Сочинение про одуванчик 6 класс

Для меня, одуванчик – маленькое чудо. Он появляется раньше многих других цветочков, как только начинает пригревать солнце. И целое лето одуванчики радуют нас своими желтыми лепестками-лучиками, как маленькие солнышки.
Удивительное рядом
Все меньше времени мы уделяем красоте природы, намного больше нас интересуют учеба, техника, работа и ежедневные проблемы. А ведь так много удивительных и красивых растений, птиц и животных.
Идешь по дорожке, посмотришь на травку, а там как будто кто-то разбрызгал желтую краску. Присмотришься, а это множество одуванчиков тянут к солнышку свои головки. Золотистые маленькие цветочки привычны для нас, но стоит остановиться и внимательно рассмотреть каждый. Вот на один, присела божья коровка и со стороны кажется, что это чудесное украшение. А на другом цветочке, еще блестят капельки росы и переливаются как драгоценные камни.
А когда на одуванчике созревают семена, он становится белым и пушистым. Со стороны, кажется, что это воздушный шар. Стоит только дунуть посильнее на такой одуванчик, как в разные стороны разлетаются маленькие зонтики. Они очень легкие и ветер еще долго играет с ними, унося далеко-далеко.
Одуванчик – полезен для здоровья
Наши предки, часто применяли растения при лечении многих заболеваний. Сейчас уже многие уникальные рецепты потеряны и забыты. В листьях молодого одуванчика содержится много кальция, железа, калия, фосфора и множество витаминов. Поэтому салат из листьев одуванчика – очень полезен для здоровья. Кроме того, очень вкусное варенье получается из цветков одуванчика. Тягучее, медового цвета, оно имеет вкус лета и согревает зимой.

Казалось бы, что можно узнать нового об одуванчике — желтом цветке, усыпающем полянки в конце мая, из которого девочки плетут венки и мастерят куколок. На самом деле это растение таит в себе гораздо больший потенциал, обладая ярко выраженными лекарственными свойствами и диетическими качествами. Из него даже варят варенье, поэтому рассказ про одуванчик не будет обделен интересными фактами.

Сочинение на тему одуванчики 4 класс

3 варианта

«Одуванчики» – одна из известнейших картин Исаака Левитана. Художник написал ее в 1889 году. Проживая в Плесе, небольшом тихом местечке на Волге, мастер натюрмортов воплотил на полотне живые и радостные одуванчики. Как будто специально для контраста он написал невыразительный серый фон. По сравнению с ним одуванчики в белых и желтых шапках выглядят ясными, теплыми, воздушными. Художник написал эти цветы с особенной нежностью и внимательностью к каждой детали. Их пленительная грация неизменно вызывает воспоминания о лете, теплой погоде, легком ветерке и запахе лугов. Живописные представители родной природы, одуванчики, у каждого зрителя будят в душе что-то свое, теплое и радостное. Простой глиняный кувшин с коричневым блестящим глянцем на широком горле своей громоздкостью еще больше подчеркивает хрупкость и нежность солнечных цветов. Их тонкие ломкие стебли вытянуты в стороны, один зеленый листок вольно свисает вниз с горлышка кувшина. Несколько ярких желтых одуванчиков выделяются на фоне белых легких шапок, уже готовых пустить парашютики цветов. Эти белые шапки особенно проникновенны и уязвимы, они напоминают о быстроте жизни и о том, что любые ее события могут мгновенно промелькнуть, вскоре исчезнув. Очень интересно то, что в музее города Плеса этой картины Левитана нет. Хотя работники музея всегда помнят о ней и воссоздают в живых цветах, каждый день лета обновляя букеты из одуванчиков. Их ставят в коричневый глиняный кувшин, чтобы схожесть со знаменитым натюрмортом была полной. Оригинал картины Левитана «Одуванчики» находится вгосударственном Чувашском художественном музее, в отделе русского искусства. Это рассказ художника о солнце и его пронзительной силе, о жизни и счастье, воплощением которых является простой русский цветок – одуванчик.

Доклад-сообщение Одуванчик для детей 1, 2, 3, 5 класса окружающий мир биология

Весной, когда солнце светит ярко, а на полях и лугах зеленеет трава, появляется удивительный цветок – одуванчик. Хоть он и считается слишком простым и обыденным цветком, он достаточно уникален и интересен. Желтый, пушистый цветок украшает своим присутствием леса и поляны. Он радует своей милой, неброской красотой не только человека, но и обитателей природы. Одуванчик появляется слишком рано, когда еще не выросли многие другие цветы. Это играет большую роль в жизни пчел. Именно одуванчик подкармливает их своим нектаром, до тех пор, пока не появятся среди полян основные медоносные растения.
Когда наступает время одуванчику отцвести, на месте его желтого цветка появляется белая, пушистая шапочка. Как только подует первый легкий ветерок, шапочка срывается с места и несется по округе, рассыпая свои семена везде. В тех местах, куда упали семена одуванчика, на следующий год вырастет новый желтый цветок. Благодаря таким частым перелетам одуванчик смог расселиться почти по всей территории планеты. Можно сказать, что одуванчик является одним из живучих растений. Многие дачники его не любят и пытаются избавиться от него всеми способами. Все же одуванчик одно из полезных и лекарственных растений на Земле. Люди нашли этому цветку широкое применение. В медицине с помощью одуванчика лечат разные болезни. Ведь он обладает многими свойствами. Стебли и листья одуванчика добавляются в салат. Из цветков люди научились делать вкусное варенье. Применяют одуванчик и в косметологии. Из него делают увлажнительные маски.

Любят одуванчик не только пчелы, на нем часто обитают бабочки и шмели. Мед из одуванчиков самый густой, вкусный и ароматный. В природе насчитывается много видов этого растения. Его можно найти почти в каждой стране мира. Не растет только одуванчик в холодных странах. Ведь это растение любит тепло и солнечный свет. Каждый год новые цветы одуванчика продолжат радовать и нас и животных.

Мы в Фейсбуке

“Сезоны года” – это журнал о природе, культуре и окружающем мире. Материалы можно использовать для ознакомления детей с природой, в помощь школьникам, в работе воспитателя и учителя. Внимание, только СЕГОДНЯ!

Одуванчики, первые весенние цветы, они появляются, как только растает последний снег. Все привыкли считать одуванчики сорняком, ведь они растут повсюду и при любых условиях. На самом же деле это лекарственное растение, у которого много полезных свойств. Существует около 70 видов и 1000 подвидов этого цветка. Внешне одуванчики напоминают солнышко, это многолетнее растение. Они начинают расти в апреле-мае и продолжают вплоть до осени. Плоды это семянки с хохолком. Корень крепкий, растет вертикально вниз. Во всем растении течет белый сок. Листья богаты холином, сапонином и разными макроэлементами. В корне имеются горечь, смола, органические кислоты, сахар, витамины, минеральные соли. Сок содержит большое количество железа, калия, фосфора, холина, витамины А, К, В2, С, протеин. В народных методах лечения применяют все части одуванчика. Цветок имеет желчегонное, слабительное, отхаркивающее, успокаивающие, спазмолитическое и легкое снотворное действие. Корни выкапывают по осени, очищают от земли, моют и сушат до ломкости. Их применяют в виде отвара. Горькие вещества растения увеличивают аппетит, способствуют пищеварение, а также такой отвар имеет желчегонное действие. 1 столовая ложка отвара рекомендуется к применению при анорексии, анацидных гастритах, воспалении желчного пузыря. В связи с высоким содержанием инулина назначают при сахарном диабете. Сок одуванчика заготавливают в начале лета. Его применяют для восстановления печени, при отравлениях, так же избавляются от экземы и фурункулеза. Из листьев и цветов растения готовят салаты, предварительно вымочив их в соленном растворе, дабы убрать горечь. Но салаты готовят из молодых листьев по весне. Так же в кулинарии применяются для варки варенья или меда, как приправа к мясу. В Англии с давних времен готовят вино из цветов одуванчика, пользующуюся популярностью у туристов и горожан. В косметологии применяется как увлажняющая и омолаживающая маска для лица, а настои цветков помогут избавиться от пигментных пятен.

Рассмотрите такой вариант. Одуванчику в этом году пришлось пробиваться особенно сложно, его сородичи, по поляне, всячески пытались его опередить в росте, с тем что бы заполнить так необходимое жизненное пространство. Но несмотря на все трудности он смог вытянуться, сперва на немножко, с трудом, потом всё более и более уверенно. Весна в этом году выдалась чересчур холодной. И молодому одуванчику пришлось ещё мириться с непогодой. Но с наступлением тёплых деньков, когда погода начала радовать первыми солнечными лучиками, все растения солнечной поляны начали с воодушевлением готовиться к скорой, настоящей, тёплой, весенней погоде. И она не заставила себя долго ждать. Потихоньку стали исчезать грязные лужи, всё меньше становилось старой сухой травы на полянке, уменьшались, под кустом шиповника, остатки грязной кучки снега. По утрам становилось всё теплее, солнышко с каждым днём начинало светить всё дольше. Прошло уже две недели с момента нашего первого знакомства, наш одуванчик повзрослел, возмужал. Он смог обогнать своих сородичей, и возвышался над ними. У него выросли жёлтые, как солнце, лепестки. Каждое утро, раньше всех, как только спадала роса, он раскрывал их и направлял к лучикам солнца. Как только температура стала тёплой, на поляну стали прилетать различные насекомые, которые садились на цветки и собирали нектар, перенося пыльцу с одного цветка на цветок. На одуванчик прилетала пчела, она садилась на край цветка, осматривалась, вдыхала аромат свежей пыльцы, и осторожно, не спеша, начинала собирать нектар. С пчелой одуванчик подружился, и каждое утро ожидал прилёта пчелы. Но пчела побывав у него два дня, больше так и не прилетала. Вскоре его красивое жёлтая шляпа, сменилась на пышный, воздушный, головной убор. Наш одуванчик стал взрослым. У него появились детки-парашютики, которых он любил, и которыми гордился. Ещё несколько, тёплых, деньков и его гордость покинет его, Он знал что это неизбежно, и что это происходит каждый год. Ему было немного грустно. Он вспоминал те тяжёлые дни, когда ранней весной ночной мороз чуть не заморозил его молодые, только появившиеся стебельки, как весенняя гроза и сильный ветер чуть не сломали уже сформировавшийся, взрослый цветок. Но кроме этого он был спокоен и очень доволен, он смог и в этом году выполнить свою задачу, свое предназначение. И вот этот день настал. С утра дул лёгкий, тёплый ветер. Детки-парашютики уже были готовы вступить во взрослую жизнь, им не хватало только последнего, лёгкого толчка. И вот этот миг настал. После полудня, ближе к вечеру, налетел южный ветер, он подхватил парашютики и поднял их в небо. Одуванчик ещё какое-то время видел их полёт, но через мгновение они исчезли из виду. Вот так закончился очередной родительский год нашего одуванчика, это продолжается уже несколько лет, и нужно было бы уже привыкнуть, но каждый раз этот момент проходит у него тяжело. С каждым парашютиком улетает частичка самого одуванчика. Немного погрустив, он начинает ждать.Ему осталось подождать ещё целое жаркое лето, целую холодную и мокрую осень, снежную зиму. И Раннею весну, когда он, одуванчик, вновь проснётся от долгого сна, и вновь проживёт этот отрезок жизни, в полном РАСЦВЕТЕ своих сил.

Источник

«Чтобы жить, нужно солнце, свобода и маленький цветок.»

Ничто на земле не может быть ближе, милее, чем малая Родина. Каждый уголок нашей малой родины по- своему прекрасен и уникален. Для каждого человека в его малой родине есть то, что удивляет, что вызывает восхищение, о чем он хотел бы рассказать.

Около моей родной деревеньки Пичаловка расстилаются луга, которые радуют глаз разноцветными красками. Каких цветов только не встретишь здесь! Но почему-то всех удивляют и радуют, как и меня, одуванчики.

Их можно встретить не только на лугах, но и на лесных опушках, садах и огороды не обходит стороной. Они начинают цвести с ранней весны и до осени.

Внешний вид одуванчика знаком всем: растение имеет длинный стебель, ажурные листья и большой цветок. Все части растения содержат густой белый сок.

У одуванчика много названий: светик, пушица, воздушный цвет, масляный цветок, мартовский куст, грядуница, пустодуй.

А в моей маленькой деревушке одуванчик называют «солнышком». Вот с этим я согласна – одуванчик маленький портрет солнца. Вспоминаю строчки стихотворения:

Уронило солнце лучик золотой.

Вырос одуванчик, первый молодой

У него чудесный золотистый цвет

Он большого солнца маленький портрет…

Странное дело, эти цветы, которые часто называют обидным, на мой взгляд, словом «сорняки», манят своей загадочностью, волшебством не только детей, но и взрослых. Они их собирают, сушат и творят какие –то лекарства, наверное, эликсир молодости или вечной жизни.

По словам бабушки, благодаря целебному отвару этих цветов, которые она собирала на лугу, вылечилась печень у дедушки. А еще она рассказывала, что соком этого растения смазывали бородавки и мозоли, которые быстро исчезали.

Известны и косметические свойства одуванчика: маска из свежих листьев хорошо увлажняет кожу, а настой из цветков помогает бороться с веснушками.

Одуванчик также съедобный. Из бутонов готовят вкусные нектары, цукаты, мед, варенье, салаты, супы.

Одуванчик является кормом для домашних животных. Любой домашний скот, животные и птицы с удовольствием употребляют в пищу самые свежие и повяленные листья и цветы одуванчика.

Наши дедушки и бабушки верили в магическую силу одуванчика. Поэтому часто одуванчики раскладывали возле кроватки ребенка от возможного сглаза. Считалось, если во сне приснится желтый цветок, то это к большому счастью. Они также верили, что желтый цветочек способен охранять и оберегать от нечистого

Про одуванчики существует огромное количество легенд. Одну из них мне рассказала моя бабушка. Она рассказывала, что одуванчики были детьми Солнца и Луны. В их обязанности входило зажигать на небе каждую ночь лампы, но они то забывали, то ленились. Рассердилась Луна и наслала на них сильный ветер, который сдул их на землю. Но, отец-Солнце пожалел неразумных детей своих и придал им подобие маленьких солнышек, чтобы светили они на земле так же ярко, как солнце светит на небе. Одуванчики же до сих пор скучают о родителях и, превращаясь в пушинки, стараются попасть обратно на небеса при помощи ветра, который когда-то принёс их на землю.

Одуванчик настолько удивительное растение, что о нем сложены и загадки:

«С молоком, но не коровушка, летает, а не соловушка»,

«Глазок золотой на солнце глядит, как солнце нахмурится, глазок прищуриться».

Вот такой простой, но чудотворный и, на мой взгляд, очень подходящий символ выбран для моей малой Родины.

Скоро придет весна, которую все ждут. И у меня опять перед домом зацветет желтый цветок – одуванчик «солнышко»

Источник

Популярные сочинения

• Сочинение Полковник в рассказе После бала Толстого (образ и характеристика)
  Львом Николаевичем Толстым был выбран такой жанр, при котором он старался в достаточно коротком стиле провести повествование. При помощи того, что композиционная часть картины была выбрана реалистичной
• Сочинение Ситников в романе Отцы и дети (Образ и характеристика)
  Ситникова можно назвать связующим персонажем в произведении, который дружит с Крисановым младшим и Базаровым. Будучи сыном богатого человека, он не становится высокомерным человеком
• Взаимоотношения учителя и ученика сочинение
  На мой взгляд, одними из самых сложных и в то же время недооцененных и взаимоотношений являются отношения именно учителей и учеников. Недаром эта тема очень популярна в фильмах

Рассказ об одуванчике

Рассказ об одуванчике

Здравствуйте, дорогие читатели. Меня зовут Диана, мне почти пять лет. Хочу рассказать вам о моём любимом цветке – одуванчике.

Он появляется ранней весной и цветёт до самой осени. Одуванчики растут везде: у нас во дворе, вдоль дорог, на полях, в лесу, в общем везде. Одуванчик очень красивый, он жёлтый, как солнышко с лучиками. Жёлтый – мой любимый цвет. А ещё я думаю, что одуванчик волшебный цветок, потому что он умеет превращаться. Сначала он жёлтый, как солнышко, а потом белый и пушистый, как облачко.

Одуванчики нужны всем! Моя бабушка в деревне, собирает их и режет утятам, а ещё готовит из одуванчиков очень вкусное варенье. Мама говорит, что одуванчики лечебные, и они помогают многим людям вылечить болезнь. Вот такой необычный цветок!

Я думаю, что давным- давно одуванчиков нигде не было. И людям было очень грустно встречать весну без красивых цветов. Вот и попросили они солнце: «Подари нам красивые цветы!». Улыбнулось солнце и послало на землю свои золотые лучи. Опустились эти лучи на весеннюю траву, заиграли солнечными зайчиками и стали весенними жёлтыми цветами – одуванчиками.

Жёлтая головка одуванчика это целая корзиночка маленьких цветков, собранных вместе. Отцветут они, и вместо каждого из них появится пуховичок – парашютик. На нём при первом же порыве ветра и отправится путешествовать семечко. Оно улетит далеко – далеко… Так одуванчики расселяются по всей округе.

Когда одуванчиков появляется очень много, мама плетёт мне веночек и я хочу в нём, как в короне. А я для мамы собираю букет, жаль только, что даже в воде он долго не стоит – вянет. Поэтому я не часто рву одуванчики, а любуюсь ими, когда они растут.

Посмотрите на одуванчики так, как смотрю на них я! Они очень красивые – сочные, яркие, жёлтые цвета дарят необыкновенное хорошее настроение и радостную улыбку.

Раннее утро. Почти вплотную подступает к самолетной стоянке лес; разграничивает их неширокая, в двадцать-тридцать метров полоса некошеных, лохматых трав. Из леса тянет росистой хвоей, горечью сырой осиновой коры, перестоялыми сморчками. Пеночки и славки уже проснулись, приветствуют мир веселыми песнями, репела деловито цвиркают, им видно, не до песен, передразнивает кого-то пересмешница сойка.

Запахи, звуки проснувшегося леса наплывают, покоряя Левку, унося его от действительности, и на какое-то время он забывает, где находится и что ему сегодня предстоит, — его полнит безмятежная музыка рождающегося утра. Но ненадолго это… Вот чертыхнулся техник, сливавший под фюзеляжем отстой в банку, в нос резко шибануло авиационным клеем, и Левка увидел себя стоящим у самолетного крыла, рассеянно ковыряющим краску на бугроватой обшивке.

«Ну, сегодня все решится. Или — или!» — в который раз говорит себе Левка, рассматривая свои пальцы, длинные, тонкие, с розовыми ногтями, под которые набилась серебристая краска.

Затряслась земля, и будто распороли утренний, плотный воздух: где-то в конце самолетной стоянки рыкнул двигатель, за ним — другой, ближе и громче; несгоревший керосин, совсем как от бабушкиного примуса, защипал глаза, запершил в горле, и Левка почти физически ощутил, как, властно заглушая, растворял он в себе прохладное дыхание леса; не услышал, а как-то почувствовал, как пичуги, смолкнув на полуноте, порхнули из ближних кустов прочь…

От соседнего самолета вразвалочку подошел Санька Селиванов, в шлемофоне и тонких беспалых перчатках.

— Ну что, вылетаешь?

— Попробую.

— Ты брось это… Главное, взять себя в руки. И прочь эмоции! Волю сожми вот так! — Санька сильно ударил кулаком по крылу, и Левке показалось, что лопнула тонкая кожица на его перчатке.

Санька, всю зиму сдиравший у Левки аэродинамику и сопромат, самостоятельно вылетел одним из первых в эскадрилье и уже летал без инструктора в зону и по маршруту, про него говорили, что он талант, что прирожденный летчик и что «самолет чует задницей», а это было высшей похвалой.

— Поменьше чувств, вперед и с песней! Остальное — дело техники. А техника у нас — сам знаешь… — И он опять стукнул по крылу, теперь ладонью, мускулистой и крепкой, как подметка, — и звук получился гулкий и громкий.

Из-под самолета вылез с банкой желтоватого отстоя чумазый техник, косолапый и с мешками на коленях.

— Ты чего это хулиганишь, Селиванов? А ну иди к своей машине. Пошел, пошел! — прогонял техник, гладя рукой крыло: не помял ли? — А ты чего раскис, по бокам развис? — хмуро посмотрел он на Левку. — Плюнь, считай дело в шляпе — вылетишь. Шатун и не таких дубов выпускал. Ну-ка, ну-ка… надевай шлемофон — вон он уже идет.

Показался комэск, шел он, как всегда, качаясь и мягко припадая на ноги, за что и прозвали его Шатуном. Когда комэск подошел, Левка сделал два шага ему навстречу, приложил руку к шлемофону.

— Товарищ проверяющий, курсант Львин к полету готов.

— Вижу. Настроение как?

— Боевое! — ответил Левка и покраснел.

— Не вижу. Ну да ладно… У тебя что? — повернулся к технику.

— Все в порядке, товарищ подполковник. Самолет к полету готов.

«А курсант скованый, — думал Литвинов, пристегивая парашютные лямки. — Похоже, поставил на себе крест, хоть и хорохорится из последних сил». — Тебя как звать, Львин?

— Львом.

— А полностью?

— Зачем вам? — смутился Левка.

— Ну как же… Ты человек уже взрослый…

— Ну, Лев Николаевич.

— Ого! Кучерявое имечко. Прямо как у классика… Нет, я не смеюсь, не подумай… Это твои стихи в гарнизонной газете печатали?

— Мои.

— Хорошие стихи. Нет, правда… Первый раз с поэтом летаю, даже не верится… О ты, черт, карабин что-то не застегивается… А чего же ты меня боишься, Лев Николаевич? Что такой заторможенный?

Левка вздрогнул от неожиданности и потупился.

— Я не боюсь…

— Правильно, чего меня бояться, я — добрый дядька.

Левка взглянул на комэска через плечо, улыбнулся.

— Да я знаю.

— Вот и хорошо… Короче так, Лев Николаевич, в полете делай все сам — меня нет, — договорились?

— И вмешиваться не будете?

— Конечно, не буду.

— Ладно, посмотрим, — ухмыльнулся Левка. — Мне уже обещали не вмешиваться…

— Говорю — не буду, значит, не буду. Запускай и поехали… А стихи ты в самом деле пишешь неплохие, — проговорил Литвинов, устраиваясь поудобнее на жестком сиденье.

…Этого Львина проверял сперва командир звена. На разборе полетов вечером докладывал он, как всегда обтекаемо:

— Мне кажется, курсант еще недостаточно подготовлен. Часто допускает ошибки, иногда очень грубые. Я думаю, пусть инструктор поработает с ним дополнительно.

В чем не подготовлен курсант, какие ошибки допускает — не сказал.

Потом, после дополнительных упражнений, летал с Львиным майор Волков, заместитель командира эскадрильи.

— Летчика из него не получится… (шлеп)… — сыпал словами маленький майор, быстро расхаживая взад-вперед и шлепая себя по колену снятым шлемофоном. — Списывать надо… (шлеп)… Пусть хвосты заносит… (шлеп)… Раскис, понимаешь, как барышня… (шлеп)…

«Чего он шлепает? — подумал тогда Литвинов. — Так и очки расколет…»

— Я ему высотомер и компас отключил… (шлеп)… Он даже не почесался… (шлеп)… Одно слово — созерцатель… (шлеп)… Говорят, стишки сочиняет… Ха-ха-ха… Вот и пусть… (шлеп).

Волков был старой закваски, еще из «сталинских соколов»; любил ругаться в эфир, любил отключать у курсантов приборы и всячески вводить их в заблуждение, а еще больше любил, когда они быстро замечали подвохи и «действовали согласно инструкции». Таким он прощал все: и плохую успеваемость, и дремучую лень, даже самоволки…

Запустив двигатель, Левка загерметизировал кабину, проверил системы. Все было исправно, показания приборов в норме. «Ну, главное, собраться, не спешить», — в который раз сказал себе, выруливая со стоянки.

Самолет рыскал по рулежке, норовя съехать на сизую от росы мураву. Левка всякий раз приглушенно чертыхался, выправляя непослушную машину, не желающую катиться ровно, и каждый раз сжимался, затылком ожидая окрика. Но Литвинов молчал…

Утро было малиновое, росистое, с сиреневым, густым и прозрачным воздухом. Взлетная полоса, потемневшая, влажная, вся из квадратиков, будто маскировочной сетью покрытая, лежала в седых, заповедных для косарей травах; кто-то прошел по траве, наверное, караульный, — темнел его извилистый, ярко-зеленый след. В конце полосы, над фиолетово-синим, с алыми макушками лесом, куталось в бледно-розовые распашонки тучек юное, по-детски пухлое солнце.

Получив разрешение на взлет (руководил полетами майор Волков), Левка отпустил тормоза, дал полный газ. Двигатель захлебнулся, закашлялся, набирая обороты. Но уже через секунду-другую Левку прижало к спинке сиденья — и он наяву увидел, как сзади упирали тысячи лошадиных сил. Чудо-кони понесли прямо на темно-голубую, размытую розовой дымкой полосу горизонта, что рассекала зеленоватое лобовое стекло. Упругие струи, бившиеся под крылом, выровнялись, выправились, — теперь самолет скользил меж них, подобно топору, расщепляющему древесные волокна; треск от раскалываемых, разрываемых струй-волокон слился в оглушающий грохот.

Самолет оторвался, и заерзал, зарыскал, как велосипед без руля, как флюгер при слабом изменчивом ветре, но с каждым мгновением скорость нарастала, выравнивая, вытягивая в струнку размашистый, от стремительности нерасчетливый порыв машины. Вот со стуком убрались шасси, и, будто корявая оболочка слетела с крыльев, самолет подкинуло и понесло еще стремительнее, вот спрятались закрылки, и, на миг провалившись, самолет вновь взмыл, сделавшись еще острее, еще обтекаемей. Левка отклонил ручку управления, ставшую тугой и упругой, влево; полоса горизонта проходила теперь наискосок лобового стекла, и казалось, что не машина накренилась, а сама земля встала на дыбы — с буро-зеленым лесом, с безымянной деревенькой, с трактором, что оранжевой букашкой полз вниз по вельветовому полю; сбавил обороты: пятьсот метров были уже набраны; нашел пруд, впереди и слева, на который нужно выйти… Все хорошо получалось у Левки.

— Посмотри вправо! — раздался голос комэска.

Справа багрово лоснилось брюхо самолета, все в темных масляных пятнах. Левка резко убрал обороты, уменьшил крен, пытаясь затянуть разворот («подрезать» круг нельзя!), и не заметил, как упала скорость, где-то «провалился» на целых семьдесят метров. Хватался исправлять одни ошибки — возникали другие…

К полосе Левка подходил на «подтягивании»: самолет чуть было не зацепил колесами верхушки тополей, что растут у малого привода, в километре от аэродрома. Сел с парашютированием, «по-вороньи», да еще снесло ветром у самой земли на левый край полосы, — чуть красно-белые «матрасы» не подавил.

— Запрашивай «конвейер», — сказал комэск, как только колеса зашуршали по бетонке.

— Три — девяносто третьему взлет с «конвейера»!

— Три — девяносто третий, — взлетайте, — подчеркнуто вежливым тоном разрешил Волков: в последний раз, дескать.

Левка дал полный газ и с отчаянием поднял носовое колесо… Ах, как ему захотелось сейчас забиться куда-нибудь, упасть в траву и поплакать. Пропади все пропадом! Ну почему, почему он такой? У других все получается… Вон Санька Селиванов по маршруту пошел:

— Три — шестьдесят первый прошел первый поворотный… курс…

Санька по маршруту пошел, а ему — «хвосты заносить». Отлетался. Последний полет — и «дембель»…

Когда самолет оторвался, из задней кабины раздался приглушенный стон; потом — еще, уже громче… Стонал комэск; глаза как пуговки, лицо красное, искаженное.

— Печень прихватило… а-а… Не отвлекайся!..

— Товарищ командир!..

— Продолжай полет… а-а… Давай, Левка… а-а… на тебя вся надежда…

«Что же делать? Вдруг — сознание потеряет… Или — еще хуже… Доложить Волкову? А чем он поможет? Не на земле ведь. Только крик поднимет. Нет, нет… А что же? Выход один — скорее на посадку. Скорее! На тебя все надежда!» — прошептал Левка, и губы самопроизвольно растянулись в улыбке, но он тут же согнал ее: человеку больно, а он!..

Как набрал высоту, как вывел самолет из разворота и положил на обратный курс, Левка не заметил — руки делали нужное сами собой, почти автоматически и совсем без ошибок; высота была метр в метр, скорость — ровно пятьсот, под носом тускло отливал ртутью пруд — место третьего разворота, — будто косой осколок стекла среди травы; пар, что тяжело клубился над прудом, был какого-то серо-зелено-алого цвета, как сырой дым с робкими языками пламени внутри его. Весь мир затопляло жидко разведенными красными чернилами; в низинах, куда медленно стекала прозрачно-розовая дымка, она сгущалась в рдяно-сизую массу, похожую на земляничное варенье со сливками; а по лесу, что казался сверху бурым мхом (как на гигантском макете), стлался ватно-белый туман, и деревья купались в нем, зайдя по самые плечи.

Странно, второй месяц летает Левка над этими местами, а почудилось, что впервые все видит… А теперь, похоже, и в последний раз.

Литвинов вновь громко застонал… Запрокинувшись, хватал он перекошенным ртом воздух, рукой с побелевшими суставами судорожно уцепился за красный поручень катапультного кресла.

— Чуть-чуть… пять минут потерпите, командир. Все будет хорошо, сейчас сядем, — с надрывом крикнул Левка, резко переводя кран выпуска закрылков.

Закрылки выдвинулись с чмоканьем. Самолет клюнул носом — Левка плавно поддернул его ручкой. Скорость стала ощутимо падать, как будто машина влетела в иную, густую и вязкую, среду. Самолет стремился опустить нос, казалось, что на ручке управления висит какой-то груз, — приходилось подтягивать и подтягивать, а чтобы не «сыпаться» — понемножку поддавать и поддавать обороты.

— Сейчас… сейчас сядем, Борис Васильевич, — бормотал Левка, впервые называя Литвинова по имени-отчеству (все равно теперь почти уже гражданский). — Все будет хорошо… Сейчас… еще немного… — скорее для себя бормотал Левка, выводя самолет из разворота так, чтобы клетчатая серая полоса легла на лобовое стекло.

Плывет, надвигается, растет, вспухая, выворачиваясь пупом, то место, где лежит на траве белое полотнище, «место начала выравнивания», — туда скользит с воздушной горы Левка. И вот уже она — выгоревшая парусина… Пора! Обороты прибрать, ручку на себя… Мало! Еще на себя, еще… Черт, ветер сносит! А мы — педальной! Педальной! Ага, как утюг идет, ровно! Еще подобрать ручку… плавнее… плавнее… Замелькали плиты, исчерканные полосками стершейся резины. Еще чуть-чуть подобрать… Все, задержать на секунду… Сели!

Колеса шаркнули по шершавому бетону раз, другой и зашуршали… Левка улыбнулся, вздохнул облегченно и счастливо, но, вспомнив о Литвинове, вновь покорил себя: ну что за эгоист! Изо всей силы зажал тормоза. Колодки басовито заскрипели, самолет, задрав хвост, навалился на переднее колесо, влипая в бетонку, но скорость падала слабо. Резко свернув на ближнюю рулежку, Левка понесся к санитарной машине.

— Куда разогнался? На пожар, что ли?

Левка обалдело повернулся. В глазах Литвинова плясали рыжие чертики; он широко улыбался, так, что видны были белые металлические пломбы в коренных зубах.

— Вперед смотри, задавишь кого-нибудь! Отвечай потом за тебя, — ворчливо добавил комэск. — И тормозни у заправки — выйду.

— А… а я? А мне — что?

— Как — что? У тебя еще два полета по плану. Самостоятельных!

Литвинов снял шлемофон, вытер шею влажным подшлемником. Тянул слабый ветерок, унося обрывки утренней дымки, ставшей совсем бесцветной и тонкой, как целлофан. Ветерок приятно холодил, но уже чувствовалась по каким-то непонятным, неясным признакам приближение зноя. Смола на стыках бетонных плит жирно лоснилась и липла к подошвам. В одном месте, прямо посреди рулежки, распушился, проломив гудронный панцирь, светло-желтый одуванчик. Литвинов остановился. Наклонился. Присел.

— Ух, ты какой! И как же тебя угораздило здесь вырасти, дурашка?

Цветок безмятежно, ничего вокруг себя не желая замечать, купался в лучах ласкового солнца, довольный жизнью. Ничегошеньки-то он в ней не понимал!..

— Странно, не раздавили и не сожгли… Счастливчик. — Литвинов дунул — и полетело, понеслось на пушистых, прозрачных парашютиках, раскачиваясь, как в колыбелях, многочисленное одуванчиково племя.

— Вот тебе и новый вид: одуванчик аэродромный! Как это до латыни?..

Литвинов улыбался, и улыбалось в ответ солнце, и ветер растопыренной холодной пятерней по-детски ерошил его волосы, побитые пятнами седины, и ревели, сотрясая расширяющийся зной, двигатели, и жестяно гремел громкоговоритель, и, заглушая все, пел в бездне неба, где-то рядом с солнцем, жаворонок…

— Уменьши скорость! Ручку подбери — носом ткнешься. Еще! — неслось из раструба громкоговорителя.

— Три — шестьдесят первый второй поворотный прошел… курс…

— Подожди, шестьдесят первый, не до тебя… Подтяни! Еще! Прибавь оборотов!

— Три — шестьдесят первый второй поворотный…

— Отстань, говорю, шестьдесят первый! Убирай обороты! Задержи ручку! Сел. Как ворона… Ну что там у тебя, шестьдесят первый? — только быстро!

«Волков в своем репертуаре», — подумал Литвинов, следя за Левкой — как он медленно и осторожно, будто крадучись, приближается к взлетной полосе, — сейчас вырулит, взлетит… И отчего-то нехорошо, тягостно сделалось, и показалось, день замутился…

Поднявшись из травы, Литвинов спорым шагом направился в компрессорную, где был телефон. Оглянулся: Левка уже подъехал к полосе, стоял, ожидая, верно, разрешения занять ее. Скорее! Скорее! Литвинов неуклюже побежал. Схватил теплую скользкую трубку.

— Руководителя полетов! Говорит ноль — первый. Сейчас полетит девяносто третий… Да, самостоятельно. Да, выпустил. Да, по своей методе! Ты ему ничего не подсказывай. А вот так — другим можно, а ему нельзя. Да, особенный он. Пусть делает что хочет, я отвечаю. Ничего! Слышишь, Витька, ничего — в этом вся штука!

Через полчаса Левка зарулил на стоянку. Долго не вылезал из кабины; руки-ноги тряслись, комбинезон прилип к спине, губы стали солеными от пота. Левка сидел на жестком сиденье и слушал музыку, что жила в нем сейчас, и впервые видел — непонятным образом — собственные глаза, сверкающие, пьяные, с темными провалами зрачков, — и это было удивительно…

— Ну как? — улыбнулся комэск, подходя.

— Кажется, мир смогу перевернуть.

— Знаю-знаю… Ты вот что, Лев Николаевич, про то, что у нас было, не болтай. Ну, про болезнь мою… и вообще. Честное слово, узнаю — уши оборву, — и улыбнулся мягко: — Ладно, летай… Ох, беда мне с вами, с одуванчиками!

Левка улыбался во весь рот и не знал, что он был уже пятый, кому Литвинов обещал «оборвать уши»; не знал, что двое из этих пяти имеют боевые ордена…

— Интересно, что у него на этот раз прихватило? — восхищенно произнес техник, глядя вслед Литвинову. — В прошлый раз была, кажись, селезенка. Да, вот тебе и метода — «прихват-перехват»!