Шура был очень способный сочинение егэ

Гость:

(1) Шура был очень способный: литература и математика, химия и история, музыка и ри-сование — всё давалось ему удивительно легко. (2)«Особые склонности проявляет к точным и гуманитарным наукам», — из года в год писали в его характеристике. (З)Анна Ивановна всегда говорила, что побаивается этих разносторонних способностей: плохо, если человек не умеет сосредоточить свои желания и стремления на чём-нибудь одном. (4)«Как бы дилетантом не стал
— всего понемножку», — волновалась она. (5)Но в выпускном классе Шура заявил, что будет учителем, и стоял на этом твёрдо. (6)«Такой способный — и учителем! — говорили многие. (7)Да ведь для тебя все двери открыты — с такими способностями иди куда хочешь, хоть в профессора, хоть в артисты». — (8)«Вот и хорошо, если есть способности, — спокойно отвечал Шура. — (9)Кому их и иметь, если не учителю».
(10) Я думаю, это решение у него сложилось так же, как и у меня: мы очень любили Анну Ивановну. (11 )С самого детства она была для нас тем человеком, на которого хотелось походить во всём.
(12) «3наешь, — часто говорил Щура, — ведь всякое бывает настроение. (13)Иной раз кажется: всё у меня плохо и никогда ничего хорошего не будет… (14)Приду к ней, посижу немного — и ухожу так, словно всё хорошо и ничего плохого не было. (15)Тепло около неё! (16)Тепло и ясно. (17)Умеет она создавать вокруг себя такой особый климат. (18)Завидное качество — нам бы так!»
(19) У самого Шуры характер был совсем иной. (20)Его далеко не все любили в классе. (21)Многим досаждал его насмешливый, острый язык; это был уже не юмор, как у Анны Ивановны, а ирония — и презлая. (22)Но Анна Ивановна говорила: «Он у нас как черепаха — панцирь жёсткий, а внутри мягко». (23)И это было верно. (24)С теми, к кому Шура привязывался, с кем он дружил, он умел быть очень сердечным и братски ласковым.
(25) Мы окончили десятый класс накануне войны. (26)Я поехала с братом в Ленинград.
(27) Шура собирался с туристами на Кавказ. (28)Только путь его привёл не на Кавказ, а в Горь-ковское артиллерийское училище и оттуда через полгода — на фронт. (29)Мы знали только, что Шура жив и находится где-то на Украине. (30)И вот он здесь, у меня. (31)Что же с ним было?
(32) Фронт. (ЗЗ)Окружение под Киевом. (34)Полтора года в партизанском отряде на Украине.
(Зб)Ранение, госпиталь, снова фронт. (36)Он не умеет или не хочет рассказывать подробности.
(37)Я очень рада ему.
— (38)Меня уже приняли на заочный математический.
— (39)Какого института?
— (40)Киевского педагогического. (41)Видела бы ты, что там у нас делается! (42)Школы были почти все разрушены. (43)Да и там, где уцелели, ничего нет, одни стены. (44)Во многих местах ребята сами штукатурили, красили, печи клали — всё своими руками. (45)Какие чудесные ребята, если б ты только видела!
(46) А в одном селе была любопытная история. (47)Там тоже сами ребята своими руками подняли школу. (48)Болыпе всего тосковали о книгах — в это время каждая печатная страничка была на вес золота. (49)И вот в один поистине прекрасный день приходит посылка. (50)Ни на чьё имя — просто в такую-то школу. (51)Открывают посылку — книги! (52)Да какие!
(бЗ)Гоголь, Чехов, Белинский, Добролюбов, «Тихий Дон», «Молодая гвардия» — словом, названий двадцать, и всё самое нужное. (54)Откуда? (бб)Ничего не известно.
(бб)Месяца через два опять посылка с книгами. (57)И так весь год. (58)И только совсем недавно выяснилось: эту школу окончила одна девочка, которая потом поехала в Москву к родным и рассказала, как ребята восстанавливали школу и как у них плохо с книгами. (59)А её дядя — инженер, большой любитель книг, у него прекрасная библиотека. (60)Вот он и стал посылать им посылки.
— (61)Я тебя совсем заговорил! — спохватился он. — (62)Ты никуда не уезжала, всё время была в Москве?
— (63)Всё время. (64)Дежурила на крыше, гасила зажигалки — этим тебя не удивишь.
— (бб)Удивляться я не разучился…
(бб)Кажется, я начала понимать перемену в Шуре. (67)Прежде он очень редко, даже с ближайшими друзьями, мог говорить так горячо, так открыто. (68)А теперь черепашьего панциря, о котором когда-то так метко сказала Анна Ивановна, больше не было.
(69)«А ведь он очень добрый», — подумала я. (70)Он не стал добрее, нет, он всегда был таким, но теперь он не стеснялся этого.

OBRAZOVALKA.COM

OBRAZOVALKA.COM — образовательный портал
Наш сайт это площадка для образовательных консультаций, вопросов и ответов для школьников и студентов .

Наша доска вопросов и ответов в первую очередь ориентирована на школьников и студентов из России и стран СНГ, а также носителей русского языка в других странах.

Для посетителей из стран СНГ есть возможно задать вопросы по таким предметам как Украинский язык, Белорусский язык, Казакхский язык, Узбекский язык, Кыргызский язык.

На вопросы могут отвечать также любые пользователи, в том числе и педагоги.

---

Консультацию по вопросам и домашним заданиям может получить любой школьник или студент.

Обновлено: 12.03.2023

(1)Я знала замечательную писательницу. (2)Её звали Тамара Григорьевна Габбе. (3)Она сказала мне однажды:

– В жизни много испытаний. (4)Их не перечислишь. (5)Но вот три, они встречаются часто. (6)Первое – испытание нуждой. (7)Второе – благополучием, славой. (8)А третье испытание – страхом. (9)И не только тем страхом, который узнаёт человек на войне, а страхом, который настигает его в обычной, мирной жизни.

(10)Что же это за страх, который не грозит ни смертью, ни увечьем? (11)Не выдумка ли он? (12)Нет, не выдумка. (13)Страх многолик, иногда он поражает бесстрашных.

(15)С тех пор как написаны эти слова, прошло много лет, но есть живучие болезни души.

(16)Человек прошёл войну как герой. (17)Он ходил в разведку, где каждый шаг грозил ему гибелью. (18)Он воевал в воздухе и под водой, он не бегал от опасности, бесстрашно шёл ей навстречу. (19)И вот война кончилась, человек вернулся домой. (20)К своей семье, к своей мирной работе. (21)Он работал так же хорошо, как и воевал: со страстью отдавая все силы, не жалея здоровья. (22)Но когда по навету клеветника сняли с работы его друга, человека, которого он знал, как себя, в невиновности которого он был убеждён, как в своей собственной, он не вступился. (23)Он, не боявшийся ни пуль, ни танков, испугался. (24)Он не страшился смерти на поле битвы, но побоялся сказать слово в пользу справедливости.

(25)Мальчишка разбил стекло.

– (26)Кто это сделал? – спрашивает учитель.

(37)Он говорил правду: ему бывало страшно. (38)Но он умел преодолеть свой страх и делал то, что велел ему долг: он сражался.

(39)В мирной жизни, конечно, тоже может быть страшно.

(40)Я скажу правду, а меня за это исключат из школы. (41)Скажу правду – уволят с работы. (42)Уж лучше промолчу.

(45)Мы все в ответе за то, что делается вокруг нас. (46)В ответе за всё плохое и за всё хорошее. (47)И не надо думать, будто настоящее испытание приходит к человеку только в какие-то особые, роковые минуты: на войне, во время какой-нибудь катастрофы. (48)Нет, не только в исключительных обстоятельствах, не только в час смертельной опасности, под пулей испытывается человеческое мужество. (49)Оно испытывается постоянно, в самых обычных житейских делах.

(По Ф. А. Вигдоровой*)

* Фрида Абрамовна Вигдорова (1915–1965) – советская писательница, журналист.

шура был очень способный литература и математика сочинение помогите пж

Ответы:

Вопрос:

шура был очень способный литература и математика сочинение помогите пж

Ответы:

Помогите написать комментарий (ЕГЭ)
(1) Шура был очень способный: литература и математика, химия и история, музыка и ри-сование – всё давалось ему удивительно легко. (2) “Особые склонности проявляет к точным и гуманитарным наукам”, – из года в год писали в его характеристике. (З) Анна Ивановна всегда говорила, что побаивается этих разносторонних способностей: плохо, если человек не умеет сосредоточить свои желания и стремления на чём-нибудь одном. (4) “Как бы дилетантом не стал
– всего понемножку”, – волновалась она. (5) Но в выпускном классе Шура заявил, что будет учителем, и стоял на этом твёрдо. (6) “Такой способный – и учителем! – говорили многие. (7) Да ведь для тебя все двери открыты – с такими способностями иди куда хочешь, хоть в профессора, хоть в артисты”. – (8) “Вот и хорошо, если есть способности, – спокойно отвечал Шура. – (9) Кому их и иметь, если не учителю”.
(10) Я думаю, это решение у него сложилось так же, как и у меня: мы очень любили Анну Ивановну. (11) С самого детства она была для нас тем человеком, на которого хотелось походить во всём.
(12) “3 наешь, – часто говорил Щура, – ведь всякое бывает настроение. (13) Иной раз кажется: всё у меня плохо и никогда ничего хорошего не будет… (14) Приду к ней, посижу немного – и ухожу так, словно всё хорошо и ничего плохого не было. (15) Тепло около неё! (16) Тепло и ясно. (17) Умеет она создавать вокруг себя такой особый климат. (18) Завидное качество – нам бы так!”
(19) У самого Шуры характер был совсем иной. (20) Его далеко не все любили в классе. (21) Многим досаждал его насмешливый, острый язык; это был уже не юмор, как у Анны Ивановны, а ирония – и презлая. (22) Но Анна Ивановна говорила: “Он у нас как черепаха – панцирь жёсткий, а внутри мягко”. (23) И это было верно. (24) С теми, к кому Шура привязывался, с кем он дружил, он умел быть очень сердечным и братски ласковым.
(25) Мы окончили десятый класс накануне войны. (26) Я поехала с братом в Ленинград.
(27) Шура собирался с туристами на Кавказ. (28) Только путь его привёл не на Кавказ, а в Горь-ковское артиллерийское училище и оттуда через полгода – на фронт. (29) Мы знали только, что Шура жив и находится где-то на Украине. (30) И вот он здесь, у меня. (31) Что же с ним было?
(32) Фронт. (ЗЗ) Окружение под Киевом. (34) Полтора года в партизанском отряде на Украине.
(Зб) Ранение, госпиталь, снова фронт. (36) Он не умеет или не хочет рассказывать подробности.
(37) Я очень рада ему.
– (38) Меня уже приняли на заочный математический.
– (39) Какого института?
– (40) Киевского педагогического. (41) Видела бы ты, что там у нас делается! (42) Школы были почти все разрушены. (43) Да и там, где уцелели, ничего нет, одни стены. (44) Во многих местах ребята сами штукатурили, красили, печи клали – всё своими руками. (45) Какие чудесные ребята, если б ты только видела!
(46) А в одном селе была любопытная история. (47) Там тоже сами ребята своими руками подняли школу. (48) Болыпе всего тосковали о книгах – в это время каждая печатная страничка была на вес золота. (49) И вот в один поистине прекрасный день приходит посылка. (50) Ни на чьё имя – просто в такую-то школу. (51) Открывают посылку – книги! (52) Да какие!
(бЗ) Гоголь, Чехов, Белинский, Добролюбов, “Тихий Дон”, “Молодая гвардия” – словом, названий двадцать, и всё самое нужное. (54) Откуда? (бб) Ничего не известно.
(бб) Месяца через два опять посылка с книгами. (57) И так весь год. (58) И только совсем недавно выяснилось: эту школу окончила одна девочка, которая потом поехала в Москву к родным и рассказала, как ребята восстанавливали школу и как у них плохо с книгами. (59) А её дядя – инженер, большой любитель книг, у него прекрасная библиотека. (60) Вот он и стал посылать им посылки.
– (61) Я тебя совсем заговорил! – спохватился он. – (62) Ты никуда не уезжала, всё время была в Москве?
– (63) Всё время. (64) Дежурила на крыше, гасила зажигалки – этим тебя не удивишь.
– (бб) Удивляться я не разучился…
(бб) Кажется, я начала понимать перемену в Шуре. (67) Прежде он очень редко, даже с ближайшими друзьями, мог говорить так горячо, так открыто. (68) А теперь черепашьего панциря, о котором когда-то так метко сказала Анна Ивановна, больше не было.
(69) “А ведь он очень добрый”, – подумала я. (70) Он не стал добрее, нет, он всегда был таким, но теперь он не стеснялся этого

Помогите определить проблемы текста!
(1) Шура был очень способный: литература и математика, химия и история, музыка и ри-сование – всё давалось ему удивительно легко. (2) “Особые склонности проявляет к точным и гуманитарным наукам”, – из года в год писали в его характеристике. (З) Анна Ивановна всегда говорила, что побаивается этих разносторонних способностей: плохо, если человек не умеет сосредоточить свои желания и стремления на чём-нибудь одном. (4) “Как бы дилетантом не стал
– всего понемножку”, – волновалась она. (5) Но в выпускном классе Шура заявил, что будет учителем, и стоял на этом твёрдо. (6) “Такой способный – и учителем! – говорили многие. (7) Да ведь для тебя все двери открыты – с такими способностями иди куда хочешь, хоть в профессора, хоть в артисты”. – (8) “Вот и хорошо, если есть способности, – спокойно отвечал Шура. – (9) Кому их и иметь, если не учителю”.
(10) Я думаю, это решение у него сложилось так же, как и у меня: мы очень любили Анну Ивановну. (11) С самого детства она была для нас тем человеком, на которого хотелось походить во всём.
(12) “3 наешь, – часто говорил Щура, – ведь всякое бывает настроение. (13) Иной раз кажется: всё у меня плохо и никогда ничего хорошего не будет… (14) Приду к ней, посижу немного – и ухожу так, словно всё хорошо и ничего плохого не было. (15) Тепло около неё! (16) Тепло и ясно. (17) Умеет она создавать вокруг себя такой особый климат. (18) Завидное качество – нам бы так!”
(19) У самого Шуры характер был совсем иной. (20) Его далеко не все любили в классе. (21) Многим досаждал его насмешливый, острый язык; это был уже не юмор, как у Анны Ивановны, а ирония – и презлая. (22) Но Анна Ивановна говорила: “Он у нас как черепаха – панцирь жёсткий, а внутри мягко”. (23) И это было верно. (24) С теми, к кому Шура привязывался, с кем он дружил, он умел быть очень сердечным и братски ласковым.
(25) Мы окончили десятый класс накануне войны. (26) Я поехала с братом в Ленинград.
(27) Шура собирался с туристами на Кавказ. (28) Только путь его привёл не на Кавказ, а в Горь-ковское артиллерийское училище и оттуда через полгода – на фронт. (29) Мы знали только, что Шура жив и находится где-то на Украине. (30) И вот он здесь, у меня. (31) Что же с ним было?
(32) Фронт. (ЗЗ) Окружение под Киевом. (34) Полтора года в партизанском отряде на Украине.
(Зб) Ранение, госпиталь, снова фронт. (36) Он не умеет или не хочет рассказывать подробности.
(37) Я очень рада ему.
– (38) Меня уже приняли на заочный математический.
– (39) Какого института?
– (40) Киевского педагогического. (41) Видела бы ты, что там у нас делается! (42) Школы были почти все разрушены. (43) Да и там, где уцелели, ничего нет, одни стены. (44) Во многих местах ребята сами штукатурили, красили, печи клали – всё своими руками. (45) Какие чудесные ребята, если б ты только видела!
(46) А в одном селе была любопытная история. (47) Там тоже сами ребята своими руками подняли школу. (48) Болыпе всего тосковали о книгах – в это время каждая печатная страничка была на вес золота. (49) И вот в один поистине прекрасный день приходит посылка. (50) Ни на чьё имя – просто в такую-то школу. (51) Открывают посылку – книги! (52) Да какие!
(бЗ) Гоголь, Чехов, Белинский, Добролюбов, “Тихий Дон”, “Молодая гвардия” – словом, названий двадцать, и всё самое нужное. (54) Откуда? (бб) Ничего не известно.
(бб) Месяца через два опять посылка с книгами. (57) И так весь год. (58) И только совсем недавно выяснилось: эту школу окончила одна девочка, которая потом поехала в Москву к родным и рассказала, как ребята восстанавливали школу и как у них плохо с книгами. (59) А её дядя – инженер, большой любитель книг, у него прекрасная библиотека. (60) Вот он и стал посылать им посылки.
– (61) Я тебя совсем заговорил! – спохватился он. – (62) Ты никуда не уезжала, всё время была в Москве?
– (63) Всё время. (64) Дежурила на крыше, гасила зажигалки – этим тебя не удивишь.
– (бб) Удивляться я не разучился…
(бб) Кажется, я начала понимать перемену в Шуре. (67) Прежде он очень редко, даже с ближайшими друзьями, мог говорить так горячо, так открыто. (68) А теперь черепашьего панциря, о котором когда-то так метко сказала Анна Ивановна, больше не было.
(69) “А ведь он очень добрый”, – подумала я. (70) Он не стал добрее, нет, он всегда был таким, но теперь он не стеснялся этого.

Ответы:

проблема склонности к точным и гуманитарным наукам
проблема любви к своим учителям

Для наглядности привожу текст сочинения ЕГЭ по новому формату 2022 года с выделением основных элементов. Это сочинение написано перед экзаменом одной из моих учениц и заслуживает высшего балла. На него можно ориентироваться при подготовке к экзамену.

(8)Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все оставшиеся деньги, а главное — билеты на самолёт. (9)Юрий оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребёнком, без денег, без билетов, без единой знакомой души; по карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.

(21)А с билетами ничего не получилось. (22)Девушка в окошке потребовала, чтобы Юрий внёс полную стоимость билетов. (23)Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. (24)До ближайшего автобуса в город ждать было ещё порядочно.

(28)Недалеко от скамейки, где они сидели, остановилась легковая машина.

(37)Человек подошёл ближе.

— (38)Это вы? — спросил он с грузинским акцентом.

— (39)Это я, — ответил Юрий. — (40)А что вам надо?

—(41)Ой, как я рад, что это вы! (42)Я — Ираклий Пимениди, не узнали?

(43)Я вас сегодня в такси возил, помните?

— (44)Конечно, помню, — приходя в себя, сказал Юрий.

— (45)Ну как, вам билеты восстановили?

— (46)Нет, предложили купить новые.

(47)Ираклий пощёлкал языком:

— (48)Ай-яй, беда какая! (49)И что будете делать?

— (50)Пока не знаю — что-нибудь придумаю.

(51)Ираклий самую малость поколебался и спросил:

— (52)Сорок рублей хватит?

(53)Он полез в карман, вынул и протянул Юрию четыре десятки. (54)Тот

был ошеломлён более, чем благодарен.

— (55)Почему вы мне верите? — спросил он.

— (56)Очень просто — смотрю: человек — и верю.

— (57)Честное слово, я сразу же вышлю деньги!

— (58)Не надо честное слово, — сказал Ираклий. — (59)Садись в такси,

поедем. (60)Мальчика жалко, совсем спит.

(61)Вернувшись в Москву, Юрий, конечно, в тот же день первым делом отослал деньги, а в ответ получил следующее письмо: «(62)Уважаемый Юрий Сергеевич!

* И. Грекова — литературный псевдоним; настоящее имя — Елена Сергеевна Вентцель (1907–2002) — советский математик, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, русский прозаик, доктор технических наук, профессор

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОЧИНЕНИЯ В заключение хотелось бы сказать, что каждый из нас должен стараться делать добро, ведь тогда помощь людям не будет считаться редким явлением. А также желание помогать должно исходить от сердца, а не от потребности казаться хорошим человеком.

6 готовых индивидуальных сочинений для варианта №3 нового сборника ЕГЭ 2021 Цыбулько И.П по русскому языку 36 вариантов, проблема отрицания традиционных жизненных ценностей по тексту по А. И. Герцену и другие.

Готовое сочинение №1

Как влияет на жизнь человека наука? Именно этот вопрос стоит в центре внимания А.И. Герцена.

Я согласна с писателем и считаю, что человек, который посвящает жизнь научному познанию, имеет право мир видеть по-другому и жить по-другому.

Таким образом, наука, область человеческой деятельности, оказывает огромное влияние на мысли и образ жизни личности, всецело посвятившей себя научному поиску.

Готовое сочинение №2

Два примера-иллюстрации, приведенные мной, говорят о том, что человек верен себе лишь в той ситуации, которая комфортна ему. В этом, считаю, и состоит позиция автора.

Я разделяю точку зрения А.И. Герцена. Человек остается самим собой, даже погрузившись в атмосферу научного поиска и отгородившись от суетного мира людей.

Таким образом, личность способна быть сама собой, сосредоточившись лишь на том, чем увлечена.

Готовое сочинение №3

Какое влияние оказывает один человека на выбор жизненного пути другого -вот проблема, которую ставит в тексте А.И. Герцен.

Позицию автора определить несложно: Химик, благодаря своему авторитету, оказал огромное воздействие на выбор жизненного пути рассказчиком.

Таким образом, авторитетный человек может оказать на другого такое сильное влияние, что тот поменяет свои жизненные цели. Арина

Готовое сочинение №4

Можно ли считать оправданным отрицание традиционных жизненных ценностей? В чём проявляется нигилизм как жизненный принцип? Именно эти вопросы возникают при чтении текста А. И. Герцена.

Авторская позиция заключается в следующем: отрицание традиционных жизненных ценностей несёт с собой разрушение привычного уклада. Нигилизм как жизненный принцип проявляется в материалистическом научном взгляде. Принимая частично правду Химика, рассказчик не согласен с крайним нигилизмом, отрицающим нравственные нормы и семейные ценности.

В заключение хочу подчеркнуть, что нельзя подходить к жизни и человеку с позиций только научного материализма. Одно только отрицание не способно создать гармонию в мире, а ведёт только к разрушению. Нельзя пренебрегать традиционными нравственными ценностями.

Готовое сочинение №5

Я прочитал текст Александра Герцена, известного писателя, издателя, человека с революционными взглядами. В своём тексте он повествует о своем знакомом по прозвищу Химик. Этот человек поражал воображение молодого тогда автора. Особенно сильное впечатление на него производило то, что химик вовсе не интересовался теми вопросами, которые касаются философии и других наук, не связанных непосредственно с естественными. Более того, Химик считал, что в действительности на человека, его поведение и поступки, его склонность к добру или злу оказывают влияние не какие-то душевные особенностями или духовные устремлениям, а исключительно естественные причины. Например, эгоизм, который, по убеждениям этого странного человека, лежит в основе жизни и деятельности любого из нас.

Однако кое-что в его собственной жизни, на мой взгляд, противоречит убеждениям Химика. Я имею в виду любовь этого человека к своей матери. Очень трогательную, как выразился Герцен, ведь объективно мать такому взрослому человеку уже не могла принести практической пользы! Напротив, она требовала заботы и внимания. Следовательно, в чувстве Химика к старушке, его заботе и внимании не было никакого эгоизма — причиной его действий была самая настоящая искренняя любовь!

Автор, как мне кажется, находит в рассуждениях Химика очень много истины, но и сам указывает, что это примерно 75%. То есть писатель видит, что последовательный и полный нигилизм невозможен. Мне показалось что убеждения Химика оказали на Герцена, по его собственному мнению, очень сильное влияние и утвердили его в материалистическом понимании мира; он считает, что естественные науки очень важны и являются хорошим противоядием против чего-то мистического.

Мне трудно сказать, согласен ли я с автором, потому что он не объяснил, что он понимает под мистикой. Если суеверия, то я, конечно, согласен: изучение естественных наук, безусловно, предупреждает появление каких-либо суеверий и предрассудков. Понимание четкой связи событий в природе формирует рациональную картину мира, в которой нет места глупостям. Кроме того, естественные науки очень много значат в нашей жизни.

Если же А. Герцен всё-таки имел в виду духовность, нравственность, религиозность, то здесь я не готов согласиться с писателем, ведь хорошее знание естественных наук ни в коей мере не означает отсутствие у человека к любви к ближнему, интереса к философии или литературе и даже не делает специалиста по естественным наукам материалистом. В качестве примера можно назвать известного физика Паскаля, который прославился и как философ, врача Пирогова, который отличался исключительной любовью к людям и стремлением бескорыстно помогать им. Можно упомянуть также Святителя Луку Войно-Ясенецкого, который был замечательным хирургом, а в середине жизни внезапно принял монашество и с этого момента оперировал при иконах и ходил в рясе, не обращая внимания на угрозы представителей советской администрации, а затем отправился за свои убеждения в лагеря. Я думаю, что в своих взглядах надо сохранять разумную последовательность и осмотрительность, тогда они будут более правильными.

Готовое сочинение №6

Есть люди, которые сознательно отвергают привычные истины, противопоставляя отжившим порядкам новые взгляды. Можно ли оправдать такое пренебрежение традициями? Об этом рассуждает русский публицист и писатель А.И. Герцен. В его тексте поднимается проблема отрицания традиционных жизненных ценностей.

Знакомство с Химиком оказало значительное влияние на рассказчика, который изначально занимался литературой и не уделял много внимания естественным наукам. Да, без этих знаний человеку невозможно обойтись, но это не значит, что мы имеем право умалять важность других ценностей. Излишний материализм лишил героя способности наслаждаться жизнью. Он не верил в людей, и рассказчик не может принять подобное проявление эгоизма. Такие личности, как Химик, обречены на одиночество.

Таким образом, отрицание нравственных ценностей – верный шаг к равнодушию и духовному распаду личности.

Сам текст из 3 варианта по которому писались сочинения начинается так:

Читайте также:

  

• An unforgettable adventure сочинение

  

• Пьер безухов и андрей болконский сравнительная характеристика сочинение

  

• Сочинение на тему гобсек

  

• Двоеточие сигнал разъяснения сочинение

  

• Сочинение горе от ума автор и его герой

Текст книги «Мой класс»

Автор книги: Фрида Вигдорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

СТАРЫЙ ДРУГ

В тот день я из школы пошла в Ленинскую библиотеку.

Со студенческих лет я люблю особенную тишину этого высокого зала – тишину, насыщенную работой многих людей. Ровный свет заливает страницы книг, раскрытые тетради конспектов, руку, стиснувшую карандаш, замершую на полуслове в поисках самой нужной, вот-вот готовой проясниться мысли, и другую, в которой перо так и бегает по бумаге, нанизывая строку за строкой. И, оторвавшись на минуту от собственной работы, чего только не прочтёшь на этих лицах, чаще всего молодых, чуть хмурых от напряжения, с углублённым, пытливым взглядом, со сжатыми губами, на которых изредка дрогнет счастливая улыбка (это значит: я нашёл то, что искал, я прав, моя догадка верна!) или улыбка изумлённая (она означает: как это чудесно! Я и не подозревал, что такое возможно!).

Рядом со мною сидела девушка лет восемнадцати; она читала, сжав щёки ладонями. Видимо, позабыв обо всём на свете, она лишь изредка останавливалась и глубоко вздыхала. Мне хотелось заглянуть в книжку, посмотреть, что же эта девушка читает, но не удавалось: ее локоть заслонял страницы. Потом я забыла о ней и погрузилась в «Историю моего современника» Короленко. Через некоторое время я услышала, как моя соседка захлопнула книгу и откинулась на спинку стула. Я подняла голову, встретилась с ней взглядом, и она, отвечая на немой вопрос, с улыбкой сказала:

– «Сказки об Италии» Горького… Первый раз прочла!

Этого она могла бы и не добавлять – это было видно по её лицу, по глазам.

Чудесные итальянские сказки Горького, как и многие любимые книги, открыла мне Анна Ивановна. И теперь, как иногда бывает, память ухватилась за кинутую ей соломинку и оживила передо мной школу, друзей, детство.

Я шла по морозным тихим улицам и думала о том, как давно ни с кем не виделась из старых друзей. Всё моё время, все мысли заняты классом, работой. Я так поглощена этим, что, встречаясь с кем-нибудь из знакомых, ни о чём другом не говорю, да и оставаясь наедине с собой, ни о чём другом не думаю. Но тут, возвращаясь домой из читальни, я вдруг поняла, что всё время безотчётно помнила обо всех, кто был мне дорог и близок. И школу помнила так, словно только вчера в последний раз переступила её порог, и Анну Ивановну, и ребят, и Шуру Черемшанского, особенно Шуру – самого близкого, самого беспокойного друга тех лет… Вот уже около года, как я почти ничего не знаю о нём.

Открыла мне Галя:

– Марина Николаевна, а вас ждёт какой-то дяденька. Я ему говорила: «Она, наверное, в школе, давайте я вас провожу». А он говорит: «Нет, я лучше тут подожду, а то ещё разойдёмся».

На лице Гали – несказанное любопытство. Ей интересно всё новое. Знакомых моих она знает наперечёт, и теперь, конечно, её мучит вопрос: кто же этот новый человек?

– Он говорит: «Я тебя знаю, только ты тогда была совсем маленькая и не помнишь меня». Бабушка позвала его к нам. Что ему на кухне сидеть, правда?

Дверь Галиной комнаты отворяется – и на пороге…

– Черемшанский? Шура? – говорю я неуверенно.

– Черемшанский. Шура, – отвечает он.

Я хватаю его за руку и тащу к своей комнате; ключ у меня никак не попадает, куда надо, и не поворачивается. Шура отводит мою руку и отпирает дверь.

– Рассказывай, ну рассказывай скорее! Где ты был? Почему не писал? Я только что о тебе думала – и вот ты тут!

Сперва мы говорим бессвязно, то и дело перебивая друг друга и почему-то стоя. Потом, спохватившись, я усаживаю его в единственное своё кресло и снова прошу:

– Расскажи, всё подряд расскажи, с самого начала.

…Мы учились вместе с третьего до десятого класса. Мы дрались в третьем и четвёртом, а с пятого крепко подружились. Шура был очень способный: литература и математика, химия и история, музыка и рисование – всё давалось ему удивительно легко. «Особые склонности проявляет к точным и гуманитарным наукам», из года в год писали в его характеристике. Анна Ивановна всегда говорила, что побаивается этих разносторонних способностей: плохо, если человек не умеет сосредоточить свои желания и стремления на чём-нибудь одном. «Как бы дилетантом не стал – всего понемножку». Но в восьмом классе Шура заявил, что будет учителем, и стоял на этом твёрдо. «Такой способный – и учителем! – говорили многие. – Да ведь для тебя все двери открыты – с такими способностями иди куда хочешь, хоть в профессора, хоть в артисты». – «Вот и хорошо, если есть способности, – спокойно отвечал Шура. – Кому их и иметь, если не учителю».

Я думаю, это решение у него сложилось так же, как и у меня: мы очень любили Анну Ивановну. С самого детства она была для нас тем человеком, на которого хотелось походить во всём.

«Знаешь, – часто говорил Шура, – ведь всякое бывает настроение. Иной раз кажется: всё у меня плохо и никогда ничего хорошего не будет… Приду к ней, посижу немного – и ухожу так, словно всё хорошо и ничего плохого не было. Тепло около неё! Тепло и ясно. Умеет она создавать вокруг себя такой особый климат. Завидное качество – нам бы так!».

У самого Шуры характер был совсем иной. Его далеко не все любили в классе. Многим досаждал его насмешливый, острый язык; это был уже не юмор, как у Анны Ивановны, а ирония – и презлая. Но Анна Ивановна говорила: «Он у нас как черепаха – панцырь жёсткий, а внутри мягко». И это было верно. С теми, к кому Шура привязывался, с кем он дружил, он умел быть очень сердечным и братски ласковым.

Мы кончили десятый класс накануне войны. Я поехала с братом в Ленинград. Шура собирался с туристами на Кавказ. Вернувшись в Москву, мы уже не застали его. Только путь его привёл не на Кавказ, а в Горьковское артиллерийское училище и оттуда через полгода – на фронт. Он писал Анне Ивановне, и мне, и ещё некоторым нашим школьным друзьям, но письма эти становились всё реже, всё скупее, а последнее время и вовсе перестали приходить. Мы знали только, что Шура жив и находится где-то на Украине. И вот он здесь, у меня, сидит и привычно постукивает пальцами по краю моего кресла. Внешне он всё такой же: светлые волосы над высоким выпуклым лбом; серые, глубоко посаженные глаза под густыми, темнее волос, бровями смотрят пристально и насмешливо; твёрдый маленький рот трогает та же колючая усмешка. Тот же человек – и всё-таки другой, не похожий на прежнего моего школьного товарища.

Что же с ним было? Фронт. Окружение под Киевом. Полтора года в партизанском отряде на Украине. Ранение, госпиталь, снова фронт. Он не умеет или не хочет рассказывать подробности.

Я очень рада ему. С ним можно говорить о брате – он знал и любил его. С ним было связано в моей жизни столько дорогого и важного!

– Как странно, – повторяю я: – всю дорогу о тебе думала, и вот, пожалуйста, ты тут!

– А я очень часто представлял себе, как это будет. Так часто, что ничего странного уже не вижу.

– Но почему ты не писал?

– Очень хотел видеть.

– Ну, извини, это нелепое объяснение!

– Я знаю, что нелепое. Но ты поверь: так хотел видеть, что не мог писать – слова получались не те.

– Да уж я бы как-нибудь поняла, ведь не один день знакомы. Кого ни встретишь, первый вопрос: «Где Шура?» И Анна Ивановна тоже: «Напиши о Шуре, как он, что с ним?» А я сама ничего не знаю.

– Понимаешь, я очень надеялся выбраться в Москву, мне нужно было видеть и разговаривать, а писать не мог. Ты уж поверь! – повторил он. – Мне Татьяна Ивановна, пока я у неё сидел, рассказала отвоем житье-бытье. Говорит, никого не видишь, нигде не бываешь, только в школе. Сердится, говорит: «Совсем свету белого не видит с этими мальчишками!» Правда?

– Пожалуй, правда. Но посуди сам: четвёртый класс, да ещё мальчишки – это не просто.

– Завидую! – Шура встал, прошёлся из угла в угол, потом сел на ручку кресла. – Очень завидую тебе! – повторил он. – Очень хочу в школу. После фронта ещё больше, чем прежде!

По тому, как звучал глуховатый Шурин голос, как оживилось его лицо, утратив обычное насмешливое выражение, я поняла: это и есть сейчас самое главное для него. Но ведь и для меня это тоже главное.

– Знаешь, я очень огорчилась сначала, когда мне дали четвёртый класс. Показалось даже обидно: кончила институт – и вдруг в начальную школу. А теперь даже рада. Очень интересно начать с четвёртого класса.

– Ещё бы! Но знаешь, и этого, по-моему, мало. Я возьму первый класс – понимаешь, первый! – и доведу до десятого. Вот тогда с полным правом можно будет сказать: мои ученики!

– Авторское самолюбие! – засмеялась я. – Нет, нет, я понимаю, не сердись.

– Я и не думаю обижаться. Быть бы нам такими авторами, как Анна Ивановна… тогда и наши произведения, может быть, получатся не хуже. У неё ведь – говорю в данном случае о себе – не всегда был в руках благодарный материал… Я завтра же пойду к тебе, посижу у тебя на уроках. Это можно?

– Ох, лучше не надо! Я привыкла к тому, что взрослые бывают на уроках – и директор, и завуч, и методисты. Но чтоб ты или Анна Ивановна… нет, об этом я и думать не могу! При своих ещё больше неловко…

– Ну, послушай, ведь это нелепо! Приехать в Москву и не побывать у тебя на уроке – извини, это просто невозможно. Я бы тебя пустил к себе – и пущу, увидишь!

– Значит, ты не передумал?

– Я ни о чём больше не могу думать – это вернее. Меня уже приняли на заочный математический.

– Какого института?

– Киевского педагогического.

– Так ты не насовсем приехал?

– Нет, вернусь на Украину. Сейчас мне предлагают быть корреспондентом «Комсомольской правды» по Сталинской области. Это очень интересно, только не знаю, справлюсь ли. Ведь, кроме школьных сочинений да писем, я, ты знаешь, литературным творчеством не занимался. Но, как бы там ни было, буду работать и учиться. Понимаешь, в последние месяцы работал инструктором по школам в обкоме, много бывал среди ребят, среди учителей – и так не терпится притти в класс не гостем, не знакомиться, а учить! Никакими словами не скажешь, до чего интересно!

Он снова встал и начал ходить по комнате.

– Видела бы ты, что там у нас делается! Школы были почти все разрушены. Да и там, где уцелели, ничего нет, одни стены. Только название, что школа. Ни книг, ни наглядных пособий. Во многих местах ребята сами восстанавливали школы: штукатурили, красили, печи клали – всё своими руками. Какие чудесные ребята, если б ты только видела! А в одном селе была любопытная история. Там тоже сами ребята своими руками подняли школу, отстроились. Начались занятия, а они горюют: не та школа, что была прежде. До войны, понимаешь ли, они были богачи, гордость района – и кабинеты, и пособия, и библиотека солидная. А теперь пусто. Больше всего тосковали о книгах – в это время каждая печатная страничка была на вес золота. И вот в один поистине прекрасный день приходит посылка. Ни на чьё имя – просто в такую-то школу. Открывают посылку – книги! Да какие! Однотомники: Гоголь, Чехов, Белинский, Добролюбов, «Тихий Дон», «Молодая гвардия» – словом, названий двадцать, и всё самое нужное. Откуда? От кого? Ничего не известно. Месяца через два опять книжная посылка – и опять новинки, всё, что вышло в Москве за последнее время. И так весь год. Что творилось с ребятами, описать невозможно. Надышаться не могли на эти книги, гадали на все лады: кто им шлёт такие подарки? И только совсем недавно выяснилось: эту школу кончила одна девочка, которая потом поехала в Москву к родным и рассказала, как ребята восстанавливали школу и как у них плохо с книгами. А её дядя – инженер, большой любитель книг, у него прекрасная библиотека. Вот он и стал посылать им посылки. У меня к нему от ребят письмо: просили лично передать и сказать ему всякие горячие слова. Пойду к нему, повидаю.

Мы никак не могли наговориться. Шура всё ходил по комнате, пока я готовила еду; потом мы поужинали, я убрала со стола, перемыла посуду, а он снова зашагал из угла в угол и рассказывал; потом начинал расспрашивать меня и пытливо вслушивался, а потом мы наперебой вспоминали школу и всех, с кем учились, – ведь Шура почти ни о ком ничего не знал.

– Я тебя совсем заговорил! – спохватился он. – Это потому, что мы так давно не видались. Ты никуда не уезжала, всё время была в Москве?

– Всё время. Я хотела, чтобы Шура застал меня тут, если он вернётся.

– Трудно было?

– Как всем, не больше и не меньше. Дежурила на крыше, гасила зажигалки – этим тебя не удивишь.

– Удивляться я не разучился… Знаешь, одно из самых ярких моих воспоминаний за эти годы связано с Артеком.

– С Артеком? Почему?

– Видела бы ты, что сделали с лагерем фашисты!

– Я знаю, я читала. И потом, этим летом в Артеке был один мой ученик, он рассказывал.

– Он приехал уже в восстановленный лагерь, он не видел того, что мы. Ты хорошо помнишь Артек?

– Ещё бы!

– Попробуй представить его совсем пустым, мёртвым. Это дико! Двери комнат не открыты, а вышиблены, сорваны с петель. В краеведческом музее – конюшни. Помнишь парк Верхнего лагеря? Так вот, в этом парке пасли стадо. Из лечебницы выломали ванны и поили из них скотину. А пальмовую аллею в Нижнем лагере помнишь? Листья веерных пальм обломали на веники. Дворец Суук-Су подожгли. Ты говоришь – читала. А я видел.

Мне вспомнилось: после окончания седьмого класса нас – четверых из всей школы – отправили в Артек. Никогда до тех пор я не видела моря, гор, пальм, даже не подозревала, что может быть столько солнца, столько огромных, ярких цветов и такой чудесный дворец, звенящий от песен и смеха!

– В сорок четвёртом, как только освободили Ялту, в Артек съехались многие старые сотрудники, – рассказывал Шура. – Стали восстанавливать. Да что там можно было сделать голыми руками! А мы стояли неподалёку. Пришли они к нашему генералу, попросили скромно: «Выделите грузовую машину, никак сами не справляемся, войдите в положение». Большего они не ждали и не просили, хоть бы грузовик получить: они всё таскали на себе.

Генерал послушал-послушал и сказал, что сам поедет и посмотрит, как и что. Повели его по парку, показывают: в этом сожжённом дворце дети обедали, тут была пристань, здесь зажигали костёр… Потом принесли довоенный артековский альбом – сберёг кто-то. С каждой страницы смотрят весёлые ребята, улыбки во весь рот, щёки круглые… Он походил, посмотрел. «Что же вы, – говорит, – одну машину просите? Делать, так уж делать по-настоящему». Ну вот, прибыли мы восстанавливать Артек. Ремонтировали дачи, кухни, столовые. Отдельная приморская армия прислала электротехников, они восстановили электростанцию. Видела бы ты, как люди работали! С жаром, с радостью, как на празднике. А потом мы уходили на запад, а лагерь в это время готовился принимать ребят – первых ребят, понимаешь? Вот на что я бы хотел посмотреть: как ребята из Белоруссии, с Украины, из Ленинграда, из Сталинграда приехали тогда в Артек. Наверно, было хорошо…

– Я читала, как…

– Читала!.. Я хотел увидеть это своими глазами!

Кажется, я начала понимать перемену в Шуре. Прежде он очень редко, даже с ближайшими друзьями, мог говорить так горячо, так открыто. А теперь черепашьего панцыря, о котором когда-то так метко сказала Анна Ивановна, больше не было.

«А ведь он очень добрый», подумала я. Он не стал добрее, нет, он всегда был таким, но теперь он не стеснялся этого.

ЗНАКОМСТВО

Хоть мои ребята и много старше Гали, но встретили они Шуру такими же любопытными, нетерпеливыми взглядами.

– Вы, наверно, откуда-нибудь представитель? – спросил храбрый Саша Воробейко.

– Нет, я просто пришёл с вами познакомиться, посмотреть, какие вы.

Шурин ответ дал право на новые вопросы.

– Нет, правда, вы к нам зачем? Почему с нами знакомиться? Откуда вы?

Когда они услышали, что Шура приехал из Сталино, вопросов стало ещё больше. Был ли он в селе Покровском? Видел ли ребят-подпольщиков, которые боролись с фашистами? И тайную пещеру, где был их подпольный штаб? Неужели такая большая пещера, что там можно было прятать девушек от фашистской каторги?

Шура говорил с мальчиками, как с равными, как накануне со мной. Он рассказал о покровских пионерах. об украинских школьниках, об Артеке.

– Как твоя фамилия? – вдруг спросил он Киру. – Глазков? Ну, как же, знаю, марки собираешь… А с тобой мы тёзки, тебя зовут Александр Воробейко. Верно?.. Ты, конечно, не кто иной, как Борис Левин. Правильно? – обращался он по очереди к остолбеневшим мальчуганам.

Сказать по правде, это удивило и меня. Я никак не думала, что Шура запомнит всё, о чём я ему рассказывала. Но сказалась счастливая память и с детских лет знакомая мне Шурина любовь к неожиданным выдумкам.

– Это вам Марина Николаевна про всех рассказала! – воскликнул Борис.

– Ты думаешь? А хочешь, я скажу, сколько каждому из вас лет?

– Это просто: нам почти всем по одиннадцати или двенадцати, раз мы в четвёртом классе, – возразил Толя,

– Да, ты прав. А хочешь, я отгадаю, сколько лет твоей маме?

– Хочу!

– Ну вот, держи бумагу, держи карандаш. Нет, не показывай мне, садись в сторонку. Вот так. Теперь напиши номер обуви, которую носит твоя мама. Написал? Помножь на два. Прибавь пять. Прибавил? Теперь умножь полученную сумму на пятьдесят. Помножил? А теперь прибавь к произведению 1696. А теперь вычти год маминого рождения. Сделал? Сколько у тебя получилось?

– 3634.

Шура сделал вид, будто сосредоточенно размышляет, и через минуту сказал:

– Твоей маме тридцать четыре года – верно?

– Да, – только и мог сказать ошеломлённый Толя.

Все кинулись к Толиному листку. Номер обуви Толиной мамы был 36. Толя удвоил его – вышло 72, прибавил 5 – получилось 77, умножил на 50 – получил 850, прибавил 1696 – вышло 5546. Год рождения Толиной мамы 1912, после вычитания получилось 3634; первые две цифры означали номер обуви, вторые две – возраст.

Что тут началось! Лёше захотелось, чтобы Шура отгадал возраст двух его братишек. Саша Гай пришёл в отчаяние оттого, что не знал номера дедушкиной обуви…

– И всегда будет правильно получаться? – спросил Борис.

– В этом году непременно, – подтвердил Шура. – А вот, скажем, в 1950 году придётся после умножения прибавлять не 1696, а 1700, а в 1951-м уже 1701.

Шурины слова немедля проверили – и все до одного убедились, что он может отгадать всё на свете. В самом деле, тут же оказалось, что он умеет решить любой кроссворд, ответить на загадки-шутки, которые предлагала ребятам «Пионерская правда», и найти выход из любых нарисованных там лабиринтов. Ребята быстро почувствовали себя с ним, как со старым знакомым.

Шура ещё не раз побывал у меня в классе, сидел на уроках, перемены проводил с ребятами и подробно обо всём расспрашивал.

…Он уехал на десятый день. У него всё сложилось так, как мы и думали: Шура возвращался домой корреспондентом «Комсомольской правды».

– Буду ездить, смотреть, писать, – сказал он, вернувшись в последний раз из редакции. – Интересно, правда?

Он увозил с собой внушительную посылку: ученики нашей школы собрали книги для пионеров и школьников села Покровского, и Шура обещал переправить их по назначению.

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

Недели через две после Шуриного отъезда, развернув «Комсомольскую правду», я увидела в конце большого очерка его фамилию.

«Вот молодец, уже написал! Когда же он успел?» подумала я. Стала читать – и вдруг поняла, что речь идёт о моём классе, о моих ребятах. Я испугалась, даже огорчилась. Зачем он это сделал? Но, читая, я увидела, что он писал не обо мне, а о работе учителя, о том, как трудно и как интересно находить ключ к характерам ребят. Всё, о чём мы говорили, что так занимало меня, нашла я в этом очерке и почувствовала, что он заставит задуматься не одного молодого учителя.

Но почему же он мне ничего не сказал? Вот характер!

Фамилии учеников и некоторые подробности были изменены, номер школы не назван. Мои ребята не обратили внимания на очерк, только Гай сказал мимоходом:

– В «Комсомольской правде» статья напечатана, так там тоже про учительницу Марину Николаевну.

Недели через две, встретив меня в коридоре, Анатолий Дмитриевич попросил зайти к нему на минутку и, достав из ящика своего стола большую пачку писем, подал мне со словами:

– Вот, получите. Это вам.

– Мне? Откуда?

– Переслали из «Комсомольской правды». Там в редакцию стали приходить письма на ваше имя после того очерка, помните? Откуда только не пишут! Взгляните: из Архангельска, Киева, Свердловска, Риги. А вот из Москвы несколько. Обширная почта, а?

И правда, я стала получать письма от совершенно незнакомых людей, из городов, где мне никогда в жизни не приходилось бывать, подчас из таких далёких, глухих уголков, что я не могла отыскать их на карте. Писали люди самых разных возрастов и профессий, и я неожиданно увидела, что для всех них работа школы и воспитание ребят – близкое, родное дело.

Меня подробно, с живым и сердечным участием расспрашивали о дальнейшей судьбе ребят, которые упоминались в очерке, давали советы, просили написать. И хотя отвечать на эти письма было делом нелёгким, от них стало как-то очень тепло на душе, и чувство большой благодарности не оставляло меня: так важно, так радостно узнавать, что работа твоя близка и интересна многим и многим людям!

Среди писем, полученных мною в то время, было одно с дальнего Севера. Это письмо повлекло за собой много других писем и событий, и потому я перепишу его целиком:

«Здравствуйте, Марина Николаевна!

Вам покажется странным получить письмо от незнакомого человека. Прошу вас: не огорчайтесь и простите меня за беспокойство.

Вам пишет моряк с Северного флота. Сегодня на корабль принесли газету «Комсомольская правда», и в ней я прочёл статью про ваш класс. В этой статье подробно рассказывается, как вы воспитываете своих учеников и как интересна работа учителя.

И вот мне невольно захотелось написать вам и поделиться мнением.

Вы знаете, Марина Николаевна, я тоже был таким же, как один ваш ученик. Я всё так же делал наоборот, я старался огорчить, обидеть, оскорбить учителя. Я даже не понимаю сейчас, зачем я это делал! Во мне просто жил какой-то упрямый дух.

Мне вспоминается случай из моей школьной жизни. Я учился в пятом классе. Украинский язык преподавала нам молодая учительница, очевидно только что окончившая педагогический институт, – Тамара Ивановна. И я, вместо того чтобы слушать её уроки, ходил по классу, задирал девочек и мальчиков, кричал, смеялся и считал себя героем. Я всё это очень хорошо помню, хотя мне уже двадцать три года и детство позади.

И вот, надо вам сказать, что в моей жизни сыграл большую роль классный руководитель Иван Петрович Усик. Я ему очень многим обязан. Он научил меня уважать людей, показал мне, что я не герой, а грубиян и хулиган, он сделал так, что мне стало стыдно. И мне кажется, что вы воспитываете своих ребят так же, как меня воспитывал Иван Петрович. Желаю вам успеха, Марина Николаевна! Если вам не трудно будет, напишите мне, как сейчас учатся ваши ученики. Пожалуйста, не откажите в этом: мне очень это интересно. Передайте им привет и скажите, чтоб они были отличниками в ученье. Мне очень хочется знать, как они живут и учатся. Мне кажется, что они мои младшие братья.

Желаю вам успеха.

Нехода Анатолий Александрович».

За минуту до конца урока я сказала ребятам, что получила письмо с Долгой Губы, и передала им привет от незнакомого североморца. Мальчики столпились вокруг моего стола; несмотря на сердитые уговоры дежурного, никто не выходил из класса – всем хотелось поскорее узнать, что за моряк, воевал ли он, давно ли на Севере. Так и застала нас Елена Сергеевна, преподавательница рисования, в непроветренном и неубранном классе. Я извинилась перед нею, ребята расселись по местам, и я отправилась в учительскую проверять тетради.

Когда уроки кончились, у дверей учительской собралась добрая половина моего класса.

– Марина Николаевна, – услышала я, не успев переступить порог, – мы решили написать тому моряку на Север – можно?

– Конечно, можно. Адрес у меня есть.

– Только, знаете, мы просили Лёву, чтобы он написал, а мы все подпишемся. А он говорит: «И не подумаю, пишите сами…» Вы ему скажите!

– Что же я ему скажу? Он совершенно прав. Разве вы первоклассники, сами не можете написать? Садитесь и пишите.

– Мари-и-на Николаевна! – жалобно протянул Боря Левин.

– Да что вы, ребята? Почему Лёва должен писать за вас?

– Так вот Лабутин написал на прошлой перемене, а все говорят – плохо…

– Дайте-ка, я прочту.

На листке, который нерешительно протянул мне Лабутин, стояло вот что:

«Дорогой тов. Нехода! Мы, ученики IV класса «В», шлём вам привет из красной столицы. Мы благодарим вас за привет и просим написать побольше о вашей жизни, а мы обязуемся учиться отлично».

– А тебе самому это нравится? – спросила я.

– Нет, – честно признался Лабутин.

– А почему не нравится?

Наступило молчание.

– Из него ничего не поймёшь, – подумав, сказал Горюнов. – Как будто это и не от нас.

– Совершенно верно. Анатолий Александрович прочтёт и ничего о вас не узнает и не поймёт, что вы хотите знать о нём. Напишите простое и понятное письмо о том, как вы живёте, что делаете.

Ребята снова отправились в класс и принялись всей гурьбой сочинять письмо.

Оно было написано – большое, подробное – обо всех школьных делах; о том, как класс завоевал первенство по волейболу, как наши мастера готовятся к шахматному турниру…

«Видели вы метро? – спрашивали ребята. – Если не видели, то сообщите. Мы вам всё опишем и нарисуем, у нас некоторые хорошо умеют рисовать. Мы вас просим: расскажите, какая природа на Севере. Видели ли вы северное сияние? Воевали или нет? Опишите самое интересное, что с вами было на войне. И напишите, как быть тем ребятам, которые тоже хотят стать моряками. Один наш ученик, Воробейко Александр, хочет стать моряком, только не на Севере, а на Чёрном море».

В заключение ребята слали Анатолию Александровичу Неходе «привет и наилучшие пожелания в вашей морской службе».

Писал Гай, раскрасневшийся и вспотевший от желания выполнить свою миссию как можно лучше, остальные подсказывали ему, причём Саша молча, решительным движением руки отметал то, что казалось ему неподходящим.

Я в это время сидела на задней парте, проверяя тетради. Изредка ребята обращались ко мне за консультацией: «Марина Николаевна, как писать «сообщите»: два «о» или одно?»; «Марина Николаевна, а ему интересно будет про нашу выставку?» Потом Саша дал мне прочитать густо исписанные три странички, я исправила ошибки (без них не обошлось), и письмо вручили Чеснокову, обладателю самого каллиграфического почерка во всём классе. Ребята хотели, чтобы он тут же принялся переписывать, но я запротестовала: пора было расходиться по домам.

Наутро Чесноков принёс безукоризненно переписанное письмо, и после уроков мы опять чуть не всем классом дошли до угла переулка, где письмо и было торжественно опущено в почтовый ящик.

Ребята стали ждать ответа, хотя ясно было, что письма из тех краёв доходят не скоро.

Утром, встречая меня, обязательно спрашивали, не пришёл ли ответ.

– Да что вы, ребята! Посудите сами, разве это возможно?

Но ребята не хотели принимать в расчёт ни расстояние, отделявшее нас от Долгой Губы, ни то простое обстоятельство, что у моряка Неходы могут быть и другие дела, кроме переписки с незнакомыми московскими мальчиками. А если в какое-нибудь утро меня никто не спрашивал вслух, то вопрос так ясно читался во взглядах, когда я входила в класс, что я сразу же сама говорила:

– Письма пока нет.

Уважаемые участники ЕГЭ!

Предлагаю вашему вниманию сочинение по тексту В.А.Каверина из сборника И.П.Цыбулько (вариант 1).

Сочинение написано с учётом критериев оценивания задания с развёрнутым ответом 2019.

Статья содержит следующие материалы:

1. текст В.А.Каверина;
2. сочинение;
3. ссылку на сочинение в таблице с выделением основных композиционных частей.

ТЕКСТ В.А.Каверина

(1)Накануне вечером комиссар вызвал Корнева и Тумика в свою каюту и заговорил об этой батарее, дальнобойной, которая обстреливала передний край и глубину и которая всем давно надоела.

—(2)Мы несём от неё немалые потери,— сказал он, — и, кроме того, она метает одной задуманной операции. (3)Нужно эту батарею уничтожить.

(4)Потом он спросил, что они думают о самопожертвовании, потому что иначе её нельзя уничтожить. (5)Он спросил не сразу, а начал с подвига двадцати восьми панфиловцев, которые отдали за Отчизну свои молодые жизни. (6)Теперь этот вопрос стоит перед ними — Корневым и Тумиком — как лучшими разведчиками, награждёнными орденами и медалями.

(7)Тумик первый сказал, что согласен. (8)Корнев тоже согласился, и решено было высадиться на берег в девять часов утра. (9)По ночам немцы пускали ракеты, хотя стоял декабрь и днём было так же темно, как и ночью.

(10)Времени вдруг оказалось много, и можно было полежать и подумать, тем более что это, наверно, уже в последний раз, а больше, пожалуй, не придётся.

(11)Тумик воевал уже полтора года и дважды был ранен. (12)Он участвовал в захвате знаменитой сопки «Колпак», когда восемьдесят моряков семь часов держались против двух батальонов, и боезапас кончился, и моряки стали отбиваться камнями. (13)Как вчера, он видел перед собой маленький дом, крыльцо с провалившейся ступенькой и отца в саду — коротко стриженного, седого, с худым носом и ещё такого стройного, ловкого, когда он быстро шёл навстречу гостям, опираясь на трость, в своей кубанке набекрень и со своими тремя орденами.

(14)Когда началась война, он прислал Тумику письмо: «Воюй и за себя, и за меня».

(15)Тут Тумик вспомнил всю свою жизнь, самое главное, самое интересное в жизни. (16)Отец — это был родной дом, детство и школа, девушка Шура — это была любовь, а Миша Рубин — друг, который всегда говорил, что, может быть, и есть на свете любовь, но верно то, что на свете есть настоящая дружба навеки. (17)Они были с ним всю войну — отец, та девушка и Миша — и были теперь, когда он лежал на своей койке под иллюминатором и слышно было, как волна, плеща, набегает на борт. (18)Это была его Отчизна!

(19)И вдруг всё стало так ясно для него, что он даже присел на койке, обхватив руками колени.

—(20)Недаром же я жил на земле, — сказал он себе.

(21)Он видел, как при свете огарка Корнев пишет письмо, и ему хотелось сказать Корневу, что нет для них смерти и что для них пришла эта торжественная, последняя ночь, когда замер весь свет и только под лёгким ветром волна, плеща, набегает на борт. (22)Но он ничего не сказал. (23)У Корнева были жена и маленький сын. (24)Он писал им, и кто знает, о чём он думал сейчас, хмуря крупные чёрные брови.

(25)Утром они с первого взгляда поняли，что нельзя заложить тол и уйти: батарея работала, и кругом было слишком много народу. (26)Можно было только сделать, как сказал комиссар: подорвать её и самим подорваться. (27)И это было легко: неподалёку от батареи штабелями лежали снаряды.

(28)Они стали тянуть жребий, потому что достаточно было подорваться одному, а другой мог вернуться к своим. (29)Они условились: вернётся тот, кто вытащит целую спичку. (30)И Тумик взял в обе руки две целые спички и сказал шёпотом:

— Ну, Корнев, тащи.

(31)У Корнева были жена и маленький сын…

(32)Они обнялись, поцеловались. (33)На прощание Тумик отдал Корневу свою фотографию, где был снят с автоматом, лёжа, прицеливаясь, — ребята говорили, что вышел отлично. (34)И Корнев ушёл. (35)Он был метрах в сорока от батареи, когда раздался взрыв и пламя метнулось до самого неба, осветив пустынный край — снег и тёмные ущелья между скал, диких скал Отчизны…

(По В. А. Каверину*)

* Вениамин Александрович Каверин (1902-1989) — русский советский писатель, драматург и сценарист, автор приключенческого романа «Два капитана».

СОЧИНЕНИЕ

          Ради чего человек может пожертвовать своей жизнью? Такую проблему ставит в своём тексте русский писатель В.А.Каверин.

          Рассуждая над данным вопросом, автор повествует о двух русских разведчиках, которые согласились ценой своей жизни уничтожить вражескую батарею. Что же подтолкнуло их к принятию такого решения?  Ответ на данный вопрос можно найти во фрагменте текста, где писатель передаёт размышления перед своим последним боевым заданием одного из бойцов, Тумика. Разведчик вспоминает своего отца, друга, любимую девушку, родной дом – всё то, что ассоциируется у него с Родиной: «Это была его Отчизна!» Данным примером В.А.Каверин хочет показать, что Тумику дороги эти люди и родные места, поэтому он готов преодолеть страх смерти и пожертвовать собой ради того, чтобы защитить их.

          Проанализируем ещё один фрагмент текста, важный для понимания проблемы. Когда бойцы тянули жребий, чтобы определить, кто из них пойдёт на смерть, Тумик тайком от своего боевого товарища Корнева принимает решение, что погибнуть должен именно он, а не Корнев, потому что у того «были жена и маленький сын». Этим автор убеждает нас в том, что любовь к ближнему тоже может стать причиной самопожертвования.  Оба примера дополняют друг друга и позволяют выявить авторскую позицию.

          На мой взгляд, В.А.Каверин подводит нас к мысли о том, что человек может пожертвовать своей жизнью ради защиты своих родных, близких и во имя Родины.

          Я полностью разделяю точку зрения писателя. Действительно, самопожертвование – это сознательный выбор человека, который на одну чашу весов ставит Родину, родных и близких, а на другую – свою жизнь. Ярким примером самопожертвования, по моему мнению, является герой рассказа Максима Горького «Старуха Изергиль» юноша по имени Данко. Ценой своей жизни он спас соплеменников от рабства и гибели в непроходимых болотах и дремучих лесах, освещая путь сердцем, вырванным из груди. На такой поступок его подтолкнула любовь к своему народу и страстное желание его спасти.

          Таким образом, на самопожертвование способен только тот, в чьем сердце горит любовь к Родине и ближнему. (306 слов)

СОЧИНЕНИЕ В ТАБЛИЦЕ 

Блог в помощь!

(1)Два образа не покидают человека всю жизнь: первая любовь и первый учитель. (2)Я окончил элитную школу, располагавшуюся в престижном районе на западе Москвы. (3)Сейчас такие слова и произносить-то гадко, хочется как-то от них отстраниться, хотя бы закавычить. (4)Тогда, 35 лет назад, они несли несколько другой смысл. (5)У истоков нашего совсем ещё юного в ту пору заведения стоял академик А.Н. Колмогоров. (6)Отбирали туда на жёсткой, многоступенчатой конкурсной основе старшеклассников со всей России, в том числе из самых дальних и глухих мест, и критерий был один: исключительные способности к физике и математике. (7)Колмогоров сам читал лекции; помню его в белой рубашке с протёртыми воротничком и манжетами, выписывающим на доске и комментирующим загадочные формулы, – от формул тех в голове уже ни следа, а образ свеж, как будто это было вчера; помню общие с ним лыжные прогулки всем классом по кунцевским рощам, его рассказы по вечерам в читальном зале – о музыке, живописи, архитектурных шедеврах Европы… (8)Вместе с ним преподавали его сподвижники и ученики, профессора и аспиранты из МГУ, Физтеха и других лучших вузов страны. (9)В эти-то вузы и лежала у питомцев школы дорога. (10)А литературу вёл у нас человек, ради которого я и начал свой рассказ. (11)Юрий Викторович Подлипчук школьных учебников не признавал. (12)Учились мы по конспектам его вдохновенных лекций, которые торопливо записывали неумелой рукой (всё-таки не студенты, девятый класс). (13)Ещё считалось важным знать тексты, то есть собственно литературу (при этом Достоевский, например, требовался почти весь, вплоть до «Братьев Карамазовых»). (14)Сейчас уже не вспомнить всего, что он говорил и как объяснял, какие имена попутно всплывали. (15)Его эрудиция и начитанность были феноменальны. (16)С моим тогдашним багажом (могу судить только о себе) я, скорей всего, воспринимал лишь сотую, меньше – тысячную долю сказанного! (17)Читал в детстве, как и многие в нашем классе, много, запоем, но без разбора и ничего не классифицируя. (18)Но после его уроков стали читать ещё больше, бегали записываться в Ленинскую библиотеку, чтобы в очередь прочесть единственный, наверное, доступный в ту пору экземпляр «Парижских тайн» Эжена Сю – истёртые и пожелтевшие томики разруганного когда-то Белинским авантюрного сочинения, выпущенные чуть ли ещё не при жизни великого критика. (19)Недавно тогда опубликованный в журнале роман Булгакова «Мастер и Маргарита» учитель сам читал нам вслух после уроков. (20)Пропущенная цензурой вещь сразу попала в число полузапретных. (21)Смешно об этом вспоминать сегодня, но кто-то из коллег-преподавателей Открытый вариант РУССКИЙ ЯЗЫК 7 / 8 © 2022 Федеральная служба по надзору в сфере образования и науки на наших глазах настоятельно отговаривал Юрия Викторовича от публичного чтения. (22)«Пуганая ворона куста боится!» – был ответ. (23)Слушать его голос – это был отдельный труд души и наслаждение. (24)Но настоящим праздником становились встречи в актовом зале, обычно накануне выходного, когда Юрий Викторович поднимался на кафедру и допоздна читал стихи. (25)За минувшее с той поры время я слышал немало профессиональных чтецов, в том числе известных и титулованных, но по силе воздействия никого не поставлю даже близко. (26)До сих пор не могу постичь, в чём была магия этого сухощавого близорукого человека в сильных очках-линзах. (27)Он был добр и серьёзен, ироничен и строг, силён и снисходителен. (28)Что читал? (29)Разное, например, всеми забытого Василия Курочкина. (30)Да кто ж вложил учителю в те годы «жало мудрыя змеи», какой провидческий опыт позволил ему заглянуть через десятилетия, какой нечеловеческой интуицией питались модуляции проникновенного голоса и лукавый блеск глаз из-под очков? (31)А ещё ближе ложился, ещё острее ранил души подростков безысходно-печальный Есенин. (32)Когда я вспоминаю лучшие – по-современному, «звёздные» – минуты своей жизни, первой в голову приходит такая картина: высокие окна школьного зала на четвёртом этаже распахнуты в московскую ночь, вдали за деревьями мерцают одинокие огни, весенний ветерок наносит свежесть, Юрий Викторович со сцены читает Есенина, я гляжу на сидящую впереди меня прекрасную девочку, которая вся обратилась в слух и, конечно, не подозревает о моём существовании, и по щекам моим ручьём текут горячие слёзы. (33)Так хорошо, что быть выше и счастливее, кажется, просто невозможно. (По С.А. Яковлеву*)

Показать текст целиком

---

✅ 55 сочинений по литературе от эксперта

✅ Подготовка к ЕГЭ по литературе для ленивых