Сочинение описание портрет пушкина работы тропинина

• Сочинения

/

• По картинам

/

• Тропинин

Наиболее узнаваемой картиной В.А. Тропинина можно по праву считать портрет А.С. Пушкина. Эта работа известна тем, что была выполнена по заказу самого поэта еще в 1827 году при его жизни.

Одежду Александра Сергеевича Пушкина можно назвать достаточно простой, она состоит из довольно свободного, но тяжелого на вид, домашнего халата из ткани темного цвета, который накинут на белую ночную сорочку с открытым воротом. На шее Пушкина повязан простой шелковый платок черного цвета. Можно сделать вывод, что вот так выглядел знаменитый писатель в минуты вдохновенья, находясь за написанием своих прекрасных произведений, наверное, таким его видели друзья и близкие люди в домашней обстановке.

Мне кажется, что автор картины хотел передать то, что Александр Сергеевич не придерживается каких-либо правил современного ему общества. Известно, что поэт придерживался других взглядов на жизнь, и это можно увидеть даже в предпочитаемом домашнем одеянии, ведь в те времена дома было принято надевать обычный мундир.

На первый взгляд поэт выглядит достаточно просто, но это совершенно не так, ведь во взгляде Александра Сергеевича можно заметить вдохновленность. Я думаю, что автор картины сумел поймать уникальный момент, когда поэт создавал очередное прекрасное произведение, и его голова была полна интересных творческих идей, которые предстояло перенести на бумагу.

Свое произведение Тропинин выполнил в достаточно темных тонах, стараясь добиться сдержанности. Но благодаря этому лицо поэта хорошо выделяется, его взгляд направлен вдаль, словно автор мыслью где-то очень далеко. Голова слегка поднята вверх, и именно из-за этого Пушкин напоминает философа, погруженного в глубокие и интересные думы.

Основной особенностью данного портрета, как мне кажется, можно считать то, что автор очень точно передал внутреннюю силу знаменитого великого поэта, глядя на картину сразу понимаешь, каким великим и интересным был этот человек. Мне кажется, что Тропинин очень хорошо передал нам не внешность героя, а именно его душевное состояние и богатый склад мысли. Если долго рассматривать картину, то можно с уверенностью сказать, что Пушкин – человек очень мудрый, у которого точно есть свое мнение и определенное представление о мире. Минимализм в интерьере картины позволяет насладиться именно самим героем произведения и не отвлекаться на ненужные мелочи.

Описание №2

Существует великое множество портретов русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Самым известным является полотно кисти Василия Тропинина, созданное в 1827 году.

Существует несколько гипотез причины возникновения этого портрета, но общепринятой версией является самостоятельный заказ портрета Александром Пушкиным. Он хотел увековечить свой образ в изображении.

Основная роль в картине принадлежит поэту. Стоит сказать, что Василий Тропинин создавал эскизы на бегу, впопыхах, так как Александр Сергеевич был очень активным человеком и не мог выделить для позирования отдельное время, поэтому художник по возможности следовал за ним.

Александр Сергеевич Пушкин одет в простой домашний халат поверх сорочки с приподнятым воротником, а на шее поэта замотан легкий шарф. Прическа не уложена, поэтому кудри черных волос падают во все стороны. Этот легкий, слегка неопрятный внешний вид является образом свободы и вольнолюбия, которыми отличался поэт.

Его рука, украшенная перстнями, лежит на толстой красной книге с рукописями. Перстень был непростым и очень памятным украшением для писателя.

Современники не считали наружность Александра Сергеевича симпатичной. Его черты лица казались слишком грубыми. Действительно, с первого взгляда внешность поэта не кажется привлекательной. Однако художник постарался передать истинную, внутреннюю красоту Александра Сергеевича.

На какой-то невидимый предмет литератор устремил свой взор. Его взгляд внимательный, долгий, мечтательный. Современники утверждали, что точно также смотрел поэт на источники своего вдохновения. Таким образом, Василий Тропинин изобразил творца во время творческого прорыва, во время напряженной работы ума. Твердая сосредоточенность и преданность своему делу и делает писателя привлекательным для окружающих. В этом и есть секрет неотразимости и красоты человека по мнению Василия Тропинина.

Александра Сергеевича часто сравнивали с английским поэтом Байроном за свободолюбие. Этот портрет полностью оправдывает это сравнение. На полотне Пушкин изображен таким же мечтательным и романтичным как Байрон.

Другие темы: ← Описание картины Портрет сына↑ ТропининКружевница →

`

Несколько слов о художнике

Родиной Василия Тропинина, которого справедливо считают одним из самых выдающихся портретистов своего времени в России, является село Карпово Новгородской губернии. Как ни парадоксально, но отцом Тропинина был крепостной крестьянин графа Миниха, и когда его дочь – Наталья Антоновна Миних — стала женой графа Моркова, юный художник был передан в счет приданого новому хозяину.

Когда граф Морков отправил Тропинина в Петербург для изучения кондитерского дела, тот тайно посещал лекции в Академии Художеств. Его прирожденный талант к живописи поспособствовал тому, что Тропинину разрешили быть вольнослушателем Академии. Однако образование он так и не получил и должен быть ехать вместе с барином на Украину.

Постепенно он все больше привлекал внимание общественности своими поистине талантливыми работами. Наконец, в 1823 году он стал свободным, получил звание академика и начал свою жизнь в Москве, недалеко от Большого Каменного моста. Именно там написал Тропинин портрет Пушкина, ставший впоследствии одним из известнейших изображений поэта.

Популярные сочинения

• Сочинение на тему Учитель
  Учитель это очень важная, благородная и ответственная профессия. Если честно я восхищаюсь теми людьми, которые выбрали педагогический путь, ведь это огромный труд
• Сочинение-описание по картине Портрет Татьяны Любатович Коровина
  Среди изысканных полотен, принадлежащих Константину Коровину, можно отметить и сделать паузу на его «Портрете Татьяны Любатович», который поражает удивительной и грациозной красотой женского тела.
• Женщина на войне — сочинение
  Сегодняшняя реальность такова, что представить себе все возможные и невозможные ужасы военных лет не так уж и просто. Война-это самое ужасное, страшное и нежелательное событие, которое может произойти на уровне государства

Творческий путь

Ранние произведения Тропинина характеризуются интимностью образов, нежной, но в то же время очень выдержанной красочной гаммой, которую он использовал, рисуя этюды-портреты своих хозяев – семьи Морковых.

В работах периода 1820-1830 гг. можно увидеть скульптурную четкость объемов, энергичную и внимательную характеристику модели, полнозвучие цвета, которые начал использовать Тропинин. Портрет Пушкина, относящийся к этому периоду, как раз сполна демонстрирует все вышеперечисленное.

В картинах 1830-1840-х гг. происходит усиление жанровых черт, усложнение композиции. Тропинин уделяет большое внимание различным деталям, что способствует созданию острохарактерных, типических образов его современников. Работы того времени также характеризуются внешне романтическими тенденциями, в основном не свойственными его творчеству.

Главной целью художника было показать типичность изображаемых им героев, передавая внутреннюю привлекательность и не показывая их явную принадлежность к тому или иному классу. Рисуя конкретных людей, он пытался показать все то, что было типичным для людей этого круга. Такова картина «Кружевница», пронизанная искренностью и теплотой чувств к простому человеку из народа.

Художественно ценны и подготовительные рисунки, над которыми работал в процессе художник Тропинин. Картины его сыграли свою важную роль, развивая русское демократическое искусство XIX века и формируя московские художественные традиции.

Другие изображения Пушкина

Помимо ставших классикой портретов Тропинина и Кипренского, существуют и другие изображения Пушкина. Самым первым из них стала миниатюра работы неизвестного художника, на которой поэт изображен в возрасте примерно трех лет.

После этого было написано множество портретов и сделаны копии и списки с классических изображений поэта. Сам Пушкин, хорошо зная черты своего лица, рисовал автопортреты в профиль, первый из которых появился в процессе подготовки к публикации первого сборника стихов.

Однако сложно поспорить с тем, что любой портрет Пушкина, фото которого мы видим в Интернете или книгах, может заменить эстетическое наслаждение от созерцания оригинала, выставленного в картинной галерее. Только там можно почувствовать неповторимый колорит и дух, исходящий от полотна, и в полной мере понять замысел художника.

Портрет Тропинина и портрет Кипренского

Оба этих портрета были созданы в один год и показывают два разных образа поэта. Портрет Кипренского был написан летом 1827 года по заказу друга Пушкина, А. А. Дельвига. На нем Пушкин вдохновлен, с глубоким, но рассеянным взглядом, глубоко сосредоточен. Пушкин работы Кипренского наполнен торжественностью и значительностью.

Это кардинально отличается от того, что написал Тропинин. Портрет Пушкина его кисти, как мы уже говорили, изображает поэта в образе обычного человека в домашней обстановке и одежде. Этот образ более близкий и теплый для зрителя.

В.А.Тропинин «Портрет А.С.Пушкина»

Когда рисовальщик Павел Петрович Соколов пожаловал к художнику Василию Андреевичу Тропинину, было утро. Хозяина дома, а жил Тропинин на Ленивке, застал он за странным, можно даже сказать, несообразным делом: тот вместе с женой, а были супруги уже закатного возраста, сидел возле медного таза и сыпал в него какую-то кашу, а в тазу кишмя кишели рыжие тараканы, коих на Руси именуют прусаками. Василий Андреевич, обтерев руки полотенцем, осведомился, кто его ранний гость, и, узнав, что он сын живописца Петра Федоровича Соколова, приветливо заулыбался и пригласил посетителя в однооконную светлицу.

— Вы, сударь, не удивляйтесь, — как бы извиняясь, сказал Василий Андреевич, усадив Павла Петровича в кресло подле себя, — что застали нас спозаранок за таким старобытным занятием. Мы со старухой моей, по темноте происхождения, придерживаемся этого суеверного обычая. Таракан — насекомое мирное, безобидное, но где он водится, там, ежели не перечить поверию, и счастье поселяется и деньги не переводятся. Человеку нынешнему, просвещенному, особливо знатному, того не понять. А мы из простолюдинов, из крепостных выбились, как генералиссимус, светлейший князь Меньшиков или актерка Екатерина Семенова. Вышла на сцену дворовой, а сошла княгиней Гагариной.

— Пушкин, как слышал я от графа Соллогуба Владимира Александровича, коленопреклоненно поднес ей своего “Бориса Годунова”.

— Истинно так, сударь. Вот и я, видать, промыслом Божьим из грязи в князи попал, академиком стал вроде батюшки вашего или дядьев ваших — братьев Брюлловых. И, опять же Пушкин Александр Сергеевич, младшего из них словом похвальным на Олимп вознес.

Павел Петрович понял, что имел в виду Василий Андреевич. Конечно, намекал он на то, что Пушкин восторженно оценил картину дядюшки Карла “Последний день Помпеи”, назвав ее “Первым днем русской кисти”. Но лестное упоминание о дядюшке Карле не вызвало в душе племянника родственного чувства гордости.

Низкорослый, ходивший на высоких каблуках, младший брат матери, как человек был ему несимпатичен. Настоящая фамилия матери и ее братьев была Брюлло. Род имел немецкое происхождение. За три года до своей кончины император Александр I двум братьям Брюлло Александру и Карлу величайшим указом пожаловал в окончание фамилии частицу “ов”. И каждый из них стал подписываться “Брюллов”. Оба были выдающимися художниками, особенно Карл. Но именно его недолюбливал Павел Петрович.

То ли сказалась обида, нанесенная им в пору академической учебы Павла Петровича, то ли впрямь не мог он простить дядюшке Карлу срамных его похождений, но в голове Павла Петровича затаенно промелькнуло: “Нет, милостивый Василий Андреевич, не знаете вы сродственника моего Карла Брюллова”.

И то, что во времени имеет событийную протяженность, то для воспоминания иной раз миг единый. Вот молния во мраке — секундная вспышка, промельк небесного огня, а какую даль разом высвечивает, сколько одушевленных и неодушевленных предметов являет взгляду. И озарился в предвзятой памяти Павла Петровича неблаголепный образ дядюшки Карла.

Он предстал ему бражником, скупцом и прелюбодеем. И вспомнил Павел Петрович, что дядюшка Карл был уже человеком не первой молодости, вдоволь поночевавшим на чужих подушках, когда внезапно надумал жениться. Выбор его пал на восемнадцатилетнюю девушку, по имени Лотти. Была она дочерью ревельского бургомистра Тима. Обворожила ли ее слава жениха, польстилась ли она на его богатство, кто знает, но привез он избранницу на смотрины к сестре Юлии, матери Павла Петровича:

— Знакомься, Юлия! Посмотри, какую прелесть я засватал, — самодовольно хвалился перед сестрою брат, — ну ведь правда идеальчик? — И не выдержал охальник: — Этот идеальчик надо скорее под одеяльчик!

Через год Лотти бежала к отцу, не выдержав художеств супруга в компании красноносых собутыльников Нестера Кукольника по прозвищу “Клюкольник” и Якова Яненко по прозвищу “Пьяненко”. Но бегство жены не отозвалось угрызением совести в душе дядюшки Карла. И чуть ли не на следующий день в кругу сотрапезников он даже поднял тост за Рафаэля, вернее, за его завидную смерть:

— Счастливец, на бабе умер! Пьем за него!

И тут еще одна история, — бес беса кличет, — вспомнилась Павлу Петровичу. Был у дядюшки Карла в Академии ученик, некий Михайлов. Надежд он не подавал, и все махнули на него рукой как на посредственность. К тому же слыл он выпивохой и матерщинником. Имени собственного произнести не мог, чтобы не заматериться при этом. А у него была сестра — девушка непорочная, с ангельским личиком. И оказалась она очередной жертвой дядюшки Карла.

Брат вступился за честь сестры. Он пригрозил совратителю скандалом, да еще с прилюдным мордобоем. Дядюшке Карлу такой афронт был совсем ни к чему. Гениальность предложила откуп, и заурядность не стала кобениться. Сделка была цеховая. Дядюшка Карл должен был написать за Михайлова на золотую медаль этюд под названием “Прометей”, а также картину, изображающую молящуюся во храме грешницу. Натурой для кающейся Магдалины должна была стать сестра Михайлова. Это придало бы особую достоверность образу. Обе договаривающиеся стороны несомненно рисковали: тайна могла бы открыться, и тогда…

Но все обошлось. Оболтус Михайлов получил золотую медаль и отправился на деньги Академии в Италию, где в недалеком прошлом дядюшка Карл по заказу богатея-заводчика А. Н. Демидова создал свой шедевр “Последний день Помпеи”.

Но более всего, как можно полагать, не впервые Павел Петрович мысленно попрекал дядюшку Карла за то, что он, гордыня, не удосужился откликнуться на просьбы Пушкина. В дружеском благорасположении не сомневался Александр Сергеевич, что его пожелание будет воспринято Карлом Брюлловым отзывчиво, когда попросил написать портрет Натальи Николаевны. Но согласия не последовало.

Да ко всему еще Тарас Шевченко уверял, что “Брюллов бесцеремонно отказал поэту” на том основании, что Наталья Николаевна якобы “была косая”.

Павел Петрович в сердцах порицал дядюшку Карла: “Не она косая, а вы, надменный слепец! Слава Богу, что ваш брат Александр написал акварелью портрет ее, когда была она еще невестой. Загляденье — глаз не оторвать”.

И к тому нелюбезному поступку присовокупил другой — ему подобный. Год оставалось здравствовать Александру Сергеевичу. Прикатил он в Москву, как на прощание, и с Василием Андреевичем Жуковским отправился на Кузнецкий Мост к Карлу Брюллову. И так ему понравились рисунки его в альбомах, что стал умолять: “Подари хоть один”. Даже на колени пал. Но дядюшка Карл пожадничал: “И не моли, не дам. Для работы нужны”. Павел Петрович никак не мог успокоиться: “Для работы ему нужны… Ах скупердяй! Ах скряга!”…

Да простит меня читатель, что я как бы отклонился от разговора между Тропининым и его посетителем. А тем временем беседа шла своим чередом, не изменяя своему руслу. И мысли Павла Петровича о дядюшке Карле не отразились ни на одном ее слове.

— Вот вы, почтеннейший Василий Андреевич, изволили вспомнить первого стихотворца нашего, а мой визит к вам, — учтиво признался гость, — как раз связан с его дорогим образом. Третьего дня купил я у дурехи-торговки вблизи Сухаревого рынка портрет Пушкина, писанный маслом. Задешево купил, даже совестно сказать, три рубля за него отдал всего. Отмыл в трех водах от пыли и копоти — и глазам своим не поверил: рука ваша, манера, ваша неповторимость, хоть ни подписи, ни монограммы на нем нет.

— А ну покажите, сударь, покажите, — нетерпеливо встрепенулся собеседник, — я писал Александра Сергеевича, с натуры писал сердешного.

И Павел Петрович развернул запеленутый в старую шаль, бедно зарамленный холст. Хозяин дома, встав спиной к окну и держа на вытянутых руках портрет, подмигнул ему:

— Ну вот и снова повстречались.

— Вы знакомы с этой работой? А может, она из-под вашей кисти вышла? Стиль-то чисто ваш. Мой глаз памятен.

— Знаком? Еще бы не быть мне знакомым с этим незаконнорожденным близнецом. Здесь, сударь, ежели хотите знать, целое происшествие, мошенству сродни.

— Мошенству?

— Самому натуральному. Александр Сергеевич Пушкин, как помню, в одна тысяча восемьсот двадцать седьмом году, наехав из Петербурга в Москву, жил на Собачьей площадке в доме своего закадычного приятеля Сергея Александровича Соболевского, известного библиографа и балагура.

— Он сумел за год до этого предотвратить дуэль поэта с графом Федором Толстым, по кличке “Американец”. Говорят, тот уложил одиннадцать противников на поединках.

— Вы не ошиблись. А дом Соболевского был не домом, а Содомом. Сам Александр Сергеевич в шутку величал его “съезжей”, а Соболевского “частным приставом”. В ту пору, сударь, Пушкин был самым знаменитым человеком в белокаменной. Все двери перед ним — настежь, и штатский, и военный почитает за честь находиться в его обществе. Голубушка Татьяна Петровна Пассек рассказывала мне, что шестнадцатилетней девушкой она в Благородном Собрании впервые увидела Александра Сергеевича. Он появился вместе с Евгением Абрамовичем Баратынским, и все, даже сановные особы, уступали им дорогу и раскланивались первыми. Многие господа горели желанием иметь портретное изображение поэта, недавно вернувшегося из ссылки. А черты его для живописцев были почти неуловимы, летучи, изменчивы и туманны, как облака. Их арапская родословная неизменно оставляла след на полотнах. Он сам не преминул отметить это…

— В стихах на портрет, сделанный англичанином Дoу?

— Совершенно верно: “Зачем твой дивный карандаш рисует мой арапский профиль?”

— Жаль, что исчез этот портрет, а может, Дoу увез его в Лондон?

— Предположительно вы правы, сударь. И позволю утверждать, что только мой учитель, Орест Адамович Кипренский, удержался от соблазна отдать дань Востоку в изображении поэта. И Пушкину, как вы знаете, понравился этот портрет…

— Кто же этого не знает! “Себя, как в зеркале, я вижу”. Тут не возразишь…

— А вот Соболевскому, что пошутил однажды: “Мы с Пушкиным тезки — он Александр Сергеевич, а я — Сергей Александрович” ни один потрет его друга не нравился. Все они, как он считал, припомажены и припудрены. И решил Соболевский, что Александра Сергеевича для него должен написать я.

— Завидная фортуна вам выпала, Василий Андреевич!

— Да что говорить, вначале сам не поверил. И страх охватил меня. Боже милостивый, как писать портрет с такого непоседы! Уж и не знаю, каким способом смог уговорить он Александра Сергеевича позировать мне. Чувствовал я, видел, жалеючи, какая это мука для него, юлы, сидеть сиднем передо мною в роли натурщика. Но из уважения к моему ремеслу проявлял он почтительное терпение. А я молился на него в душе.

— Не посетуйте на мое любопытство, Василий Андреевич, но так и подмывает меня милостиво просить вас приоткрыть завесу над вашими словами о мошенстве, связанном с принесенным мною портретом.

— Вы, Павел Петрович, потомственный живописец, и кому, как не вам, знать, что до того, как браться за кисть и палитру, — нужно загрунтовать холст. Вот мы его загрунтовали, а теперь слушайте. В доме Соболевского обитал некий разорившийся помещик, бывший сосед по имению. Носил он фамилию Смирнов. Нет его уже в живых, а значит, один Господь ему теперь судия. А при жизни, царствие ему небесное, любил он за зеленым сукном коротать ночи и с Бахусом был на дружеской ноге, но нрава слыл не буйного, не заносчивого, напротив, характер являл услужливый, мягкий, даже застенчивый. Но имелась у него одна страсть, сродни запойной.

— Да к чему же?

— К рисованию, сударь. Соболевский не раз подшучивал над этой его одержимостью и величал самоучку не иначе как “мазилка”. Прозвище обидное, насмешливое, но приживальщик терпел. И вот, когда я стал писать Александра Сергеевича, он, почти бездыханно стоя за моей спиной, как безумный, глаз не сводил с мольберта. Кончится сеанс — бережно берет еще сырой холст и часами раболепно перерисовывает запечатленное мною.

И надо признаться, человек он был не без способностей и отличался завидным усердием. Портрет еще не был готов, как Соболевский, после кончины матушки своей, укатил то ли в Париж, то ли в Мадрид. Я вконец утомил дорогого Александра Сергеевича, но вот мы оба облегченно вздохнули и мне оставалось, как обычно, поставить штильком свою подпись в грунте, инициалы “В. Т.”.

А вскоре приходит письмо от Соболевского. В нем наказ: ежели портрет закончен, то выслать ему с первой оказией. Я поручил отправить полотно Смирнову, знавшему о местонахождении Сергея Александровича. Упаковав его в добротный дорожный ящик, он отослал портрет заказчику, но не с оказией, а почтой, что начала производить такие отправления. И даже вручил мне квитанцию об оплате услуг.

Но здесь-то, сударь, и свершилось мошенство. Сказалось ли самолюбие копировщика, что до этого дня таилось в нем, мстил ли он за кличку “мазилка” или вздумал, расхрабрившись, подшутить над Соболевским, чтобы потом, при встрече, чистосердечно признаться в своей проказе, но отправил приживальщик не оригинал, а свою копию с него. Когда бандероль нашла Сергея Александровича, тот, заказав богатую раму, выставил портрет перед гостями, что не переводились в его хлебосольном доме. Соболевскому льстила похвала в адрес моей кисти. И походил он на завсегдатая скачек, удачливо поставившего на лошадь, что пришла первой. О смерти Пушкина Соболевский узнал спустя две недели после похорон. Корил себя за долгий отъезд из России. И все твердил: “Был бы я там, не допустил бы этого рокового поединка. Он словно на совести моей”.

— Мне рассказывал граф Соллогуб, о котором я уже имел честь упоминать ныне, что он сам предложил себя Александру Сергеевичу в секунданты. Ему удалось уладить первый вызов поэта, а второй вызов, как уверяет он, мог бы предотвратить только Соболевский.

— Князь Вяземский придерживался того же мнения.

— Замучил я вас, как дитя, любопытством своим, любезнейший Василий Андреевич, но не могу сдержать желания проведать о дальнейшей участи портрета, чья копия была приобретена мною. Помнится, когда вы написали его, в “Московском телеграфе” появилась весьма похвальная статья.

— Благодарю, сударь, за добропамятность вашу. А дальше, можно сказать, оправдался стих Грибоедова, заимствованный у Державина: “И дым отечества нам сладок и приятен”. Присылает Соболевский весть, что к зиме вернется на родину. И наказывает управляющему произвести ремонт жилища. А большой ремонт что пожар: все вещи выносятся вон. Не обошли и комнату помершего приживалы. А как стали выносить его вещи, обнаружили портрет Пушкина. За имуществом покойного не очень приглядывали, и нечистая на руку прислуга поживилась за его счет: что могла, спустила за гроши. Исчез писанный мною портрет Александра Сергеевича. Вернувшись, Соболевский поселился в отремонтированном доме, по соседству с трактиром. На штофной стене кабинета Соболевского в золотой раме красовался образ Пушкина. Как-то прикатил к Сергею Александровичу небезызвестный его приятель Фролов и, увидав изображение Пушкина, небрежно бросил: “Ах, и у тебя есть этот портрет?”

— Как это и у меня? — насторожился Соболевский. — Василий Тропинин писал его по моему заказу.

— Ну знаешь, друг мой, я еще в здравом уме и твердой памяти. Третьего дня я сей портрет видел в галерее Волкова на Волхонке. И подписан он Тропининым: “В. Т.”.

Соболевского как гром небесный хватил. С побелевшим лицом кинулся он к портрету Пушкина. Подошел Фролов. Стали искать мою подпись, но ее не было. В смятении и ярости Соболевский схватил колокольчик. На трезвон вбежал слуга. Соболевский крикнул:

— Лошадей! Да пошевеливайся!

И, прихватив Фролова, помчался в галерею Волкова. Оттуда прямым ходом прилетел ко мне с двумя портретами Александра Сергеевича и потребовал, еле сдерживая ярость:

— Потрудитесь объяснить, Василий Андреевич, столь важное для меня приключение. Мною был заказан вам портрет Пушкина. — И вдруг, держа в каждой руке по портрету-близнецу, зловещим шепотом произнес: — Их оказалось два, неотличимых друг от друга. Как это понимать? Извольте ответить, милостивый государь!

Мне стало до слез его жаль. Я, не скрывая своего сочувствия, все объяснил ему. Он был потрясен. И мне казалось, что, будь его постоялец, совершивший такой странный подлог, еще жив, он бы отправил его к праотцам.

Соболевский купил у Волкова портрет Пушкина, подписанный мною, а копия пошла гулять по рукам, и вот теперь попала она к вам. И не жалейте, сударь, что это копия, такого сходства с оригиналом я не наблюдал даже в авторских повторениях.

Самое время поставить бы точку, но обстоятельство сюжета вновь напутствует перо…

Ах, до чего же мне всегда был по сердцу тропининский портрет Пушкина. Он на нем в домашнем халате, ворот белой рубахи широко распахнут. Ничто не стесняет. В таком облачении он садился за рабочий стол. И рядом никаких символов поэзии, как на портрете Кипренского. Там он один из приближенных Аполлона, призванных к священной жертве. А на полотне Тропинина это просто Пушкин. Он величав. Лицо прекрасно. Взгляд, устремленный вдаль, задумчив и сосредоточен.

Чего скрывать, наверно, не я один всю жизнь испытывал тайное неприятие слов Льва Сергеевича о брате: “Пушкин был дурен”… Зато следующие за ним слова: … “но лицо его было выразительно и одушевленно” в моем воображении всякий раз являли образ поэта, вдохновенно созданный кистью Тропинина. Ни черточки предка, купленного за бутылку рома. Лик библейский, апостольский. Лик пророка. На правой руке два перстня. Может, кто-то во сне прошептал мне, что один из них — одесский подарок графини Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой? На нем была надпись по-древнееврейски: “Симха — сын досточтимого рабби, да будет его память благословенна”. Этот перстень Пушкин считал талисманом. Я решил проверить себя: не ошибся ли? И позвонил в музей Пушкина на Пречистенке, давней сотруднице этого святилища Анне Соломоновне Фрумкиной.

“Да, — подтвердила она, — вы правы. Это тот самый перстень. После гибели Пушкина он хранился у Данзаса, но однажды Константин Карлович по неосторожности его потерял, снимая перчатку. А с чем, простите, связан ваш интерес?”

Я отвечал, что вот академик живописи Павел Петрович Соколов в своих записках излагает историю тропининского портрета Пушкина… И слышу:

“Ваш Соколов что-то путает. Соболевский, уезжая за границу, брал с собою копию названного вами портрета, сделанную для него Елагиной. Она хранится у нас, и с обратной стороны холста есть собственноручное свидетельство о том Соболевского. Но действительно тропининский портрет Пушкина пропал во время отъезда Сергея Александровича, он был подменен копией в исполнении какого-то дворового. Когда Соболевский через несколько лет вернулся в Москву, то обнаружил подмену. Сорвав подделку со стены, он в ярости растоптал ее и вышвырнул в окно…”

С чувством признательности и некой робости до сих пор отношусь я к ученым хранителям всего того, что освящено именем Пушкина. Кто перед ними хранители Большой Королевской Печати?..

— Да, да, конечно, — вежливо мямлю я в ответ, а про себя думаю: “Почему же я должен не доверять благороднейшему Павлу Петровичу Соколову, что, со слов самого Тропинина, портрет Пушкина был закончен Василием Андреевичем после отъезда Соболевского за границу?”

Надо сказать, что Авдотья Петровна Елагина, чья копия пушкинского портрета с автографом Соболевского хранится в музее на Пречистенке, слыла женщиной замечательной, блистательно образованной, но в ипостаси рисовальщицы оставалась самоучкой. И вполне можно предположить, что сделала Авдотья Петровна копию с тропининского портрета после отъезда Соболевского и, чтобы приятно напомнить ему о себе, послала его туда, куда некогда прорубил окно Петр Первый. Правда, этого императора она почтением не жаловала, придерживаясь славянофильских убеждений, подобно собственным сыновьям, братьям Киреевским. А если предположить, что некий дворовый портрет работы Тропинина подменил своей копией и портрет после сего исчез, то это уже совсем непонятный казус.

Уезжая, Сергей Александрович передал свое жилище с библиотекой И. В. Киреевскому, а тот вскоре отдал внаймы все С.П.Шевыреву. Оба они были известнейшими в литературе людьми, друзьями Пушкина, ценителями художественного слова и живописи. Как же могло произойти, что оба ученых мужа не заметили грубой подмены холста?..

Нет-нет, обидеть недоверием милейшего Павла Петровича Соколова и посчитать его рассказ нелепицей, баснословием, небывальщиной — это почему же я должен сделать? Такой поступок с моей стороны, право, оказался бы предосудительным. Небылицы обычно сочиняют с умыслом, собственной пользы ради. А какая такая выгода имелась у Павла Петровича подражать барону Мюнхгаузену? Даже его родственник барон Брамбеус не замечал за ним таких странностей. “Да ведь не молод был, померещиться могло”. Этого только мне не говорите, — отвечаю я, — природа все устроила по-другому: у человека в летах память на прошлое превосходная. Он может забыть, что содеялось в минувший четверг у свояка на блинах, но что было двадцать пять лет назад, помнит отменно. По себе знаю. А у художников вообще память как у перелетных птиц, всякую былинку помнят наизусть, да еще в цвете”.

Нет, Павел Петрович галлюцинациями не страдал. Да и с чего это ему было чертовщине предаваться и насчет того, что купил на Сухаревке портрет Пушкина и ходил с ним к Тропинину, — фантазии разводить? Да и какой толк был для Василия Андреевича нести ахинею, будто некий самоучка срисовал его Пушкина с таким непостижимым мастерством, что гляди хоть сквозь увеличительные окуляры, от оригинала не отличишь. И только подлинностью произошедшего можно объяснить бесхитростное откровение Тропинина…

На следующий день после того, как Павел Петрович посетил Василия Андреевича, он отправился в Петербург в экипаже Владимира Соллогуба. А этот автор любезных читателю повестей и пьес, по его собственному признанию, унаследовал от матери “чувство истины”. И не стал бы он приглашать в попутчики господина, способного ради красного словца не пощадить и царского венца. В дороге у них с Павлом Петровичем шла приятная беседа об общих знакомых — Гоголе, Некрасове, Алексее Константиновиче Толстом. Не преминул поведать Павел Петрович и о вчерашнем своем посещении Тропинина.

— Я слышал эту историю, кажется, от самого Фролова, — обмолвился Соллогуб… — Довелось мне знавать старика Арнольда Ильича Гессена — в молодости дотошного журналиста, корреспондента при Государственной Думе. Имел он отраду встречаться со старшим сыном Пушкина Александром Александровичем и с дочерью Анны Керн, Екатериной Ермолаевой. Написал несколько живых книг о Пушкине. В одной из них упоминает о тропининском портрете поэта: “В пятидесятых годах подлинный портрет оказался в лавке менялы Волкова… Тропинин засвидетельствовал его подлинность”.

Вы помните, и Тропинин указывал, что его портрет Пушкина оказался в этой лавке. “Засвидетельствовал подлинность”. Значит, было основание иметь подтверждение художника на его авторство. А какова была в этом необходимость, ведь не мог же Тропинин не подписать своего творения в день окончания работы? Он же и Павлу Петровичу говорил, что поставил на сыром грунте свою монограмму — “В. Т.”. Очевидно, оригинал и его двойник привели кого-то в замешательство. Кого? Даже вензель “В. Т.” не убеждал, нужно было дополнительное свидетельство.

В Третьяковскую галерею портрет Тропинина, истинный его шедевр, попал только в 1909 году из семьи князя Михаила Оболенского. А в 1937 году, когда страна отмечала столетие со дня гибели Пушкина, Третьяковка временно передала портрет Тропинина в Ленинградский музей Пушкина и на все просьбы вернуть его получала отказ. Так это полотно и осталось на берегах Невы. Хорошо еще, что не исчезло вновь…

Яков Козловский, «Дружба Народов» 1999г, №5

Источник — www.nearyou.ru/

Судьба полотна

Интересна и история жизни картины. Соболевский снял уменьшенную копию с портрета у Авдотьи Петровны Елагиной, чтобы возить ее с собой. И хотя выполнена она была профессионально, вся суть портрета была утеряна. Как пишут исследователи, она не передавала ту внутреннюю силу и движение, которые несет оригинал.

Покидая Россию, Соболевский оставил портрет на хранение все той же Авдотье Елагиной. Однако, вернувшись из-за границы пять лет спустя, обнаружил подмену оригинала на низкокачественную копию.

Подлинный портрет появился в середине 50-х годов в одной из меняльных лавок. В 1909 году он попал в собрание Третьяковской галереи, а после революции, в 1937 году, переехал во Всесоюзный, ныне Всероссийский музей А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге.

Сейчас портрет находится в Мемориальном Музее-квартире Пушкина на набережной реки Мойки, 12, входящем в музейный комплекс.

История создания

Полотно написано маслом с натурного этюда. Сейчас оно хранится в Государственной Третьяковской галерее. Его размер — 68.2 х 55.8 см.

До сих пор неизвестно, кто заказал Тропинину портрет Пушкина. Но этот счет есть две версии:

• сам поэт;
• друг Пушкина Соболевский.

Большинство пушкиноведов склоняется к тому, что Александр Сергеевич лично сделал заказ, чтобы удивить поэта Соболевского. Впрочем, тот так и не увидел оригинальное произведение. Почти сразу после написания портрет заменили подделкой. Только через несколько десятков лет подлинное полотно было выкуплено князем Оболенским у мелкого торговца живописью.

К тому времени Тропинин уже был 80-летним стариком.

Он опознал свою работу, слегка ее почистил и отреставрировал, но наотрез отказался переделывать, считая, что лучше выполнить портрет Пушкина уже нельзя.

Описание работы Тропинина

Поэт изображен сидящим за столом. Голова Александра Сергеевича повернута влево таким образом, что лицо показано в три четверти. У Пушкина темные вьющиеся волосы, спускающиеся ниже ушей, и бакенбарды, доходящие до начала подбородка.

Правая рука поэта лежит на столе. Пальцы согнуты, на большой и указательный надеты украшения из желтого металла:

• кольцо;
• перстень с темно-зеленым изумрудом.

Пушкиноведы считают, что на указательном пальце не кольцо, а перстень с восьмиугольным сердоликом, перевернутый вниз камнем. Это ювелирное изделие было очень дорого Александру Сергеевичу. Он носил его постоянно, но незадолго до роковой дуэли подарил своему другу Жуковскому. От него перстень перешел к Тургеневу и Полине Виардо. Затем драгоценность оказалась в Пушкинском музее Александровского лицея, где находилась до 1917 года, а затем была украдена. Одежда поэта на картине:

• белая рубашка с выпущенным наружу воротником;
• шоколадного цвета халат с темными лацканами, сшитый из гладкого блестящего материала;
• черный атласный шарф, низко завязанный свободным узлом.

Распахнутый на груди халат противопоставляется сюртукам, в которых в те времена было принято позировать. Так автор подчеркнул независимость и свободолюбие поэта.

Интересно, что на втором знаменитом портрете Пушкина, написанном Кипренским, мэтр пера тоже изображен в халате и шарфе. Эта работа более известна за рубежом. Если набрать в поисковике Portrait of Alexander Pushkin, Гугл выдаст работу Кипренского. Зато «Портрет Пушкина» Тропинина очень любят на родине поэта — в России.

Для фона мастер выбрал нейтральный коричневый цвет, перекликающийся с одеждой модели. В верхнем углу фон светлее. Эта деталь говорит, что Пушкин сидел у окна и смотрел вглубь комнаты. Об этом же свидетельствуют блики на его одежде и лице.

Фигура и поза модели уравновешены, производят впечатление цельности. Обращают на себя внимание широкие плечи, величественная посадка и гордый разворот головы. Поэт выглядит монументально. Даже халат смотрится на нем, будто это римская тога патриция.

Распахнутый ворот белой рубашки позволил художнику выделить лицо Пушкина, сконцентрировать на нем внимание зрителя. Во взгляде поэта, устремленном вдаль, читается вдохновение.