НЯНЬКА
(1) С первого же дня Федос с забавной фамилией Чижик вступил с Шуркой в самые приятельские отношения.
(2) Первым делом Шурка повёл Федоса в детскую и стал показывать свои многочисленные игрушки. (3) Некоторые из них он рассматривал с любопытством, чем доставил мальчику большое удовольствие.
Сочинение
«Братья наши меньшие», — говорим мы о животных и птицах. Но разве в своих братьев кто-то швыряет камнями, ошпаривает кипятком? Нет, братьев мы любим, жалеем, защищаем и бережём. Об этом задумываешься, читая текст Константина Михайловича Станюковича «Нянька». И в этом рассказе поставлена проблема отношения человека к природе.
Героем текста Станюковича является удивительный человек, и мальчик «в восторге слушал Чижика, который, рассказывая про животных или про травку, казалось, сам был и животным, и травкой, — до того он, так сказать, весь проникался их жизнью». Здесь выражена мировоззрение человека, тонко чувствующего природу, проникнутого ко всему живому истинно «братской» любовью.
Чижик и на мальчика влияет по-хорошему: не ругает его за шалость, когда Шурка запустил в утку камнем, а придумывает, как утка возмутилась таким с ней обращением и пошла жаловаться селезню. Мальчика после такого внушения «заинтересовало, что Чижик говорит, будто утки думают и могут жаловаться». Вот так и воспитывается в детях неравнодушное отношение к природе, когда в сознании человека формируется милосердие по отношению, например, к уткам и собакам.
Авторская позиция выражена словами главного героя: «…Да что собака…Всякая насекомая и та понимает, да сказать не может… Травка и та словно пискнет, как ты её придавишь…». Всё живое, ко всему с вниманием и бережностью относиться надо – так нужно понимать эти слова.
Конечно, невозможно не согласиться с этим мнением, стоит только вспомнить, например, стихотворение Сергея Есенина «Песнь о собаке». С каким пониманием и сочувствием говорится в этом произведении о переживаниях собаки, лишившейся щенков. Какая метафора здесь использована! Только послушайте:
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Драгоценная собачья слеза, связанная со всей вселенной, оставляет впечатление мировой трагедии, на которую просто невозможно не отозваться всем сердцем.
Есть ещё одно необыкновенно трогательное стихотворение Владимира Маяковского, оно называется «Хорошее отношение к лошадям». Лирический герой в этом произведении противопоставлен жестокой толпе:
-Лошадь упала!
-Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Что же отличает его от толпы? Он умеет видеть глазами лошади:
«Улица опрокинулась, течёт по-своему…». Ещё умеет заметить слёзы в глазах другого, способен чувствовать «общую звериную тоску», и может отозваться на неё:
Лошадь, не надо
Лошадь, слушайте –
Чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
Все мы немножко лошади,
Каждый из нас по-своему лошадь.
Вот вам и пример «братского» отношения ко всему живому. Особенно отметим многозначность сравнения «все мы немножко лошади»: можно понимать, как единство всего живого, а можно — животное бессердечие некоторых.
Отношение к природе – это лакмусовая бумажка для выявления человечности человека: кто любит природу, тот хороший, а кто плохо относится к природе – тот плохой, бессердечный, хуже собаки и лошади.
НЯНЬКА
(1)С первого же дня Федос с забавной фамилией Чижик вступил с Шуркой в самые приятельские отношения.
(2)Первым делом Шурка повёл Федоса в детскую и стал показывать свои многочисленные игрушки. (3)Некоторые из них он рассматривал с любопытством, чем доставил мальчику большое удовольствие. (4)Сломанную мельницу и испорченный пароход Федос обещал починить — будут действовать.
(5)– Ну? — недоверчиво спросил Шурка. (6)– Ты разве сумеешь?
(7)– То-то попробую.
(8)– Ты и сказки умеешь, Чижик?
(9)– И сказки умею.
(10)– И будешь мне рассказывать?
(11)– Отчего ж не рассказать? (12)По времени можно и сказку.
(13)– А я тебя, Чижик, за то любить буду…
(14)Вместо ответа матрос ласково погладил голову мальчика шершавой рукой, улыбаясь при этом необыкновенно мягко и ясно своими глазами из-под нависших бровей.
(15)Они почти целый день пробыли на дворе — только ходили завтракать да обедать в дом, и в эти часы Федос обнаружил такое обилие знаний, умел так всё объяснить и насчёт кур, и насчёт уток, и насчёт барашков на небе, что Шурка решительно пришёл в восторженное удивление и проникся каким-то благоговейным уважением к такому богатству сведений своего пестуна* и только удивлялся, откуда это Чижик всё знает.
(16)Словно бы целый новый мир открывался мальчику на этом дворе, и он впервые обратил внимание на всё, что на нём было и что оказывалось столь интересным. (17)И он в восторге слушал Чижика, который, рассказывая про животных или про травку, казалось, сам был и животным, и травой, — до того он, так сказать, весь проникался их жизнью…
(18)Повод к такому разговору подала шалость Шурки. (19)Он запустил камнем в утку и подшиб её… (20)Та с громким гоготом отскочила в сторону…
(21)– Неправильно это, Лександра Васильич! — проговорил Федос, покачивая головой и хмуря нависшие свои брови. (22)– Не-хоро-шо, братец ты мой! — протянул он с ласковым укором в голосе. (23)Шурка вспыхнул и не знал, обидеться ему или нет, и, сделав вид, что не слышит замечания Федоса, с искусственно беззаботным видом стал ссыпать ногой землю в канавку.
(24)– За что безответную птицу обидели?.. (25)Вон она, бедная, хромлет и думает: «За что меня мальчик зря зашиб?..» (26)И она пошла к своему селезню жаловаться.
(27)Шурке было неловко: он понимал, что поступил нехорошо, — и в то же время его заинтересовало, что Чижик говорит, будто утки думают и могут жаловаться.
(28)И он, как все самолюбивые дети, не любящие сознаваться пред другими в своей вине, подошёл к матросу и, не отвечая по существу, начал свою заносчивую речь.
(29)– Какую ты дичь несёшь, Чижик! (30)Разве утки могут думать и ещё жаловаться?
(31)– А вы полагаете как?.. (32)Небось, всякая тварь понимает и свою думу думает… (33)– Вот хоть бы взять собаку… (34)Лайку эту самую. (35)Нешто она не понимает, как сегодня в обед Иван её кипятком ошпарил от своего озорства?.. (36)Тоже нашёл над кем куражиться! (37)Над собакой, лодырь бесстыжий! — с сердцем говорил Федос. (38)– Небось, теперь эта самая Лайка к кухне не подойдёт… (39)Знает, как там её встретят… (40)К нам вот не боится!
(41)И с этими словами Федос подозвал лохматую, далеко не неказистую собаку с умной мордой и, погладив её, проговорил:
— Что, брат, попало от дурака-то?.. (42)Покажи-ка спину!..
(43)Лайка лизнула руку матроса.
(44)Матрос осторожно осмотрел её спину.
(45)– Ну, Лаечка, не очень-то тебя ошпарили… (46)Ты больше от досады, значит, визжала… (47)Не бойся… (48)Уж теперь я тебя в обиду не дам…
(49)Собака опять лизнула руку и весело замахала хвостом.
(50)– Вон и она чувствует ласку… (51)Смотрите, барчук… (52)Да что собака… (53)Всякая насекомая и та понимает, да сказать только не может… (54)Травка и та словно пискнет, как ты её придавишь…
(55)Много ещё говорил словоохотливый Федос, и Шурка был совсем очарован.
(56)И нередко потом, в дни своего отрочества и юношества, имея дело с педагогами, вспоминал о своём денщике-няньке и находил, что никто из них не мог сравниться с Чижиком.
(По К. Станюковичу)
В предложенном для анализа тексте К.Станюкович ставит проблему привязанности ребёнка к своему воспитателю.
Для того чтобы прокомментировать поднятый вопрос, обратимся к примерам-иллюстрациям из текста. Рассказчик подчёркивает, что Федос «с первого же дня … вступил с Шуркой в приятельские отношения». Когда ребёнок показывал Чижику свои многочисленные игрушки, тот рассматривал некоторые из них с любопытством, «чем доставил мальчику большое удовольствие». Федос относился к ребёнку с нежностью и любовью : «… матрос ласково погладил голову мальчика шершавой рукой, улыбаясь при этом необыкновенно мягко и ясно…» Этот пример показывает, что неподдельный интерес к ребёнку, искреннее удовольствие от проведённого с ним времени, доброта и открытость являются условиями появления у подопечного ответных чувств.
Также рассказчик говорит, что Чижик «умел так всё объяснить и насчёт кур, и насчёт уток, и насчёт барашков в небе», что Шурка «проникся каким-то благоговейным уважением к такому богатству сведений своего пестуна». Федос «с ласковым укором в голосе» объяснял ребёнку аморальность его поступка, когда он «запустил камнем в утку», а мальчик, не любящий, как и все самовлюблённые дети, «сознаваться перед другими в своей вине», внимательно слушал наставления воспитателя, «был совсем очарован» его словами. Автор заключает, что никто из педагогов Шурки в отрочестве
О роли наставника в жизни ребёнка (по тексту К. Станюковича)
На чтение 2 мин Просмотров 326
Какова роль наставника в жизни ребёнка? Именно над этим вопросом рассуждает К .Станюкович в тексте, предложенном для анализа.
Главный герой рассказа — Федос Чижик, ставший воспитателем мальчика Шурки. Умом и чуткостью он увлекает подопечного: “Словно бы целый новый мир открывался мальчику на этом дворе, и он впервые обратил внимание на всё, что на нём было и что оказывалось столь интересным”. Этот пример показывает, что воспитатель смог пробудить в Шурке интерес к тому, что окружало его, и заставил увидеть то, что мальчик раньше не замечал. Далее автор акцентирует внимание читателя на важности личности Федоса в жизни Шурки: “…потом, в дни своего отрочества и юношества, имея дело с педагогами, вспоминал о своём денщике-няньке и находил, что никто из них не мог сравниться с Чижиком”. Из данного фрагмента следует вывод: матрос оказал серьёзное влияние на становление героя и навсегда остался в его памяти.
Оба примера, дополняя друг друга, убеждают нас в том, что наставник стал для Шурки значимым человеком, так как познакомил его с окружающим миром и научил видеть прелести и сложности этого мира.
К. Станюкович считает, что роль воспитателя в жизни ребёнка — одна из самых главных и важных, ведь он формирует у него мировоззрение, прививает морально-нравственные ценности и передаёт ему свой опыт.
Я согласна с позицией автора. Действительно, роль наставника в жизни маленького человека трудно переоценить.Он, как и родители, не только помогает ребёнку познавать мир, но и направляет его на верный путь. Здесь примером может быть учительница из рассказа В.Распутина “Уроки французского”. Умный и добрый человек, она, как могла, помогала своему ученику выживать в трудное время. Она преподала ему самые главные уроки — уроки доброты и милосердия.
В заключение хочу подчеркнуть, что хороший воспитатель — это человек, способный объяснить, “что такое хорошо и что такое плохо”. Это первое. Второе — он должен уметь наставить воспитуемого на путь истинный. И третье — обязательно быть примером для подражания.
Автор сочинения — Арина Пяткова
Сочинение по «Нянька» К.Станюковича
29.11.2016
Я с волнением прочитал рассказ К.М.Станюковича (1843 – 1903) «Нянька». Он мне очень понравился. Это очень глубокое произведение, заставляющее думать и переживать за героев. Действие рассказа происходит в доме капитана Лузгина. Сюда после ранения отправляют матроса Чижика служить денщиком при маленьком сыне капитана Шурке. Между мальчиком и его нянькой сразу возникает симпатия, переросшая потом в настоящую дружбу и преданную любовь.
Главный герой – маленький барчук Шурка – добрый, справедливый и чуткий мальчик. Его чистая душа, «жалеющая простого человека», тянется к Чижику. Шурка понимает, что за внешней суровостью и неприглядностью стоит хороший и очень добрый человек. А для Чижика маленький барчук становится единственной отрадой в жизни. «Старый, не знавший ласки матрос привязался к нему со всею силою своего любящего сердца».
Мать Шурки – супруга капитана – очень жестоко обращалась с денщиком, постоянно унижала, оскорбила его человеческое достоинство незаслуженным наказанием розгами. «Барыня обращалась с ним с высокомерной холодностью и почти нескрываемым презрением». Она считала, что если перед ней крепостной, то это человек другого сорта, не заслуживающий ее милости и благодарности. Ей не нравилось, что «в нем не было почтительной угодливости». Только тяжелая болезнь сыны заставляет Лузгину несколько пересмотреть свои взгляды.
В своем рассказе Станюкевич описывает события, происходящие в последние годы существования крепостного права. Он показывает жизнь крепостных матросов отдающих двадцать пять лет жизни подневольной службе «государю-батюшке», безропотно терпящих издевательства старших офицеров, тех же дворян, только одетых в военно-морскую форму. Автор пишет, что «во флоте, как везде, царила беспощадная суровость и даже жестокость в обращении с простыми людьми». Матрос Чижик – один из них. Рассказывая о нем, как о честном, скромном, добросовестном и добром человеке, Станюкевич дает понять, что забитые, затравленные жестоким обращением простые люди имеют светлую душу, способную на самые высокие чувства.
Я рад, что сейчас нет крепостного права и не хочу, чтобы в истории страны повторилось что-то подобное. Думаю, что каждый должен ценить человека за его душевные качества, а не за богатство и власть.
Чижик вышел словно из бани и, признаться, был сильно озадачен поведением бывшего своего командира.
Еще бы!
На корвете он казался орел-орлом, особенно когда стоял на мостике во время авралов или управлялся в свежую погоду, а здесь вот, при жене, совсем другой, «вроде быдто послушливого теленка». И опять же: на службе он был с матросом «добер», драл редко и с рассудком, а не зря; и этот же самый командир из-за своей «белобрысой» шкуру грозит спустить.
«Эта заноза-баба всем здесь командует!» — подумал Чижик не без некоторого презрительного сожаления к бывшему своему командиру.
«Ей, значит, трафь», — мысленно проговорил он.
— К нам перебираетесь, земляк? — остановил его на кухне Иван.
— То-то к вам, — довольно сухо отвечал Чижик, вообще не любивший денщиков и вестовых и считавший их, по сравнению с настоящими матросами, лодырями.
— Места, небось, хватит… У нас помещение просторное… Не прикажете ли цыгарку?..
— Спасибо, братец. Я — трубку… Пока что до свидания.
Дорогой в экипаж Чижик размышлял о том, что в денщиках, да еще с такой «занозой», как Лузгиниха, будет «нудно». Да и вообще жить при господах ему не нравилось.
И он пожалел, что ему оторвало марса-фалом пальцы. Не лишись он пальцев, был бы он по-прежнему форменным матросом до самой отставки.
— А то: «водки в рот не бери!» Скажи, пожалуйста, что выдумала бабья дурья башка! — вслух проговорил Чижик, подходя к казармам.
V
К восьми часам следующего утра Федос перебрался к Лузгиным со своими пожитками — небольшим сундучком, тюфяком, подушкой в чистой наволочке розового ситца, недавно подаренной кумой-боцманшей, и балалайкой. Сложив все это в угол кухни, он снял с себя стесняющий его мундир и, облачившись в матросскую рубаху и надевши башмаки, явился к барыне, готовый вступить в свои новые обязанности няньки.
В свободно сидевшей на нем рубахе с широким отложным воротом, открывавшим крепкую, жилистую шею, и в просторных штанах Федос имел совсем другой — непринужденный и даже не лишенный некоторой своеобразной приятности — вид лихого, бывалого матроса, сумеющего найтись при всяких обстоятельствах. Все на нем сидело ловко и производило впечатление опрятности. И пахло от него, по мнению Шурки, как-то особенно приятно: смолой и махоркой.
Барыня, внимательно оглядевшая и Федоса и его костюм, нашла, что новый денщик ничего себе, не так уже безобразен и мужиковат, как казался вчера. И выражение лица не такое суровое.
Только его темные руки все еще смущали госпожу Лузгину, и она спросила, кидая брезгливый взгляд на руки матроса:
— Ты в бане был?
— Точно так, барыня. — И, словно бы оправдываясь, прибавил: — Сразу смолы не отмыть. Никак невозможно.
— Ты все-таки чаще руки мой. Держи их чисто.
— Слушаю-с.
Затем молодая женщина, опустив глаза на парусинные башмаки Федоса, заметила строгим тоном:
— Смотри… Не вздумай еще босым показываться в комнатах. Здесь не палуба и не матросы…
— Есть, барыня.
— Ну, ступай напейся чаю… Вот тебе кусок сахара.
— Покорно благодарю! — отвечал матрос, осторожно принимая кусок, чтобы не коснуться своими пальцами белых пальцев барыни.
— Да долго не сиди на кухне. Приходи к Александру Васильевичу.
— Приходи поскорей, Чижик! — попросил и Шурка.
— Живо обернусь, Лександра Васильич!
С первого же дня Федос вступил с Шуркой в самые приятельские отношения.
Первым делом Шурка повел Федоса в детскую и стал показывать свои многочисленные игрушки. Некоторые из них возбудили удивление в матросе, и он рассматривал их с любопытством, чем доставил мальчику большое удовольствие. Сломанную мельницу и испорченный пароход Федос обещал починить — будут действовать.
— Ну? — недоверчиво спросил Шурка. — Ты разве сумеешь?
— То-то попробую.
— Ты и сказки умеешь, Чижик?
— И сказки умею.
— И будешь мне рассказывать?
— Отчего ж не рассказать? По времени можно и сказку.
— А я тебя, Чижик, за то любить буду…
Вместо ответа матрос ласково погладил голову мальчика шершавой рукой, улыбаясь при этом необыкновенно мягко и ясно своими глазами из-под нависших бровей.
Такая фамильярность не только не была неприятна Шурке, который слышал от матери, что не следует допускать какой-нибудь короткости с прислугой, но, напротив, еще более расположила его к Федосу.
И он проговорил, понижая голос:
— И знаешь что, Чижик?
— Что, барчук?..
— Я никогда не стану на тебя жаловаться маме…
— Зачем жаловаться?.. Небось, я не забижу ничем маленького барчука… Дитё забижать не годится. Это самый большой грех… Зверь и тот не забиждает щенят… Ну, а ежели, случаем, промеж нас и выйдет свара какая, — продолжал Федос, добродушно улыбаясь, — мы и сами разберемся, без маменьки… Так-то лучше, барчук… А то что кляузы заводить зря?.. Нехорошее это дело, братец ты мой, кляузы… Самое последнее дело! — прибавил матрос, свято исповедовавший матросские традиции, воспрещающие кляузы.
Шурка согласился, что это нехорошее дело, — он и от Антона и от Анютки это слышал не раз, — и поспешил объяснить, что он даже и на Антона не жаловался, когда тот назвал его «подлым отродьем», чтоб его не отправляли сечь в экипаж…
— И без того его часто посылали… Он маме грубил! И пьяный бывал! — прибавил мальчик конфиденциальным тоном.
— Вот это правильно, барчук… Совсем правильно! — почти нежно проговорил Федос и одобрительно потрепал Шурку по плечу. — Сердце-то детское умудрило пожалеть человека… Положим, этот Антон, прямо сказать, виноват… Разве можно на дите вымещать сердце?.. Дурак он во всей форме! А вы-то дуракову вину оставили безо внимания, даром что глупого возраста… Молодца, барчук!
Шурка был, видимо, польщен одобрением Чижика, хотя оно и шло вразрез с приказанием матери не скрывать от нее ничего.
А Федос осторожно присел на сундук и продолжал:
— Скажи вы тогда маменьке про эти самые Антоновы слова, отодрали бы его как Сидорову козу… Сделайте ваше одолжение!
— А что это значит?.. Какая такая коза, Чижик?..
— Скверная, барчук, коза, — усмехнулся Чижик. — Это так говорится, ежели, значит, очень долго секут матроса… Вроде как до бесчувствия…
— А тебя секли как Сидорову козу, Чижик?..
— Меня-то?.. Случалось прежде… Всяко бывало…
— И очень больно?
— Небось, несладко…
— А за что?..
— За флотскую часть… вот за что… Особенно не разбирали…
Шурка помолчал и, видимо, желая поделиться с Чижиком кое-чем небезынтересным, наконец проговорил несколько таинственно и серьезно:
— И меня секли, Чижик.
— Ишь ты, бедный… Такого маленького?
— Мама секла… И тоже было больно…
— За что ж вас-то?..
— Раз за чашку мамину… я ее разбил, а другой раз, Чижик, я мамы не слушал… Только ты, Чижик, никому не говори…
— Не бойся, милой, никому не скажу…
— Папа, тот ни разу не сек.
— И любезное дело… Зачем сечь?
— А вот Петю Голдобина — знаешь адмирала Голдобина? — так того все только папа его наказывает… И часто…
Федос неодобрительно покачал головой. Недаром и матросы не любили этого Голдобина. Форменная собака!
— А на «Копчике» папа наказывает матросов?
— Без эстого нельзя, барчук.
— И сечет?
— Случается. Однако папенька ваш добер… Его матросы любят….
— Еще бы… Он очень добрый!.. А хорошо теперь погулять бы на дворе, Чижик! — воскликнул мальчик, круто меняя разговор и взглядывая прищуренными глазами в окно, из которого лились снопы света, заливая блеском комнату.
— Что ж, погуляем… Солнышко так и играет. Веселит душу-то.
— Только надо маму спросить…
— Знамо, надо отпроситься… Без начальства и нас не пускают!
— Верно, пустит?
— Надо быть, пустит!
Шурка убежал и, вернувшись через минуту, весело воскликнул:
— Мама пустила! Только велела теплое пальто надеть и потом ей показаться. Одень меня, Чижик!.. Вот пальто висит… Там и шапка и шарф на шею…
— Ну ж и одежи на вас, барчук… Ровно в мороз! — усмехнулся Федос, одевая мальчика.
— И я говорю, что жарко.
— То-то жарко будет…
— Мама не позволяет другого пальто… Уж я просил… Ну, идем к маме!