Сочинение поэма мертвые души в оценке критиков

Рождение на свет такого уникального и художественно мощного произведения, как знаменитая поэма Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души», произвело настоящее движение в среде русских литераторов и критиков. (История создания поэмы «Мертвые души»: замысел поэмы).

Признаком силы этой поэмы является то, что все литераторы, писатели, поэты и критики в один голос говорили о неповторимости и важности этого произведения. Важно отметить мнение знаменитого русского критика Белинского, а также мнение его антагониста – критика Шевырева.

Критика Белинского: глубина общественной идеи

По мнению Белинского, «Мертвые души» стоят выше всего, что было в русской литературе. Главной причиной это является то, что это же ставшее бессмертным произведение содержит в себе глубину общественной идеи и высокую художественную выразительность образов и картин.

Гоголь сумел совместить в одной поэме живые, чрезвычайно важные национальные мотивы и высокохудожественные идеалы, которые помогли ему подчеркнуть и в необходимый момент выделить заложенные писателем в поэму идеи.

Белинский подчеркивает, что в поэме нет ничего комического и вызывающего смех, и очевидно, что у автора не было желания насмешить читателя, он преподносит выдуманные им события глубоко и серьезно, так как желает, чтобы подтекст его поэмы был услышан правильно, и чтобы истина стала по-настоящему открытой и очевидной для людей.

Белинский убежден, что данную поэму нельзя рассматривать со стороны привычной для гоголевского творчества сатиры, сам жанр «Мертвых душ» и замысел произведения, включающий целых три тома, говорит о том, что писатель желает, чтобы к образам и событиям поэмы относились с полной серьезностью и вниманием.

Колебания Белинского в отношении «Мертвых Душ»

Это вызвало даже резкую отповедь Белинского, в защиту униженных мировых гениев. Сам Белинский не посвятил «Мертвым Душам» целой статьи, но несколько раз в разных работах отзывается о них сочувственно. «Мертвые Души», по его словам, «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни. «Мертвые души», по словам этого знаменитого критика, – творение, необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и, в то же время, глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое». Белинский был живо затронут также лиризмом Гоголя, романтическими порывами его души, его страстным исканием живой русской души. Белинского заинтересовали и обещания Гоголя дать продолжение поэмы с другими лицами, хотя после «славянофильских» восторгов Шевырева и К. Аксакова по поводу этих будущих идеальных русских героев, западник-Белинский стал критически относиться к обещаниям Гоголя. Он даже прозрел в этих обещаниях опасность, грозящую гоголевскому таланту, и стал печатно убеждать его «не увлекаться такими замыслами, которые не отвечают вполне определившемуся характеру его таланта». По адресу К. Аксакова, Белинский сказал: «истинная» критика «Мертвых Душ» должна состоять не в восторженных криках о Гомере и Шекспире, об акте творчества, о тройке, – нет, истинная критика должна раскрыть пафос поэмы, который состоит в противоречии общественных форм жизни с её глубоким субстанциальным началом, доселе еще таинственным, доселе не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения. Увлекавшийся в этого период философией Гегеля Белинский, как и Гоголь, старался определить идеальные стороны народности русской, – то положительное, что она должна внести в сокровищницу человеческой культуры, чтобы завоевать право на почетный титул «исторического» народа. Ясное определение русских идеалов – и искажение этих идеалов в изображенной Гоголем русской жизни, – вот, те основания, на которые рекомендовал Белинский вступить серьезному критику «Мертвых Душ».

Мнение критика Шевырева

В оценке значимости и художественной ценности «Мертвых душ» критик Шевырев – извечный антагонист Белинского и «натуральной школы» — больше всего выделяет двойственность творчества Гоголя и его внутреннюю противоречивость, которая находит отображение в его произведениях.

Шевырев предполагает, что в первую очередь, в поэме стоит обратить внимание на резкую и явную противоположность внешнего мира и его содержания с прекрасным миром искусства.

По мнению критика, только один Гоголь сумел настолько гармонично воплотить подобную противоречивость жизни в искусство, и сумел сделать это с пользой для людей и полным пониманием того, что именно необходимо выделить в этой неустанной борьбе между реальностью и вымыслом, без которой невозможно создать высокохудожественное произведение того уровня и смыслового наполнения.

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин, Сенковский, Полевой

Булгарин призвал многое в произведении Гоголя забавным и смешным, признал наличность умных замечаний, но заявил, что все эти счастливые частности тонут в странной смеси вздора, пошлостей и пустяков. В общем, «Мертвые души» показались ему произведением не совсем приличным и несерьезным. Гоголя он сравнил с Поль де Коком.

Таково же отношение к «Мертвым Душам» Сенковского, – он не отрицает присутствия в «поэме» легкого остроумия, но не видит серьезной художнической наблюдательности: «стиль его грязен, картины зловонны», – говорит придирчивый критик, – правды русской жизни он в поэме не нашел.

Полевой, застарелый романтик, не мог переварить гоголевского реализма и признал в «Мертвых Душах» – грубую карикатуру, которая перешла за предел изящного. Произведение это он называет «неопрятной гостиницей», «клеветой на Россию». «Сколько грязи в этой поэме! – продолжает Полевой. – И приходится согласиться, что Гоголь – родственник Поль де Кока. Он – в близком родстве и с Диккенсом, но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за светлые черты, а их не найти у Гоголя».

Н. А. Котляревский о реализме «Мертвых Душ»

Ярко проявившийся в «Мертвых душах» талант Гоголя помог ему создать школу русского реалистического романа. Позднейший русский критик, Нестор Александрович Котляревский совершенно справедливо характеризует ширину и глубину этого таланта.

Н. В. Гоголь, автор «Мертвых Душ». Портрет работы Ф. Мюллера, 1841

Гоголь, «как большой художник, творит людей словами, и они стоят, как живые, перед нами, но, кроме этой жизненности и жизнеспособности, эти люди обладают и еще одним качеством, которым они обязаны тому же таланту автора, но, главным образом, его зоркому и серьезному взгляду на жизнь. Это качество – их типичность. Они все «типичны», т. е. их умственный склад, темперамент, их привычки, образ их жизни не есть нечто случайное, или исключительное, нечто лично им принадлежащее, – весь их внутренний мир, и вся обстановка, которую они создают вокруг себя – художественный итог внутренней и внешней жизни целых групп людей, целых кругов, классов, воспитавшихся в известных исторических условиях; и эти условия не скрыты от вас, а пояснены нам именно благодаря типичности тех лиц, которых автор выставил, как художественный синтез всех своих наблюдений над жизнью.

Возьмем ли мы помещичьи типы, и мы сразу увидим, что в них дана вся патология дореформенного дворянства, с его маниловщиной на чужом труде, с кулачеством Собакевича, не отличающего одушевленного раба от неодушевленного, с ноздревщиной, которая знает, что, в силу дворянского своего положения, она всегда сумеет вывернуться и не погибнет, с самодурством Кошкарева, который учреждал министерства и департаменты в своей усадьбе, мня себя самодержавным, или, наконец, с благомыслием и добродушием Тентетникова, который прел на корню, избавленный от необходимости к чему-либо приложить свою волю и энергию.

Почти в каждом из гоголевских типов можно найти такую типичность. Всегда выведенное им лицо интересно и само по себе, как известная разновидность человеческой природы, и кроме того, как цельный образ, по которому можно догадаться о культурных условиях, среди которых он вырос. В этом смысле Гоголь для своей эпохи был единственный писатель: ничей взор не проникал так вглубь русской жизни, никто не умел придать такую типичность своим образам и, если в оценке художественного рассказа выдвигать на первый план эту способность писателя обнаруживать тайные пружины окружающей его жизни, показывать нам, какими общими течениями мысли, какими чувствами, стремлениями, среди каких привычек живет не одно какое-нибудь лицо, а целые группы лиц, из которых слагается общественный организм, – если эту способность ценить в бытописателе-реалисте, то, бесспорно, историю русского реального романа придется начинать с «Мертвых душ» Гоголя».

К истории одного спора (В.Г. Белинский, С.П. Шевырев и К.С. Аксаков о «Мертвых душах»)

The History of One Dispute (V.G.Belinsky, S.P. Shvyryov and K.S. Aksakov about the ?Dead Souls?)

К 200-летию со дня рождения В.Г. Белинского

Греков Владимир Николаевич доцент кафедры филологии историко-филологического факультета Православного Института Св. Иоанна Богослова (Москва), [email protected]

Vladimir N. Grekov Associate Professor at the chair of philology, Historical and Philological Faculty, Orthodox Institute of St. John the Evangelist (Moscow),

Аннотация В предлагаемой статье рассматривается полемика К.С. Аксакова и В.Г. Белинского о «Мертвых душах». Автор попытался взглянуть на эту полемику через призму понимания античного мира и античной культуры самим Гоголем и его истолкователями – Белинским и К. Аксаковым. К. Аксаков увидел тайну Гоголя в том, что С.П. Шевырев считал удачным приемом или даже подражанием. Спор об эпосе из чисто художественного превращается в исторический, о прошлом, настоящем и будущем России.

Ключевые слова: В.Г. Белинский, К.С. Аксаков, С.П. Шевырев, Н.В. Гоголь, славянофилы, спор о «Мертвых душах».

Abstracts The article is devoted to the controversy of K.S. Aksakov and V.G. Belinsky on the «Dead souls». The author tried to look at the controversy through the prism of the understanding of the ancient world and of the ancient culture by Gogol and his interpreters – Belinsky and K. Aksakov. K. Aksakov saw the mystery of Gogol in that S.P. Shevirev considered successful reception or even imitation. The debate on the epic from a purely artistic turns in history, of the past, present and future of Russia.

Key words: V.G. Belinsky, K.S. Aksakov, S.P. Shevirev, N.V. Gogol, the slavophiles, the dispute on the ?Dead souls?.

После выхода брошюры К.С. Аксакова о «Мертвых душах» и его полемики с В.Г. Белинским1 Н.В. Гоголь высказал свое суждение. Он одобряет намерения Константина Сергеевича, но не вполне доволен или даже обще недоволен результатом, подчеркивая: «разница страшная между диалектикою и письменным созданием». По существу, это упрек в преждевременности, в незрелости публикации «мыслей-ребенков», которые в своей основе, потенциально, могли бы быть вполне основательными. Приведем полностью слова Гоголя из его письма С.Т. Аксакову от 6 (18) марта 1843 г. из Рима: «Константину Сергеевичу скажите, что я и не думал сердиться на него за брошюрку, напротив, в основании своем она замечательная вещь. Но разница страшная между диалектикою и письменным созданием, и горе тому, кто объявляет какую-нибудь замечательную мысль, если эта мысль – еще ребенок, не вызрела и не получила образа, видного всем, где бы всякое слово можно почти щупать пальцем. И вообще, чем глубже мысль, тем она может быть детственней самой мелкой мысли»2. Воспринимая слова Гоголя как неодобрение (хотя и мягкое) К. Аксакова, исследователи тем самым автоматически предполагают, что Аксаков не досказал, не развил полностью свою концепцию, так что его понимание было не адекватно гоголевскому3.

А.Д. Синявский высказывает свое предположение: «Не Аксакову, но поэме еще надлежало созреть до Гомера. Общий же курс и подход были выбраны правильно. Гоголь в “Мертвых Душах” пробовал на новой основе возродить древний эпос»4. Критик же невзначай «выболтал» тайну, еще до того, как она воплотилась в художественное слово.

Итак, К. Аксаков попытался угадать «художественное слово» еще до того, как оно было произнесено. Белинский же расслышал это слово иначе и решил, что все уже сказано. Потому и начал полемику со своим бывшим другом. Яростность атаки Белинского удивила Константина, тем более, что их спор имел предысторию. И предысторию довольно длинную. Разногласия – правда, не столь принципиальные – обнаружились уже в переписке К. Аксакова и В.Г. Белинского в 1839-1840 гг. Известно также, что свою статью Аксаков вначале собирался поместить в «Москвитянине», но натолкнулся на сопротивление С.П. Шевырева и тогда выпустил ее отдельным изданием за свой счет.

Значит, разногласия с Шевыревым обнаружились раньше, чем с Белинским. Было в ней, видимо, нечто, резко противоречащее собственным эстетическим устремлениям Шевырева, причем настолько, что он не без ехидства отмечал провал молодого критика, «всеобщий хохот» над его статьей, называя это «возмездием за гордость». Более того, он почти присоединился к критике Белинского, находя в ней много дельного5.

Прежде чем пытаться разобраться в логике сближений и расхождений К. Аксакова с Белинским, да и с Шевыревым, нам надо понять собственный замысел критика, его логику. Эта логика определялась тем, что Аксаков воспринял «Мертвые души» как эпическую модель мира и уподобил ее гомеровской. Утверждая, что в поэме Гоголя этот древний эпос воскресает, Аксаков уточняет характер гоголевского созерцания в «Мертвых душах». Принципиально для него то, что в поэме обнаруживается «целое», т.е. «глубокое, внутри лежащее содержание общей жизни, связующей единым духом все свои явления»6. Он следует традиции, сложившейся еще в немецкой эстетике, разделять античную и новую поэзию. Античному искусству приписывалась гармония, изначальная цельность изображаемого им бытия. Новое, романтическое искусство принесло дифференциацию, усложнение картины мира, смену самих принципов жизни. Это связывалось с влиянием христианства, изменившего людей. А.В. Шлегель признавал: «Греческий идеал человечности состоял в гармоническом равновесии всех сил. Это была естественная гармония. Новейшие народности пришли к сознанию своего внутреннего раздвоения, которое делает такой идеал недостижимым. Отсюда стремление их поэзии примирить, слить воедино эти два мира – чувственный и духовный, между которыми мы колеблемся»7. Различие между античностью и новым временем проводятся не только по принципу гармоничности – дисгармоничности. Первопричина дисгармонии – рефлексия. Античный мир потому и слит с природой, целостен, гармоничен, что бессознателен. Новое искусство призывает к сознанию. Позднейшие теоретики рассматривали бессознательное искусство как народное, ибо в нем не отражалась индивидуальность. Напротив, искусство новое выступало как личностное, а следовательно, и ненародное. Эту концепцию оспорил Хомяков, писавший в 1847 г., что античное искусство Гомера – «высшее художественное явление Греческой и, может быть, всемирной словесности – творения, носящие имя Гомера, были песнию народною». Смысл утверждений Хомякова состоит в том, что ненародной поэзии не бывает. Он видел в искусстве отражение не всемирного и не индивидуального, а именно народного духа. «Художество <�…> не есть произведение единичного духа, но произведение духа народного в одном каком-нибудь лице. Сохранение же имен в памяти народной или их забвение есть чистая случайность»8.

Развивая далее идею Хомякова, К. Аксаков пытается разгадать в «Мертвых душах» скрытую и непостижимую «тайну русской жизни». Но он ищет ее не в содержании поэмы, а в самом методе художества Гоголя, в «эпическом созерцании», которое он находит в поэме. Складывается впечатление, что тайна русской жизни для К. Аксакова равнозначна тайне русской или, по меньшей мере, гоголевской поэзии.

Содержание, тайна русской жизни – все это, разумеется, образы, художественные понятия. Какое же историческое содержание вкладывал в них критик? В конце поэмы любовь Чичикова к быстрой езде совпадает с субстанциональным народным чувством, «и здесь тотчас это общее народное чувство, возникнув, связало его с целым народом, скрыло его, так сказать; здесь Чичиков, тоже русский, исчезает, поглощается, сливаясь с народом в этом общем всему ему чувстве. Пыль от дороги поднялась и скрыла его; не видать, кто скачет, – видна одна несущаяся тройка. И когда здесь, в конце первой части, коснулся Гоголь общего субстанциального чувства русского, то вся сущность (субстанция) русского народа, тронутая им, поднялась колоссально, сохраняя свою связь с образом, ее возбудившим. Здесь проникает наружу и видится Русь, лежащая, думаем мы, тайным содержанием всей его поэмы. И какие эти строки, что дышит в них тайна “Мертвых душ” в изображении общей жизни»9. Но остановимся и спросим себя: в чем же здесь тайна? Неужели все сводится к идее быстрой езды – т.е. движения, развития, прогресса? Тогда почему это – эпос? Эпический мир, и Аксаков хорошо это понимал, не знал идеи развития. Это был мир с совершенными или несовершенными, но стабильными законами. Поэтому движение понимается Аксаковым как порыв, как желание, неосуществленное и, возможно, неосуществимое. Движение само заключает в себе свою тайну, оно не имеет цели, конечного пункта. В таком случае непонятно, почему движение представляет собой искомый национальный порыв, субстанциональное национальное чувство. Но противоречия на самом деле в суждении К. Аксакова нет. Он специально оговаривается, что «древний эпос», воскресающий, как ему представляется, в «Мертвых душах», предстает как «явление в высшей степени свободное и современное». Но такое понимание эпоса снимает тесные ограничения. Аксаков с самого начала настаивает, что нельзя ставить знак равенства между «Мертвыми душами» и «Илиадой», речь идет не о жанре даже, а об отношении и художника к изображаемому, о методе, о характере творчества, если выражаться языком нынешних исследований. Однако эпос предполагает «общую жизнь», «единство духа», отражает и пробуждает заботы о проблемах всемирно-исторических. Но разве таков интерес, пробуждаемый героями «Мертвых душ»? Да ведь и сам Аксаков признает «мелочность предыдущих лиц и отношений на Руси», но считает, что эта мелочность не исключает, а сопутствует, помогает выявлению вечного в самой жизни. В этом и заключается тайна Гоголя, тайна нового эпоса, тайна искусства. С одной стороны, жизнь погружена в мелочи, детали, состоит из пустяков. С другой, Гоголь постоянно напоминает о вечности, об истинных ценностях. Их сочетание и создает то, что Аксаков называет «полнотой жизни». Полнота жизни – не универсальность и даже не сложность изображения, это, скорее, внутренняя завершенность, целостность. Действительно, по мнению Аксакова, Гоголь «не лишает лицо, отмеченное мелкостью, низостью, ни одного человеческого движения; все воображены в полноте жизни; на какой бы низкой степени не стояло лицо у Гоголя, вы всегда признаете в нем человека, своего брата, созданного по образу и подобию Божию»10.

Чтобы передать это, требовался особый подход, не обычное созерцание, а эпическая объективированность. Аксаков уподобляет «акт творчества» Гоголя «акту творчества» Гомера и Шекспира. Причем он настаивает на двойной исключительности изображения: Гоголя можно сравнивать только с Гомером и Шекспиром, если иметь в виду акт творчества. С другой стороны, только Гоголя и можно сравнивать с этими писателями, именно потому, что он понял и перенял их эпическое созерцание. Очевидно, акт творчества Гоголя потому и похож на гомеровский и шекспировский, что все три писателя обладают эпическим созерцанием. В своем «Объяснении» на статью Белинского К. Аксаков поясняет, как он понимает творчество. Это живость образов, их конкретность, полнота, наконец, «художническое беспристрастие». В то же время эпическое созерцание предполагает «целый полный, определенный мир, разумеется, с лежащим в нем глубоким значением, стройно предстающий»11. Главные типологические признаки эпического созерцания – это именно полнота и совершенство изображения, умение «все видеть и во всем находить живую сторону». Поэт, перенесший в свое произведение полный и совершенный образ цветка, по мнению критика, выше, чем поэт, изобразивший человека, но не всего, а только какую-то его одну сторону. Загадка поэмы, загадка эпоса не в разрешении конфликта, не в сюжете, а в разрешении самого эпоса, самой поэмы. Поэтому-то К. Аксакова волнует, «как разовьется мир, пред нами являющийся, носящий в себе глубокое содержание»12.

Вот здесь и начинаются расхождения Аксакова с Белинским и Шевыревым. Шевырев подчеркивал уникальность поэмы: к Гоголю можно применять эстетические критерии, писать «эстетическую критику», несмотря на кажущуюся ущербность искусства. «Внешняя жизнь и содержание» поэмы если не противоречат, то находятся в «резкой и крайней противоположности с чудным миром искусства». Что же это за мир, и в самом ли деле он оказывается и жизненным, и поэтическим? Ведь в нем происходит столкновение несовместимых начал, а «положительная сторона жизни и творящая сила изящного» предстают в «разительной между собою борьбе». Однако сама эта борьба служит для критика лучшим доказательством его силы и его таланта. Гоголь сумел передать существенность русской жизни, заставляя читателя перейти от смеха к размышлениям: «По мере того, как вы сквозь смех и игру фантазии проникаете в глубь существенной жизни, вам становится грустно, и смех ваш переходит в тяжкую задумчивость, и в душе вашей возникают важные мысли о существенных основах русской жизни»13. Этому суждению уже противоречит мысль К. Аксакова об эпичности, т.е. изначальной цельности Гоголя, об органичности и гармонии его поэтического мира. Для К. Аксакова важно подчеркнуть преемственность самого отношения к миру, самого духа искусства. Поэтому он не пишет подробно о содержании и отделяет вопрос о содержании от вопроса об акте творчества14. Содержание, как и интерес «Мертвых душ» – это содержание и интерес поэмы. Шевырев же настаивал на значимости содержания поэмы, специально обращал на него внимание читателей. И в первой, и во второй статье он объяснял ошибку тех читателей, которые игнорируют содержание поэмы Гоголя, восхищаясь в то же время его художественным мастерством. «Мы совершенно не разделяем этих мнений: весь этот странный мир сельских и губернских героев, открытый фантазиею Гоголя, мир, о котором мы имели какое-то смутное понятие, как во сне, но который теперь так ясно и живо, как будто наяву, совершается в очах наших, – по нашему образу мыслей, имеет весьма глубокое и великое современное значение»15.

С.Т. Аксаков вспоминал в «Истории моего знакомства с Гоголем», что «бесновавшийся тогда Шевырев сам через несколько лет переврал в одной из своих статей именно эту самую мысль Константина [о возрождении эпического созерцания у Гоголя. – В.Г.], а потом и еще кто-то в петербургских журналах повторил эту же мысль, − и никто не обратил даже внимания на них»16. С.Т. Аксаков неточен: Шевырев отмечал сходство между Гоголем, Данте и Гомером в то самое время, когда печаталась статья Константина. Так же как и К. Аксаков, Шевырев объясняет читателю смысл и значение сравнений Гоголя, сопоставляя их с развернутыми сравнениями Гомера и Данте. Приведем суждение Шевырева полностью: «Говоря об этой полуденной стихии в поэме Гоголя, как забыть чудные сравнения, встречающиеся нередко в “Мертвых душах”! Их полную художественную красоту может постигнуть только тот, кто изучал сравнения Гомера и италиянских эпиков, Ариоста и особенно Данта, который… постиг всю простоту сравнения гомерического и возвратил ему круглую полноту и оконченность <�…> Гоголь <�…> пошел по следам своих великих учителей»17. Что же касается сравнений, то объяснения двух критиков довольно похожи. Шевырев пишет о «круглости», т.е. завершенности и полноте сравнений, отмечает, что сравнение у Гоголя образует «отдельную полную картинку», которая искусно «вставляется в целое поэмы, не нарущая нисколько единства и не прерывая нити рассказа»18. Не противоречит ему и К. Аксаков: «сравнивая, Гоголь совершенно предается предмету, с которым сравнивает». В чем же разница? Шевырев не чувствует гоголевской иронии, не совпадающей нисколько с эпическим спокойствием Гомера. Он видит в этих сравнениях только прием, употребленный Гоголем или Гомером, плод наблюдательности и фантазии автора. Он считает, что «предметы внешней природы получают у Гоголя <�…> особенную жизнь, потому что тесно сопрягаются с человеком, приводятся не только для самих себя, не для эпического созерцания, а чаще для того, чтобы рисовать нам нас же самих, служит символом отдельного характера, лица или целого народа»19. Для Шевырева отрицание эпического созерцания у Гоголя столь же принципиально, как для К. Аксакова утверждение этого свойства. К. Аксаков писал: «у поэта-эпика не может быть намеков, он не может просто указать на предмет и удовольствоваться; нет, взор его видит его вполне, со всею его жизнью, в которой находит сродство с жизнию повествуемого предмета…»20. Значит, критиков разделяет не отношение к Гомеру, а понимание сущности, характера и задач эпоса. Сопоставление Данте и Гоголя у Шевырева механистично. Белинский возражал: сравнения Гомера «простодушны», тогда как у Гоголя «насквозь проникнуты юмором»21. Аксаков признает эпическое созерцание, заимствованное в античном мире для изображения современной русской жизни, существенной чертой гоголевской манеры и необходимым элементом его творчества. Эпическое созерцание требовало цельности. Но как раз цельности и не находил Шевырев в «Мертвых душах». Вот его мнение: «Как будто два существа виднеются нам из его романа: поэт, увлекающий нас своею ясновидящею и причудливою фантазиею, веселящий неистощимою игрою смеха <�…> и человек <�…> чувствующий иное в душе своей в то самое время, как смеется художник. Таким образом <�…> поэзия его не цельная, не единичная, а двойная, распадшаяся»22. Для Шевырева это раздвоение самой жизни, в которой внутреннее начало противостоит внешнему. Поэтому рядом с поэтом Шевырев видит фигуру читателя, который плачет там, где смеется (и не может не смеяться) поэт. Это соображение вызвало едкую иронию Белинского в «Литературных и журнальных заметках»: «Есть люди, которые никак не могут понять смеха в слезах, особенно же слез в смехе, и хотят все делить и различать механически»23. Белинский на этот раз несправедлив, Шевырев умеет оценить гоголевский смех сквозь слезы, хотя тень сомнения проскальзывает в его рассуждении. Шевырев показывает многосторонность Гоголя, не собираясь сводить смысл «Мертвых душ» к комическому юмору: «Талант Гоголя был бы весьма односторонен, если бы ограничивался одним комическим юмором, если бы обнимал только одну низкую сферу действительной жизни, если бы личное (субъективное) чувство его не переливалось из яркого хохота в высокую бурю восторженной страсти и если бы потом обе половины чувства не мирились в его светлой, творящей, многообъемлющей фантазии»24. Но из этого следует, что Гоголь соединяет объективное начало с субъективным, стремится к синтезу. Это соответствовало представлениям философской эстетики, повлиявшей на взгляды и Шевырева, и Белинского. Гоголь и для Шевырева преимущественно лирический поэт, хотя и стремящийся объединить субъективное и объективное начала. «Светлая творческая фантазия» поэта изнемогает под тяжестью несвойственных ей описаний и размышлений, стремясь в идеальный мир, «если бы комический юмор не препятствовал ее свободному, полному и спокойному созерцанию жизни»25. Отсюда следует, что «светлая фантазия» и «комический юмор» Гоголя противоречат друг другу: «Яркий смех поэта, переливаясь через глубокую думу и печаль, превращается в нем так часто в возвышенные лирические движения: тот же самый человек, который теперь только перед вами так беззаботно смеялся и смешил вас, является вдохновенным прорицателем, с торжественною думою на важном челе своем. Эта способность так легко переходить от хохота ко всем оттенкам чувства до самых высоких лирических восторгов показывает, что смех поэта проистекает в нем не от холодного рассудка, который все отрицает и потому над всем смеется, но от глубины чувства, которое в самой природе человеческой двоится на веселье и горе. Вот чем юмористический хохот Гоголя отличен от того пустого пересмешничества (persifflage), которое часто встречается во французской литературе и ведет свое начало от Вольтера. Пересмешник издевается рассудком, а не чувством смеется: хохот первого утомляет под конец своею пустотою, тогда как хохот второго часто заставляет задумываться»26. Шевырев колеблется. С одной стороны, он утверждает цельность поэмы, не только защищает комический юмор, но и считает его необходимым элементом и гоголевской поэмы, и всей современной русской литературы. С другой же, сожалеет, что «светлая фантазия» вынуждена опускаться до комического юмора, мешающего художнику. Отсюда и задача критики − объединить, разъяснить взаимное отношение и взаимное влияние двух начал − комического и «существенного», жизненного и художественного. Белинский и Шевырев по-разному понимают эти начала. Но оба они сходятся в том, что это начала современные. А критика Аксакова заставляла читателя обратиться к прошлому.

Ю.А. Шичалин считает главным открытием Гомера изображение прошлого: «Гомер впервые осознает необходимость прошлого для сознательной ориентации в настоящем <�…> Создание собственного прошлого именно как прошлого и помещение в этом созданном прошлом своих корней и истоков было открытием того специфически европейского взгляда на мир, который определяет самотождественность Европы по сей день»27. Интерес к прошлому, к своим истокам созвучен настроениям романтиков, совпадает с собственными поисками славянофилов. Однако же и Белинский сравнивал Гоголя в «Тарасе Бульбе» с Гомером28.

В статье «Разделение поэзии на роды и виды» (1841) Белинский утверждал, что эпос Илиады и Одиссеи «принадлежит всему человечеству», ибо в эти произведения вложена «бесконечная идея», выражающая «субстанциональную жизнь народа»29. Такого содержания и такой идеи Белинский не видит в «Мертвых душах». Возражая Аксакову, он говорит о различии в содержании: греческий эпос, отражая жизнь древней Греции, уже не может возродиться в другое время и в другой стране. В России еще нет всемирно-исторической жизни, поэтому-то Гоголь и не смог вложить в «Мертвые души» всемирно-исторического содержания.

Только расширение границ исследования помогает понять перспективу спора, его культурно-исторический контекст. Из писем Белинского видно, что он сам выстраивал триаду Гомер-Шекспир-Пушкин (см., например, письмо к Боткину от 19 апреля 1839 г., письмо И.И. Панаеву от 19 августа 1839 г.: «У меня теперь три бога искусства, от которых я почти каждый день неистовствую и свирепею: Гомер, Шекспир и Пушкин»). Не в этом ли один из секретов давнего спора? Получается, что Белинский принципиально допускал сравнение с Гомером, но только для Пушкина. В одном из писем К. Аксаков, вероятно, изложил свой взгляд на Гоголя Белинскому, потому что последний отвечал: «Вот мы и сошлись с тобою; только у меня на месте Гоголя стоит Пушкин…»30. В этом же письме, имея в виду свое понимание литературы, Белинский уточняет: «Куда же девался Гете?».

Сама по себе более высокая оценка Белинским Пушкина по сравнению с Гоголем вряд ли была бы существенна, если бы не отрицание национального, русского характера Гоголя. Именно на этом настаивал Белинский в письме К. Аксакову от 14 июня 1840 г. Возражая ему, К. Аксаков писал, что Гоголь − предвестник нового, положительного (т.е. национально-самобытного) направления в литературе, тогда как Пушкин несет в себе отрицание.

Таким образом, разногласие из сферы оценок конкретного автора переходит в сферу вопроса о ценностях и задачах искусства вообще, о путях его развития, об отношениях искусства и действительности. Мнимое совпадение взглядов при этом раздражает обе стороны еще сильнее, чем открытое несогласие. Это и обострило их публичный спор, возникший после публикации статьи К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя “Мертвые души”».

Конечно, взгляды Белинского на Гоголя менялись, он постоянно отделял лирическую, философскую сторону поэмы Гоголя от обличительной критики действительности, игнорируя их неразрывное единство. Он видел в книге Гоголя только разоблачение, насмешку над уродливым миром. Судя по письмам, мир Гомера, древней Греции заставлял Белинского плакать. Современность же вызывала у него только отвращение. Таким образом, конфликт чисто эстетический становился для Белинского конфликтом мировоззренческим и историческим, вопросом об отношении к современности. Аксакова же поражает «всесторонность Гоголя», его способность изобразить «полноту жизни», объективность, попытка показать основы русского быта и характера, заложенные в прошлом, и которым суждено развернуться если не сейчас, то в ближайшем будущем. Вспомним, что в статье о русских богатырях, написанной для второго тома «Московского сборника», К. Аксаков называет особенностью русского эпоса отсутствие события, причем событие характеризуется как «могущественно движущееся вперед», «увлекающее ходом времени»31. Но не таков ли основной прием Гоголя – ослабление интриги, перевод ее в «миражную плоскость»? Белинский видит в этом торжество европейского романа, К. Аксаков – возвращение эпического созерцания. Между тем и К. Аксаков признает границы своего сопоставления: Гомер и Гоголь сближаются лишь по акту творчества, содержание же остается различным. Содержание Гоголя заимствовано из современной русской жизни. Как понять это? Как объяснить видимую ничтожность героев Гоголя? Ведь сама эта ничтожность должна противоречить жанровому содержанию

Белинский, соглашаясь с тем, что эпос − произведение объективное, в изображении современности ищет и ценит прежде всего субъективность, что не совпадает с позицией Аксакова. И Гоголь, по мнению Белинского, писатель нового времени, он и интересен своим субъективизмом, т.е. личностным началом. Он – судья, а не только наблюдатель. Напротив, К. Аксаков видит в Гоголе только созерцателя, который все понимает, все передает, но не выносит приговора. Шевырев же противопоставляет объективности «светлого начала» в Гоголе его вынужденное комическое созерцание.

Но как же быть с ничтожностью содержания, взятого не из древности, а из современности. Точнее, с видимой ничтожностью героев Гоголя? Ведь сама эта ничтожность должна противоречить жанровому содержанию древнего эпоса. Должна, если исключить поправку Фр. Шлегеля, указывавшего на то, что объективная (древняя) поэзия противостоит новейшей потому, что «не знает никакого интереса и не имеет притязания на реальность, она стремится только к игре». А как раз элемент игры очень силен в «Мертвых душах» на всех уровнях произведения: игра, которую ведет Чичиков со всеми персонажами и с государством в целом, игра автора с читателем, превращающая персонажей в подобие кукол и т.п. К тому же А. Шлегель в рецензии «Герман и Доротея» утверждал, что, хотя эпическая поэзия древности «сохраняет свою значимость на все времена», однако современный эпический поэт не должен обращаться к античности, а должен «основываться на твердой почве действительности»32. Поправки Шлегелей уничтожают противоречие эпоса и современности и создают теоретическую платформу для позиции К. Аксакова. В самом деле, в «Объяснении» К. Аксаков утверждает необходимость изменения характера эпического начала в современности, признавая тем самым возможность развития, изменения жанров и мотивов литературы.

Комментируя аксаковское сравнение Гоголя с Гомером, А.Д. Синявский показывает, что «единство мира» в поэме достигнуто, но на другом уровне, чем у Гомера. Гоголь как бы представляет нам «преисподнюю эпоса». Спускаясь до уровня «первоматерии», Гоголь наблюдает, так сказать, «молекулярные разъятия» мира, в которых и зарождаются эпические боги и герои. «Мертвые души» − лишь «вступление в эпос». Иначе и не могло быть: перед нами только «прасимволы русского сознания»33. Синявский отмечает, что эпос гоголевской поэмы отличается от формы его предыдущих произведений. В нем не только нет героя, но нет даже и события, поэтому «действие уступает место наблюдению и живописанию увиденного. От эпоса остается голое созерцание. Оно настолько не совпадает с фабулой поэмы и характером представленной в ней наглядной картины, что кажется “нездешним”, внушенным какими-то незримыми силами – то ли Россией, стоящей за всем обозрением, то ли душою автора, который все это держит в уме и от всего удален, отрешенный в своем созерцании. Отсюда-то главным образом и проистекает сходство с Гомером, установленное Аксаковым»34. Поэтому-то «миражная интрига» «Мертвых душ» и не противоречит эпическому характеру поэмы, хотя и расходится, по его мнению, с традиционным эпическим содержанием. Синявский характеризует «Мертвые души» как антиэпос, как «последствие разрыва эпического созерцания с эпосом». Попробуем вместе с исследователем проникнуть в парадокс: «Эпическое созерцание Гоголя противоположно Гомеру в самых гомеровских, условно говоря, устремлениях. Так, спокойствие и бесстрастие дышат у Гоголя не благостным примирением с жизнью и сочувствием к равнодостойным избранникам рока, но презрительным безучастием к одинаково пошлым хозяевам, продавцам и покупателям мертвого груза. Нам все равно, кто кого обыграет в шашки, кто кого надует или поймает на надувательстве. Нас ничто не умиляет, нам никого не жаль в гоголевском обществе»35.

Противоречивость эпического созерцания Гоголя очевидна, она обусловлена разницей содержания разных пластов поэмы. И это признавал Аксаков. Важно само наличие эпического созерцания, не признаваемого Белинским. Если Аксаков восхищался совершенством, полнотой «акта творчества» Гоголя, то Белинский акт творчества считал самым низшим уровнем произведения. Белинский даже опасается, что Гоголь сам верит в возможность повторить в наше время труд Гомера, передать «эпическое созерцание» в ущерб социальному содержанию и критике современности. Это также повлияло на полемику, сделало ее более резкой. Белинский убеждал не столько Аксакова и его сторонников, сколько, как кажется, самого Гоголя (что для него как для теоретика натуральной школы было жизненно необходимо).

Конфликт между замыслом и незавершенностью его воплощения, между желанием создать эпос и невозможностью его возродить, между «эпическим созерцанием» существа жизни и ее реальной трагикомичностью так и не удалось объяснить или «снять» ни одному из критиков. Сама постановка этого вопроса оказалась похожей на раскручивание спирали: тайны личности соприкасались с тайнами творчества и загадками христианского бытия. Так, И. Аксаков предположил, что если Гоголь завершит свой труд, то «это будет что-то исполински-страшное». После чтения «Выбранных мест…» И. Аксаков почти пророчествует: «2-ой том разрешит задачу, которую не разрешили все 1847 лет христианства»36. А Н.Ф. Федоров увидел в отношениях гоголевских героев «высшую степень небратства». Действительно, «торг душами как вещами есть высшее преступление. Продажа заменила убийство, но была ли эта замена улучшением?!»37. Гоголь не указывает единственного «общего великого дела», которое бы могло всех объединить. В философии Федорова общее дело – это «воскрешение», «полное выражение любви к своим отцам». Поскольку поэма не завершена, Федоров рассматривает ее как проект и раскрывает возможные пути художественного и жизненного разрешения конфликта «Мертвых душ»38. С такой точки зрения, «Мертвые души» лишены эпичности, отрицают возможность «общего дела». Но если посмотреть на них как на «проект», на пророчество, то они, напротив, должны объединить всех в общем великом деле любви и воскрешения мертвых… Прежде всего памяти об отцах, любви к ним. Для этого-то и требуется полное выражение общей жизни и общих усилий всех сословий, т.е. то, что К. Аксаков называл эпической формой, эпическим созерцанием. Требуется, конечно, в принципе, в потенции, в идеале. А в реальности? Аксаков лучше понял проект, гипотезу, целое будущего создания. Белинский − смысл законченного фрагмента – первого тома. Нам же остается искать скрытые смыслы, прислушиваясь к интуитивным догадкам Аксакова и к заметам Белинского. Они не противоречат, а дополняют друг друга.

Спору почти сто семьдесят лет, но он не закончен…

1. Аксаков К.С. Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души. М., 1842.
2. Гоголь Н.В. Переписка: в 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 45.
3. См. напр.: С. И. Машинский в комментарии к статье Белинского «Несколько слов о поэме Гоголя “Похождения Чичикова, или Мертвые души”» отмечает, что Гоголь «неодобрительно отнесся к брошюре, считал ее выход несвоевременным, усмотрел в нем излишнее увлечение автора, незрелость его мысли» (Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1979. Т. 5. С. 144). Мысль о недоговоренности статьи Аксакова разделяли и некоторые его друзья. Ср.: А. С. Хомяков писал С. П. Шевыреву: «Аксаков увлекся далеко, но если он будет продолжать брошюрку свою, то, полагаю, выйдет дельное. Он пояснит то, что без пояснения кажется смешным и нелепым» (Русский архив.1878. Т. II. С. 61–62).
4. Терц А. (Синявский А.Д.) В тени Гоголя. М., 2009. С. 535, 536.
5. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина: в 22 кн. М., 1892. Кн. 6. С. 298.
6. Аксаков К.С. Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души // Аксаков И.С., Аксаков К.С. Литературная критика. М., 1981. С. 142.
7. Шлегель А.В. Чтения о драматическом искусстве и литературе / Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 131.
8. Хомяков А.С. О возможности русской художественной школы // Московский литературный и ученый сборник на 1847 г. М., 1848. С. 349, 351. Ср.: С.П. Шевырев писал в «Истории поэзии»: «Я желал бы уловить в слове народа тайную мысль его, центр всех его действий; я желал бы подслушать в его слове этот основной звук души, который взят им из глубины его и который он верно проводит в общей гармонии всего человечества. Всякий поэт истинный, поэт, понятый своим народом, непременно уловляет этот звук и за весь народ свой выражает в слове его душу». (Шевырев С.П. История поэзии. Чтения адъюнкта Московского университета Степана Шевырева: в 2 т. М., 1835. Т. 1. С. 44).
9. Аксаков И.С., Аксаков К.С. Литературная критика. С. 145.
10. Там же. С. 147.
11. Там же. С.143, 147.
12. Там же. С. 155, 144, 145.
13. Шевырев С.П. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н.В. Гоголя. Статья 1 // Москвитянин. 1842. № 7. С. 209, 226.
14. Это ограничение вызывало замечание Белинского, считавшего содержание «мерилом» сравнения различных поэтов. Поэтому для Белинского вопрос о содержании выступает на первый план: «только содержание делает поэта мировым» (Белинский В.Г. Указ. соч. Т. 5. С. 60).
15. Шевырев С.П. Указ. соч. С. 226.
16. Аксаков С.Т. Соч.: в 3 т. М., 1985. Т. 3 С. 81.
17. Шевырев С.П. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Статья 2 / Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М., 2004. С. 191.
18. Там же.
19. Там же. С. 193.
20. Аксаков И.С., Аксаков К.С. Литературная критика. С. 147.
21. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т.VI. С. 419.
22. Шевырев С.П. Указ. соч. С. 189.
23. Белинский В.Г. Собр. соч.: в 9 т. М., 1979. Т. 5. С. 330.
24. Шевырев С.П. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя. Статья 2 / Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М., 2004. С. 183.
25. Там же. С. 189
26. Там же. С. 183.
27. Шичалин Ю.А. «Осевые века» в европейской истории // Вопросы философии. 1995. № 6. С. 77.
28. Ср.: Белинский писал: «дивная эпопея, написанная кистию смелою и широкою, этот резкий очерк героической жизни младенчествующего народа, эта огромная картина в тесных рамках, достойная Гомера». (Белинский В.Г. О русской повести и повестях г. Гоголя // Н.В. Гоголь в воспоминаниях современников / ред., предисл. и коммент. С.И. Машинского. М., 1952. С. 346).
29. Белинский В.Г. Собр. соч.: в 9 т. М., 1978. Т. 3. С. 322-323.
30. Белинский В.Г. Собр. соч. М., 1982. Т. 9. С. 289.
31. Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. С. 93.
32. Шлегель А.В. Указ. соч. С. 123.
33. Терц А. (Синявский А.Д.). Указ. соч. С. 530-531.
34. Там же. С. 528.
35. Там же.
36. Аксаков И.С. Письма к родным. 1844–1849 / изд. продгот. Т.Ф. Пирожкова. М, 1988. С. 348.
37. Федоров Н.Ф. Проективное определение литературы. О «Мертвых душах» / Контекст 1988. Литературно-теоретические исследования. М., 1989. С. 291.
38. Там же.

Критика о произведении Мертвые души Гоголя

­­Когда из-под пера молодого и талантливого автора выходит шедевр, это всегда отдается резонансом мнений в современном литературном обществе. Также произошло и с поэмой Н.В. Гоголя “Мертвые души”. Мнения критиков очень сильно разнились и были довольно противоречивы. Большая часть склонялась к мнению, что это лучшее литературное произведение своего времени. Но были и те, кто подвергал сомнению реализм поэмы и стиль ее изложения.
К первой категории можно отнести таких литературных деятелей, как журналист Булгарин Ф.В., писатель Сенковский О.И., драматург Полевой Н.А.. Они сходились во мнении, что поэма молодого публициста довольно забавна и смешна, но на нее не стоит обращать должного внимания и воспринимать происходящее всерьез. События, описанные в произведении, ни за что не могли бы произойти в действительности. Это грязная выдумка и она не имеет никакого отношения к современному быту крестьян, и негативно характеризует русский народ, как великую нацию в целом. Хотя и отмечали положительные моменты, такие как, присутствие логики и здравого смысла в мыслях и идеях автора.

Ко второй, преобладающей во мнении категории, относятся — профессор и декан Московского университета Шевырев С.П., поэт Аксаков К.С., драматург Котляревский Н.А.. Они указывали на то, что произведение актуально как для старого, так и для молодого поколения. Отмечали, что автор очень красочно преподнес реальность и жестокость современной жизни. Причем, многие питали большие надежды на продолжение поэмы.

Довольно противоречиво выглядела критика со стороны Белинского В.Г.. Лично критик не написал ни одной стать об этом произведении, но несколько раз мельком упоминал о поэме с сочувствием в других источниках. Подчеркивал патриотичность автора, его осведомленность о жизни простого народа, умение в ироничной форме преподнести и высмеять все мелкие негативные качества, как знатного помещика, так и обычного русского крестьянина. Он также возлагал надежды, что автор будет писать продолжение поэмы, но изучив статьи вышеупомянутых деятелей искусства, изменил свое мнение. Критик увидел реальную угрозу таланту Гоголя и настойчиво принимал меры, чтобы не допустить автора сделать шаг к этой ошибке. Из недостатков автора Белинский отметил слабость языка изложения и преувеличенный лиризм произведения.

Гоголь Н.В. был недоволен критикой современников о своей поэме. Автор надеялся выяснить, что же не понравилось им в его произведении, надеялся, что ему укажут на те, или иные ошибки, но мнения были настолько абстрактными и расплывчатыми, что ничего конкретного он не смог вычленить. Сам же он надеялся в следующих томах поэмы исправить духовный образ своих персонажей, но для этого ему нужно было опираться хоть на какие-то данные. Поэтому автор не находил себе места и был в постоянных душевных терзаниях. Это стало одной из важных причин, почему он не смог воплотить в жизнь задуманное, написать три тома своего произведения.

Критики о поэме «Мертвые души» и творчестве Н.В. Гоголя

Это творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни; творение необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта – и в то де время глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое…

В «Мертвых душах» автор сделал такой великий шаг, что все, доселе им написанное, кажется слабым и бледным в сравнении с ними… В «Мертвых душах» он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. При каждом слове его поэмы читатель может говорить:

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Этот русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана и «подлеца чубарого» включительно, – в Петрушке, носившем с собою особенный воздух, и в будочнике, который при фонарном свете, впросонках, казнил на ногте зверя и снова заснул. Знаем, что чопорное чувство многих читателей оскорбится в печати тем, что так субъективно свойственно ему в жизни, и назовет сальностями выходки вроде казненного на ногте зверя; но это значит не понять поэмы, основанной на пафосе действительности, как она есть.

«Мертвые души» прочтутся всеми, но понравятся, разумеется, не всем. В числе многих причин есть и та, что «Мертвые души» не соответствуют понятию толпы о романе, как о сказке, где действующие лица полюбили, разлучились, поженились и стали богаты и счастливы. Поэмою Гоголя могут вполне насладиться только те, кому доступна мысль и художественное выполнение создания, кому важно содержание, а не «сюжет»; для восхищения всех прочих остаются только места и частности. Сверх того, как всякое глубокое создание, «Мертвые души» не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих: читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение. «Мертвые души» требуют изучения. К тому же еще должно повторить, что юмор доступен только глубокому и сильно развитому духу. Толпа не понимает и не любит его. У нас всякий писака так и таращится рисовать бешеные страсти и сильные характеры, списывая их, разумеется, с себя и с своих знакомых. Он считает для себя унижением снизойти до комического и ненавидит его по инстинкту, как мышь кошку. «Комическое» и «юмор» большинство понимает у нас как шутовское, как карикатуру, – и мы уверены, что многие не шутя, с лукавою и довольною улыбкою от своей проницательности, будут говорить и писать, что Гоголь в шутку назвал свой роман поэмою… Именно так! Ведь Гоголь большой остряк и шутник, и что за веселый человек, боже мой! Сам беспрестанно хохочет и других смешит!.. Именно так, вы угадали, умные люди…

Что касается до нас, то, не считая себя вправе говорить печатно о личном характере живого писателя, мы скажем только, что не в шутку Гоголь назвал свой роман «поэмою» и что не комическую поэму разумеет он под нею. Это нам сказал не автор, а его книга. Мы не видим в ней ничего шуточного и смешного; ни в одном слове не заметили мы намерения автора смешить читателя: все серьезно, спокойно, истинно и глубоко… Не забудьте, что книга эта есть только экспозиция, введение в поэму, что автор обещает еще две такие же большие книги, в которых мы снова встретимся с Чичиковым и увидим новые лица, в которых Русь выразится с другой своей стороны… Нельзя ошибочнее смотреть на «Мертвые души» и грубее понимать их, как видя в них сатиру…

(В.Г. Белинский «Похождения Чичикова, или Мертвые души»)

Так глубоко значение, являющееся нам в «Мертвых душах» Гоголя! Пред нами возникает новый характер создания, является оправдание целой сферы поэзии, сферы, давно унижаемой; древний эпос, восстает пред нами… Пред нами, в этом произведении, предстает чистый, истинный, древний эпос, чудным образом возникший в России; предстает он пред нами, затемненными целым бесчисленным множеством романов и повестей, давно отвыкшими от эпического наслаждения. Какие новые струны наслаждения искусством разбудил в нас он!..

Некоторым может показаться странным, что лица у Гоголя сменяются без особенной причины; это им скучно; но основание упрека лежит опять в избалованности эстетического вкуса, как оно есть. Именно эпическое созерцание допускает это спокойное появление одного лица за другим, без внешней связи, тогда как один мир объемлет их, связуя их глубоко и неразрывно единством внутренним.

Если сказать несколько слов о самом произведении, то первый вопрос, который нам бы сделали, будет: какое содержание? Мы сказали, что здесь нечего искать содержания романов и повестей; это поэма, и, разумеется, в ней лежит содержание поэмы. Не входя подробно в раскрытие первой части, в которой во всей, разумеется, лежит одно содержание, мы можем указать, по крайней мере, на ее окончание, так чудно, так естественно вытекающее. Чичиков едет в бричке, на тройке; тройка понеслась шибко, и кто бы ни был Чичиков, хоть он и плутоватый человек, и хоть многие и совершенно будут против него, но он был русский, он любил скорую езду, – и здесь тотчас это общее народное чувство, возникнув, связало его с целым народом, скрыло его, так сказать; здесь Чичиков, тоже русский, исчезает, поглощается, сливаясь с народом в этом общем ему всему чувстве. Пыль от дороги поднялась и скрыла его; не видать, кто скачет, – видна одна несущаяся тройка. И когда здесь, в конце первой части, коснулся Гоголь общего субстанциального чувства русского, то вся сущность (субстанция) русского народа, тронутая им, поднялась колоссально, сохраняя ее связь с образом, ее возбудившим. Здесь проникает наружу и видится Русь, думаем мы, тайным содержанием всей его поэмы. И какие это строки, что дышит в них! И как, несмотря на мелочность предыдущих лиц и отношений на Руси, – как могущественно выразилось то, что лежит в глубине, то сильное, субстанциальное, вечное, не исключаемое нисколько предыдущим. Это дивное окончание, повершающее первую часть, так глубоко связанное со всем предыдущим и которое многим покажется противоречием, – каким чудным звуком наполняет оно грудь, как глубоко возбуждаются все силы жизни, которую чувствуешь в себе разлитою вдохновенно по всему существу.

Ни разу еще, ни в одном произведении нашей литературы не был так глубоко, так всесторонне изображен русский человек, как в «Мертвых душах», и что всего замечательнее, нигде еще не представал перед нами русский человек в таком выгодном свете, как в «Мертвых душах». А великорусская песня! песня русская, как называется она, и справедливо: ибо стало это племя не имеет односторонности, когда могло создать все государство и слить во живое едино все, с первого взгляда разнородные, враждующие члены; имя: «Русский» осталось за ним и вместе с Россией. Когда хотят говорить отдельно о действиях других племен, то придают им их племенное имя, потому что, отдельно взятые, они представляют, каждое, односторонность, от которой освобождаются, становясь русскими, с помощью великорусского элемента. А великорусское племя, следовательно, не имело этой односторонности или уничтожило ее самобытно, в своей собственной жизни, когда создало целое государство и дало в нем развиться свободно всем частям. Итак, имя «русский» слилось с этим племенем, духом которого живет и дышит государство; название: русская песня, осталось преимущественно, и по праву за песнею великорусскою. А русская песня, которую так часто вспоминает Гоголь в своей поэме, русская песня! Что лежит в ней? Как широк напев ее! Кажется, дух и образ великого, могучего пространства, о котором так прекрасно говорит Гоголь, лежит в ней. Нет ей конца, бесконечная песня, как называет ее он же. В самом деле, нельзя сказать, что русская песня оканчивается; она не оканчивается, но уносится. Когда слушаешь, как широкие волны звуков раздаются слабее и слабее и наконец затихают так, что слух едва ловит последние звуки русской песни – нет, она не кончилась, не унеслась, удалилась только и где-то поется, вечно поется.

(К.С. Аксаков «Несколько слов о поэме Гоголя “Похождения Чичикова, или Мертвые души”»)

А что греха таить, господа… Ведь «Мертвые души» и точно тяжелая книга и страшная. Страшная и не для одного автора. Чего заглавие-то одно стоит…

Что бы было с нашей литературой, если бы он один за всех нас не подъял когда-то этого бремени и этой муки и не окунул в бездонную телесность нашего столь еще робкого, то рассудительного, то жеманного, пусть даже осиянно-воздушного пушкинского слова.

(Иннокентий Анненский «Эстетика “Мертвых душ” и ее наследье»)

Давно не встречали мы произведения, в котором внешняя жизнь и содержание представляли бы такую резкую и крайнюю противоположность с чудным миром искусства, в котором положительная сторона жизни и творящая сила изящного являлись бы в такой разительной между собой борьбе, из которой один лишь талант Гоголя мог выйти достойно с венцом победителя. Может быть, таков должен быть характер современной поэзии вообще – как бы то ни было, но здесь первый источник разногласию мнений, которыми встречено произведение.

Раскроем сначала сторону жизни внешней и проследим поглубже те пружины, которые поэма приводит в движение. Кто герой ее? Плутоватый человек, как выразился сам автор. В первом порыве негодования против поступков Чичикова можно бы прямее назвать его и мошенником. Но автор раскрывает нам глубоко всю тайную психологическую биографию Чичикова; берет его от самых пелен, проводит через семью, школу и все возможные закоулки жизни, и нам открывается ясно все развитие его жизни, и мы увлечены необыкновенным даром постижения, какой раскрыт автором при чудной анатомии его характера. Внутренняя наклонность, уроки его отца и обстоятельства воспитали в Чичикове страсть к приобретению. Проследив героя вместе с автором, мы смягчаем имя мошенника – и согласны его даже переименовать в приобретателя. Что же? герой, видно, пришелся по веку. Кто ж не знает, что страсть к приобретению есть господствующая страсть нашего времени, и кто не приобретает? Конечно, средства к приобретению различны, но когда все приобретают, нельзя же не испортиться средствам – и в современном мире должно же быть более дурных средств к приобретению, чем хороших. Если с этой точки зрения взглянуть на Чичикова, то мы не только поддадимся на приглашение автора назвать его приобретателем, но даже принуждены будем воскликнуть вслед за автором: да уж полно, нет ли в каждом из нас какой-нибудь части Чичикова? Страсть к приобретению ужасно как заразительна: на всех ступенях многосложной лестницы состояний человека в современном обществе едва ли не найдется по нескольку Чичиковых. Словом, всматриваясь все глубже и пристальнее, мы наконец заключим, что Чичиков в воздухе, что он разлит по всему современному человечеству, что на Чичиковых урожай, что они как грибы невидимо рождаются, что Чичиков есть настоящий герой нашего времени, и, следовательно, по всем правам может быть героем современной поэмы.

Но из всех приобретателей Чичиков отличился необыкновенным поэтическим даром в вымысле средства к приобретению. Какая чудная, подлинно вдохновенная, как называет ее автор, мысль осенила его голову! Раз поговоривши с каким-то секретарем, и услыхав от него, что мертвые души по ревизской сказке числятся и годятся в дело, Чичиков замыслил скупить их тысячу, переселить на Херсонскую землю, объявить себя помещиком этого фантастического селения и потом обратить его в наличный капитал посредством залога. Не правда ли, что в этом замысле есть какая-то гениальная бойкость, какая-то удаль плутовства, фантазия и ирония, соединенные вместе? Чичиков в самом деле герой между мошенниками, поэт своего дела: посмотрите, затевая свой подвиг, какою мыслию он увлекается: «А главное-то хорошо, что предмет-то покажется всем невероятным, никто не поверит». Он веселится своему необычному изобретению, радуется будущему изумлению мира, который до него не мог выдумать такого дела, и почти не заботится о последствиях в порыве своей предприимчивости. Самопожертвование мошенничества доведено в нем до крайней степени: он закален в него, как Ахилл в свое бессмертие, а потому, как он, бесстрашен и удал…

(С.П. Шевырев «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Гоголя»)

«Мертвые души» потрясли всю Россию. Предъявить современной России подобное обвинение было необходимо. Это история болезни, написанная рукою мастера. Поэзия Гоголя – это крик ужаса и стыда, который издает человек, опустившийся под влиянием подлой жизни, когда он вдруг увидит в зеркале свое оскотинившееся лицо. Но чтобы подобный крик мог вырваться из груди, надобно было, чтобы в ней оставалось что-то здоровое, чтобы жила в ней великая сила возрождения…

«Мертвые души» – удивительная книга, горький упрек современной Руси, но не безнадежный. Там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых, навозных испарений, там он видит удалую, полную силы национальность.

(Герцен о творчестве Гоголя)

►Все темы книги «»Мертвые души» Н.В. Гоголя. Краткое содержание. Особенности поэмы. Сочинения»

►

Отзывы критиков, цензоров и других современников

С появлением любого произведения, будь оно бездарное или великое, появляются люди как восхваляющие работу, так и критикующие ее. Такому грандиозному произведению Н.В.Гоголя как «Мертвые души» так же не удалось избежать внимания критиков.

Широко известный в те времена критик Булгарин счел произведение несерьезным, оскорбительным для русского народа. В своих рекомендациях он всячески пытался отговорить читателя даже прикасаться к этой книге. Пустяшная поэма, наполненная пошлостью и бессмыслицей – было его заключение.

Единомышленник Булгарина критик Сенковский строго придерживался отрицательной критики. Он отрицал плюсы поэмы, считал произведение глупым, напыщенным, нереалистичным, далеким от действительности. По его мнению сильно искажен быт русского народа, который показан в «зловонной грязи», тогда как на самом деле все было иначе.

Прослывший романтиком критик Полевой во всем пытался разглядеть положительное и романтичное. Но даже он назвал Гоголя грязным, пошлым и нелюбящим русский народ лжецом.

Полемика о мертвых душах в русской критике 19-20 века

Белинский: «Величайшим успехом и шагом вперед считаем мы со стороны автора то, что в «Мертвых душах» везде ощущаемо и, так сказать, осязаемо проступает его субъективность. ту субъективность, которая не допускает его с апатическим равнодушием быть чуждым миру, им рисуемому, но заставляет его проводить через свою душу живу явления внешнего мира, а через то и в них вдыхать душу живу… Это преобладание субъективности, проникая и одушевляя собою всю поэму Гоголя, доходит до высокого лирического пафоса и освежительными волнами охватывает душу читателя даже в отступлениях… Таких мест в поэме много — всех не выписать. пафос субъективности проявляется беспрестанно, даже и среди рассказа о самых прозаических предметах, как, например, об известной дорожке, проторенной забубённым русским народом…

Столь же важный шаг вперед со стороны таланта Гоголя видим мы и в том, что в «Мертвых душах» он совершенно отрешился от малороссийского элемента и стал русским национальным поэтом во всем пространстве этого слова. русский дух ощущается и в юморе, и в иронии, и в выражении автора, и в размашистой силе чувств, и в лиризме отступлений, и в пафосе всей поэмы, и в характерах действующих лиц, от Чичикова до Селифана. «Мертвые души» прочтутся всеми, но понравятся, разумеется, не всем. В числе многих причин есть и та, что «Мертвые души» не соответствуют понятию толпы о романе, как о сказке, где действующие лица полюбили, разлучились, а потом женились и стали богаты и счастливы. Поэмою Гоголя могут вполне насладиться только те, кому доступна мысль и художественное выполнение создания, кому важно содержание, а не «сюжет»; для восхищения всех прочих остаются только места и частности.

«Мертвые души» требуют изучения. К тому же еще должно повторить, что юмор доступен только глубокому и сильно развитому духу. Толпа не понимает и не любит его. Что касается до нас, то, не считая себя вправе говорить печатно о личном характере живого писателя, мы скажем только, что не в шутку назвал Гоголь свой роман «поэмою» и что не комическую поэму разумеет он под нею. Это нам сказал не автор, а его книга.

Аксаков: «И вдруг среди этого времени возникает древний эпос с своею глубиною и простым величием — является поэма Гоголя. Тот же глубокопроникающий и всевидящий эпический взор, то же всеобъемлющее эпическое созерцание. Как понятно, что мы, избалованные в нашем эстетическом чувстве в продолжении веков, мы с недоумением, не понимая, смотрим сначала на это явление, мы ищем: в чем же дело, перебираем листы, желая видеть анекдот, спешим добраться до нити завязки романа — но на это на все молчит его поэма; она представляет вам целую сферу жизни, целый мир. Но нам не того надо: нам нужно внешнего содержания, анекдота, шарады, — и дичится давно избалованное эстетическое чувство, как ребенок, которого сажают за дело.

В поэме Гоголя является нам тот древний, гомеровский эпос; в ней возникает вновь его важный характер, его достоинство и широкообъемлющий размер. древний, важный эпос является в своем величавом течении. Созерцание Гоголя таково, что предмет является у него, не теряя нисколько ни одного из прав своих, является с тайною своей жизни, одному Гоголю доступною; его рука переносит в мир искусства предмет, не измяв его нисколько. Всякая вещь, которая существует, уже по этому самому имеет жизнь, интерес жизни, как бы мелка она ни была, но постижение этого доступно только такому художнику, как Гоголь; и в самом деле: все, и муха, надоедающая Чичикову, и собаки, и дождь, и лошади от заседателя до чубарого, и даже бричка — все это, со всею своею тайною жизни, им постигнуто и перенесено в мир искусства . и опять, только у Гомера можно найти такое творчество. Интерес, разумеется, есть; но не интерес анекдота, занимающий в романах и повестях; интерес эпоса, поэмы. Прочтя первую часть, чувствуешь необходимость второй, чувствуешь живой интерес.»

Шевырев: «Давно уже поэтические явления не производили у нас движения столь сильного, какое произвели «Мертвые души», но мы живем, к сожалению, в такое время, когда едва ли может явиться создание, которое соединило бы единодушно все голоса в свою пользу. Мы заметили даже, что мнение едва ли когда делилось на столь противоположные крайности, как в настоящем случае; такое явление не должно быть без причины — нет, оно чрезвычайно важно и требует объяснения.

Давно не встречали мы произведения, в котором внешняя жизнь и содержание представляли бы такую резкую и крайнюю противоположность с чудным миром искусства, в котором положительная сторона жизни и творящая сила изящного являлись бы в такой разительной между собою борьбе, из которой один лишь талант Гоголя мог выйти достойно с венцом победителя. Может быть, таков должен быть характер современной поэзии вообще — как бы то ни было, но здесь первый источник разногласию мнений, которыми встречено произведение. Ясно, что взгляд на него будет тогда только полон, когда обнимет обе стороны: сторону жизни и искусства, и покажет их взаимное отношение в создании художника. Раскроем сторону жизни внешней и проследим поглубже те пружины, которые поэма приводит в движение. Кто герой ее? Плутоватый человек, как выразился сам автор. Но автор раскрывает нам глубоко всю тайную психологическую биографию Чичикова; берет его от самых пелен, проследив героя вместе с автором, мы смягчаем имя мошенника — и согласны его даже переименовать в приобретателя. герой, видно, пришелся по веку. Некоторые читатели порицают автора за выводимые им лица, но это напрасно. В самом деле, если герой пришелся по веку, если его замысел отличается какою-то поэзиею изобретения, — то, конечно, он не мог его исполнить в ином городе и с другими лицами, кроме тех, какие изображены чудною мастерскою кистию создателя поэмы.

Популярные сегодня темы

Любовь Раневская главная героиня произведения олицетворяющая собой прошлое. Все события пьесы разворачиваются в её имении, где большую площадь занимает вишнёвый сад

Прекрасный русский писатель Иван Алексеевич Бунин прославился, написав большое количество глубокомысленных произведений. К таким произведениям относится рассказ «Кукушка». Анализ данного произведения представлен в этой статье.

Первым романом, основополагающее место которого занимает анализ личности человека, где рассматриваются его переживания, стремления, разбираются его поступки и мотивации, был роман «Герой нашего времени».

Исаак Ильич Левитан — известный русский художник конца 19 века, который работал в жанре пейзаж. В то время его работы были очень востребованы обществом.

Михаил Шолохов – писатель, фронтовик. Он сам прошел войну и знал о ней все. Автор считал своим долгом рассказать всем о подвиге простого советского солдата. Он мечтал написать роман, достойный по своему уровню героизму Красной армии

Критика о поэме Мертвые души Гоголя (отзывы критиков, цензоров и других современников)

Когда в нашем мире появляются великие произведения, которые не на шутку затрагивают душу народа, они не могут избежать критики людей. Поэтому даже произведение Гоголя «Мертвые души» не смогло обойти противоречивые мысли. Многие критики, которых было большое количество, восхваляли поэму и говорили, что она чуть ли не лучшая для тех времен, но и многие говорили, что она слишком «фантастическая», не реалистичная. Сам же писатель был разочарован в критике, он рассчитал на то, что люди скажут о конкретных минус или плюсах, а не будут бездумно оскорблять или восхвалять произведение.

Отрицательные отзывы критиков

Как выше говорилось, не смотря, на положительные отзывы, было немало отрицательных, например как ответы критиков: Булгарина, Сенковского, Полевого и многих других:

Первый критик отрицательного плана был Булгарин, который заявил, что считает произведение Гоголя смешным и забавным. По его мнению «Мертвые души» наполнены различными пошлостями, оскорблениями нации и также различными пустяками, на которые людям не надо и обращать внимание. Не смотря, на минусы пьесы, он также заявил, что тут встречаются и умные, логические мысли, которые хоть и немного, но все-таки приукрашивают картину. В конце концов, Булгарин заявил, что произведение пошлое и несерьезное, самого Гоголя он сравнил с Поль де Коком.

Общая оценка в русской критике

Если обобщить мнения всех критиков, которые уделили свое внимание роману «Мертвые души», можно сказать, что в целом оценки произведения были положительными. И это не смотря на то, что существенная часть критиков-современников считали ее слишком «фантастической», хотя и «чисто русским, национальным, выхватившим из тайников реальной жизни, столько же истинное, сколько и патриотическое». «Мертвые души» имеют огромное значение для истории нашего народа, потому как «автор сделал такой великий шаг, что все, досоле им написанное, кажется слабым и бледным в сравнении с ними».

Писатель планировал показать Россию только частично, юмористически, однако со временем он изменил свои намерения, и сделал успешную попытку изобразить картины жизни намного полнее. До конца свой замысел писатель так и не воплотил, Но и первый том имел огромное значение в литературе.

Положительные отзывы критиков

Кроме отрицательных отзывов, было и большое количество и положительных описаний произведения Гоголя «Мертвые души». Что и раздражало автора, что почти все положительные отзывы были глупы и просто восхваляли его произведения, не описывая конкретные плюсы, настоящее преобразование русской жизни. Критики писали, что это произведение великое как для старого, так и для молодого поколения. Не смотря, на эти отзывы, они не понимали, что по сей день, картина считается знаменательной и очень важной в реализме для нашего народа.

Один их восхвалителей пьесы был критик Шевырев, который больше обсуждал не саму картину Гоголя, а важность реализма в нашем мире и искусстве, как он на самом деле может преподнести жестокий мир и описать все его краски. Шевырев не уточнял, какую роль в этом направление имели «Мертвые души» он просто восхвалил саму важность реализма, но не произведения. Также он обожествлял будущих героев в продолжении произведения, которое обещал Гоголь, но не говорил о самих «душах» в произведении.

Так есть еще критик Константин Аксаков, который от произведения Гоголя «Мертвые души» был в восхищении и почти во всем своей отзыве просто описывал его обожествляя. Самого писателя он сравнил с такими, как: Гомер и Шекспир. В том плане, что Гоголь может стать на почетное место рядом с ними.

Критика Белинского

Один из великих критиков всей русской литературы, Белинский тоже не смог пройти стороной произведение Гоголя. Не смотря, на то, что он никогда не тратил время на целую статью по теме обсуждения «Мертвые души», он часто во время писания отзывов для других пьес, упоминал произведение ради сравнения или же критики. По его мнению, не смотря, на критику других, для него произведение полной яркостью описывает быт русского человека, все его нюансы и мелкие недочеты. По мнению Белинского произведение сугубо патриотическое, и говорит о событиях светских людей на родине и их дилеммах.

Критик был в одно время очень заинтересован и положительно относился к словам Гоголя, что тот хочет продолжить поэму, но изменить героев, показать новые истории, различные другие проблемы русского народа. Но после того Белинский прочитал про обсуждения Шевырева и Аксакова по поводу великих героев, которые скоро появиться. О том, что эти герои изменят полностью быт русского народа, что они перевернут весь мир. Критики возносили Гоголя к Шекспиру или Гомеру. После таких обсуждений Белинский стал критически относиться к самому Гоголю, и к его произведению, включая его будущие обещания о новых обсуждениях быта России.

Сам же критик согласился с утверждением Гоголя, что нет нужды возносить его картину до небес, а лучше просто описать все её плюсы или минусы. Поэтому в свое время Белинский осудил Аксакова, за восхваление писателя, без предъявления на то причин и на различные плюсы произведения. То, что эта картина имеет, как и плюсы, так и минусы, которые стоит обсудить и проанализировать, а не выдумать себе что-то. Как критик сказал в «Мертвых душах» есть свои нюансы, которые и стоит прокомментировать.

Белинский, который в период написания «Мертвых душ» увлекался философией Гегеля, как, в прочем и сам Гоголь, старался в своих критических отзывах в большой степени сосредоточиться на положительной стороне русского народа. То, что поэзия, должна принести удовольствие не только нашему народу но и всеми миру, чтобы русские смогли завоевать титул «исторического» народа. Белинский пытался показать, что в «Мертвых душах» Гоголя, есть достаточное количество положительных сторон, ясное и яркое их определение, но одновременно и искажение некоторых фактов русской жизни. По его мнению, именно на это другие критики должны направлять свое внимание в «Мертвых душах»

Критика о поэме Н.В.Гоголя«Мертвые души»

Слайд 1

Критика о поэме Н.В.Гоголя «Мертвые души» Подготовила Ученица 9 класса МКОУ СОШ №15 Х.Дыдымкин Разакова Милана Преподаватель : Василенко О.О. 2017-2018

Слайд 2

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин , Сенковский , Полевой Булгарин призвал многое в произведении Гоголя забавным и смешным, признал наличность умных замечаний, но заявил, что все эти счастливые частности тонут в странной смеси вздора, пошлостей и пустяков. В общем, «Мертвые души» показались ему произведением не совсем приличным и несерьезным. Гоголя он сравнил с Поль де Коком. Таково же отношение к «Мертвым Душам» Сенковского , – он не отрицает присутствия в «поэме» легкого остроумия, но не видит серьезной художнической наблюдательности: «стиль его грязен, картины зловонны», – говорит придирчивый критик, – правды русской жизни он в поэме не нашел.

Слайд 3

Отрицательные отзывы критиков: Булгарин , Сенковский , Полевой Полевой , застарелый романтик, не мог переварить гоголевского реализма и признал в «Мертвых Душах» – грубую карикатуру, которая перешла за предел изящного. Произведение это он называет «неопрятной гостиницей», «клеветой на Россию». «Сколько грязи в этой поэме! – продолжает Полевой. – И приходится согласиться, что Гоголь – родственник Поль де Кока. Он – в близком родстве и с Диккенсом , но Диккенсу можно простить его грязь и уродливость за светлые черты, а их не найти у Гоголя».

Слайд 4

Положительные отзывы критиков: Шевырев , К. Аксаков Кроме таких немногих суровых отзывов о «Мертвых душах», большинство было восторженных. Критики были поражены новизной явления, поражены богатством картин, типов и положений, но никто из них не решался высказаться по существу и с достаточной полнотой определить все значение «Мертвых Душ» для русской жизни, хотя каждый из них и торопился сказать, что эта поэма в общественном смысле явление очень знаменательное ( Котляревский ).

Слайд 5

Положительные отзывы критиков: Шевырев , К. Аксаков Из серьезной критики надо указать отзыв Шевырева , который, впрочем, слишком много говорит о будущих русских идеальных героях, обещанных Гоголем. Этот критик указал, между прочим, на торжество реализма в нашем искусстве и на то значение, которое в этой победе сыграли «Мертвые Души». Константин Аксаков от произведения Гоголя был в таком восхищении, что поставил Гоголя рядом с Гомером и Шекспиром .

Слайд 6

Колебания Белинского в отношении «Мертвых Душ» Это вызвало даже резкую отповедь Белинского , в защиту униженных мировых гениев. Сам Белинский не посвятил «Мертвым Душам» целой статьи, но несколько раз в разных работах отзывается о них сочувственно. «Мертвые Души», по его словам, «творение чисто русское, национальное, выхваченное из тайника народной жизни, столь же истинное, сколько и патриотическое, беспощадно сдергивающее покров с действительности и дышащее страстною, нервистою , кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни. «Мертвые души», по словам этого знаменитого критика, – творение, необъятно художественное по концепции и выполнению, по характерам действующих лиц и подробностям русского быта и, в то же время, глубокое по мысли, социальное, общественное и историческое». Белинский был живо затронут также лиризмом Гоголя, романтическими порывами его души, его страстным исканием живой русской души.

Слайд 7

Спасибо за внимание.

Несколько интересных сочинений

У всех у нас, в той или иной мере, есть мечты. Они могут быть простенькие, вроде покупки нового мобильного телефона, или же более весомыми, вроде получения нужной нам работы или переезд в другую страну.

«Герой нашего времени» — повесть о человеке, вобравшем в себя все пороки обывателя той эпохи. Григорий Александрович Печорин – личность, потерявшая интерес к жизни.

Эта сказка рассказывает о добрых людях и чудесах, произошедших с ними. Один из главных героев сказки Бажова — одинокий старик Кокованя.

Ответственность – способность личности нести ответственность за свои действия, а также полностью влиять на ход событий, быть на самой вершине жизни и руководить своей судьбой.

Начинается глава со слов о молчании. Начало Повествование настраивает читателя на размышление, которое прерывается конфликтной ситуацией и негативными эмоциями.

Оценка Мертвых душ русской критикой

Рождение на свет такого уникального и художественно мощного произведения, как знаменитая поэма Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души», произвело настоящее движение в среде русских литераторов и критиков. (История создания поэмы «Мертвые души»: замысел поэмы).

Признаком силы этой поэмы является то, что все литераторы, писатели, поэты и критики в один голос говорили о неповторимости и важности этого произведения. Важно отметить мнение знаменитого русского критика Белинского, а также мнение его антагониста – критика Шевырева.

Критика Белинского: глубина общественной идеи

По мнению Белинского, «Мертвые души» стоят выше всего, что было в русской литературе. Главной причиной это является то, что это же ставшее бессмертным произведение содержит в себе глубину общественной идеи и высокую художественную выразительность образов и картин.

Гоголь сумел совместить в одной поэме живые, чрезвычайно важные национальные мотивы и высокохудожественные идеалы, которые помогли ему подчеркнуть и в необходимый момент выделить заложенные писателем в поэму идеи.

Белинский подчеркивает, что в поэме нет ничего комического и вызывающего смех, и очевидно, что у автора не было желания насмешить читателя, он преподносит выдуманные им события глубоко и серьезно, так как желает, чтобы подтекст его поэмы был услышан правильно, и чтобы истина стала по-настоящему открытой и очевидной для людей.

Белинский убежден, что данную поэму нельзя рассматривать со стороны привычной для гоголевского творчества сатиры, сам жанр «Мертвых душ» и замысел произведения, включающий целых три тома, говорит о том, что писатель желает, чтобы к образам и событиям поэмы относились с полной серьезностью и вниманием.