Смешные истории на экзаменах в школе

Идти пешком под снегопадом и опоздать на два часа, ввалиться в аудиторию с дичайшего похмелья, нести ахинею про «Метафизику» Аристотеля, княгиню Ольгу и миттельшнауцеров, с чувством прочитать Маяковского на немецком, исполнить оперу Стравинского и в итоге услышать от преподавателя: «Идите уже, “пять”». Все начали готовиться к экзаменационной гонке – а мы по такому поводу собрали истории про сумасшедшую сдачу экзаменов. Огромное спасибо всем, кто поделился с нами своими воспоминаниями.

Я пришла на экзамен по матану в конце третьего курса глубоко беременной и совершенно готовой – я любила матан. Наш пожилой препод в огромных очках и вечной бабочке в ужасе вскочил со стула, заставил меня сесть и прочувствованно сказал: «Девушка, вам нельзя матанализ!» Я поняла, что он хотел сказать «вам нельзя волноваться», но меня разобрал такой хохот, что в результате хохотали мы оба. Сдала на 5, по-честному. (Larissata)

Самым е**ческим экзаменом был годовой экзамен по Танаху в израильской школе. Нам с моей подругой Катей было по 14 лет, мы были в стране меньше года, и нам надо было дофигища читать и учить на иврите. Мы не понимали ни-че-го. И тогда мы взяли большой лист ватмана, выписали из учебника все имена, провели стрелочки, показывающие, кто с кем спал, и на каждой стрелочке написали, чем он это мотивировал. Я получила 85 баллов из 100, а Катя – 86. Нам хватило. (Тамара Э.)

Сдавала философию на втором, кажется, курсе. Редкостная сволочь её преподавала. Назовём её В. Сочетала в себе всё лучшее сразу: предмет читала безобразно, на лекциях кривлялась, любила подхалимов, девочек, естественно, ненавидела, зато мальчикам ставила зачёт просто за соответствие предпочитаемому гендеру. Меня она как-то особенно невзлюбила, чёрт знает почему. Весь год я успешно отбивалась от её нападок и придирок, дожила до последнего экзамена. И заболела. Пришлось ждать, когда назначат пересдачу. Неделю жду, вторую, третью… Звоню в деканат, говорят: «Вам В. дату ещё не назначала», с особенным ударением на слово «Вам». Не жду ничего хорошего, повторяю курс. А пересдачи обычно назначали в несколько этапов: первый — для всех, кто не присутствовал на своём экзамене по уважительной причине, второй — для тех, кто присутствовал, но не сдал, третий — кто не присутствовал без уважительной причины или не сдал дважды, там уже с потерей балла или курса; ну, и так далее. Последний этап — для самых отчаянных. У кого шаг до отчисления. Обычно уже летом, когда все нормальные студенты давно на каникулах или на практике. Ну, и вот, наконец, мне звонят из деканата. Говорят: «В. назначила Вам пересдачу на 19 июня. Июня. Хорошо, не ноября. Ну, прихожу. Там, понятно, сидят люди, которые не то, что про Кьеркегора не слышали никогда, институт с навигатором искали. Ни одного знакомого лица, конечно, нет. А я, чтоб была понятна вся степень моего унижения, отличница. И В. об этом, разумеется, знает. Ну, тяну билет. Символическое абсолютно действие, потому что понятно, что спрашивать меня она будет по всему курсу. Включая первый семестр, который давно сдан. Готовлюсь. Параллельно слушаю, как по своим билетам блеют остальные. И как В. ставит тройки просто за то, что они помнят имя Маркса. Четыре раза не даёт мне сесть отвечать, маринуя меня полтора часа. Наконец, снисходит. Сажусь. В билете, как сейчас помню, постпозитивисты и диалектический материализм, потому что сдаём XVIII-XX века, но спрашивает она меня про Плутарха и Платона. Рассказываю весь курс, периферическим зрением вижу, как за мной записывают ответы на свои билеты те, кому ещё предстоит отвечать. В. злится. Потому что держусь я спокойно, отвечаю уверенно, предмет знаю. В середине моего ответа В. встаёт, не извиняясь, молча выходит из аудитории, и также молча возвращается с кофе. Говорит: «Продолжайте». Я продолжаю рассказывать. А она достаёт из сумки печенье, разламывает его на кусочки, один кусочек мочит в кофе и начинает его медленно рассасывать, с таким мерзким звуком. Прямо при мне. Потом выплёвывает его обратно в чашку. Потом достаёт оттуда ложечкой и снова его жуёт. Всё это медленно и напротив моего лица. Зрелище, понятно, отвратительное. Как меня не стошнило, до сих пор не знаю. Понимаю, что мне показывают моё место, чтобы вызвать ответную реакцию. Не реагирую. Отвечаю больше часа. Дохожу, наконец, до Фейербаха. В. бесится. Начинает перебивать, пытается сбить. Не поддаюсь на провокации, рассказываю про материю. Заходит методист, приносит ведомости. В. подчёркнуто громко начинает с ней разговаривать, кидая мне при этом: «А Вы продолжайте». Продолжаю, хотя никто меня не слушает. Методисту неловко, она дважды пытается закончить разговор и уйти, но В. специально её задерживает. Держусь. Продолжаю рассказывать. Эффектно заканчиваю Куном. В. красная, руки дрожат, губы поджаты. Задаёт мне ещё какие-то дебильные дополнительные вопросы (пошёл третий час). Я на всё отвечаю. Спокойно, чётко и грамотно. Наконец, В. замолкает. Смотрит на меня своими крысиными глазками. И говорит: «Даже не знаю, что Вам поставить…» И тут происходит невероятное. Студенты-аутсайдеры, для которых эта пересдача — последний шанс, которых я впервые в жизни вижу, потому что на лекции они не ходили, и которые даже не на моём факультете учатся, хором (а их человек 20 в аудитории) говорят этой твари: «Вы издеваетесь?! Она знает больше Вас». В., сверкнув недобрым взглядом, им не отвечает, зато кидает мне: «Ну, на фоне тех, кто здесь собрался, Ваши знания можно считать удовлетворительными. Так и быть, поставлю Вам «отлично». И под не очень тихий, в общем, шёпот аудитории «стерва», ставит мне «отлично» в зачётку и 92 (нижняя граница для «пятёрки» по стобальной системе) в ведомость. Я молча беру зачётку, встаю, и тут раздаются аплодисменты. Мне неловко и приятно одновременно. Но что делать, я не знаю. Аплодирует вся аудитория. В. истерично визжит, но её глушат овации. Смутно понимаю, что так, наверное, выглядит триумф, но наслаждаться им в такой ситуации мне кажется странным, поэтому ухожу как можно быстрее. 14 лет прошло, а помню этот ад как будто вчера там сидела. Красный диплом, диссертация по экзистенциалистам и, видимо, стальные нервы. (Ксения Кизенкова)

В 10 классе мы сдавали зачет по истории. Преподаватель нарезал билеты из картонной коробки от шоколадных конфет. Одноклассник первым сдал зачет и рассказал, что там, где нарисована большая белая конфета и половинка черной – Стрелецкое восстание. Полкласса отвечало про Стрелецкое восстание, и я в их числе. (Anastasia Solomina)

По дороге в институт был подземный переход. Я бежала и опаздывала на экзамен. В какой-то момент ко мне подошел слепой мужчина и попросил перевести его через этот переход. В результате на экзамен я опоздала, а на вопрос: «Почему пришла так поздно?» решила, что если отвечу: «Я слепого через дорогу переводила», мне никто не поверит. Что-то промямлила, но экзамен сдала. (Настя Панина)

Мы сдавали советскую литературу в университете в конце 80-х годов. Преподавательница была помешана на Горьком и всем, помимо вопросов в билете, задавала дополнительные вопросы по «Климу Самгину». К несчастью, мне этот Клим попался в самом билете. Пришлось говорить, что из всего списка литературы, который нам выдали, меня устраивает только «Собаке Качалова», и что именно к «Климу Самгину» у меня физиологическое отвращение до тошноты. Преподаватель растерялась и сказала, что если декан напишет мне разрешение, то она учтет мою физиологию и освободит от сдачи этого «выдающегося» произведения. (Ирина Лащивер)

Преподаватель по странному предмету «онтология и теория познания» весь семестр рассказывал байки. Про то, как важно при жизни придумать себе эпитафию; как интересно гулять по кладбищу; от чего возникает тактильная депривация и как важно обниматься. Половину лекций я прогуляла, а еще половину – прослушала, не записав в тетрадку и десятка слов. К экзамену нужно было прочитать приличный список литературы, в том числе, какие-то главы из «Метафизики» Аристотеля. Я готовилась в последний день, и на «Метафизике» меня сморил сон, а на экзамене именно «Метафизика» мне и попалась. Я просидела весь экзамен, тупо глядя в билет, и только когда мы с преподавателем остались одни, я призналась, что мне совершенно нечего сказать. «А что вы успели прочитать?» – печально спросил преподаватель. Я ответила: «Например, статью Гегеля «Кто мыслит абстрактно». Там еще такой смешной момент есть, когда Гегель критикует людей за то, что они дураки и мыслят стереотипами. При этом он сам пишет: «Хорошо, мол, жить слуге у француза. Французы позволяют своим слугам лениться и иметь свое мнение». Получается, Гегель сам опирается на глупый стереотип». Я получила «пятерку». До сих пор из всего предмета помню только про тактильную депривацию и то, что хорошо быть слугой француза. (Daria Amirkhanova)

Если бы не Ноггано с его треком «Дурка», я бы нейрофармакологию не сдала – мне как раз в билете попался галоперидол, и я подробно расписала, что от него бывает. Училась я не на врача, фармакологию нам читали для общего развития. Выучить ее казалось невозможным, так что это было везение 1000-го уровня. (Алина Сейтбекова)

Когда я получала дополнительное образование, то много работала и мне было совсем не до международных экономических отношений. Любую теорию я старалась выводить на то, что знаю, а именно на отношения между Беларусью и Сербией – я переводила много переговоров на эту тему. Предыдущее филологическое образование позволяло мне легко скатываться в нужное русло и элегантно вешать лапшу на уши. И вот после очередного экзамена я услышала обсуждение одногруппников: «…и тут приходит Марковцова, как обычно, достает свой баян про Сербию и начинает его разворачивать на полчаса. Ну как после этого нормально отвечать?» (Olga Markautsova)

На экзамене по истории Украины в девятом классе мне попался вопрос про княгиню Ольгу. Печальная история с князем Игорем, бортничество, гутничество – «садись, пять». В одиннадцатом классе опять попалась Ольга. Я поржала и ответила – «садись, пять». Университетский экзамен по истории Украины на первом курсе застал меня с разбитым сердцем. Я трое суток не спала, не ела, рыдала и ничего не учила. Но посещаемость у меня была хорошая, поэтому можно было надеяться на полуавтомат. Так и вышло: преподша сказала тянуть билет и отвечать на один вопрос из трех на выбор. Шатаясь, дрожащей рукой я вытянула ее, мою святую покровительницу. Даже в той адской агонии я не смогла удержаться от улыбки. Несчастный разодранный древлянами князь Игорь, бортничество, гутничество – «давайте зачетку, пять». (Оля Ко)

Второе образование у меня было каким-то сложным. Пришлось мотаться между двумя факультетами – психологии и педагогики, – а они находились на разных берегах Даугавы. Иногда экзамены начинались одновременно на двух берегах. Однажды я приехала в Задвинье, где педагоги сдавали какой-то педагогический предмет. Посмотрела я в свою программу, и оказалось, что он у меня был в списке. Я спросила у сдающих, что да как – мне показалось, что вроде ничего сложного. А они сказали: «Мы полгода на лекциях сидели – сложно все». Я пошла вместе с ними сдавать, взяла билет, подготовилась и ответила на 10 баллов. (Гузель Иванова)

Самыми странными у меня были школьные выпускные экзамены. Тогда было два письменных экзамена: математика и сочинение, изложение или диктант на выбор. И еще было два устных экзамена на выбор. Учиться не хотелось смертельно, так что я выбрала сдавать литературу и предмет, название которого не помню – что-то, состоящее из трех слов, про культуру и религию. И то и другое надо было сдать в виде рефератов на любую тему, относящуюся к предмету, а потом защитить. Сейчас офигеваю, какая халява тогда была, в 1994 году. Писать рефераты мне было очень-очень лень. Я взяла в качестве темы по литературе Бродского, а в качестве темы по второму предмету – мировые религии. От Бродского я фанатела, и каким-то образом о нем написала, а мировые религии мне начитала на магнитофон пара накуренных в хлам друзей. Я честно все расшифровала, не вникая в содержание. Бродский оказался идеальным выбором – я знала о нем больше, чем экзаменационная комиссия. Их первый вопрос был: «Почему вы не указали в реферате год смерти поэта?» – в 1994 году указать 1996 год было весьма затруднительно. Дальше я могла говорить, что угодно – они мне верили. В качестве «стихотворения выбранного поэта наизусть» я взяла «Дебют». Слава богу, меня сначала спросили, о чем стихи. Когда я объяснила, прочитать почему-то не попросили. Со вторым рефератом все прошло не настолько гладко. Хотя он был красивым и солидным, а я бойко отвечала на все вопросы, учительница сказала, что я принесла его слишком поздно, так что она сможет поставить за него только «четверку». Его так никто и не прочитал. Запись не сохранилась, а так хочется узнать, что там было и как назывался этот предмет. (Светлана Орлова)

У меня был странный зачет в музыкальном училище. Я, флейтистка, должна была сдать зачет по фортепиано. На уроки я не ходила весь год. Я стояла возле двери с толпой остальных и думала, что делать. Когда один из преподавателей вышел, и оказалось, что это как раз мой, я поняла, что это мой единственный шанс. Пока его не было, я вошла в аудиторию, твердо сказала: «Прокофьев», – и бодро воспроизвела первые несколько тактов действительно «прокофьевского», не помню какого, произведения. В комнате со мной жила пианистка, и я слышала ее игру. После этих первых тактов я лепила, что бог пошлет, около минуты. Потом сняла руки с клавиатуры, поклонилась и смылась, пока не пришел мой педагог. Зачет мне поставили. Что это было, я не знаю. (Наталья Качура)

Преподавательница истории искусств на каждой лекции отмечала присутствующих. Она боролась за посещаемость так: ни одного пропуска – ставила экзамен автоматом; ни одного посещения – спрашивала по всей строгости. Поскольку это была третья пара в пятницу у вечерников, неудивительно, что я побывала на двух первых лекциях и больше не сподобилась. Отдельные дисциплинированные девушки исправно ходили и пугали нас, прогульщиков, что экзамен мы не сдадим ни за что. Как же они были обескуражены, когда профессор заболела и прислала вместо себя аспирантку. Они же не готовились – им обещали автомат. Аспирантка сурово отправляла на пересдачу, игнорируя список посещений, которым перед ней трясли, а я получила свою честную «пятерку». (Valeria Ahmetieva)

Была у нас старенькая преподавательница по латыни по фамилии Корж. Она все говорила, что певец шансона Игорь Корж – ее сын. Если это было так, то он был очень херовым сыном, раз его маме приходилось работать в таком состоянии. У Коржихи был классический маразм: каждую пару она неизменно начинала с первой страницы учебника – и так весь семестр. Единственное, что мы при таком преподавании выучили – псевдоафоризм «Лингва латина нон эст пенис канина». Однако нас ждал даже не зачет, а полноценный и суровый экзамен с переводами и разборами классиков, то есть действительно совсем «не хер собачий». Стипендия висела на волоске, а терять ее было никак нельзя. Кто-то из однокурсников занимал денег на репетитора, чтобы хоть что-то выучить. И вот подруга принесла из общаги мудрость поколений. Годами посвященные нашего факультета выпутывались из проклятья Коржихи так: точно в день годовщины смерти ее мужа надо было прийти к ней домой, обязательно с его любимыми темно-бордовыми розами, и сказать: «Мы очень вам соболезнуем». Тогда Коржиха брала зачетки и ставила «пятерки». Стыдно и противно было до ужаса, но иного выхода не виделось – купили розы и пошли. Коридор был заставлен вазами с бордовыми букетами вдоль обеих стен. Мы думали, что она взбесится и прогонит нас в шею, но пронесло. (Оля Ко)

Самой безумной была сдача экзамена по хирургическим болезням на 4 курсе меда. Для нас, стоматологов, программа была сокращенная – какие-то жалкие три семестра, – но драли на экзаменах нас по полной. Я прогуляла все лекции по этому предмету, и нас, прогульщиков, отсадили отдельно. Экзамен принимал лично завкафедрой, двойки шли одна за одной. Но я хирургию очень любила, собиралась в ординатуру по челюстно-лицевой хирургии и учебник по хирургическим болезням изучила вдоль и поперек. В итоге мы очень мило побеседовали с экзаменатором о варикозе и открытом пневмотораксе, и я, чуть ли не единственная на потоке, вышла с «отлично». Со стороны выглядело, словно я о чем-то с ним договорилась, но, как мне кажется, завкафедрой просто увидел во мне родственную душу. (Мария Хитрина)

У меня было два сумасшедших экзамена, и перед каждым я жутко пил часов до пяти утра. Первый экзамен был по сестринскому делу. Преподаватель хотел поставить мне «четыре», но я заплетающимся языком смог объяснить, что получить «четыре» по такому предмету – хуже, чем получить «два». Он предложил вытянуть еще один билет, и в нем был вопрос про компрессы. У меня прояснился взор, и я уверенно провозгласил, что компрессы бывают полуспиртовые. Это было все, что я смог вспомнить про компрессы на тот момент, и с учетом моего состояния получил твердую «пятерку». Другой случай был на государственном экзамене по пропедевтике перед комиссией. Я был настолько в хлам, что даже не помнил, что я нес. Выйдя из аудитории, я немного протрезвел и стал горевать об испорченном пересдачей лете, потому что за такое и «два» можно было поставить только с натяжкой. Все студенты были в полуобморочном состоянии – экзамен был и правда ответственный. Один из преподавателей вышел огласить промежуточные результаты и сказал, что группа сдает плохо – много «троек». «Пятерки» всего две: у круглой отличницы и у меня. Что и как я отвечал, до сих пор не могу даже представить, но это одна из немногих «пятерок» в моем синем дипломе. Кстати, за экзамены, к которым я серьезно готовился ночи напролет, я получил «трояки». Вывода никакого не будет. Учение – свет, а водка студенту – не помеха. Не болейте. (Василий Литвиненко)

Мне всегда не везло на экзаменах, но один особенно запомнился. Это был экзамен по английскому языку в университете. Как сейчас помню, было 32 билета. Поскольку я страшно боялся этого экзамена, я пошел к знакомой, и она мне помогла подготовить шпаргалки на 30 вопросов. Само собой, страх завалить сдачу был настолько велик, что я заучил все эти вопросы наизусть. Но было два самых злое**чих билета – их боялись даже те мои одногруппники, кто прекрасно понимал английский. И с подругой мы не смогли их сделать. На экзамене я вытянул билет с одним из таких вопросов. Я попросил заменить билет, и преподавательница поставила условие, что при замене билета – минус один балл. У нас была десятибалльная система. Я отдал билет, долго выбирал следующий, вытянул, и мне попался второй билет, на который я не знал ответа. В итоге после «ну пожалуйста, пожалуйста» и при помощи одногруппника, который уже сдал и ассистировал преподавателю, мне позволили поменять билет еще раз. Я сдал экзамен на 7 баллов, даже не пользуясь «шпорами». И это при минусе в 2 балла. (Денис Романеску)

Я сдавала историю Отечества в ГИТИСе и выучила, что до Павла была императрица на «Е» и после Павла была императрица на «Е», но путалась всегда в том, когда была Екатерина, а когда Елизавета. Хотя даты я помнила четко. На экзамене мне попался этот билет.
Я: В этом году правила императрица Е… (педагогу, вопросительно, с дебильноватостью в улыбке) Екатерина?
Педагог (устало): Нет, это была Елизавета.
Я: А, ну, да! Бла-бла-бла… а в этом году правила Е… Елизавета?
Педагог (заинтересовавшись необычной формой кретинизма): Ну, допустим, это была Екатерина.
Итог – «пятерка», причем поставил он мне ее с фразой: «Сеит-Османова, это только потому что на улице весна, а у вас такие красивые глаза». Препод был строгий и валил всех, «пятерка» была только у меня. (Ленора Сеит-Османова)

Я ужасно неспортивная, но некоторые виды спорта неожиданно хорошо мне заходят. Например, бадминтон. Я играла в него довольно серьезно. А потом нужно было сдавать израильский выпускной экзамен по спорту, а я ни пробежать, ни прыгнуть не могла до нужных нормативов. Тогда моя тренер по бадминтону сказала, что в Израиле есть правило, согласно которому можно сдавать не общий экзамен, а конкретный, по любому виду спорта на выбор. Я подала просьбу в министерство на разрешение сдавать экзамен по бадминтону, а бадминтон в Израиле – это такая «русская» игра, о которой никто ничего не слышал. Специалиста, который смог бы меня экзаменовать, не нашли, поэтому министерство выдало мне теоретический экзамен по бадминтону. Там были вопросы вроде «Если воланчик («мячик в перьях» на иврите) летит в твою сторону, что надо сделать?» И правильный ответ: «Отбить ракеткой». Сдала на сто баллов. (Marina Rosenfeld)

Я сдавала экзамен по русской литературе XIX века очаровательному и очень чопорному профессору. Передо мной отвечала наша завзятая троечница, которая каким-то чудом переползала с курса на курс. Сижу, готовлюсь, вижу, что профессор бледнеет, утирает лоб белоснежным носовым платком, поправляет безупречный галстук, а троечница что-то бормочет. Наконец он ее отослал, и к нему подсела я.
– Вам нехорошо? – спрашиваю.
– Нехорошо. Минуточку, переведу дыхание. Она мне, понимаете ли, внушала, что действие «Анны Карениной» происходит в XVIII веке. И что Анна попала под поезд, но не совсем.
После этого мы задушевно поговорили о «Бедных людях». (Вера Полищук)

В универе был экзамен по молодой дисциплине, название которой я не помню. До этого семестр мы приседали по очереди с датчиками ЭКГ на груди, измеряли пульс и вычисляли среднее значение и погрешности измерения с помощью ужасной высшей математики. А экзамен сдали просто: сессия, Новый Год, преподаватель с бодуна попросил купить елочных шаров, потому что «расколотил в гостях накануне, неудобно вышло». Купили и получили «пятерки». (Алла Арифулина)

Физика, выпускной экзамен в 10 классе. Выучила 20 билетов, вытащила 21-й, ответила и задачу решила. Получила «5» впервые за четыре года. (Вера Лихачева)

Когда я заканчивала аспирантуру, мне неожиданно поменяли шифр специальности, и нужно было досдавать узкую часть кандидатского минимума по этой новой специальности. О том, что у нас экзамены, мы с двумя другими аспирантами узнали за два дня, и тогда же получили список вопросов. Взглянув на вопросы, я поняла, что знаю не все слова из тех, что в списке. Но делать было нечего, надо было как-то сдавать. И ладно бы я умела притворяться блондинкой – блондинки, простите, вы умные, я знаю, – нет, я была мрачной брюнеткой с комплексом Наполеона. Но меня это уже достало. Кое-как я что-то почитала, попробовала выучить, проверила все незнакомые слова и пошла. Принимали у нас экзамен святые люди, которые прекрасно понимали нашу ситуацию, сочувствовали всей душой, но поделать ничего не могли. Мы втроем приехали и стали толпиться под дверью. К нам кто-то вышел, заметил меня и сказал: «А, это вы – очень умная? Нас предупредили, чтобы мы как следует вас спрашивали». Я довольно злобно плюнула на пол, вспомнила добрым словом своих заботливых коллег, которые мной, очевидно, гордились, сильно переоценивая мои знания философии, и пошла. Вынула я что-то такое, что знала очень и очень плохо. Заметив тоску в моем взгляде, добрая комиссия спросила, в чем дело. Я честно ответила, что ничего не знаю, все забыла, мне страшно и что я хочу домой. Они сбегали за чайником, налили мне чаю, посмотрели в мой билет, сказали, что это ерунда, и начали рассказывать анекдоты из жизни Тейяра де Шардена. Меня немножко отпустило, и я что-то ответила, чем вызвала их радость. Так, наверное, кошка-мать смотрит на своего котенка-идиота, когда тому удается не подавиться птичьими перьями. Потом мы обсудили мою кандидатскую, и я получила «четверку».
Когда я от них вырвалась, я купила бутылку коньяка, выпила ее и скурила пачку сигарет, хотя до этого не курила уже какое-то время. На следующее утро я проснулась трезвой и бодрой. Кандидатскую я так и не защитила. (Volftsun Olga)

Перед экзаменами в 9 классе учительница химии поставила меня перед фактом, что я буду сдавать неорганическую химию «по выбору». Как оказалось, я был единственным, кто «выбрал» экзамен по химии. В билете была теоретическая часть, которую я бодро рассказал, потому что хорошо знал и, главное, понимал. А еще было уравнение химической реакции, которое я так же бодро написал. Химичка, подойдя к доске, элегантно и буквально незаметно проставила пропущенный мной в уравнении коэффициент и объявила мирно дремлющей комиссии, что я сдал предмет на «пять».
Первый экзамен в университете до сих пор помню – это был бухучет. С тех пор хорошо ориентируюсь в учете и инвентаризации основных средств. А вот какую проводку писал, уже не помню. (Sergey Malakhov)

Классе в девятом у нас был экзамен по литературе. Почему-то накануне ночью я решила прочесть «Анну Снегину» и утром вытащила билет именно с ней. (Elena Fadeeva)

Зачет у меня принимал преподаватель, который был заядлым футболистом. Он спросил, кто за день до этого играл и кто победил. Так я и сдала. (Kseniya Tretiakova)

Я на втором курсе филфака сдала философию, нихрена к экзамену не прочитав и просто вспоминая кухонные разговоры с родителями. Но круче меня сдавал мой одногруппник. Он тоже нихрена не готовился, пытался списывать из учебника, был с ним пойман и чуть не выгнан на пересдачу, но как-то уболтал преподавателя. Следующим ходом он отправил мне SMS с вопросами, я ответила что-то вроде «Ницше – бог умер, второе не знаю». Он сдал на «четверку», не представляю, как. (Morie Finkelshteyn)

Есть такой предмет – «историческая геология». Логики там никакой, надо просто запомнить, где какие слои выходят на поверхность, и выучить карту. А у меня память так себе. За три дня до экзамена у меня началась дикая головная боль при чтении любого текста, даже газеты. Я пришла к преподавателю, показала ему блестящую от пятерок зачетку и спросила, верит ли он, что я смогла бы выучить на «трояк». И сказала, что если верит, то пусть мне этот «трояк» поставит, потому что я больше не могу. «Трояк» преподаватель поставил с условием, что весной я приду пересдавать – ему было очень жаль портить мне зачетку. На экзамен я не пошла. Вся моя группа списала экзамен на «отлично». Я потеряла свою именную повышенную стипендию имени Пржевальского в 90 рублей, но ни минуты об этом не жалела. Весной пересдала. (Julia Gavrilova)

Я сдавала социальную педагогику невероятно дряхлому профессору с деменцией. То, что он нам читал на занятиях, было адом, поэтому я привела на экзамен 4-летнюю дочь в белом платье, красных ботиночках и с бантом. Я извинилась и сказала, что ее некуда деть. Профессор усадил ее напротив себя, дал ей бумагу, цветных карандашей, долго беседовал с ней о рисовании, небрежно влепил мне «пять», а все рисунки оставил себе. Мои однокурсницы на следующий день передали моей дочке большую шоколадку, потому что все успели списать. (Ася Михеева)

На экзамен по физике в школе я принесла для одноклассницы двухмесячного котенка. Пока комиссия умилялась и сюсюкала, весь класс успел списать. (Ирина Лащивер)

Моя бабушка родила моего папу в 1949 году, заканчивая иняз в Минске. Из-за родов она пропустила экзамен по истории немецкого языка, которого все боялись – старонемецкие тексты готическим шрифтом и всякие историко-лингвистические ужасы. Его вела и принимала грозная профессорша, приезжавшая специально из Москвы. И вот именно она, грозная и сложная, задержалась на несколько дней в Минске, дождалась, пока бабушку выпишут, и приняла у нее экзамен отдельно. Всякий раз, вспоминая эту историю, я плачу, потому что она совершенно невероятная для СССР 1949 года. (Sivan Beskin)

Я изучала дифференциальные уравнения, наверное, на 4 курсе химфака. Уже было выучено и не выучено, но точно сдано, очень много. Профессору Михаи́лу Иммануиловичу Дохтманову я уже успела до того пару зачетов-экзаменов по другим математикам сдать, но тут я ничего не понимала весь курс, до истерики. Профессор сказал, что до экзамена каждому раздаст по вступительному билету, где будет пять самых простых вопросов, и даст пять минут на то, чтобы мы письменно на них ответили. Иначе не было смысла тянуть билет. Все были на взводе, до экзамена оставалось не больше пяти дней, и я засела в библиотеке. До сих пор вспоминаю добрым словом книгу И.Каплана «Практические занятия по высшей математике». Я просто перерешала все примеры в соответствующем разделе и заодно ознакомилась с теорией. На экзамене я ответила на вступительные вопросы быстрее, чем преподаватель разложил билеты. Мы с ним оба были очень сильно и приятно удивлены. До сих пор эта история меня иногда вдохновляет. (Николь Толкачева)

Я получила зачет по религиоведению вообще без собеседования с преподавателем, поскольку пришла из-за смены программ на пересдачу заочниц, учительниц русского языка и литературы, и дико, но сдавленно ржала на последней парте, слушая, что они несут. Преподавательница потребовала зачетку и выгнала, а то, сказала, «мне-то ржать нельзя». (Ася Михеева)

На первом курсе заочного киноведения во ВГИКе я сдавал экзамен по зарубежной литературе Владимиру Яковлевичу Бахмутскому, в то время легенде не только ВГИКа, но и всей Москвы. Когда я приехал на сессию, экзамены начались не сразу. Были установочные лекции, и Бахмутский сразу предупредил меня, изучив мою курсовую, что «Дон Кихота» я не читал, и он будет спрашивать про него на экзамене. В метро, зависая над сидящими старушками, я успел прочитать оба тома. Бахмутский славился тем, что если кто-то не мог ответить хоть какую-то мелочь по тексту, не говоря уже о кораблях из «Илиады», то и на «тройку» рассчитывать было нечего. На самом экзамене он меня по «Дон Кихоту» не спрашивал, а только спросил, прочитал ли я его. В билете было что-то по Данте. Я придумал собственную дичайшую метафорику кругов ада, и похоже, удивительным образом Бахмутский оценил, что студент подошел к ответу творчески, а не как «зубрилка». Надо сказать, что его лекции располагали к творческому подходу. Еще в ходе экзамена выяснилось, что я не читал какую-то древнегреческую трагедию, которая была в списке обязательной литературы. Владимир Яковлевич взял с меня обещание прочитать по возвращении в Ригу. Обещание я выполнил с удовольствием, а на экзамене получил в зачетку «пятерку». Других оценок у меня на той сессии не было. Не знаю, насколько безумно все это было, но «пятеркой» от Бахмутского горжусь невероятно. (Dmitry Rancev)

Я за компанию с подружкой пошла сдавать экзамен по английскому, зная примерно пару слов на этом языке. Выкрутилась так: написала воображаемый рассказ вместо перевода текста, отнесла листок на стол экзаменатора и тихо вышла. За результатами экзамена, конечно же, не пошла. Мне, наверное, надо было в театральный на клоунское отделение поступать, а я тогда об этом не знала. (Сара-Ника Погребинский)

Получению красного диплома экономического института мешала одна «тройка» по математическому анализу, и я решила его пересдать. Я выловила первокурсника с лекциями и пошла к преподавателю договориться о том, когда он меня сможет переэкзаменовать. Он взял зачетку, посмотрел, что у меня стоит 4 по теории вероятности и прямо на моих изумленных глазах зачеркнул «тройку» и исправил ее на «четверку» с пометкой «исправленному верить». (Pogorelova Elena)

На втором курсе нужно было сдавать экзамен по английскому. Я не то чтобы его не знала, у меня был чудовищный зажим. Преподаватель высмеяла мое произношение, и я физически не могла сказать ни слова по-английски. Чем ближе была сессия, тем хуже мне становилось. Я сдавала какие-то диалоги, письменные задания, но понимала всю бессмысленность этой затеи. В общем, я решила прекратить жить и позвонила другу, чтобы попрощаться. Он оказался умным парнем, устроил мне сеанс психотерапии и за два часа растолковал, что у меня синдром отличницы и это явно не повод, чтобы лезть в петлю. Закончил он свой «спич» словами: «Вот увидишь, все разрешится само собой». Так и вышло: на консультации перед экзаменом преподаватель сообщила, что по состоянию здоровья она не может нас экзаменовать, заменить ее некому, поэтому оценка будет выставлена по текущим результатам. У меня в дипломе «хорошо» по английскому, и это абсолютное безумие. (Ольга Грудцына)

Я сдавала «электромагнитные поля и волны» очень строгому и очень тучному профессору. Предмет мне нравился, знала я его на «отлично», поэтому пошла отвечать первая. Почему-то там были не два стула и стол, а стол и скамейка. Я аккуратно села на край скамейки, профессор подвинулся, и скамейка под нами проломилась. Я устояла, а он упал. После этого он даже не стал слушать мой ответ и сказал: «Тройка». Я упросила поставить «два» и прийти на пересдачу. Пересдала на «пять». (Inna Gold)

Я сдавала на госэкзаменах математику, которую вдруг нам впихнули вместо истории КПСС. Был 1991 год, все неслось к е**ням, и история КПСС никак в дипломе быть не могла. Математику я не то чтобы не знала, я воспринимала ее как китайский язык: немного смешно, непонятно, и в целом абсолютно бесполезно. А тут госэкзамен. Я поняла, что диплом я никогда не получу, потому что математику я не сдам. Но решила рискнуть, и пока шла на экзамен, написала две шпаргалки: первый билет на левой ноге, а второй – на правой. Ноги кончились, а другими шпаргалками я бы не смогла воспользоваться. Диплом я получила – мне достался первый билет. Причем сдала я не на какую-то там проходную «троечку», а на «отлично». Преподавательница сама была в ауте, хотела дополнительными вопросами немного снизить оценку, но комиссия, уставшая и разморенная солнцем, сказала: «Нет, все нормально, пусть идет». (Елена Денисенко)

Я сдавала историю Украины на 3 курсе журналистики. У нас был молодой и стеснительный преподаватель. Девчонки с курса измывались над ним весь семестр с помощью декольте, юбок и шуточек в стиле «тебе, задрот, это все не светит». Он стеснительно отводил глаза и робел, мне было его жаль. А на экзамене мне попался билет, в котором было что-то про историю культуры. Я ответила ужасно и мысленно готовилась к пересдаче, а он меня спросил: «Как звали мужа Софии Ротару?» Девчонки мне подсказали ответ, и мой мозг уже ушел на покой и пересдачу. А преподаватель сказал: «Молодец, пять». Кроме меня в тот день никто не получил «пятерку». Всех тех, кто шагал перед ним в декольте, он жестко валил. Экзамен потом пересдавали ему всем потоком. Зачем он мне поставил «пятерку», я так и не поняла. Но это было летом в Одессе, и я решила, что это чудо. (Калина Куманова)

Экзамен по хирургии в медучилище был назначен на утро 2 января. Все были с маникюром, хотя это было не разрешено. За маникюр всех гоняли, но на Новый год без него было никак. Одну из первых сдающих отправили на пересдачу именно из-за маникюра. По рядам готовящихся отвечать прошел шорох. У меня все было нормально с ногтями, но пока я отвечала, за партами что-то неслышно происходило. После меня вышла моя одногруппница и получила «четверку». Это было невозможно – у нее были длинные ногти и ярко-красный лак. Оказывается, пока я отвечала, она обгрызла себе ногти и стерла лак краешком карманного зеркальца. Выглядело варварски, так что когда ее попросили показать руки, она быстро и изящно ими взмахнула, и этого оказалось достаточно. Хирургию-то она хорошо знала. (Lana Kern)

Я сдавала экономику на первом курсе. Вообще я всю жизнь была круглой отличницей, но тут почему-то меня переклинило. У меня не только не было ни одного конспекта, я даже не удосужилась прочитать то, что отксерила у подружки. Я просто взяла всю пачку листов и притащила на экзамен. Кое-как я списала из-под парты, готовясь к устному ответу, но когда начала отвечать – посыпалась. Ни слова не понимала из того, что говорю. Бедный преподаватель, пытаясь меня спасти, попросил нарисовать зависимость спроса от предложения. Это сейчас очевидно, что задачка элементарная, но тогда я не справилась. В общем, преподаватель сидел, страдал, было видно, что он не хотел ставить мне «двойку», и сказал: «Нууу… три!» Я сделала круглые глаза и обомлела, потому что у меня никогда не было «троек». Он спросил: «Ну а что вы хотите?» Я: «Четыре, конечно!» И тут он совершил роковую ошибку и спросил: «Вы что, хотите, чтобы я пошел против собственной души?» Я захлопала глазами и спросила в ответ: «А вы что, в душе хотите поставить мне три?» Момент триумфа – получила свою «четверку». Но больше женскими приемчиками никогда не пользовалась. (Vesna Pedchenko)

На первом курсе филфака был первый экзамен по фольклору. За пару дней до этого в Самаре прошел такой снегопад, какого лет тридцать не было – сугробы были по пояс и выше. На автобусе люди добирались по 3-4 часа. Мне повезло: можно было доехать на трамвае и потом идти сквозь полутораметровые сугробы. Обычным ходом это занимало минут 10, «норно-зимним» – минут 40. Опоздали в итоге все. Наш довольно строгий преподаватель Ольга Валентиновна отнеслась к этому с пониманием. Снег продолжал идти, шуток о том, что нас завалит и мы останемся там до весны, было не счесть. Сейчас вспоминаю и улыбаюсь, а тогда было так страшно идти сквозь метель и понимать, что я не успеваю ко времени начала экзамена. (Bella Hoffman)

Первый курс, тест по медицинской физике, ехать минут 20 без пробок, а в метель – бесконечно. Мы вышли с однокурсницей из автобуса и часа полтора шли пешком сквозь снегопад. Google Maps сейчас показывает, что тот маршрут занимает 2,5 часа. Мы шли даже по мосту с диким ветром. Нас, конечно, извинили. (Liora-Libe Kagan)

1980-й год, второй курс университетского математического факультета. Я должен был сдавать экзамен по истории КПСС. На лекциях, естественно, я не был ни разу, но что-то собирался рассказывать по билету. Преподаватель, фамилию которого я забыл начисто, посмотрел на меня, заглянул в зачетку и спросил:
— А вы знаете, кто ваш полный тезка?
— Юрий Карлович Олеша, — сказал я.
— Хм. А что вы у него читали?
— Ну, «Зависть», например, — сказал я, и процитировал что-то из «Зависти».
— Хм-м. Но ведь вы читали «Три толстяка»? А как там зовут главную героиню?
— Суок, — сказал я.
— А почему?
Я рассказал ему, почему ее звали Суок, после чего мы некоторое время перекидывались относительно малоизвестными фактами из жизни советской литературной тусовки начала века, пытаясь подловить друг друга на недостаточной эрудиции. После этого он протянул мне зачетку с «пятеркой» и сказал недовольно: «Идите уже». Потом мне рассказали, что когда я вышел, он задумчиво сообщил аудитории: «Пижон ваш Юрий Карлович». Про историю КПСС не было сказано ни слова. (Yuri Tarnavskiy)

Некоторое время я учился в физико-математической школе, притом и к физике, и к математике тогда испытывал полное равнодушие. На экзамен по физике я пришел, готовый кое-как – выучил только разделы, посвященные зарядам и оптике. Я вытянул билет про мощность, предложил учителю начать с самого начала и долго рассказывал про электроны и строение атома. Когда я, наконец, дошел до заряженной стеклянной палочки, то радостно сообщил, что из стекла делают еще и линзы, и начал толкать про оптику. Учитель с интересом ждал, когда этот цирк закончится, и в итоге поставил мне «4». Такого удовлетворения от экзамена я больше никогда не чувствовал. (Александр Соловьев)

Я пришла на государственный экзамен абсолютно пьяная, потому что накануне вечером в общаге я сказала девочкам, строчащим в полуобморочном состоянии шпаргалки: «Хватит зубрить, давайте выпьем лучше! Ну сколько можно трястись? Перед смертью не надышишься!» – и все такое. При этом обычно я не пила вообще.
В итоге мы выпили все, что было можно и нельзя. Утром я была такая пьяная, что даже не могла прочитать шпаргалку – не узнавала буквы. Идти сдавать мне надо было самой первой, потому что список начинался с тех, у кого были выше баллы. Прикол был в том, что никто ни о чем не догадался. Преподам, видимо, не могло даже в голову такое прийти. Сдала на «отлично», однокурсники до сих пор в ахере. (Галина Стешенко)

На теоретическом экзамене по конному делу на немецком языке я нечаянно назвала хвост «пенисом» – слова похожи. Как выяснилось позже, экзаменаторы решили, что я издеваюсь. Спасла оценку лишь моя тренер, объяснившая, что немецкий язык для меня неродной. (Александра Коноплева)

Я сдавала на права за месяц до родов. Первые два раза попадала на «город» к самому строгому и неприятному гаишнику отделения, которого я явно раздражала своим большим животом. На третий раз принимал другой. Я осталась последняя в машине, проехала 100 метров по тихой улице, и экзамен был сдан. (Elizaveta Serova)

На нашем факультете в политехе быстро экзамены не сдавали. Нормальной была практика прихода к 10 утра и ухода в 11 ночи. Но самым безумным был экзамен, который я сдала попытки с пятой. По каким-то причинам мне тогда преподаватель не поставил его в зачетку. Может, я ее забыла, а может, допуска не было. Преподаватель выдвинул условие: если я хочу сдать, то должна прийти с зачеткой в парк в 10 вечера, когда он там гуляет с собакой. И вот, зима, ночь, мороз, Новый год на носу, тьма. Я в абсолютно пустом парке ищу человека с собакой и бегу к нему через замерзший пруд прямо по недавно вставшему льду. Сейчас это выглядит как полная дикость, а тогда это все как-то укладывалось в голове. (Татьяна Войстрик)

У меня был экзамен по истории русского литературного языка. Преподавательница меня терпеть не могла, потому что я была разгильдяйкой, а еще и курила, не таясь. Старославянский я знала хорошо, так что сдавала письменные работы и отвечала на семинарах без особого напряжения. На экзамене мне достался совершенно элементарный билет, что-то про вторую палатализацию, и несложное письменное задание. А дополнительный вопрос – про этимологию имени. Я подготовилась, села, рассказала, преподавательница помрачнела и попросила разобрать имя и фамилию.
– Филиппова – от греческого «Филипп», любитель лошадей; Ольга – имя скандинавского происхождения, означает «святая»…
– Имя не соответствует содержанию! Четыре, давайте зачетку. (Ольга Грудцына)

В армии мы сдавали зачеты по истории России. Наш контуженный в Афганистане майор в самом начале зачета вышел поговорить по телефону. Вернувшись, он застал нас в разгар дискуссии об иге. В батарее служили одни студенты. Он нас немного послушал и поставил всем «5», не задав ни одного вопроса. (Тимур Деветьяров)

Я сдавала органическую химию, будучи в жутком похмелье, получила «пять» и выпала из аудитории в обморок – открыла дверь наружу, и однокурсники успели меня поймать. Никто не удивился. (Ася Михеева)

1989 год, экзамен по общей хирургии. Последнюю неделю перед экзаменом я читал только что вышедший «Архипелаг ГУЛАГ» и, разумеется, на экзамен пришел стерильным. Я взял билет, прочитал вопросы и понял, что это конец. Я сел за стол профессора и начал плавать так, что становилось стыдно. Профессор спросил: «Что за дела? Ты же вроде не идиот?» И тут я понял, что нужно сказать правду про Солженицына. За полчаса я пересказал книгу, которую профессор не читал, но очень хотел, и получал пять баллов в зачетку. (Andrei Sen-Senkov)

Диплом в РХТУ я защитила в феврале 1999 года. В тот же день я получила два предложения в аспирантуру, но ни одно из них не было тем, которое я прощелкала за полгода до этого. Хотя два – это тоже было круто. Я, кажется, была одна в группе, кому оказали такую честь. У меня был высший балл из потока, потому что я знала, что мой второй научный руководитель будет меня валить. По этой причине речь я писала особенно тщательно, не без помощи бывалых, и полировала ее до бесконечности так, чтобы произносить ровно 10 минут бодрым голосом и ни секундой больше. Я прошлась с моим профессором по всем вопросам, которые мне мог бы задать каждый член ГАКа – от декана до профессоров из МГУ. Я выучила свою речь наизусть так, что еще пару лет, проснувшись ночью, могла ее отбарабанить с выражением и без заминки. Несмотря на пару смешных моментов, эта выученная речь меня и выручила. После нее мне не задали ни одного вопроса, а секретарь не стала зачитывать отрицательную рецензию того самого научного руководителя, которому «седина в бороду, а бес в одно место». Сейчас я все это уже почти забыла, но это был бесценный опыт. Спасибо моему профессору Валерию Васильевичу Тарасову, уже, увы, покойному, моей аспирантке Наташе – я не забуду, как она ободряюще мне кивала с заднего ряда на каждой смене дыхания, и как это держало меня в тонусе. Спасибо аспирантам ИЭФ за помощь с вечно ломающейся установкой и за подсказки о том, как сделать речь идеальной. Но то, что вы меня попросили не приходить на новогоднюю вечеринку, потому что от меня пахло метакрезолом, я тоже помню. (Анна Горчакова)

На экзамен по истории в Университете культуры и отдыха я пришла в узкой длинной юбке, глухой, под горло, парчовой блузке с невообразимой пышности рукавами и с начесом как я не знаю, что. Открыв дверь и зайдя сперва внушительным в то время бюстом, я услышала: «Вот!» – и замерла в ужасе и ожидании, что сейчас меня выпрут вон за прогулы. «Вот как должна входить настоящая «жэншчына»!» – вскричал пожилой профессор, и я, полыхая, пошла за билетом. Что там было, не помню, но сдала я на «четверку», потому что знала, что миттельшнауцеры – среди шнауцеров не самые мелкие и не самые крупные. В ответе я крутилась вокруг этого слова, что-то щебетала, щебетала – ума не приложу, что. Какой «миттель», о чем был билет, не знаю, но я бодро ответила на вопрос в нем и сдала. (Наталья Качура)

Первый экзамен первой сессии в МГИМО был по всемирной истории, которая была заархивирована в один семестр. Преподаватель у нас был в хорошем смысле маньяком своего дела. Мне история как предмет для сдачи экзаменов никак не заходила, исключительно как развлекательное чтиво: в одно ухо влетало, в другое – вылетало. Запоминалось только что-то очень интересное. Я вышла отвечать с практически пустой головой.
– Я понимаю, хорошо Новый год отмечали, видимо. Кстати, чем отмечали?
– Виски.
– Неплохо. Ладно, идите.
Второй раз меня в ту сессию он видеть точно не хотел – «тройка». (Eugénia Shtukert)

Самым безумным было, когда на гауптвахте меня всю ночь заставляли цитировать устав, и если я спотыкался, били прикладом калашникова под дых. (андрей чемоданов)

На экзамен по судебной медицине я пришел утомленным. Выпитый за неделю алкоголь поверг меня в изрядную седацию, и я был абсолютно спокоен. Я взял билет, получил к нему практическую часть – кусок человечины в баночке и покоцанную черепушечку – и сел отвечать.
– А что это в баночке такое? – спросил профессор.
– Это два удара вилкой.
– А с черепом что?
– Травма острым предметом.
– Верно, но травма нетипичная. Чем обоснуете?
Тут силы оставили меня. Я молча перевернул кость и ткнул пальцем в маркировку – маленькие синие буквы «т.о.п.». Мне поставили «4», несмотря на полное незнание билета, с формулировкой «выучить каждый может, а сориентироваться – не каждый». (Алмат Малатов)

2 января с жуткого бодуна я пришла сдавать экзамен по истории средних веков. Я выглядела очень красивой и одухотворенной – с бодуна всегда так – и была в какой-то черной помятой «хламидке» до пят. Я вытащила билет с первым вопросом об истории католической церкви в Европе времен абсолютизма и проникновенно сказала: «Святой Терезе из Авилы вериги были желанны!» Еще в голове вертелось что-то о «Молоте ведьм». Доцент часто задышал, уронил очки и вдруг заметил: «Вы на нее похожи! На Терезу, я имею в виду». Я тоже разволновалась: «Это честь для меня. Здесь еще второй вопрос…» Доцент потянул к себе мою зачетку: «Что вы, не надо, не надо!» (Нелли Шульман)

Итоговый экзамен по литературе начинался в 12. В 9 утра я проснулась в развалинах под Иерусалимом, в деревне Лифта, и по жаре поперлась с тяжеленным рюкзаком до цивилизации. Дошла до школы я с дикой головной болью и за пятнадцать минут до экзамена встретила препода. Мы поболтали, после чего я пошла в комнату к другу взять таблетку и решила полежать в тишине десять минут, пока не отпустит. Последнее, что помню – он выходит из комнаты со словами: «У тебя три минуты до экзамена, ты идешь?» Я с энтузиазмом отвечаю: «Да, конечно!» – и просыпаюсь ровно через час после этой фразы. Экзамен шел вовсю, я побежала в класс, по дороге наткнулась на всех преподов и выцыганила у классного руководителя кофе. На экзамен меня, как ни странно, пустили. Классный руководитель в какой-то момент зашел, поставил стаканчик кофе, погладил меня по голове и вышел. Писала я экзамен, всеми силами откладывая истерику на потом. Но когда зашедший раздать нам вкусняшки препод по литературе, приблизившись ко мне, прошептал: «Я тебя придушу при случае», меня догнало. И ничего, 99 баллов в итоге получила. (Яна Никульчева)

Перед защитой диплома я влюбилась и каждый день проводила с объектом любви. А так как вместе мы еще не жили, то перед сном долго разговаривали по телефону. Еще не было безлимитных мобильников, а была домашняя кнопочная трубка. Я часто засыпала щекой на этой трубке, а утром на щеке были отпечатки кнопок. Как дописывала и защищала диплом, помню в тумане, а вот любовь эту запомнила. (Zhanna Nasupkina)

В течение первого семестра первокурсникам театрального факультета предлагалось прослушать курс этнографии. Старшаки сразу рассказали, как именно принято сдавать зачет: все наряжаются в национальные одежды и прямо в аудитории «водят козу» – с колядками, свистопляской, «дайте дядьку пиріжка» и прочим. Еду тоже должны были дарить студенты: колбасу, пирожки и водку с салом. А у нас группа маленькая была, всего четыре человека, и скидываться на мешок еды было дорого. Мы купили в ближайшей бакалее два килограмма риса, банку огурцов и сверху водкой, как подснежниками, украсили. Во время зачета пристроились к актерской группе. Они пели и балаганили, а мы только подвывали и подсовывали зачетки – сдали. Но после того, как день подошел к концу, и после кучи дополнительных занятий мы выползли в пустой коридор, а там был этот хмырь-этнограф: «Идите сюда, девчата, подсобите пожилому человеку». Этому гаду натащили невменяемое количество еды, и пришлось помогать ему переть гору пакетов с отрывающимися ручками до самого метро. (Elizabeth Bannikova)

За день до консультации, то есть за два дня до экзамена, я страшно напился – пришел на день рождения друга, ничего не пил, а в последний момент мне вынесли «штрафную», и через двадцать минут меня накрыло до галлюцинаций. Я приполз на консультацию зеленого цвета и с дрожащими руками и проспал на «галерке» от начала до конца. Когда я пришел домой, у меня кружилась голова и было не до занятий. На следующий день я пришел на экзамен. Легче мне не стало, предмета я не знал вообще. Когда вышел тянуть билет, преподаватель посмотрел на меня внимательным взглядом и сказал: «Помню, Евгений, вы на консультации очень хорошо выступили. Так что давайте вы не будете тянуть билет, а мы с вами просто поговорим…» Дальше он задавал мне вопросы и сам на них отвечал – я только кивал. Потом группа замерла, и преподаватель снова посмотрел на меня трогательно и сказал: «Ничего, очень ничего, хотя сначала было не очень, было плохо, но потом стало ничего, даже очень ничего. Я бы сказал, потом стало хорошо, очень хорошо, даже отлично!» – и поставил мне «пять». В гробовой тишине я вышел из аудитории победителем. Ни названия предмета, ни имени преподавателя я не помню. Пить не бросил. (Жека Шварц)

Я в вузе терпеть не могла электронику – я ее не понимала, а препод меня раздражал и пугал. Самым страшным было попасть на экзамен именно к нему. Я надеялась, что будут другие преподаватели и я проскочу. В итоге в день экзамена после вечеринки в общаге я все проспала, опоздала на три часа, пришла в аудиторию, а там остался только он. Препод дал мне выбрать билет и ушел куда-то по делам. Я быстренько перекатала с учебников, что смогла, и кое-как решила задачку. Препод вернулся, посмотрел на мои ответы и сказал: «Ну, доставайте, откуда списывали», и дальше час объяснял мне эту тему. Потом он взял мою зачетку, в которой все предметы, кроме этого, были сданы на «отлично», задумался, и со словами: «Меня утешает, что вы никогда не будете разрабатывать электронные схемы», поставил мне «5». (Ева Новикова)

Я была аспиранткой и помогала коллеге принимать историческую грамматику у заочников-должников. И вот, экзамен, студент плавает, а я задаю уже не помню какой наводящий вопрос:
– В тексте есть ь и ъ, сверхкраткие. Но в летописи они не на своих местах. Это результат какого-то фонетического процесса. Что это?
Парень уже весь в испарине и почти кричит в отчаянии:
– Это писец!
– Чтоооооо? — вскакиваю я с места.
-–Это, – медленно говорит он. – Писец. Ошибся…
Поставила за знание омонимии в современном русском языке «3». (Nadezhda Shapovalova)

В 9 классе у меня началась первая любовь с девочкой из 10-го. Мы встречались на переменках и держались за руки. За это педсостав объявил нам войну. Я в ответ перестал ходить в школу, и меня оставили на второй год. Чтобы этого избежать, родители устроили меня в заводскую вечернюю школу, где можно было начать учебу сразу в 11 классе, но для этого нужно было сдать все экзамены за 10-й. Меня привели с листочком в класс «вечерки», где сидела молодая учительница. На листочке был перечень предметов экзаменации. Я уселся напротив, девушка взяла карандаш и начала: «Так… Русский язык… Эммм… Ну, скажем, жи-ши пишем?..» – «Через и!» – «Отлично»… Вычеркивает. Так… Геометрия… «Сумма квадратов катетов равна…» – и так далее. Все сдал, перешел в 11 класс. (Арсен Даниэль)

Диплом я писал в последнюю неделю перед сдачей. В ночь перед защитой надо было сделать 8 чертежей на А2. За ночь сделал 6, еще два делал на ноутбуке в машине, пока распечатывались те, что сделал ночью. Защитил на 5 и единственный в потоке был рекомендован в аспирантуру. (Гюнтер Даймон)

Я сдала всю летнюю сессию в техническом вузе на «отлично», и оставался последний экзамен – философия. Все знали, что препод не портит зачетки, к тому же мне перепали бомбы – готовые ответы на все вопросы, заранее написанные на листах. На экзамене нужно было только достать нужные листы, правда, среди них не было первых трех билетов из 25. Я к экзамену написала только два билета, а вытянула, конечно же, третий, который не читала и к которому не было бомб. А еще я нахально пришла с похмелья. Отвечала я бледненько. Когда препод открыл мою зачетку, пришла его очередь бледнеть. «Я поставлю вам «отлично», но вы же понимаете, что это незаслуженно?» Я понимала, но не отказалась. Свою повышенную стипендию в +50% я сохранила. А через несколько лет сдавала ему же кандидатский минимум. Но тогда уже готовилась как зайка. (Анна Шапиро)

Экзамен по экологии на втором курсе. Я только что рассталась с парнем, и мне было, мягко говоря, на все наплевать – не готовилась я вообще. Приехала, зашла, взяла билет – а экзамен почему-то был в форме теста, и на часть вопросов нужно было выбрать верный ответ и дать пояснение. Я поняла, что из девяти вопросов знаю примерно четыре. Я написала ответы на них – терять было нечего – подняла руку и попросилась выйти. В коридоре я сцапала своего друга-отличника, затащила его в туалет и объяснила ситуацию. Он за пять минут набросал мне ответы на оставшиеся вопросы. Дальше я быстренько их списала, но это еще было не все. Экзамен принимали двое – тетенька, про которую все знали, что она валит девушек, и добряк профессор, наш лектор. Мою зачетку взяла тетя. Я сделала морду кирпичом и сказала: «Я еще не закончила. Можно еще пять минуток?» Она пожала плечами и вызвала следующего. Я увидела, что профессор собирается отпустить студента, а на другом конце аудитории девушка уже собралась к нему идти отвечать. Тут я сорвалась с места, почти с разбегу плюхнулась на стул и с улыбкой заявила: «Я готова отвечать!» Далее был цирк. Профессор благосклонно выслушал мои бойкие пояснения, а под конец заглянул в ответы и сказал: «Странно, там другой ответ, но вы мне так аргументированно все рассказали. Наверное, там ошибка». Взял зачетку и поставил «пять». Это была самая наглая «пятерка» в моей жизни. Обычно я к экзаменам готовилась. (Татьяна Коваленко)

У меня диких сдач экзаменов было несколько. На первом курсе был кошмарный экзамен по матану. Я его тогда еще понимала и была уверена, что если не «4», то «5» у меня будет, – и попала к аспиранту. Мишель мучил меня полчаса, добиваясь понимания предмета. Я его понимала, но не понимала, как донести это до Мишеля. Он, в абсолютной уверенности, что я «дебилко», поставил мне «3» из жалости, и я была в совершенном шоке. Остальные четыре экзамена по матану были сданы на «5» и «4», но не этот. Мишеля я потом встретила в тусовке юных евреев в «Гилеле» и под предлогом «Ты мне зачетку испортил, гад!» раскрутила его на кофе с пироженкой. А совсем по-другому диким был экзамен по алгебре на 2 курсе. Я учила ее неделю, а она в меня никак не лезла. В какой-то момент я заорала, что больше не могу, швырнула тетрадь в стенку и легла спать с твердым пониманием, что ни на какой экзамен я не пойду. Во сне ко мне пришло решение, я проснулась, разрезала тетрадь на «бомбы» и пошла сдавать. Экзамен оказался письменным. «Пятерка». (Саша Смоляк)

Мы сдавали госэкзамен по аккадскому языку. Каждому выдали по три клинописных текста разных периодов и жанров, словари, списки знаков и дали два или три дня на подготовку. С двумя текстами я справилась и как раз пыталась расшифровать сложный последний кусок в третьем, кажется, из «Эпоса о Гильгамеше», когда за мной пришли и велели идти отвечать первой. Я прочитала все, что подготовила, и замолчала.
– А последние строки? – спросили меня.
– Я их не поняла, – сказала я дрожащим голосом и в отчаянии посмотрела на клинопись. А она вдруг стала абсолютно понятной. Я прочитала последний кусок с листа без подготовки, перевела, прокомментировала, а потом убежала рыдать на лестницу. Поставили «5». (Надежда Рудик)

Наверное, самой безумной была сдача экзамена по философии в магистратуре. На лекции я ходила, конспекты писала, но на занятиях засыпала, и к концу лекции конспект походил на хреновую кардиограмму. Перед экзаменом было принято стратегическое решение добыть шпаргалки и взять их с собой. Шпаргалки были добыты готовыми, ночью перед экзаменом разрезались, подкалывались под одежду, а перед этим читались один раз. Экзамен проходил в самом большом читальном зале университетской библиотеки. Мы зашли, сели и потянули билеты. Я посмотрела на билет и поняла, что темы знакомые, но писать по ним нечего. Еще от недосыпа почему-то зуб болел и, видимо, температура поднялась, хотя было лето. Рука потянулась за шпаргалкой – я помнила, где она. «Шпору» я достала, но рядом стоял ассистент, смотрел и не отворачивался. В моем кулаке была зажата «шпора», я начала писать то, что помнила по этому вопросу еще из курса истории – там была какая-то хрень о Киево-Могилянской академии и ее философской школе. Я все ждала, когда ассистент отвернется, а он, как назло, смотрел. Увидел, как еще кто-то сзади достал шпору, поймал его и выставил – экзамен человек не сдал. Ассистент продолжил стоять и смотреть, и не один – нас было много, поток со всего университета по всем специализациям. Никак было не разжать долбаный кулак с гребаной шпаргалкой. Я продолжила писать, теперь уже про Сартра. Как выяснилось потом, я его переместила лет эдак на 50 вперед. Я еще что-то написала, потом сдала работу, стала выходить и почувствовала, что из меня вываливаются шпоры. Я была в легком летнем костюмчике из скользкой ткани типа ацетатного шелка, булавки по ней заскользили и от моих быстрых движений раскрепили целые гармошки шпаргалок. Я бежала с ними наперегонки. Весь путь просматривался ассистентами и теми, кто был на экзамене. Я выскочила совсем за дверь, захлопнула ее резко, и водопад шпор обрушился из-под меня на пол. А там уже куча знакомых стояло с других факультетов, похихикивая. Самое смешное, что при всех очевидных ляпах по этому экзамену на кандминимум я получила «пять». На радостях пошла и впервые в жизни постриглась у профессионального и очень хорошего парикмахера, оставив в прошлом ученическо-студенческую косичку и приобретя совершенно меняющую меня стрижку. (Оксана Савельева)

Выпускной экзамен по физике был у нас в тот же день, что и выпускной вечер. Мы пошли на экзамен, а мамы – в парикмахерскую, занимать очередь. Мне попалась электромагнитная индукция – запомнила на всю жизнь. Хоть я и неплохо училась, никак не могла вспомнить, что это такое. Впереди сидела одноклассница, отличница по физике. Я ей шепчу: «Электромагнитная индукция – это что за величина?» Но мы же были под присмотром, так что она смогла только прошипеть: «Это не величина, а явление». С этим явлением я и явилась перед комиссией. И ничего, сдала, и даже хорошо. (Людмила Шикина)

Для школьного выпускного экзамена по литературе я изобрел хитрую, но не сложную систему шпаргалок. Не то чтобы я не любил литературу, но экзамен проходил в те годы, когда самостоятельно о ней рассуждать не полагалось, а нужно было запомнить то, что нужно было отвечать, – а вот этого я никак не мог. Я написал тезисы для каждого билета на крошечных листочках – три на пять клеточек, потому что такой размер отлично помещался в ладони и ничем себя не выдавал. Я собрал их по порядку в маленькие пачки, каждую пачку скрепил скрепочкой, а потом скрепочки последовательно приколол на булавочки изнутри к школьному пиджаку. То есть найти путем нащупывания нужную шпаргалку было просто, доставались они легко, а лишние складывались во внутренний карман пиджака. Я успешно списал всю законспектированную белиберду. Кажется, про «Тихий Дон» что-то, остального не помню – я же не учил. (Стас Жицкий)

К экзамену по философии науки мы готовились с однокурсницами. Для лучшего усвоения материала мы заодно вспоминали всякие задорные факты из личной жизни философов – а там было много интересного. Потом на экзамене вместо концепций в голове только что-то неприличное всплывало. Экзаменаторам я это не озвучила, сдала на «4». (Nina Milman)

Медицинское училище, последний курс, экзамен по технике безопасности. Я забила на подготовку, так как не воспринимала предмет серьезно, поэтому знаний было ноль. На экзамене я несла такой бред, что уже мысленно попрощалась с красным дипломом, но меня было не остановить. Преподаватель с круглыми глазами сказал: «Я тебя каждый день по радио слушаю, и ставлю зачет только из-за твоего умения так красиво и уверенно “заливать”». А я не работала на радио, просто с модератором голоса были похожие. (Kateryna Wiens)

Выпускной по английскому в школе, 1996 год. У меня был грипп и температура под 40. На экзамен меня физически принесли и положили. Но, надо сказать, сдавалось в таком состоянии прекрасно, потому что мозг просто не способен был отвлекаться ни на что другое. В жизни никогда больше не наблюдал у себя подобную концентрацию. Сдал на «отлично». (Алексей Адрианов)

Я сдавала кандминимум по английскому. Я рассказывала довольно связно, но преподавателей «таращило» от моего произношения, как от скрежета ногтей по стеклу. Преподаватель попросил меня перевести с листа, и я бодро шпарила по-русски. В какой-то момент он отобрал у меня книгу со словами: «Да что вы несете?», долго смотрел, а затем подозвал старушку, заведующую кафедрой. Та тоже долго и неподвижно смотрела в текст. Некоторое время они смотрели друг на друга и затем попросили меня еще раз перевести. Я перевела что-то в духе: «Эти стояли на тех, а те в это время шли туда, но там было не то, что предполагали первые эти, а другое, поэтому те, которые шли, были в двух шагах от того, чтобы вообще никуда не ходить, но поскольку третьи очень интересовались тем, чтобы первые попали в первое, то вторым пришлось…» И это предложение продолжалось еще строчек шесть. Преподы переглянулись еще раз и поставили мне суммарную «4». (Ася Михеева)

Самым адским был экзамен по английскому в одиннадцатом классе английской спецшколы. По идее, надо было учить наизусть «топики» (London is the capital of Great Britain. It is situated…). По идее, это все было очень важно. Всю предыдущую ночь я не спала и готовиться я планировала начать как раз вечером после этой ночи. Голова моя была полна Сильмариллиона, которым я продолжила вдохновенно делиться на экзамене, по методу «если бы у рыб была шерсть, в ней жили бы блохи, а блохи…» (Marina Feygelman)

Иняз, курс, кажется, 4-й, экзамен по экономике – очень нужному и важному предмету. У препода была привычка говорить «так» каждые 40 секунд и своя система плюсов и минусов за ответы, конспекты и пропуски. Нужное число плюсов давало автомат, но у меня было на один пропуск больше, чем дозволено, – трамвай сломался, мы шли пешком на эту чертову экономику, а он «энки» поставил – и пришлось сдавать. Единственный раз за все годы я забыла зачетку. А пединститут наш был расположен далеко не в центре. Я потратила деньги на две маршрутки до дома и на две обратно и еле успела заскочить последней. Билет не помню. Помню, что препод спросил дополнительно «Что общего у США, Австралии и Канады? Как называется Центробанк США?» Пять. (александра пилецких)

Самой безумной была сдача экзамена по аналитической химии. Я сдавала непредсказуемые экзамены по два в неделю несколько месяцев подряд. Успела в троллейбусе просмотреть оглавление учебника, и этого хватило. Это был пятый курс, а я как раз на третьем заметила, что курсы общей биохимии и «микры» перекрываются на две трети, и что природа едина. Подозреваю, что этому нас и учили. (Marina Feygelman)

В десятом классе у нас полгода шел курс по философии. Поскольку я переводилась из другой школы, застала я буквально три урока, в том числе то, что считалось заключительным экзаменом. Нам задали подготовить трехминутный доклад на «мыслительную тему». Это вольный перевод с иврита, но в оригинале звучало примерно так же осмысленно. Во время 20-минутного перерыва до меня вдруг дошло, что следующей парой будет экзамен, который шел напрямую в аттестат. Со всех ног я побежала в школьную библиотеку и нашла там самую тонкую из имеющихся книжку по философии. Оставшиеся 15 минут я судорожно вникала в суть первой главы. В итоге на том уроке доклады делали два человека: я и еще одна девочка. Девочка в течение пяти минут рассказывала о том, какие интересные мысли вызывает работа вожатой в молодежном отряде. Я размазала на пол-урока пересказ той самой первой главы. Выражение лица учителя было бесценным, но 100 баллов он все-таки мне поставил. (Vera Margulis)

У меня было два безумных экзамена. Первый – в девятом классе. Мне было ужасно лень учить географию, поэтому я выучила только три билета. Пришла на экзамен и вытянула третий билет. Во второй раз при поступлении нужно было написать изложение. Вечером наугад из сборника материалов для изложений я выбрала текст, потренировалась на нем, и пошла спать. На следующий день на экзамене преподаватель вытащил из конверта тот самый текст. В – везение. (Виктория Яковлева)

Самым безумным был, безусловно, экзамен по психиатрии. Там вообще все безумное было. (Max Signae)

На экзамене мне попался билет про английских экономистов XVIII-XIX века. Я что-то промямлила, но внезапно вспомнила строчки из «Евгения Онегина», которого учила наизусть просто из любви к искусству: «…зато читал Адама Смита и был глубокой эконом, то есть умел судить о том, как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему, когда простой продукт имеет. Отец понять его не мог и земли отдавал в залог». На основе этих стихов сдала экзамен на «четверку». (Ирина Иванова)

Я сдавала философию в Иерусалиме, в Гиват-Раме. Я не помню причины задержки начала экзамена, но все, кто пришли сдавать, сидели в парке на траве и тряслись от страха – наш препод был перфекционистом и занудой. Мой дорогой друг Эмилио, репатриант из Испании, в университет приходил всегда накуренный. В тот день экзамен все задерживался и задерживался. В итоге я, Эмилио и еще один студент выкурили здоровенный косяк. Экзамен я сдала, но препод меня выставил за двери аудитории со словами: «Да уйдите уже». Я неимоверно задолбала его вопросами, ответами и теориями. Я была не согласна с Юнгом и очень горячо спорила с высказываниями Ницше. Эмилио не сдал. Глядя на меня, он дико ржал по-испански, а потом ушел курить дальше. (Uliana Kalugina)

У нас русский язык и культуру речи вел жуткий бабник. Я пришла на последнюю пару перед зачетом в юбке с разрезом практически до гланд. Всю пару он косился на разрез левым глазом, а потом попросил зачетку. Поставил зачет автоматом и сказал зайти к нему после пар. Я не пошла. (Мария Чаплыгина)

Старославянский язык я сдавала шесть часов и еле-еле вытянула на «троечку», хотя училась прилично – такая уж нам досталась суровая преподавательница. А еще помню выпускной экзамен по сольфеджио в музыкальной школе. Он до сих пор снится мне в кошмарах, а ведь прошло 35 лет. (Анна Смирнова)

У меня самым безумным был выпускной экзамен по алгебре в школе. Алгебру я класса с шестого жутко запустила, неизменно получала по ней тройки, а в выпускном классе мне повезло – подруги уговорили пойти с ними к репетитору. Репетитором была математичка нашей же школы, но увы, не нашего класса. За три месяца она восстановила в моей голове весь школьный курс алгебры и геометрии и даже больше. На выпускном экзамене были дико сложные задания. Учителя традиционно заперлись и решали задания до экзамена, но решить так и не смогли. Смогла только та учительница, которая была нашим репетитором. Остальные подогнали решение под ее ответ и написали нам его на доске – в виде исключения, потому что было слишком сложно. И у меня не сошлось. Перепроверила – снова не сошлось. Ошибки я не видела. Меня уже уговаривали подогнать решение под ответ, а я уперлась и сдала так, как считала нужным. Мой ответ оказался правильным, репетитор ошиблась, а остальные не справились. Четвертные оценки с итоговой за мой последний год были шедевральными – 3, 2, 5, 5, экзамен – 5, а итоговая оценка – 4. (Елена Пепел)

Я сдавал историю КПСС в советском техническом институте. Ничего не учил, поскольку все силы и помыслы были сфокусированы на походах и КСП. Мне достался билет про Ильича в Разливе в шалаше. Преподаватель был обычным зачетником, но родом с Алтая. Я мямлил что-то общеисторическое: «Был такой момент, могли арестовать, основоположник был вынужден скрываться в шалаше в Разливе, осень, холод…» И тут меня понесло: «А холод, а комары! Да как же он, книжный человек, вообще это выдержал? А?» И препод завелся: «Да конечно! Вы-то, маменькины сынки, ничего уже не знаете и не умеете! Костер, шишки, дымовуха! Вот мы в тайгу пацанами уходили на две недели с краюхой хлеба, солдатским одеялом, дедовским ружьем – и выживали! Не то что вы, барчуки московские». «Ну да, ну да, – подхватывал я, – а еще ведь можно нодью разжечь – она же вообще как калорифер до утра будет фигачить…» Он странно посмотрел на меня и сказал: «Зачетку давай». До исканий и произведений Ильича в Разливе мы как-то не дошли. (Гамид Костоев)

Я напился в хлам перед вступительным экзаменом по физике. С утра я варил кофе на коньяке. Писать я мог с трудом, а рисовать и чертить не мог совсем. Взаимную перпендикулярность не то электрического и магнитного поля, не то электромагнитных волн я показывал в воздухе руками. Почему-то получил 5. (Кирилл Кулаков)

У меня была прекрасная учительница литературы, ветеран войны, которая в советской школе совершенно не грузила нас идеологией. Однако статью Ленина «Партийная организация и партийная литература» она заставила нас подробно законспектировать и чуть ли не выучить, утверждая, что это нам обязательно пригодится. Билет с этой статьей мне попался сначала на устном выпускном экзамене по литературе, потом на вступительном в универе, а затем в первую сессию на экзамене по введению в литературоведение – это было уже совсем смешно; препод был старенький и на грани маразма. Умилялся. Пригодилась ли она моим одноклассникам, не знаю. (Анна Кудрявцева)

Функциональный анализ – та еще ахинея. Учишь и не понимаешь, что именно, но сдавать надо, чтобы была стипендия – на нее тогда можно было жить. Наш препод это все осознавал и хотел, чтобы мы просто пришли с пониманием хоть чего-нибудь и чтобы у нас был хотя бы конспект. На экзамене разрешалось пользоваться чем угодно, когда готовишься, но при ответе можно было использовать только то, что написано на листке. В ходе экзамена препод имел право спросить определение любого термина. Я при подготовке вопроса выписала не только теорему и доказательство, но и все термины, которые как-то к ним относились. Преподаватель взял мой листок, прошелся по нему взглядом, хмыкнул и поставил «отлично». Безумная сдача теории пластинок и оболочек была примерно по такому же шаблону. Рядом со мной сидела глубоко беременная однокурсница, которая вообще не знала, что она пришла сдавать, а преподаватель пытался ей помочь, задавая все более простые вопросы. Когда на вопрос «Что такое полярная система координат?», он получил очередной стандартный ответ: «Ну поставьте мне три», то просто вскипел от возмущения и отправил ее на пересдачу, а затем тихо вне глаз студентов, чтобы не позориться, поставил ей «трояк». А я сдала легко благодаря тому же методу, на пяти листках выписав половину конспекта. Еще одна безумная сдача функции комплексного переменного была просто уникальной. За два дня до экзамена у нас был список вопросов. Тогда начался экспериментальный процесс – одну лекцию читали, а две давали на самостоятельное изучение. В вопросах из списка мы не понимали вообще ничего. К консультации все уже все вызубрили, кроме меня. Умники начали задавать вопросы по списку, препод был в шоке, посмотрел на список и понял, что случайно дал нам вопросы для мехмата. После этого он вычеркнул две трети списка. За день я спокойно выучила оставшиеся вопросы и сдала на «отлично». Кроме того, на экзамене меня вдруг осенило, как рисовать графики функций комплексного переменного, чего не было на занятиях. Я была в шоке. (Tetyana Mykhaylyshyna)

У моего бойфренда-однокурсника был экзамен по прикладной математике. Он не знал ровным счетом ничего и имел хвосты за работы в семестре. Тогда мы учились языку fortran и выполняли лабораторные работы на перфокартах. Пока любимый сидел в аудитории и готовился, преподаватель вышел. Теорию можно было не знать, но если решить задачу – «трояк» был обеспечен и отчисление не грозило. Я влетела в аудиторию, схватила листок с задачей, не смогла сходу ее одолеть и пошла в преподавательскую со словами: «Ой, помогите, пожалуйста, у меня вопрос…» Сидевший там препод задачу для меня решил, но объяснений я не поняла. Я успела передать решение любимому юноше, и тут увидела как «решала» из преподавательской идет в аудиторию, где проходит экзамен. Я сидела ни жива ни мертва, думала, что из-за меня любимого разоблачат и отчислят. Он с задачей попал прямо к тому человеку, который ее решил. У преподавателя был подозрительный взгляд и не было и ни единого дополнительного вопроса. «Три» в зачетке. Я выдохнула и отчетливо увидела нимб над своей головой. До сих пор подозреваю, что неуверенность в правильности решения и привела препода в экзаменационную аудиторию. (Anna Alexandrova)

Третий курс, летняя сессия. «Красные корочки» мне не светили, но в том июне первые два предмета я сдала на отлично, и препод по философии, он же лектор и «семинарист», не заглядывая в предыдущие сессии, решил не портить мне текущую прекрасную картину и попытался натянуть мой ответ на «пятерку». «Давайте так, – говорит, – вы отвечаете на еще один дополнительный вопрос, и я ставлю пятерку». – «А давайте так, – говорю я, – вы не задаете больше дополнительных вопросов, ставите мне «4», и я ухожу». (Eugénia Shtukert)

Самой безумной была сдача экзамена по электротехнике за бутылку Бифитера. (Алексей Олейников)

В девятом классе было понятно, что по химии у меня выходит твердое «два». Преподавательница химии попросила меня спеть знаменитую серенаду Шуберта, которая про «легкою стопою». Кажется, я засветилась на перемене или на утреннике – не помню. В пустом классе я спела ей акапелльно Шуберта и «Вокализ» Рахманинова, после чего мне поставили то ли «тройку», то ли «четверку». Я в буквальном смысле прорвалась через химию грудью. (Lala Greengoltz)

На выпускном экзамене по литературе нужно было продекламировать что-то наизусть из русских поэтов ХХ века. Я спела уличным пацанским мотивом «Я московский озорной гуляка, по всему Тверскому околотку». Наша классная руководительница в комиссии выкатила глаза и начала орать: «Как ты смеешь! Вон отсюда!» Только потом выяснилось, что она, преподаватель литературы, не знала, что это были стихи Есенина. А мне поставили «пятерку». (Nadia Romanova)

У меня было две безумных сдачи экзаменов. Одна стандартная – в летнюю сессию. Мы в ночь перед экзаменом поехали к подружке, всю ночь бухали и ходили купаться на карьеры. Как сейчас помню, у нее в квартире я обнаружила сидячую ванну и была поражена в самое сердце. Ехать от нее было далеко, и в какой-то момент я мудро решила уже не ложиться спать. Уезжала я первым автобусом, и на остановке был только один парнишка с пивом. Именно тогда я увидела северное сияние – оно в нашей местности бывает раз в сто лет. Парнишка еще уточнил осторожно: «Вы тоже это видите?» Экзамен я сдала на «пять» – я все знала, абсолютно не волновалась, но сдавала как во сне. Препод приглядывался ко мне задумчиво – я только потом поняла, что от меня несло костром, шашлыками, тиной, и взгляд у меня был блаженный. Второй раз был в зимнюю сессию. Я готовилась к другому экзамену, позвонили пацаны и сказали: «Приезжай, тут административное право на халяву ставят, мы препода напоили». Я приехала, препод был уже никакущий, но кое-что еще понимал: «Вы всех своих друзей уже позвали, да?» А парни говорили ему, льстиво улыбаясь, что я хорошая девочка и заслужила. «Пятерку» он мне поставил, но осталось какое-то неуютное мерзкое чувство, что мы воспользовались слабостью человека. Я и так бы сдала. С другой стороны, четыре экзамена – это не пять, а нервы не казенные. (Лисичка Полярная)

В 1997 году я очень хотела поехать учиться во Францию, а для этого надо было сдать экзамен по французскому через три дня. Мы закрылись с подругой, которая знала язык, на трое суток, и я зубрила разные истории про себя и жизнь. На экзамене я вообще не понимала, о чем меня спрашивали, говорила: «Да, но…» и рассказывала что-то из выученного. В конце они меня спросили: «С вами все в порядке?» – и я ответила: «Да, я не беременна». Комиссия лежала под столом. Учиться я поехала. (Olga Koulikova)

У меня красный диплом, но, возможно, больше всего я горжусь в нем четверкой по латыни. С преподавателем у нас были сложные отношения. Бывало, что мы сбегали с пар и врали, что нас отпустили. На занятиях у меня иногда слегка сносило крышу и я начинала дерзить, а он неизменно оставался спокойным, корректным и очень честным. На итоговом экзамене, рассматривая мою зачетку с «пятерками», он сказал мне: «Я могу вам поставить «пять», но мы оба знаем, что на «пять» вы латынь не знаете». Это была правда, и я попросила поставить мне «четыре» – очень твердо попросила. Помню его взгляд в тот момент. Экзамен на первом курсе – мелочь, но мне почему-то до сих пор кажется, что я тогда выбрала больше, чем просто оценку. (Надежда Рудик)

Факультет начальных классов. Мы – будущие учителя начальной школы. Преподаватель, садюга по натуре и психопатка в обычной жизни, отрабатывала на нас методы из своей диссертации. Это была летняя сессия после 2 курса. Я сдавала русский язык пять раз – материал был в разы сложнее, чем у будущих «русичек». Эта стерва крутила ручку перед глазами сдающей жертвы, переливала воду из одной чашки в другую, устраивала сквозняк и сбивала, как могла. В результате я наизусть выучила общую тетрадь в 96 листов с ответами на билеты. Прошло 26 лет, а мне все равно эта хрень снится в кошмарах. (Alina Gal)

Самым безумным был экзамен, на котором я потеряла на своей парте экзаменационный билет. (Стася Яковлева)

На первом курсе у нас была физкультура в бассейне. На первом занятии в зале попросили поднять руку тех, кто не умеет плавать, – подняли почти все, а я не подняла. Педагог решил, что раз все не умеют, то мы будем осваивать теорию в зале, а потом перейдем к практике. Начались занятия, два из которых я сидела в уголочке. Прогуливать было нельзя, но и упражнения на полу я тоже делать не собиралась. «Смирнова! Ты самая умная? Почему не делаешь?» Я вежливо ответила, что таким образом нельзя научится плавать, это утопия… Меня перебили и сказали: «Вот начнется вода, и мы посмотрим, кто тут самый умный». И вода началась. Мы вышли в чашу бассейна – две группы первокурсников и кто-то с других курсов. В лучших традициях отечественной педагогики меня выдернули из строя, поставили перед всеми и в тишине сказали: «А теперь Смирнова продемонстрирует нам свои великие познания в технике плавания». Я встала на тумбочку и нырнула. Если бы они спросили «Кто из группы умеет плавать?» или дослушали бы мое утверждение об утопии, то узнали бы, что я мастер спорта по плаванию и водному поло и до того года играла за сборную города. Но меня не спросили, а советская система взращивания спортсменов научила меня молчать, если не спрашивают. Да и в мир, далекий от спорта, я попала совсем недавно, поэтому рот открыть лишний раз боялась. Из мирной жизни я знала очень немного и вечно была посмешищем. Я не умела краситься, носила спортивки и кроссы, имела рост 180 при весе 46 килограммов и была закомплексованным ребенком. Я вылезла и молча встала. Мне велели принести зачетку и выметаться из бассейна до конца семестра. (Мария Хайретдинова)

Ожидая вполне заслуженный «автомат» по истории КПСС, к последнему семинару я не подготовилась, за что и лишилась «автомата» от вредной доцентки. Экзамен был последний, остальные были сданы досрочно. Мне пришлось торчать в Москве почти три недели и штудировать материалы бесконечных пленумов: «Бурные аплодисменты, переходящие в овации». На экзамене профессор очень удивился, увидев меня, когда я уже успела написать все ответы: «У вас же «5» стоит. А, уже подготовились? Ну, тогда идите отвечать». Не пошла. (Елена Парфенова)

Я был молодым преподавателем МГУ, когда от моего друга А. внезапно ушла жена. На следующий день мне предстояло принимать экзамен, но я мужественно поехал к А. на дачу и всю ночь выслушивал его драматический монолог. Под это дело мы съели на двоих полторы сосиски и выпили по две «поллитры» каждый. Ранним утром А. остался спать и блевать на даче, а я поехал принимать экзамен. Ну, дальше вы понимаете. (Олег Лекманов)

У нас на втором курсе преподаватель философии был идиотом. Это стало совершенно очевидно, когда он во втором семестре сбрил бороду. А еще он сказал, что евреи – единственный нехристианский народ в окружении христианских как раз в тот момент, когда я оторвался от своих дел на заднем ряду и случайно стал его слушать. После этого я решил, что в следующий раз мы с ним увидимся на экзамене. Разумеется, к экзамену нужно было принести реферат. Я надыбал диск с рефератами – на дворе был 1998 год – и забыл об этом до 12 ночи перед экзаменом. В этот момент я осознал две вещи: что у меня не работал принтер и что я мог сходить к соседу распечатать, но рефераты на диске представляли собой предисловия к советским изданиям философов со всей марксистско-ленинской шелухой. Так что сдать их в таком виде не представлялось возможным. Делать было нечего, я взял бумагу, ручку и всю ночь переписывал предисловие к Гегелю, меняя везде отрицательные эпитеты на положительные. Почерк у меня неудобочитаемый, а тогда я еще торопился, и поэтому получившийся результат был своего рода произведением каллиграфии, только с обратным знаком. В день экзамена выяснилось, что предыдущему курсу забыли в прошлом году поставить в расписание философию и поэтому им велели прийти на экзамен, а преподавателю велели войти в их положение. Но поскольку он был идиотом, он не разобрался, в чем дело, просто загнал обе группы в аудиторию и сказал: «Ну, давайте побеседуем». Более наглые третьекурсники инициативу беседы взяли на себя, так что за весь экзамен я ни сказал ни слова. Потом преподаватель стал брать рефераты из стопки. Тем, у кого реферата не было, он ставил «тройки». Тем, у кого был, он задавал вопрос про Канта, на который никто ответить не мог, и ставил «четверки». Наконец, дошла очередь до меня. Философ посмотрел на мой реферат и сказал: «Нет, этого я прочесть не могу, это у вас эссе получилось». «А давайте, – говорю я,– я вам перескажу», – и стал нести какую-то ахинею, в которой Гегель, конечно, упоминался, но к содержанию реферата-предисловия все это отношения не имело. «Да, я вижу, у вас философский склад ума, – сказал преподаватель. – Идите, “пять”». (Артем Андреев)

Я сдавала экзамен по хирургии в медицинском училище. В самом разгаре была мода на тамагочи. Я специально договорилась с одногруппниками, что иду следующая, так как до грядущей кормежки тамагочи было 30 мин. Но передо мной прошмыгнула другая студентка, и мне пришлось кормить тамагочи прямо на экзамене, потому что он пищал, а тихого режима еще не придумали. Я его покормила и пошла отвечать. На вопросе, в котором я плавала, моя преподавательница стала расспрашивать меня о том, как справляться с тамагочи. Короче, я получила «пятерку». (Надія Тіква Бондар)

Я писал выпускное сочинение на тему «Приезд генерала Мака в крестьянское селение» по «Войне и миру» Толстого. Этот шедевр тогда, в 10 классе советской школы, я не читал. Я бойко застрочил на тему крепостничества и народного уклада, что отразилось в шедевре как в зеркале. Все шло хорошо, но одна мысль не давала мне покоя: не может же быть у героя литературного шедевра такой фамилии – Мак. Наверное, описались или кто-то рукавом неловко махнул и подстер – тема была написана на доске мелом. И я написал блестящий опус про генерала Макова – служаку, крепостника, реакционера, слугу царя, отца солдатам и тому подобное. Все клише были давно отточены на Скалозубе. С молодой преподавательницей русского языка и литературы, назовем ее Марианна, мы нежно дружили – много общались во внеклассное время по поводу запрещенной литературы, театра, рок-н-ролла и бардов. Нам обоим было не с кем поговорить о любимом в окраинной школе Москвы. Родители немного офигели, когда она, как в плохих сериалах, заявилась к нам домой вечером того же дня. Девушка была эффектная, событие – беспрецедентным, и мама очень косо на меня смотрела. Видимо, в голове ее возникали какие-то картины.
– Держи, – протянула Марианна мое сочинение, – Я уже занесла ручку пару вкатить – но потом увидела, что это твое сочинение. Надо к утру переписать, фамилия генерала – действительно Мак. Остальное – прокатит. И прочти роман-таки, дубина. (Гамид Костоев)

Безумных экзаменов не помню, я всегда сдавала все ровно и скучно, получала свой высший балл и сливалась. Хотя однажды в Берлине на экзамене по теоретической фонетике нужно было показать сценическое чтение любого поэтического произведения. Во главе комиссии сидела наша «фрау», профессор П. – преподавала она не только нам, советским студентам в ГДР, но и актерам Берлинского ансамбля. Я прочла ей хороший немецкий перевод стихотворения Маяковского «Этот вечер решал…» Читала я его хорошо, правильно, проникновенно. Но никак не могла понять, почему у нее, да и у остальных членов комиссии, лица странно дергаются. А под конец она и вовсе быстро вышла из класса. Однокурсники офигели – дверь пинком раскрылась, из экзаменационного зала вылетела багровая фрау П., пролетела по коридору в туалет и там разразилась странными звуками. Следом в рыданиях вылетела я. Все обошлось, и высший балл я получила. Но то, как я уговаривала профессора: «Страсти крут обрыв, отойдите, будьте добры», – осталось в легендах нашего факультета. (Natalie Kushnir)

Я не могу того, чего я не понимаю, поэтому в институте я не ходил на физкультуру. А потом даже рефераты перестал писать. Где-то за месяц до госэкзамена вылезло четыре зачета по физкультуре. Я пошел на кафедру и спросил: «Что делать будем?» Они предсказуемо рады были меня видеть и показали расписание факультативных занятий, но сказали, что все понимают и нужно эти занятия всего лишь оплатить, чтобы закрыть формальную часть – 4 миллиона рублей тогдашними деньгами, – а потом уже можно было решить, как время друг другу сэкономить. В качестве альтернативы предложили написать им базу данных – у них даже ТЗ было, – девочка до меня, мол, не справилась. Я обещал подумать и пошел заниматься более важными для меня предметами, по дороге рассказав у себя в деканате, как было дело. Каждый день я готовился к госэкзамену, писал какой-то софт, чертил проект подстанции для еще одного зачета, а по ночам заваливал ранее чудом сданные экзамены в регулярно повторявшихся снах. И вот однажды мне приносят записку с просьбой зайти в деканат. Я выписываю четыре «хвостовки» и иду в манеж искать названного мне человека. Он меня спрашивает: «Чего тебе?» Я даю ему хвостовки, а он говорит: «А, это ты», подписывает со словами «удачи тебе» и уходит по своим делам. Когда все закончилось, я спросил у замдекана, как произошло это чудо. Он рассказал, что кафедра физкультуры стала выпускающей кафедрой, и у них случился студент, который никак не мог понять, зачем ему теоретические основы электротехники. Так в моей жизни случился первый взаимозачет. (Stanislav Kiselevski)

У меня на первом курсе случился зачет по физкультуре. Поскольку сессия была с перепугу и по совету старших товарищей сдана досрочно, выгонять меня не хотели, но нужно было что-то делать. Две недели лютого декабря я плавала по два километра в бассейне ГЗ каждый день. И волосы потом сушила – декабрь же. (Marina Feygelman)

У меня в институте теорию вероятности вел Теодор Эрнстович Кренкель, сын знаменитого радиста-папанинца. Ответы по билету он выслушал в пол-уха, на задачку едва взглянул и задал дополнительный вопрос. Я ответила, а он задал еще один. На второй я ответила хуже, а на третий – с трудом что-то из себя вымучила.
– К сожалению, только 4.
– Почему «к сожалению»? Это же прекрасно!
– Как, а вы разве не отличница?
– Нет, сроду не была…
– А что ж я вас тогда мучаю? Знал бы, сразу же «5» поставил. (Julia Kuperman)

В 16 лет я совершенно не знала, чего хочу в будущем, поэтому поступила на мехмат. Я считала, что олимпиадная математика – это весело и интересно. Математиком я не собиралась быть никогда, но мне нравились ГЗ МГУ и студенты мехмата. С математикой я в целом справлялась неплохо, хотя чем дальше, тем с меньшим энтузиазмом. А вот начавшаяся внезапно на четвертом или даже пятом курсе физика прошла совсем мимо меня. К тому же я, наконец, решила, кем стану, когда вырасту, и все выходные училась коучингу и гипнозу. В 9 семестре был экзамен по физике, принимал его наш лектор, отвечала я закономерно паршиво. Лектор пролистал довольно приличную зачетку и грустно поинтересовался, почему я так плохо знаю предмет. «Вы знаете, – говорю я, – я решила сменить специальность. Мехмат бросать не хочу, но я уже учусь психологии и пойду на второе высшее». Он поставил мне «4», и через полгода мы встретились снова. «Помните, я полгода назад рассказывала вам, что меняю специальность? Я закончила курсы…» Минут через 15 разговора преподаватель замахал руками, сказал что я его загипнотизировала, и поставил «4». Диплом мехмата я все-таки защитила, и судьба меня наказала: несколько лет, пока я получала новую профессию и еще не могла ей зарабатывать, я в одном из своих же вузов преподавала психологам высшую математику и статистику. Пришлось заново выучить многие разделы. (Наталья Ошемкова)

Экзамен по квантовой механике, по которому у меня была пересдача, был первым моим экзаменом за тот семестр. Это произошло потому что я поругалась с преподом по физре, без зачета по которой меня не допускали к экзаменам, – зачет я получила только к пересдачам. У меня было всего 9 «шпор» на 25 билетов – по одной на вопрос. Был риск не сдать ничего, потому что квантовую механику я так и не сдала – и все три вопроса в билете оказались из них. В дополнительных вопросах я уверенно плавала и тонула, но в зачетку поставили «4» в честь «удачного начала сессии» и моей наглости. (Natalia Snalina)

В ИСАА было очень много безумных сдач экзаменов по разным причинам. Мне запомнился экзамен по археологии на первом курсе. Большую часть курса я спал на последней парте. Я получил два билета: один – посвященный мифологии первобытного общества, а второй – неизвестно чему. Я рассказывал около получаса о мифологии, и до второго билета так и не дошел, получив «пять». (Захар Львов)

Самым безумным был школьный экзамен по истории в 11 классе по Второй мировой войне. Подготовилась я так себе, только успела законспектировать хронологическую последовательность всех фронтов и притащила с собой этот конспект, чтобы с утра повторить, без особой надежды на запоминание. Получила вопросы, и одним из вариантов большого вопроса было задание перечислить все события Второй мировой войны с момента вторжения Германии в Польшу до капитуляции, в хронологической последовательности. Я долго и скрупулезно отвечала на оставшиеся три коротких вопроса, и затем просто достала конспект, который был написан на таких же тетрадных листах. Я озаглавила его цифрой «1» и сдала, кажется, на 98 баллов. (Ola Omami)

Перед последним в университете экзаменом по зарубежной литературе я прибежала под дверь аудитории, где толпилось полкурса, и стала всех спрашивать: «А вы не помните, как звали главного героя в “Смерти героя”?» «Смерть героя» я прочитала чуть ли не накануне и успела забыть. (Екатерина Кузнецова)

Я сдавала в зимнюю сессию начертательную геометрию в Политехническом университете Кишинева и ничего в этом предмете не понимала. Умела только рамочку отчертить и нужными шрифтами вписать данные. Экзамен, конечно, я не сдала и пришла на пересдачу. Мне назначили пересдачу в послеобеденное время, и оказалось, что я на нее пришла одна. Преподаватель поставил мне задачу начертить развертку станковой детали и ушел куда-то на два часа. У меня были все шансы на списывание и «счерчивание», но меня перемкнуло, и я решила, что обманывать никого не буду. Вернувшись, он нашел меня в потемневшей пустой аудитории с пустым листом и апельсином на столе. Апельсин я ему отдала, а он за честность поставил мне зачет. О таком повороте событий я и не мечтала. (Милана Сытник)

Самым безумным был экзамен по геометрии в 8 классе. В то время я блестяще разбиралась в литературе, а теоремы и формулы уважала, но ничего в них не понимала. Подготовка к экзамену ничего не дала: с утра до вечера я искренне читала теоремы и их доказательства, но с таким же успехом можно было читать телефонную книгу или не читать ничего. Ни понять, ни даже вызубрить ничего не удалось. Накануне экзамена мне приснился сон, что я вытащила 13 билет. Ознакомившись по пробуждению с содержанием 13-го билета, я за завтраком попыталась его выучить. Но безрезультатно – доказательство было длинное, а время поджимало. Идти на экзамен по предмету, который ты тотально не понимаешь, было страшно. Совершенно расстроенная, я явилась в школу и в полуобморочном от страха состоянии вытащила 13 билет. И в тот момент со мной что-то случилось – будто включились какие-то резервные батареи. Я смело пошла за парту, спокойно прочла задание, поняла его и впервые в жизни сама доказала теорему. (Лариса Подскочая)

Самый запоминающийся экзамен у меня был по истории искусств на третьем курсе. Елену Павловну студенты называли «инквизиция» – без серьезной подготовки сдать было невозможно. Училась я хорошо, легко и с удовольствием, но к этому экзамену готовилась до 4 утра. В итоге пришла на экзамен ненакрашенная и бледная. Я взяла билет. Елена Павловна внимательно посмотрела на меня и сказала: «Ты такая красивая», – и поставила в зачетку 5. Я вышла за дверь такая ошарашенная, что однокурсники решили, что мне поставили «два». Непредсказуемый поступок от Елены Павловны был первым и последним разом, когда я получила пять «за красивые глазки». (Нурия Бикинеева)

Самый клевый экзамен был у папиного друга, когда после педагогического института я попала в радиотехнический на экономику. Мои папа, мама и старший брат сначала там учились, а потом преподавали. Я сдавала информатику и все честно выучила, чтобы не посрамить семью. Мне вернули зачетку с оценкой «отлично» и словами: «В этой семье дураков не бывает». Было ужасно приятно. (Alina Gal)

Я сдавал философию междисциплинарных наук 17 раз. По крайней мере, именно столько раз я заходил на зачет. Препод, он же декан, весьма изящно принимал у меня последовательно один и тот же вопрос в одном и том же билете – «Норберт Винер. Кибернетика». В итоге с помощью наводящих вопросов я рассказал ему весь курс. Я до сих пор помню его спустя почти 20 лет. Особенный смак был, когда в конце последнего захода препод мне сказал: «Хорошо, теперь переходите ко второму вопросу». (Роман Попов)

Я не сдавал экзамены в школе с 4 класса – считалось, что я нездоровый. Даже выпускной экзамен в 11 классе не сдавал. Правда, я уже был к тому моменту зачислен в свой вуз, сдав выпускные экзамены в вечернем лицее, но такое не учитывали. В результате во время экзамена по математике я сидел за шкафом в учительской. Классная руководительница и математичка с каменными лицами таскали мне варианты, я их хреначил втихую, а они потом таскали их назад в класс. Я не знаю, как они их там внедряли. Ненавидевшая меня директриса бегала по этажам и визжала, что знает о том, что я у них там где-то сижу, и что она меня найдет и сдаст в «ментовку». Но обошлось. Тяжело им там с ней было, с дурой. (Егор Чащин)

Последний экзамен на втором или третьем курсе был по общей физике. Я честно отдохнул пару дней после предыдущего и поехал в институт, чтобы взять в библиотеке пару книжек и начать готовиться к следующему. В коридоре я встретил одногруппника, который спросил меня, как я сдал. Слово за слово, и я выяснил, что экзамен, который, по моим представлениям, должен был быть через три дня, на тот момент уже шел пару часов. В ужасе я побежал в аудиторию, извинился за опоздание, и мне милостиво разрешили начать. В итоге я что-то промямлил на каждый вопрос – оставались какие-то смутные воспоминания от семестра, но без деталей. Преподаватель явно колебался и не знал, что мне ставить. Ведь я вроде имел представление о предмете, но до конца ничего рассказать не мог. Мне помогла зачетка – он ее полистал, увидел, что за предыдущие семестры общей физики у меня были сплошные «пятерки», и поставил «пять». Говорят, первый год ты работаешь на зачетку, а потом она работает на тебя. Так, благодаря разгильдяйству я неожиданно заимел повышенную стипендию и заодно получил пару лишних дней каникул. (Evgueni Tchetchetkine)

На вступительном экзамене в институте к сочинению я был подготовлен основательно – десяток компактно сложенных шпаргалок по всем темам были помещены за поясом. После начала экзамена я искал несколько раз, но найти нужную так и не смог. Подумал, что забыл ее положить. В результате стал писать по памяти, причем одновременно помогал отвлекающему меня соседу, который писал по другой теме, но не знал вообще ничего. Я написал на 4, а сосед – на 3. Поступили мы оба. Уже дома я, конечно же, нашел ту нужную шпаргалку среди других за поясом. (Артем Андреев)

Мне запомнился экзамен по высшей математике, на котором я вспомнил то, чего не знал. Экзамен принимал преподаватель, не умеющий сдерживать свою принципиальность, а следовательно, не ставящий «тройки» ни из жалости, ни ради хороших показателей. Удачно списав ответы и сунув тетрадь в парту, я пошел отвечать. Печально покивав, преподаватель подошел к моей парте, взял тетрадь и открыл ее на случайной странице. Там была какая-то закорючка в системе координат. Ее я сквозь сон нарисовал на лекции, потому что понравилась фантастика, звучащая в названии «фазовое пространство». «Вот вам задачка по этой теме, – ласково сказал мне добрый преподаватель и написал уравнение. – Решите – поставлю “тройку”». «Тройку» я получил. (Дмитрий Мэ)

Я так и не смогла закончить филфак. Учеба мне давалась очень сложно, потому что было неинтересно. Как-то на 3 курсе во время летней сессии я познакомилась с парнем, который мог перепить любого заядлого алкаша. На следующее утро я сдавала экзамен по морфологии. Мы пришли в рюмочную и заказали карельский бальзам. Новый приятель сказал мне, что этот волшебный напиток по вкусу и эффекту похож на мой любимый егермейстер, только дешевле. Счастливая я согласилась, и мы начали.
После первой стопки показалось, что мне море по колено. После второй – в глазах слегка поплыло и начал заплетаться язык. После третьей стопки я чуть не разбила все, что было на столе, а после четвертой – с трудом доползла до последнего автобуса. Когда я пришла домой, шокированная мама еле выдавила: «У тебя же завтра экзамен, а ты лыка не вяжешь». Потом я с трудом вспомнила, что мне надо было сделать письменное задание к экзамену, и начала писать что-то в состоянии жутчайшего невменоза. Утром, после того, как меня растолкала мама и я продрала глаза, я поняла, что лучше бы не просыпалась. Кое-как я доехала до универа, чудом не забыв дома тетрадь и зачетку. Одногруппницы, как я помню, довольно невежливо меня сторонились, потому что видок и запах перегара у меня были те еще. Когда очередь сдавать дошла до меня, преподавательница с ужасом посмотрела на меня, на мои корявые записи в тетради, замахала руками и сказала: «Давай я тебе поставлю «тройку», и ты пойдешь, только не дыши на меня этим!» Естественно, я согласилась – подумать о пересдаче было страшно. (Марина Кирюнина)

На школьном выпускном экзамене я из-за нервов перепутала в билете одну органику с другой, а это был целый вопрос. Рассказала все с каменным лицом, комиссия из трех преподов сделала вид, что не заметила. Ответила-то я идеально, да и химия была любимым предметом. Поставили «пять» всем троим, выбравшим этот экзамен. (Natalia Snalina)

Я сдавал выпускной экзамен по физике в школе. Я был отличником и переволновался. Мне попался вопрос о равномерном прямолинейном движении. Дальнейший диалог выглядел так:
Я: Равномерное прямолинейное движение – это движение в одном направлении с постоянной скоростью.
Учитель: А дальше?
Я: Потом оно постепенно прекращается…
Учитель: Ну и…?
Я: Ну и все.
Поставили «пятерку». Из жалости, видимо. (Sergey Shereshevsky)

В конце третьего курса иняза мне надо было сдавать экзамен по педагогике. Я за весь год сходила на одну лекцию, убедилась, что и преподаватель, и предмет представляют собой неудобоваримую постсовковую отрыжку, и забила на педагогику огромный болт. А экзамен, между тем, никто не отменял. Накануне экзамена был день рождения у моего хорошего приятеля и я, вместо того, чтобы готовиться или хотя бы спать, всю ночь пила водку в отличной компании. Утром я поехала на экзамен и по дороге в метро успела выучить один билет под номером 1. Я пришла в институт, зашла в аудиторию первой и вытянула билет. Видимо, в этот момент надо моей головой пролетала фея-покровительница экзаменующихся и сжалилась надо мной по совокупности заслуг – ко всем экзаменам в своей жизни я готовилась так, что мне было все равно, какой билет мне достанется. В общем, я вытащила тот самый первый билет. Бодро все рассказала, а на вопрос, читала ли я первоисточники (Макаренко и Сухомлинского), я, собрав всю положенную мне богом уверенность, ответила: «Конечно». Мне поставили «пять» и отпустили. Потом, видимо, очнувшись от моего похмельного гипноза, всех, кто сдавал после меня, гоняли по этим самым первоисточникам. В результате на нашем потоке по педагогике была «пятерка» только у меня, а все остальные получили «тройки» и «двойки». (Юлия Туманова)

В институте историю Украины у нас вел преподаватель глубоко пенсионного возраста с «фефектами фикции», поэтому слушали и конспектировали мы его не слишком внимательно. К экзамену я была готова не очень хорошо. Мы зашли сдавать вместе с подругой, а у нее по экзамену была «пятерка» автоматом. Она подошла к преподавателю, сказала, что у нее автомат, он спросил, какая оценка, и поставил ее в зачетку. Дальше подошла я и с наглой уверенной мордой сказала, что у меня тоже автомат, а на вопрос об оценке ответила, что «четверка». Решила не наглеть и ушла с «четверкой». (Ирина Волович)

В конце третьего курса я сдавала историю русской литературы конца XIX века. Достоевский, Толстой, Лесков – все эти жизнерадостные и легкие авторы. Преподавательница была не менее жизнерадостной и легкой – в самом начале курса она пришла на установочную лекцию в большой аудитории и всему нашему потоку отделения журналистики громогласно объявила, что терпеть не может журналюг и считает их убийцами культуры. На ее семинарах в 8 утра каждую среду мы слушали про то, что настоящие москвичи живут только в пределах Садового кольца, а в Бутово свиньи пасутся, и про то, что староверы – это сила. К экзамену мы ее уже почти открыто ненавидели. На экзамене, пока мы, невыспавшиеся и злые, готовились по билетам, она стала рассказывать, что самые правильные гребни для волос – из расплющенного коровьего рога. Она рассказала, что ездила в деревню к староверам и там ей такой подарили. Также она сетовала, что девочки пришли на экзамен не в школьной форме и без бантов. Пришел мой черед отвечать. Я говорила сбивчиво, хотя тему знала. Я не спала всю ночь, из головы стали вылетать очевидные факты – и я в сердцах воскликнула: «Блин!» В глазах преподши засверкали молнии, с интонацией «вы мне плюнули в душу!» она начала меня отчитывать: «Что вы мне тут выпекаете? Да вы знаете, что это за слово? Это замена матерного слово на такую же букву! Да староверы за это 70 земных поклонов бьют! Вас в рай не пустят!» Преподавательница почти перешла на крик, а я просто сидела, подперев лицо рукой, и наблюдала. О хорошей оценке можно было забыть. В конце своего пламенного монолога она сообщила, что удовлетворится моим ответом. Я попыталась было выбить пересдачу, но не вышло. С другой стороны, я была рада, что больше мне с ней не придется общаться. Только вот «тройка» пошла в диплом, как финальная оценка за весь курс русской литературы XVII-XIX веков ֿֿֿ– до этого по русской литературе у меня были только пятерки. Материться я не бросила, блины разлюбила, а Достоевского и Толстого до сих пор не могу читать. (July Taletskaya)

Экватор обучения в меде, конец третьего курса, пять экзаменов за несколько недель. Предпоследним был экзамен по патологической анатомии. Накануне у меня прорвало трубу в ванной, и я – уставшая, заболевшая и с жуткой головной болью – пришла на экзамен. Я села отвечать, а препод начал спрашивать про маркеры гепатита, хотя в итоге мы это проходили только в цикле инфекционных болезней годом позже. Я ответила «сердце с инфарктом», что-то еще, и препод сжалился надо мной и поставил мне «четыре». Я вышла и расплакалась – очень плохо себя чувствовала и еле доехала до дома. В итоге заболела. (Anna Hansen)

Я сдавала выпускные экзамены в музыкальное училище прямо перед отъездом в Израиль. Последний экзамен был недели за две до отъезда. Это была музыкальная литература на теоретическом факультете. Я совмещала дирижерский и теоретический факультеты и к концу года поняла, что нахожусь в предотъездном угаре и параллельно с изучением иврита не могу готовиться к экзаменам. Я попыталась соскочить с теоретического, чтобы сдать только дирижерский и получить свой красный диплом, но меня не отпустили и сказали сдавать, как смогу. Ну я и пошла, не готовясь. Нам прислали совершенно нестандартного председателя госкомиссии – хипповатого, длинноволосого и обкуренного. Он узнал в разговоре с кем-то, что наша группа теоретиков незадолго до этого исполняла оперу «Мавра» Стравинского на республиканской олимпиаде, и попросил спеть для него. Ему пообещали исполнить ее персонально после последнего экзамена. Я вытащила билет с биографией Шуберта и сидела готовилась – годы жизни из «шпоры» переписывала. Меня выпустили отвечать последней, а заведующий отделом встал и сказал: «Пока последняя студентка отвечает, мы подготовим класс для исполнения оперы». Все тут же встали и начали передвигать мебель, шумно складывать стулья и так далее. Абсолютно обалдевший председатель не слышал ни слова из моего бормотания и испытал явное облегчение, когда понял, что я закончила отвечать и собираюсь идти переодеваться для исполнения главной роли Параши. Исполнение ему понравилось, а я обыграла в роли эпизод под обстоятельства. К тому же он меня запомнил по некоторым экзаменам на дирижерском отделе. В общем, я получила свою «пятерку» и красный диплом, как мне и обещали, и уехала в Израиль, где это все оказалось абсолютно никому не нужным – диплом мог быть и синим, и с одного отдела, или же его вообще могло не быть. (Лана Айзенштадт)

Физиология животных – один из самых жутких экзаменов на биофаке, поскольку там сплошные цифры и факты. Я попал к самой вредной экзаменаторше, поплыл на гормонах и получил «трояк». Ближе к аспирантуре я решил пересдать и договорился с бывшим лектором, который слыл либералом. Я пришел в назначенное время, лектор взял меня за ручку и отвел к той самой даме. К своему удивлению, я выдал ей все факты и цифры. Она спросила, мучить ли меня дальше на «пятерку», я немедленно согласился на «четверку» и убежал, пока был цел. (Ilya Zholdakov)

Однажды я готовилась к методике преподавания французского языка. У меня было 60 билетов и 12 часов до утра. Я все посчитала, поделила и приступила. По моим подсчетам на каждый билет нужно было 20 минут. После шести часов я шла ровненько, но как-то не очень быстро. Пошла выпить чаю, и тут меня осенило, что в одном часе не 100 минут, как заложено в первоначальных расчетах, а всего 60. Пришлось ускориться – теперь на билет приходилось не 20 минут, а всего лишь 9. Утром я несла знания в институт, боясь расплескать, – думала, что если споткнусь, то все выльется.
Экзамен сдала вроде на «5», а вот на обратном пути уже упала в обморок. (Irina Korman)

На четвертом курсе у нас была русская литература ХХ века. Она стояла шестой парой в пятницу после двойного окна, а экзамен поставили на последнее занятие, которое выпало на католическое Рождество. На экзамене должна была быть «угадайка» – пять случайных отрывков из текстов, которые были в программе. К ним нужно было назвать авторов и произведение, и по любому из них могли задать подробные вопросы. Естественно, мы читали только то, что успели обсудить за шесть лекций и два-три семинара. Оставалось еще примерно 50 произведений, которые мы храбро попытались освоить за три часа до экзамена. В 17:30 пришел преподаватель. По нему было видно, что он хотел находиться на экзамене чуть ли не меньше, чем мы. Он сразу предложил поставить «тройки» тем, кто был на них согласен, – человек пять из семидесяти подошли с зачетками. Потом он прошел по аудитории, внимательно заглядывая в лица, человек десять подозвал к себе, сказал: «Я помню, что вы ко мне ходили», – и поставил им автоматы. Меня душила обида, потому что он выбрал мою подругу, которая ходила еще меньше, чем я, а я была на половине пар. Как будто услышав мои мысли, он сказал: «Если кто-то работал на занятиях, а я про вас забыл, подойдите тоже». Я подошла с каменным лицом и получила свою пятерку. Со мной подошли еще человек пять-шесть, а остальные остались сдавать. Не помню, что у них там происходило после того, как мы ушли, но, кажется, все сдали. Моя однокурсница А. сказала, что это был «тест на железные яйца». Я думаю, что это было рождественское чудо. (Ekaterina Nikolaenko)

Я сдала аспирантский экзамен по философии, не зная примерно ничего, потому что спокойно могла сказать слова «экзистенциальный» и «бытие». Препод каждый раз дико напрягался, когда дело доходило до этих слов, а потом расплывался в блаженной улыбке. (Ievgeniia Dukhopelnykova)

После первого курса мы сдавали биологию. В конце 80-х в моду стала входить экология, и наша кафедра немного увлеклась. После моего ответа по билету преподаватель сказал: «Хорошо, а сейчас вопрос по экологии: вы идете по обочине лесной дороги и едите конфету. Куда вы выбросите фантик?» Я, в недоумении: «Я не буду его выбрасывать». Экзаменатор, настойчиво: «В руках нести нельзя». Разговор быстро сместился в плоскость абсурда. Я говорю: «В сумку положу». Он: «Сумки нет». Я: «В карман!» Он: «Карманов тоже нет!» Я, в полном отчаянии: «Ну съем я этот фантик!» Преподаватель: «Вы откуда вообще?» Я, в ярости: «Из Эстонии!» На это он вздохнул и сказал: «Ну да, у вас там чисто». (Tiina Orasmae)

Это была предзащита диплома на последнем курсе. Я выучила свою речь так, что она от зубов отскакивала. Ночью можно было меня разбудить – рассказала бы, до последней буквы и черточки знала все на каждом из 8 чертежей на листах А0. Но все равно волновалась жутко – я вообще очень тревожная. Из-за этого у меня всегда под рукой были успокоительные, и тогда они тоже были со мной. Я с утра сожрала таблеточку, потом по дороге в академию, а потом, пока ждала своей очереди, съела еще парочку. Но как-то они меня не брали. Таким образом я их употребила 8 штук. Вышла на защиту я абсолютно спокойная с полным вакуумом в голове, обвела комиссию ясным взглядом и сообщила им: «Уважаемые члены», и все. Я забыла все напрочь, но меня это совершенно не волновало. Наводящими вопросами преподаватели из меня, а точнее, из моего дипломного руководителя, смогли извлечь какую-то информацию и отпустили меня с напутствием перед основной защитой кроме еды ничего не есть. (Валентина Черненко)

Когда я готовилась к сдаче экзамена по истории музыки, дома моя сестра параллельно готовилась к сдаче экзамена по дефектологии. Терминология смешивалась, но нас это не смущало. На экзамене мне достались «Оперы Мусоргского». В какой-то момент я поймала себя с упоением рассказывающей, какие там у Мусоргского в оркестровой партии приключились «аритмии» и «дизритмии». Комиссия сначала деликатно поправляла, потом начала дружно ржать. (Julia Lev)

На выпускном экзамене в нашей школе с гуманитарным уклоном учительница литературы мне, мальчику, который хорошо писал анализы стихотворений Тютчева и Фета, дала вдруг анализировать Бродского про Васильевский остров. Видимо, в качестве знака доверия. Меня потрясла и обидела повышенная сложность задачи, и я ничего не написал вообще. Дело замяли и поставили «четыре». (Vanya Zhuk)

Выпускные экзамены в 11 классе, история, 1992 год. Тогда история резко изменилась в связи с развалом нерушимого Союза и наступившей «нэзалэжностью». Учебник по обновленной истории выдали за неделю до экзамена – как только напечатали и отправили по школам. Добрые учителя разрешили нам писать вместо экзамена рефераты по темам на выбор. Помнится, я выбрала тему голодомора, и пару дней честно просидела в библиотеке. Но потом поняла, что не идет у меня реферат, и пошла сдавать экзамен одна из всего класса. Прочитав весь учебник за день до экзамена и получив в голове жуткую кашу из дат, партий и событий, в тумане я вытащила билет. В нем оказался вопрос про культуру и науку Украины в конце XIX – начале XX веков. С литературой и искусством у меня было все хорошо, потому я минут 5-10 разливалась соловьем. Но меня все-таки спросили про науку. Год основания Академии наук я чудом помнила, назвала Лысенко и с ужасом думала, что делать дальше. А мне сказали: «Достаточно, “пять”». Видимо, кто-то наверху меня очень любил. (Ирина Волович)

Самыми безумными были вступительные экзамены по химии. Задачу пускали по рядам, и никто не смог ее решить. Когда мы вышли после экзамена, выяснилось, что эта задача была со Всесоюзной олимпиады по химии 1991 года. (Илья Иткин)