Текст описание егэ

Задание 23 ЕГЭ по русскому языку 2023. Теория и практика. Типы речи: повествование, рассуждение, описание. Логические связи между предложениями (причина, пояснение, следствие, дополнение и т.д.)

Подготовиться к этому заданию вам поможет наше пособие:

1. Внимательно прочитайте формулировку задания. В качестве ответов необходимо выбрать ВЕРНЫЕ или ОШИБОЧНЫЕ утверждения. Чтобы не перепутать ответы, советуем верные утверждения помечать знаком «+», а неверные «-» .
2. Также следует обращать внимание и на сами утверждения, особенно на глаголы «представлено» и «содержит». Представлено — это значит целиком, полностью. Содержит — это значит есть элементы, но не во всем предложении/участке текста.
3. Для разграничения повествования, рассуждения и описания используйте теорию, данную ниже. 
Как проверить себя?
Повествование можно представить несколькими картинами подряд, в которых происходит смена СОБЫТИЙ, как в комиксе.
Описание можно представить одной картиной (можно даже изобразить, как падают листья, показать цвета и т.д.).
Рассуждение нельзя представить при помощи картины.
4. Впишите цифры в бланк ответов.

Повествование – сообщение, рассказ о хронологической последовательности событий, который может происходить в настоящем, будущем или прошедшем времени. В нем часто указывается место, время и действующее лицо. Повествование обычно построено на глаголах, которые рассказывают о действии в динамике. Кусок текста, в котором содержится повествование, можно представить как фильм. Любой текст-повествование состоит из вступления, завязки, кульминации и развязки.
Пример: Пришёл, увидел, победил (Цезарь).

Описание — обычно характеристика человека, места, явления, предмета. Строится на прилагательных, глаголах, наречиях. Иногда может быть представлено последовательностью действий, но они должны носить постоянный характер. Например, это может быть описание природы, в котором много глаголов (река шумит и мчится) или регулярно повторяющиеся действия (по понедельникам он вставал рано и шел гулять). Читая описание, Вы можете представить картину и детали. 

Бывают следующие описания: 

• описание предмета, характеристика человека (какой он?);
• описание места (ГДЕ и ЧТО находится?) — слева, около, недалеко, шумит, синеет, стоит, находится и т.д.
• описание состояния окружающей среды (КАКОВО здесь?) — вечереет, холодно, душно и т.д. 
• описание состояний человека, его чувств, ощущений (КАКОВО ему?) — плохо, грустно, озноб, не по себе и т.д.

Описания могут быть фактографическими или творческими. 

Фактографические описания распространены в научно-технической литературе, справочниках, в инструкциях, руководствах. 

Пример: Отвёртка — ручной слесарный инструмент, предназначенный для завинчивания и отвинчивания крепёжных изделий с резьбой, чаще всего винтов и шурупов, на головке которых имеется шлиц(паз). Обычно представляет собой металлический стержень с наконечником и рукояткой (пластмассовой или деревянной). 

Творческие описания отличаются большей эмоциональностью. Эмоциональные описания бывают в художественных произведениях. Это описания интерьеров, пейзажа, портретная характеристика героев, также описание их внутренних качеств, манер, речи и прочего. В таких описаниях предмет или явление должны выделяться среди прочего. Часто присутствуют яркие сравнения, которые служат для того, чтобы выделить что-то особенное в предмете. Здесь возможна субъективность, так как все зависит от того, с какой стороны рассматривается предмет. 

Пример: «Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока. 

Рассуждение — последовательность мыслей автора, обоснование точки зрения, положения, содержит причинно-следственные связи событий и явлений, объяснение причин, доказательство, опровержение, разъяснение, подтверждение мыслей. Часто создается по схеме: тезис – аргумент – вывод; строится в вопросно-ответной форме, содержит вводные слова и выражения, риторические вопросы и восклицания. Иногда содержит только вывод или только тезис. Чаще всего встречается в научном стиле (например, теорема- доказательство), а также в художественной, философской, психологической прозе. 

Рассуждение-доказательство — почему так, а не иначе? что из этого следует?

Рассуждение-объяснение — что это такое? (толкование понятия, объяснение сути явления)

Рассуждение-размышление — как быть? что делать? (раздумья над различными жизненными ситуациями)

Оценка действительности — отношения к предметам, явлениям, лицам, действиям.

Рассуждение может быть развернутым и кратким. 

!!! Внимательно читайте формулировку 

Если написано, что в предложении 10 представлено повествование, значит, мы ищем повествование в чистом виде. Если написано, что предложение 10 содержит повествование, то в нем могут содержаться элементы рассуждения или описания.

• Решать варианты ЕГЭ
• Решать задание 23

Материалы для подготовки к ЕГЭ:

• Теория ЕГЭ по русскому языку
• Решать тесты ЕГЭ по русскому языку

Пройти тестирование по этим заданиям
Вернуться к каталогу заданий

Версия для печати и копирования в MS Word

Пройти тестирование по этим заданиям

А знаете ли Вы, что…

… к ЕГЭ допускаются лишь обучающиеся, успешно написавшие итоговое сочинение.

Тексты для сочинений ЕГЭ

Здесь представлены наиболее распространенные тексты из ЕГЭ по русскому языку. На основе этих текстов составлены задания части B, а также по ним пишется сочинение части С.
На примере этих текстов вы можете составить представление о том, что вас ожидает на экзамене.

Список текстов:

«Отправь голову в отпуск!» (П. Измайлов)

В доме боярина Никиты Филимоныча Крутоярского дым стоял коромыслом. (Л.А. Чарская) 2019

В Малозёмове гостит князь (Цыбулько 2020, по Чехову) 2019

Вещи и книги, книги и вещи… (Л. Лиходеев)

Во время одной из записей рассказа о блокадных днях Ленинграда возник разговор… (А. Адамович, Д. Гранин)

Воспалённое состояние Поли… (Л. Леонов)

Всякий из нас знает чудесную легенду о цветке папоротника… (И. Бражнин)

Вы очень хороший человек, Николай Степаныч… (про Катю, А. Чехов)

Земля — космическое тело, а мы — космонавты… (В. Солоухин)

Книги… (А. Етоев)

Кружила январская метелица… (Ю. Бондарев)

Мне вспомнилась одна поездка в трамвае… (С. Львов)

Многие считают понятие чести устарелым, несовременным… (Д. Гранин)

Небо заволокло злыми тучами… (А. Чехов)

О душе (М. Пришвин)

О любви к малой родине (Ю. Нагибин)

О человеческом достоинстве (Ю. Золотарев)

О чести (Д. Гранин)

О шедеврах. Осень в этом году стояла… (К.Г. Паустовский) 2019

Описание бабушкиной комнаты (М. Осоргин)

От незнания к знанию (А. Лосев)

Про современных эстрадных «звёзд» (И. Гонцов)

Разрыв связей между поколениями (Е. Кореневская)

Рассказать о тех, кто снимает шапки с чужих голов? … (В.П. Астафьев)

Робинзон Крузо (С. Львов)

Родной язык (Ч. Айтматов)

Рядовой Федосеев, телефонист … (Е. Воробьев)

С ДОСРОЧНОГО ЕГЭ 2010 (Б. Васильев)

Среди оборванных старух… (Про войну, К. Симонов)

Творчество гениев — вехи в развитии мировой культуры… (Н.В. Гончаренко)

Телеграмма (К. Паустовский)

Третья охота (В. Солоухин)

Человек должен быть интеллигентен (Д. Лихачев)

Что же руководит миром… (Мгновение, Ю. Бондарев)

Экология культуры (А. Вознесенский)

Это было на оккупированной немцами территории… (В. Солоухин)

Я сидел в ванне с горячей водой… (Л. Андреев)

Тексты для сочинений ЕГЭ по русскому языку с сайта ФИПИ.

Текст 1

(1)Каждый день перепрыскивали дожди. (2)В конце концов земля так напиталась водой, что не брала в себя больше ни капли влаги. (3)Вот почему, когда образовалась в небе широкая, тёмная прореха и оттуда хлынула обильная, по-летнему тёплая вода, наша тихая мирная речка сразу начала вздуваться и пухнуть. (4)По каждому оврагу, по каждой канаве наперегонки, перепрыгивая через корни деревьев, через камни, мчались ручьи, словно у них была единственная задача – как можно быстрее домчаться до речки и принять посильное участие в её разгуле.

(5)Я пошёл вдоль по берегу, не думая ни о чём, любуясь воистину необыкновенным зрелищем. (6)Никогда, при самом дружном таянии самых глубоких снегов, не было на нашей реке такого разлива, такого водополья, как теперь. (7)Высокие ольховые кусты теперь выглядывали из воды одними макушками.

(8)До моего слуха стал доноситься однообразный слабенький писк, настолько слабенький, что сначала я хоть и слышал его, но как-то не обращал внимания, как-то он не мог «допищаться» до меня. (9)Может быть, спутывался сначала с писком и щебетанием птиц, а потом уж и выделился, чтобы завладеть вниманием.

(10)Сделав несколько шагов по берегу, я прислушался ещё раз и тут увидел у носка моего самому мне показавшегося огромным резинового сапога крохотную ямочку, оставленную некогда коровьим копытом. 
(11)В ямке, сбившись в клубочек, барахтались крохотные существа, беспомощные, как все детёныши.

(12)Детёныши были величиной со взрослых мышей или, лучше сказать, с кротов, потому что больше походили на них окраской своих мокреньких шубок. (13)Их копошилось штук шесть, причём каждый старался занять верх, так что они вслепую всё время перемешивались клубочком, попирая и топча наиболее слабеньких.

(14)Мне захотелось узнать, чьи это детёныши, и я стал оглядываться. (15)Из-за верхушки ольхи, судорожно, непрерывно загребая лапками, чтобы удержаться на одном месте (течение сносило её), глядела на меня своими чёрными бусинками выхухоль. (16)Встретившись со мной глазами, она быстро, испуганно поплыла в сторону, но невидимая связь с коровьим копытцем держала её, как на нитке. (17)Поэтому поплыла выхухоль не вдаль, а по кругу. (18)Она вернулась к ольховому кусту и снова стала глядеть на меня, без устали гребя на одном месте.

(19)Выхухоль держалась на воде метрах в двух от меня, что невероятно для этого крайне осторожного, крайне пугливого зверька. (20)Это был героизм, это было самопожертвование матери, но иначе не могло и быть: ведь детёныши кричали так тревожно и так призывно!

(21)Я наконец ушёл, чтобы не мешать матери делать своё извечное дело – спасать своих детей. (22)Поддавшись невольной сентиментальности, я думал о том, что у меня тоже есть дети. (23)Я старался вообразить бедствие, которое по масштабу, по неожиданности, по разгулу и ужасу было бы для нас как этот паводок для бедной семьи зверушек, когда пришлось бы точно так же тащить детей в одно, в другое, в третье место, а они гибли бы в пути от холода и от борьбы за существование, и кричали бы, и звали бы меня, а я не имел бы возможности к ним приблизиться.

(24)Перебрав всё, что подсказывало воображение, я остановился на самом страшном человеческом бедствии. (25)Название ему – война.

(26)Дождь усиливался с минуты на минуту, он больно сёк меня по лицу и рукам. (27)На землю спустилась чёрная, ненастная ночь. (28)В реке по-прежнему прибывала вода.

(29)В небе, выше дождя, превыше ночной темноты, так, что едва доносился звук, неизвестно куда и неизвестно откуда летели птицы, созданные из огня и металла.

(30)Если бы они и могли теперь взглянуть со своей высоты на землю и на меня, идущего по ней, то я им показался бы куда мельче, куда микроскопичнее, чем полчаса назад казались мне слепые, озябшие детёныши выхухоли, лежащие на самом краю земли и стихии.

(По В.А. Солоухину*)

* Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997) – русский советский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы».

 Текст 2

(1)Дети никогда не запоминают мать молодой, красивой, потому что понимание красоты приходит позже, когда материнская красота успевает увянуть.

(2)Я запомнил свою мать седой и усталой, а говорят, она была красива. (3)Большие задумчивые глаза, в которых проступал свет сердца. (4)Ровные тёмные брови, длинные ресницы. (5)На высокий лоб спадали дымчатые волосы.

(6)До сих пор слышу её негромкий голос, неторопливые шаги, ощущаю бережное прикосновение рук, шершавое тепло платья на её плече. (7)Это не имеет отношения к возрасту, это вечно.

(8)Дети никогда не говорят матери о своей любви к ней. (9)Они даже не знают, как называется чувство, которое всё сильнее привязывает их к матери. (10)В их понимании это вообще не чувство, а что-то естественное и обязательное, как дыхание, утоление жажды.

(11)Но в любви ребёнка к матери есть свои золотые дни. (12)Я пережил их в раннем возрасте, когда впервые осознал, что самый необходимый человек на свете – мама. (13)Память не сохранила почти никаких подробностей тех далёких дней, но я знаю об этом своём чувстве, потому что оно до сих пор теплится во мне, не развеялось по свету. (14)И я берегу его, потому что без любви к матери в сердце – холодная пустота.

(15)Я никогда не называл свою мать матерью, мамой. (16)У меня для неё было другое слово – мамочка. (17)Даже став большим, я не мог изменить этому слову. (18)У меня отросли усы, появился бас. (19)Я стеснялся этого слова и на людях произносил его чуть слышно.

(20)Последний раз я произнёс его на мокрой от дождя платформе, 
у красной солдатской теплушки, в давке, под звуки тревожных гудков паровоза, под громкую команду «по вагонам!». (21)Я не знал, что навсегда прощаюсь с матерью. (22)Я шептал «мамочка» ей на ухо и, чтобы никто не видел моих мужских слёз, вытирал их о её волосы… (23)Но когда теплушка тронулась, не выдержал, забыл, что я мужчина, солдат, забыл, что вокруг люди, множество людей, и сквозь грохот колёс, сквозь бьющий в глаза ветер закричал:

– Мамочка!

(24)А потом были письма. (25)И было у писем из дома одно необычайное свойство, которое каждый открывал для себя и никому не признавался в своём открытии. (26)В самые трудные минуты, когда казалось, что всё кончено или кончится в следующее мгновение и нет уже ни одной зацепки за жизнь, мы находили в письмах из дома неприкосновенный запас жизни. (27)Когда от мамы приходило письмо, не было ни бумаги, ни конверта с номером полевой почты, ни строчек. (28)Был только мамин голос, который я слышал даже в грохоте орудий, и дым землянки касался щеки, как дым родного дома.

(29)Под Новый год мама подробно рассказывала в письме о ёлке. (30)Оказывается, в шкафу случайно нашлись ёлочные свечи, короткие, разноцветные, похожие на отточенные цветные карандаши. (31)Их зажгли, и с еловых веток по комнате разлился ни с чем не сравнимый аромат стеарина и хвои. (32)В комнате было темно, и только весёлые блуждающие огоньки замирали и разгорались, и тускло мерцали золочёные грецкие орехи.

(33)Потом оказалось, что всё это было легендой, которую умирающая мама сочинила для меня в ледяном доме, где все стёкла были выбиты взрывной волной, а печки были мертвы и люди умирали от голода, холода и осколков. (34)И она писала, из ледяного блокадного города посылая мне последние капли своего тепла, последние кровинки.

(35)А я поверил легенде. (36)Держался за неё – за свой неприкосновенный запас, за свою резервную жизнь. (37)Был слишком молод, чтобы читать между строк. (38)Я читал сами строки, не замечая, что буквы кривые, потому что их выводила рука, лишённая сил, для которой перо было тяжёлым, как топор. (39)Мать писала эти письма, пока билось сердце…

(По Ю.Я. Яковлеву*)

* Юрий Яковлевич Яковлев (1922–1995) – русский советский писатель 
и сценарист, автор книг для подростков и юношества.

 Текст 3

(1)Есть на нашей реке такие глухие и укромные места, что, когда продерёшься через спутанные лесные заросли, заполненные к тому же крапивой, и присядешь около самой воды, почувствуешь себя как бы 
в отгороженном от остального земного пространства мире.

(2)У черёмух выросли до своей величины будущие ягоды. (3)Теперь они гладкие, жёсткие, всё равно как вырезаны из зелёной кости и отполированы. (4)Листья ракиты повёрнуты то своей ярко-зелёной, то обратной, матовой, серебряной стороной, отчего всё дерево, вся его крона, всё, так сказать, пятно в общей картине кажется светлым. (5)У кромки воды растут, наклонясь в сторону, травы. (6)Кажется даже, что дальше травы привстают на цыпочки, тянутся изо всех сил, чтобы обязательно, хотя бы 
из-за плеч, поглядеть в воду. (7)Тут и крапива, тут и высоченные зонтичные, названия которым здесь у нас никто не знает.

(8)Но больше всех украшает наш замкнутый земной мирок некое высокое растение с пышными белыми цветами. (9)То есть каждый цветок в отдельности очень мал и был бы вовсе незаметен, но собрались цветы на стебле в бесчисленном множестве и образуют пышную, белую, слегка желтоватую шапку растения. (10)А так как его стебли никогда не растут поодиночке, то пышные шапки сливаются, и вот уже как бы белое облако дремлет среди неподвижной лесной травы. (11)Ещё и потому невозможно не залюбоваться этим растением, что едва лишь пригреет солнце, как от белого цветочного облака поплывут во все стороны незримые клубы, незримые облака крепкого медвяного аромата.

(12)Глядя на белые пышные облака цветов, я часто думал о нелепости положения. (13)Я вырос на этой реке, чему-то меня учили в школе. (14)Цветы эти я вижу каждый раз, и не просто вижу, а выделяю из всех остальных цветов. (15)А вот спроси меня, как они называются, – не знаю, почему-то ни разу не слыхал их названия и от других, тоже здесь выросших людей. (16)Одуванчик, ромашка, василёк, подорожник, колокольчик, ландыш – на это нас ещё хватает. (17)Эти растения мы ещё можем называть по имени. (18)Впрочем, зачем же сразу обобщать, – может быть, один лишь я и не знаю? (19)Нет, кого бы я ни расспрашивал в селе, показывая белые цветы, все разводили руками:

– (20)Кто их знает! (21)Полно их растёт: и на реке, и в лесных оврагах. (22)А как называются?.. (23)Да тебе на что? (24)Цветы и цветы, их ведь не жать, не молотить. (25)Нюхать и без названия можно.

(26)Мы вообще-то, я бы сказал, немного равнодушны ко всему, что окружает нас на земле. (27)Нет, нет, конечно, мы часто говорим, что любим природу: эти перелески, и холмы, и роднички, и огневые, на полнеба, летние тёплые закаты. (28)Ну и собрать букет цветов, ну и, конечно, прислушаться к пению птиц, к их щебетанию в золотых лесных верхах в то время, когда сам лес ещё полон темно-зелёной, чёрной почти прохлады. (29)Ну и сходить по грибы, ну и поудить рыбу, да и просто полежать на траве, глядя вверх на плывущие облака.

«(30)Послушай, а как называется трава, на которой ты теперь так бездумно и так блаженно лежишь?» – «(31)То есть как это как? (32)Трава. (33)Ну там… какой-нибудь пырей или одуванчик». – «(34)Какой же тут пырей? (35)Тут вовсе нет никакого пырея. (36)Всмотрись повнимательнее. (37)На месте, которое ты занял своим телом, растёт десятка два разнообразных трав, и ведь каждая из них чем-нибудь интересна: то ли образом жизни, то ли целебными для человека свойствами. (38)Впрочем, это уж вроде как бы непостижимая для нашего ума тонкость».

(По В.А. Солоухину*)

* Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997) – русский советский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы».

 Текст 4

(1)Нежность – самый кроткий, робкий, божественный лик любви. (2)Любовь-страсть – всегда с оглядкой на себя. (3)Она хочет покорить, обольстить, она хочет нравиться, она охорашивается, подбоченивается, мерит, всё время боится упустить потерянное. (4)Любовь-нежность всё отдаёт, и нет ей предела. (5)И никогда она на себя не оглянется, потому что «не ищет своего». (6)Только она одна и не ищет. (7)Но не надо думать, что чувство нежности принижает человека. (8)Наоборот. (9)Нежность идёт сверху, она заботится о любимом, охраняет, опекает его. (10)А ведь опекать и охранять можно только существо беззащитное, нуждающееся в опеке, поэтому слова нежности – слова уменьшительные, идущие от сильного 
к слабому.

(11)Нежность встречается редко и всё реже. (12)Современная жизнь трудна и сложна. (13)Современный человек и в любви стремится прежде всего утвердить свою личность. (14)Любовь – единоборство.

– (15)Ага! (16)Любить? (17)Ну ладно же. (18)Засучили рукава, расправили плечи – ну-ка, кто кого?

(19)До нежности ли тут? (20)И кого беречь, кого жалеть – все молодцы и герои. (21)Кто познал нежность – тот отмечен.

(22)В представлении многих нежность рисуется непременно в виде кроткой женщины, склонившейся к изголовью. (23)Нет, не там нужно искать нежность. (24)Я видела её иначе: в обликах совсем не поэтических, 
в простых, даже забавных.

(25)Мы жили в санатории под Парижем. (26)Гуляли, ели, слушали радио, играли в бридж, сплетничали. (27)Настоящий больной был только один – злющий старик, поправлявшийся от тифа.

(28)Старик часто сидел на террасе в шезлонге, обложенный подушками, укутанный пледами, бледный, бородатый, всегда молчал и, если кто проходил мимо, отворачивался и закрывал глаза. (29)Вокруг старика, как трепетная птица, вилась его жена. (30)Женщина немолодая, сухая, лёгкая, 
с увядшим лицом и тревожно-счастливыми глазами. (31)И никогда она не сидела спокойно. (32)Всё что-то поправляла около своего больного. (33)То переворачивала газету, то взбивала подушку, то подтыкала плед, то бежала греть молоко, то капала лекарство. (34)Все эти услуги старик принимал с явным отвращением. (35)Каждое утро с газетой в руках она носилась от столика к столику, приветливо со всеми беседовала и спрашивала:

– Вот, может быть, вы мне поможете? (36)Вот здесь кроссворд: «Что бывает в жилом доме?». (37)Четыре буквы. (38)Я записываю на бумажке, чтобы помочь Сергею Сергеевичу. (39)Он всегда решает кроссворды, и, если затрудняется, я ему прихожу на помощь. (40)Ведь это единственное его развлечение. (41)Больные ведь как дети. (42)Я так рада, что хоть это его забавляет.

(43)Её жалели и относились к ней с большой симпатией.

(44)И вот как-то он выполз на террасу раньше обычного. (45)Она долго усаживала его, укрывала пледами, подкладывала подушки. (46)Он морщился и сердито отталкивал её руку, если она не сразу угадывала его желания. (47)Она, радостно поёживаясь, схватила газету.

– (48)Вот, Серёженька, сегодня, кажется, очень интересный кроссворд.

(49)Он вдруг приподнял голову, выкатил злые жёлтые глаза и весь затрясся.

– (50)Убирайся ты наконец к чёрту со своими идиотскими кроссвордами! – бешено зашипел он.

(51)Она побледнела и вся как-то опустилась.

– (52)Но ведь ты же… – растерянно лепетала она. – (53)Ведь ты же всегда интересовался…

– (54)Никогда я не интересовался! – всё трясся и шипел он, со звериным наслаждением глядя на её бледное, отчаянное лицо. – (55)Никогда! (56)Это ты лезла с упорством дегенератки, каковая ты и есть!

(57)Она ничего не ответила. (58)Она только с трудом проглотила воздух, крепко прижала руки к груди и огляделась кругом с такой болью и 
с таким отчаянием, точно искала помощи. (59)Но кто же может отнестись серьёзно к такому смешному и глупому горю? (60)Только маленький мальчик, сидевший за соседним столиком и видевший эту сцену, вдруг зажмурился и горько-горько заплакал.

(По Н.А. Тэффи*)

* Надежда Александровна Тэффи (1872–1952) – русская писательница, поэтесса, мемуарист и переводчик.

Текст 5

(1)Я знала замечательную писательницу. (2)Её звали Тамара Григорьевна Габбе. (3)Она сказала мне однажды:

– В жизни много испытаний. (4)Их не перечислишь. (5)Но вот три, они встречаются часто. (6)Первое – испытание нуждой. (7)Второе – благополучием, славой. (8)А третье испытание – страхом. (9)И не только тем страхом, который узнаёт человек на войне, а страхом, который настигает его в обычной, мирной жизни.

(10)Что же это за страх, который не грозит ни смертью, ни увечьем? (11)Не выдумка ли он? (12)Нет, не выдумка. (13)Страх многолик, иногда он поражает бесстрашных.

(14)«Удивительное дело, – писал поэт-декабрист Рылеев, – мы не страшимся умирать на полях битв, но слово боимся сказать в пользу справедливости».

(15)С тех пор как написаны эти слова, прошло много лет, но есть живучие болезни души.

(16)Человек прошёл войну как герой. (17)Он ходил в разведку, где каждый шаг грозил ему гибелью. (18)Он воевал в воздухе и под водой, он не бегал от опасности, бесстрашно шёл ей навстречу. (19)И вот война кончилась, человек вернулся домой. (20)К своей семье, к своей мирной работе. (21)Он работал так же хорошо, как и воевал: со страстью отдавая все силы, не жалея здоровья. (22)Но когда по навету клеветника сняли с работы его друга, человека, которого он знал, как себя, в невиновности которого он был убеждён, как в своей собственной, он не вступился. (23)Он, не боявшийся ни пуль, ни танков, испугался. (24)Он не страшился смерти на поле битвы, но побоялся сказать слово в пользу справедливости.

(25)Мальчишка разбил стекло.

– (26)Кто это сделал? – спрашивает учитель.

(27)Мальчишка молчит. (28)Он не боится слететь на лыжах с самой головокружительной горы. (29)Он не боится переплыть незнакомую реку, полную коварных воронок. (30)Но он боится сказать: «Стекло разбил я».

(31)Чего он боится? (32)Ведь летя с горы, он может свернуть себе шею. (33)Переплывая реку, может утонуть. (34)Слова «это сделал я» не грозят ему смертью. (35)Почему же он боится их произнести?

(36)Я слышала, как очень храбрый человек, прошедший войну, сказал однажды: «Бывало страшно, очень страшно».

(37)Он говорил правду: ему бывало страшно. (38)Но он умел преодолеть свой страх и делал то, что велел ему долг: он сражался.

(39)В мирной жизни, конечно, тоже может быть страшно.

(40)Я скажу правду, а меня за это исключат из школы… (41)Скажу правду – уволят с работы… (42)Уж лучше промолчу.

(43)Много пословиц есть на свете, которые оправдывают молчание, и, пожалуй, самая выразительная: «Моя хата с краю». (44)Но хат, которые были бы с краю, нет.

(45)Мы все в ответе за то, что делается вокруг нас. (46)В ответе за всё плохое и за всё хорошее. (47)И не надо думать, будто настоящее испытание приходит к человеку только в какие-то особые, роковые минуты: на войне, во время какой-нибудь катастрофы. (48)Нет, не только в исключительных обстоятельствах, не только в час смертельной опасности, под пулей испытывается человеческое мужество. (49)Оно испытывается постоянно, 
в самых обычных житейских делах.

(50)Мужество бывает одно. (51)Оно требует, чтобы человек умел преодолевать в себе обезьяну всегда: в бою, на улице, на собрании. (52)Ведь слово «мужество» не имеет множественного числа. (53)Оно в любых условиях одно.

 (По Ф.А. Вигдоровой*)

* Фрида Абрамовна Вигдорова (1915–1965) – советская писательница, журналист.

Текст 6

 (1)Человек создан на столетия, если судить по огромной, ни с чем не сравнимой трате сил. (2)Лев, убив антилопу, в сытой дрёме отдыхает сутки. (3)Могучий сохатый после часового боя с соперником полдня отстаивается в чащобе, судорожно поводя проваленными боками. (4)Айтматовский Каранар год копил силы, чтобы буйствовать, неистовствовать и торжествовать полмесяца. (5)Для человека подобные подвиги − блеск мгновения, за который он платит столь малой толикой своих запасов, что вообще не нуждается в отдыхе.

(6)Цель зверя − прожить отпущенный природой срок. (7)Сумма заложенной в нём энергии соотносима с этим сроком, и живое существо тратит не столько, сколько хочется, а столько, сколько надо, будто в нём предусмотрено некое дозирующее устройство: зверю неведомо желание, он существует по закону необходимости. (8)Не потому ли звери и не подозревают, что жизнь конечна?

(9)Жизнь зверей – это время от рождения до смерти: звери живут во времени абсолютном, не ведая, что есть и время относительное, в этом относительном времени может существовать только человек. (10)Его жизнь никогда не укладывается в даты на могильной плите. (11)Она больше, она вмещает в себя ведомые только ему секунды, которые тянулись, как часы, и сутки, пролетевшие, словно мгновения. (12)И чем выше духовная структура человека, тем больше у него возможностей жить не только в абсолютном, но и в относительном времени. (13)Для меня глобальной сверхзадачей искусства и является его способность продлевать человеческую жизнь, насыщать её смыслом, учить людей активно существовать и во времени относительном, то есть сомневаться, чувствовать и страдать.

(14)Это − о духовности, но и в обычной, физической жизни человеку отпущено «горючего» заведомо больше, чем нужно, для того чтобы прожить по законам природы. (15)Зачем? (16)С какой целью? (17)Ведь в природе всё разумно, всё выверено, испытано миллионолетиями, и даже аппендикс, как выяснилось, для чего-то всё-таки нужен. (18)А многократно превышающий потребности огромный запас энергии для чего дан человеку?

(19)Я задал этот вопрос в пятом или шестом классе, когда добрёл до элементарной физики, и решил, что она объясняет всё. (20)И она действительно всё мне тогда объяснила. (21)Кроме человека. (22)А его объяснить не смогла. (23)Именно здесь кончалась прямолинейная логика знания и начиналась пугающе многовариантная логика понимания. 
(24)Я тогда, разумеется, этого не представлял, однако энергетический баланс не сходился, и я спросил отца, зачем-де человеку столько отпущено.

− (25)Для работы.

− (26)Понятно, − сказал я, ничего не поняв, но не стал расспрашивать.

(27)Это свойство − соглашаться с собеседником не тогда, когда всё понял, а когда ничего не понял, − видимо, заложено во мне от природы. (28)Житейски оно мне всегда мешало, ибо я не вылезал из троек, сочиняя свои теории, гипотезы, а зачастую и законы. (29)Но одна благодатная сторона в этой странности всё же была: я запоминал, не понимая, и сам докапывался до ответов, сейчас уже не столь важно, что чаще всего ответ был неверным. (30)Жизнь требует от человека не ответов, а желания 
искать их.

(31)Я пишу об этом только ради двух слов отца, определивших для меня весь смысл существования. (32)Это стало главной заповедью, альфой и омегой моего мировоззрения. (33)И стал я писателем, вероятно, совсем не потому, что рождён был с этаким блеском в очах, а потому лишь, что свято веровал в необходимость упорного, ежедневного, исступлённого труда.

(По Б.Л. Васильеву*)

* Борис Львович Васильев (1924–2013) – советский писатель, прозаик, публицист, общественный деятель, автор произведений «А зори здесь тихие», «Завтра была война», «В списках не значился» и др.

 Текст 7

(1)Любовь – трудная душевная работа, её не каждый осилит. (2)Но каждый мечтает о ней, ищет её. (3)Чего мы ищем в любви? (4)Мы ищем в ней ухода от одиночества, душевной опоры. (5)Нам важно знать, что любящему человеку важно и дорого всё, что происходит с нами, всё, что касается нас. (6)И с другой стороны, этот человек нуждается в нас, в нашей заботе, помощи, в нашем понимании. (7)Друзья – даже самые близкие – могут только любить нас. (8)А мы ищем того, кто разделит нашу жизнь, с кем у нас будут общими не только радости, но и боли, и обиды…

(9)Но когда рождается любовь, как растить её, чтобы она выжила? (10)Чем удержать себя, чем держать того, кого любишь, чтобы оставаться одной-единственной среди всех женщин, как роза Маленького принца осталась одной-единственной в саду, где было пять тысяч таких же роз?

(11)Много лет назад, когда я была ещё подростком, немолодая женщина открыла мне тайну: завоевать любовь нетрудно, трудно её удержать. (12)Тогда я не могла понять житейскую мудрость этого секрета: мне виделось что-то постыдное в слове «удержать». (13)Я ведь читала Пушкина: «Кто 
в силах удержать любовь?» и Блока: «О да, любовь вольна, как птица».

(14)А на самом-то деле есть, существуют тайны и законы любви, 
и Сент-Экзюпери был одним из тех, кто знает эти тайны.

(15)Когда Маленький принц только начал своё путешествие, он посетил планету, на которой жил старый король. (16)Увидев, что его гость устал и потому зевает, правитель не обиделся, а приказал ему зевать. 
«(17)С каждого надо спрашивать то, что он может дать. (18)Власть должна быть разумной», – сказал король.

(19)В молодости мы не задумываемся о пределах нашей власти над любимым и любящим человеком и очень часто нарушаем мудрый закон старого короля: «власть должна быть разумной». (20)Молодые жёны, вчерашние девочки, ощутив на пальце кольцо – символ абсолютной власти, – вдруг начинают требовать от ошарашенных мужей ничуть не меньше, чем знаменитая старуха требовала у золотой рыбки.

(21)А в любви никто никому ничего не должен. (22)Главный и неоспоримый закон любви – её добровольность: я стою здесь, под твоими окнами, не потому, что ты мне приказала, а потому, что не могу иначе. 
(23)И с другой позиции: я варю тебе суп и глажу твои рубашки, потому что для меня радость служить тебе.

(24)Когда знаешь, что всё перетерпишь и выдержишь ради того, кого любишь, тогда и начинается любовь. (25)Когда знаешь, что твоя власть над ним терпелива, ты не станешь приказывать ему обернуться морской чайкой, ты будешь терпеливо приручать его, а он будет приручать тебя, пока вы не станете друг для друга единственными в целом свете.

(По Н. Долининой*)

* Наталья Григорьевна Долинина (1928–1979) – филолог, педагог, писатель.

Текст 8

 (1)Дискуссии о состоянии русского языка ведутся ещё со времён могучих витий веков прошлых: А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, А.И. Герцена, В.Г. Белинского, Ф.М. Достоевского. (2)Ныне для нас их споры, размышления о судьбе родного языка являются высокими уроками русской литературы, человеческой мысли.

(3)А что до «деградации», «ослабления», а то и непременной «гибели» русского языка, литературы – это не более чем гипербола, основанная довольно часто на искренней, естественной и понятной тревоге за судьбы своего народа, особенно во времена перемен, потрясений.

(4)Нынешние потрясения и глубокие перемены в России происходят, на мой взгляд, скорее в умах и душах людей. (5)Для русского же языка они мне представляются не очень значительными, если вспомнить такие испытания, как «монгольское нашествие» или петровское «окно в Европу».

(6)«Восточный ветер» да «западный ветер» приходят и уходят, не в силах пошатнуть укоренённое в веках и на широких просторах могучее древо русского языка, лишь освежая его, а значит, усиливая.

(7)В подобных случаях, испытаниях могучий океан великого языка 
(и не только русского) своей несравнимой с пришельцами массой, мощью, энергией, мерной и неустанной работой огранит, отшлифует чужие слова, пристраивая их к собственным нуждам, окропит живыми ключами родной земли, принимая в народную речь, письменность, художественную литературу. (8)Так было. (9)Видимо, так и будет. (10)Двести тысяч слов одного лишь словаря В.И. Даля – разве не океан? (11)Чужое перетрёт, перемелет, а грязное с пеною выбросит. (12)Рядовой, нынешний, орфографический словарь, и тот – сто тысяч слов, каждое из которых – не старая плесень, а живая речь, которая, конечно, богаче любых словарей, недаром из неё черпают щедро, но дна, слава Богу, не видно. (13)Русский язык не только живёт, но животворит!

(14)Одно из химических производств свои, конечно же ядовитые, отходы давно и поныне закачивает в глубокие земные пласты, губя воды живые. (15)Укорам да упрёкам не внемлют. (16)Главное для них – прибыль.

(17)На этой же земле, сохраняя воды живые, ребятишки-школьники хуторов Малоголубинского, Пятницкого и других, конечно же с учителями, земные родники да ключи берегут, чистят их. (18)Каждому – своё.

(19)То же – в нашей литературе, журналистике, которые, конечно же, влияют на состояние русского языка. (20)Тут дело в совести и, главное, в таланте. (21)Толстой, Тургенев, Шолохов, Шукшин не ставили себе задачей охранение русского языка. (22)У них это получалось естественно, потому что они были рождены русской землёй, от которой приняли великий дар и достойно им распорядились. (23)Вот и всё объяснение. (24)Для меня лично оно основательно. (25)В меру сил и возможностей следую ему, понимая малую свою силу.

(26)Но ведь на хуторе Малоголубинском родники расчищают вовсе малые ребятишки, из начальной школы. (27)Эти родники да ключи текут помаленьку, оживляя речки Малую Голубую, Ростошь, Еруслань, а далее –Дон, его могучие воды.

(По Б.П. Екимову*)

*Борис Петрович Екимов (род. в 1938 г.) – российский прозаик и публицист.

Текст 9

(1)Катерина Ивановна никогда ни на что не жаловалась, кроме как на старческую слабость. (2)Но я знал от соседки и от бестолкового доброго старика Ивана Дмитриева, сторожа при пожарном сарае, что Катерина Ивановна одна на белом свете. (3)Дочь Настя вот уже четвёртый год как не приезжает – забыла, значит, мать, а дни у Катерины Ивановны считанные. (4)Не ровён час, так и умрёт она, не повидав дочери, не приласкав её, не погладив её русые волосы «очаровательной красоты» (так говорила о них Катерина Ивановна).

(5)Настя присылала Катерине Ивановне деньги, но и то бывало с перерывами. (6)Как Катерина Ивановна жила во время этих перерывов, никому не известно.

(7)Однажды Катерина Ивановна попросила меня проводить её в сад, где она не была с ранней весны, всё не пускала слабость.

(8)– Дорогой мой, – сказала Катерина Ивановна, – уж вы не взыщите с меня, со старой. (9)Хочется мне вспомнить прошлое, напоследок посмотреть сад. (10)В нём я ещё девушкой зачитывалась Тургеневым. (11)Да и кое-какие деревья я посадила сама.

(12)Она одевалась очень долго. (13)Надела старый тёплый салопчик, тёплый платок и, крепко держась за мою руку, медленно спустилась с крылечка.

(14)Уже вечерело. (15)Сад облетел. (16)Палые листья мешали идти. (17)Они громко трещали и шевелились под ногами, на зеленеющей заре зажглась звезда. (18)Далеко над лесом висел серп месяца.

(19)Катерина Ивановна остановилась около обветренной липы, оперлась о неё рукой и заплакала.

(20)Я крепко держал её, чтобы она не упала. (21)Плакала она, как очень старые люди, не стыдясь своих слёз.

(22)– Не дай вам бог, родной мой, – сказала она мне, – дожить до такой одинокой старости! (23)Не дай вам бог!

(24)Я осторожно повёл её домой и подумал: как бы я был счастлив, если бы у меня была такая мама!

(по К.Г. Паустовскому)

Текст 10

(1)Можно с уверенностью сказать, что в мире мало поэтов, являю­щихся, подобно Есенину, душой нации и пользующихся безграничной любовью народа. (2)Есенина любят разные слои общества: молодёжь и старики, рабочие и профессора.

(3)Чем же объяснить такую любовь русского народа к творчеству Есенина? (4)Ведь это очень сложный поэт, и нет человека, который бы его до конца понял, нет пока и критика, который смог бы объяснить и прокомментировать всё богатство содержания есенинской поэзии. (5)Его простота и доступность подчас как бы скрывают от глаз те огромные духовные глубины, которые в нём подспудно содержатся.

(6)Есенин – это национальный мыслитель, и этим прежде всего определяется любовь к поэту. (7)Смотрите, как он масштабно и крупно мыслит, причём он мыслит по самым существенным проблемам мира, которые так волнуют человека: о жизни и смерти, о крестьян­стве, о русской истории, о судьбе отдельной личности и всего народа.

(8)Есенин – великий художник интуиции, и это тоже определяет особое отношение народа к творчеству поэта. (9)Мысли Есенина рождаются вместе со взрывом эмоций – они подобны ослепительным вспышкам, это чаще всего глубочай­шие духовные прозрения. (10)Недаром он предположил: «Зато в глазах моих прозрений дивных свет». (11)Всей своей великой интуицией художника он безошибочно угадывал правду, писал только правду, ничего, кроме правды, и поэтому написан­ное им с каждым годом звучит громче и громче.

(12)Есенин – певец любви. (13)Эта тема тоже близка каждому человеку. (14)Поэт рыцарски стоял за высокое духовное понимание любви, за предельную одухотворённость чувства, не примирялся с компромиссом, требовал максимального любовного напряжения, максимального переживания.

(15)Поэт – это сейсмограф, компас. (16)Он передаёт колебания эпохи, он философ, мы по нему определяем пути истории, силу подземных толчков. (17)Надо только, чтобы этот сейсмограф был чуток, компас – точен. (18)А Есенин был идеальным в этом смысле инструментом – он был обнажённой совестью нации.                                     

(По Е. Винокурову)

Текст 11

(1)Даже самые развитые люди, я заметил, глубоко убеждены в том, что жить духовной жизнью – значит ходить в театры, читать книги, спорить о смысле жизни. (2)Но вот в «Пророке»:

                            Духовной жаждою томим,

                            В пустыне мрачной я влачился…

(3)Чего же не хватало пушкинскому герою – споров, театров и выставок? (4)Что это значит – духовная жажда?

(5)Духовность не то, что культура поведения или образованность. (6)Огромное количество людей, не имея образования, обладает высочайшей силой духа. (7)Интеллигентность – не образованность, а духовность. (8)Отчего самые тонкие ценители искусства бывают порой негодными людьми? (9)Да потому, что чтение книг, посещение театров и музеев не есть духовная жизнь. (10)Духовная жизнь человека – это его собственное стремление к высокому, и тогда книга или театр волнуют его, потому что отвечают его стремлениям. (11)В произведениях 
искусства духовный человек ищет собеседника, союзника – ему искусство нужно для поддержания собственного духа, для укрепления собственной веры в добро, правду, красоту. (12)Когда же дух человека низок, то в театре и кино он лишь развлекается, убивает время, даже если он является ценителем искусства. (13)Точно так же может быть бездуховным и само искусство – все признаки таланта налицо, но нет стремления к правде и добру и, значит, нет искусства, потому что искусство всегда духоподъёмно, в этом его назначение.

(14)Бывает и обратное: есть добрые, способные любить и надеяться люди, которые не знали в детстве и в юности высших духовных стремлений, не встречались с ними. (15)Такие люди не нарушают моральных законов, но бездуховность их сразу видна. (16)Добрый и работящий человек, но не мучается его душа, не может, не хочет он выйти за круг бытовых забот. 

(17)Чего жаждет человек, когда у него духовное томление? (18)Обычно желания делят на высокие и низкие, добрые и дурные. (19)Но разделим их по иному принципу: на конечные и бесконечные. (20)Конечные желания могут быть осуществлены к такому-то числу; это желания приобрести, получить, достичь, стать… (21)Но никогда не исполнятся полностью, не исчерпают себя желания бесконечные – назовём их стремлениями: «священный сéрдца жар, к высокому стремленье» (Пушкин). (22)Бесконечно стремление к добру, неутолима жажда правды, ненасытен голод по красоте…

(С. Соловейчик)

Текст 12

(1)Во время командировки я поскользнулся на обледеневшей лестнице и сильно повредил руку. (2)Запястье распухло, делать было нечего: пришлось идти на приём к хирургу. (3)Так я, житель большого областного города, оказался в обычной районной больнице. (4)Врач почему-то не начинал приём, и около дверей в тесном коридорчике, освещённом чахлой лампочкой, было настоящее вавилонское столпотворение. (5)Кого тут только не было! (6)Пожилые женщины, лица которых раскраснелись от духоты, хмурые старики, старшеклассницы, визгливо кричащие, что пройдут вне очереди, потому что им всего-навсего нужно поставить штамп. (7)Грудные дети плакали на руках измученных ожиданием мам, которые устало их качали и в немой тоске смотрели на закрытую дверь кабинета.

(8)Время шло, а приём всё не начинался. (9)И терпение людей лопнуло. (10)Вначале послышался какой-то глухой ропот, который, будто спичка сухие ветки, поджёг общее недовольство. (11)Дети, как по сигналу, в один голос заплакали, и уже не ропот, а возмущённо-жалобный вой наполнил весь коридор.

(12)«Господи, зачем я здесь!» – думал я, глядя на этих людей. (13)Разбуженная в руке боль запылала с удвоенной силой, голова закружилась. (14)Ждать стало невмоготу, я решил действовать. (15)Твёрдым шагом я подошёл к окошечку регистратуры, тихо, но властно постучал в стекло. (16)Полная женщина взглянула на меня поверх очков, я жестом попросил её выйти в коридор. (17)Когда она вышла, я протянул ей талон к врачу и пятьдесят рублей.

– (18)Мне нужно срочно попасть на приём к хирургу. (19)Пожалуйста, устройте!

(20)Женщина молча взяла мой талон, деньги положила в карман халата.

– (21)Отойдите все от дверей, отойдите! – проворчала она и, пройдя сквозь толпу людей, будто нож сквозь студень, вошла в кабинет. (22)Через минуту она вышла и кивнула мне головой:

– (23)Сейчас вас вызовут!

(24)Плакали дети, лампочка, мигая от перепадов напряжения, разбрызгивала пучки жёлтенького света, запах чего-то несвежего и затхлого забивал лёгкие. (25)Вдруг в мои ноги уткнулся вырвавшийся из рук измученной мамы мальчик в синей кофточке. (26)Я погладил его пушистую головку, и малыш доверчивыми глазами посмотрел на меня. (27)Я улыбнулся. (28)Молодая мама усадила его на место.

– (29)Потерпи, маленький, потерпи, скоро мы пойдём!

(30)Инвалид уронил костыль и, беспомощно водя руками, пытался поднять его с пола. (31)Я закрыл глаза. (32)Дверь распахнулась, и медсестра звонко крикнула:

– (33)Никитин, на приём!

(34)Люди закрутили головами, спрашивая, кто здесь Никитин. (35)Я, не шевелясь, стоял в стороне.

– (36)Никитин кто? (37)Где он?

(38)Медсестра недоуменно пожала плечами и сказала:

– (39)Ну, тогда кто первый по очереди, заходите!

(40)К двери бросилась молодая мама с ребёнком. (41)Я отошёл к окну. (42)Сыпал редкий снег, потемневшее небо, похожее на затянутую льдом реку, низко висело над землёй, и сквозь него летели голуби. (43)Из кабинета врача вышла молодая мама с малышом, тот посмотрел на меня и помахал мне перебинтованной ручкой.

– (44)Не подошёл ещё Никитин? (45)Ну, тогда следующий по очереди…

(По К. Акулинину)

Текст 13

(1)Идёшь по улице, и вдруг в глаза бросается яркая афиша: «Концерт Zемфиры». (2)Рядом кинотеатр приглашает тебя на просмотр новой ленты под названием «Шиzа». (3)Захочется перекусить, а на дверях ресторана красуется «Бiблiотека». (4)Придёшь домой, берёшь газету, глядь – на первой странице сообщение «Кур$ валют». (5)Включаешь телевизор, чтобы отвлечься, но и тут назойливо рекламируются охранные системы «Аllигатор». (6)В смятении подходишь к окну, видишь на стене соседнего дома приглашение на «Ве4ер отдыха» и теперь только понимаешь, что тебя обложили со всех сторон.

(7)Обогащается или портится природная речь благодаря заимствованиям – вопрос непростой и неоднозначный. (8)Языковая стихия берёт из окружающего мира всё, что ей потребно, и выбрасывает на берег лишнее. (9)Но когда сплошь и рядом в кириллические устоявшиеся написания внедряются латинские и иные графические символы, то это ведёт не к обогащению языка, а к нарушению его функционирования, к размыванию веками устанавливавшихся норм.

(10)Англо- и иноязычными словами в их натуральном написании сегодня пестрят страницы прессы, эти слова вторгаются в текст, наводняют рекламу. (11)Но одно дело, когда просто употребляется лексика на латинице, и совсем другое, если чужие буквы оказываются внутри слова, ломают его изнутри. (12)Любой юрист подтвердит, что это нарушение гораздо более тяжкое.

(13)Модная певица и производители автосигнализаций, вернее – их агенты по рекламе, используют латинские буквы в формировании и раскрутке образа чаще всего в погоне за оригинальностью. (14)Им кажется: внимание потенциальных потребителей легче привлечь необычным графическим начертанием имени или названия фирмы. (15)Дескать, наш глаз невольно цепляется за неправильное сочетание. (16)Расчёт, вероятно, оправдывается, но насколько велика его отдача? (17)На мой взгляд, подобный подход к формированию имиджа является довольно поверхностным, примитивным, а главное – становится банальным.

(18)Варианты Zемфира (равно как и Глюк’OZA) и «Аllигатор» есть выпендрёж и ненужное искажение письменной формы. (19)Применяя иностранные слова, не стоило заниматься порчей языка. (20)Великий и могучий Алфавит, подаренный нам славянскими святыми Кириллом и Мефодием, принесён в жертву золотому тельцу.

(21)Реальная жизнь, увы, приводит нам примеры такого рода, и не пришлось бы в близком будущем констатировать свершившийся факт словами Татьяны Бек: «До свидания, алфавит».

(По С. Казначееву)

Текст 13

(1)… Жизнь Гайдара была продолжением, а иногда и началом его книг. (2)Года за два до того, как вышел «Тимур и его команда», Гайдар зашёл как-то ко мне. (3)У меня был трудно болен сын, и мы сбились с ног в поисках одного редкого лекарства. (4)Его нигде не было.

(5)Гайдар подошёл к телефону и позвонил к себе домой.

– (6)Пришлите сейчас же ко мне, – сказал он, – всех мальчиков нашего двора. (7)Я жду.

(8)Он повесил трубку. (9)Через десять минут раздался отчаянный звонок у двери. (10)Гайдар вышел в переднюю. (11)На площадке за дверью стояло человек десять мальчиков, очень взволнованных и запыхавшихся.

– (12)Вот что, – сказал им Гайдар. – (13)Тяжело болен мальчик. (14)Нужно лекарство. (15)Я вам запишу каждому его название на бумажке. (16)Сейчас же – во все аптеки: на юг, на восток, на север, на запад. (17)Из аптек звонить мне сюда. (18)Всё понятно?

– (19)Понятно, Аркадий Петрович! – закричали мальчики и понеслись вниз по лестнице.

(20)Вскоре начались звонки.

– (21)Аркадий Петрович! – кричал в трубку взволнованный детский голос. – (22)В аптеке на Маросейке нету.

– (23)Поезжай дальше. (24)На Разгуляй.

(25)Гайдар сидел у телефона, как капитан на мостике корабля. (26)Через сорок минут восторженный детский голос прокричал в трубку:

– (27)Аркадий Петрович, есть! (28)Я достал!

– (29)Где?

– (30)В Марьиной роще!

– (31)Вези сюда. (32)Немедленно.

(33)Лекарство было привезено, и сыну вскоре стало легче.

(34)Благодарить его было нельзя. (35)Он очень сердился, когда его благодарили за помощь. (36)Он считал помощь человеку таким же … делом, как, скажем, приветствие. (37)Никого же не благодарят за то, что он с вами поздоровался.

(38)Однажды мы с Гайдаром шли по улице и услышали встревоженные голоса. (39)Оказалось, что в саду вырвало кран из водопроводной трубы. (40)Сильная струя воды била прямо в кусты роз и сирени, в клумбы с цветами, вымывала из-под них землю и вот-вот могла уничтожить весь сад. (41)Люди бросились вверх по улице, чтобы закрыть какой-то кран.   

(42)Гайдар подбежал к трубе, примерился и зажал трубу ладонью. (43)Поток воды остановился. (44)По лицу Гайдара я видел, что он сдерживает давление воды изо всех сил и ему невыносимо больно. (45)Он почернел и стиснул зубы, но трубу не отпустил, пока не перекрыли воду.

(46)Потом Гайдар долго тяжело дышал. (47)Ладонь у него была окровавлена. (48)Но он был очень радостно настроен – не потому, конечно, что проверил свою силу, а потому, что ему удалось спасти маленький чудный сад.

(49)Мне очень не хватает Гайдара – большого, доброго, талантливого человека.

 (По К. Паустовскому)

Текст 14

(1)Однажды ко мне на вахту, октябрьскую, осеннюю, ненастную, прилетели скворцы. (2)Мы мчались в ночи от берегов Исландии к Норвегии. (3)На освещённом мощными огнями теплоходе. (4)И в этом туманном мире возникли усталые созвездия…

(5)Я вышел из рубки на крыло мостика. (6)Ветер, дождь и ночь сразу стали громкими. (7)Я поднял к глазам бинокль. (8)В стёклах заколыхались белые надстройки теплохода, спасательные вельботы, тёмные от дождя чехлы и птицы – распушённые ветром мокрые комочки. (9)Они метались между антеннами и пытались спрятаться от ветра за трубой.

(10)Палубу нашего теплохода выбрали эти маленькие бесстрашные птицы в качестве временного пристанища в своём долгом пути на юг. (11)Конечно, вспомнился Саврасов: грачи, весна, ещё лежит снег, а деревья проснулись. (12)И всё вообще вспомнилось, что бывает вокруг нас и что бывает внутри наших душ, когда приходит русская весна и прилетают грачи и скворцы. (13)Это не опишешь. (14)Это возвращает в детство. (15)И это связано не только с ра­достью от пробуждения природы, но и с глубоким ощущением родины, России.

(16)И пускай ругают наших русских художников за ста­ромодность и литературность сюжетов. (17)За именами Саврасова, Левитана, Серова, Коровина, Кустодиева скрывается не только вечная в искусстве радость жизни. (18)Скрывается именно русская радость, со всей её нежностью, скромностью и глубиной. (19)И как проста русская песня, так проста живопись.

(20)И в наш сложный век, когда искусство мира мучительно ищет общие истины, когда запутанность жизни вызывает необходимость сложнейшего анализа психики отдельного человека и сложнейшего анализа жизни общества, – в наш век художникам тем более не следует забывать об одной простой функции искусства – будить и освещать в соплеменнике чувство родины.

(21)Пускай наших пейзажистов не знает заграница. (22)Чтобы не проходить мимо Серова, надо быть русским. (23)Искусство тогда искусство, когда оно вызывает в человеке ощущение пусть мимолётного, но счастья. (24)А мы устроены так, что самое пронзительное счастье возникает в нас тогда, когда мы ощущаем любовь к России. (25)Я не знаю, есть ли у других наций такая нерастор­жимая связь между эстетическим ощущением и ощущением родины?

 (По В. Конецкому)

Текст 15

(1)Имя собственное «принадлежит себе», потому что в древнерусском языке собь (себе) – это собственность (отсюда, между прочим, и слово «свобода»). (2)Чужое имя – другая судьба. (3)Язычники тщательно подбирали имя наследнику: не случилось бы чего плохого.

(4)Имя человека – имя собственное, оно показывает, каков человек есть и каким его хотят видеть.

(5)История же такова. (6)В древности личных имён накапливалось у каждого человека достаточно. (7)Родился вторым в семье – Другой, неповоротлив и вял – Леной (ленивый), родитель верит в твою славу – Ярослав, поп окрестил – Пётр… и так далее, в зависимости от судьбы, от того, как сложится жизнь. (8)Одна дочь – Румяна, другая – Беляна, хороша и та, и другая… (9)Именем личным могло стать также любое слово – если оно относилось к конкретному человеку.

(10)Мы сказали бы: не именем, а прозвищем. (11)Смысл слова прозвище ясен: про – зов – ище. (12)Корень -зов- тот же, что в словах звать, и зов, и призыв. (13)Зовом призывают человека, зовут его. (14)Важнее приставка про-. (15)Про— – это то, что будет, что находится «перед» чем-то. (16)Про- всегда в движении. (17)Это то, чего ещё нужно достичь. (18)Следовательно, прозвище – то, что дают впрок, на всякий случай, чтобы не только звать человека, но и призвать на него все добрые силы. (19)Потому имена давались хорошие, светлые, добрые.

(20)Потом появилось отчество. (21)Слово то же, что и отечество. (22)Старое слово дало две формы, и каждая рачительно использована. (23)У одной остались оба гласных, эта форма стала обозначать место рождения – отечество. (24)У другой формы в разговорной речи остался только один прежний краткий гласный: отчество. (25)Отчество от имени отличается, посредством отчества человек показан прилагатель­ным, которое как бы прилагается к человеку, ему полагается по статусу, выделяя в принадлежности не его самого, а весь его род. (26)В именовании отчеством признание общественных заслуг всего рода. (27)Отчество есть «имя по отечеству», по отцу, семейное имя.

(28)Насколько хорош и удобен в общении русский обычай называть человека не только по имени, но и по отчеству? (29)Сохранять ли отчество при личном имени – это вопрос о ценностях национальной традиции.

(30)Обращение к человеку по отчеству связано с обычаем наследования по отцовской линии. (31)Начиная с Древней Руси по отчеству называли стольных князей, затем и удельных, мелких, позже – бояр, ещё позже – именитых купцов. (32)Деловые люди, купцы, при Петре получившие право «называться по отечеству», целовали руки своего императора за неизбывную честь, включившую их в ряды «новых русских» ХVIII века.

(33)Отчество – по отцу, фамилия – по роду, и только личное имя всегда твоё, с ним ты личность, и чего заслужишь, так тебя и нарекут: Иван, Ваня, Ванюша, Ванечка, Ванька, Ванёк – ведь это всё разные имена.

(34)Сегодня мы во многом подражаем деловитым американцам. (35)Даже вместо русских слов частенько подставляем соответствующие английские. (36)Так и с именем. (37)У них Боб, Джек, Джон и даже президент всего лишь Билли – и у нас похожее. (38)Говорят, например, Влад, и тогда не ясно, кто есть этот Влад: Владислав, Владимир или ещё кто?

(39)Не имя, конечно, создаёт личность. (40)Хотя и имя – не последнее дело, обычно оно вскрывает некоторую сущность человека. (41)Я убеждён в этом.

(По В.В. Колесову)

Текст 16

(1)Оставляя пока в стороне все материальные выго­ды, которые мы получаем от науки, обратим внимание на ту её сторону, которая доставляет нам внутреннее удовлетворение и служит главной причиной нашего духовного развития. (2)Цель изучения наук и переработки тех сведений, которые они доставляют, есть формиро­вание в нас личности, именно личности, то есть совокупности таких идей и убеждений, которые бы составили собой неотъемле­мую принадлежность нашего «я». (3)Каждый человек представляет собой независимое и обособленное целое. (4)Быть цельным, быть самостоятельной едини­цей, то есть иметь своё действительно своим, – идеал об­разованного человека. (5)Но приобрести убеждения, ко­торые бы образовали в нас личность, можно лишь путём долгого и упорного изучения наук. (6)Имея свои убеж­дения, мы формируем определённое отношение к ок­ружающим людям, к обществу, к государству, и это уже должно доставить нам большое удовлетворение. (7)Да, кроме того, одно чистое знание без всякого употребления его на выработку миросозерцания уже служит для человека источником высоких наслаждений.

(8)Но наука приносит «сладкие плоды» даже таким людям, которые по своей близорукости не ждут от неё духовного удовлетворения. (9)Многие при изучении на­ук преследуют только одни материальные выгоды, и в их осознании достижение известного «об­разования» всегда соединяется с получением матери­альных преимуществ. (10)В этом случае «плоды учения» ещё более очевидны. (11)Раз человек достиг известного по­ложения в обществе, если он обеспечил себе безбедное су­ществование, то «сладкий плод» учения становится для него прямой реальной действительностью. (12)Но можно нередко встретить таких людей, которые, по своей ли ви­не или просто из-за дурных условий существо­вания, не получив в молодости достаточного образования, вступили в жизнь без всяких познаний и под­готовки для деятельности в качестве полезного члена общества. (13)Эти люди, если они не испытали всех трудностей первых лет учения по своей лености, всегда упрекают самих себя и начина­ют «учиться» уже в зрелых годах. (14)Пока не сделаются образованными, они не могут рассчитывать на те выгоды и ту пользу, которую другие люди получа­ют после многих лет труда и лишений ради образования.

(15)Вместе с теми, кому мешали раньше учиться внешние обстоятельства, они, начиная заниматься, с удовольствием переносят все трудности учения и думают вместе с поэтом, который, «погубив много жизни на разные забавы», с сожалением говорил:

(16) Грустно думать, что напрасно

       Была нам молодость дана!

(17)Выгоду образования можно сравнить с урожаем на земле крестьянина. (18)Ранней весной он начинает свои полевые работы и трудится всё лето, несмотря на страшно изнуряющую жару, в поле, где нет ни одного дерева, которое бы могло скрыть его под свою тень. (19)Но честно потрудившегося крестьянина ожидает удо­вольствие отдыха и полного материального достатка на круглый год.

(По А.Ф. Лосеву)

Текст 17

(1)Любите ли вы литературу так, как люблю её я? (2)То есть любите ли вы читать книги?

(3)Затратное занятие. (4)Но это как посмотреть. (5)Есть книги, 
не сокращающие жизнь на часы, что потрачены на их чтение, а удлиняющие её. (6)Словно побывал в местах, где никогда не был, сошёлся с людьми, с которыми никогда бы не пересёкся, они стали близкими, часто ближе друзей, реальнее друзей, откровеннее самых близких людей.

(7)Человек узнаёт из книг то, что он уже знал о себе, но не знал, что знает.

(8)Есть и другие. (9)Потраченное на них время вычеркнуто из жизни. (10)Будто просидел три часа на бесполезном собрании. (11)После таких книг становишься только глупее.

(12)Вечная проблема выбора. (13)Электронные версии толстых журналов немного облегчают жизнь. (14)Можно спокойно полистать, присмотреться, принюхаться. (15)Но полиграфия нынче быстрая, книгу издают за две-три недели. (16)А в «толстяках» редакционный цикл – полгода, а то и больше. (17)Ничего удивительного, что многие писатели предпочитают не связываться с журналами, а сразу несут рукопись в издательство. (18)Так и получается: заходишь в любой книжный – глаза разбегаются. (19)Хочется купить всё. (20)Как голодный перед колбасной витриной. (21)Но уже знаешь, что не всё съедобное. (22)А что съедобное и что несъедобное? (23)На обложках рейтинговые звёзды не вытиснены. (24)А те, что вытиснены, враньё. (25)Плавали, знаем, успели распробовать.

(26)Экспансия коммерческой литературы сужает круг потенциальных читателей, которых в России осталось не так уж много. (27)Казалось бы, что за беда? (28)Читают – и пусть себе. (29)Всё лучше, чем пьянствовать. (30)Но не так-то всё просто.

(31)Есть книги, без которых можно спокойно прожить. (32)Есть телевизор, есть газеты, есть компьютерные стрелялки. (33)А есть книги, без которых жить трудно. (34)И если в юности не попалась книга, перепахавшая душу, читатель для литературы потерян. (35)Он будет жевать литературный попкорн в полной уверенности, что читает книгу, не подозревая о том, что она всего лишь похожа на книгу, а к животворной литературе никакого отношения не имеет. (36)И таких читателей становится всё больше.

(37)Но неужели всё так безнадёжно? (38)Неужели читателю, любящему живую книгу, остаётся утешаться нетленной классикой? (39)К счастью, нет. (40)Поразительная закономерность. (41)Живая книга чудом пробивается к читателю. (42)И диктат рынка ей не слишком большая помеха.

(По В. Иванову)

Текст 18

(1)Наукой заниматься трудно. (2)Это хорошо знает тот, кто посвятил ей жизнь. (3)Научное призва­ние всегда связано с большой долей риска и смелости, поскольку учёный взваливает на свои плечи заведомо трудную ношу и обязан про­являть поистине изощрённое терпение в своей работе, не говоря уже о ежедневно переживаемой им драме личной борьбы с интеллектуальной темнотой во имя достижения ясности. (4)Научная мысль примеча­тельна тем, что она является одним из организующих начал человечес­кой психики и что она направлена на сохранение, постоянное обновление, исправление, пересмотр результатов своей деятельности. (5)Именно поэтому она предполагает смелость, по­стоянство, упорство, что и придаёт будничному труду учёного подлинный драматизм.

(6)Наукой заниматься не только трудно. (7)Наукой заниматься необходимо. (8)Исследовательская деятельность – мудрый педагог – воспитывает личность, развивает память и наблюдательность, точность и тонкость мышления. (9)По-моему, чем больше людей получают навыки исследования, тем лучше обществу. (10)При помощи ума человек мо­жет не только познать мир, но может своей волей изме­нять среду обитания, создавать новое качество, не существовавшее до того в природе.

(16)Предмет познания неисчерпаем не только для разума, но и для на­шей любви, наших чувств. (17)«Почему вы всю жизнь занимаетесь червя­ми?» – спросили одного учёного. (18)«Червяк такой длинный, а жизнь такая короткая», – ответил он. (19)Давно прозвучали эти слова, и вот недавно в одном из городков Австралии открыли… Музей червей, там посетителям предлагают по­чувствовать себя в роли червяка, проползти по лабиринту, побыть «внутри» червяка. (20)Вы хотели бы посетить этот музей? (21)Хотели бы сводить туда своих детей? (22)Вы гордились бы этим музе­ем, если бы он был в вашем городе, рассказывали бы о нём своим гостям? (23)А вы подумайте, ведь началось всё с любви исследователей-одиночек к сво­им предметам исследования.

(24)Труд и любовь. (25)Труд и удовольствие. (26)Труд и радость от труда, сразу же – радость, не тогда, когда плоды и результаты, а радость до вызрева­ния плодов, в трепетном ожидании их и выращивании.

(27)Наукой приятно заниматься потому, что она, как зонтик над голо­вой, уберегает от мелких, въедливых, обвальных неприятностей, не позволяя им властвовать душой. (28)Обида на товарища, сказавшего не то или не так, критика со стороны начальства, скандал в семье, непонят­ное недомогание – любой негативный фактор теряет силу, как только мы погружаемся в мир собственных исследований. (29)Даже самый ис­кусный мозг не способен одновременно классифицировать накоплен­ный материал и накопленные неприятности. (30)В этом плане наука це­лебна для здоровья. (31)Наука помогает пережить даже беду, поскольку, хоть и на короткий срок, но сильно и крепко овладевает пострадавшим сознанием.

(По В. Харченко)

Текст 19

(1)Все знают, что часовая стрелка на циферблате движется, но увидеть, как она движется, нельзя. (2)То же происходит и с языком. (3)Он изменяется. (4)Но мы не чувствуем, как это происходит. (5)Сейчас в нашей истории наступил такой момент, когда мы видим, как меняется русский язык. (6)И это не может не пугать. (7)Мы так хотим во что бы то ни стало отойти от предшествующей эпохи нашей жизни, построить новые общественные отношения, новую экономику, что нам даже хотелось бы иметь новый язык. (8)Когда-то говорили «отмежеваться», теперь – «дистанцироваться», нам надоело выражение «сойти с ума» – мы говорим «крыша поехала». (9)Или разонравилось слово «встреча», стали говорить «тусовка».(10)Русский язык, по словам А.С. Пушкина, «переимчив и общежителен», он легко принимает иностранные слова, если они нужны. (11)И в этом нет ничего страшного, когда всё делается в меру. (12)А мера утеряна. (13)В нашей речи возникают «сэндвичи», «ленчи», «дисплеи». (14)Обычно меняются 20-30 слов в год, а у нас сейчас появляются, может быть, 20 слов в неделю. (15)Кроме того, немаловажно, из каких источников появляются новые слова языка. (16)Сейчас, например, идёт поток слов из довольно сомнительных источников, в частности уголовного жаргона: «разборка», «халява». (17)Многие печатные органы используют «непечатные» слова, которые, кстати, так и называются, потому что их печатать не надо. (18)В Думе несколько лет обсуждался «3акон о русском языке». (19)Закон, конечно же, нужен. (20)Но если серьёзно говорить о законе, то должен быть и механизм наказания за его нарушение. (21)Однако представляется несерьёзным предложение создать филологическую милицию, учредить штрафы за ошибки в русском языке. (22)Что ни говори, делает язык народ, а его трудно заставить подчиняться административным нормам в отношении языка. (23)Были уже такие тщетные попытки. (24)В своё время, в XIX, да и в XX веке, образцовый язык давала художественная литература. (25)Если человек не знал, как правильно говорить, то он открывал Тургенева и там находил ответ. (26)Сейчас, конечно, не художественная литература формирует наш языковой вкус. (27)Тон задают теперь в первую очередь телевидение и радио. (28)Это касается и произношения звуков, и ударения, и интонации. (29)А современным дикторам нравится американская интонация. (30)И молодёжь начинает им подражать. (31)Бывает, ведущий бог знает что и как говорит, а людям нравится. (32)Это относится, безусловно, не ко всем передачам, каналам, дикторам, но многие из них подвержены моде.(33)Мы сейчас недовольны языком, но здесь очень важно разобраться – язык в этом виноват или что-то другое. (34)Ведь язык подчиняется людям, которые им пользуются. (35)Он приспосабливается к потребностям общества. (36)Если в нашем обществе сегодня существует потребность думать о будущем, о крепкой семье, о счастье детей – то язык пойдёт в эту сторону, будет давать нам средства для этого. (37)Если у нас главное – как, не работая, заработать миллион, секс, насилие, наркотики, то язык повернётся сюда. (38)За что его ругать? (39)Он отражает состояние общества. (40)Так что не язык надо сейчас исправлять.

(По В. Костомарову)

Текст 20

(1)Какое же зеркало жизни наш язык! (2)Нет, он поистине велик, оставаясь и поныне свобод­ным, правдивым. (3)Всё приемлет, на всё отзывается, как пушкинское эхо, больше того – он вберёт и чуже­странные слова и научит их плодить новые формы (не клонировать!) от устаревших и заёмных слов. (4)Беда только, что всё это идёт порой в безобразном, безграмот­ном смешении.(5)Так, за короткий срок сумели обрусеть и даже раз­межеваться по значению такие привычные в среде спор­та слова, как «фанатик» и «фанат», а теперь и «фан», и даже религиозный фанатизм приобретает иную окраску. (6)Были когда-то «поклонники», даже «клакёры» (франц.) теат­ральные, а теперь фанатики размежевались с «фаната­ми». (7)Есть ещё футбольные фанаты (не «болельщи­ки»), эстрадные.(8)Даже старомодное «приватный», когда-то редко встречаемое в обыденной речи, в словаре В. Даля толкуе­мое как «частный», «личный», «особенный», «домаш­ний» («приват-доцент», «приватная беседа»), мы сумели так национализировать, что слово «приватизация» даже в бытовом, всегда чутком на оттенки языке приобрело пренебрежительное звучание, став «приХватизацией». (9)А ведь известно, что слово, герой, явление, попавшие в народный язык, в фольклор, анекдот, становятся уже «нашими», «свойскими», как остроумные словечки из фильмов Данелия, Ряза­нова, Гайдая.(10)Всюду языковое разноцветье. (11)Какое по­ле для наблюдения лингвистов, литераторов, актёров! (12)Но как необычно, одухотворённо зву­чат в нашей сверхделовой речи старинные слова, кото­рые ушли временно, но живут на страницах классиков и ждут светлых дней.(13)Ни в коем случае не стоит закрывать глаза на то, что, кроме иноязычных слов, нас захлёстывает и уголовная лексика. (14)Откуда пришли эти «крутые», «приколь­ные», «крыши», «клёвые»? (15)Их источник ясен. (16)Но почему они расцветают среди вполне приличной молодёжи, звучат с экрана, пестрят в печати?(17)Этот разговор может продолжить каждый, кто радеет за наш язык. (18)Он ведь и сейчас «великий, мо­гучий, правдивый и свободный». (19)Только портим его мы сами, забывая о том, что он жи­вой, поэтому не надо обижать его пошлостью, чужим со­ром, ненормативной лексикой, канцелярскими изыска­ми, несовместимой мешаниной.

(По Т. Жаровой)

Текст 21

(1)В купе поезда, куда я вошёл с опозданием, человек с одной рукой, судя по возрасту, инвалид войны, надевал миловидной, молодящейся даме мягкие тапочки с розочками-аппликациями на носках.(2)Обутая и ободрённая, дама ушла в коридор, скучая, смотрела в окно.(3)Инвалид принялся заправлять постели.(4)Ничего не скажешь, делал он эту работу одной рукой довольно ловко, хотя и не очень споро, – привык, видать, заниматься домашними делами. (5)Но одна рука есть одна рука, и он устал изрядно, пока заправил две постели.(6) – Мурочка! (7)Всё в порядке, – известил он даму и присел к столику.(8)Дама вошла в купе, пальчиком подправила не совсем ловко заделанную под матрац простыню и победительно взглянула на меня: «Вот как он меня любит!»(9)Инвалид по-собачьи преданно перехватил её взгляд.(10)Потом они препирались насчёт нижнего места, и дама снисходительно уступила:(11) – Ну, хорошо, хорошо! – (12)Поцеловала усталого спутника, мужа, как выяснилось потом, пожелала ему спокойной ночи и стала устраиваться на нижнем месте.(13)Сходив в туалет, инвалид попытался молодецки вспрыгнуть на вторую полку – не получилось. (14)Он засмущался, начал извиняться передо мной, спрашивать у Мурочки, не потревожил ли её.(15) – Да ложись ты, ради Бога, ложись! (16)Что ты возишься? – строго молвила дама, и супруг её снова заизвинялся, заспешил.(17)Дело кончилось тем, что мне пришлось помочь ему взобраться на вторую полку. (18)Поскольку были мы оба фронтовики, то как-то и замяли неловкость, отшутились. (19)Познакомились. (20)Инвалид был известный архитектор, ехал с ответственного совещания, жена его сопровождала, чтобы ему не так трудно было в пути.(21)Долго не мог уснуть архитектор на второй полке, однако шевелиться боялся: не хотел потревожить свою Мурочку. (22)И я подумал, что любовь, конечно, бывает очень разная и, наверное, я её понимаю как-то упрощённо, прямолинейно или уж и вовсе не понимаю. (23)Во всяком разе, такую вот любовь, если это в самом деле любовь, мне постичь было непосильно.

(По В. Астафьеву)

Текст 22

(1)Это был один из тех осенних дней, когда изнуряющая тоска давит сердце, когда промозглая сырость проникает в душу и там, как в погребе, становится темно и холодно. (2)Порывисто дул ветер, и неподвижно-тяжёлая вода в лужах начинала покрываться чёрными пупырышками. (3)Белые льдинки, похожие на обглоданные рыбьи кости, тоненько звенели о края асфальта. (4)Провисшее небо цементного цвета, озябшие осины, обмотанные грязно-серыми бинтами утренней изморози, выбеленные ночным холодом скулы зданий… (5)В такие дни кажется, что никогда больше не появится солнце, что навсегда померк свет, что наша жизнь будет безрадостно тлеть среди этого одуряюще-серого, радикулитного сумрака…(6)Я ждал автобуса на остановке, возвращаясь из служебной командировки: в маленьком волжском городке я инспектировал безопасность газового оборудования городской котельной. (7)В моём портфеле лежала целая кипа предписаний, и кому-то эта проверка грозила увольнением с работы. (8)Вот почему меня встречали и провожали с обречённо-кислой полуулыбкой, как будто я был бациллой сибирской язвы, от которой никак невозможно спастись. (9)Мне робко пытались вручить пакет с сувениром и приглашали на якобы случайно совпавший с моим приездом семейный праздник, но я категорично отказался. (10)Хотя все свои проверки я проводил в точном соответствии с должностными инструкциями, на душе лежал камень. (11)Люди на остановке, будто связанные по рукам и ногам пленники, застыли на месте и апатично смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться опаздывающий автобус. (12)Ни раздражительного слова, ни весёлой шутки, ни смеха… (13)Мы все стали неотъемлемой частью тоскливого ненастья. (14)Вдруг откуда-то из переулка вышел высокий, полный мужчина, который вёл за руки двух круглолицых девочек. (15)Они кружили подле отца, хлопали одна другую по плечам и самозабвенно смеялись. (16)Отец смеялся вместе с ними, поправляя девочкам капюшоны, то и дело сползающие на глаза. (17)Эта весело гомонящая троица подошла к остановке. (18)Отбиваясь от детей, отец посмотрел на расписание, потом бегло глянул на часы и, видимо поняв, что у него ещё есть время, целиком отдался игре. (19)Они шумно бегали друг за другом, с топотом кружа вокруг сваленных в кучу бетонных плит. (20)Дети смеялись так, что порой останавливались и, согнувшись, хватались за отца, чтобы не упасть. (21)Тот, большой и толстый, с широким мясистым лицом, торопливо, почти взахлёб, говорил им что-то смешное, и они, всплёскивая руками, начинали хохотать ещё сильнее. (22)Пожилая женщина, пряча лицо от ветра, искоса глядела на это ликующее семейство и укоризненно качала головой: (23) – Ну разве так можно?!(24)А я смотрел на них и завидовал. (25)Так завидуешь людям, живущим в уютной и тёплой деревушке, мимо огоньков которой ты мчишься на поезде в морозную зимнюю ночь… (26)Подошёл автобус, одна из девочек, прочитав табличку на ветровом стекле, радостно махнула рукой вопросительно кивнувшему отцу:(27) – Не наш! (28)Играем!(29)Мы угрюмо сели в автобус и поехали, а они остались, с блаженным визгом гоняясь друг за другом по опустевшей остановке.

(По И. Новикову)

Текст 23

(1)«Отправь голову в отпуск!» – такой призыв сплошь и рядом украшает сегодня столичное метро и пригородные электрички, страницы самых популярных газет и журналов и улицы крупнейших городов страны, звучит по радио и на ТВ… (2)Только не подумайте, что эта «беспрецедентная рекламная кампания» направлена на раскрутку высокоградусных напитков. (3)Всё гораздо возвышеннее: «новый формат периодики покоряет Россию»! (4)Теперь благодаря некоему российскому издательству любой обладатель 15 рублей запросто окунётся в мир чувств, спектр которых достаточно широк. (5)Например, книжная серия «Виражи любви» «вскружит Вам голову изощрёнными сюжетными интригами, причудливым переплетением неожиданных поворотов судьбы, расставаний и встреч, переживаний и настоящих чувств, для которых не бывает непреодолимых преград…». (6)Причём новый «бурный роман» обещан читателям еженедельно, и уже есть первые три выпуска – «Звёздное кружево», «Убиться веником» и «Бриллианты из морозилки». (7)Лично меня привлекло название №2: есть в нём некая простота – и в то же время тайна… (8)Правда, аннотация разочаровала: «(9)Убиться веником – что это? (10)Любимое выражение героини или коктейль со свекольным соком? (11)Для того чтобы понять, о чём идёт речь, не обязательно иметь большой опыт общения по Интернету. (12)Умные люди считают, что настоящей любви в чате не место. (13)Какая любовь, если ни разу не видел предмет своей страсти? (14)Только голос и буквы на мониторе… (15)Именно в такой ситуации оказались герои этой истории». (16)Да и к чему эти виртуальные надрывы, если имеется специальная серия «Дыхание страсти», посвящённая вполне земным радостям. (17)Главное – во время чтения «не сбейтесь с ритма!» (18)(Издательство предупреждает!). (19)«У Мэтта Дэвидсона и Джилли Тэйлор много общего: они не просто долго работают в одной рекламной фирме, они оба инициативны, напористы и энергичны. (20)Босс сталкивает их лбами, и они становятся соперниками. (21)Но постепенно враждебность уступает место чему-то иному… (22)И пока Мэтт и Джилли пытаются добиться победы друг над другом в карьерной борьбе, одновременно они воюют сами с собой. (23)Однако в какой-то момент они понимают, что не могут больше думать о работе…» (24)Наверное, воистину гамлетовский выбор «между карьерой и чувствами» персонажей «Соперников» кого-то действительно собьёт с ритма и даже выбьет из привычной жизненной колеи, но у меня возникло стойкое ощущение скуки. (25)И уже не захотелось ни «Дороги домой», ни «Готики», ни «По ту сторону» – так называются другие серии, предлагаемые издательством. (26)Даже по 15 рублей за книгоштуку. (27)Охотно верю, что еженедельными темпами издатели добьются своей цели и скоро их мини-романы отправят в отпуск сотни, тысячи, десятки тысяч российских головушек. (28)Вот только слово «отпуск» не совсем точное: привыкание к подобному чтиву чревато более длительными последствиями, и головам грозит не отпуск, а пенсия. (29)Причём по инвалидности. (30)Хотя издательство об этом не предупреждает: наверное, безголовая Россия его вполне устроит. (31)А вас, читатель?

(По П. Измайлову)

Текст 24

(1)В современном обществе целый океан проблем. (2)Они обступают нас всюду, и по какой дорожке ни пойдёшь, возникают новые. (3)Возьмём вопрос о чтении – на уроке, домашнем. (4)О том, много ли читают, как читают, как относятся к книге. (5)Тоже дело очень сложное. (6)Сейчас, по моим наблюдениям, читают гораздо меньше, чем 25 – 30 лет назад. (7)Я помню годы войны, когда я мальчишкой оказался в эвакуации, в тылу, в особых больничных условиях. (8)Какой великой ценностью была для нас книга! (9)Готовы были выменять её на любую мальчишескую радость – на марки, на рогатки, да на что угодно. (10)Причём выменять не в личное пользование, а только почитать. (11)Уже это было счастьем. (12)Наиболее популярными мальчишками среди нас были те, кто умел пересказать книгу, которую никто не видел в глаза. (13)Те, кто мог рассказывать «Трёх мушкетёров», «Всадника без головы» и … «Войну и мир». (14)Да-да, «Войну и мир», это серьёзнейшее произведение, я услышал в рассказах мальчика одиннадцати лет. (15)В десять лет я прочитал «Мёртвые души» Гоголя и «Коварство и любовь» Шиллера. (16)Не могу сказать, что я многое понял, но я до сих пор представляю себе какие-то сцены из Шиллера. (17)Под влиянием всё убыстряющегося, всё более нервного ритма жизни появилась тенденция, которую многие считают неизбежной и закономерной: вместо того чтобы читать объёмные романы великих писателей, можно посмотреть экранизацию и познакомиться с содержанием книги. (18)Более или менее удачно… (19)Некоторые считают, что это очень современно и даёт большое преимущество человеку, так как экономит его время, которое необходимо затратить на ознакомление с произведением. (20)Это так удобно для школьника, которому столько нужно прочитать «по программе»! (21)Я же думаю, что телевизор – великий враг книги. (22)Несчастье, что дети слишком много и неразборчиво смотрят телевизор и слишком мало читают книги. (23)Конечно, телевидение – великая сила и без него трудно обойтись в нашей жизни, в учёбе. (24)Но использовать его надо разумнее. (25)Когда в ресторане нам предлагают меню из ста блюд, мы, естественно, не берём всё подряд. (26)Одно или два, и мы уже сыты. (27)Но что мы делаем с телевидением? (28)Хаотично, когда придётся, включаем аппарат и «смотрим», что ни показывают. (29)Варварство. (30)Нужно формировать вкус у ребят, чтобы они могли выбрать то, что можно обсудить потом с друзьями, с учителями. (31)Воспитание вкуса – отдельная тема. (32)Это следует делать только на высоких образцах. (33)К сожалению, сейчас появилось много художественных произведений весьма невысокого художественного уровня. (34)Привыкая к ним, мы теряем ориентиры. (35)Можно воспитывать вкус на Толстом, на Достоевском, на Пушкине. (36)Главное – научиться различать, что действительно красиво, а что подделка. (37)Что ново и оригинально, а что банально и истёрто, тысячу раз встречалось. (38)Поэтому – не искусство: искусство всегда ново, что-то открывает. (39)Можно воспитать вкус лишь чтением, вдумыванием, вглядыванием в тексты истинно совершенные.

(По В. Лакшину)

Текст 25

(1)Многие считают понятие чести устарелым, несовременным, в том смысле, что оно нынче не применимо – не те условия. (2)Для одних это связано с такими действиями, как дуэль: мол, чем иначе можно защитить свою честь от оскорблений? (3)Другие считают: честь сегодня заменена более высоким понятием – принципиальность. (4)Вместо человека чести – человек принципов…

(5)Как может устареть чувство чести, чувство собственного достоинства, сугубо личное нравственное чувство? (6)Как может устареть понятие чести, которая даётся человеку однажды, вместе с именем, и которую нельзя ни возместить, ни исправить, которую можно только беречь?

(7)Мне вспоминается случай, связанный с именем А.П. Чехова. (8)В 1902 году царское правительство аннулировало избрание Максима Горького в почётные академики. (9)В знак протеста Короленко и Чехов отказались от звания академиков. (10)Для Чехова это был акт не только общественный, но и личный. (11)Он писал в заявлении, что при избрании Горького он повидался с ним и первый поздравил его. (12)А теперь, когда Академия наук известила, что выборы недействительны, выходит, что он, Чехов, как академик, признаёт это. (13)«Я поздравлял сердечно, и я же признаю выборы недействительными – такое противоречие не укладывается в моём сознании, примирить с ним свою совесть я не мог, – писал он в Академию наук. – И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению… о сложении с меня звания почётного академика». (14)А ведь так сложились обстоятельства, вроде независимые от Чехова, и он мог бы найти для себя оправдание.

(15)Убеждения, конечно, вещь необходимая. (16)Но есть такое более простое, конкретное понятие, как слово, данное человеком. (17)Оно не подтверждено никаким документом, справкой. (18)Просто слово. (19)Допустим, делового человека, который обещал сделать ремонт к такому-то числу, собрать людей, привезти оборудование, принять приехавших издалека. (20)Да мало ли ещё что. (21)Ну, эка беда, не принял, не сделал, не привёз. (22)Сделает через месяц, примет через два дня, и за это спасибо. (23)Бывает, что и в самом деле ничего страшного, никакой катастрофы, если исключить одно обстоятельство – слово, дано было слово.  

(По Д. Гранину)

Текст 26

(1)Почему-то многие современные эстрадные «звёзды» с особенным удовольствием говорят о том, как плохо они учились в школе. (2)Кому-то объявляли выговоры за хулиганство, кого-то оставляли на второй год, кто-то доводил педагогов до обморочного состояния своими умопомрачительными причёсками… (3)Можно по-разному относиться к подобным откровениям наших «звёзд»: одних эти рассказы об озорном детстве приводят в умиление, другие начинают ворчливо сетовать на то, что сегодня путь на сцену открыт только бездарям и невеждам.

(4)Но больше всего беспокоит реакция подростков. (5)У них возникает стойкое убеждение, что наиболее короткий путь к известности пролегает через детскую комнату милиции. (6)Они-то всё принимают за чистую монету. (7)Они далеко не всегда понимают, что рассказы о «безбашенном» детстве, когда будущая «звезда» поражала всех окружающих своим экзотическим своеобразием, – это всего лишь сценическая легенда, что-то вроде концертного костюма, который отличает артиста от обычного человека. (8)Подросток не просто воспринимает информацию, он её активным образом преобразовывает. (9)Эта информация становится основой для его жизненной программы, для выработки путей и способов достижения цели. (10)Вот почему человек, который что-то вещает на многомиллионную аудиторию, должен обладать высоким чувством ответственности.

(11)На самом ли деле он выражает свои мысли или бессознательно продолжает сценическую игру и говорит то, чего от него ждут поклонники? (12)Посмотрите: я «свой», такой же, как все. (13)Отсюда и иронично-снисходительное отношение к образованности, и кокетливое ёрничанье: «Ученье – свет, а неученье – приятный полумрак», и надменное самолюбование. (14)Но вот передача закончилась. (15)Что осталось в душе тех, кто слушал артиста? (16)Какие семена он посеял в доверчивых сердцах? (17)Кого он сделал лучше? (18)Кого он направил на путь творческого созидания? (19)Когда одному известному ди-джею молоденькая журналистка задала эти вопросы, он просто фыркнул: да идите вы, я совсем не для этого… (20)И в этом недоуменном возмущении «поп-звезды» проявляется её гражданская незрелость, её человеческая «недообразованность». (21)А человек, который ещё не построил себя как личность, не осознал своей миссии в обществе, становится покорным слугой толпы, её вкусов и потребностей. (22)Он, может быть, и умеет петь, но не знает, для чего поёт.

(23)Если искусство не зовёт к свету, если оно, хихикая и лукаво подмигивая, тащит человека в «приятный полумрак», если оно ядовитой кислотой иронии уничтожает незыблемые ценности, тогда возникает резонный вопрос: а нужно ли такое «искусство» обществу, достойно ли оно того, чтобы стать частью национальной культуры?

(По И. Гонцову)

Текст 27

(1)Мы говорим иногда о других людях: «Ограниченный человек». (2)Но что может значить это определение? (3)Каждый человек ограничен в своих знаниях или в своём представлении о мире. (4)Ограничено и человечество в целом.

(5)Вообразим горняка, который в угольном пласте разработал вокруг себя некоторое пространство, окружённое толщами непроницаемого чёрного камня. (6)Вот его ограниченность. (7)Каждый человек в незримом, но тем не менее непроглядном пласте мира и жизни разработал вокруг себя некоторое пространство знаний. (8)Он находится как бы в капсуле, окружённой безграничным, загадочным миром. (9)«Капсулы» разные по размерам, потому что один знает больше, а другой меньше. (10)Человек, прочитавший сто книг, самонадеянно говорит о том, кто прочитал двадцать книг: «Ограниченный человек». (11)Но что он скажет тому, кто прочитал тысячу? (12)И нет, я думаю, человека, который прочитал бы все книги.

(13)Несколько веков тому назад, когда информационная сторона человеческих знаний была не столь обширна, встречались учёные мужи, «капсула» которых приближалась к «капсуле» всего человечества и, может быть, даже совпадала с ней: Аристотель, Архимед, Леонардо да Винчи… (14)Теперь такого мудреца, который знал бы столько же, сколько знает человечество как таковое, найти нельзя. (15)Следовательно, про каждого можно сказать, что он ограниченный человек. (16)Но очень важно разделять знания и представления. (17)Чтобы пояснить свою мысль, возвращаюсь к нашему горняку в каменноугольном пласте.

(18)Допустим условно и теоретически, что некоторые из горняков родились там, под землей, и ни разу не вылезали наружу. (19)Не читали книг, не имеют никакой информации, никакого представления о внешнем, запредельном (находящемся за пределами их забоя) мире. (20)Вот он выработал вокруг себя довольно обширное пространство и обитает в нём, думая, что мир ограничен его забоем. (21)Под землёй же работает и другой, менее опытный горняк, у которого выработанное пространство меньше. (22)То есть он более ограничен своим забоем, но зато имеет представление о внешнем, наземном мире: он купался в Чёрном море, летал на самолёте, рвал цветы… (23)Спрашивается, кто же из них двоих более ограничен?

(24)То есть я хочу сказать, что можно встретить учёного человека с большими конкретными знаниями и вскоре убедиться, что он очень, в сущности, ограниченный человек. (25)И можно встретить человека, не вооружённого целым арсеналом точных знаний, но с широтой и ясностью представлений о внешнем мире.

(По В. Солоухину)

Текст 28

(1)Недавно прочитал в интервью городского чиновника: «Фи­лармония «Петербург-концерт» должна стать продюсерским цен­тром, своеобразной «фабрикой звёзд»… (2)Более неудачное сочета­ние слов – «фабрика звёзд» – трудно себе представить в устах председателя Комитета по культуре. (3)Ведь то, что показывает нам телевидение под этим названием, – если и фабрика, то не звёзд, а, скорее, заштампованной метеоритной пыли, которая в доли секунд исчезает в животворящей атмосфере культуры. (4)Бедная страна наша! (5)Кроме прочих неисчислимых недугов, она просто заражена «звёздной болезнью». (6)А нам нужны мастера!

(7)Понятно, что воспитание актёра, певца и музыканта требует не только неимоверного труда, способностей и терпения, но и вре­мени. (8)Недаром даже очень среднее образование требует не ме­нее трёх лет обучения. (9)А за полгода неокрепших молодых лю­дей, даже подающих надежды, можно только вымуштровать, обучив немногим актерским штампам, годным на потребу невзы­скательной толпе.

(10)Если говорить словами великого поэта, то мы «сеем разум­ное, доброе, вечное». (11)И в школьном классе, и в пре­красном зале на Фонтанке я вижу, как в глазах старшеклассников появляется пытливый блеск понимания и сопереживания, когда они слушают Достоевского, Чехова, Пушкина, Галича, Окуджаву, как глубокие мысли и чувства, высказанные на сказочно прекрасном русском языке, трудно переводимом на другие языки, находят свой путь к их разуму и сердцу. (12)И их реплики после кон­церта – «клёво!» – не меньшая награда, чем громкие аплоди­сменты или напряжённая, сознательная тишина во время выступле­ний. (13)Надо только сделать так, чтобы этот «птичий» подростковый сленг переплавился в их сознании в прекрасную русскую речь. (14)А что говорить о великой классической музыке, которая без слов – напрямую – испокон веку воздействовала на чувства людей!

(15)Это адски трудное дело – пытаться донести до зрителя (особенно молодого – ведь упустим же!) драгоценные слова и музыку наших великих предшественников, за творения которых нас уважают и любят во всем мире.

(16)А шоу-бизнес в помощи государства не нуждается.

(По Л. Мозговому)

Текст 29

(1)Немцы были изгнаны из Умани, и на улицах города вплотную, впритык, стояли брошенные ими в бегстве автомашины, бронетранспортёры и танки. (2)В городе ещё пахло гарью, тем звериным душным запахом, какой оставляют после себя бегущие массы людей, и вонью гниющих продуктов: в грузовиках стояли бочки с огурцами и капустой.

(3)На одной из улиц сквозь разбитое окно нижнего этажа я увидел груды сваленных на полу книг. (4)Вид книг всегда волнует меня, и я зашёл в помещение, в котором сразу по стеллажам определил библиотеку. (5)Никого в помещении, казалось, не было, только вглядевшись, я увидел скорбные фигуры двух немолодых женщин, разбиравших в соседней комнате книги. (6)Часть книг уже стояла на полках. (7)Я подошёл к женщинам, и мы познакомились: одна оказалась учительницей русского языка Зинаидой Ивановной Валянской, другая – библиотекаршей районной библиотеки Юлией Александровной Панасевич, а книги, лежавшие на полу, они перетаскали из подполья, где те пережили всю оккупацию. (8)Я взял в руки одну из книг – это был учебник экономической географии, но, перелистав несколько страниц, я с недоумением обратился к титулу книги: содержанию он никак не соответствовал.

(9)– Работа нам предстоит немалая, – сказала одна из женщин, – дело в том, что по приказу гебитскомиссара Оппа мы должны были уничтожить все книги по прилагаемому списку, – и она достала из ящика целую пачку листков с тесными строками машинописи: это был список подлежавших уничтожению книг. – (10)Мы переклеивали со старых учебников и разных других книг заглавные страницы, и нам удалось спасти почти всё, что подлежало уничтожению, – добавила женщина с удовлетворением, – так что не удивляйтесь, если том сочинений Пушкина, например, называется руководством по вышиванию.

(11)Это было действительно так: две мужественные женщины спасли целую районную библиотеку, вклеивая в подлежавшие уничтожению книги другие названия или вкладывая их в другие переплёты. (12)А теперь они разбирались в своих богатствах, восстанавливали то, что по распоряжению назначенного директором библиотеки Крамма они должны были разорвать в клочки.

(13)В Умани, в помещении районной библиотеки, я убедился в бессмертии книги.

(По В.Г. Лидину)

Текст 30

(1)Он нёс меня на себе восемь километров. (2)Восемь тысяч метров по раскалённой земле. (3)Я до сих пор помню его горячую спину, пот, который, будто кислота, разъедал кожу на руках. (4)И белую даль, словно накрахмаленная больничная простыня… (5)Я всё это помню, помню в деталях, в подробностях, в красках. (6)Но всё равно ничего не могу понять. (7)И сегодня, спустя много лет, когда я вспоминаю тот случай, моя мудрость, потеряв равновесие, беспомощно вязнет в густой трясине … : мне кажется непостижимой и странной вся наша жизнь, особенно если пытаешься её понять.

(8)Нам тогда было по тринадцать – мне и моему закадычному другу Серёжке Леонтьеву. (9)Мы пошли рыбачить за тридевять земель на старый, обмелевший пруд. (10)Мне вдруг приспичило освежиться, и я полез в воду, но не успел сделать и шагу, как вскрикнул от острой боли в ноге. (11)Ко мне бросился Серёжка, он выволок меня на берег. (12)Я с ужасом увидел, что из пятки торчит осколок бутылочного горлышка, а на траву каплет густая кровь. (13)Восемь километров Серёжка нёс меня на себе.

– (14)Серёнь, брось меня! – шептал я сухими губами.

– (15)Нет! – хрипел друг. (16)Это было как в кино: друг выносит с поля боя раненого друга. (17)Свистят пули, рвутся снаряды, а ему хоть бы хны. (18)Он готов пожертвовать своей жизнью, отдать своё сердце, свою душу, готов отдать всё на свете… (19)У меня от слабости кружилась голова, и вдруг, сам не знаю зачем, я сказал Серёжке:

– (20)Серёнь, если я умру, то передай от меня привет Гальке Коршуновой! (21)Скажи ей, что я её любил.

(22)Серёжка, сдувая с лица капли пота, рвал свою футболку на лоскуты и от усталости, кажется, уже не соображал, что я говорю. (23)Он дотащил меня до больницы, потом, тяжело дыша, сидел на кушетке и смотрел, как врач обрабатывает мою рану. 

(24)А на следующий день, когда я, хромая, вышел во двор, все уже знали, что перед смертью я просил передать привет Гальке Коршуновой. (25)Я сделался посмешищем всей школы. (26)Моё появление теперь у всех вызывало конвульсии глумливого хихиканья, и я, от природы жизнерадостный мальчишка, стал замкнутым и застенчивым до болезненности.

(27)Зачем он рассказал им про мой привет? (28)Может быть, он просто изложил все подробности того случая, не предполагая, что моя просьба всех так рассмешит? (29)А может быть, ему хотелось, чтобы его геройство выглядело более внушительным на фоне моего тщедушного актёрства? (30)Не знаю!

(31)Он нёс меня восемь километров по залитой солнечным зноем дороге. (32)Но я до сих пор не знаю, спас он меня или предал.

(33)Шрам на ноге почти полностью зарубцевался, а вот сердце моё до сих пор кровоточит. (34)И когда мне говорят: «Вам такой-то передал привет», я цепенею от ужаса и по моей спине пробегают мурашки. 

(По М. Худякову)

Текст 31

 (1)– Друг, ты чей?

(2)Пара грустных преданных глаз взирает на тебя снизу вверх.

(3)– Ты, наверное, голодный? (4)И где же твоя семья?

(5)Лохматый хвост неистово заметает пыль на асфальте. (6)Ненавистный холодный ветер, взлохмачивая грязную шерсть, продувает насквозь, но какое это теперь имеет значение! (7)Вот хозяин, они так долго друг друга искали!

(8)– Эх, как жалко, что даже нечего дать тебе перекусить… (9)Ну, мне пора. (10)Ты не грусти, всё будет хорошо. (11)Давай, пока!

(12)«Что такое, ты уходишь? А как же…» (13)Лохматый хвост замирает в недоумении.

(14)– Прости, не могу тебя сейчас взять. (15)И не смотри так – квартира маленькая, я постоянно на работе. (16)Да и вообще, с тобой заниматься нужно…

(17)Удаляющийся силуэт скрывается за поворотом, оставляя живое существо наедине со своими надеждами и переживаниями…

(18)Знакомая ситуация? (19)Вот только концовка бывает разной. (20)Иногда – как описано выше, а порой кто-то после подобной встречи находит друга.

(21)О преданности и любви собаки по отношению к человеку написаны книги, сняты фильмы, но даже они не в силах передать ту жажду отдавать и быть необходимым, которая у них в крови. (22)Служение человеку для собаки – это жизнь. (23)Быть рядом – предназначение. (24)Отнимите это у собаки, и жизнь потеряет для неё всякий смысл, останется лишь поиск хозяина, друга, собственной необходимости.

(25)В последние несколько лет психологи, ветеринары и владельцы собак в полной мере осознали ценность контактов между человеком и собакой. (26)Теперь собаки не только помогают «видеть» слепым, «слышать» глухим, но и выполняют важные обязанности «развлекать» старых и больных людей, нетрудоспособных и душевно надломленных взрослых и детей. (27)Было обнаружено, что само присутствие собаки оказывает огромное оздоровительное воздействие на таких людей, оживляя их обычно унылый быт. (28)Собак приводят в детские дома или дома престарелых, и их обитатели с благодарностью ощущают на себе благотворное воздействие тепла и расположения, которое оказывают им собаки. (29)Самое важное для них – быть другом для человека. (30)Преданным, готовым на любые лишения, подчас с риском для жизни, и хранящим свою верность при любых условиях.

(31)Так что ситуации, похожие на описанную в начале статьи, – это не просто разговор на уровне «взять – не взять». (32)Быть может, попытавшись хотя бы раз помочь живому существу найти своё место в жизни и начать жить в соответствии со своим (в данном случае «собачьим») законом, мы с вами научимся жить в соответствии со своим законом – человеческим, который известен с самых давних времён как Кодекс Чести.

(По А. Морозову)

*Морозов Александр Владимирович – современный публицист, психолог, педагог.

Текст 32

(1)Бескорыстным и верным другом назвал книгу выдающийся русский писатель Леонид Леонов. (2)Кипой пыльной бумаги назвал книгу молодой программист в одной из недавних телепередач. (3)В его словах звучала ребяческая драчливость, ему, наверное, хотелось подразнить своей дерзостью примолкшую публику, и несколько восторженных поклонниц наградили молодого «смутьяна» аплодисментами. (4)Нет, я вовсе не собираюсь кряхтеть по поводу испортившихся нравов, я очень хорошо понимаю законы телевизионного ток-шоу, где эпатаж, шокирующая бравада нужны для того, чтобы придать пряный вкус скучноватым и банальным разговорам. (5)Мне показалось странным, до обидного странным, покорное, какое-то скорбно-похоронное молчание взрослой публики.

(6)Мы как-то уж очень послушно согласились с тем, что книга безнадёжно устарела и теперь её место среди пыльных музейных экспонатов. (7)Сегодня нас окружают очень полезные и умные машины: микроволновые печи, пылесосы, домашние кинотеатры, холодильники… (8)Вся эта техника сделала жизнь человека более комфортной, освободила много времени. (9)Теперь не надо носить воду из колодца, не надо выжимать выстиранное бельё, не надо ехать на другой конец города, чтобы посмотреть нашумевший фильм! (10)Всё рядом, почти любое желание моментально, как по мановению волшебной палочки, может быть исполнено лёгким движением руки. (11)И на фоне этих модных машин, утыканных кнопочками, тумблерами, мигающими лампочками, тугая стопка сшитой бумаги многим кажется чем-то архаичным, каким-то нелепым рудиментом, который случайно уцелел в бурных потоках прогресса.

(12)Нет, книга не стала хуже, она по-прежнему исполняет своё назначение, она так же терпеливо и доброжелательно учит человека, бескорыстно передаёт ему бережно собранную нашими предками мудрость. (13)Зато мы изменились, мы возомнили себя обладателями каких-то несметных богатств, покорителями каких-то недосягаемых духовных высот… (14)А на самом деле мы просто даём дурачить себя: нам внушили, что модное – это и есть необходимое, что всё новое лучше того, что было прежде. (15)Вот поставили вы в своей квартире компьютер – дорогущий, весь опутанный проводами прибор, который то и дело капризничает, постоянно требует для своего обслуживания специалиста… (16)И что? (17)Какие реальные преимущества имеет этот громоздкий, ненадёжный агрегат перед книгой –  этим компактным, дешёвым, всегда доступным устройством, которое никогда не даёт сбоев, не «глючит», не ломается, которое не требует для своего обслуживания инженера, которое нуждается только в умном, внимательном и доброжелательном собеседнике?

(18)Я не ретроград, не зову в первобытное прошлое, не считаю, что людям в проветриваемой пещере живётся лучше, чем в панельном доме! (19)Я говорю о духовной бдительности, о том, что мы часто даём себя легко обмануть. (20)Ладно, когда этот «обман» касается только нашего кошелька. (21)Обидно, когда мы обманываем свою душу, когда мы обкрадываем сами себя, когда мы честного и бескорыстного друга меняем на самодовольного и нечистого на руку приятеля.

(По И. Косолапову*)

*Косолапов Игорь Петрович – современный публицист.

Текст 33

(1)Может быть, самая трогательная и самая глубокая черта детства –…

(2)Я вспоминаю горницу в дедушкином доме, домотканый ковёр на стене, на котором вышит огромный бровастый олень с печальными глазами. (3)Позади оленя маленький человек, ссутулившись, с каким-то жестоким усердием целится в него из ружья. (4)Мне кажется, этот маленький человечек сердит на оленя за то, что олень такой большой, а он такой маленький, и я чувствую, что этот маленький человечек никогда не простит этой разницы. (5)И хотя олень на него не смотрит, по его печальным глазам видно, что он знает человека, который, ссутулившись, целится в него. (6)И олень такой огромный, что промахнуться никак невозможно, и он, олень, об этом знает, что промахнуться никак невозможно, а бежать некуда, ведь он  такой большой, что его отовсюду видно. (7)Раньше он, наверное, пробовал бежать, но теперь понял, что от этого сутулого человека никуда не убежишь. (8)Я подолгу смотрел на этот ковёр, и любил оленя, и ненавидел этого охотника, с его ссутуленной в жестоком усердии спиной.

(9)Помню хорошо и один из плакатов, которыми были оклеены стены дедушкиного дома. (10)Мужичок, горестно всплеснувший руками перед неожиданно разверзшимся мостом, в который провалилась его лошадёнка вместе с телегой. (11)Под этой поучительной картинкой была не менее поучительная подпись: «Поздно, братец, горевать, надо было страховать!»

(12)Я не очень верю этому мужичку. (13)Не успела лошадь провалиться, как он уже всплеснул руками и больше ничего не делает. (14)То, что я видел вокруг себя, подсказывало мне, что крестьянин вряд ли так легко расстанется со своей лошадью, он до конца будет пытаться спасти её, удержать если не за вожжи, то хотя бы за хвост.

(15)Однажды мне показалось, что сквозь усы мужичка проглядывает улыбка. (16)Она проглядывала из щетины на лице, как маленький хищник из-за кустов. (17)Конечно, это мне показалось, но, видно, и показалось потому, что я чувствовал фальшь.

(18)Детство верит, что мир разумен, а всё неразумное – это помехи, которые можно устранить, стоит повернуть нужный рычаг. (19)Может быть, дело в том, что в детстве мы ещё слышим шум материнской крови, проносившейся сквозь нас и вскормившей нас. (20)Мир руками наших матерей делал нам добро и только добро, и разве не естественно, что доверие к его разумности у нас первично? (21)А как же иначе?

(22)Я думаю, что настоящие люди – это те, что с годами не утрачивают детской веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с безумием жестокости и глупости.

(По Ф. Искандеру*)

Искандер Фазиль Абдулович (р. 1929) – российский писатель-прозаик, поэт, журналист, драматург.

Текст 34

1)Волжская ГЭС, Чебоксарская ГЭС. (2)Сколько лет гидроэлектростанциям и сколько Волге? (3)ГЭС – дело рук человеческих. (4)Мы помним строительство Волжской ГЭС, которая перегородила реку в Жигулях, как победно кричали об этом газетные заголовки… (5)Что ж, всё было правильно; страна вставала из руин Великой Отечественной; заводам, стройкам, городам требовалось электричество, много электричества, желательно более дешёвого. (6)Гидроэлектростанции, по убеждению учёных, давали нам его.

(7)С годами на Волге возник целый каскад гидростанций. (8)Они и сейчас безотказно дают ток. (9)Они помогли нам сделать рывок к звёздам –запустить ракеты, овладеть атомом…

(10)Всё так. (11)Из песни века, которую по праву можно назвать эпической, не выкинуть ни одного слова.

(12)Не выкинуть и других слов… (13)Тех, которые слагались народом о прекрасной реке, о её красоте, о приволье её вод и плёсов. (14)Тех плёсов, какие видел Пушкин в окрестностях Козьмодемьянска, Свияжска, Васильсурска, Чебоксар, Симбирска и которых мы с вами сейчас не увидим. (15)Их нет. (16)Вода поднялась, разлилась, поглотила красоту. (17)И, кстати, заодно замедлила течение. (18)Иначе и не могло быть в непомерно разлившихся водохранилищах. (19)В них теперь нет того сильного, могучего течения, которое очищало бы реку от нынешнего вредного, застойного цветения.

(20)Но это цветение – пусть извинит читатель за невольный каламбур  – это только цветочки. (21)С Волгой стало происходить такое, о чём ни мы с вами, ни Пушкин, ни какой-нибудь другой писатель, одарённый воображением сказочника, и подумать не могли.

(22)У слияния Суры с Волгой водная гладь поражает своей необозримостью. (23)За Васильсурском тоже рукотворное море. (24)Оно радует глаз, как радует его, как не может не радовать живая вода, разлившаяся привольно по земному лону.

(25)Но эта вода не живая. (26)Она если и не мёртвая вовсе, то полумёртвая. (27)Здесь – в глубинах и на отмелях водохранилища. (28)В самом конце 80-х годов в нём запретили ловить рыбу. (29)Не для того, чтобы сберечь её стадо, дать нагуляться молоди… (30)А потому, что выловленная рыба стала опасной для человека. (31)Волжская сказочная рыба – стерлядь, осётр, судак. (32)Теперь она, набравшая за последние годы выше всякой нормы ртуть, отравлена.

(33)Да может ли быть такая норма?

(34)Ртуть вместе с другими – тоже не целебными – отходами сбрасывали в воду. (35)И вот концентрация ртути привела к катастрофе. (36)Пока, как сообщали газеты, лишь в бассейне водохранилища.

(37)Что будет дальше?

(По И. Смольникову*)

*Смольников Игорь Фёдорович (р. 1930) – русский писатель, поэт, литературный критик, публицист, автор разнообразных очерков и статей, посвященных преимущественно литературе и изобразительному искусству.

Текст 35

(1)Осенью около дома, построенного в лесу, заасфальтировали дорожку. (2)Весной и в дождливые летние дни можно было прогуливаться по ней, не рискуя увязнуть в размокшей земле. (3)Но прогуливаться удалось недолго. (4)В конце лета поверхность асфальта начала вздуваться буграми, которые росли не по дням, а по часам. (5)Вот один из бугров лопнул, и из центра развороченных глыб показалась коричневая шляпка гриба, нежная и бархатистая. (6)Вскоре лопнули и другие бугры, и вся дорожка стала искорёженной и развороченной. (7)Из центра хаоса в каждом разрушении торчали грибы. (8)Они были такими хрупкими, что легко ломались от любого прикосновения. (9)Но именно они, с виду очень слабые, и пробили асфальт.

(10)Наблюдая подобное, поражаешься скрытой силе, которую таит в себе жизнь. (11)Эта сила проявляется везде. (12)В микроскопические поры каменных пород она втискивает корни растений. (13)Голые скалы покрывает лесом, и он наполняется гомоном птиц и запахом трав.

(14)Сила жизни! (15)Это она превратила нашу планету, некогда пустынный скалистый шар, в цветущий зелёный оазис Вселенной.

(16)И чем глубже изучаешь природу, тем больше поражаешься загадкам жизни. (17)Далеко от океана вверх по течению реки появляются из икринок мальки лососей. (18)Вниз по течению плывут они к океану. (19)Выросшие в пути рыбёшки проплывают в бездонных пучинах десятки тысяч километров. (20)Но приходит время дать жизнь потомству. (21)Вновь проделав многие тысячи километров в обратном направлении в вечной мгле безбрежных просторов, они ищут устье своей родной реки. (22)Поднимаясь вверх по течению, прыгая через камни, завалы, одолевая плотины, находят место, где когда-то сами появились на свет, и откладывают там икринки, обеспечивая жизнь новому поколению. (23)Как им удаётся найти путь, как среди океанских глубин они могут запомнить дорогу и вернуться домой? (24)Всё это и сегодня остаётся загадкой.

(25)Кроты роют свои норы на берегу и зарываются в них на зиму, но всегда так, что отверстие норы размещается выше уровня будущего весеннего паводка.

(26)За миллиарды лет развития жизни на Земле живые существа приобрели способность использовать скрытые от нас силы природы. (27)Это позволило им выжить и совершенствоваться. (28)А ведь человек  –это лишь звено в бесконечной цепи живых существ, неразрывно связанное со всей цепью. (29)Многие из свойств, присущих более простым организмам, сохранились и у нас и проявляют себя тогда, когда мы об этом и не подозреваем. (30)О них надо знать для того, чтобы научиться использовать их. (31)Обидно сознавать, что очень часто многие люди не реализуют сотой доли тех возможностей, которыми с избытком их наградила природа. (32)Почему бывает так, что человек, наделённый талантом, попросту зарывает его в землю? (33)Сколько открытий не совершено, сколько людей не спасено только из-за того, что мы не нашли в себе сил, чтобы с честью выполнить свою высокую человеческую миссию!            

(По Г.И. Косицкому и И.Н. Дьяконовой*)

*Косицкий Григорий Иванович (1920–2000) – русский учёный, физиолог, педагог. Дьяконова Ирина Николаевна – учёный-физиолог, автор многочисленных  статей по медицине.

Текст 36

(1)Надо быть храбрым, верным данному слову, сильным, трудолюбивым.

(2)Почему надо? (3)А потому. (4)Вот так принято. (5)Иначе накажут, или выгонят, или будут презирать…

(6)С одной стороны, это хорошо и правильно. (7)Культивировалось поведение, которое позволило выстоять и подняться в борьбе с природой и врагами. (8)То, что способствует выживанию и процветанию общества, то есть большинства людей, и есть истинно, иначе все погибнем. (9)Тут критерием истины выступает практика, всё выясняется через опыт поколений.

(10)С другой стороны, эти практические предписания отбивали у людей необходимость думать и решать самим. (11)Большинство всегда и не хотело (и не могло) думать и решать самостоятельно. (12)Но некоторые умственно непоседливые всегда хотели докопаться до всех первопричин сами…

(13)Дети всегда спрашивают: «Почему?». (14)И получают ответ: «Потому». (15)В юности этот вопрос приобретает всё более общий характер, а ответ становится всё менее вразумительным: «Потому что есть такой закон природы», или «Потому что надо поступать хорошо, а не плохо», или «Потому что за это накажут, а за это поощрят»…

(16)Естественно, что именно в юности, при выборе пути, человек пытается осознать своё предназначение: зачем он явился на этот свет? (17)Потом эти мысли и движения души обычно исчезают, сглаживаются – некогда: работать надо, семью кормить, карьеру строить, купить то-сё.

(18)А потом в старости сидит человек и думает: и зачем мне нужны были все эти мои труды и мучения? (19)На тот свет ничего с собой не возьмёшь…

(20)И кто поумней отвечает ему: человек должен делать в жизни самое большее, на что он способен. (21)Большому кораблю – большое плавание. (22)Кому полмира покорить, кому сад посадить, кому детей поднять – каждому своё. (23)Мог ты сделать то-то и то-то, а вот не сделал. (24)Не угадал своё предназначение. (25)Глуп был и слаб, отвечает старик, да и на кой чёрт оно всё, мир не переделаешь, всё суета сует, все помрём. (26)Во, отвечает другой, поэтому не надо вообще дёргаться и напрягаться, а надо жить в святости и размышлять о вечном и бренности бытия, раз конец всё равно один.

(27)Тамерлан говорил так: «Миру нужен владыка, и этим владыкой должен быть я». (28)Тут с местом и ролью человека всё понятно. (29)По крайней мере ему самому и всему окружению…

(30)Однако большинству людей их место не нравится, и своей ролью они не удовлетворены. (31)И почему судьба их сложилась так, а не иначе, они объясняют двумя словами: «характер» и «обстоятельства». (32)Что есть одна из форм старого родительского ответа «а потому что так». (33)А почему такой характер? (34)А почему такие обстоятельства? (35)Потому что генетика и уровень развития общественно-экономических отношений. (36)А почему? (37)И зачем?

(По М. Веллеру*)

*Михаил Иосифович Веллер (родился в 1948 г.) – писатель, публицист.

Текст 37

 (1)Есть такая пословица, знакомая из русской классики: «…». (2)Я бы прибавила к ней ещё другую, практически не менее важную: создавай себе привычку смолоду, с первых дней молодости! (3)Привычку к определённой форме, определённой технологии труда! (4)Это скажется на всей жизни, это принесёт огромные плоды в старости. (5)С ужасом вижу я у части современной молодёжи лёгкое и пустое отношение к времени… (6)Часы, дни проходят у молодого, полного сил существа впустую. (7)Напоминают ему: «Надо же успеть выучить, надо к такому-то успеть сделать!» – и получают в ответ: «Пустяки, наверстаю!»… (8)Впереди много времени, вёрсты и вёрсты. (9)Успеется. (10)И время, материальное время, бежит, как пустой конвейер, на который ничего не положено. (11)День не положено, месяц не положено, год не положено – впереди ещё есть вёрсты, наверстаю. (12)Но когда пришёл последний срок «наверстать», оказывается, что молодой, энергичный человек наверстать не может. (13)Один-два раза выйдет, а вообще – не получается, не выходит, хотя есть ещё и время для этого, и силы, и здоровье. (14)Почему не получается? (15)Попробуйте спросить у хорошего скрипача, месяцами не бравшего скрипку в руки, почему не выходит у него знакомый пассаж. (16)Да потому, что не было ежедневной тренировки пальцев, не было необходимой практики. (17)Время не резинка, оно действенно. (18)Пустое время между вами и вашим делом – пропущенное – не оставляет за этот промежуток вас и ваши способности точь-в-точь такими, какими они были до промежутка. (19)Они, ваши способности, за этот промежуток притупились, деквалифицировались, назад пошли. (20)И наоборот, если б он, этот промежуток времени, заполнялся бы вами, как на конвейере, практикой, повторением, изучением, освоением определённой вещи, то ваши способности и ваши умения за этот промежуток упрочились бы, вошли в привычку.

(21)Сколько теряют наши молодые люди, не заручившись привычкой думать, работать, изучать, делать с ранней молодости! (22)Но я неверно сказала, что промежуток откладывания своих дел в надежде «наверстать» оказывается для них только пустым и потерянным временем. (23)Время никогда не бывает пустым. (24)Оно откладывает на своём конвейере для праздной молодёжи по кирпичику пустоты, создавая постепенно привычку к ничегонеделанью. (25)И уже эта самая привычка ничегонеделанья и мешает им впоследствии «наверстать».

(М. Шагинян*)

*Мариэтта Сергеевна Шагинян (1888–1982) – русская писательница, литературовед, философ.

Текст 36

(1)В тo лето я жил в маленьком северном городе. (2)Я снял комнату на окраине, в старом двухэтажном доме. (3)Хозяин мой, доктор, был вечно занятой молчаливый человек. (4)Он жил один и лечил детей.

(5)Однажды в доме появился ещё один обитатель. (6)Вот как это произошло.

(7)Возвращаясь как-то с дежурства, доктор увидел слепого пса. (8)С обрывком верёвки на шее он сидел, забившись между брёвнами, и дрожал. (9)Доктор и раньше несколько раз видел его. (10)Теперь доктор остановился, рассмотрел его во всех подробностях, почмокал губами, посвистал, потом взялся за верёвку и потащил слепого к себе домой.

(11)Дома доктор вымыл его тёплой водой с мылом и накормил. (12)По привычке пёс вздрагивал и поджимался во время еды. (13)Ел он жадно, спешил и давился. (14)Лоб и уши его были покрыты побелевшими рубцами.

– (15)Ну, теперь ступай! – сказал доктор, когда пёс наелся, и подтолкнул его с террасы.

(16)Пёс упёрся и задрожал. (17)Потом улёгся на террасе и задремал.

(18)Он был худ, рёбра выпирали, спина была острой, и лопатки стояли торчком. (19)Иногда он приоткрывал свои мёртвые глаза, настораживал уши и поводил головой, принюхиваясь. (20)Потом снова клал морду на лапы и закрывал глаза.

(21)А доктор растерянно рассматривал его, ёрзал в качалке и придумывал ему имя. (22)Как его назвать?

– (23)Арктур… – пробормотал доктор.

(24)Пёс шевельнул ушами и открыл глаза.

– (25)Арктур! Иди сюда, Арктур! – уже уверенно, властно и радостно позвал доктор.

(26)Пёс встал, подошёл и осторожно уткнулся носом в колени хозяину. (27)Доктор засмеялся и положил руку ему на голову.

(28)Так для слепого пса началась новая жизнь.

(29)Собаки бывают разные, как и люди. (30)Есть собаки нищие, побирушки, есть свободные и угрюмые бродяги, есть глупо-восторженные брехуны. (31)Есть унижающиеся, вымаливающие подачки, подползающие к любому, кто свистнет им. (32)Извивающиеся, виляющие хвостом, рабски умильные, они бросаются с паническим визгом прочь, если ударить их или даже просто замахнуться.    

(33)Много я видел преданных собак, собак покорных, строптивых, гордецов, стоиков, подлиз, равнодушных, лукавых и пустых. (34)Арктур не был похож ни на одну собаку в мире. (35)Чувство его к своему хозяину было необыкновенным и возвышенным. (36)Он любил его страстно и поэтично, может быть, больше жизни.

(37)У хозяина бывало минутами плохое настроение, но чаще всего он был добр, и тогда Арктур изнывал от любви. (38)Когда же хозяин начинал толкать его, щекотать, гладить и смеяться прерывистым воркующим смехом, что это было за наслаждение! (39)Тело его обмякало и замирало, только громко и часто колотилось сердце. (40)Ему хотелось вскочить и помчаться, захлёбываясь радостным лаем. (41)Но он сдерживался. (42)Он был целомудрен и редко позволял себе раскрываться до конца.

 (По Ю. Казакову*)

*Юрий Павлович Казаков (1927–1982) – русский советский писатель-прозаик.

 Текст 37

(1)Недавно прочитал в журнале статью своего коллеги. (2)Говоря о нашем обществе, о наших многочисленных проблемах, он порадовался, что нынешние россияне освободились от предрассудков, от ханжества, которое так мешало нам раньше. (3)Вот тут, мне кажется, нужно кое-что уточнить.

(4)Что понимается под предрассудками? (5)Если понимать под предрассудками суеверия, ничем не оправданные предубеждения, то, конечно, такие предрассудки достойны осуждения. (6)И вот Пушкин пишет в письме Чаадаеву: «…я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; … как человек с предрассудками – я оскорблён…» (7)Но вряд ли он имеет в виду суеверия, чёрных кошек и «пережитки прошлого».

(8)Предрассудки у него – это не нечто нелепое, отжившее. (9)В данном случае Пушкин говорит о том, что «включается» перед рассудком. (10)До него. (11)Раньше него. (12)О том, что живёт в сознании человека всегда, что составляет его эмоциональную и подсознательную память, что заложено в него прошлым, что не зависит от воли. (13)И что же это за предрассудки? (14)Да всё те же понятия допустимого и недопустимого, возможного и невозможного, справедливого и несправедливого, благородного и бесчестного.

(15)Рассудочное, оценочное осмысление происходящего наступит потом, и кто знает, какими выводами и умозаключениями оно закончится. (16)Но предрассудок уже сработал, уже настроил человека определённым образом, и нельзя не принимать его во внимание.

(17)Теперь о ханжестве. (18)В любом толковом словаре пишут, что ханжа – это «лицемер, прикрывающийся добродетельностью и набожностью». (19)Всё так, и ханжество – штука действительно неприятная, но… (20)Нам-то сегодня о ханжестве только мечтать можно! (21)Нам ещё до него добраться нужно! (22)Нам ещё дожить надо до времён, когда у нас чиновники и просто граждане смогут выговаривать нужные высокие слова, понимая их смысл.    

(23)Ханжа хоть и не всегда, но должен совершать действия в соответствии с теми высокими понятиями, которые его вынуждает провозглашать общественное мнение. (24)А вот ждать благородных дел и честных решений от человека, убеждённого, что благородных помыслов и честности не существует в природе, просто бесполезно. (25)Нет, с ханжой ещё можно ужиться, а вот с откровенным и принципиальным «сверхчеловеком», человеком без предрассудков…

(26)На Западе разбогатевший человек обязательно занимается благотворительностью. (27)Не потому, что он такой святой. (28)А потому, что пусть попробует не заняться! (29)Нет, уголовно его преследовать не будут, а вот изгоем, не допускаемым в приличное общество, обязательно сделают.

(30)Вот о чём речь. (31)Как нам ввести в нашу жизнь высокие понятия долга и чести, совести и служения народу. (32)Чтобы, борясь с ханжеством, не впасть в дикость.

(По И. Серкову*)

*И.К. Серков (родился в 1926 г.) – детский писатель.

Текст 38

1)Дети видят мир не так, как взрослые. (2)У нас, даже если мы и восторгаемся закатом, птичками или кошками, – это больше так, замыленные восторги. (3)А дети сливаются со всей этой красотой. (4)Они не вне, а внутри неё.

(5)Однажды на листочке бумаги мой сын Серёжа нарисовал двух котов, собирающих в лесу грибы. (6)Большой кот и котёнок шли, держась за руки. (7)Да-да, не за лапы, а за руки. (8)Шли по-человечески на двух ногах и с корзинками. (9)Сквозь детскую наивность проглядывала живая реальность. (10)Кот и котик явно изображали нас с Серёжей.

(11)Острота и незамыленность в детском взгляде – это ещё не всё. (12)Он обладает также и «микроскопными» свойствами, позволяющими замечать усы комара, крылья мухи, песчинки, сахаринки… (13)Жучков-паучков, травинки, цветочки я показывал сыну, когда он был ещё младенцем. (14)Вместо ярких и безвкусных пластмассовых погремушек я вешал перед ним на ниточке осенние листья клёна, цветы по сезону, шишки еловые да сосновые. (15)И видел его явное удовольствие от них.

(16)Лет с пяти-шести я стал рисовать с ним на пару. (17)Я рисовал то, что он не мог, а потом отдавал дорисовывать то, что ему хотелось. (18)А затем оставлял наедине с нашей общей работой.

(19)Кошки и котята дома у нас не переводились. (20)Цветы, попугайчики. (21)Да и в деревне он жил подолгу. (22)Лес настоящий, речка Смородинка, старые домики. (23)Громадные берёзы и вётлы. (24)Колодец, родник. (25)Словом, природа во всём стихийном многообразии. (26)Были грозы страшные, и закаты-рассветы росные, град. (27)Был даже смерч настоящий, что на его глазах сломал высоченную берёзу. (28)А какие туманы в полнолуние мы с ним видели!

(29)Помнится, показал я Серёже в сильную лупу снежинки на улице. (30)Нашёл фотографии в книгах. (31)И сказал, что среди миллионов снежинок одинаковых никогда не будет. (32)Серёжа это понял и стал уже
по-другому смотреть на это белое чудо. (33)И рисовать. (34)Вот отсюда и сюжеты его картинок появлялись. (35)Могут спросить, мол, почему он так много кошек рисует и… сорок? (36)Просто у нас их много, и он вместе с нами их любит. (37)А черепашек-ниндзя или динозавров, не говоря уж о телепузиках, он никогда не рисовал.

(38)Флоренский писал своей дочери в 1937 году из Соловецкого лагеря: (39)«Секрет творчества – в сохранении юности. (40)Секрет гениальности – в сохранении детства, детской конституции на всю жизнь… (41)Эта-то конституция и даёт гению объективное восприятие мира… и потому оно цельно и реально. (42)Иллюзорное, как бы блестяще оно ни было, никогда не может быть названо гениальным. (43)Ибо суть гениального мировосприятия – проникновение в сущность вещей, а суть иллюзорного – в закрытии от себя реальности».

(По Д. Утенкову*)

*Дмитрий Максимович Утенков (родился в 1948 г.) – современный график, член Союза художников России.

Текст 39

(1)Пустой тратой времени являются попытки оценить взаимоотношения, кропотливо и пристально проанализировать то, что нас разъединяет. (2)Основным всё-таки является другой вопрос, на который мы должны найти ответ, если хотим улучшить или спасти наши отношения: «Что нас объединяет?».

(3)Мудрые справедливо говорили, что наши отношения с другими людьми будут длиться столько же, сколько будет существовать то, что нас объединяет. (4)Если нас связывают дом, дача, деньги, внешняя привлекательность или любые другие краткосрочные вещи, которые сегодня есть, а завтра нет, то с первыми же проблемами в этой сфере будут поставлены под угрозу и наши взаимоотношения. (5)Связи, в которых людей уже ничего не объединяет, похожи на потёмкинские деревни, где внешне всё нормально, но за красивым фасадом –одни проблемы и пустота. (6)Часто такие формальные связи хуже одиночества.

(7)Людей объединяют совместно пережитые трудности и кризисные моменты. (8)Если в преодолении препятствий, в поиске решений все стороны в одинаковой мере прилагают усилия и сражаются за то, чтобы стало лучше, это не только укрепляет любые отношения, но и рождает новые, более глубокие, удивительные состояния души, открывающие новые горизонты 
и направляющие развитие событий в совсем иное русло.

(9)Нужно научиться делать первый шаг, не теряя при этом самого себя и своего внутреннего достоинства. (10)Для взаимоотношений нужны двое, и любой наш шаг должен вызвать резонанс, отклик другого человека, за которым последует его реакция, его ответные шаги нам навстречу. (11)Если после наших продолжительных усилий такого не случается, то напрашивается один из выводов: либо мы делаем неверные шаги, либо наши взаимоотношения строятся на зыбкой почве, ибо держатся только на одном человеке и один человек пытается тащить на себе всё, а это уже абсурдно и искусственно.

(12)Для успеха любых взаимоотношений нужно, чтобы обе стороны пытались преодолеть чувство собственничества и эгоизма. (13)Очень часто мы не видим индивидуальности, уникальности людей, которых любим, и продолжаем рассматривать их как отражение наших собственных взглядов, требований, представлений о том, какими они должны быть. (14)Мы не должны пытаться воспитывать и переделывать людей по своему образу и подобию. (15)Любовь требует ощущения воздуха и свободы души. (16)Люди, любящие друг друга, не растворяются друг в друге и не теряют своей индивидуальности; они –две колонны, поддерживающие крышу одного храма.

(По Е. Сикирич*)

* Елена Анатольевна Сикирич (род. в 1956 г.) – современный публицист, философ, психолог, общественный деятель.

Текст 40

(1)Прутский поход Петра Первого, предпринятый в 1711 году, как говорится, сразу не заладился. (2)После победы над шведами в головах у многих русских государственных деятелей началось то, что позже назовут головокружением от успехов. (3)Когда под Полтавой была наголову разгромлена не знавшая прежде поражений армия шведского короля 
Карла ХII, державшего в узде всю Европу, многим казалось, что теперь для русского оружия нет ничего невозможного, что чудо-богатыри только свистнут – и турки сразу же выбросят белый флаг. (4)Но не тут-то было. (5)Турки хитро заманили русское войско в безводные степи, а потом окружили. (6)Страшный зной, голод и жажда, турецкие конники, бесшумно маячившие в мареве, будто призраки из преисподней, беспрестанные рыдания офицерских жён – всё слилось в погребальную музыку, которой дирижировала неизбежность… (7)Никто не знал, что делать. (8)Двигаться вперёд нельзя, потому что враги превосходили их вчетверо, нельзя стоять на месте, позволяя туркам стягивать кольцо окружения. (9)Но невозможно 
и отступить. (10)Словно вода в пересыхающем степном колодце, таяли силы, мало-помалу отчаяние и безнадёжность овладевали людьми, которые оказались в западне.

(11)Царь Пётр, пожалуй, лучше остальных понимал серьёзность создавшегося положения, но ему нужно было думать не о собственной жизни, а о судьбе страны, которая могла лишиться правителя. (12)Тогда царь отправил письмо в Боярскую Думу, которое правильнее было бы назвать завещанием. (13)В коротком послании он даёт последние распоряжения своим сподвижникам, просит их руководствоваться в своей деятельности государственными интересами.

(14)Турки схватили посыльного, нашли депешу и внимательно её прочитали. (15)Карл ХII, который прятался у турок, довольно потирал руки: письмо ясно указывало на то, что положение русских не просто тяжёлое, оно безнадёжное. (16)Но великий визирь, напротив, погрузился в задумчивость, а потом внезапно объявил, что решил заключить перемирие с окружённым русским войском и отпускает его на все четыре стороны. (17)Карл решил, что ослышался: какое перемирие, кто отпускает врага, попавшего в ловушку? (18)Да этот визирь спятил! (19)Шведский король просит, умоляет, требует, заклинает, но визирь непоколебимо качает головой: из перехваченного послания ясно, что русский царь уже готов к смерти, а это означает, что его воины будут сражаться остервенело, до последнего дыхания, до последней капли крови. (20)Конечно, стопятидесятитысячная турецкая армия скорее всего одолеет 40 тысяч русских воинов, но это будет пиррова победа. (21)Лучше, если русские просто уйдут.

(22)Этот исторический факт может вызвать разные оценки, стать предметом для глубоких социологических, философских и психологических обобщений. (23)Важно главное: в этом как будто бы бесславном с точки зрения прямых результатов походе ярко проявилась та сила, которую называют национальным духом. (24)Чаще всего эту силу характеризуют, используя определения «таинственная», «неведомая», «непостижимая», однако ничего мистического в ней нет. (25)Она рождается из необходимости защищать свою семью, друга, дом, Отчизну, то есть из необходимости отвечать за что-то большее, чем собственная жизнь. (26)Да, в том походе 
не были решены военные задачи, не были одержаны славные победы, но зато была добыта главная мудрость: побеждает не тот, у кого больше людей и оружия, а тот, у кого больше стойкости и мужества.

(По С. Покровскому*)

* Сергей Михайлович Покровский (род. в 1967 г.) – современный прозаик.

Текст 41

(1)Нынешние подростки, рождённые в начале девяностых годов  ХХ века, —первое поколение, выросшее в «обществе потребления». 
(2)У большинства из них, несмотря на юный возраст, уже существует личностная установка, соответствующая слогану: «Бери от жизни всё». (3)Всё взять, всё иметь, всё успеть. (4)Десяти-пятнадцатилетние активны, но не умеют делать что-либо просто так. (5)По велению души. (6)Они во многом хитрее и практичнее взрослых и искренне убеждены, что взрослые существуют лишь для удовлетворения их потребностей. (7)Всё возрастающих. (8)Дети хотят быстрее вырасти. (9)Почему спешат? (10)Чтоб свободно распоряжаться деньгами. (11)Как заработать, пока не знают, не задумываются.

(12)Сейчас воспитывают сверстники, телевидение, улица. (13)Российские психологи считают, что самая большая проблема заключается в том, что и сами взрослые нацелены на потребление. (14)Однако не всё так плохо. (15)В целом молодёжь очень разношёрстная, а болезненные перекосы имеют объективную основу: свойственные подростковому возрасту кризисы совпали с кризисом ценностных ориентаций в стране.

(16)У современной молодёжи немало и положительных ориентиров. (17)Она жаждет учиться, делать карьеру и для этого готова много работать, тогда как юноши и девушки эпохи застоя ждали, что им всё даст государство.

(18)Тенденция к самореализации —знаковое направление для сегодняшнего юного поколения. (19)А повышенное внимание подростков к определённым товарам, стилю жизни было и будет, так как это входит в круг ценностей, которыми надо обладать, чтобы вписаться в среду сверстников. (20)Надо быть как все.

(21)Что же наиболее значимо в жизни, по мнению самих подростков? (22)На первом месте у них —хорошая работа, карьера и образование. (23)Подростки осознают: чтобы в будущем хорошо жить, надо приложить к этому собственные усилия. (24)Многие старшеклассники хотят получить высшее образование, и в рейтинге профессий нет ни бандитов, ни киллеров, что наблюдалось ещё десять лет назад. (25)Для достижения своих целей они готовы отложить женитьбу или замужество до того времени, когда реализуют себя как специалисты и, соответственно, станут хорошо зарабатывать.

(26)Нынешние подростки не лучше и не хуже своих предшественников. (27)Просто они другие.

(По И. Маслову*)

* Илья Александрович Маслов (1935–2008 гг.) – поэт, прозаик, публицист, автор книг, посвящённых истории.

Текст 42

(1)Кустарник и мелколесье. (2)Жутковатая предвечерняя тишина. (3)Молчаливые заросли. (4)Большая стая сорок поднялась в одном, другом месте. (5)По этому пиршеству сорок и ворон находили в лесу погибших лосей и птиц. (6)Что же случилось?

(7)Недавно над этими местами летал самолёт и опрыскивал лес химической жидкостью. (8)Было задумано расширить площадь лугов. (9)Подсчитали, что корчевать живой лес дороже, чем отравить его с самолёта, а потом уж корчевать. (10)Дело не новое, оно привлекательно дешевизной и потому считается прогрессивным и выгодным. (11)Несомненно, есть в этом деле значительные плюсы. (12)Но есть и очень большие минусы. (13)Их не всегда замечают. (14)А ведь здесь погибло двадцать семь лосей, загублены тетерева, мелкие птицы, спасавшие окрестные поля и лес от вредителей. (15)Гибнут насекомые, многие из которых – наши друзья. (16)Какой бухгалтер возьмётся теперь подсчитывать выгоду операции?! (17)И это ещё не всё. (18)Тысячи людей большого города едут в лес. (19)Пение птиц, всякое проявление жизни составляют радость этих прогулок. (20)Встреча же с крупным зверем человеку иногда запоминается на всю жизнь. (21)Прикиньте же, скольким людям не встретятся двадцать семь лосей. (22)Какой бухгалтерией измеряется эта потеря?

(23)Что же, не нашлось человека, который мог бы предвидеть беду? (24)Совсем наоборот. (25)Засыпали соответствующие учреждения письмами. (26)А там своё суждение. «(27)У нас план. (28)И чего шум подняли? (29)Вещество вполне безопасное. (30)Ничего не случится с вашим зверьём».

(31)Святыми глазами теперь глядят ответственные чиновники на тех, кто бил тревогу:

(32) – Мы? (33)Лоси погибли от чего-то другого. (34)У нас есть инструкция. (35)Вот, читайте: «Данное вещество токсично для человека и животных. (36)Если не соблюдать осторожность, могут быть отравления, а также понижается качество молока у коров…» (37)Вот видите, качество молока… (38)Про лосей же ни слова…

(39) – Но ведь можно было об этом догадаться. (40)Предупреждали же…

(41) – Мы согласно инструкции…

(42)Вот и весь разговор.

(43)…В деле, где сходятся природа и химия, нами руководить должны Осторожность, Мудрость, Любовь к нашей матери-земле, живому, что украшает жизнь и радует человека. (44)Мы не должны забывать в любом деле о самом главном –о человеческом здоровье, не должны пренебрегать счастьем слышать пение птиц, видеть цветы у дороги, бабочку на подоконнике и зверя в лесу…

 (По В. Пескову*)

* Василий Михайлович Песков (род. в 1930 г.) – современный писатель-очеркист, журналист, путешественник.

Текст 43

(1)Сергей Николаевич Плетёнкин вернулся домой, как обычно, в половине девятого. (2)Он работал в сервисной мастерской, в самом центре города. (3)Чтобы оправдать горючее, по дороге домой он делал остановку возле центрального рынка и подхватывал, если, конечно, повезёт, попутчика. (4)Сегодня ему несказанно повезло, душа от радости пела, и он, едва разувшись, даже не помыв руки, сразу же помчался на кухню рассказывать об удивительном происшествии.

(5)Жена стояла возле раковины и мыла посуду. (6)Дочь с недовольным видом допивала чай и, капризно оттопырив нижнюю губу, спрашивала:

(7)–Мам, а почему нельзя?

(8)–Потому что… – раздражённо отвечала мать. (9)–Вон у отца отпрашивайся!

(10)Плетёнкин нетерпеливо махнул рукой, прося тишины, и, взвизгивая от радости, чем всегда раздражал жену, начал рассказывать.

(11)–Представляете, еду я сегодня мимо центрального рынка, тормозит меня какая-то женщина… (12)Просит, чтобы я её подвёз до заводоуправления. (13)Я гляжу: кожаное пальто, сапожки стильные, ну, и на лицо такая, видно, что ухоженная… (14)Я сразу ей: триста!.. (15)Она даже рот открыла. (16)Ну, ничего, села, довёз я её до управления. (17)Она выходит и даёт мне пятьсот рублей… (18)Я такой: «Так, а вот сдачи-то у меня нет!» (19)Она посмотрела на меня, пожала плечиками и говорит: «Ладно, сдачу оставьте себе!» (20)Представляешь, как повезло!

(21)–Да-а! (22)Были бы все пассажиры такие! – протянула жена.
(23)–Ты иди мой руки и давай садись ужинать…

(24)Плетёнкин закрылся в ванной и начал намыливать руки, вновь и вновь прокручивая подробности всего происшедшего. (25)Густые чёрные волосы, тонкие пальцы с обручальным кольцом, слегка отрешённый взгляд… (26)Такой взгляд бывает у людей, которые что-то потеряли, а теперь смотрят туда, где должна бы лежать пропавшая вещь, прекрасно зная, что там её 
не найдут.

(27)И вдруг он вспомнил её! (28)Это была Наташа Абросимова, она училась в параллельном классе. (29)Конечно, она изменилась: была невидной дурнушкой, а теперь стала настоящей дамой, но тоскливое разочарование в глазах осталось. (30)Однажды в одиннадцатом классе он вызвался проводить её, вёл тихими улочками, чтобы их не видели вместе. (31)У неё глаза светились от счастья, и, когда он попросил написать за него сочинение на конкурс «Ты и твой город», она тут же согласилась. (32)Плетёнкин занял первое место, получил бесплатную путёвку в Петербург, а после этого уже не обращал внимания на очкастую дурнушку. (33)И только на выпускном балу, выпив шампанского, он в порыве слезливой сентиментальности попытался ей что-то объяснить, а она смотрела на него с той же усталой тоской, с какой смотрела и сегодня.

(34)–Ну, получается, что я обманул тебя!

(35)–Меня? – она улыбнулась. (36)–Разве ты меня обманул?

(37)–А кого же! – сказал он и глупо ухмыльнулся. (38)Она молча ушла.

(39)…Плетёнкин хмуро намыливал руки. (40)Он подумал, что обязательно встретит её и вернёт ей двести, нет, не двести, а все пятьсот рублей… (41)Но с … понял, что никогда не сделает этого.

(42)–Ты чего там застрял? (43)Всё стынет на столе! – потеряв терпение, крикнула из кухни жена.

(44)«Разве ты меня обманул?» – вновь вспомнилось ему, и он поплёлся есть остывающий суп.

(По С.С. Качалкову*)

* Сергей Семёнович Качалков  (род. в 1943 г.) – современный писатель-прозаик.

Текст 44

(1)Вечером молодой пастух Гришка Ефимов, которого за большие хрящеватые уши, торчащие в разные стороны, будто остренькие рожки, называли Чертёнком, пригнал в село табун. (2)Бешено вращая зрачками, он рассказал толпившимся возле гаража мужикам, что видел в степи настоящую антилопу.

– (3)Да чего этого Чертёнка слушать: он собаку от курицы не отличает! – недоверчиво отмахивались от него. – (4)Откуда в наших местах антилопы?

– (5)Да я лично видел! (6)Она в лощине паслась!

– (7)Так, может, это не антилопа, а северный олень или мамонт?! – вкрадчиво спросил визжащего от обиды Чертёнка дед Кадочников, пряча улыбку в большой окладистой бороде. (8)Смеясь, мужики стали расходиться. (9)Не смеялся только рослый механик Николай Савушкин. (10)Он строго посмотрел на пастуха и тихо спросил его:

– (11)Ты точно антилопу видел?

– (12)Точно! (13)Видел! (14)Мамой клянусь! – пастух неуклюже перекрестился. – (15)А зачем тебе, Колёк, антилопа? (16)Лето ведь – мясо испортится!

– (17)Мне  не  мясо,  мне  рога  нужны, я  из  них  лекарство  сделаю! (18)Дочка у меня сильно хворает, уже третий год.

(19)Ранним утром, едва только рассвело, Савушкин взял ружьё и отправился в лощину. (20)Туман тугими лентами покрывал степь, и сквозь белые кружева синели одинокие берёзы, похожие на старинные корабли, застрявшие во льдах. (21)Савушкин исходил всю лощину, пролазил все перелески, но не нашёл следов антилопы. (22)Он знал, что ничего не найдёт. (23)Так уж, видно, суждено. (24)Суждено видеть стеклянные глаза девочки, которая с тоской смотрит куда-то внутрь себя, как будто чувствует, как по её крошечному телу крадётся боль. (25)Боль, похожая на большую чёрную кошку.

(26)Нещадно палило полуденное солнце, и воздух, словно горячий жир, стекал густыми струями на землю. (27)Нужно было возвращаться назад. (28)Савушкин спустился с холма и заплакал. (29)По его лицу, мешаясь с потом, текли слёзы и, будто кислота, разъедали кожу… (30)Она молчит, просто смотрит внутрь себя и молчит, потому что знает: никто не поможет. (31)И ты видишь, как твой ребёнок в одиночестве блуждает по бесконечным лабиринтам боли.

(32)Вдруг Савушкин замер. (33)В овражке, прорытом вешними водами, стояла антилопа. (34)Совсем  близко,  под  самым  носом,  шагах  в  двадцати. (35)Савушкин осторожно снял с плеча ружьё, взвёл курки. (36)Антилопа смотрела на него, но почему-то не убегала.

– (37)Стой, стой, миленькая, стой! – шёпотом уговаривал её Савушкин. (38)Он шагнул влево и увидел рядом с антилопой детёныша. (39)Малыш примостился возле матери, на траве, поджав тонкие ножки, и, сморённый жарой, устало смотрел куда-то в сторону. (40)Мать стояла возле него, закрывая своим телом от палящего солнца. (41)Прохладная тень, будто фиолетовое покрывало, лежала на сонно вздрагивающей головке детёныша. (42)Савушкин вздохнул и попятился назад…

(43)Солнце жгло прокалённую землю. (44)Дочка сидела на крыльце 
и ела землянику, которую он нарвал в овраге перед самым селом. 

– (45)Вкусно, миленькая?

– (46)Вкусно!

(47)Савушкин наклонился и погладил её мягкие волосы. (48)На голову ребёнка, будто фиолетовое покрывало, легла прохладная тень.

(По А. Владимирову*)

* Александр Павлович Владимиров – современный писатель-прозаик.

Текст 45

(1)«Я лучше, я умнее всех». (2)Человек такой моральной позиции напрочь лишён способности судить о своих возможностях. (3)Хорошо, если в конце концов он поймёт это и займёт соответствующее своим способностям место, положит на плечи посильный груз. (4)А если нет? (5)Такой человек, окажись он у власти (пусть самой что ни на есть скромной), станет только вредить делу. (6)Такой руководитель побоится иметь хорошего заместителя: как бы тот не занял его место. (7)Не поддержит дельного предложения: ведь оно исходит не от него, руководителя. (8)Похоронит хороший проект, если он «не работает» на его, начальника, авторитет.

(9)Каждый человек ищет место в жизни. (10)Старается утвердить своё «я». (11)Это естественно. (12)Только вот как он находит своё место, какими путями идёт к нему, какие моральные ценности имеют вес в его глазах, – вопрос чрезвычайно важный.

(13)Поэт сказал: «Мы все немножко подпираем небосвод». (14)Это о достоинстве человека, его месте на земле, его ответственности за себя, за всех и за всё.

(15)И ещё верные слова: «Каждый человек стóит ровно столько, сколько он действительно создал, минус его тщеславие».

(16)Чего уж там, многие из нас не могут признаться себе, что из-за ложно понятого, раздутого чувства собственного достоинства, из-за нежелания показаться хуже мы иногда делаем опрометчивые шаги, поступаем не очень правильно – лишний раз не переспросим, не скажем «не знаю», «не могу».

(17)Слов нет, беспардонные себялюбцы вызывают чувство осуждения. (18)Однако не лучше и те, кто разменивает своё достоинство, как мелкую монету. (19)В жизни каждого человека, наверное, бывают моменты, когда он просто обязан проявить своё самолюбие, утвердить своё «я». (20)И, конечно, сделать это не всегда просто.

(21)Одним из семи чудес света, о которых писали древние, был александрийский маяк – сооружение грандиозное и необычное. (22)Рассказывают, что сферическое зеркало маяка под определённым углом собирало в пучок столько солнечного света, что могло сжигать корабли, плывущие далеко в море. (23)Маяк был построен по приказу Птолемея Филадельфа. (24)На мраморных плитах маяка самолюбивый фараон приказал выбить своё имя.

(25)Но кто был подлинным творцом седьмого чуда, его настоящим строителем? (26)Люди узнали об этом через много лет. (27)Оказывается, архитектор сделал на каменных плитах маяка углубления и в них высек слова: «Сострат, сын Дексифана из Книда, – богам-спасителям ради мореходов». (28)Надпись он залепил известью, затёр её мраморной крошкой и на ней начертал, как того требовал фараон: «Птолемей Филадельф».

(29)Так всегда бывает. (30)Истинная цена человека рано или поздно всё равно обнаруживается. (31)И тем выше эта цена, чем больше человек любит не столько себя, сколько других. (32)Лев Толстой подчёркивал, что каждый из нас, так называемый маленький, рядовой человек, на самом деле есть лицо историческое. (33)Великий писатель возлагал ответственность за судьбу всего мира на каждого из нас. (34)На то самое «я», которое таит в себе силы титанические. (35)То самое «я», которое становится во сто крат сильнее, превращаясь в «мы», в заботу о нашем общем благе. (36)На этом пути человеку дорого доброе имя, общественное признание. (37)Не будем забывать об этом.

(По М.С. Крюкову*)

* Марлен Сергеевич Крюков (1931–1997 гг.) – русский писатель, журналист.

Текст 46

(1)В детстве я зачитывался книжками про индейцев и страстно мечтал жить где-нибудь в прериях, охотиться на бизонов, ночевать в шалаше… (2)Летом, когда я окончил девятый класс, моя мечта неожиданно сбылась: дядя предложил мне охранять пасеку на берегу тощей, но рыбной речушки Сисявы. (3)В качестве помощника он навязал своего десятилетнего сына Мишку, парня степенного, хозяйственного, но прожорливого, как галчонок.

(4)Два дня пролетели в один миг: мы ловили щук, обходили дозором наши владения, вооружившись луком и стрелами, без устали купались; в густой траве, где мы собирали ягоды, таились гадюки, и это придавало нашему собирательству остроту опасного приключения. (5)Вечерами в огромном котле я варил уху из пойманных щук, а Мишка, пыхтя от натуги, выхлебывал её огромной, как ковш экскаватора, ложкой.

(6)Но, как выяснилось, одно дело – читать про охотничью жизнь в книгах, и совсем другое – жить ею в реальности.

(7)Скука мало-помалу начинала томить меня, вначале она ныла несильно, как недолеченный зуб, потом боль стала нарастать и всё яростнее терзать мою душу. (8)Я страдал без книг, без телевизора, без друзей, уха опротивела мне, степь, утыканная оранжевыми камнями, похожими на клыки вымерших рептилий, вызывала тоску, и даже далёкое поле жёлтого подсолнечника мне казалось огромным кладбищем, которое завалили искусственными цветами.

(9)Однажды после обеда послышался гул машины. (10)Дядя так рано никогда не приезжал – мы решили, что это разбойники-грабители. (11)Схватив лук и стрелы, мы выскочили из палатки, чтобы дать отпор незваным гостям. (12)Возле пасеки остановилась «Волга». (13)Высокий мужчина лет сорока, обойдя машину, открыл заднюю дверь и помог выйти маленькому старичку. (14)Тот, шатаясь на слабых ногах, тяжело осел на траву и стал с жадной пронзительностью смотреть кругом, словно чуял в летнем зное какой-то неотчётливый запах и пытался понять, откуда он исходит. (15)Вдруг ни с того ни с сего старичок заплакал. (16)Его лицо не морщилось, губы не дрожали, просто из глаз часто-часто потекли слёзы и стали падать на траву. (17)Мишка хмыкнул: ему, наверное, показалось чудным, что старый человек плачет, как дитя. (18)Я дёрнул его за руку. (19)Мужчина, который привёз старика, понимая причину нашего удивления, пояснил:

(20)– Это мой дед! (21)Раньше он жил здесь. (22)На этом самом месте стояла деревня. (23)А потом все разъехались, ничего не осталось…

(24)Старик кивнул, а слёзы не переставая текли по его серым впалым щекам.

(25)Когда они уехали, я оглянулся по сторонам. (26)Наши тени – моя, высокая, и Мишкина, чуть меньше, – пересекали берег. (27)В стороне горел костёр, ветерок шевелил футболку, которая сушилась на верёвке… (28)Вдруг я ощутил всю силу времени, которое вот так раз – и слизнуло целую вселенную прошлого. (29)Неужели от нас останутся только эти смутные тени, которые бесследно растают в минувшем?! (30)Я, как ни силился, не мог представить, что здесь когда-то стояли дома, бегали шумные дети, росли яблони, женщины сушили бельё… (31)Никакого знака былой жизни! (32)Ничего! (33)Только печальный ковыль скорбно качал стеблями и умирающая речушка едва шевелилась среди камышей…

(34)Мне вдруг стало страшно, как будто подо мной рухнула земля и я оказался на краю бездонной пропасти. (35)Не может быть! (36)Неужели человеку нечего противопоставить этой глухой, равнодушной вечности?

(37)Вечером я варил уху. (38)Мишка подбрасывал дрова в костёр и лез своей циклопической ложкой в котелок – снимать пробу. (39)Рядом с нами робко шевелились тени, и мне казалось, что сюда из прошлого несмело пришли некогда жившие здесь люди, чтобы погреться у огня и рассказать о своей жизни. (40)Порою, когда пробегал ветер, мне даже слышны были чьи-то тихие голоса…

(41)Тогда я подумал: память. (42)Чуткая человеческая память. (43)Вот что человек может противопоставить глухой, холодной вечности. (44)И ещё я подумал о том, что обязательно всем расскажу о сегодняшней встрече. 
(45)Я обязан это рассказать, потому что минувшее посвятило меня в свою тайну, теперь мне нужно донести, как тлеющий уголёк, живое воспоминание о прошлом и не дать холодным ветрам вечности его погасить.

(По Р. Савинову*)

* Роман Сергеевич Савинов (род. в 1980 г.) – российский писатель, публицист.

Текст 47

(1)Слепой лежал тихо, сложив на груди руки и улыбаясь. (2)Оберегая нервы Рабида, профессор не сказал ему, что операция удалась, что он, безусловно, станет вновь зрячим. (3)Какой-нибудь десятитысячный шанс на неудачу мог обратить всё в трагедию.

(4)Среди мучительного напряжения, ожидания и всяких предположений Рабид услышал голос подходящей к нему Дэзи Гаран. (5)Это была девушка, служившая в клинике; часто в тяжёлые минуты Рабид просил её положить ему на лоб свою руку. (6)И теперь он с удовольствием ожидал, что эта маленькая дружеская рука слегка прильнёт к его онемевшей от неподвижности голове.

(7)Когда она отняла руку, он, так долго смотревший внутрь себя и научившийся безошибочно понимать движения своего сердца, понял ещё раз, что главным его страхом за последнее время стало опасение никогда не увидеть Дэзи. (8)Ещё когда его привели сюда и он услышал стремительный женский голос, распоряжавшийся устройством больного, в нём шевельнулось отрадное ощущение нежного и стройного существа, нарисованного звуком этого голоса. (9)Это был тёплый, весёлый и близкий душе звук молодой жизни, богатый певучими оттенками, ясными, как тёплое утро.

(10)Постепенно в нём отчётливо возник её образ, произвольный, как все наши представления о невидимом, но необходимо нужный ему. (11)Разговаривая в течение трёх недель только с ней, подчиняясь её лёгкому и настойчивому уходу, Рабид знал, что начал любить её уже с первых дней; теперь он стремился выздороветь прежде всего ради неё.

(12)И он совершенно не знал, что эта девушка, голос которой делал его таким счастливым, думала о его выздоровлении со страхом и грустью, так как была некрасива. (13)Он был слеп, и она могла спокойно смотреть на себя его внутренним о ней представлением, которое он выражал не словами, 
а всем своим отношением, и она знала, что он любит её.

(14)Наступил час испытания. (15)В два счёта повязка была снята. (16)Рабид понял, что прозрел. (17)Теперь он нетерпеливо ждал, когда уйдут все люди, возвратившие ему зрение, чтобы позвать Дэзи и сказать ей всё самое главное.

(18)Узнав, что операция удалась блестяще, Дэзи вышла с улыбкой на лице и казнью в душе к дверям, за которыми всё так необычайно переменилось. (19)И, припомнив со всей быстротой последних минут многие мелочи их встреч и бесед, она поняла, что он точно любил её. (20)Коснувшись двери, она помедлила и открыла её.

– (21)Кто вы? – вопросительно улыбаясь, спросил Рабид.

– (22)Правда, я как будто новое существо для вас? – сказала она, мгновенно возвращая ему звуками голоса всё их короткое, таящееся друг от друга прошлое.

(23)В его чёрных глазах она увидела нескрываемую, полную радость, и страдание отпустило её. (24)Не произошло чуда, но весь её внутренний мир, вся её любовь, страхи, самолюбие и отчаянные мысли и все волнения последней минуты выразились в такой улыбке залитого румянцем лица, что вся она, со стройной своей фигурой, казалась Рабиду звуком струны, обвитой цветами. (25)Она была хороша в свете любви.

– (26)Теперь, только теперь, – сказал Рабид, – я понял, почему у вас такой голос, что я любил слышать его даже во сне.

(27)В этот момент его, рождённое тьмой, точное представление о ней было и осталось таким, какого не ожидала она.

 (По А. Грину*)

* Александр Грин (1880–1932) – русский писатель-прозаик, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных романтических книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

Текст 48

(1)Когда при Берге произносили слово «Родина», он усмехался. (2)Он не понимал, что это значит. (3)Родина, земля отцов, страна, где он родился, – не так важно, где человек появился на свет. (4)Земля отцов! (5)Берг не чувствовал никакой привязанности ни к своему детству, ни к маленькому городку, где он родился.

– (6)Эх, Берг, сухарная душа! – с тяжёлым укором говорили ему друзья.

– (7)Какой из тебя художник, когда ты землю родную не любишь, чудак!

(8)Может быть, поэтому Бергу и не удавались пейзажи. (9)Он предпочитал портрет, плакат. (10)Он старался найти стиль своего времени, но эти попытки были полны неудач и неясностей.

(11)Однажды Берг получил письмо от художника Ярцева. (12)Он звал его приехать в муромские леса, где проводил лето.

(13)Август стоял жаркий и безветренный. (14)Ярцев жил далеко от безлюдной станции, в лесу, на берегу глубокого озера с чёрной водой. (15)Он снимал избу у лесника. (16)Вёз Берга на озеро сын лесника Ваня Зотов, сутулый и застенчивый мальчик. (17)На озере Берг прожил около месяца. (18)Он не собирался работать и не взял с собой масляных красок. (19)Он привёз только маленькую коробку с акварелью.

(20)Целые дни он лежал на полянах и с любопытством рассматривал цветы и травы. (21)Берг собирал ягоды шиповника и пахучий можжевельник, тщательно рассматривал осенние листья. (22)На закатах журавлиные стаи с курлыканьем летели над озером на юг. (23)Берг впервые почувствовал глупую обиду: журавли показались ему предателями. (24)Они бросали без сожаления этот пустынный, лесной и торжественный край, полный безымянных озёр и непролазных зарослей.

(25)В сентябре пошли дожди. (26)Ярцев собрался уезжать. (27)Берг рассердился. (28)Как можно было уезжать в разгар этой необыкновенной осени? (29)Желание Ярцева уехать Берг ощутил теперь так же, как когда-то отлёт журавлей, – это была измена. (30)Чему? (31)На этот вопрос Берг вряд ли мог ответить. (32)Измена лесам, озёрам, осени, наконец, тёплому небу, моросившему частым дождём.

– (33)Я остаюсь, – сказал Берг резко. – (34)Я хочу написать эту осень.

(35)Ярцев уехал. (36)На следующий день Берг проснулся от солнца. (37)Лёгкие тени ветвей дрожали на чистом полу, а за дверью разлилась тихая синева. (38)Слово «сияние» Берг встречал только в книгах поэтов, считал его пафосным и лишённым ясного смысла. (39)Но теперь он понял, как точно это слово передаёт тот особый свет, какой исходит от сентябрьского неба 
и солнца.

(40)Берг взял краски, бумагу и пошёл на озеро. (41)Он торопился. (42)Он хотел всю силу красок, всё умение своих рук и зоркого глаза, всё то, что дрожало где-то на сердце, отдать этой бумаге, чтобы хоть в сотой доле изобразить великолепие этих лесов, умирающих величаво и просто. (43)Берг работал как одержимый. (44)Никто его никогда таким не видел!

(45)Вернувшись в город, Берг обнаружил извещение о выставке. (46)Его попросили сообщить, сколько своих вещей он выставит. (47)Берг сел к столу и быстро написал: «Выставляю только один этюд акварелью, сделанный мною этим летом, – мой первый пейзаж».

(48)Была полночь. (49)Мохнатый снег падал снаружи на подоконник. (50)В соседней квартире кто-то играл на рояле сонату Грига. (51)Берг хотел проследить, какими неуловимыми путями появилось у него ясное и радостное чувство Родины. (52)Оно зрело годами, но последний толчок дали лесной край, осень, крики журавлей… (53)Почему? (54)Берг никак не мог найти ответа, хотя и знал, что это было так.

 (55)Берг знал, что теперь он связан со своей страной не только разумом, но и всем сердцем, как художник, и что любовь к Родине сделала его умную, но сухую жизнь тёплой, весёлой. (56)Во сто крат более прекрасной, чем раньше.

 (По К.Г. Паустовскому*)

* Константин Георгиевич Паустовский (1892–1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

Текст 49

(1)В Москве уже осень, а в Коктебеле бархатный сезон.

(2)Хотя времена иные, шумные, но и нынче хорошо в Крыму. (3)Вдоль набережной – сплошные магазины-скворечники с яркой пестрядью этикеток и обёрток, кафе, шашлычные, закусочные. (4)Но остались море, небо, горы, степь; их молчание, ропот волн, шелест травы – словом, главное.

(5)А вечерами – шумная набережная, от затенённой диким виноградом веранды до музея Волошина. (6)Прогулки, разговоры, толкотня. (7)Занятные безделушки на парапете и лотках. (8)Что-то рассмотришь, что-то купишь – себе или родным и друзьям в подарок.

(9)Всё славно. (10)И лишь пожилая женщина с букетами полыни тревожила меня. (11)Она была не к месту и всем своим видом – потёртое пальто, тёмный платок, старость – и своими жалкими, никому не нужными букетами. (12)Вечерами она, сгорбившись, одиноко сидела на скамейке на самом краю набережной. (13)Она была лишней на этом осеннем, но всё же празднике на берегу моря.

(14)В первый же день я, конечно, купил у неё букетик полыни, выслушав: «Повесите на стенку, и так хорошо будет пахнуть!» (15)Купил, словно долг отдал. (16)Но от этого не стало легче! (17)Конечно же, не от хорошей жизни прибрела она сюда. (18)Сидит, потом медленно бредёт во тьме домой. (19)Старая мать моя обычно, ещё солнце не сядет, уже ложится в постель. (20)Говорит, что устала. (21)Ведь и в самом деле устала: такая долгая жизнь. (22)И такой долгий летний день – для старого человека.

(23)Старые люди. (24)Сколько их ныне с протянутой рукой. 
(25)И эта одинокая пожилая женщина на набережной! (26)Просить милостыню, видно, не хочет. (27)Хотя подали бы ей много больше, чем выручит за свои жалкие сухие веточки. (28)Но просить не хочет. (29)Сидит.

(30)Прошёл день, другой, третий. (31)Ещё радовали солнечные дни, тёплое море, голубое небо, яркие клумбы оранжевых бархоток и пахучих петуний, зелень деревьев. (32)В Москве слякотно, холодно и даже снег прошёл, а здесь ласковое лето. (33)Днём хорошо, и вечером приятно погулять по набережной, постоять на причале возле рыбаков.

(34)И всякий вечер на набережной была старая женщина, одиноко сидящая возле букетов сухой полыни.

(35)Но однажды, выйдя на набережную, увидел я, что возле старой женщины, на её скамейке, сидит пара: бородатый мужчина – на краешке скамьи, на отлёте, мирно покуривает, а супруга его живо беседует со старушкой. (36)Сухой букетик – в руке, какие-то слова о пользе полыни 
и всяких других растений. (37)А разговоры «о пользе» весьма притягательны.

(38)Вот возле старой женщины, у её букетиков, заслышав что-то 
«о пользе», стали останавливаться. (39)День на исходе, забот никаких. (40)Самое время побеседовать «о пользе». (41)Беседуют и, гляжу, покупают. (42)Дело-то копеечное.

(43)Поглядел я, порадовался, побрёл потихоньку своей дорогой. 
(44)А на душе как-то спокойно стало. (45)Ведь так тревожно было видеть её одиночество, словно заноза вонзалась в сердце.

(46)Следующим вечером – та же картина: женщины беседуют, бородатый мужчина спокойно покуривает рядом. (47)Слышу, старушку уже по имени-отчеству величают. (48)Значит, познакомились. (49)Это и вовсе хорошо.

(50)В один из последних вечеров видел я и старую женщину с сухими цветами, и её новых друзей. (51)Последние, видимо, уезжали. (52)Мужчина что-то записывал на бумажке. (53)Наверное, адрес.

(54)На следующий день – гроза, ливень, потом моросило. (55)Вышел 
я вечером – никого. (56)И старушки тоже, конечно, нет.

(57)Но тогда, в тот последний мой крымский вечер, и теперь, от Коктебеля вдали, я вспоминаю о старой женщине без горечи и печали. (58)Нашлись люди добрые, посидели возле неё, поговорили. (59)А что ещё нужно старому человеку? (60)Теперь она зимует и ждёт весны. (61)Как и все мы, грешные, ждём тепла, небесного ли, земного. (62)Любое – в помощь.

(По Б.П. Екимову*)

* Борис Петрович Екимов (род. в 1938 г.) – российский прозаик и публицист.

Текст 50

(1)Тогда у нас ещё был только один ребёнок – старший сын. (2)Мы были замечательно бедны. (3)Питались жареной капустой и гречкой. (4)Новогодние подарки ребёнку начинали покупать за полгода, не позже, так как точно знали, что накануне Нового года денег на все заказанные им у Деда Мороза сюрпризы точно не хватит. (5)Так вот и жили, приобретая один подарок в месяц: на него иногда уходила треть моей нехитрой зарплаты.

(6)Старший очень долго верил в Деда Мороза, чуть ли не до восьми лет. (7)По крайней мере, я точно помню, что в первом классе он реагировал на одноклассников, которые кричали, что никакого Деда Мороза нет, как на глупцов.

(8)Каждый год он составлял списки: что он желает заполучить к празднику. (9)Мы по списку всё исполняли, иногда добавляя что-либо от себя.

(10)И вот, помню, случился очередной Новый год. (11)Мы с женою глубоко за полночь выложили огромный мешок подарков под ёлку. (12)Легли спать в предвкушении – нет же большей радости, как увидеть счастье своего ребёнка.

(13)Утром, часов в 9, смотрим – он выползает из своей комнатки. (14)Вид сосредоточенный, лоб нахмурен: может, Дед Мороз забыл зайти. (15)Заприметил мешок, уселся рядом с ним и давай выкладывать всё. (16)Там был аэроплан на верёвочке. (17)Там был пароход на подставочке. (18)Солдаты трёх армий в ужасающей врага амуниции. (19)Книга с роскошными картинками. (20)Щит и меч. (21)Первый, ещё игрушечный мобильник.

(22)Когда он всё это выгрузил, нам с кровати стало не видно нашего ребёнка. (23)Мы даже дыхание затаили в ожидании его реакции. (24)И тут раздался оглушительный плач! (25)Сын рыдал безутешно.

(26)Жена вскочила с кровати: что, мол, что такое, мой ангел?

(27)Вы знаете, я врать не буду – я не помню точно, чего именно ему не хватило в числе подарков. (28)Но, поверьте, это была сущая ерунда. (29)Допустим, он хотел чёрный танк, а мы купили ему зелёный броневик. (30)Что-то вроде того.

(31)Но обида и некоторый даже ужас были огромны.

– (32)Он забыл танк! – рыдал ребёнок. – (33)Он забыл! (34)Он забыл!

(35)Сидит, понимаете, этот наш маленький гномик под горой игрушек, купленных на последние деньги родителями, отказывающими себе во всём, невидимый за ними, – и рыдает.

(36)Реакция наша была совершенно нормальная. (37)Мы захохотали. (38)Ну, правда, это было очень смешно.

(39)Он от обиды зарыдал ещё больше – мы кое-как его утешили, пообещав написать Деду Морозу срочную телеграмму, пока он не уехал 
к себе в Лапландию… (40)Я до сих пор уверен, что мы себя вели правильно.

(41)Может, у кого-то поведение моего ребёнка вызовет желание воскликнуть: «(42)Набаловок! (43)Кого вы воспитываете! (44)Он вам ещё покажет!»

(45)Как хотите, я не спорю. (46)Я ж знаю, что он не набаловок. (47)Он отреагировал как ребёнок, которому ещё неведомы несчастье и обман. (48)Этого всего ему вдосталь достанется потом. (49)Уже достаётся.

(50)Но дитя, у которого было по-настоящему счастливое детство, когда сбывалось всё, что должно сбыться, всю жизнь обладает огромным иммунитетом. (51)Я в этом убеждён.

(52)Мой отец говорил мне эту любимую мою фразу: «(53)Как скажешь – так и будет». (54)Я всё жду, кто мне ещё в жизни может такие слова сказать. (55)Больше никто не говорит. (56)Так как никто не может мне повторить эти слова, я сам часто их говорю своим близким.

(57)Мой старший подрос, и теперь у нас детей уже четверо. (58)Старший свято блюдёт тайну Деда Мороза. (59)Дед Мороз есть, факт. (60)Каждый год наши младшие пишут ему свои письма.

(61)Старший самым внимательным образом отслеживает, чтобы броневик был зелёный, чтобы вместо мушкетёров в мешок не попали пираты, чтобы вместо Гарри Поттера не была куплена Таня Гроттер (или наоборот) и чтобы воздушные шарики были правильной воздушно-шариковой формы.

(62)Насколько я вижу (а я вижу), опыт детства научил моего старшего сына не безответственности и наглости, а желанию самолично доводить чудеса до конца для тех, кто ждёт этих чудес и верит в них.

 (По З. Прилепину*)

* Захар Прилепин (Евгений Николаевич Прилепин; род. в 1975 г.) – современный российский писатель, лауреат литературных премий.

Текст 51

(1)Во внешней человеческой красоте воплощены наши представления об идеале прекрасного. (2)Внешняя красота – это не только антропологическое совершенство всех элементов тела, не только здоровье. (3)Это внутренняя одухотворённость: богатый мир мыслей и чувств, нравственного достоинства, уважение к людям и к себе. (4)Чем выше нравственное развитие и общий уровень духовной культуры человека, тем ярче отражается внутренний духовный мир во внешних чертах. (5)Это «свечение души», по выражению Гегеля, всё больше проявляется, понимается и чувствуется современным человеком. (6)Внутренняя красота отражается на внешнем облике.

(7)Единство внутренней и внешней красоты – это эстетическое выражение нравственного достоинства человека. (8)Нет ничего зазорного 
в том, что человек стремится быть красивым. (9)Но, мне кажется, надо иметь моральное право на это желание. (10)Нравственность этого стремления определяется тем, в какой мере эта красота выражает творческую, деятельную сущность человека. (11)Ярче всего красота человека проявляется тогда, когда он занят любимой деятельностью, которая по своему характеру подчёркивает в нём что-то хорошее, свойственное его личности. (12)При этом его внешний облик озарён внутренним вдохновением. (13)Не случайно красоту дискобола Мирон воплотил в момент, когда напряжение внутренних духовных сил сочетается с напряжением сил физических, в этом сочетании – апофеоз красоты.

(14)Внешняя красота имеет свои внутренние, нравственные истоки: любимое творчество делает человека красивым, преобразует черты лица – делает их тонкими, выразительными.

(15)Красоту создаёт и тревога, забота – то, что обычно называют «муками творчества». (16)Как горе откладывает на лице неизгладимые морщины, так и творческие заботы являются самым тонким, самым искусным скульптором, делающим лицо красивым. (17)И наоборот, внутренняя пустота придаёт внешним чертам лица выражение тупого равнодушия.

(18)Если внутреннее духовное богатство создаёт человеческую красоту, то бездеятельность (и тем более безнравственная деятельность) эту красоту губит.

(19)Безнравственная деятельность уродует. (20)Привычка лгать, лицемерить, пустословить создаёт блуждающий взгляд: человек избегает смотреть в глаза другим людям; в его глазах трудно увидеть мысль, он прячет её. (21)Зависть, эгоизм, подозрительность, боязнь того, что «не оценят», – все эти чувства постепенно огрубляют черты лица, придают ему угрюмость, нелюдимость. (22)Быть самим собой, дорожить своим достоинством – это живая кровь подлинной человеческой красоты.

(23)Идеал человеческой красоты – это ещё и идеал нравственности. (24)В конечном счёте единство физического, нравственного, эстетического совершенства – это и есть та гармония, о которой так много говорится.

(По В.А. Сухомлинскому*)

* Василий Александрович Сухомлинский (1918–1970) – выдающийся советский педагог-новатор.

 Текст 52

(1)С глазами, полными слёз, Иван глядел в снег под собою: подступал конец его сказки. (2)Правда, добрая половина Облога стояла нетронутой, 
но в сознании мальчика бор перестал существовать одновременно с гибелью той могучей хвойной старухи, что осеняла Калинову кровлю. (3)Оставлять её было немыслимо: в первую же пургу, при падении, она раздавила бы Калинову сторожку, как гнилой орех.

– (4)Теперь раздайсь маленько, – тусклым голосом сказал Кнышев. – (5)Дакось и мне погреться чуток!

(6)Неожиданно для всех он сбросил с себя поддёвку и остался в белой рубахе, опоясанной кавказским ремешком с серебряным набором. (7)Десяток рук протянули ему пилы; он выбрал топор у ближайшего, прикинул на вес, одобрительно, на пробу, тронул ногтем лезвие, прозвеневшее, как струна, 
и притоптал снежок, где мешал, – прислушался к верховому шелесту леса 
и неторопливо, как на эшафоте, с маковки до пяты оглядел свою жертву. (8)Она была неслыханно хороша сейчас, старая мать Облога, в своей древней красе, прямая, как луч, и без единого изъяна; снег, как розовый сон, покоился на её отяжелевших ветвях. (9)Пока ещё не в полную силу, Кнышев размахнулся и с оттяжкой на себя, как бы дразня, ударил в самый низ, по смолистому затеку у комля, где, подобно жилам, корни взбегали на ствол, 
а мальчик Иван чуть не ахнул от удивления, что кровка не забрызгала ему рук.

– (10)Вот как её надоть, – наставительно промолвил Золотухин. – (11)Учитеся!

(12)И хотя Кнышев действовал без передышки, все понимали: он несколько подзатягивает своё удовольствие, чего простые люди никогда не прощали и заправским палачам.

– (13)Пошла-а… – придушенно шепнул кто-то над головой Ивана.

(14)Еле заметное движение родилось в ветвях, что-то деловито хрустнуло внизу и мелкой дрожью отозвалось в вершине. (15)Нет ничего медленней и томительней на земле, чем падение дерева, под чьей сенью посещали тебя смутные грёзы детства!

(16)Не дождавшись конца, весь содрогаясь, Иван отправился побродить по оголённому пространству. (17)Он вернулся, когда миновал приступ отчаяния.

(18)Непонятно по прошествии стольких лет, откуда у тихого крестьянского отрока взялась такая ярость, но следует допустить одно для понимания всего дальнейшего: призвание смолоду ведёт человека по искусно подобранным зрелищам бытия, чтобы воспитать в нём сноровку и волю на осуществление его исторических целей. (19)Можно только гадать, каким чудом оказалась у Ивана рогатка, кто вложил ему камень в руку посреди зимы.

(20)Кнышев успел выпустить первое облачко дыма, когда в щёку ему угодил Иванов гостинец. (21)Произошло замешательство, скверная брань вспыхнула. (22)Подоспевший помощник Кнышева Титка псом бросился на обидчика, пустившегося к лесу по снежной целине. (23)Молодому было легче перескакивать завалы, зато на одном из них у Ивана соскочил валенок, и он со всего маху распорол себе ногу о сук, спрятанный под сугробом. (24)Уже не больше десятка шагов разделяло их, и ходить бы Ивану – будущему профессору Вихрову – век с надорванным ухом, если бы не подвернулась та спасительная, под отлогим углом наклонённая берёза. (25)Мальчик с ходу взбежал до развилины и сидел там, как в седле, обнажив зубы, страшный в своём недетском озлоблении, а Титка похаживал внизу, длинным языком лизал снег с ладошки, перстом грозился, пока во всём снаряжении не подоспел сам Кнышев.

– (26)Слазь, волчонок, – глухо сказал большой, еле переводя дух.

– (27)Гнилой барин! – повторил маленький, словно знал, что для Кнышева, гордившегося своим здоровьем и плебейским происхождением, нет клички обидней.

(28)Тут за дело взялся Титка:

– (29)Покарауль его, сейчас мы его жердиной оттеда сковырнём!

(30)Кнышев щурко смотрел на мальчонку, на его под рваным треушком сверкающие глаза, на босую, в крови, слегка посиневшую ступню. (31)Что-то изменилось в его намерениях: вряд ли пожалел человеческого зверька в лохмотьях, но подивился, наверное, что за целое десятилетие его злодейской деятельности лишь один этот, во всей России, крестьянский паренёк с кулаками вступился за русские леса.

– (32)Ступай отсюда, дурак! – приказал Кнышев Титке. – (33)Нет, погоди, валенок ему сперва отыщешь…

(По Л.М. Леонову*)

* Леонид Максимович Леонов (1899–1994) – русский советский писатель, 
в центре внимания которого философская и нравственная проблематика.

 Текст 53

(1)В наше время чтение художественной литературы, по сути, привилегия. (2)Слишком много времени отнимает этот род занятий. (3)Недосуг. (4)Да и чтение – это тоже работа, и в первую очередь – над собой. (5)Пусть незаметная, не столь обременительная, но у человека, потратившего день на решение проблем, требующих физической или интеллектуальной и душевной отдачи, порой просто не остаётся сил поинтересоваться новинками литературы. (6)Это никого не оправдывает, но причины очевидны, а стойкую привычку к серьёзному чтению, к сожалению, выработали не все.

(7)Для большей части взрослых и пожилых людей в наши дни телевидение заменяет чтение, они если и знакомятся с новинками книжного рынка, то за редким исключением в примитивном телевизионном изложении. (8)Молодёжь же всё чаще познаёт мир слова через наушники плееров 
и интернет-ресурсы, посредством смартфонов и планшетов, которые всегда под рукой. (9)Возможно, я сгущаю краски и кто-то сумеет нарисовать более оптимистичную картину, но, на мой взгляд, реалии времени именно таковы.

(10)Себя отношу к категории людей, занятых делом, но мой пример 
нетипичен. (11)Я умудряюсь читать и писать. (12)Выпустил четвёртый сборник стихов. (13)Не останавливаюсь на этом, папки рукописей и черновиков пополняются, хотя перелёты, поездки и ночное бодрствование – вот весь писательский ресурс, который у меня остаётся. (14)С чтением ещё сложнее, паузы выпадают редко.

(15)Если попытаться охарактеризовать всё отобранное и недавно прочитанное мною, то первое, что приходит на ум: это написали личности! (16)Люди, сделавшие себя сами. (17)Им веришь. (18)Сама история их жизни не позволяет усомниться в выводах и формулировках. (19)А ведь это очень важно – верить автору, что бы мы ни читали: научную литературу, роман или мемуары. (20)Знаменитое «Не верю!» Станиславского проникает сейчас во все жанры и виды искусства. (21)И если в кино динамика кадра и лихость сюжета могут отвлечь внимание зрителя от нестыковок и откровенной фальши, то печатное слово сразу выталкивает на поверхность всякое враньё, всё, что написано ради красного словца, высосано из пальца. (22)Воистину написанное пером не вырубишь топором.

(23)Проверяя читательский багаж прошлых лет, прихожу к выводу, что я всегда неосознанно тянулся к авторам, которые не только отмечены писательским талантом, но и обладают выдающейся личной историей. (24)Биографией, как тогда говорили. (25)В советское время информация 
о личной жизни популярных авторов была дозированной, а порой 
и недоступной, о пиаре тогда никто и не догадывался. (26)Но крупицы их дел и поступков были у всех на слуху, оживляли образ и увеличивали наши симпатии и степень доверия. (27)Так было с Маяковским, так было 
с Высоцким и Визбором, с Солженицыным и Шаламовым. (28)И многими другими, чьи тексты мы разбирали на цитаты, чьи высказывания становились самыми убедительными аргументами в спорах.

(29)Что же является критерием настоящей литературы? (30)Для меня главным мерилом был и остаётся результат: чтобы тебе поверили.

(По А.Н. Соболеву*)

* Андрей Николаевич Соболев – член Комитета Совета Федерации по науке, образованию и культуре; журналист, поэт-песенник.

Текст 54

(1)Вечером опять сошлись у Старкиных. (2)Говорили только о войне. (3)Кто-то пустил слух, что призыв новобранцев в этом году будет раньше обыкновенного, к восемнадцатому августу, и что отсрочки студентам будут отменены. (4)Поэтому Бубенчиков и Козовалов были угнетены: если это верно, то им придётся отбывать воинскую повинность не через два года, 
а нынче.

(5)Воевать молодым людям не хотелось: Бубенчиков слишком любил свою молодую и, казалось ему, ценную и прекрасную жизнь, а Козовалов не любил, чтобы что бы то ни было вокруг него становилось слишком серьёзным.

(6)Козовалов говорил уныло:

– Я уеду в Африку. (7)Там не будет войны.

– (8)А я во Францию, – говорил Бубенчиков, – и перейду во французское подданство.

(9)Лиза досадливо вспыхнула. (10)Закричала:

– И вам не стыдно! (11)Вы должны защищать нас, а думаете сами, где спрятаться. (12)И вы думаете, что во Франции вас не заставят воевать?

(13)Из Орго призвали шестнадцать запасных. (14)Был призван и ухаживающий за Лизою эстонец, Пауль Сепп. (15)Когда Лиза узнала об этом, ей вдруг стало как-то неловко, почти стыдно того, что она посмеивалась над ним. (16)Ей вспомнились его ясные, детски чистые глаза. (17)Она вдруг ясно представила себе далёкое поле битвы – и он, большой, сильный, упадёт, сражённый вражескою пулею. (18)Бережная, жалостливая нежность к этому, уходящему, поднялась в её душе. (19)С боязливым удивлением она думала: «Он меня любит. (20)А я, что же я? (21)Прыгала, как обезьянка, и смеялась. (22)Он пойдёт сражаться. (23)Может быть, умрёт. (24)И, когда будет ему тяжело, кого он вспомнит, кому шепнёт: „Прощай, милая”? (25)Вспомнит русскую барышню, чужую, далёкую».

(26)Призванных провожали торжественно. (27)Собралась вся деревня. (28)Говорили речи. (29)Играл местный любительский оркестр. (30)И дачники почти все пришли. (31)Дачницы принарядились.

(32)Пауль шёл впереди и пел. (33)Глаза его блестели, лицо казалось солнечно-светлым, – он держал шляпу в руке, – и лёгкий ветерок развевал его светлые кудри. (34)Его обычная мешковатость исчезла, и он казался очень красивым. (35)Так выходили некогда в поход викинги и ушкуйники. (36)Он пел. (37)Эстонцы с воодушевлением повторяли слова народной песни.

(38)Дошли до леска за деревнею. (39)Дачницы стали возвращаться. (40)Призываемые начали рассаживаться в экипажи. (41)Набегали тучки. (42)Небо хмурилось. (43)Серенькие вихри завивались и бежали по дороге, маня и дразня кого-то.

(44)Лиза остановила Сеппа:

– Послушайте, Пауль, подойдите ко мне на минутку.

(45)Пауль отошёл на боковую тропинку. (46)Он шёл рядом с Лизою. (47)Походка его была решительная и твёрдая, и глаза смело глядели вперёд. (48)Казалось, что в душе его ритмично бились торжественные звуки воинственной музыки. (49)Лиза смотрела на него влюблёнными глазами. (50)Он сказал:

– Ничего не бойтесь, Лиза. (51)Пока мы живы, мы немцев далеко не пустим. (52)А кто войдёт в Россию, тот не обрадуется нашему приёму. (53)Чем больше их войдёт, тем меньше их вернётся в Германию.

(54)Вдруг Лиза очень покраснела и сказала:

– Пауль, в эти дни я вас полюбила. (55)Я поеду за вами. (56)Меня возьмут в сёстры милосердия. (57)При первой возможности мы повенчаемся.

(58)Пауль вспыхнул. (59)Он наклонился, поцеловал Лизину руку 
и повторял:

– Милая, милая!

(60)И когда он опять посмотрел в её лицо, его ясные глаза были влажны.

(61)Анна Сергеевна шла на несколько шагов сзади и роптала:

– Какие нежности! (62)Он Бог знает что о себе вообразит. (63)Можете представить: целует руку, точно рыцарь своей даме!

(64)Бубенчиков передразнивал походку Пауля Сеппа. (65)Анна Сергеевна нашла, что очень похоже и очень смешно, и засмеялась. (66)Козовалов сардонически улыбался.

(67)Лиза обернулась к матери и крикнула:

– Мама, поди сюда!

(68)Она и Пауль Сепп остановились у края дороги. (69)У обоих были счастливые, сияющие лица.

(70)Вместе с Анною Сергеевною подошли Козовалов и Бубенчиков. (71)Козовалов сказал на ухо Анне Сергеевне:

– А нашему эстонцу очень к лицу воинственное воодушевление. (72)Смотрите, какой красавец, точно рыцарь Парсифаль.

(73)Анна Сергеевна с досадою проворчала:

– Ну уж красавец! (74)Ну что, Лизонька? – спросила она у дочери.

(75)Лиза сказала, радостно улыбаясь:

– Вот мой жених, мамочка.

(76)Анна Сергеевна в ужасе воскликнула:

– Лиза, что ты говоришь!

(77)Лиза проговорила с гордостью:

– Он защитник Отечества.

(По Ф. Сологубу*)

* Фёдор Сологуб (1863–1927) – русский поэт, писатель, драматург, публицист.

Текст 55

(1)Однажды я ехал в электричке. (2)Сидевшая рядом со мной у окна скромно одетая сдержанная женщина открыла томик Чехова. (3)Дорога предстояла длинная, книжки я не захватил, люди вокруг были чужие, я стал думать о работе. (4)И тем же тоном, каким спрашивают, например: «Вы не знаете, скоро ли мы приедем?» – я неожиданно для себя и тем более для соседки спросил её:

– Простите, вы не знаете, что такое счастье?

(5)Женщина с томиком Чехова в руках оказалась замечательной собеседницей. (6)Она не стала спрашивать меня, отчего я задал такой странный вопрос, не стала с ходу отвечать, она прикрыла книгу и долго молчала, посматривая в окно, – думала. (7)Наконец, когда я совсем уже решил, что она забыла о вопросе, она повернулась ко мне и сказала…

(8)Вернёмся к её ответу позже. (9)Спросим себя: что такое счастье? (10)Что кроется за этим словом?

(11)В каждой стране есть свой Главный педагог – народ и есть Главный учебник – язык. (12)Я не должен объяснять, что такое счастье, я должен смиренно спросить об этом наш язык – в нём всё есть, из него всё поймёшь, прислушиваясь к слову в сегодняшней нашей речи. (13)Народная мысль содержится не только в пословицах и поговорках, в народной мудрости, но и в распространённых, обычных фразах и оборотах речи. (14)Поищем: с какими другими словами сочетается интересующее нас понятие, почему так можно сказать, а так нельзя. (15)Это никогда не бывает случайным.

(16)Мы говорим: «счастливая доля», «счастливый случай», «счастливая судьба», «счастье привалило», «вытянул счастливый билет».

(17)Самые деятельные, всего достигшие своим трудом люди говорят: «Мне выпало счастье, мне дано счастье…»

(18)Счастье – фортуна, судьба, о которой мы ничего не знаем, и если его нет, то говорят: «Такая уж у меня судьба», «Видно, мне так на роду написано».

(19)Но мы не раз ещё столкнёмся с законом духовной жизни: всё, что есть в человеке, возникает из двух встречных движений, из двух сил: из движения, направленного от мира к человеку, и движения от человека к миру. (20)Противоположные эти силы, встречаясь в одной точке, не уничтожаются, а складываются. (21)Но если встреча не происходит, то обеих сил словно и не было. (22)Предположим, человеку нет удачи ни в чём, несчастья преследуют его, и выпала ему, быть может, от рождения тяжёлая доля. (23)Не всякий сумеет победить судьбу. (24)Но сильный человек умеет использовать самый незаметный шанс, который, конечно, есть в жизни каждого: он побеждает судьбу. (25)Вернее, не судьбу, а трудности, которые посланы ему судьбой. (26)И если нет собственного стремления победить, стремления к счастью, то хоть озолоти его – счастья не будет. (27)У него нет веры в жизнь, воля его сломлена. (28)Говорят: «нашёл своё счастье», «добыл счастье», «достиг счастья» и даже «украл чужое счастье». (29)Язык требует действия: нашёл, поймал, добыл, достиг, вырвал у судьбы своё счастье, всякий человек – кузнец своего счастья.

(30)Человек должен стремиться к счастью. (31)Неукротимое, неудержимое, жгучее желание счастья… (32)Счастье не вещь, и не склад вещей, и не положение, и не денежное состояние, а состояние души, возникающее при достижении сильно желаемого. (33)Счастье – это благословенное состояние, благодать.

(34)Что же, однако, сказала о счастье женщина в электричке? (35)Позже выяснилось, что она научный сотрудник, специалист в области химии белков. (36)После долгого обдумывания моего вопроса она сказала:

– Я не могу дать определения счастья. (37)Вот учёный! (38)Учёный не тот, кто всё знает, а тот, кто точно знает, чего он не знает. (39)Но, может быть, так? (40)У человека есть духовные стремления: когда они удовлетворяются, он чувствует себя счастливым. (41)Похоже на правду?

(По С.Л. Соловейчику*)

* Симон Львович Соловейчик (1930–1996) – публицист, педагог, философ. Главный труд его жизни – книга «Педагогика для всех», в которой он изложил принципы воспитания Свободного Человека.

Текст 56

(1)Это было утром. (2)Командир батальона Кошелев позвал к себе Семёна Школенко и объяснил, как всегда без долгих слов:

 – «Языка» надо достать.

 – (3)Достану, – сказал Школенко.

 (4)Он вернулся к себе в окоп, проверил автомат, повесил на пояс три диска, приготовил пять гранат, две простые и три противотанковые, положил их в сумку, потом огляделся и, подумав, взял припасённую в солдатском мешке медную проволочку и спрятал её в карман. (5)Идти предстояло вдоль берега. (6)После утреннего дождя земля ещё не просохла, и на тропке были хорошо видны уходившие в лес следы.

 (7)Впереди были заросли. (8)Школенко пополз через них налево; там виднелась яма, кругом неё рос бурьян. (9)Из ямы, в просвете между кустами бурьяна, был виден стоявший совсем близко миномёт и на несколько шагов подальше – ручной пулемёт: один немец стоял у миномёта, а шестеро сидели, собравшись в кружок, и ели из котелков.

 (10)Торопиться было незачем: цель была на виду. (11)Он прочно упёрся левой рукой в дно ямы, вцепился в землю так, чтобы рука не скользнула, и, приподнявшись, швырнул гранату. (12)Когда он увидел, что шестеро лежат неподвижно, а один, тот, который стоял у миномёта, продолжает стоять около него, удивлённо глядя на изуродованный осколком гранаты ствол, Школенко вскочил и, вплотную подойдя к немцу, не сводя 
с него глаз, знаками показал, чтоб тот отстегнул у себя парабеллум и бросил на землю, чтоб взвалил пулемёт на плечи. (13)Немец послушно нагнулся 
и поднял пулемёт. (14)Теперь у него были заняты обе руки.

(15)Так они и пошли обратно – впереди немец со взваленным на плечи пулемётом, сзади Школенко.

(16)На командный пункт батальона Школенко добрался только после полудня.

 – (17)Хорошо, – сказал командир полка, – одну задачу, – он кивнул на капитана Кошелева, – вы выполнили, теперь выполните мою: вы должны узнать, где стоят их остальные миномёты.

 – (18)Узнаю, – коротко сказал Школенко, – один пойду?

 – (19)Один, – сказал Кошелев.

 (20)Школенко посидел примерно с полчаса, вскинул автомат и, уже не добавляя гранат, снова пошёл в ту сторону, что и утром.

 (21)Теперь он взял правее деревни и ближе к реке, прячась в росших по обочинам дороги кустах. (22)Идти пришлось по длинной лощине, пробираясь сквозь густой, царапавший руки и лицо орешник, через мелколесье. (23)Возле большого куста были хорошо видны три миномёта, стоявшие в балке.

 (24)Школенко лёг плашмя и вытащил бумагу, на которой он заранее решил начертить для точности, где именно стоят миномёты. (25)Но в ту секунду, когда он принял это решение, семеро немцев, стоявших у миномётов, подошли друг к другу и сели у ближнего к Школенко миномёта, всего в восьми метрах от него. (26)Решение родилось мгновенно, может быть, так мгновенно оттого, что только сегодня, в точно такой же обстановке, ему уже один раз повезло. (27)Взрыв был очень сильным, и немцы лежали убитые. (28)Неожиданно в двух десятках шагов от него в кустах сильно зашуршало. (29)Прижав к животу автомат, Школенко пустил туда длинную очередь веером, но из кустов вместо немцев выскочил его хороший знакомый Сатаров, боец 2-го батальона, несколько дней тому назад взятый в плен. (30)Вслед за ним из кустов вышли ещё шестнадцать человек. (31)Трое были окровавлены, одного из них поддерживали на руках.

 – (32)Ты стрелял? – спросил Сатаров. – (33)Вот, поранил их, – показал Сатаров рукой на окровавленных людей. – (34)А где же все?

 – (35)А я один, – ответил Школенко. – (36)А вы тут что?

 – (37)Мы могилу себе рыли, – сказал Сатаров, – нас двое автоматчиков стерегли, они, как услышали взрыв, убежали. (38)А ты, значит, один?

 – (39)Один, – повторил Школенко и посмотрел на миномёты. – (40)Скорее миномёты берите, сейчас к своим пойдём.

(41)Он шёл сзади вырученных им из плена и видел окровавленные тела раненых, и горькое выражение появлялось на его лице.

 (42)Через полтора часа они дошли до батальона. (43)Школенко отрапортовал и, выслушав благодарность капитана, отошёл на пять шагов 
и ничком лёг на землю. (44)Усталость сразу навалилась на него: открытыми глазами он смотрел на травинки, росшие около, и казалось странным, что он вот живёт, и кругом растёт трава, и всё кругом такое же, как было.

 (По К.М. Симонову*)

* Константин Михайлович Симонов (1915–1979) – русский советский журналист и прозаик, киносценарист.

Текст 57

(1)Толстой вошёл в мою жизнь, не представившись. (2)Мы с ним уже активно общались, а я всё ещё не подозревал, с кем имею дело.

(3)Мне было лет двенадцать, то есть после войны прошло около двух лет, когда маму на лето назначили директором пионерского лагеря. 
(4)И однажды к нашему дому подвезли на грузовичке и горой вывалили 
в комнате прямо на пол книги – основательно бывшие в употреблении, но весьма разнообразные по тематике. (5)Кто-то заранее побеспокоился, не без маминого, думаю, участия, чтобы для детей была создана библиотека.

(6)«Ваше любимое занятие?» – (7)«Рыться в книгах». (8)Это и про меня. (9)Тогда, в детстве, тоже рылся. (10)Пока в один счастливый момент не выудил из этой горы потрёпанный кирпичик: тонкая рисовая бумага, старинные буквы «еры» и «яти», обложек нет, первых страниц нет, последних нет. (11)Автор – инкогнито.

(12)Глаз упал на начало, которое не было началом, а дальше я оторваться от текста не смог. (13)Я вошёл в него, как в новый дом, где почему-то всё оказалось знакомым: никогда не был, а всё узнал. (14)Поразительно! (15)Казалось, неведомый автор давно подсматривал за мной, всё обо мне узнал и теперь рассказал: откровенно и по-доброму, чуть ли не по-родственному.

(16)Написано было: «По тому инстинктивному чувству, которым один человек угадывает мысли другого и которое служит путеводною мыслью разговора, Катенька поняла, что мне больно её равнодушие…» (17)А ведь сколько раз и мне случалось, как и неведомой Катеньке, в разговоре инстинктивно угадывать «мысли другого»! (18)Как точно…

(19)Или в другом месте: «Глаза наши встретились, и я понял, что он понимает меня и то, что я понимаю, что он понимает меня…» (20)Опять лучше не скажешь! (21)«Я понимаю, что он понимает…»

(22)И так на каждой странице. (23)«В молодости все силы души направлены на будущее… (24)Одни понятные и разделённые мечты о будущем счастье составляют уже истинное счастье этого возраста». (25)Опять моё! (26)Так и есть: каждый день твоих детства-отрочества, если они нормальны, будто сплавлен с солнцем и светом ожидания, чтобы твоё предназначение состоялось. (27)Но как выразить вслух это снедающее тебя предчувствие, можно ли передать его словами? (28)Пока ты мучим неодолимой немотой, этот автор-инкогнито всё за тебя успел рассказать.

(29)Но кто он был – неведомый автор? (30)Чья такая волшебная книга оказалась у меня в руках?

(31)Надо ли говорить, что ни в какую библиотеку она не поехала: 
с обглоданными своими началом и концом она осталась у меня лично.

(32)Позже я узнал её и в переплёте: «Детство», «Отрочество», «Юность» Льва Николаевича Толстого. (33)Вот так Толстой вошёл в мою жизнь, не представившись.

(34)Иллюзия узнавания – непременная особенность классических текстов. (35)Их авторы – классики, потому что пишут для всех. (36)Это верно. (37)Но они ещё и потому вечные классики, что пишут для каждого. (38)Это верно в не меньшей степени.

(39)Юный простак, я «купился» именно на последнее. (40)Эксперимент был проведён чисто: автора скрыли. (41)Магия имени не довлела над восприятием текста. (42)Текст сам отстоял своё величие.

(43)Толстовская «диалектика души», впервые отмеченная нелюбезным Владимиру Набокову Николаем Чернышевским, как шаровая молния в форточку, сияя, влетела в очередное неопознанное читательское сердце.

(По Д.К. Орлову*)

* Даль Константинович Орлов (род. в 1935 г.) – критик, драматург, сценарист, публицист.

Текст 58

(1)От нашего класса у меня остались воспоминания и одна фотография. (2)Групповой портрет с классным руководителем в центре, девочками вокруг и мальчиками по краям. (3)Фотография поблёкла, края, смазанные ещё при съёмке, сейчас окончательно расплылись; иногда мне кажется, что расплылись они потому, что мальчики нашего класса давно отошли в вечность, так и не успев повзрослеть, и черты их растворило время. (4)Из сорока пяти человек, закончивших когда-то 7 «Б», до седых волос дожило девятнадцать. (5)Мне почему-то сейчас не хочется вспоминать, как мы убегали с уроков, устраивали толкотню в раздевалке, чтобы хоть на миг прикоснуться к той, которую любили настолько тайно, что не признавались 
в этом самим себе.

 (6)А ещё мы с детства играли в то, чем жили сами. (7)Классы соревновались не за отметки или проценты, а за честь написать письмо папанинцам или именоваться «чкаловским», за право побывать на открытии нового цеха завода или выделить делегацию для встречи испанских детей.

 (8)И ещё я помню, как горевал, что не смогу помочь челюскинцам, потому что мой самолёт совершил вынужденную посадку где-то в Якутии, так и не долетев до ледового лагеря. (9)Самую настоящую посадку: я получил «плохо», не выучив стихотворения. (10)Потом-то я его выучил: «Да, были люди в наше время…» (11)А дело заключалось в том, что на стене класса висела огромная самодельная карта и каждый ученик имел свой собственный самолёт. (12)Отличная оценка давала пятьсот километров, но 
я получил «плохо», и мой самолёт был снят с полёта. (13)«Плохо» было не просто в школьном журнале: плохо было мне самому и немного – чуть-чуть! – челюскинцам, которых я так подвёл.

 (14)Я часами смотрю на выцветшую фотографию, на уже расплывшиеся лица тех, кого нет на этой земле: я хочу понять. (15)Ведь никто же не хотел умирать, правда?

 (16)А мы и не знали, что за порогом нашего класса дежурила война. (17)Мы были молоды, а незнания молодости восполняются верой 
в собственное бессмертие. (18)Но из всех мальчиков, что смотрят на меня 
с фотографии, в живых осталось четверо.

 (19)Улыбнись мне, товарищ. (20)Я забыл, как ты улыбался, извини. (21)Я теперь намного старше тебя, у меня масса дел, я оброс хлопотами, как корабль ракушками. (22)По ночам всё чаще и чаще слышу всхлипы собственного сердца: оно уморилось. (23)Устало болеть.

 (24)Я стал седым, и мне порой уступают место в общественном транспорте. (25)Уступают юноши и девушки, очень похожие на вас, ребята. (26)И тогда я думаю, что не дай им Бог повторить вашу судьбу. (27)А если это всё же случится, то дай им Бог стать такими же.

 (28)Между вами, вчерашними, и ими, сегодняшними, лежит не просто поколение. (29)Мы твёрдо знали, что будет война, а они убеждены, что её не будет. (30)И это прекрасно: они свободнее нас. (31)Жаль только, что свобода эта порой оборачивается безмятежностью…

 (32)В девятом классе Валентина Андроновна предложила нам тему свободного сочинения «Кем я хочу стать?». (33)И все ребята написали, что они хотят стать командирами Красной Армии. (34)Да, мы искренне хотели, чтобы судьба наша была суровой. (35)Мы сами избирали её, мечтая об армии, авиации и флоте: мы считали себя мужчинами, а более мужских профессий тогда не существовало.

 (36)В этом смысле мне повезло. (37)Я догнал в росте своего отца уже в восьмом классе, а поскольку он был кадровым командиром Красной Армии, то его старая форма перешла ко мне. (38)Гимнастёрка и галифе, сапоги 
и командирский ремень, шинель и будёновка из тёмно-серого сукна. 
(39)Я надел эти прекрасные вещи в один замечательный день и не снимал их целых пятнадцать лет. (40)Пока не демобилизовался. (41)Форма тогда уже была иной, но содержание её не изменилось: она по-прежнему осталась одеждой моего поколения. (42)Самой красивой и самой модной.

 (43)Мне люто завидовали все ребята. (44)И даже Искра Полякова.

 – (45)Конечно, она мне немного велика, – сказала Искра, примерив мою гимнастёрку. – (46)Но до чего же в ней уютно. (47)Особенно, если потуже затянуться ремнём.

 (48)Я часто вспоминаю эти слова, потому что в них – ощущение времени. (49)Мы все стремились затянуться потуже, точно каждое мгновение нас ожидал строй, точно от одного нашего вида зависела готовность этого общего строя к боям и победам. (50)Мы были молоды, но жаждали не личного счастья, а личного подвига. (51)Мы не знали, что подвиг надо сначала посеять и вырастить. (52)Что зреет он медленно, незримо наливаясь силой, чтобы однажды взорваться ослепительным пламенем, сполохи которого ещё долго светят грядущим поколениям.

(По Б.Л. Васильеву*)

* Борис Львович Васильев (1924–2013) – выдающийся русский писатель 
и сценарист, лауреат Государственной премии СССР. Тема Великой Отечественной войны главная в его творчестве.

Текст 59

(1)Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! (2)Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? (3)Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений…

(4)Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своём высоком креслице. (5)Уже поздно, давно выпил свою вечернюю чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. (6)Maman говорит с кем-нибудь, и звуки голоса её так сладки, так приветливы. (7)Одни звуки эти так много говорят моему сердцу!

(8)Отуманенными дремотой глазами я пристально смотрю на её лицо, 
и вдруг она сделалась вся маленькая, маленькая – лицо её не больше пуговки. (9)Но оно мне всё так же ясно видно: вижу, как она улыбнулась мне. (10)Мне нравится видеть её такой крошечной. (11)Я прищуриваю глаза ещё больше, 
и она делается ещё меньше. (12)Но я пошевелился – и очарование разрушилось. (13)Я суживаю глаза, поворачиваюсь, всячески стараюсь возобновить его, но напрасно. (14)Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.

– (15)Ты опять заснёшь, Николенька, – говорит мне maman, – ты бы лучше шёл наверх.

– (16)Я не хочу спать, maman, – ответишь ей, и неясные, но сладкие грёзы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят.

(17)Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаёшь её и ещё во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко прижмёшь её к губам.

(18)Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что сама разбудит меня. (19)Это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос: «Вставай, моя душечка: пора идти спать».

(20)Ничьи равнодушные взоры не стесняют её: она не боится излить на меня всю свою нежность и любовь. (21)Я не шевелюсь, но ещё крепче целую её руку.

– (22)Вставай же, мой ангел.

(23)Она другой рукой берёт меня за шею, и пальчики её быстро шевелятся и щекочут меня. (24)В комнате тихо, полутемно; мамаша сидит подле самого меня; я слышу её голос. (25)Всё это заставляет меня вскочить, обвить руками её шею, прижать голову к её груди.

(26)Она ещё нежнее целует меня.

(27)После этого, как, бывало, придёшь наверх и начнёшь укладываться 
в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Люблю папеньку и маменьку».

(28)Помню, завернёшься, бывало, в одеяльце; на душе легко, светло 
и отрадно; одни мечты гонят другие, но о чём они?

(29)Они неуловимы, но исполнены чистой любовью и надеждами на светлое счастие. (30)Вспомнишь любимую фарфоровую игрушку – зайчика или собачку – уткнёшь её в угол пуховой подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. (31)Ещё подумаешь о том, чтобы было счастие всем, чтобы все были довольны и чтобы завтра была хорошая погода для гулянья, повернёшься на другой бок, мысли и мечты перепутаются, и уснёшь тихо, спокойно.

(32)Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? (33)Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели – невинная весёлость 
и беспредельная потребность любви – были единственными побуждениями 
в жизни?

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828–1910) – русский писатель, мыслитель, просветитель, почётный академик Петербургской академии наук.

Текст 60

– (1)Танки пошли, лейтенант! – крикнул Щербак. (2)Саня Малешкин даже не успел сообразить, что ему делать, как в наушниках раздался отрывистый и совершенно незнакомый голос комбата: «Вперёд!»

– (3)Вперёд! – закричал Саня и прилип к панораме.

(4)Внезапно справа и слева захлопали пушки. (5)Выстрелы звучали резко и сухо, как будто где-то поблизости кололи дрова. (6)Танк лейтенанта Доронина тоже начал стрелять. (7)Саня приказал Щербаку отъехать в сторону и открыть огонь.

(8)Саня, в сущности, плохо понимал, что происходит. (9)Комбат приказал не вырываться вперёд и двигаться за танками в ста метрах. (10)Щербак же повис на хвосте впереди идущей машины. (11)Тридцатьчетвёрка шла зигзагами, стреляя на ходу. (12)За ней тоже зигзагами вёл самоходку Щербак. (13)Саня не видел поля боя: мешала тридцатьчетвёрка. (14)Он приказал Щербаку отстать или свернуть в сторону. (15)Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком.

(16)Вдруг суматошно закричали солдаты-десантники. (17)Саня метнулся к люку: автоматчики скатывались с машин. (18)Перед самоходкой на одной гусенице вертелся танк. (19)Механик-водитель пытался вывалиться из люка, но за что-то зацепился, повис и тоже вертелся вместе с машиной 
и дико кричал. (20)Из башни вырвался острый язык огня, окаймлённый чёрной бахромой, и танк заволокло густым смолистым дымом. (21)Ветер подхватил дым и тёмным лохматым облаком потащил по снегу в село.

«(22)Что же я стою? (23)Сейчас и нас так же… – мелькнуло в голове Малешкина. – (24)Надо двигаться…»

– (25)Вперёд, Щербак!

(26)Щербак повернулся к Малешкину. (27)Саня не узнал своего водителя. (28)У него в эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня.

– (29)Вперёд, Гриша! (30)Вперёд, милый! (31)Нельзя стоять! – упрашивал Саня.

(32)Щербак не пошевелился. (33)Малешкин вытащил из кобуры пистолет.

– (34)Вперёд, гад, сволочь, трус! – кричали на водителя наводчик 
с заряжающим.

(35)Щербак смотрел в дуло пистолета, и страха на его лице не было. (36)Он просто не понимал, чего от него хотят. (37)Саня выскочил из машины, подбежал к переднему люку и спокойно приказал:

– Заводи, Щербак.

(38)Щербак послушно завёл. (39)Саня, пятясь, поманил его на себя. (40)Самоходка двинулась.

– (41)За мной! – закричал младший лейтенант Малешкин и, подняв пистолет, побежал по снегу к селу.

(42)В эту минуту Саня даже не подумал, что его легко и так просто могут убить. (43)Одна мысль сверлила его мозг: «Пока горит танк, пока дым – вперёд, вперёд».

(44)В небо взлетела зелёная ракета – танки повернули назад. (45)Малешкин не видел этой ракеты. (46)Он бежал не оглядываясь. (47)Он видел только село. (48)Там фашисты… (49)Их надо выбить! (50)Таков был приказ. (51)И он этот приказ выполнял.

(52)Пригнувшись, он бежал и бежал. (53)Бежать по присыпанной снегом пашне было очень тяжело. (54)Ломило спину, рубашка прилипла к телу, пот заливал глаза. (55)«Только бы не упасть, только бы не упасть». (56)Он оглянулся. (57)Самоходка наступала ему на пятки. (58)Саня побежал быстрее.

– (59)Лейтенант, лейтенант! – услышал он голос Щербака. – (60)Садись, я сам поеду. (61)Теперь не страшно.

…(62)Закончился бой. (63)Горели вражеские танки. (64)Полковник Дей слез с танка и ехидно спросил:

– А почему вы, Малешкин, в село впереди машины бежали?

(65)Саня не знал, что ответить. (66)Сказать правду – значит, с головой выдать Щербака. (67)Полковник Дей в ожидании ответа с любопытством разглядывал Малешкина.

(68)Саня поднял на полковника глаза и виновато улыбнулся:

– Очень замёрз, товарищ полковник, вот и побежал, чтоб согреться.

(69)Поверил ли словам Малешкина Дей, трудно сказать. (70)Только вряд ли. (71)Он повернулся к Беззубцеву и скрипучим, железным голосом приказал:

– Комбат, доложите в свой штаб, чтобы Малешкина представили к Герою, а экипаж – к орденам. – (72)И, уловив в глазах комбата удивление, ещё жёстче проскрипел: – Да, именно к Герою. (73)Если б не Малешкин, кто знает, чем бы всё это кончилось!

(74)Полковник Дей резко повернулся и пошёл своей прыгающей, птичьей походкой.

 (По В.А. Курочкину*)

* Виктор Александрович Курочкин (1923–1976) – русский писатель советского периода.

Текст 61

(1)Мы – остатки воевавших за Доном частей, докатившихся до Сталинграда, – пробыли месяц в запасном полку за Волгой. (2)Кого-то вновь бросили в бой, а нас отвели в запас, казалось бы, это отдых от окопов. (3)Отдых… два свинцово-тяжёлых сухаря на день, мутная водица вместо похлёбки, ватные ноги и головокружение от голода. (4)Отправку на фронт встретили с радостью. (5)Очередной хутор на нашем пути. (6)Мы все отошли на обочину дороги, а наш лейтенант в сопровождении старшины отправился выяснять обстановку.

(7)Через полчаса старшина вернулся.

– (8)Ребята! – объявил он вдохновенно. – (9)Удалось вышибить по двести пятьдесят граммов хлеба и по пятнадцать граммов сахара! (10)Кто со мной получать хлеб? (11)Давай ты! – (12)Я лежал рядом, и старшина ткнул

в меня пальцем.

(13)В ту самую секунду у меня вспыхнула мыслишка… трусливая, гаденькая и унылая. (14)Тащился я с плащ-палаткой за старшиной,

а мыслишка жила и заполняла меня отравой. (15)Я расстилал плащ-палатку на затоптанном крыльце, и у меня дрожали руки. (16)Старшина на секунду отвернулся, и я сунул полбуханки под крыльцо, завернул хлеб в плащ-палатку, взвалил её себе на плечо.

(17)Только идиот может рассчитывать, что старшина не заметит исчезновения перерубленной пополам буханки. (18)Я вор, и сейчас, через несколько минут, это станет известно. (19)Тем, кто, как и я, пятеро суток ничего не ел. (20)Как и я!

(21)В жизни мне случалось делать нехорошее: врал учителям, чтоб не поставили двойку, не раз давал слово не драться и не сдерживал слова, однажды на рыбалке я снял с чужого крюка толстого голавля. (22)Но всякий раз я находил для себя оправдание: не выучил задание – надо было дочитать книгу; подрался снова, так тот сам полез первый. (23)Теперь я и не искал оправданий. (24)Ох, если б можно вернуться, достать спрятанный хлеб, положить его обратно в плащ-палатку!

(25)С обочины дороги навстречу нам с усилием стали подыматься солдаты. (26)Хмурые, тёмные лица, согнутые спины, опущенные плечи. (27)Старшина распахнул плащ-палатку, и хлеб был встречен почтительным молчанием. (28)В этой-то почтительной тишине и раздался вопрос.

– (29)А где?.. (30)Тут полбуханка была!

(31)Произошло лёгкое движение, тёмные лица повернулись ко мне,

со всех сторон – глаза, глаза, жуткая насторожённость в них.

– (32)Эй ты! (33)Где?! (34)Тебя спрашиваю!

(35)Я молчал. (36)А пыльные люди с тёмными лицами обступали меня.

(37)Пожилой солдат, выбеленно голубые глаза, изрытые морщинами щёки, сивый от щетины подбородок, голос без злобы:

– (38)Лучше, парень, будет, коли признаешься.

(39)В голосе пожилого солдата – крупица странного, почти неправдоподобного сочувствия. (40)А оно нестерпимее, чем ругань и изумление.

– (41)Да что с ним разговаривать!

(42)Один из парней вскинул руку. (43)И я невольно дёрнулся.

(44)А парень просто поправил на голове пилотку.

– (45)Не бойся! – с презрением проговорил он. – (46)Бить тебя… (47)Руки пачкать.

(48)И неожиданно я увидел, что окружавшие меня люди поразительно красивы – тёмные, измученные походом, голодные, но лица какие-то гранёные, чётко лепные. (49)Среди красивых людей – я уродлив.

(50)Ничего не бывает страшнее, чем чувствовать невозможность оправдать себя перед самим собой. (51)Мне повезло, в роте связи гвардейского полка, куда я попал, не оказалось никого, кто видел бы мой позор. (52)Мелкими поступками раз за разом я завоёвывал себе самоуважение – лез первым на обрыв линии под шквальным обстрелом, старался взвалить на себя катушку с кабелем потяжелей; если удавалось получить у повара лишний котелок супа, не считал это своей добычей, всегда с кем-то делил его. (53)И никто не замечал моих альтруистических «подвигов», считали – нормально. (54)А это-то мне и было нужно, я не претендовал на исключительность, не смел и мечтать стать лучше других.

(55)Больше в жизни я не воровал. (56)Как-то не приходилось.

(По В.Ф. Тендрякову*)

* Владимир Фёдорович Тендряков (1923–1984) – русский советский писатель, автор произведений о духовно-нравственных проблемах, о войне.

Текст 62

(1)Главная претензия к пьесе Грибоедова «Горе от ума», высказываемая в разное время независимо друг от друга Пушкиным

и Белинским, заключается в психологической несообразности конфликта. «(2)Всё, что говорит он, очень умно. (3)Но кому говорит он всё это? (4)Фамусову? (5)Скалозубу? (6)На бале московским бабушкам? (7)Молчалину? (8)Это непростительно. (9)Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми», – пишет Пушкин, сам всю жизнь глубоко страдавший от непонимания людей, цену которым знал отлично.

(10)В.Г. Белинского смущает сама пружина действия: в Софью влюблён, надо же! (11)Какой после этого ум?! (12)«И что он нашёл в Софье? (13)Меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит, а Софья любит ограниченного человека без души, без сердца, без всяких человеческих потребностей, мерзавца, низкопоклонника, ползающую тварь, одним словом, Молчалина».

(14)Грибоедов попал в нерв: черта умного человека – изначально и неизбежно присущая уму, –увы, именно в этом. (15)Высказываться перед теми, кто не может тебя понять; домогаться уважения тех, кого сам ты не можешь уважать ни при какой погоде; любить ту, которая способна полюбить кого угодно, кроме тебя, и в сущности мизинца твоего не стоит. (16)Может ли быть иначе? (17)Вряд ли. (18)Потому что иное положение дел свидетельствовало бы о высокомерии, а оно весьма редко уживается с настоящим-то умом. (19)Снобизм – иное дело, но редкий сноб умён

в истинном смысле слова. (20)Чаще он демонстрирует репетиловские черты: нахватался фраз да и позиционирует себя, не особо слыша, что ему отвечают.

(21)Горькая и странная, эта пьеса – именно о том, как ум взыскивает диалога. (22)Он не живёт в вакууме, по-щенячьи горячо набрасывается на собеседника, надеясь разагитировать, перевербовать его, хоть что-то доказать. (23)Пушкина и Белинского смущает, что Чацкий не разобрался в Софье. (24)Скажите на милость, естественно ли для умного человека разбираться в предмете страсти? (25)Это признак совсем другой души – расчётливой, опытной, пусть даже и тонкой, но Грибоедова интересует ум философский, чаадаевский, самоцельный, занятый вечными вопросами. (26)Такому мудрецу и правда не понять, что у него под носом делается.

(27)Грибоедов точно подметил ахиллесову пяту всякого большого ума: необходимость отклика, а в особенности потребность в любви. (28)Не даётся ум холодным и самодостаточным существам. (29)И это – один из фундаментальнейших законов, на котором держится мир: если бы злодеи были умны, о, в какой ад они превратили бы захваченный ими мир!

(30)Но злодеи недалёки, как правило: способности к пониманию и здравому анализу съедены тщеславием, мнительностью, заботой об имидже, карьере. (31)А ум даётся таким, как Чацкий: лирическим, пылким, рассеянным, инфантильным, небрежно одетым. (32)Высчитывать, кому и что можно сказать, – молчалинская черта. (33)Это Молчалин у нас знает, в какое время открывать рот, а в какое тебя всё равно неправильно поймут.

(34)Горе ума – в том, что он не может априори признать людей идиотами. (35)В нём нет холодного презрения к тем, кто много ниже, и температура его мира не около ноля, а много выше. (36)Горе ума – в вечном и обречённом поиске понимания, в искреннем неумении и нежелании вести себя так, чтобы «блаженствовать на свете». (37)Горе ума – в любви к Софье, потому что трезво оценивать возлюбленную – прерогатива буфетчика Петруши. (38)Горе ума, наконец, – в трезвом осознании того, что представляет собой общество. (39)Но ничего не поделаешь: все эти бессмыслицы – непременная черта умного человека, этой немногочисленной, но, к счастью, неистребимой породы людей.

(По Д.Л. Быкову*)

* Дмитрий Львович Быков (род. в 1967 г.) – современный российский писатель, журналист, критик.

Текст 63

(1)Был осенний серенький день в конце листопада. (2)И серенькое настроение. (3)Я пришёл в Тимирязевский парк прогуляться.

(4)Пустынно было в парке и тихо. (5)И вдруг из леса через дорогу

в пяти шагах от меня проследовал заяц. (6)Он не пробежал, а медленно пропрыгал мимо, удостоив меня лишь косым взглядом. (7)Невдалеке от меня он остановился, поскрёб за ухом длинной задней ногой и тихо-мирно упрыгал в кусты. (8)Эко событие, скажете. (9)Однако настроение моё сразу переменилось. (10)Я шёл, посвистывая, вспоминал зайца, представляя, что он сейчас делает. (11)Дома за чаем опять зайца вспомнил. (12)И стало на душе хорошо и тепло.

(13)Явление это обычное. (14)Пойдёшь с рюкзаком за город и, если ничего живого за день не усмотрел, возвращаешься хоть и довольный ходьбой, но всё-таки с ощущением, что чего-то важного не было. (15)Этим важным может быть утка, с треском и кряканьем взлетевшая из-под ног

с маленького пруда. (16)Это могут быть увлекательные, захватывающие сцены поединка двух летунов – легкокрылой стрекозы и длиннохвостой сороки. (17)Или вдруг в бинокль увидел: трудолюбивый дятел таскает птенцам в дуплянку не личинок, а созревшие ягодки земляники.

(18)Всё живое, тесно переплетённое множеством связей, являет собой чудо с названием Жизнь, очень возможно, единственную в бескрайней Вселенной. (19)Всякое проявление жизни даёт ощущение радости бытия. (20)Из всех человеческих ценностей главная ценность – сама жизнь

с восходом солнца, с облаками, пением птиц, кваканьем лягушек, трюканьем сверчка и шелестом трав.

(21)Образы природы сопровождают людей с самой глубокой древности. (22)Сцены охоты древние люди оставили нам в наследство на стенах пещер, на камнях в виде скупых царапин, изображающих лосей, кабанов, туров. (23)Нынешняя техника даёт возможность увидеть зверей и птиц в естественных красках и обстановке. (24)Мы видим эпизоды их жизни, и в душе появляется тёплое чувство. (25)Они где-то есть, эти звери, они ещё бегают, рычат, прячутся или проявляют, как и мы, люди, любопытство…

(26)Желая испытать это тёплое чувство, на городских этажах мы держим кошек, собак, попугаев, белок, рыбок в аквариуме. (27)Врачи говорят, что поглаживание кошки или кормление синицы с ладони целительны для человеческой психики. (28)Заяц, встреченный в парке, исправил моё настроение. (29)А сколько случаев, когда человека с жизнью связывает только ниточка общения с собакой, с обыкновенными воробьями или воронами!

(30)Бывшая работница нашей редакции время от времени по телефону докладывает мне о жизни ворон во дворе, о том, что они любят есть, как безошибочно узнают её в массе людей.

(31)А старушка у нас во дворе каждое утро носит воробьям крошки. (32)И я вижу радость на лице женщины, наблюдающей, как суетливые птички подбирают рассыпанный корм. (33)Иногда мне кажется: не прилетят воробьи к её выходу из подъезда, и старушка умрёт от обрыва последней ниточки, соединяющей её с жизнью. (34)Как-то мы разговорились с ней,

и она призналась, что ни разу не видела в жизни, как пролетают и кричат журавли. (35)Я рассказал ей, как журавли весною танцуют, разбившись на пары, и кричат так, что голоса их сливаются в один торжествующий звук любви. (36)Старушка слушала внимательно и, прощаясь, сказала три слова: «Какой вы счастливый…» (37)Яснополянский мудрец говорил то же самое

в дневниках: «Счастье – это быть с природой, видеть её, говорить с ней».

(По В.М. Пескову*)

* Василий Михайлович Песков (1930–2013) – писатель, журналист, фотокорреспондент, путешественник.

Текст 64

(1)Хотя лейтенанта Володина тошнило и голова его была как свинцом налита, хотя он чувствовал страшную слабость, у него подкашивались ноги
и руки были словно чужие, он шёл сейчас к своему взводу, к селу, к позициям, где ещё гремел бой. (2)Шёл, чтобы выполнить солдатский долг.

(3)За пылью, поднятой артиллерийскими снарядами, были едва видны крайние соломкинские избы. (4)Разрывы метались по полю, вспыхивали справа и слева вдоль шоссе, и между разрывами, лавируя, пробивались два «виллиса». (5)Наконец «виллисы» вышли из-под обстрела и неожиданно оказались так близко, что он отчётливо увидел даже лица сидевших за ветровым стеклом.

(6)Он сразу узнал генерал-лейтенанта, члена Военного совета Воронежского фронта, который вчера вместе с командующим осматривал оборонительные сооружения в Соломках. (7)Володин спохватился, хотел было отойти на обочину, но было уже поздно, передний «виллис», скрипнув тормозами, остановился прямо напротив него.

– (8)Ранены? – спросил генерал, не дожидаясь, пока Володин, как положено по уставу, отрапортует, кто он, почему стоит на шоссе, что делал и что собирается делать.

– (9)Нет, товарищ генерал, – смущённо ответил Володин, заметив, как генерал пристально разглядывает его лицо и одежду, и подумал: «Сейчас влетит!»

(10)Но член Военного совета фронта неожиданно повернулся к сидевшему позади полковнику и сказал:

– Это же тот самый лейтенант…

– (11)От пулемётных гнёзд?

– (12)Ну…

(13)Генерал и сидевший позади него полковник знали многие подробности соломкинского боя, знали и о Володине, как он был послан к пулемётным гнёздам, как попал под танк и как солдат, рискуя жизнью, спас его, своего командира.

– (14)Туда?

– (15)Да, в роту, товарищ генерал!

– (16)Отпустили? (17)Выписали?

– (18)Сам ушёл, – добавил Володин и подумал, что лежать под бомбами куда легче, чем стоять перед генералом.

(19)Хотя он и волновался, он всё же был доволен, что сказал правду. (20)Лейтенант не чувствовал за собой никакой вины ни в том, что с ним случилось на передовой, ни в том, что решился вернуться из санитарной роты в траншею.

(21)Генерал вовсе не собирался отправлять его назад, в санитарную роту, хотя видел, что тот как раз именно в этом нуждается. (22)Бледное, измождённое лицо, впалые щёки, гимнастёрка, выпачканная в саже и копоти, оторванная портупея, весь вид совсем юного, стоявшего по стойке «смирно» командира взвода – всё это вызывало у генерала иные мысли. (23)Он думал 
о том, сколько должно быть воли в человеке, если он вот так, испытав страх 
и ужас, не только не пал духом, но стал ещё крепче и сильнее.

(24)Генерал ещё раз взглянул в упрямое лицо Володина. (25)Он понял: сейчас не нужно ни одобрительных слов, ни похвал. (26)Генерал просто протянул руку и сказал:

– Желаю удачи, лейтенант! (27)Боевой удачи!

(28)«Виллисы» уже скрылись за поворотом, а Володин ещё в раздумье стоял на шоссе. (29)Было в этой случайной минутной встрече что-то очень важное для него, чего он не мог понять сразу.

(30)То важное, чего он не смог понять тогда, стоя на шоссе, неожиданно откроется ему в одной несложной фразе, которую Володин услышит от члена Военного совета фронта, когда встретит его семь дней спустя в освобождённой Рындинке, на ещё дымящейся от боя окраине: «Мы – русские солдаты!» (31)Может быть, потому, что слово «солдат» в таком сочетании поднималось над всеми воинскими званиями, даже над генеральским, даже над маршальским чином, а слово «русский» связывало 
с историей России, с лучшими её страницами: Бородинским сражением, Севастопольской эпопеей. (32)Но, может быть, потому, что Володин сам ощущал всё это и только не мог выразить свои чувства одной фразой, теперь, услышав эту фразу, он вдруг понял, насколько проста, насколько очевидна истина, и с гордостью мысленно повторил её: «Мы – русские солдаты!»

 (По А.А. Ананьеву*)

* Анатолий Андреевич Ананьев (1925–2001) – русский советский прозаик. 

Текст 65

(1)Весь в пару, надвинулся к перрону поезд. (2)Обындевелые крыши вагонов, натёки льда с крыш, белые слепые окна. (3)И словно это поезд нанёс 
с собой ветер: помело с крыши вокзала, закружило. (4)В снежном вихре, 
в пару отчаянно метались люди от дверей к дверям, из последних сил бежали вдоль состава.

(5)Каждый раз вот так бегают с вещами, с детишками, а везде всё закрыто, ни в один вагон не пускают.

(6)Санитар, стоявший рядом, тоже смотрел.

– (7)Вот бы Гитлера сюда этого! (8)Сам-то он в тепле сидит. 
(9)А народу такие мучения принимать… (10)Да с детишками…

(11)И зябко ёжился, будто уже совсем замёрз.

(12)Глупым показался Третьякову этот разговор. (13)Срывая на санитаре зло, потому что ему тоже было жаль метавшихся по морозу баб, которых гнали от поезда, сказал:

– Что ж, по-твоему, захотел какой-то Гитлер – и война началась? (14)Захотел – кончилась?

(15)И сам от своего командирского голоса распрямился под халатом. (16)Санитар враз поскучнел, безликим сделался.

– (17)Не я ж захотел, – бормотал он себе под нос, переходя к другому окну. – (18)Или мне моя нога лишней оказалась?

(19)Третьяков посмотрел ему вслед, на один его сапог и на деревяшку. (20)Что ему объяснишь? (21)Не приставишь оторванную ногу и не объяснишь. (22)А самое главное, что и себе не всё объяснишь.

(23)В школе со слов учителей он знал, как и почему возникают войны, и успешно отвечал на отметку. (24)И их неизбежность при определённых условиях тоже была объяснима и проста. (25)Но тому, что он повидал за эти годы, не было лёгких объяснений. (26)Ведь сколько раз бывало уже: кончались войны, и те самые народы, которые только что истребляли друг друга с такой яростью, как будто вместе им нет жизни на земле, эти самые народы жили потом мирно и ненависти никакой не чувствовали друг к другу.

(27)Так что же, способа нет иного прийти к этому, как только убив миллионы людей? (28)Какая надобность не для кого-то, а для самой жизни 
в том, чтобы люди, батальонами, полками, ротами погруженные в эшелоны, спешили, мчались, терпя в дороге голод и многие лишения, шли скорым пешим маршем, а потом эти же люди валялись по всему полю, порезанные пулемётами, размётанные взрывами, и даже ни убрать их нельзя, ни похоронить?

(29)Трава родится и с неизбежностью отмирает, и на удобренной ею земле гуще растёт трава. (30)Но ведь не для того живёт человек на свете, чтобы удобрить собою землю. (31)И какая надобность жизни в том, чтобы столько искалеченных людей мучилось по госпиталям?

(32)Ещё до войны прочёл он поразившую его вещь: оказывается, нашествие Чингисхана предварял целый ряд особо благоприятных лет. (33)Шли в срок дожди, небывало росли травы, плодились несметные табуны, и всё вместе это тоже дало силу нашествию. (34)Быть может, разразись над этим краем многолетняя засуха, а не сойдись всё так благоприятно, и не обрушилось бы страшное бедствие на народы в других краях. (35)И история многих народов пошла бы по-другому.

(36)На фронте воюет солдат, и ни на что другое не остаётся сил. (37)Но здесь, в госпитале, одна и та же мысль не давала покоя: неужели когда-нибудь окажется, что этой войны могло не быть? (38)Что в силах людей было предотвратить это? (39)И миллионы остались бы живы… (40)Двигать историю по её пути – тут нужны усилия всех, и многое должно сойтись. (41)Но, чтобы скатить колесо истории с его колеи, может быть, не так много и надо, может быть, достаточно камешек подложить?

         (По Г.Я. Бакланову*)

* Григорий Яковлевич Бакланов – (1923–2009) – русский советский писатель и сценарист.

Текст 66

(1)Судьбу поколения не случайно сравнивают с белым листом, на котором невидимыми чернилами сделаны особые отметки, да и сама бумага покрыта незаметными для беглого взгляда «водяными знаками». (2)Растут дети, бегают в школу, дерутся и мирятся, ходят в технические кружки и на танцы, влюбляются и строят планы, не подозревая, что Судьба вносит за годом год строчки в их общую биографию. (3)Приходит срок, наступает их час – и внезапно в целом поколении обнаруживаются неведомые силы, способные противостоять любым испытаниям, вынести нечеловеческие нагрузки и победить любого врага.

(4)Жизнь – это путь. (5)Для того, кто хочет пройти его в угоду себе, он тёмен и неведом, ненадёжен, как игрушка в руках безрассудной фортуны. (6)Но для того, кто жизнь видит в служении своей Отчизне, этот путь наполнен особенным, непостижимым для прочих смыслом. (7)К общей цели его ведёт сама Россия.

(8)Её живая душа станет верной советчицей в сомнениях, надёжной попутчицей в долгих странствиях, нежной утешительницей в горе, трудолюбивой помощницей в деяниях, мужественной соратницей в борьбе 
и битве.

(9)Судьба великих сынов России всегда была открыта и ясна, потому что она кровно связана с судьбой народа, и биография каждого героя всегда совпадает с биографией его страны. (10)Самой жизнью уготовано им жить одной судьбой, разделять со страной её радость и скорбь. (11)Вместе победить и, если потребуется, не торгуясь, отдать за её победу свою жизнь.

(12)«Я патриот, а к патриотам грязь не пристанет», – повторял Николай Кузнецов, легендарный разведчик, герой Советского Союза, сын «раскулаченных», с лихвой хлебнувший «от перегибов» в политике партии. (13)Русский герой не припоминал нанесённых обид и не предъявлял счетов. (14)Жизнь свою он положил для служения своей стране, защищая страну от фашистов, и его «Подвиг разведчика» останется с нами навсегда.

(15)Русская земля сама рождает и закаляет своих защитников, наделяя их особой совестливостью и честью, чтобы предстояли они всему народу, пронеся через века образец служения Родине.

(16)Необученные и необстрелянные мальчишки лета 1941 года будут совершать подвиги и являть чудеса героизма не ради карьеры и наград, не ради высокопарных лозунгов и политических доктрин. (17)Они будут стоять насмерть за свои детские дворы, где гоняли в футбол, за чердаки домов, на которых жались друг к другу голубятни, за берег речки и летние каникулы, проведённые в пионерском лагере, за свою школу, в которой день за днём постигали, «что такое хорошо и что такое плохо», за девчонок, с которыми целовались в скверах после выпускного бала… (18)Поэтому они окажутся сильнее любых вражеских «мёртвых голов» и станут непобедимыми. (19)Так дети Гражданской войны станут героями Великой Отечественной…

(20)Война не сломит их, только закалит характер. (21)Много испытавшие в жизни, они как никто будут ценить и понимать чужие чувства, при этом не скрывая своих. (22)Война воспитает в них человечность, научит принимать ответственность на себя, не бояться тяжёлых трудов, не сомневаться в правоте выбранного дела. (23)Сделает из обычных людей Поколение победителей.

(По М.С. Строганову*)

* Михаил Сергеевич Строганов – современный писатель, публицист.

Подборка текстов с основного периода ЕГЭ-2022.

На экзамене тексты могли быть в сокращённом виде.

30 мая

Текст 1

| Сочинение

– Скажи, пожалуйста, ты так век думаешь прожить? – спросил Райский после обеда, когда они остались в беседке.

– Да, а как же? Чего же мне еще? – спросил с удивлением Леонтий.

– Ничего тебе не хочется, никуда не тянет тебя? Не просит голова свободы, простора? Не тесно тебе в этой рамке? Ведь в глазах, вблизи – все вон этот забор, вдали – вот этот купол церкви, дома… под носом…

– А под носом – вон что! – Леонтий указал на книги, – мало, что ли? Книги, ученики… жена в придачу, – он засмеялся, – да душевный мир… Чего больше?

– Книги! Разве это жизнь? Старые книги сделали свое дело; люди рвутся вперед, ищут улучшить себя, очистить понятия, прогнать туман, условиться поопределительнее в общественных вопросах, в правах, в нравах: наконец привести в порядок и общественное хозяйство… А он глядит в книгу, а не в жизнь!

– Чего нет в этих книгах, того и в жизни нет или не нужно! – торжественно решил Леонтий. – Вся программа, и общественной и единичной жизни, у нас позади: все образцы даны нам. Умей напасть на свою форму, а она готова. Не отступай только – и будешь знать, что делать. Позади найдешь образцы форм и политических и общественных порядков. И лично для себя то же самое: кто ты: полководец, писатель, сенатор, консул, или невольник, или школьный мастер, или жрец? Смотри: вот они все живые здесь – в этих книгах. Учи их жизнь и живи, учи их ошибки и избегай, учи их добродетели и, если можно, подражай. Да трудно! Их лица строги, черты крупны, характеры цельны и не разбавлены мелочью! Трудно вливаться в эти величавые формы, как трудно надевать их латы, поднимать мечи, секиры! Не поднять и подвигов их! Мы и давай выдумывать какую-то свою, новую жизнь! Вот отчего мне никогда ничего и никуда дальше своего угла не хотелось: не верю я в этих нынешних великих людей…

Он говорил с жаром, и черты лица у самого у него сделались, как у тех героев, о которых он говорил.

– Стало быть, по-твоему, жизнь там и кончилась, а это все не жизнь? Ты не веришь в развитие, в прогресс?

– Как не верить, верю! Вся эта дрянь, мелочь, на которую рассыпался современный человек, исчезнет: все это приготовительная работа, сбор и смесь еще не осмысленного материала. Эти исторические крохи соберутся и сомнутся рукой судьбы опять в одну массу, и из этой массы выльются со временем опять колоссальные фигуры, опять потечет ровная, цельная жизнь, которая впоследствии образует вторую древность. Как не веровать в прогресс! Мы потеряли дорогу, отстали от великих образцов, утратили многие секреты их бытия. Наше дело теперь – понемногу опять взбираться на потерянный путь и… достигать той же крепости, того же совершенства в мысли, в науке, в правах, в нравах и в твоем «общественном хозяйстве»… цельности в добродетелях и, пожалуй, в пороках! низость, мелочи, дрянь – все побледнеет: выправится человек и опять встанет на железные ноги… Вот и прогресс!

– Ты все тот же старый студент, Леонтий! Все нянчишься с отжившей жизнью, а о себе не подумаешь, кто ты сам?

– Кто? – повторил Козлов, – учитель латинского и греческого языков. Я так же нянчусь с этими отжившими людьми, как ты с своими никогда не жившими идеалами и образами. А ты кто? Ведь ты художник, артист? Что же ты удивляешься, что я люблю какие-нибудь образцы? Давно ли художники перестали черпать из древнего источника…

– Да, художник! – со вздохом сказал Райский, – художество мое здесь, – он указал на голову и грудь, – здесь образы, звуки, формы, огонь, жажда творчества, и вот еще я почти не начал…

– Что же мешает? Ведь ты рисовал какую-то большую картину: ты писал, что готовишь ее на выставку…

– Черт с ними, с большими картинами! – с досадой сказал Райский, – я бросил почти живопись. В одну большую картину надо всю жизнь положить, а не выразишь и сотой доли из того живого, что проносится мимо и безвозвратно утекает. Я пишу иногда портреты…

– Что же ты делаешь теперь?

– Есть одно искусство: оно лишь может удовлетворить современного художника: искусство слова, поэзия: оно безгранично. Туда уходит и живопись, и музыка – и еще там есть то, чего не дает ни то, ни другое…

– Что ж ты, пишешь стихи?

– Нет… – с досадой сказал Райский, – стихи – это младенческий лепет. Ими споешь любовь, пир, цветы, соловья… лирическое горе, такую же радость – и больше ничего…

– А сатира? – возразил Леонтий, – вот, постой, вспомним римских старцев…

Он пошел было к шкафу, Райский остановил его.

– Сиди смирно, – сказал он. – Да, иногда можно удачно хлестнуть стихом по больному месту. Сатира – плеть: ударом обожжет, но ничего тебе не выяснит, не даст животрепещущих образов, не раскроет глубины жизни с ее тайными пружинами, не подставит зеркала… Нет, только роман может охватывать жизнь и отражать человека!

– Так ты пишешь роман… о чем же?

Райский махнул рукой.

– И сам еще не знаю! – сказал он.

– Не пиши, пожалуйста, только этой мелочи и дряни, что и без романа на всяком шагу в глаза лезет. В современной литературе всякого червяка, всякого мужика, бабу – всё в роман суют… Возьми-ка предмет из истории, воображение у тебя живое, пишешь ты бойко. Помнишь, о древней Руси ты писал!.. А то далась современная жизнь!.. муравейник, мышиная возня: дело ли это искусства!.. Это газетная литература!

– Ах ты, старовер! как ты отстал здесь! О газетах потише – это Архимедов рычаг: они ворочают миром…

– Ну уж мир! Эти ваши Наполеоны да Пальмерстоны…

– Это современные титаны: Цесари и Антонии… – сказал Райский.

– Полно, полно! – с усмешкой остановил Леонтий, – разве титаниды, выродки старых больших людей. Вон почитай, у monsieur Шарля есть книжечка. «Napoleon le petit»,[83] Гюго. Он современного Цесаря представляет в настоящем виде: как этот Регул во фраке дал клятву почти на форуме спасать отечество, а потом…

– А твой титан – настоящий Цесарь, что: не то же ли самое хотел сделать?

– Хотел, да подле случился другой титан – и не дал!

– Ну, мы затеяли с тобой опять старый, бесконечный спор, – сказал Райский, – когда ты оседлаешь своего конька, за тобой не угоняешься: оставим это пока. Обращусь опять к своему вопросу: ужели тебе не хочется никуда отсюда, дальше этой жизни и занятий?

Козлов отрицательно покачал головой.

– Помилуй, Леонтий; ты ничего не делаешь для своего времени, ты пятишься, как рак. Оставим римлян и греков – они сделали свое. Будем же делать и мы, чтоб разбудить это (он указал вокруг на спящие улицы, сады и дома). Будем превращать эти обширные кладбища в жилые места, встряхивать спящие умы от застоя!

– Как же это сделать?

– Я буду рисовать эту жизнь, отражать, как в зеркале, а ты…

– Я… тоже кое-что делаю: несколько поколений к университету приготовил… – робко заметил Козлов и остановился, сомневаясь, заслуга ли это? – Ты думаешь, – продолжал он, – я схожу в класс, а оттуда домой, да и забыл? За водочку, потом вечером за карты или трусь у губернатора по вечерам: ни-ни! Вот моя академия, – говорил он, указывая на беседку, – вот и портик – это крыльцо, а дождь идет – в кабинете: наберется ко мне юности, облепят меня. Я с ними рассматриваю рисунки древних зданий, домов, утвари, – сам черчу, объясняю, как, бывало, тебе: что сам знаю, всем делюсь. Кто постарше, с теми вперед заглядываю, разбираю им Софокла, Аристофана. Не все, конечно; нельзя всего: где наготы много, я там прималчиваю… Толкую им эту образцовую жизнь, как толкуют образцовых поэтов: разве это теперь уж не надо никому? – говорил он, глядя вопросительно на Райского.

– Хорошо, да все это не настоящая жизнь, – сказал Райский, – так жить теперь нельзя. Многое умерло из того, что было, и многое родилось, чего не ведали твои греки и римляне. Нужны образцы современной жизни, очеловечивания себя и всего около себя. Это задача каждого из нас…

– Ну, за это я не берусь: довольно с меня и того, если я дам образцы старой жизни из книг, а сам буду жить про себя и для себя. А живу я тихо, скромно, ем, как видишь, лапшу… Что же делать? – Он задумался.

– Жизнь «для себя и про себя» – не жизнь, а пассивное состояние: нужно слово и дело, борьба. А ты хочешь жить барашком!

– Я уж сказал тебе, что я делаю свое дело и ничего знать не хочу, никого не трогаю и меня никто не трогает!

– Ты напоминаешь мне Софью, кузину: та тоже не хочет знать жизни, зато она – великолепная кукла! Жизнь достанет везде, и тебя достанет! Что ты тогда будешь делать, не приготовленный к ней?

– Что ей меня доставать? Я такой маленький человек, что она и не заметит меня. Есть у меня книги, хотя и не мои… (он робко поглядел на Райского). Но ты оставляешь их в моем полном распоряжении. Нужды мои не велики, скуки не чувствую; есть жена: она меня любит…

Райский посмотрел в сторону.

– А я люблю ее… – добавил Леонтий тихо. – Посмотри, посмотри, – говорил он, указывая на стоявшую на крыльце жену, которая пристально глядела на улицу и стояла к ним боком, – профиль, профиль: видишь, как сзади отделился этот локон, видишь этот немигающий взгляд? Смотри, смотри: линия затылка, очерк лба, падающая на шею коса! Что, не римская голова?

Он загляделся на жену, и тайное умиление медленным лучом прошло у него по лицу и застыло в задумчивых глазах. Даже румянец пробился на щеках.

Видно было, что рядом с книгами, которыми питалась его мысль, у него горячо приютилось и сердце, и он сам не знал, чем он так крепко связан с жизнью и с книгами, не подозревал, что если б пропали книги, не пропала бы жизнь, а отними у него эту живую «римскую голову», по всей жизни его прошел бы паралич.

«Счастливое дитя! – думал Райский, – спит и в ученом сне своем не чует, что подле него эта любимая им римская голова полна тьмы, а сердце пустоты, и что одной ей бессилен он преподать „образцы древних добродетелей“!»

Иван Александрович Гончаров.
Роман «Обрыв».
Глава VIII.

Текст 2

| Сочинение

(1)Солдаты, расположившиеся вокруг своей пушки, были заняты каждый своим делом. (2)Кто, пристроившись к сосновому ящику со снарядами, писал письмо, слюня химический карандаш и сдвинув на затылок шлем; кто сидел на лафете, пришивая к шинели крючок; кто читал маленькую артиллерийскую газету.

(3)Живя с разведчиками и наблюдая поле боя с разных сторон, Ваня привык видеть войну широко и разнообразно. (4)Он привык видеть дороги, леса, болота, мосты, ползущие танки, перебегающую пехоту, минёров, конницу, накапливающуюся в балках2.

(5)3десь, на батарее, тоже была война, но война, ограниченная маленьким кусочком земли, на котором ничего не было видно, кроме орудийного хозяйства (даже соседних пушек не было видно), ёлочек маскировки и склона холма, близко обрезанного серым осенним небом. (6)А что было там, дальше, за гребнем этого холма, Ваня уже не знал, хотя именно оттуда время от времени слышались звуки перестрелки.

(7)Ваня стоял у колеса орудия, которое было одной с ним вышины, и рассматривал бумажку, наклеенную на косой орудийный щит. (8)На этой бумажке были крупно написаны тушью какие-то номера и цифры, которые мальчик безуспешно старался прочесть и понять.

(9)Ну, Ванюша, нравится наше орудие? — услышал он за собой густой, добродушный бас.

(Ю)Мальчик обернулся и увидел наводчика1 Ковалёва.

(11)Так точно, товарищ Ковалёв, очень нравится, — быстро ответил Ваня и, вытянувшись в струнку, отдал честь.

(12)Bидно, урок капитана Енакиева не прошёл зря. (13)Теперь, обращаясь к старшему, Ваня всегда вытягивался в струнку и на вопросы отвечал бодро, с весёлой готовностью. (14)А перед наводчиком Ковалёвым он даже переусердствовал. (15)Он как взял под козырёк, так и забыл опустить руку.

— (16)Ладно, опусти руку. (17)Вольно, — сказал Ковалёв, с удовольствием оглядывая ладную фигурку маленького солдатика.

(18) Наружностью своей Ковалёв меньше всего отвечал представлению о лихом солдате, Герое Советского Союза, лучшем наводчике фронта.

(19) Прежде всего, он был немолод. (20)В представлении мальчика он был уже немолод не «дяденька», а, скорее, принадлежал к категории «дедушек». (21)До войны он был заведующим большой птицеводческой фермой. (22)На фронт он мог не идти.

(23)Но в первый же день войны он записался добровольцем.

(24)Во время Первой мировой войны он служил в артиллерии и уже тогда считался выдающимся наводчиком. (25)Вот почему и в эту войну он попросился в артиллерию наводчиком. (26)Сначала в батарее к нему относились с недоверием — уж слишком у него была добродушная, сугубо гражданская внешность. (27)Однако в первом же бою он показал себя таким знатоком своего дела, таким виртуозом, что всякое недоверие кончилось раз и навсегда.

(28)Его работа при орудии была высочайшей степенью искусства. (29)Бывают наводчики хорошие, способные. (ЗО)Бывают наводчики талантливые. (31)Бывают выдающиеся. (32)Он был наводчик гениальный. (33)И самое удивительное заключалось в том, что за четверть века, которые прошли между двумя мировыми войнами, он не только не разучился своему искусству, но как-то ещё больше в нём окреп. (34)Новая война поставила артиллерии много новых задач. (35)Она открыла в старом наводчике Ковалёве качества, которые в прежней войне не могли проявиться в полном блеске. (36)Он не имел соперника в стрельбе прямой наводкой.

(37) Вместе со своим расчётом он выкатывал пушку на открытую позицию и под градом пуль спокойно, точно и вместе с тем с необыкновенной быстротой бил картечью по немецким цепям или бронебойными снарядами — по немецким танкам.

(38) 3десь уже мало было одного искусства, как бы высоко оно ни стояло.

(39)3десь требовалось беззаветное мужество. (40)И оно было. (41)Несмотря на свою ничем не замечательную гражданскую внешность, Ковалёв был легендарно храбр.

(42)В минуту опасности он преображался. (43)В нём загорался холодный огонь ярости. (44)Он не отступал ни на шаг. (45)Он стрелял из своего орудия до последнего патрона. (46)А выстрелив последний патрон, он ложился рядом со своим орудием и продолжал стрелять из автомата. (47)Расстреляв все диски, он спокойно подтаскивал к себе ящики с ручными гранатами и, прищурившись, кидал их одну за другой, пока немцы не отступали.

(48)Среди людей часто попадаются храбрецы. (49)Но только сознательная и страстная любовь к Родине может сделать из храбреца героя. (50)Ковалёв был истинный герой.

(51) Он страстно, но очень спокойно любил Родину и ненавидел всех её врагов.

(52) А с немцами у него были особые счёты. (53)В шестнадцатом году они отравили его удушливыми газами. (54)И с тех пор Ковалёв всегда немного покашливал. (55)0 немецких вояках он говорил коротко:

— С ними у нас может быть только один разговор — беглым огнём. (56)Другого они не понимают.

(57)Трое его сыновей были в армии. (58)Один из них уже был убит. (59)Жена Ковалёва, по профессии врач, тоже была в армии. (60)Дома никого не осталось. (61)Его домом была армия.

(62)Несколько раз командование пыталось выдвинуть Ковалёва на более высокую должность. (63)Но каждый раз Ковалёв просил оставить его наводчиком и не разлучать с орудием.

— (64)Наводчик — это моё настоящее дело, — говорил Ковалёв, — с другой работой я так хорошо не справлюсь. (65)Уж вы мне поверьте. (66)За чинами я не гонюсь. (67)Тогда был наводчиком и теперь до конца войны хочу быть наводчиком.

(68)А для командира я уже не гожусь. (69)Стар. (70)Надо молодым давать дорогу. (71)Покорнейше вас прошу.

(72)В конце концов его оставили в покое. (73)Впрочем, может быть, Ковалёв был прав: каждый человек хорош на своём месте. (74)И, в конце концов, для пользы службы лучше иметь выдающегося наводчика, чем посредственного командира взвода.

(75)Всё это было Ване известно, и он с робостью и уважением смотрел на знаменитого Ковалёва.

Валентин Петрович Катаев.

Текст 3

Желтые кувшинки плавали в стоячей воде. Пахло тиной и речной сыростью. Раздевшись, Николай выстирал гимнастерку и портянки, сел на песок, обнял руками колени. Лопахин прилег рядом.

– Мрачноват ты нынче, Николай…

– А чему же радоваться? Не вижу оснований.

– Какие еще тебе основания? Живой? Живой. Ну и радуйся. Смотри, денек-то какой выдался! Солнце, речка, кувшинки вон плавают… Красота, да и только! Удивляюсь я тебе: старый ты солдат, почти год воюешь, а всяких переживаний у тебя, как у допризывника. Ты что думаешь: если дали нам духу – так это уже все? Конец света? Войне конец?

Николай досадливо поморщился, сказал:

– При чем тут конец войне? Вовсе я этого не думаю, но относиться легкомысленно к тому, что́ произошло, я не могу. А ты именно так и относишься и делаешь вид, будто ничего особенного не случилось. Для меня ясно, что произошла катастрофа. Размеров этой катастрофы мы с тобой не знаем, но кое о чем можно догадываться. Идем мы пятый день, скоро уже Дон, а потом Сталинград… Разбили наш полк вдребезги. А что с остальными? С армией? Ясное дело, что фронт наш прорван на широком участке. Немцы висят на хвосте, только вчера оторвались от них и все топаем, и, когда упремся, неизвестно. Ведь это же тоска – вот так идти и не знать ничего! А какими глазами провожают нас жители? С ума сойти можно!

Николай скрипнул зубами и отвернулся. С минуту он молчал, справляясь с охватившим его волнением, потом заговорил уже спокойнее и тише:

– Ото всего этого душа с телом расстается, а ты проповедуешь – живой, мол, ну и радуйся, солнце, кувшинки плавают… Иди ты к черту со своими кувшинками, мне на них смотреть-то тошно! Ты вроде такого дешевого бодрячка из плохой пьески, ты даже ухитрился вон в медсанбат сходить…

Лопахин с хрустом потянулся, сказал:

– Жалко, что ты со мной не пошел. Там, Коля, есть одна такая докторша третьего ранга, что посмотришь на нее – и хоть сразу в бой, чтобы немедленно тебя ранили. Не докторша, а восклицательный знак, ей-богу!

– Слушай, иди ты к черту!

– Нет, серьезно! При таких достоинствах женщина, при такой красоте, что просто ужас! Не докторша, а шестиствольный миномет, даже опаснее для нашего брата солдата, не говоря уже про командиров.

Николай молча, угрюмо смотрел на отражение белого облачка в воде, и тогда Лопахин сдержанно и зло заговорил:

– А я не вижу оснований, чтобы мне по собачьему обычаю хвост между ног зажимать, понятно тебе? Бьют нас? Значит, поделом бьют. Воюйте лучше, сукины сыны! Цепляйтесь за каждую кочку на своей земле, учитесь врага бить так, чтобы заикал он смертной икотой. А если не умеете, – не обижайтесь, что вам морду в кровь бьют и что жители на вас неласково смотрят. Чего ради они будут нас с хлебом-солью встречать? Говори спасибо, что хоть в глаза не плюют, и то хорошо. Вот ты, не бодрячок, объясни мне: почему немец сядет в какой-нибудь деревушке, и деревушка-то с чирей величиной, а выковыриваешь его оттуда с великим трудом, а мы иной раз города почти без боя сдаем, мелкой рысью уходим? Брать-то их нам же придется или дядя за нас возьмет? А происходит это потому, что воевать мы с тобой, мистер, как следует еще не научились и злости настоящей в нас маловато. А вот когда научимся да когда в бой будем идти так, чтобы от ярости пена на губах кипела, – тогда и повернется немец задом на восток, понятно? Я, например, уже дошел до такого градуса злости, что плюнь на меня – шипеть слюна будет, потому и бодрый я, потому и хвост держу трубой, что злой ужасно! А ты и хвост поджал, и слезой облился: «Ах, полк наш разбили! Ах, армию разбили! Ах, прорвались немцы!» Прах его возьми, этого проклятого немца! Прорваться он прорвался, но кто его отсюда выводить будет, когда мы соберемся с силами и ударим? Если уж сейчас отступаем и бьем – то при наступлении вдесятеро больнее бить будем! Худо ли, хорошо ли, но мы отступаем, а им и отступать не придется: не на чем будет! Как только повернутся задом на восток – ноги сучьим детям повыдергиваем из того места, откуда они растут, чтобы больше по нашей земле не ходили. Я так думаю, а тебе вот что скажу: при мне ты, пожалуйста, не плачь, все равно слез твоих утирать не буду, у меня руки за войну стали жесткие – не ровен час, еще поцарапаю тебя…

– Я в утешениях не нуждаюсь, дурень, ты красноречия не трать понапрасну, а лучше скажи, когда же, по-твоему, мы научимся воевать? Когда в Сибири будем? – сказал Николай.

– В Си-би-ри? – протяжно переспросил Лопахин, часто моргая светлыми глазами. – Нет, дорогой мистер, в эту школу далеко нам ходить учиться. Вот тут научимся, вот в этих самых степях, понятно? А Сибирь давай временно вычеркнем из географии. Вчера мне Сашка – мой второй номер – говорит: «Дойдем до Урала, а там в горах мы с немцем скоро управимся». А я ему говорю: «Если ты, земляная жаба, еще раз мне про Урал скажешь – бронебойного патрона не пожалею, сыму сейчас свой мушкет и прямой наводкой глупую твою башню так и собью с плеч!» Он назад: говорит, пошутил. Отвечаю ему, что и я, мол, пошутил, разве по таким дуракам бронебойными патронами стреляют, да еще из хорошего противотанкового ружья? Ну, на том приятный разговор и покончили.

Михаил Александрович Шолохов.

Текст 4

| Сочинение

«Зачем я от времени зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня»[2]. Мне часто вспоминаются эти гордые слова Базарова. Вот были люди! Как они верили в себя! А я, кажется, настоящим образом в одно только и верю — это именно в неодолимую силу времени. «Зачем я от времени зависеть буду!» Зачем? Оно не отвечает; оно незаметно захватывает тебя и ведет, куда хочет; хорошо, если твой путь лежит туда же, а если нет? Сознавай тогда, что ты идешь не по своей воле, протестуй всем своим существом, — оно все-таки делает по-своему. Я в таком положении и находился. Время тяжелое, глухое и сумрачное со всех сторон охватывало меня, и я со страхом видел, что оно посягает на самое для меня дорогое, посягает на мое миросозерцание, на всю мою душевную жизнь… Гартман[3] говорит, что убеждения наши — плод «бессознательного», а умом мы к ним лишь подыскиваем более или менее подходящие основания; я чувствовал, что там где-то, в этом неуловимом «бессознательном», шла тайная, предательская, неведомая мне работа и что в один прекрасный день я вдруг окажусь во власти этого «бессознательного». Мысль эта наполняла меня ужасом: я слишком ясно видел, что правда, жизнь — все в моем миросозерцании, что если я его потеряю, я потеряю все.

То, что происходило кругом, лишь укрепляло меня в убеждении, что страх мой не напрасен, что сила времени — сила страшная и не по плечу человеку. Каким чудом могло случиться, что в такой короткий срок все так изменилось? Самые светлые имена вдруг потускнели, слова самые великие стали пошлыми и смешными; на смену вчерашнему поколению явилось новое, и не верилось: неужели эти — всего только младшие братья, вчерашних. В литературе медленно, но непрерывно шло общее заворачивание фронта, и шло вовсе не во имя каких-либо новых начал, — о нет! Дело было очень ясно: это было лишь ренегатство — ренегатство общее, массовое и, что всего ужаснее, бессознательное. Литература тщательно оплевывала в прошлом все светлое и сильное, но оплевывала наивно, сама того не замечая, воображая, что поддерживает какие-то «заветы»; прежнее чистое знамя в ее руках давно уже обратилось в грязную тряпку, а она с гордостью несла эту опозоренную ею святыню и звала к ней читателя; с мертвым сердцем, без огня и без веры, говорила она что-то, чему никто не верил… Я с пристальным вниманием следил за всеми этими переменами; обидно становилось за человека, так покорно и бессознательно идущего туда, куда его гонит время. Но при этом я не мог не видеть и всей чудовищной уродливости моего собственного положения: отчаянно стараясь стать выше времени (как будто это возможно!), недоверчиво встречая всякое новое веяние, я обрекал себя на мертвую неподвижность; мне грозила опасность обратиться в совершенно «обессмысленную щепку» когда-то «победоносного корабля»[4]. Путаясь все больше в этом безвыходном противоречии, заглушая в душе горькое презрение к себе, я пришел, наконец, к результату, о котором говорил: уничтожиться, уничтожиться совершенно — единственное для меня спасение.

Я не бичую себя, потому что тогда непременно начнешь лгать и преувеличивать; но в этом-то нужно сознаться, — что такое настроение мало способствует уважению к себе. Заглянешь в душу, — так там холодно и темно, так гадко-жалок этот бессильный страх перед окружающим! И кажется тебе, что никто никогда не переживал ничего подобного, что ты — какой-то странный урод, выброшенный на свет теперешним странным, неопределенным временем… Тяжело жить так. Меня спасала только работа; а работы мне, как земскому врачу, было много, особенно в последний год, — работы тяжелой и ответственной. Этого мне и нужно было; всем существом отдаться делу, наркотизироваться им, совершенно забыть себя — вот была моя цель.

Викентий Викентьевич Вересаев.

Текст 5

| Сочинение

(1)И вот опять родные места встретили меня сдержанным шёпотом ольшаника. (2)Вдали показались ветхие крыши старой моей деревни, вот и дом с потрескавшимися углами. (3)По этим углам залезал я когда-то под крышу, неутомимый в своём стремлении к высоте, и смотрел на синие зубчатые леса, прятал в щелях витых кряжей нехитрые мальчишеские богатства.

(4)Из этой сосновой крепости, из этих удивительных ворот уходил я когда-то в большой и грозный мир, наивно поклявшись никогда не возвращаться, но чем дальше и быстрей уходил, тем яростней тянуло меня обратно.

(5)Старый дом наш заколочен. (6)Я ставлю поклажу на крыльцо соседки и ступаю в солнечное поле, размышляя о прошлом. (7)Детство вписалось в мою жизнь далёким нервным маревом, раскрасило будущее яркими мечтательными мазками. (8)В тот день, когда я уходил из дому, так же, как и сегодня, вызванивали полевые кузнечики, так же лениво парил надо мной ястреб, и только сердце было молодым и не верящим в обратную дорогу.

(9)И вот опять уводит меня в лесную чащобу узкая тропинка, и снова слушаю я шум летнего леса. (10)Снова торжественно и мудро шумит надо мной старинный хвойный бор, и нет ему до меня никакого дела. (11)И над бором висит в синеве солнце. (12)Оно щедро, стремительно и бесшумно сыплет в лохматую прохладу мхов свои золотые брызги, а над мхами, словно сморённые за пряжей старухи, дремлют смолистые ели. (13)Они глухо шепчут порой, как будто возмущаясь щедростью солнца, а может быть, собственным долголетием. (14)Под елями древний запах папоротника. (15)Я иду чёрной лошадиной тропой, на лицо липнут невидимые нити паутины, с детским беззащитным писком вьются передо мной комары, хотя кусают они совсем не по-детски. (16)Мой взгляд останавливается на красных, в белых крапинках, шапках мухоморов. (17)Потом вижу, как дятел, опершись на растопыренный хвост, колотит своим неутомимым носом сухую древесину. (18)В лицо мне хлещут ветки крушины, и вот уже я на сухом месте, и нога едет на скользких иглах. (19)Загудел в соснах ветер, и сосны отозвались беззащитным ропотом. (20)Мне кажется, что в их кронах вздыхает огромный богатырь-тугодум, который с наивностью младенца копит свою мощь не себе, а другим. (21)Под это добродушное дыхание, словно из древних веков, нечёткой белопарусной армадой выплывают облачные фрегаты.

(22)Мне кажется, что я слышу, как растёт на полях трава, я ощущаю каждую травинку, с маху сдёргиваю сапоги и босиком выбегаю на рыжий песчаный берег, снова стою над рекой и бросаю лесные шишки в синюю тугую воду, в эту прохладную русалочью постель, и смотрю, как расходятся и умирают водяные круги.

(23)Я сажусь у тёплого стога возле берёз, и мне чудится в их шелесте укор вечных свидетельниц человеческого горя и радости. (24)Веками роднились с нами эти деревья, дарили нашим предкам скрипучие лапти и жаркую, бездымную лучину, растили пахучие веники, розги, полозья, копили певучесть для пастушьих рожков.

(25)Я выхожу на зелёный откос и гляжу туда, где ещё совсем недавно было так много деревень, а теперь белеют одни берёзы. (26)Нет, в здешних местах пожары не часты, и лет пятьсот уже не было нашествий. (27)Может быть, так оно и надо? (28)Исчезают деревни, а взамен рождаются весёлые шумные города. (29)Я обнимаю родную землю, слышу теплоту родимой травы, и надо мной качаются купальницы с лютиками.

(30)Шумят невдалеке сосны, шелестят берёзы. (31)Тихая моя родина, ты всё так же не даёшь мне стареть и врачуешь душу своей зелёной тишиной.

По В.И. Белову*

Текст 6

До чего же красива река Лобань! Просто как девочка-подросток играет и поёт на перекатах. А то шлёпает босиком по зелени травы, по желтизне песка, то по серебру лопухов мать-и-мачехи, а то прячется среди тёмных елей. Или притворится испуганной и жмётся к высокому обрыву. Но вот перестаёт играть и заботливо поит корни могучего соснового бора.

Давно сел и сижу на берегу, на брёвнышке. Тихо сижу, греюсь предвечерним теплом. Наверное, и птицы, и рыбы думают обо мне, что это какая-то коряга, а коряги они не боятся. Старые деревья, упавшие в реку, мешают ей течь плавно, зато в их ветвях такое музыкальное журчание, такой тихий плавный звон, что прямо чуть не засыпаю. Слышу – к звону воды добавляется звоночек, звяканье колокольчика. А это, оказывается, подошла сзади корова и щиплет траву.

Корова входит в воду и долго пьёт. Потом поднимает голову и стоит неподвижно и смотрит на тот берег. Колокольчик её умолкает. Конечно, он надоел ей за день, ей лучше послушать говор реки.

Из леса с того берега выходит к воде лосиха. Я замираю от счастья. Лосиха смотрит по сторонам, смотрит на наш беpeг, оглядывается. И к ней выбегает лосёнок. Я перестаю дышать. Лосёнок лезет к маминому молочку, но лосиха отталкивает его. Лосёнок забегает с другого бока. Лосиха бедром и мордой подталкивает его к воде. Она после маминого молочка не очень ему нравится, он фыркает. Всё-таки он немного пьёт и замечает корову. А корову, видно, кусает слепень, она встряхивает головой, колокольчик на шее брякает, лосёнок пугается. А лосиха спокойно вытаскивает завязшие в иле ноги и уходит в кусты.
Начинается закат. Такая облитая светом чистая зелень, такое режущее глаза сверкание воды, такой тихий, холодеющий ветерок.

Ну и где же такая река Лобань? А вот возьму и не скажу. Она не выдумана, она есть. Я в ней купался. Я жил на её берегах.

Ладно, для тех, кто не сделает ей ничего плохого, скажу. Только путь к Лобани очень длинный, и надо много сапогов сносить, пока дойдёшь. Хотя можно и босиком.

Надо идти вверх и вверх по Волге – матери русских рек, потом будут её дочки: сильная суровая Кама и ласковая Вятка, а в Вятку впадает похожая на Иордан река Кильмезь, а уже в Кильмезь – Лобань.

Вы поднимаетесь по ней, идёте по золотым пескам, по серебристым лопухам мать-и-мачехи, через сосновые боры, через хвойные леса, вы слышите ветер в листьях берёз и осин и вот выходите к тому брёвнышку, на котором я сидел, и садитесь на него. Вот и всё. Идти больше никуда не надо и незачем. Надо сидеть и ждать. И с той, близкой, стороны выйдет к воде лосиха с лосятами. А на этом берегу будет пастись корова с колокольчиком на шее.

И редкие птицы будут лететь по середине Лобани и будут забывать о своих делах, засмотревшись в её зеркало. Ревнивые рыбы будут тревожить водную гладь, подпрыгивать, завидовать птицам и шлепаться обратно в чистую воду.

Все боли, все обиды и скорби, все мысли о плохом исчезнут навсегда в такие минуты. Только воздух и небо, только облака и солнышко, только вода в берегах, только Родина во все стороны света, только счастье, что она такая красивая, спокойная, добрая.

И вот такая течёт по ней река Лобань.

Владимир Крупин.
РЕКА ЛОБАНЬ.

Текст 7

| Сочинение

(1)Порой мне с удивительной ясностью вспоминаются вечера моего раннего детства. (2)Наша большая даже по тем временам семья — двое детей, мама, бабушка, тетя, ее дочь и кто-то еще — жила на паёк отца и на его более чем скромную командирскую зарплату в тесном домике на Покровской горе, где ни у кого не было своей комнаты и никто, кроме меня, не спал в одиночестве. (3)При домишке был огород, которым занимались все, потому что речь шла о хлебе насущном. (4)И я знаю, как горят ладони, обожжённые свежевыполотой травой, с того трепетного возраста, которому уступают места в метро даже мужчины.

(5)Так вот, о вечерах. (6)Осенних или зимних, с бесконечными сумерками и желтым кругом керосиновой лампы. (7)Отец сапожничает, столярничает или слесарничает, восстанавливая и латая. (8)Мать и тетка тоже латают, штопают или перешивают. (9)Бабушка, как правило, тихо поскрипывает ручной мельницей, размалывая льняной или конопляный жмых, который добавляют в кулеш, оладьи или лепёшки, потому что хлеба не хватает. (10)Сёстры — Галя и Оля — попеременно читают вслух. (11)А я играю тут же, стараясь не шуметь. (12)Это обычный вечерний отдых. (13)И никто из нас и не подозревает, что можно развалиться в кресле, вытянув ноги, и, ничем не утруждая ни единую клеточку собственного мозга, часами глядеть в полированный ящик на чужую жизнь, будто в замочную скважину. (14)Для всех нас искусство — не только в процессе производства, но и в процессе потребления — серьёзный, исстари особо уважаемый труд. (15)И мы ещё не представляем, что литературу можно воспринимать глазея, зевая, закусывая, выпивая, болтая с соседкой. (16)Мы ещё с благоговением воспринимаем СЛОВО. (17)Для нас еще не существует понятия «отдых» в смысле абсолютного безделья. (18)И человек, который не трудится, заведомо воспринимается с отрицательным знаком, если он здоров и психически полноценен.

(19)В «Толковом словаре» Даля нет существительного «отдых», есть лишь глагол «отдыхать». (20)И это понятно: для народа, тяжким трудом взыскующего хлеб свой, отдых был чем-то промежуточным, сугубо второстепенным и несущественным. (21)Отдых для русского человека — равно крестьянина или интеллигента — всегда выражался в смене деятельности в полном соответствии с научным его пониманием.

(22)Я вырос в семье, где господствовал рациональный аскетизм: посуда — это то, из чего едят и пьют, мебель — на чем сидят или спят, одежда — для тепла, а дом — чтобы в нём жить, и ни для чего более. (23)Любимым присловьем моего отца было: «Не то важно, из чего пьёшь, а то — с кем пьёшь». (24)Из этого вовсе не следует, что отец «закладывал за воротник»: он не чурался рюмочки, но до войны — только по праздникам, а после оной — ещё и по воскресеньям. (25)Он был беспредельно жизнелюбив и столь же беспредельно гостеприимен, но глагол «пить» подразумевал для него существительное «чай». (26)Хорошо, если с мамиными пирогами, но пироги случались не часто.

(27)Принцип рационального аскетизма предполагает наличие необходимого и отсутствие того, без чего спокойно можно обойтись. (28)Правда, одно «излишество» у нас все же было: книги. (29)Отца часто переводили с места на место, и мы привыкли собираться. (30)Все переезды, как правило, совершались внезапно, громом среди ясного неба. (31)Отец приходил со службы, как обычно, и не с порога, не вдруг, а, сняв сапоги, ремни и оружие, умывшись и сев за стол, припоминал, точно мимоходом: «Да, меня переводят. (32)Выезжаем послезавтра».

(33)И начинались сборы, лишённые лихорадочной суматохи, потому что каждый знал, что делать. (34)Мне, например, полагалось укладывать книги. (35)Возникла эта особая ответственность, когда я был ростом с ящик, но и тогда никто не проверял моей работы: родители старомодно считали, что недоверие унижает человеческую личность.

(36)Это-то я теперь понял, что они так считали, а тогда, кряхтя и сопя — фолианты встречались! — осторожно снимал книги с полок, волок их к ящикам и старательно укладывал ряд за рядом. (37)И дело даже не в том, что мне доверяли упаковывать единственную ценность не только нашей семьи, но и вообще всего человечества, как я тогда сообразил, — дело в том, что я физически, до пота и ломоты в неокрепших мускулах ощущал эту великую ценность. (38)Я по детскому, первому, а следовательно, и самому прочному опыту узнал, сколь весом человеческий труд, завещанный людям на века. (39)И, становясь перед книгами на колени — иначе ведь не упакуешь, — я ещё бессознательно, еще не понимая, но уже чувствуя, становился на колени перед светлыми гениями всех времен и народов.

(40)…Кажется, я так и остался стоять на коленях перед Литературой.

Васильев Борис Львович.

Текст 8

Одно мгновение живет этот блаженный шарик… Всего один краткий миг – и конец… Радостный миг! Светлое мгновение! Но его надо создать и уловить, чтобы насладиться как следует; иначе все исчезнет безвозвратно… О легкий символ земной жизни и человеческого счастья!..

Легкими стопами, тихими движениями, сдерживая дыхание надо приступать к этому делу: заботливо выбрать соломинку, непомятую, девственную, без внутренней трещины; осторожно, чтобы не раздавить ее, надо надрезать один конец и отвернуть ее стенки… И потом бережно окунуть ее в мыльную муть, чтобы она вволю напилась и насытилась… Лучше не торопиться. Главное – не волноваться и не раздражаться. Все забыть, погасить все мысли и заботы. Отпустить все напряженные мускулы. И предаться легкому, душевному равновесию; ведь это игра… И захотеть играющей красоты, заранее примирившись с тем, что она будет мгновенная и быстро исчезнет…

Теперь можно бережно извлечь соломинку, отнюдь не стряхивая ее и доверяя ей, как верному помощнику, затем набрать побольше воздуха, полную грудь… и тихо-тихо, чуть заметным скупым дуновением дать легчайший толчок рождению красоты…

Вот он появился, желанный шарик, стал наполняться и расти…

Не прерывать дыхания! Бережно длить игру. Ласково беречь рожденное создание. Чутким выдохом растить его объем. Пусть покачивается чуть заметным ритмом на конце соломинки, пусть наполняется и растет…

Вот так! Разве не красиво? Законченная форма. Веселые цвета. Все богаче и разнообразнее оттенки красок. И внутри играющее круговое движение. Шар все растет, все быстрее внутреннее кружение, все сильнее размах качания. Целый мир красоты, законченный и прозрачный…

А теперь создание завершилось. Оно желает отделиться, стать самостоятельным и начать радостный и дерзновенный полет через пространства… Надо остановить дыхание и отвести соломинку от губ. Окрестный воздух должен замереть! Ни резких жестов, ни вздоха, ни слова! Бережным движением надо скользнуть соломинкой в сторону и отпустить воздушный шар на волю…

О дерзновенно-легкий полет навстречу судьбе… О миг беззаботного веселья…

И вдруг – все погибло! И веселое создание разлетелось брызгами во все стороны…

Ничего! Мы начнем сначала…

«Что за ребячество?.. Какой смысл в этой детской забаве?..»

Да, это, конечно, «детская забава…» И все же – не только «детская» и не просто «забава». Признаюсь: я с удовольствием предаюсь этой игре и многому научился при этом…

«Помилуйте, да чему же можно научиться у мыльного пузыря?»

* * *

Всякая красота, даже самомалейшая, даже самая бесцельная, так же, как и всякий радостный миг жизни, имеют большую непреходящую ценность. Они смывают душевные огорчения, они несут нам легкое дыхание жизни (даже и тогда, когда учат нас бережно выпускать воздух) и дают нам немножко счастья… И мы можем быть уверены: ни один легкий, счастливый миг не пропал даром в человеческой жизни, а следовательно, и в мировой истории… Совсем не надо ждать, чтобы легкая красота или этот счастливый миг сами явились и доложили нам о себе… Надо звать их, создавать, спешить им навстречу… И для этого годится всякая невинно-наивная игра, состоящая хотя бы из соломинки и мыла… Так много легкого и красивого таится в игре и родится из игры. И недаром дыхание игры живет в искусстве, во всяком искусстве, даже в самом серьезном и трудном…Не отнимайте у взрослого человека игру: пусть играет и наслаждается. В игре он отдыхает, делается радостнее, ласковее, добрее, становится как дитя. А свободная, невинная целесообразность – бескорыстная и самозабвенная – может исцелить его душу.

Но мгновение красоты посещает нас редко и гостит коротко. Оно исчезает так же легко, как мыльный шарик. Надо ловить его и предаваться ему, чтобы насладиться. Обычно оно не повинуется человеческому произволению, и насильственно вызвать его нельзя. Легкой поступью приходит к нам красота, часто неожиданно, ненароком, по собственному почину. Придет, осчастливит и исчезнет, повинуясь своим таинственным законам. И к законам этим надо прислушиваться, к ним можно приспособиться, в их живой поток надо войти, повинуясь им, но не требуя от них повиновения…

Вот почему нам надо научиться внимать: с затаенным дыханием внимать природе вещей, чтобы вступить в ее жизненный поток и приобщиться к счастью природы и красоте мира. И потому всякий, кто хочет живой природы, легкого искусства, радостной игры, должен освободить себя внутренне, погасить в себе всякое напряжение, отдаться им с детской непосредственностью и блюсти легкое душевное равновесие, наслаждаясь красотой и радостью живого предмета.

Наши преднамеренные, произвольные хотения имеют строгий предел. Они должны смолкнуть и отступить. И творческая воля человека должна научиться повиновению: послушание природеесть путь к радости и красоте. Мы не выше ее; она мудрее нас. Она сильнее нас, ибо мы сами – природа, и она владеет нами. Ее нельзя предписывать; ее живой поток не следует прерывать; и тот, кто дует против ветра или вперебой его полету, не будет иметь успеха. Порыв не терпит перерыва; а прерванный порыв – уже не порыв, а бессилие.

Но прежде, чем предаться этому играющему порыву и приступить к созданию новой красоты, надо возыметь довериек себе самому; надо погасить всякие отговорки и побочные соображения, надо отдаться непосредственно, не наблюдать за собой, не прерывать себя, не умничать, не обессиливать себя разными «намерениями» и «претензиями»… Надо забыть свои личные цели и свои субъективные задания, ибо всякая игра имеет свою предметную цель и свое собственное задание. Этой цели мы и должны отдаться, чем наивнее, чем непосредственнее, чем цельнее, тем лучше.

А когда он настанет, этот радостный миг жизни, надо его беречь, ограждать, любить – все забыть и жить им одним, как замкнутым, кратковременным, но прелестным мирозданьицем…

Тогда нам остается только благодарно наслаждаться и в наслаждении красотой находить исцеление.

А если однажды настанет нежеланный миг и наша радость разлетится «легкими брызгами», тогда не надо роптать, сокрушаться или, Боже избави, отчаиваться. Тогда скажем угасшему мигу ласковое и благодарное «прости» и весело и спокойно начнем сначала…

Вот чему я научился у мыльного пузыря.

И если кто-нибудь подумает, что самый мой рассказ не больше, чем мыльный пузырь, то пусть он попробует научиться у моего рассказа той мудрости, которую мне принесло это легкое, краткожизненное, но прелестное создание… Может быть, ему это удастся…

Иван Александрович Ильин.
Мыльный пузырь.

Текст 9

(1)Что такое творчество? (2)Что такое творческий человек? (3)А это вопрос человеческой судьбы. (4)Самый распространённый ответ: творчество — это рождение чудесной новизны, появление новых великих художественных и материальных ценностей, которые украшают мир.

(5)Именно так отвечают и многие философы, и большинство «обыкновенных» людей, нефилософов, задумывающихся над собственной жизнью, над тем, что они могут дать миру.

(6)А между тем в этом ответе есть глубочайшее заблуждение. (7)Оно станет понятным, если вообразить трёхмиллиардное человечество разделённым на две неравные части. (8)Небольшую — избранных людей, одарённых божьей искрой, обладающих яркими талантами, которые действительно украшают мир, радуют нас книгами, симфониями, научными открытиями. (9)И большую часть, состоящую из «обыкновенных», «рядовых» людей, которым будто бы и не дано рождать ту самую чудесную новизну, что сопряжена в нашем сознании с самим пониманием творчества.

(10)Мои раздумья о том, что такое творчество, творческий человек, начались несколько лет назад с того, что я получил письмо от молодой женщины, чертёжницы. (11)Вот оно.

(12)Волнуют меня эти слова: творчество, творческий человек, радость творчества. (13)Я чаете задумываюсь: к кому же они относятся? (14)Ну, разумеется, в первую очередь к поэтам, композиторам, учёным, то есть к людям талантливым. (15)А что если я, бесталанная, самая обыкновенная, умею лишь наслаждаться литературой и искусством, а сама не умею ничего? (16)Но ведь и я часто испытываю большую радость. (17)И не только от книг или событий. (18)Вот сижу в чертёжной, подниму голову, увижу за окном краснеющие клёны — и будто получила подарок. (19)Потом старательно черчу фундамент, и радость постепенно утихает. (20)Однажды подумала: ну, хоть бы ватман из белого стал голубым или оранжевым в ту минуту, когда я дуюсь, ну, хоть бы что-нибудь в мире изменилось». (21)Наивное письмо? (22)Конечно. (23)Его можно назвать наивным. (24)Потому что оно полудетской отвагой неведения вторгается в один из самых сложных «философских миров»: человек — творчество — жизнь. (25)Но это же письмо можно назвать и мудрым, ибо в нём начинает пульсировать то широкое понимание творчества, его разнообразных сфер, которое, по-моему, сегодня особенно актуально. (26)Слова «творческая личность», по существу, тавтология. (27)Если личность — то непременно творческая! (28)Творчество возможно и в самой скромной, самой будничной форме. (29)Это может быть слово, это может быть улыбка, которая несёт кому-то радость.

(30)Я думаю, что и домашняя хозяйка, которая сообщила дому какой-то обаятельный уклад, тоже творец. (31)И водитель автобуса, который, видя, что в машине много старых людей, ведёт особенно бережно, — творец. (32)И учитель, который входит в класс с такой глубокой готовностью передать лучшие сокровища души детям, что они это ощущают как бы растворённым воздухе, — творец, несомненно! (33)Людей бездарных — без дара — не бывает.

(34)— Не бывает?! — сердито воскликнул один остро мыслящий социолог, которому я изложил эти соображения. (35)— Что ж, если исходить из того, что личностью является каждый человек, вывод ваш, несмотря на известное прекраснодушие, логичен. (36)Но, думается, люди, в разные века их именовали по-разному, которых личностями не назовёшь. (37)Данте называл их ничтожными. (38)Это те, кто «не знает ни славы, ни позора смертных дел». (39)Они не личности, потому что отреклись в малодушии от деятельности. (40)Они не делают зла, но их не хватает на то, чтобы делать добро. (41)Личность рождается одновременно с деятельностью (42)Во имя добра. (43)Или, увы, во имя зла. (44)Бывают личности со знаком плюс, бывают, личности со знаком минус. (45)Но там, где есть плюс и минус, есть и переходная точка — ноль (46)По сегодняшней терминологии — обыватель.

(47)— Мне кажется, — возразил я ему, — что, несмотря на логическую стройность схемы с плюсом, минусом и нолём, она, как и любая схема, неадекватна многообразию жизни и сложности человека. (48)Кто может поручиться, что в новых обстоятельствах, в иной ситуации «ничтожный» не обнаружит того самого плюса или минуса, о которых сейчас шла речь?

(49)Человек ведь не неизменная, раз и навсегда твёрдо установленная величина (плюс два, или минус три), он меняется в зависимости от окружения, обстоятельств, условий жизни.(50)И не столь уж часто он до конца жизни остаётся нолём, даже если в какой-то из моментов её и вступает как ноль. (51)И вот чтобы ноль стал не минусом, а плюсом, лучше видеть в нём личность. (52)И это отнюдь не означает прекраснодушного отношения к жизни, не влечёт за собой отрицания её конфликтов и противоречий.

Текст 10

Я хочу рассказать о бестужевках.

Во второй половине XIX века в Петербурге были созданы постоянные Высшие женские курсы, по существу, женский университет, первым директором их стал известный в то время историк — академик К. Н. Бестужев-Рюмин, племянник казненного декабриста. Он совершенно бескорыстно в течение ряда лет организовывал курсы, а потом руководил ими, поэтому и стали их называть в его честь Бестужевскими. А русских девушек, желавших получить высшее образование, слушательниц этих курсов, называли бестужевками.

Лучшие люди России — талантливые ученые, писатели, артисты — старались помочь женскому университету при его рождении и в последующие десятилетия деньгами или непосредственным участием в его деятельности.

В пользу курсов устраивались книжные базары, лотереи, концерты. Выступали на концертах Стрепетова, Савина, Комиссаржевская, Шаляпин, Собинов, Варламов… Семьдесят тысяч томов библиотеки Бестужевского университета составили книги по истории, философии, естественным наукам, подаренные учеными и общественными деятелями. Передовая, мыслящая Россия второй половины XIX — начала XX столетия вкладывала в женский университет лучшее, что у нее было. Менделеев, Бекетов, Сеченов читали, часто бесплатно, лекции; вдовы ученых — химиков и физиков — отдавали бестужевкам не только библиотеки мужей, но и ценнейшее оборудование их лабораторий…

Чем объясняется эта беспримерная забота? В мире ни один университет не рождался при столь многообразном и самоотверженном участии общественности и при полном безразличии, более того, неприязненном отношении государства.

В сущности, на этот вопрос я ответил, не успев его поставить. Рождение Бестужевских курсов было весьма нежелательно для самодержавия: во-первых, потому, что учились на них женщины, в которых царизм не хотел и боялся видеть мыслящую силу; во-вторых, потому, что поступали туда юные женщины из весьма непривилегированных — купеческих, мещанских и даже рабочих — семей. И выходили они оттуда людьми, жаждавшими разумной, красивой жизни.

Бестужевки участвовали в народовольческих организациях и первых марксистских кружках, в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», в студенческих волнениях, в революции 1905 года; бестужевками были Надежда Константиновна Крупская и Анна Ильинична Ульянова; бестужевок кидали в тюрьмы, ссылали в Сибирь, казнили, но ничто не могло устрашить первый русский женский университет. В бестужевках раскрывалось лучшее, что жило веками, не находя достойного выхода в душе русской женщины: постоянство чувства, самоотверженность, сила духа и, конечно, сострадание, бесконечная нежность к тому, кто испытывает боль, — к ребенку, к родине.

Бестужевские курсы существовали до 1918 года, когда женщины получили возможность учиться в обычных университетах наравне с мужчинами.

Облик бестужевки известен был всей России: скромно, даже аскетически одетая девушка с открытым, смелым лицом — такой изобразил ее художник Н. Ярошенко на известном портрете «Курсистка».

Само имя это — «бестужевка» — вызывало в моем сознании что-то юное и женственное, бесконечно женственное и бесконечно юное; что-то вольное, непокорное, как ветер, как девичьи темные (почему темные, не понимаю сам) волосы, развеваемые сильным ветром; что-то красивое, легко, изящно и уверенно идущее по земле и что-то сопряженное с музыкой, живописью. И с баррикадами.

Однажды летом в мой кабинет в редакции вошла старуха, седая, крупная, с большими мужскими кистями рук, села, отдышалась после жары и ходьбы, подняла лицо, растрескавшееся, как краски на старом портрете, и бурно начала:

— Добрый день. Я — бестужевка. — И назвала себя: — Амалия Эттингер.

То, что эта старая-старая, не менее восьмидесяти по виду, женщина назвала себя по имени (Амалия!), без отчества, по имени и фамилии, как называют себя совсем юные женщины, стесняющиеся излишней официальности, удивило меня даже больше, чем это абсолютно неожиданное «бестужевка», начисто не вяжущееся ни с героиней Ярошенко, ни с моим внутренним видением бестужевки.

Почему-то мне казалось, что она — бестужевка — останется навсегда юной, возможно, потому, что перед моим сознанием стоял некий собирательный образ бестужевки вообще.

Я и жен декабристов, ушедших за ними в Сибирь, в каторгу, не мог никогда вообразить старыми (хотя известно, что некоторые из них дожили до старости), наивно объясняя себе это тем, что на известных мне портретах они изображены молодыми. Я и юных героинь Тургенева при всем старании фантазии не мог увидеть старухами, объясняя это силой таланта писателя, очарованного их женственностью. Я не мог вообразить старой Жанну д’Арк, видимо, казалось мне, потому, что ее сожгли восемнадцатилетней.

Но нет, дело не в собирательном образе, не в мощи писательского мастерства Тургенева. Это я понял потом, тогда, когда назвавшая себя бестужевкой старая-старая женщина, которая передо мной сидела в тот яркий летний день, уже умерла. Она умерла, разговаривая по телефону с подругой — тоже бестужевкой, тоже восьмидесятилетней; они обсуждали, как лучше, разумнее сократить том воспоминаний бестужевок. Издательство потребовало уменьшить объем с двадцати до пятнадцати листов, и надо было чем-то пожертвовать, а жертвовать не хотелось ничем. «Думай, Амалия, думай», — говорила ее собеседница. Когда Амалия думала, она посреди разговора умолкала, уходила в себя. «Думай, Амалия, думай», — одобряла подруга ее молчание. Амалия молчала, потому что умерла с телефонной трубкой в руке, с полураскрытым в разговоре ртом — остановилось сердце.

…Она подняла тяжелое, изрытое старостью, как оспой, лицо и объяснила:

— Мы, бестужевки, вас читали, и я уполномочена… — Она помолчала, подумала, как лучше, чтобы получилось и непринужденно, и торжественно, выразить мысль: — Уполномочена нашим советом устроительниц традиционных вечеров бестужевок позвать вас на очередной вечер воспоминаний, который имеет быть в Доме культуры… — Она назвала Дом культуры и, окончательно утратив официальность, широко, добродушно улыбнулась: — Будет чаепитие.

Я поблагодарил, обещал быть.

— Но учтите, — нахмурилась она театрально, — общая сумма возраста собравшихся дам составит три тысячи лет! — и естественнейше рассмеялась. — Три тысячи лет, — повторила она весело, уходя в московское июльское пекло.

«Три тысячи лет», — думал я через несколько дней, по дороге к ним на вечер. Меня это, положа руку на сердце, тревожило. Что испытаю в обществе этих старух? Один телесно одряхлевший человек может быть душевно молод и обаятелен, но тридцать, сорок?!

Я часто бывал в больницах и в разного рода пансионатах и домах, где лечатся, живут, угасают старые люди, и сердце при одном воспоминании о скорбной жизни в тех стенах печалилось и болело. Конечно, на вечере бестужевок не будет больничного духа, больничного страха перед небытием, успокаивал я себя, но три тысячи лет!

За три тысячи лет менялись очертания океанов, рождались и умирали пустыни, вымирали целые виды животных. Это возраст европейской цивилизации.

Если соединить, составить жизни сегодняшних бестужевок, устремится сквозь столетия дорога, у начала которой вырисовывается в утреннем тумане лицо Нефертити. Мысль о том, что лишь тридцать или сорок человеческих жизней, умещающихся — подумать! — за большим столом традиционного чаепития, отделяет меня от эпохи, когда странствовал Одиссей, казалась мне совершенно фантастической.

Современный человек ощущает с особой остротой бег минут, часов, дней, быстролетность человеческой жизни, изменчивость мира. Даже начало нашего века с его синематографом, аэропланом, «незнакомками» кажется сквозь водопад лет размытым, странным, неправдоподобным. А это их, последних бестужевок, молодость. Мне нелегко вообразить, что это было в нашем веке. А это было в их жизни. Что это — человеческая жизнь? «Быстры, как волны, дни нашей жизни», — пели студенты в начале XX века. Сегодняшний человек никогда не сопоставил бы — даже в песне — ритм жизни с волнами, ибо волны совсем не быстры: их бег замедленно величав. И мы сегодня с особым наслаждением отдыхаем у моря именно потому, что «дни нашей жизни» быстрее волн. Не потому ли море, которое некогда волновало, сейчас успокаивает? Мы возвращаемся к ритму космоса.

Но дни и нашей жизни можно сопоставить с волнами, потому что на детский вопрос: «Куда уходят дни?» — мы можем ответить: «Они возвращаются — они возвращаются в море, в котором до сих пор странствует, испытывая сердце и ум, Одиссей, и поднимает бесстрашные паруса каравелла Колумба, и загорается маяк у берега, на который ступит для битвы Байрон, и открывает новую красоту Гоген…» Они возвращаются в это море. Никогда еще чувство общности волны с морем — человеческой жизни с человеческой историей — не было полнее, чем сейчас. Никогда! Несмотря на быстролетность минут и дней и ошеломляющую изменчивость мира. А может быть, именно из-за изменчивости и быстролетности.

Я вошел в зал с накрытыми для чаепития столами, когда оно уже началось. Я опоздал, не рассчитывал, что они начнут минута в минуту, полагая, что будет именно чаепитие: старые люди, сидя, пьют чай и негромко беседуют. А они начали, видимо, абсолютно точно, и чаепитие их, как я понял, было особым.

— «Сегодня, — услышал я, — в шесть часов пять минут утра умер на станции Астапово Лев Николаевич Толстой. В России траур. Студенты и курсистки отменили лекции…»

Наступила тишина; я стоял растерянно на пороге.

— Идите сюда! — оглушительным шепотом позвала меня Эттингер.

Я быстро и неловко занял место рядом с ней.

— «…отменили лекции, поют „Вечную память“, говорят речи…» — читала, возвышаясь в полный рост над столом, женщина в темном, торжественном, лица которой я не видел из-за поднятых к нему старых-старых листков исписанной бумаги.

— Читает дневник десятого года, — пояснила Эттингер, пододвинув ко мне бутерброды со шпротами.

— «…полиция тоже не бездействует, казаки разъезжают с обнаженными шашками, разгоняют толпу. Завтра на курсах сходка в десять часов утра…»

Она опустила листки, посмотрела на собравшихся. Никто не ел, и никто не пил. Женщины сидели не шелохнувшись, с выражением величайшей серьезности, Особенно серьезна, даже торжественна была сама читавшая.

— Завтра в десять утра… — повторила, сосредоточенная на только что сообщенном потрясающем известии.

— Завтра, в десять утра, — повторило несколько голосов.

— Завтра, — улыбнулась Амалия.

«Завтра, — подумал я. — Завтра в десять утра они пойдут на траурную сходку. Сегодня в шесть утра умер Л. Н. Толстой».

— А теперь несколько записей за одиннадцатый год…

— Это был год, — шепнула мне на ухо Амалия, — романов. Все влюблялись.

Но, собственно, о любви я не услышал. Женщина, сообщившая о кончине Толстого как о самом последнем, величайшей важности событии — теперь уже не торжественно и строго, а с какой-то веселой искрой в голосе, — читала о посещениях Мариинского театра, операх с участием Шаляпина, литературных вечерах, загородных экскурсиях и пикниках. Она называла имена Юрия, Аркадия, Петра рядом с женскими именами, и по какой-то еле уловимой печали, темнившей лица бестужевок, я догадывался, что и Юрий, и Аркадий, и Петр давно умерли. Они остались в той жизни, где пели Собинов и Шаляпин. А женщины, чьи имена назывались рядом с их именами, сейчас, через бездну лет, сидят за этим столом — это тоже было ясно по взглядам, которые устремлялись то туда, то сюда. И я вдруг ощутил, что самая реальная вещь в мире — чувства.

И чувства — самая юная, единственно юная вещь в мире.

Стареют пирамиды, горы, земля и небо; чувства не стареют. И я вдруг почувствовал, что в этом зале со столом, уставленным скромным угощением, нет старости.

— А во что мы играли? Играли в шарады, — расхохоталась Амалия. — Ты помнишь наши шарады? — обратилась она к соседке.

И та вдруг, застеснявшись, — не меня ли? — наклонилась к Амалии, зашептала что-то на ухо, они заколыхались в веселье, и я вдруг подумал, что они никогда не умрут, потому что чувства не умирают.

— А это? — наклонилась, зашептала опять соседка Амалии.

Та посерьезнела, видимо забыв ключ в шараде — забавный ответ.

— Думай, Амалия, думай, — веселилась соседка.

И Амалия думала, сощурившись лукаво, думала, молчала.

Три тысячи лет веселились, печалились, думали, три тысячи лет пили чай, уминали бутерброды; время сгустилось и улыбалось, время шутило и не старело.

Время отступило, отхлынуло, как океанская волна, оставив на песке нечто совершенно бесценное, чему названия нет в человеческом языке, а если бы нашлось, то вопрос о смысле жизни был бы, вероятно, решен.

О чем я думал, возвращаясь с традиционного вечера бестужевок? Нет, нет, о чем я думаю сейчас, через десять лет, при воспоминании об этом вечере? Потому что тогда я, в сущности, не думал ни о чем и думал обо всем в мире: о мимолетности и фантастической емкости человеческой жизни, о том, что и человеку, и человечеству часто кажется: что-то кончилось, ушел первоначальный восторг перед жизнью, или умерли великие страсти, или померкла духовность, а на самом деле это не кончается никогда, это уходит и возвращается, как уходит и возвращается солнце. Я уходил с вечера бестужевок с переполненным сердцем: мои чувства можно было бы назвать мыслями, мои мысли можно было бы назвать чувствами. Я и не хотел разбираться в них тщательно, я радовался им.

А сегодня думаю об историческом времени. Историческое время? Останавливаясь на минуту перед особняком, где жил некогда Пушкин, или идя мимо дома, в котором умер Гоголь, мы переносимся в эпоху, когда они писали, любили, шутили, путешествовали, и старые стены вызывают в нашем сердце чувство не менее сложное и волнующее, чем в детстве, — занавес в театре при медленно потухающей люстре… Мы, сами не осознавая того, переживаем большие, важные минуты, наша душа наслаждается особым богатством; она живет одновременно в двух веках — сегодняшнем и минувшем. Она вошла в историческое время — совершенно особое, потому что в нем мы становимся вездесущими и бессмертными, как античные боги. Мы можем услышать живой голос Пушкина и увидеть живую улыбку Гоголя и можем пережить ни с чем не сравнимое чувство освобождения от остросегодняшнего, сиюминутного, чтобы потом, вернувшись к нему, по-новому его увидеть, понять и новым смыслом наполнить. Историческое время — это сегодня плюс века, плюс тысячелетия; это я плюс миллионы людей, которые до меня жили.

Было бы наивно утверждать, что этих чувств люди не испытывали раньше, что историческое время стало доступным лишь человеку второй половины XX столетия. Конечно, во все века сердце человека хотело вобрать в себя больше, чем отпущено на одну человеческую жизнь. Но, кажется мне, именно сегодня, когда рождается переживание истории человечества как чего-то личного и сама история делается живой человеческой общностью, развивается в человеке совершенно новое чувство, которое можно назвать историческим, — именно сегодня мы входим в историческое время, как входят в море…

Я пишу эти строки на берегу Балтийского моря, недавно было оно покрыто льдом, и не верилось, что это море, думалось: белое холмистое поле. Но вот утром к вышел на балкон, и меня ослепило резко-синее, живое. За одну ночь южный ветер съел лед — море раскрылось.

А через несколько дней в старых соснах, на берегу, пели соловьи.

На вечере бестужевок, когда уже все собрались расходиться и говорили стоя самое последнее, кто-то из женщин рассказал, что ее родственница училась в гимназии с дочерью Анны Керн и она видела ее — дочь возлюбленной Пушкина — летом на даче сидели за одним столом на веранде, пили из самовара чай…

Это мимолетное и, в сущности, малозначительное воспоминание поразило меня не меньше, чем если бы я увидел человека, стоящего рядом с Лаурой, воспетой Петраркой, в Авиньонской церкви. Меня оно поразило потому, что я подумал, ощутил: если дотронусь сейчас до руки старой бестужевки, то почувствую тепло руки Пушкина. Я с каким-то суеверным чувством дотронулся, коснулся. И почувствовал в самом деле тепло пушкинской ладони.

Мне хотелось бы рассказать в этом эссе о стихах Баратынского и Третьяковской галерее, о переулках старого Арбата и о том, как шумит дождь летом в яснополянском лесу, потому что все это имеет, по-моему, самое непосредственное отношение к историческому времени. С особой силой наслаждаешься им на родной, национальной почве. Тот, кто не испытал особого чувства при виде старинной тургеневской усадьбы на Орловщине, ничего особенного не ощутит и в готическом соборе.

Когда я ощутил нежное, сухое тепло руки Пушкина, коснувшись старой-старой руки (руки у них, у бестужевок, одряхлели больше лиц), я подумал, что бессмертие не выдумано философами и поэтами. Иногда достаточно легко, почти неслышно дотронуться до чьей-то ладони, чтобы утвердиться в его реальности.

Евгений Михайлович Богат.
Бестужевка.

Текст 11

| Сочинение

(1)Как и когда родилась моя страсть к путешествиям, любовь к природе, к своей земле?

(2)В голубые, ясные дни детства мною владела мечта о далеких скитаниях, о счастливых сказочных странах. (3)На крыльях воображения уносился я далеко над землею.(4) Подо мной проплывали снежные горы, голубые моря и леса, серебряные реки и озера.(5) Птицы, их радостная свобода, манили меня. (6)С особенным чувством смотрел я на пролетавших журавлей.(7) Недаром весною, в дни пролета птиц, с особенной силой тянуло меня странствовать. (8)Весною – уже взрослым – обычно отправлялся я в самые далекие и удачные путешествия.

(9)Еще в годы раннего детства хранил я тайную уверенность увидеть и обойти мир.(10) С величайшим увлечением отдавался чтению книг, в которых описывались похождения отважных охотников-следопытов. (11)Воображение с необычайною силою переносило меня в далекие страны. (12)Закрыв глаза, я предавался страстным мечтаниям. (13)Я мог думать об открытии неведомых земель, о грудах золота и алмазов, описываемых в фантастических романах.(14) Страсти к наживе и богатству у меня никогда не было даже в детских мечтах.(15) Я мечтал о будущих путешествиях, беспечно и весело пролетая над расстилавшейся подо мною любимой земле

(16)Одной из первых книг, некогда покорявших моё воображение и отнимавших у меня много ночей, была дешёвая лубочная книжка о рыцаре Гуаке. (17)Я помню запах страниц, старинный шрифт со старинными буквами, на первых порах мешавший мне бегло читать. (18)Таинственность и волшебные превращения, описанные в этой, наверное, очень плохой книжке несказанно меня увлекли. (19) К чтению баснословных приключений приступал я с трепетом.(20) Помню, я прятался от людей, скрывался водному мне известных уголках.

(21) Подвиги и приключения. Описанные в книге, волновали меня необычайно.(22)Отрываясь от книги, я как бы своими глазами видел стальные доспехи, сверкающие шлемы, мечи. (23)Вызванные воображением видения обступали меня. (24)Действительность мешалась подчас со сновидениями. (25)Во сне я видел описанных в книге рыцарей, страшных чудовищ, сражался с ними и побеждал.

(26)Трудно представить теперь чудесную игру воображения, которая владела нами в детстве.(27)Коня с мочальной гривой представляли мы живым, горячим скакуном-иноходцем. (28)Пламя и дым вырываются из ноздрей коня, с серебряных удил падает клочьями пена.( 29)Выструганный из лучины меч был настоящий рыцарский меч-кладенец.(30) С несокрушимою силою поражал я несметную вражескую рать.(31) Под ударами игрушечного меча слетали с высокой, разросшейся крапивы пушистые вражеские головы. ( 32)Вражеская несметная рать лежала поверженной.(33)Вложив «окравленный» меч в ножны. Через поле битвы я гордо возвращался в заветный свой уголок.

(34)Немногие из нас, взрослых, сохранили эту чудесную способность преображаться. (35)Редки и счастливы посещающие нас мгновения, когда мы опять можем почувствовать себя детьми. (36)В дальних скитаниях при встрече с любезными сердцу людьми переживаю я прежнее счастье, по-прежнему крепко и радостно бьется мое сердце.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов.

Текст 12

В это время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Сколько раз я ухитрялся скрывать в писаниях своих, под видом равнодушия и даже легкой насмешливости, те мои стремления к добру, которые составляли смысл моей жизни. И я достигал этого: меня хвалили.

Двадцати шести лет я приехал после войны в Петербург и сошелся с писателями. Меня приняли как своего, льстили мне. И не успел я оглянуться, как сословные писательские взгляды на жизнь тех людей, с которыми я сошелся, усвоились мною и уже совершенно изгладили во мне все мои прежние попытки сделаться лучше. Взгляды эти под распущенность моей жизни подставили теорию, которая ее оправдывала.

Взгляд на жизнь этих людей, моих сотоварищей по писанию, состоял в том, что жизнь вообще идет развиваясь и что в этом развитии главное участие принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы — художники, поэты. Наше призвание — учить людей. Для того же, чтобы не представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю и чему мне учить, — в теории этой было выяснено, что этого и не нужно знать, а что художник и поэт бессознательно учит. Я считался чудесным художником и поэтом, и потому мне очень естественно было усвоить эту теорию. Я — художник, поэт — писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещение, женщины, общество, у меня была слава. Стало быть, то, чему я учил, было очень хорошо.[6]

Вера эта в значение поэзии и в развитие жизни была вера, и я был одним из жрецов ее. Быть жрецом ее было очень выгодно и приятно. И я довольно долго жил в этой вере, не сомневаясь в ее истинности. Но на второй и в особенности на третий год такой жизни я стал сомневаться в непогрешимости этой веры и стал ее исследовать. Первым поводом к сомнению было то, что я стал замечать, что жрецы этой веры не все были согласны между собою. Одни говорили: мы — самые хорошие и полезные учители, мы учим тому, что нужно, а другие учат неправильно. А другие говорили: нет, мы — настоящие, а вы учите неправильно. И они спорили, ссорились, бранились, обманывали, плутовали друг против друга. Кроме того, было много между нами людей и не заботящихся о том, кто прав, кто не прав, а просто достигающих своих корыстных целей с помощью этой нашей деятельности. Всё это заставило меня усомниться в истинности нашей веры.

Кроме того, усомнившись в истинности самой веры писательской, я стал внимательнее наблюдать жрецов ее и убедился, что почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и, в большинстве, люди плохие, ничтожные по характерам — много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни — но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость. Люди мне опротивели, и сам себе я опротивел, и я понял, что вера эта — обман.

Но странно то, что хотя всю эту ложь веры я понял скоро и отрекся от нее, но от чина, данного мне этими людьми, — от чина художника, поэта, учителя, — я не отрекся. Я наивно воображал, что я — поэт, художник, и могу учить всех, сам не зная, чему я учу. Я так и делал.

Из сближения с этими людьми я вынес новый порок — до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему.

Теперь, вспоминая об этом времени, о своем настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно, — возникает именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших.[7]

Мы все тогда были убеждены, что нам нужно говорить и говорить, писать, печатать — как можно скорее, как можно больше, что всё это нужно для блага человечества. И тысячи нас, отрицая, ругая один другого, все печатали, писали, поучая других. И, не замечая того, что мы ничего не знаем, что на самый простой вопрос жизни: что хорошо, что дурно, — мы не знаем, что ответить, мы все, не слушая друг друга, все враз говорили, иногда потакая друг другу и восхваляя друг друга с тем, чтоб и мне потакали и меня похвалили, иногда же раздражаясь и перекрикивая друг друга, точно так, как в сумасшедшем доме.

Тысячи работников дни и ночи из последних сил работали, набирали, печатали миллионы слов, и почта развозила их по всей России, а мы всё еще больше и больше учили, учили и учили и никак не успевали всему научить, и всё сердились, что нас мало слушают.

Ужасно странно, но теперь мне понятно. Настоящим, задушевным рассуждением нашим было то, что мы хотим как можно больше получать денег и похвал. Для достижения этой цели мы ничего другого не умели делать, как только писать книжки и газеты. Мы это и делали. Но для того, чтобы нам делать столь бесполезное дело и иметь уверенность, что мы — очень важные люди, нам надо было еще рассуждение, которое бы оправдывало нашу деятельность. И вот у нас было придумано следующее: всё, что существует, то разумно. Всё же, что существует, всё развивается. Развивается же всё посредством просвещения. Просвещение же измеряется распространением книг, газет. А нам платят деньги и нас уважают за то, что мы пишем книги и газеты, и потому мы — самые полезные и хорошие люди. Рассуждение это было бы очень хорошо, если бы мы все были согласны; но так как на каждую мысль, высказываемую одним, являлась всегда мысль, диаметрально противоположная, высказываемая другим, то это должно бы было заставить нас одуматься. Но мы этого не замечали. Нам платили деньги, и люди нашей партии нас хвалили, — стало быть, мы, каждый из нас, считали себя правыми.

Теперь мне ясно, что разницы с сумасшедшим домом никакой не было; тогда же я только смутно подозревал это, и то только, как и все сумасшедшие, — называл всех сумасшедшими, кроме себя.

Лев Николаевич Толстой.

Текст 13

| Сочинение

Андрей родился и рос в Калуге. На окраине стоял бревенчатый просторный дом. Запах смолы не выветривался, не уходил из него, хотя бревна, из которых он был сложен, были очень старые.

Когда приходила весна, весь дом наполнялся запахами земли, листвы, сада. Комнаты были прохладные, полы крашеные, чисто вымытые, а в раскрытые окна бежал ветер.

И теперь, когда Андрей стал взрослым, каждая новая весна несла ему эти незабываемые запахи его детства — земли, травы, ветра.

Окна в их доме распахивались рано, гораздо раньше, чем у других.

В кабинете отца стоял массивный письменный стол, резной, огромный, и глубокое кожаное кресло. По стенам стояли шкафы — очень старые, полные старинных медицинских книг. Их читал еще прадед Андрея, он и положил начало этой библиотеке. Отец — Николай Петрович — редко снимал их с полки, но дорожил ими. И все вместе — стол, кресло, книжные шкафы — уважительно называлось «папина библиотека». В папиной библиотеке всегда было чисто, прохладно и чуть сумрачно: окна выходили на север, да еще у самых окон росли кусты бузины.

У мамы тоже была своя комната и свои книги. Но у мамы все было другое. Ее комнату заливал яркий свет, и в окна заглядывала сирень. Солнце кочевало от одного окна к другому.

Тут не было штор, только легкие светлые занавески. И казалось, что комната вплывает прямо в сад. На мамином кресле всегда лежала какая-нибудь книга, а любила она книги, которые в детстве казались Андрею скучными: Чехов, Гончаров, Ибсен и Гамсун.

Все в мире открывала Андрею мать.

— Послушай, как тихо, — говорила она. И он понял, что тишину можно слушать.

— Не зажигай света, — просила она, — посидим так. — И он узнал, как хорошо посумерничать и помолчать вдвоем.

Однажды поздней осенью они шли по лесу, по желтым лесным дорожкам. Только выпал первый снег — тонкий, редкий, словно не снег, а изморось. И вдруг мама сказала:

— Посмотри, березовые листья как золотые пятаки на снегу. Верно? А кленовые — как будто след птичьей лапки. А вот дубовый, распластанный — погляди.

— Как след медведя! — сказал Андрей. Мать ответила радостным смехом:

— Да, да! Как будто медведь прошел!

Да, видеть это, радоваться этому тоже научила его она.

Он не мог бы рассказать, как она воспитывала его, он и не знал, что его «воспитывают». Однажды, вернувшись из школы, он сказал:

— Мама, Елена Федоровна говорит: «Москвин, ты ведешь себя примерно, я поручаю тебе после уроков приносить мне фамилии ребят, которые плохо ведут себя на перемене». Что же мне делать? Не стану я записывать

Мать ответила:

— Отчего же? Пиши! Да только всегда одну фамилию — спою собственную.

Андрею стало весело — в самом деле, как хорошо и просто она придумала.

А в другой раз было так. Мать работала в саду — она сама выращивала цветы: ранней весной — незабудки, анютины глазки, летом — розы и флоксы, осенью — астры и георгины.

Вернувшись из городского сада, где он играл с ребятами в казаки-разбойники, Андрей стоял и задумчиво глядел, как, сидя на корточках, она копается в земле. Оба молчали

И вдруг, вскинув на него глаза, она спросила с мягкой насмешкой:

— А ты не устал стоять?

Ему было тогда лет семь. Пожалуй, никакой самый беспощадный укор не запечатлелся бы в его памяти так глубоко, как эти насмешливые слова.

Всю домашнюю работу они делали вдвоем: мыли полы, летом белили стены (мать не признавала маляров). Когда она стирала, Андрей приносил из колодца воду. А полоскать ходили на речку. Они вместе несли корзину с бельем, и по дороге он мог спрашивать обо всем на свете. Она никогда не отвечала: «Тебе это рано знать» или: «Ты этого не поймешь».

Однажды она рассказала Андрею историю английского капитана Скотта, который открыл Южный полюс на пятнадцать дней позже норвежца Амундсена. Андрея долго не оставляла мысль о том, как они шли обратно — пятеро друзей по снежной пустыне на отяжелевших лыжах, обманутые в своей надежде, в своей мечте. Подумать только — опоздать на пятнадцать дней!

Он видел капитана, который, лежа в палатке, окоченевшей рукой выводил на бумаге последние слова друзьям и родным. Их нашли мертвыми. Кажется, через год. Они лежали так, как их застала смерть, — обманутые, обессиленные, но не сдавшиеся. Тогда не было самолетов, — думал Андрей. Я бы сел на самолет и полетел бы к ним. Я приземлился бы и — вот она, палатка, я бегу, бегу туда, ноги вязнут в снегу…

— Капитан Скотт, — говорил он дрогнувшим голосом, — вы спасены! Я советский летчик! Я прилетел за вами!

— Как я рад! — отвечала за капитана Скотта мама. Этот ответ казался Андрею легкомысленным, он ожидал

Слов более высоких, красивых, торжественных, а все же он радовался, что она так быстро, так легко вошла в игру, не придирается, не говорит: «Тогда еще не было советских летчиков», — нет, ей ничего не надо объяснять.

— Помогите моим друзьям, — говорит она. — Они вели себя мужественно!

Да, да! Именно так должен был отвечать капитан! Пер Вое его слово не о себе — о друзьях!

И Андрей поил отважных исследователей вином, давал им лекарства, сажал их в самолет, и они летели высоко над бескрайней снежной равниной.

Проснувшись утром, Андрей слышал:

— Здравствуй, милый!

Так говорила она и проводила рукой по его щеке. И звук этого голоса он вызывал в своей памяти всякий раз, когда ему бывало трудно, уже много времени спустя после ее смерти. «Здравствуй!» — это слово означало, что начинался день, что они будут вместе. И сейчас, уже взрослым, увидев чашку с молоком, он вспоминал ту, белую в красных горошинах чашку, которая ждала его когда-то на кухонном столе. Придя из школы, он останавливался у порога и переобувался, чтобы не наследить в комнатах. И горячая плита, и потрескиванье дров, и чашка с молоком, и простое слово «Здравствуй!» — все это наполняло его ощущением покоя.

Главным человеком в доме была она. Андрей вырос с этим чувством и не понимал, как может быть иначе.

В их доме все комнаты постоянно — даже поздней осенью — были полны цветов. Цветы стояли в банках, кувшинах, ведрах. Они стояли повсюду и часто мешали отцу, но он никогда не забывал сказать, разводя большими руками:

— Какая прелесть твои цветы, Анюта!

Когда мать играла на старом пианино, где «до-диез» не откликалось вообще, а «фа» простужено дребезжало, отец слушал задумчиво и благоговейно.

Он был старше матери, и Андрей с детства помнил его сутулым, с седыми висками, в очках. Даже на детской фотографии Николай Петрович походил на себя взрослого — сутулый подросток в очках. И так было странно, что его когда-то называли Колей.

Мама хоть и говорила ему «ты», но называла Николай Петрович. А отец говорил ей Анюта или «дитя мое». И Андрею это нисколько не казалось смешным. Появились у матери седые волосы и морщины прорезали высокий, чистый лоб, а отец все говорил «дитя мое».

Фрида Вигдорова.
Семейное счастье.

31 мая

Текст 1

| Сочинение

… Я давно уж почувствовал необходимость понять — как возник мир, в котором я живу, и каким образом я постигаю его. Это естественное и — в сущности — очень скромное желание, незаметно выросло у меня в неодолимую потребность и, со всей энергией юности, я стал настойчиво обременять знакомых «детскими» вопросами. Одни искренно не понимали меня, предлагая книги Ляйэля и Леббока; другие, тяжело высмеивая, находили, что я занимаюсь «ерундой»; кто-то дал «Историю философии» Льюиса; эта книга показалась мне скучной, — я не стал читать ее.

Среди знакомых моих появился странного вида студент в изношенной шинели, в короткой синей рубахе, которую ему приходилось часто одергивать сзади, дабы скрыть некоторый пробел в нижней части костюма . Близорукий, в очках, с маленькой, раздвоенной бородкой, он носил длинные волосы «нигилиста»; удивительно густые, рыжеватого цвета, они опускались до плеч его прямыми, жесткими прядями. В лице этого человека было что-то общее с иконой «Нерукотворенного Спаса». Двигался он медленно, неохотно, как бы против воли; на вопросы, обращенные к нему, отвечал кратко и не то угрюмо, не то — насмешливо. Я заметил, что он, как Сократ, говорит вопросами. К нему относились неприязненно.

Я познакомился с ним, и, хотя он был старше меня года на четыре, мы быстро, дружески сошлись. Звали его Николай Захарович Васильев, по специальности он был химик.

— Ты — человек, каким я желаю тебе остаться до конца твоих дней. Помни то, что уж чувствуешь: свобода мысли — единственная и самая ценная свобода, доступная человеку. Ею обладает только тот, кто, ничего не принимая на веру, все исследует, кто хорошо понял непрерывность развития жизни, ее неустанное движение, бесконечную смену явлений действительности.

Он встал, обошел вокруг стола и сел рядом со мною.
— Все, что я сказал тебе — вполне умещается в трех словах: живи своим умом! Вот. Я не хочу вбивать мои мнения в твой мозг; я вообще никого и ничему не могу учить, кроме математики, впрочем. Я особенно не хочу именно тебя учить, понимаешь. Я — рассказываю. А делать кого-то другого похожим на меня, это, брат, по-моему, свинство. Я особенно не хочу, чтобы ты думал похоже на меня, это совершенно не годится тебе, потому что, брат, я думаю плохо.

Он бросил папиросу на землю, растоптав ее двумя слишком сильными ударами ноги. Но тотчас закурил другую папиросу и, нагревая на огне спички ноготь большого пальца, продолжал, усмехаясь невесело:

— Вот, например, я думаю, что человечество до конца дней своих будет описывать факты и создавать из этих описаний более или менее неудачные догадки о существе истины или же, не считаясь с фактами — творить фантазии. В стороне от этого — под, над этим — Бог. Но — Бог — это для меня неприемлемо. Может быть, он и существует, но — я его не хочу. Видишь — как нехорошо я думаю. Да, брат… Есть люди, которые считают идеализм и материализм совершенно равноценными заблуждениями разума. Они — в положении чертей, которым надоел грязный ад, но не хочется и скучной гармонии рая.

Он вздохнул, прислушался к пению виолончели.

— Умные люди говорят, что мы знаем только то, что думаем по поводу видимого нами, но не знаем — то ли, так ли мы думаем, как надо. А ты — и в это не верь! Ищи сам…

Я был глубоко взволнован его речью, — я понял в ней столько, сколько надо было понять для того, чтоб почувствовать боль души Николая. Взяв друг друга за руки, мы с минуту стояли молча. Хорошая минута! Вероятно — одна из лучших минут счастья, испытанного мною в жизни.

Максим Горький.

Текст 2

| Сочинение

(1) На полярных зимовках в Арктике, как и во всех многолюдных экспедициях, бывают дельные люди и бездельники, скучные и весёлые, бодрые и унылые, здоровые и больные. (2) Ни одна зимовка не проходит без мелких и крупных недоразумений, не всякий способен перенести спокойно долгую полярную ночь, вынужденную скученность. (3) Всё переговорили, перечитали все книги, рассказали все анекдоты, переслушали потёртые пластинки, каждый о каждом давно знает всю подноготную. (4) Люди надоедают друг дружке, изучены недостатки и достоинства каждого зимовщика, нервы напряжены до предела. (5) Некоторые от избытка молодых сил начнут шуточную потасовку – всё летит кувырком, столы, табуретки. (6) Не мудрено, что срываётся иной раз обидное для товарища словечко, завязывается ссора.

(7) Кажется, навеки разошлись, поссорились люди и уже никогда им не помириться, не стать вновь друзьями. (8) Но споры и недоразумения обычно заканчиваются так же скоро, как и возникают, всё забывается. (9) Когда приходят горячие дни работы, люди трудятся, не щадя сил и здоровья. (10) Работа всех объединяет, каждый каждому старается помочь, опытный обучает неопытного. (11) Во всей силе вдруг сказывается та дружная, крепкая мощь, которая помогает людям в трудные и трагические минуты чудесно объединиться, слиться в единое дыхание.

(12) Огромный рост и физическая сила – еще не всегда верные показатели пригодности человека для работы в тяжелых арктических условиях. (13) Я знал очень слабых и пожилых людей, отлично и безропотно выдерживавших трудные зимовки. (14) Это были самые лучшие, внимательные, скромные и нетребовательные товарищи. (15) Ворочавшие бревнами и хваставшие всяческими подвигами болтуны, случайно устроившиеся на зимовку, перед ними быстро пасовали.

(16) Много знал я людей, полярных зимовщиков, для которых Арктика делалась как бы второй родиной – вновь и вновь тянуло их на зимовку в ледяную, холодную пустыню. (17) Были среди энтузиастов Арктики городские избалованные люди, рабочие и интеллигенты, были привычные к Северу промышленники-архангельцы, поморы, были и уроженцы юга. (18) Этих разнообразнейших по своему происхождению людей одинаково манила ледяная Арктика. (19) В трудных походах и передвижениях люди объединялись, в трудную минуту спешили друг другу помочь. (20) В суровых условиях определяются характер и качества человека; здесь всё на виду, нельзя прикрыться словами: лентяй остается лентяем, труженик – тружеником.

Соколов-Микитов Иван Сергеевич.

Текст 3

| Сочинение

СПИСОК МЕЧТАНИЙ

У каждого человека, как и у всего человечества, есть свой список заветных мечтаний. Величайшую, казалось, самую несбыточную мечту о справедливом переустройстве жизни мы первыми осуществили в нашей стране: на полях списка исторических мечтаний у раздела «Социализм» мы уже поставили отметку о выполнении. И ничто на свете не сможет покол

нашу уверенность в том, что недалека пора, когда сбудутся один за другим все самые смелые помыслы человечества.

Завоевать межпланетные пространства, проникнуть в иные миры — одно из давнишних мечтаний обитателей земного шара. В самом деле, неужели человек обречен довольствоваться лишь одной крупинкой мироздания — маленькой Землей? Фантасты бередили самолюбие обитателей нашей планеты. Ученые искали способов достичь звездных миров или по крайней мере Луны. В отважных умах рождались различные догадки, то научные, то фантастические. Так, веселый гасконский поэт XVII века Сирано де Бержерак выдумал целых семь способов полета на Луну один другого удивительнее. Он, например, предлагал, как пишет Эдмонд Ростан, «сесть на железный круг и, взяв большой магнит, забросить вверх его высоко, пока не будет видеть око: он за собой железо приманит. Вот средство верное. А лишь он вас притянет, схватить его быстрей и вверх опять… Так поднимать он бесконечно станет».

Или, заметив, что от Луны зависят приливы и отливы, рекомендовал: «В тот час, когда волна морская всей силой тянется к Луне», выкупаться, лечь на берегу и ждать, пока сама Луна не притянет вас к себе.

Но один из советов Бержерака был не так уж далек от истины. Это способ номер три: «…Устроивши сперва кобылку на стальных пружинах, усесться на нее и, порохом взорвав, вмиг очутиться в голубых равнинах».

Жюль Верн послал своих выдуманных героев на Луну в пушечном ядре. Герберт Уэллс заставил своего героя изобрести особое вещество, не пропускающее будто бы земного притяжения. Окружив этим веществом («кэворитом») летательный аппарат, герой Уэллса покинул Землю и устремился к Луне, открыв для этого «кэворитовые» заслонки на той стороне своего снаряда, которая была обращена к древнему спутнику Земли.

Были выдуманы романистами и еще разные способы космических полетов, но…

УЧЁНЫЕ НЕ СОГЛАШАЮТСЯ…

Да, наука опровергала все эти остроумные выдумки фантастов. Ученые с сомнением покачивали седыми головами, вооружались очками и цифрами и доказывали, что, например, в пушечном снаряде человеку лететь никак нельзя: ядро вылетит из пушки сразу с огромной скоростью, необходимой для совершения дальнейшего полета, толчок будет столь ужасен, что никакие матрацы, пружины или ванны со специальной жидкостью, амортизирующей удар, не спасут пассажиров. Собственный вес расплющит их в момент выстрела. И затем, ну хорошо, допустим, этого каким-то чудом не случится и вы долетите до Луны. А обратно?.. Кто вами выстрелит?

Так же расправилась наука и с «кэворитом» Уэллса. Законы физики напомнили, что если бы даже и можно было найти вещество, «заслоняющее» тело от притяжения Земли, то, чтобы задвинуть такую заслонку, понадобилось бы затратить столько же энергии, сколько требуется, чтобы вынести тело за пределы земного тяготения, то есть забросить его на такое расстояние от нашей планеты, где сила ее притяжения равна нулю. Иначе это противоречило бы одному из основных законов природы — закону сохранения энергии. А кроме того, над таким веществом, способным «заслонять» тела от тяготения Земли, образовался бы в атмосфере вихревой колодец, в котором воздух, не удерживаемый земным притяжением, стал бы уходить в космическое пространство и вся атмосфера бы «вытекла» через такую воздушную шахту.

Что же, значит, человечество навсегда приковано к Земле и надо оставить все попытки оторваться от нее?

Аэроплан? Но он может летать, лишь опираясь на воздух, черпая в его сопротивлении подъемную силу. Пропеллер не потянет аппарат в безвоздушном межпланетье, так как будет вертеться впустую. Воздушный шар? Дирижабль? Но ведь они тоже плывут только в атмосфере, несомые газами, более легкими, чем окружающий воздух. В пустоте они не могут держаться.

Ученые качали головами, терли очки, но выхода не видели.

Лев Кассиль.
Человек, шагнувший к звёздам.

Текст 4

Как же давно я мечтал и надеялся жарким летним днем пойти через Красную гору к плотине на речке Юг. Красная гора — гора детства и юности.

И этот день настал. Открестившись от всего, разувшись, чтобы уже совсем как в детстве ощутить землю, по задворкам я убежал к реке, напился из родника и поднялся на Красную гору. Справа внизу светилась и сияла полная река, прихватившая ради начала лета заречные луга, слева сушились на солнышке малиново-красные ковры полевой гвоздики, а еще левей и уже сзади серебрились серые крыши моего села. А впереди, куда я подвигался, начиналась высокая бледно- зеленая рожь.

По Красной горе мы ходили работать на кирпичный завод. Там, у плотины, был еще один заводик, крахмалопаточный, стояли дома, бараки, землянки. У нас была нелегкая взрослая работа: возить на тачках от раскопа глину, переваливать ее в смеситель, от него возить кирпичную массу формовщицам, помогать им расставлять сырые кирпичи для просушки, потом, просушенные, аккуратненько везти к печам обжига. Там их укладывали елочкой, во много рядов, и обжигали сутки или больше. Затем давали остыть, страшно горячие кирпичи мы отвозили в штабели, а из них грузили на машины или телеги. Также пилили и рубили дрова для печей.

Обращались с нами хуже, чем с крепостными. Могли и поддать. За дело, конечно, не так просто. Например, за пробежку босыми ногами по кирпичам, поставленным для просушки.

Помню, кирпич сохранил отпечаток ступни после обжига, и мы спорили чья. Примеряли след босыми ногами, как Золушка туфельку.

Обедали мы на заросшей травой плотине. Пили принесенное с собой молоко в бутылках, прикусывали хлебом с зеленым луком. Тут же, недалеко, выбивался родник, мы макали в него горбушки, размачивали и этой сладостью насыщались. Формовщицы, молодые девушки, но старше нас, затевали возню. Даже тяжеленная глина не могла справиться с их энергией. Дома я совершенно искренне спрашивал маму, уже и тогда ничего не понимая в женском вопросе:

— Мам, а почему так: они сами первые пристают, а потом визжат?

Вообще это было счастье — работа. Идти босиком километра два по росе, купаться в пруду, влезать на дерево, воображать себя капитаном корабля, счастье — идти по опушке, собирать алую землянику, полнить ею чашку синего колокольчика, держать это чудо в руках и жалеть и не есть, а отнести домой, младшим — брату и сестренке.

И сегодня я шел босиком. Шел по тропинкам детства. Но уже совсем по другой жизни, нежели в детстве: в селе, как сквозь строй, проходил мимо киосков, торгующих похабщиной и развратом в виде кассет, газет, журналов, мимо пивных, откуда выпадали бывшие люди и валились в траву для воссоздания облика, мимо детей, которые слышали матерщину, видели пьянку и думали, что это и есть жизнь и что им так же придется пить и материться.

Но вот что подумалось: моя область на общероссийском фоне — одна из наиболее благополучных в отношении пьянства, преступности, наркомании, а мой район на областном фоне меньше других пьет и колется. То есть я шел по самому высоконравственному месту России. Что же тогда было в других местах?.. Я вздохнул, потом остановился и обещал себе больше о плохом не думать.

А вот оно, это место, понял я, когда поднялся на вершину Красной горы. Тут мы сидели, когда возвращались с работы. Честно говоря, иногда и возвращаться не хотелось. С нами ходил худющий и бледнющий мальчишка Мартошка, он вообще ночевал по баням и сараям. У него была мать всегда пьяная, или злая, если не пьяная, и он ее боялся. Другие тоже не все торопились домой, так как и дома ждала работа — огород, уход за скотиной. Да и эти всегдашние разговоры: «Ничего вы не заработаете, опять вас обманут». А тут было хорошо, привольно. Вряд ли мы так же тогда любовались на заречные северные дали, на реку, как я сейчас, вряд ли ощущали чистоту воздуха и сладость ветра родины после душегубки города, но все это тогда было в нас, с нами, мы и сами были частью природы.

Я лег на траву, на спину и зажмурился от обилия света. Потом прйвык, открыл глаза, увидел верхушки сосен, берез, небо, и меня даже качнуло — это вся земля подо мной ощутимо поплыла навстречу бегущим облакам. Это было многократно испытанное состояние, что ты лежишь на палубе корабля среди моря. Даже вспомнились давно забытые юношеские стихи, когда был летом в отпуске, после двух лет армии, оставался еще год, я примчался в свое село. Конечно, где ощутить встречу с ним? На Красной горе. Может быть, тут же и сочинил тогда, обращаясь к Родине: «Повстречай меня, повстречай, спой мне песни, что мы не допели. Укачай меня, укачай, я дитя в корабле-колыбели». Конечно, я далеко не первый сравнивал землю с кораблем, а корабль с колыбелью, и недопетые песни были не у меня одного, но в юности кажется, что так чувствуешь только ты. Тогда все было впервые.

Вдруг еще более дальние разговоры услышались, будто деревья, березы, трава их запомнили, сохранили и возвращали. У нас, конечно, были самые сильные старшие братья, мы хвалились ими, созидая свою безопасность. Говорили о том, что в городе торговали пирожками из человеческого мяса. А узнали по ноготку мизинца. Мартошка врал, что ездил на легковой машине и что у него есть ручка, которой можно писать целый месяц без всякой чернильницы.

— Спорим! — кричал он. — На двадцать копеек. Спорим!

Мартошка всегда спорил. Когда мы, вернувшись в село, не желая еще расставаться, шли к фонтану — так называли оставшуюся от царских времен водопроводную вышку, — то Мартошка всегда спорил, что спрыгнет с фонтана, только за десять рублей. Но где нам было взять десять рублей? Так и остался тогда жив Мартошка, а где он сейчас, не знаю. Говорили, что он уехал в ремесленное, там связался со шпаной. Жив ли ты, Мартошка, наелся ли досыта?

На вышке, вверху, в круглом помещении находился огромнейший чан. Круглый, сбитый из толстенных плах резервуар. В диаметре метров десять, не меньше. По его краям мы ходили как по тропинке. В чане была зеленая вода. Мартошка раз прыгнул в нее за двадцать копеек. Потом его звали лягушей, такой он был зеленый.

Я очнулся. Так же неслись легкие морские облака, так же клонились им навстречу мачты деревьев, так же серебрились зеленые паруса березовой листвы. Встал, ощущая радостную легкость. Отсюда, под гору, мы бежали к плотине, к заводу. Проскакивали сосняк, ельник, березняк, вылетали на заставленную дубами пойму, а там и плотина, и домики, и карлик пасет гусей. Мы с этим карликом никогда не говорили, но спорили, сколько ему лет.

Бежать по-прежнему не получилось: дорога была выстелена колючими сухими шишками.

Чистый когда-то лес был завален гнилым валежником, видно было, что по дороге давно не ездили. Видимо, она теперь в другом месте. Все же переменилось, думал я. И ты другой, и родина. И ты ее, теперешнюю, не знаешь. Да, так мне говорили: не знаешь ты Вятки, оттого и восхищаешься ею. А жил бы все время — хотел бы уехать. Не знаю, отвечал я. И уже не узнаю. Больше того, уже и знать не хочу. Что я узнаю? Бедность, пьянство, нищету? Для чего? Чтоб возненавидеть демократию? Я ее и в Москве ненавижу. А здесь родина. И она неизменна.

Все так, говорил я себе. Все так. Я подпрыгивал на острых шишках, вскрикивал невольно и попадал на другие. Но чем ты помогаешь родине, кроме восхищения ею? Зачем ты ездишь сюда, зачем все бросаешь и едешь? И отказываешься ехать за границу, а рвешься сюда. Зачем? Ничего же не вернется. И только и будешь рвать свое сердце, глядя, как нашествие на Россию западной заразы калечит твою Родину. Но главное, в чем я честно себе признавался, — это то, что еду сюда как писатель, чтобы слушать язык, родной говор. Это о нашем брате сказано, что ради красного словца не пожалеет родного отца. Вот сейчас в магазине худая, в длинной зеленой кофте женщина умоляла продавщицу дать ей взаймы. «Я отдам, — стонала она, — отдам. Если не отдам, утоплюсь». — «Лучше сразу иди топись, — отвечала продавщица. — Хоть сразу, хоть маленько погодя. Я еще головой не ударилась, чтоб тебе взаймы давать. А если ударилась, то не сильно». Вот запомнил, вот записать надо, и что? Женщина от этого не протрезвеет. И так же, как не записать загадку, заданную мужчиной у рынка: «Вот я вас проверю, какой вы вятский. Вот что такое: за уповод поставили четыре кабана?» Когда я ответил, что это означает: за полдня сметали четыре стога, он был очень доволен: не все еще Москва из земляка вышибла. «А я думал, вас Москва в муку смолола».

Ну, вот зеленая пойма. Но где дома, где бараки? Ведь у нас нет ничего долговечнее временных бараков. Я оглядывался. Где я? Все же точно шел, точно вышел.

Снесли бараки, значит. Пойду к плотине, к заводу. Я пришел к речке. Она называлась Юг. Тут она вскоре впадала в реку Кильмезь. Я прошел к устью. Начались ивняки, песок, бело-бархатные лопухи мать-и-мачехи, вот и большая река заблестела. А где плотина? Я вернулся. Нет плотины. А за плотиной был завод. Где он? Может быть, плотину разобрали или снесли водопольем, но как же завод? И где другой завод, крахмалопаточный? Где избы?

Я прошел повыше по речке, продираясь через заросли. Не было даже никаких следов. Ни человеческих, ни коровьих. Тут же тогда стада паслись. Я остановился, чувствуя, что весь разгорелся. Прислушался. Было тихо. Только стучало в висках. Тихо. А почему не взлаивают собаки, не поют петухи? Вдруг бы закричали гуси? Нет, только взбулькивала в завалах мокрого хвороста речка и иногда шумел вверху, в ветвях елей, ветер.

Вдруг я услышал голоса. Явно ребячьи. Звонкие, веселые. Пошел по осоке и зарослям на их зов. Поднялся по сухому обрыву и вышел к палаткам. На резиновом матраце лежала разогнутая, обложкой кверху, книга «Сборник анекдотов на все случаи жизни», валялись ракетки, мячи. Горел костер, рядом стояли котелки. Меня заметили. Ко мне подошли подростки, поздоровались.

— Вы не знаете… — начал я говорить и оборвал себя: они же совсем еще молодые. — Вы со старшими?

— Да, с тренером.

Уже подходил и тренер. Я спросил его: где же тут заводы, кирпичный и крахмалопаточный, где плотина? Он ничего не знал.

— Вы местный?

— Да. Ходим сюда давно, здесь сборы команд, тренировки.

— Ну не может же быть, — сказал я, — чтоб ничего не осталось. Не может быть.

Ничем они мне помочь не могли и стали продолжать натягивать меж деревьев канаты, чтобы, как я понял, завтра соревноваться, кто быстрее с их помощью одолеет пространство над землей.

Снова я кинулся к берегу Юга. Ну где хотя бы остатки строений, хотя бы остовы гигантских печей, где следы плотины? Нет, ничего не было. Не за что даже было запнуться. Уже ни о чем не думая, я съехал по песку в чистую холодную воду и стал плескать ее на лицо, на голову, на грудь.

Гибель Атлантиды я пережил гораздо легче. Атлантида еще, может быть, всплывет, а моя плотина — никогда. Никогда не будет на свете того кирпичного завода, тех строений, тех землянок. Никогда. И хотя говорят, что никогда не надо говорить «никогда», я говорил себе: никогда ничего не вернется. Все. Надо было уходить, уходить и не оглядываться. Ничего не оставалось за спиной, только воспоминания да новое поколение, играющее в американских актеров.

Я прошел зеленую пойму, заметив вдруг, как усилилось гудение гнуса, прошел по сосняку, совершенно не чувствуя подошвами остроты сухих шишек, и вышел на взгорье. Куда было идти? В прошлом ничего не было, в настоящем ждали зрелища пьянки и ругани. Измученные, печальные, плохо одетые люди. Тени людей. И что им говорить: не пейте, лучше смотрите телевизор. Очень много они там увидят: мордобой, ту же пьянку, разврат и насилие.

Я не шел, а брел, не двигался, а тащил себя по Красной горе. О, как я понимал в эти минуты отшельников, уходящих от мира! Как бы славно — вырыть в обрыве землянку, сбить из глины печурку, натаскать дров и зимовать. Много ли мне надо? Никогда я не хотел ни сладко есть, ни богато жить. Утвердить в красном углу икону и молиться за Россию, за Вятку, лучшую ее часть. Но как уши от детей? Они уже большие, они давно считают, что я ничего не понимаю в современной жизни, и правильно считают. А как от жены уйти? Да, жену жалко. Но она-то как раз поймет. Что поймет? Что в землянку уйду? Да никуда я не уйду. Так и буду мучиться от осознания своего бессилия чем-то помочь Родине.

Тяжко вздыхал я и заставлял себя вспомнить и помнить слова преподобного Серафима Саровского о том, что прежде, чем кого-то спасать, надо спастись самому. Но опять же, как? Не смотреть, не видеть, не замечать ничего? Отстаньте, я спасаюсь. Да нет, это грубо — конечно, не так. Молиться надо. Смиряться.

В конце концов, это же не трагедия — перенос завода. Выработали глину и переехали. Люди тоже. Плотину снесло, печи разобрали, все же нормально. Но меня потрясло совершенно полное исчезновение той жизни. Всего сорок лет, и как будто тут ничего не было. И что? И так же может исчезнуть что угодно? Да, может. А что делать? Да ничего ты не сделаешь, сказал я себе. Смирись.

Случай для проверки смирения подвернулся тут же. Встреченный у подножия горы явно выпивший мужчина долго и крепко жал мою руку двумя своими и говорил:

— Вы ведь наша гордость, мы ведь вами гордимся. А скажите, откуда вы берете сюжеты, только честно? Из жизни? Мне можно начистоту, я пойму. Можно даже намеком.

— Конечно, из жизни, — сказал я. — Сейчас вы скажете, что вам не хватает на бутылку, вот и весь сюжет.

Он захохотал довольно.

— Ну ты, земеля, видишь насквозь.

— У меня таких сюжетов с утра до вечера, да еще и ночь прихватываю. Вот тебе еще сюжет: вчера нанял мужиков сделать помойку. Содрали много, сделали кое-как. Да еще закончить тем, что они напиваются и засыпают у помойки. Интересно?

— Вообще-то смешно, — ответил он. — Но разве они у помойки ночевали?

— Это для рассказа. Имею же я право на домысел. Чтоб впечатлило. Чтоб пить перестали. Перестанут?

— Нет, — тут же ответил мужчина. — Прочитают, поржут — и опять.

— Еще и скажут: плати, без нас бы не написал. Ну, давай, — я протянул руку. — В церковь приходи, там начали молебен служить, акафист читать иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша». По пятницам.

— И поможет?

— Будешь верить — поможет.

Мы расстались. Накрапывал дождик. Я подумал, что сегодня снова не будет видно луны, хотя полнолуние. Тучи. Опять будет тоскливый, долгий вечер. Опять в селе будет темно, будто оно боится бомбежек и выключает освещение. Мы жили при керосиновых лампах, и то было светлее. То есть безопаснее. Но что я опять ною? Наше нытье — главная радость нашим врагам.

Я обнаружил себя стоящим босиком на главной улице родного села. Мне навстречу двигались трое: двое мужчин вели под руки женщину, насквозь промокшую. Я узнал в ней ту, что просила у продавщицы взаймы и обещала утопиться, если не отдаст. Взгляд женщины был каким-то диковатым и испуганным.

Они остановились.

— Она что, в воду упала? — спросил я.

— Кабы упала, — ответил тот, что был повыше. — Сама сиганула. Мы сидим, пришли отдохнуть. Как раз у часовни, — вы ж видели, у нас новая часовня. Сидим. Она мимо — шасть. Так решительно, прямо деловая. Рыбу, думаем, что ли, ловить? А она — хоп! И булькнула. Как была. Вишь — русалка.

Раздался удар колокола к вечерней службе. Я перекрестился. Женщина подняла на меня глаза.

— Вытащили, — продолжал он рассказывать. — Говорю: Вить, давай подальше от воды отведем, а то опять надумает, а нас не будет. Другие не дураки бесплатно нырять.

— Ко-ло-кол, — сказала вдруг женщина с усилием, как говорят дети, заучивая новое слово.

— Да, — сказал я, — ко всенощной. Завтра воскресенье.

— Цер-ковь, — сказала она, деля слово пополам. Она вырвала вдруг свои руки из рук мужчин. Оказалось, что она может стоять сама. — Идем в церковь! — решительно сказала она мне. — Идем! Пусть меня окрестят. Я некрещеная. Будешь у меня крестным! Будешь?

— От этого нельзя отказываться, — сказал я. — Но надо же подготовиться. Очнись, протрезвись, в баню сходи. Давай в следующее воскресенье.

— В воскресенье, — повторила она, — в воскресенье. — И отошла от нас.

— Ну, — сказал я, — спасибо, спасли. Теперь вам еще самих себя спасти. Идемте на службу. — Они как-то засмущались, запереступали ногами. — Ладно, что вы — дети, вас уговаривать. Прижмет, сами прибежите. Так ведь?

— А как же, — отвечали они, — это уж вот именно, что точно прижмет. Это уж да, а ты как думал?

— Да так и думал, — ответил я и заторопился. Сегодня служили молебен с акафистом Пресвятой Троице. Впереди было и помазание освященным маслом, и окропление святой водой, и молитвы. И эта молитва, которая всегда звучит во мне в тяжелые дни и часы: «Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет».

«Нельзя, нельзя, — думал я, — нельзя сильно любить жизнь. Любая вспышка гаснет. Любая жизнь кончается. Надо любить вечность. Наше тело смертно, оно исчезнет. А душа вечна, надо спасать душу для вечной жизни».

Но как же не любить жизнь, когда она так магнитна во всем? Ведь это именно она тянула меня к себе, когда звала на Красную гору и к плотине. Я шел в детство, на блеск костра на песке, на свет ромашек, на тихое голубое свечение васильков во ржи, надеялся услышать висящее меж землей и облаками серебряное горлышко жаворонка, шел оживить в себе самого себя, чистого и радостного, цеплялся за прошлое, извиняя себя, теперешнего, нахватавшего на душу грехов, и как хорошо, и как целебно вылечила меня исчезнувшая плотина. Так и мы исчезнем. А память о нас — это то, что мы заработаем в земной жизни. Мы все были достойны земного счастья, мы сами его загубили. Кто нас заставлял грешить: пить, курить, материться, кто нас заставлял подражать чужому образу жизни, кто из нас спасал землю от заражения, воду и воздух, кто сражался с бесами, вползшими в каждый дом через цветное стекло, кто? Все возмущались на радость тем же бесам, да все думали, что кто-то нас защитит. Кто? Правительство? Ерунда. Их в каждой эпохе по пять, по десять. Деньги? Но где деньги, там и кровь.

Мы слабы, и безсильны, и безоружны. И не стыдно в этом признаться. Наше спасение только в уповании на Господа. Только. Все остальное перепробовано. Из милосердия к нам, зная нашу слабость, Он выпускает нас на землю на крохотное время и опять забирает к Себе.

«Господи, услыши молитву мою! Не отвержи меня в день скорби, когда воззову к Тебе. Господи, услыши молитву мою!»

Владимир Крупин.
Босиком по небу.

Текст 5

| Сочинение

Когда Корзинкин прибыл в редакцию армейской газеты, он был похож на большого растерянного птенца, который залетел не в свое гнездо. Даже шинель и грубые кирзовые сапоги не могли скрыть в нем глубоко гражданского человека.

В разгар боев под Москвой редактор послал Корзинкина на передний край за материалом.
— Будьте осторожны! — напутствовал он молодого сотрудника.

Что ждало его сегодня там, где шла какая- то таинственная и страшная работа, с огнем и ударами, с грохотом и криками раненых?.. Близкий гул артиллерийской подготовки толчками отдавался в груди. И казалось, что небо гудит и трескается, и в низких пепельных тучах возникали и гасли тревожные всполохи. И все приближалось, нарастало, становилось реальностью, но не отпугивало, а тянуло к себе Корзинкина, как человека, очутившегося на вышке, начинает мучительно тянуть вниз. На пути корреспондента вырастали остовы сожженных машин, черные от копоти танки, огневые позиции тяжелых батарей. Все это как-то странно перемешивалось с вымершими и вымерзшими подмосковными дачными поселками. Корзинкин шел по местам своего детства, по трассам комсомольских лыжных кроссов, по полям подшефных колхозов. И незнакомое горькое чувство подступало к горлу.

— Понимаешь, какое дело, интендант. Рота осталась без командира!
— Понимаю, — отозвался Корзинкин. — Очень жаль…
— Выручи, а? В роте-то всего семь человек. Соглашайся, редакция!

Корзинкин молчал. Потом наклонился к майору и доверительно сказал:
— Я… понимаете… никогда этим делом…

Майор не дал ему договорить.

— Не имеет значения! — сказал он. — Когда с бойцами командир, они чувствуют себя увереннее. А что делать, они сами знают. Ребята стреляные. Да вот они, посмотри! Богатыри!

Корзинкин огляделся и увидел роту.

Бойцы стояли на снегу усталые, серые, с ввалившимися глазами. Шинели были местами прожжены огнем, к сапогам темными наростами намерзла окаменевшая глина. Строй был какой-то жидкий, лишенный всякого ранжира, но на лицах бойцов можно было прочитать, что они переболели всеми страхами войны и их уже ничем не возьмешь.

— Соглашайся! Нет времени на раздумья!

Корзинкин махнул рукой и отвернулся: не отвяжешься от этого носатого! Он подумал: «Хорошо, что рота маленькая!» Ему и в голову не пришло, отчего рота маленькая.

И тогда Корзинкин, командир роты Корзинкин, сказал, потому что не умел командовать:

— В окопы! Будем стрелять!..

Маленькая рота. Можно сказать, крохотная. Но если ее сомнут, откроется дорога на Москву, на Малую Дмитровку, где в желтом двухэтажном доме живут мама, тетя Лиза и сестра Лёлька.

И, сжав две бутылки с горючей смесью, прижался спиной к отвесной стене лога. Танк приближался. Он поднимал тучу морозной пыли, и от него пахло примусом. Желтая фара ударила в глаза, на мгновение ослепила, сковала движения. Корзинкин сильнее прижался спиной к стене. И ему показалось, что он прирос к ней лопатками и не сможет оторваться, а танк пройдет мимо, и больше никто его не остановит до самой Малой Дмитровки, до двухэтажного желтого дома.

— Одна, — тихо подтвердил Корзинкин, — семь бойцов.

— Может быть, вы что-нибудь путаете? — Редактор наклонился к Корзинкину. — Рота — семь бойцов?

— Я не путаю, — твердо сказал Корзинкин. — Сделайте одолжение, записывайте… Подбито два танка… Уничтожены пятьдесят гитлеровцев… Рубеж удержали до подхода наших танков…

— Вооружение? — спросил редактор.

— Какое там вооружение! — отозвался Корзинкин. — Бутылки с горючей смесью. Гранаты. Был ручной пулемет, да патроны скоро кончились. Запишите фамилии бойцов:

— Хорошо, — сказал редактор, — мы дадим заметку в номер. Политотдел требует. Как фамилия командира роты?

Корзинкин открыл глаза и посмотрел на редактора:

— Я не знаю его фамилии.

Текст 6

Уже давно меня никуда не тянет, только на родину, в милую Вятку, и в Святую землю. Святая земля со мною в молитвах, в церкви, а родина… родина тоже близка. И если в своем родном селе, где родился, вырос, откуда ушел в армию, в Москву, бываю все-таки часто, то на родине отца и мамы не был очень давно. И однажды ночью, когда стиснуло сердце, понял: надо съездить. Испугался, что вскоре не смогу одолеть трудностей пути: поездов, автобусов, пересадок. Надо ехать, надо успеть. Туда, где был счастлив, где родились и росли давшие мне жизнь родители. Ведь и отцовская деревня Кизерь, и мамина Мелеть значили очень много для меня. Они раздвинули границы моего детства, соединили с родней, отогнали навсегда одиночество; в этих деревнях я чувствовал любовь к себе и отвечал на нее любовью.

Нынче летом, выскочив на несколько дней в Вятку, я сорвался вдруг и кинулся на автовокзал, взял билет до Уржума, бывшего уездного, ныне районного города. А там надо было одолеть восемнадцать километров до родины отца, а оттуда ехать до Малмыжа, тоже райцентра, там переправиться через Вятку и добраться до родины матери. Все эти пространства я надеялся одолеть кавалерийским наскоком.

Стояла жара. Она пришла после дождей, и ее сопровождало сильное парение от разогретой влажной земли. Срывались краткие грозы. Страшно сказать: я не был в Уржуме тридцать пять лет, а тогда приезжал, когда писал «Ямщицкую повесть». Это был мой поклон дедам-ямщикам, которые своими трудами нажили состояние, за что их большевики спровадили в Нарымский край. Но и эта боль опять же давно улеглась, а состояние — двухэтажный каменный дом, выстроенный на огромную (десять дочерей, один сын) семью, хотелось навестить. Именно в этот дом я приезжал совсем мальчишкой к деду в то лето, когда у него гостила городская дочь, моя тетка, с детьми. Дедушке по возвращении из сибирской ссылки разрешили жить в крохотной комнате внизу, хотя дом стоял пустым, а городским гостям из милости выделили комнаты на втором этаже. В то лето, после девятого класса, я работал на комбайне помощником, а как раз пошли дожди, уборка остановилась, и я стал проситься навестить городскую родню.

Отец одобрил мой порыв. Он как-то даже вдохновился: сел, на тетрадном листке начертил схему, как дойти от пристани на Вятке до его деревни. Вообще он был молчалив, мало говорил с нами, иногда даже забывал, кто из нас в какой класс перешел. Идет на сенокос, широко шагает, мы вприпрыжку за ним. Но о своем детстве говорил как о сказочном. Как они катались с гор на ледянках, какие были ярмарки, какие лошади в ночном, как неслась по Казанскому тракту почта («Царь с дороги — почта едет!»), какая была добрая бабушка Дарья, как его баловали его десять сестер. Отец договорился со знакомым шофером, который довез меня до пристани Аргыж; на ней я купил билет в четвертый класс парохода «Чуваш-республика». Ближе к ночи он показался из-за поворота, вскоре, гудя и дымя, причалил к мокрому дебаркадеру. На пароходе я был впервые в жизни. Всю ночь восторженно бродил по нему. Он казался огромным. Я был сельским и стеснительным, но мне ни разу не сказали, что куда-то нельзя входить, и я все смелее осваивал плывущее над водой пространство. Как шумно и трудолюбиво вращались деревянные колеса в кипящей воде, как расступалась вода и долго-долго журавлиным клином торопилась за нами. Подолгу стоял, и меня не выгоняли, в машинном отделении, смотрел, как взмывал и опускался громадный шатун, вращающий толстенный, залитый янтарным маслом стальной вал; именно на него по бокам были надеты старательные колеса. Мне очень хотелось помогать кочегару, черному, голому по пояс мужчине — уж я бы смог заталкивать в пылающую топку огромные поленья, — но опять же постеснялся. А ведь я уже знал устройство и трактора, и комбайна — но тут была такая неподступная громада!

Мы шли против течения. Была светлая, прохладная ночь, но я даже и поспать нигде не приткнулся, хотя у теплой необхватной трубы было место. Стоял у влажных поручней, глядел то на близкий, то на отдаляющийся берег, на глинистые или песчаные берега, то травяные, то заросшие лесом, запрокидывал голову и смотрел на поворачивающиеся вместе с палубой звезды. Из трубы летел освещаемый изнутри искрами дым, и иногда при крутом завороте он обдавал палубу и приятно согревал. Часто то длинно, то коротко ревел пароходный гудок.

На пристани Русский Турек, на рассвете, я выскочил и побежал, как объяснил мне отец, в гору. «На горе кладбище, с него увидишь Кизерь».

Владимир Крупин.

Текст 7

Двор мой последние годы все более полонит пустая трава. То ли сил стало меньше от нее отбиваться, а скорее — охоты: растет… и пускай растет. Места много. И огород затравел. Да и какой это теперь огород! Лишь названье. Грядка лука, грядка чеснока, полсотни помидорных кустов да кое-какая зелень. Земли пустует много и много. Уже не с мотыгой, с косой выхожу поутру на покос.

Но вот цветы остались. Сейчас август, конец его. По утрам — зябко. Роса. Днем — тепло, но палящего зноя нет.

Полыхают, горят, нежно светят простые мои цветы — душе и глазам отрада.

Конечно, главная краса и гордость — это циннии; по-нашенски, по-донскому, — «солдатики», наверное, потому, что прямо стоит цветок, не колыхнется на твердом стебле, будто гренадер.

А все вместе они — словно высокий костер, багровый, алый, красный. Тихое пламя его не палит, но греет. Кто не войдет во двор, сразу хвалит: «Какие у вас циннии хорошие!» Даже фотографироваться приходили возле цветов. Честное слово! А почему бы и нет?.. Циннии и впрямь хороши.

Длинная гряда вдоль дорожки. Высокие стебли, почти в рост. А цветут мощно и щедро, от земли до маковок. Багряные, алые, розовые. Цветут и цветут. Так будет долго. До первого утренника где-нибудь в октябре. Они и замерзнут во цвете. Поднимешься, выйдешь во двор — холод, трава в белом инее. «Солдатики»-циннии, их яркие цветы и зеленые листья, заледенели. Хрустят под рукой. Ломаются. Солнце взойдет, они обтают и почернеют. Конец.

Но теперь — август. До грустного еще далеко. Полыхают, горят костром алые, красные, розовые цветы. Любо на них глядеть.

А чуть подалее, глубже во двор, клумба не клумба, грядка не грядка, а словно базар восточный, его просторный разлив. От летней кухни до погреба, до сарая и дома. Здесь астры: белые, сиреневые, палевые; с желтой корзинкой посередине и — нежные, хрупкие, стрельчатые шары. Здесь могучие бархотки ли, «чахранки» с резными ажурными листьями. А цветы — кремовые, шафрановые, карминовые. Каждый лепесток оторочен золотистой желтизной и потому мягко светит; на взгляд и на ощупь — бархат. Оттого и зовутся бархотками. Мощные кусты очитков: заячья капуста, молодило… В августе они лишь начинают цвести. Лазурные, светло-сиреневые, малиновые корзинки-соцветия с медовым духом в окружении мясистой, сочной, словно восковой листвы. По краям клумбы скромно проглядывают граммофончики пахучих петуний — белые, фиолетовые, розовые.

Какая тут клумба… Восточный базар. Радужное многоцветье на зеленом подбое листьев. Звенят и гудят пчелы, шмели, радуясь и кормясь; золотистые стрекозы шуршат слюдяными крылами, вспыхивают и гаснут.

Цветы… Пусть простые, нашенские, но сажаем, пропалываем, поливаем, бережем. Без цветов нельзя.

В соседнем дворе доживает век старая Миколавна. По дому еле ползает, во двор не выходит, лишь на крылечке сидит порой. Во двор выйти не может, но каждый год молодым своим помогальщикам наказывает: «Возле порожков посадите мне георгину». Ее слушаются, сажают. Цветет георгина куст. Миколавна глядит на него, на ступеньках сидючи вечерами.

Через улицу, напротив, живет старая же Гордеевна. У нее одышка, больное сердце. Ей нагибаться никак нельзя. Но каждое лето цветут у нее в палисаднике «зорьки». «Это наш цветок, хуторской… — объясняет она. — Я его люблю…»

Сосед Юрий. Человек нездоровый, больной. Какой с него спрос! Но в летнюю пору расцветает посреди вконец запущенного двора могучий куст розовых пионов. «Мама посадила… — объясняет он. — Я поливаю». Мама его давным-давно умерла. А этот цветочный куст — словно привет далекий.

У тетки Лиды земли возле дома не много. «В ладонку… — жалуется она. — А надо и картошку, и свеклу, и помидоры, того и другого посадить. А земли — в ладонку». Но анютины глазки цветут возле дома, золотятся «царские кудри». Без этого нельзя.

У Ивана Александровича с супругой тоже земли не хватает. У них на подворье с математической точностью рассчитан каждый миллиметр. Приходится исхитряться. После картошки успевает еще и капуста созреть до морозов. Убрали лук, поздние помидоры растут. Но и у них — пара кустов «зорьки», несколько георгинов, «солнышко» стелется и цветет.

Там, где хозяева молодые, в силах, там — розы, там — лилии, там много всего во дворах, в палисадах.

А ведь с цветами — столько забот. Сами собой, от Бога, они не вырастут. Посади, гляди за ними, рыхли, пропалывай, коровяком подкорми. А попробуй не полей хотя бы день при нашей жаре! Тут же засохнут. Не то что цвбета, листьев не увидишь. Цветы вырастить — труд немалый. Но радости больше.

Августовское раннее утро. Завтрак на воле. Солнце за спиной. Перед глазами — цветы. Сколько их… Десятки, сотни… Алые, синие, лазоревые, золотисто-медовые… Все на меня глядят. А если вернее, через плечо мое, на утреннее встающее солнце. Светит перед глазами желтизна и бель, нежная васильковая голубизна, зелень, алость, небесная синь. Смотрят и дышат в лицо мне простые наши цветы.

Летнее утро. Впереди — долгий день…

Порою, когда начинают о людях худое говорить: мол, народ пошел никудышный, извадился, изленился… — при таких разговорах я всегда вспоминаю о цветах. Они есть в каждом дворе. Значит, не так уж все плохо. Потому что цветок — это ведь не просто поглядел да понюхал… Скажите, шепните женщине ли, девушке: «Цвет ты мой лазоревый…» — и вы увидите, какое счастье плеснется в ее глазах.

Борис Екимов.
Лазоревый цвет.

Текст 8

| Сочинение

(1)До сих пор я не знаю: были у человеческого искусства два пути с самого начала или оно раздвоилось гораздо позже? (2)Красота окружающего мира: цветка и полёта ласточки, туманного озера и звезды, восходящего солнца и пчелиного сота, дремучего дерева и женского лица – вся красота окружающего мира постепенно аккумулировалась в душе человека, потом неизбежно началась отдача. (3)Изображение цветка или оленя появилось на рукоятке боевого топора. (4)Изображение солнца или птицы украсило берестяное ведёрко либо первобытную глиняную тарелку. (5)Ведь до сих пор народное искусство носит ярко выраженный прикладной характер. (6)Всякое украшенное изделие – это прежде всего изделие, будь то солонка, дуга, ложка, трепало, салазки, полотенце, детская колыбелька…

(7)Казалось бы, очень просто. (8)Потом уж искусство отвлеклось. (9)Рисунок на скале не имеет никакого прикладного характера. (10)Это просто радостный или горестный крик души. (11)От никчёмного рисунка на скале до картины Рембрандта, оперы Вагнера, скульптуры Родена, романа Достоевского, стихотворения Блока, пируэта Галины Улановой… (12)Но что же было вначале: потребность души поделиться своей красотой с другим человеком или потребность человека украсить свой боевой топор? (13)А если потребность души, если просто накопившееся в душе потребовало выхода и изумления, то не всё ли равно, на что ему было излиться: на полезные орудия труда или просто на подходящую для этого поверхность прибрежной гладкой скалы.

(14)В человеке, кроме потребностей есть, спать и продолжать род, жило две великие потребности. (15)Первая из них – общение с душой другого человека. (16)Она возникла оттого, вероятно, что душа – это как бы миллиарды отпечатков либо с одного и того же, либо с нескольких, не очень многих негативов.

(17)Вторая же человеческая потребность – общение с небом, то есть с беспредельностью во времени и в пространстве. (18)Ведь человек есть частица, пусть миллионная, пусть мгновенная, но всё же частица той самой беспредельности и безграничности. (19)Символ этой безграничности, конечно же, небо.

(20)…Кстати, и ступа ведь может быть произведением искусства. (21)Изящные уточки-солонки, деревянные ковши в виде лебедей. (22)Рубель, которым катали бельё, превращён в уникальное изделие. (23)Прясницы красноборские, валдайские, вологодские. (24)Цветы и солнца, птицы и листья деревьев, чаепития и масленичные катания – всё нашло себе место на этих прясницах, всё вплелось в общие узоры, в общую красоту.

(25)Ведь, казалось бы, не всё ли равно, к какой доске привязать кусок льна и сучить из него суровую нитку. (26)Но, значит, не всё равно, если вот они, сотни прясниц, и нет двух совпадающих по рисунку или резьбе.

Владимир Солоухин.

20.03.2020

Обновлено: 26.11.2022

• План и структура сочинения 2023
• Критерии оценивания сочинения 2023
• Как теперь надо комментировать проблему
• Примеры сочинений на МАКСИМАЛЬНЫЕ БАЛЛЫ (на основе 2019 года — актуально в 2023!)

А здесь мы с вами рассмотрим ГОТОВЫЕ ПРИМЕРЫ СОЧИНЕНИЙ ПОД ЕГЭ в 2023 году! Больше сочинений, проверенных экспертами, вы найдете в группе ЕГЭ100баллов, где действует ежегодная рубрика 24БАЛЛА. 

Погнали!

Текст для сочинений

— Я имею на этот счёт очень определённое убеждение, уверяю вас, — ответил я, а она закрылась от меня газетой, как бы не желая слушать. — По-моему, медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях служат только порабощению. Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья — вот вам моё убеждение. Она подняла на меня глаза и насмешливо улыбнулась, а я продолжал, стараясь уловить свою главную мысль:

Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потёмок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блёкнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх. Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своём образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить. Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а, напротив, ещё больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число их потребностей, не говоря уже о том, что за книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину.

— Я спорить с вами не стану, — сказала Лида, опуская газету. — Я уже это слышала. Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы правы. Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним, и мы пытаемся служить, как умеем. Вам не нравится, но ведь на всех не угодишь.
— Правда, Лида, правда, — сказала мать.

В присутствии Лиды она всегда робела и, разговаривая, тревожно поглядывала на неё, боясь сказать что-нибудь лишнее или неуместное; и никогда она не противоречила ей, а всегда соглашалась: «Правда, Лида, правда».

— Мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада, — сказал я. — Вы не даёте ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаёте лишь новые потребности, новый повод к труду.

— Ах, боже мой, но ведь нужно же делать что-нибудь! — сказала Лида с досадой, и по её тону было заметно, что мои рассуждения она считает ничтожными и презирает их.

(По А. П. Чехову)

Детальный разбор по всем критериям смотрите в PDF документе ниже!

Сочинение №0 — супер — 22 балла!!!!!

Какова роль культурного человека в жизни? Над этим вопросом размышляет А.П.Чехов

Чтобы привлечь внимание читателей к поставленной проблеме, писатель рассказывает о человеке, который считает, что любая помощь приносит только вред «не освобождает от пут, а напротив, еще больше порабощает». Слова героя позволяют понять, что поступки, совершенные во благо, иногда могут привести к печальным последствиям.

Автор приводит и абсолютно противоположный пример: Лида считает, что «нельзя сидеть сложа руки», необходимо делать все возможное ради спасения других людей. Так А.П. Чехов подчеркивает, что культурный человек должен стараться помогать другим людям, творить добро, приносить счастье.

Противопоставляя эти примеры автор показывает, что необходимо помогать нуждающимся, но так, чтобы не причинить вред другим.

Таким образом, писатель приходит к следующему выводу: главная роль культурного человека заключается в оказании помощи ближним.

Я согласна с позицией автора. Действительно, если есть возможность помочь человеку, то нужно приложить все усилия, только так жизнь станет лучше. Обратимся к произведению А.И.Куприна «Чудесный доктор», главный герой находится в бедственном положении и собирается покончить жизнь самоубийством, но неожиданно появляется незнакомец, который вселяет надежду в мужчину и помогает материально. Этот пример подтверждает, что искренняя помощь способна вернуть человеку желание жить.

Таким образом, необходимо совершать добрые поступки ради спасения ближних.

Сочинение №1 — 12 баллов

К чему может привести излишнее самопожертвование ради близких людей? Этот вопрос волнует автора текста, Антона Павловича Чехова.
Размышляя над поставленной проблемой, автор описывает мнение главного героя рассказа, который считает, что создание новых школ и больниц только
поробощает женщин, так как из-за этого они начинают только сильнее «гнуть спину».

Чехов отмечает, что девушкам, которые работают круглыми сутками, чтобы принести деньги в семью, некогда подумать о душе и вспомнить о своём образе и подобии. Голод и холод загораживают им все пути к духовной деятельности. Также автор предложенного для анализа текста описывает отношения Лиды с её матерью. Мать постоянно соглашалась со словами Лидии, ведь по словам её дочери «Самая высокая и святая задача культурного человека – это служить ближним». Чехов подмечает, что в присутствии Лиды она всегда робела, боясь сказать что-нибудь неуместное, и никогда не противоречила ей, а всегда соглашалась. Таким образом, оба примера, дополняя друг друга, показывают нам, что чрезмерное самопожертвование ради близких подавляет человека не только физически, но и морально.

Искажение позиции автора. Автору близко мнение Лиды, а не героя-рассказчика. На мой взгляд, позиция Антона Павловича такова: если люди будут работать весь день на износ, то они загородят себе все пути к духовной деятельности, к единственному, ради чего стоит жить.

Я согласна с позицией автора предложенного для анализа текста. Действительно, духовная деятельность, как и физическая требует огромных сил
человека. Если люди будут работать с утра до ночи и соглашаться с каждым словом близкого им человека, лишь бы его не обидеть, то они забудут о своём подобии, потеряют желание жить.

Подводя итог всему вышесказанному, сделаю следующий вывод: самопожертвование ради близких людей – благо только в том случае, если человек
жертвует собой не в ущерб своим моральным принципам и физическому состоянию.

Забывая о своём образе и подобии из-за чрезмерного пожертвования, люди могут потерять цель жизни, что, скорее всего, приведёт к смерти.

Сочинение №2 — 14 баллов

В чем заключается главная задача культурного человека?Именно этим вопросом задается известный русский писатель в предложенном тексте.

Размышляя над данным вопросом,автор показывает нам,что культурный человек всегда стремится помочь другим.Несмотря на возможные ошибки,он все равно старается служить на грани своих возможностей.Именно это стремление помочь другим и делает из него культурного

человека.Противоположным примером является рассказчик с его очень определенным убеждением:”Народ опутан цепью великой,и вы не рубите этой цепи,а лишь прибавляете новые звенья…”.Данными словами персонаж полностью противоречит стремлениям культурного человека:он не только не хочет помогать другим,но и считает любую помощь вредом.Но это ошибочное мнение,культурный человек должен делать хоть что-нибудь,дабы помочь людям.

На данных примерах А.П.Чехов показывает читателям главную мысль:Самая высокая и святая задача культурного человека-это служить ближним.Автор считает,что главная цель жизни-это помощь людям.Несмотря на таких протестующих людей,как рассказчик,писатель видит культурное общество добрым и щедрым.С данной точкой зрения сложно не согласиться,ведь помощь ближним является благой целью,способной спасти мир.Спасая людей мы творим добро,а добро,как мы знаем из пословицы,всегда возвращается.

Подводя итог вышесказанному,хочется сказать сказать,что каждый человек должен иметь добрые мотивы.В частности это относится к помощи ближним.Помогая людям мы не только спасаем их,но и украшаем свою душу и получаем духовное развитие.

Сочинение №3 — 18 баллов

Антон Павлович Чехов принадлежит к тем неравнодушным людям, которых волнуют общечеловеческие проблемы, одной из которых является проявление сострадания к тяжелой судьбе русского народа.

Размышляя над данной проблемой, автор иллюстрирует нам диалог между рассказчиком и девушкой Лидой. Рассказчик считает, что «народ опутан цепью»: с утра до вчера люди работают изо всех сил и заботятся о своей семье. А самое худшее то, что для низшего слоя общества главной целью является выживание: «миллиарды людей живут хуже животных — только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх». Рассказчик подводит нас к мысли о том, что, находясь в постоянном страхе и думая о том, как спастись от голода и холода, люди забывают о духовных ценностях и саморазвитии. Таким образом, народ теряет ту исключительную особенность, которая отличает человека от животного. Автор показывает нам неравнодушие рассказчика к тяжелой жизни народа и его мнение о том, что строительство больницы лишь усложнит людям жизнь.

Лида же имела другую точку зрения. В отличие от рассказчика девушка думала, что «нельзя сидеть сложа руки», поэтому строительство медицинских пунктов и аптек необходимо для людей. Лида считает, что нужно делать все возможное для улучшения жизни народа, даже если это не поможем всему человечеству: «правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы правы». В этом выражается сострадание Лиды к народу.

Несмотря на то, что оба приведенных примера противопоставлены друг другу, они показывают небезразличное отношение к тяжелой жизни русского человека.

Позиция автора заключается в словах Лиды: нужно не просто искать причины сложной судьбы русского народа, а необходимо делать все возможное для облегчения жизни людей, даже если это будет совсем небольшой вклад.

Нельзя не согласится с мнением автора в том, что вклад каждого человека имеет огромный вес. Нужно быть внимательным к нелегкой жизни других, ведь «самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним».

Подводя итог всему вышесказанному, можно сделать вывод. Умение помочь людям будет актуально в любое время, поэтому каждый человек должен обладать этим навыком, который по-настоящему нас украшает.

Сочинение №4 — 17 баллов

Антон Павлович Чехов, русский писатель, прозаик и драматург, рассказывает о споре Лиды и рассказчика .Так в чем же заключается главная задача культурного человека? Именно этот вопрос находится в центре внимания автора.

Размышляя над данной проблемой ,А.П. Чехов, чтобы показать, что важно делать все возможное для человечества, рассказывает о позиции Лиды:» Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки». Также автор показывает точку зрения рассказчика, который считает, что нужно освободить народ от тяжелого труда:» Вы не даёте ничего, вы своим вмешательством в жизнь этих людей создаёте лишь новые потребности, новый повод к труду». Оба эти примера, противопоставленные друг другу, показывают, что оба героя стремятся улучшить жизнь своего народа.

Автор считает, что главная задача культурного человека заключается в служении ближним.

Я согласна с мнением автора. Действительно, нужно служить народу, ведь культурный человек не должен быть равнодушным к проблемам других людей.

А.П.Чехов является примером культурного человека .Он был врачом, открыл детский медицинский пункт, занимался благотворительностью, основывал школы для крестьянских детей.

В заключение хочется сказать, что культурный человек должен заботится о людях, помогать им.

Сочинение №5 — 21 балл!!!

Текст А.П.Чехова не может оставить равнодушным, так как в нем поднимается важный вопрос: в чем заключается смысл жизни? Чтобы ответить на него и прокомментировать проблему, обратимся к предложенному фрагменту.

Вовсе не случайно, размышляя над этим вопросом, автор повествует о споре двух героев о способах улучшения жизни народа. Мужчина видит проблему бедственного положения людей именно в том, что “им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своём образе и подобии”. Действительно, постоянный голод, страх и непосильный труд приводит к невозможности даже вспомнить о духовной деятельности, которая и является тем, ради чего стоит жить. Далее автор заостряет внимание на мнении девушки, которая видит смысл жизни в помощи людям. Она считает, что “святая задача культурного человека — это служить ближним”. Действительно, эта благородная цель для многих является главной составляющей частью счастливой жизни. Оба примера, дополняя друг друга, приводят к мысли о том, что смысл жизни заключается не в материальных благах, а в духовной деятельности, путь к которой каждый вправе определить сам.

Позиция автора мне ясна. Он видит смысл жизни в обогащении души посредством духовной деятельности.

С позицией автора трудно не согласиться. Думаю, лишь благородные духовные стремления способны наполнить жизнь смыслом.

В качестве аргумента для обоснования своего мнения приведу аргумент из

литературы. В романе Джека Лондона “Мартин Иден” повествуется о нелегкой судьбе простого моряка. Мартин Иден, как и большинство людей, из-за постоянного тяжелого труда даже не задумывался о смысле своего существования. Затем он увлекся писательством, что послужило толчком для его духовного развития. Мартин Иден осознал, что истинный смысл заключается в стремлении человека к чему-либо более важному и высокому, чем обывательские потребности.

Итак, для полноценной и счастливой жизни абсолютно точно недостаточно материальных благ. Наполнить ее смыслом человек может лишь с помощью деятельности, обогащающей его духовно.

Сочинение №6 — 17 баллов

Человечество всегда старалось улучшить свою жизнь. Это получалось сделать видным деятелям, учёным. Главное их преимущество, отличающее от других – определённое отношение к действительности. Какое необходимо иметь отношение к окружающей действительности, чтобы изменить её к лучшему? Над данной проблемой предлагает задуматься Антон Павлович Чехов, автор текста, предложенного мне для анализа.

Рассуждая над проблемой, А. П. Чехов иллюстрирует диалог между рассказчиком и Лидой. Они спорят о необходимости строительства медицинского пункта в Малозёмове. Мнение Лиды заключается в том, что медицинский пункт необходим, ведь он снизит количество смертей. Она считает, что «нельзя сидеть сложа руки», нужно служить близким и делать для них то, что возможно. В противовес её позиции автор ставит точку зрения рассказчика. Рассказчик убеждён, что различные учреждения, служащие народу, порабощают человека. Их создание увеличивают «число их потребностей», что ухудшает без того тяжёлую жизнь людей. Он лишь критикует действия Лиды и перечисляет социальные проблемы, но не предлагает их решений. В отличии от него Лида предпринимает попытки улучшить жизнь людей, тем самым принимая активную жизненную позицию.

Авторская позиция прослеживается в словах Лиды. Автор уверен, что только деятельное, созидательное отношение к жизни сможет её улучшить.

Я согласна с автором. Я считаю, что необходимо не только видеть негативные аспекты, но и делать то, что возможно при данных условиях. В подтверждение своих слов приведу пример из художественной литературы. Когда Маша Миронова из произведения «Капитанская дочка» Александра Сергеевича Пушкина узнала об аресте Петра Гринёва, она поехала в Петербург искать помощи. Она смогла спасти мужа только потому, что не потеряла надежды и решилась на отчаянный поступок.

Отношение к окружающему миру напрямую влияет на поступки людей, которые и составляют всю жизнь. Если бы благие намерения человека не ограничивались бы словами, чаще подкреплялись действиями, мир становился бы лучше ещё быстрее.

Сочинение №7 — 8 баллов :((((

В чём смысл жизни? Именно над этой проблемой размышляет А. П.Чехов в предложенном тексте. Вовсе не случайно, размышляя над этим вопросом, автор повествует о споре двух героев о способах улучшения жизни народа. Мужчина отмечает, что бедственность русского народа возникает из-за того, что «им некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своём образе и подобии». Действительно, голод, страх, непосильный труд приводит к невозможности даже подумать о духовной деятельности, которая и «отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить». Далее, чтобы глубже раскрыть проблему, автор обращает внимание читателей на слова женщины Лиды, которая считает, что смысл жизни заключается в умении помочь людям. Чехов особенно заостряет внимание на её фразе, которая является ключевой: «Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним». Действительно, именно эта цель часто является для многих составляющей счастливой жизни. Оба примера, дополняя друг друга, приводят к мысли о том, что смысл жизни заключается не в материальных благах, в умении помочь ближним. Позиция автора ясна: он согласен с женщиной Лидой и видит смысл жизни в духовном обогащении и служении родным людям. Я полностью согласна с позицией автора. Думаю, что лишь чистые, высокие стремления способны наполнить жизнь любого человека смыслом.

В качестве аргумента своей точки зрения приведу аргумент из литературы. В рассказе Шолохова «Судьба человека» автор повествует о нелёгкой судьбе Андрея Соколова, оставшегося без семьи из-за войны. Мужчина, казалось бы, переживший такое горе мог «сломаться» и поникнуть в себе. Но он, несмотря на все тяжёлые испытания, смог найти в себе силы не только жить дальше, но и приютить мальчика-сироту, который также, как и главный герой, остался без родных. Этот пример иллюстрирует то, что именно такие люди, как Андрей Соколов, нужны обществу. Главный герой понял и осознал, что истинный смысл его жизни заключается в стремлении помочь мальчику. Таким образом, Антон Павлович Чехов поднимает проблему, важную для каждого из нас. Он призывает задуматься об истинном предназначении людей. Невозможно стать счастливым только посредством материальных благ. Важно обогащаться и духовно, видеть смысл жизни в стремлении помогать людям.

Сочинение №8 — 13 баллов

 Какой должна быть настоящая помощь? Именно этот вопрос является лейтмотивом в тексте великого русского прозаика А.П. Чехова.

В центре внимания автора спор между двумя героями о том, каким образом необходимо помогать крестьянству, как можно облегчить их положение и помочь преодолеть оковы невежества и беспомощности. Для подчеркивания убеждённости в необходимости деятельной помощи одной из участниц диалога, дворянки Лиды, писатель употребляет такие словосочетания, как «самая святая», «самая высокая задача». С помощью этих по-настоящему сильных эпитетов Чехов вкладывает в позицию девушки твердую убеждённость и веру в их правое дело. Цель Лиды-трудиться на благо людям, помогать обездоленным, пусть даже и малыми шажками. Рассказчик, по совместительству и собеседник девушки, считает абсолютно иначе. В его представлении всё, о чём говорит Лида-лишь полумеры, не решающие главную проблему. Он говорит о том, что крестьянам некогда подумать о душе, «душевной деятельности». Через эти высказывания автор подчеркивает его кардинально другие жизненные принципы.

На первый взгляд противопоставляя позицию девушки и мнение другого героя, Чехов сталкивает эти диаметрально противоположные взгляды на жизнь и проблему необходимости помощи ближнему. Однако автор дополняет их убеждения, потому что настоящая помощь-это и слово, и дело.

Позиция автора состоит в том, что несмотря на все различия мнений героев, их совместными усилиями всё же можно изменить очень многое. Помогать без настоящего понимания, для чего это делается-неразумно. Но лишь разглагольствовать тоже бессмысленно, так как «без дел вера мертва». Главное-не быть равнодушным.

Я полностью согласна с мнением автора. Действительно, помощь должна быть не только словом, но и делом. Мне вспоминается произведение Льва Толстого «Война и мир». Главная героиня Наташа Ростова уговорила своих родителей отдать подводы семьи раненым в момент, когда все бегут из Москвы. Она не могла не помочь несчастным. А примером того, как невероятно может воздействовать чья-то позиция на людей, являются знаменитые речи борца за права чернокожих людей Мартина Лютера Кинга. Его слова изменили отношение к неграм во всем мире, он смог зажечь сердца очень многих.

Таким образом, настоящая помощь-это сочувствие и неравнодушие.

Сочинение №9 — 8 баллов

Каков смысл жизни?

А.П. Чехов повествует, что вопрос о постановке целей, о разных взглядах людей на истинность ценностей порождает споры. Отвечая на вопрос о смысле жизни, автор представляет две разные точки зрения. Мнение рассказчика состоит в том, что женщины «с раннего утра до потёмок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блёкнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони» и дальше всё происходит по замкнутому кругу, из поколения в поколение. Тем самым А.П. Чехов показывает, что человек может не замечать всей прелести окружающего мира, он не живёт мгновением, не наслаждается им, а лишь думает о болезнях, смертях, о будущем своих детей,- о том, что не является радостью для его души, благополучием.

Также важно обратить внимание на то, как автор сопоставляет человека и животного. А.П. Чехов выделяет способность людей к духовному развитию, которую ни один зверь не имеет. Однако единственное, о чём задумывается человек,- это «голод, холод, животный страх, масса труда». Эти мысли, «точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности». У таких людей нет настоящего смысла жизни, они не живут, а лишь существуют. Так, А.П. Чехов демонстрирует читателям, что все черты, которые внешне и внутренне отличают человека от животных, могут исчезнуть, если ценности человека будут состоять лишь из природных потребностей и инстинктов.

Дополняя друг друга, эти примеры показывают, насколько важно стремиться к духовному обогащению, видеть смысл жизни не в том, как вылечиться, избежать смерти, а в себе, внутренней гармонии и счастье.

Позиция автора к проблеме очевидна: люди не изменят свои взгляды на мир, пока сами не захотят этого. Без понимания истинных ценностей в жизни человека не переубедят никакие школы, больницы, книги. А.П. Чехов говорит, что «приходя на помощь с больницами и школами», можно лишь усугубить положение, ведь даже за книги приходится платить.

Я полностью согласна с мнением автора, так как ничто не может помочь человеку обрести истинный смысл жизни, который способен успокоить душу, наполнить красками мир, кроме него самого. Важно понимать, что болезни, смерть, дети не должны заполнять весь разум, нужно думать о себе, о душевном обогащении и счастье. Только тогда человек сможет настоящий смысл жизни.

В литературе существует множество примеров, подтверждающих мою точку зрения. Так, в произведении А. Куприна «Чудесный доктор» также поднята проблема смысла жизни. Главный герой уже не думал о счастье, радости, его голова была

заполнена мыслями лишь о болезнях близких, о том, как достать деньги. Когда он поверил, что больше нет смысла пытаться что-либо сделать, он хотел покончить жизнь самоубийством, бросив свою семью на верную смерть. Этот пример доказывает, что отсутствие положительных мыслей веры в будущее, духовного спокойствия приводит к потере смысла жизни, чего нельзя допускать никогда.

Подводя итог вышесказанному, стоит отметить, что ценности человека всегда играли в жизни людей самую важную роль. Смысл жизни складывается из них, поэтому необходимо положительно мыслить, несмотря на безвыходность ситуации, не внушать себе, что жизнь- это промежуток между рождением и смертью, ведь она включает в себя множество аспектов, которые обогатят человеческую душу и сделают его счастливым.

Сочинение №10 — 17 баллов

В чём состоит долг культурного человека? На этот вопрос обращает наше внимание А.П.Чехов. Для того чтобы прокомментировать поставленную проблему обратимся к примерам-иллюстрациям из текста. Рассказчик выражает своё мнение насчёт влияния деятелей культуры на крестьян следующим образом: «Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья». По мнению повествователя, любые попытки сделать жизнь простых людей цивилизованной и достойной напрасны. Также автор отнюдь не случайно обращает наше внимание на рассуждения Лиды, которая гордо заявляет: «Скажу вам только одно: нельзя сидеть сложа руки. Правда, мы не спасаем человечества и ,…, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы правы». Девушка убеждена, что интеллигенция не должна оставлять без внимания жизнь простых людей, необходимо помогать им и направлять их на путь духовного обогащения. Итак, анализирую приведённые примеры, мы понимаем, что культурный человек должен использовать свои навыки и умения для блага менее просвещённых людей.

Позиция автора наиболее полно раскрывается в следующих словах: «Самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним…

Я полностью согласна с мнением А.П. Чехова. Люди, интеллектуально превосходящие других, не должны опускать руки. Их цель — передавать свои знания и опыт окружающим для достижения всеобщего процветания. Для подтверждения моей точки зрения вспомним самый уникальный и масштабный социальный и образовательный проект в истории России. В 30-е годы прошлого века советская власть ставила в приоритет ликвидацию безграмотности населения, ведь она мешала осуществлению важных реформ и препятствовала построению светлого будущего. В деревни и посёлки направляли большое количество учителей, которые исполняли свой долг интеллектуала, помогая местным жителям учиться читать и писать, становится полноценными членами цивилизованного общества. Таким образом, А.П. Чехов убеждает нас в том, что культурный человек не должен бездействовать, ведь его долг — помощь ближнему.

Сочинение №11 — 15 баллов

В чем заключается главная задача человека? Над этим вопросом размышляет замечательный русский писатель-Антон Павлович Чехов.

В данном тексте писатель повествует о непростой судьбе женщин того времени. Всю жизнь они жили в страхе. Трудились, не покладая рук. На протяжении всей жизни бедные женщины делали все для того, чтобы обеспечить своих детей, при этом, забывая о себе. «Весь ужас их положения в том, что им некогда о душе подумать» именно о том, «что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить»- подчеркивает писатель. Главная героиня-Лида-очень хочет помочь им, но, к сожалению, не знает как это сделать. Она считает, что «самая высокая и святая задача культурного человека-это служить ближним».

Позиция автора в данном тексте такова: главной задачей человека является развитие духовной деятельности и помощь ближним.

Не могу не согласиться с мнением автора. Действительно, смысл ведь заключается только в добрых и светлых поступках. На мой взгляд, это самая важная задача человека. Каждый из нас должен стараться помогать людям, относиться к чужой беде с состраданием, а без развития духовных качеств, боюсь, это не получится. Ведь на свете столько людей, которые нуждаются в помощи. Я верю в то, что в наше время тоже есть много милосердных и неравнодушных людей. Сейчас существует много фондов, которые помогают больным людям с сбором средств на лечение. Порой бывает так, что сумму, равную нескольким миллионам, собирают буквально через несколько часов. А все это благодаря тому, что люди объединились и каждый помог как мог. Вот же в чем смысл!

В заключение хочу сказать, что самой главной задачей в жизни каждого человека должно быть совершение добрых поступков и воспитание в себе лучших духовных качеств.

Сочинение №12 — 16 баллов

Какие изменения в общественном строе повысят нравственную сущность человека? Влияние сложившихся устоев на человека является частой темой в художественных произведениях, и предложенный для анализа текст А.П. Чехова не является исключением. В данном отрывке поднимается проблема о нахождении способа прекращения духовного упадка в обществе.

Данный вопрос раскрывается в диалоге двух персонажей: рассказчика и Лиды. Первый высказывает пространное мнение о том, что всё, сделанное для повышения благосостояния человека, только усугубляет жизнь из-за увеличения за счёт этого потребностей и требования наличия для их использования денег, которые зарабатываются непосильным трудом. Этот пример показывает, что рассказчик скептически относится к увеличению такого вида возможностей. Размышляя над проблемой, автор противопоставляет данной точке зрения взгляд Лиды на эту проблему. Она считает, что сидеть сложа руки тоже нельзя и надо стремиться улучшать жизнь окружающих, а мнение рассказчика считает несостоятельным и ничтожным. Этим автор показывает другую точку зрения на данную проблему.

Позиция А.П. Чехова не является чётко выраженной в данном отрывке, поэтому можно предположить, что он разделяет оба мнения в той или иной степени.

Я считаю, что эти две точки зрения имеют место быть, особенно в дореволюционной России, но они обе не доведены до конца. Рассказчик говорит об увеличении потребности к услугам во время массового упадка благосостояния людей, о наличии на них неподъёмной цены, но не говорит как это можно побороть. Лида же, на первый взгляд, говорит как с этим справиться, но умалчивает, смогут ли потом простые люди себе это позволить.

Существование данной проблемы в России того времени подтверждает пьеса Максима Горького “На дне”, которую сначала пытались даже запретить в некоторых театрах страны. В данном произведении ярко показана жизнь простых людей и подчёркнуто, что они не могут начать жить по-другому из-за отсутствия к этому условий, которые должно было предоставить государство.

Обсуждаемая проблема также отчасти является актуальной и по сей день. По ней продолжают выходить фильмы и книги, так как наше общество не является совершенным и вряд ли таким в ближайшем будущем станет. Нам остаётся только стараться приближать его к такому состоянию, ища к этому пути и пытаясь их реализовать.

Сочинение №13 — 15 баллов

В чем заключается основная задача культурного человека? Именно над этой проблемой размышляет А.П.Чехов в предложенном для анализа тексте.

Автор обращает наше внимание на диалог, произошедший между рассказчиком и Лидой. Главный герой убеждает свою собеседницу, что «народ опутан цепью великой», «медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки при существующих условиях служат только порабощению». Он уверен в том, что именно из-за этого люди несчастны. Не случайно писатель пишет: «гнут спины, болеют, от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней». Люди перестали жить, сейчас они пытаются выжить, словно животные. Таким образом, главная цель для общества – спасение. Однако у его собеседницы была совсем иная мысль поэтому поводу. Лида считала, что нельзя «сидеть сложа руки», оставаться равнодушным к проблемам других людей. Женщина уверенна в том, что нужно стараться быть более отзывчивыми и великодушными и оказывать поддержку тем, кто в этом действительно нуждается. Не случайно А.П.Чехов приводит слова героини: «самая высокая и святая задача культурного человека — это служить ближним…».

Оба эпизода, противопоставляя друг другу, помогают понять, что люди неравнодушны к тяжелой жизни человека.

Точка зрения автора выражена довольно ясно. Прочитав данный текст, читатель может понять, что А.П.Чехов придерживается к точке зрения Лиды. Он считает, что главной задачей любого человека является помощь другим людям.

Я полностью согласна с позицией автора, так как думаю, что культурный человек не может быть равнодушным к проблемам другого.

В заключение мне бы хотелось сказать, что, помогая друг другу, мы сможем обрести смысл жизни, по-настоящему «почувствовать себя живыми».

Смотреть в PDF:

Или прямо сейчас: cкачать в pdf файле.

Бонус — видео об изменениях в 2023 году в сочинении по русскому