Сочинение описание чердака

Чердак
Я живу на
чердаке. Точнее говоря, это не чердак, а квартира на чердаке в старом
многоэтажном доме. Когда-то это был настоящий чердак, но уже давно его отдали
под квартиру –мне она досталась по
наследству. Жить здесь было не очень-то удобно: зимой крыша промерзала, летом
раскалялась, а когда шёл дождь, было ощущение, что сидишь внутри барабана.
Однако современные технологии делают чудеса: правда, ремонт влетел мне в
копеечку, зато отсюда открывается потрясающий вид на город.
Чуть было не
сказал «буквально потрясающий вид», но вовремя спохватился. Это «буквально»
стало заразительным, применяемым к месту и не к месту. «Буквально» означает
именно так как сказано, слово в слово, поэтому когда я читаю в газете, как
зрительный зал «буквально взорвался от аплодисментов», это следует понимать,
что он действительно взорвался. А когда по телевизору рассказывают, что некий
политический деятель «буквально потерял лицо», передо мной предстаёт страшная
картина, похожая на фильм ужасов.
Но хватит
ворчать, к старости я становлюсь брюзгой. Итак, о моём чердаке. Всущности, это надстройка центрального
подъезда; для чего она была сделана, мне неизвестно, но квартира получилась
уютная: в ней две комнаты, одна совсем маленькая, другая побольше, крохотная
прихожая с санузлом и отсек под кухню. Из большой комнаты есть выход на
небольшую открытую площадку, которую я называю верандой.
Я живу здесь
один: почему так получилось, рассказывать долго и неинтересно. Я привык к
одиночеству, я люблю одиночество. В одиночестве ты остаёшься наедине с миром.
Правы были отшельники, уходившие в пустыню: только в одиночестве ты можешь
увидеть всю полноту мира – того, что окружает тебя, и того, что у тебяв душе. Одиночество требует мужества, мужество
и одиночество – одного рода; женственность – другого рода, женственность и
одиночество несовместимы.
Я люблю
одиночество, но иногда мне хочется общения. Чаще всего достаточно переброситься
парой слов со случайными людьми, но иной раз возникает желание чего-то
большего, тогда я приглашаю к себе друзей. Конечно, мы не друзья, если говорить
о настоящей дружбе, но нам приятно видеться, если наши встречи происходят не
слишком часто.
Темы наших
бесед достигают иногда заоблачных вершин, но неизменно возвращаются на землю,
хотя бы потому что среди нас есть женщины. Женщины – земные существа и не могут
долго жить на небе; в этом парадокс женской натуры, любящей всё возвышенное, но
твёрдо стоящей на земной почве. Из-за этого среди женщин так мало философов: не
больше десятка от сотворения мира до наших дней.
Однако пора
представить моих приятелей. Начну по старшинству – от старых к молодым. Первым
надо назвать Сигурда; несмотря на своё скандинавское имя, онрусский. Долгие годы работал адвокатом, потом
ушёл на покой, но время от времени занимается делами. Продолжительная
адвокатская практика напрочь лишила его веры в людей: он выслушал столько лжи,
навидался таких гадостей и подлостей, что стал отъявленным циником. Его ничем
нельзя смутить, ничем затронуть: ко всему на свете он относится с язвительной
усмешкой. Его суждения часто шокируют, но по большой части он оказывается прав.
Следующей идёт
его подруга Ида. Это дама бальзаковского возраста – раньше под этим понимали
немного за тридцать, может быть, ближе к сорока годам, теперь бальзаковский
возраст значительно сместился в большую сторону. У Иды есть взрослая дочь, но
мужа нет; Сигурд два раза был женат и развёлся, всех своих детей он давно
переженил или выдал замуж. Какие у него отношения с Идой я не знаю: по виду они
друзья, но иногда мне кажется, что не просто друзья.
Третий по
старшинству (не считая меня, я всего лишь немногим моложе Сигурда) – молодой
человек, которого мы зовём Веней: как его полное имя, Вениамин или Венедикт,
мне не известно. Обращение «молодой человек» принято у нас в стране и к
беззаботным шестнадцатилетним юношам и к обременённым семьёй зрелым мужам – всё
зависит от внешнего впечатления. Вене лет тридцать пять, наверное, и у него
есть жена. По виду онтипичный
интеллигент-очкарик, а по характеру – неплохой парень, отзывчивый и не
обидчивый. Он помощник Сигурда, что-то вроде секретаря и камердинера
одновременно. Сигурд держит его в чёрном теле, порой откровенно помыкая Веней,
однако, с другой стороны, покровительствует ему, обеспечивая хорошо
оплачиваемой работой и полезными связями.
Далее следует
Аглая: она пришла к нам как-то вместе с Веней и с тех пор приходит постоянно.
Аглая крепко взяла его в оборот, не смущаясь тем, что он женат. Это энергичная,
самоуверенная и бесцеремонная девушка: мне очень не нравятся её не терпящие
возражений сентенции и выставляемая напоказ привязанность к Вене – моя квартира
не дом свиданий, в конце концов. В стародавние времена я бы отказал Аглае от
дома, но нынче это не принято, – эх, куда вы подевались, нормы этикета!
Последняя наша
приятельница – Варя, подружка Аглаи. Я не понимаю, как могут дружить столь
разные по характеру девушки: Варя тихая и скромная; она больше слушает, чем
говорит, а когда говорит, это выходит у неё просто и умно, без потуг на
оригинальность и исключительность своего мнения. С некоторых пор я замечаю в
себе стремление привлечь её внимание: многое из того, что я говорю,
предназначено ей. Избави, господи, увлечься на старости лет, а уж тем более,
когда такая огромная разница в возрасте! Я живу один и этим счастлив, – и всё
же я с нетерпением жду прихода Вари и мне приятно её общество.
***
На нашу
очередную встречу первым пришёл, как всегда, Сигурд. Он приходит точно к
назначенному времени; точность, как известно, вежливость королей, а лучше
сказать, вежливость по-королевски. Какие бы ни были причины для опоздания,
опаздывать неприлично – приличные люди не опаздывают.
Сигурд в
высшей степени приличный человек, он приличен во всём: в поведении, одежде, в
подчёркнуто вежливом тоне разговора. Сигурд вежлив даже с теми, кто понятия не
имеет о вежливости; я ни разу не слышал, чтобы он употребил хоть одно грубое
слово. Он ко всем обращается на «вы», невзирая на положение и возраст,
исключение составляют только близкие знакомые. Конечно, его вежливость
происходит не от уважения к людям, а, наоборот, от крайнего презрения к ним:
вежливость – это стена, которой он отгораживается от презираемого им мира
людей. Он так умело выстраивает эту стену, что преодолеть её невозможно: в
любых обстоятельствах он спокоен, выдержан, холодно-ироничен. Я завидую его
выдержке, мне не хватает этого ценного качества.
– Прими к
столу, – поздоровавшись, Сигурд подал мне бутылку красного вина и пакет с
закусками. – Вино – кларет из Бордо, аппелласьон, то есть защищённый и
проверенный.
– Ты у нас
единственный настоящий ценитель вина, а мы вряд ли отличим проверенное от
непроверенного, – ответил я.
– Нельзя
покупать подделки, – сказал он. – Если нет денег на дорогой оригинал, купи
что-нибудь дешёвое, но тоже оригинальное. Подделки – фальшь; стоит лишь начать фальшивить,
как потом трудно будет обойтись без фальши.
– Не стану
спорить, – согласился я. – Проходи в комнату.
– Руки вначале
помою, – он отправился в ванную.
Не успели мы
усесться, как раздался звонок в дверь.
– Это Ида.
Обещала не опаздывать, но опоздала. Как верить людям?– сказал Сигурд с усмешкой.
Он не ошибся:
я открыл дверь, и там была Ида.
– Добрый день!
Я опоздала? – виновато проговорила она.
– Всего на
пять минут, это не считается, – ответил я.
– Неправда,
всё считается! – послышался из комнаты голос Сигурда. – В британской службе
курьерских поездов за сто пятьдесят лет работы было всего одно опоздание – во
время войны, когда бомба упала на рельсы. В наше необязательное время поезд,
опоздавший на десять минут, стали считать в Британии прибывшим вовремя, однако
это вызвало взрыв возмущения общественности, и теперь допустимое опоздание
сократили до одной минуты, хотя и такое допущение вызывает протесты.
– Мы не в
Британии, у нас точность не в почёте, – возразил я. – У нас даже высокие
должностные лица опаздывают.
– И это весьма
печально! – откликнулся Сигурд. – Доколе мы будем щи лаптями хлебать?
– Может, вы
разрешите мне войти? – спросила Ида с улыбкой.
– Да, входите!
– спохватился я. – А молодёжи нашей ещё нет.
– Веню я
отослал по важному делу, он приедет позже, – сообщил Сигурд. – Насчёт девиц не
знаю, но полагаю, что они опоздают, как обычно.
– Подождём, мы
никуда не торопимся, – примирительно сказал я.
– Давайте я
помогу вам еду приготовить, – предложила Ида. – Я принесла кое-чего.
– Ты очень
любезна, – ответил за меня Сигурд. – Если бы не опаздывала, цены бы тебе не
было.
– …Пятнадцать
минут опоздания, – сказал он, когда раздался следующий звонок в дверь, и я
пошёл открывать. – По нашим меркам – всего ничего. Если это Аглая, она даже не
извинится.
В дверях
стояла Варя со смущённым выражением лица:
–
Здравствуйте! Извините, что я опоздала. Мы договорились встретиться с Аглаей,
но она так и не пришла.
Моё сердце
радостно стукнуло при виде Вари. «Вот ещё, глупости какие!» – подумал я, совсем
как сказочный король в «Золушке», а вслух произнёс:
–Здравствуйте,
проходите! Кроме Аглаи нет Вени, он задерживается по делам, так что вы, можно
сказать, не опоздали.
– Ну, что я
говорил? – расхохотался Сигурд.
–
Здравствуйте, – поздоровалась Варя и с ним, краснея и явно не понимая, чему он
смеётся.
– О, как мило
вы покраснели! – сказал он ей. – Ладно уж, не смущайтесь, просто мы только что
вспоминали добрым словом вашу подругу, её манеру вечно приходить с опозданием.
– Добрый день,
Варенька! – из кухни вышла Ида. – Не обращайте внимания: мужчины – народ грубый
и бестактный. Идите ко мне в помощницы, я не дам вас в обиду.
– Нет ничего
труднее, чем обидеть женщину: она обижается лишь тогда, когда хочет обидеться,
– сказал Сигурд. – Обида – один из видов оружия женщины.
– Вы сами
создали такой мир, где нельзя прожить без оружия, – возразила Ида. – И это
верно во всех смыслах.
– И всё же
женщина должна быть женщиной, а мужчина – мужчиной, – сказал Сигурд. – Бывают,
как известно, отклонения и даже весьма удачные, но это отклонения.
***
…Прошло около
часа, когда снова кто-то позвонил в дверь.
– Наконец-то!
– сказал Сигурд. – Это Веня, надо полагать.
Он не ошибся,
это был Веня.
– Всё
исполнил? – спросил Сигурд.
– Не совсем, –
загадочно ответил Веня.
– Что значит
«не совсем»? – возмутился Сигурд. – Дело или сделано, или нет.
– Первую
бумажку я получил, а вторую нет, – пояснил Веня. – Женщина, которая должна была
её выдать, так и не приехала. Прислала сообщение, что возникли проблемы с
машиной.
– Врёт, –
уверенно сказал Сигурд. – За что я ей плачу? – и ведь не маленькие деньги.
– Что
случилось? – в комнату вошла Ида.
– Ничего
серьёзного. У меня сейчас дело о наследстве, знакомые попросили взяться: вот,
собираем бумаги, – сказал Сигурд. – До чего я не люблю такие дела, кто бы знал!
Родные люди грызутся друг с другом, как взбесившиеся собаки. Где ты, великий
Франсиско Гойя? Видел бы эти отвратительные рожи, непременно вставил бы в свои
«капричос».
– Вряд ли, это
старо, как мир, – возразил я.
– Зло вообще
не оригинально в отличие от добра, – согласился со мной Сигурд. – Добро –
редкое явление, а потому оригинальное.
– Вы,
наверное, проголодались, Веня? – спросила Ида. – Будем накрывать на стол? – она
посмотрела на меня.
– Давно пора!
– ответил за меня Сигурд. – Я тоже голоден – никак не ожидал, что пройдёт
столько времени, пока меня накормят!..
Едва мы
уселись за стол, раздался дверной звонок.
– Ага! Это
наверняка ваша подруга! – Сигурд взглянул на Варю. – Давайте не будем её
пускать, нечего опаздывать.
– Ты уж очень суров,
– улыбнулась Ида. – Хотите я открою?
Я кивнул. Ида
открыла дверь, и в комнату ворвалась Аглая.
– Вы уселись
за стол! Не дождавшись меня? А я так спешила! – выпалила она.
– Извините, но
мы ждали вас более часа, и подождали бы ещё, но уж очень кушать хочется, –
язвительно ответил Сигурд.
– Ничего, я не
голодна, – не слушая его, продолжала Аглая. – В конце концов, мы собираемся не
для того, чтобы поесть.
– Это упрёк
или комплимент? – спросил Сигурд, но Аглая, по-прежнему не слыша его,
обратилась к Варе. – А ты чего меня не дождалась? Прихожу на наше место, а тебя
нет.
– Я… – хотела
сказать Варя, но Аглая уже разговаривала с Веней:
– Привет! Ты
мне вчера звонил? Наверно, я пропустила твой звонок.
– Я… – хотел
ответить Веня, но Аглая перебила и его:
– Я боялась,
что ты сегодня не придёшь.
–
Здравствуйте, Аглая, – с улыбкой сказала Ида. – Вы так запыхались, отдышитесь
немного.
– Ах да,
здравствуйте всем! – спохватилась Аглая. – Я действительно запыхалась. Налейте
мне кто-нибудь воды, пожалуйста.
Я налил ей
воды, а Сигурд прошептал:
– Воду за
столом наливают только детям, больным и дуракам.
Ида
укоризненно взглянула на него, но Аглая не услышала этих слов.
– Что же,
выпьем за встречу? – предложил я. – Сигурд принёс замечательное вино…
–Кларет из Бордо, аппелласьон, – вставил
Сигурд.
– За встречу,
– повторил я, открывая вино и разливая его по бокалам.
– …Ну, как
вино? Понравилось? – спросил Сигурд, когда мы выпили. – Как тебе? – он
посмотрел на Веню.
– Отличное
вино, – ответил Веня. – Правда, я не большой знаток вин.
– А вам как
оно? – спросил Сигурд у Вари.
– По-моему,
хорошее. Но я редко пью вино, – смутилась она.
– А чего вы
смущаетесь? – усмехнулся Сигурд. – Вино и табак это мужские развлечения: для
женщин они подходят так же, как переноска роялей. Пьющая и курящая женщина
грешит против женской натуры.
– Мне кажется,
бокал хорошего вина никому не повредит, – мягко заметила Ида.
– А я люблю
вино и даже крепкие напитки, – заявила Аглая. – Они помогают расслабиться, а
это так необходимо в наше время.
– Чем же оно
отличается от любого другого времени, позвольте спросить? – поинтересовался
Сигурд.
– Будто вы
сами не знаете? Такого сумасшедшего времени никогда не было, – уверенно заявила
Аглая.
– В этом вы не
правы, – сказал я. – Если говорить об исторических эпохах, и раньше было много
из ряда выходящего. Вообще, интересно было бы прожить тысячу или хотя бы
пятьсот, чтобы увидеть разные времена. Как Николя Фламель, например…
– Это кто? –
спросила Аглая.
– Если хотите,
расскажу, – предложил я.
– Как вижу, у нас
начинаются застольные беседы, – то ли одобрительно, то ли осуждающе буркнул
Сигурд. – Что же, валяй!
***
– Николя
Фламель родился в 1330 году во Франции в бедной семье, – стал я рассказывать. –
После женитьбы на богатой женщине, дважды вдове, он в числе прочих приобретений
купил книжную лавку. Однажды к нему пришёл какой-то странный, плохо одетый человек,
весь ссохшийся, с длинной седой бородой, чтобы продать старинный свиток на
папирусе. Старец сказал, что нипочём не расстался бы с этим свитком, если бы ни
крайняя нужда.
Фламель прочёл
название: «Книга иудея Авраама» – и, хотя сомневался, что свиток представляет
собой какую-нибудь ценность, всё-таки купил его, так как в облике оборванного
старика чувствовалось нечто значительное.
Свиток был
весь покрыт непонятными рисунками и письменами; сам не зная почему, Фламель
упорно пытался понять их. Эта страсть охватила его настолько, что он даже
совершил паломничество в Испанию, где жили тогда ученые евреи, понимавшие
древнюю каббалу. Прочитал ли он эту книгу, никто не знает, но доподлинно
известно, что Фламель вдруг сказочно разбогател, купил три десятка домов,
занимался меценатством, вкладывал деньги в развитие искусства, а также в
постройки часовен и больниц.
Он прожил
долгую жизнь, но самое удивительное началось после его смерти: Николя Фламеля
не раз видели живым на протяжении последующих пятисот лет. Скажем, в
семнадцатом веке он был замечен в Швейцарии, а потом в Турции; в восемнадцатом
веке его видели за работой в подземной лаборатории в Париже, и тогда же он
появился в оперном театре; в девятнадцатом веке Фламеля вновь видели в Париже.
Возникал
легенда, что с помощью книги «иудея Авраама» он получил эликсир жизни и
сделался бессмертным.
– Прямо-таки
бессмертным? – рассмеялась Аглая.
– А что здесь
удивительного? – сказал я. – Для того чтобы стать человеку бессмертным,
достаточно остановить процессы старения в организме и усилить регенерацию
клеток. Всё дело в сложности исполнения, но эта сложность преодолима: вспомним,
что когда-то человек изготавливал вещи исключительно из дерева и камня, потом
перешёл на металл, а сейчас чуть ли не большинство вещей изготовлены на
химических заводах из полимеров.
Всё в мире
состоит из одних и тех же частиц, и всё, что нас окружает – всего лишь
различные комбинации этих частиц. Человек уже может составлять их по своему
усмотрению, – почему бы ему не стать хозяином всех процессов, идущих в природе?
Разве трудно получить золото из золы? – нужно лишь соответствующим образом
переставить элементарные частицы. Для достижения физического бессмертия нужно
примерно то же самое.
Как это
сделать, мы знаем уже сейчас, проблема лишь в развитии науки и техники: ещё
Леонардо да Винчи изобрёл вертолёт, но изготавливать вёртолёты начали только
через пятьсот лет. Да, сейчас мы не можем изготовить золото из золы и не можем
сделать человека бессмертным, но через пятьсот лет, возможно, это будет так же
легко, как ныне изготовление пластикового пакета.
К тому же, не
надо забывать, что раньше длительная жизнь одной особи какого-нибудь вида, в
частности, человека, была опасной и практически недостижимой, поэтому
продолжение рода достигалось только беспрерывным размножением, то есть
постоянной заменой старых особей на новые. Теперь общие условия жизни людей
улучшились настолько, что для существования рода человеческого достаточно
немногих особей, и они могут жить очень долго, если, опять-таки, остановить
процессы старения. Как видите, всё просто.
–
Действительно просто, – улыбнулась Ида, а Сигурд сказал: – Еврейский народ –
один из древнейших на земле и накопил немало знаний, особенно при его тяжелой
судьбе.Однако ты правильно заметил, что
одно дело открыть секрет бессмертия, а другое дело – воспользоваться им. Боюсь,
при технологиях четырнадцатого века это было невозможно.
– У меня есть
знакомый врач, который лечит по древним рецептам, – вставил своё слово
Веня.– У него много пациентов, которые
доверяют ему.
– А я знаю
одного шамана, который лечит магией, и у него тоже много пациентов, доверяющих
ему, – усмехнулся Сигурд. – Кто меньше всего изменился за всю историю
человечества, так это сами люди.
– Чему мы
видим немало наглядных подтверждений, – снова улыбнулась Ида, а Сигурд
подозрительно посмотрел на неё.
– Мне кажется,
что очень грустно жить пятьсот лет, – сказала Варя. – Видеть, как уходят твои
близкие, друзья, знакомые, как не остаётся никого из твоих современников.
– Мне было бы
ничуть не грустно, – возразила Аглая. – Сколько нового можно узнать за пятьсот
лет, со сколькими людьми познакомиться!
– Это вы так
говорите, пока молоды, – сказал Сигурд. – Со временем жизнь приедается, теряет
вкус, становится пресной, – уж поверьте мне! Раньше любая приятная мелочь могла
расцветить её яркими красками, но теперь даже большие радости не способны
сделать меня счастливым; впрочем, с каждым годом жизнь становится всё скупее и
редко приносит приятные подарки, зато неприятности сыплются, как из дырявого
мешка…
Ну ладно, что
это я вдруг разнылся, – спохватился Сигурд. – Это всё общество приятных людей:
с неприятными людьми держишься настороже и не позволяешь себе откровенность, а
с приятными можно расслабиться. Приятные люди – опасные люди: бог знает, что
можно выболтать в их компании… А ты чего молчишь? – обратился он ко мне.Начал этот разговор и молчит! Тебе жизнь не
приелась с возрастом?
– Я бы сказал,
что она изменилась, события в ней изменились, – ответил я. – В детстве главные
события жизни это дни рождения, собственные и друзей; в молодости – свадьбы и
крестины; в старости такими событиями становятся похороны. В юности смерть это
что-то неестественное, отвратительное, но, как правило, редкое; в старости она
делается столь же обычным событием, как дни рождения в детстве, и точно так же
как они напоминали, что ты взрослеешь, похороны напоминают, что ты постепенно
умираешь, – и твоя смертькажется тебе
вполне заурядным явлением.
– Вот
философский взгляд на вещи! Это лучше моего нытья! – рассмеялся Сигурд. – Что
же наливайте вино! Предлагаю тост – за жизнь! Какая бы она ни была, другой не
будет.
***
– В сущности,
нам необыкновенно повезло – всем нам, живущим ныне на земле, – продолжал я
после того, как мы выпили, потому что мне хотелось закончить свою мысль. –
Действительно, всё что окружает нас создано из таких же частиц, что мы сами.
Живая и неживая природа возникла когда-то из этих частиц: одни из них
обратились в камень и прочие неодушевлённые вещи, другие стали растениями,
рыбами, насекомыми, птицами или неразумными животными, но в нас эти частицы
через долгую череду превращений сложились в человека.
Это первое
везение: мы стали не камнями, не воздухом, не водой, не растениями, не рыбами,
не насекомыми, не птицами, не животными, а людьми, наделёнными разумом и
развитыми чувствами. Второе везение в том, что наши прадедушки и прабабушки
выжили посреди всех бедствий, войн, эпидемий, голода и прочих крупных и мелких
испытаний, и, в конце концов, мы появились на свет. Сколько людей сгинуло за
сотни веков существования человечества, но мы живём – живём благодаря редкому
везению тысяч и тысяч наших предков! За нами и нашими предками миллиарды лет небытия,
но оно не было вечным, оно прервалось нашим рождением, однако впереди у нас
вечное небытие, поэтому тем более надо ценить настоящее, которое является
триумфом жизни над смертью, которому мы так долго шли.
– Но, может
быть, нас ждёт вечная жизнь? – тихо сказала Варя. – Может быть, кому-то
уготован рай?
– Рай –
безнадёжность, там больше ничего не будет. Небытие, по крайней мере, дает
надежду, что когда-нибудь оно обратится в новое бытие, – ответил за меня
Сигурд. – Вы меньше верьте тому, что говорят попы. Нашей церкви, как и нашей
власти, не нужны думающие люди. «Скептицизм – оружие разума», – говорил
Монтень, а церковь и власть стремятся обезоружить человека, лишить его разума.
Им нужны люди, принимающие без рассуждений всё, что внушают им. Идеальный вариант
– блаженные, недаром сказано в Евангелии «блаженны нищие духом», но с блаженных
немногое получишь в материальном смысле, а церковь и власть хотят хорошо жить.
Не рассуждающий, не думающий, но исправно приносящий доход человек – вот мечта
церкви и власти.
– Но разве все
в церкви такие? И разве всё в церкви плохо? – сказала Варя.
– Всё! –
категорически отрезал Сигурд. – Когда-то было что-то неплохое, но и тут большой
вопрос, больше пользы или вреда принесла церковь? Теперь же это отжившееучреждение, в котором давно нет светлых идей
и великих подвижников. А если на минуточку предположить, что бога нет, во что
превратятся священнослужители всех толков? В армию мошенников и шарлатанов,
наживающихся на людских страхах.
– Я согласна!
– воскликнула Аглая. – Мне тоже противна церковь, там столько вранья!
– Вы чересчур
категоричны, – улыбнулась Ида.
– Да,
чересчур, ведь в церкви имеется и кое-что хорошее, – согласился с ней Веня. – У
меня есть знакомый батюшка, бывший мой одноклассник, он очень хороший человек.
Он…
– В церковной
учении, – перебил его Смигурд, – помимо прочего абсурда, есть два не сочетаемых
понятия: плотское, то есть «плодитесь и размножайтесь» и духовное, «человек
есть светильник божий». Но давайте посмотрим пристальнее на человека.
Человеческий
детёныш долго остаётся неприспособленным к жизни, слабым и беззащитным. Есть
много существ, которые сразу после рождения могут житьсамостоятельно, но детёнышу человека для
этого требуются долгие годы.Для чего
так устроила природа? – уж, конечно, не для того чтобы приготовить его к
простому воспроизводству жизни, к продолжению рода. Так много времени даётся
для подготовки к высшей духовной жизни, впрочем, у человека остаётся выбор:
жить ею или отвергнуть её во имя жизни простой – ведь простая жизнь тоже может
быть достойной, для мужчины это означает жениться, брюхатить жену раз за разом,
обеспечивать семью и воспитывать детей.
Так что
прожить достойную жизнь можно двумя способами: родить двадцать детей, чтобы они
продолжили род человеческий и, возможно, обогатили его какими-нибудь
достижениями в будущем, или самому отдаться духовному совершенствованию, чтобы
исполнить высшее предназначение человека. Большинство людей, однако, не рожают
двадцать детей и не добиваются духовного совершенствования, то есть проживают
жизнь бесцельно и недостойно. Мне их не жаль, они получают по заслугам, –жаль только, что своих детей они растят для
такой же бесцельной и недостойной жизни.
– Спасибо за
снисхождение! – улыбнулась Ида. – Я уж решила, что ты никому не дашь поблажки.
– Я говорю о
жизни, а религии я никаких поблажек не дам! – возразил Сигурд. – Особенно
сейчас, когда её усиленно насаждают у нас. Вы подумайте только: слово «бог»
хотят повелеть писать с большой буквы! Но писать «бог» с большой буквы нелепо.
С точки зрения верующего человека бог существует, но раз он существует, он
должен иметь имя, потому что «бог» – это всего лишь должность. Заменять имя
должностью, значит, признать незнание того, о ком ты говоришь. С точки же
зрения неверующего человека бога не существует, и обозначать нечто не
существующее словом с заглавной буквы – это верх абсурда.
– Но бог это
добро, – сказала Варя. – Может быть, его и нужно писать с большой буквы.
– Ах, не
смешите меня! – желчно отозвался Сигурд. – Ваш бог, тот бог, который изображён
в Библии, – злой, жестокий, мстительный, безжалостный и несправедливый. Лишь
отчаянные мазохисты могут хотеть принадлежать ему, быть его рабами. Впрочем,
есть люди, которые не способны быть свободными, они могут быть только рабами.
А добро… Добро
– непрочное эфемерное явление, оно быстро забывается – после того, как им
попользуются. Добрый человек просто смешон, он как будто говорит: «Вы можете
делать со мною, что хотите. Пользуйтесь мною, пользуйтесь!».
Добрые люди
терпят страшные бедствия в жизни и, как правило, плохо кончают. Будда умер,
отравившись ядовитыми грибами, которые дал ему гостеприимный бедняк: Будда
чувствовал, что грибы сильно горчат и, возможно, ядовиты, но по доброте своей,
не желая огорчить хозяина, доел грибы до конца. Христос умер, прибитый гвоздями
к кресту, преданный своим любимыми учениками, один из которых выдал его
властям, и другой отрёкся от него. Франциск умер от горя и болезней, видя, как
его последователи, которых он считал братьями по духу, превращают нищее смиренное
братство Христово в богатый монашеский орден. Таких примеров можно привести
сотни.
– «Кто людям
помогает, лишь тратит время зря: хорошими делами прославиться нельзя», –
фальшиво пропел Веня.
– Это неверно.
Хорошими делами можно прославиться, но нельзя ничего добиться, – сказал Сигурд.
– Добрые люди редко чего добиваются, но злые добиваются многого. Добро только
тогда действенно, когда оно обращается во зло: Христос ничего не добился, он
закончил свою жизнь как полный неудачник, но крестоносцы и инквизиторы
распространили его учение по всему свету.
Зло – действительно
сильная вещь. Зло не забывается, его помнят всегда; перед злыми людьми
заискивают, им стараются угодить. Весь прогресс, всё движение человечества по
пути цивилизации – заслуга злых людей. Генри Форд, придумавший конвейер и
потогонную систему на своих заводах, обеспечил автомобилями полмира, а Роберт
Оуэн, пытавшийся создать на своей фабрике хорошие условия труда для рабочих,
совершенно разорился. Я понимаю сатанистов, поклоняющихся дьяволу, воплощению
зла– зло всемогуще.
– Браво! –
захлопала в ладоши Аглая. – Давайте устроим сатанинскую секту!
– Никаких
сект! – категорически сказал Сигурд. – Любое объединение – это стадо с
пастухом. Я не хочу быть ни пастухом, ни овцой.
– Позвольте
мне выступить в защиту добра, – улыбаясь, проговорила Ида.
– А ты чего
молчишь? – перебив её, внезапно обратился Сигурд ко мне. – Опять молчишь? Ты за
кого?
Я невольно
вздрогнул:
– Я? Ни за
кого. По-моему, жизнь идёт, как идёт, и все наши споры никак ни влияют на неё.
Мы будто плывем по бурной реке и хотим разговорами изменить её течение. Не
получится: река вынесет нас туда, куда вынесет.
– Вот человек,
находящийся по ту сторону добра и зла, – усмехнулся Сигурд.
– Не по ту
сторону, а выше, – поправил я его. – Я нахожусь на чердаке.
– Зачем же вы
устраиваете эти беседы? – спросила Варя.
– От скуки,
конечно, – ответил Сигурд. – Надоедает ему вечно сидеть одному на чердаке, вот
он и приглашает гостей для развлечения.
Все
рассмеялись, и я с ними.
***
– Вы говорите,
плотское – это плохо, – сказал затем Веня, обращаясь к Сигурду. – А как же зов
плоти?
– Да, как же
любовь? – воскликнула Аглая.
– Плотское в
человеке неизбежно, поскольку он состоит из плоти: вопрос в том, как
распорядиться плотским. И уж совсем ничего я не говорил о любви, – возразил
Сигурд. –Зов плоти? Плоские черви тоже
слышат его, когда спариваются друг с другом или каждый сам с собой. Но только у
человека зов плоти связан с сильнейшими переживаниями, со всем тем, что мы
зовём любовью. Такого буйства чувств не испытывает ни одно живое существо:
любовью человек расплачивается за своё совершенство, за превосходство над
животным миром. Есть болезни, которыми болеют только высшие представители
эволюции: любовь – одна из них… Что до меня, я отдал большую дань любви; хотите
любовную историю? Невыдуманную, настоящую, – спросил Сигурд.
– Хотим, – в
один голос сказали Ида и Аглая.
Сигурд коротко
хохотнул:
– О, женщины!
Любовь, любовь, любовь – она вечно кружит им головы!.. А вы не хотите послушать
мою историю? – обратился он к Варе. – Вы промолчали.
– Просто я боюсь,
что вы опять станете говорить несерьёзно, а любовь ведь… – она смешалась и не
закончила.
– Ага,
понятно, любовь – это святое, – закончил за неё Сигурд. – Не бойтесь, милая
девушка, у меня и в мыслях не было высмеивать любовь, это слишком серьёзная штука.
Можно ли смеяться над чумой, СПИДом, ковидом, будь он неладен!..Будете слушать?
– Пожалуйста,
– кивнула Варя.
– Я мог бы
сказать, что эта история произошла с одним моим приятелем: именно подобным
образом раньше рассказывали о себе, – начал Сигурд. – Но мы живём в век
откровенности – ныне ничего не стесняются, и даже самые бесстыдные подробности
открывают миру едва ли не с гордостью. Так что я скажу прямо: эта история
произошла со мною.
Я был тогда
очень молод и учился на втором курсе института. Студенческие годы, как признано
всеми, лучшие в жизни человека; я прилежно учился, числясь одним из самых
успевающих студентов курса, но и про удовольствия не забывал. Ох, какие у нас
были гулянки, приятно вспомнить! В мужской компании мы выезжали обычно за город
и там предавались Бахусу вдали от посторонних глаз.А с девушками мы проводили время на крыше, и
это было очень романтично. Недалеко от нашего института стоял высокий дом, с
крыши которого открывался чудесный вид на город – ничуть не хуже, чем с этого
чердака. В те благословенные времена никому в голову не приходило ставить
бронированные двери на подъезды, а видеокамеры вообще были экзотикой; мы
свободно входили в подъезд, поднимались на последний этаж и оказывались на
крыше. Не подумайте, что мы творили что-нибудь непотребное – нет, это были
вполне невинные встречи: единственное прегрешение, которое мы себе позволяли,
лёгкое вино.
Конечно, в
обществе юношей и девушек всегда витает дух любви, но он был чист и возвышен,
как и подобает духу. Мы болтали о фильмах, книгах, выставках, старых и новых
течениях в искусстве, о научных достижениях, – тогда молодежь интересовалась
всем этим, и даже самые дремучие молодые люди не думали, что Солнце вращается
вокруг Земли, а динозавры жили в одно время с древним человеком. Нам было
интересно и весело друг с другом; да простит меня наш хозяин дома, – он
посмотрел на меня, – и все присутствующие, но тогдашние встречи на высоком, так
сказать, уровне, были, пожалуй, приятнее наших нынешних.
– Ещё бы! –
воскликнула Аглая.
***
Сигурд
усмехнулся и продолжал:
– Однако
плотская чувственная любовь уже подкрадывалась к нам: вскоре наши встречи на
крыше прекратились как раз из-за того, что она настигла почти каждого из нашего
небольшого кружка. Зов плоти, куда от него денешься?.. Мною он овладел после
поездки в деревню к одной из сокурсниц; эта девушка не входила в наше избранное
общество, но мы были с ней в хороших отношениях.
Народу поехало
много, чуть ли не вся наша группа; деревенька, куда мы прибыли, была маленькой
и заброшенной, однако дом нашей подруги, её покойных бабушки и дедушки, был
крепким и вместительным, к тому же, стоял на берегу живописного озера,
окружённого густым лесом. Была осень, и золото осенней листвы отражалось в
воде; на выцветшем небе сияло нежаркое солнце, воздух был свеж и наполнен
неповторимыми ароматами увядающих трав. В общем, декорация, как нельзя лучше,
подходила для любовной интермедии, а, может быть, и трагедии.
Наш пикник
начался уже в темноте: мы ели шашлыки, пили вино, слушали музыку, танцевали и
пели. Ближе к утру пошли укладываться на ночлег: несмотря на то, что дом был
достаточно велик, спальных мест для всех не хватило, и мы улеглись, где
пришлось, не раздеваясь, иногда по двое-трое. Помните знаменитую сцену из
«Белоснежки» с ночлегом гномов? Вот, у нас было примерно то же самое.
Мне досталось
место на узеньком старом диване, а рядом со мной прилегла наша подруга, к
которой мы приехали: она захлопоталась по хозяйству и, когда освободилась,
иного места попросту не было.
Впервые я
лежал рядом с девушкой: я видел завитушки волос над её ухом, я чувствовал её
тело. Женское тело великолепно, оно создано, чтобы получать наслаждения и
дарить их; я читал где-то, что бог, если бы он существовал, был бы женщиной,
ибо женское тело божественно.
В эту ночь
между нами ничего не было, я просто лежал рядом и слушал её дыхание, а утром
понял, что влюбился без памяти. Она была обыкновенной девушкой, не отличающейся
ни собой красотой, ни изяществом, ни умом; таких девушек миллионы. Но для меня
она стал единственной, неповторимой, я не мог без неё жить! Да, я уверен, что
любовь – это болезнь, эпидемия, которой можно заразиться в один миг, и которая
может иметь самые серьёзные последствия. Все мои мысли, чувства, желания были
подчинены этой болезни, она целиком охватила меня. В институте я не мог
заниматься, как следует, едва сдавал экзамены; меня ничто не интересовало,
кроме моей любви. Порой я был на грани отчаяния, ведь моя избранница не
отвечала мне взаимностью. Она любила другого: она полюбила его ещё до меня, он
был её первым мужчиной. У них был бурный роман, но затем они разошлись; он
охладел к ней, однако она продолжала втайне любить его.
Мои ухаживания
она принимала равнодушно, а иногда – с раздражением, но нет женщины, которая
устояла бы перед мужчиной, если он настойчиво добивается любви; бывает, что
женщина отдаётся только для того, чтобы от неё отстали. Вот так и мы однажды
стали близки: это было как-то наспех, в этом не было не только истинной любви,
но даже страсти – мы ещё больше отдалились друг от друга после этой близости.
Почти год я
мучился сам и мучил её: в конце концов, я прервал наши отношения – сразу, в
один день, будто совершил хирургическую операцию.
Последние
приступы боли я испытал, когда узнал, что она вышла замуж, хотя и не за того парня,
которого любила. На последнем курсе института почти все наши девушки вышли
замуж; женщины необыкновенно рациональны в этом вопросе – если пришло время
выходить замуж, значит, надо выходить, а уж за кого, не столь важно. Гораздо
позже у меня был трагикомический эпизод, когда одна девушка прямо заявила мне,
что ей пора замуж и родить ребёнка, и она выбрала меня для этих целей. Она была
хороша собой, умна и пригожа, но её рациональный подход к замужеству настолько
смутил меня, что я отказался. Мне кажется, я ей нравился, но, получив отказ,
она не отчаялась: не прошло и трёх месяцев, как она вышла замуж за своего
приятеля.
Впрочем,
женитьбы я всё равно не избежал, женат был дважды, а мужчине, два раза
прошедшему через горнило брака, прощается половина грехов, как утверждают
мусульмане. Но я ни о чём не жалею: много раз я познал счастье обладания
женщиной, и даже теперь, когда для женщин я умер, меня посещают порой
эротические фантазии.
– Умерли?.. –
спросила Варя.
Ида
внимательно посмотрела на неё, а Сигурд сказал:
– Ну, почти
умер…
***
– А я считаю,
что любовь и должна быть страстной, запредельной, не знающей никаких правил, –
с вызовом сказала Аглая. – Ну, как у римской правительницы, этой императрицы…
как её?..
– В Риме не
правили императрицы, одни императоры, – возразил Сигурд. – Может быть, вы
имеете в виду Мессалину?
– А кто это? –
спросила Аглая.
– Она была
женой императора Клавдия, а до этого одной из главных участниц безумных оргий
при дворе императора Калигулы; говорили, что Мессалина начала распутничать ещё
в возрасте тринадцати лет, – отвечал Сигурд. – Даже Калигула, не знавший границ
в плотских наслаждениях, был шокирован поведением Мессалины и выдал её замуж за
своего дядю Клавдия, но она не остепенилась. Купив себе один из римских борделей,
она приходила туда в качестве проститутки, чтобы удовлетворить свою похоть.
Однажды она устроила соревнование с известной проституткой Сциллой: кто сможет
обслужить в постели больше мужчин? Сцилла, приняв за ночь двадцать пять мужчин,
остановилась утром, ноМессалина
продолжила дальше, пока не обслужила пятьдесят клиентов.
Мессалина
продолжала распутничать и тогда, когда её муж Клавдий стал императором: она не
пропускала ни одного красивого мужчины. Рассказывают, что как-то она возжелала
первого среди римских актёров Мнестера, который попытался увильнуть от чести
быть возлюбленным жены императора. Тогда Мессалина пожаловалась Клавдию, что
какой-то актёр осмеливается не подчиняться её воле, не уточняя, чего именно она
от него хочет.Император призвал Мнестера
к себе и приказал тому выполнять все пожелания своей жены. Молодому человеку
пришлось подчиниться и занять место Клавдия в супружеской постели.
Другого своего
любовника, знатного сенатора, она покорила настолько, что он стал чем-то вроде
раба при ней. Она поручила ему заботиться о её обуви, и, выказывая свою
преданность, он носил одну из туфель Мессалины у себя на груди, постоянно
вытаскивая и прилюдно покрывая поцелуями.
Клавдий
терпеливо относился к проделкам своей жены, ведь он был намного старше еёи мало что мог дать ей в любви. Отчасти это
оправдывает поведение Мессалины – какое отвращение должна испытывать молодая
здоровая женщина в постели со стариком! Его дряблое старческое тело, немощи,
свойственные пожилому возрасту, омерзительны для юной плоти. Должно быть,
Клавдий понимал это, но и его терпению пришёл конец, когда Мессалина задумала
сделать императором своего очередного любовника.
Клавдий
приговорил её к смерти, но милостиво разрешил, чтобы она сама покончила с
собой. Она хотела зарезаться кинжалом, однако так и не решилась; тогда
посланник императора заколол её. Когда Клавдию доложили о гибели жены, он лишь
попросил налить ему побольше вина и больше никогда не упоминал её имя… Так вы о
ней говорили? – Сигурд посмотрел на Аглаю.
– Нет, я о
другой, – несколько принуждённо засмеялась Аглая. – Которая сама правила, а
потом тоже погибла: змея, кажется, её укусила.
– Это, должно
быть, Клеопатра, – сказала Ида.
– Да, да,
Клеопатра, – обрадовалась Аглая. – Она же была императрица?
– Царица, так
её называли, – поправил Сигурд. – Она была царицей Египта, из греческого рода.
– Вот, вот, о
ней я читала! – закивала Аглая. – Она сама решала, кого любить, выбор всегда
был за ней. Её любовь принимали как награду и готовы были жизнь отдать за неё.
Я читала, что мужчины шли на смерть, чтобы получить любовь Клеопатры, и были
счастливы этим.
– Вы,
наверное, читали Пушкина, «Египетские ночи», – сказала Ида.
– Не помню, –
отмахнулась Аглая, – но точно это было.
– «Египетские
ночи» одно из моих любимых произведений, я наизусть помню эти стихи, – сказал
Сигурд. – Я зачитаю: они длинноваты для застольной беседы, но я их немного
сокращу.
– Чего там,
читайте! – разрешила Аглая. – Я тоже хочу вспомнить.
***
Сигурд
выдержал паузу и прочёл, с чувством и правильными интонациями:
Чертог сиял.
Гремели хором
Певцы при
звуке флейт и лир.
Царица голосом
и взором
Свой пышный
оживляла пир;
Сердца неслись
к её престолу,
Но вдруг над
чашей золотой
Она задумалась
и долу
Поникла дивною
главой…
И пышный пир
как будто дремлет,
Безмолвны
гости. Хор молчит.
Но вновь она
чело подъемлет
И с видом
ясным говорит:
– В моей любви
для вас блаженство?
Блаженство
можно вам купить…
Внемлите ж
мне: могу равенство
Меж нами я
восстановить.
Кто к торгу
страстному приступит?
Свою любовь я
продаю;
Скажите: кто
меж вами купит
Ценою жизни
ночь мою?..
Рекла – и ужас
всех объемлет,
И страстью
дрогнули сердца…
Она смущённый
ропот внемлет
С холодной
дерзостью лица,
И взор
презрительный обводит
Кругом
поклонников своих…
Вдруг из толпы
один выходит,
Вослед за ним
и два других.
Смела их
поступь; ясны очи;
Навстречу им
она встаёт;
Свершилось:
куплены три ночи,
И ложе смерти
их зовет…
Сказала гордая
царица:
– Клянусь, о
матерь наслаждений,
Тебе
неслыханно служу,
На ложе
страстных искушений
Простой
наемницей всхожу.
Внемли же,
мощная Киприда,
И вы,
подземные цари,
О боги
грозного Аида,
Клянусь – до
утренней зари
Моих
властителей желанья
Я
сладострастно утомлю
И всеми
тайнами лобзанья
И дивной негой
утолю.
Но только
утренней порфирой
Аврора вечная
блеснет,
Клянусь – под
смертною секирой
Глава
счастливцев отпадёт!
***
Наступила
тишина, мы молчали.
– Да, вот это
любовь,– сказала, наконец, Аглая, – А
ты говоришь, зов плоти, – толкнула она Веню. – Ты бы так смог?
– А зачем? –
Веня пожал плечами. – Чтобы потерять голову?
– Ай, браво! –
воскликнул Сигурд. – Действительно, зачем? Подавляющее большинство людей
скажет, что голова важнее всякой там любви… Хочешь, скажу, как ты женился?.. Ты
из добропорядочной семьи, и твои папа и мама выбрали подходящую девушку, когда
тебе пришла пора жениться. Она тоже из добропорядочной семьи, к тому же, как я
сказал, девушки чрезвычайно практичны, когда дело доходит до замужества. Вы
поженились, не испытывая любви друг к другу, – так и живёте до сих пор. Я
прав?..
– И что же? –
вмешалась Ида. – У нас с мужем тоже не было большой любви, но было взаимное
уважение, и мы воспитали прекрасную дочь.
– Вот-вот! –
обрадовался Сигурд. – Не о том ли я говорил?.. Ищешь надежду и оправдание своей
жизни в дочери? Это типично.
– Мне не надо
искать оправдание, – Ида улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой. – Я считаю,
что моя жизнь вполне нормальная.
– А где сейчас
ваш муж? – спросила Варя.
– Он умер
несколько лет назад – сердце,– ответила
Ида.
– Извините, –
смутилась Варя.
– И, всё-таки,
жизнь без любви – не жизнь; я так не могу, – тряхнула головой Аглая. – Неужели
тебе не хочется испытать настоящую любовь? – толкнула она Веню. – Не твою,
кисломолочную, а крепкую хмельную любовь?
– Может быть,
– он пожал плечами.
– Но зачем
женщине мужчина, который сомневается, нужна ли ему любовь? – спросила Варя.
– Затем, чтобы
показать ему, что такое любовь, – решительно ответила Аглая.
– Это верно, –
кивнул Сигурд. – Если мужчина и женщина оба познали её и имеют большой опыт,
они становятся отличными партнёрами в любви, но куда лучше, когда один из них
мастер, а второй – ученик. Какое удовольствие – открывать своемувозлюбленному любовные тайны, пробуждать его
самые сокровенные чувства, вести, ступень за ступенью, по лестнице неведомых
дотоле наслаждений! И всё это в сопровождении богатейших душевных переживаний,
немыслимых в обычной жизни!
Варя смотрела
на него, не отрываясь, а Ида сказала:
– Ты просто
романтик любви, а ещё недавно ругал её.
– А ты что
скажешь? – вдруг спросил меня Сигурд. – Ты снова отмалчиваешься.
– Ты, в самом
деле, непоследователен: то называешь любовь вредной болезнью, то возносишь ей
хвалу, – сказал я. – Что касается меня, я вернусь всё к той же темебессмертия.
– Кто о чём… –
усмехнулся Сигурд.
– Да, потому
что любовь связана со смертью, – не обращая внимания на его усмешку, продолжал
я. – Все любящие знают, что любовь кончится, хотя и не признаются себе в этом,
– отсюда обычное утешение: «Они жили долго и счастливо, умерли в один день и
были похоронены рядом друг с другом». Но чаще любовь проходит задолго до
смерти, будто торопясь освободить место новой любви в нашей короткой жизни.
Быстротечность и обречённость любви – вот что доставляет нам наибольшие
страдания, однако представьте, что мы будем жить бесконечно долго, не старея, оставаясь
вечно молодыми и доступными всем сторонам любви. Тогда мы станем относиться к
ней как к одному из проявлений жизни, которое может быть коротким или длинным,
но вновь и вновь повторяющимся, подобно смене времён года. Мы радуемся весне,
грустим осенью, но знаем, что впереди нас ждёт новая весна.
Так же
спокойно мы будем воспринимать любовь, и уж, конечно, не будем связаны при этом
какими-либо материальными обстоятельствами! При бесконечно долгой жизни, когда
род человеческий будет существовать не за счёт беспрерывного размножения, и,
как следствие, пренебрежительного отношения к существующим его представителям,
нобережно сохраняя каждого живущего на
земле человека, – при такой жизни вопрос материального обеспечения уйдёт в
прошлое, потому что человек, проживший пятьсот и тысячу, и больше лет будет
достаточно обеспечен всем необходимым. Ничто не станет обременять любовь,
никакие земные заботы, и она предстанет перед нами в своём истинном лучезарном
виде.
– Ха-ха-ха! –
язвительно произнёс Сигурд. – Люди всегда остаются людьми, а значит, останется
и вся грязь в людских душах. Твои вечно живущие люди будут нисколько не лучше
нас, грешных. Вспомни Свифта, когда Гулливер попал в страну, где жили глубокие
старики: они были просто отвратительны, – и в физическом, и в духовном смысле.
– Да, потому
что они старики, хотя и не все старики отвратительны: Свифт здесь преувеличил в
своём неприятии человечества, – возразил я. – Но если люди будут вечно молоды,
если они вырастут в иных условиях, чем нынешние, человечество вообще изменится.

– Тогда надо
истребить всех нынешних, или, по крайней мере, не давать им эликсир бессмертия
– пусть вымрут сами, – усмехнулся Сигурд. – Человеческую породу нельзя
изменить, её можно лишь заменить на новую.
– Даёшь
Апокалипсис! – воскликнула Аглая. – Вот будет весело!..
Переждав смех,
я сказал:
– Что ни
говорите, смерть – главная проблема человека. Это извержение небытия. Я уже
сказал, что небытие до нашего рождения было огромным, но не бесконечным;
небытие после нашей смерти – бесконечное, поэтому так важно наше краткое бытие,
называемое жизнью, и задача состоит в том, чтобы сделать его бесконечным. Для
этого нам дан разум: в сущности, со времени появления разумных существ в мире
идёт гонка между разумом и стихией. Разум уже достиг больших успехов в этой
гонке, но стихия ещё опережает его: победит он или она, сумеет ли разум стать
сильнее стихии, то есть покорить себе все силы, какие естьна свете, или они уничтожат его, – вот в чём
основная драма существования.
– «Быть или не
быть?». Я думал, ты скажешь что-то новенькое, –возразил Сигурд.
***
– Но любовь и
сейчас выше смерти, – неожиданно сказал Веня, сняв очки. – Недавно я услышал
историю Жана Паризо де ла Валетта, великого магистра Мальтийского ордена…
– Ого, куда
тебя занесло! – перебил его Сигурд. – Очень современно.
– Дайте ему
сказать, вам же не мешали, – вмешалась Аглая. – Говори, Веня, мы слушаем.
– Прогуливаясь
однажды по морскому побережью, – стал рассказывать Веня, – ла Валетт увидел,
как к берегу пришвартовался корабль с беженцами, спасшимися от турок. С него
сошла девушка, поразившая ла Валетта своей красотой, – девушку звали Катариной,
она была из знатного греческого рода.
Как позже
говорил ла Валетт, будто что-то озарило его: он понял, что Катарина
предназначена ему судьбойКак и все
рыцари ордена, он был монахом, принявшим обет безбрачия, но устоять не смог; в
свою очередь, Катарина тоже поняла, что он – её судьба. Несмотря на то, что ла
Валетт был в два раза старше Катарины, она с первого взгляда полюбила его, и их
любовь становилась всё крепче и крепче.
Катарина
родила ла Валетту сына Бартоломью и красавицу дочку Изабеллу, а он построил для
Катарины великолепный дворец, скромный со стороны улицы, но поражающий
внутренним убранством и прекрасным садом.
Они были счастливы,
однако Мальта постоянно подвергалась нападениям турецких кораблей: турки
похищали её жителей, чтобы обратить их в рабов, особенно охотясь за красивыми
женщинами. Ла Валетт просил Катарину не покидать дворца, и, тем более, не
выходить на берег моря, но она часто нарушала этот запрет. Всё окончилось тем,
что однажды во время прогулки её похитил турецкий полководец Мустафа Паша. Как
только ла Валетт узнал о похищении, он бросился в погоню; видя, что корабль с
рыцарями скоро настигнет турецкую галеру, Мустафа Паша заколол Катарину и
выбросил тело за борт.
Ла Валетт был
в отчаянии, глубокое горе охватило его, – спасением и утешением стали лишь
дети. Он был любящим заботливым отцом и вырастил их достойными людьми; когда
они повзрослели, сын был отправлен на службу к французскому королю, но
расстаться с дочерью ла Валетт не мог, ведь она была похожа на мать, как две
капли воды.
Беда пришла,
откуда не ждали: выросшей Изабелле было скучно сидеть одной во дворце, и по
вечерам она выходила в город, чтобы прогуляться. В одну из такихпрогулок Изабелла познакомилась с прекрасным
юношей по имени Стефано; между ними вспыхнула любовь. Когда Изабелла привела
юношу для знакомства с отцом, Стефано попросил руки его дочери; ла Валетт
благословил этот брак и сам соединил руки влюблённых. Но семейная идиллия
длилась недолго: на красавицу Изабеллузаглядывались мужчины, что вызывало ярость у Стефано;он стал подозревать, что жена ему неверна.
Между ними происходили бурные объяснения: Изабелла пыталась убедить его в своей
невиновности, но он не верил ей. Как-то в приступе бешеной ревности он убил
Изабеллу кинжалом в сердце, после чего сбежалс Мальты.
Смерть дочери
чуть не свела ла Валетта с ума, второй раз он переживал такую трагедию. После
гибели дочери он сильно сдал и вскоре ушёл в мир иной к любимым Катарине и
Изабелле.
Жители Мальты
утверждают, что с тех пор раз в год, двадцать первого августа, когда умер ла
Валетт, ночью появляется дама в белом плаще. Некоторые считают, чтоэто призрак Катарины, разыскивающей любимого,
другие же полагают, что это душа Изабеллы ищет защиты у своего отца.
– Красивая
история, – вздохнула Ида.
– Ты молодец,
– шепнула Аглая, тайком поцеловав Веню в щёку.
– Да уж, я
тебя недооценивал, – протянул Сигурд, глядя на него.
– Что же,
допьём вино? Тут по капельке осталось, – преддожил я.
– Допивайте, а
мне хватит, – отказалась Ида, и Варя вслед за ней: – И мне тоже.
– А мы пойдём,
нам пора, – Аглая решительно взяла Веню под руку. – Спасибо за всё.
– Ну-ну,
заходите ещё, – ответил Сигурд, хотя это должны были быть мои слова как
хозяина.
***
– Что же,
пошли и мы, – сказал он, обращаясь к Иде, когда Аглая с Веней ушли. – Вино
выпито, закуски съедены, что ещё делать?
– Вечно тебе
хочется казаться хуже, чем ты есть, – возразила она, впервые за весь вечер без
улыбки. – Те, кто тебя знают, не попадутся на эту удочку, но кто не знает,
могутповерить… Помочь вам посуду
помыть, навести порядок? – спросила она меня, вновьулыбаясь. – И народу-то было немного, но
будто полк квартировал.
– Я помогу, –
внезапно вызвалась Варя. – Мне некуда спешить.
Моё сердце
ёкнуло, как давеча, когда я её увидел. «Она остаётся? Из-за меня? А мне
показалось…» – подумалось мне.
– Вот и
отлично, дорогу – молодёжи! – воскликнул Сигурд. – Я вызову такси, – он взялся
за телефон. – Как раз рядом одно крутится, через три минуты будет… Выходим, –
сказалон Иде. – Не забудь ничего, чтобы
не пришлось возвращаться.
– У меня
только сумочка, – улыбнулась она и попрощалась со мной: – До свиданья, до новых
встреч.
– В следующий
раз надо будет вина побольше принести, – буркнул Сигурд, сунув мне руку для
пожатия.
Они
направились к двери, и тут я уловил взгляд Вари: она смотрела на Сигурда с
таким обожанием и такой тоской, что у меня внутри всё оборвалось. То, о чём я
подозревал весь вечер и чего боялся, было на самом деле – она любила Сигурда.
Любила этого почти старика, циника, распутника, познавшего многих женщин, но
так и не научившегося уважать их! Она, чистая, светлая, возвышенная! – или это
я создал её такую в своём воображении?
Нехорошее
чувство шевельнулось во мне – захотелось сказать ей что-то злоеи гадкое. Отвернувшись от нёё, я просипел:
– Не надо мне
помогать, я сам управлюсь.
– Можно я ещё
немного посижу? – спросила она, и голос её дрогнул.
Взглянув на
Варю, я увидел, что она смотрит куда-то вдаль, и на глазах её появились слёзы.
Мне стало стыдно за свои дурные мысли.
– Я управлюсь,
– повторил я уже мягче. – Отдыхайте.
Она молча
кивнула…
На кухне я
долго мыл посуду, потом тщательно расставлял её по полкам.
– Я пойду? –
услышал я голос за спиной.
Варя была
отрешённой, но успокоившейся; глаза её были красными – наверное, она плакала,
пока я занимался хозяйственными делами.
– Вас
проводить до дома? – спросил я.
– Нет, я сама
доберусь, – отказалась она. – Спасибо вам за всё.
– Не за что, –
ответил я, сам поражаясь банальности нашего прощания.
Она ушла. Вот
и закончилась последняя любовь в моей жизни, – закончилась, так и не успев
начаться, впрочем, разве она могла начаться?..
Я вышел на
веранду: наступила ночь, и ясное небо было всё в звёздах. «Открылась бездна,
звезд полна; звездам числа нет, бездне дна». Миллиарды звёзд в бесконечном
пространстве – какая сила, какое великолепие! Что наша земная жизнь перед этой
мощной красотой, какими ничтожными кажутся наши страхи и заботы! Они важны
только для нас, но не имеют ни малейшего значения для Вселенной – они даже не
видны ей.
Вот я здесь
один, на своём чердаке, и никому нет дела до меня. Если завтра я умру, никто,
кроме погребальной службы, не заметит этого; если завтра сгинет человечество,
вообще никто этого не заметит. Займёт ли оно когда-нибудь достойное место в
мироздании или погибнет от своих страстей? Кто знает…
Я этого уже не
увижу; мои страсти и желания позади, я спокоен и одинок. Моё одиночество
прекрасно – я остаюсь один. ­

Обновлено: 10.01.2023

1. Чердака, (тюрк. cardaq). 1. Крытое пространство, помещение между потолком и кровлей дома. Белье развешано на чердаке. Чердак в сарае, конюшне. 2. Светелка, жилое помещение под самой кровлей дома. Жить на чердаке. 3. перен. Голова, ум (простореч. вульг. шутл.). У него чердак не в порядке.
Словарь Ушакова Д.Н

1. баклушка
2. башка
3. бубен
4. голова
5. котелок

Употребления слова в предложениях

Нет, на чердак , на чердак пора!

Невыдуманные рассказы о прошлом, Викентий Вересаев

И еще сверху у меня там чердак большой, я себе прихватил, там чердак , прикинь, потолок почти в полный рост!

Манипулятор. Глава 033, Дима Сандманн, 2017г.

И видит Павел, что кот – тот самый, что добыл огонь, а огонь в камне – не огонь, а Поэтический Гений, а чердак – не чердак , а Дворец Рассудка.

Вещи и ущи, Алла Горбунова, 2017г.

Наверняка ведь тот на чердак собрался, но на чердак ведет железная дверь, и она заперта, не спрячешься.

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку), Ханс Фаллада, 1946г.

Вот и дверь на крышу или чердак , лучше бы на чердак , там больше шансов спрятаться.

Мышка Йоле. Часть 1, Елена Слынько

Толковый словарь в Telegram

Для быстрого поиска слов вы можете использовать Telegram бота. @dict_rus_bot

Школьный этимологический словарь русского языка. Происхождение слов. — М.: Дрофа . Н. М. Шанский, Т. А. Боброва . 2004 .

Смотреть что такое «чердак» в других словарях:

Чердак — пространство между поверхностью покрытия (крыши), наружными стенами и перекрытием верхнего этажа. Источник: СНиП 2.08.01 89*: Жилые здания 3.10 Чердак Пространство между перекрытием верхнего этажа, покрытием здания (крышей) и наружными стенами,… … Словарь-справочник терминов нормативно-технической документации

ЧЕРДАК — муж. простор, от потолка или наката, до кровли; подволока, верёх, подкровелье. Чердак на сарае, конюшне, сеновал. С чердака белье украли. Загорелось на чердаке, под боровом. У него чердак без верху; одного стропильца нет, глуп, не все дома. |… … Толковый словарь Даля

ЧЕРДАК — (перс. и тур. cardak). 1) сторожевая будки на четырех столбах у венгерской границы. 2) пространство между потолком верхнего этажа и крышею в домах. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ЧЕРДАК перс.… … Словарь иностранных слов русского языка

чердак — ЧЕРДАК, а, м. 1. Голова, мозги, ум. Что ты думаешь своим лысым чердаком? как ты считаешь, что ты думаешь об этом? 2. Верхний карман на груди. Лысый чердак шутл. обращение (не обязательно к лысому человеку). Чердак потек (или протек, поехал) у… … Словарь русского арго

ЧЕРДАК — ЧЕРДАК. Устройство чердака в доме облегчает надзор и уход за конструкциями крыши. Чердачное помещение должно быть освещено (для удобства пользования им) и иметь хорошую вентиляцию для сохранения деревянных частей крыши. Освещение и проветривание… … Краткая энциклопедия домашнего хозяйства

ЧЕРДАК — ЧЕРДАК, чердака, муж. (тюрк. cardaq). 1. Крытое пространство, помещение между потолком и кровлей дома. Белье развешано на чердаке. Чердак в сарае, конюшне. 2. Светелка, жилое помещение под самой кровлей дома. Жить на чердаке. 3. перен. Голова, ум … Толковый словарь Ушакова

чердак — понималка, мозги, мансарда, ум, чердачное помещение, башка, голова, репа, черепок, подволок, чайник, баклушка, котелок, подволока, черепушка, кумпол, чердачок, скворечник, бубен Словарь русских синонимов. чердак 1. чердачное помещение / жилой:… … Словарь синонимов

чердак — Пространство между поверхностью крыши, наружными стенами и перекрытием верхнего этажа. [РД 01.120.00 КТН 228 06] чердак Помещение, расположенное в здании между чердачным перекрытием и крышей, высота которого обеспечивает проход людей… … Справочник технического переводчика

ЧЕРДАК — ЧЕРДАК, а, муж. Помещение между потолком и крышей дома. Жить на чердаке. Подняться на ч. | прил. чердачный, ая, ое. Чердачное перекрытие. Чердачное окно. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

ЧЕРДАК — (сев.) первое от кормы отделение шняки (небольшое ловецкое судно), закрываемое наглухо люком. Самойлов К. И. Морской словарь. М. Л.: Государственное Военно морское Издательство НКВМФ Союза ССР, 1941 … Морской словарь

Чердак — ■ Как хорошо чувствуешь себя там в двадцать лет! … Лексикон прописных истин

черд а к, чердака, муж. (тюрк. cardaq).

1. Крытое пространство, помещение между потолком и кровлей дома. Белье развешано на чердаке. Чердак в сарае, конюшне.

2. Светелка, жилое помещение под самой кровлей дома. Жить на чердаке.

3. перен. Голова, ум (прост. вульг. шутл.). У него чердак не в порядке.

Архитектурный словарь

(мансарда) помещение или небольшая комната под крышей дома.

(Архитектура: иллюстрированный справочник, 2005)

1. (истопка). Нежилое пространство между верхним потолком и кровлей здания.

2. Открытая деревянная беседка в саду.

3. Сажалка (1).

(Термины российского архитектурного наследия. Плужников В.И., 1995)

Словарь Ожегова

ЧЕРДАК, а, м. Помещение между потолком и крышей дома. Жить на чердаке. Подняться на ч.

| прил. чердачный, ая, ое. Чердачное перекрытие. Чердачное окно.

Словарь Ефремовой

1. м.
   1. :
      1. Помещение между потолком и кровлей дома.
      2. Жилое помещение под самой кровлей дома.

      Тюркизмы в русском языке

      м верхнее помещение под крышей. (Вейсманн, 1731, 18 чардак; Леке, 1762 чердак; Рос. Целлариус, 1771, 574 чердашный, чердачок; Сл. Акад., 1847 чердачный; Даль, 4, 590; тюрк. chardaq (Сл. Акад., 1965, 17, 855— 856). Огиенко считает чердак заимств. из тур. (1915, 35). «Чердак, — пишет Дмитриев, —по происхождению слово персидское, состоящее из двух частей чар ЧЕРДА́К

      , -а, м. В мушке: место, предназначенное для ремизов.

      Каким слово чердак может быть

      Предложения со словом чердак

      «Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.»

      Читайте также:

      • Сообщение о памятнике афганцам
      • Сообщение про ордена великой отечественной войны
      • Сообщение о поездке на дачу
      • В обыденной жизни это сообщение сведения о чем либо получаемые и передаваемые людьми
      • Как делают молочные продукты сообщение

Чердак
Я живу на
чердаке. Точнее говоря, это не чердак, а квартира на чердаке в старом
многоэтажном доме. Когда-то это был настоящий чердак, но уже давно его отдали
под квартиру –мне она досталась по
наследству. Жить здесь было не очень-то удобно: зимой крыша промерзала, летом
раскалялась, а когда шёл дождь, было ощущение, что сидишь внутри барабана.
Однако современные технологии делают чудеса: правда, ремонт влетел мне в
копеечку, зато отсюда открывается потрясающий вид на город.
Чуть было не
сказал «буквально потрясающий вид», но вовремя спохватился. Это «буквально»
стало заразительным, применяемым к месту и не к месту. «Буквально» означает
именно так как сказано, слово в слово, поэтому когда я читаю в газете, как
зрительный зал «буквально взорвался от аплодисментов», это следует понимать,
что он действительно взорвался. А когда по телевизору рассказывают, что некий
политический деятель «буквально потерял лицо», передо мной предстаёт страшная
картина, похожая на фильм ужасов.
Но хватит
ворчать, к старости я становлюсь брюзгой. Итак, о моём чердаке. Всущности, это надстройка центрального
подъезда; для чего она была сделана, мне неизвестно, но квартира получилась
уютная: в ней две комнаты, одна совсем маленькая, другая побольше, крохотная
прихожая с санузлом и отсек под кухню. Из большой комнаты есть выход на
небольшую открытую площадку, которую я называю верандой.
Я живу здесь
один: почему так получилось, рассказывать долго и неинтересно. Я привык к
одиночеству, я люблю одиночество. В одиночестве ты остаёшься наедине с миром.
Правы были отшельники, уходившие в пустыню: только в одиночестве ты можешь
увидеть всю полноту мира – того, что окружает тебя, и того, что у тебяв душе. Одиночество требует мужества, мужество
и одиночество – одного рода; женственность – другого рода, женственность и
одиночество несовместимы.
Я люблю
одиночество, но иногда мне хочется общения. Чаще всего достаточно переброситься
парой слов со случайными людьми, но иной раз возникает желание чего-то
большего, тогда я приглашаю к себе друзей. Конечно, мы не друзья, если говорить
о настоящей дружбе, но нам приятно видеться, если наши встречи происходят не
слишком часто.
Темы наших
бесед достигают иногда заоблачных вершин, но неизменно возвращаются на землю,
хотя бы потому что среди нас есть женщины. Женщины – земные существа и не могут
долго жить на небе; в этом парадокс женской натуры, любящей всё возвышенное, но
твёрдо стоящей на земной почве. Из-за этого среди женщин так мало философов: не
больше десятка от сотворения мира до наших дней.
Однако пора
представить моих приятелей. Начну по старшинству – от старых к молодым. Первым
надо назвать Сигурда; несмотря на своё скандинавское имя, онрусский. Долгие годы работал адвокатом, потом
ушёл на покой, но время от времени занимается делами. Продолжительная
адвокатская практика напрочь лишила его веры в людей: он выслушал столько лжи,
навидался таких гадостей и подлостей, что стал отъявленным циником. Его ничем
нельзя смутить, ничем затронуть: ко всему на свете он относится с язвительной
усмешкой. Его суждения часто шокируют, но по большой части он оказывается прав.
Следующей идёт
его подруга Ида. Это дама бальзаковского возраста – раньше под этим понимали
немного за тридцать, может быть, ближе к сорока годам, теперь бальзаковский
возраст значительно сместился в большую сторону. У Иды есть взрослая дочь, но
мужа нет; Сигурд два раза был женат и развёлся, всех своих детей он давно
переженил или выдал замуж. Какие у него отношения с Идой я не знаю: по виду они
друзья, но иногда мне кажется, что не просто друзья.
Третий по
старшинству (не считая меня, я всего лишь немногим моложе Сигурда) – молодой
человек, которого мы зовём Веней: как его полное имя, Вениамин или Венедикт,
мне не известно. Обращение «молодой человек» принято у нас в стране и к
беззаботным шестнадцатилетним юношам и к обременённым семьёй зрелым мужам – всё
зависит от внешнего впечатления. Вене лет тридцать пять, наверное, и у него
есть жена. По виду онтипичный
интеллигент-очкарик, а по характеру – неплохой парень, отзывчивый и не
обидчивый. Он помощник Сигурда, что-то вроде секретаря и камердинера
одновременно. Сигурд держит его в чёрном теле, порой откровенно помыкая Веней,
однако, с другой стороны, покровительствует ему, обеспечивая хорошо
оплачиваемой работой и полезными связями.
Далее следует
Аглая: она пришла к нам как-то вместе с Веней и с тех пор приходит постоянно.
Аглая крепко взяла его в оборот, не смущаясь тем, что он женат. Это энергичная,
самоуверенная и бесцеремонная девушка: мне очень не нравятся её не терпящие
возражений сентенции и выставляемая напоказ привязанность к Вене – моя квартира
не дом свиданий, в конце концов. В стародавние времена я бы отказал Аглае от
дома, но нынче это не принято, – эх, куда вы подевались, нормы этикета!
Последняя наша
приятельница – Варя, подружка Аглаи. Я не понимаю, как могут дружить столь
разные по характеру девушки: Варя тихая и скромная; она больше слушает, чем
говорит, а когда говорит, это выходит у неё просто и умно, без потуг на
оригинальность и исключительность своего мнения. С некоторых пор я замечаю в
себе стремление привлечь её внимание: многое из того, что я говорю,
предназначено ей. Избави, господи, увлечься на старости лет, а уж тем более,
когда такая огромная разница в возрасте! Я живу один и этим счастлив, – и всё
же я с нетерпением жду прихода Вари и мне приятно её общество.
***
На нашу
очередную встречу первым пришёл, как всегда, Сигурд. Он приходит точно к
назначенному времени; точность, как известно, вежливость королей, а лучше
сказать, вежливость по-королевски. Какие бы ни были причины для опоздания,
опаздывать неприлично – приличные люди не опаздывают.
Сигурд в
высшей степени приличный человек, он приличен во всём: в поведении, одежде, в
подчёркнуто вежливом тоне разговора. Сигурд вежлив даже с теми, кто понятия не
имеет о вежливости; я ни разу не слышал, чтобы он употребил хоть одно грубое
слово. Он ко всем обращается на «вы», невзирая на положение и возраст,
исключение составляют только близкие знакомые. Конечно, его вежливость
происходит не от уважения к людям, а, наоборот, от крайнего презрения к ним:
вежливость – это стена, которой он отгораживается от презираемого им мира
людей. Он так умело выстраивает эту стену, что преодолеть её невозможно: в
любых обстоятельствах он спокоен, выдержан, холодно-ироничен. Я завидую его
выдержке, мне не хватает этого ценного качества.
– Прими к
столу, – поздоровавшись, Сигурд подал мне бутылку красного вина и пакет с
закусками. – Вино – кларет из Бордо, аппелласьон, то есть защищённый и
проверенный.
– Ты у нас
единственный настоящий ценитель вина, а мы вряд ли отличим проверенное от
непроверенного, – ответил я.
– Нельзя
покупать подделки, – сказал он. – Если нет денег на дорогой оригинал, купи
что-нибудь дешёвое, но тоже оригинальное. Подделки – фальшь; стоит лишь начать фальшивить,
как потом трудно будет обойтись без фальши.
– Не стану
спорить, – согласился я. – Проходи в комнату.
– Руки вначале
помою, – он отправился в ванную.
Не успели мы
усесться, как раздался звонок в дверь.
– Это Ида.
Обещала не опаздывать, но опоздала. Как верить людям?– сказал Сигурд с усмешкой.
Он не ошибся:
я открыл дверь, и там была Ида.
– Добрый день!
Я опоздала? – виновато проговорила она.
– Всего на
пять минут, это не считается, – ответил я.
– Неправда,
всё считается! – послышался из комнаты голос Сигурда. – В британской службе
курьерских поездов за сто пятьдесят лет работы было всего одно опоздание – во
время войны, когда бомба упала на рельсы. В наше необязательное время поезд,
опоздавший на десять минут, стали считать в Британии прибывшим вовремя, однако
это вызвало взрыв возмущения общественности, и теперь допустимое опоздание
сократили до одной минуты, хотя и такое допущение вызывает протесты.
– Мы не в
Британии, у нас точность не в почёте, – возразил я. – У нас даже высокие
должностные лица опаздывают.
– И это весьма
печально! – откликнулся Сигурд. – Доколе мы будем щи лаптями хлебать?
– Может, вы
разрешите мне войти? – спросила Ида с улыбкой.
– Да, входите!
– спохватился я. – А молодёжи нашей ещё нет.
– Веню я
отослал по важному делу, он приедет позже, – сообщил Сигурд. – Насчёт девиц не
знаю, но полагаю, что они опоздают, как обычно.
– Подождём, мы
никуда не торопимся, – примирительно сказал я.
– Давайте я
помогу вам еду приготовить, – предложила Ида. – Я принесла кое-чего.
– Ты очень
любезна, – ответил за меня Сигурд. – Если бы не опаздывала, цены бы тебе не
было.
– …Пятнадцать
минут опоздания, – сказал он, когда раздался следующий звонок в дверь, и я
пошёл открывать. – По нашим меркам – всего ничего. Если это Аглая, она даже не
извинится.
В дверях
стояла Варя со смущённым выражением лица:
–
Здравствуйте! Извините, что я опоздала. Мы договорились встретиться с Аглаей,
но она так и не пришла.
Моё сердце
радостно стукнуло при виде Вари. «Вот ещё, глупости какие!» – подумал я, совсем
как сказочный король в «Золушке», а вслух произнёс:
–Здравствуйте,
проходите! Кроме Аглаи нет Вени, он задерживается по делам, так что вы, можно
сказать, не опоздали.
– Ну, что я
говорил? – расхохотался Сигурд.
–
Здравствуйте, – поздоровалась Варя и с ним, краснея и явно не понимая, чему он
смеётся.
– О, как мило
вы покраснели! – сказал он ей. – Ладно уж, не смущайтесь, просто мы только что
вспоминали добрым словом вашу подругу, её манеру вечно приходить с опозданием.
– Добрый день,
Варенька! – из кухни вышла Ида. – Не обращайте внимания: мужчины – народ грубый
и бестактный. Идите ко мне в помощницы, я не дам вас в обиду.
– Нет ничего
труднее, чем обидеть женщину: она обижается лишь тогда, когда хочет обидеться,
– сказал Сигурд. – Обида – один из видов оружия женщины.
– Вы сами
создали такой мир, где нельзя прожить без оружия, – возразила Ида. – И это
верно во всех смыслах.
– И всё же
женщина должна быть женщиной, а мужчина – мужчиной, – сказал Сигурд. – Бывают,
как известно, отклонения и даже весьма удачные, но это отклонения.
***
…Прошло около
часа, когда снова кто-то позвонил в дверь.
– Наконец-то!
– сказал Сигурд. – Это Веня, надо полагать.
Он не ошибся,
это был Веня.
– Всё
исполнил? – спросил Сигурд.
– Не совсем, –
загадочно ответил Веня.
– Что значит
«не совсем»? – возмутился Сигурд. – Дело или сделано, или нет.
– Первую
бумажку я получил, а вторую нет, – пояснил Веня. – Женщина, которая должна была
её выдать, так и не приехала. Прислала сообщение, что возникли проблемы с
машиной.
– Врёт, –
уверенно сказал Сигурд. – За что я ей плачу? – и ведь не маленькие деньги.
– Что
случилось? – в комнату вошла Ида.
– Ничего
серьёзного. У меня сейчас дело о наследстве, знакомые попросили взяться: вот,
собираем бумаги, – сказал Сигурд. – До чего я не люблю такие дела, кто бы знал!
Родные люди грызутся друг с другом, как взбесившиеся собаки. Где ты, великий
Франсиско Гойя? Видел бы эти отвратительные рожи, непременно вставил бы в свои
«капричос».
– Вряд ли, это
старо, как мир, – возразил я.
– Зло вообще
не оригинально в отличие от добра, – согласился со мной Сигурд. – Добро –
редкое явление, а потому оригинальное.
– Вы,
наверное, проголодались, Веня? – спросила Ида. – Будем накрывать на стол? – она
посмотрела на меня.
– Давно пора!
– ответил за меня Сигурд. – Я тоже голоден – никак не ожидал, что пройдёт
столько времени, пока меня накормят!..
Едва мы
уселись за стол, раздался дверной звонок.
– Ага! Это
наверняка ваша подруга! – Сигурд взглянул на Варю. – Давайте не будем её
пускать, нечего опаздывать.
– Ты уж очень суров,
– улыбнулась Ида. – Хотите я открою?
Я кивнул. Ида
открыла дверь, и в комнату ворвалась Аглая.
– Вы уселись
за стол! Не дождавшись меня? А я так спешила! – выпалила она.
– Извините, но
мы ждали вас более часа, и подождали бы ещё, но уж очень кушать хочется, –
язвительно ответил Сигурд.
– Ничего, я не
голодна, – не слушая его, продолжала Аглая. – В конце концов, мы собираемся не
для того, чтобы поесть.
– Это упрёк
или комплимент? – спросил Сигурд, но Аглая, по-прежнему не слыша его,
обратилась к Варе. – А ты чего меня не дождалась? Прихожу на наше место, а тебя
нет.
– Я… – хотела
сказать Варя, но Аглая уже разговаривала с Веней:
– Привет! Ты
мне вчера звонил? Наверно, я пропустила твой звонок.
– Я… – хотел
ответить Веня, но Аглая перебила и его:
– Я боялась,
что ты сегодня не придёшь.
–
Здравствуйте, Аглая, – с улыбкой сказала Ида. – Вы так запыхались, отдышитесь
немного.
– Ах да,
здравствуйте всем! – спохватилась Аглая. – Я действительно запыхалась. Налейте
мне кто-нибудь воды, пожалуйста.
Я налил ей
воды, а Сигурд прошептал:
– Воду за
столом наливают только детям, больным и дуракам.
Ида
укоризненно взглянула на него, но Аглая не услышала этих слов.
– Что же,
выпьем за встречу? – предложил я. – Сигурд принёс замечательное вино…
–Кларет из Бордо, аппелласьон, – вставил
Сигурд.
– За встречу,
– повторил я, открывая вино и разливая его по бокалам.
– …Ну, как
вино? Понравилось? – спросил Сигурд, когда мы выпили. – Как тебе? – он
посмотрел на Веню.
– Отличное
вино, – ответил Веня. – Правда, я не большой знаток вин.
– А вам как
оно? – спросил Сигурд у Вари.
– По-моему,
хорошее. Но я редко пью вино, – смутилась она.
– А чего вы
смущаетесь? – усмехнулся Сигурд. – Вино и табак это мужские развлечения: для
женщин они подходят так же, как переноска роялей. Пьющая и курящая женщина
грешит против женской натуры.
– Мне кажется,
бокал хорошего вина никому не повредит, – мягко заметила Ида.
– А я люблю
вино и даже крепкие напитки, – заявила Аглая. – Они помогают расслабиться, а
это так необходимо в наше время.
– Чем же оно
отличается от любого другого времени, позвольте спросить? – поинтересовался
Сигурд.
– Будто вы
сами не знаете? Такого сумасшедшего времени никогда не было, – уверенно заявила
Аглая.
– В этом вы не
правы, – сказал я. – Если говорить об исторических эпохах, и раньше было много
из ряда выходящего. Вообще, интересно было бы прожить тысячу или хотя бы
пятьсот, чтобы увидеть разные времена. Как Николя Фламель, например…
– Это кто? –
спросила Аглая.
– Если хотите,
расскажу, – предложил я.
– Как вижу, у нас
начинаются застольные беседы, – то ли одобрительно, то ли осуждающе буркнул
Сигурд. – Что же, валяй!
***
– Николя
Фламель родился в 1330 году во Франции в бедной семье, – стал я рассказывать. –
После женитьбы на богатой женщине, дважды вдове, он в числе прочих приобретений
купил книжную лавку. Однажды к нему пришёл какой-то странный, плохо одетый человек,
весь ссохшийся, с длинной седой бородой, чтобы продать старинный свиток на
папирусе. Старец сказал, что нипочём не расстался бы с этим свитком, если бы ни
крайняя нужда.
Фламель прочёл
название: «Книга иудея Авраама» – и, хотя сомневался, что свиток представляет
собой какую-нибудь ценность, всё-таки купил его, так как в облике оборванного
старика чувствовалось нечто значительное.
Свиток был
весь покрыт непонятными рисунками и письменами; сам не зная почему, Фламель
упорно пытался понять их. Эта страсть охватила его настолько, что он даже
совершил паломничество в Испанию, где жили тогда ученые евреи, понимавшие
древнюю каббалу. Прочитал ли он эту книгу, никто не знает, но доподлинно
известно, что Фламель вдруг сказочно разбогател, купил три десятка домов,
занимался меценатством, вкладывал деньги в развитие искусства, а также в
постройки часовен и больниц.
Он прожил
долгую жизнь, но самое удивительное началось после его смерти: Николя Фламеля
не раз видели живым на протяжении последующих пятисот лет. Скажем, в
семнадцатом веке он был замечен в Швейцарии, а потом в Турции; в восемнадцатом
веке его видели за работой в подземной лаборатории в Париже, и тогда же он
появился в оперном театре; в девятнадцатом веке Фламеля вновь видели в Париже.
Возникал
легенда, что с помощью книги «иудея Авраама» он получил эликсир жизни и
сделался бессмертным.
– Прямо-таки
бессмертным? – рассмеялась Аглая.
– А что здесь
удивительного? – сказал я. – Для того чтобы стать человеку бессмертным,
достаточно остановить процессы старения в организме и усилить регенерацию
клеток. Всё дело в сложности исполнения, но эта сложность преодолима: вспомним,
что когда-то человек изготавливал вещи исключительно из дерева и камня, потом
перешёл на металл, а сейчас чуть ли не большинство вещей изготовлены на
химических заводах из полимеров.
Всё в мире
состоит из одних и тех же частиц, и всё, что нас окружает – всего лишь
различные комбинации этих частиц. Человек уже может составлять их по своему
усмотрению, – почему бы ему не стать хозяином всех процессов, идущих в природе?
Разве трудно получить золото из золы? – нужно лишь соответствующим образом
переставить элементарные частицы. Для достижения физического бессмертия нужно
примерно то же самое.
Как это
сделать, мы знаем уже сейчас, проблема лишь в развитии науки и техники: ещё
Леонардо да Винчи изобрёл вертолёт, но изготавливать вёртолёты начали только
через пятьсот лет. Да, сейчас мы не можем изготовить золото из золы и не можем
сделать человека бессмертным, но через пятьсот лет, возможно, это будет так же
легко, как ныне изготовление пластикового пакета.
К тому же, не
надо забывать, что раньше длительная жизнь одной особи какого-нибудь вида, в
частности, человека, была опасной и практически недостижимой, поэтому
продолжение рода достигалось только беспрерывным размножением, то есть
постоянной заменой старых особей на новые. Теперь общие условия жизни людей
улучшились настолько, что для существования рода человеческого достаточно
немногих особей, и они могут жить очень долго, если, опять-таки, остановить
процессы старения. Как видите, всё просто.
–
Действительно просто, – улыбнулась Ида, а Сигурд сказал: – Еврейский народ –
один из древнейших на земле и накопил немало знаний, особенно при его тяжелой
судьбе.Однако ты правильно заметил, что
одно дело открыть секрет бессмертия, а другое дело – воспользоваться им. Боюсь,
при технологиях четырнадцатого века это было невозможно.
– У меня есть
знакомый врач, который лечит по древним рецептам, – вставил своё слово
Веня.– У него много пациентов, которые
доверяют ему.
– А я знаю
одного шамана, который лечит магией, и у него тоже много пациентов, доверяющих
ему, – усмехнулся Сигурд. – Кто меньше всего изменился за всю историю
человечества, так это сами люди.
– Чему мы
видим немало наглядных подтверждений, – снова улыбнулась Ида, а Сигурд
подозрительно посмотрел на неё.
– Мне кажется,
что очень грустно жить пятьсот лет, – сказала Варя. – Видеть, как уходят твои
близкие, друзья, знакомые, как не остаётся никого из твоих современников.
– Мне было бы
ничуть не грустно, – возразила Аглая. – Сколько нового можно узнать за пятьсот
лет, со сколькими людьми познакомиться!
– Это вы так
говорите, пока молоды, – сказал Сигурд. – Со временем жизнь приедается, теряет
вкус, становится пресной, – уж поверьте мне! Раньше любая приятная мелочь могла
расцветить её яркими красками, но теперь даже большие радости не способны
сделать меня счастливым; впрочем, с каждым годом жизнь становится всё скупее и
редко приносит приятные подарки, зато неприятности сыплются, как из дырявого
мешка…
Ну ладно, что
это я вдруг разнылся, – спохватился Сигурд. – Это всё общество приятных людей:
с неприятными людьми держишься настороже и не позволяешь себе откровенность, а
с приятными можно расслабиться. Приятные люди – опасные люди: бог знает, что
можно выболтать в их компании… А ты чего молчишь? – обратился он ко мне.Начал этот разговор и молчит! Тебе жизнь не
приелась с возрастом?
– Я бы сказал,
что она изменилась, события в ней изменились, – ответил я. – В детстве главные
события жизни это дни рождения, собственные и друзей; в молодости – свадьбы и
крестины; в старости такими событиями становятся похороны. В юности смерть это
что-то неестественное, отвратительное, но, как правило, редкое; в старости она
делается столь же обычным событием, как дни рождения в детстве, и точно так же
как они напоминали, что ты взрослеешь, похороны напоминают, что ты постепенно
умираешь, – и твоя смертькажется тебе
вполне заурядным явлением.
– Вот
философский взгляд на вещи! Это лучше моего нытья! – рассмеялся Сигурд. – Что
же наливайте вино! Предлагаю тост – за жизнь! Какая бы она ни была, другой не
будет.
***
– В сущности,
нам необыкновенно повезло – всем нам, живущим ныне на земле, – продолжал я
после того, как мы выпили, потому что мне хотелось закончить свою мысль. –
Действительно, всё что окружает нас создано из таких же частиц, что мы сами.
Живая и неживая природа возникла когда-то из этих частиц: одни из них
обратились в камень и прочие неодушевлённые вещи, другие стали растениями,
рыбами, насекомыми, птицами или неразумными животными, но в нас эти частицы
через долгую череду превращений сложились в человека.
Это первое
везение: мы стали не камнями, не воздухом, не водой, не растениями, не рыбами,
не насекомыми, не птицами, не животными, а людьми, наделёнными разумом и
развитыми чувствами. Второе везение в том, что наши прадедушки и прабабушки
выжили посреди всех бедствий, войн, эпидемий, голода и прочих крупных и мелких
испытаний, и, в конце концов, мы появились на свет. Сколько людей сгинуло за
сотни веков существования человечества, но мы живём – живём благодаря редкому
везению тысяч и тысяч наших предков! За нами и нашими предками миллиарды лет небытия,
но оно не было вечным, оно прервалось нашим рождением, однако впереди у нас
вечное небытие, поэтому тем более надо ценить настоящее, которое является
триумфом жизни над смертью, которому мы так долго шли.
– Но, может
быть, нас ждёт вечная жизнь? – тихо сказала Варя. – Может быть, кому-то
уготован рай?
– Рай –
безнадёжность, там больше ничего не будет. Небытие, по крайней мере, дает
надежду, что когда-нибудь оно обратится в новое бытие, – ответил за меня
Сигурд. – Вы меньше верьте тому, что говорят попы. Нашей церкви, как и нашей
власти, не нужны думающие люди. «Скептицизм – оружие разума», – говорил
Монтень, а церковь и власть стремятся обезоружить человека, лишить его разума.
Им нужны люди, принимающие без рассуждений всё, что внушают им. Идеальный вариант
– блаженные, недаром сказано в Евангелии «блаженны нищие духом», но с блаженных
немногое получишь в материальном смысле, а церковь и власть хотят хорошо жить.
Не рассуждающий, не думающий, но исправно приносящий доход человек – вот мечта
церкви и власти.
– Но разве все
в церкви такие? И разве всё в церкви плохо? – сказала Варя.
– Всё! –
категорически отрезал Сигурд. – Когда-то было что-то неплохое, но и тут большой
вопрос, больше пользы или вреда принесла церковь? Теперь же это отжившееучреждение, в котором давно нет светлых идей
и великих подвижников. А если на минуточку предположить, что бога нет, во что
превратятся священнослужители всех толков? В армию мошенников и шарлатанов,
наживающихся на людских страхах.
– Я согласна!
– воскликнула Аглая. – Мне тоже противна церковь, там столько вранья!
– Вы чересчур
категоричны, – улыбнулась Ида.
– Да,
чересчур, ведь в церкви имеется и кое-что хорошее, – согласился с ней Веня. – У
меня есть знакомый батюшка, бывший мой одноклассник, он очень хороший человек.
Он…
– В церковной
учении, – перебил его Смигурд, – помимо прочего абсурда, есть два не сочетаемых
понятия: плотское, то есть «плодитесь и размножайтесь» и духовное, «человек
есть светильник божий». Но давайте посмотрим пристальнее на человека.
Человеческий
детёныш долго остаётся неприспособленным к жизни, слабым и беззащитным. Есть
много существ, которые сразу после рождения могут житьсамостоятельно, но детёнышу человека для
этого требуются долгие годы.Для чего
так устроила природа? – уж, конечно, не для того чтобы приготовить его к
простому воспроизводству жизни, к продолжению рода. Так много времени даётся
для подготовки к высшей духовной жизни, впрочем, у человека остаётся выбор:
жить ею или отвергнуть её во имя жизни простой – ведь простая жизнь тоже может
быть достойной, для мужчины это означает жениться, брюхатить жену раз за разом,
обеспечивать семью и воспитывать детей.
Так что
прожить достойную жизнь можно двумя способами: родить двадцать детей, чтобы они
продолжили род человеческий и, возможно, обогатили его какими-нибудь
достижениями в будущем, или самому отдаться духовному совершенствованию, чтобы
исполнить высшее предназначение человека. Большинство людей, однако, не рожают
двадцать детей и не добиваются духовного совершенствования, то есть проживают
жизнь бесцельно и недостойно. Мне их не жаль, они получают по заслугам, –жаль только, что своих детей они растят для
такой же бесцельной и недостойной жизни.
– Спасибо за
снисхождение! – улыбнулась Ида. – Я уж решила, что ты никому не дашь поблажки.
– Я говорю о
жизни, а религии я никаких поблажек не дам! – возразил Сигурд. – Особенно
сейчас, когда её усиленно насаждают у нас. Вы подумайте только: слово «бог»
хотят повелеть писать с большой буквы! Но писать «бог» с большой буквы нелепо.
С точки зрения верующего человека бог существует, но раз он существует, он
должен иметь имя, потому что «бог» – это всего лишь должность. Заменять имя
должностью, значит, признать незнание того, о ком ты говоришь. С точки же
зрения неверующего человека бога не существует, и обозначать нечто не
существующее словом с заглавной буквы – это верх абсурда.
– Но бог это
добро, – сказала Варя. – Может быть, его и нужно писать с большой буквы.
– Ах, не
смешите меня! – желчно отозвался Сигурд. – Ваш бог, тот бог, который изображён
в Библии, – злой, жестокий, мстительный, безжалостный и несправедливый. Лишь
отчаянные мазохисты могут хотеть принадлежать ему, быть его рабами. Впрочем,
есть люди, которые не способны быть свободными, они могут быть только рабами.
А добро… Добро
– непрочное эфемерное явление, оно быстро забывается – после того, как им
попользуются. Добрый человек просто смешон, он как будто говорит: «Вы можете
делать со мною, что хотите. Пользуйтесь мною, пользуйтесь!».
Добрые люди
терпят страшные бедствия в жизни и, как правило, плохо кончают. Будда умер,
отравившись ядовитыми грибами, которые дал ему гостеприимный бедняк: Будда
чувствовал, что грибы сильно горчат и, возможно, ядовиты, но по доброте своей,
не желая огорчить хозяина, доел грибы до конца. Христос умер, прибитый гвоздями
к кресту, преданный своим любимыми учениками, один из которых выдал его
властям, и другой отрёкся от него. Франциск умер от горя и болезней, видя, как
его последователи, которых он считал братьями по духу, превращают нищее смиренное
братство Христово в богатый монашеский орден. Таких примеров можно привести
сотни.
– «Кто людям
помогает, лишь тратит время зря: хорошими делами прославиться нельзя», –
фальшиво пропел Веня.
– Это неверно.
Хорошими делами можно прославиться, но нельзя ничего добиться, – сказал Сигурд.
– Добрые люди редко чего добиваются, но злые добиваются многого. Добро только
тогда действенно, когда оно обращается во зло: Христос ничего не добился, он
закончил свою жизнь как полный неудачник, но крестоносцы и инквизиторы
распространили его учение по всему свету.
Зло – действительно
сильная вещь. Зло не забывается, его помнят всегда; перед злыми людьми
заискивают, им стараются угодить. Весь прогресс, всё движение человечества по
пути цивилизации – заслуга злых людей. Генри Форд, придумавший конвейер и
потогонную систему на своих заводах, обеспечил автомобилями полмира, а Роберт
Оуэн, пытавшийся создать на своей фабрике хорошие условия труда для рабочих,
совершенно разорился. Я понимаю сатанистов, поклоняющихся дьяволу, воплощению
зла– зло всемогуще.
– Браво! –
захлопала в ладоши Аглая. – Давайте устроим сатанинскую секту!
– Никаких
сект! – категорически сказал Сигурд. – Любое объединение – это стадо с
пастухом. Я не хочу быть ни пастухом, ни овцой.
– Позвольте
мне выступить в защиту добра, – улыбаясь, проговорила Ида.
– А ты чего
молчишь? – перебив её, внезапно обратился Сигурд ко мне. – Опять молчишь? Ты за
кого?
Я невольно
вздрогнул:
– Я? Ни за
кого. По-моему, жизнь идёт, как идёт, и все наши споры никак ни влияют на неё.
Мы будто плывем по бурной реке и хотим разговорами изменить её течение. Не
получится: река вынесет нас туда, куда вынесет.
– Вот человек,
находящийся по ту сторону добра и зла, – усмехнулся Сигурд.
– Не по ту
сторону, а выше, – поправил я его. – Я нахожусь на чердаке.
– Зачем же вы
устраиваете эти беседы? – спросила Варя.
– От скуки,
конечно, – ответил Сигурд. – Надоедает ему вечно сидеть одному на чердаке, вот
он и приглашает гостей для развлечения.
Все
рассмеялись, и я с ними.
***
– Вы говорите,
плотское – это плохо, – сказал затем Веня, обращаясь к Сигурду. – А как же зов
плоти?
– Да, как же
любовь? – воскликнула Аглая.
– Плотское в
человеке неизбежно, поскольку он состоит из плоти: вопрос в том, как
распорядиться плотским. И уж совсем ничего я не говорил о любви, – возразил
Сигурд. –Зов плоти? Плоские черви тоже
слышат его, когда спариваются друг с другом или каждый сам с собой. Но только у
человека зов плоти связан с сильнейшими переживаниями, со всем тем, что мы
зовём любовью. Такого буйства чувств не испытывает ни одно живое существо:
любовью человек расплачивается за своё совершенство, за превосходство над
животным миром. Есть болезни, которыми болеют только высшие представители
эволюции: любовь – одна из них… Что до меня, я отдал большую дань любви; хотите
любовную историю? Невыдуманную, настоящую, – спросил Сигурд.
– Хотим, – в
один голос сказали Ида и Аглая.
Сигурд коротко
хохотнул:
– О, женщины!
Любовь, любовь, любовь – она вечно кружит им головы!.. А вы не хотите послушать
мою историю? – обратился он к Варе. – Вы промолчали.
– Просто я боюсь,
что вы опять станете говорить несерьёзно, а любовь ведь… – она смешалась и не
закончила.
– Ага,
понятно, любовь – это святое, – закончил за неё Сигурд. – Не бойтесь, милая
девушка, у меня и в мыслях не было высмеивать любовь, это слишком серьёзная штука.
Можно ли смеяться над чумой, СПИДом, ковидом, будь он неладен!..Будете слушать?
– Пожалуйста,
– кивнула Варя.
– Я мог бы
сказать, что эта история произошла с одним моим приятелем: именно подобным
образом раньше рассказывали о себе, – начал Сигурд. – Но мы живём в век
откровенности – ныне ничего не стесняются, и даже самые бесстыдные подробности
открывают миру едва ли не с гордостью. Так что я скажу прямо: эта история
произошла со мною.
Я был тогда
очень молод и учился на втором курсе института. Студенческие годы, как признано
всеми, лучшие в жизни человека; я прилежно учился, числясь одним из самых
успевающих студентов курса, но и про удовольствия не забывал. Ох, какие у нас
были гулянки, приятно вспомнить! В мужской компании мы выезжали обычно за город
и там предавались Бахусу вдали от посторонних глаз.А с девушками мы проводили время на крыше, и
это было очень романтично. Недалеко от нашего института стоял высокий дом, с
крыши которого открывался чудесный вид на город – ничуть не хуже, чем с этого
чердака. В те благословенные времена никому в голову не приходило ставить
бронированные двери на подъезды, а видеокамеры вообще были экзотикой; мы
свободно входили в подъезд, поднимались на последний этаж и оказывались на
крыше. Не подумайте, что мы творили что-нибудь непотребное – нет, это были
вполне невинные встречи: единственное прегрешение, которое мы себе позволяли,
лёгкое вино.
Конечно, в
обществе юношей и девушек всегда витает дух любви, но он был чист и возвышен,
как и подобает духу. Мы болтали о фильмах, книгах, выставках, старых и новых
течениях в искусстве, о научных достижениях, – тогда молодежь интересовалась
всем этим, и даже самые дремучие молодые люди не думали, что Солнце вращается
вокруг Земли, а динозавры жили в одно время с древним человеком. Нам было
интересно и весело друг с другом; да простит меня наш хозяин дома, – он
посмотрел на меня, – и все присутствующие, но тогдашние встречи на высоком, так
сказать, уровне, были, пожалуй, приятнее наших нынешних.
– Ещё бы! –
воскликнула Аглая.
***
Сигурд
усмехнулся и продолжал:
– Однако
плотская чувственная любовь уже подкрадывалась к нам: вскоре наши встречи на
крыше прекратились как раз из-за того, что она настигла почти каждого из нашего
небольшого кружка. Зов плоти, куда от него денешься?.. Мною он овладел после
поездки в деревню к одной из сокурсниц; эта девушка не входила в наше избранное
общество, но мы были с ней в хороших отношениях.
Народу поехало
много, чуть ли не вся наша группа; деревенька, куда мы прибыли, была маленькой
и заброшенной, однако дом нашей подруги, её покойных бабушки и дедушки, был
крепким и вместительным, к тому же, стоял на берегу живописного озера,
окружённого густым лесом. Была осень, и золото осенней листвы отражалось в
воде; на выцветшем небе сияло нежаркое солнце, воздух был свеж и наполнен
неповторимыми ароматами увядающих трав. В общем, декорация, как нельзя лучше,
подходила для любовной интермедии, а, может быть, и трагедии.
Наш пикник
начался уже в темноте: мы ели шашлыки, пили вино, слушали музыку, танцевали и
пели. Ближе к утру пошли укладываться на ночлег: несмотря на то, что дом был
достаточно велик, спальных мест для всех не хватило, и мы улеглись, где
пришлось, не раздеваясь, иногда по двое-трое. Помните знаменитую сцену из
«Белоснежки» с ночлегом гномов? Вот, у нас было примерно то же самое.
Мне досталось
место на узеньком старом диване, а рядом со мной прилегла наша подруга, к
которой мы приехали: она захлопоталась по хозяйству и, когда освободилась,
иного места попросту не было.
Впервые я
лежал рядом с девушкой: я видел завитушки волос над её ухом, я чувствовал её
тело. Женское тело великолепно, оно создано, чтобы получать наслаждения и
дарить их; я читал где-то, что бог, если бы он существовал, был бы женщиной,
ибо женское тело божественно.
В эту ночь
между нами ничего не было, я просто лежал рядом и слушал её дыхание, а утром
понял, что влюбился без памяти. Она была обыкновенной девушкой, не отличающейся
ни собой красотой, ни изяществом, ни умом; таких девушек миллионы. Но для меня
она стал единственной, неповторимой, я не мог без неё жить! Да, я уверен, что
любовь – это болезнь, эпидемия, которой можно заразиться в один миг, и которая
может иметь самые серьёзные последствия. Все мои мысли, чувства, желания были
подчинены этой болезни, она целиком охватила меня. В институте я не мог
заниматься, как следует, едва сдавал экзамены; меня ничто не интересовало,
кроме моей любви. Порой я был на грани отчаяния, ведь моя избранница не
отвечала мне взаимностью. Она любила другого: она полюбила его ещё до меня, он
был её первым мужчиной. У них был бурный роман, но затем они разошлись; он
охладел к ней, однако она продолжала втайне любить его.
Мои ухаживания
она принимала равнодушно, а иногда – с раздражением, но нет женщины, которая
устояла бы перед мужчиной, если он настойчиво добивается любви; бывает, что
женщина отдаётся только для того, чтобы от неё отстали. Вот так и мы однажды
стали близки: это было как-то наспех, в этом не было не только истинной любви,
но даже страсти – мы ещё больше отдалились друг от друга после этой близости.
Почти год я
мучился сам и мучил её: в конце концов, я прервал наши отношения – сразу, в
один день, будто совершил хирургическую операцию.
Последние
приступы боли я испытал, когда узнал, что она вышла замуж, хотя и не за того парня,
которого любила. На последнем курсе института почти все наши девушки вышли
замуж; женщины необыкновенно рациональны в этом вопросе – если пришло время
выходить замуж, значит, надо выходить, а уж за кого, не столь важно. Гораздо
позже у меня был трагикомический эпизод, когда одна девушка прямо заявила мне,
что ей пора замуж и родить ребёнка, и она выбрала меня для этих целей. Она была
хороша собой, умна и пригожа, но её рациональный подход к замужеству настолько
смутил меня, что я отказался. Мне кажется, я ей нравился, но, получив отказ,
она не отчаялась: не прошло и трёх месяцев, как она вышла замуж за своего
приятеля.
Впрочем,
женитьбы я всё равно не избежал, женат был дважды, а мужчине, два раза
прошедшему через горнило брака, прощается половина грехов, как утверждают
мусульмане. Но я ни о чём не жалею: много раз я познал счастье обладания
женщиной, и даже теперь, когда для женщин я умер, меня посещают порой
эротические фантазии.
– Умерли?.. –
спросила Варя.
Ида
внимательно посмотрела на неё, а Сигурд сказал:
– Ну, почти
умер…
***
– А я считаю,
что любовь и должна быть страстной, запредельной, не знающей никаких правил, –
с вызовом сказала Аглая. – Ну, как у римской правительницы, этой императрицы…
как её?..
– В Риме не
правили императрицы, одни императоры, – возразил Сигурд. – Может быть, вы
имеете в виду Мессалину?
– А кто это? –
спросила Аглая.
– Она была
женой императора Клавдия, а до этого одной из главных участниц безумных оргий
при дворе императора Калигулы; говорили, что Мессалина начала распутничать ещё
в возрасте тринадцати лет, – отвечал Сигурд. – Даже Калигула, не знавший границ
в плотских наслаждениях, был шокирован поведением Мессалины и выдал её замуж за
своего дядю Клавдия, но она не остепенилась. Купив себе один из римских борделей,
она приходила туда в качестве проститутки, чтобы удовлетворить свою похоть.
Однажды она устроила соревнование с известной проституткой Сциллой: кто сможет
обслужить в постели больше мужчин? Сцилла, приняв за ночь двадцать пять мужчин,
остановилась утром, ноМессалина
продолжила дальше, пока не обслужила пятьдесят клиентов.
Мессалина
продолжала распутничать и тогда, когда её муж Клавдий стал императором: она не
пропускала ни одного красивого мужчины. Рассказывают, что как-то она возжелала
первого среди римских актёров Мнестера, который попытался увильнуть от чести
быть возлюбленным жены императора. Тогда Мессалина пожаловалась Клавдию, что
какой-то актёр осмеливается не подчиняться её воле, не уточняя, чего именно она
от него хочет.Император призвал Мнестера
к себе и приказал тому выполнять все пожелания своей жены. Молодому человеку
пришлось подчиниться и занять место Клавдия в супружеской постели.
Другого своего
любовника, знатного сенатора, она покорила настолько, что он стал чем-то вроде
раба при ней. Она поручила ему заботиться о её обуви, и, выказывая свою
преданность, он носил одну из туфель Мессалины у себя на груди, постоянно
вытаскивая и прилюдно покрывая поцелуями.
Клавдий
терпеливо относился к проделкам своей жены, ведь он был намного старше еёи мало что мог дать ей в любви. Отчасти это
оправдывает поведение Мессалины – какое отвращение должна испытывать молодая
здоровая женщина в постели со стариком! Его дряблое старческое тело, немощи,
свойственные пожилому возрасту, омерзительны для юной плоти. Должно быть,
Клавдий понимал это, но и его терпению пришёл конец, когда Мессалина задумала
сделать императором своего очередного любовника.
Клавдий
приговорил её к смерти, но милостиво разрешил, чтобы она сама покончила с
собой. Она хотела зарезаться кинжалом, однако так и не решилась; тогда
посланник императора заколол её. Когда Клавдию доложили о гибели жены, он лишь
попросил налить ему побольше вина и больше никогда не упоминал её имя… Так вы о
ней говорили? – Сигурд посмотрел на Аглаю.
– Нет, я о
другой, – несколько принуждённо засмеялась Аглая. – Которая сама правила, а
потом тоже погибла: змея, кажется, её укусила.
– Это, должно
быть, Клеопатра, – сказала Ида.
– Да, да,
Клеопатра, – обрадовалась Аглая. – Она же была императрица?
– Царица, так
её называли, – поправил Сигурд. – Она была царицей Египта, из греческого рода.
– Вот, вот, о
ней я читала! – закивала Аглая. – Она сама решала, кого любить, выбор всегда
был за ней. Её любовь принимали как награду и готовы были жизнь отдать за неё.
Я читала, что мужчины шли на смерть, чтобы получить любовь Клеопатры, и были
счастливы этим.
– Вы,
наверное, читали Пушкина, «Египетские ночи», – сказала Ида.
– Не помню, –
отмахнулась Аглая, – но точно это было.
– «Египетские
ночи» одно из моих любимых произведений, я наизусть помню эти стихи, – сказал
Сигурд. – Я зачитаю: они длинноваты для застольной беседы, но я их немного
сокращу.
– Чего там,
читайте! – разрешила Аглая. – Я тоже хочу вспомнить.
***
Сигурд
выдержал паузу и прочёл, с чувством и правильными интонациями:
Чертог сиял.
Гремели хором
Певцы при
звуке флейт и лир.
Царица голосом
и взором
Свой пышный
оживляла пир;
Сердца неслись
к её престолу,
Но вдруг над
чашей золотой
Она задумалась
и долу
Поникла дивною
главой…
И пышный пир
как будто дремлет,
Безмолвны
гости. Хор молчит.
Но вновь она
чело подъемлет
И с видом
ясным говорит:
– В моей любви
для вас блаженство?
Блаженство
можно вам купить…
Внемлите ж
мне: могу равенство
Меж нами я
восстановить.
Кто к торгу
страстному приступит?
Свою любовь я
продаю;
Скажите: кто
меж вами купит
Ценою жизни
ночь мою?..
Рекла – и ужас
всех объемлет,
И страстью
дрогнули сердца…
Она смущённый
ропот внемлет
С холодной
дерзостью лица,
И взор
презрительный обводит
Кругом
поклонников своих…
Вдруг из толпы
один выходит,
Вослед за ним
и два других.
Смела их
поступь; ясны очи;
Навстречу им
она встаёт;
Свершилось:
куплены три ночи,
И ложе смерти
их зовет…
Сказала гордая
царица:
– Клянусь, о
матерь наслаждений,
Тебе
неслыханно служу,
На ложе
страстных искушений
Простой
наемницей всхожу.
Внемли же,
мощная Киприда,
И вы,
подземные цари,
О боги
грозного Аида,
Клянусь – до
утренней зари
Моих
властителей желанья
Я
сладострастно утомлю
И всеми
тайнами лобзанья
И дивной негой
утолю.
Но только
утренней порфирой
Аврора вечная
блеснет,
Клянусь – под
смертною секирой
Глава
счастливцев отпадёт!
***
Наступила
тишина, мы молчали.
– Да, вот это
любовь,– сказала, наконец, Аглая, – А
ты говоришь, зов плоти, – толкнула она Веню. – Ты бы так смог?
– А зачем? –
Веня пожал плечами. – Чтобы потерять голову?
– Ай, браво! –
воскликнул Сигурд. – Действительно, зачем? Подавляющее большинство людей
скажет, что голова важнее всякой там любви… Хочешь, скажу, как ты женился?.. Ты
из добропорядочной семьи, и твои папа и мама выбрали подходящую девушку, когда
тебе пришла пора жениться. Она тоже из добропорядочной семьи, к тому же, как я
сказал, девушки чрезвычайно практичны, когда дело доходит до замужества. Вы
поженились, не испытывая любви друг к другу, – так и живёте до сих пор. Я
прав?..
– И что же? –
вмешалась Ида. – У нас с мужем тоже не было большой любви, но было взаимное
уважение, и мы воспитали прекрасную дочь.
– Вот-вот! –
обрадовался Сигурд. – Не о том ли я говорил?.. Ищешь надежду и оправдание своей
жизни в дочери? Это типично.
– Мне не надо
искать оправдание, – Ида улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой. – Я считаю,
что моя жизнь вполне нормальная.
– А где сейчас
ваш муж? – спросила Варя.
– Он умер
несколько лет назад – сердце,– ответила
Ида.
– Извините, –
смутилась Варя.
– И, всё-таки,
жизнь без любви – не жизнь; я так не могу, – тряхнула головой Аглая. – Неужели
тебе не хочется испытать настоящую любовь? – толкнула она Веню. – Не твою,
кисломолочную, а крепкую хмельную любовь?
– Может быть,
– он пожал плечами.
– Но зачем
женщине мужчина, который сомневается, нужна ли ему любовь? – спросила Варя.
– Затем, чтобы
показать ему, что такое любовь, – решительно ответила Аглая.
– Это верно, –
кивнул Сигурд. – Если мужчина и женщина оба познали её и имеют большой опыт,
они становятся отличными партнёрами в любви, но куда лучше, когда один из них
мастер, а второй – ученик. Какое удовольствие – открывать своемувозлюбленному любовные тайны, пробуждать его
самые сокровенные чувства, вести, ступень за ступенью, по лестнице неведомых
дотоле наслаждений! И всё это в сопровождении богатейших душевных переживаний,
немыслимых в обычной жизни!
Варя смотрела
на него, не отрываясь, а Ида сказала:
– Ты просто
романтик любви, а ещё недавно ругал её.
– А ты что
скажешь? – вдруг спросил меня Сигурд. – Ты снова отмалчиваешься.
– Ты, в самом
деле, непоследователен: то называешь любовь вредной болезнью, то возносишь ей
хвалу, – сказал я. – Что касается меня, я вернусь всё к той же темебессмертия.
– Кто о чём… –
усмехнулся Сигурд.
– Да, потому
что любовь связана со смертью, – не обращая внимания на его усмешку, продолжал
я. – Все любящие знают, что любовь кончится, хотя и не признаются себе в этом,
– отсюда обычное утешение: «Они жили долго и счастливо, умерли в один день и
были похоронены рядом друг с другом». Но чаще любовь проходит задолго до
смерти, будто торопясь освободить место новой любви в нашей короткой жизни.
Быстротечность и обречённость любви – вот что доставляет нам наибольшие
страдания, однако представьте, что мы будем жить бесконечно долго, не старея, оставаясь
вечно молодыми и доступными всем сторонам любви. Тогда мы станем относиться к
ней как к одному из проявлений жизни, которое может быть коротким или длинным,
но вновь и вновь повторяющимся, подобно смене времён года. Мы радуемся весне,
грустим осенью, но знаем, что впереди нас ждёт новая весна.
Так же
спокойно мы будем воспринимать любовь, и уж, конечно, не будем связаны при этом
какими-либо материальными обстоятельствами! При бесконечно долгой жизни, когда
род человеческий будет существовать не за счёт беспрерывного размножения, и,
как следствие, пренебрежительного отношения к существующим его представителям,
нобережно сохраняя каждого живущего на
земле человека, – при такой жизни вопрос материального обеспечения уйдёт в
прошлое, потому что человек, проживший пятьсот и тысячу, и больше лет будет
достаточно обеспечен всем необходимым. Ничто не станет обременять любовь,
никакие земные заботы, и она предстанет перед нами в своём истинном лучезарном
виде.
– Ха-ха-ха! –
язвительно произнёс Сигурд. – Люди всегда остаются людьми, а значит, останется
и вся грязь в людских душах. Твои вечно живущие люди будут нисколько не лучше
нас, грешных. Вспомни Свифта, когда Гулливер попал в страну, где жили глубокие
старики: они были просто отвратительны, – и в физическом, и в духовном смысле.
– Да, потому
что они старики, хотя и не все старики отвратительны: Свифт здесь преувеличил в
своём неприятии человечества, – возразил я. – Но если люди будут вечно молоды,
если они вырастут в иных условиях, чем нынешние, человечество вообще изменится.

– Тогда надо
истребить всех нынешних, или, по крайней мере, не давать им эликсир бессмертия
– пусть вымрут сами, – усмехнулся Сигурд. – Человеческую породу нельзя
изменить, её можно лишь заменить на новую.
– Даёшь
Апокалипсис! – воскликнула Аглая. – Вот будет весело!..
Переждав смех,
я сказал:
– Что ни
говорите, смерть – главная проблема человека. Это извержение небытия. Я уже
сказал, что небытие до нашего рождения было огромным, но не бесконечным;
небытие после нашей смерти – бесконечное, поэтому так важно наше краткое бытие,
называемое жизнью, и задача состоит в том, чтобы сделать его бесконечным. Для
этого нам дан разум: в сущности, со времени появления разумных существ в мире
идёт гонка между разумом и стихией. Разум уже достиг больших успехов в этой
гонке, но стихия ещё опережает его: победит он или она, сумеет ли разум стать
сильнее стихии, то есть покорить себе все силы, какие естьна свете, или они уничтожат его, – вот в чём
основная драма существования.
– «Быть или не
быть?». Я думал, ты скажешь что-то новенькое, –возразил Сигурд.
***
– Но любовь и
сейчас выше смерти, – неожиданно сказал Веня, сняв очки. – Недавно я услышал
историю Жана Паризо де ла Валетта, великого магистра Мальтийского ордена…
– Ого, куда
тебя занесло! – перебил его Сигурд. – Очень современно.
– Дайте ему
сказать, вам же не мешали, – вмешалась Аглая. – Говори, Веня, мы слушаем.
– Прогуливаясь
однажды по морскому побережью, – стал рассказывать Веня, – ла Валетт увидел,
как к берегу пришвартовался корабль с беженцами, спасшимися от турок. С него
сошла девушка, поразившая ла Валетта своей красотой, – девушку звали Катариной,
она была из знатного греческого рода.
Как позже
говорил ла Валетт, будто что-то озарило его: он понял, что Катарина
предназначена ему судьбойКак и все
рыцари ордена, он был монахом, принявшим обет безбрачия, но устоять не смог; в
свою очередь, Катарина тоже поняла, что он – её судьба. Несмотря на то, что ла
Валетт был в два раза старше Катарины, она с первого взгляда полюбила его, и их
любовь становилась всё крепче и крепче.
Катарина
родила ла Валетту сына Бартоломью и красавицу дочку Изабеллу, а он построил для
Катарины великолепный дворец, скромный со стороны улицы, но поражающий
внутренним убранством и прекрасным садом.
Они были счастливы,
однако Мальта постоянно подвергалась нападениям турецких кораблей: турки
похищали её жителей, чтобы обратить их в рабов, особенно охотясь за красивыми
женщинами. Ла Валетт просил Катарину не покидать дворца, и, тем более, не
выходить на берег моря, но она часто нарушала этот запрет. Всё окончилось тем,
что однажды во время прогулки её похитил турецкий полководец Мустафа Паша. Как
только ла Валетт узнал о похищении, он бросился в погоню; видя, что корабль с
рыцарями скоро настигнет турецкую галеру, Мустафа Паша заколол Катарину и
выбросил тело за борт.
Ла Валетт был
в отчаянии, глубокое горе охватило его, – спасением и утешением стали лишь
дети. Он был любящим заботливым отцом и вырастил их достойными людьми; когда
они повзрослели, сын был отправлен на службу к французскому королю, но
расстаться с дочерью ла Валетт не мог, ведь она была похожа на мать, как две
капли воды.
Беда пришла,
откуда не ждали: выросшей Изабелле было скучно сидеть одной во дворце, и по
вечерам она выходила в город, чтобы прогуляться. В одну из такихпрогулок Изабелла познакомилась с прекрасным
юношей по имени Стефано; между ними вспыхнула любовь. Когда Изабелла привела
юношу для знакомства с отцом, Стефано попросил руки его дочери; ла Валетт
благословил этот брак и сам соединил руки влюблённых. Но семейная идиллия
длилась недолго: на красавицу Изабеллузаглядывались мужчины, что вызывало ярость у Стефано;он стал подозревать, что жена ему неверна.
Между ними происходили бурные объяснения: Изабелла пыталась убедить его в своей
невиновности, но он не верил ей. Как-то в приступе бешеной ревности он убил
Изабеллу кинжалом в сердце, после чего сбежалс Мальты.
Смерть дочери
чуть не свела ла Валетта с ума, второй раз он переживал такую трагедию. После
гибели дочери он сильно сдал и вскоре ушёл в мир иной к любимым Катарине и
Изабелле.
Жители Мальты
утверждают, что с тех пор раз в год, двадцать первого августа, когда умер ла
Валетт, ночью появляется дама в белом плаще. Некоторые считают, чтоэто призрак Катарины, разыскивающей любимого,
другие же полагают, что это душа Изабеллы ищет защиты у своего отца.
– Красивая
история, – вздохнула Ида.
– Ты молодец,
– шепнула Аглая, тайком поцеловав Веню в щёку.
– Да уж, я
тебя недооценивал, – протянул Сигурд, глядя на него.
– Что же,
допьём вино? Тут по капельке осталось, – преддожил я.
– Допивайте, а
мне хватит, – отказалась Ида, и Варя вслед за ней: – И мне тоже.
– А мы пойдём,
нам пора, – Аглая решительно взяла Веню под руку. – Спасибо за всё.
– Ну-ну,
заходите ещё, – ответил Сигурд, хотя это должны были быть мои слова как
хозяина.
***
– Что же,
пошли и мы, – сказал он, обращаясь к Иде, когда Аглая с Веней ушли. – Вино
выпито, закуски съедены, что ещё делать?
– Вечно тебе
хочется казаться хуже, чем ты есть, – возразила она, впервые за весь вечер без
улыбки. – Те, кто тебя знают, не попадутся на эту удочку, но кто не знает,
могутповерить… Помочь вам посуду
помыть, навести порядок? – спросила она меня, вновьулыбаясь. – И народу-то было немного, но
будто полк квартировал.
– Я помогу, –
внезапно вызвалась Варя. – Мне некуда спешить.
Моё сердце
ёкнуло, как давеча, когда я её увидел. «Она остаётся? Из-за меня? А мне
показалось…» – подумалось мне.
– Вот и
отлично, дорогу – молодёжи! – воскликнул Сигурд. – Я вызову такси, – он взялся
за телефон. – Как раз рядом одно крутится, через три минуты будет… Выходим, –
сказалон Иде. – Не забудь ничего, чтобы
не пришлось возвращаться.
– У меня
только сумочка, – улыбнулась она и попрощалась со мной: – До свиданья, до новых
встреч.
– В следующий
раз надо будет вина побольше принести, – буркнул Сигурд, сунув мне руку для
пожатия.
Они
направились к двери, и тут я уловил взгляд Вари: она смотрела на Сигурда с
таким обожанием и такой тоской, что у меня внутри всё оборвалось. То, о чём я
подозревал весь вечер и чего боялся, было на самом деле – она любила Сигурда.
Любила этого почти старика, циника, распутника, познавшего многих женщин, но
так и не научившегося уважать их! Она, чистая, светлая, возвышенная! – или это
я создал её такую в своём воображении?
Нехорошее
чувство шевельнулось во мне – захотелось сказать ей что-то злоеи гадкое. Отвернувшись от нёё, я просипел:
– Не надо мне
помогать, я сам управлюсь.
– Можно я ещё
немного посижу? – спросила она, и голос её дрогнул.
Взглянув на
Варю, я увидел, что она смотрит куда-то вдаль, и на глазах её появились слёзы.
Мне стало стыдно за свои дурные мысли.
– Я управлюсь,
– повторил я уже мягче. – Отдыхайте.
Она молча
кивнула…
На кухне я
долго мыл посуду, потом тщательно расставлял её по полкам.
– Я пойду? –
услышал я голос за спиной.
Варя была
отрешённой, но успокоившейся; глаза её были красными – наверное, она плакала,
пока я занимался хозяйственными делами.
– Вас
проводить до дома? – спросил я.
– Нет, я сама
доберусь, – отказалась она. – Спасибо вам за всё.
– Не за что, –
ответил я, сам поражаясь банальности нашего прощания.
Она ушла. Вот
и закончилась последняя любовь в моей жизни, – закончилась, так и не успев
начаться, впрочем, разве она могла начаться?..
Я вышел на
веранду: наступила ночь, и ясное небо было всё в звёздах. «Открылась бездна,
звезд полна; звездам числа нет, бездне дна». Миллиарды звёзд в бесконечном
пространстве – какая сила, какое великолепие! Что наша земная жизнь перед этой
мощной красотой, какими ничтожными кажутся наши страхи и заботы! Они важны
только для нас, но не имеют ни малейшего значения для Вселенной – они даже не
видны ей.
Вот я здесь
один, на своём чердаке, и никому нет дела до меня. Если завтра я умру, никто,
кроме погребальной службы, не заметит этого; если завтра сгинет человечество,
вообще никто этого не заметит. Займёт ли оно когда-нибудь достойное место в
мироздании или погибнет от своих страстей? Кто знает…
Я этого уже не
увижу; мои страсти и желания позади, я спокоен и одинок. Моё одиночество
прекрасно – я остаюсь один. ­