было поручено Алексею Толстому, комедий — Алексею Жемчужникову, а Александру Жемчужникову — басен, афоризмов и стихов. Именно Павловка стала родиной таких известных басен Пруткова как «Кондуктор и тарантул», «Цапля и беговые дрожки», «Незабудки и запятки».

Среди афоризмов Козьмы Пруткова особенно популярны следующие:

• «Если на клетке слона написано «буйвол», не верь своим глазам».
• «Бди!»
• «Смотри в корень!»
• «Никому не объять необъятного».
• «Говори мало, но хорошо».
• «Если прогнать любовь в дверь, она влетит в окошко».
• «Хочешь быть красивым — стань гусаром».
• «Хочешь быть счастливым- стань им».
• «Усердие всё превозможет».
• «Смотря на мир, невозможно не удивляться».
• «Одно яйцо не высидишь два раза».
• «Что мешает тебе придумать непромокаемый порох?»

Публикации

Впервые писательские труды Пруткова появились в 1854 году, в журнале «Современник». Публиковался он и в приложении к журналу «Литературный ералаш».

Именно там можно было прочесть «Досуги Козьмы Пруткова», с предисловием, баснями и стихами. В то время произведения автора можно было найти на страницах большинства известных литературных журналов.

«Зри в корень!»

Эту фразу приписывают Козьме Пруткову по ошибке. На самом деле, он написал афоризм, который звучит не «Зри в корень!», а «Смотри в корень!» Этот афоризм можно встретить в произведении Пруткова «Плоды раздумья». Что же касается фразы «Зри в корень», её автор — А.Шишков.

Портрет вымышленного героя

Владимир Жемчужников писал о постепенном и тщательном создании образа Козьмы Пруткова. Была продумана как нравственная, так и умственная составляющая образа, с последующими дорисовками. Честь создания портрета Пруткова принадлежит Льву Жемчужникову, а также художникам А. Бейдеману и Л. Лагорио. Время написания портрета — 1853-й год. Вскоре его опубликовали во всех популярных журналах. Волосы персонажа искусно подвиты, каштанового цвета, имеются проседь и две бородавки. На шее красуется аккуратный кусочек пластыря, а воротник рубашки торчит из-под цветастого платка. Одет персонаж в плащ-альмавиву, воротник — чёрный, бархатный. Чуть позже создатели прибавили к портрету лиру с исходящими вверх лучами.

Итак, Козьма Прутков вышел в свет, имея не только портрет и пространную биографию, но и большое количество родственников. Как уже упоминалось, его биографические сведения содержатся в произведении «Биографические сведения о Козьме Пруткове», где недвусмысленно упоминается о том, что герой побыл на госслужбе целых сорок лет, а в течение пяти лет из них увлечённо создавал свои книги. Что касается его писательского дарования, его якобы открыли А. Толстой вместе с братьями Жемчужниковыми. Они, согласно легенде, и поддерживали писательские начинания Пруткова вплоть до его «смерти».

Авторство и его проблемы

После обретения сочинениями Козьмы Пруткова большой популярности многие другие писатели воспользовались этим и тоже стали публиковаться под таким именем. В 1883 году братья Жемчужниковы сделали официальное заявление в различные газеты и журналы — о том, что они являются настоящими авторами Пруткова и к опубликованным произведениям не имеют никакого отношения. Что же касается наследия автора, к нему имел отношение Александр Аммосов. Он публиковался под псевдонимом последователя К. Пруткова в журнале «Современник». Критик П. Шумахер негативно высказался о Жемчужниковых, которые, с его слов, умолчали о вкладе в «прутковство» творчеством Аммосова. Оказалось, что Аммосов принимал участие в кружке больше Алексея Толстого. Именно из-под его пера вышли произведения «Пастух и молоко» и «Запятки». К тому времени граф Алексей Толстой уже скончался, и П. Шумахер считал, что он точно не умолчал бы о вкладе Аммосова в коллективное творчество писателей, в отличие от братьев Жемчужниковых.

Кстати, сам Владимир Жемчужников критически отзывался о писательских способностях своего брата Александра. Он говорил, что литературного дара у Александра нет и он плохо разбирался в том, что на самом деле означает чувство юмора. В одиночку он писать не мог, и многое, что он пытался делать, перерабатывалось другими авторами.

Семья и личная жизнь

Немало потрудились писатели и над семьёй своего литературного образа. Козьма Прутков был женат, его супругу звали Антонина Платоновна. Были у Пруткова и дети, Антон и Агапий, тоже писатели, авторы произведений «Фантазия» и «Торжество добродетели». Отцом писателя был Пётр Федотович Прутков, написавший оперетту «Чернослов, сиречь Френолог». Её издали в 1856 году. Видно, что наследственность у Козьмы Петровича была очень благоприятная, а писательский дар унаследовали и его сыновья.

«Смерть» Козьмы Пруткова

После официальной «смерти» Козьмы Пруткова в 1863 году Калистрат Шерстобитов, его племянник (разумеется, под этим именем писали братья Жемчужниковы) опубликовал некролог. 1864-й год стал временем выхода в свет полного собрания сочинений Пруткова тиражом в 600 экземпляров. Все они были почти мгновенно распроданы книжными лавками.

В дореволюционное время переизданий книги насчитывалось 12, переиздавалась она и в советское время. В 2011 году в нашей стране в серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Козьмы Пруткова. Она стала первой вымышленной биографией несуществующего писателя.