11 июня 2017
В закладки
Обсудить
Жалоба
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой — ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями — все скрыто гребнем высот.
Сочинение
Наша страна пережила немало войн, но всегда с достоинством вела борьбу. Сейчас мы называем это «победой Российской империи» или же «победой Советского Союза» — но кто на самом деле боролся на нашу свободу? Какова была роль отдельно взятой личности на войне? Над этим вопросом рассуждает в своем тексте Г.Я. Бакланов.
Мы знакомимся с историей одного из участников Великой Отечественной войны. Его слова звучат как исповедь: рассказчик, описывая, как одерживалась победа над немцами, делает акцент на том, как лично он с товарищами захватывали немецкий плацдарм. Он сетует на то, что его личный подвиг, то, как он днем и ночью пугал немцев своим героическим упорством, как враги пытались сбросить его вместе с его однополчанами в Днепр, но они держались, руками вцепившись в берег, — останется в истории как «победа Советского Союза». Рассказчик подчеркивает: «Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму», и, наверное, его опасения имеют под собой весомой основание. Однако автор стремится донести до нас совсем другую мысль.
«…Между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то», — в этих словах заключен основной посыл Г.Я. Бакланова. Автор уверен: победу строил каждый солдат, и история знает немало случаев, когда точкой в отдельно взятом бою становился подвиг самого упорного и самого целеустремленного героя. Именно характер и сила духа каждого отдельно взятого советского человека помогла немцам понять, что у них нет ни единого шанса на победу.
Конечно, нельзя не согласиться с мыслью писателя. Я, как и он, безмерно уважаю каждого, кто рисковал жизнью ради свободы нашего поколения. Ни один подвиг, который дошел до нашего времени, ни покинет сердца моих соотечественников. Каждый советский человек, противостоявший немцам, сохранится для нас примером упорства и патриотизма. И мне хочется верить, что ни один солдат не останется забытым.
Герой романа Б. Васильева «В списках не значился» своим героизмом заслужил уважение не только своих соотечественников – ему, простому русскому солдату, отдавали почести даже немцы. Вклад Плужникова в победу нашей страны был таким же значимым, как вклад любого отдельно взятого солдата, готового отдать жизнь ради победы своего Отечества. Оказавшись в Брестской крепости и получив приказ не покидать её до полной победы над фашистами, наш герой проходит через страх и отчаяние, уныние и потерю близких, через одиночество и боль – но все же до последнего отстаивает свою позицию и противостоит врагу. В крепости он ведет свою собственную войну, показывая немцам, что им ни за что не удастся сломить дух русского солдата, что они на чужой земле и в их распоряжении либо смерть, либо отступление – другого не дано. Плужников стал последним защитником так и не сданной крепости, и его одиночный подвиг стал одной из главных причин победы над фашистами.
Роль отдельно взятой личности во всеобщей победе рассматривает и Л.Н. Толстой в романе-эпопее «Война и мир». Несмотря на то, что победа над Наполеоном стала общей для всех русских людей, он рассматривает роль каждого отдельного солдата. Значимой личностью, например, стал Кутузов. Только этот простой, по-настоящему русский человек, преданно любящий каждого солдата, мог привести свое войско к победе. Для Л.Н. Толстого главным в его героях была связь с народом – и потому роль Кутузова в истории он отмечает наиболее ярко, акцентируя наше внимание на том, что этот полководец никогда не покидал свою армию, не относился к ней как к пушечному мясу и был с народом в самые ключевые моменты войны. Он поддерживал солдат добрыми словами и только благодаря этому наша армия, по численности своей намного уступая армии Наполеона, смогла одержать победу и выгнать врага со своей территории.
История нашей страны – это то, что каждый из нас хранит в своей памяти и будет передавать следующим поколениям. Лично я всегда буду помнить о том, как тяжело моему прадедушке и таким же, как он, героям, давалась победа в Великой Отечественной войне, и обязательно расскажу об этом своим детям.
Сочинение ЕГЭ по тексту Бакланова Г.Я. «Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей…» Проблема героизма
Сочинение ЕГЭ по тексту Бакланова Г.Я. «Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей…» Проблема героизма
Русский писатель Г.Я.Бакланов поднимает проблему героизма. В тексте описываются события Великой Отечественной войны, когда идёт наступление, когда каждую пядь земли приходится отвоёвывать под мощнейшим огнём врага. Желание продвигаться по родной земле таково, что рассказчик говорит: «…руку бы отдал, только б уничтожить ее [немецкую миномётную батарею]». Солдаты стойко, «зубами, руками вцепившись в берег», держатся за те участки, которые только что отвоёваны, и сами удивляются тому, как немцы не сбросили их в Днестр.
Героически, не щадя своих жизней, они «захватывали новый плацдарм». Так люди прогоняли врага с родных мест. Рассказчик пытается донести до потомков мысли о том, что люди, участвовавшие в войне, на любой линии фронта, отвоёвывавшие родную землю пядь за пядью, добывавшие победу, были героями, несмотря на то, что в истории, возможно, победа на таком маленьком плацдарме и не будет известна. С позицией автора я согласна. Мы, потомки этих солдат, должны понимать, что они каждый миг проявляли героизм, героизм этот был повсеместный и повседневный и именно он и спас нашу страну, а значит, нас.
Не воевал, но тонко ощущал состояние солдат, которые изменяли направление удара врага, которые так ждали приказа о наступлении, чтобы «отбирать наши пяди и крохи», поэт Владимир Высоцкий. В стихотворении «Мы вращаем Землю» он рассказывает, как солдаты срастаются с землёй, как ползут, чтобы потом закрыть дот, встают в полный рост с криком «За Родину», потому что рвутся на Запад. Поэт говорит нам, потомкам: так делать могут истинные герои. Молоденький лейтенант, прибывший накануне войны в Брестскую крепость, ещё не числившийся в списках, Николай Плужников, главный персонаж повести Б.Васильева, стал героем, которому немцы, удивившись его стойкости и мужеству, отдали воинские почести. Итак, решительные действия для защиты других, которые повседневно совершали солдаты во время Великой Отечественной войны – это и есть героизм. Значение таких действий во имя интересов народа бесценно.
Прочитайте текст и выполните задания 21-26
(1)Одна из газет обратилась ко мне с просьбой поделиться раздумьями о школьном обучении — проблеме, которая, несомненно, принадлежит к самым важным и сложным проблемам нашего времени. (2)Я приветствую всякий деловой и конструктивный разговор о школе. (3)Я с интересом читаю статьи об организации учебного процесса, о программах, о профессиональной ориентации учащихся, но первейшая роль в школьном деле, конечно же, принадлежит учителю. (4)Именно от его таланта, от масштабности и богатства его личности, от его душевной щедрости во многом зависит духовный климат школы, нравственный тип человека, который она выращивает. (5)И тут мне хочется вспомнить об Алексее Фёдоровиче Калинцеве — моём незабвенном учителе.
(6)Всё поражало нас, школьников, в этом немолодом уже человеке. (7)Поражали феноменальные по тем далёким временам знания, поражала неистощимая и в то же время спокойная, целенаправленная энергия, поражал даже самый внешний вид его, всегда подтянутого, собранного, праздничного. (8)Никогда не забуду свою первую встречу с Учителем.
(9)Был мартовский воскресный морозный и ясный день 1934 года, и я, четырнадцатилетний деревенский паренёк, с холщовой сумкой за плечами, в больших растоптанных валенках с ноги старшего брата, впервые в жизни вступил в нашу районную столицу — Карпогоры. (10)Тогда это было обыкновенное северное село, по мне в нём всё казалось удивительным: и каменный магазин с железными дверями и нарядной вывеской, и огромное, по тогдашним моим представлениям, здание двухэтажной школы под высоким, мохнатым от снега тополем, где мне предстояло учиться, и необычное для моей родной деревни многолюдье на главной улице. (11)Но, помню, всё это вмиг забылось, перестало для меня существовать, как только я увидел Алексея Федоровича.
(12)Он шел по снежному утоптанному тротуару один-единственный в своем роде — в поскрипывающих на морозе ботинках с галошами, в тёмной фетровой шляпе с приподнятыми полями, в посверкивающем пенсне на красном от стужи лице, и все, кто попадался ему навстречу -пожилые, молодые, мужчины, женщины, — все кланялись ему. (13)А старики даже шапку с головы снимали. (14)И он, всякий раз дотрагиваясь до шляпы рукой в кожаной перчатке, отвечал: «Доброго здоровья! Доброго здоровья!»
(15)Такого я ещё не видывал. (16)Не видывал, чтобы в наши лютые морозы ходили в ботинках, в шляпе, чтобы все от мала до велика так единодушно почитали человека.
(17)Да, Алексей Фёдорович умел поддержать своё реноме народного учителя: самая обычная прогулка по райцентру у него превращалась в выход, но, конечно, великую любовь и уважение к себе моих земляков он снискал прежде всего своим безответным, поистине подвижническим служением на ниве народного просвещения.
(18)Мысль, которая сама собой напрашивается, когда я обращаюсь к светлой памяти моего незабвенного Учителя, — мысль, впрочем, не новая, — о пополнении нынешней армии учителей мужчинами. (19)Сейчас можно услышать: дисциплина в школе упала, авторитет учителя пошатнулся. (20)Общеизвестно: школа — зеркало общества. (21)Но ясно и другое: многие проблемы современной школы связаны ещё и с тем, что она по своему преподавательскому составу стала, в основном, женской. (22)С моей точки зрения, это придает одностороннее направление всему школьному’ воспитанию.
(23)Великое дело — школа. (24)Нет в нашем обществе фигуры более важной, чем учитель. (25)И как тут не вспомнить слова моего старого Учителя, который любил в торжественные минуты говорить:
(26) — Учитель — это человек, который держит в своих руках завтрашний день страны, будущее планеты. (По Ф.А. Абрамову*)
*Абрамов Фёдор Александрович (1920-1983) — советский писатель, критик, публицист
Обновлено: 10.03.2023
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой – ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями – все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался ее уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор – до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина – легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю – не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его – как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой — ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями — все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался eе уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор — до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина — легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю — не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его — как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы.
Почему важно помнить о войне и героях войны? (Потому что они отдали жизнь за судьбу миллионов, большинство из низ не увидело мирного неба)
В чем проявляется героизм?( В том, чтобы держаться до последнего, отстаивать территорию день за днем, даже не зная, увидишь ли ты результат)
Какова роль отдельно взятого человека в войне? ( Роль велика, каждый человек вносил особый вклад в победу всего народа)
Что давало силы солдатам в военное время (Желание выжить и увидеть конец войны, результаты)
о, а я героизм взял
А я риторические вопросы : «Почему в нашей памяти мало место для людей , защищавших нашу страну», «Почему мы помним только о великих сражениях » , что то вроде этого , пройдет или нет? Очень волнуюсь*
Взяла тему
«Может ли один человек повлиять на судьбы многих людей»
ЕГЭ Русский язык, я взяла такую проблему: как проявляется стремление к победе и к жизни на войне?
Пойдёт?)
Дымом заволакивает окоп. Когда его сносит, каски осторожно
приподнимаются. И тут я замечаю на поле ползущего человека. К одной ноге
привязана катушка, к другой — телефонный аппарат. Васин! Ползет сюда. Это
ему кричат. И я тоже кричу диким голосом:
— Лежать! Лежать, мерзавец!
Услышал. Замер. Обеими руками глубже натянул пилотку на голову. Опять
пополз. И сейчас же — та-та-та-та-та!
— Огонь!
Разрывы сильно сносит ветром. Замолкнув на минуту, пулемет опять
начинает работать. Вцепился в Васина, не отпускает живым. Больше я не смотрю
туда — иначе не попаду. Наверху тоже затихли. Убит? Страшная это тишина.
— Батарее четыре снаряда беглый огонь.
Грохот, кипящий дым над окопом, и в нем,- мгновенные вспышки огня. Даже
здесь все трясется, со стен ручьями течет песок. И сразу все обрывается.
Тишина давит на уши. Когда ветром относит дым, вижу срубленную яблоню,
сапог, выброшенный из окопа. Пулемета нет. И окоп почти целый. Он теперь не
в тени, на ярком солнце, тень исчезла вместе с яблоней. Из него медленно
исходит дым.
Наверху, над головой у меня, раздается рев, как на стадионе. И под этот
рев вваливается Васин с катушкой и телефонным аппаратом. Пыльный, потный,
запыхавшийся — живой! Черт окаянный! У меня до сих пор из-за него дрожат
колени.
Васин быстро подключает телефонный аппарат.
— Ругались. Одна нога здесь, другая — там, чтоб найти вас.
Я сижу на снарядном ящике у стереотрубы, смотрю на него сверху. На его
шею, красную, блестящую от пота, заросшую темными волосами, на его круглые
плечи, мускулы под натянувшейся гимнастеркой, на его тяжелые от прилившей
крови уши, оттопыренные, как у мальчишки. Молодой, здоровый, горячий, весь
полный жизни. Если б одна из пуль, одна только пуля попала в него сейчас.
Кажется, пора бы уже привыкнуть. Но как подумаешь, невозможно ни привыкнуть,
ни понять это.
Васин снизу подает мне трубку. В ней — голос начальника артснабжения
полка Клепикова.
— Мотовилов? У тебя какой пистолет, понимаешь? Отечественный?
Трофейный? Я, понимаешь, специально приехал, инвентаризацию, понимаешь,
провожу.
Снизу на меня смотрит Васин. В глазах сознание важности состоявшегося
наконец разговора. Он ждет. Ради этого разговора он полз сюда, привязав
катушку к одной, телефонный аппарат к другой ноге. Я молчу.
— Мотовилов? Ты меня слышишь, понимаешь? Ты что, понимаешь, шутки
шутить, понимаешь?
Когда он волнуется, он с этим «понимаешь» как заика. Он очень обидчив,
Клепиков. Он — капитан, но ему все кажется, что строевые офицеры
недостаточно уважительно относятся к этому факту. К командиру батареи, тоже
капитану, они относятся с большим уважением, чем к нему, начальнику
артснабжения, хотя должность его выше и даже единственная в полку.
— Я специально приехал, понимаешь, инвентаризацию отечественного,
понимаешь, оружия произвожу.
Я не могу даже обругать его, потому что рядом — Васин. Для этого
разговора он тащил сюда телефонный аппарат,- у меня это еще перед глазами,
как он полз и как стреляли по нему.
— А ну отойди отсюда! — приказываю я Васину.
Когда он отходит, я прикрываю трубку ладонью и говорю Клепикову все,
что думаю о нем и его инвентаризации. Он кричит, что будет жаловаться, что я
пользуюсь тем обстоятельством, что между нами Днестр. И голос у него жалкий.
И мне вдруг становится жаль его. Не надо было его оскорблять, тем более что
он все равно не поймет. Чтобы понять, ему надо побыть здесь, но здесь он
никогда не бывал и не будет: на войне всегда между нами Днестр. И говорим мы
с Клепиковым на разных языках. Он действительно с самыми лучшими намерениями
прибыл из тыла в хутор на той стороне и чувствует себя там на передовой. Он
производит инвентаризацию личного оружия, потому что из честных побуждений
хочет принять самое деятельное и непосредственное участие в войне. А в то же
время из-за этой его
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой – ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями – все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался ее уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор – до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина – легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю – не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его – как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы
Читайте также:
- Сочинение по 5 главе капитанская дочка
- Сочинение описание слова помощники
- Как у человека проявляются творческие способности сочинение
- Сочинение в душе каждого человека находится миниатюрный портрет его народа г фрейтаг
- Существует ли идеальная любовь сочинение
Какие проблемы автор поднимает в тексте
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой – ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями – все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался ее уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор – до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина – легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю – не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его – как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы
Какие проблемы автор поднимает в тексте
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой – ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями – все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался ее уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор – до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина – легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю – не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его – как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы
Какие проблемы автор поднимает в тексте
Опять бьет немецкая минометная батарея, та самая, но теперь разрывы ложатся левей. Это она била с вечера. Шарю, шарю стереотрубой – ни вспышки, ни пыли над огневыми позициями – все скрыто гребнем высот. Кажется, руку бы отдал, только б уничтожить ее. Я примерно чувствую место, где она стоит, и уже несколько раз пытался ее уничтожить, но она меняет позиции. Вот если бы высоты были наши! Но мы сидим в кювете дороги, выставив над собой стереотрубу, и весь наш обзор – до гребня.
Мы вырыли этот окоп, когда земля была еще мягкая. Сейчас дорога, развороченная гусеницами, со следами ног, колес по свежей грязи, закаменела и растрескалась. Не только мина – легкий снаряд почти не оставляет на ней воронки: так солнце прокалило ее.
Когда мы высадились на этот плацдарм, у нас не хватило сил взять высоты. Под огнем пехота залегла у подножия и спешно начала окапываться. Возникла оборона. Она возникла так: упал пехотинец, прижатый пулеметной струей, и прежде всего подрыл землю под сердцем, насыпал холмик впереди головы, защищая ее от пули. К утру на этом месте он уже ходил в полный рост в своем окопе, зарылся в землю – не так-то просто вырвать его отсюда.
Из этих окопов мы несколько раз поднимались в атаку, но немцы опять укладывали нас огнем пулеметов, шквальным минометным и артиллерийским огнем. Мы даже не можем подавить их минометы, потому что не видим их. А немцы с высот просматривают и весь плацдарм, и переправу, и тот берег. Мы держимся, зацепившись за подножие, мы уже пустили корни, и все же странно, что они до сих пор не сбросили нас в Днестр. Мне кажется, будь мы на тех высотах, а они здесь, мы бы уже искупали их.
Даже оторвавшись от стереотрубы и закрыв глаза, даже во сне я вижу эти высоты, неровный гребень со всеми ориентирами, кривыми деревцами, воронками, белыми камнями, проступившими из земли, словно это обнажается вымытый ливнем скелет высоты.
Когда кончится война и люди будут вспоминать о ней, наверное, вспомнят великие сражения, в которых решался исход войны, решались судьбы человечества. Войны всегда остаются в памяти великими сражениями. И среди них не будет места нашему плацдарму. Судьба его – как судьба одного человека, когда решаются судьбы миллионов. Но, между прочим, нередко судьбы и трагедии миллионов начинаются судьбой одного человека. Только об этом забывают почему-то.
С тех пор как мы начали наступать, сотни таких плацдармов захватывали мы на всех реках. И немцы сейчас же пытались сбросить нас, а мы держались, зубами, руками вцепившись в берег. Иногда немцам удавалось это. Тогда, не жалея сил, мы захватывали новый плацдарм. И после наступали с него.
Я не знаю, будем ли мы наступать с этого плацдарма. И никто из нас не может знать этого. Наступление начинается там, где легче прорвать оборону, где есть для танков оперативный простор. Но уже одно то, что мы сидим здесь, немцы чувствуют и днем и ночью. Недаром они дважды пытались скинуть нас в Днестр. И еще попытаются.
Теперь уже все, даже немцы, знают, что война скоро кончится. И как она кончится, они тоже знают. Наверное, потому так сильно в нас желание выжить. В самые трудные месяцы сорок первого года, в окружении, за одно то, чтобы остановить немцев перед Москвой, каждый, не задумываясь, отдал бы жизнь. Но сейчас вся война позади, большинство из нас увидит победу, и так обидно погибнуть в последние месяцы