Сочинение кому на руси жить хорошо проблема пьянства

С. Ю. Николаева. Тверь

Концепция «бражничества» в поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

Многие исследователи творчества Некрасова, рассматривая художественную концепцию поэмы «Кому на Руси жить хорошо» и пытаясь реконструировать авторский ответ на заглавный ее вопрос, приходили к выводу о доминирующей роли образа Гриши Добросклонова — демократа и революционера, который обрел счастье служения народу. Эта идеологическая тенденция во многом определяла и пути решения проблемы «последней авторской воли», проблемы расположения частей произведения.[78]

Думается, что незаслуженно забытыми или отвергнутыми оказались мнения других ученых, обращавших внимание на иные концептуально значимые образы, важные для понимания авторского замысла поэмы. В частности, речь идет о таком варианте завершения «Кому на Руси жить хорошо», как объявление счастливым человеком пьяницы. По свидетельствам мемуаристов, Некрасов всерьез обдумывал такую возможность и намеревался закончить свою поэму «иронически — скорбным ответом: „хмелю“»,[79] «пьяному».[80] Такой финал интерпретировался как сатирический прием («…почувствовать себя блаженным в русском царстве нищеты и скорби человек может только в состоянии пьяного угара»[81]) или как философское обобщение на тему русского национального характера: «В подпоясанном лычком человеке, открывающем истину мужикам, можно видеть олицетворение отрешившегося от житейских уз скитальца, свободного, как птица небесная, и тогда настроения Некрасова связываются естественно с столь русскими, чисто анархическими мечтами, бродящими в русской душе. Предполагаемый герой-пьяница мог быть представителем русской бродячей вольницы».[82]

Появление в поэме образа Гриши Добросклонова, по мнению комментаторов, по-новому решает тему счастливого и абсолютно отменяет вариант с пьяницей.[83] Тем не менее правы, очевидно, те литературоведы, которые стремятся избежать односторонности в понимании некрасовского замысла: он «только выигрывает в глубине и значительности, получая разрешение не в наивно-идиллическом мажоре (но, конечно, и не в наивно-обличительном миноре), а в трагическом противоречии, восходящем к противоречиям самой действительности».[84] Это мнение не лишено оснований и может получить дополнительную аргументацию.

Обращает на себя внимание тот факт, что мотивы вина, пития, пьянства, образы подвыпивших героев и просто горьких пьяниц (как простых крестьян, так и барских лакеев) действительно пронизывают собой всю поэму. Необходимым условием, без выполнения которого невозможно путешествие семерых странников, становится появление скатерти-самобранки с «ведерком водочки», а «счастливые» на сельской ярмарке откликаются только на такое приглашение:

«Эй! нет ли где счастливого?

Явись! Коли окажется,

Что счастливо живешь,

У нас ведро готовое:

Пей даром сколько вздумаешь —

На славу угостим!..»[85]

Наконец, тема пиршества и мотив хмельного пира становятся основой кольцевой композиции: «Пир на весь мир» завершает поэму, а начинается она описанием более скромного пира в «Прологе»:

Свалив беду на лешего,

Под лесом при дороженьке

Уселись мужики.

Зажгли костер, сложилися,

За водкой двое сбегали,

А прочие покудова

Стаканчик изготовили,

Бересты понадрав.

Приспела скоро водочка, приспела и закусочка —

Пируют мужички! (С. 157–158)

Между этим пиром, который заканчивается спором о «счастливом» и дракой, и «поминками по подрезанным помещичьим „крепям“», на которых обсуждаются господские и крестьянские «грехи» и заходит разговор о новом — «добром» — времени, повествователь успевает пройти со своими странниками долгий путь и проанализировать многие явления русской жизни.

Прежде всего стоит отметить, что Некрасов изначально отвергает мнение о том, что всякий пьяница счастлив своим пьянством и тем самым ничтожен, — напротив, у пьяного обнаруживается совершенно особый ум, оригинальный взгляд на вещи. Когда странники зазывают «счастливых» водкой, то реакция публики оказывается неожиданной:

Таким речам неслыханным

Смеялись люди трезвые,

А пьяные да умные

Чуть не плевали в бороду

Ретивым крикунам (С. 200. Здесь и далее курсив мой. — С.Н.).

Так в тексте поэмы возникает образ «умного пьяницы», хорошо известный по пословицам: «Пьян да умен, два угодья в нем»; «Пей да дело разумей»; «Лучше есть умна человека пьяна послушать, нежели безумна трезва».

«Умный пьяница» становится ключевой фигурой в первой главе (Яким Нагой), в главе «Последыш» (Агап Петров, которого сгубило то ли «винище», выпитое во время комической «расправы», то ли «головка непоклончива»[86]), в «Пире на весь мир» (Гриша Добросклонов и его брат «пили водку в праздники с крестьянством наравне» — С. 344). Если Гриша поет песни о грядущем «счастии народном», а Агап Петров олицетворяет вольнолюбивую душу народа, чуждую рабству и не смиряющуюся с унижением, то Яким Нагой высказывается на тему народного пьянства, вступая в полемику с интеллигентом Павлушей Веретенниковым (прототипом которого стал, как известно, П. Н. Рыбников). Некоторые особенности описанного Некрасовым спора позволяют провести параллели между поэмой «Кому на Руси жить хорошо» и древнерусской «Повестью о бражнике». Эта повесть была опубликована в «Русской беседе»[87] и в сборнике А. Н. Афанасьева «Русские народные легенды»,[88] вызвав — уже на страницах некрасовского «Современника» — отклик А. Н. Пыпина, который воспринял ее вполне однозначно, т. е. как «апологию бражничества».[89] Возможно, в полемике Якима Нагого с Веретенниковым отразилась некрасовская оценка статьи А. Н. Пыпина.

Вспомним, что именно говорит «народник» Веретенников:

«Умны крестьяне русские,

Одно нехорошо,

Что пьют до одурения…» (С. 192)

Разумеется, что и в «Повести о бражнике» главной — и единственной — виной бражника, не позволяющей ему войти в рай, святые апостол Петр, царь Давид, царь Соломон, Николай Мирликийский и апостол Иоанн считают бражничество. Герою же «удается убедить своих оппонентов в том, что его грех ничтожен по сравнению с нарушением основных христианских заповедей».[90]

Если бражник древнерусской повести доказывает свою правоту, язвительно и остроумно напоминая своим противникам о многочисленных грехах, прежде всего об отсутствии у них «любви к ближнему», то некрасовский герой, в соответствии с авторской задачей, рассказывает о достоинствах народа, которые перевешивают все его грехи на весах высшего правосудия:

«Постой, башка порожняя!

Шальных вестей, бессовестных

Про нас не разноси!

Чему ты позавидовал!

Что веселится бедная крестьянская душа?

<…>

Нет меры хмелю русскому.

А горе наше меряли?

Работе мера есть?

Вино валит крестьянина,

А горе не валит его?

Работа не валит?

<…>

Он до смерти работает,

До полусмерти пьет!..» (С. 193, 194, 196)

Бесконечное трудолюбие мужика искупает его грехи. Мужицким трудом держится русская жизнь. Что же касается бражничества, то в нем выражается доброта, любовь к миру Божьему, сила духа народа:

У каждого крестьянина

Душа что туча черная —

Гневна, грозна, — и надо бы

Громам греметь оттудова,

Кровавым лить дождям,

А все вином кончается.

Пошла по жилам чарочка,

И рассмеялась добрая

Крестьянская душа!

Не горевать тут надобно,

Глядя кругом, — возрадуйся:

Ай парни, ай молодушки,

Умеют погулять!

Повымахали косточки,

Повымотали душеньку,

А удаль молодецкую

Про случай сберегли!..

<…>

Нам подобает пить!

Пьем — значит, силу чувствуем!

Придет печаль великая,

Как перестанем пить!.. (С. 195–196, 198)

В примечании к публикации «Повести о бражнике» в «Русской беседе» К. С. Аксаков сформулировал главную мысль древнерусского автора: «Бражник входит в рай: вот основа этой повести. С первого взгляда это может показаться странным. Иные, может быть, подумают, не хотел ли русский народ оправдать этой повестью страсть свою к пьянству <…> Ничего подобного тут нет. <…> Бражник не значит: пьяница. Бражник <…> значит: человек пирующий, охотник до пиров и, следовательно, непременно пьющий вино, ибо вино <…> есть душа пира».[91]

Комментатор развивает своеобразную философию пира: «Но само собой разумеется, что эта пиршественная радость жизни допускается, оправдывается, одобряется даже, но не требуется от человека, и что одно это вечно пирующее веселье само по себе еще не составляет нравственной заслуги, заглаживающей другие грехи. Пусть человек пирует — и славит Бога, пусть пирует — и любит братьев, пусть пирует — и <…> не поклоняется идолам, т. е. ничему не рабствует».[92] Эту мысль подхватывает и современный ученый, утверждая, что в древнерусской повести герой охарактеризован как человек, который «пьет и Бога славит», а если учесть, что на Руси «существовала как светская, так и церковная традиция „пить и Бога славить“, то грех бражника превращается чуть ли не в достоинство и становится понятной та уверенность, с которой герой отстаивает свое право на место в раю».[93]

Нравственная апология народа — вот художественная задача Некрасова:

Эй! царство ты мужицкое,

Бесшапочное, пьяное,

Шуми — вольней шуми!.. (С. 196)

Пей, вахлачки, погуливай! (С.346)

Поэт не идеализирует народ (перечень народных грехов и недостатков в поэме весьма подробен), точно так же и в некоторых списках древнерусской «Повести о бражнике» упоминаются грехи, обыкновенно присущие пьяницам. Замысел Некрасова состоит в том, чтобы показать (или доказать), что «бражник»-народ может войти в «рай», имеет на это право:

…ни работою,

Ни вечною заботою,

Ни игом рабства долгого,

Ни кабаком самим

Еще народу русскому

Пределы не поставлены:

Пред ним широкий путь! (С. 362)

Интересно, что тема «рая» тоже звучит в «Кому на Руси жить хорошо», и весьма показательно движение данной темы в контексте всей поэмы. Движение это оформлено как композиционная рамка (по аналогии с темой «пира»), обрамляющая длительное повествование обо всех пьяных на Руси. Впервые мотив рая возникает в комедийной интерпретации: в описание балаганного представления («Сельская ярмонка») вклинивается реплика одного из зрителей: «И рад бы в рай, да дверь-то где?» (С. 186). Перед нами явная и очень остроумная контаминация известной пословицы («И рад бы в рай, да грехи не пускают») с парой омонимов: «рай» в религиозном толковании и «раек» как народный театр. Реплика о рае появляется в конце «Сельской ярмонки» и предваряет разговор Якима Нагого с Павлушей Веретенниковым в главке «Пьяная ночь». Тем самым спор о пьянстве народном в некрасовской поэме локализуется «у ворот рая», у входа в раек, т. е. рядом с балаганом, и приобретает глубокий социально-философский смысл. Народ прав, отстаивая свое право на место в «раю», но кто же тогда устраивает философский диспут в дешевом балагане, вместо того чтобы реально помочь народу? Не здесь ли кроются истоки некрасовских сомнений и горестных «Последних песен»?

Второе упоминание о «рае для народа» встречается в последней части поэмы, когда Гриша и Савва после «пира на весь мир» поют песню:

Жизнь трудовая, —

Другу прямая

К сердцу дорога,

Прочь от порога,

Трус и лентяй!

То ли не рай?

Доля народа,

Счастье его,

Свет и свобода

Прежде всего! (С. 381)

Это упоминание не менее амбивалентно, чем первое, так как братья пьяны. Вахлаки уповают на своего заступника и посланца Григория Добросклонова, но и не подозревают, что он мало чем отличается от них самих.

Стремление к счастью, к лучшей доле для русского народа вызревает не у отдельных его представителей (например, у Гриши), а становится объективной закономерностью общенародной, общенациональной жизни. Историческое развитие достигло такого уровня, что необходимость перемен стала очевидной и воспринимается как высшая целесообразность. Народнопоэтическая стихия в поэме Некрасова становится единственно верным способом, тем надежным художественным языком, которым только и можно высказать эти мысли. Поэтому в заключительной главе «Кому на Руси жить хорошо» появляется еще один образ, восходящий к «Повести о бражнике», — образ ангела.

В древнерусском произведении ангел выполняет волю Господа и доставляет душу бражника к вратам рая, где «раскрывается уже совершившийся суд Божий, суд, оправдавший бражника и повелевший ему быть в раю».[94] В поэме Некрасова «ангел милосердия» изгоняет карающего «демона ярости», свидетельствует о прощении и оправдании русского народа, призывает всю Русь встать на новый путь:

Над Русью оживающей

Иная песня слышится:

То ангел милосердия,

Незримо пролетающий

Над нею, — души сильные

Зовет на честный путь.

<…>

Немало Русь уж выслала

Сынов своих, отмеченных

Печатью дара Божьего,

На честные пути… (С. 384, 385–386)

Итак, концепция бражничества (или пьянства) в поэме «Кому на Руси жить хорошо» непосредственно связана с центральной проблемой произведения — проблемой счастья. Художественная реализация этой концепции обусловлена творческим восприятием и переосмыслением знаменитой «Повести о бражнике» и заставляет сделать вывод о том, что целью Некрасова было не представление истинно счастливого человека на Руси, а выражение назревшей общенародной потребности в счастье.