Приснилось ему его детство еще в их городке егэ

Войдя в харчевню, он {Раскольников} выпил рюмку водки и съел с какою-то начинкой пирог. Доел он его опять на дороге. Он очень давно не пил водки, и она мигом подействовала, хотя выпита была всего одна рюмка. Ноги его вдруг отяжелели, и он начал чувствовать сильный позыв ко сну. Он пошел домой; но дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги, вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул.

В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостию, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека.

Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их городке. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи… Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно, и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом. Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить; но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал ее. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак. Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и всякого сброду. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца стоит телега, но странная телега. Это одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей и перевозят в них товары и винные бочки. Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов. Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая, саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка. Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку. «Садись, все садись! — кричит один, еще молодой, с толстою такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, — всех довезу, садись!» Но тотчас же раздается смех и восклицанья:

— Этака кляча да повезет!

— Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!

— А ведь савраске-то беспременно лет двадцать уж будет, братцы!

— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь рост. — Гнедой даве с Матвеем ушел, — кричит он с телеги, — а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдет! — И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.

— Да садись, чего! — хохочут в толпе. — Слышь, вскачь пойдет!

— Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала.

— Запрыгает!

— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй!

— И то! Секи ее!

Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удвоивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.

— Пусти и меня, братцы! — кричит один разлакомившийся парень из толпы.

— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.

— Папочка, папочка, — кричит он отцу, — папочка, что они делают? Папочка, бедную лошадку бьют!

— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.

— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!

— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.

— Видано ль, чтобы така лошаденка таку поклажу везла, — прибавляет другой.

— Заморишь! — кричит третий.

— Не трожь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..

Вдруг хохот раздается залпом и покрывает всё: кобыленка не вынесла учащенных ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!

Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков. Каждый бежит с своей стороны.

— По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.

— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.

…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает всё это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.

— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.

— Разразит! — кричат кругом.

— Убьет!

— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.

— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.

А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.

— Живуча! — кричат кругом.

— Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.

— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.

— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.

— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.

— Доконал! — кричат в толпе.

— А зачем вскачь не шла!

— Мое добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.

— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.

Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы.

— Пойдем! пойдем! — говорит он ему, — домой пойдем!

— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.

— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.

Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе.

«Слава богу, это только сон! — сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж не горячка ли во мне начинается: такой безобразный сон!»

Всё тело его было как бы разбито; смутно и темно на душе. Он положил локти на колена и подпер обеими руками голову.

«Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?»

Он дрожал как лист, говоря это.

«Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я этого не вынесу, так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило…

Нет, я не вытерплю, не вытерплю! Пусть, пусть даже нет никаких сомнений во всех этих расчетах, будь это всё, что решено в этот месяц, ясно как день, справедливо как арифметика. Господи! Ведь я всё же равно не решусь! Я ведь не вытерплю, не вытерплю!.. Чего же, чего же и до сих пор…»

Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т — в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»

Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Несмотря на слабость свою, он даже не ощущал в себе усталости. Точно нарыв на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!

Впоследствии, когда он припоминал это время и всё, что случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя в сущности и не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.

***

Это был текст эпизода «Сон Раскольникова о лошади» (фрагмент, отрывок) из части 1 главы V романа «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. 

Накануне преступления Раскольникову снится сон о лошади, которую забивают до смерти кнутом. После долгих блужданий по Петербургу и размышлений о пользе смерти старухи-процентщицы главный герой романа засыпает в парке. Судя по всему, будучи маленьким мальчиком, Раскольников вживую видел убийство лошади и это воспоминание сохранилось в его голове:

Это первый по счету сон Родиона Раскольникова в романе «Преступление и наказание» (Часть 1, Глава V).

Значение

Сон отражает двойственность натуры Раскольникова (как и любого человека): во сне молодой человек испытывает жалость к лошади, к животному, но при этом в реальной жизни он замышляет убийство человека, к которому жалости не испытывает.

Это сновидение является вещим, оно указывает герою на неудачный исход задуманного им дела, потому что он один не может изменить общественный строй, каких бы огромных усилий не прикладывал.

Далее в романе Достоевский ни раз ссылается на этот сон. Когда Раскольников возвращается к себе в комнату, спрятав украденные драгоценности, он дрожит, как лошадь, потом ему мерещится, что на лестнице бьют его квартирную хозяйку, а Катерина Ивановна Мармеладова, умирая, кричит: «Уездили клячу!», случайно подвернувшийся красильщик оказывается Миколкой, появляется кабатчик Душкин, который «врёт, как лошадь».

Сон Раскольникова о лошади — текст

Анализ сна Раскольникова о лошади

Родион Раскольников в романе «Преступление и наказание» настолько погружен в себя, в свои мысли, что не замечает, как его сущность «раскалывается» на две части, действительность сливается с фантазиями и реальность становится какой-то далёкой и невозможной. На протяжении всего романа Родион Раскольников несколько раз видит сны. Но так как герой испытывает апатию, полусон — полубред, то с большой уверенностью нельзя сказать, был ли это сон или очередной бред, или это всего лишь игра воображения. Но каждый сон по-своему считается ключевым моментом в сюжете произведения. Без этих снов невозможно до конца понять душевное состояние героя. Сны не только являются осмыслением его жизненной ситуации, но и предвещают грядущие перемены в жизни. Но наиболее значимым для понимания характера и мировоззрения Раскольникова, для понимания его поступков играет первый сон — сон об убийстве лошади. Этот эпизод помогает заглянуть в душу Раскольникова-ребенка, еще не обезображенную страшной «идеей».

Как только сон сковывает сознание Раскольникова, мы попадаем в его небольшой родной городок, оказываемся вдали от суеты и давящей желтизны домов больших городов. Вокруг всё зелено, ярко, всё является воплощением веры в добро, милосердие и сострадание к другим, то есть перед нами раскрывается внутренний мир маленького Роди, душа которого наполнена добром и только положительными качествами. Мальчик испытывает «неприятнейшее впечатление и даже страх», лишь только проходя с отцом мимо городского кабака, «весь дрожит» от одних только доносящихся из него звуков и вида «шляющихся кругом пьяных и страшных рож». И когда впоследствии сам герой с теплотой и любовью вспоминает бедную городскую церковь и старого священника, то в этот момент мы видим не человека, который хочет совершить убийство, а человека, который поистине живёт, любит жизнь в любом её проявлении, радуется каждому дню и верит, что добро есть.

Но светлые краски тускнеют, небо заволакивают чёрные тучи, когда начинаем читать строки из сна об избиении лошади: «Но уж бедной лошаденке плохо». «Она задыхается, останавливается, опять дергается, чуть не падает». Все это мы видим глазами семилетнего мальчика, навечно запомнившего воплощение жестокости. Раскольников-ребенок в первый момент смотрит на все происходящее в ужасе, потом бросается защищать лошадь, но слишком поздно: «Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает».

Непосредственно перед эпизодом сна Раскольников, идя по бульвару, видит, как некий господин пытается совратить молодую девушку, и тогда герой решает за неё заступиться, как он впоследствии пытается спасти лошадь в своём сне. Но увиденное происшествие на улице ещё больше убеждает его в правильности теории и допустимости «крови по совести», а избиение животного лишний раз напоминает Раскольникову о насилии и жестокости в мире. Он уже не видит никакой разницы между животным и человеком. И эта лошадь становится воплощением страданий оскорблённых и униженных.

Сам сон довольно точно передаёт почти все детали предстоящего убийства старухи — лошадку в итоге убивают топором, по её морде течёт кровь, а на Миколке, мы замечаем, нет креста, как впоследствии и на Раскольникове.

В этом сне мы видим целую огромную толпу, жестокую и бессердечную. Лишь один человек, который пытается вступиться за лошадь, — это старик, но он один ничем не может помочь бедному животному.

В Раскольникове ещё остались некоторые положительные качества, он колеблется в исполнении своего страшного замысла. Пробудившись, обращается к Богу и всем своим существом отрекается от своей сумасшедшей идеи, но, несмотря на это, почти через сутки убивает старуху.

Да и сам первый сон по-настоящему фантастичен, во многом потому, что здесь нашли своё отражение черты придуманного страшного плана Родиона. Поначалу мы видим, будто это воспоминания из детства Раскольникова, но затем понимаем, что многое здесь неправдоподобно, потому что сама лошадь была запряжена в телегу, которая уже названа странной, и тут же добавлено, что это «одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей». Поэтому в итоге в наше сознание закрадываются мысли о никчёмности и беспомощности бедной лошади, и мы понимаем, что её судьба уже предрешена.

В эпизоде сна говорится о распоряжении чужой жизнью — жизнью лошади, которая «только сердце моё надрывает: так бы, кажись, её и убил, даром хлеб ест», говорит Миколка. Достоевский проводит параллель между жизнью лошади и старухи-процентщицы, говоря, что старуха — «глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живёт, и которая завтра же сама собой умрёт». Её жизнь равноценна «жизни вши, таракана».

Сон будто подсказывает Раскольникову, что он должен после свершения своего страшного плана притвориться наблюдателем или той же лошадкой, которая уже задыхается от невыносимых условий жизни. И Родион сваливает всю вину на плечи подвернувшегося красильщика, оставив себе ещё один шанс «побороться».

Поэтому можно сказать, что эпизод первого сна достаточно символичен, он предопределяет действия Раскольникова, отражает борьбу его внутреннего мира, но подчёркивает несовместимость задуманного Раскольниковым преступления с такими чертами его натуры, как сострадание и нежность.

Можно заметить, что после этого сна Родион долгое время совсем не видит снов, не считая видения накануне самого убийства — пустыня и в ней оазис с голубой водой. Здесь писатель использует традиционную символику цвета: голубой — это цвет чистоты и надежды. Вода выступает во сне как символ жизни. Но герой не прислушивается к своему внутреннему «я», которое стремится к живительной и чистой влаге, а не к насилию и смерти.

Взгляд Н. Д. Ашхарумова

Критик Н. Д. Ашхарумов в своей работе «О романе «Преступление и наказание» (1867) также проводит анализ сна Раскольникова о лошади. По мнению Ашхарумова, сон о лошади помогает Раскольникову освободиться от своих страшных планов и отречься от задуманного, пока не поздно:

«… он уснул от утомления. Страшный сон еще мерещится ему наяву. Весь ужас того, что ему предстоит, разом обрисовался в его глазах, и он вдруг решил, что этого быть не может, что этому не бывать… Свобода от этих чар, от колдовства, обаяния, наваждения показалась ему возможна еще. Собрав последние силы, он торжественно отрекся от всего им задуманного и шел уж домой с чувством отрадного успокоения на душе…»
— Н. Д. Ашхарумов

Ашхарумов считает, что сон о лошади воплощает в себе борьбу Раскольникова с «чарами» его теории. Однако этот сон уже не спасает молодого человека от греха, от катастрофы.

Сон о лошади исцеляет душу Раскольникова, но только на время. Когда Раскольников узнает, что старуха-процентщица Алена Ивановна завтра останется одна, он возвращается к своей идее и уже завтра совершает преступление.

Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их городке. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи… Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь, с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собой кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом. Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал ее. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак. Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и всякого сброду. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца стоит телега, но странная телега. Это одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей и перевозят в них товары и винные бочки. Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов. Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка. Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку. «Садись, все садись! — кричит один, еще молодой, с толстою такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, — всех довезу, садись!» Но тотчас же раздается смех и восклицанья:

— Этака кляча да повезет!

— Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!

— А ведь савраске-то беспременно лет двадцать уж будет, братцы!

— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь рост. — Гнедой даве с Матвеем ушел, — кричит он с телеги, — а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю, садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдет! — И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.

— Да садись, чего! — хохочут в толпе. — Слышь, вскачь пойдет!

— Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала.

— Запрыгает!

— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй!

— И то! Секи ее!

Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке^[1] с бисером, на ногах коты^[2], щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удвоивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.

— Пусти и меня, братцы! — кричит один разлакомившийся парень из толпы.

— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезет. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.

— Папочка, папочка, — кричит он отцу, — папочка, что они делают! Папочка, бедную лошадку бьют!

— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.

— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!

— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.

— Видано ль, чтобы така лошаденка таку поклажу везла, — прибавляет другой.

— Заморишь! — кричит третий.

— Не трошь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..

Вдруг хохот раздается залпом и покрывает все: кобыленка не вынесла учащенных ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!

Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков. Каждый бежит с своей стороны.

— По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.

— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.

…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.

— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.

— Разразит! — кричат кругом.

— Убьет!

— Мое добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.

— Секи ее, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.

А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.

— Живуча! — кричат кругом.

— Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.

— Топором ее, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.

— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.

— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю — и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.

— Доконал! — кричат в толпе.

— А зачем вскачь не шла!

— Мое добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит, будто жалея, что уж некого больше бить.

— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.

Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его, наконец, и выносит из толпы.

— Пойдем! пойдем! — говорит он ему, — домой пойдем!

— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыхание ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.

— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.

Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе.

— Слава богу, это только сон! — сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж не горячка ли во мне начинается: такой безобразный сон!

Все тело его было как бы разбито; смутно и темно на душе. Он положил локти на колена и подпер обеими руками голову.

— Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с топором… Господи, неужели?

Он дрожал как лист, говоря это.

Избиение лошади в Первом сне Раскольникова. «Преступление и наказание», Достоевский

Первый сон Раскольников видит незадолго до убийства. Перед тем, как заснуть, он долго блуждает по Петербургу и думает о полезности убийства старухи-процентщицы, которая отжила свой век и «заедает» чужой.

Вот как Достоевский описывает это сновидение.

«Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, ещё в их городке. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи… Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, просёлок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая чёрная. Идёт она, извиваясь, далее и шагах в трёхстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зелёным куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно, и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом. Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить; но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал её. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак. Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и всякого сброду. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца стоит телега, но странная телега. Это одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей и перевозят в них товары и винные бочки. Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов. Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая, саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка. Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку. «Садись, все садись! — кричит один, ещё молодой, с толстою такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, — всех довезу, садись!» Но тотчас же раздаётся смех и восклицанья:

— Этака кляча да повезёт!

— Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобылёнку в таку телегу запрёг!

— А ведь савраске-то беспременно лет двадцать уж будет, братцы!

— Садись, всех довезу! — опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берёт вожжи и становится на передке во весь рост. — Гнедой даве с Матвеем ушёл, — кричит он с телеги, — а кобылёнка этта, братцы, только сердце моё надрывает: так бы, кажись, её и убил, даром хлеб ест. Говорю садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдёт! — И он берёт в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.

— Да садись, чего! — хохочут в толпе. — Слышь, вскачь пойдёт!

— Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала.

— Запрыгает!

— Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй!

— И то! Секи её!

Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и ещё можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобылёнка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дёргает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трёх кнутов, сыплющихся на неё, как горох. Смех в телеге и в толпе удвоивается, но Миколка сердится и в ярости сечёт учащёнными ударами кобылёнку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдёт.

— Пусти и меня, братцы! — кричит один разлакомившийся парень из толпы.

— Садись! Все садись! — кричит Миколка, — всех повезёт. Засеку! — И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.

— Папочка, папочка, — кричит он отцу, — папочка, что они делают? Папочка, бедную лошадку бьют!

— Пойдём, пойдём! — говорит отец, — пьяные, шалят, дураки: пойдём, не смотри! — и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дёргает, чуть не падает.

— Секи до смерти! — кричит Миколка, — на то пошло. Засеку!

— Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.

— Видано ль, чтобы така лошадёнка таку поклажу везла, — прибавляет другой.

— Заморишь! — кричит третий.

— Не трожь! Моё добро! Что хочу, то и делаю. Садись ещё! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..

Вдруг хохот раздаётся залпом и покрывает всё: кобылёнка не вынесла учащённых ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобылёнка, а ещё лягается!

Два парня из толпы достают ещё по кнуту и бегут к лошадёнке сечь её с боков. Каждый бежит с своей стороны.

— По морде её, по глазам хлещи, по глазам! — кричит Миколка.

— Песню, братцы! — кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабёнка щёлкает орешки и посмеивается.

…Он бежит подле лошадки, он забегает вперёд, он видит, как её секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нём поднимается, слёзы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает всё это. Одна баба берёт его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но ещё раз начинает лягаться.

— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет её за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.

— Разразит! — кричат кругом.

— Убьёт!

— Моё добро! — кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздаётся тяжёлый удар.

— Секи её, секи! Что стали! — кричат голоса из толпы.

А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дёргает, дёргает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают её в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвёртый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.

— Живуча! — кричат кругом.

— Сейчас беспременно падёт, братцы, тут ей и конец! — кричит из толпы один любитель.

— Топором её, чего! Покончить с ней разом, — кричит третий.

— Эх, ешь те комары! Расступись! — неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. — Берегись! — кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошадёнку. Удар рухнул; кобылёнка зашаталась, осела, хотела было дёрнуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.

— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобылёнке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.

— Доконал! — кричат в толпе.

— А зачем вскачь не шла!

— Моё добро! — кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.

— Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! — кричат из толпы уже многие голоса.

Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает её мёртвую, окровавленную морду и целует её, целует её в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы.

— Пойдём! пойдём! — говорит он ему, — домой пойдём!

— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.

— Пьяные, шалят, не наше дело, пойдём! — говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.

Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе.

«Слава богу, это только сон! — сказал он, садясь под деревом и глубоко переводя дыхание. — Но что это? Уж не горячка ли во мне начинается: такой безобразный сон!»

Всё тело его было как бы разбито; смутно и темно на душе. Он положил локти на колена и подпёр обеими руками голову».

Свой первый сон, заснув в кустах в парке после «пробы» и тяжёлой встречи с Мармеладовым, Раскольников видит незадолго до убийства старухи-процентщицы ― «вши… бесполезной, гадкой, зловредной», как он сам называет её после. Сон тяжёлый, мучительный, изматывающий и необычайно богатый символами: Раскольников-мальчик любит ходить в церковь, олицетворяющую небесное начало на земле, то есть духовность, нравственную чистоту и совершенство; однако дорога в церковь проходит мимо кабака, который мальчик не любит; кабак — это то жуткое, мирское, земное, что губит в человеке человека. В сцене у кабака — убийстве беспомощной лошадёнки толпой пьяных мужиков — маленький Раскольников пытается защитить несчастное животное, кричит, плачет; здесь видно, что по своей природе он вовсе не жесток, беспощадность и презрение к чужой жизни, даже лошадиной, ему чужды и возможное насилие над человеческой личностью для него омерзительно, противоестественно. Знаменательно, что после этого сна Раскольников долгое время снов не видит, если не считать видения накануне убийства — пустыня и в ней оазис с голубой водой; здесь используется традиционная символика цвета: голубой — цвет чистоты и надежды, возвышающий человека; Раскольников хочет напиться, значит, для него ещё не все потеряно, есть возможность отказаться от «эксперимента над собой».

Трагический сон Раскольникова мог быть навеян Достоевскому текстом Некрасова из его стихотворения «О погоде»:

«Под жёстокой рукой человека

Чуть жива, безобразна тоща,

Надрывается лошадь-калека,

Непосильную ношу влача.

Вот она зашаталась и стала.

«Ну!» — погонщик полено схватил

(показалось кнута ему мало) —

И уж бил её, бил её, бил!

И вперёд забежав, по лопаткам

И по плачущим кротким глазам!

Всё напрасно. Клячонка стояла…»

Избиение лошади до смерти ― отнюдь не только русская забава. Вот  эпизод из рассказа Ганса Христиана Андерсена «Маленький Клаус и Большой Клаус», написанного в 1835 году.

«― Вот я тебе понукаю твоих лошадушек! ― сказал Большой Клаус.

Взял он обух, которым вколачивают в поле колья для привязи лошадей, и так хватил лошадь Маленького Клауса, что убил её наповал.

― Эх, нет теперь у меня ни одной лошади! ― проговорил Маленький Клаус и заплакал.

Потом он снял с лошади шкуру, высушил её хорошенько на ветру, положил в мешок, взвалил мешок на спину и пошёл в город продавать шкуру».

В англо-саксонском и германском менталитетах, куда более зверских, нежели русский характер, убить обухом лошадь ― деяние вполне ординарное и отнюдь не повод для кошмарного сна. Это чувствительные русские люди, подобные Раскольникову, годами и десятилетиями бредят зверскими сценами, приписывая им символические дьявольские смыслы, а западно-европейский «Клаус», всплакнув над телом убитой лошадки, снимает с неё шкуру и по-быстрому везёт на базар. «Страшному» писателю реалисту Достоевскому оказалось достаточно убить одну лошадь руками невменяемых буйных пьяниц, с кем не бывает, а вот сказочник Андерсен укокошил руками трезвейшего и хозяйственнейшего бюргера одну лошадь по злобному гонору, и ещё четыре ― по алчности.

«― Вот так штука! ― сказал Большой Клаус и сейчас же побежал к Маленькому Клаусу.

― Откуда у тебя столько денег?

― Я продал вчера вечером шкуру своей лошади.

― С барышом продал! ― сказал Большой Клаус, побежал домой, взял топор и убил всех своих четырех лошадей, снял с них шкуры и отправился в город продавать.

― Шкуры! Шкуры! Кому надо шкуры! ― кричал он по улицам».

В России реалиста Достоевского лошадь убивают пьяные маргиналы, а в Европе сказочника Андерсена ― «добропорядочные»  бюргеры. У нас убивают хоть в какой-то мере мотивированно (кляча не смогла тянуть перегруженную повозку и тем «опозорила» хозяина), а в Европе убивают сильных лошадей ― во время пахоты! ― чисто по людскому гонору и алчности. И после этого вся Европа уже полтора века «пугается» преступлением Раскольникова, приписывает русским людям природную предрасположенность к совершению преступлений? Евролицемеры, которых так ненавидел Достоевский. Но вернёмся ко сну Раскольникова.

В нём подробности избиения преобразованы до уровня чудовищной фантастики, чему способствуют многие конкретные детали. Эпизод, рисующий избиение, а затем и убийство лошади (в романе он занимает чуть более четырёх страниц) вырастает до уровня невероятной фантасмагории, в которой всё реально и одновременно фантастично.

Старуха-процентщица

Этот «страшный сон», отрывок из детства ― казалось бы, самого, что ни есть светлого, доброго и замечательного периода человеческой жизни, ― но далеко не это мы ощущаем, читая строки об избиении лошади. Сцену убийства лошади читатель видит глазами семилетнего мальчика, навечно запомнившего воплощение жестокости. Ю.Ф. Карякин, вспоминая о своей педагогической практике, рассказав о том, как он задал на уроке письменную «задачку»: «В чём смысл первого сна Раскольникова?» Педагога поразил точный ответ одного из учеников: «Этот сон — крик человеческой природы против убийства».

Избиение животного лишний раз напоминает главному герою романа о насилии в мире, укрепляет его убеждение в правильности его теории, которую он вынашивал, находясь в болезненном состоянии и мечтая о «роли властелина», «Наполеона». Раскольников не видит разницы между человеком и животным. В образе лошади он вновь видит униженных и оскорблённых людей. В этом сне несколько раз упоминается слово «топор» и это не случайно: топор ― символ, он является орудием убийства, но не только лошади «Топором её, чего! Покончить с ней разом», но и старухи уже в реальном мире. Маленький Родион уже в семилетнем возрасте пытается вернуть справедливость, размахивая кулаками: «в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку», но уже поздно… лошадь мертва. А это значит, что одних его усилий слишком мало для того, чтобы изменить сознание людей, искоренить инстинкт самоуничтожения человечества. Обилие насилия в этом сне стало очередным толчком, заставившим Раскольникова пойти на убийство. Несправедливое насилие над животным укрепляет Раскольникова в правильности его теории. Мир жесток. Ставя непосильную задачу перед лошадью, её убили за невыполнение приказа. Как Миколка убивает свою лошадь («моё добро, что хочу то и делаю…»), так и Раскольников убивает старуху безжалостно («тварь ли я дрожащая или право имею»).

Инструмент для переселения душ, по Родиону Раскольникову

   Вспомните об этом в нужный момент!

Если вы нашли моё сообщение полезным для себя, пожалуйста, расскажите о нём другим людям или просто дайте на него ссылку.

Узнать больше вы всегда можете в нашей Школе писательского мастерства:  http://schoolofcreativewriting.wordpress.com/ (новый сайт) 

http://book-writing.narod.ru (старый сайт)

Услуги редактирования (развивающего и стилевого) и корректуры рукописей: http://book-editing.narod.ru

Услуги наёмного писателя:  http://writerlikhachev.blogspot.com/

и   http://writerhired.wordpress.com/

Лихачев Сергей Сергеевич 

Ни от кого не прячемся. Обращайтесь ко мне лично: likhachev007@gmail.com

                                                                                                 
Шипкова Анна Геннадьевна,

                                                                                                 
МКОУ СОШ пгт.Хасан,

                                                                                                 
Приморского края

Использование
текстов Ф.М.Достоевского (роман «Преступление и наказание»)

 при подготовке к
ОГЭ и ЕГЭ

Тема: «Типы
предложений», «Функции знаков препинания»

1. Приснилось ему его детство, еще в их городке.

2. Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с
своим отцом за городом.

3. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно
такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более
изгладилась, чем представлялась теперь во сне.

4. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы;
где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок.

5. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит
кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх,
когда он проходил мимо его, гуляя с отцом.

6. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали,
ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака
шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи…

7. Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь
дрожал.

8. Идет она/дорога/, извиваясь, далее и шагах в трехстах
огибает вправо городское кладбище.

9. Среди кладбища стоит каменная церковь с зеленым куполом,
в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились
панихиды по его бабушке, умершей уже давно, и которую он никогда не видал.

10. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде,
в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом.

11. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и
маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже
совсем не знал и не мог помнить…

12. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу
и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на
кабак.

13. Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на
этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и
всякого сброду.

14. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца
стоит телега, но странная телега.

15.  Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят
с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в
красных и синих рубашках, с армяками внакидку

16. Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами.

17. Налезло человек шесть, и еще можно посадить.

18. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную.

19. Она в кумачах, в кичке с бисером, щелкает орешки и посмеивается.
 

20. Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы
помогать Миколке

21.  Сердце в нем поднимается, слезы текут.

22. Одна баба берет его за руку и хочет увесть, но он
вырывается и опять бежит к лошадке.

23. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.

24. С криком пробивается
он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и
целует ее, целует ее в глаза, в губы…

25.  В этот миг отец, уже
долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы.

26. Он проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами,
задыхаясь, и приподнялся в ужасе.

 27. Всё тело его было как бы разбито; смутно и темно на
душе.  

28.   Он дрожал, как
лист, говоря это.

29.  Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это
подло, гадко, низко…

30. Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы
дивясь и тому, что зашел сюда, и пошел на Т — в мост.

31. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во
всех его членах, но ему вдруг стало дышать как бы легче.

32. Он почувствовал, что уже сбросил с себя это страшное
бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно.

33. Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву,
на яркий закат.

Задание 1.

Укажите номера предложений:

1) с уточнением

2) с обособленными определениями

3) с обособленными обстоятельствами

4) простые и сложные с однородными членами

5) сложносочиненные

6) сложноподчиненные

7) бессоюзные

сложные с разными видами связи

Задание 2

Укажите номер предложения по заданной характеристике

1)      Бессоюзное
предложение, осложненное сравнительным оборотом и уточнением

2)      Сложноподчиненное
предложение. осложненное обособленными определением, обстоятельством и
однородными членами.

3)     
Сложноподчиненное предложение с  однородным и последовательным
подчинением, с обособленным определением

4)     
Бессоюзные предложения, 2 часть раскрывает смысл 1

5)     
Бессоюзные предложения, 2 часть указывает на причину, осложнено
однородными членами

6)     
Сложносочиненное предложение,2 часть является безличным предложением

7)     
Сложноподчиненное предложение с придаточным изъяснительным, осложнено
обособленным обстоятельством и однородными членами .

     
Сложное предложение с сочинительной и подчинительной связью, осложнено
обособленным определением и однородными членами.

Ответ:

Задание 1.

Укажите номера предложений:

1) с уточнением (1,2,4,10)

2) с обособленными определениями ( 5,9,10,11,18,25,32)

3) с обособленными обстоятельствами (5,7.8.,26,28,29,30,33)

4) с однородными членами(2,6,7,8,9,10,11,12,13,15,16,19,23,24,25,26,27)

5) сложносочиненные (10,17,22)

6) сложноподчиненные (5,9.11,12,20,29,30)

7) бессоюзные (4,6,12,13,15,21,27)

сложные с разными видами связи (3,14,31,32)

Задание 2

Укажите номер предложения по заданной характеристике

1)      Бессоюзное
предложение, осложненное сравнительным оборотом и уточнением(4)

2)      Сложноподчиненное
предложение. осложненное обособленными определением, обстоятельством и
однородными членами.(5)

3)     
Сложноподчиненное предложение с  однородным и последовательным
подчинением, с обособленным определением (9)

4)     
Бессоюзные предложения, 2 часть раскрывает смысл 1 (12,13)

5)     
Бессоюзные предложения, 2 часть указывает на причину, осложнено
однородными членами (15)

6)     
Сложносочиненное предложение,2 часть является безличным предложением
(17)

7)     
Сложноподчиненное предложение с придаточным изъяснительным, осложнено
обособленным обстоятельством и однородными членами .(29)

     
Сложное предложение с сочинительной и подчинительной связью, осложненное
обособленным определением и однородными членами.(32)

Подготовка к ОГЭ.9
класс

Тема: «Работа с
текстом.» 

 1.Раскольников прошел прямо на — ский мост, стал на
средине, у перил, облокотился на них обоими локтями и принялся глядеть вдоль.
2.Простившись с Разумихиным, он до того ослабел, что едва добрался сюда. 3.Ему
захотелось где-нибудь сесть или лечь, на улице. 4.Склонившись над водою,
машинально смотрел он на последний, розовый отблеск заката, на ряд домов,
темневших в сгущавшихся сумерках, на одно отдаленное окошко где-то в мансарде,
по левой набережной, блиставшее, точно в пламени, от последнего солнечного луча,
ударившего в него на мгновение, на темневшую воду канавы и, казалось, со
вниманием всматривался в эту воду. 5.Наконец в глазах его завертелись какие-то
красные круги, дома заходили, прохожие, набережные, экипажи — всё это
завертелось и заплясало кругом. 6.Вдруг он вздрогнул, может быть, спасенный
вновь от обморока одним диким и безобразным видением. 7.Он почувствовал, что
кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул  и увидел женщину, высокую,
с платком на голове, с желтым, продолговатым, испитым лицом и с красноватыми,
впавшими глазами. 8.Она глядела на него прямо, но, очевидно, ничего не видала и
никого не различала. 9.Вдруг она облокотилась правою рукой о перила, подняла
правую ногу и замахнула ее за решетку, затем левую  и бросилась в канаву. 10.Грязная
вода раздалась, поглотила на мгновение жертву, но через минуту утопленница
всплыла, и ее тихо понесло вниз по течению, головой и ногами в воде, спиной
поверх, со сбившеюся и вспухшею над водой, как подушка, юбкой.

   — 11.Утопилась! Утопилась! — кричали десятки голосов;
люди сбегались, обе набережные унизывались зрителями, на мосту, кругом
Раскольникова, столпился народ, напирая и придавливая его сзади.

   — 12.Батюшки, да ведь это наша Афросиньюшка! —
послышался где-то недалеко плачевный женский крик. — Батюшки, спасите! Отцы
родные, вытащите!

   — 13.Лодку! Лодку! — кричали в толпе.

 14.  Но лодки было уж не надо: городовой сбежал по
ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в воду.
15.Работы было немного: утопленницу несло водой в двух шагах от схода, он
схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который
протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. 16.Ее положили на
гранитные плиты схода. 17.Она очнулась скоро, приподнялась, села и стала чихать
и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. 18.Она ничего не
говорила.

   — 19.До чертиков допилась, батюшки, до чертиков, — выл
тот же женский голос, уже подле Афросиньюшки, — анамнясь удавиться тоже
хотела, с веревки сняли. 20.Пошла я теперь в лавочку, девчоночку при ней
глядеть оставила, — ан вот и грех вышел! 21.Мещаночка, батюшка, наша
мещаночка, подле живем, второй дом с краю, вот тут…

   22.Народ расходился, полицейские возились еще с
утопленницей, кто-то крикнул про контору… 23.Раскольников смотрел на всё с
странным ощущением равнодушия и безучастия. 24.Ему стало противно.25.
«Нет, гадко… вода… не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего не
будет, — прибавил он, — нечего ждать. Что это, контора… А зачем Заметов не
в конторе? Контора в десятом часу отперта…» 26.Он оборотился спиной к
перилам и поглядел кругом себя. ( 479 слов)

1.  2	Замените слово кинулся из предложения 14 стилистически нейтральным синонимом. Напишите этот синоним.
Из предложений 1-2 выпишите слово с чередующейся безударной гласной в корне.
3	Из предложений 7-8 выпишите слово, правописание приставки в котором определяется правилом: «На конце приставки пишется -С, если после неё следует буква, обозначающая глухой согласный».
4         Из предложений 16-18 выпишите слово, в котором правописание НН определяется                правилом: «В наречии, образованном от прилагательного, пишется столько НН,                 сколько и в прилагательном».
5  6	В приведенном ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые между однородными членами предложения. .Склонившись над водою,(1) машинально смотрел он на последний,(2) розовый отблеск заката,(3) на ряд домов,(4)темневших в сгущавшихся сумерках,(5) на одно отдаленное окошко где-то в мансарде  по левой набережной, (6) блиставшее,(7) точно в пламени,(8) от последнего солнечного луча,(9) ударившего в него на мгновение,(10) на темневшую воду канавы и, (11) казалось, (12) со вниманием всматривался в эту воду.
В приведенном ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые между частями сложносочинённого предложения.
	Грязная вода раздалась,(1) поглотила на мгновение жертву,(2) но через минуту утопленница всплыла,(3) и ее тихо понесло вниз по течению,(4) головой и ногами в воде,(5) спиной поверх,(6) со сбившеюся и вспухшею над водой,(7) как подушка,(8) юбкой.
7           В приведенном ниже предложении из прочитанного текста пронумерованы все                запятые. Выпишите цифры, обозначающие запятые между частями                  сложноподчинённого предложения.
	.Раскольников прошел прямо на — ский мост,(1) стал на средине,(1) у перил,(2) облокотился на них обоими локтями и принялся глядеть вдоль. Простившись с Разумихиным,(3) он до того ослабел, (4)что едва добрался сюда.
8	Замените словосочетание женский крик (предложение 12), построенное на основе связи согласование, синонимичным словосочетанием со связью управление. Напишите получившееся словосочетание.
9         Выпишите грамматическую основу предложения 17.
10      Среди предложений 6 – 8 найдите предложения с вводными словами. Напишите                номера этих предложений.
11       Среди предложений 11 – 14 найдите предложение с обособленным               обстоятельством. Напишите номер этого предложения.
12       Укажите количество грамматических основ в предложении 15.
13     Среди предложений 22 – 24 найдите сложное бессоюзное предложение. Напишите             номер этого предложения.

Ответы:

1-прыгнул,бросился                            10- 6,8

2- перил                                                11-
11

3- испитым                                           12- 5

4- бессмысленно                                  13- 22

5-2,3,5,10                                               14-
7

6- 2,3

7- 4

8- крик женщины

9- она очнулась, приподнялась, села и стала чихать и фыркать