Тема произведения экзамен тэффи

История создания

Рассказ «Экзамен» вошёл в третий сборник рассказов Тэффи (Надежды Лохвицкой), который назывался «Юмористические рассказы». Книга 2 («Человекообразные»), который был издан в 1911г. Очевидно, 37-летняя писательница, только начавшая свою карьеру прозаика (она напечатала первый рассказ в 1905 г., а систематически печаталась с сатирическими и юмористическими рассказами в журналах «Сатирикон» с 1908 г. и «Русское слово» с 1909 г.), не могла обойти вниманием собственные гимназические годы. Многие писатели вспоминали их как время бессмысленной и утомительной зубрёжки.

О произведении

Рассказ «Свои и чужие» Тэффи был написан в 1912 году. Произведение представляет собой излюбленный жанр Надежды Тэффи – миниатюру, построенную на описании незначительного комического происшествия. В свойственной ей сатирической манере писательница высмеивает, как люди делятся на «чужих» и «своих» и как общаются между собой, исходя из этого разделения.

Рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Свои и чужие», которое пригодится для читательского дневника и подготовки к уроку литературы.

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории Кучминой Надеждой Владимировной.

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.

Литературное направление и жанр

Тэффи в своих рассказах продолжает реалистические сатирические и юмористические традиции Чехова. Но если Чехов в ранних рассказах предпочитал мягкий юмор, то Тэффи чаще прибегала к злой сатире. Так и в рассказе «Экзамен». Тэффи нисколько не сочувствует глупой и даже тупой гимназистке, которая сама виновата в переэкзаменовке и даже не понимает этого. Объектом сатирического осмеяния становится даже не сама Маня Куксина, а вся гимназическая система. Недаром же для имени героини Тэффи выбрала самое распространённое, а фамилия, созвучная со словом «кукситься», указывает на неудачливость и вечное недовольство.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

1. /6
   Вопрос 1 из 6
   

   Кто является автором произведения «Свои и чужие»?

   Начать тест

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

• Кирилл Малыш

  5/6
• Арсен Арустамян

  6/6

Герои, сюжет и композиция

Маничка Куксина – удивительный, но часто встречающийся среди девиц экземпляр. Её основная проблема отнюдь не в том, что она не умеет распределять время и сосредоточиться на главном (из трёх дней, отведённых на экзамен, два Маня примеряла корсет). Ученица гимназии совершенно не может установить причинно-следственные связи между явлениями. С её точки зрения, успех сдачи экзамена зависит от усердия и прилежания, но к чему применять это старание, значения не имеет.

Готовясь к географии, Маничка исписала две тетради и кляспапир загадочной фразой «Господи, дай». Очевидно, «дай сдать экзамен». Такое потребительское отношение к Богу как к волшебной палочке, которая исполняет желание сказавшего заклинание, свидетельствует не просто о глупости героини, но о жизненной позиции, свойственной человеку вообще. Однако Тэффи высмеивает не просто свойство русского характера надеяться на авось, порождённое беспечностью (это было бы юмористическое произведение). Сатирическому осмеянию подвергается гимназическая система, порождающая таких Мань.

Крошечный рассказ состоит из трёх частей. В первой описана подготовка Мани к экзамену по географии, во второй – сам экзамен, в третьей – подготовка и экзамен по истории. Вторая часть, кроме Мани, описывает её одноклассниц. Их волнение перед экзаменом естественно, но стратегия успеха почти такая же несостоятельная, как и у Мани. Но если главная героиня надеется на Божью помощь в ответ на её старания (как понятно, приложенные совсем не в том направлении), то одноклассницы прилагали недостаточные усилия, изучив только часть билетов и надеясь уже не на авось, а на собственную хитрость. Их стратегия особого загиба каждой пятёрки билетов могла бы привести к успеху, если бы не стратегия учителя, давно вычислившего хитрость и опытной рукой расправившего все билеты. Он, часть гимназической системы, прилежно борется за знания учениц, очевидно, не научив их учиться.

В третьей части, впрочем, появляется загадочна подруга Лиза Бекина, которая выдержала экзамены и уже перешла в следующий класс. Очевидно, эта ученица действует не согласно гимназической системе, а вопреки ей.

Для того чтобы показать типичность явления, Тэффи описывает второй экзамен, который абсолютно подобен первому: «В классе старая картина. Испуганный шепот и волнение, и сердце первой ученицы, останавливающееся каждую минуту на три часа, и билеты, гуляющие по столу на четырех ножках, и равнодушно перетасовывающий их учитель».

Да и сама Маня перед экзаменом и во время экзамена ведёт себя одинаково, будто никто из участников системы под названием образование не может разрушить смертоносную программу поражения: ни ученики, ни учителя. Разница для Мани состоит только в том, что перед первым экзаменом девочка примеряет целый день корсет, а перед вторым – читает исторический любовный роман «Вторая жена» Марлитта (на самом деле автор – женщина, Евгения Марлитт). Даже сердце первой ученицы перед первым и вторым экзаменом одинаково «каждую минуту останавливается на полчаса». И если для того, чтобы стать первой ученицей, нужно полное отсутствие логики и экзальтация, то неудивительно, что Маня подражает первой ученице именно в этом.

Зато учитель истории ведёт себя не так, как учитель географии. Похоже, он думает, что система гимназической зубрёжки может привести к хорошему результату (этим грешат и современные учителя истории). Поэтому «учитель злится, ехидничает, спрашивает всех не по билетам, а вразбивку».

Другая особенность гимназического обучения, подмеченная писательницей, состоит в том, что ученицы воспринимают не скучную информацию, не суть, а манеру «светской беседы» учителей, ей и подражают. Именно поэтому всё объясняют слова «славятся» в географии и «чревата» в истории. Бедная Маня в этих словах пытается найти хоть какую-то пользу для себя в изучении оторванных от жизни географии с её пампасами и истории с давно ушедшими эпохами.

Надежда Тэффи — Человекообразные

Надежда Тэффи

Человекообразные

Предисловие

Вот как началось.

«Сказал Бог: сотворю человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Бытие I, 26).

И стало так. Стал жить и множиться человек, передавая от отца к сыну, от предков к потомкам живую горящую душу – дыханье Божье.

Вечно было в нем искание Бога и в признания, и в отрицании, и не меркнул в нем дух Божий вовеки.

Путь человека был путь творчества. Для него он рождался, и цель его жизни была в нем. По преемству духа Божия он продолжал созидание мира.

«И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ея, скотов и гадов и зверей земных по роду их» (Бытие I, 24).

И стало так.

Затрепетало влажное, еще не отвердевшее тело земное, и закопошилось в нем желание жизни движущимися мерцающими точками – коловратками. Коловратки наполнили моря и реки, всю воду земную, и стали искать, как им овладеть жизнью и укрепиться в ней.

Они обратились в аннелид, в кольчатых червей, в девятиглазых с дрожащими чуткими усиками, осязающими малейшее дыхание смерти. Они обратились в гадов, амфибий, и выползали на берег, и жадно ощупывали землю перепончатыми лапами, и припадали к ней чешуйчатой грудью. И снова искали жизнь, и овладевали ею.

Одни отрастили себе крылья и поднялись на воздух, другие поползли по земле, третьи закостенили свои позвонки и укрепились на лапах. И все стали приспособляться, и бороться, и жить.

И вот, после многовековой работы, первый усовершенствовавшийся гад принял вид существа человекообразного. Он пошел к людям и стал жить с ними. Он учуял, что без человека ему больше жить нельзя, что человек поведет его за собой в царство духа, куда человекообразному доступа не было. Это было выгодно и давало жизнь. У человекообразных не было прежних чутких усиков, но чутье осталось.

* * *

Люди смешались с человекообразными. Заключали с ними браки, имели общих детей. Среди детей одной и той же семьи приходится часто встречать маленьких людей и маленьких человекообразных. И они считаются братьями.

Но есть семьи чистых людей и чистых человекообразных. Последние многочисленнее, потому что человекообразное сохранило свою быстроразмножаемость еще со времени кольчатого девятиглазного периода. Оно и теперь овладевает жизнью посредством количества и интенсивности своего жизнежелания.

* * *

Человекообразные разделяются на две категории: человекообразные высшего порядка и человекообразные низшего порядка.

Первые до того приспособились к духовной жизни, так хорошо имитируют различные проявления человеческого разума, что для многих поверхностных наблюдателей могут сойти за умных и талантливых людей. Но творчества у человекообразных быть не может, потому что у них нет великого Начала. В этом их главная мука. Они охватывают жизнь своими лапами, крыльями, руками, жадно ощупывают и вбирают ее, но творить не могут.

Они любят все творческое, и имя каждого гения окружено венком из имен человекообразных.

Из них выходят чудные библиографы, добросовестные критики, усердные компиляторы и биографы, искусные версификаторы.

Они любят чужое творчество и сладострастно трутся около него.

Переписать стихи поэта, написать некролог о знакомом философе или, что еще отраднее, – личные воспоминания о талантливом человеке, в которых можно исать «мы», сочетать в одном свое имя с именем гения. Сладостная радость жужелицы, которая думает об ангеле: «Мы летаем!…»

В последнее время стали появляться странные, жуткие книги. Их читают, хвалят, но удивляются. В них все. И внешняя оригинальность мысли, и мастерская форма изложения. Стихи со всеми признаками принадлежности их к модной школе. Но чего-то в них не хватает. В чем дело?

Это – приспособившиеся к новому движению человекообразные стали упражняться.

* * *

Человекообразные низшего порядка менее восприимчивы. Они все еще ощупывают землю и множатся, своим количеством овладевая жизнью.

Они любят приобретать вещи, всякие осязаемые твердые куски, деньги.

Деньги они копят не сознательно, как человек, желающий власти, а упрямо и тупо, по инстинкту завладевания предметами. Они очень много едят и очень серьезно относятся ко всяким жизненным процессам. Если вы вечером где-нибудь в обществе скажете: «Я сегодня еще не обедал», – вы увидите, как все человекообразные повернут к вам головы.

* * *

Человекообразное любит труд. Труд это его инстинкт. Только трудом может оно добиться существования человеческого, и оно трудится само и заставляет других трудиться в помощь себе.

Одна мгновенная творческая мысль гения перекидывает человечество на несколько веков вперед по той гигантской дороге, по которой должно пробраться человекообразное при помощи перепончатых лап, тяжелых крыл, кольчатых извивов и труда бесконечного. Но оно идет всегда по той же дороге, вслед за человеком, и все, что брошено гением во внешнюю земную жизнь, – делается достоянием человекообразного.

* * *

Человекообразное движется медленно, усваивает с трудом и раз приобретенное отдает и меняет неохотно.

Человек ищет, заблуждается, решается, создает закон – синтез своего искания и опыта.

Человекообразное, приспособляясь, принимает закон, и, когда человек, найдя новое, лучшее, разрушает старое, – человекообразное только после долгой борьбы отцепляется от принятого. Оно всегда последнее во всех поворотах пути истории.

Там, где человек принимает и выбирает, – человекообразное трудится и приспособляется.

* * *

Человекообразное не понимает смеха. Оно ненавидит смех, как печать Бога на лице души человеческой.

В оправдание себе оно оклеветало смех, назвало его пошлостью и указывает на то, что смеются даже двухмесячные младенцы. Человекообразное не понимает, что есть гримаса смеха, мускульное бессознательное сокращение, встречающееся даже у собак, и есть истинный, сознательный и не всем доступный духовный смех, порождаемый неуловимо-сложными и глубокими процессами.

Когда люди видят что-нибудь уклоняющееся от истинного, предначертанного, уклоняющееся неожиданно-некрасиво, жалко, ничтожно, и они постигают это уклонение, – душой их овладевает бурная экстазная радость, торжество духа, знающего истинное и прекрасное. Вот психическое зарождение смеха.

У человекообразного, земнорожденного, нет духа и нет торжества его – и человекообразное ненавидит смех.

Вспомните: в смеющейся толпе всегда мелькают недоуменно-тревожные лица. Кто-то спешит заглушить смех, переменить разговор. Вспомните: сверкают злые глаза и сжимаются побледневшие губы… Некоторые породы человекообразных, отличающиеся особой приспособленностью, уловили и усвоили внешний симптом и проявление смеха. И они смеются.

Скажите такому человекообразному: «Слушайте! Вот смешной анекдот», – и оно сейчас же сократит мускулы лица и издаст смеховые звуки.

Такие человекообразные смеются очень часто, чаще самых веселых людей, но всегда странно – или не узнав еще причины, или без причины, или позже общего смеха.

В театре на представлении веселого водевиля или фарса – прислушайтесь: после каждой шутки вы услышите два взрыва смеха. Сначала засмеются люди, за ними человекообразные.

* * *

Человекообразное не знает любви.

Ему знакомо только простое, не индивидуализирующее половое чувство. Чувство это грубое и острое обычно у человекообразных, как инстинкт завладевания землей и жизнью. Во имя его человекообразное жертвует многим, страдает и называет это своей любовью. Любовь эта исчезает у него, как только исполнит свое назначение, то есть даст ему возможность размножиться. Человекообразное любит вступать в брак и блюсти семейные законы.

Детей они ласкают мало. Больше «воспитывают». О жене говорят: «она должна любить мужа». Нарушение супружеской верности осуждают строже, чем люди, как и вообще нарушение всякого закона. Боятся, что, испортив старое, придется снова приспособляться.

Человекообразные страстно любят учить. Из них многие выходят в учителя, в профессора. Уча – они торжествуют. Говоря чужие слова ученикам, они представляют себе, что это их слова, ими созданные.

* * *

За последнее время они размножились. Есть неоспоримые приметы. Появились их книги в большом количестве. Появились кружки. Почти вокруг каждого сколько-нибудь выдающегося человека сейчас же образуется кружок, школа. Это все стараются человекообразные.

Они притворяются теперь великолепно, усвоили себе все ухватки настоящего человека. Они лезут в политику, стараются пострадать за идею, выдумывают новые слова или дико сочетают старые, плачут перед Сикстинской мадонной и даже притворяются развратниками.