Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне быть: снег таял, с крыш падали днём капели, а лёд на реках посинел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи.
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, от дворцового караула не требовалось ничего, кроме точного стояния на постах. Сначала в карауле всё шло хорошо: посты распределены, люди расставлены, и всё обстояло в совершенном порядке.
Но вот часовой, солдат Измайловского полка, по фамилии Постников, стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда, услыхал, что в полынье, которою против этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаянно молит о помощи.
Солдат Постников, из дворовых господских людей, был человек очень нервный и очень чувствительный. Он долго слушал отдалённые крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепенение. В ужасе он оглядывался туда и сюда на всё видимое ему пространство набережной и ни здесь, ни на Неве, как назло, не усматривал ни одной живой души.
Подать помощь утопающему никто не может, и он непременно зальётся…
Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лёд, то тонущий непременно тут же и есть. Бросить ему верёвку, или протянуть шестик, или подать ружьё, и он спасён. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, — так
беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет…»
А солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть, даже и «расстрел»; но со стороны вздувшейся реки опять наплывают всё ближе и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
Постников ещё раз-два оглянулся во все стороны. Нигде ни души нет, только фонари трясутся от ветра и мерцают, да по ветру, прерываясь, долетает этот крик… может быть, последний крик…
Вот ещё всплеск, ещё однозвучный вопль, и в воде забулькотало.
Часовой не выдержал и покинул свой пост.
Постников бросился к сходням, сбежал с сильно бьющимся сердцем на лёд, потом в наплывшую воду полыньи и, скоро рассмотрев, где бьётся заливающийся утопленник, протянул ему ложу своего ружья.
Утопающий схватился за приклад, а Постников потянул его за штык и вытащил на берег.
Спасённый и спаситель были совершенно мокры, и как из них спасённый был в сильной усталости и дрожал и падал, то спаситель его, солдат Постников, не решился его бросить на льду, а вывел его на набережную и стал осматриваться, кому бы его передать. А меж тем, пока всё это делалось, на набережной показались сани, в которых сидел офицер существовавшей тогда придворной инвалидной команды (впоследствии упразднённой).
Этот столь не вовремя для Постникова подоспевший господин был, надо полагать, человек очень легкомысленного характера, и притом немножко бестолковый, и изрядный наглец. Он соскочил с саней и начал спрашивать:
— Что за человек… что за люди?
— Тонул, заливался, — начал было Постников.
Смекнул или нет офицер, в чём дело, но он больше не стал исследовать, а тотчас же подхватил к себе в сани спасённого человека и покатил с ним на Морскую, в съезжий дом Адмиралтейской части.
Тут офицер сделал приставу заявление, что привезённый им мокрый человек тонул в полынье против дворца и спасён им, господином офицером, с опасностью для его собственной жизни.
Тот, которого спасли, был и теперь весь мокрый, иззябший и изнемогший. От испуга и от страшных усилий он впал в беспамятство, и для него было безразлично, кто спасал его.
Рядовой Постников опять вполне чистосердечно подтвердил своему батальонному командиру всё то же самое, что произошло на его часах. Подполковник Свиньин был в отчаянии; он дал себе единственное возможное удовлетворение, сорвав свой гнев на Постникове, которого тотчас же прямо отсюда послал под арест в казарменный карцер, а потом задумался: есть ли возможность скрыть такое происшествие?
Обер-полицеймейстера Кокошкина разбудили и доложили ему о Свиньине, приехавшем по важному и не терпящему отлагательств делу. Был вызван спасённый.
Генерал обратился с громким и твёрдым вопросом к спасённому:
— Как ты, братец, попал в полынью против дворца?
— Виноват, — отвечал спасённый. — Хотел перейти поближе через лёд, сбился и попал в воду.
— Значит, в глазах было темно?
— Темно, кругом темно было, ваше превосходительство!
— И ты не мог рассмотреть, кто тебя вытащил?
— Виноват, ничего не рассмотрел. Вот они, кажется. — Он указал на офицера и добавил: — Я не мог рассмотреть, был испужамшись.
— То-то и есть, шляетесь, когда надо спать! Всмотрись же теперь и помни навсегда, кто твой благодетель. Благородный человек жертвовал за тебя своею жизнью!
— Век буду помнить.
— Молись Богу за него и ступай вон: ты больше не нужен.
Тот поклонился в ноги и выкатился, без меры довольный тем, что его отпустили.
Свиньин стоял и недоумевал, как это такой оборот всё принимает милостию Божиею!
Кокошкин обратился к инвалидному офицеру:
— Вы спасли этого человека, рискуя собственною жизнью?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Свидетелей этого происшествия не было, да по позднему времени и не могло быть?
— Да, ваше превосходительство, было темно, и на набережной никого не было, кроме часовых.
— О часовых незачем поминать: часовой охраняет свой пост и не должен отвлекаться ничем посторонним. Я верю тому, что написано в протоколе. Ведь это с ваших слов?
Слова эти Кокошкин произнёс с особенным ударением, точно как будто пригрозил или прикрикнул.
Но офицер не сробел, а вылупив глаза и выпучив грудь, ответил:
— С моих слов и совершенно верно, ваше превосходительство.
— Ваш поступок достоин награды.
Тот начал благодарно кланяться.
В час пополудни Кокошкин собственноручно вручил герою медаль, и тот пошёл щеголять ею. Постникова же было приказано наказать перед строем двумя стами розог.
Рота была выстроена на дворе Измайловских казарм, розги принесены из запаса в довольном количестве, и выведенный из карцера рядовой Постников «был сделан» при усердном содействии новоприбывших из армии молодых товарищей. Затем наказанный Постников был поднят и непосредственно отсюда на той же шинели, на которой его секли, перенесён в полковой лазарет.
Батальонный командир Свиньин, по получении донесения об исполнении экзекуции, тотчас же сам отечески навестил Постникова в лазарете и, к удовольствию своему, самым наглядным образом убедился, что приказание его исполнено в совершенстве. Сердобольный и нервный Постников был «сделан как следует». Свиньин остался доволен и приказал дать от себя наказанному Постникову фунт сахару и четверть фунта чаю, чтоб он мог услаждаться, пока будет на поправке. Постников, лежа на койке, слышал это распоряжение о чае и отвечал:
— Много доволен, ваше высокородие, благодарю за отеческую милость.
И он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего. Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люди переносили по приговорам военного суда; а такое именно наказание и досталось бы Постникову, если бы, к счастию его, не произошло всех тех смелых и тактических эволюций, о которых выше рассказано.
(По рассказу Н.С. Лескова «Человек на часах»)
Николай Семёнович Лесков (1831-1895) — русский писатель, которого называли национальным из писателей России, автор таких замечательных произведений, как «Левша», «Запёчатлённый ангел», «Очарованный странник», «Леди Макбет Мценского уезда» и др.
< Предыдущая | Следующая > |
---|
(1)Часовой Постников, солдат Измайловского полка, стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда, услышал, что в полынье, которой напротив этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаянно молит о помощи.
(2)Солдат Постников, из дворовых господских людей, был человек очень нервный и очень чувствительный. (3)Он долго слушал отдалённые крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепенение. (4)В ужасе он оглядывался туда и сюда на всё видимое ему пространство набережной и ни здесь, ни на Неве, как назло не увидел ни одной живой души.
(5)Подать помощь утопающему никто не может, и он непременно утонет!
(6)А между тем тонущий ужасно долго и упорно борется.
(7)Уж одно бы ему, кажется, – не тратя сил, спускаться на дно, так ведь нет! (8)Его измождённые стоны и призывные крики то оборвутся и замолкнут, то опять начинают раздаваться, и притом всё ближе и ближе к дворцовой набережной. (9)Видно, что человек ещё не потерялся и держит путь верно, прямо на свет фонарей, но только он, разумеется, всё-таки не спасётся, потому что именно тут он попадёт в иорданскую прорубь. (10)Вот опять затих, а через минуту снова барахтается и стонет: «Спасите, спасите!» (11)И теперь уже так близко, что даже слышны всплески воды, как он полощется…
(12)Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. (13)Если теперь выбежать на лёд, то тонущий непременно окажется рядом. (14)Бросить ему верёвку, или протянуть шестик, или подать ружьё, и он спасён. (15)Он так близко, что может схватиться рукой и выскочить. (16)Но Постников помнит службу и присягу: он знает, что он часовой, а часовой ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
(17)Только сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает…(18)Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, – так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей…(19)Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. (20) «Иль сбежать, а?.. (21)Не увидят?.. (22)Ах, господи, один конец! (23)Опять стонет…»
(24)За эти полчаса, пока это длилось, солдат Постников совсем истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка». (25)А солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которую сейчас же последует военный суд, а потом прогон сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть, даже и расстрел. (26)Но со стороны вздувшейся реки опять наплывают всё ближе и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
(27) – То-о-ну!.. (28)Спасите, тону!
(29)Постников ещё раз-два оглянулся во все стороны. (30)Нигде ни души нет, только фонари трясутся от ветра и мерцают да по ветру, прерываясь, долетает этот крик… может быть, последний крик…
(31)Вот ещё всплеск, ещё однозвучный вопль, и в воде забулькало…
(32)Часовой не выдержал и покинул свой пост.
(По Н.С. Лескову*)
*Николай Семёнович Лесков (1831 – 1895) – русский писатель.
21. Какие из утверждений соответствуют содержанию текста? Напишите номера ответов.
- Спасение жизни человека важнее всего.
- Солдату, ушедшему с поста, грозил военный суд.
- Часовой протянул утопающему шест.
- Часовой не знал о последствиях своего поступка.
- У солдата был сердечный приступ.
Ответ: __________________________
22. Какие из перечисленных утверждений являются верными? Укажите номера ответов.
- Предложение 1 содержит элемент рассуждения.
- В предложении 2 представлено описание.
- В предложении 18 представлено рассуждение.
- В предложениях 31, 32 перечислены происходящие друг за другом события.
- В предложении 16 представлено описание.
Ответ: ___________________
23. Из предложений выпишите слово со значением «длинные гибкие палки или прутья для телесных наказаний в европейских армиях».
Ответ: ________________________________________
24. Среди предложений 3 – 10 найдите такое, которое соединяется с предыдущим при помощи притяжательного местоимения. Напишите номер этого предложения.
Ответ: ________________________________
25. «Убедительность и эмоциональность эпизоду спасения утопающего из рассказа Н.С.Лескова «На часах» придают такие синтаксические средства выразительности, как (А) ______ (предложения 17, 25), (Б) _____ (предложения 20 – 22) и (В) ______ (предложения 5, 7), а также лексическое средство – (Г) ______ («будка…не убежит», «фонари трясутся»)».
Список терминов:
- восклицательные предложения
- ряды однородных членов
- оксюморон
- гипербола
- эпитеты
- олицетворение
- вопросно-ответная форма изложения
- противопоставление
- инверсия
- Полный текст
- <Предисловие>. «Без трех праведных несть граду стояния»
- Однодум
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Пигмей
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Кадетский монастырь
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Глава двадцать первая
- Глава двадцать вторая
- Русский демократ в Польше
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Несмертельный Голован. (Из рассказов о трех праведниках)
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Инженеры бессребреники
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Глава двадцать первая
- Глава двадцать вторая
- Глава двадцать третья
- Глава двадцать четвертая
- Глава двадцать пятая
- Глава двадцать шестая
- Глава двадцать седьмая
- Глава двадцать восьмая
- Глава двадцать девятая
- Глава тридцатая
- Левша. (Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе)
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Очарованный странник
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Человек на часах. (1839 г.)
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Шерамур. (Чрева-ради юродивый)
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Глава двадцать первая
- Глава двадцать вторая
- Глава двадцать третья
- Глава двадцать четвертая
Человек на часах. (1839 г.)
Глава первая
Событие, рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы, а развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России.
Это составляет отчасти придворный, отчасти исторический анекдот, недурно характеризующий нравы и направление очень любопытной, но крайне бедно отмеченной эпохи тридцатых годов совершающегося девятнадцатого столетия.
Вымысла в наступающем рассказе нет нисколько.
Глава вторая
Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне быть: снег таял, с крыш падали днем капели, а лед на реках посинел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи. Ветер дул теплый, западный, но очень сильный: со взморья нагоняло воду, и стреляли пушки.
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был человек с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.
На самом же деле Миллер был офицер исправный и надежный, а дворцовый караул в тогдашнее время и не представлял ничего опасного. Пора была самая тихая и безмятежная. От дворцового караула не требовалось ничего, кроме точного стояния на постах, а между тем как раз тут, на караульной очереди капитана Миллера при дворце, произошел весьма чрезвычайный и тревожный случай, о котором теперь едва вспоминают немногие из доживающих свой век тогдашних современников.
Глава третья
Сначала в карауле все шло хорошо: посты распределены, люди расставлены, и все обстояло в совершенном порядке. Государь Николай Павлович был здоров, ездил вечером кататься, возвратился домой и лег в постель. Уснул и дворец. Наступила самая спокойная ночь. В кордегардии тишина. Капитан Миллер приколол булавками свой белый носовой платок к высокой и всегда традиционно засаленной сафьянной спинке офицерского кресла и сел коротать время за книгой.
Н. И. Миллер всегда был страстный читатель, и потому он не скучал, а читал и не замечал, как уплывала ночь; но вдруг, в исходе второго часа ночи, его встревожило ужасное беспокойство: пред ним является разводный унтер-офицер и, весь бледный, объятый страхом, лепечет скороговоркой:
– Беда, ваше благородие, беда!
– Что такое?!
– Страшное несчастие постигло!
Н. И. Миллер вскочил в неописанной тревоге и едва мог толком дознаться, в чем именно заключались «беда» и «страшное несчастие».
Глава четвертая
Дело заключалось в следующем: часовой, солдат Измайловского полка, по фамилии Постников, стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда, услыхал, что в полынье, которою против этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаянно молит о помощи.
Солдат Постников, из дворовых господских людей, был человек очень нервный и очень чувствительный. Он долго слушал отдаленные крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепенение. В ужасе он оглядывался туда и сюда на все видимое ему пространство набережной и ни здесь, ни на Неве, как назло, не усматривал ни одной живой души.
Подать помощь утопающему никто не может, и он непременно зальется…
А между тем тонущий ужасно долго и упорно борется.
Уж одно бы ему, кажется, – не тратя сил, спускаться на дно, так ведь нет! Его изнеможденные стоны и призывные крики то оборвутся и замолкнут, то опять начинают раздаваться, и притом все ближе и ближе к дворцовой набережной. Видно, что человек еще не потерялся и держит путь верно, прямо на свет фонарей, но только он, разумеется, все-таки не спасется, потому что именно тут на этом пути он попадет в иорданскую прорубь. Там ему нырок под лед и конец… Вот и опять стих, а через минуту снова полощется и стонет: «Спасите, спасите!» И теперь уже так близко, что даже слышны всплески воды, как он полощется…
Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий непременно тут же и есть. Бросить ему веревку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасен. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, – так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет…»
За один получас, пока это длилось, солдат Постников совсем истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка». А солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть даже и «расстрел»; но со стороны вздувшейся реки опять наплывают все ближе и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
– Т‑о-о-ну!.. Спасите, тону!
Тут вот сейчас и есть иорданская прорубь… Конец!
Постников еще раз-два оглянулся во все стороны. Нигде ни души нет, только фонари трясутся от ветра и мерцают, да по ветру, прерываясь, долетает этот крик… может быть, последний крик…
Вот еще всплеск, еще однозвучный вопль, и в воде забулькотало.
Часовой не выдержал и покинул свой пост.
Глава пятая
Постников бросился к сходням, сбежал с сильно бьющимся сердцем на лед, потом в наплывшую воду полыньи и, скоро рассмотрев, где бьется заливающийся утопленник, протянул ему ложу своего ружья.
Утопавший схватился за приклад, а Постников потянул его за штык и вытащил на берег.
Спасенный и спаситель были совершенно мокры, и как из них спасенный был в сильной усталости и дрожал и падал, то спаситель его, солдат Постников, не решился его бросить на льду, а вывел его на набережную и стал осматриваться, кому бы его передать, А меж тем, пока все это делалась, на набережной показались сани, в которых сидел офицер существовавшей тогда придворной инвалидной команды (впоследствии упраздненной).
Этот столь не вовремя для Постникова подоспевший господин был, надо полагать, человек очень легкомысленного характера, и притом немножко бестолковый, и изрядный наглец. Он соскочил с саней и начал спрашивать:
– Что за человек… что за люди?
– Тонул, заливался, – начал было Постников.
– Как тонул? Кто, ты тонул? Зачем в таком месте?
А тот только отпырхивается, а Постникова уже нет: он взял ружье на плечо и опять стал в будку.
Смекнул или нет офицер, в чем дело, но он больше не стал исследовать, а тотчас же подхватил к себе в сани спасенного человека и покатил с ним на Морскую в съезжий дом Адмиралтейской части.
Тут офицер сделал приставу заявление, что привезенный им мокрый человек тонул в полынье против дворца и спасен им, господином офицером, с опасностью для его собственной жизни.
Тот, которого спасли, был и теперь весь мокрый, иззябший и изнемогший. От испуга и от страшных усилий он впал в беспамятство, и для него было безразлично, кто спасал его.
Около него хлопотал заспанный полицейский фельдшер, а в канцелярии писали протокол по словесному заявлению инвалидного офицера и, с свойственною полицейским людям подозрительностью, недоумевали, как он сам весь сух из воды вышел? А офицер, который имел желание получить себе установленную медаль «за спасение погибавших», объяснял это счастливым стечением обстоятельств, но объяснял нескладно и невероятно. Пошли будить пристава, послали наводить справки.
А между тем во дворце по этому делу образовались уже другие, быстрые течения.
Глава шестая
В дворцовой караульне все сейчас упомянутые обороты после принятия офицером спасенного утопленника в свои сани были неизвестны. Там Измайловский офицер и солдаты знали только то, что их солдат, Постников, оставив будку, кинулся спасать человека, и как это есть большое нарушение воинских обязанностей, то рядовой Постников теперь непременно пойдет под суд и под палки, а всем начальствующим лицам, начиная от ротного до командира полка, достанутся страшные неприятности, против которых ничего нельзя ни возражать, ни оправдываться.
Мокрый и дрожавший солдат Постников, разумеется, сейчас же был сменен с поста и, будучи приведен в кордегардию, чистосердечно рассказал Н. И. Миллеру все, что нам известно, и со всеми подробностями, доходившими до того, как инвалидный офицер посадил к себе спасенного утопленника и велел своему кучеру скакать в Адмиралтейскую часть.
Опасность становилась все больше и неизбежнее. Разумеется, инвалидный офицер все расскажет приставу, а пристав тотчас же доведет об этом до сведения обер-полицеймейстера Кокошкина, а тот доложит утром государю, и пойдет «горячка».
Долго рассуждать было некогда, надо было призывать к делу старших.
Николай Иванович Миллер тотчас же послал тревожную записку своему батальонному командиру подполковнику Свиньину, в которой просил его как можно скорее приехать в дворцовую караульню и всеми мерами пособить совершившейся страшной беде.
Это было уже около трех часов, а Кокошкин являлся с докладом к государю довольно рано утром, так что на все думы и на все действия оставалось очень мало времени.
Глава седьмая
Подполковник Свиньин не имел той жалостливости и того мягкосердечия, которые всегда отличали Николая Ивановича Миллера: Свиньин был человек не бессердечный, но прежде всего и больше всего «службист» (тип, о котором нынче опять вспоминают с сожалением). Свиньин отличался строгостью и даже любил щеголять требовательностью дисциплины. Он не имел вкуса ко злу и никому не искал причинить напрасное страдание; но если человек нарушал какую бы то ни было обязанность службы, то Свиньин был неумолим. Он считал неуместным входить в обсуждение побуждений, какие руководили в данном случае движением виновного, а держался того правила, что на службе всякая вина виновата. А потому в караульной роте все знали, что придется претерпеть рядовому Постникову за оставление своего поста, то он и оттерпит, и Свиньин об этом скорбеть не станет.
Таким этот штаб-офицер был известен начальству и товарищам, между которыми были люди, не симпатизировавшие Свиньину, потому что тогда еще не совсем вывелся «гуманизм» и другие ему подобные заблуждения. Свиньин был равнодушен к тому, порицают или хвалят его «гуманисты». Просить и умолять Свиньина или даже пытаться его разжалобить – было дело совершенно бесполезное. От всего этого он был закален крепким закалом карьерных людей того времени, но и у него, как у Ахиллеса, было слабое место.
Свиньин тоже имел хорошо начатую служебную карьеру, которую он, конечно, тщательно оберегал и дорожил тем, чтобы на нее, как на парадный мундир, ни одна пылинка не села; а между тем несчастная выходка человека из вверенного ему батальона непременно должна была бросить дурную тень на дисциплину всей его части. Виноват или не виноват батальонный командир в том, что один из его солдат сделал под влиянием увлечения благороднейшим состраданием, – этого не станут разбирать те, от кого зависит хорошо начатая и тщательно поддерживаемая служебная карьера Свиньина, а многие даже охотно подкатят ему бревно под ноги, чтобы дать путь своему ближнему или подвинуть молодца, протежируемого людьми в случае. Государь, конечно, рассердится и непременно скажет полковому командиру, что у него «слабые офицеры», что у них «люди распущены». А кто это наделал? – Свиньин. Вот так это и пойдет повторяться, что «Свиньин слаб», и так, может, покор слабостью и останется несмываемым пятном на его, Свиньина, репутации. Не быть ему тогда ничем достопримечательным в ряду современников и не оставить своего портрета в галерее исторических лиц государства Российского.
Изучением истории тогда хотя мало занимались, но, однако, в нее верили, и особенно охотно сами стремились участвовать в ее сочинении.
Глава восьмая
Как только Свиньин получил около трех часов ночи тревожную записку от капитана Миллера, он тотчас же вскочил с постели, оделся по форме и, под влиянием страха и гнева, прибыл в караульню Зимнего дворца. Здесь он немедленно же произвел допрос рядовому Постникову и убедился, что невероятный случай совершился. Рядовой Постников опять вполне чистосердечно подтвердил своему батальонному командиру все то же самое, что произошло на его часах и что он, Постников, уже раньше показал своему ротному капитану Миллеру. Солдат говорил, что он «богу и государю виноват без милосердия», что он стоял на часах и, заслышав стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго был в борьбе между служебным долгом и состраданием, и, наконец, на него напало искушение, и он не выдержал этой борьбы: покинул будку, соскочил на лед и вытащил тонувшего на берег, а здесь, как на грех, попался проезжавшему офицеру дворцовой инвалидной команды.
Подполковник Свиньин был в отчаянии; он дал себе единственное возможное удовлетворение, сорвав свой гнев на Постникове, которого тотчас же прямо отсюда послал под арест в казарменный карцер, а потом сказал несколько колкостей Миллеру, попрекнув его «гуманерией», которая ни на что не пригодна в военной службе; но все это было недостаточно для того, чтобы поправить дело. Подыскать если не оправдание, то хотя извинение такому поступку, как оставление часовым своего поста, было невозможно, и оставался один исход – скрыть все дело от государя…
Но есть ли возможность скрыть такое происшествие?
По-видимому, это представлялось невозможным, так как о спасении погибавшего знали не только все караульные, но знал и тот ненавистный инвалидный офицер, который до сих пор, конечно, успел довести обо всем этом до ведома генерала Кокошкина.
Куда теперь скакать? К кому бросаться? У кого искать помощи и защиты?
Свиньин хотел скакать к великому князю Михаилу Павловичу и рассказать ему все чистосердечно. Такие маневры тогда были в ходу. Пусть великий князь, по своему пылкому характеру, рассердится и накричит, но его нрав и обычай были таковы, что чем он сильнее окажет на первый раз резкости и даже тяжко обидит, тем он потом скорее смилуется и сам же заступится. Подобных случаев бывало немало, и их иногда нарочно искали. «Брань на вороту не висла», и Свиньин очень хотел бы свести дело к этому благоприятному положению, но разве можно ночью доступить во дворец и тревожить великого князя? А дожидаться утра и явиться к Михаилу Павловичу после того, когда Кокошкин побывает с докладом у государя, будет уже поздно. И пока Свиньин волновался среди таких затруднений, он обмяк, и ум его начал прозревать еще один выход, до сей поры скрывавшийся в тумане.
Глава девятая
В ряду известных военных приемов есть один такой, чтобы в минуту наивысшей опасности, угрожающей со стен осаждаемой крепости, не удаляться от нее, а прямо идти под ее стенами. Свиньин решился не делать ничего того, что ему приходило в голову сначала, а немедленно ехать прямо к Кокошкину.
Об обер-полицеймейстере Кокошкине в Петербурге говорили тогда много ужасающего и нелепого, но, между прочим, утверждали, что он обладает удивительным многосторонним тактом и при содействии этого такта не только «умеет сделать из мухи слона, но так же легко умеет сделать из слона муху».
Кокошкин в самом деле был очень суров и очень грозен и внушал всем большой страх к себе, но он иногда мирволил шалунам и добрым весельчакам из военных, а таких шалунов тогда было много, и им не раз случалось находить себе в его лице могущественного и усердного защитника. Вообще он много мог и много умел сделать, если только захочет. Таким его знали и Свиньин и капитан Миллер. Миллер тоже укрепил своего батальонного командира отважиться на то, чтобы ехать немедленно к Кокошкину и довериться его великодушию и его «многостороннему такту», который, вероятно, продиктует генералу, как вывернуться из этого досадного случая, чтобы не ввести в гнев государя, чего Кокошкин, к чести его, всегда избегал с большим старанием.
Свиньин надел шинель, устремил глаза вверх и, воскликнув несколько раз: «Господи, господи!» – поехал к Кокошкину.
Это был уже в начале пятый час утра.
Глава десятая
Обер-полицеймейстера Кокошкина разбудили и доложили ему о Свиньине, приехавшем по важному и не терпящему отлагательств делу.
Генерал немедленно встал и вышел к Свиньину в архалучке, потирая лоб, зевая и ежась. Все, что рассказывал Свиньин, Кокошкин выслушивал с большим вниманием, но спокойно. Он во все время этих объяснений и просьб о снисхождении произнес только одно:
– Солдат бросил будку и спас человека?
– Точно так, – отвечал Свиньин.
– А будка?
– Оставалась в это время пустою.
– Гм… Я это знал, что она оставалась пустою. Очень рад, что ее не украли.
Свиньин из этого еще более уверился, что ему уже все известно и что он, конечно, уже решил себе, в каком виде он представит об этом при утреннем докладе государю, и решения этого изменять не станет. Иначе такое событие, как оставление часовым своего поста в дворцовом карауле, без сомнения должно было бы гораздо сильнее встревожить энергического обер-полицеймейстера.
Но Кокошкин не знал ничего. Пристав, к которому явился инвалидный офицер со спасенным утопленником, не видал в этом деле никакой особенной важности. В его глазах это вовсе даже не было таким делом, чтобы ночью тревожить усталого обер-полицеймейстера, да и притом самое событие представлялось приставу довольно подозрительным, потому что инвалидный офицер был совсем сух, чего никак не могло быть, если он спасал утопленника с опасностью для собственной жизни. Пристав видел в этом офицере только честолюбца и лгуна, желающего иметь одну новую медаль на грудь, и потому, пока его дежурный писал протокол, пристав придерживал у себя офицера и старался выпытать у него истину через расспрос мелких подробностей.
Приставу тоже не было приятно, что такое происшествие случилось в его части и что утопавшего вытащил не полицейский, а дворцовый офицер.
Спокойствие же Кокошкина объяснялось просто, во-первых, страшною усталостью, которую он в это время испытывал после целодневной суеты и ночного участия при тушении двух пожаров, а во-вторых, тем, что дело, сделанное часовым Постниковым, его, г‑на обер-полицеймейстера, прямо не касалось.
Впрочем, Кокошкин тотчас же сделал соответственное распоряжение.
Он послал за приставом Адмиралтейской части и приказал ему немедленно явиться вместе с инвалидным офицером и со спасенным утопленником, а Свиньина просил подождать в маленькой приемной перед кабинетом. Затем Кокошкин удалился в кабинет и, не затворяя за собою дверей, сел за стол и начал было подписывать бумаги; но сейчас же склонил голову на руки и заснул за столом в кресле.
Глава одиннадцатая
Тогда еще не было ни городских телеграфов, ни телефонов, а для спешной передачи приказаний начальства скакали по всем направлениям «сорок тысяч курьеров», о которых сохранится долговечное воспоминание в комедии Гоголя.
Это, разумеется, не было так скоро, как телеграф или телефон, но зато сообщало городу значительное оживление и свидетельствовало о неусыпном бдении начальства.
Пока из Адмиралтейской части явились запыхавшийся пристав и офицер-спаситель, а также и спасенный утопленник, нервный и энергический генерал Кокошкин вздремнул и освежился. Это было заметно в выражении его лица и в проявлении его душевных способностей.
Кокошкин потребовал всех явившихся в кабинет и вместе с ними пригласил и Свиньина.
– Протокол? – односложно спросил освеженным голосом у пристава Кокошкин.
Тот молча подал ему сложенный лист бумаги и тихо прошептал:
– Должен просить дозволить мне доложить вашему превосходительству несколько слов по секрету…
– Хорошо.
Кокошкин отошел в амбразуру окна, а за ним пристав.
– Что такое?
Послышался неясный шепот пристава и ясные покрякиванья генерала…
– Гм… Да!.. Ну что ж такое?.. Это могло быть… Они на том стоят, чтобы сухими выскакивать… Ничего больше?
– Ничего‑с.
Генерал вышел из амбразуры, присел к столу и начал читать. Он читал протокол про себя, не обнаруживая ни страха, ни сомнений, и затем непосредственно обратился с громким и твердым вопросом к спасенному:
– Как ты, братец, попал в полынью против дворца?
– Виноват, – отвечал спасенный.
– То-то! Был пьян?
– Виноват, пьян не был, а был выпимши.
– Зачем в воду попал?
– Хотел перейти поближе через лед, сбился и попал в воду.
– Значит, в глазах было темно?
– Темно, кругом темно было, ваше превосходительство!
– И ты не мог рассмотреть, кто тебя вытащил?
– Виноват, ничего не рассмотрел. Вот они, кажется. – Он указал на офицера и добавил: —Я не мог рассмотреть, был испужамшись.
– То-то и есть, шляетесь, когда надо спать! Всмотрись же теперь и помни навсегда, кто твой благодетель. Благородный человек жертвовал за тебя своею жизнью!
– Век буду помнить.
– Имя ваше, господин офицер? Офицер назвал себя по имени.
– Слышишь?
– Слушаю, ваше превосходительство.
– Ты православный?
– Православный, ваше превосходительство.
– В поминанье за здравие это имя запиши.
– Запишу, ваше превосходительство.
– Молись Богу за него и ступай вон: ты больше не нужен.
Тот поклонился в ноги и выкатился, без меры довольный тем, что его отпустили.
Свиньин стоял и недоумевал, как это такой оборот все принимает милостию божиею!
Глава двенадцатая
Кокошкин обратился к инвалидному офицеру:
– Вы спасли этого человека, рискуя собственною жизнью?
– Точно так, ваше превосходительство.
– Свидетелей этого происшествия не было, да по позднему времени и не могло быть?
– Да, ваше превосходительство, было темно, и на набережной никого не было, кроме часовых.
– О часовых незачем поминать: часовой охраняет свой пост и не должен отвлекаться ничем посторонним, Я верю тому, что написано в протоколе. Ведь это с ваших слов?
Слова эти Кокошкин произнес с особенным ударением, точно как будто пригрозил или прикрикнул.
Но офицер не сробел, а, вылупив глаза и выпучив грудь, ответил:
– С моих слов и совершенно верно, ваше превосходительство.
– Ваш поступок достоин награды.
Тот начал благодарно кланяться.
– Не за что благодарить, – продолжал Кокошкин. – Я доложу о вашем самоотверженном поступке государю императору, и грудь ваша, может быть, сегодня же будет украшена медалью. А теперь можете идти домой, напейтесь теплого и никуда не выходите, потому что, может быть, вы понадобитесь.
Инвалидный офицер совсем засиял, откланялся и вышел.
Кокошкин поглядел ему вслед и проговорил:
– Возможная вещь, что государь пожелает сам его видеть.
– Слушаю‑с, – отвечал понятливо пристав.
– Вы мне больше не нужны.
Пристав вышел и, затворив за собою дверь, тотчас, по набожной привычке, перекрестился.
Инвалидный офицер ожидал пристава внизу, и они отправились вместе в гораздо более теплых отношениях, чем когда сюда вступали.
В кабинете у обер-полицеймейстера остался один Свиньин, на которого Кокошкин сначала посмотрел долгим, пристальным взглядом и потом спросил:
– Вы не были у великого князя?
В то время, когда упоминали о великом князе, то все знали, что это относится к великому князю Михаилу Павловичу.
– Я прямо явился к вам, – отвечал Свиньин.
– Кто караульный офицер?
– Капитан Миллер.
Кокошкин опять окинул Свиньина взглядом и потом сказал:
– Вы мне, кажется, что-то прежде иначе говорили.
Свиньин даже не понял, к чему это относится, и промолчал, а Кокошкин добавил:
– Ну все равно: спокойно почивайте.
Аудиенция кончилась.
Глава тринадцатая
В час пополудни инвалидный офицер действительно был потребован к Кокошкину, который очень ласково объявил ему, что государь весьма доволен, что среди офицеров инвалидной команды его дворца есть такие бдительные и самоотверженные люди, и жалует ему медаль «за спасение погибавших». При сем Кокошкин собственноручно вручил герою медаль, и тот пошел щеголять ею. Дело, стало быть, можно было считать совсем сделанным, но подполковник Свиньин чувствовал в нем какую-то незаконченность и почитал себя призванным поставить point sur les i [25].
Он был так встревожен, что три дня проболел, а на четвертый встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный молебен перед иконою спасителя и, возвратясь домой с успокоенною душой, послал попросить к себе капитана Миллера.
– Ну, слава Богу, Николай Иванович, – сказал он Миллеру, – теперь гроза, над нами тяготевшая, совсем прошла, и наше несчастное дело с часовым совершенно уладилось. Теперь, кажется, мы можем вздохнуть спокойно. Всем этим мы, без сомнения, обязаны сначала милосердию божию, а потом генералу Кокошкину. Пусть о нем говорят, что он и недобрый и бессердечный, но я исполнен благодарности к его великодушию и почтения к его находчивости и такту. Он удивительно мастерски воспользовался хвастовством этого инвалидного пройдохи, которого, по правде, стоило бы за его наглость не медалью награждать, а на обе корки выдрать на конюшне, но ничего иного не оставалось: им нужно было воспользоваться для спасения многих, и Кокошкин повернул все дело так умно, что никому не вышло ни малейшей неприятности, – напротив, все очень рады и довольны. Между нами сказать, мне передано через достоверное лицо, что и сам Кокошкин мною очень доволен. Ему было приятно, что я не поехал никуда, а прямо явился к нему и не спорил с этим проходимцем, который получил медаль. Словом, никто не пострадал, и все сделано с таким тактом, что и вперед опасаться нечего, но маленький недочет есть за нами. Мы тоже должны с тактом последовать примеру Кокошкина и закончить дело с своей стороны так, чтоб оградить себя на всякий случай впоследствии. Есть еще одно лицо, которого положение не оформлено. Я говорю про рядового Постникова. Он до сих пор в карцере под арестом, и его, без сомнения, томит ожидание, что с ним будет. Надо прекратить и его мучительное томление.
– Да, пора! – подсказал обрадованный Миллер.
– Ну, конечно, и вам это всех лучше исполнить: отправьтесь, пожалуйста, сейчас же в казармы, соберите вашу роту, выведите рядового Постникова из-под ареста и накажите его перед строем двумя стами розог.
Глава четырнадцатая
Миллер изумился и сделал попытку склонить Свиньина к тому, чтобы на общей радости совсем пощадить и простить рядового Постникова, который к без того уже много перестрадал, ожидая в карцере решения того, что ему будет; но Свиньин вспыхнул и даже не дал Миллеру продолжать.
– Нет, – перебил он, – это оставьте: я вам только что говорил о такте, а вы сейчас же начинаете бестактность! Оставьте это!
Свиньин переменил тон на более сухой и официальный и добавил с твердостью:
– А как в этом деле вы сами тоже не совсем правы и даже очень виноваты, потому что у вас есть не идущая военному человеку мягкость, и этот недостаток вашего характера отражается на субординации в ваших подчиненных, то я приказываю вам лично присутствовать при экзекуции и настоять, чтобы сечение было произведено серьезно… как можно строже. Для этого извольте распорядиться, чтобы розгами секли молодые солдаты из новоприбывших из армии, потому что наши старики все заражены на этот счет гвардейским либерализмом: они товарища не секут как должно, а только блох у него за спиною пугают. Я заеду сам и сам посмотрю, как виноватый будет сделан.
Уклонения от каких бы то ни было служебных приказаний начальствующего лица, конечно, не имели места, и мягкосердечный Н. И. Миллер должен был в точности исполнить приказ, полученный им от своего батальонного командира.
Рота была выстроена на дворе Измайловских казарм, розги принесены из запаса в довольном количестве, и выведенный из карцера рядовой Постников «был сделан» при усердном содействии новоприбывших из армии молодых товарищей. Эти неиспорченные гвардейским либерализмом люди в совершенстве выставили на нем все point sur les i, в полной мере определенные ему его батальонным командиром. Затем наказанный Постников был поднят и непосредственно отсюда на той же шинели, на которой его секли, перенесен в полковой лазарет.
Глава пятнадцатая
Батальонный командир Свиньин, по получении донесения об исполнении экзекуции, тотчас же сам отечески навестил Постникова в лазарете и, к удовольствию своему, самым наглядным образом убедился, что приказание его исполнено в совершенстве. Сердобольный и нервный Постников был «сделан как следует». Свиньин остался доволен и приказал дать от себя наказанному Постникову фунт сахару и четверть фунта чаю, чтоб он мог услаждаться, пока будет на поправке. Постников, лежа на койке, слышал это распоряжение о чае и отвечал:
– Много доволен, ваше высокородие, благодарю за отеческую милость.
И он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего. Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люди переносили по приговорам военного суда; а такое именно наказание и досталось бы Постникову, если бы, к счастию его, не произошло всех тех смелых и тактических эволюций, о которых выше рассказано.
Но число всех довольных рассказанным происшествием этим не ограничилось.
Глава шестнадцатая
Под сурдинкою подвиг рядового Постникова расползся по разным кружкам столицы, которая в то время печатной безголосицы жила в атмосфере бесконечных сплетен. В устных передачах имя настоящего героя – солдата Постникова утратилось, но зато сама эпопея раздулась и приняла очень интересный, романтический характер.
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской крепости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из стоявших у дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а проходивший инвалидный офицер бросился в воду и спас его, за что и получили: один – должную награду, а другой – заслуженное наказание. Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту пору жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» владыко, благосклонно благоволивший к набожному московскому семейству Свиньиных.
Проницательному владыке казалось неясным сказание о выстреле. Что же это за ночной пловец? Если он был беглый узник, то за что же наказан часовой, который исполнил свой долг, выстрелив в него, когда тот плыл через Неву из крепости? Если же это не узник, а иной загадочный человек, которого надо было спасать из волн Невы, то почему о нем мог знать часовой? И тогда опять не может быть, чтоб это было так, как о том в мире суесловят. В мире многое берут крайне легкомысленно и «суесловят», но живущие в обителях и на подворьях ко всему относятся гораздо серьезнее и знают о светских делах самое настоящее.
Глава семнадцатая
Однажды, когда Свиньин случился у владыки, чтобы принять от него благословение, высокочтимый хозяин заговорил с ним «кстати о выстреле». Свиньин рассказал всю правду, в которой, как мы знаем, не было ничего похожего на то, о чем повествовали «кстати о выстреле».
Владыко выслушал настоящий рассказ в молчании, слегка шевеля своими беленькими четками и не сводя своих глаз с рассказчика. Когда же Свиньин кончил, владыко тихо журчащею речью произнес:
– Почему надлежит заключить, что в сем деле не все и не везде излагалось согласно с полною истиной?
Свиньин замялся и потом отвечал с уклоном, что докладывал не он, а генерал Кокошкин.
Владыко в молчании перепустил несколько раз четки сквозь свои восковые персты и потом молвил:
– Должно различать, что есть ложь и что неполная истина.
Опять четки, опять молчание и, наконец, тихоструйная речь:
– Неполная истина не есть ложь. Но о сем наименьше.
– Это действительно так, – заговорил поощренный Свиньин. – Меня, конечно, больше всего смущает, что я должен был подвергнуть наказанию этого солдата, который хотя нарушил свой долг…
Четки и тихоструйный перебив:
– Долг службы никогда не должен быть нарушен.
– Да, но это им было сделано по великодушию, по состраданию, и притом с такой борьбой и с опасностью: он понимал, что, спасая жизнь другому человеку, он губит самого себя… Это высокое, святое чувство!
– Святое известно Богу, наказание же на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.
– Но он лишен и награды за спасение погибавших.
– Спасение погибающих не есть заслуга, но паче долг. Кто мог спасти и не спас – подлежит каре законов, а кто спас, тот исполнил свой долг.
Пауза, четки и тихоструй:
– Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во всем сем наибольшее – это то, чтобы хранить о всем деле сем осторожность и отнюдь нигде не упоминать о том, кому по какому-нибудь случаю о сем было сказывано.
Очевидно, и владыко был доволен.
Глава восемнадцатая
Если бы я имел дерзновение счастливых избранников неба, которым, по великой их вере, дано проницать тайны божия смотрения, то я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и сам Бог был доволен поведением созданной им смирной души Постникова. Но вера моя мала; она не дает уму моему силы зреть столь высокого: я держусь земного и перстного. Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мне кажется, должны быть вполне довольны святым порывом любви и не менее святым терпением смиренного героя моего точного и безыскусственного рассказа.
Впервые опубликовано – «Русская мысль», 1887.
[25] Точку над i – франц.
(1)Мой отец и исправник были поражены тем, что нам пришлось переночевать в доме Селивана, которого все в округе считали колдуном и разбойником и который, как мы думали, хотел нас убить и воспользоваться нашими вещами и деньгами…
(2)Кстати, о деньгах. (3)При упоминании о них тётушка сейчас же воскликнула:
– Ах, боже мой! (4)Да где же моя шкатулка?
(5)В самом деле, где же эта шкатулка и лежащие в ней тысячи? (6)Её, представьте себе, не было! (7)Да, да, её-то одной только и не было ни в комнатах между внесёнными вещами, ни в повозке — словом, нигде… (8)Шкатулка, очевидно, осталась там, на постоялом дворе, и теперь — в руках Селивана…
– (9)Я сейчас скачу, скачу туда… (10)Он, верно, уже скрылся куда-нибудь, но он от меня не уйдёт! — говорил исправник. – (11)Наше счастье, что все знают, что он вор, и все его не любят: его никто не станет скрывать…
(12)Но только исправник опоясался своей саблей, как вдруг в передней послышалось между бывшими там людьми необыкновенное движение, и через порог в залу, где все мы находились, тяжело дыша, вошёл Селиван с тётушкиной шкатулкой в руках.
(13)Все вскочили с мест и остановились как вкопанные.
– (14)Забыли, возьмите, — глухо произнёс Селиван.
(15)Более он ничего сказать не смог, потому что задыхался от непомерно скорой ходьбы и, должно быть, от сильного внутреннего волнения.
(16)Он поставил шкатулку на стол, а сам, никем не прошенный, сел на стул и опустил голову и руки.
(17)Шкатулка была в полной целости. (18)Тётушка сняла с шеи ключик, отперла её и воскликнула:
– Всё, всё как было!
– (19)Сохранно… — тихо молвил Селиван. – (20)Я всё бёг за вами… (21)Хотел догнать… (22)Простите, что сижу перед вами… (23)Задохнулся.
(24)Отец первый подошёл к нему, обнял его и поцеловал в голову.
(25)Селиван не трогался.
(26)Тётушка вынула из шкатулки две сотенные бумажки и стала давать их ему в руки.
(27)Селиван продолжал сидеть и смотреть, словно ничего не понимал.
– (28)Возьми то, что тебе дают, – сказал исправник.
– (29)За что? (30)Не надо!
– (31)За то, что ты честно сберёг и принёс забытые у тебя деньги.
– (32)А то как же? (33)Разве надо нечестно?
– (34)Ну, ты хороший человек… (35)Ты не подумал утаить чужое.
– (36)Утаить чужое!.. – (37)Селиван покачал головою. – (38)Мне не надо чужого.
(39)И он встал с места, чтобы идти назад к своему опороченному дворишку, но отец его не пустил. (40)Он взял его к себе в кабинет и заперся там с ним на ключ, а потом через час велел запрячь сани и отвезти его домой.
(41)Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через два дня отец с тётушкою поехали в Кромы и, остановившись у Селивана, пили в его избе чай и оставили его жене тёплую шубу. (42)На обратном пути они опять заехали к нему и ещё привезли ему подарков: чаю, сахару и муки.
(43)Он брал всё вежливо, но неохотно и говорил:
– На что? (44)Ко мне теперь, вот уже три дня, всё стали люди заезжать… (45)Пошёл доход… (46)Щи варили… (47)Нас не боятся, как прежде боялись.
(48)Когда меня повезли после праздников в пансион, со мною опять была к Селивану посылка. (49)Я пил у него чай и всё смотрел ему в лицо и думал: «Какое у него прекрасное, доброе лицо! (50)Отчего же он мне и другим так долго казался пугалом?»
(51)Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое… (52)Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. (53)Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?
(54)В дальнейшие годы моей жизни я сблизился с Селиваном и имел счастье видеть, как он для всех сделался человеком любимым и почитаемым.
(По Н.С. Лескову*)
* Николай Семёнович Лесков (1831–1895) — русский писатель,
драматург, автор известных романов, повестей и рассказов.
1
Событие, рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы, а развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России.
Это составляет отчасти придворный, отчасти исторический анекдот, недурно характеризующий нравы и направление очень любопытной, но крайне бедно отмеченной эпохи тридцатых годов совершающегося девятнадцатого столетия.
Вымысла в наступающем рассказе нет нисколько.
2
Зимою, около Крещения, в 1839 году в Петербурге была сильная оттепель. Так размокропогодило, что совсем как будто весне быть: снег таял, с крыш падали днем капели, а лед на реках посинел и взялся водой. На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи. Ветер дул теплый, западный, но очень сильный: со взморья нагоняло воду, и стреляли пушки.
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер [Миллер Николай Иванович (ум. в 1889 г.) — генерал-лейтенант, инспектор, затем директор Александровского лицея. По воспоминаниям современников, был гуманным человеком] (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был человек с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.
— На самом же деле Миллер был офицер исправный и надежный, а дворцовый караул в тогдашнее время и не представлял ничего опасного. Пора была самая тихая и безмятежная. От дворцового караула не требовалось ничего, кроме точного стояния на постах, а между тем как раз тут, на караульной очереди капитана Миллера при дворце, произошел весьма чрезвычайный и тревожный случай, о котором теперь едва вспоминают немногие из доживающих свой век тогдашних современников.
3
Сначала в карауле все шло хорошо: посты распределены, люди расставлены, и все обстояло в совершенном порядке. Государь Николай Павлович был здоров, ездил вечером кататься, возвратился домой и лег в постель. Уснул и дворец. Наступила самая спокойная ночь. В кордегардии [Кордегардия — гауптвахта] тишина. Капитан Миллер приколол булавками свой белый носовой платок к высокой и всегда традиционно засаленной сафьянной спинке офицерского кресла и сел коротать время за книгой.
Н. И. Миллер всегда был страстный читатель, и потому он не скучал, а читал и не замечал, как уплывала ночь; но вдруг, в исходе второго часа ночи, его встревожило ужасное беспокойство: пред ним является разводный унтер-офицер и, весь бледный, объятый страхом, лепечет скороговоркой:
— Беда, ваше благородие, беда!
— Что такое?!
— Страшное несчастие постигло!
Н. И. Миллер вскочил в неописанной тревоге и едва мог толком дознаться, в чем именно заключались «беда» и «страшное несчастие».
4
Дело заключалось в следующем: часовой, солдат Измайловского полка, по фамилии Постников, стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда, услыхал, что в полынье, которою против этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаянно молит о помощи.
Солдат Постников, из дворовых господских людей, был человек очень нервный и очень чувствительный. Он долго слушал отдаленные крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепенение. В ужасе он оглядывался туда и сюда на все видимое ему пространство набережной и ни здесь, ни на Неве, как назло, не усматривал ни одной живой души.
Подать помощь утопающему никто не может, и он непременно зальется…
А между тем тонущий ужасно долго и упорно борется.
Уж одно бы ему, кажется, — не тратя сил, спускаться на дно, так ведь нет! Его изнеможденные стоны и призывные крики то оборвутся и замолкнут, то опять начинают раздаваться, и притом все ближе и ближе к дворцовой набережной. Видно, что человек еще не потерялся и держит путь верно, прямо на свет фонарей, но только он, разумеется, все-таки не спасется, потому что именно тут, на этом пути, он попадет в иорданскую прорубь. Там ему нырок под лед, и конец… Вот и опять стих, а через минуту снова полощется и стонет: «Спасите, спасите!» И теперь уже так близко, что даже слышны всплески воды, как он полощется…
Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий непременно тут же и есть. Бросить ему веревку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасен. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное: так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, — так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать, а?.. Не увидят?.. Ах, господи, один бы конец! Опять стонет…»
За один получас, пока это длилось, солдат Постников совсем истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка». А солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть, даже и «расстрел»; но со стороны вздувшейся реки опять наплывают все ближе и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
— Т-о-о-ну!.. Спасите, тону!
Тут вот сейчас и есть иорданская прорубь… Конец!
Постников еще раз-два оглянулся во все стороны. Нигде ни души нет, только фонари трясутся от ветра и мерцают, да по ветру, прерываясь, долетает этот крик… может быть, последний крик…
Вот еще всплеск, еще однозвучный вопль, и в воде забулькотало.
Часовой не выдержал и покинул свой пост.
5
Постников бросился к сходням, сбежал с сильно бьющимся сердцем на лед, потом в наплывшую воду полыньи и, скоро рассмотрев, где бьется заливающийся утопленник, протянул ему ложу своего ружья.
Утопающий схватился за приклад, а Постников потянул его за штык и вытащил на берег.
Спасенный и спаситель были совершенно мокры, и как из них спасенный был в сильной усталости и дрожал и падал, то спаситель его, солдат Постников, не решился его бросить на льду, а вывел его на набережную и стал осматриваться, кому бы его передать. А меж тем, пока все это делалось, на набережной показались сани, в которых сидел офицер существовавшей тогда придворной инвалидной команды (впоследствии упраздненной).
Этот столь не вовремя для Постникова подоспевший господин был, надо полагать, человек очень легкомысленного характера, и притом немножко бестолковый, и изрядный наглец. Он соскочил с саней и начал спрашивать:
— Что за человек… что за люди?
— Тонул, заливался, — начал было Постников.
— Как тонул? Кто, ты тонул? Зачем в таком месте?
А тот только отпырхивается, а Постникова уже нет: он взял ружье на плечо и опять стал в будку.
Смекнул или нет офицер, в чем дело, но он больше не стал исследовать, а тотчас же подхватил к себе в сани спасенного человека и покатил с ним на Морскую, в съезжий дом Адмиралтейской части.
Тут офицер сделал приставу заявление, что привезенный им мокрый человек тонул в полынье против дворца и спасен им, господином офицером, с опасностью для его собственной жизни.
Тот, которого спасли, был и теперь весь мокрый, иззябший и изнемогший. От испуга и от страшных усилий он впал в беспамятство, и для него было безразлично, кто спасал его.
Около него хлопотал заспанный полицейский фельдшер, а в канцелярии писали протокол по словесному заявлению инвалидного офицера и, с свойственною полицейским людям подозрительностью, недоумевали, как он сам весь сух из воды вышел? А офицер, который имел желание получить себе установленную медаль «за спасение погибавших», объяснял это счастливым стечением обстоятельств, но объяснял нескладно и невероятно. Пошли будить пристава, послали наводить справки.
А между тем во дворце по этому делу образовались уже другие, быстрые течения.
6
В дворцовой караульне все сейчас упомянутые обороты после принятия офицером спасенного утопленника в свои сани были неизвестны. Там Измайловский офицер и солдаты знали только то, что их солдат Постников, оставив будку, кинулся спасать человека, и как это есть большое нарушение воинских обязанностей, то рядовой Постников теперь непременно пойдет под суд и под палки, а всем начальствующим лицам, начиная от ротного до командира полка, достанутся страшные неприятности, против которых ничего нельзя ни возражать, ни оправдываться.
Мокрый и дрожащий солдат Постников, разумеется, сейчас же был сменен с поста и, будучи приведен в кордегардию, чистосердечно рассказал Н. И. Миллеру все, что нам известно, и со всеми подробностями, доходившими до того, как инвалидный офицер посадил к себе спасенного утопленника и велел своему кучеру скакать в Адмиралтейскую часть.
Опасность становилась все больше и неизбежнее. Разумеется, инвалидный офицер все расскажет приставу, а пристав тотчас же доведет об этом до сведения обер-полицеймейстера Кокошкина, а тот доложит утром государю, и пойдет «горячка».
Долго рассуждать было некогда, надо было призывать к делу старших.
Николай Иванович Миллер тотчас же послал тревожную записку своему батальонному командиру подполковнику Свиньину, в которой просил его как можно скорее приехать в дворцовую караульню и всеми мерами пособить совершившейся страшной беде.
Это было уже около трех часов, а Кокошкин являлся с докладом к государю довольно рано утром, так что на все думы и на все действия оставалось очень мало времени.
7
Подполковник Свиньин не имел той жалостливости и того мягкосердечия, которые всегда отличали Николая Ивановича Миллера: Свиньин был человек не бессердечный, но прежде всего и больше всего «службист» (тип, о котором нынче опять вспоминают с сожалением). Свиньин отличался строгостью и даже любил щеголять требовательностью дисциплины. Он не имел вкуса ко злу и никому не искал причинить напрасное страдание; но если человек нарушал какую бы то ни было обязанность службы, то Свиньин был неумолим. Он считал неуместным входить в обсуждение побуждений, какие руководили в данном случае движением виновного, а держался того правила, что на службе всякая вина виновата. А потому в караульной роте все знали, что придется претерпеть рядовому Постникову за оставление своего поста, то он и оттерпит, и Свиньин об этом скорбеть не станет.
Таким этот штаб-офицер был известен начальству и товарищам, между которыми были люди, не симпатизировавшие Свиньину, потому что тогда еще не совсем вывелся «гуманизм» и другие ему подобные заблуждения. Свиньин был равнодушен к тому, порицают или хвалят его «гуманисты». Просить и умолять Свиньина или даже пытаться его разжалобить — было дело совершенно бесполезное. От всего этого он был закален крепким закалом карьерных людей того времени, но и у него, как у Ахиллеса, было слабое место.
Свиньин тоже имел хорошо начатую служебную карьеру, которую он, конечно, тщательно оберегал и дорожил тем, чтобы на нее, как на парадный мундир, ни одна пылинка не села: а между тем несчастная выходка человека из вверенного ему батальона непременно должна была бросить дурную тень на дисциплину всей его части. Виноват или не виноват батальонный командир в том, что один из его солдат сделал под влиянием увлечения благороднейшим состраданием, — этого не станут разбирать те, от кого зависит хорошо начатая и тщательно поддерживаемая служебная карьера Свиньина, а многие даже охотно подкатят ему бревно под ноги, чтобы дать путь своему ближнему или подвинуть молодца, протежируемого людьми в случае. Государь, конечно, рассердится и непременно скажет полковому командиру, что у него «слабые офицеры», что у них «люди распущены». А кто это наделал? — Свиньин. Вот так это и пойдет повторяться что «Свиньин слаб», и так, может, покор слабостью и останется несмываемым пятном на его, Свиньина, репутации. Не быть ему тогда ничем достопримечательным в ряду современников и не оставить своего портрета в галерее исторических лиц государства Российского.
Изучением истории тогда хотя мало занимались, но, однако, в нее верили и особенно охотно сами стремились участвовать в ее сочинении.
8
Как только Свиньин получил около трех часов ночи тревожную записку от капитана Миллера, он тотчас же вскочил с постели, оделся по форме и, под влиянием страха и гнева, прибыл в караульню Зимнего дворца. Здесь он немедленно же произвел допрос рядовому Постникову и убедился, что невероятный случай совершился. Рядовой Постников опять вполне чистосердечно подтвердил своему батальонному командиру все то же самое, что произошло на его часах и что он, Постников, уже раньше показал своему ротному капитану Миллеру. Солдат говорил, что он «богу и государю виноват без милосердия», что он стоял на часах и, заслышав стоны человека, тонувшего в полынье, долго мучился, долго был в борьбе между служебным долгом и состраданием, и наконец на него напало искушение, и он не выдержал этой борьбы: покинул будку, соскочил на лед и вытащил тонувшего на берег, а здесь, как на грех, попался проезжавшему офицеру дворцовой инвалидной команды.
Подполковник Свиньин был в отчаянии; он дал себе единственное возможное удовлетворение, сорвав свой гнев на Постникове, которого тотчас же прямо отсюда послал под арест в казарменный карцер, а потом сказал несколько колкостей Миллеру, попрекнув его «гуманерией», которая ни на что не пригодна в военной службе; но все это было недостаточно для того, чтобы поправить дело. Подыскать если не оправдание, то хотя извинение такому поступку, как оставление часовым своего поста, было невозможно, и оставался один исход — скрыть все дело от государя…
Но есть ли возможность скрыть такое происшествие?
По-видимому, это представлялось невозможным, так как о спасении погибавшего знали не только все караульные, но знал и тот ненавистный инвалидный офицер, который до сих пор, конечно, успел довести обо всем этом до ведома генерала Кокошкина.
Куда теперь скакать? К кому бросаться? У кого искать помощи и защиты?
Свиньин хотел скакать к великому князю Михаилу Павловичу [Романов Михаил Павлович (1798-1848), младший брат Николая I] и рассказать ему все чистосердечно. Такие маневры тогда были в ходу. Пусть великий князь, по своему пылкому характеру, рассердится и накричит, но его нрав и обычай были таковы, что чем он сильнее окажет на первый раз резкости и даже тяжко обидит, тем он потом скорее смилуется и сам же заступится. Подобных случаев бывало немало, и их иногда нарочно искали. «Брань на вороту не висла», и Свиньин очень хотел бы свести дело к этому благоприятному положению, но разве можно ночью доступить во дворец и тревожить великого князя? А дожидаться утра и явиться к Михаилу Павловичу после того, когда Кокошкин побывает с докладом у государя, будет уже поздно. И пока Свиньин волновался среди таких затруднений, он обмяк, и ум его начал прозревать еще один выход, до сей поры скрывавшийся в тумане.
9
В ряду известных военных приемов есть один такой, чтобы в минуту наивысшей опасности, угрожающей со стен осаждаемой крепости, не удаляться от нее, а прямо идти под ее стенами. Свиньин решился не делать ничего того, что ему приходило в голову сначала, а немедленно ехать прямо к Кокошкину.
Об обер-полицеймейстере Кокошкине в Петербурге говорили тогда много ужасающего и нелепого, но, между прочим, утверждали, что он обладает удивительным многосторонним тактом и при содействии этого такта не только «умеет сделать из мухи слона, но так же легко умеет сделать из слона муху».
Кокошкин в самом деле был очень суров и очень грозен и внушал всем большой страх к себе, но он иногда мирволил шалунам и добрым весельчакам из военных, а таких шалунов тогда было много, и им не раз случалось находить себе в его лице могущественного и усердного защитника. Вообще он много мог и много умел сделать, если только захочет. Таким его знали и Свиньин, и капитан Миллер. Миллер тоже укрепил своего батальонного командира отважиться на то, чтобы ехать немедленно к Кокошкину и довериться его великодушию и его «многостороннему такту», который, вероятно, продиктует генералу, как вывернуться из этого досадного случая, чтобы не ввести в гнев государя, чего Кокошкин, к чести его, всегда избегал с большим старанием.
Свиньин надел шинель, устремил глаза вверх и, воскликнув несколько раз: «Господи, господи!» — поехал к Кокошкину.
Это был уже в начале пятый час утра.
10
Обер-полицеймейстера Кокошкина разбудили и доложили ему о Свиньине, приехавшем по важному и не терпящему отлагательств делу.
Генерал немедленно встал и вышел к Свиньину в архалучке, потирая лоб, зевая и ежась. Все, что рассказывал Свиньин, Кокошкин выслушивал с большим вниманием, но спокойно. Он во все время этих объяснений и просьб о снисхождении произнес только одно:
— Солдат бросил будку и спас человека?
— Точно так, — отвечал Свиньин.
— А будка?
— Оставалась в это время пустою.
— Гм… Я это знал, что она оставалась пустою. Очень рад, что ее не украли.
Свиньин из этого еще более уверился, что ему уже все известно и что он, конечно, уже решил себе, в каком виде он представит об этом при утреннем докладе государю, и решения этого изменять не станет. Иначе такое событие, как оставление часовым своего поста в дворцовом карауле, без сомнения должно было бы гораздо сильнее встревожить энергического обер-полицеймейстера.
Но Кокошкин не знал ничего. Пристав, к которому явился инвалидный офицер со спасенным утопленником, не видал в этом деле никакой особенной важности. В его глазах это вовсе даже не было таким делом, чтобы ночью тревожить усталого обер-полицеймейстера, да и притом самое событие представлялось приставу довольно подозрительным, потому что инвалидный офицер был совсем сух, чего никак не могло быть, если он спасал утопленника с опасностью для собственной жизни. Пристав видел в этом офицере только честолюбца и лгуна, желающего иметь одну новую медаль на грудь, и потому, пока его дежурный писал протокол, пристав придерживал у себя офицера и старался выпытать у него истину через расспрос мелких подробностей.
Приставу тоже не было приятно, что такое происшествие случилось в его части и что утопавшего вытащил не полицейский, а дворцовый офицер.
Спокойствие же Кокошкина объяснялось просто, во-первых, страшною усталостью, которую он в это время испытывал после целодневной суеты и ночного участия при тушении двух пожаров, а во-вторых, тем, что дело, сделанное часовым Постниковым, его, г-на обер-полицеймейстера, прямо не касалось.
Впрочем, Кокошкин тотчас же сделал соответственное распоряжение.
Он послал за приставом Адмиралтейской части и приказал ему немедленно явиться вместе с инвалидным офицером и со спасенным утопленником, а Свиньина просил подождать в маленькой приемной перед кабинетом. Затем Кокошкин удалился в кабинет и, не затворяя за собою дверей, сел за стол и начал было подписывать бумаги; но сейчас же склонил голову на руки и заснул за столом в кресле.
11
Тогда еще не было ни городских телеграфов, ни телефонов, а для спешной передачи приказаний начальства скакали по всем направлениям «сорок тысяч курьеров» [Неточная цитата из «Ревизора» Н.В.Гоголя. У Гоголя (III д., явл. VI): «Тридцать пять тысяч одних курьеров!»], о которых сохранится долговечное воспоминание в комедии Гоголя.
Это, разумеется, не было так скоро, как телеграф или телефон, но зато сообщало городу значительное оживление и свидетельствовало о неусыпном бдении начальства.
Пока из Адмиралтейской части явились запыхавшийся пристав и офицер-спаситель, а также и спасенный утопленник, нервный и энергический генерал Кокошкин вздремнул и освежился. Это было заметно в выражении его лица и в проявлении его душевных способностей.
Кокошкин потребовал всех явившихся в кабинет и вместе с ними пригласил и Свиньина.
— Протокол? — односложно спросил освеженным голосом у пристава Кокошкин.
Тот молча подал ему сложенный лист бумаги и тихо прошептал:
— Должен просить дозволить мне доложить вашему превосходительству несколько слов по секрету…
— Хорошо.
Кокошкин отошел в амбразуру окна, а за ним пристав.
— Что такое?
Послышался неясный шепот пристава и ясные покрякиванья генерала…
— Гм… Да!.. Ну что ж такое?.. Это могло быть… Оли на том стоят, чтобы сухими выскакивать… Ничего больше?
— Ничего-с.
Генерал вышел из амбразуры, присел к столу и начал читать. Он читал протокол про себя, не обнаруживая ни страха, ни сомнений, и затем непосредственно обратился с громким и твердым вопросом к спасенному:
— Как ты, братец, попал в полынью против дворца?
— Виноват, — отвечал спасенный.
— То-то! Был пьян?
— Виноват, пьян не был, а был выпимши.
— Зачем в воду попал?
— Хотел перейти поближе через лед, сбился и попал в воду.
— Значит, в глазах было темно?
— Темно, кругом темно было, ваше превосходительство!
— И ты не мог рассмотреть, кто тебя вытащил?
— Виноват, ничего не рассмотрел. Вот они, кажется. — Он указал на офицера и добавил: — Я не мог рассмотреть, был испужамшись.
— То-то и есть, шляетесь, когда надо спать! Всмотрись же теперь и помни навсегда, кто твой благодетель. Благородный человек жертвовал за тебя своею жизнью!
— Век буду помнить.
— Имя ваше, господин офицер?
Офицер назвал себя по имени.
— Слышишь?
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Ты православный?
— Православный, ваше превосходительство.
— В поминанье за здравие это имя запиши.
— Запишу, ваше превосходительство.
— Молись богу за него и ступай вон: ты больше не нужен.
Тот поклонился в ноги и выкатился, без меры довольный тем, что его отпустили.
Свиньин стоял и недоумевал, как это такой оборот все принимает милостию божиею!
12
Кокошкин обратился к инвалидному офицеру:
— Вы спасли этого человека, рискуя собственною жизнью?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Свидетелей этого происшествия не было, да по позднему времени и не могло быть?
— Да, ваше превосходительство, было темно, и на набережной никого не было, кроме часовых.
— О часовых незачем поминать: часовой охраняет свой пост в не должен отвлекаться ничем посторонним. Я верю тому, что написано в протоколе. Ведь это с ваших слов?
Слова эти Кокошкин произнес с особенным ударением, точно как будто пригрозил или прикрикнул.
Но офицер не сробел, а вылупив глаза и выпучив грудь, ответил:
— С моих слов и совершенно верно, ваше превосходительство.
— Ваш поступок достоин награды.
Тот начал благодарно кланяться.
— Не за что благодарить, — продолжал Кокошкин. — Я доложу о вашем самоотверженном поступке государю императору, и грудь ваша, может быть, сегодня же будет украшена медалью. А теперь можете идти домой, напейтесь теплого и никуда не выходите, потому что, может быть, вы понадобитесь.
Инвалидный офицер совсем засиял, откланялся и вышел.
Кокошкин поглядел ему вслед и проговорил:
— Возможная вещь, что государь пожелает сам его видеть.
— Слушаю-с, — отвечал понятливо пристав.
— Вы мне больше не нужны.
Пристав вышел и, затворив за собою дверь, тотчас, по набожной привычке, перекрестился.
Инвалидный офицер ожидал пристава внизу, и они отправились вместе в гораздо более теплых отношениях, чем когда сюда вступали.
В кабинете у обер-полицеймейстера остался один Свиньин, на которого Кокошкин сначала посмотрел долгим, пристальным взглядом и потом спросил:
— Вы не были у великого князя?
В то время, когда упоминали о великом князе, то все знали, что это относится к великому князю Михаилу Павловичу.
— Я прямо явился к вам, — отвечал Свиньин.
— Кто караульный офицер?
— Капитан Миллер.
Кокошкин опять окинул Свиньина взглядом и потом сказал:
— Вы мне, кажется, что-то прежде иначе говорили.
Свиньин даже не понял, к чему это относится, и промолчал, а Кокошкин добавил:
— Ну все равно: спокойно почивайте.
Аудиенция кончилась.
13
В час пополудни инвалидный офицер действительно был опять потребован к Кокошкину, который очень ласково объявил ему, что государь весьма доволен, что среди офицеров инвалидной команды его дворца есть такие бдительные и самоотверженные люди, и жалует ему медаль «за спасение погибавших». При сем Кокошкин собственноручно вручил герою медаль, и тот пошел щеголять ею. Дело, стало быть, можно было считать совсем сделанным, но подполковник Свиньин чувствовал в нем какую-то незаконченность и почитал себя призванным поставить point sur les i [точку над i (франц.)].
Он был так встревожен, что три дня проболел, а на четвертый встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный молебен перед иконою Спасителя и, возвратись домой с успокоенною душой, послал попросить к себе капитана Миллера.
— Ну, слава богу, Николай Иванович, — сказал он Миллеру, — теперь гроза, над нами тяготевшая, совсем прошла, и наше несчастное дело с часовым совершенно уладилось. Теперь, кажется, мы можем вздохнуть спокойно. Всем этим мы, без сомнения, обязаны сначала милосердию божию, а потом генералу Кокошкину. Пусть о нем говорят, что он и недобрый и бессердечный, но я исполнен благодарности к его великодушию и почтения к его находчивости и такту. Он удивительно мастерски воспользовался хвастовством этого инвалидного пройдохи, которого, по правде, стоило бы за его наглость не медалью награждать, а на обе корки выдрать на конюшне, но ничего иного не оставалось: им нужно было воспользоваться для спасения многих, и Кокошкин повернул все дело так умно, что никому не вышло ни малейшей неприятности, — напротив, все очень рады и довольны. Между нами сказать, мне передано через достоверное лицо, что и сам Кокошкин мною _очень доволен_. Ему было приятно, что я не поехал никуда, а прямо явился к нему и не спорил с этим проходимцем, который получил медаль. Словом, никто не пострадал, и все сделано с таким тактом, что и вперед опасаться нечего, но маленький недочет есть за нами. Мы тоже должны с тактом последовать примеру Кокошкина и закончить дело с своей стороны так, чтоб оградить себя на всякий случай впоследствии. Есть еще одно лицо, которого положение не оформлено. Я говорю про рядового Постникова. Он до сих пор в карцере под арестом, и его, без сомнения, томит ожидание, что с ним будет. Надо прекратить и его мучительное томление.
— Да, пора! — подсказал обрадованный Миллер.
— Ну, конечно, и вам это всех лучше исполнить: отправьтесь, пожалуйста, сейчас же в казармы, соберите вашу роту, выведите рядового Постникова из-под ареста и накажите его перед строем двумя стами розог.
14
Миллер изумился и сделал попытку склонить Свиньина к тому, чтобы на общей радости совсем пощадить и простить рядового Постникова, который и без того уже много перестрадал, ожидая в карцере решения того, что ему будет; но Свиньин вспыхнул и даже не дал Миллеру продолжать.
— Нет, — перебил он, — это оставьте: я вам только что говорил о такте, а вы сейчас же начинаете бестактность! Оставьте это!
Свиньин переменил тон на более сухой и официальный и добавил с твердостью:
— А как в этом деле вы сами тоже не совсем правы и даже очень виноваты, потому что у вас есть не идущая военному человеку мягкость, и этот недостаток вашего характера отражается на субординации в ваших подчиненных, то я приказываю вам лично присутствовать при экзекуции и настоять, чтобы сечение было произведено серьезно… как можно строже. Для этого извольте распорядиться, чтобы розгами секли молодые солдаты из новоприбывших из армии, потому что наши старики все заражены на этот счет гвардейским либерализмом: они товарища не секут как должно, а только блох у него за спиною пугают. Я заеду сам и сам посмотрю, как виноватый будет сделан.
Уклонения от каких бы то ни было служебных приказаний начальствующего лица, конечно, не имели места, и мягкосердечный Н. И. Миллер должен был в точности исполнить приказ, полученный им от своего батальонного командира.
Рота была выстроена на дворе Измайловских казарм, розги принесены из запаса в довольном количестве, и выведенный из карцера рядовой Постников «был сделан» при усердном содействии новоприбывших из армии молодых товарищей. Эти неиспорченные гвардейским либерализмом люди в совершенстве выставили на нем все point sur les i, в полной мере определенные ему его батальонным командиром. Затем наказанный Постников был поднят и непосредственно отсюда на той же шинели, на которой его секли, перенесен в полковой лазарет.
15
Батальонный командир Свиньин, по получении донесения об исполнении экзекуции, тотчас же сам отечески навестил Постникова в лазарете и, к удовольствию своему, самым наглядным образом убедился, что приказание его исполнено в совершенстве. Сердобольный и нервный Постников был «сделан как следует». Свиньин остался доволен и приказал дать от себя наказанному Постникову фунт сахару и четверть фунта чаю, чтоб он мог услаждаться, пока будет на поправке. Постников, лежа на койке, слышал это распоряжение о чае и отвечал:
— Много доволен, ваше высокородие, благодарю за отеческую милость.
И он в самом деле был «доволен», потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего. Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люди переносили по приговорам военного суда; а такое именно наказание и досталось бы Постникову, если бы, к счастию его, не произошло всех тех смелых и тактических эволюции, о которых выше рассказано.
Но число всех довольных рассказанным происшествием этим не ограничилось.
16
Под сурдинкою подвиг рядового Постникова располозся по разным кружкам столицы, которая в то время печатной безголосицы жила в атмосфере бесконечных сплетен. В устных передачах имя настоящего героя — солдата Постникова — утратилось, но зато сама эпопея раздулась и приняла очень интересный, романтический характер.
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской крепости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из стоявших у дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а проходивший инвалидный офицер бросился в воду и спас его, за что и получили: один — должную награду, а другой — заслуженное наказание. Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту пору жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» владыко, благосклонно благоволивший к набожному московскому семейству Свиньиных.
Проницательному владыке казалось неясным сказание о выстреле. Что же это за ночной пловец? Если он был беглый узник, то за что же наказан часовой, который исполнил свой долг, выстрелив в него, когда тот плыл через Неву из крепости? Если же это не узник, а иной загадочный человек, которого надо было спасать из волн Невы, то почему о нем мог знать часовой? И тогда опять не может быть, чтоб это было так, как о том в мире суесловят. В мире многое берут крайне легкомысленно и суесловят, но живущие в обителях и на подворьях ко всему относятся гораздо серьезнее и знают о светских делах самое настоящее.
17
Однажды, когда Свиньин случился у владыки, чтобы принять от него благословение, высокочтимый хозяин заговорил с ним «кстати о выстреле». Свиньин рассказал всю правду, в которой, как мы знаем, не было ничего похожего на то, о чем повествовали «кстати о выстреле».
Владыко выслушал настоящий рассказ в молчании, слегка шевеля своими беленькими четками и не сводя своих глаз с рассказчика. Когда же Свиньин кончил, владыко тихо журчащею речью произнес:
— Посему надлежит заключить, что в сем деле не все и не везде излагалось согласно с полною истиной?
Свиньин замялся и потом отвечал с уклоном, что докладывал не он, а генерал Кокошкин.
Владыко в молчании перепустил несколько раз четки сквозь свои восковые персты и потом молвил:
— Должно различать, что есть ложь и что неполная истина.
Опять четки, опять молчание, и наконец тихоструйная речь:
— Неполная истина не есть ложь. Но о сем наименьше.
— Это действительно так, — заговорил поощренный Свиньин. — Меня, конечно, больше всего смущает, что я должен был подвергнуть наказанию этого солдата, который хотя нарушил свой долг…
Четки и тихоструйный перебив:
— Долг службы никогда не должен быть нарушен.
— Да, но это им было сделано по великодушию, по состраданию, и притом с такой борьбой и с опасностью: он понимал, что, спасая жизнь другому человеку, он губит самого себя… Это высокое, святое чувство!
— Святое известно богу, наказание же на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.
— Но он лишен и награды за спасение погибавших.
— Спасение погибающих не есть заслуга, но паче долг. Кто мог спасти и не спас — подлежит каре законов, а кто спас, тот исполнил свой долг.
Пауза, четки и тихоструй:
— Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во всем сем наибольшее — это то, чтобы хранить о всем деле сем осторожность и отнюдь нигде не упоминать о том, кому по какому-нибудь случаю о сем было сказывано.
Очевидно, и владыко был доволен.
18
Если бы я имел дерзновение счастливых избранников неба, которым, по великой их вере, дано проницать тайны божия смотрения, то я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и сам бог был доволен поведением созданной им смирной души Постникова. Но вера моя мала; она не дает уму моему силы зреть столь высокого: я держусь земного и перстного. Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мне кажется, должны быть вполне довольны святым порывом любви и не менее святым терпением смиренного героя моего точного и безыскусственного рассказа.
Главная>Сочинения по произведениям
Темы сочинений:
Главная мысль произведения
Рассказ Николая Лескова «Человек на часах» (1887) основан на реальных событиях. Это история о том, как часовой, вопреки уставу покинув свой пост, зимней ночью спас утопающего на Неве, за что был жестоко наказан своим начальством. Какова же главная мысль произведения? На мой взгляд, она заключена автором уже в названии. Недаром Лесков на первый план выводит именно человека. Полное сочинение>>>
Доброта и жестокость
Рассказ Николая Лескова «Человек на часах» (1887) первоначально имел название «Спасение погибавшего», но в дальнейшем автор изменил его, посчитав, что конечный вариант наилучшим образом отражает суть произведения. И на мой взгляд, это действительно так. Реальная история, рассказанная Лесковым в своём произведении, повествует прежде всего о душевной драме человека, несущего свой служебный долг на посту перед Зимним дворцом и вынужденного делать сложный нравственный выбор. Полное сочинение>>>
Нравственный выбор
Рассказ Николая Лескова «Человек на часах» (1887) — это произведение, повествующее в первую очередь о сложностях нравственного выбора. Главный герой книги рядовой Постников, будучи часовым у Зимнего дворца, оказался в очень непростой ситуации, из которой он вышел, сохранив человеческое достоинство, но нарушив служебные обязанности. Полное сочинение>>>
Совесть
Рассказ Николая Лескова «Человек на часах» (1887) — это произведение, повествующее о сложности нравственного выбора. В своей книге автор рассуждает о том, как порой совесть человека влияет на принятие им решений, идущих вопреки здравому смыслу, но столь необходимых для совершения благородного поступка. Полное сочинение>>>
см. также:
Характеристики главных героев произведения Человек на часах, Лесков
Краткое содержание Человек на часах, Лесков
Краткая биография Николая Лескова
Сочинение ЕГЭ по рассказу Н.С. Лескова «Человек на часах». №1
Сочинение
Рассказ Лескова «Человек на часах» был написан в 1887 году. Автор ставит перед нами проблему нравственного выбора.
Лесков раскрывает эту проблему в сцене, когда главный герой Постников находится на посту и слышит крики умирающего о помощи. Постникова долго мучают сомнения.
С одной стороны, если он покинет пост, то он нарушит военный устав, и его будет ждать наказание. С другой стороны, если он не спасёт утопающего, его будет мучить совесть, а это страшнее военного наказания.
Обратите внимание
Всё же Постников делает свой выбор и спасает тонущего, после чего попадает к военному начальству.
Автор заставляет нас задуматься, что важнее – человеческая жизнь или солдатский долг. И показывает нам, что человеческая жизнь важнее.
С этим нельзя не согласиться, ведь Постников нарушил присягу ради благого дела, однако, военное руководство не оценило этого поступка и наказало Постникова.
Армейское начальство показано нам как «Мёртвые люди» – для них слова на бумаге важнее, чем человеческая жизнь. Исключением является офицер Миллер, но таких людей не любят «за гуманизм».
В доказательство всего вышесказанного, приведу пример. Вспомним рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль», а именно легенду о Данко: Данко так же, как и Постников, оказывается перед выбором и совершает подвиг самопожертвования. Он вырывает своё сердце, и оно освещает путь племени. Однако, подвиг Данко остался незамеченным. Более того, нашёлся человек, который наступил на сердце ногой.
Данко сделал свой выбор и спас племя. Постников и Данко возможность спасения чужой жизни ставили выше, чем стремление к сохранению своей собственной жизни.
И в наше время есть место подвигу. Не так давно, погибший при теракте в Волгограде полицейский Дмитрий Маковкин, остановил террариста при входе в здание вокзала.
Благодаря его действиям, удалось избежать большого количества человеческих жертв.
Важно
Дмитрий, так же, как Постников и Данко, оказался перед выбором: он мог не решиться и не остановить террориста, но, благодаря своему мужеству, он спас большое количество людей, и, к сожалению, поплатился своей жизнью.
Всех названных выше героев объединяет мужество, храбрость, способность принимать смелые решения и умение ставить жизнь окружающей выше своей.
Обратите внимание
Всё вышесказанное позволяет сделать вывод: рассказ Лескова учит, что человеческий долг важнее всего. Он не всегда может быть оценен по достоинству, но ведь это не главное. Главное – всегда поступать так, как велят тебе совесть и честь.
Текст для сочинения здесь
Экспертная оценка сочинения № 1
Рассказ Лескова (уместно было бы привести инициалы автора) «Человек на часах» был написан в 1887 году. Автор ставит перед нами проблему нравственного выбора.
(Второе предложение должно в данном контексте иметь местоименную связь с первым – грамматическая ошибка, к тому же словосочетание «ставит перед нами проблему» лучше заменить на «поднимает проблему» – речевой недочёт, начало могло бы выглядеть так: В рассказе Н.
С. Лескова «Человек на часах», написанном в 1887 году, поднимается проблема нравственного выбора.)
Лесков (нет инициалов) раскрывает эту проблему в сцене, когда главный герой Постников находится на посту и слышит крики умирающего о помощи. Постникова долго мучают сомнения.
С одной стороны, если он покинет пост, то он (речевая ошибка: повтор слова) нарушит военный устав, и его будет ждать наказание. С другой стороны, если он не спасёт утопающего, его будет мучить совесть, а это страшнее военного наказания.
Всё же Постников делает свой выбор и спасает тонущего, после чего попадает к военному начальству.
Совет
Автор заставляет нас задуматься, что важнее – человеческая жизнь или солдатский долг. И показывает нам, что человеческая жизнь важнее.
С этим нельзя не согласиться (это предложение нужно было начать с нового абзаца), ведь Постников нарушил присягу ради благого дела, однако, (пунктуационная ошибка: после слова «однако» не нужна запятая) военное руководство не оценило этого поступка и наказало Постникова.
Армейское начальство показано нам как «Мёртвые люди» (грамматическая ошибка) – для них слова на бумаге важнее, чем человеческая жизнь. Исключением является офицер Миллер, но таких людей не любят «за гуманизм» (логическая ошибка в продолжении предложения, которое не связано с предыдущим текстом и предлагает новую тему для рассуждений).
В доказательство всего вышесказанного (выше было сказано, что таких людей, как Миллер, не любят за гуманизм…
, автор сочинения, видимо, отсылает нас к началу третьего абзаца, но мы не должны догадываться об этом, логическая связь не должна нарушаться), (пунктуационная ошибка: запятая не нужна) приведу пример (а надо не приводить пример, а создавать доказательную базу к выдвигаемому тезису). Вспомним рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль», а именно легенду о Данко: Данко так же, как и Постников, оказывается перед выбором и совершает подвиг самопожертвования. Он вырывает своё сердце, и оно освещает путь племени. Однако, (пунктуационная ошибка: после слова «однако» не нужна запятая) подвиг Данко остался незамеченным. Более того, нашёлся человек, который наступил на сердце ногой.
Данко сделал свой выбор и спас племя. Постников и Данко возможность спасения чужой жизни ставили выше, чем стремление к сохранению своей собственной жизни (речевая ошибка – плеоназм: достаточно было употребить слово «своей» или «собственной» ).
И в наше время есть место подвигу. Не так давно, (пунктуационная ошибка: запятая не нужна) погибший при теракте в Волгограде полицейский Дмитрий Маковкин, (пунктуационная ошибка: запятая не нужна) остановил террариста (орфографическая ошибка: террориста) при входе в здание вокзала.
Благодаря его действиям, удалось избежать большого количества человеческих жертв.
Дмитрий, (пунктуационная ошибка: запятая не нужна) так жбу как Постников и Данко, оказался перед выбором: он мог не решиться и не остановить террориста, но, благодаря своему мужеству, он спас большое количество людей, и, к сожалению, поплатился своей жизнью.
Всех названных выше героев объединяет мужество, храбрость, способность принимать смелые решения и умение ставить жизнь окружающей (грамматическая ошибка: правильно – «жизнь окружающих» ) выше своей.
Обратите внимание
Всё вышесказанное позволяет сделать вывод: рассказ Лескова учит, что человеческий долг важнее всего. Он не всегда может быть оценен по достоинству, но ведь это не главное. Главное – всегда поступать так, как велят тебе совесть и честь.
Источник: https://referat.hhos.ru/2017-06-22-12-16-17/6756–l-r-1.html
Сочинения по рассказу Лескова «Человек на часах»
Сочинение по рассказу Лескова «Человек на часах»
Рассказ Николая Семеновича Лескова «Человек на часах» это не просто передача информации о некотором стародавнем происшествии, это вдумчивое рассмотрение морально – нравственных типажей в человеческом обществе. Похожая ситуация могла произойти в любое историческое время, при любом политическом строе.
Часовой, разрываясь между моральными законами и воинским долгом, все-таки выбирает первое – спасает человека, зная, что губит себя. Приведенная в действие русская поговорка – сам погибай, а товарища выручай.
Вышестоящие командиры, которые по всем правилам обязаны были жестоко наказать часового, относятся к нему с пониманием. Поступок Постникова им понятен, оказавшись на его месте, они поступили бы так же.
Даже Свиньин, переживающий, прежде всего, о себе и своей карьере, беседуя с владыкой, одобряет действия подчиненного.
Рассказ, изначально названный «Спасение погибающего», был переименован в «Человек на часах».
Мне кажется, смена названия рассказа очень верна – в нужное время, в нужном месте на посту оказался не просто покорный винтик государственной машины, а сильная личность.
В.И.
Даль в своем словаре дает таким людям, как постников емкое и точное определение: «Человек – высшее из земных созданий, одаренное разумом, свободной волей, речью, совестью, сердцем».
Во время чтения рассказа, я очень переживал за судьбу главного героя. И я рад, что сердечность возобладала над бездушностью государственных законов и правил.
Сочинение «Человек на часах» по рассказу Н. Лескова
Важно
Когда я читал произведение Николая Лескова «Человек на часах», то размышлял о правилах. Правила ведь придумали для того, чтобы облегчить людям жизнь. Но иногда начинается перебор. Тогда правило становится важнее человека. Все стараются любой ценой его соблюдать, забыв про смысл, про других людей.
Такой же абсурд происходит и в рассказе Лескова. Герой рассказа, часовой дворцового караула Постников, бросает свою караульную будку и спасает человека, тонущего в ледяной воде Невы.
Хотя покидать пост часовому ни в коем случае нельзя. Спеша на помощь, часовой знал, что за это нарушение его ждут трибунал, каторга, вплоть до расстрела.
Во времена царя Николая I России в войсках были приняты такие правила.
Лесков иронично пишет, как воспринимает начальство солдата известие о спасении им человека: «Беда! Страшное несчастие постигло!». После этого подполковник Свиньин и полицмейстер Кокошкин стараются скрыть то, что часовой ушел с поста. Поэтому медаль о спасении дают вообще постороннему человеку, а Постникова сажают в карцер.
Идея рассказа Н. Лескова «Человек на часах» – нелепость и бесчеловечность системы, которая построена на страхе и «показухе». В этом произведении раскрыты тема совести, тема человечности, тема свободы выбора, тема бездушного формализма.
Подполковник Свиньин погряз в формальностях, как в грязи. Не зря он носит такую фамилию. Свиньина интересуют только собственная карьера и мнение о нем начальства, чтоб не сказали: «Свиньин слаб». В итоге солдат, совершивший подвиг, получает двести палок, и еще «доволен», что наказание такое «мягкое».
Начальство после наказания присылает Постникову в лазарет чай и сахар: «отдыхай, мол». Хоть это хорошо. Но это и показывает лицемерие: военные делают не то, что думают про себя. «Картинка для виду» для них важнее настоящей жизни.
Над чем меня заставляет задуматься рассказ Н.С. Лескова «Человек на часах»
Рассказ Лескова «Человек на часах» был написан в 1887 году. Это произведение повествует об одном случае, которое писатель называет «отчасти придворным, отчасти историческим анекдотом». Но, я думаю, в своем рассказе Лесков затрагивает много важных проблем. Все они заставляют меня о многом задуматься. Что же произошло? Ночью часовой Постников стоял на своем посту.
Совет
И вдруг он услышал, что человек попал в полынью и тонет. Перед часовым встает проблема. Он думает, спасти ли ему утопающего или же остаться на посту. Ведь Постников – солдат. Это значит, что ему нельзя нарушать присягу. Он клялся императору в своей верности, клялся перед российским флагом на Библии.
Лесков заставляет задуматься, что же важнее: жизнь человека или верность присяге. Но Постников знал, что если о его нарушении узнают, то ему грозит много бед. Этого героя могли сослать на каторгу и даже расстрелять. Все же Постников принял решение спасти утопающего. Я думаю, что он сделал очень правильно. Мне кажется, что жизнь людей важнее всего.
А военное начальство должно ценить тех солдат, кто жертвует собой ради спасения других людей. Этот поступок Постникова показывает, что герой умеет принимать решения, умеет действовать по ситуации. Но военное руководство не оценило героического поступка часового. Оно не только посадило Постникова в карцер, но и назначило ему наказание за нарушение устава.
Герою «всыпали» двести ударов розгами. Сам подполковник Свиньин (очень говорящая фамилия!) пришел убедиться, что «нервный Постников был «сделан как следует». После порки герой лежал в лазарете. Но самое удивительное, что он был благодарен судьбе и начальству, что легко отделался.
Каким же нужно было быть запуганным человеком, чтобы подумать такое! В забитости солдат во многом виновато их начальство. И Лесков ясно нам это показывает. Узнав о подвиге Постникова, все военное начальство всполошилось. Но по какой же причине? Чтобы не дошло до государя императора, что один солдат нарушил присягу.
Подполковник Свиньин волнуется, что это отразится на его карьере. Генералу Кокошкину просто все равно, потому что это происшествие его не касается. Генерал улаживает «дельце». Лжеспаситель получит медаль за спасение утопающего, а спаситель – двести розог. Лесков показывает, что армейское начальство – это «мертвые» люди. Вся их жизнь подчинена присяге.
Для них она дороже живых людей. Редкое исключение составляют такие офицеры, как Миллер. Но их не любят и ругают за «гуманизм». Но не только армейская жизнь пронизана несправедливостью, черствостью и злом. Жизнь в сете подчинена тем же законам. В конце рассказа писатель показывает нам это.
Священник, до которого дошла история с Постниковым, подробно расспросил обо всем у Свиньина. Но и он не осудил никого из служак, не пожалел Постникова. Этот владыка отделался «мудреными» фразами. Мне кажется, он просто утолил свое любопытство, послушав о «мирских делах».
Рассказ Лескова «Человек на часах» заставил меня о многом задуматься.
Обратите внимание
Я решил, что человеческая жизнь дороже слов, пусть даже произнесенных и самому царю. Нужно делать то, что ты считаешь нужным и не жалеть об этом. Нужно нести ответственность за свои поступки. Еще я считаю, что нельзя терпеть несправедливость и жестокость. Нельзя превращаться в «мертвых» людей. Всегда нужно помогать другим, быть к ним внимательным и чутким.
Русский народный характер в рассказе Лескова «Человек на часах»
Произведения Николая Семеновича Лескова посвящены народу. Он писал о судьбе талантливых инеобычных представителей народа, но писал и об обычных. Эти люди воплощают в себе все лучшие черты русского характера. Лесков очень любил народ и хорошо его знал. В его произведениях люди как будто сами рассказывают о себе.
В небольших рассказах писатель показывает благородство, мужество и силу духа русского человека. В произведении «Человек на часах» мы видим солдата Постникова, который стоит на посту в Петербурге. Он слышит крики о помощи – кто-то провалился под лед. В нем борются разные чувства – желание помочь и чувство долга.
Он должен стоять на часах, потому что нельзя бросать пост, но ведь человек погибнет Несмотря ни на что, Постников спасает утопающего и возвращается на свое место. Лесков подчеркивает, что этот поступок очень важен. Почему? Потому что, если узнают, то солдата будут судить и могут сослать на каторгу. Так и получается: Постникова наказывают.
Но он не жалеет о своем поступке, ведь он спас человека. Писатель обращает наше внимание на терпение и безропотность русского человека. Солдат переносит все испытания: и розги, и боль, и унижения. А когда подполковник Свиньин дарит ему фунт сахару и четверть фунта чаю, то он сильно радуется, что так легко отделался.
Таков русский человек: он терпит и не жалуется. А еще русский человек мужественный, сильный, честный, он сочувствует слабым и готов помочь в беде. Рассказ «Человек на часах» показал нам также порядки, которые были тогда в армии. Рядовые не имели никаких прав, а офицеры могли сделать все что угодно. Ведь офицеры были все из дворян.
Лесков показывает, что они были слабые, лживые и выслуживались перед начальством. Конечно, нам больше нравится Постников, который рисковал своей жизнью, чтобы спасти человека.
Источник: https://kraidruzei.ru/sochineniya/svobodnaja-tema/sochinenija-po-rasskazu-leskova-chelovek.html
Отзыв о рассказе Н.С.Лескова «Человек на часах»
Главные герои рассказа «Человек на часах» — простой солдат по фамилии Постников и батальонный командир, подполковник Свиньин. Действие рассказа происходит зимой 1839 года в Петербурге.
В тот год случилась сильная оттепель и на Неве образовались обширные полыньи. Стоящий на ночном посту у Зимнего дворца солдат Постников услышал крики тонущего человека.
Покидать свой пост солдат не имел права, а позвать еще кого-нибудь на помощь тонущему человеку не было никакой возможности.
Важно
Отличаясь душевной чувствительностью, Постников не смог равнодушно слушать крики о помощи и принял решение покинуть свой пост. Он спустился на лед и вытащил тонущего из воды. Мимо проезжали сани, в которых сидел офицер инвалидной команды, которому солдат и передал спасенного. После чего солдат вернулся на свой пост.
Позже он честно доложил своему командиру о нарушении. А командир доложил о происшествии подполковнику Свиньину. Свиньин по натуре был службистом и всегда требовал от подчиненных неуклонного выполнения обязанностей.
За любые нарушения он спрашивал очень строго с провинившихся.
В сложившейся ситуации главный вопрос, который беспокоил подполковника, состоял в том, что поступок Постникова, оставившего свой пост, может бросить тень на безупречную репутацию Свиньина.
Свиньин решил действовать и отправился к обер-полицмейстеру Кокошкину, в ведении которого находились все городские происшествия, в том числе и спасение утопающих.
Кокошкин вызвал к себе дежурного пристава, вместе с которым приехали офицер инвалидной команды и спасенный из Невы человек. И тут выяснилось, что офицер инвалидной команды решил присвоить себе лавры спасителя, в расчете на медаль за спасение утопающего.
Хотя Кокошкин и Свиньин знали, что офицер говорит неправду, они решили не изобличать офицера во лжи, чтобы репутация Свиньина не пострадала.
Несмотря на благополучное для него разрешение проблемы, Свиньин по прибытии в часть распорядился наказать солдата Постникова за оставление поста. Постников получил двести ударов розгами и был отправлен в лазарет на излечение. Свиньин лично посетил его в лазарете и вручил наказанному солдату фунт сахару и четверть фунта чаю на поправку.
Таково краткое содержание рассказа.
Главная мысль рассказа «Человек на часах» состоит в том, что в жизни случаются такие ситуации, когда приходится выбирать между исполнением служебного долга и велением совести. Солдат Постников поступил по совести, спасая человека, но при этом нарушил воинский устав, покинув свой пост.
Совет
Прав ли он был, идя на это нарушение? С точки зрения общечеловеческой морали, Постников, безусловно, прав. Но у армейской жизни свои суровые законы, которые категорически запрещают делать то, что совершил Постников.
И солдат с покорностью принял наказание, наложенное батальонным командиром, зная, что по армейским меркам подобное наказание в те времена считалось довольно мягким. Подполковник Свиньин не мог поступить по-другому, в офицерской среде его бы просто не поняли.
Свиньин лишь максимально смягчил наказание и после него проявил определенную заботу о простом солдате.
Рассказ «Человек на часах» учит поступать по совести, невзирая ни на какие обстоятельства, даже на необходимость понести суровое наказание за нарушение своих служебных обязанностей.
В рассказе «Человек на часах» мне понравился простой солдат Постников, который не остался равнодушным к тонущему человеку, хотя имел право не оказывать ему помощь, будучи при исполнении обязанностей часового. Постников прекрасно знал, что ему грозит не только телесное наказание, но и суд, и отправка на каторгу. Тем не менее, он все-таки спас жизнь совершенно незнакомому человеку.
Какие пословицы подходят к рассказу «Человек на часах»?
Хороша та помощь, что оказана вовремя.
Долг блюсти — отлично службу нести.
Лучше хорошо поступить, чем говорить.
Источник: http://MadameLaVie.ru/otzyvy/otzyv_chelovek_na_chasah/
Николай Лесков “Человек на часах” (1887)
Быль времён царя Николая Павловича. Всем известно, какое важное значение тогда отдавалось муштре. За любой проступок следовало суровое наказание в виде прохождения сквозь строй с нанесением определённого количества ударов шпицрутенами. И неважно, имел оправдание проступок или нет. Лесков решил рассказать историю, преподнеся её под видом песни о человеческой несправедливости.
Случилось как-то пьяному провалиться под лёд, то увидел часовой. Борясь с чувством необходимости помочь, часовой не мог не выполнить положенное ему по уставу. Вполне понятно, пьяный будет извлечён из воды. Но какая кара ожидает за то спасителя? Не всё так просто – слава найдёт своего героя. К сожалению, как и в жизни, низким по положению будет воздано шпицрутенами, а высоким – орденами.
Николай показал действительность без прикрас. Часовому не полагается покидать пост: ни при каких условиях. И ладно бы он прошёл сквозь строй, был сослан или по воле государя казнён. Спаситель был готов к такому исходу. Он всё понимал, протягивая руку помощи утопающему.
Обратите внимание
Не стал для него неожиданностью и карцер, где он пробыл всё то время, за которое решалась его судьба. Но вот факт спасения требовал разрешения. Почему бы за благодетеля не выставить другого человека, какого-нибудь офицера? Молва разнесёт весть, и будет всем от того хорошо.
Тем более важно и то обстоятельство, что тонувший был сильно пьян – не сумел запомнить лица часового.
Какое чувство у читателя пытался пробудить Лесков? Сомнительно, чтобы царь снизошёл до часового и отблагодарил его за поступок.
Разве стоила жизнь пьяницы жизни его Императорского Величества? Может это враг придумал подобное представление, дабы через брешь в цепи часовых проникнуть внутрь царских палат. Вспоминая сюжет “Левши”, снисхождение Николая Павловича было вполне возможным.
Да Лесков рассказывал быль, услышанную от знакомого. Настоящий царь не мог поощрять отхождение от правил, особенно причастными к его личной охране.
Основное недовольство должна вызвать выдуманная история о спасении утопающего офицером. Не имея на то право, ничего не совершив, посторонний человек оказался обласкан милостью Николая Павловича, удостоился внимания высшего света и стал пользоваться уважением. Именно этим требовалось возмущаться.
Какая честь в том, чтобы идти против истины? Можно отказаться от высокой чести, рассказав правду. Была бы правда кому-то нужна. Узнай царь о проступке часового, наказанными могли оказаться многие, нисколько того не желая.
Лучшим способом избавления от проблем стала выдумка, позволившая избежать справедливой кары.
Важно
Как не смотри на ситуацию, часовой всё равно был бы наказан. Он не мог избежать прохождения сквозь строй: ни при каких условиях. Эту истину допустимо повторять бесконечное количество раз.
Сумев спасти пьяного, не ценившего себя человека, часовой подставил под удар непосредственно себя, начальника караула и всех остальных, кто стоял выше.
Вот как раз вокруг этого и следовало строить рассказ, о чём Николай предпочёл умолчать.
На всё нужно смотреть, сравнивая имеющееся с другими возможными вариантами. Как не оставит хирург умирать пациента, когда стало дурно от вида крови его ассистенту, так и часовой не бросит пост, поддавшись чьей-то слабости.
Порученное дело нужно исполнять по требуемой для того форме, ни на шаг не отступая. На первом месте устав, после – всё остальное. На самом деле, двести ударов шпицрутенами – спасение для оступившегося.
Будь известны все обстоятельства – не отделался бы и тысячью, равносильной смертной казни.
Тут нет призыва отказывать людям в помощи, тут есть призыв не вредить прежде всего себе, стараясь не причинять беспокойства ответственным за твои действия людям.
Дополнительные метки: лесков человек на часах критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, лесков спасение погибавшего критика, Nikolai Leskov, analysis, review, book, content
Данное произведение вы можете приобрести в следующих интернет-магазинах:
Ozon
Это тоже может вас заинтересовать:
– Перечень критических статей на тему творчества Николая Лескова
Источник: http://trounin.ru/leskov1887/
Анализ рассказа Н – Лескова «Человек на часах»
Анализ рассказа Н. Лескова «Человек на часах»
В основе сюжета рассказа Николая Лескова «Человек на часах» лежит нравственная проблема. Это проблема человеческого долга. Герой рассказа, часовой дворцового караула Постников, оказывается перед сложнейшим выбором. Стоя на часах у будки, он видит тонущего в ледяной воде Невы человека. Кругом ночь. Долг человечности и людской совести зовут солдата спасти тонущего.
«Непослушное сердце» — так ощущает его Постников.
Но покидать пост часовому ни в коем случае нельзя. Его ждут суровое наказание, трибунал, каторга, вплоть до расстрела. Во времена царя Николая I России в войсках были приняты такие правила. Долг службы и страх держат солдата на месте. В итоге солдат не выдерживает, вытаскивает тонущего из воды, и, разумеется, попадается начальству.
Композиция рассказа Н. Лескова «Человек на часах» построена хронологически. Сначала это ощущения самого Постникова, стоящего перед выбором. Затем описываются дальнейшие действия его начальства. Автор иронично пишет, как воспринимают известие о спасении человека: «Беда! Страшное несчастие постигло!».
Совет
И начинается возня карьеристов, для которых главное – не наградить спасителя, а скрыть сам случай того, что солдат покинул пост.
Художественными приемами Лескова преимущественно являются ирония, иногда сарказм.
Идея рассказа Н. Лескова «Человек на часах» — нелепость и бесчеловечность системы, которая построена на страхе и «показухе».
В такой системе живое, человеческое отступают на задний план, а главное – формальности, «вид».
Бессовестным образом полицмейстер и подполковник, Кокошкин и Свиньин «заметают следы» подвига часового. Медаль о спасении присваивается другому человеку. Это офицер, который «засек» Постникова «на месте преступления».
Они обманывают даже самого спасенного, который хочет помолиться за спасителя в храме.
Тема рассказа Н. Лескова «человек на часах» — тема совести, тема человечности, тема свободы, тема бездушного формализма.
Центральные образы рассказа «Человек на часах»: это образ самого Постникова, человека, верного как долгу, так и человечности.
Он по-христиански смирен и терпелив, видимо, даже его фамилия выбрана автором не случайно. Постников способен жертвовать собой ради другого. Это простой и забитый человек, он искренне считает, что «Богу и государю виноват», отойдя от никому не нужной караульной будки и спасши человеческую жизнь.
Также интересен образ Свиньина. Это тип человека, погрязшего в формализме.
Обратите внимание
Его фамилия тоже из разряда «говорящих». Больше всего Свиньина интересуют карьера и мнение о нем начальства. Он сначала сажает Постникова в карцер, а потом приказывает наказать палками: мол, и так легко отделался. Спасение человека он презрительно называет «гуманерией». Свой абсурдный приказ подполковник покрывает пустословием: «нечего разводить либеральные идеи!».
Вынужден повиноваться ему и капитан Миллер. Этот умный человек, один из окружающих его военных туполобов, уважает подвиг Постникова, может быть, больше, чем сам солдат. Но формальный долг опять-таки велит ему слушаться старших по званию, и он наказывает Постникова. Уважение к формализму власти в конце рассказа проявляет и епископ, духовное лицо.
Сочинение на тему | Октябрь 2015 источник
Источник: http://sochinenie-o.ru/analiz-rasskaza-n-leskova-chelovek-na-chasax.html
Добро без наград
Святочный рассказ Н.С. Лескова «Человек на часах» …
“Сей есть Сын Мой
возлюбленный, в котором
Мое благоволение”
(Мф.3:17)
Рассказ Николая Семёновича Лескова “Человек на часах” впервые был опубликован в № 4 журнала “Русская мысль” за 1887 год под названием “Спасение погибавшего”. В подзаголовке автор указал точную дату описываемых событий – 1839 год. Писатель обратился к событиям 50-летней давности – периоду царствования Николая I.
Однако здесь легко читается актуальный смысл изображаемого, несмотря на заверения писателя о том, что «теперь всё это уже “дела минувших дней”» [1].
Писатель на протяжении всей своей творческой жизни искал и изображал героя-праведника – деятеля, бескорыстно творящего добро, – сознательно, а чаще бессознательно, по душевному порыву.
В лесковском художественном мире создан целый «иконостас» святых и праведников земли русской, которой нельзя было бы устоять «с одною дрянью», с «изолгавшимися христопродавцами» (VI, 535).
Только праведные спасают свою страну от окончательного упадка и гибели: «Господь сказал: если я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие. не истреблю и ради десяти» (Быт. 18: 26, 32). В предисловии к циклу рассказов о праведниках Лесков указал на древнерусское убеждение в том, что «без трёх праведных несть граду стояния», то есть ни один русский город не уцелел бы, не будь в нём хотя бы трёх праведников.
Праведники воплощают идеал, заданный Самим Христом: «Если вы знаете, что Он праведник, знайте и то, что всякий, делающий правду, рождён от Него» (1-е Ин. 2: 29). «Дети! Да не обольщает вас никто, – взывает святой Апостол Иоанн Богослов. – Кто делает правду, тот праведен, подобно как Он праведен» (1-е Ин. 3: 7).
Герой рассказа «Человек на часах» – солдат-часовой Постников – тип истинно лесковского “героя-праведника”. В мучительной нравственной борьбе он сумел сделать правильный – праведный – выбор, “не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего и не осудив пристрастно врага”[2].
Важно
В центре – тема самоотверженного спасения утопающего. Почти евангельский сюжет – чудо спасения на водах – очень подходит для святочного повествования. Святочный рассказ, события которого разворачиваются на святки – от Рождества до Крещения – был излюбленным жанром Лескова.
Он создал целый цикл «Святочных рассказов». И хотя рассказ «Человек на часах» писатель не обозначил как «святочный», важнейшие элементы сакрального святочного повествования: чудо, спасение, дар – здесь налицо.
Очевидна также и святочная приуроченность: дело происходит “зимою, около Крещения”, а “событие”, рассказ о котором “предлагается вниманию читателей, трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы” (VIII, 154).
“Человека на часах” можно определить именно как крещенский рассказ. Спасённый и спаситель в крещенскую ночь погружаются в “иорданскую прорубь”(VIII, 156) .
Постников – фамилия героя – солдата-часового – представляет собой многозначную смысловую контаминацию: во-первых, указывает на военный пост у охраняемого объекта; на то, что это солдат на посту; во-вторых – пост как церковное установление и производное от него: постник.
Солдат по-своему проявляет постничество – аскетизм, самоотвержение ради заповеданной Христом любви к ближнему.
Пост у солдата более чем ответственный – он охраняет Зимний дворец. Но неожиданно со стороны темнеющей Невы доносятся крики о помощи.
Герой, по словам Лескова, совсем “истерзался сердцем”(VIII, 157): «Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий непременно тут же и есть. Бросить ему веревку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасён. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить.
Но Постников помнит и службу, и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки. С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное; так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, – так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей…
Совет
Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится» (VIII, 156 – 157).
Часовому пришлось пережить сложную внутреннюю борьбу между официальным долгом службы, животным ощущением самосохранения и истинно человеческим чувством сострадания к ближнему. Христианское милосердие берёт верх, и, слыша стоны утопающего, солдат оставляет свой пост и бросается на помощь человеку в ледяной воде.
При этом Постников отчётливо сознаёт своё положение: «солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть даже и “расстрел”» (VIII, 157) .
Совершив свой подвижнический выбор, солдат как бы вновь “окрестился Духом святым”, стал истинно сыном Божиим. Этот самоотверженный “святой порыв любви и не менее святое терпение смиренного героя” (VIII, 173) – мученика, претерпевшего за свой христианский подвиг тяжкие страдания, соотносится с подвигом Спасителя человечества.
Скромный герой в рассказе Лескова также стал спасителем, погрузившись в ледяную купель – “окрестившись во Иордане” в ночь Богоявления.
“Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствоваше тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя, и Дух в виде голубине, извествоваше словесе утвержденне.
Явлейся, Христе Боже, и мир просвещей, слава Тебе”, – воспевается в богоявленском тропаре. Крещенская вода смывает всю нечистоту, очищает тело, освящает душу новокрещённого: “Во Христа креститеся, во Христа облекотеся”…
Человек (это слово акцентировано в названии лесковского рассказа) не только принял “образ-подобие” Божие, но свершил именно божеское дело жертвенной любви, исполнил своё высшее предназначение, выполнил Божий завет.
Это недвусмысленно заявлено в авторской позиции и в общей христианской концепции произведения: “я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и Сам Бог был доволен поведением созданной Им смирной души”(VIII, 173).
Обратите внимание
И об этом неприметном сыне Своём Господь мог бы изречь слова, сошедшие с небес при крещении Иисуса Христа: “Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение” (Мф. 3: 17).
В рассказе “Человек на часах”, как и во многих произведениях Лескова, мы видим единение нравственного человеческого усилия и Божественной воли, синергийное богочеловеческое сотрудничество. О слиянии божественного и человеческого, воплощаемом при Крещении, вдохновенно говорит св.
Иоанн Златоуст: “О новое чудо! О неизреченная благодать! Христос совершает подвиг, а я получаю почесть Он крестится, а с меня снимается скверна; на Него сходит Святой Дух, а мне подаётся оставление грехов; о Нём Отец свидетельствует как о Своём Сыне, а я становлюсь Сыном Божиим ради Него; Ему отверзлись небеса, а я вхожу в них”[3].
Казалось бы, герою, оставившему пост ради спасения человеческой жизни, обеспечена “презумпция невиновности”. Однако размягчающие сердце привычные святочные мотивы всеобщего благоволения, милости и благодати в этом рассказе Лескова получили нетрадиционное воплощение.
Развитие реалистического сюжета не подчиняется сказочной формуле, согласно которой добрые дела всегда вознаграждаются.
Писатель постоянно искал ответ на “русскую загадку” и не уставал подчёркивать алогизм, парадоксальность, непредсказуемость российской действительности, её “метаморфозы”, “сюрпризы и внезапности” (“Язвительный”, “Смех и горе”, “Железная воля”, “Левша” и др.
) Так и здесь – “развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России”(VIII, 154). В этой развязке главную роль сыграли казённо-бездушные отношения на воинской службе и марионеточная «социабельность» «чёртовых кукол» – как именовал Лесков бездуховных чиновников и администраторов высшего эшелона власти.
Важно заметить, что в крещенских главах Евангелия о том, как следует жить, вопрошали Иоанна Крестителя люди разного рода занятий, в том числе и “воины”: “Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем” (Мф. 3: 14).
Офицеры в рассказе Лескова не последовали евангельскому правилу. Чтобы скрыть “служебное преступление” Постникова, который поступил именно как человек на часах, а не как солдат-часовой, офицеры и чиновники, и даже “тихоструйный” владыка объединились на лицемерно-иезуитской основе.
Важно
Это сплочение – в отличие привычного для святочного рассказа христианского единения духовно близких людей – оказалось анти-рождественским. Выстраивается целая пирамида лжи и административных уловок, только бы не вышла наружу правда о нарушении устава. Происшествие сумели скрыть и от государя.
Посторонний человек получил медаль за спасение утопающего, а “сердобольный” солдат Постников во “избежание мягкости, не идущей военному человеку”, получил двести розог, чем остался “доволен”, потому что ожидал наказания гораздо более сурового.
Это античеловеческий, механистический подход «чёртовых кукол» к живой жизни. Отсюда ещё более углубляется смысловая оппозиция, заложенная в заглавии лесковского рассказа. Вместо марионеточной фигурки солдатика, вовремя отдающего честь в заведённом часовом механизме, на часах в крещенскую ночь оказался именно человек.
“Героическое лицо” “человека на часах” противопоставлено и “казённым” лицам-маскам военных и статских службистов, и “личине” церковного иерарха.
Если Постников являет истинный аскетизм, высокое самопожертвование, то постничество владыки, о котором отзывался Лесков: “одну просфору в день ел, да целым попом закусывал”(VIII, 577), – иного рода.
По свидетельству сына писателя – Андрея Лескова – «в лице архиерея, оправдывающего жестокое телесное наказание благородного рядового Постникова в рассказе “Человек на часах”» [4], выведен митрополит Филарет Дроздов. Современник С.
Уманец вспоминал о Филарете: “Говорил он очень тихо, почти шептал (этот шёпот очень удачно назвал Лесков “тихоструй”), но не от слабости голоса, а нарочно, с расчётом, желая произвести впечатление вконец изнурённого постом и молитвой.
Говорю так потому, что при мне он довольно-таки покрикивал на келейника и забывал о своём тихоструе»[5].
Речь архиерея – “тихоструй” – явно не из святого источника, поскольку утверждает несправедливость, фарисейски опираясь на букву, но не на дух Священного Писания:
«- Святое известно Богу, наказание же на теле простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем тонкое страдание в духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.
– Но он лишён и награды за спасение погибавших.
– Спасение погибающих не есть заслуга, но паче долг. Кто мог спасти и не спас – подлежит каре законов, а кто спас, тот исполнил свой долг.
Пауза, чётки и тихоструй:
– Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во всём сем наибольшее – это то, чтобы хранить о всём деле сем осторожность и отнюдь нигде не упоминать» (VIII, 173).
Отрицая антиидиллию, псевдосплочение на ханжески-иезуитской основе, Лесков утверждает высокий евангельский идеал.
Совет
Финал рассказа “Человек на часах” сходен с концовками многих сочинений писателя, содержит недвусмысленную “мораль” и по своему тону, христианскому пафосу напоминает святочную проповедь – прямое авторское обращение к читателю: “Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было” (VIII, 173).
Алла Анатольевна Новикова-Строганова, доктор филологических наук, профессор
г. Орёл
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 7. – С. 58. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы – арабской.
[2] Лесков Н.С. О героях и праведниках // Церковно-общественный вестник. – 1881. – № 129. – С. 5.
[3] Цит. по: Праздники. Жития святых. Молитвы. Апостольские и Евангельские чтения. Толкования святых Отцов Церкви. – М.: Онега, 1998. – С. 16.
[4] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х. т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 2. – С. 186.
[5] Уманец С. Мозаика (из старых записных книжек) //Исторический вестник. – 1912. – Декабрь. – С. 1056.
Источник: http://ruskline.ru/analitika/2013/01/09/dobro_bez_nagrad
О рассказе н. с. лескова «человек на часах»
П. Я. Павлинов. Обложка книги Н. С. Лескова «Человек на часах» (издана в 1926)
Рассказ Николая Семёновича Лескова «Человек на часах» впервые был опубликован в № 4 журнала «Русская мысль» за 1887 год под названием «Спасение погибавшего».
Писатель на протяжении всей своей творческой жизни искал и изображал героя-праведника – деятеля, бескорыстно творящего добро, – сознательно, а чаще бессознательно, по душевному порыву.
В лесковском художественном мире создан целый «иконостас» святых и праведников Русской земли, которой нельзя было бы устоять «с одною дрянью», с «изолгавшимися христопродавцами».
Только праведные спасают свою страну от окончательного упадка и гибели: «Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие. не истреблю и ради десяти» (Быт. 18:26, 32). В предисловии к циклу рассказов о праведниках Н. С.
Лесков указал на древнерусское убеждение в том, что «без трёх праведных несть граду стояния».
Праведники воплощают идеал, заданный Самим Христом: «Если вы знаете, что Он праведник, знайте и то, что всякий, делающий правду, рождён от Него» (1-е Ин. 2:29).
Герой рассказа «Человек на часах» – солдат-часовой Постников – тип истинно лесковского героя-праведника.
Обратите внимание
В мучительной нравственной борьбе он сумел сделать правильный – праведный – выбор, «не солгав, не обманув, не слукавив, не огорчив ближнего и не осудив пристрастно врага».
В центре рассказа – тема самоотверженного спасения утопающего. Почти евангельский сюжет – чудо спасения на водах – очень подходит для святочного повествования. Святочный рассказ, события которого разворачиваются на Святки – от Рождества до Крещения, – был излюбленным жанром Н. С. Лескова.
Он создал цикл «Святочные рассказы». И хотя рассказ «Человек на часах» писатель не обозначил как «святочный», важнейшие элементы сакрального святочного повествования – чудо, спасение, дар – здесь налицо. Очевидна также и святочная приуроченность: дело происходит «зимою, около Крещения».
«Человека на часах» можно определить именно как крещенский рассказ. Спасённый и спаситель в Крещенскую ночь погружаются в «иорданскую прорубь».
Постников – фамилия героя, солдата-часового, – представляет собой многозначную смысловую контаминацию: во-первых, указывает на военный пост у охраняемого объекта, на то, что это солдат на посту; во-вторых – пост как церковное установление и производное от него: постник. Солдат по-своему проявляет постничество – аскетизм, самоотвержение ради заповеданной Христом любви к ближнему.
Пост у солдата более чем ответственный – он охраняет Зимний дворец. Но неожиданно со стороны темнеющей Невы доносятся крики о помощи. Герой, по словам Лескова, совсем «истерзался сердцем»: «Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лёд, то тонущий непременно тут же и есть.
Бросить ему верёвку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасён. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и службу, и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
С другой же стороны, сердце у Постникова очень непокорное; так и ноет, так и стучит, так и замирает… Хоть вырви его да сам себе под ноги брось – так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей… Страшно ведь слышать, как другой человек погибает, и не подать этому погибающему помощи, когда, собственно говоря, к тому есть полная возможность, потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится».
Часовому пришлось пережить сложную внутреннюю борьбу между официальным долгом службы, животным ощущением самосохранения и истинно человеческим чувством сострадания к ближнему. Христианское милосердие берёт верх, и, слыша стоны утопающего, солдат оставляет свой пост и бросается на помощь человеку в ледяной воде.
Важно
При этом Постников отчётливо сознаёт своё положение: «Солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа, а может быть, даже и расстрел».
Совершив свой подвижнический выбор, солдат как бы вновь «окрестился Духом святым», стал истинно сыном Божиим.
Этот самоотверженный «святой порыв любви и не менее святое терпение смиренного героя» – мученика, претерпевшего за свой христианский подвиг тяжкие страдания, – соотносится с подвигом Спасителя человечества.
Скромный герой в рассказе Николая Семёновича Лескова также стал спасителем, погрузившись в ледяную купель – «окрестившись во Иордане» в ночь Богоявления. Крещенская вода смывает всю нечистоту, очищает тело, освящает душу новокрещённого: «Во Христа креститеся, во Христа облекотеся…»
Человек (это слово акцентировано в названии лесковского рассказа) не только принял «образ-подобие» Божие, но свершил именно божеское дело жертвенной любви, исполнил своё высшее предназначение, выполнил Божий завет.
Это недвусмысленно заявлено в авторской позиции и в общей христианской концепции произведения: «Я, может быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и Сам Бог был доволен поведением созданной Им смирной души».
В рассказе «Человек на часах», как и во многих произведениях Н. С. Лескова, мы видим единение нравственного человеческого усилия и Божественной воли.
Казалось бы, герою, оставившему пост ради спасения человеческой жизни, обеспечена «презумпция невиновности». Однако размягчающие сердце привычные святочные мотивы всеобщего благоволения, милости и благодати в этом рассказе Лескова получили нетрадиционное воплощение.
Совет
Развитие реалистического сюжета не подчиняется сказочной формуле, согласно которой добрые дела всегда вознаграждаются. «Развязка дела так оригинальна, что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь, кроме России».
В этой развязке главную роль сыграли казённо-бездушные отношения на воинской службе и марионеточная «социабельность» «чёртовых кукол» – как именовал Н. С. Лесков бездуховных чиновников и администраторов высшего эшелона власти.
Офицеры в рассказе Н. С. Лескова не последовали евангельскому правилу.
Чтобы скрыть «служебное преступление» Постникова, который поступил именно как человек на часах, а не как солдат-часовой, офицеры и чиновники, и даже «тихоструйный» владыка объединились на лицемерно-иезуитской основе.
Это сплочение – в отличие от привычного для святочного рассказа христианского единения духовно близких людей – оказалось антирождественским. Выстраивается целая пирамида лжи и административных уловок, только бы не вышла наружу правда о нарушении устава.
Происшествие сумели скрыть и от государя. Посторонний человек получил медаль за спасение утопающего, а «сердобольный» солдат Постников «во избежание мягкости, не идущей военному человеку» получил двести розог, чем остался «доволен», потому что ожидал наказания гораздо более сурового.
«Героическое лицо» человека на часах противопоставлено и «казённым» лицам-маскам военных и статских службистов, и «личине» церковного иерарха.
Н. С. Лесков утверждает высокий евангельский идеал.
Финал рассказа «Человек на часах» сходен с концовками многих сочинений писателя, содержит недвусмысленную «мораль» и по своему тону, христианскому пафосу напоминает святочную проповедь – прямое авторское обращение к читателю: «Я думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают никаких наград за него где бы то ни было».
По статье: Алла Новикова-Строганова. Рождественское спасение // Орловская правда. 13 января 2016 года. – С. 6
Источник: https://multiurok.ru/blog/o-rasskazie-n-s-lieskova-chieloviek-na-chasakh.html