Однако в конце года он не выдержав экзаменов

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Летом 1919-го года мы поселились в Лондоне. Отец и раньше бывал в Англии, а в феврале 1916-го года приезжал туда с пятью другими видными деятелями печати (среди них были Алексей Толстой, Немирович-Данченко, Чуковский) по приглашению британского правительства, желавшего показать им свою военную деятельность, которая недостаточно оценивалась русским общественным мнением. Были обеды и речи. Во время аудиенции у Георга Пятого Чуковский, как многие русские преувеличивающий литературное значение автора «Дориана Грея», внезапно, на невероятном своем английском языке, стал добиваться у короля, нравятся ли ему произведения — «дзи воркс» — Оскара Уайльда. Застенчивый и туповатый король, который Уайльда не читал, да и не понимал, какие слова Чуковский так старательно и мучительно выговаривает, вежливо выслушал его и спросил на французском языке, ненамного лучше английского языка собеседника, как ему нравится лондонский туман-«бруар»? Чуковский только понял, что король меняет разговор, и впоследствии с большим торжеством приводил это как пример английского ханжества, — замалчивания гения писателя из-за безнравственности его личной жизни.

Об этом и о других забавных недоразумениях отец замечательно рассказывал за обеденным столом, но в его книжке «Из воюющей Англии» (Петроград, 1916 г.) я нахожу мало примеров его обычного юмора; он не был писателем, и я не слышу его голоса, например, в описании посещения английских окопов во Фландрии, где гостеприимство хозяев любезно включило даже взрыв немецкого снаряда вблизи посетителей. Отчет этот сначала печатался в «Речи»; в одной из статей отец рассказал, с несколько старосветским простодушием, о том, как он подарил свое вечное перо Swan адмиралу Джеллико, который за завтраком занял его, чтобы автографировать меню, и похвалил его плавность. Неуместное обнародование названия фирмы получило немедленный отклик в огромном газетном объявлении от фирмы Mabie, Todd Со. Ltd., которая цитировала отца и изображала его на рисунке предлагающим ее изделие командиру флота под хаотическим небом морского сражения.

Но теперь, три года спустя, не было ни речей, ни банкетов, После года пребывания в Лондоне отец с матерью и тремя младшими детьми переехал в Берлин (где до своей смерти 28-го марта 1922 года редактировал с И. В. Гессеном антисоветскую газету «Руль»), между тем как брат мой и я поступили осенью 1919-го года в Кембриджский университет-он в Christ’s Collиge, а я в Trinity.

2

Помню мутный, мокрый и мрачный октябрьский день, когда с неловким чувством, что участвую в каком-то ряженье, я в первый раз надел тонкотканый иссиня-черный плащ средневекового покроя и черный квадратный головной убор с кисточкой, чтобы представиться Гаррисону, моему «тютору», наставнику, следящему за успехами студента. Обойдя пустынный и туманный двор колледжа, я поднялся по указанной мне лестнице и постучал в слегка приоткрытую массивную дверь. Далекий голос отрывисто пригласил войти. Я миновал небольшую прихожую и попал в просторный кабинет. Сумерки опередили меня; в кабинете не было света, кроме пышущего огня в большом камине, около которого сидела темная фигура. Я подошел со словами «Моя фамилья — » и вступил в чайные принадлежности, стоявшие на ковре около низкого камышового кресла Гаррисона. С недовольным кряком он наклонился с сиденья и зачерпнул с ковра в небрезгливую горсть, а затем шлепнул обратно в чайник черное месиво чайных листьев. Так студенческий цикл моей жизни начался с неловкости, и этим предопределилась длинная серия неуклюжестей, ошибок и всякого рода неудач и глупостей, включая романтические, которые преследовали меня в продолжение трех-четырех последовавших лет.

Гаррисону показалась блестящей идея дать мне в сожители другого White Russian, так что сначала я делил квартирку в Trinity Lane с несколько озадаченным соотечественником, который все советовал мне, дабы восполнить непонятные пробелы в моем образовании, почитать «Протоколы Сионских мудрецов» да какую-то вторую книгу, попавшуюся ему в жизни, кажется «L’homme qui Assassina» («Человек, который убил» (франц.)) Фаррера. В конце года он, не выдержав первокурсных экзаменов, вынужден был согласно регламенту покинуть Кембридж, и остальные два года я жил один. Апартаменты, которые я занимал, поражали меня своим убожеством по сравнению с обстановкой моего русского детства, ибо, — как теперь мне ясно, — я, метя в Англию, рассчитывал попасть не в какое-то неизвестное продолжение юности, а назад, в красочное младенчество, которому именно Англия, ее язык, книги и вещи придавали нарядность и сказочность. Вместо этого был просиженный, пылью пахнущий диван, мещанские подушечки, тарелки на стене, раковины на камине, и, на видном месте, ветхая пианола с грыжей, ужасные, истошные и трудные звуки которой квартирная хозяйка позволяла и даже просила выдавливать в любой день, кроме воскресений. То, что кто-то совершенно посторонний мог мне что-нибудь позволять или запрещать, было мне настолько внове, что сначала я был уверен, что штрафы, которыми толстомордые колледжевые швейцары в котелках грозили, скажем, за гулянье по мураве, — просто традиционная шутка. Мимо моего окна шел к службам пятисотлетний переулочек, вдоль которого серела глухая стена. В спальне не полагалось топить.

Из всех щелей дуло, постель была как глетчер, в кувшине за ночь набирался лед, не было ни ванны, ни даже проточной воды; приходилось поэтому по утрам совершать унылое паломничество в ванное заведение при колледже, идти по моему переулочку среди туманной стужи, в тонком халате поверх пижамы, с губкой в клеенчатом мешке под мышкой. Я часто простужался, но ничто в мире не могло бы заставить меня носить те нательные фуфайки, чуть ли не из медвежьей шерсти, которые англичане носили под сорочкой, после чего поражали иностранца тем, что зимой гуляли без пальто. Рядовой кембриджский студент носил башмаки на резиновых подошвах, темно-серые фланелевые панталоны, бурый вязаный жилет с рукавами (джемпер) и спортивный пиджак с хлястиком. Модники предпочитали пиджак от хорошего костюма, ярко-желтый джемпер, бледно-серые фланелевые штаны и старые бальные туфли. Пора моих онегинских забот длилась недолго, но живо помню, как было приятно открыть существование рубашек с пришитыми воротничками и необязательность подвязок. Не буду продолжать опись этих маскарадных впечатлений. Настоящая история моего пребывания в английском университете есть история моих потуг удержать Россию. У меня было чувство, что Кембридж и все его знаменитые особенности, — величественные ильмы, расписные окна, башенные часы с курантами, аркады, серо-розовые стены в пиковых тузах плюща, — не имеют сами по себе никакого значения, существуя только для того, чтобы обрамлять и подпирать мою невыносимую ностальгию. Я был в состоянии человека, который, только что потеряв нетребовательную, нежно к нему относившуюся старую родственницу, вдруг понимает, что из-за какой-то лености души, усыпленной дурманом житейского, он как-то никогда не удосужился узнать покойную по-настоящему и никогда не высказал своей тогда мало осознанной любви, которую теперь уже ничем нельзя было разрешить и облегчить. Под бременем этой любви я сидел часами у камина, и слезы навертывались на глаза от напора чувств, от разымчивой банальности тлеющих углей, одиночества, отдаленных курантов, — и мучила мысль о том, сколько я пропустил в России, сколько я бы успел рассовать по всем карманам души и увезти с собой, кабы предвидел разлуку.

Некоторым моим Собратьям по изгнанию эти чувства были столь очевидны и знакомы, что заговорить о них даже в том приглушенном тоне, которого стараюсь придерживаться сейчас, показалось бы лишним и неприличным. Когда же мне случалось беседовать о том о сем с наиболее темными и реакционными из русских в Англии, я замечал, что патриотизм и политика сводились у них к животной злобе, направленной против Керенского скорей, чем Ленина, и зависевшей исключительно от материальных неудобств и потерь. Тут особенно разговаривать было нечего; гораздо сложнее обстояло дело с теми английскими моими знакомыми, которые считались, — и которых я сам считал, — культурными, тонкими, человеколюбивыми, либеральными людьми, но которые, несмотря на свою духовную изысканность, начинали нести гнетущий вздор, как только речь заходила о России. Мне особенно вспоминается один студент, прошедший через войну и бывший года на четыре старше меня: он называл себя социалистом, писал стихи без рифм и был замечательным экспертом по (скажем) египетской истории. Это был долговязый великан, с зачаточной лысиной и лошадиной челюстью, и его медлительные и сложные манипуляции трубки раздражали собеседника, не соглашавшегося с ним, но в другое время пленяли своей комфортабельностью. Странно вспомнить, я в те годы «спорил о политике», — много и мучительно спорил с ним о России, в которой он, конечно, никогда не был; горечь исчезала, как только он начинал говорить о любимых наших английских поэтах; ныне он у себя на родине крупный ученый; назову его Бомстон, как Руссо назвал своего дивного лорда.

Петр Францевич Лесгафт (1837-1909 гг.) – выдающийся педагог и психолог, видный антрополог, биолог, врач – гигиенист и палеонтолог, прогрессивный общественный деятель. Он сочетал в себе редкое человеческое обаяние и простоту с одержимостью строгого, требовательного ученого, человека дела и истинного патриота, неутомимого труженика. Ученый был по достоинству оценен современниками, отмечавшими его исключительную научную честность, бескорыстие, независимость суждений, принципиальность и могучий аналитический ум. Значимо, что в честь Лесгафта учреждена ведомственная медаль Министерства спорта Российской Федерации, которой награждаются граждане за большой личный вклад в развитие спортивной науки и образования.

Надежные устои семейного воспитания

Петр Францевич Лесгафт родился 21сентября (3 октября) 1837 года в Санкт-Петербурге в семье обрусевшего немца, ювелира и художника-гравера, члена Цеха золотых художеств Франца Карловича (Иоганна Петера Отто) Лесгафта и его жены Генриетты Луизы, акушерки. Отец был человеком строгим, даже суровым, генетически поддерживал в семье абсолютный порядок, железную дисциплину, тщательную экономность во всем и приучал к таким устоям своих детей. Этому способствовали не только черты его характера, но и незначительные доходы семьи.

Петера (таково настоящее имя Лесгафта) с детства учили любить труд, выполнять посильные домашние дела, быть честным и аккуратным. Все это наложило рельефный отпечаток на всю его последующую жизнь. Получив первоначальное домашнее образование, Петр по примеру старших братьев в 1848 году поступил в училище Святого Петра, знаменитую Петришуле, качество преподавания в которой считалось одним из лучших в Петербурге. Завершение среднего образования уже произошло в мужском отделении Анненшуле, учебного заведения, пользовавшегося также хорошей репутацией.

В 1854 году, ко времени окончания школы, Петру было 17 лет. Невысокого роста, худощавый, черноволосый, с пристальным взглядом, порывистыми движениями, острый на язык, он не случайно получил прозвище Заноза. Чувствуя свою правоту, юноша страстно вступал в спор, непреклонно отстаивал свои взгляды. Этот непростой характер сохранился у Петра Францевича на всю жизнь и доставил ему много серьезных неприятностей.

От анатома – в педагоги

В 1856 году юноша поступает в передовое учебное заведение – Императорскую медико-хирургическую академию. С третьего курса молодой человек со всей страстью увлекся анатомией. Анатомия стала делом его жизни, неизменной и верной спутницей. Впоследствии в медицинских кругах Петра Францевича называли поэтом анатомии.

В июне 1861 года конференция Медико-хирургической академии после испытания признала «лекаря Лесгафта» «достойным звания уездного врача». Затем состоялся торжественный акт, во время которого молодому врачу был вручен диплом на латинском языке об окончании им академии с серебряной медалью. Молодой человек был оставлен при академии и работал на кафедре практической анатомии прозектором. В конце 1861 года он выдержал экзамен на степень доктора медицины и хирургии. С этого же времени Лесгафт стал преподавать анатомию и хирургию слушателям военно-фельд­шерской школы. Одновременно он руководил практическими занятиями студентов и занимался с группой женщин-вольнослушательниц.

В 1865 году Петр Францевич блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины. По свидетельству профессоров, «диссертация его одна из лучших, которые когда-либо появлялись в Медико-хирургической академии. Она основывается на огромном числе исследований и составлена с большой точностью и любовью к научной истине».

В период с 1868 по 1871 год, после получения докторской степени по медицине и хирургии, Петр Францевич продуктивно трудился в качестве экстраординарного профессора и заведующего кафедрой физиологической анатомии медицинского факультета Казанского университета. Лекции влюбленного в науку П.Ф.Лесгафта отличались живым и художественным изложением. По воспоминаниям студентов, «читая лекции, Петр Францевич никогда не сидел, и к тому же не просто излагал или сухо читал предмет, а потрясал и часто «зажигал огнем» всю аудиторию. У него никогда не было скучных лекций». На занятиях он заинтересовывал аудиторию, не только прививал студентам знания, но и давал жизненные наставления, мотивировал к работе над собой.

Ученый заслуженно стал одним из самых любимых и популярных профессоров в Казани. Однако из-за своей неизменно принципиальной позиции П.Ф.Лесгафт был несправедливо уволен «без права преподавания с запрещением впредь служить по Министерству народного просвещения», и над ним был даже установлен негласный полицейский надзор.

Физическое воспитание

как образ жизни

Остро переживая вынужденный отрыв от научной и преподавательской деятельности, Петр Францевич начал работать над теорией и практикой физического воспитания. В 1872 году он поступил врачом-консультантом в частное врачебно-гимнастическое заведение, где в гимнастике видели отрасль врачебной науки и для правильного ее проведения считали необходимым знание анатомии и физиологии человека.

Затем, увлеченный открывшейся возможностью использовать скрытые резервы гимнастики, сделать ее максимально полезной, особенно для детского и юношеского организма, профессор Лесгафт начал проводить занятия гимнастикой с воспитанниками 2‑й Петербургской военной гимназии по немецкой и шведской системам, а также по системе, предложенной им самим. Петр Францевич читал гимназистам лекции по анатомии, привлекая сведения из физиологии, и руководил всеми практическими занятиями, включая гимнастику и фехтование.

С 1874 года Лесгафт приступил к работе в Главном управлении военно-учебными заведениями. В течение 1875-1876 годов ученый неоднократно командировался за границу, где посетил 13 стран «для подробного ознакомления с педагогической гимнастикой и с учреждениями для специального приготовления учителей этого искусства».

Ознакомившись с существовавшими в то время комплексами упражнений, талантливый врач и исследователь разрабатывает свою систему, направленную на развитие не только физической выносливости, но и соответствующих профессиональных навыков. Так, например, для Военно-морской академии Лесгафт создает систему упражнений для тренировки вестибулярного аппарата. Будущие морские офицеры получали навыки координации своих действий в любой ситуации, даже во время сильной качки они продолжали выполнять свои обязанности.

В 1877 году П.Ф.Лесгафт основал учебно-гимнастические курсы для офицеров при 2‑й Петербургской военной гимназии, а в 1881 году по его инициативе были открыты курсы преподавателей гимнастики и фехтования для армии.

С 1887 года на протяжении 10 лет Петр Францевич преподавал в Императорском Петербургском университете на физико-математическом факультете, в состав которого входила и кафедра зоологии, анатомии и физиологии.

В 1893 году П.Ф.Лесгафт создал Биологическую лабораторию. Он принимал активное участие в работе Санкт-Петербургского общества содействия физическому развитию; организовывал детские площадки, катки, экскурсии и прогулки для детей из малоимущих семей.

От физического воспитания –

к физическому образованию

П.Ф.Лесгафт внес основополагающий вклад в развитие физической культуры в нашей стране. Любимый им термин «физическое образование» был избран ученым не сразу, сначала он придерживался традиционного понятия «физическое воспитание». Но то, что он желал создать, находилось далеко от обычных взглядов на необходимость гимнастики в школах, от воззрений на физические упражнения с санитарной точки зрения – как на средство развития здорового тела.

Физическое образование для Лесгафта – это культура понимания в отношении к движениям собственного тела. Главной направленностью физического образования как компонента процесса совершенствования личности он считал «здоровье», «умение владеть своими действиями и мыслями», «развитие двигательных умений, физических качеств». Физические, этические и эстетические стремления Петр Францевич связывал с высокими и общепризнанными идеалами красоты, изящества, пластичности, легкости. Физическое образование понималось им как целенаправленное формирование организма и личности под воздействием как естественных, так и специально подобранных движений, физических упражнений, которые с возрастом постоянно усложняются, становятся напряженнее, требуют большой самостоятельности и волевых проявлений человека.

Большое внимание П.Ф.Лесгафт обращал на содержание физического образования, на использование упражнений и игр как метода познания. По его убеждению, преподаватель физического образования должен был «с первого же своего шага и до последнего – иметь в виду конечную цель образования – развитие самообладания и нравственного характера. Эта цель должна быть маяком как в расположении преподавателем материала физических упражнений и игр, так и в решении всех возникающих на деле вопросов, – иначе это не будет образование, а гимнастика».

П.Ф.Лесгафт конкретизировал задачи физического образования: «сознательно управлять движениями», «преодолевать препятствия с ловкостью и настойчивостью», «рационально выполнять физическую работу, действовать изящно и энергично».

Гармоничным продолжением и развитием задач физического образования П.Ф.Лесгафт считал умственное образование. Он убеждал, что ребенок должен научиться анализировать, сравнивать, делать выводы, уметь выявлять истины, идеалы, творчески мыслить, в результате сознательно действовать.

Впоследствии ученый разработал ряд специальных упражнений, корректирующих особенности поведения и умственного развития детей. Упражнения, развивающие моторику пальцев, стимулировали умственные способности ребенка и развитие его речи, подвижные игры способствовали ускорению интеллектуального развития.

Замечательный

педагог-гуманист

Создав гуманистическую концепцию образования, П.Ф.Лесгафт внес значительный вклад в развитие научных основ российской педагогики. Все педагогические явления он рассматривал с позиций антропологизма. Ученый понимал антропологию как науку, изучающую не только строение, развитие и функции отдельных органов человеческого организма, но и как физическое и нравственное влияние на человека окружающей среды.

Центральной в научно-педагогической теории П.Ф.Лесгафта является идея совершенствования личности, основанная на комплексном подходе к изучению индивидуальных особенностей развития человека. Образование по Лесгафту – это воспитание и формирование личности человека, в котором основную роль мыслитель отводил правильно организованному воспитанию. Ученый доказывал, что на развитие организма оказывают влияние среда и упражнения. «Все, что упражняется, развивается и совершенствуется, что не упражняется – распадается», – отмечал он.

На этой прочной основе ученый теоретически разработал и практически реализовал гуманную педагогическую систему, в которой нравственное, физическое и умственное воспитание находились в органичном единстве. Эта система включала идеи Лесгафта об активности и ответственности всех участников педагогического процесса, о необходимости предоставления им осознанной свободы, об учете индивидуального опыта ученика при построении педагогического взаимодействия, о необходимости активизации обратных связей в педагогическом процессе, о согласованности педагогических воздействий семьи и школы.

Педагог-гуманист утверждал, что «нельзя ребенка сделать человеком, а можно только этому содействовать и не мешать, чтобы он сам в себе выработал человека. Необходимо, чтобы он выработал идейного человека и стремился бы в жизни руководствоваться идеалом».

К социально-педагогическим условиям совершенствования личности П.Ф.Лесгафт относил: комплексный подход к изучению человека; интеграцию физического, умственного, нравственного развития; взаимо­связь образовательного пространства и социокультурной среды; единство требований в семейном и общественном воспитании; системное осуществление медико-гигиенических мероприятий; профессионализм педагогов.

Особое место в развитии и совершенствовании личности П.Ф.Лесгафт отводил методам воспитания. Приоритетным он считал «практический метод», который основан на развитии ребенка через включение его в деятельность. Ученый учитывал, что в основе данного метода находятся «наблюдательность и опытность». По его мнению, ребенок с нормальной впечатлительностью сможет различать получаемые им впечатления, сравнивать и проверять их в собственной деятельности.

Другой метод – «систематический или теоретический» – состоит в последовательном и постепенном переходе от простого к сложному, в выделении частей из целого, в сравнении и нахождении решений через опыт, эксперимент.

Школьные типы

Талантливый педагогический психолог П.Ф.Лесгафт в своем фундаментальном труде «Школьные типы», используя непосредственные наблюдения, разработал типологию детей, имевшую большое практическое значение для родителей и воспитателей. П.Ф.Лесгафт выявил семь «школьных типов»: лицемерный, честолюбивый, добродушный, мягко-забитый, злостно-забитый, угнетенный, а в качестве «модельного» предложил «нормальный тип» ребенка. В понимании каждой из предложенных категорий «типа ребенка» ученый фиксировал характерологические индивидуальные и социально-психологические особенности ребенка, которые отражали совокупность его чувств, мыслей, намерений и проявлялись в действиях и поступках.

Ребенок лицемерного типа повторяет то, что видит, всегда старается более легким способом достигнуть личных выгод и избегнуть деятельности более трудной, связанной с трудом и усилием. Он легко усваивает только то, что сильно на него влияет, и в особенности все внешние проявления окружающих.

Тип честолюбивый отличается умением усваивать все памятью, не только содержание простых формул и идей, но и философских учений. Могут быть заучены и нравственные положения, которые остаются без влияния на его действия, находящиеся в зависимости от сильно развитых его чувствований. Сильно развитые чувствования превосходства являются всегда самым главным возбуждающим моментом, под влиянием которого и в зависимости от которого совершаются все действия ребенка.

В добродушном типе развита главным образом аналитическая деятельность: ребенок привык рассуждать над каждым новым явлением и при дальнейшем своем развитии приучается мыслить более отвлеченным образом. При недостатке знаний мыслительная деятельность его легко принимает характер фантазий. Умственная деятельность сосредоточена по преимуществу на выяснении личности человека, на разборе и уточнении собственных проявлений и на отношении этих проявлений к своим действиям и ко всему окружающему. Деятельность отличается самостоятельностью и правдивостью.

У ребенка мягко-забитого типа нет условий, постепенно и последовательно возбуждающих его и тем содействующих его развитию, по­этому в крайней степени он является в виде слабоумного. Он отличается отрицательными качествами, как в умственном, так и в нравственном отношении. Делает он как указано и что сказано. У него нет ни наблюдательности, ни знаний, ни нравственных понятий. Это автомат, который даже плохо повторяет то, что видит и слышит. Без указания и руководства он теряется и совершенно не в состоянии действовать.

Тип злостно-забитый – всегда ожесточенный, отличается своей подозрительностью, слабоумием и рефлекторными проявлениями, часто очень резкими. Сознательная деятельность более всего сосредоточена на личной защите. Приученный к сильным впечатлениям мерами, связанными с оскорблением личности, ребенок этого типа постоянно стремится к перемене впечатлений и к сильным возбуждениям.

Тип угнетенный отличается от добродушного типа преобладанием у него в силу необходимости физического труда над умственной деятельностью и в особенности недостаточным стремлением к отвлеченному мышлению и философским рассуждениям. Лица этого типа настолько привыкли к труду и лишениям, что сами мало ценят свой труд и всегда отличаются большей скромностью, терпением и терпимостью ко всем окружающим. Им всегда свойственны правдивость, простота проявлений и искренность.

Для нормального типа (представляемого в идеале) характерна полная гармония между умственным и физическим развитием. Сохраняя полную впечатлительность по отношению ко всему окружающему, ребенок приучается рассуждать над полученными впечатлениями постепенным и последовательным возбуждением, постоянно развивает как умственные свои способности, так и физическую деятельность, потому что привык достигать всего ему необходимого собственными силами, по возможности участием в деятельности той среды, в которой он растет. Нравственные проявления направлены идеалами, выработанными рассуждениями. Только при этих условиях человек в состоянии самостоятельно проявляться, быть менее зависимым от окружающей его среды, переводить центр тяжести своих действий в собственный организм.

Видный психолог А.Ф.Лазурский отмечал, что Лесгафт «сделал больший вклад в науку описанием живых образов различных типов детей, чем многие надуманные, отвлеченные и оторванные от жизни классификации характеров и личностей, приводимые в характерологической литературе».

Создатель родительской педагогики

П.Ф.Лесгафт внес основополага­ющий вклад в семейную педагогику. В книге «Семейное воспитание ребенка и его значение» ученый изложил научные основы родительской педагогики. По словам видного педагога В.Я.Стоюнина, эта книга явилась «лучом света в педагогических потемках».

Ученый считал, что различные типы детей возникают прежде всего в условиях их семейной жизни и воспитания. Рисуя школьные типы детей, Лесгафт показал все многообразие и богатство психических особенностей детей разных возрастов и общественных классов. По его мнению, проявление того или иного типа – прямое следствие влияний семейной жизни. Педагог-гуманист был убежден, что «ребенок не родится лицемером, а становится таковым в семье, не приучаясь рассуждать и не получая понятия о правде; он не появляется на свет честолюбивым, а таким делается постоянными поощрениями и восхищением его действиями и способностями».

Советуя создавать для детей необходимые условия, чтобы они могли «жить жизнью ребенка», Лесгафт требовал от родителей и воспитателей строго обдуманных, последовательных действий, предусматривающих выработку у детей навыков сосредоточенности, дисциплинированности, доведения своего дела до конца, умения преодолевать препятствия и трудности при достижении поставленных целей.

Педагог-гуманист выдвинул перед родителями требование «щадить личность своего ребенка», показал, как важно сочетание известной свободы деятельности детей (наблюдение деятельности взрослых, явлений окружающей жизни, выяснение связи между ними) и разумного руководства, любви и внимания к их нуждам и потребностям со стороны родителей. Вместе с тем он подчеркивал, что «предупреждая все требования и постоянно направляя ребенка во всех его действиях и размышлениях, всегда делают его негодным к жизни; такие дети становятся разве только исполнительными, но, к сожалению, очень эгоистичными и самоуверенными».

П.Ф.Лесгафт видел главную задачу родителей в том, чтобы они создали в семье такие условия, которые позволили бы детям с раннего возраста свободно и гармонически развиваться, посильно участвовать в деятельности взрослых. Правильно поставленное семейное воспитание, по мнению Лесгафта, должно создать нормальный тип ребенка, сохранить и развить ценнейшие его качества – впечатлительность ко всему окружающему, самодеятельность, отзывчивость, искренность, правдивость, интерес к познанию.

Совершенно недопустимы телес­ные наказания детей. Они вредны с биологической, психологической и педагогической стороны. «Ребенок, выросший под непрестанным применением их, представляет собой резкий и обособленный тип, – подчеркивал Лесгафт. – Характерными чертами его являются подозрительность, резкость и угловатость действий, замкнутость, тупая и медленная реакция на внешние впечатления, проявления мелкого самолюбия и резкие выходки, сменяющиеся полной апатией».

Видный деятель женского образования

Велики заслуги профессора Лесгафта в деле женского образования, страстным защитником которого он был всю жизнь. В 1896 году Петр Францевич добился открытия при Биологической лаборатории Курсов воспитательниц и руководительниц физического образования (Высшие курсы Лесгафта) – одного из наиболее демократичных учебных заведений России, куда принимались слушательницы любой национальности, общественного положения и вероисповедания.

Лесгафт считал мудрость и любовь главными качествами, необходимыми педагогу в его деятельности по воспитанию и образованию молодого человека, – это была основа его педагогической системы. Многие его ученики вспоминали, что он был беспощадно строг к самому себе и тем самым всегда подавал пример своим ученикам, был наделен глубоким чувством ответственности, серьезно относился к своим жизненным задачам. По свидетельству слушательниц, «Петр Францевич как педагог и Петр Францевич как учитель жизни – понятия, неотделимые друг от друга. Его бескорыстие, неустанное служение идеалу, горячая, деятельная любовь к людям – все это неотразимо действовало на нас, его учеников, озаряло и подымало. И мы, глубоко и беззаветно веря ему, шли за ним к правде и свету».

В 1905 году Высшие курсы Лесгафта были закрыты правительством. Ученый высылался на год из Петербурга по мотивам политического характера, а затем был уволен после студенческих выступлений как неблагонадежный. Но П.Ф.Лесгафт не сдавался. Закрытые курсы на деньги частных пожертвователей он преобразовал в Высшую вольную школу физического образования, открыв при ней вечерние курсы для рабочих.

В 1907 году школа была закрыта правительством как организация неблагонадежная в политическом отношении. П.Ф.Лесгафта обвинили в поддержке революционеров и приговорили к высылке из Петербурга. Однако известность ученого в России и в Европе помешала реализации репрессивного решения. В данной связи подчеркнем, что политические взгляды Петра Францевича были очень умеренными и все политические преследования происходили исключительно из-за его принципиальной позиции неприятия социальных несправедливостей.

В 1918 году на базе созданных и руководимых Лесгафтом Курсов воспитательниц и руководительниц физического образования был открыт Естественно-научный институт имени П.Ф.Лесгафта (затем Государственный институт физического образования). Ныне это Национальный государственный университет физической культуры, спорта и здоровья имени П.Ф.Лесгафта. В 1959 году в знак признания заслуг Лесгафта перед главным учебным корпусом основанного им образовательного учреждения педагогу-гуманисту был установлен памятник.

Непреходящее значение идейного наследия

Педагогическая и общественная деятельность Лесгафта как ученого, педагога, врача, писателя была не только разнообразной, но и всегда напряженной. Петр Францевич ежедневно затрачивал невероятное количество физической энергии, поскольку был очень подвижен, перемещался только пешком. Рабочий день его продолжался 18 часов, он полностью посвящал его своим ученикам.

В 1908 году в 71 год ученый отправился в длительную научную экспедицию в Африку, чтобы ознакомиться с особенностями физического воспитания у первобытных народов. Лесгафт предполагал, что у африканцев сохранились реликтовые формы упражнений, которые уже исчезли в других местах.

Осенью 1909 года, находясь в этой экспедиции, Петр Францевич простудился и тяжело заболел. Болезнь дала осложнения на почки, и врачи рекомендовали ему санаторное лечение в регионе с горячим сухим климатом. В Египте в Гелуани (пригороде Каира) находился санаторий, которым руководили русские врачи. Туда и решили отвезти Лесгафта.

К сожалению, болезнь зашла слишком далеко, и 28 ноября (11 декабря) 1909 года Петра Францевича не стало. Похоронили его в Петербурге на Литераторских мостках Волковского православного кладбища при огромном стечении людей.

Педагогическое наследие П.Ф.Лесгафта современно и актуально. Ученый-гуманист отстаивал необходимость существования науки, изучающей ребенка как некое целое, а его жизнь как органические природные связи и функции. Основные педагогические идеи Лесгафта: непрерывная работа человека над собой; дошкольное и школьное образование как фактор развития ребенка; физическое образование как средство духовного и интеллектуального развития личности.

Михаил БОГУСЛАВСКИЙ, главный научный сотрудник лаборатории теоретической педагогики и философии образования Института стратегии развития образования РАО, доктор педагогических наук, профессор, член-корреспондент РАО

Цитаты из русской классики со словосочетанием «выдержать экзамен»

Перед вами два предложения:

Однако ветер усиливался.
Ветер, однако, усиливался.

Они состоят из одних и тех же слов и тем не менее разнятся. Можно назвать по меньшей мере три отличия. Не спешите читать дальше, поищите их самостоятельно.

Теперь проверьте себя.

Первое отличие замечаешь сразу — это порядок слов: одно предложение начинается с однако, в другом — однако стоит в середине фразы. И второе отличие найти несложно — это знаки. В первой фразе запятых нет, во второй — их две.

Труднее с третьим отличием. Чтобы его отыскать, надо припомнить такие понятия, как союзы и вводные слова. В первой фразе слово однако — союз, близкий по значению к но: Однако (но) ветер усиливался. Во второй фразе однако — вводное слово со значением тем не менее, всё же, всё-таки: Ветер, однако (тем не менее, всё же, всё-таки), усиливался.

Для чего мы затеяли поиски отличий? Для того, чтобы правильно ставить знаки при слове однако. Дело в том, что однако — союз запятой не выделяется, а однако — вводное слово без знаков обойтись не может.

Отличить их один от другого поможет порядок слов в предложении. Если однако стоит в начале простого (части сложного) предложения или же связывает однородные члены, оно обычно имеет значение противительного союза и запятой не отделяется:

Спонсор обещал позвонить в конце недели, однако (но) не сделал этого. В данном предложении однако связывает однородные члены обещал и не сделал.

Однако (но) мы продолжаем платить по тем же тарифам. Здесь однако выступает в качестве союза, связывающего предложения, и стоит в начале одного из них.

В горы вела узкая тропинка, однако (но) по ней можно было пройти только до ветхой часовни. И в этой фразе однако — союз, он начинает вторую часть сложного предложения.

Если однако оказывается в середине или в конце предложения, то это уже не противительный союз, а вводное слово, которое, как мы знаем, обязательно выделяется запятыми.

Королевская семья, однако, пошла на определённые уступки.

Как он меня ловко разыграл, однако!

«Но, однако, меня ужасно мучит шведская спичка» (А. П. Чехов).

Обратите внимание на то, что в предложениях типа: Однако, убеждены журналисты, вопрос до сих пор остаётся открытым — запятой выделен не союз, как может показаться, а вводное предложение убеждены журналисты.

Вот и разобрались. Однако пишите однако правильно.

«Ушинский – это наш народный педагог, также как Пушкин – наш народный поэт, Ломоносов – первый народный ученый, Глинка – народный композитор, а Суворов – народный полководец».
Лев Николаевич Модзалевский

Трудно назвать другого преподавателя дореволюционной России, пользовавшегося таким же авторитетом, такой же любовью учителей, детей и их родителей, как Константин Дмитриевич Ушинский. Этот человек совершил настоящую революцию в отечественной педагогической практике, став основоположником новой науки, ранее не существовавшей в России. Для зарождающихся народых школ Ушинский разработал гениальные по своей простоте и доступности учебники, а для их учителей – целый ряд замечательных руководств. Более чем пятьдесят лет, вплоть до самой революции, целые поколения русских детей и преподавателей воспитывались на книжках, написанных Ушинским.

Константин Дмитриевич родился в дворянской семье 2 марта 1824 года. Его отец, Дмитрий Григорьевич, окончил Московский благородный пансион и был человеком весьма образованным. Долгое время он находился на военной службе, участвовал в войне 1812 года. Выйдя в оставку, осел в Туле, зажил мирной жизнью и женился на дочери местного помещика. Через некоторое время после рождения Константина их семье пришлось переехать, – его отца назначили на должность судьи в расположенный на Черниговщине небольшой, старинный городок Новгород-Северский. Все детство и отрочество будущего педагога прошли в усадьбе на берегу Десны в окружении красивейших мест полных преданий глубокой древности. Первые одиннадцать лет жизни Константина Дмитриевича были безоблачными. Он не знал ни нужды, ни домашних дрязг, ни строгих взысканий. Мать, Любовь Степановна, сама руководила занятиями сына, сумев пробудить в нем пытливость ума, любознательность и огромную любовь к чтению. В 1835 году, когда Константину пошел двенадцатый год, его мама умерла. Ушинский на всю жизнь сохранил о ней самые нежные воспоминания.

Вскоре отец женился во второй раз, выбор его пал на сестру генерала Гербеля, управляющего Шостенским пороховым заводом. Как ни велика была происшедшая в семье маленького Константина перемена, она, к счастью, никак не отразилась на нем пагубными последствиями. Спустя некоторое время после смерти матери Ушинский поступил в местную гимназию, благодаря домашней подготовке он был зачислен сразу в третий класс. В классе преобладали великовозрастные ученики из среды не дворянской. Однако это не помешало Ушинскому сблизиться с ними. Он часто бывал дома у бедняков-одноклассников, наблюдал обстановку в их семьях, образ жизни, воззрения и привычки. Эти «уроки» очень сильно пригодились ему в будущем.

В обучении же молодой Ушинский не отличался особым прилежанием. Обладая огромными способностями, он редко выполнял домашние задания, довольствуясь повторением пройденного прямо перед занятиями. Все свободное время мальчик предпочитал посвящать прогулкам и чтению. К слову, гимназия и отцовская усадьба располагались на противоположных концах города, расстояние между ними составляло около четырех километров. С момента поступления и до самого окончания учебы в ней Ушинский, очарованный красотой здешних мест, а в особенности берегами Десны, предпочитал преодолевать этот путь пешком, проходя в общей сложности не менее восьми километров ежедневно. Желая расширить области доступного чтения, Константин Дмитриевич без посторонней помощи в совершенстве изучил немецкий язык и мог свободно читать Шиллера. Однако самостоятельные работы завели его слишком далеко – несмотря на свои недюжинные таланты, он не сумел выдержать выпускного экзамена и, как следствие, остался без аттестата.

Получив на пороге выхода в жизнь первый щелчок, Ушинский вовсе не растерялся. Наоборот, с жаром принялся готовиться к вступительному экзамену в столичный университет. В 1840 году он успешно выдержал все проверки и оказался в рядах студентов юридического факультета. В этот период времени Московский университет переживал времена небывалого подъема. Большая часть профессоров была людьми молодыми, недавно возвратившимися из-за границы с огромным запасом знаний, горячей преданностью науке и твердой в нее верой. Звездами первой величины в блестящем составе преподавателей были профессор государственного права и законоведения Петр Редкин и профессор истории Тимофей Грановский. На лекции этих светил стекались студенты всех факультетов, включая математический и медицинский. Редкин и Грановский замечательно дополняли друг друга. Первый не отличался особым лекторским дарованием, однако увлекал своих слушателей неумолимою логикой, глубиною и обширностью эрудиции. Его речи всегда вызывали напряженную работу мысли. Второй, наоборот, обладал изумительным мастерством чтения, действуя преимущественно на чувства слушателей, возбуждая интерес к истории, однако, не пробуждая усиленной интеллектуальной работы.

Ушинский изучал предметы выбранного им факультета свободно, без затруднений. Обладая отличной памятью, он запоминал не только главную мысль изложенного материала, но и все частности. На лекциях он редко оставался в роли пассивного слушателя, вставлял удачные замечания, задавал вопросы. Зачастую после уроков по какому-либо предмету ему случалось объяснять своим друзьям мысли, которые им не удалось понять в профессорском изложении. Однако Ушинский пользовался любовью одноклассников не только из-за прямого и открытого характера, интеллекта и остроты высказываний. Он умел быть по-настоящему хорошим товарищем, охотно делил с друзьями свой последний рубль, последнюю трубку табаку. Стоит отметить, что в студенческие годы Ушинскому приходилось очень трудно. Состояние его семьи с каждым годом все уменьшалось, деньги поступали из дома редко, их не хватало даже для самой скромной жизни. В течение всего времени учебы в университете Константину Дмитриевичу приходилось давать частные уроки.

Блестяще учась, Ушинский не забросил своего знакомства с художественной литературой. На русском он предпочитал читать Пушкина, Гоголя и Лермонтова, на французском – Руссо, Декарта, Гольбаха и Дидро, на английском – Милля и Бэкона, на немецком – Канта и Гегеля. Наряду с этим будущий педагог страстно увлекался театром, визиты в который считал для себя обязательными. Он ежемесячно выделял из своего скромного бюджета некоторую сумму, на которые покупал самые верхние, дешевые места.

В 1844 году Константин Ушинскийи окончил юридический факультет «вторым кандидатом» прав. Еще два года он продолжал стажироваться в стенах университета, после чего граф Строганов, являвшийся попечителем Московского учебного округа, пригласил его в Демидовский юридический лицей, расположенный в Ярославле. Несмотря на молодой возраст, Константин Дмитриевич был назначен на должность исполняющего обязанности профессора камеральных наук на кафедре государственного права, законоведения и финансов. Познакомившись с учащимися заведения, Ушинский писал: «В каждом из них в большей или меньшей степени чувствуется специалист, но очень мало «человека». А между тем все должно быть наоборот: воспитание должно оформить «человека», – и только потом из него, из личности развитой, непременно выработается соответствующий специалист, любящий свое дело, изучающий его, преданный ему, способный приносить пользу в выбранной им области деятельности в соответствии с размерами своих природных дарований».

Молодой профессор довольно быстро завоевал расположение лицеистов. Он блестяще владел предметом, умел ясно и интересно объяснить труднейшие моменты из теории познания и истории философии, а потрясающая эрудиция, простота в общении, неравнодушие к проблемам окружающих и человечное отношение к ученикам и вовсе сделали его всеобщим любимцем. Популярности также способствовала знаменитая речь, произнесенная Константином Дмитриевичем на торжественном собрании 18 сентября 1848 года. В эпоху слепого подражания отечественной науки науке заграничной, в основном – немецкой, Ушинский выступил с резкой критикой немецких методов камерального образования. В своей речи он сумел доказать, что зарубежные камералисты весьма неудачно объединили искусство и науку, а их учебники по предмету являются лишь сборниками советов и предписаний по разным областям промышленности. Однако Ушинский не ограничился лишь критикой, отвергнув немецкую систему, он предложил свою собственную. По его предложению камеральное образование должно было базироваться на подробнейшем изучении жизни и потребностей народа нашей страны в тесной связи с местными условиями. Разумеется, данные взгляды не встретили поддержки среди руководителей учебного заведения, посчитавших их вредными для учащихся, подстрекающими к протесту против бытующих порядков. Попечитель лицея написал на молодого преподавателя несколько доносов, над Константином Дмитриевичем был организован негласный надзор.

В 1850 году на совете преподавателей лицея было оглашено новое требование, – предоставить всем учителям полные и подробные программы своих курсов, расписанные по дням и часам. Предписывалось даже указывать из какого конкретно сочинения и что намерены цитировать преподаватели. Это вызвало новые столкновения Ушинского с руководством. Он с жаром доказывал, что каждый педагог, прежде всего, должен считаться со своими слушателями и что раздробление курса по часам «убьет живое дело преподавания». Однако его призвали не рассуждать, а беспрекословно исполнять. Верный своим принципам, со словами «на такое не отважится ни один добропорядочный преподаватель», Ушинский подал прошение об отставке. Его примеру также последовали некоторые учителя.

Потеряв работу, Константин Дмитриевич какое-то время перебивался литературной поденщиной – писал переводы, рецензии и обзоры в мелкие провинциальные журналы. Попытка устроиться в какое-либо уездное училище сразу вызывала подозрения, ибо было непонятно, почему молодой профессор решил поменять престижную, высокооплачиваемую должность в Демидовском лицее на нищенское место в захолустье. Полтора года промучившись в провинции, он перебрался в Петербург. Связей и знакомств у него не было, обойдя множество школ, училищ и гимназий, бывшему профессору с огромным трудом удалось устроиться на место чиновника департамента иностранных вероисповеданий.

Департаментская служба не могла обеспечить педагога, в то время уже женатого на Надежде Семеновне Дорошенко, происходившей из древнего казацкого рода. Зато необременительная работа не препятствовала к поиску других занятий. По-прежнему увлекаясь изучением иностранных языков и философией, Ушинский получил доступ к журнальной работе в самых различных ее видах – в качестве переводчика, компилятора, критика. Довольно скоро за ним упрочилась репутация образованного и талантливого писателя. Однако подобная деятельность оплачивалась весьма скудно, забирая при этом много времени и сил. Его здоровье, никогда не отличавшееся особенной крепостью, пошатнулось. Прекрасно понимая опасность продолжения подобных занятий, Ушинский начал активно искать выход.

Все изменила случайная встреча под конец 1853 года с бывшим коллегой по Демидовскому лицею П.В. Голохвастовым. Этот человек знал и ценил дарования Константина и помог найти ему новое место. Уже 1 января 1854 Ушинский уволился из департамента иноземных исповеданий и отправился в Гатчинский сиротский институт в качестве преподавателя русской словесности. В стенах этого заведения воспитывалось более шестисот мальчиков-сирот. Институт был известен своими суровыми порядками, регулярной муштрой и строжайшей дисциплиной. За малейшую провинность сирот лишали еды, сажали в карцер. По идее подобные порядки должны были сделать из них людей, преданных «Царю и Отечеству». Ушинский же так охарактеризовал новое место работы: «Наверху экономия и канцелярия, в середине администрация, под ногами учение, а за дверьми – воспитание».

Пять лет он пробыл в Гатчине и сумел за это время многое изменить. За основу новой системы воспитания Ушинский положил развитие чувства искреннего товарищества. Ему удалось искоренить фискальство, каждый, кто совершал вредный проступок, согласно неписаному закону должен был найти в себе мужество признаться в нем. Также педагогу удалось полностью изжить воровство. В институте стало считаться доблестью защищать и поддерживать слабых. Некоторые заложенные Константином Дмитриевичем традиции прочно привились сиротам и передавались из одного поколения в другое вплоть до 1917 года.

Через год Ушинского повысили в должности, назначив инспектором классов. В ходе одной из проверок он обратил внимание на два опечатанных шкафа. Сорвав замки, он обнаружил в них то, что дало ему последний толчок в поисках как самого себя, так и своего места в мире. В них находились бумаги бывшего инспектора Егора Осиповича Гугеля. О нем помнили лишь то, что он был «чудаком-мечтателем, человеком не в своем уме», кончившим в сумасшедшем доме. Ушинский писал о нем: «Это была необыкновенная личность. Едва ли не первый педагог, серьезно взглянувший на дело воспитания и увлекшийся им. Горько же он поплатился за это увлечение…». Пролежавшие более двадцати лет уникальные, лучшие по тем временам и никому не нужные труды по педагогике Гугеля, которые не уничтожили только из-за лени, попали в руки Ушинского. Изучив бумаги умершего инспектора, Константин Дмитриевич, наконец, четко осознал свой путь.

В 1857-1858 годах в России возникли первые печатные издания для преподавателей. Известный русский педагог Александр Чумиков пригласил Константина Дмитриевича работать в основанном им «Журнале для воспитания». Одной из первых работ Ушинского была статья «О пользе педагогической литературы», в которой он облек в четкие формулировки продуманные им за долгие годы мысли и идеи. Статья имела колоссальный успех. После этого Константин Дмитриевич стал постоянным автором журнала Чумикова. Каждая его работа развивала новые взгляды на методы воспитания в стране, обличала чиновников от просвещения, видевших проявление вольнодумства в каждой новаторской затее. Его статьи зачитывались до дыр, в один миг педагог стал известным, а его мнение авторитетным. Современники говорили о нем: «Вся внешность Ушинского содействовала тому, чтобы слова его глубоко западали в душу. Крайне нервный, худощавый, выше среднего ростом. Из-под густых, черных бровей лихорадочно сверкают темно-карие глаза. Выразительное лицо с тонкими чертами, высокий прекрасно очерченный лоб, свидетельствующий о недюжинном уме, черные, как смоль, волосы и черные бакены кругом щек и подбородка, напоминающие густую, короткую бороду. Бескровные и тонкие губы, проницательный взор, видящий, казалось, человека насквозь…. Все красноречиво говорило о присутствии упорной воли и сильного характера…. Тот, кто видел Ушинского хотя бы раз, навсегда запоминал этого человека, разительно выделявшегося из толпы своею внешностью».

В 1859 году Ушинского пригласили на должность инспектора в Смольный институт. Перейдя в «институт благородных девиц», он первым делом способствовал приглашению туда новых талантливых учителей – Семевского, Модзолевского, Водовозова. Процессу преподавания, проводившемуся прежде формально, вскоре был придан систематический и серьезный характер. Затем, основываясь на принципах демократизации народного образования, Константин Дмитриевич уничтожил существовавшее в институте разделение на благородных и неблагородных (мещанских) девиц, введя для всех совместное обучение. Кроме того воспитанницам было позволено проводить праздники и каникулы у родителей. Развитие получили направления естествознания, географии, русской истории и риторики. Воспитанницы познакомились с произведениями Лермонтова, Гоголя и многих других авторов, о которых ранее ничего не слышали. Унылое преподавание математики, признававшейся по традиции предметом, непостижимым для женских умов, было впервые поставлено как одно из лучших средств для развития логического мышления. Появился специальный педагогический класс, в котором ученицы получали специальную подготовку для работы воспитательницами. Ушинский ратовал и за обучение самих преподавателей, введя для этого новую форму – семинары.

После его двухлетней работы «институт благородных девиц», прежде не интересовавший столичное общество по причине своей рутины и замкнутости, вдруг сделался предметом внимания со стороны всего Петербурга. О происходящих там реформах говорила печать, представители разных ведомств, родители учениц и обычные преподаватели стремились попасть туда и послушать лекции. То, что они видели и слышали в институте, вызывало у них изумление. Ученицы всех классов обоих отделений более не тяготились учением, напротив, были явно захвачены занятиями, обнаруживая при этом большие способности. Из кукол и кисейных барышень они превратились в разумных, развитых девушек со здравыми понятиями и суждениями. Между преподавателями Ушинского и ученицами были простые и естественные отношения, основанные на взаимном доверии, уважении и доброжелательстве. При этом авторитет учителей в глазах учащихся был очень велик.

К сожалению, в Смольном институте повторилась та же история, что и в Ярославле. Свежая струя воздуха, ворвавшаяся в затхлую атмосферу классных дам, понравилась далеко не всем. Настойчивый и энергичный в достижении целей, никогда не поступающийся своими принципами, не умеющими ладить с самолюбцами и лицемерами, Ушинский нажил себе к 1862 году целую массу врагов. Основной конфликт разгорелся между ним и начальницей института – Леонтьевой, обвинившей педагога в безбожничестве, вольнодумстве, аморальности и непочтительном отношении к начальству. Однако просто так уволить Ушинского уже было невозможно. Его имя приобрело слишком большую популярность в России. И тогда был использован «благовидный» предлог – самочувствие Константина Дмитриевича. Для лечения и одновременно изучения школьного дела талантивый педагог был командирован за границу. Фактически же это было изгнанием, растянувшимся на пять лет.

Полный планов, под наплывом новых идей научного характера Ушинский побывал в Швейцарии, Италии, Бельгии, Франции, Германии. Праздное развлечение и отдых были ему чужды, везде он посещал учебные заведения – детские сады, приюты, школы. В Ницце знаменитый педагог неоднократно беседовал с императрицей Марией Александровной о проблемах воспитания. Известно, что она даже поручила Ушинскому разработать систему воспитания наследника русского престола.

За границей Константин Дмитриевич сумел написать уникальные труды – учебные книги «Детский Мир» и «Родное Слово». Их успех после издания в России был ошеломительным. И это не поразительно, скорее – закономерно. Во-первых, книги Ушинского являлись первыми в стране учебниками для начального обучения. Во-вторых, они распространялись по общедоступной цене. В-третьих, учебники были понятны детскому сознанию. До этого не существовало книг для детей, доступных детям. Впервые ребятишкам из глухой провинции предлагали не зубрежку маловразумительных слов, а понятные и интересные рассказы о хорошо известном им мире – о природе и о животных. Этот мир был родным домом для простого народа, и народ знал о нем все – его нравы, его повадки и его язык. Еще в юности Ушинский писал: «Называйте меня варваром в педагогике, однако я глубоко убежден, что прекрасный ландшафт обладает огромным воспитательным влиянием на развитие юной души… День, проведенный посреди рощ и полей, стоит недель, проведенных на учебной скамье…». Однако Ушинский не стал останавливаться на достигнутом. Вслед за двумя книгами он выпустил «Книжку для учащих» – особое руководство для родителей и учителей к своему «Родному Слову». Данное пособие по преподаванию родного языка до 1917 года выдержало более 140 изданий.

Интересный факт – в бытность министром народного просвещения А.В. Головнина, «Детский Мир» Ушинского заслужил похвалу за прагматичность, разнообразие и богатство статей по естествознанию, помогающих наглядному ознакомлению ребятишек с предметами природы. В 1866 году, спустя всего пять лет, Константин Дмитриевич был поражен известием, что его книга была не допущена комитетом министерства народного просвещения, возглавляемого уже графом Д.А. Толстым. Тот же самый ученый комитет, который давал первую рецензию о «Детском Мире», на этот раз истолковал статьи, как развивающие у детей материализм и нигилизм. Лишь в начале восьмидесятых годов девятнадцатого века «Детский Мир» вновь рекомендовали во всех учебных заведениях, хотя, разумеется, никаких изменений в книге не произошло.

Живя за границей, Ушинский задался целью написать общедоступную антропологическую книгу, заключающую в себе упорядоченное собрание всех сведений о природе человека. Для этого ему пришлось перечитать массу сочинений знаменитых естествоиспытателей и мыслителей от Аристотеля до Дарвина, Канта и Шопенгауэра и сделать из них надлежащие выписки, чтобы затем связать их общей идеей, получив единое представление о том, что уже было известно науке о человеческой природе. Только на подготовительные работы у него ушло пять лет. С целым багажом сырого материала, Ушинский вновь возвратился в Северную столицу в 1867 году. В конце этого же года он выпустил в свет первый том своего основного жизненного труда, названного им «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии». В 1869 году появился второй и последний том. Данное сочинение является единственной в мировой педагогической литературе антропологической энциклопедией. В ней представлена важная информация для любого, кто интересуется свойствами физической и духовной природы человека. Константин Дмитриевич планировал написать и третий том, однако этот труд остался незаконченным.

Какой бы разнообразной ни была педагогическая деятельность Ушинского – журнальная, кабинетная, в личных и письменных общениях с другими педагогами – она не поглощала всех его сил. В нем еще не умерла жилка ученого, и он очень любил бывать на университетских диспутах. Константина Дмитриевича живо интересовала история, философия, гистология, анатомия и физиология человека, юридические науки и политическая экономия. В 1867 году он опубликовал в «Голосе» прекрасный очерк «О голоде в России», в котором предстал недюжинным экономистом, хорошо понимающим основы экономического благосостояния страны. К тому же Ушинский был блестящим полемистом. Находчивый и остроумный, логичный и точный в положениях и выводах, он полностью оправдывал название «ученого бойца». Присутствуя на университетских диспутах, Ушинский, высоко ценящий науку, никогда не стеснялся называть вещи своими именами и прямо говорить горькую правду. Из-за этого у него часто случались яростные споры с патентованными учеными, многие из которых косо смотрели на вмешательство Ушинского в их ученую область.

Положение Константина Дмитриевича в эти годы можно было назвать завидным. Хотя ни о какой преподавательской работе речи не шло (министр народного просвещения даже не принял его прошения), материальное положение знаменитого педагога находилось в самом цветущем состоянии в связи с необычайным спросом на все его печатные труды. Не занимая какого-либо официального поста, он был слышим по всей России, – разумеется, для лиц, интересующихся педагогическими проблемами. Самостоятельный в распоряжении своим временем и в выборе занятий, ни от кого не зависимый, Ушинский мог по праву считать себя счастливым, однако для этого, к сожалению, ему не хватало самого главного – здоровья.

Охваченный жаждой деятельности гениальный педагог совершил ошибку, оставшись в Петербурге до весны 1870 года. Его больная грудь с трудом выносила сырые петербургские весны и осени. Окончательно разболевшись, Ушинский был вынужден отправиться за границу, в Италию. Однако в Вене он слег и провалялся в больнице две недели. Местные медицинские светила рекомендовали ему вернуться в Россию и отправиться в Крым. Константин Дмитриевич так и сделал, поселившись неподалеку от Бахчисарая. За месяц он настолько окреп, что предпринял путешествие по южному берегу Крыма и посетил город Симферополь, в котором принял участие в съезде народных учителей. Эти места Ушинский покинул в середине лета 1870 года. Бодрый духом и телом, полный самых лучших надежд он уехал в свое имение в Черниговской губернии в расчете вернуться сюда вместе со всем семейством.
Существовало и еще одно обстоятельство, торопившее Ушинского. Его старший сын, Павел, окончил курс военной гимназии и был направлен в одно из высших военных заведений страны. Летние каникулы он решил провести вместе с семьей. Юноша был великолепно развит, как физически, так и умственно и подавал большие надежды. Константин Дмитриевич не чаял в нем души. Однако в свое имение педагог вернулся как раз к похоронам сына, по случайности смертельно ранившего себя на охоте….

Это был страшный удар, окончательно надломивший душевные и физические силы Ушинского. Оставаясь внешне спокойным, он замкнулся, избегал разговоров даже с родными. Осенью этого же года Константин Дмитриевич вместе со всей семьей переехал в Киев, где устроил двух дочерей в институт. Однако жизнь здесь страшно тяготила его: «Душит глушь, ничего близкого сердцу. Но полагаю, для семьи будет лучше, чем в другом месте. О себе не думаю – кажется, моя песня спета уже окончательно». В это же время доктора пытались уговорить его вернуться в Крым на лечение, однако сам педагог рвался в Петербург. Он писал: «Плох ли, хорош ли Петербург, но я сжился с ним сердцем… там я бродил без куска хлеба, там сделал состояние; там безуспешно искал должность уездного учителя и разговаривал с Царями; там был неизвестен ни одной душе и там заслужил себе имя».

В Крым Ушинский отправился крайне неохотно. Вместе с ним поехали двое младших сыновей. По дороге педагог простудился, а по приезду в Одессу у него выявили воспаление легких. Сознавая, что близится его конец, он без промедления вызвал из Киева остальных членов семьи. В ночь со 2 на 3 января 1871 года Константин Дмитриевич скончался. Ему было всего 46 лет. После смерти педагога его дочь Вера открыла в Киеве на собственные средства мужское училище. Другая дочь, Надежда, в селе Богданка, где было имение Ушинских, на деньги, полученные от продажи рукописей отца, основала начальную школу.

Ушинский любил повторять, что для правильного воспитания мало одной лишь любви и терпения к детям, еще необходимо изучать и знать их природу. Процесс воспитания он считал величайшим, святым делом, требуя, чтобы к нему относились со всей серьезностью. Он говорил: «Неправильное воспитание тяжко отзывается на всей жизни человека, это основная причина зла в народе. Ответственность за это падает на воспитателей… Преступник, тот, кто занимается воспитанием, не зная его». Несмотря на запреты сочинения великого Учителя продолжали печатать, тысячи преподавателей во всех концах России пользовались ими. В общей сложности книги Ушинского разошлись в разных слоях и классах русского населения десятками миллионов экземпляров.

Спустя почти два века с момента рождения Константина Ушинского многие из его фраз до сих пор не теряют актуальности. Он говорил: «Разве в быстром передвижении на пароходах и паровозах, в мгновенной передаче новостей о цене товаров или о погоде через электрические телеграфы, в износке как можно большего количества толстейших трико и тончайших бархатов, в истреблении смердящих сыров и благовонных сигар человек откроет, наконец, предназначение своей земной жизни? Конечно же, нет. Окружите нас этими благами, и увидите, что мы не только не сделаемся лучше, но даже не будем счастливее. Мы или будем тяготиться самой жизнью или начнем понижаться до уровня животного. Это есть нравственная аксиома, из которой человеку не вывернуться».

По материалам биографического очерка М.Л. Песковского «Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность»