После того как простоял царь три дня на четвертый егэ

Подготовка текста, перевод и комментарии М. А. Салминой

Β 1382 г. хан Тохтамыш, воцарившийся в 1380 г. в Золотой Орде после победы над темником Мамаем, пошел на Москву. Ему удалось захватить город и подвергнуть его страшному разгрому; опустошены были и другие города Русской земли. Эти события и легли в основу летописной повести «О плеѣнении и ο прихожении Тахтамыша царя и ο Московскомъ взятьи», именуемой в научной литературе «Повестью ο нашествии Тохтамыша».

Как показало текстологическое изучение «Повести…», в основе ее лежит краткий рассказ 1382 г., читавшийся в летописном своде 1408 г. Старшие списки «Повести…» содержатся в Софийской первой, Новгородской четвертой, Новгородской пятой, Новгородской Карамзинской летописях.

«Повесть ο нашествии Тохтамыша», как можно полагать, была создана одновременно с Летописной повестью ο Куликовской битве и в одном кругу книжников: на это, в частности, указывает тот факт, что «Повесть…» использовала тот же самый летописный свод и тот же источник – «Слово на Рождество Христово ο пришествии волхвов».

Текст повести публикуется no Новгородской Карамзинской летописи XVI в. (РНБ, F. IV, 603). Исправления вносятся по Голицынскому списку первой редакции Новгородской четвертой летописи (РНБ, Q. XVII, 62).

* * *

О ПРИХОДЕ ТОХТАМЫША-ЦАРЯ, И О ПЛЕНЕНИИ, И О ВЗЯТИИ МОСКВЫ

Было некое предвестие на протяжении многих ночей – являлось знамение на небе на востоке перед раннею зарею: звезда некая, как бы хвостатая и как бы подобная копью, иногда в вечерней заре, иногда же в утренней; и так много раз бывало. Это знамение предвещало злое пришествие Тохтамыша на Русскую землю и горестное нашествие поганых татар на христиан, как и случилось то по гневу Божию за умножение грехов наших. Было это в третий год царствования Тохтамыша, когда царствовал он в Орде и в Сарае. И в тот год царь Тохтамыш послал слуг своих в город, называемый Булгар, расположенный на Волге, и повелел торговцев русских и купцов христианских грабить, а суда с товаром отбирать и доставлять к нему на перевоз. А сам подвигся в гневе, собрал много воинов и направился к Волге со всеми силами своими, со всеми своими князьями, с безбожными воинами, с татарскими полками, переправился на эту сторону Волги и пошел изгоном на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю Русь. Вел же войско стремительно и тайно, с такой коварной хитростью – не давал вестям обгонять себя, чтоб не услышали на Руси о походе его.

Проведав об этом, князь Дмитрий Константинович Суздальский послал к царю Тохтамышу двоих сыновей своих – Василия и Семена. Они же, придя, не застали его, так быстро он двигался на христиан, и догоняли его несколько дней, и вышли на его путь в месте, называемом Сернач, и пошли за ним следом поспешно, и настигли его вблизи границ Рязанской земли. А князь Олег Рязанский встретил царя Тохтамыша, когда он еще не вступил в землю Рязанскую, и бил ему челом, и стал ему помощником в одолении Руси, и пособником на пакость христианам. И еще немало слов говорил о том, как пленить землю Русскую, как без труда взять каменный град Москву, как победить и захватить ему князя Дмитрия. Еще к тому же обвел царя вокруг своей отчины, Рязанской земли, не нам добра желая, но своему княжению помогая.

Некоторое время спустя каким-то образом дошла весть до князя великого о татарской рати, хотя и не желал Тохтамыш, чтобы кто-либо принес весть на Русь о его приходе, и того ради все купцы русские схвачены были, и ограблены, и задержаны, чтобы не дошли вести до Руси. Однако есть некие доброжелатели, для того и находящиеся в пределах ордынских, чтобы помогать земле Русской.

Когда князь великий услышал весть о том, что идет на него сам царь во множестве сил своих, то начал собирать воинов, и составлять полки свои, и выехал из города Москвы, чтобы пойти против татар. И тут начали совещаться князь Дмитрий и другие князья русские, и воеводы, и советники, и вельможи, и бояре старейшие, то так, то иначе прикидывая. И обнаружилось среди князей разногласие, и не захотели помогать друг другу, и не пожелал помогать брат брату, не вспомнили слов пророка Давида: «Как хорошо и достойно, если живут братья в согласии», – и другого, постоянно вспоминаемого, который говорил: «Друг, пособляющий другу, и брат, помогающий брату, подобны крепости твердой», – так как было среди них не единство, а недоверие. И то поняв, и уразумев, и рассмотрев, благоверный князь пришел в недоумение и в раздумье и побоялся встать против самого царя. И не пошел на бой против него, и не поднял руки на царя, но поехал в город свой Переяславль, и оттуда – мимо Ростова, а затем уже, скажу, поспешно к Костроме. А Киприан-митрополит приехал в Москву.

А в Москве было замешательство великое и сильное волнение. Были люди в смятении, подобно овцам, не имеющим пастуха, горожане пришли в волнение и неистовствовали, словно пьяные. Одни хотели остаться, затворившись в городе, а другие бежать помышляли. И вспыхнула между теми и другими распря великая: одни с пожитками в город устремлялись, а другие из города бежали, ограбленные. И созвали вече – позвонили во все колокола. И решил вечем народ мятежный, люди недобрые и крамольники: хотящих выйти из города не только не пускали, но и грабили, не устыдившись ни самого митрополита, ни бояр лучших не устыдившись, ни глубоких старцев. И всем угрожали, встав на всех вратах градских, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, не давая выйти тем из города, и, лишь насилу упрошенные, позже выпустили их, да и то ограбив.

Город же все так же охвачен был смятением и мятежом, подобно морю, волнующемуся в бурю великую, и ниоткуда утешения не получал, но еще больших и сильнейших бед ожидал. И вот, когда все так происходило, приехал в город некий князь литовский, по имени Остей, внук Ольгерда. И тот ободрил людей, и мятеж в городе усмирил, и затворился с ними в осажденном граде со множеством народа, с теми горожанами, которые остались, и с беженцами, собравшимися кто из волостей, кто из других городов и земель. Оказались здесь в то время бояре, сурожане, суконщики и прочий купцы, архимандриты и игумены, протопопы, священники, дьяконы, чернецы и люди всех возрастов – мужчины, и женщины, и дети.

Князь же Олег обвел царя вокруг своей земли и указал ему все броды на реке Оке. Царь же перешел реку Оку и прежде всего взял город Серпухов и сжег его. И оттуда поспешно устремился к Москве, духа ратного наполнившись, волости и села сжигая и разоряя, а народ христианский посекая и убивая, а иных людей в плен беря. И пришел с войском к городу Москве. Силы же татарские пришли месяца августа в двадцать третий день, в понедельник. И, подойдя к городу в небольшом числе, начали, крича, выспрашивать, говоря: «Есть ли здесь князь Дмитрий?» Они же из города с заборол отвечали: «Нет». Тогда татары, отступив немного, поехали вокруг города, разглядывая и рассматривая подступы, и рвы, и ворота, и заборола, и стрельницы. И потом остановились, взирая на город.

А тем временем внутри города добрые люди молились Богу день и ночь, предаваясь посту и молитве, ожидая смерти, готовились с покаянием, с причастием и слезами. Некие же дурные люди начали ходить по дворам, вынося из погребов меды хозяйские и сосуды серебряные и стеклянные, дорогие, и напивались допьяна и, шатаясь, бахвалились, говоря: «Не страшимся прихода поганых татар, в таком крепком граде находясь, стены его каменные и ворота железные. Не смогут ведь они долго стоять под городом нашим, двойным страхом одержимые: из города – воинов, и извне – соединившихся князей наших нападения убоятся». И потом влезали на городские стены, бродили пьяные, насмехаясь над татарами, видом бесстыдным оскорбляли их, и слова разные выкрикивали, исполненные поношения и хулы, обращаясь к ним, – думая, что это и есть вся сила татарская. Татары же, стоя напротив стены, обнаженными саблями махали, как бы рубили, делая знаки издалека.

И в тот же день к вечеру те полки от города отошли, а наутро сам царь подступил к городу со всеми силами и со всеми полками своими. Горожане же, со стен городских увидев силы великие, немало устрашились. И так татары подошли к городским стенам. Горожане же пустили в них по стреле, и они тоже стали стрелять, и летели стрелы их в город, словно дождь из бесчисленных туч, не давая взглянуть. И многие из стоявших на стене и на заборолах, уязвленные стрелами, падали, ведь одолевали татарские стрелы горожан, ибо были у них стрелки очень искусные. Одни из них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку, и вправо, и влево, а также вперед и назад метко и без промаха стреляли. А некоторые из них, сделав лестницы и приставляя их, влезали на стены. Горожане же воду в котлах кипятили, и лили кипяток на них, и тем сдерживали их. Отходили они и снова приступали. И так в течение трех дней бились между собой до изнеможения. Когда татары приступали к граду, вплотную подходя к стенам городским, тогда горожане, охраняющие город, сопротивлялись им, обороняясь: одни стреляли стрелами с заборол, другие камнями метали в них, иные же били по ним из тюфяков, а другие стреляли, натянув самострелы, и били из пороков. Были же такие, которые и из самих пушек стреляли. Среди горожан был некий москвич, суконник, по имени Адам, с ворот Фроловских приметивший и облюбовавший одного татарина, знатного и известного, который был сыном некоего князя ордынского; натянул он самострел и пустил неожиданно стрелу, которой и пронзил его сердце жестокое и скорую смерть ему принес. Это было большим горем для всех татар, так что даже сам царь тужил о случившемся. Так все было, и простоял царь под городом три дня, а на четвертый день обманул князя Остея лживыми речами и лживыми словами о мире, и выманил его из города, и убил его перед городскими воротами, а ратям своим приказал окружить город со всех сторон.

Как же обманули Остея и всех горожан, находившихся в осаде? После того как простоял царь три дня, на четвертый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семен, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И, подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти, ибо не на вас он войной пришел, но на Дмитрия, враждуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами, вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы ваши князья христианские, вам в том клянемся». Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, а за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд. Первым из них убит был князь Остей перед городом, а потом начали сечь попов, игуменов, хотя и были они в ризах и с крестами, и черных людей. И можно было тут видеть святые иконы, поверженные и на земле лежащие, и кресты святые валялись поруганные, ногами попираемые, обобранные и ободранные. Потом татары, продолжая сечь людей, вступили в город, а иные по лестницам взобрались на стены, и никто не сопротивлялся им на заборолах, ибо не было защитников на стенах, и не было ни избавляющих, ни спасающих. И была внутри города сеча великая и вне его также. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они, сабли их уже не рубили – лезвия их притупились. Люди христианские, находившиеся тогда в городе, метались по улицам туда и сюда, бегая толпами, вопя, и крича, и в грудь себя бия. Негде спасения обрести, и негде от смерти избавиться, и негде от острия меча укрыться! Лишились всего и князья, и воевода, и все войско их истребили, и оружия у них не осталось! Некоторые в церквах соборных каменных затворились, но и там не спаслись, так как безбожные проломили двери церковные и людей мечами иссекли. Везде крик и вопль был ужасный, так что кричащие не слышали друг друга из-за воплей множества народа. Татары же христиан, выволакивая из церквей, грабя и раздевая донага, убивали, а церкви соборные грабили, и алтарные святые места топтали, и кресты святые и чудотворные иконы обдирали, украшенные золотом и серебром, и жемчугом, и бисером, и драгоценными камнями; и пелены, золотом шитые и жемчугом саженные, срывали, и со святых икон оклад содрав, те святые иконы топтали, и сосуды церковные, служебные, священные, златокованые и серебряные, драгоценные позабирали, и ризы поповские многоценные расхитили. Книги же, в бесчисленном множестве снесенные со всего города и из сел и в соборных церквах до самых стропил наложенные, отправленные сюда сохранения ради, – те все до единой погубили. Что же говорить о казне великого князя, – то многосокровенное сокровище в момент исчезло и тщательно сохранявшееся богатство и богатотворное имение быстро расхищено было.

Скажем и о прочих многих боярах старейших: их казны, долгие годы собираемые и всякими благами наполняемые, и хранилища их, полные богатств и имущества многоценного и неисчислимого, – то все захватили и растащили. И что было у других бывших в городе купцов, богатых людей, палаты которых наполнены всякого добра, а в кладовых хранились всякие товары различные, – то все взяли и расхитили. Многие монастыри и многие церкви разрушили, в святых церквах убийства совершали, и в священных алтарях кровопролитие творили окаянные, и святые места поганые осквернили. Как говорит пророк: «Боже, пришли враги во владения твои и осквернили церковь святую твою, стал Иерусалим подобен овощному хранилищу, оставили трупы рабов твоих в пищу птицам небесным, плоть преподобных твоих – зверям земным, пролили кровь их, словно воду, окрест Москвы не было кому погребать», и о девицах никто не сетовал, и вдовы оплаканы не были, и священники пали от оружия. Была тогда сеча жестока, и бесчисленное множество тут пало трупов русских, татарами избиенных, многих мертвых тела лежали обнаженные – мужчин и женщин. И тут убит был Семен, архимандрит спасский, и другой архимандрит Иаков, и иные многие игумены, попы, дьяконы, клирошане, чтецы церковные и певцы, чернецы и миряне, от юного и до старца, мужского пола и женского – все те посечены были, а другие в огне сгорели, а иные в воде потонули, множество же других в полон поведено было, в рабство поганское и в страну татарскую полонены были.

И тогда можно было видеть в городе плач, и рыдание, и вопль великий, слезы неисчислимые, крик неутолимый, стоны многие, оханье сетованное, печаль горькую, скорбь неутешную, беду нестерпимую, бедствие ужасное, горе смертельное, страх, трепет, ужас, печалование, гибель, попрание, бесчестие, поругание, надругательство врагов, укор, стыд, срам, поношение, уничижение.

Все эти беды от поганых выпали роду христианскому за грехи наши. И так вскоре те злые взяли город Москву месяца августа в двадцать шестой день, на память святых мучеников Андриана и Натальи, в семь часов дня, в четверг после обеда. Добро же и всякое имущество пограбили, и город подожгли – огню предали, а людей – мечу. И был оттуда огонь, а отсюда – меч: одни, от огня спасаясь, под мечами умерли, а другие – меча избежав, в огне сгорели. И была им погибель четырех родов. Первая – от меча, вторая – от огня, третья – в воде потоплены, четвертая – в плен поведены.

И до той поры, прежде, была Москва для всех градом великим, градом чудным, градом многолюдным, в нем было множество народа, в нем было множество господ, в нем было множество всякого богатства. И в один час изменился облик его, когда был взят, и посечен, и пожжен. И не на что было смотреть, была разве только земля, и пыль, и прах, и пепел, и много трупов мертвых лежало, и святые церкви стояли разорены, словно осиротевшие, словно овдовевшие.

Плачет церковь о чадах церковных, а всего более об убитых, как мать, о детях плачущая. О чада церковные, о страстотерпцы избиенные, приявшие насильственную смерть, перенесшие двойную гибель – от огня и меча, от насилия поганых! Церкви стояли, утратившие великолепие и красоту! Где прежняя красота церковная? – ибо прекратилась служба, которой многих благ у Господа просим, прервалась святая литургия, не стало приношения святой просфиры на святом престоле, прекратились молитвы заутренние и вечерние, прервался глас псалмов, по всему городу умолкли песнопения! Увы мне! Страшно слышать, страшнее же тогда было видеть! Грехи наши то нам сотворили! Где благочиние и благостояние церковное? Где чтецы и певцы? Где клирошане церковные? Где священники, служащие Богу и день, и ночь? Все лежат и почили, все уснули, все посечены были и перебиты, под ударами мечей умерли. Нет звона в колокола, и нет зовущего ударами в била, ни спешащего на зов; не слышно в церкви голосов поющих, не слышно славословия, ни слов хвалы, нет в церквах стихословия и благодарения. Воистину суета человеческая, и всуе суетность людская. Таков был конец московскому взятию.

Не только же одна Москва взята была, но и прочие города и земли пленены были. Князь же великий с княгинею и с детьми находился в Костроме, а брат его Владимир в Волоке, а мать Владимирова и княгиня его в Торжке, а Герасим, владыка коломенский, в Новгороде. И кто из нас, братья, не устрашится, видя такое смятение Русской земли! Как Господь говорил пророкам: «Если захотите послушать меня – вкусите благ земных, и переложу страх ваш на врагов ваших. Если не послушаете меня, то побежите никем не гонимы, пошлю на вас страх и ужас, побежите вы от пяти – сто, а от ста – десять тысяч».

После того как царь разослал силы свои татарские по земле Русской завоевывать княжение великое, одни, направившиеся к Владимиру, многих людей посекли и в полон повели, а иные полки ходили к Звенигороду и к Юрьеву, а иные к Волоку и к Можайску, а другие – к Дмитрову, а иную рать послал царь на город Переяславль. И они его взяли, и огнем пожгли, а переяславцы выбежали из города; город покинув, на озере спаслись в судах. Татары же многие города захватили, и волости повоевали, и села пожгли, и монастыри пограбили, а христиан посекли, иных же в полон увели, и много зла Руси принесли.

Князь же Владимир Андреевич стоял с полками близ Волока, собрав силы около себя. И некие из татар, не ведая о нем и не зная, наехали на него. Он же, помыслив о Боге, укрепился и напал на них, и так Божьей милостью одних убил, а иных живыми схватил, а иные побежали, и прибежали к царю, и поведали ему о случившемся. Он же того испугался и после этого начал понемногу отходить от города. И когда он шел от Москвы, то подступил с ратью к Коломне, и татары приступом взяли город Коломну и отошли. Царь же переправился через реку Оку, и захватил землю Рязанскую, и огнем пожег, и людей посек, а иные разбежались, и бесчисленное множество повел в Орду полона. Князь же Олег Рязанский, то увидев, обратился в бегство. Царь же, идя в Орду от Рязани, отпустил посла своего, шурина Шихмата, к князю Дмитрию Суздальскому вместе с его сыном, с князем Семеном, а другого сына его, князя Василия, взял с собой в Орду.

После того как татары ушли, через несколько дней, благоверный князь Дмитрий и Владимир, каждый со своими боярами старейшими, въехали в свою отчину, в город Москву. И увидели, что город взят, и пленен, и огнем пожжен, и святые церкви разорены, а люди побиты, трупы мертвых без числа лежат. И о том возгоревали немало и расплакались они горькими слезами. Кто не оплачет такую погибель города! Кто не поскорбит о стольких людях! Кто не потужит о таком множестве христиан! Кто не посетует о таком пленении и разрушении!

И повелели они тела мертвых хоронить, и давали за сорок мертвецов по полтине, а за восемьдесят по рублю. И сосчитали, что всего дано было на погребение мертвых триста рублей. А кроме того, сколько принесли татары несчастий и убытка Руси и княжению великому! Сколько сотворили убытков своим ратным нашествием, сколько городов пленили, сколько золота, и серебра, и всякого товара взяли, и всякого добра, сколько волостей и сел разорили, сколько огнем пожгли, сколько мечом посекли, сколько в полон повели! И если бы можно было те все тяготы, и несчастья, и убытки сосчитать, то не смею сказать, но думаю, то и тысяча тысяч рублей не равна их числу!

По прошествии же нескольких дней князь Дмитрий послал свою рать на князя Олега Рязанского. Олег же с небольшой дружиной едва спасся бегством, а землю его Рязанскую всю захватили и разорили – страшнее ему было, чем татарская рать.

Киприан же митрополит был тогда в Твери, там и переждал он вражеское нашествие, и приехал в Москву седьмого октября.

Той же осенью приехал посол в Москву от Тохтамыша, именем Карач, к князю Дмитрию с предложением о мире. Князь же велел христианам ставить дворы и отстраивать города.

* * *

О ПЛѢНЕНИИ И О ПРИХОЖЕНИИ ТАХТАМЫША ЦАРЯ⁴¹⁹, И О МОСКОВСКОМЪ ВЗЯТЬИ

Бысть нѣкое проявление по многы нощи: являшеся таково знамение на небеси на въстоцѣ пред раннею зарею – звѣзда нѣкаа, аки хвостата и аки копейнымъ образомъ,⁴²⁰ овогда в вечерней зари, овогда же въ утреней; то же многажды бываше. Се же знамение проявляше злое пришествие Тахтамышево на Рускую землю и горкое поганых татаръ нахожение на христианы, яко же и бысть гнѣвомь божиимь за умножение грѣхов наших. Бысть въ третие лѣто царства Тахтамышева, царствующу ему въ Ордѣ и в Сараи.⁴²¹ И того лѣта царь Тахтамыш посла слуги своя в град, нарицаемый Блъгары,⁴²² еже есть на Волзѣ, и повелѣ торговци рускиа и гости христианскыа грабити, а суды их и с товаромъ отимати и провадити к собѣ на перевоз. А самъ потщася съ яростию, събрав воя многы, и подвижеся к Волзѣ, съ всею силою своею перевезеся на сию страну Волги, съ всѣми своими князьми, з безбожными вои, с татарскими плъки, и поиде изгономъ⁴²³ на великого князя Дмитриа Ивановича⁴²⁴ и на всю Русь. Ведяше же рать внезапу из невѣсти умѣниемъ тацѣмъ злохитриемъ – не дающи вѣсти преди себе, да не услышано будет на Руси устремление его.

И то слышав, князь Дмитрий Костянтинович Суждалскый⁴²⁵ посла к царю Тахтамышу два сына своя, Василья да Семена. Они же, пришедше, не обрѣтоша его, бѣаше бо грядя борзо на христианъ, и гнаша вслѣд его нѣколико днии, и переяша дорогу его на мѣстѣ, нарицаемѣмъ Сернацѣ,⁴²⁶ и поидоша по дорозѣ его съ тщаниемь, и постигоша его близ предѣлъ Рязанскыа земля. А князь Олегъ Рязанский⁴²⁷ срѣте царя Тахтамыша преже даже не вниде в землю Рязанскую, и бивъ ему челомъ, и бысть ему помощникь на побѣду Руси, но и споспѣшник на пакость христианом. И ина нѣкаа словеса изнесе о томъ, како плѣнити землю Рускую, како бес труда взяти каменъ град⁴²⁸ Москву, како побѣдити и издобыти князя Дмитриа. Еще же к тому обведе царя около всей своей отчинѣ, Рязанские земли, хотяше бо добра не нам, но своему княжению помагаше.

А в то время поздѣ нѣкако си, едва прииде вѣсть князю великому, възвѣщающу татарскую рать, аще бо и не хотяше Тахтамышь, дабы кто принеслъ вѣсть на Русь о его приходѣ, того бо ради вси гости руские поимани Быша и пограблени, и удержани, дабы не было вѣсти Руси. Но обаче суть нѣции доброхоты на предѣлех ордынских на то устроени, поборници суще земли Рустѣи.

Слышав же князь великый таковую вѣсть, оже идеть на него самь царь въ множествѣ силы своея, нача сбирати воя и съвокупляти плъки своя, и выеха из града Москвы, хотя ити противу татаръ. И ту начашя думу думати князь же Дмитрий с прочими князьми рускими, и с воеводами, и с думци, и с велможи, с бояры старѣйшими, и всячьскы гадавше. И обрѣтеся въ князех розность, и не хотѣху пособляти друг другу, и не изволиша помагати брат брату, не помянушя Давидова пророка, глаголюща: «Се коль добро и коль красно, еже жити братии вкупѣ»,⁴²⁹ и другому присно помнимому, рекшу: «Друг другу посабляа и брат брату помагаа, яко град твердъ»,⁴³⁰ бывшу же промежи ими не единачеству, но неимовѣрству. И то познав, и разумѣвъ, и разсмотрѣвъ, благовѣрный бысть в недоумѣнии и в размышлении велицѣ, и убояся стати в лице противу самого царя. И не ста на бой противу его, и не подъя рукы на царя, но поеха в град свой в Переяславль, и оттуду – мимо Ростова, и, паки реку, вборзѣ на Кострому.⁴³¹ А Киприанъ митрополит приеха на Москву.⁴³²

А на Москвѣ бысть замятня велика и мятеж великъ зѣло. Бяху людие смущени, яко овца, не имуще пастуха, гражанстии народи възмятошася и въсколибашася якои пьани. Овии сѣдѣти хотяху, затворившеся въ градѣ, а друзии бѣжати помышляше. И бывши промежи ими распри велицѣ: овии с рухлядью въ град вмѣщахуся, а друзии из града бѣжаху, ограблени суще. И створиша вѣче, позвониша въ вся колоколы. И всташя вѣчемь народи мятежници, недобрии человѣцы, людие крамолници: хотящих изити из града не токмо не пущаху вонъ из града, но и грабяху, ни самого митрополита не постыдѣшася, ни бояръ лучших не усрамишася, ни усрамишася сѣдинъ старець многолѣтных. Но на вся огрозишася, ставше на всѣх вратех градскихъ, сверху камениемь шибаху, а долѣ на земли с рогатинами, и с сулицами, и съ обнаженымъ оружиемь стояху, и не дадуще вылѣсти из града, и едва умолени Быша поздѣ нѣкогда выпустиша их из града, и то ограбивше.

Граду же единаче в мятежи смущающуся, аки морю мутящуся в бури велицѣ, и ниоткуду же утѣшениа обрѣтающе, но паче болших и пущих золъ ожидаху. Сим же тако бывающимъ, и потом приеха к нимь въ град нѣкоторый князь литовьскый, именемь Остѣй, внукъ Олгердов.⁴³³ И тъй окрѣпивъ народы, и мятеж градный укротивъ, и затворися с ними в градѣ въ осадѣ съ множествомъ народа, с тѣми, елико осталося гражан, и елико бѣжанъ збѣжалося с волостей, и елико от инѣх градов и от странъ. Приключишася в то время бояре, сурожане,⁴³⁴ суконники⁴³⁵ и прочии купци, архимандрити и игумени, протопопы, прозвитеры, дьяконы, черньци, и всякъ възрастъ – мужескъ пол и женескъ, и съ младенци.

Князь же Олегъ обведъ царя около своей земли и указа ему вся броды, сущаа на рѣцѣ на Оцѣ. Царь же перешед рѣку Оку и преже всѣх взя град Серпохов и огнемь пожже. И оттуду поиде к Москвѣ, напрасно устремився, духа ратнаго наполнися, волости и села жгуще и воююще, а народ христианский сѣкуще и всяческы убивающе, а иныи люди в полон емлюще. И прииде ратью к граду Москвѣ. А сила татарскаа прииде мѣсяца августа 23 в понедельник. И приехавши не вси плъци к граду, начаша кличюще въпрашивати, въпиюще и глаголюще: «Есть ли зде князь Дмитрий?» Они же из града с заборолъ⁴³⁶ отвѣщавше, рекошя: «Нѣтъ». Татарове же, отступивше недалече, и поехаша около града, обзирающе и разсматряюще приступы и рвы, и врата, и забралы, и стрѣлници. И пакы стояху, зряще на град.

А тогда в градѣ внутрьуду добрии людие моляхуся Богу день и нощь, предстоаще посту и молитвѣ, ожидающе смерти, готовляхуся с покааниемь, и с причастиемь, и слезами. Нѣции же недобрии человѣци начаша обходити по дворомъ, износяще ис погребов меды господьскиа и съсуды сребреныа, и стькляници драгыа, и упивахуся даже и до пиана, и к шатанию дерзость прилагаху, глаголюще: «Не устрашаемся нахожениа поганых татаръ, селикъ твердъ град имущи, еже суть стѣны камены и врата желѣзна. Не терпят бо ти долго стояти под градом нашимъ, сугубь страх имуще, изнутрь града – бойци, а извнѣ – князей наших съвокупляемых устремлениа боятся». И пакы възлазяще на град, пиани суще шатахуся, ругающеся татаромъ, образомъ бестуднымъ досажающе, и нѣкаа словеса износяще, исплънь укоризны, и хулы, и кидаху на ня, мняху бо толико то и есть силы татарские. Татарове же прямо к нимь на градъ голыма сабли машуще, образом аки тинаху, накивающе издалече.

И в той день к вечеру ти полци от града отступиша, и на утриа самь царь приступи съ всею силою и съ всѣми полки своими под град. Гражане же з града узрѣвше силу велику и убояшася зѣло. Татарове же такъ и поидоша к граду. Гражане же пустишя на ня по стрѣлѣ, и они паче стрѣляше, и идяху стрѣлы их на град аки дождева тучя умножена зѣло, не дадуще ни прозрѣти. И мнози на градѣ стояще и на забралех от стрѣлъ падаху, одоляху бо татарскыа стрѣлы паче, нежели гражанскыа, бяху бо у них стрѣлци горазди вельми. Ови от них стояще стрѣляху, а друзии скоро рищуще изучени суще, инии на конѣ борзо гоняще на обѣ руцѣ, и пакы и напред и назадъ скорополучно без прогрѣхы стрѣляху. А друзии от них, створше лѣствици и присланяюще я, лазяху на стѣны. Гражане же воду в котлех варяще кипятню и льяху на ня, и тако възбраняхуть им. Отшедшим же симь, и пакы приступльшимъ. И тако по три дня бьяхуся промеж собою пренемагающеся. Егда бо татарове приступаху к граду, близ приступающе к стѣнамъ градскимь, тогда гражане, стрегущи града, супротивишася имъ вѣзбраняюще: ови стрѣлами стрѣляху съ заборол, овии же камениемь шибаху на ня, друзии же тюфяки⁴³⁷ пущаху н них, а инии самострѣлы,⁴³⁸ напрязающе, пругаху и порокы.⁴³⁹ Есть же нѣции, егда и самыа ты пушки пущаху. В них же бѣ единъ нѣкто гражанинъ москвитин, суконникь, именемь Адамь, иже бѣ над враты Фроловскими⁴⁴⁰ примѣтив и назнаменав единого татарина нарочита и славна, иже бѣ сынь нѣкоего князя ордынского, напрягъ стрѣлу самострѣлную, юже испусти напрасно, еюже и унзе и в сердце гнѣвливое, въскорѣ и смерть ему нанесе. Се же бысть велика язва всѣмъ татаромъ, яко и самому царю стужити о семь. Сим же тако бывающим, царь стояв у града 3 дни, а на 4 день оболга князя Остѣя лживыми рѣчми и лживымь миромъ, и вызва его вонъ из града, и уби его пред враты града, а ратемь своимъ всѣмь повелѣ оступити град съ вси стороны.

Какова же бысть облесть Остѣю и всѣмь гражаномъ, сущимъ въ осадѣ? И понеже царю стоявшу 3 дня, а на 4 и наутриа, в полобѣда, по повелѣнию цареву приехаша татарове нарочитии, болшии князи ордынские и рядци его, с ними же два князя суждалскые, Василей да Семенъ, сынове князя Дмитриа Суждальского. И пришедше под град, приближившеся близ стѣнъ градскых по опасу, и начашя глаголати к народу, сущему в градѣ: «Царь вас, своих люди, хощет жаловати, понеже неповинни есте, и нѣсте достойни смерти, не на вас бо воюя прииде, но на Дмитриа, ратуя, оплъчися. Вы же достойни бысте милованиа. Иного же ничто же не требуеть от вас, развѣе токмо изыдете противу его въ стрѣтение ему с честью и з дары, купно и с своимъ княземь, хощет бо видѣти градъ сѣй и в онь внити, и в немь побывать, а вамъ дарует миръ и любовь свою, а вы ему врата градные отворите». Такоже и князи Нижняго Новаграда⁴⁴¹ глаголаху: «Имѣте вѣры намъ, мы есмы ваши князи христианскые, вамъ на томъ правду даемъ». Народи же гражанстии вѣруяшя словесемъ их, си помыслиша и прелстишася, ослѣпи бо их злоба татарскаа и омрачи я прелесть бесерменскаа; ни познашя, ни помянуша глаголющаго: «Не всякому духу вѣру имѣте».⁴⁴² И отвориша врата градная, и выйдошя съ своимъ княземь и с дары многими к царю, такоже и архимандритове, игумени и попове съ кресты, и по них бояре и лучшии мужи, и потом народъ и черные люди.

И в томъ часѣ начашя татарове сѣчи их по ряду напрасно. Преже всѣх их убиенъ бысть князь Остѣй пред градом, и потом начаша сѣчи попов и игуменов, аще и в ризах съ кресты, и черных люди. И ту бяше видѣти святыа иконы повержены и на земли лежаща, и кресты честныа без чести небрегомы, ногами топчемы, обоиманы же и одраны. Татарове же поидоша пакы в град сѣкуще, а иные по лѣствицамь на град взидоша, никому же възбраняющу съ забрал, не сущу забралнику на стѣнах, и не сущу избавляющу, ниже спасающу. И бысть внутрь града сѣчя велика, а внѣуду такоже. Толико же сѣчаху, дóндеже руцѣ их и плеща их измолкошя, и сила их изнеможе, сабли их не имут – остриа их притупишася. Людие крстьяньстии, сущии тогда в градѣ, бѣгающе по улицамъ сѣмо и овамо, скоро рищуще толпами, въпиюще и глаголюще, и в перси своя бьюще. Нѣгде избавлениа обрѣсти, и нѣгде смерти избыти, и нѣсть где остриа меча укрытися! Оскудѣ князь и воевода, и все воинство их потребися, и оружиа их до конца исчезоша! Ови в церквах съборных каменных затворишася, но и тамо не избыша, безбожнии бо силою разбиша двери церковныа и сих мечи изсѣкошя. Вездѣ же крикъ и вопль великь страшенъ бываше, яко не слышати друг друга въпиюща, множеством народа кричаща. Они же, христиан изводяще изъ церкви, лупяще и обнажающе, сѣчаху, и церкви съборныа разграбиша, и олтаря святыа мѣста попраша, и кресты честныа и иконы чюдные одрашя, украшеныя златомъ и сребромъ и женчюгом и бисеромъ, и камениемь драгымъ; и пелены, златомъ шитыя и женчюгомъ саженыа, оборвашя, и съ святых икон кузнь съдравше, а святыя иконы попрашя, и съсуды церковныа служебныа священныа, златокованыя и сребряныя, многоцѣнныа, поимашя, и ризы поповскыа многоцѣнныа расхитиша. Книг же много множество снесено съ всего града и из селъ в соборных церквах до стропа наметано, спроважено съхранениа ради – то все без вѣсти сътвориша. Что же изърцѣмь о казнѣ великаго князя, яко и тоя многоскровеное скровище скоро истощися, и велехранное богатство и богатотворное имѣние быстрообразно разнесено бысть.

Приидемъ в сказание и прочих и многыхъ бояръ старѣйшихъ: их же казны долговременствомъ сбираемы и благоденьствомъ наплъняемы, и хранилища их исплънь богатства и имѣниа многоцѣннаго и неизчетнаго – то все взяша и понесоша. И пакы другыа сущии в градѣ купци, яже суть богатии людие, храмины ихъ наполнены всякого добра, и клѣти их нанесены всякого товара разноличнаго – то все взяша и расхитиша. Многы монастыри и многы церкви разрушиша, въ святыхъ церквах убийство сдѣяша, и въ свящанных олтарех кровопролитие створиша окааннии, и святаа мѣста погании оскверниша. Якоже пророкъ глаголаше: «Боже, приидошя языци в достоание твое и оскверниша церковь святую твою, положиша Иерусалима яко овощное хранилще, положиша трупиа рабъ твоих – брашно птицам небеснымь, плоти преподобных твоих – звѣремь земнымъ, пролиашя кровь их, яко воду, окрестъ Москвы, не бѣ погрѣбаяи»,⁴⁴³ и девиця их не осѣтованы Быша, и вдовица их не оплакани бышя, и священницы их оружиемь падошя. Была бо тогда сѣчя зла зѣло, и мното безчисленое множество ту паде трупиа руси, от татаръ избиеных, многых мертвых лежаху телеса, мужи и жены не покровены. И ту убиен бысть Семенъ, архимандрит спасьскый,⁴⁴⁴ и другый архимандрит Иаков, и инии мнози игумени, попове, дьякони, крилошане, четци, пѣвци, черньци и простци, от юнаго и до старца, мужска полу и женска, – ти вси посѣчени бышя, а друзии огнемь изгорѣша, а инии в водѣ истопоша, а инии множайшии от них в полон поведени Быша и в работу поганскую, и въ страну татарскую пленени бышя.

И бяше видѣти тогда в градѣ плач и рыдание, и вопль многъ, слезы неисчетенныа, крикъ неутолимый, стонание многое, оханье сѣтованное, печаль горкаа, скорбь неутишимая, бѣда нестерпимаа, нужа ужаснаа, горесть смертнаа, страх, трепет, ужасъ, дряхлование, изчезновение, попрание, безчестие, поругание, посмѣание врагов, укоръ, студ, срамота, поношение, уничижение.

Си вся приключишася на христианскомь родѣ от поганых за грѣхы нашя. И тако вскорѣ злии взяша градъ Москву месяца августа въ 26 на память святого мученика Андреана и Натальи въ 7 час дни в четверг по обѣдѣ. Товаръ же и всяческаа имѣниа пограбишя, и град огнемь зажгоша – град убо огню предашя, а людии – мечю. И бысть оттолѣ огнь, а отселѣ мечь: овии, огня бѣжаща, мечем умроша, а друзии – меча бѣжаще, въ огни сгорѣша. И бысть имъ четверообразнаа пагуба: пръвое – от меча, второе – от огня, третие – в водѣ потопоша, четверътое – въ пленение поведени Быша.

И бяше дотолѣ, преже видѣти, была Москва град великъ, град чюденъ, градъ многочеловѣченъ, в нем же множество людий, в нем же множество господьства, в нем же множество всякого узорочья. И пакы въ единомъ часѣ измѣнися видѣние его, егда взят бысть, и посѣченъ, и пожженъ. И видѣти его нѣчего, развѣ токмо земля, и персть, и прах, и пепел, и трупиа мертвых многа лежаща, и святыа церкви стояще акы разорены, аки осиротѣвши, аки овдовѣвши.

Плачется церкви о чядех церковных, паче же о избьеных, яко матере о чадѣх плачющися. О, чада церковнаа, о, страстотерпци избъении, иже нужную кончину подъясте, иже сугубую смерть претръпѣсте – от огня и мечя, от поганых насилства! Церкви стоаше не имущи лѣпоты, ни красоты! Где тогда красота церковнаа, понеже престала служба, еюже многа блага у Господа просимъ, престала святаа литургиа, престала святаа просфира приношение, еже на святомъ жрътвницѣ, престала молитва заутреняа и вечерняа, преста гласъ псалму, по всему граду умлъкоша пѣсни! Увы мнѣ! Страшно се слышати, страшнѣе же тогда было видѣти! Грѣси наши то намъ створиша! Где благочиние и благостоание церковное? Где четци и пѣвци? Где клиросници церковнии? Где суть священници, служащии Богу день и нощь? Вси лежать и почиша, вси уснуша, вси посѣчени Быша и избьени Быша, усѣчениемь меча умрошя. Нѣсть позвонениа в колоколы, и в било нѣсть зовущаго, ни текущаго; не слышати в церкви гласа поюща, нѣсть слышати славословиа, ни хвалословиа, не бысть по церквамъ стихословиа, и благодарениа. Въистину суета человѣчьскаа, и бысть всуе мятежь человѣчьскый. Сице же бысть конець московскому плѣнению.

Не токмо же едина Москва взята бысть, но и прочии гради и страны плѣнени Быша. Князь же великый съ княгинею и съ дѣтми пребысть на Костромѣ, а брат его Володимеръ⁴⁴⁵ на Волоцѣ, а мати Володимерова⁴⁴⁶ и княгини в Торжъку,⁴⁴⁷ а Герасимъ владыка коломенскый в Новѣградѣ. И кто нас, братие, о семь не устрашится, видя таковое смущение Руской земли! Якоже Господь глагола пророкомъ: «Аще хощете послушаете мене – благаа земнаа снѣсте, и положю страх вашь на вразех ваших. Аще ли не послушаете мене, то побѣгнете никимже гоними, пошлю на вы страх и ужасъ, побѣгнет васъ от пяти сто, а от ста – тма».⁴⁴⁸

Елма же царь распустил силу татарскую по земли Руской воевати княжение великое, овии, шедше к Володимерю, многы люди посѣкошя и в полон ведошя, а инии плъци ходишя къ Звенигороду и къ Юрьеву, а инии к Волоку и к Можайску, а друзии – к Дмитрову,⁴⁴⁹ а иную рать послалъ на град Переяславль. И они его взяша и огнемь пожгоша, и переяславци выбѣгоша из града, а град покинув и на озерѣ избыша в судех. Татари же многы грады поимаша, и волости повоевашя, и села пожгошя, и манастыри пограбишя, и христианъ посѣкошя, а иных в полон сведошя, и много зла Руси створишя.

Князь же Володимеръ Андреевич стояше оплъчився близъ Волока, събравь силу около себе. И нѣции от татаръ не вѣдуще его, ни знающе наехаша на нь. Он же о Бозѣ укрѣпився и удари на нихъ, и тако милостию Божиею овых уби, а иных живых поима, а инии побѣгоша, и прибѣжашя к царю, и повѣдашя ему бывшее. Он же с того попудися и оттолѣ начатъ помалу поступати от града. Идущу же ему от Москвы, и ступи ратью к Коломнѣ, и ти, шед, взяша град Коломну и отидошя. Царь же перевезся за рѣку за Оку и взя землю Рязанскую, и огнем пожже, и люди посѣче, а инии разбѣгошася, и множество безчисленое поведе в Орду полона. Князь же Олегъ Рязанскый то видѣвь и побѣже. Царь же къ Ордѣ идуще от Рязани, отпусти посла своего, шюрина Шихмата, къ князю Дмитрию Суждальскому вкупѣ съ его сыномъ, съ княземь Семеном, а другаго сына его, князя Васильа, поят с собою въ Орду.

Отшедшим же татаром, и потом не по мнозѣх днех благовѣрный князь Дмитрий и Володимеръ, коиждо с своими бояры старѣйшими, въехаста в свою отчину, в град Москву. И видѣша град взят, и плѣненъ, и огнемь пожженъ, и святыа церкви разорены, а людий побитых трупиа мертвыхъ без числа лежаще. И о семь сжалиси зѣло, яко и расплакатися има съ слезами. Кто бо не плачется таковыа погибели градныа! Кто не жалуеть толика народа людий! Кто не послужит о селицѣ множествѣ христианъ! Кто не сѣтуеть сицеваго плѣнениа и скрушениа!

И повелѣша телеса мертвых хоронить, и даваста от 40 мрътвець по полтинѣ, а от 80 по рублю. И съчтоша того всего дано бысть от погребаниа мертвых 300 рублев. А опрочь того, елико здѣлаша татари напасти же и убытка Руси и княжению великому! Елико сотвориша протора своимь ратнымъ нахожениемь, колико град плениша, колико злата и сребра и всякого товара взяшя и всякого узорочьа, колико волостей и селъ повоевашя, колико огнемь пожгоша, колико мечемь посѣкошя, колико в полон поведоша! И аще бы мощно было то вси убытки, и напасти, и проторы исчитати, убо не смѣю рещи, мню, яко ни тысяща тысящ рублев не имет число!

Не по мнозѣх же днех князь Дмитрей посла свою рать на князя Олга Рязанского. Олег же въ мнозѣ дружинѣ едва утече, а землю его Рязанскую до останка взяша и пусту створиша – пуще ему бысть и татарскые рати.

Тогда же бысть сущу Киприану митрополиту на Тфери, и тамо избывшу ему ратнаго нахожениа, и приеха на Москву октября 7.

Тое же осени приеха посол на Москву къ князю Дмитрию от Тахтамыша, именемь Карач, яже о миру. Князь же повелѣ христианам ставити дворы и съзидати грады.

О приходе Тохтамыша царя, и о пленении им, и о взятии Москвы

О приходе Тохтамыша царя, и о пленении им, и о взятии Москвы

«… Когда князь великий услышал весть о том, что идет на него сам царь во множестве сил своих, то начал собирать воинов, и составлять полки свои, и выехал из города Москвы, чтобы пойти против татар. И тут начали совещаться князь Дмитрий и другие князья русские, и воеводы, и советники, и вельможи, и бояре старейшие, то так, то иначе прикидывая. И обнаружилось среди князей разногласие, и не захотели помогать друг другу, и не пожелал помогать брат брату, не вспомнили слов пророка Давида: «Как хорошо и достойно, если живут братья в согласии», – и другого, постоянно вспоминаемого, который говорил: «Друг, пособляющий другу, и брат, помогающий брату, подобны крепости твердой», – так как было среди них не единство, а недоверие. И то поняв, и уразумев, и рассмотрев, благоверный князь пришел в недоумение и в раздумье великое и побоялся встать против самого царя. И не пошел на бой против него, и не поднял руки на царя, но поехал в город свой Переяславль, и оттуда – мимо Ростова, и затем уже, скажу, поспешно к Костроме. А Киприан-митрополит приехал в Москву.

А в Москве было замешательство великое и сильное волнение. Были люди в смятении, подобно овцам, не имеющим пастуха, горожане пришли в волнение и неистовствовали, словно пьяные. Одни хотели остаться, затворившись в городе, а другие бежать помышляли. И вспыхнула между теми и другими распря великая: одни с пожитками в город устремлялись, а другие из города бежали, ограбленные. И созвали вече – позвонили во все колокола. И решил вечем народ мятежный, люди недобрые и крамольники: хотящих выйти из города не только не пускали, но и грабили, не устыдившись ни самого митрополита, ни бояр лучших не устыдившись, ни глубоких старцев. И всем угрожали, встав на всех вратах градских, сверху камнями швыряли, а внизу на земле с рогатинами, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, не давая выйти тем из города, и, лишь насилу упрошенные, позже выпустили их, да и то ограбив.

Город же все также охвачен был смятением и мятежом, подобно морю, волнующемуся в бурю великую, и ниоткуда утешения не получал, но еще больших и сильнейших бед ожидал. И вот, когда все так происходило, приехал в город некий князь литовский, по имени Остей, внук Ольгерда. И тот ободрил людей, и мятеж в городе усмирил, и затворился с ними в осажденном граде со множеством народа, с теми горожанами, которые остались, и с беженцами, собравшимися кто из волостей, кто из других городов и земель. Оказались здесь в то время бояре, сурожане, суконщики и прочие купцы, архимандриты и игумены, протопопы, священники, дьяконы, чернецы и люди всех возрастов – мужчины, и женщины, и дети.

Князь же Олег обвел царя вокруг своей земли и указал ему все броды на реке Оке. Царь же перешел реку Оку и прежде всего взял город Серпухов и сжег его. И оттуда поспешно устремился к Москве, духа ратного наполнившись, волости и села сжигая и разоряя, а народ христианский посекая и убивая, а иных людей в плен беря. И пришел с войском к городу Москве. Силы же татарские пришли месяца августа в двадцать третий день, в понедельник. И, подойдя к городу в небольшом числе, начали, крича, выспрашивать, говоря: «Есть ли здесь князь Дмитрий?» Они же из города с заборол отвечали: «Нет». Тогда татары, отступив немного, поехали вокруг города, разглядывая и рассматривая подступы, и рвы, и ворота, и заборола, и стрельницы. И потом остановились, взирая на город.

А тем временем внутри города добрые люди молились богу день и ночь, предаваясь посту и молитве, ожидая смерти, готовились с покаянием, с причастием и слезами. Некие же дурные люди начали ходить по дворам, вынося из погребов меды хозяйские и сосуды серебряные и стеклянные, дорогие, и напивались допьяна и, шатаясь, бахвалились, говоря: «Не страшимся прихода поганых татар, в таком крепком граде находясь, стены его каменные и ворота железные. Не смогут ведь они долго стоять под городом нашим, двойным страхом одержимые: из города – воинов, а извне – соединившихся князей наших нападения убоятся». и потом влезали на городские стены, бродили пьяные, насмехаясь над татарами, видом бесстыдным оскорбляли их, и слова разные выкрикивали, исполненные поношения и хулы, обращаясь к ним, – думая, что это и есть вся сила татарская. Татары же, стоя напротив стены, обнаженными саблями махали, как бы рубили, делая знаки издалека.

И в тот же день к вечеру те полки от города отошли, а наутро сам царь подступил к городу со всеми силами и со всеми полками своими. Горожане же, со стен городских увидев силы великие, немало устрашились. И так татары подошли к городским стенам. Горожане же пустили в них по стреле, и они тоже стали стрелять, и летели стрелы их в город, словно дождь из бесчисленных туч, не давая взглянуть. И многие из стоявших на стене и на заборолах, уязвленные стрелами, падали, ведь одолевали татарские стрелы горожан, ибо были у них стрелки очень искусные. Одни из них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку, и вправо, и влево, а также вперед и назад метко и без промаха стреляли. А некоторые из них, изготовив лестницы и приставляя их, влезали на стены. Горожане же воду в котлах кипятили, и лили кипяток на них, и тем сдерживали их. Отходили они и снова приступали. И так в течение трех дней бились между собой до изнеможения. Когда татары приступали к граду, вплотную подходя к стенам городским, тогда горожане, охраняющие город, сопротивлялись им, обороняясь: одни стреляли стрелами с заборол, другие камнями метали в них, иные же били по ним из тюфяков, а другие стреляли, натянув самострелы, и били из пороков. Были же такие, которые и из самих пушек стреляли. Среди горожан был некий москвич, суконник, по имени Адам, с ворот Фроловских приметивший и облюбовавший одного татарина, знатного и известного, который был сыном некоего князя ордынского; натянул он самострел и пустил неожиданно стрелу, которой и пронзил его сердце жестокое, и скорую смерть ему принес. Это было большим горем для всех татар, так что даже сам царь тужил о случившемся. Так все было, и простоял царь под городом три дня, а на четвертый день обманул князя Остея лживыми речами и лживыми словами о мире, и выманил его из города, и убил его перед городскими воротами, а ратям своим приказал окружить город со всех сторон.

Как же обманули Остея и всех горожан, находившихся в осаде? После того как простоял царь три дня, на четвертый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семен, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И, подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти, ибо не на вас он войной пришел, но на Дмитрия, враждуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами, вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы ваши князья христианские, вам в том клянемся». Люди городские, поверив словам их согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд. Первым из них: убит был князь Остей перед городом, а потом начали сечь попов, и игуменов, хотя и были они в ризах и с крестами, и черных людей. И можно было тут видеть святые иконы, поверженные и на земле лежащие, и кресты святые валялись поруганные, ногами попираемые, обобранные и ободранные. Потом татары, продолжая сечь людей, вступили в город, а иные по лестницам взобрались на стены, и никто не сопротивлялся им на заборолах, ибо не было защитников на стенах, и не было ни избавляющих, ни спасающих. И была внутри города сеча великая и вне его также. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они, сабли их уже не рубили – лезвия их притупились. Люди христианские, находившиеся тогда в городе, метались по улицам туда и сюда, бегая толпами, вопя, и крича, и в грудь себя бия. Негде спасения обрести, и негде от смерти избавиться, и негде от острия меча укрыться! Лишились всего и князь и воевода, и все войско их истребили, и оружия у них не осталось! Некоторые в церквах соборных каменных затворились, но и там не спаслись, так как безбожные проломили двери церковные и людей мечами иссекли. Везде крик и вопль был ужасный, так что кричащие не слышали друг друга из-за воплей множества народа. Татары же христиан, выволакивая из церквей, грабя и раздевая донага, убивали, а церкви соборные грабили, и алтарные святые места топтали, и кресты святые и чудотворные иконы обдирали, украшенные золотом и серебром, и жемчугом, и бисером, и драгоценными камнями; и пелены, золотом шитые и жемчугом саженные, срывали, и со святых икон оклад содрав, те святые иконы топтали, и сосуды церковные, служебные, священные, златокованые и серебряные, драгоценные позабирали, и ризы поповские многоценные расхитили. Книги же, в бесчисленном множестве снесенные со всего города и из сел и в соборных церквах до самых стропил наложенные, отправленные сюда сохранения ради – те все до единой погубили. То же говорить о казне великого князя, – то многосокровенное сокровище в момент исчезло и тщательно сохранявшееся богатство и богатотворное имение быстро расхищено было…»“

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Как же обманули Остея и всех горожан, находившихся в осаде? После того как простоял царь три дня, на четвертый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семен, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслужили смерти, ибо не на вас он войной пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас парь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы, ваши князья христианские, вам в том клянемся». Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд. Первым из них был убит князь Остей перед городом, а потом начали сечь попов, и игуменов, хотя и были они в ризах, и с крестами, и черных людей…

Потом татары, продолжая сечь людей, вступили в город, а иные по лестницам взобрались на стены, и никто не сопротивлялся им на зоборолах, ибо не было защитников на стенах, и не было ни избавляющих, ни спасающих. И была внутри города сеча великая и вне его также. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они, сабли их уже не рубили — лезвия их притупились. Люди христианские, находившиеся тогда в городе, метались по улицам туда и сюда, бегая толпами, вопя, и крича, и в грудь себя бия. Негде спасения обрести, и негде от смерти избавиться, и негде от острия меча укрыться! Лишились всего и князь и воевода, и все войско их истребили, и оружия у них не осталось! Некоторые в церквах соборных каменных укрылись, но и там не спаслись, так как безбожные проломили двери церковные и людей мечами иссекли».

После взятия Москвы Тохтамыш взял Переяславль и двинулся к Твери. Но великий князь тверской Михаил отправил к хану послов со «многими дарами». Тохтамыш принял дары и заключил какое-то соглашение с тверским князем, после чего «разослал войско свое татарское» по владениям Дмитрия Московского. Татарами были взяты и разграблены Владимир, Звенигород, Можайск, Переяславль, Юрьев, Боровск, Руза, Дмитров.

По версии «Повести…» князь Владимир Андреевич Серпуховской разбил какой-то малый татарский отряд близи Волока Дамского. Это дало повод московскому летописцу утверждать, что-де Тохтамыш испугался и бежал. На самом деле тохтамышево войско спокойно собралось и, обремененное богатой добычей и многочисленным полоном, медленно направилось к Оке. По дороге взяли Коломну, принадлежавшую Москве.

На обратном пути татары основательно пограбили Рязанское княжество. «Царь же переправился через Оку, и захватил землю Рязанскую, и огнем пожег, и людей посек, а иные разбежались, и бесчисленное множество повел в Орду полона. Князь же Олег Рязанский, то увидев, обратился в бегство».

Лишь тогда приехали Дмитрий Донской и Владимир Андреевич в Москву. «И повелели они тела мертвых хоронить, и давали за сорок мертвецов по полтине, а за восемьдесят по рублю. И сосчитали, что всего дано было на погребение мертвых триста рублей».

Все русские и советские историки при изложении событий 1382 г. брали за основу «Повесть о нашествии Тохтамыша», а затем прибавляли свои соображения.

А вот профессор 3.3. Мифтахов, опираясь на булгарские летописи, изложил совсем другую историю. С некоторым упрощением, дело было так. Тохтамыш подошел к Москве, но затем отошел, а осаждать город отправил булгарский отряд под началом князя Буртаса, сына погибшего на Куликовом поле Сардара Га-рафа. (Мифтахов пишет о трех тысячах булгар при трех пушках с пушечных дел мастером Раилем.)

Князь Остей видел уход основной татарской рати и решил пойти на вылазку, чтобы уничтожить булгар. Из двух московских ворот вылетела тысяча литовских всадников и четыре тысячи русских.

В ходе битвы князь Остей погиб, а литовцы и русские начали беспорядочный отход. В воротах началась давка. «Тем временем мастер » Раиль, подтащив пушки прямо ко рву, несколько раз выстрелил из них по бегущим в Москву обезумевшим толпам и по башне над воротами» («Свод булгарских летописей». С. 220). После непродолжительного боя Буртас захватил ворота».

Бой за ворота шел с переменным успехом. И в этот момент к стенам Москвы подошли основные силы Тохтамыша. Татары ворвались в город и учинили резню.

Я предоставляю читателю самому выбрать наиболее достоверную версию событий 23—26 августа 1382 г. Думаю, большинство, по укоренившейся традиции, предпочтет версию «Повести…». Но я более склонен верить булгарской летописи. Дело в том, что и русские, и литовцы прекрасно знали обычаи татар. От них часто удавалось откупиться, но при этом ворота городов им не открывали.

Как уже говорилось несколько раз, татары с одинаковым рвением грабили и союзников, и врагов, и разорение Рязанского княжества в сентябре 1382 г. — лишний тому пример. Так что винить князя Остея и московских ратников в трусости или в доверчивости, думаю, нет оснований. Трус никогда бы не поехал защищать Москву от орд Тохтамыша. Видимо, Остея подвела его излишняя лихость.

В связи со взятием Москвы Тохтамышем стоит рассказать и об истории появления огнестрельного оружия на Руси.

В 1889 г. в царствование Александра III в Санкт-Петербурге пышно отметили 500-летие русской артиллерии. В 1939 г. в годы «культа личности» отмечали 550-летие. А вот 600-летие было отмечено в 1982 г.

Итак, в 80-х годах XIX века нашли в Голицынской летописи следующую запись: «Лета 6879 (1389) вывезли из немец на Русь арматы и стрельбу огненную, и от того часу уразумели из них стре-ляти». Вот и повод для юбилея, а способ доставки пушек — «из немец» — не вызывал нареканий. С середины 50-х годов XIX века Россия почти ежегодно покупала у Круппа сотни орудий.

В 1939 г., не мудрствуя лукаво, отметили 550-летний юбилей, лишь в книгах по артиллерии цитату из Голицынской летописи подвергли цензуре и выкинули слова «из немец». «Вывезли на Русь арматы», и всё!

Л.И. Брежнев из идеологических соображений решил не связывать рождение нашей артиллерии с немцами. Да и приятно юбилей пораньше отметить, ведь юбилей — это очередное производство в чин, вручение орденов, медалей, премий и т.д. И вот нашли в летописях, а может, и в трудах СМ. Соловьева фразу о стрельбе москвичей в 1382 г. по татарам из «самострелов, пороков и тюфяков». Термин «тюфяк» означает тип огнестрельного оружия, и рождение огнестрельной артиллерии перенесли на 7 лет назад — в 1382 г.

Действительно, слова «туфанг», «тюфенг» на арабском и тюркском языках означают небольшое артиллерийское орудие или ружье. Так что и вторая дата появления пушек на Руси была достаточно обоснована.

Итак, появление огнестрельного оружия на Руси… Налицо три основные версии, каждая из которых может иметь несколько вариантов. Первая версия — немецкий след; вторая — литовско-смоленский и третья — татарский.

В XIII и XIV веках шли непрерывные войны между литовцами и рыцарями Тевтонского ордена. На борьбу с язычниками и схизматиками со всей Европы съезжались храбрые рыцари. Так, в 1336 г. только из германских княжеств прибыло свыше 200 рыцарей. Из Германии же было доставлено и огнестрельное оружие.

В 1341 г. войска Тевтонского ордена осадили замок Велона на правом берегу реки Неман на границе между Жмудью и Литвой. Немцы не смогли взять Велону штурмом и решили прибегнуть к правильной осаде. Для этого они построили рядом с Вел оной два хорошо укрепленных замка.

Великий литовский князь Гедемин с войском прибыл для освобождения Велоны от тевтонской осады и в свою очередь осадил оба замка. Однако их гарнизоны имели огнестрельные орудия. Метким выстрелом из пушки (ружья) Гедемин был убит. Сыновья отвезли тело князя в Вильну, где по древнелитовскому обычаю облачили в парадные одежды и сожгли на погребальном костре в Кривой долине Свинторога вместе с вооружением, любимым конем, слугой, частью добычи и тремя пленными немецкими рыцарями.

И в тот же день к вечеру те полки от города отошли, а наутро сам царь подступил к городу со всеми силами и со всеми полками своими. Горожане же, со стен городских увидев силы великие, немало устрашились. И так татары подошли к городским стенам. Горожане же пустили в них по стреле, и они тоже стали стрелять, и летели стрелы их в город, словно дождь из бесчисленных туч, не давая взглянуть. И многие из стоявших на стене и на заборо-лах, уязвленные стрелами, падали, ибо больший урон приносили татарские стрелы, чем стрелы горожан, ведь были у татар стрелки очень искусные. Одни из них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку, и вправо, и влево, а также вперед и назад быстро и без промаха стреляли. А некоторые из них, изготовив лестницы и приставляя их, влезали на стены. Горожане же воду в котлах кипятили, и лили кипяток на них, и тем сдерживали их. Отходили они и снова приступали. И так в течение трех дней бились между собой до изнеможения. Когда татары приступали к граду, вплотную подходя к стенам городским, тогда горожане, охраняющие город, сопротивлялись им, обороняясь: одни стреляли стрелами с заборол, другие камнями метали в них, иные же били по ним из тюфяков, а другие стреляли, натянув самострелы, и били из пороков. Были же такие, которые и из самих пушек стреляли. Среди горожан был некий москвич, суконник по имени Адам, с ворот Фроловских приметивший и облюбовавший одного татарина, знатного и известного, который был сыном некоего князя ордынского; натянул он самострел и, угадав момент, пустил стрелу, которой и пронзил его сердце жестокое, и скорую смерть ему принес. Это было большим горем для всех татар, так что даже сам царь тужил о случившемся. Так все было, и простоял царь под городом три дня, а на четвертый день обманул князя Остея лживыми речами и лживыми словами о мире, и выманил его из города, и убил его перед городскими воротами, а ратям своим приказал окружить город со всех сторон.

Как же обманули Остея и всех горожан, находившихся в осаде? После того как простоял царь три дня, на четвертый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семен, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслужили смерти, ибо не на вас он войной пришел, но на Дмитрия, ратуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас парь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы, ваши князья христианские, вам в том клянемся». Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд. Первым из них был убит князь Остей перед городом, а потом начали сечь попов, и игуменов, хотя и были они в ризах, и с крестами, и черных людей…

Потом татары, продолжая сечь людей, вступили в город, а иные по лестницам взобрались на стены, и никто не сопротивлялся им на зоборолах, ибо не было защитников на стенах, и не было ни избавляющих, ни спасающих. И была внутри города сеча великая и вне его также. И до тех пор секли, пока руки и плечи их не ослабли и не обессилели они, сабли их уже не рубили — лезвия их притупились. Люди христианские, находившиеся тогда в городе, метались по улицам туда и сюда, бегая толпами, вопя, и крича, и в грудь себя бия. Негде спасения обрести, и негде от смерти избавиться, и негде от острия меча укрыться! Лишились всего и князь и воевода, и все войско их истребили, и оружия у них не осталось! Некоторые в церквах соборных каменных укрылись, но и там не спаслись, так как безбожные проломили двери церковные и людей мечами иссекли»[194].

После взятия Москвы Тохтамыш взял Переяславль и двинулся к Твери. Но великий князь тверской Михаил отправил к хану послов со «многими дарами». Тохтамыш принял дары и заключил какое-то соглашение с тверским князем, после чего «разослал войско свое татарское» по владениям Дмитрия Московского. Татарами были взяты и разграблены Владимир, Звенигород, Можайск, Переяславль, Юрьев, Боровск, Руза, Дмитров.

По версии «Повести…» князь Владимир Андреевич Серпуховской разбил какой-то малый татарский отряд близи Волока Дамского. Это дало повод московскому летописцу утверждать, что-де Тохтамыш испугался и бежал. На самом деле тохтамышево войско спокойно собралось и, обремененное богатой добычей и многочисленным полоном, медленно направилось к Оке. По дороге взяли Коломну, принадлежавшую Москве.

На обратном пути татары основательно пограбили Рязанское княжество. «Царь же переправился через Оку, и захватил землю Рязанскую, и огнем пожег, и людей посек, а иные разбежались, и бесчисленное множество повел в Орду полона. Князь же Олег Рязанский, то увидев, обратился в бегство»[195].

Лишь тогда приехали Дмитрий Донской и Владимир Андреевич в Москву. «И повелели они тела мертвых хоронить, и давали за сорок мертвецов по полтине, а за восемьдесят по рублю. И сосчитали, что всего дано было на погребение мертвых триста рублей»[196].

Все русские и советские историки при изложении событий 1382 г. брали за основу «Повесть о нашествии Тохтамыша», а затем прибавляли свои соображения.

А вот профессор 3.3. Мифтахов, опираясь на булгарские летописи, изложил совсем другую историю. С некоторым упрощением, дело было так. Тохтамыш подошел к Москве, но затем отошел, а осаждать город отправил булгарский отряд под началом князя Буртаса, сына погибшего на Куликовом поле Сардара Га-рафа. (Мифтахов пишет о трех тысячах булгар при трех пушках с пушечных дел мастером Раилем.)

Князь Остей видел уход основной татарской рати и решил пойти на вылазку, чтобы уничтожить булгар. Из двух московских ворот вылетела тысяча литовских всадников[197] и четыре тысячи русских.

В ходе битвы князь Остей погиб, а литовцы и русские начали беспорядочный отход. В воротах началась давка. «Тем временем мастер » Раиль, подтащив пушки прямо ко рву, несколько раз выстрелил из них по бегущим в Москву обезумевшим толпам и по башне над воротами» («Свод булгарских летописей». С. 220). После непродолжительного боя Буртас захватил ворота»[198].

Бой за ворота шел с переменным успехом. И в этот момент к стенам Москвы подошли основные силы Тохтамыша. Татары ворвались в город и учинили резню.

Я предоставляю читателю самому выбрать наиболее достоверную версию событий 23—26 августа 1382 г. Думаю, большинство, по укоренившейся традиции, предпочтет версию «Повести…». Но я более склонен верить булгарской летописи. Дело в том, что и русские, и литовцы прекрасно знали обычаи татар. От них часто удавалось откупиться, но при этом ворота городов им не открывали.

Как уже говорилось несколько раз, татары с одинаковым рвением грабили и союзников, и врагов, и разорение Рязанского княжества в сентябре 1382 г. — лишний тому пример. Так что винить князя Остея и московских ратников в трусости или в доверчивости, думаю, нет оснований. Трус никогда бы не поехал защищать Москву от орд Тохтамыша. Видимо, Остея подвела его излишняя лихость.

В связи со взятием Москвы Тохтамышем стоит рассказать и об истории появления огнестрельного оружия на Руси.

В 1889 г. в царствование Александра III в Санкт-Петербурге пышно отметили 500-летие русской артиллерии. В 1939 г. в годы «культа личности» отмечали 550-летие. А вот 600-летие было отмечено в 1982 г.

Итак, в 80-х годах XIX века нашли в Голицынской летописи следующую запись: «Лета 6879 (1389) вывезли из немец на Русь арматы и стрельбу огненную, и от того часу уразумели из них стре-ляти». Вот и повод для юбилея, а способ доставки пушек — «из немец» — не вызывал нареканий. С середины 50-х годов XIX века Россия почти ежегодно покупала у Круппа сотни орудий.

В 1939 г., не мудрствуя лукаво, отметили 550-летний юбилей, лишь в книгах по артиллерии цитату из Голицынской летописи подвергли цензуре и выкинули слова «из немец»[199]. «Вывезли на Русь арматы», и всё!

совсем недавно отстоять город при нашествии литовцев. По этой причине вся семья, сопровождаемая митрополитом, уехала из города.

И вовремя. Рассказывали даже, что Евдокия с детьми едва успела выехать за пределы Кремля. Промедление ещё на несколько минут могло бы закончиться трагедией. Ордынцы, ворвавшись в город, чуть опоздали и даже не поняли, что могли захватить семью Дмитрия Донского в полон.

Именно тогда и был послан Тохтамышем отряд в погоню за Евдокией.

Поразительно, но на стороне Тохтамыша воевали против Москвы родные браться Евдокии — князья Суздальские. Вот как рассказывает о тех событиях уже цитированная нами «Повесть о нашествии Тохтамыша» XIV века:

«После того как простоял царь три дня, на четвёртый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семён, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И, подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти, ибо не на вас он войной пришёл, но на Дмитрия, враждуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами, вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, и в нём побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы ваши князья христианские, вам в том клянёмся». Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и чёрные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд».

Почему семья не выехала сразу же вместе с князем и подверглась опасности? Ответом тому может стать следующий факт. За двенадцать дней до взятия Тохтамышем Москвы великая княгиня Евдокия родила ещё одного сына — Андрея. Семья получила очередного наследника. И хотя сыновей было много (по крайней мере, не один), но московские князья уже знали горечь потерь маленьких детей.

Таким образом, княгиня просто не имела возможности быстро передвигаться, находясь в трудном физическом состоянии роженицы. Только разродившись, она могла вместе с семьёй, включая юного Юрия, уйти как можно дальше от опасностей, которые поджидали всех оставшихся в столице.

Затем Евдокия с детьми быстро отправилась по стопам мужа прямиком в Переяславль (возможно, через Тверь). В город, как мы уже помним, ей близкий и почти родной. Где она провела годы своего детства. Где ей могли помочь и крепостные стены, и придорожные камни, и озёрные воды.

Так на самом деле и произошло.

Бежать на север было во всех смыслах удобнее. В те края добираться надо было долго, даже быстрым на перемещения ордынцам. Великое княжество Московское (Владимирское) раскинулось в разных направлениях от новой его столицы, приютившейся на берегу Москвы-реки. К северу с подмосковными землями как раз соседствовал край Переяславский. Притоки Волги и Клязьмы, словно артерии и вены, испещряли живописные окрестности. Но главным природным центром края стало знаменитое озеро, похожее на море, именуемое также Переяславским, или, как принято было величать его в другие времена, — Плещеевым.

Название появившегося здесь города — Переяславля, ставшего затем на некоторое время столицей отдельного княжества, — пришло с юга, когда некоторые города Киевской Руси вдруг получили одноимённых двойников на Севере, в Залесье. В таком одинаковом наименовании старых городов был некий сакральный смысл. Так возникало ощущение, что Древняя Русь словно бы «переехала» из киевских земель, сохранилась, ожила вновь, но уже в других местах. Собственно поэтому город у озера величали двойным именем — Переяславль-Залесский, то есть — находящийся «за лесами» (чтобы не путать с южным «оригиналом»), а позднее буква «я» просто исчезла, в результате чего мы теперь знаем его как Переславль-Залесский.

Город у Плещеева озера был славен своей историей. Имя его также связано было с князем Александром Невским — победителем тевтонских рыцарей, что всегда придавало месту особую значимость.

На Руси этот край был известен ещё и тем, что, во-первых, здесь добывали соль (а она была очень важным и отнюдь не дешёвым продуктом потребления), а во-вторых, тем, что тут водилась знаменитая рыба, так называемая переяславская сельдь, которую вылавливали в большом количестве из озера.

Обряд-ритуал с «участием» местной рыбки был также связан и с торжествами восшествия на великокняжеский престол (а позже, вплоть до Петра I, — и на царский) в Москве. Традиция была настолько сильна, что спустя полтора столетия после описываемых нами событий обряд подробно описал Сигизмунд Герберштейн — германский императорский посол (знавший, видимо, толк в упомянутой им «немецкой» селёдке). По окончании коронации, как замечал он, «подаётся последнее блюдо из особенной рыбы, которая ловится в озере, находящемся при городе Переславле. Эта рыба похожа на немецкую сельдь и имеет приятный и сладкий вкус… Причина, почему подают и едят её после всего, должно быть, та, что все города в России имели своих собственных князей и государей, иногда отлагались от Москвы и были в ссоре с москвичами. А Переславль никогда не имел своих собственных князей, никогда не отлагался от Москвы и всегда был покорен князьям и в союзе с нею. Оттого-то на празднестве и едят они последнее кушанье из Переславля, чтобы дать понять, что, когда все города отлагались от великого князя Московского, Переславль стоял твёрдой и незыблемой стеной за него, никогда и не отложится от него, если только не принудит его к тому самая крайняя нужда и опасность».

Переяславль подарил русской истории известнейшие имена родовитых князей, таких как Плещеевы (от них, собственно, и название местного озера), Кошкины, Патрикеевы, Всеволож-Заболоцкие, Замытские. Некоторые из них потом вошли в список избранных людей при дворе Московском. Известен этот край был и появившимся здесь ещё в начале XIV столетия Горицким монастырём.

Исторически Переяславль удачно расположился на перекрёстке важнейших дорог — с юга на север. Отсюда легко и быстро можно было проехать в главные центры тогдашней Руси: Владимир, Ярославль, Нижний