Сочинение письмо участника севастопольского сражения

Скачать:

Мотивам повести л. толстого «севастополь в декабре месяце»)

Back to top

Письмо с фронта (по мотивам повести Л. Толстого «Севастополь в декабре месяце»)

Здравствуй, мама, моя любимая, родная! Вот выдалось время, и я пишу тебе письмо. У меня все хорошо. Я очень по вам скучаю. Каждый день меня мучают мысли: «Как вы там без меня? Все ли хорошо увас? Не случилось ли чего?» Расскажу немного о своей службе.

Недавно я по случаю попал в госпиталь: мы привозили раненых солдат. Место ужасное. Повсюду раненые, их мучает ужасная боль, слышны стоны и крики. Я зашел в ту часть здания, где проводят перевязки и операции. Там много крови. Врачи по локоть запачканы в кровь, лица серьезны и сосредоточенны. Они проводят операции по ампутации! После окончания операции они просто бросают части тела в угол. Запах просто невозможный. Пахнет кровью, гнилым мясом. После того что видишь здесь, понимаешь насколько ужасна война. А самое главное, никогда не забудешь, сколько людей погибло за свою родину.

Где-то неделю назад я попал в бой. При мне погибло два совсем молодых солдата. У них еще вся жизнь была впереди. Одного мне пришлось оставить умирать на поле боя. Я ничего не мог поделать. Ему прострелили ногу, он не мог идти и сказал мне, чтобы я бросил его и спасался сам. Для меня это было очень трудно сделать. Второго же подорвало на мине. На его месте мог быть и я, если бы я пошел вместо него. Все бы так и было. Вот так проходит моя служба.

Мамуля, скажи сестренке, что я ее очень люблю и что я скоро обязательно вернусь. Мы поиграем с ней, как любили играть раньше, сходим к речке на наше любимое место. Я уверен в том, что я обязательно вернусь домой. Не смогу бросить вас. Ведь вам будет больно, а я этого не хочу. Молюсь за вас каждый вечер, и вы за меня помолитесь.

С любовью, ваш сын, брат Иван

Поздно но вот 
Письмо французского солдата из Крыма, адресованное в Париж некоему Морису, другу автора:

«Наш майор говорит, что по всем правилам военной науки им давно пора капитулировать. На каждую их пушку — у нас пять пушек, на каждого солдата — десять. А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие. У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра. Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки.

Им нечего есть. Мы видим, как они маленькие кусочки хлеба делят на пятерых. И откуда только они берут силы сражаться? На каждую нашу атаку они отвечают контратакой и вынуждают нас отступать за укрепления. Не смейся, Морис, над нашими солдатами. Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык — дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору.

Мне начинает казаться, что война никогда не кончится. Вчера перед вечером мы четвертый раз за день ходили в атаку и четвертый раз отступали. Русские матросы (я ведь писал тебе, что они сошли с кораблей и теперь защищают бастионы) погнались за нами. Впереди бежал коренастый малый с черными усиками и серьгой в одном ухе. Он сшиб двух наших — одного штыком, другого прикладом — и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала. Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, — сказал капрал. — А сейчас поздно. Чего с ним возиться?».

Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнул меня в бок. В землянке было совсем темно , хоть глаз выколи. Я долго лежал, не ворочаясь, и никак не мог уснуть. Вдруг в углу послышался шорох. Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. Еще немного, и все мы, вместе с ним, со всей землянкой взлетели бы на воздух. Я спрыгнул на пол, вырвал у него из руки огниво и закричал не своим голосом. Почему я закричал? Опасность уж миновала. Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника — тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно