Сочинение по картине всюду жизнь

Николай Ярошенко нередко поднимал в своих произведениях важные социальные вопросы. Он чутко чувствовал духовную красоту и умел передать ее на холсте. Как, например, в картине «Всюду жизнь», которая стала укором современному обществу и шедевром в творчестве живописца. Это произведение он написал, вдохновившись рассказом Льва Толстого. Основная идея произведения заключается в том, что любовь и есть сама жизнь. Поэтому жизнь всегда будет теплиться там, где есть любовь.

На холсте изображена часть вагона для арестантов и маленькое зарешеченное оконце. На дощатом полу сидят несколько сизых голубей. Их приманили хлебные крошки, насыпанные людьми, сидящими в вагоне.

Пятеро арестантов столпились вокруг маленького оконца и смотрят на птиц. На первом плане фигуры матери с младенцем. На голове у женщины наброшено черное покрывало, а ребенок похож на белокурого ангела. Их образ – это легко прослеживаемая аналогия с девой Марией и Иисусом. Это еще одна отсылка к идее того, что Бог везде, где есть любовь, даже если это лишь семья арестантов.

За Мадонной стоят, вытянув головы, трое мужчин, напоминающие трех Волхвов. У одного из них в руке горбушка черного хлеба, которую он крошит голубям. Для людей, живущих впроголодь, это настоящая расточительность. Но он готов пожертвовать кусочком хлеба ради детской радости.

Особенно поражают лица этих мужчин – они не излучают какой-то особый свет, на них нет улыбок умиления или нежности. Это обычные лица простых людей, по воле случая попавших за решетку. Но они сохраняют способность любить даже в самой тяжелой жизненной ситуации. Из-за этого у зрителей невольно возникают сомнения: могут ли быть эти обычные люди преступниками, или они попали в тюрьму из-за несовершенства судебной системы. А может, именно любовь делает всех лучше, чем они есть.

Николай Александрович ЯрошенкоВсюду жизнь
. 1888Холст, масло. 212 × 106 смГосударственная Третьяковская галерея, Москва

К:Картины 1888 года «Всюду жизнь»
— картина Николая Александровича Ярошенко, написанная в 1888 году.

Восприятие публики

В книге «Памятные встречи» А. Алтаев (псевдоним писательницы М. В. Ямщиковой) рассказывает, как приняли картину «Всюду жизнь» первые зрители: «первая встреча была пышная, многолюдная, полная горячих слов и восхищений. -Такое сочетание, сколько продуманности: ребёнок и женщина…и этот человек, отмеченный позором… -«Всюду жизнь» — ведь это символ… -Заметьте: женщина в своей невыносимой скорби находит великое чувство любви к божьей пташке…»где любовь там и бог»… -Ну, запахло «толстовщиной»! В толпе сдержанный смешок. -Гораздо глубже надо подойти, психологичнее… Здесь выражение социальной психологии понимаете..» Суть воспроизведенного А. Алтаевым диалога в том, что «ярошенковская публика», зная своего художника, встречает насмешкой предположение, будто он мог свести смысл картины к формуле «Где любовь, там и бог»: в картине Ярошенко надо искать «социальную психологию», к ним с точки зрения «ярошенковской публики» «глубже надо подойти». Рассказ Толстой написал за 3 года до появления картины Ярошенко. Он хотел проиллюстрировать стих Евангелия о том, что делающий добро людям делает добро богу. Нет оснований видеть в картине иллюстрацию к рассказу или — еще невероятнее — к учению. Тенденциозность картин Ярошенко — следствие его убежденности в том, что он пишет, а не желание написать нечто, подтверждающее его убеждения. В споре с Чертковым, настойчивым проповедником толстовского учения, Ярошенко отрицает рациональную иллюстративную направленность искусства, превращение его в средство проповеди определенных идей. «Художник, помогающий Вам видеть и понимать красоту, увеличивающий таким образом количество радостей жизни и поводов её любить, а следовательно, и сил бодро и энергично в ней участвовать,-исполняет ли основную задачу искусства или нет?» — спрашивает Ярошенко. И отвечает: «Ограничивая задачу искусства одною моралью и педагогической стороной, Вы ответите отрицательно и будете не правы, потому что задачи и содержание произведений искусства могут и должны быть так же разнообразны, как сама жизнь..». Слова Ярошенко в известной мере противоречат теоретическим установкам Толстого, требованиям, предъявляемым им к искусству, но в полной мере соответствует его художественной практике.

Известная и скандальная картина Николая Ярошенко «Всюду жизнь»

Художник Николай Ярошенко вращался в кругу самых модных и интересных людей конца XIX века. Сергей Рахманинов, Фёдор Шаляпин, Константин Станиславский, Глеб Успенский, Дмитрий Менделеев и многие другие — все они были близко знакомы с Ярошенко и гостили у него. Товарищество передвижников называло Николая Александровича своей совестью. О его вкладе в географическое распространение движения и говорить не приходится. Однако в памяти широкого зрителя Ярошенко остался автором известного и скандального шедевра — картины «Всюду жизнь».

Современники к этой квартире относились по разному. Одни восторгались. Другие обвиняли в толстовстве и тенденциозности. Но чтобы там не говорилось, вот уже много десятилетий зрителя приковывает это зарешеченное окно арестантского грязно-зелёного, с облезшей краской, вагона.

Центральная группа напоминает Святое семейство. Некоторые критики упрекали Ярошенко в идеализации изображенных лиц. Другие, наоборот, находили эти лица «зверообразными», «звероподобными». Но все сходились в едином мнении — Ярошенко нашёл «золотое сечение»: герои жизненны и простонародны.

За решёткой тюремного вагона Ярошенко собрал людей всех возрастов и сословий: крестьянин, солдат, рабочий, женщина с ребёнком. В глубине вагона, у противоположного окна, спиной к зрителям, — политический (художник написал его в позе своего же «Заключённого», и тем подсказал зрителям — кто это). Критик Божидаров толковал «архипередвижницкую» картину «Всюду жизнь»: «Вне этого вагона нет никого, ни души, „все“ там, за решеткой. Вся жизнь наша — тюрьма».

Сюжет

Тема социальных противоречий. Арестантский вагон. Зарешеченное окно. Через него кормят вольных голубей этапируемые: вдова (в чёрном платке) с ребёнком лет пяти, крестьянин (с окладистой бородой и усами), интеллигент (с клиновидной бородкой и усиками) и заключённый (с хохлацким чубом и висячими усами). Перед нами мастерская типизация, умение художника через отдельные образы и сюжеты представлять целые сословия. Несправедливо угнетаемый верхами бедный народ. Несправедливость и в том, что не могут люди с такими благообразными лицами быть преступниками. Скорее преступен суд и строй, их осудившие. А нравственная красота — за ними. И потому не нужна иная красота: цвета, света, линий. Вагон грязно-зеленый, с облезшей краской. Внутри вагона темень. Деревянная платформа серая. Небо блеклое. Голуби тоже не блестят. Некоторые критики упрекали Ярошенко в идеализации изображенных лиц. Другие, наоборот, находили эти лица «зверообразными», «звероподобными». Но в том и удача картины, что Ярошенко нашел «золотое сечение»: лица жизненны, простонародны, красивы; красота лиц не в их чертах, а в чувствах, на них проявившихся. Идя от эскиза к картине, Ярошенко уходил от черт «преступности» в изображенных лицах. Не умильная улыбка, вдруг озарившая лицо злодея, волновала воображение художника, а добрые, обыкновенные лица обыкновенных добрых людей, волею судьбы оказавшихся по ту сторону решётки. Обитатели арестантского вагона ничем кроме одежды и выстриженных наполовину голов не отличаются от тех, кто смотрит на них, стоя перед холстом. Радость, доброта, умиление при виде ребёнка, кормящего птиц, — не исключительное, а обычное их душевное движение. Ярошенко ничем не обмолвился, что люди, пересылаемые в тюремном вагоне, не совершили никаких преступлений, что в юридическом смысле невиновны; но зритель чувствует невиновность этих людей. То, что иным показалось идеализацией образов, было уточнением замысла. Символы Ярошенко — не дешёвые аллегории, не бутафория, придуманная ради ловкого выражения некой ординарной мысли, они — обобщенная реальность, реальность, поднятая до символа. Символы поднимали картину над уровнем жанровой сцены, но уничтожали впечатления, что картина изображает сцену из реальной жизни. За решёткой тюремного вагона Ярошенко собрал людей всех возрастов и сословий: крестьянин, солдат, рабочий, женщина с ребёнком, и глубине вагона, у противоположного окна, спиной к зрителям, — политический (художник написал его в позе своего же «Заключённого», и тем подсказал зрителям — кто это). Критик Божидаров толковал «архипередвижницкую» картину «Всюду жизнь»: «Вне этого вагона нет никого, ни души, „все“ там, за решеткой. Вся жизнь наша — тюрьма». За решёткой простые, сильные люди с добрыми лицами, они радуются свободным птицам и невольно завидуют им.

История одного шедевра:«Всюду жизнь» Ярошенко

Сюжет

Внимание зрителя приковывает зарешеченное окно арестантского вагона. Мы следуем за взглядом узников, которые наблюдают за тем, как едят свободные голуби. Как тут не вспомнить пушкинского «Узника». В числе этапируемых — вдова с ребёнком, бородатый крестьянин, интеллигент и заключённый с хохлацким чубом. Через разнообразные образы Ярошенко постарался показать, что каток пенитенциарной системы не щадит никого из народа.

Мы не знаем, виновны ли они на самом деле или несправедливо осуждены, но художник всеми средствами показывает, на чьей стороне должен быть зритель. По мнению ярошенко, люди арестованы несправедливо — об этом говорят их невинные лица. Собственно, по этой причине и обвиняли художника в идеализации: преступники — хорошие, государство — плохое. На деле же, конечно, ситуация всегда сложнее.

Контекст

Поначалу картину приняли с восторгом. И женщина вышла удачно, и ребенок, и композиция выверена. Загляденье! Однако вскоре критик за критиком стал уличать Ярошенок в тенденциозности: «Всюду жизнь» в профессиональных кругах стала картиной «Всюду тенденция». Находились и те, кто усматривали символизм. Например, звучали сравнения женщины с Мадонной, которая, скорбя, взирает на пташку.

Через 20 лет после кончины художника заговорили о его увлечении толстовством. Был ли он вхож в кружок поклонников идей Льва Николаевича, сказать сложно, но знакомы они были, причем довольно близко. В частности, Ярошенко приписывали следование идее, что любовь есть основа жизни и что жизнь всегда там, где есть любовь.

Поклонники же Ярошенко понимали, что художник не мог быть таким плоским. Формулу «где любовь, там и бог», приписываемую полотну, они встретили насмешкой, настаивая на социальности сюжета и силе «мотивов гражданской скорби».

Судьба автора

Николай Ярошенко родился в семье отставного военного и, естественно, родители прочили ему карьеру отца, однако мальчик выбрал свой путь. Художественный талант, который его мать и отец старались игнорировать, молодой человек направил в конструктивное русло — будучи студентом Михайловской артиллерийской академии, он одновременно посещал Академию художеств и брал частные уроки рисования.

Вращаясь в художественной среде, Ярошенко сблизился с передвижниками. Он даже был избран в правление общества и оставался его ведущим представителем вместе с Иваном Крамским в течение многих лет. Для современников он был вдохновляющим примером, человеком твердого характера, решительным и приверженным искусству.

Заслуга Ярошенко во многом в том, что благодаря ему выставки уходили все глубже в провинцию, поддерживая идею движения, перемещения из пространства в пространство. Благодаря Ярошенко, выставки охватывали более 10 городов и объединяли тысячи людей.

Ярошенко писал пейзажи, писал и портреты. Кстати, пейзажи кавказского хребта обеспечили ему прозвище «портретиста гор». Все это составило художнику славную репутацию. Однако не хватало шедевра или скандала. Картиной «Всюду жизнь» удалось добиться и того, и другого.

В доме Ярошенко в Кисловодске перебывали самые яркие представители российской интеллигенции. А Лев Толстой даже планировал скрываться у Ярошенко во время первого побега из Ясной Поляны.

Скончался художник скоропостижно: пройдя под дождем более 10 км, он получил сердечный приступ и вскоре почил.

Источники

• Государственная Третьяковская галерея. Искусство XII — начала XX века. — М.: Скан. Рус, 2007. — С. 190. — ISBN 978-5-93221-120-5.
• Наследие Н. А., Ярошенко «В движении эпох».
• Порудоминский В. И., «Ярошенко».

О спектакле Егора Дружинина см. Всюду жизнь (спектакль).

Отрывок, характеризующий Всюду жизнь

– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства! Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу. В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо. – Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера. – AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек. Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера. Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером. Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его. – Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах. – Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери. Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем. Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе. Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее. Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком. Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский. Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо. Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным. Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга. Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании. Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.