Сочинение на тему гусарская лирика давыдова

Гусарская тема в лирике Д.В. Давыдова

Министерство
образования и науки РФ

Государственное
Образовательное Учреждение

Высшего
Профессионального Образования

«Тобольский
Государственный Педагогический

Выполнил
(а): Студентка 22 группы

Турнаева
Елена Викторовна

Тобольск
– 2006 год

ОГЛАВЛЕНИЕ

I.   Введение……………………………………………………………………..3

II. Основная часть………………………………………………………………4

III. Заключение………………………………………………………………….10

IV. Используемая
литература…………………………………………………..11

ВВЕДЕНИЕ

Денис Васильевич
Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель «гусарской лирики». Его
первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим
патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя
(«Голова и ноги», 1803; «Река и зеркало»), презрением к высшему, вельможному
свету, к придворной знати («Договоры», 1807; «Моя песня», 1811; «Болтун 
красноречивый», 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова», 1826; «Гусарская
исповедь», 1830).

Давыдов создал
всего около  пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества
вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из
организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812
года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Денис Давыдов

Я
не поэт, я – партизан, казак.

Я
иногда бывал на Пинде,

но
наскоком…

Денис
Давыдов – «Ответ», 1826

Денис Васильевич
Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из
русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и
посвящений. И почти во всех – удивление странным, противоестественным
соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение – поэта и воина –
почему-то не казалось удивительным. «Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях
равно ты побеждаешь…» (С. Нечаев, 1816).

Это вечное
«приложение»: «поэт-партизан», «поэт-воин», «певец-витязь», «певец-гусар». В
отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что
мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом
Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение
к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского
человека «гусары» («легкоконные воины». – Вл. Даль) ничем не отличались от
«улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Служба в гусарских войсках поначалу
вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более
привилегированном Кавалергардском полку – и лишь в 1804 году, за сочинение
противоправительственных басен, был «понижен» рангом и сослан в Белорусский
гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках
его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам.
Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу
автора, — и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки,
ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный
Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ
воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина»
фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова
или Пушкина).  Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей
военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу»,
а «биваки»…

Использовались
Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски»
потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов
поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными
усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами»
стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус»,
«усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и
даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из
похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову
принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым,
поступи в гусары».

Денис Васильевич
был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам
называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и
стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир»,
1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в
отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что
слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Барон Генрих
Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе,
слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией
партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи
стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление
не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход,
превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным,
Толстым и Лениным). И не будь этих стихов – кто бы сейчас вспомнил о генерале
Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой
«гусаристой» биографии.

Лирика Давыдова
по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито
огрублённая гусарским жаргоном, — реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма.
Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть
такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны
с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное
разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский
пир», 1804).

«Солдатская» лексика
производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что
бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую»
песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в
«распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры
не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых
«шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что
проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум,
рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. Развития батального жанра, указал
на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах
Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в
новой мотивировке героики.  В его стихах впервые делается упор на личный склад
характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить
эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки
пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность»
характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от
военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно
стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже
несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал
представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов,
восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его
«гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем
твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои
первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о
романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как
называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от
Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса
к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле
романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей
русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала
романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Узость
«гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой
крайне нуждалась лирика  («Бурцову. Призывание на пунш»). О Д. Давыдове можно
сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся,
вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с
пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме,
были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество
эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные
затяжки, фланкировку и пунш.  У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в
контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник
однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова
колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует
принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к
тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!».
В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком»
(водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний
выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном
араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются
шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть
мой ус, краса природы,

Чернобурый,
в завитках,

Иссечётся
в юны годы

И
исчезнет, яко прах!

(«Бурцову.
В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов»
и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих»
целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные.
Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы
его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…»
(«Гусар»).

Давыдов очень
часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков,
Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также
отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую.
Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях
применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему
гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных»
слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных
особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они  основаны на
принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику
Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые
Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших
занять место в литературе.

Само по себе
наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» — лексики ещё
недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция
действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция,
новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического
синтаксиса.

В позднем
творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей
художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой
полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних
эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы.
Глубоко звучат песенные интонации:

Не
пробуждай, не пробуждай

Моих
безумств и исступлений

И
мимолётных сновидений

Не
возвращай, не возвращай!

(Романс
«Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова
оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По
свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему
почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия
Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого
справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Декабрист М.В.
Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным,
вспоминал: «Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не
поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих
опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что
этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее
возможность быть оригинальным».

Русская поэзия
начала ΧΙΧ века была вообще богата
литературными «масками»: «балладник» Жуковский, «повеса» Батюшков, «язвительный
поэт» Вяземский, «буйный студент» Языков… Но «гусар-партизан» Давыдов явился
раньше всех, — и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и
деяний. 

Число стихов,
посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его
собственных стихотворений.

Неожиданный для
русской поэзии «допушкинского» времени сплав своеобразного героя с новаторской
стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без «подражателей»: он
раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место
в русской литературе: «Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!».

Библиография

1. История русской литературы XIX века (первая половина). Учебник для
студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1973.

2. Кошелёв В.А. О жизни и творчестве
Дениса Давыдова //Литература в школе. – 1996. – № 3 – с. 21-34.

3. Ревякин А.И. История русской
литературы XIX века. Первая половина. Учеб.
пособие для студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1977.

4. Семенко И.М. Поэты пушкинской
поры. – М., «Художественная литература», 1970.

Обновлено: 11.03.2023

Денис ДавыдовПартизан Отечественной войны 1812 года, военный писатель, поэт, генерал-лейтенант (1831). Командуя партизанским отрядом из гусар и казаков, успешно действовал в тылу французской армии. Был близок к декабристам и А. С. Пушкину. Военно-исторические работы, теоретические труды о партизанских действиях. В лирике («гусарские» песни, любовные элегии, сатирические стихи) — новый тип героя — воина-патриота, человека деятельного, свободолюбивого, открытого.

Родился 16 июля (27 н. с. ) в Москве в дворянской семье.

Одним из самых ярких впечатлений детства была встреча девятилетнего мальчика с легендарным А. Суворовым, который напророчил Давыдову его судьбу: «Это будет военный человек. «

В народной памяти имя Дениса Давыдова неотделимо от Отечественной войны 1812 как имя одного из руководителей армейского партизанского движения, которое сыграло немаловажную роль в победе над Наполеоном.

Это был разносторонне одаренный человек. Первые литературные опыты Давыдова относятся в 1803 — 1805, когда в рукописях получили широкое хождение его политические стихи (басни «Голова и ноги», «Река и зеркало», сатира «Сон» и др.) .

Давыдов был связан со многими декабристами, ценившими его стихи, однако от предложения примкнуть к тайному обществу отказался.

В историю русской литературы вошел как создатель жанра «гусарской лирики», герой которой любитель разгульной жизни, вместе с тем человек свободомыслящий, противник насилия над личностью («Гусарский пир», «Песня старого гусара», «Полусолдат», «Бородинское поле». Последнее, написанное в 1829, считается одной из лучших исторических элегий русской романтической поэзии) .

Значительным явлением в литературе 1830-х была военная проза Давыдова — его воспоминания о А. Суворове, Н. Раевском, М. Каменском. Поэзию Дениса Давыдова высоко ценил А. Пушкин, с которым его связывала многолетняя дружба.

В последние годы он долго добивался перенесения праха Багратиона на Бородинское поле и в конце концов добился этого, но самому участвовать в церемонии ему не привелось. 22 апреля (4 мая н. с. ) он скоропостижно скончался.

Послание было хронологически первым жанром гусарской лирики. В гусарских посланиях начала 1800-х годов были намечены основные аспекты образа гусара: социально-философское содержание (горацианство державинского типа), внешние проявления (эмпирический бытовизм), индивидуальные свойства психики (предельность, нетрадиционность эмоции). В дальнейшем творчестве писателя социально-философская суть и внешняя атрибутика гусарства определяли в основном содержание гусарской песни, а индивидуальность гусарского чувства стала предметом изображения в шуточных гусарских стихотворениях.

Гусарская песня Давыдова возникла в русле скрещения устойчивых и широко распространенных в XVIII — начале XIX века вариантов песенного жанра — анакреонтической и воинской песен. Оригинальность гусарской песни, своеобразие ее соотношения с традицией жанра — одно из проявлений творческой индивидуальности Давыдова, позволяющее уточнить место лирики поэта в литературном процессе первой трети XIX века.

В настоящей работе остановимся на одном моменте истории гусарской песни — ее возникновении в середине 1810-х годов.

Прошу тебя забыть И крепе, и понтировку,
Нахальную уловку, И страсть: людей губить.

Н. Неведомский был бездарным поэтом, но добросовестным и осведомленным компилятором с большими претензиями: сборник мыслился как итог развития военной темы в русской лирике периода патриотического подъема. Не страшась упреков в подражательности, Неведомский сочинял тексты, недвусмысленно восходящие к чужим, наиболее популярным в военное время. При отборе образцов для подражания Неведомский выказывал полную литературную беспринципность. Однако у сборника было единство, что подчеркивал его автор, сопровождая его послесловием со специальной целью обосновать возможность соединения помещенных в книге стихотворений. Источником единства сборника подражательных произведений могла быть только спаянность материала, на который опирался Неведомский, то есть военно-патриотической лирики 1810-х годов.

В военной поэзии 1810-х годов доминировала классицистская система жанров, влиявшая на творчество всех поэтов эпохи, в том числе, карамзинистов. Созданная в этом русле лирика была не просто профессионально необходимым явлением, но полноправным событием литературной жизни, на какое-то время ставшим в ряд с важнейшими для общей эволюции русской поэзии исканиями писателей. Основную массу военной лирики составляли произведения уже известные или написанные без значительных отступлений от требований устоявшихся жанров. Изображение войны и воина находилось на уровне, предопределенном идеологией и эстетикой XVIII века, уровне, который не мог удовлетворить передовых литераторов 1810-х годов и передовых русских людей, осознавших особый характер пережитой ими войны. Писатель, стремившийся к созданию новой военной лирики, должен был переосмыслить классицистскую традицию, ориентируясь на законы ведущей литературной силы 1810-х годов (карамзинизм) и передовые представления о назначении воина, связанные с ростом гражданского самосознания русского дворянства. Так возникла военная лирика Давыдова.

Темы страха и смерти не входили в солдатскую песню в той мере, как в лирическую офицерскую. Чувство страха снималось экспрессией боя.

Л-ра: Проблемы развития лирической поэзии XVIII-XIX веков и её взаимодействия с прозой. – Москва, 1985. – С. 60-67.

• Для учеников 1-11 классов и дошкольников
• Бесплатные сертификаты учителям и участникам

Выберите документ из архива для просмотра:

Выбранный для просмотра документ Гусары в лирике Дениса Давыдова.ppt

Описание презентации по отдельным слайдам:

Гусары в лирике Дениса Давыдова . Презентацию подготовила учитель русского языка и литературы МБОУ СШ №10 г. Димитровграда Кудашева Т.М.

Цель: научить определять образы произведения, своеобразие стиля поэта; познакомить с содержанием произведений; научить видеть особенности языка поэта; поэтику стиха; формировать навыки выразительного чтения.

Портрет Д. Давыдова 1828 г. Денис Давыдов

Стихотворения Дениса Давыдова даже являлись на свет по-военному: были писаны на привалах, на дневках, между двух дежурств, между двух сражений, между двух войн: На вьюке, в тороках цевницу я таскаю; Она и под локтем, она под головой; Меж конских ног позабываю, В пыли, на влаге дождевой. Так мне ли ударять в разлаженные струны И петь любовь, луну, кусты душистых роз? Пусть загремят войны перуны — Я в этой песне виртуоз! Я не поэт — я партизан, казак, Я иногда бывал на Пинде, но наскоком И беззаботно, кое-как Раскидывал перед Кастальским током Мой независимый бивак. Нет! не наезднику пристало Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой. _Пусть грянет Русь военною грозой — Я в этой песне запевало_.

Выбранный для просмотра документ Денис Давыдов.ppt

Описание презентации по отдельным слайдам:

Презентация учителя русского языка и литературы МБОУ СОШ №10 г.Димитровграда Ульяновской обл. Кудашевой Т.М. Литературное краеведение (2ч.) Д.В. Давыдов. Личность поэта-героя Цель: познакомить с общими сведениями о жизни и творчестве поэта, содержанием произведений; выработать умение видеть особенности языка поэта, поэтику стиха, формировать навыки выразительного чтения.

Послужить верой и правдой до последней капли крови

«1814 года Давыдов возвращается в Москву, где предаётся исключительно поэзии… В 1819 году он вступает в брак. В 1823 году выходит в отставку. Снова возвращается на службу. Участвует в Кавказской кампании.

1. Давыдов родился в а)Москве б) Петербурге в) Верхней Мазе 2. Кто его благословил на военную службу? а) отец б) Суворов в) Кутузов 3. Думая исполнить пророчество великого человека, Давыдов а) стал учиться б) поступил в военное училище в) отрубил хвост борзой собаке 4. Что обратило его к учению? а) слова отца б) розга в) желание учиться 5. Давыдов служил а) в Преображенском полку б) Петербургском полку в) Ахтырском полку

Выбранный для просмотра документ Историзмы и архаизмы в лирике Давыдова.ppt

Описание презентации по отдельным слайдам:

Презентация учителя русского языка и литературы МБОУ СОШ №10 г.Димитровграда Ульяновской обл. Кудашевой Т.М.

БУРЦОВУ ПРИЗЫВАНИЕ НА ПУНШ Бурцов, ера, забияка, Собутыльник дорогой! Ради бога и. арака Посети домишко мой! В нем нет нищих у порогу, В нем нет зеркал, ваз, картин, И хозяин, Слава Богу, Не великий господин. Он гусар — и не пускает Мишурою пыль в глаза; У него, брат, заменяет Все диваны — куль овса. Нет курильниц, может статься, — Зато трубка с табаком; Нет картин — да заменятся Ташкой с царским вензелем! Вместо зеркала сияет Ясной сабли полоса: Он по ней лишь поправляет Два любезные уса. А заместо ваз прекрасных, Беломраморных, больших На столе стоят ужасных Пять стаканов пуншевых! Они полны, уверяю, В них сокрыт небесный жар. Приезжай, я ожидаю, Докажи, что ты гусар. 1804

Ера — это удалой, лихой человек, забияка. Арак — это крепкий спиртной напиток (ячменный, пшеничный), иногда говорится арака. Произошло слово арак от тюркского «арак» и от арабского «araq» — что в переводе означает пот, спиртной напиток. Мишура — поддельное швейное и ткацкое золото и серебро; нить и бить из олова или меди и приготовленные из них вещи. | *Обманчивый лоск и блеск, внешность.

куль — рогожный мешок; из мочал ткутся, на стоячем станке, рогожи, а из рогож шьются кули. курильница Прибор для сжигания курительных веществ в комнатах пунш — напиток из воды, чая, рома, лимонного сока и сахара; вода заменяется иногда вином, шампанским; для аромата прибавляют ананасы, апельсины.

Ташка Плоская сумка, которая крепилась к портупее. Носилась сзади, на левой стороне Вензель так называется соединение в одно изображение начальных букв имени (реже отчества) и фамилии какого-либо лица.

БУРЦОВУ В дымном поле, на биваке, У пылающих огней, В благодетельном араке Зрю спасителя людей. Собирайся вкруговую, Православный весь причет! Подавай лохань златую, Где веселие живет! Наливай обширны чаши В шуме радостных речей, Как пивали предки наши Среди копий и мечей. Бурцов, ты — гусар гусаров! Ты — на ухарском коне — Жесточайший из угаров И наездник на войне! Стукнем чашу с чашей дружно! Нынче пить еще досужно; Завтра трубы затрубят, Завтра громы загремят. Выпьем же и поклянемся, Что проклятью предаемся, Если мы когда-нибудь Шаг уступим, побледнеем, Пожалеем нашу грудь И в несчастье оробеем; Если мы когда дадим Левый бок на фланкировке, Или лошадь осадим, Или миленькой плутовке Даром сердце подарим! Пусть не сабельным ударом Пресечется жизнь моя! Пусть я буду генералом, Каких много видел я! Пусть среди кровавых боев Буду бледен, боязлив, А в собрании героев Остр, отважен, говорлив! Пусть мой ус, краса природы, Черно-бурый, в завитках, Иссечется в юны годы И исчезнет яко прах! Пусть фортуна для досады, К умножению всех бед, Даст мне чин за вахтпарады И Георгья за совет! Пусть. Но чу! гулять не время! К коням, брат, и ногу в стремя, Саблю вон — и в сечу! Вот Пир иной нам Бог дает, Пир задорней, удалее, И шумней, и веселее. Нутка, кивер набекрень, И — ура! Счастливый день! 1804

Кивер — головной убор гусаров – был черного цвета и был украшен султаном, особыми шнурами с кистями (этишкетами), а также репейком. Георгья – орден Святого Георгия Победоносца Вахтпарады — Чин — Степень служебного положения государственных гражданских и военных служащих

Понтировать — в карточных играх: делать ставку против банка

Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые? Деды, помню вас и я, Испивающих ковшами И сидящих вкруг огня С красно-сизыми носами! На затылке кивера, Доломаны до колена, Сабли, ташки у бедра, И диваном — кипа сена. Трубки черные в зубах; Все безмолвны — дым гуляет На закрученных висках И усы перебегает. Ни полслова. Дым столбом. Ни полслова. Все мертвецки Пьют — и, преклонясь челом, Засыпают молодецки. Но едва проглянет день, Каждый по полю порхает; Кивер зверски набекрень, Ментик с вихрями играет. Конь кипит под седоком, Сабля свищет, враг валится. Бой умолк — и вечерком Снова ковшик шевелится. А теперь что вижу? — Страх! И гусары в модном свете, В вицмундирах, в башмаках, Вальсируют на паркете! Говорят умней они. Но что слышим от любова? «Жомини да Жомини!» А о водке — ни полслова. Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые? 1817

Доломан – короткая (до талии) суконная однобортная куртка со стоячим воротником. Ментик – короткая куртка, которая была обшита мехом. Сабля — Главным оружием гусар той поры была легко кавалерийская сабля образца 1809, имеющая железный эфес с тремя дужками и стальные ножны. Последние могли быть и деревянными, обтянутыми кожей, в железной оправе. Стоила подобная сабля 5 рублей. Эфес офицерской сабли был вызолоченным, а ножны стальные или медные (по прибору).

Вицмундир -полупарадная одежда чиновника — укороченный фрак из цветного сукна с гербовыми пуговицами и прорезью для шпаги Вальсировать – танцевать вальс Чело — лоб (устар.) (Гусары)коренные- исконные, основные, постоянные.

Стих могучий, Достопамятно-живой, Упоительный, кипучий, И воинственно-летучий, И разгульно-удалой. Н.М. Языков

1. Создателем какой лирики считается Д. Давыдов а)любовной б)героической в)гусарской г)пейзажной 2.Чего лишены стихи Д. Давыдова а)парадности б)задора в)гусар г) динамики 3. Расскажите о герое его стихотворений (его внешний вид, занятия, характер) 4. Найдите соответствия 1.Ера 1.В карточных играх: делать ставку против банка 2.Ташка 2.Короткая куртка, которая была обшита мехом. 3.Доломан 3. Короткая (до талии) суконная однобортная куртка со стоячим воротником. 4.Ментик 4. перестрелка между кавалеристами, построившимися в одну линию 5.Кивер 5. Плоская сумка, которая крепилась к портупее. Носилась сзади на ремне 6.Пунш 6. Головной убор гусаров 7.Фланкировка 7. Напиток из воды, чая, рома, лимонного сока и сахара 8.Понтировать 8. Это удалой, лихой человек, забияка. Проверочная работа

Достигший небывалого расцвета в поэзии конца XVIII – начала XIX века, этот жанр способствовал прежде всего обострению интереса к отдельной личности, к ее духовному миру. Жанр послания позволял себе сюжетность, обычно не свойственную лирике, и являлся, таким образом, своеобразным предшественником стихотворной повести и даже романа в стихах. Палитра послания обогащалась бытовыми деталями, а сам адресат приобретал постепенно конкретные реальные черты. Дружеское послание – открытие нового мира в литературе. Оно создало совершенно новый тип героя – свободного человека, не заботящегося о чинах и богатстве, живущего вдали от шумных городов.

Мне душно на пирах без воли и распашки.

Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех,

И дым столбом от трубочной затяжки!

Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах,

Где благосклонности передаются весом…

И я спешу в мою гусарскую семью…

Роскошествуй, веселая толпа,

В живом и братском своеволье!

«Не умрет твой стих могучий,

– так обращается к Давыдову Н.М. Языков.

К коням, брат, и ногу в стремя,

Столь же быстр и неожиданен у Дениса Давыдова переход от одного ритма к другому:

Конь кипит под седоком,

Сабля свищет, враг валится…

Бой умолк, и вечерком

Снова ковшик шевелится.

Что она? – Порыв, смятенье,

И холодность, и восторг,

И отпор, и увлеченье

Смех и слезы, черт и бог,

Пыл полуденного лета,

И эти словесные и интонационные контрасты исследователи с полным правом считают открытием Дениса Давыдова.

Будь, гусар, век пьян и сыт.

В мирных днях не унывай

И в боях качай-валяй!

Жизнь летит: не осрамися,

Не проспи ее полет…

Эти приемы Давыдов переносит и в другие, позднейшие свои произведения.

За тебя на чорта рад,

Наша матушка Россия!

И пусть в мирное время они, как и настоящие гусары:

Пьют и, преклоняясь челом,

Но едва проглянет день,

Каждый по полю порхает:

Кивер зверски набекрень,

Ментик с вихрями играет.

Но если настанет година испытаний:

Но коль враг ожесточенный

Нам дерзнет противустать,

Первый долг мой, долг священный –

Вновь за родину восстать;

Друг твой в поле появится,

Еще саблею блеснет,

Или в лаврах возвратится,

Иль на лаврах мертв падет!

Читайте также:

  

• Сочинение про фейсбук на английском языке

  

• Сочинение описание с использованием цепной связи предложений в тексте

  

• Эхо и нарцисс сочинение

  

• Сочинение по фильму дух в движении

  

• Написать сочинение с причастиями и деепричастиями про воспитателей будущего

О. И. Сердюкова

Послание было хронологически первым жанром гусарской лирики. В гусарских посланиях начала 1800-х годов были намечены основные аспекты образа гусара: социально-философское содержание (горацианство державинского типа), внешние проявления (эмпирический бытовизм), индивидуальные свойства психики (предельность, нетрадиционность эмоции). В дальнейшем творчестве писателя социально-философская суть и внешняя атрибутика гусарства определяли в основном содержание гусарской песни, а индивидуальность гусарского чувства стала предметом изображения в шуточных гусарских стихотворениях.

Гусарская песня Давыдова возникла в русле скрещения устойчивых и широко распространенных в XVIII — начале XIX века вариантов песенного жанра — анакреонтической и воинской песен. Оригинальность гусарской песни, своеобразие ее соотношения с традицией жанра — одно из проявлений творческой индивидуальности Давыдова, позволяющее уточнить место лирики поэта в литературном процессе первой трети XIX века.

В настоящей работе остановимся на одном моменте истории гусарской песни — ее возникновении в середине 1810-х годов.

Гусарское послание было значительным событием литературной жизни на рубеже веков. Оно соединяло общественно значимое и личностное, моралистическое и бытовое серьезное и шуточное, внося тем самым лепту в разрушение классицистской системы жанров. В 1810-е годы ее распаду способствовали дружеские послания «младших карамзинистов», прежде всего, К. Н. Батюшкова и молодого А. С. Пушкина. Они были во многом отличны от давыдовских, но тем не менее в них активно усваивались особенности гусарского жанра. Инерция жанра дружеского послания 1810-х годов была настолько сильна, что свойства его подавляли не только «резкие черты неподражаемого слога» (А. С. Пушкин. «Недавно я часы свободы…») давыдовских посланий при их переработке в стихотворениях других поэтов, но и творческую индивидуальность самого Давыдова в этом жанре. Единственное (и последнее) послание Давыдова этих лет — «Другу-повесе» (1815) — свидетельствует о подчинении поэта нормам дружеского послания карамзинистов. Это стихотворение антивоенное и антигусарское:

Отличие гусарской песни от гусарского послания состояло, прежде всего в том, что песня принадлежала к военной лирике, тогда как послание решало тему гусарства в социально-бытовом аспекте. Установка на переосмысление своей темы как военной стала проявляться у Давыдова со времени начала активных боевых действий русской армии против войск Наполеона. В 1808 году он неудачно попробовал торжественно-героический ракурс темы («Поведай подвиги усатого героя…» комически представила читателю Я. П. Кульнева, которым должно было серьезно восхищаться). Следующий опыт («Графу П. А. Строганову. За чекмень, подаренный им мне во время войны 1810 года в Турции» — 1810), по стилю близкий гусарским посланиям, убедил поэта в необходимости сохранения достижений гусарской лирики. В 1811 году Давыдов подвел итог литературных поисков 1800-х годов («В альбом»), указав перспективу движения его поэзии как военно-гусарской:

Пусть загремят войны перуны,
Я в этой песне виртуоз!
Высказанная здесь громкая похвала самому себе мотивировалась известностью гусарских стихотворений, но относилась поэтом в адрес военной лирики. Очевидно, что в 1812 году поэт был настроен на решение военной темы, хотя обладал по преимуществу негативным опытом в этой области. В 1812-1813 годах Давыдов со славой принял личное участие в великих событиях, но приступать к созданию военно-гусарской лирики не торопился. Он написал две любовные элегии, но в делом от творчества воздерживался, несмотря на то, что стихов от него ждали, иногда требовали («К Е. Ф. С-ну, убеждавшему меня написать что-нибудь» — 1814). Военно-гусарский жанр был создан только в середине 1810-х годов в окончательно прояснившейся литературной и идеологической ситуации периода патриотического подъема.

Наиболее подробно литературная ситуация этого времени применительно к лирике охарактеризована Б. М. Эйхенбаумом. Исследователь определил ее как противостояние карамзинистской и классицистской поэзии: карамзинизм пытался и не мог решить задачу обновления военной литературы, и инициатива оформления темы оставалась за старыми жанрами, главным образом, одой. Эти жанры, по мнению Б. М. Эйхенбаума, были в 1812 году фактом профессиональной поэзии, не играя существенной роли в движении литературы в целом. Поле русской военной поэзии начала 1810-х годов представляется, таким образом, пустым, а военная лирика Давыдова — чудом, возникшим на пустом месте. Концепция Б. М. Эйхенбаума нуждается в некотором уточнении. Военная лирика 1810-х годов представлена в ряде массовых изданий, включавших новые и старые тексты знаменитых и мало известных поэтов. Системность построения сборников свидетельствовала о единстве публикуемого материала как особого литературного явления. Попытаемся прояснить принцип этого единства, исходя из анализа двух сборников: книги Н. Неведомского «Воин-поэт» и двухтомного издания «Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году».

Н. Неведомский был бездарным поэтом, но добросовестным и осведомленным компилятором с большими претензиями: сборник мыслился как итог развития военной темы в русской лирике периода патриотического подъема. Не страшась упреков в подражательности, Неведомский сочинял тексты, недвусмысленно восходящие к чужим, наиболее популярным в военное время. При отборе образцов для подражания Неведомский выказывал полную литературную беспринципность. Однако у сборника было единство, что подчеркивал его автор, сопровождая его послесловием со специальной целью обосновать возможность соединения помещенных в книге стихотворений. Источником единства сборника подражательных произведений могла быть только спаянность материала, на который опирался Неведомский, то есть военно-патриотической лирики 1810-х годов.

В послесловии Н. Неведомский подробно излагает биографию немецкого поэта Кернера, которому посвящен сборник. Образ Кернера строится на противопоставлении чувства, истинной жизни души и военной жизни, подчиненной исполнению долга: «Кернера от первых наслаждений раннею любовию, от образа жизни, совершенно согласного с склонностями, оторвали возвышенные, знакомые немногим чувства любви к отечеству и славе и ненависть к поработителям». Даже соединение поэтического дара и воинской отваги предстает как нечто необычное, исключительное: «Видевшие Кернера в сражениях соглашаются, что вместе с Камоэнсом он принадлежал к числу немногих людей, соединивших дар стихотворства с достоинствами воина». Ведущая лирическая коллизия сборника находится на уровне известных с XVIII века «офицерских» песен, изображавших расставание воинов с возлюбленными, родным очагом и т. д. Несмотря на некоторый сентиментальный налет в образе Кернера и подражания новейшим поэтам (например, балладам Жуковского), сборник «Воин-поэт» организован классицистским противопоставлением личных и гражданских тем.

«Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» — своеобразная антология военно-патриотической поэзии. Одические тексты определяют идею книги, которая должна прославить исполняющего профессинальный долг воина. Ода была наиболее официальным жанром военной лирики начала XIX века, но только этим нельзя объяснить массового тяготения к ней. Не отвечая общему направлению движения новейшей литературы, военная ода в специфических условиях патриотического подъема выражала героический настрой русских людей. Военная лирика одического типа появилась в творчестве поэтов, которые никогда не писали военных од или уже не писали их к этому времени: Державина, Карамзина, Жуковского, Марина, даже Шаликова. Ода находилась в центре системы жанров сборника (хор, «народная песня», молитва и др.), каждый из которых варьировал военную тему, не меняя основной идеи книги, то есть не заостряя внимания на конфликте государственного и личного.

В военной поэзии 1810-х годов доминировала классицистская система жанров, влиявшая на творчество всех поэтов эпохи, в том числе, карамзинистов. Созданная в этом русле лирика была не просто профессионально необходимым явлением, но полноправным событием литературной жизни, на какое-то время ставшим в ряд с важнейшими для общей эволюции русской поэзии исканиями писателей. Основную массу военной лирики составляли произведения уже известные или написанные без значительных отступлений от требований устоявшихся жанров. Изображение войны и воина находилось на уровне, предопределенном идеологией и эстетикой XVIII века, уровне, который не мог удовлетворить передовых литераторов 1810-х годов и передовых русских людей, осознавших особый характер пережитой ими войны. Писатель, стремившийся к созданию новой военной лирики, должен был переосмыслить классицистскую традицию, ориентируясь на законы ведущей литературной силы 1810-х годов (карамзинизм) и передовые представления о назначении воина, связанные с ростом гражданского самосознания русского дворянства. Так возникла военная лирика Давыдова.

События 1812 года придали размышлениям Давыдова о назначении воина характерное направление. Поэт ясно представлял себе своеобразие войны 1812 года — войны не «войсковой», а «народной», требовавшей воинской и гражданской активности от каждого русского. «Дневник партизанских действий 1812 года» — рассказ о том, как исполнял свой гражданский долг Давыдов. В исполнении этого долга автор «Дневника» видит самую задушевную потребность человека: рассказ об успешных действиях партизанского отряда, организованного поэтом, становится повествованием о счастливейших днях его жизни.

Изложенное в «Дневнике» понимание гражданского долга и предопределенный им кодекс воина мыслятся Давыдовым как проверенные великими событиями и в то же время новые, необычные для многих. Последние — чинолюбивая посредственность и те, чье представление о воинской службе ограничено нормами прошедшего века. Рассуждая о назначении воина, поэт еще долго будет отталкиваться от подобных представлений, отразившихся, в частности, в классицистской военной поэзии. Так в письме к П. Д. Киселеву от 7 августа 1819 года Давыдов писал: «Люди прошедшего столетия не поймут меня, ибо их мысли и чувства падали к стопам Екатерины, Зубова, Грибовского. Слова: отечество, общественная польза, жертва честолюбия и жизнь для нея — известны были только в отношении к власти, от которой они ждали взгляд, кусок эмали, несколько тысяч белых негров». В русле таких размышлений Давыдов будет решать военную тему в лирике, основываясь на переосмыслении классицистских воинских вокальных жанров.

Вокальные жанры песенной поэзии классицизма в основном разделялись на два типа: хвалебные и агитационные. Песни распадались на солдатские и офицерские, что зачастую специально оговаривалось составителями сборников. Соло могло быть только офицерской песней, солдатская песня была рассчитана на хоровое исполнение. Ее лирическим героем была масса солдат (не случайны песни-марши отдельных полков). Хоры были самой сложной разновидностью песни. Они предполагали смену исполнителей по ходу текста. Наименование песни хором означало, что в ней выражено предельно массовое, общенародное чувство. Хоры были самой высокой разновидностью песен. Песни для солдат составляли нижний пласт песенной культуры. В них допускались просторечие, элементы народной поэтики. Агитационные солдатские песни воспевали пыл боя или устроенность солдатского быта. В любом случае сознание солдата было представлено удовлетворенным. Поэтому такие песни обычно писались на голос «бодрый и мужественный». Герой этих песен служил царю с охотой, сражался играючи.

Темы страха и смерти не входили в солдатскую песню в той мере, как в лирическую офицерскую. Чувство страха снималось экспрессией боя.

Особым вариантом солдатских песен были сатирические, изображавшие неудачи и бегство врага. Насмешливо-пренебрежительная манера его обрисовки, подчеркнутый оптимизм и претензии на народность его выражения сближали такие песни с лубочными стихами. Отзвуки подобной манеры изображения войны обнаруживаются в мотиве «похвальбы» у Давыдова.

Первая гусарская песня Давыдова довольно полно разлагалась на ряд мотивов, уже имевших место в жанре агитационной солдатской песни. «Песня» 1815 года следовала песенно-куплетной форме, стиль стихотворения не чуждался просторечия, близкого лексике солдатских песен. Однако стихотворение Давыдова не являлось очередной стилизацией этого жанра. Это оригинальное произведение поэта-карамзиниста, сохранившего основной эмоциональный тон солдатской песни, но принципиально изменившего характер лирического героя-воина. Классицистская военная лирика воспевала исполнение долга. Солдатская песня выгодно выделялась на фоне других классицистских жанров для пения потому, что в силу своей агитационности и опрошенности не подчеркивала разрыва между личным и гражданским и изображала войну радостно. Однако между установкой сочинителей солдатских песен, стремившихся внушить солдату воинский пыл, и страстным признанием Давыдова в любви к своему делу лежит пропасть. «Песня» стала выражением чувств отдельного человека, что не было свойственно агитационным жанрам. Камерные для поэзии 1810-х годов формулы «я люблю», «я рожден», «золотой век» неожиданно завершались описанием активного боевого существования. Военно-патриотическая служба осмыслялась как личное счастье, подлинное удовлетворение душевных запросов героя. Для обычного карамзиниста такое решение темы было невозможно (карамзинисты и не создали новой военной лирики). Давыдов не был обычным карамзинистом. Карамзинизм давал ему общую формулу постановки темы в лирике — в отличие от классицистского решения ее как проблемы долга. Поэт подключался к решению важнейшей для всех видов современной ему лирики проблемы личного счастья. Неожиданность ее решения представлялась закономерной для Давыдова, поскольку в ранних, прославивших поэта произведениях читатели уже отметили свободное обращение с литературными нормами. Любая поэтическая вольность Давыдова ассоциировалась с необычностью гусарского характера его героя, принималась как проявление творческой индивидуальности писателя.

В «Песне» указаний на принадлежность «гусарской музе» очень немного: названы только «сабля, водка, конь гусарской». Этого было достаточно, чтобы читатель «узнал» Давыдова и увидел в сочетании просторечия и поэтических формул непосредственное проявление чувств «горячего» гусара. Однако прямого отношения к идее военно-патриотической песни эти приметы гусарства не имели. Между тем, слава Давыдова определялась как слава гусарского, а не военного поэта. Тематически боевая лирика оказалась уже гусарской: гусарство включало и бой, патриотизм, и комизм характера, и др. «Песня» могла удовлетворить читателя 1812 года, но в русле развития гусарской темы в целом победа была относительной. С другой стороны, в отличие от послания, гусарская песня могла оставаться только давыдовским жанром: это гарантировалось ее профессиональным происхождением и особыми качествами стиля. В мирных условиях жанр должен был развиваться таким образом, чтобы соединить опыт гусарских посланий и «Песни». На этом пути возникло второе стихотворение в жанре гусарской песни — «Песня старого, гусара» 1817 года.

Л-ра: Проблемы развития лирической поэзии XVIII-XIX веков и её взаимодействия с прозой. – Москва, 1985. – С. 60-67.

Биография

Произведения

• Вальс
• Вечер в июне
• Я вас люблю

Критика

• Гусарская песня Д. Давыдова (К истории жанра)
• Певец-герой
• «Я слушаю тебя и сердцем молодею»

Всероссийский конкурс для педагогов и учащихся

«Недаром помнит вся Россия»

посвященный 200-летнему юбилею Отечественной войны 1812 года

ПОЭЗИЯ

ДЕНИСА ВАСИЛЬЕВИЧА ДАВЫДОВА

Статья

Меркурьева Елена Анатольевна

Государственное бюджетное образовательное учреждение

среднего профессионального образования Московской области

(ГБОУ СПО МО) Раменский дорожно-строительный техникум

                                     

                                                                                Давыдов, пламенный боец,
                                                                               Он вихрем в бой кровавый;
                                                                               Он в мире счастливый певец
                                                                               Вина, любви и славы.                                                                                              из стихотворения В. Жуковского
                                                                                            “Певец во стане русских воинов”

ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ ДЕНИСА  ДАВЫДОВА

Дениса Васильевича Давыдова знала и знает вся Россия. Этому человеку была присуща особая слава. Лихой гусар, ставший партизанским командиром и заслуживший широкую известность в Отечественной войне 1812 г., одновременно — романтик, поэт, военный писатель. Боевые таланты Дениса Давыдова высоко ценили Кутузов и Багратион, а о его поэтическом даре      Н. Языков писал:

«Не умрет твой стих могучий,

Достопамятно-живой,

Упоительно-кипучий

И воинственно-летучий,

И разгульно-молодой»

Давыдов родился в 16 июля (27 новый стиль) 1784 в старинной дворянской семье командира Полтавского легкоконного полка. Детство провёл в Москве по адресу: улица Пречистенка, 13, (дом не сохранился). Хотя своего отца, занятого службой, он видел редко, с юных лет Дениса манило к военным делам. Его отец Василий Денисович Давыдов был сподвижником Суворова и оставался верен суворовскому духу даже после полного краха своей военной карьеры, состоявшегося с приходом к власти Павла I. Из четверых детей Василия Денисовича Денис был старшим и по свидетельствам очевидцев самым резвым и непоседливым. Его-то и заметил великий Суворов, прибывший в Полтавский легкоконный полк, которым командовал Василий Давыдов. “Ты выиграешь три сражения!” — благословил девятилетнего мальчика Александр Васильевич в 1793 г.

“Маленький повеса бросил Псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению”.
Так было представлено сие событие в жизнеописании Дениса Давыдова, составленное якобы неким «сослуживцем» автора. Современники не сразу распознали в этой биографии остроумную и художественно яркую автобиографию. Итак, Денис Давыдов говорит о себе в третьем лице: «Его благословил великий Суворов: благословение это ринуло его в боевые случайности на полное тридцатилетие… Мир и спокойствие — и о Давыдове нет слуха, его как бы нет на свете; но повеет войною — и он уже тут, торчит средь битв как казачья пика. Снова мир — и Давыдов опять в степях своих, опять гражданин, семьянин, пахарь, ловчий, стихотворец, поклонник красоты...»

Получив домашнее образование, юный Денис в 1801 уехал в Петербург, чтобы поступить в Кавалергардский полк. Не имея природных данных кавалергарда (Денис был небольшого роста, а в полк обычно брали людей высоких и статных), он все же пробился в гвардию и стал эстандарт-юнкером гвардейского кавалергардского полка. “Привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в глубокие ботфорты и покрыли святилище поэтического его гения мукою и треугольною шляпою”, — писал “сослуживец”. Однако в кавалергардах Давыдов пробыл недолго. Вольнолюбивый дух, независимость натуры, лютая ненависть к бездарным подхалимам и невежественным выскочкам на всю жизнь обрекли его на недоверие со стороны властей. Да еще проявилось немалое поэтическое дарование Дениса Васильевича, которое придало настроениям и мыслям острую, сатирическую, художественно яркую форму. За политическую басню “Голова и Ноги” в 1803 году Давыдов был выдворен из гвардии «за писание возмутительных стихов»  и направлен под Киев в захолустье, в Белорусский армейский гусарский полк ротмистром. Там он быстро освоился в новой для себя среде и продолжал писать стихи, в которых воспевал прелести удалой гусарской жизни и которые способствовали росту его популярности. Буйно — удалой характер его поэзии нашел отражение в стихах «Гусарский пир», «Призыв на пунш» и др. Репутация «гуляки» и «сорви-головы», однако, была больше внешней: в душе Давыдов оставался, прежде всего, военным человеком, честным офицером, он был хорошим семьянином, любил природу и умел воспевать ее. В 1806 г. Давыдову разрешили вернуться в гвардию, но он навсегда остался у правительства под подозрением. Даже боевая слава и партизанские успехи 1812 года не изменили этого отношения. Его обходили чинами, не торопились с наградами, а в 1814 году, присвоив генеральский чин, отобрали: дескать, ошибочка вышла.

ОФИЦЕР  И  ПОЭТ

В 1815 г. Давыдов был назначен командиром бригады 1-й драгунской дивизии, но это его огорчило: «Служа весь век по легкой, за что меня назначили в это пресмыкающееся войско?» — сетовал он. Тогда ему дали 2-ю конно-егерскую дивизию, что также его не обрадовало: он ни за что не хотел расставаться с «красой природы» — усами, разрешенными тогда только гусарам. Сменив еще несколько должностей и заскучав от рутинной службы, Денис Васильевич отпросился в длительный отпуск, а в 1823 г. вышел в отставку в чине генерал-майора, так и не примирившись душой с безобразиями, творимыми царской властью.

В этот период он издал ряд сочинений, получивших известность: «Опыт теории партизанских действий», «Дневник партизанских действий 1812 г.», «Разбор трех статей в записках Наполеона». Давыдов не оставлял поэзии, писал стихи. Вернувшись в армию в 1826 году и прослужив в чине генерала до 1831 года, Денис Васильевич окончательно вышел в отставку.

Слава о боевых подвигах Давыдова вышла далеко за пределы России, о нем писали во многих европейских журналах и газетах. Лучшие граверы запечатлели его облик. Более того, портрет Давыдова-партизана, как символ Отечественной войны и народного гнева перед которым не устояла наполеоновская армия, вышел за пределы российские и украсил, например, кабинет шотландского поэта и романиста Вальтера Скотта. Давыдов, состоявший с ним в переписке, писал: «Горжусь весьма, милостивый государь, что гравированный портрет мой давно уже находится в вашем кабинете оружий, столь тщательно вами собираемых».
После отставки Денис Васильевич со своей большой семьей (Давыдов женился в 1819 г. на дочери генерала) жил в принадлежащих ему симбирских и оренбургских имениях,  занимался хозяйством, воспитывал девятерых детей, влюблялся в молоденьких соседок, посвящал им лирические стихи. Значительным явлением в литературе 1830-х была военная проза Давыдова — его воспоминания о А. Суворове, Н. Раевском, М. Каменском. В поздних своих сочинениях он резко критиковал и осуждал аракчеевщину и ее наследие, негодную военную систему царизма, утвердившуюся при Николае I. Естественно, что эти сочинения сильно страдали от вмешательства цензуры или вовсе не попадали в печать.

Давыдов был связан со многими декабристами, ценившими его стихи, однако от предложения примкнуть к тайному обществу отказался.

Поэзию Дениса Давыдова высоко ценили  Ф.И. Толстой, П.А. Вяземский, А.С. Грибоедов, В.К.Кюхельбекер, И.И.Пущин, П.Ф.Якубович, А.А. Бестужев, Н.А. Полевой, Е.А. Баратынский, Н.М. Языков, М.П. Погодин (в  его журнале «Московский вестник» Денис Васильевич сотрудничал в 1827—30). Печатался в «Трудах ОЛРС», учреждённого при Московском университете. С 1816 действительный член ОЛРС.  А. С.Пушкин, с которым его связывала многолетняя дружба через всю жизнь пронес восторженное увлечение “Денисом-храбрецом”. Декабрист М.В. Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным, вспоминал: «Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным».

Поэтический талант Дениса Давыдова почитали все: от признанных литераторов, до простых книгочеев. Пушкин, Жуковский, Вяземский, Баратынский, Языков и многие другие посвящали отважному партизану свои стихи. Число стихов, посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его собственных стихотворений.

Пушкин подшучивал над генералом-поэтом: «Военные думают, что он отличный писатель, а писатели уверены, что он отличный генерал».

СОЗДАТЕЛЬ  ЖАНРА  «ГУСАРСКОЙ  ЛИРИКИ»

В историю русской литературы вошел как создатель жанра «гусарской лирики» (песни, любовные элегии, сатирические стихи) и создал новый тип героя — воина-патриота, человека деятельного, свободолюбивого, открытого («Гусарский пир», «Песня старого гусара», «Полусолдат», «Бородинское поле»). Последнее, написанное в 1829, считается одной из лучших исторических элегий русской романтической поэзии.

Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя. «Голова и ноги» (1803) проводит мысль о возможности расправы подданных с неугодным правительством;  басня «Река и зеркало» (1803)  является переводом с французского, но дополнена оригинальной, политически острой концовкой.  Презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати проникнуты произведения Дениса Васильевича «Орлица, Турухтан и Тетерев» 1804; «Договоры» 1807; «Моя песня»1811; «Болтун красноречивый» 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова» 1826; «Гусарская исповедь» 1830.

Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим. Как поэт Давыдов пришел в литературу со своим лирическим героем, со своим жанром, со своим стилем. Основная его тема — военная — была далеко не новой в русской поэзии. «Военная труба» звучала в многочисленных одах и эпопеях русского классицизма. Но Давыдов подошел к этой традиционной теме с иной стороны. Он поэтически раскрыл быт и психологию воина. В эмоциональной поэзии Давыдова, опирающейся на жизненный опыт автора, возникает оригинальный образ «гусара», лихого наездника и удалого рубаки, скрывающего, однако, под этой удалой внешностью благородные свойства воина-патриота, сознание воинского долга и воинской чести, мужество и бесстрашие, отрицание светских условностей и своеобразное вольнолюбие.

«Гусарство» Давыдова определило и особые формы его поэзии. Вместо героической эпопеи и хвалебной оды, этих основных жанров батальной поэзии классицизма, поэт создает жанр «гусарской» песни, свободной от ставшей трафаретом официальной героики, от декламационно-патетического стиля («Гусарский пир», 1804; «Песня», 1815; «Песня старого гусара», 1817).

Нарочитая простота в трактовке военной тематики открывала в его песни доступ просторечию, военным профессионализмам, элементам солдатского фольклора. Этот демократический стиль сближал произведения Давыдова и Крылова. Гусарские песни Давыдова широко расходились в списках, но были напечатаны только в 1832 г.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского человека «гусары» — «легкоконные воины» (Вл. Даль) ничем не отличались от «улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Представленный Давыдовым гусар — это, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Литературная известность поэта-гусара, бездумного храбреца и безудержного гуляки, как-то слилась с партизанской славой Давыдова и превратилась в своеобразную легенду — пожалуй, оправданную с точки зрения чисто поэтической, но не выдерживающую проверки биографией Дениса Васильевича. Даже «сослуживец» характеризует литературные занятия Давыдова в эмоционально-приподнятом тоне:
«Большая часть стихов его пахнет биваком. Они были писаны на привалах, на дневках, между двух дежурств, между двух сражений, между двух войн; это пробные почерки пера, чинимого для писания рапортов… Стихи эти были завербованы в некоторые московские типографии тем же средством, как некогда вербовали разного рода бродяг в гусарские полки: за шумными трапезами, за веселыми пирами, среди буйного разгула».

За примерами далеко ходить не надо:
“Стукнем чашу с чашей дружно,
Нынче пить еще досужно”…
или
“Ни полслова, дым столбом,
ни полслова, все мертвецки
пьют и преклонясь челом
засыпают молодецки”.
Или так:
“Ради бога, трубку дай
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
Закрученными усами”…

Невольно складывается впечатление, что автор был неисправимым, бесшабашным гулякой. Однако на сей счет имеется объективное свидетельство Вяземского: «Не лишним будет заметить, что певец вина и веселых попоек в этом отношении несколько поэтизировал. Радушный и приятный собутыльник, он на самом деле был довольно скромен и трезв. Он не оправдывал собою нашей пословицы: пьян да умен, два угодья в нем. Умен он был, а пьяным не бывал». Столь же преувеличены были слухи о любовных победах Давыдова, хотя, как герой войны, человек обаятельный и остроумный, он, в самом деле, пользовался успехом у женщин (в него была влюблена, например, не слишком скрывая это, Ольга Сергеевна Пушкина).

Благодаря образу, созданному Давыдовым, понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». — Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь…

Я люблю кровавый бой,

Я рождён для службы царской.

Сабля, водка, конь гусарский

С вами век мой золотой.

За тебя на чёрта рад

Наша матушка – Россия

Пусть французы удалые

К нам пожалуют ха-ха!!!

Широкую известность получило одно из последних стихотворений Давыдова — «Современная песня» (1836). Автор выступил против либеральных общественных настроений, но направил основной удар против тех, кто на словах «корчит либерала», а на деле «мужиков под пресс кладет вместе с свекловицей». Он дал в руки демократов ряд острых сатирических формул для борьбы с либерализмом.

Жанром песни не исчерпывается творчество Давыдова. Но и на традиционные жанры элегии, дружеского послания он наложил печать своей творческой индивидуальности, сообщив им характер своеобразного «гусарства». Оригинальны военно-мемуарные очерки Давыдова: «Опыт теории партизанского действия» (1821), «Дневник партизанских действий 1812 г.» (опубликованный в 1860). И здесь он в противовес официальной историографии стремится дать картину войны в ее будничной правде. А. С. Пушкин усматривал в этих очерках «резкие черты неподражаемого слога», а В. Г. Белинский ставил Давыдова в ряд с лучшими прозаиками русской литературы.

СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ  И  ТЕМПЕРАМЕНТНЫЙ  ПОЭТ  И  ВОИН

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех — удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение — поэта и воина — почему-то не казалось удивительным.

 «Давыдов, воин и поэт!

 И в мире и в боях равно ты побеждаешь…»

(С. Нечаев, 1816).

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, — реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец — стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с точки зрения развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное — не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Денис Давыдов создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Удивительно у Давыдова то, что самыми «экзотическими» оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт — противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

НОВАТОРСКАЯ  СТИЛИСТИЧЕСКАЯ  СИСТЕМА

ДЕНИСА  ДАВЫДОВА

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как неприемлемы для  него гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной — «гусарской» или «простонародной» — лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Русская поэзия начала XIX века была вообще богата литературными «масками»: «балладник» Жуковский, «повеса» Батюшков, «язвительный поэт» Вяземский, «буйный студент» Языков…  Но «гусар-партизан» Давыдов явился раньше всех, — и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и деяний.

Неожиданный для русской поэзии «допушкинского» времени сплав своеобразного героя с новаторской стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без «подражателей»: он раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место в русской литературе: «Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!».
В стихотворении Давыдова «Ответ» (1826, опубл. 1840) мы находим такое авторское самоопределение:

«Я не поэт, я — партизан, казак 

Я иногда бывал на Пинде,

но наскоком…»

Денис Давыдов

 «Ответ», 1826

И, тем не менее, Давыдов был поэтом, ярким и оригинальным, занявшим свое особое место в литературе первой трети XIX века.

КАК В НЁМ ДРУГА ЖАЛЬ ДРУЗЬЯМ!

22 апреля (4 мая новый стиль) 1839 года Денис Давыдов скоропостижно скончался от апоплексического удара на пятьдесят пятом году жизни в своей деревне Верхняя Маза Сызранского уезда Симбирской губернии.

Жуковский на эту скорбную весть отозвался искренними печальными стихами:

И боец – сын Апполона,

Мнил он гроб Багратиона

Проводить в Бородино,-

Той награды не дано:

Вмиг Давыдова не стало!

Сколько славных с ним пропало

Боевых преданий нам!

Как в нём друга жаль друзьям!…

В соответствии с давним обычаем по истечении 6 недель содержания в склепе под алтарём Верхнемазинской церкви прах Дениса Васильевича был перевезён в Москву для захоронения в Ново – Девичьем монастыре подле родовых могил его предков. На могиле установлен гранитный бюст героя.

Лучшие произведения Дениса Давыдов остались в памяти народа. Энергичная, призывная, заразительная музыка его таланта не устарела за века. На его стихи сочиняют песни, его образ сохранен в творчестве современных авторов, о нем пишут книги, о нем ставят фильмы.

УВЕКОВЕЧИВАНИЕ ПАМЯТИ

1.  26 августа 1912 г. к 100-летнему юбилею войны имя Давыдова было пожаловано Ахтырскому гусарскому полку.
2. 16 июля 1960 года к 176-летию со дня рождения Д. В. Давыдова, в селе Верхняя Маза Радищевского района  Ульяновской области был установлен памятник Д. В. Давыдову. Давыдов увековечен в военной форме.
3. В 1962 году, к 150-летию Отечественной войны, снят художественный фильм «Гусарская баллада», в котором показан Давыд Денисов (Денис Давыдов) в качестве командира партизанского отряда.
4. В 1962 году, к 150-летию Отечественной войны, были выпущены почтовые марки СССР, одна из которых посвящена Давыдову.
5. В 1980 году о Денисе Давыдове снят фильм «Эскадрон гусар летучих».
6. 19 мая 1984 года в Пензе накануне 200-летия со дня рождения Д. В. Давыдова был открыт его бюст. Особенность памятника состоит в том, что Давыдов увековечен не в военной форме, как его обычно изображали, а в гражданской одежде того времени. Этим подчеркивается, что памятник ему установлен, прежде всего, как поэту.
7. 6 сентября 2005 г. в Ульяновской области, Радищевского района, в с. Верхняя Маза зарегистрирован Фонд «Денис Давыдов – патриот России».
8. В декабре 2011 года в г. Сумы, Украина, возле здания, в котором когда-то проживал Давыдов и другие офицеры, был установлен бронзовый памятник Давыдову в полный рост.
9. Давыдов послужил прототипом персонажа романа Л. Н. Толстого «Война и мир» Василия Денисова.
10. О Денисе Давыдове (и от его лица) написана книга Андрея Белянина «Охота на гусара».
11. В Москве есть улица Дениса Давыдова.
12. Во Владивостоке есть улица Дениса Давыдова, а его бюст установлен в сквере у начала улицы.
13. Улица Дениса Давыдова есть в Казани.
14. Улица Дениса Давыдова есть в Новосибирске.
15. В Уфе установлен бюст Дениса Давыдова.
16. В Костроме имеются микрорайоны имени Дениса Давыдова — «Давыдовский-1», «Давыдовский-2» и «Давыдовский-3».

Приложение 1

Автор материала (ФИО)	Меркурьева Елена Анатольевна
Должность (с указанием преподаваемого предмета)	Учитель русского языка и литературы
Образовательное учреждение	ГБОУ СПО Раменский дорожно-строительный техникум Раменского  района  Московской  области
Название материала	Поэзия Дениса Васильевича Давыдова
Вид ресурса (презентация, видео, текстовый документ, коллаж, рисунок и т.д.)	Текстовый документ
Цели, Задачи материала	Изучение исторического и культурного наследия России. Активизация познавательного интереса учащихся к историческому и культурному наследию нашей страны. Привлечение внимания учащихся к конкретной  исторической личности, сыгравшей определённую роль в истории России. Повышение творческой активности обучающихся  на основе литературно-музыкального  творчества и глубокого освоения произведений гражданско-патриотического содержания. Формирование и укрепление у подростков: — чувства патриотизма и гордости за свое Отечество; — воспитание уважения к памяти людей, защищавших свою Родину; — развитие активной гражданской позиции.
Список использованной литературы. Ссылки на Интернет — источники	Глинка В.М., Помарнацкий А.В. Давыдов, Денис Васильевич // Военная галерея Зимнего дворца. — 3-е изд. — Л.: Искусство, 1981.  Гусаров А.Ю. Памятники в честь победы в Отечественной войне 1812 года. Во славу ратных дел. — М, 2011.  Кошелёв В.А. О жизни и творчестве Дениса Давыдова //Литература в школе. — 1996. — № 3 — с. 21-34.  Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. — М., «Художественная литература», 1970.  Серебряков Г. В. Денис Давыдов. – М.: Мол.гвардия , 1985.- (Жизнь замечат.людей. Сер. биогр; Вып.14)  Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг. // Российский архив : Сб. — М.: студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 374-375. http://ru.wikipedia.org/wiki/Давыдов,_Денис_Васильевич

I. Введение……………………………………………………………………..3

II. Основная часть………………………………………………………………4

III. Заключение………………………………………………………………….10

IV. Используемая литература…………………………………………………..11

ВВЕДЕНИЕ

Денис Васильевич Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель «гусарской лирики». Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя («Голова и ноги», 1803; «Река и зеркало»), презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати («Договоры», 1807; «Моя песня», 1811; «Болтун красноречивый», 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова», 1826; «Гусарская исповедь», 1830).

Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812 года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Умер Денис Васильевич неожиданно, но, успев, правда, совершить много воинских подвигов и деяний во имя славной памяти великой войны. И всё же в «двойных» определениях типа «поэт-воин», «поэт-партизан», на первое место выступает понятие «поэт». «Сын Аполлонов…».

Денис Давыдов

Я не поэт, я – партизан, казак.

Я иногда бывал на Пинде,

но наскоком…

Денис Давыдов – «Ответ», 1826

Денис Васильевич Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех – удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение – поэта и воина – почему-то не казалось удивительным. «Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях равно ты побеждаешь…» (С. Нечаев, 1816).

Это вечное «приложение»: «поэт-партизан», «поэт-воин», «певец-витязь», «певец-гусар». В отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского человека «гусары» («легкоконные воины». – Вл. Даль) ничем не отличались от «улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Служба в гусарских войсках поначалу вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более привилегированном Кавалергардском полку – и лишь в 1804 году, за сочинение противоправительственных басен, был «понижен» рангом и сослан в Белорусский гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам. Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу автора, — и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки, ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир», 1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Барон Генрих Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе, слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход, превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным, Толстым и Лениным). И не будь этих стихов – кто бы сейчас вспомнил о генерале Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой «гусаристой» биографии.

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, — реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. Развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Удивительно у Давыдова то, что самыми «экзотическими» оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Д. Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» — лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

—> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <—

Министерство образования и науки РФ

Государственное Образовательное Учреждение

Высшего Профессионального Образования

«Тобольский Государственный Педагогический

Институт им. Д.И.Менделеева».

Кафедра русского языка и литературы

ГУСАРСКАЯ ТЕМА В ЛИРИКЕ Д.В. ДАВЫДОВА

Выполнил (а): Студентка 22 группы

Турнаева Елена Викторовна

Проверил (а): Тарабукина Ю.А.

Тобольск – 2006 год

ОГЛАВЛЕНИЕ

I. Введение……………………………………………………………………..3

II. Основная часть………………………………………………………………4

III. Заключение………………………………………………………………….10

IV. Используемая литература…………………………………………………..11

ВВЕДЕНИЕ

Денис Васильевич Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель «гусарской лирики». Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя («Голова и ноги», 1803; «Река и зеркало»), презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати («Договоры», 1807; «Моя песня», 1811; «Болтун красноречивый», 1816 -1818; «На князя П.И. Шаликова», 1826; «Гусарская исповедь», 1830).

Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812 года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Умер Денис Васильевич неожиданно, но, успев, правда, совершить много воинских подвигов и деяний во имя славной памяти великой войны. И всё же в «двойных» определениях типа «поэт-воин», «поэт-партизан», на первое место выступает понятие «поэт». «Сын Аполлонов…».

Денис Давыдов

Я не поэт, я – партизан, казак.

Я иногда бывал на Пинде,

но наскоком…

Денис Давыдов – «Ответ», 1826

Денис Васильевич Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех – удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение – поэта и воина – почему-то не казалось удивительным. «Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях равно ты побеждаешь…» (С. Нечаев, 1816).

Это вечное «приложение»: «поэт-партизан», «поэт-воин», «певец-витязь», «певец-гусар». В отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию «гусар». До появления его стихотворений в сознании русского человека «гусары» («легкоконные воины». – Вл. Даль) ничем не отличались от «улан», «драгун», «кирасир» или «гренадёр». Служба в гусарских войсках поначалу вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более привилегированном Кавалергардском полку – и лишь в 1804 году, за сочинение противоправительственных басен, был «понижен» рангом и сослан в Белорусский гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам. Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу автора, — и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки, ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный Давыдовым гусар – это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах «поэта-воина» фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у «невоинов» Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких «опорных» деталей военного быта («Сабля, водка, конь гусарский…») и охотнее воспевает не «сечу», а «биваки»…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной «водкой», столь «ухарски» потребляемой на пирушках: «Ставь бутылки перед нами…». Усы – с самых ранних стихов поэта – стали своеобразным символом гусара – «честью гусара»: «С закрученными усами…», «И с проседью усов…». Ещё более пестрят этими самыми «усами» стихотворные послания к Давыдову: «усатый запевала», «и закрутив с досады ус», «усатый воин». Благодаря этому образу понятие «гусар» стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова «гусарить» («молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством». – Вл. Даль) и «гусаристый»… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: «Если хочешь быть красивым, поступи в гусары».

Денис Васильевич был отнюдь не прочь «погусарить» и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл «крутыми», что проявлялось в особенной «взбалмошности» их языка и стиля: «понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… («Гусарский пир», 1804). В «Песне старого гусара» (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: «Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке – ни полслова!».

Барон Генрих Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе, слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход, превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным, Толстым и Лениным). И не будь этих стихов – кто бы сейчас вспомнил о генерале Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой «гусаристой» биографии.

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, — реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец – стихотворение «Решительный вечер», (1818), в котором есть такие выражения: «как зюзя натянуся», «напьюсь свинья свиньёй», «пропью прогоны с кошельком». Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: «Пей, люби да веселися!» («Гусарский пир», 1804).

«Солдатская» лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под «солдатскую» песню: «Между славными местами устремимся дружно в бой!». До Давыдова в «распашных» стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых «шалостей», отсутствовали описания сражений: «Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…» («Бурцову»).

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую «гусарщину» с т. зр. Развития батального жанра, указал на появление «личностной позы», конкретной фигуры «поэта-воина» в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное – не поразить эффектом «военных» словечек, а блеснуть «натурой» гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

«Отчаянность» характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о «коренном гусаре» («Песня старого гусара»). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его «гусарской» натуре: «Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки».

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов «парнасский атеизм», как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Удивительно у Давыдова то, что самыми «экзотическими» оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Узость «гусарского» взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика («Бурцову. Призывание на пунш»). О Д. Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на «кулях с овсом» и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей «ясной сабли». Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт – противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: «Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!». В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет «бога» с «араком» (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: «В благодетельном араке //Зрю спасителя людей». Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

(«Бурцову. В дымном поле, на биваке…»)

Соседство «усов» и «бога», «бога» и «водки» не преследует сатирических или «богоборческих» целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость «автора» и острые изломы его жизни: «Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…» («Гусар»).

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской «простонародных» слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе «устной» речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в «гусарских» стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной – «гусарской» или «простонародной» — лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной «гусарщине». Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет «экзотики» и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс «Не пробуждай, не пробуждай…»)

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов «дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным». В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

заключение

Декабрист М.В. Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным, вспоминал: «Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным».

Русская поэзия начала ΧΙΧ века была вообще богата литературными «масками»: «балладник» Жуковский, «повеса» Батюшков, «язвительный поэт» Вяземский, «буйный студент» Языков… Но «гусар-партизан» Давыдов явился раньше всех, — и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и деяний.

Число стихов, посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его собственных стихотворений.

Неожиданный для русской поэзии «допушкинского» времени сплав своеобразного героя с новаторской стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без «подражателей»: он раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место в русской литературе: «Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!».

Библиография

1. История русской литературы XIX века (первая половина). Учебник для студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1973.

2. Кошелёв В.А. О жизни и творчестве Дениса Давыдова //Литература в школе. – 1996. – № 3 – с. 21-34.

3. Ревякин А.И. История русской литературы XIX века. Первая половина. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. – М., «Просвещение», 1977.

4. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. – М., «Художественная литература», 1970.