Сочинение по тексту пушкина путешествие в арзрум

За самовольное путешествие на Кавказ Пушкин получил от царя выговор. Но для него путешествие было как обновление, и плодом его была замечательная проза – путевые заметки Пушкина и основанные на них очерки “Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года”.

“Путешествие в Арзрум…” появилось в свет лишь в 1836 г. в первом томе пушкинского “Современника”. До этого, в 1830 г., Пушкин опубликовал часть своих кавказских записок в “Литературной газете” под заглавием “Военная грузинская дорога. Извлечение из путевых записок

Л. С. П.” Но и та и другая публикации основывались на записях Пушкина, которые он вел во время своего кавказского путешествия.

Несомненно, что эти записи носили не обрывочный, а более или менее законченный характер и представляли собой род литературного произведения, имеющего не только документальное, но и художественное значение. Когда Пушкин в 1836 г. решил их издать в полном виде, он только слегка, главным образом стилистически, их обработал, отчасти дополнил, ничего, однако, не изменив в их основе. В предисловии к “Путешествию в Арзрум…” Пушкин пишет: “Вот почему решился я… выдать свои путевые

записки, как все, что мною было написано о походе 1829 года”.

Стоит здесь обратить внимание на слово “выдать”. В 1830-е годы Пушнин воспринимает “Путешествие в Арзрум…” не как вновь созданное им произведение, а как то, что было написано им еще в 20-е годы и что теперь он по важным для него причинам решил наконец выдать в свет. Таким образом, не только путевые записки, но и “Путешествие в Арзрум…” может быть отнесено к прозе Пушкина конца 20-х годов с гораздо большим основанием, нежели – как это делают некоторые ученые 72 – к “итоговой” прозе Пушкина, к его прозе 30-х годов.

Кавказские путевые заметки и основанное на них “Путешествие в Арзрум…” стали одним из решающих достижений не только пушкинской, но и всей русской прозы. Одна из причин творческой удачи Пушкина – особенности жанра его произведения. Оно написано в свободном жанре и свободной форме: это и путевые заметки, и род воспоминаний, и размышления на разные темы. Пушкин всегда больше всего нуждался в литературной и творческой свободе: только в атмосфере поэтической свободы он мог одерживать безусловные победы.

И к прозе это относится не менее, чем к его поэзии.

Замечателен сам язык пушкинского “Путешествия в Арзрум…”. Без украшений, чистый и ТОЧНЫЙ – и удивительно сильный в этой своей неукрашенности. Таким языком Пушкин будет писать и величайшее свое создание в прозе – “Капитанскую дочку”.

Таков язык всего лучшего, что написано Пушкиным в прозаических формах.

Для русской литературы этот предельно простой и ясный пушкинский язык прозы не пройдет бесследно. В своем развитии язык русской прозы будет усложняться, обретать богатство красок, новые возможности художественной выразительности, но время от времени русская литература и русские писатели с удивлением и восхищением будут обращаться и возвращаться к Пушкину, находя в его языке прозы высшее совершенство и, главное, высшее достоинство. Так это случилось, например, с Л. Толстым.

В молодости язык пушкинской прозы казался ему “голым”, а в зрелые и поздние годы жизни и творчества в этой пушкинской языковой “оголенности” он увидел подлинную художественную и нравственную высоту и сделался в этом учеником Пушкина.

“Путешествие в Арзрум…” замечательно во многих отношениях. Это и история, и биография, это произведение, которое доставляет нам радость познания и вместе с тем прямое художественное, эстетическое наслаждение. И оно проливает яркий свет на личность Пушкина, на его творчество.

В “Путешествии в Арзрум…” мы находим оценки Пушкиным собственных произведений, “Кавказского пленника” например. Здесь же портреты-зарисовки замечательных деятелей русской истории – в том число генерала Ермолова. Здесь же оценки писателей-современников – таких, как Грибоедов.

В кавказских путевых записках и в “Путешествии в Арзрум…” Пушкин глубоко осваивал прозаическую форму. Он не только вырабатывал особенный язык прозы и особенные прозаические приемы ведения рассказа, но и постигал характерную, собственную поэзию прозы. То, что эта поэзия прозы была принципиально отличной от той, которая свойственна языку стиха, Пушкин и сам хорошо осознал и дал тому наглядное представление и для читателя.

Дело в том, что некоторые сюжеты, разработанные Пушкиным в путевых записках, а затем и в “Путешествии в Арзрум…”, он обрабатывает также и в стиховой форме. Так, например, происходит с сюжетом о калмычке. Вот как этот сюжет выглядит в прозаическом оформлении: “На днях посетил я калмыцкую кибитку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралось завтракать.

Котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, собою очень недурная, шила, куря табак.

В “Путешествии в Арзрум…” Пушкин открыл для русской литературы и другие важные ценности, в частности принципы правдивого изображения войны. В полном объеме эта заслуга по праву принадлежит Л. Толстому. Но при этом обычно говорят и о его предшественниках, называя Лермонтова и его стихотворение “Валерик”. Все это справедливо – но не до конца.

Одним из предшественников Толстого был не только Лермонтов, но и Пушкин, и именно в “Путешествии в Арзрум…”.

Здравствуйте, друзья! Каковы ваши впечатления от рассказа А. Грина «Крысолов»? Сегодня мы с вами продолжим разговор о произведениях, которые являются неожиданными и выбиваются из привычного русла творчества писателей, о которых мы, кажется, знаем всё, а по сути – не знаем ничего. Что нам ещё не известно о жизни и творчестве Пушкина? Кажется, знаем всё! Места для открытий и исследований не осталось.

Путевые заметки Пушкина «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» принято называть просто: «Путешествие в Арзрум». Это название известно всем, многие читатели без труда вспомнят его и даже расскажут о том, что на Военно-Грузинской дороге Пушкин встретил арбу в сопровождении грузин, которые перевозили гроб с телом убитого в Персии Грибоедова. А о чём ещё это произведение? Почему оно стало важной вехой в творчестве поэта? Почему Пушкин опубликовал его окончательный вариант только через шесть лет после написания? 1835 год, кажется, ещё ничего не предвещает беды, но жизнь поэта неизбежно движется к своему трагическому финалу. Пушкин стремится внести как можно больше перемен в свою судьбу, вывернуть «телегу жизни» из привычной колеи. Теперь он не только первый поэт России и писатель – он издатель, публицист и редактор. У него собственный журнал «Современник». В первом номере он публикует своё «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года».

Он рассказывает читателям о том периоде своей жизни, когда совершил побег от обыденности и неизбежности. В 1828 году Россия начала войну с Османской империей. Сражения идут за армянскую крепость Арзрум, захваченную турками. Глубоко штатский человек Пушкин и его друг князь Вяземский подают прошение государю-императору о включении их в действующую армию. Николай Павлович саркастически отвечает, что в армии «все места заняты». Один из великих князей пишет своему августейшему брату письмо, в котором предупреждает, что в лояльность Пушкина верить нельзя. Личность поэта в центре всеобщего внимания, в свете судачат, что его патриотизм – не что иное, как желание заслужить расположение и прощение государя за причастность к декабрьским событиям 1825 года. Насколько это смешно, даже неприлично обсуждать. Всего год назад Пушкин встречался с Грибоедовым, мечтал поехать вместе с ним в Персию или в Париж. Он обратился в императорскую канцелярию с просьбой о заграничном паспорте. Ему ответили, что, конечно, он, как дворянин, может совершать заграничные вояжи, но государю это будет неприятно. Невыездной! Запрет распространялся не только на заграничные путешествия. Даже чтоб поехать из Петербурга в Москву или в своё имение, Пушкин должен был обращаться за разрешением лично к Николаю Павловичу. И тот мог не разрешить.

Поэт находился под надзором. В этот раз повторно позволения просить Пушкин не стал. Просто собрался и поехал. Когда у него потребовали объяснений, сообщил, что хотел повидать брата (Лев был в действующей армии) и некоторых друзей. Но его душа рвалась туда, где свершаются важные, как он считал, события для России. В силу возраста ему не довелось участвовать в Отечественной войне 1812 года, теперь он стремится всё наверстать. Ему это удалось. Он принимал участие в двух военных операциях: в атаке и в преследовании неприятеля. Его азарту и отваге удивлялись бывалые военные. Чудом Пушкин не был убит. Раевскому буквально силой пришлось возвращать Пушкина с передовых позиций. Об этом вспоминали очевидцы. Но свои путевые заметки – именно так Пушкин определил жанр своего произведения – он посвятил не своим военным подвигам. Люди, события, необыкновенные впечатления, которые ему подарило путешествие с мая по сентябрь 1829 года, стали главными в его произведении.

Пушкин рассказывает о своей встрече с генералом Ермоловым, ради этого он сделал крюк в 200 вёрст и заехал к нему в Орёл. Любимец армии, властелин Кавказа теперь в опале. Пушкин честно говорит о том, что улыбка у генерала неприятная, потому что неискренняя.

Рассказывает он о чаепитии в калмыцкой кибитке, о татарской бане в Тифлисе, об осетинских похоронах, о встрече с персидским поэтом, когда Пушкину пришлось устыдиться. С высокомерием европейца он решил подшутить над персом, а тот поразил его «простою, умной учтивостию порядочного человека». И конечно та незабываемая встреча:

«Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис».

Пушкин сетует, что Грибоедов не оставил личных записок, и теперь рассказать его биографию – дело друзей. Воспоминания о Грибоедове были написаны Пушкиным отдельно и вставлены в произведение позже. Опубликовать это было непросто. Имя Грибоедова и обстоятельства его трагической гибели были под запретом по политическим мотивам. Упоминать об этом было нельзя.

Пушкин рассказывает о ненависти черкесов (так называли жителей Кавказа всех национальностей) к русским. Причина – отнюдь не разница культур и религий. Победить оружием эту ненависть нельзя. Необходимо иное средство.

Побег Пушкина в Арзрум в 1829 году стал настоящим прорывом к свободе. Это был последний бунт романтика. Позади безудержное фрондёрство юности, две ссылки, сочувствие участникам заговора. Пушкин после путешествия на линию огня решил круто изменить свою судьбу: остепениться, жениться, зарабатывать службой и творчеством. 1829 год стал рубежным в его жизни. Таким же стал и 1835 год. Путешествий в его жизни достаточно. Но бежать больше некуда. Начался обратный отсчёт. Осталось только много работать и вспоминать, как свистели пули в Арзруме.

Прочтите путевые заметки Пушкина «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года»! Вы откроете для себя целый мир.

Ольга Кузьмина. 31 августа 2020 года

Нравится

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Александр Долинин. Путешествие по «Путешествию в Арзрум». М.: Новое издательство, 2023. Содержание

Ясным солнечным утром 22 апреля 2022 года на трассе, связывающей армянские города Ванадзор и Ташир, образовалась пробка. Местные фермеры оставили грузовики со своим товаром прямо на дороге и собрались на обочине, где сгрудилась многоголовая толпа, смотревшая куда-то вдаль. К ним присоединились туристы из Японии и всякие угрюмые зеваки — преимущественно русские. Даже иранские дальнобойщики забрались на кабины своих фур, чтобы посмотреть — где кончается затор и что же такое случилось.

Вдалеке на холме собралась толпа поменьше и однороднее — в основном мужчины в рубашках и пиджаках. Они суетились вокруг какой-то глыбы, закутанной в белое полотнище. Люди на трассе совсем забыли про свои дела и принялись спорить о том, что же происходит. Очень скоро оживленная беседа их приняла более конкретный оборот — полотнище торжественно упало, и стало ясно: кому-то поставили памятник, и теперь следовало выяснить кому.

Те, кто позорче, принялись описывать, что им удалось разглядеть. «Полководец какой-то или генерал», — предположил один старик, добавив, что «одежда генеральская». И действительно: огромная, минимум в три человеческих роста фигура из белого камня была облачена в подобие плаща, но воинственности ей придавало не столько облачение, сколько поза победителя, торжествующего над павшим врагом.

Кто-то тут же пустил слух, что это памятник Гарегину Нжде. Толпа заметно оживилась: одни принялись шумно высказывать свое одобрение, другие столь же шумно беспокоились о том, как это скажется на армяно-российских отношениях. Гвалт был прерван новым сообщением: лицо у статуи злое, кудрявое.

— Пушкин! — громко предположил какой-то худой, как цапля, русский парень с синими волосами.

Но на его реплику никто не обратил внимания — по большей части потому, что здесь уже есть один монумент, возведенный в честь Пушкина. Отбросив эту версию, зеваки начали выдвигать собственные теории: одни говорили, что это наверняка лорд Байрон, другие почему-то убедили себя и окружающих в том, что это Гагарин.

Словами не описать, какое разочарование постигло народ, собравшийся на трассе Ванадзор — Ташир, когда выяснилось, что на перевале действительно поставили очередной памятник Пушкину. Фермеры вернулись в грузовики и поехали дальше, туристы последовали их примеру, а иранские дальнобойщики так ничего толком и не поняли. И никто даже ни словом не обмолвился о российском имперском сознании — повод для подобных дискуссий оказался слишком заурядный и малозначительный.

И все же интересно — как так вышло, что в 2022 году на Южном Кавказе на символическом уровне сохраняется наследие поэта, чье отношение к региону было, как принято говорить, «неоднозначным»? Во многом удивительный факт: и в Ереване, и в Тбилиси, и в Баку улицы, названные в честь Александра Сергеевича, сохранили свое название даже после самых травмирующих событий, приведших к развороту трех столь разных республик от советской, а затем и российской Москвы. Какая невидимая рука оставляет (впрочем, до поры до времени) силуэт Пушкина на улицах, вероятно, всех городов, исторически так или иначе связанных с Россией? Ответ на этот вопрос я лично попытался найти на страницах новой книги пушкиниста Александра Алексеевича Долинина.

Первое же, что почувствует заинтересованный читатель «Путешествия по „Путешествию в Арзрум“» — феноменальный разрыв между идеологическим и эстетическим содержанием описываемой в нем части пушкинского наследия. С одной стороны, Долинин напоминает, что в России первой трети XIX века был полный консенсус по «кавказскому вопросу», а споры вокруг него если и велись, то лишь по поводу средств, которыми он должен быть решен:

«Например, наиболее жесткие, бесчеловечные „силовые“ методы решения проблемы предлагал революционер П. И. Пестель в „Русской правде“, тогда как охранитель К. В. Нессельроде, враг свободы во всех ее проявлениях, писал И. Ф. Паскевичу 16 декабря 1830 года, что идея покорения кавказских горцев военной силой ему не нравится».

Молодой Пушкин же, как мы помним, нисколько не сомневался в том, что те народы Кавказа, которые еще не покорены, должны быть покорены, а те, которые не христианизированы, — прийти к религиозному единообразию с метрополией. То, что для выражения этих мыслей Александр Сергеевич использовал поэтический дар, в итоге заставило Вяземского сокрушаться по поводу «Кавказского пленника»: «Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни».

В сторону Арзрума Пушкин направился не в поисках поэтического вдохновения. Долинин выделяет две основные причины, заставившие поэта без разрешения выехать на Кавказ: первая — он расценивал это как возможность вырваться из России; вторая — он намеревался принимать самое непосредственное участие в войне. И первое, и второе, пожалуй, очень плохо сходится с образом Александра Сергеевича, который вставляют в наши головы школьные учебники: в обоих порывах Пушкина нет, с одной стороны, лощеного кабинетного патриотизма, а с другой — пушкинского бонвиванства, на смену которому приходит пусть и романтико-поэтическая, но все же кровожадность:

«Артиллерийский офицер Э. В. Бриммер вспоминал, по его словам, „немного смешной случай“, когда русские войска подошли к Арзруму и заняли высоты вокруг города: „Пушкин стоял пред главнокомандующим на чистом месте один. Вдруг первый выстрел из батареи 21-й бригады. Пушкин вскрикивает — „славно!“ Главнокомандующий спрашивает: „Куда попало?“ Пушкин, обернувшись к нему — „Прямо в город!“ — „Гадко, а не славно“, — сказал Иван Федорович“».

В «Путешествии», работа над которым будет завершена в 1835 году, от этого наивного милитаризма не останется и следа — «ретроспективно Пушкин понял простую истину, которую первым сформулировал Пиндар в „Гипорхеме фиванцам“: „Сладка война — для не изведавшего войны; / А кто сведом с ней, / Тот без меры трепещет прихода ее / В сердце своем…“». Само же произведение современников Пушкина не впечатлит: читателей оно оставит либо разочарованными, либо равнодушными.

Одна из причин холодного приема «Путешествия в Арзрум» сегодня может удивить. Произведение, на котором учились писать модернисты в диапазоне от Мандельштама («Путешествие в Армению») до Набокова (травелог Пушкина открывает для себя герой «Дара»), первым его читателям показалось сухим и невзрачным собранием разрозненных заметок, наспех сделанных в дороге. Долинин интереснейшие страницы посвящает тому, что именно таков и был замысел Пушкина, желавшего создать не факт литературы, но факт самой человеческой жизни. В этом стремлении Александр Сергеевич не был первопроходцем — свои травелоги стилизовали под «дорожный дневник» и Карамзин, и Шатобриан, и многие другие авторы эпохи. Но, судя по всему, Пушкину в его стилизации удалось зайти дальше остальных, создав произведение, в котором различие между документом и его литературной обработкой начисто стерто (а вернее — сведено до того состояния, в котором оно становится невидимым для читателя).

При этом критики пушкинской эпохи, прояви они больше наблюдательности и дотошности, могли бы заметить, что в этом сухом травелоге есть место и литературной игре, и литературной полемике. Так, Долинин предлагает сравнить два фрагмента, один из которых принадлежит перу Бестужева-Марлинского, а другой — Пушкина.

«Весь Ахалцых открылся как на ладони. На высоком каменном сосце дерзко вставал старинный замок его, подпершись башнями и оскалив зубцы свои, между коими сверкали пушки. Домы города, с нависшими ярусами, с цветными ставнями, с плоскими кровлями, возвышались неровными, уступчатыми купами, затмив между собою спутанные улицы. Иные из них, казалось, лезли в гору к стопам замка, чтобы приютиться под его защиту; другие словно разбежались по склону холма вдаль от жадности паши. Там и сям из среды их просились в небо стройные минары, получившие голос подобно статуе Мемнона от солнечного луча».

И:

«С высоты горы в лощине открывался взору Арзрум со своею цитаделью, с минаретами, с зелеными кровлями, наклеенными одна на другую».

Полагаю, не нужно пояснять, какой пейзаж принадлежит какому автору и чей текст стоил очевидно бо́льших творческих усилий. Но, повторюсь, от современников Пушкина с современной для них эстетической оптикой это понимание, очевидное для нас, ускользнуло.

Другая распространенная претензия, помимо «сухости», из предъявленных «Путешествию», заключалась в том, что Пушкин из своего странствия не привез описания одежд, обычаев и вообще культуры увиденных народов. Сейчас бы это назвали «имперской слепотой», а в XIX веке скорее сочли равнодушием к читателю и его (к слову, весьма имперскому) любопытству.

Действительно, Пушкин по большей части равнодушен к культурному наследию Кавказа, а его описания встреченных горцев подчеркнуто лапидарны и, пользуясь удачно подобранным Долининым словом, «внеоценочны».

Почему Пушкин распространил «сухость» своего повествования не только на горные пейзажи, но и на живых людей из плоти и крови? Я лично не решусь ответить на этот вопрос. Вместо этого предлагаю подумать над другим.

Вот, скажем, Байрон, кумир юного Пушкина, был активным участником войны за независимость Греции. В чем идеологическое содержание этого факта его биографии? Можно сказать, что он был настоящим прогрессивистом, борцом с империализмом, отдавшим жизнь в национально-освободительной борьбе угнетенных народов. На это можно возразить: нет, Байрон, вольно или невольно, участвовал в заговоре колониальной христианской цивилизации в ее борьбе с восточным миром и его инаковостью (попутно апроприируя албанский национальный костюм). Какая из этих позиций будет верной?

Пушкин, не интересуясь (или по крайней мере сознательно не описывая свой интерес) кавказскими культурами, был ослеплен имперской культурой, носителем которой являлся? Или, напротив, не хотел экзотизировать кавказские народы, изображая их инаковость исключительно через костюм и особенности быта?

Какие из этих утверждений верны? Возможно, все. Возможно, никакие. А возможно, это мы, ленивые и нелюбопытные, сами расставляем себе всевозможные ловушки и ловушечки, анализируя не Байрона и Пушкина, а чудовищные механизмы власти, которые за ними стоят, подчиняя своей разрушительной коллективной воле их индивидуальное художественное наследие?

Больше вопросов, чем ответов. Но, благодаря таким книгам, как «Путешествие по „Путешествию в Арзрум“» Александра Долинина, природа этих вопросов становится как минимум яснее.

…Я любовался прекрасной землёю, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу.

А.С. Пушкин

Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837) – великий русский поэт, прозаик, драматург, критик и мыслитель, перу которого принадлежат произведения, вошедшие в мировую сокровищницу литературы. В русской словесности он стал реформатором литературного языка и зачинателем реализма как творческого метода. В. Г. Белинский писал: «Есть всегда что-то особенно благородное, кроткое и нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом отношении, читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе человека».

2.1. Прочитайте текст и ответьте на вопросы.

Пушкин был знаком с армянами задолго до поездки по Кавказу. Он хорошо знал семью генерала Давида Абамелека, известного общественного деятеля, участника Отечественной войны 1812 г. Давид Абамелек принимал активное участие в жизни Лазаревского института, был избран почётным членом «Общества любителей древности». Его дом в Москве посещали выдающиеся писатели того времени, в том числе и Пушкин, который оставил следующее стихотворение в альбоме Анны, дочери Давида Абамелека:

Когда-то (помню с умиленьем)

Я смел вас нянчить с восхищеньем,

Вы были дивное дитя.

Вы расцвели – с благоговеньем

Вам ныне поклоняюсь я…

Поэт встречался с армянами также во время южной ссылки – в Кишинёве и Одессе. В отрывках из «Путешествия Онегина» Пушкин сообщает, как его герой попал в Одессу, «где ходит гордый славянин, француз, испанец, армянин…».

Интерес Пушкина к армянскому народу отразился и в его творчестве. Так, в «Гавриилиаде» есть упоминание об «армянской легенде» как источнике этой поэмы. Возможно, эту легенду он слышал в Кишинёве от знакомых армян. Известен также черновой текст незаконченной поэмы о Зензевее, в которой Армения показана могучей и гостеприимной страной:

<В Армению, в палаты Зензевея>

Съезжаются могучие цари,

Царевичи, князья, богатыри,

Армянский царь их ласково встречает,

Готовит пир – и ровно сорок дней

Своих гостей он лично угощает.

О непосредственной встрече с Арменией Пушкин пишет в незаконченном «Путешествии в Арзрум». В основе этого произведения лежит дневник Пушкина, который он вёл во время поездки по Кавказу. В 1835 г. он его обработал и пополнил, предполагая издать отдельной книжкой. Тогда же, 3 апреля 1835 г., написано предисловие к этому произведению.

«Путешествие в Арзрум» появилось в первом выпуске журнала «Современник». В этом произведении Пушкин запечатлел важнейшее событие в истории армянского народа – освобождение русскими войсками армянской земли в период Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Его повествование наглядно показывает, как армяне радостно принимают русские войска, относятся к ним как к спасителям. Пушкин сочувствует армянскому народу, приветствует его освобождение.

После появления «Путешествия в Арзрум» официозная пресса выразила недовольство Пушкиным, в частности тем, что в произведении нет пламенного восторга и дивных батальных картин, изображающих наступление русских войск. Официальная критика не понимала, что замыслом поэта было не прославление войны и успехов русского оружия, а изложение своих путевых впечатлений о том, что не было известно в России.

В предисловии Пушкин писал: «…искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта. Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не моё дело…Человек, не имеющий нужды в покровительстве сильных, дорожит их радушием и гостеприимством, ибо иного от них не может требовать…».

Пушкин пользовался огромной любовью у армянского народа. Первым переводчиком Пушкина на армянский язык был Мкртыч Эмин, который перевёл на древнеармянский язык поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». С 1840 г. Эмин работал инспектором в Лазаревском институте и отмечал, что студенты с радостью и интересом переводили на армянский язык «Путешествие в Арзрум». Вторым по времени переводчиком Пушкина на армянский язык стал студент Лазаревского института Саргис Хорасанян, который перевёл отрывки из драмы «Борис Годунов».

(По Р. А. Геворкяну)

1. У кого из выдающихся армянских деятелей, живущих в Москве, любил бывать Пушкин?

2. В каком произведении Пушкина упоминается «армянская легенда»?

3. Какие события в истории армянского народа запечатлены в незаконченном произведении Пушкина «Путешествие в Арзрум»? Почему пресса и критика были недовольны этим произведением? Что писал автор о замысле «Путешествия в Арзрум»?

4. Кто был первым переводчиком произведений Пушкина на армянский язык?

2.2. Прочитайте отрывки из незаконченного произведения Пушкина «Путешествие в Арзрум».

…[Я] стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении.

С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был другой.

низвергаться – книжн. потоком, лавиной устремляться сверху вниз, падать

Человек мой со вьючными лошадьми от меня отстал. Я ехал один в цветущей пустыне, окружённой издали горами… Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега.

Я переехал через реку. Два вола, впряжённые в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я их. – «Из Тегерана». – «Что вы везёте?» – «Грибоеда». – Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис[2].

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году, в Петербурге, пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, не ровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна.

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих заметок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следователей. Мы ленивы и нелюбопытны…

урядник – унтер-офицер в казачьих войсках царской армии; нижний чин уездной полиции в дореволюционной России

непременно – обязательно

…Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землёю, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу. К вечеру прибыл я в Пернике. Здесь был казачий пост. Урядник предсказывал мне бурю и советовал остаться ночевать, но я хотел непременно в тот же день достигнуть Гумров.

Мне предстоял переход через невысокие горы, естественную границу Карского пашалыка. Небо покрыто было тучами; я надеялся, что ветер, который час от часу усиливался, их разгонит. Но дождь стал накрапывать и шёл всё крупнее и чаще. От Пернике до Гумров считается 27 вёрст. Я затянул ремни моей бурки, надел башлык на картуз и поручил себя провидению.

накрапывать – падать редкими каплями (о дожде)

картуз – мужской головной убор с козырьком

Прошло более двух часов. Дождь не переставал. Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождём. Наконец холодная струя начала пробираться мне за галстук, и вскоре дождь меня промочил до последней нитки. Ночь была тёмная; казак ехал впереди, указывая дорогу. Мы стали подыматься на горы. Между тем дождь перестал и тучи рассеялись. До Гумров оставалось вёрст десять. Ветер, дуя на свободе, был так силён, что в четверть часа высушил меня совершенно. Я не думал избежать горячки. Наконец я достигнул Гумров около полуночи. Казак привёз меня прямо к посту. Мы остановились у палатки, куда спешил я войти. Тут нашёл я двадцать казаков, спящих один возле другого. Мне дали место; я повалился на бурку, не чувствуя сам себя от усталости. В этот день проехал я 75 вёрст. Я заснул как убитый.

Казаки разбудили меня на заре. Первою моею мыслию было: не лежу ли я в лихорадке. Но почувствовал, что, слава богу, бодр, здоров; не было следа не только болезни, но и усталости. Я вышел из палатки на свежий утренний воздух. Солнце всходило. На ясном небе белела снеговая, двуглавая гора. «Что за гора?» – спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: «Это Арарат»[3]. Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к её вершине с надеждой обновления и жизни – и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения…

Лошадь моя была готова. Я поехал с проводником. Утро было прекрасное. Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зелёной траве, орошённой росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. «Вот и Арпачай», – сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата.

Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вёл я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда ещё не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоёван: я всё ещё находился в России…

Комментарии

Абамелек-Лазарев, Давид Семёнович (1774–1833) – граф, генерал-майор, герой Отечественной войны 1812 г., из знаменитой семьи известных армянских промышленников Лазаревых, ставших одной из самых богатых семей в России; в 1774 г. Лазаревы получили русское дворянское звание, а в 1807 г. основали первую в Москве типографию.

Арпачай – ныне Ахурян, левый приток реки Аракс.

Лазаревский институт – в 1815 г. Лазаревы открыли училище, преобразованное в 1827 г. в Лазаревский институт восточных языков, на основе которого в начале XX в. был создан Московский институт востоковедения.

Эмин, Мкртич (Никита Осипович) (1815–1890) – историк-арменист, переводчик ряда средневековых историков на русский язык.

2.3. Найдите в тексте словесные образы, в основе которых лежит сопоставление прямого и переносного значений слов.

2.4. Составьте предложения по содержанию текстов, употребляя следующие сочетания:

свежие равнины; крутая дорога; иметь странные предчувствия; библейская гора; поручить себя провидению; демон нетерпения; промочить до последней нитки.

2.5. Какие чувства вызывает у автора суровая природа Армении? Сравните описания природы Армении у Грибоедова и Пушкина.

2.6. Прочитайте с выражением отрывок о том, как Пушкин встретил повозку с телом Грибоедова. Раскройте смысл фразы: «Мы ленивы и нелюбопытны».

2.7. Составьте рассказ по картине Мартироса Сарьяна «Встреча Пушкина с повозкой, везущей тело Грибоедова» (http://artcyclopedia.ru/1936-37_vstrecha_pushkina_s_povozkoj_vezushej_telo_griboedova_harkov-saryan_martiros_sergeevich.htm). Используйте в своём сообщении фразы из текста.

2.8. Составьте словесный портрет поэта в момент описываемых событий.

2.9. Разбейте текст на смысловые части и озаглавьте их.

2.10. Посмотрите фрагмент «Библейская гора» из видеофильма «Армения – земля Ноя» (http://goo.gl/6zms3; 09:20–09:45). На основе увиденного прокомментируйте следующее высказывание из текста: «Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к её вершине с надеждой обновления и жизни – и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения».

2.11. Составьте 3–4?минутный пересказ текста.

2.12. Продолжим читать отрывки из записок Пушкина «Путешествие в Арзрум».

ливмя лить – лить очень сильно, долго, не переставая

…Мы въехали в Карс. Подъезжая к воротам стены, услышал я русский барабан: били зо?рю. Часовой принял от меня билет и отправился к коменданту. Я стоял под дождём около получаса. Наконец меня пропустили. Я велел проводнику вести меня прямо в бани. Мы поехали по кривым и крутым улицам; лошади скользили по дурной турецкой мостовой. Мы остановились у одного дома, довольно плохой наружности. Это были бани. Турок слез с лошади и стал стучаться у дверей. Никто не отвечал. Дождь ливмя лил на меня. Наконец из ближнего дома вышел молодой армянин и, переговоря с моим турком, позвал меня к себе, изъясняясь на довольно чистом русском языке. Он повёл меня по узкой лестнице во второе жильё своего дома. В комнате, убранной низкими диванами и ветхими коврами, сидела старуха, его мать. Она подошла ко мне и поцеловала мне руку. Сын велел ей разложить огонь и приготовить мне ужин. Я разделся и сел перед огнём. Вошёл меньший брат хозяина, мальчик лет семнадцати. Оба брата бывали в Тифлисе и живали в нём по нескольку месяцев. Они сказали мне, что войска наши выступили накануне и что лагерь наш находится в 25 верстах от Карса. Я успокоился совершенно. Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне верхом поваренного искусства. Мы все легли спать в одной комнате; я разлёгся противу угасающего камина и заснул в приятной надежде увидеть на другой день лагерь графа Паскевича.

чичерон – устар. проводник, дающий объяснения при осмотре достопримечательностей, музеев

цитадель – сильно укреплённое сооружение внутри крепостной ограды, приспособленное к самостоятельной обороне

предписание – здесь: официальное распоряжение, бумага с таким распоряжением

Поутру пошёл я осматривать город. Младший из моих хозяев взялся быть моим чичероном. Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом. Мой армянин толковал мне как умел военные действия, коим сам он был свидетелем. Заметя в нём охоту к войне, я предложил ему ехать со мною в армию. Он тотчас согласился. Я послал за его лошадьми. Он явился вместе с офицером, который потребовал от меня письменного предписания. Судя по азиатским чертам его лица, не почёл я за нужное рыться в моих бумагах и вынул из кармана первый попавшийся мне листок. Офицер, важно его рассмотрев, тотчас велел привести его благородию лошадей по предписанию и возвратил мне мою бумагу: это было послание к калмычке, намаранное мною на одной из кавказских станций. Через полчаса выехал я из Карса, и Артемий (так назывался мой армянин) уже скакал подле меня на турецком жеребце с гибким куртинским дротиком в руке, с кинжалом за поясом, и бредя о турках и сражениях.

…24 июня утром пошли мы к Гассан Кале, древней крепости… Она была в 15 верстах от места нашего ночлега. Длинные переходы утомили меня. Я надеялся отдохнуть; но вышло иначе.

Перед выступлением конницы явились в наш лагерь армяне, живущие в горах, требуя защиты от турков, которые три дня тому назад отогнали их скот. Полковник Анреп, хорошо не разобрав, чего они хотели, вообразил, что турецкий отряд находился в горах, и с одним эскадроном Уланского полка поскакал в сторону, дав знать Раевскому, что 3000 турков находятся в горах. Раевский отправился вслед за ним, дабы подкрепить его в случае опасности. Я почитал себя прикомандированным к Нижегородскому полку и с великою досадою поскакал на освобождение армян. Проехав вёрст 20, въехали мы в деревню и увидели несколько отставших уланов, которые спешась, с обнаженными саблями, преследовали несколько кур. Здесь один из поселян растолковал Раевскому, что дело шло о 3000 волах, три дня назад отогнанных турками и которых весьма легко будет догнать дня через два. Раевский приказал уланам прекратить преследование кур и послал полковнику Анрепу повеление воротиться. Мы поехали обратно и, выбравшись из гор, прибыли под Гассан-Кале. Но таким образом дали мы 40 вёрст крюку, дабы спасти жизнь нескольким армянским курицам, что вовсе не казалось мне забавным.

улан – в дореволюционной русской и некоторых иностранных армиях: солдат или офицер лёгкой конницы

кровля – крыша

…Полки наши пошли в Арзрум, и 27 июня в годовщину полтавского сражения в шесть часов вечера русское знамя развилось над арзрумской цитаделью.

Раевский поехал в город – я отправился с ним; мы въехали в город, представлявший удивительную картину. Турки с плоских кровель своих угрюмо смотрели на нас. Армяне шумно толпились в тесных улицах. Их мальчишки бежали перед нашими лошадьми, крестясь и повторяя: Християн! Християн!.. Мы подъехали к крепости, куда входила наша артиллерия; с крайним изумлением встретил я тут моего Артемия, уже разъезжающего по городу, несмотря на строгое предписание никому из лагеря не отлучаться без особенного позволения…

Комментарии

Раевский, Николай Николаевич (младший) (1801–1843) – участник Отечественной войны 1812 г.; во время Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. командовал кавалерийской бригадой в действующей армии.

Анреп, Роман Романович (ум. 1830) – командир уланского полка во время Русско-турецкой войны 1828–1829 гг.

2.13. Подберите эквиваленты к выделенным словам:

изъясняться на чистом русском языке; ветхий ковёр; казаться верхом поваренного искусства; рыться в бумагах; толковать военные действия.

2.14. Найдите в тексте слова и выражения, которые указывают на авторское отношение к сообщаемым фактам и описываемым событиям.

2.15. Составьте предложения по содержанию текста со следующими сочетаниями:

письменное предписание; послание к калмычке; бредить о сражениях; дать 40 вёрст крюку.

2.16. На материале текста покажите, что замыслом Пушкина при написании «Путешествия в Арзрум» было не восхваление русских войск на Кавказе, а описание его путевых впечатлений.

2.17. Расскажите об армянской семье, с которой автор встретился в Карсе. Как вы представляете себе молодого армянина Артемия?

2.18. Опишите следующие ситуации по тексту: «Осмотр Карса вместе с молодым армянином Артемием», «Преследование уланами кур».

2.19. Составьте устный пересказ текста из 200–250 слов.

2.20. Прочитав тексты данной главы, найдите правильное завершение для каждого из предложений.

1. Появление «Путешествия в Арзрум» пресса и критика встретили…

[а] восторженно.

[б] настороженно.

[в] прохладно.

2. Равнины Армении напомнили автору…

[а] райские сады.

[б] цветущую пустыню.

[в] безжизненный край.

3. При виде горы Арарат поэт представляет…

[а] ковчег.

[б] библейские времена.

[в] врана и голубя.

4. Путешествия для поэта с детства были…

[а] приятным времяпрепровождением.

[б] любимой мечтой.

[в] заветным желанием.

5. В доме армянина в Карсе Пушкин с удовольствием отведал…

[а] баранину с луком.

[б] мясо в виноградных листьях.

[в] плов.

6. Вместо письменного предписания поэт показал офицеру…

[а] свидетельство о звании камер-юнкера.

[б] послание к калмычке.

[в] письмо к другу.

7. Мальчишки, встречавшие русские войска, бежали перед лошадьми и кричали:

[а] Христиане! Христиане!

[б] Ура! Ура!

[в] Добро пожаловать!

Для самостоятельной работы

2.21. С какими произведениями Пушкина вы знакомы? Какие из них вам особенно понравились?

2.22. Советуем вам прочитать повести Пушкина «Капитанская дочка», «Повести Белкина», «Пиковая дама», роман в стихах «Евгений Онегин», поэмы «Руслан и Людмила», «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», драму «Борис Годунов».

2.23. Познакомьтесь с книгами Ю. Н. Тынянова «Кюхля» и «Пушкин», Ю. М. Лотмана «Александр Сергеевич Пушкин. Биография», Б. В. Бурсова «Судьба Пушкина».

2.24. Подготовьте доклад о жизни и творчестве Пушкина.

2.25. Составьте сообщение на тему «Путешествие Пушкина в Арзрум».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели

кандидат филологических наук, доцент кафедры лингводидактики и межкультурной коммуникации

факультета иностранных языков, Московский городской психолого-педагогический университет (Москва, ул. Сретенка, 29, Российская Федерация)

mvbaaheera@mail.ru

«ЯЗЫКОМ ВЫСШЕЙ ИСТИНЫ…»: ОТНОШЕНИЕ К ЕВАНГЕЛИЮ В «ПУТЕШЕСТВИИ В АРЗРУМ» А. С. ПУШКИНА

Аннотация: В статье рассматривается христианский код «Путешествия в Арзрум», который является стилеобразующим началом повести, отличающейся большим тематическим разнообразием. По жанру произведение сближается с древнерусскими хождениями. Оно включает в себя этнографический очерк, батальный, ориентальный и ситуативные впечатления от перемещения в пространстве. Все это уравновешивается библейскими именами и ассоциациями, экзистенциальным переживанием сакрального. Пушкин пишет, что Евангелие выступает основанием реальной политики, евангельское слово убедительнее оружия. «Путешествие в Арзрум» оказало влияние на изображение войны Л. Н. Толстым в «Войне и мире», на создание таких хождений XX века, как «Путешествие в Армению» О. Э. Мандельштама и «Путешествие на Афон» Б. К. Зайцева.

Ключевые слова: Евангелие, историческая концепция, война, Кавказ, граница, подтекст, стиль, цикл очерков, жанр путешествия, хождение.

Путешествие в Арзрум» — сложный многоуровневый символический текст. Пушкин достигает нового синтеза документального и художественного. Описывая Кавказ, Турцию, границу империи, военные действия и дорожные встречи и впечатления, автор развертывает мысли, высказанные им еще в рецензии на второй том «Истории русского народа» Полевого и составляющие суть исторической концепции Пушкина.

История древняя кончилась богочеловеком, говорит г-н Полевой. Справедливо. Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. <…> История новейшая есть история христианства. — Горе стране, находящейся вне европейской системы (VII, 146)1.

Эти слова были написаны Пушкиным в 1830—1831 годах. В середине тридцатых в «Путешествии в Арзрум» он продолжает размышлять о связи истории и христианства, углубляет свое понимание цивилизаторской функции России по отношению к нехристианским народам, усиливает убедительность авторской позиции, отстаивая точность фактов, которым часто придает символический смысл. История для Пушкина неразрывно связана с христианством. Так, он пишет брату из Михайловского:

Библия для христианина то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие Истории Карамзина. При мне он ее и переменил (X, 113).

Работа над «Историей Петра» и «Историей пугачевского бунта» идет наравне с кристаллизацией и высказыванием в художественном творчестве религиозных взглядов писателя. В тридцатые годы размышления Пушкина над историей становятся все глубже, Пушкинская религиозная интуиция позволяет ему свидетельствовать об истории как о деле Творца. Но делает это он чрезвычайно тактично. В «Путешествии в Арзрум» он избегает прямых аллегорий или хотя бы четкой символики. Это затрудняет ее описание и анализ в интертекстуальной прозе, какой являются его заметки «во время похода 1829 года». Сложность мотивной структуры «Путешествия» состоит в том, что произведение содержит событийную фабулу и намеченный пунктирно сюжет, основой которого является соотношение христианства с мусульманством и язычеством. В «Путешествии в Арзрум» это одна из главных тенденций.

Многие важные для автора понятия раскрываются перед читателем не сразу. Пушкин рассчитывает на читателя, умеющего продолжать, додумывать сказанное и нарисованное писателем. Лаконизм «бездны пространств» пушкинского слова становится в «Путешествии в Арзрум» по-новому насыщен смыслами.

Такой прием «продолженного контекста» Пушкин применяет сразу, с самого начала. На первый взгляд, предисловие к «Путешествию в Арзрум» Пушкину нужно, чтобы опровергнуть неверные толкования, связанные с его именем, которые

возникли в связи с книгой французского агента Фонтанье, где сказано о том, что некий поэт выступил с сатирическим описанием Русско-турецкой войны 1829 г. Желая расставить точки над 1, автор уточняет, кто из писателей принимал участие в русско-турецкой кампании. Это А. С. Хомяков и А. Н. Муравьев.

Оба находились в армии графа Дибича. Первый написал в то время несколько прекрасных стихотворений, второй обдумывал свое путешествие к святым местам, произведшее столь сильное впечатление. Но я не читал никакой сатиры на Арзрумский поход (VI, 639).

Здесь, помимо опровержения французской точки зрения Фонтанье, есть еще и указание на то, какова русская традиция описания Арзрумского похода. То есть — это своего рода скрытый эпиграф, намек на то, что стоит искать и в его повествовании. Второе посещение Кавказа было для Пушкина и путешествием к святым местам, и источником вдохновения для создания прекрасных лирических стихотворений («Кавказ», «Монастырь на Казбеке», «На холмах Грузии», «Стамбул гяуры нынче славят»).

В свое время М. О. Гершензон проницательно писал о соотношении фактов и цели их сообщений в пушкинских тек-

2 ч

стах , предостерегая исследователей от прямолинейного истолкования стихов и прозы поэта. «Путешествие в Арзрум» — прощание с романтизмом, Кавказом его юности, размышления о начале времен, столкновении цивилизаций, границе между мусульманством и христианством, Европой и Азией. И посещение библейской земли — Арарата, старейших христианских стран — каменистой Армении и живописной Грузии, которые напоминают Иудею и Палестину, войной волнуемый Кавказ.

Кавказ привлекал Пушкина еще в юности. 12 марта 1819 г. А. И. Тургенев пишет П. А. Вяземскому в Варшаву:

Пушкин не на шутку собирается в Тульчин, а оттуда в Грузию и бредит уже войною3.

Познакомившись во время путешествия с Раевскими (в 1820 г.) с новоприсоединенными землями Российской

империи, услышав историю пленения одного из казаков, Пушкин пишет свою первую южную, или байроническую, поэму «Кавказский пленник», которая становится в полном смысле мифопорождающим текстом русской литературы. Мотив плена получает развитие не только у Лермонтова, Толстого, но будет разрабатываться и в литературе XIX и XX веков, современном кинематографе.

Пушкин задает парадигму взаимоотношений героев — разочарованный, гордый, но эгоистичный русский и любящая, самоотверженная черкешенка. А в эпилоге — взгляд политика: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов». Литературная и политическая линии отношений героев, России и Кавказа соотнесены в поэме. Однако восторженность, с которой поэму приняла русская читающая публика, описания «ужасного края чудес» практически заслонили геополитические размышления поэта. Для публики важным стало то, что черкешенка — совсем не мотивированно — любит героя. И представление о том, что на Кавказе нас будут любить, — будет сохраняться в течение долгого времени. П. А. Вяземский, разделяя приверженность Пушкина романтизму, резко осуждает младшего друга за эпилог поэмы «Кавказский пленник», которая очень нравилась ему в литературном отношении. Он считал, что поэт наслушался разговоров в кругу Ермолова и его администрации и выражал чужие мысли.

Что за герой Котляревский? Что тут хорошего, что он «как черная зараза, губил, ничтожил племена»? От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся. Если бы мы просвещали племена, то было бы что воспеть. Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны и тогда суду истории решать, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта не должны быть славословием резни. Мне досадно за Пушкина: такой восторг — настоящий анахронизм .

В «Путешествии в Арзрум» не остается ни прямого восхищения военными действиями, ни «покаяния» за байроническую поэму.

Здесь нашел я измаранный список «Кавказского пленника» и, признаюсь, перечел его с большим удовольствием. Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно (VI, 651).

Пушкин не отрицает сказанного ранее. Он принимает гуманистические оценки Вяземского, но идет дальше, заглядывает в суть вещей.

Если для Вяземского важен нравственный и цивилизаци-онный аспекты отношений России и Кавказа, то для Пушкина, зрелого историка, в «Путешествии в Арзрум» важны связь истории и основных положений христианства. К этому автор ведет читателя исподволь, как бы мимоходом.

Говоря о посещении Ермолова, Пушкин сообщает, что опальный главноуправляющий Кавказа язвительно сравнивал своего преемника графа Паскевича-Эриванского с Иисусом Навином, называл его «графом Иерихонским». Пушкин не приводит прямой речи собеседника, мы узнаем это в авторском изложении. Это обращение к Библии настраивает читателя на сравнение падения Иерихонских стен с падением Арзрума. Многочисленные упоминания библейских имен несут ту же функцию — сопоставление современных событий Русско-турецкой войны со всемирной историей, которая, как само летоисчисление, начиналась с Библии. Ермолов

…недоволен «Историей» Карамзина; он желал бы, чтобы пламенное перо изобразило переход русского народа из ничтожества к славе и могуществу (VI, 642).

Пушкин описывает разные ситуации, связанные с Русско-турецкой войной, встречи со знакомыми и незнакомыми людьми. Тут и «несколько грузин», сопровождающих арбу с телом Грибоедова, и друзья юности — Вальховский, Раевский, Бурцев, Михаил Пущин, новые знакомые — Паскевич, Симонич, кабардинский князь Бей-Булат, казаки, персидский принц, поэт Фазил-хан. Пленные турки — Сераскир, Осман-паша. Татарин-банщик безносый Гасан и арзрумский дервиш. Тут и разные народы, буквально «двунадесять язы-цев». Описывает их образ жизни и обычаи — калмыцкую пищу и осетинские похороны, нравы грузинские и армянскую деревню, тифлисские серные бани и турецких пленников, которые никак не могут привыкнуть к черному хлебу. Военный лагерь и дворец сераскира. Харем и чумный госпиталь. Автор несколько остраненно описывает различия в обычаях разных народов. Пушкина интересует связь рели-

гиозной и повседневной жизни. Тема сакрального последовательно проводится автором в отборе эпизодов [1,342—348]. В приложение к «Путешествию» Пушкин помещает очерк о верованиях курдской секты езидов.

Религиозность Пушкина 30-х годов глубока и прикровен-на. Она вытекает из историософских размышлений поэта и выступает как новая стадия описания личностей и народов. В «Путешествии в Арзрум» — находим следующую за этнографизмом стадию объяснения мира, азиатских народов. Если в «Кавказском пленнике» Пушкин использует отдельные неизвестные читателю слова типа «сакля», «шашка» или «кумыс» и дает им объяснения в примечании, то в «Путешествии в Арзрум» его интересует то, что стоит «за» этнографизмом, что является причиной более глубокой мотивации поведения разных этносов. А это — религиозный аспект. Одновременно с «Путешествием в Арзрум» Пушкин пишет «Песни западных славян», где есть и Иисусова молитва, и тема нетварного света, и мотив пророчества в первом и последнем стихах цикла. Ему предшествует кавказский цикл, со стихотворениями «Монастырь на Казбеке» и «Кавказ», где изменение авторской точки зрения соответствует дням творенья в книге Бытия, а стилистика стихотворения близка к изображению пейзажа в иконописной традиции. Одновременно с «Путешествием в Арзрум» Пушкин работает над переложением первых глав библейской Книги Юдифь («Когда владыка ассирийский»), молитвы Ефрема Сирина («Отцы-пустынники и жены непорочны»), житием великого грешника (по удачному определению Ирины Сурат) [7,187] — стихотворением «Родрик» («На Испанию родную»), переложением повести «Путь паломника» Баньяна — «Странник». Мы видим, что религиозная проблематика пушкинского творчества этих лет нарастает, «Путешестие в Арзрум» строится на библейских ассоциациях.

Зеркало пушкинской лирики позволяет прочитать «Путешествие в Арзрум» с точки зрения религиозной проблематики. Если рассматривать «Путешествие» на фоне целостного творчества Пушкина тридцатых годов, в лирике раскрывается тема греха и крепости веры и как следствие последней —

победоносности, неприступности города и государства. В стихотворении «Стамбул гяуры нынче славят», приписанном поэту-янычару Амину-Оглы, Пушкин дает противопоставление Стамбула, который погряз во грехе и «отрекся от пророка», — нагорному Арзруму. Но, несмотря на верность заветам своей религии, город завоеван русскими войсками. Существует одна правда. Мир нехристианский — это мир греха, будь то языческий мир или мусульманский. Пушкин помещает эпизоды, посвященные теме греха, — посещение гарема, описание гермафродита и др. — рядом со стихотворением янычарского поэта.

Крепость границ империи зависит от отношений с покоренными народами. Пушкин трезво оценивает реальность отношений России с Востоком. Он серьезно осведомлен об истории горских народов. Кавказ не так давно принял магометанскую веру. Черкесы

…были увлечены деятельным фанатизмом апостолов Корана, между коими отличался Мансур, человек необыкновенный, наконец схваченный нами и умерший в Соловецком монастыре (VI, 648).

Пушкин отвечает на вопрос, поставленный Грибоедовым и поэтами-романтиками: «Русь, зачем воюешь ты / неприступны высоты?»5 Он верит в цивилизаторскую миссию России.

Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из вольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги. Дружба мирных черкесов ненадежна: они всегда готовы помочь буйным своим единоплеменникам. Дух дикого их рыцарства заметно упал… Почти нет никакого способа их усмирить, пока их не обезоружат, как обезоружили крымских татар, что чрезвычайно трудно исполнить, по причине господствующих между ими наследственных распрей и мщения крови (VI, 647—648).

Что же с точки зрения автора «Путешествия в Арзрум» может послужить разрешению этого конфликта? Не воинская доблесть или экономические санкции.

Должно однако ж надеяться, что приобретение восточного края Черного моря, отрезав черкесов от торговли с Турцией,

принудит их с нами сблизиться. Влияние роскоши может благоприятствовать их укрощению: самовар был бы важным нововведением. Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедь Евангелия… Кавказ ожидает христианских миссионеров. Но легче для нашей лености в замену слова живого выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты» (VI, 648—649).

К сожалению, эта глубоко продуманная пушкинская программа, венчающаяся проповедью Евангелия, до сих пор не осознается как его взгляд на основание конкретной политики. Современный исследователь Н. В. Маркелов в книге «А. С. Пушкин и Северный Кавказ», пишет: «В первой главе «Путешествия в Арзрум» поэт набросал конспективный план покорения Кавказа, высказав сначала стратегически разумные соображения о перекрытии кислорода, а окончив, увы, наивными прожектами о пользе самовара и христианских проповедей» [6, 166]. После чего идет приведенная нами выше цитата о проповеди Евангелия как наиболее действенного средства политики. Тем не менее (книга вышла уже в XXI в., в 2004 г.) Маркелов называет это «наивными прожектами». Современный знаток Северного Кавказа считает, что это утопический путь. Думается, что позитивистские взгляды современного автора не позволяют ему понять целостного восприятия Пушкиным кавказских проблем, если разумными называются только дипломатический и экономический аспекты.

Но для поколения русских людей того времени и самого Пушкина религиозность была вопросом практической политики. Это была выношенная позиция. В черновиках сохранился выразительный пассаж, содержащий развернутую программу действий в отношении Кавказа и новых земель, присоединенных к Российской империи, описания просвещения как христианизации:

Есть наконец средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века, но этим средством Россия небрежет: проповедание Евангелия. Терпимость сама по себе вещь хорошая, но разве апостольство с нею несовместно? Разве истина дана для того, чтобы скрывать ее под спудом?

Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детских заблуждений, и никто еще из нас не подумал препоясаться и идти с миром и крестом к бедным братиям, доныне лишенным света истинного. Легче для нашей холодной лености в замену слова живого выливать мертвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты. Нам тяжело странствовать между ими, подвергаясь трудам, опасностям по примеру древних апостолов и новейших римско-католических миссионеров.

Лицемеры! Так ли исполняете долг христианства? Христиане ли вы? С сокрушением и раскаянием должны вы потупить голову и безмолвствовать… Кто из вас, муж Веры и смирения, уподобился старцам, скитающимся по пустыням Африки, Азии и Америки, в рубищах, часто без крова, без пищи, но оживленны<м> теплым усердием и смиренномудрием. Какая награда их ожидает? Обращение рыбака или странствующего мальчика, или семейства диких, или бедного умирающего старца, нужда, голод, иногда мученическая смерть. Мы умеем в великолепных храмах спокойно блистать велеречием, упиваться похвалами слушателей. Мы читаем светские книги и важно находим в суетных произведениях выражения предосудительные. Предвижу улыбку на многих устах. Многие, сближая мои калмыцкие нежности с черкесским негодованием, подумают, что не всякой <и> не везде имеет право говорить языком высшей истины. Я не такого мнения. Истина, как добро Молиера, где попадается, там и берется (VI, 740—741).

Пушкин отказывается от этой великолепной прозы, написанной с романтической страстностью и энергией пророческого пафоса. Соединение документального и сакрального было характерно для литературы времен войны 1812 г., «мес-сианической риторики», как называет ее Б. М. Гаспаров. Тогда война, конкретные сводки с поля боя осмысливались как апокалиптическая битва с Денницей, антихристом, объединившим под своим началом двунадесять языцев. «Пушкин не «принимает» систему апокалиптических образов (а вместе с ней и более общую неоархаическую ориентацию) и не «отвергает» ее, как это делали различные его современники. Воспринятый им в ранней юности поэтический материал не откладывается в определенную ячейку его поэтического мышления, но органически развивается, сплавляется с но-

выми жизненными и поэтическими впечатлениями, проецируется на все новые тематические и жанровые задания и на развивающееся, становящееся все более сложным и зрелым мироощущение поэта» [3, ПО].

Думается, что для Пушкина, в первый раз оказавшегося на войне, могли актуализироваться эти образы. Но он ищет свою интонацию и стилистику. Язык «Путешествия в Арзрум» предвосхищает метод Л. Н. Толстого в изображении войны как обыденного дела, как события трагического, но лишенного риторики. Описывая лаву казаков, Пушкин находит уместным передать слова одного из казаков. На вопрос «много ли турок?», он отвечает «свиньем валит, ваше благородие», задавая поразительную многозначность экспрессивному слову. Здесь и презрительное отношение к врагу, турки — свиньи для казаков. И связь с запретом есть свинину мусульманам. И переданное диалектным синтаксисом, зримое описание лавины турецкого войска, которое отсылает к бесам, вселившимся в стадо свиней, бросившихся в Га-даринское озеро.

Библейские и евангельские ассоциации, заключенные в мотивных ассоциациях, числовой символике, метафорах, держат сюжет. (Подробнее см. нашу статью «Библейский пласт «Путешествия в Арзрум» А. С. Пушкина [1, 342—348]. Мысль об укорененности в языке и распространенности Евангелия Пушкин формулирует в статье «Об обязанностях человека. Сочинение Сильвио Пеллико» (напечатанной, как и «Путешествие в Арзрум», в «Современнике»), называя его пословицею народов.

Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется евангелием, — и такова ее вечно-новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие (VII, 443).

В «Путешествии в Арзрум» Пушкин реализует мысль, высказанную в начале тридцатых годов:

Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада (VII, 14).

«Путешествие в Арзрум», как и поздняя лирика, на уровне жанра, дает образец соединения нескольких жанровых форм. А. Гаджиев, автор диссертации «»Путешествие в Арзрум» А. С. Пушкина и русская очерковая проза второй половины 20— 30-х годов XIX века», считает, что это «цикл очерков, объединенных вокруг поездки» [2, 5] или же очерк, соединяющий этнографический, батальный и ориентальный варианты очерковой литературы. Убедительно показав, что Пушкин отказывается в «Путешествии в Арзрум» от сентименталист-ского и романтического стиля путешествий, автор делает достаточно расплывчатый вывод о том, что это реалистический путевой очерк. При этом из поля зрения исследователя выпадает соотношение религии и истории, библейская и евангельская проблематика (диссертация была защищена в 1973 г., в советское время в кузнице идеологических кадров — на факультете журналистики МГУ) и не осмыслена традиция сред-невекой древнерусской литературы, из которой возник путевой очерк. В хождениях, в отличие от других жанров древнерусской литературы, наиболее выражено авторское начало, при том, что автор описывает не себя, а впечатление, которое производит Святая Земля и другие святыни на благочестивого паломника. «…Хождение представляется единственным в восточнославянском средневековье церковным жанром, где эмпиризм описания (скрупулезность в передаче мельчайших деталей изображаемых предметов) не только допускается, но является жанровой необходимостью, причем в данном и, пожалуй, единственном случае оправдан богословски» [5,190], — пишет Л. Левшун.

«Путешествие в Арзрум» является глубоко новаторским произведением. Изображение войны и документальные вне-литературные — статистические, исторические, географические и т. д. — включения в ткань художественного произведе-

ния, тормозящие движение сюжета, нашли отражение в стиле романа-эпопеи Л. Н. Толстого. Опыт пушкинского свободного описания, временной ретардации и движения в пространстве, в сочетании с точностью деталей, дал в XX в. такие разные современные хождения, как «Путешестие в Армению» 0. Мандельштама и «Путешествие на Афон» Б. Зайцева.

Примечания

1 Здесь и далее цит. по: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. М.-Л.: Изд. АН СССР (Пушкинский Дом), 1949. Номер тома и страницы указывается в круглых скобках после цитаты.

2 «Но я советовал бы всем изучающим Пушкина принять к руководству двойное правило: слепо, даже суеверно верить всем его сообщениям — иникогдане верить его указаниям о цели его сообщений. В рассказе о фактах Пушкин, можно сказать, принудительно правдив до щепетильности; выдумывать он не мог, даже если бы хотел, потому что тогда его перо писало бы плохо — плохие стихи или плохую прозу. Но ровно так же он был неспособен раскрывать до конца или ясно высказывать свои замыслы, свои постижения и предчувствия — «мечтанья неземного сна», потому что они и не могут быть выражены ясно; если бы он пытался делать это, его стихи и проза были бы плоски. Он сплошь и рядом утаивает или даже умышленно прячет концы в воду» [4, 124].

3 Летопись жизни творчества Александра Пушкина: В 4 т. Т. 1. 1799— 1824. М.: Слово / Б1ото, 1999. С. 140.

4 Остафьевский архив князей Вяземских: В 5 т. СПБ, 1899—1909. Т. П. С. 274.

5 Грибоедов А. С. Хищники на Чегеме // Грибоедов А. С. Сочинения. М.: Художественная литература, 1988. С. 342.

Список литературы

1. Багратион-Мухранели И. Л. Библейский пласт «Путешествия в Арзрум» А. С. Пушкина // XI Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского богословского института. М.: Изд-во ПСТБИ, 2001. 452 с.

2. Гаджиев Агиль Джафар Оглы. «Путешествие в Арзрум» А. С. Пушкина и русская очерковая проза второй половины 20—30-х годов XIXвека: Автореферат дисс…. канд. филол. наук. М.: МГУ, 1973. 25 с.

3. Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. Спб.: Академический проект, 1999. Т. 27. 398 с. (Серия «Современная западная русистика»).

4. Гершензон М. О. Мудрость Пушкина. М.: Книгоиздательство писателей в Москве, 1919. 230 с.

5. Левшун Л. В. История восточнославянского книжного слова XI— XVII вв. Минск: Экономпресс, 2001. 352 с.

6. Маркелов Н. В. А. С. Пушкин и Северный Кавказ. М.: Гелиос АРВ, 2004—256 с.

7. Сурат И. 3. «Родрик»: житие великого грешника // Новый мир. 1997. № 3. С. 187—199.

Irina Leonidovna Bagration-Mukhraneli

Ph.D., Associate Professor of Moscow Psychological and Pedagogical University (Ulitsa Sretenka, 29, Moscow, Russian Federation)

mvbaaheera@mail.ru

«THE LANGUAGE OF THE HIGHEST TRUTH…»: PUSHKIN’S ATTITUDE TO THE GOSPEL IN HIS JOURNEY TO ARZRUM

Abstract: The article deals with the Christian code of Alexander Pushkin’s Journey to Arzrum, which is a style forming factor for the whole story, featuring a large thematic diversity. The genre of this book is similar to Old Russian pilgrimage stories. It includes ethnographic sketch, battle, Oriental and situational impressions from moving in space. All these are balanced with the biblical names and allusions, as well as the existential experience of the sacred. According to Pushkin, the Gospel is the foundation of real politics and an effective means of annexing the Caucasus to the Russian Empire. Journey to Arzrum had an impact on the image of the war created by Teo Tolstoy in his War and Peace, as well as on the creation of such pilgrimage stories of the 20th century as the Journey to Armenia by Osip Mandelshtam and Journey to Mount Athos by Boris Zaytsev.

Keywords: Gospel, historical concept, war, the Caucasus, border, subtext, style, series of essays, travel genre, pilgrimage story.

References

1. Bagration-Mukhraneli I. L. Biblical Level of Alexander Pushkin’s «Journey to Arzrum» [Bibleisky plast «Puteshestvia v Arzrum» A. S. Pushkina]. Proceedings of the 9h Annual Theological Conference of Orthodox Saint Tikhon Theological Institute [XI Ezhegodnaya Bogoslovskaya Konferen-tczya Pravoslavnogo Svyato-Tikhonovskogo Instituta]. Moscow, PSTBI PubL, 2001. 452 p.

2. Gadjiyev Agil’ Jafar Ogli. Alexander Pushkin’s «Journey to Arzrum» and Russian Essay Prose of the Second half of the 1820—1830’s. [«Puteshestvia v Arzrum» A. S. Pushkina i russkaya ocherkovaya proza vtoroy polovini 20—30 godovXIXveka]. Moscow, MSU, Publ. 1973. 25 p.

3. Gasparov B. M. Alexander Pushkin’s Poetic Diction as a fact of Russian

Literary Language History [Poeticheskiy yazik Pushkina kak fact istorii russkogo literaturnogo yazika]. St. Petersburg, Academicheskiy Proekt Publ, 1999, v. 27, 398 p.

4. Gershenzon M. O. Alexander Pushkin’s Wisdom [Mudrost’ Pushkina]. Moscow, Knigoizdatel’stvo pisateley v Moskve, 1919. 230 p.

5. Levshun L. V. History of the 11—17 Centuries Western Slavic Literary Language [Istoria vostochnoslavianskogo knijnogo slova XI—XVII vv]. Minsk, Econompress Publ, 2001. 352 p.

6. Markelov N. V. Alexander Pushkin and North Caucasus [A. S.Pushkin i Severnii Kavkaz]. Moscow, Gelios ARV Publ, 2004. 256 p.

7. Surat I. Z. Rodric: Life of a Great Sinner [«Rodric»: zjitie velikogo greshnika]. Novii mir, 1997, no. 3, pp. 187—199.

© Багратион-Мухранели И. Л., 2013