Указ об экзаменах на чин сперанского

2.3. Указ 6 августа 1809 г. Проблемы дальнейшего развития университетских реформ

6 августа 1809 г. был принят указ об экзаменах на чин. Согласно ему, ни один человек, находящийся на государственной гражданской службе, не мог получить чин коллежского асессора (8 класс), дававший право на потомственное дворянство, и чин статского советника (5 класс), не имея аттестата о выдержанном экзамене по установленной в указе программе. Программа включала основы всех наук, преподаваемых в высших учебных заведениях (кроме медицины), и выдача аттестатов возлагалась правительством на университеты[161].

Необходимость такого указа предусматривалась еще Предварительными правилами народного просвещения, где говорилось: «Ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании сих правил училищной части, никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»[162]. Включение этого пункта в Предварительные правила прежде всего должно было побудить дворянство воспользоваться новой системой училищ, но эти надежды не оправдались. По-прежнему в университеты и гимназии приходили, в основном, выходцы из низших сословий, а общее число студентов было невелико. Правительству необходимо было принять меры для наполнения пустующих училищ, поскольку страна нуждалась в квалифицированных специалистах в разных областях гражданской службы, особенно из среды дворянства, традиционно служившего «опорой престолу».

Все это понимал М. М. Сперанский, новое доверенное лицо императора, подготавливая очередной этап государственных преобразований; он желал видеть в России людей, готовых к восприятию реформ. В 1808 г. Сперанский составляет для императора записку «Об усовершенствовании общественного народного воспитания», где пишет, что корень зла, т. е. непросвещенности России, в существующей системе чинопроизводства, при которой чины определяются только по выслуге лет и не требуют никакого образования[163]. По его мнению, необходимо было «побуждение» людей к наукам, которым и явился указ 6 августа.

По своей сути этот указ ограничивал одну из главных привилегий дворянства: продвигаться по служебной лестнице благодаря своему социальному статусу, связям и протекциям, а не личным способностям. Теперь все сословия оказывались в отношении служебной карьеры в равных условиях, т. к. все должны были сдавать экзамен. Более того, в тексте указа, составленного Сперанским, дворян упрекали в нерадивости, уклонении от предоставленной государством возможности получить высшее образование. «К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что Дворянство, обыкшее примером своим предшествовать всем другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия»[164].

В широких дворянских слоях указ породил недовольство и ненависть к его автору — «поповичу» Сперанскому. По их мнению, у дворян отнимали исключительное его право — доказать свою верность престолу безупречной службой, отделяли от государя чиновниками-разночинцами, которые будут принимать экзамены. По своему моральному воздействию на привилегированное сословие этот указ можно было сравнить с произошедшей 120-ю годами раньше отменой местничества. Однако наиболее дальновидные из недовольных понимали также и бесполезность, практическую невыполнимость указа в условиях бюрократической России того времени: «Отныне… у нас председатель Гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский — свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор — пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших — римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные»[165].

Цель указа могла быть достигнута только в идеальной стране, тогда как в реальной России уже прикидывали, сколько будет стоить желанный аттестат. Услышав об экзаменах, Н. Тургенев писал из Геттингена: «Растолкуйте мне, сделайте одолжение, ваши экзамены; кто экзаменует? За аттестатом дело не станет: от Сарториуса возьму преогромный, если надобно. Уведомьте меня подробнее об этом, мы ничего здесь не знаем. От кого это вышло, почему и каково приводится в исполнение? Неужели надобно было и вам брать теперь аттестат? Но по крайней мере много чести: подписано „самим“ Ректором! Сами профессора, я разумею наших, не могли бы выдумать для себя ничего лучше этих экзаменов. Немцы или и другие будут набивать карманы, а наши Матадоры (Харитон и т. п.) Московского университета будут довольствоваться хорошим завтраком и дюжиною вина. Просвещение и вместе жрецы оного покровительствуемы со всех сторон!»[166]

За указом 6 августа во всех университетах последовало учреждение подготовительных годичных курсов для чиновников, желающих сдать экзамен на получение чина коллежского асессора и статского советника. В Московском университете надзирателем курсов для чиновников был секретарь совета И. А. Двигубский. На курсах читали лекции те же профессора, что и в университете, но по облегченной программе. Министерство народного просвещения, желая контролировать обучение чиновников, 26 апреля 1810 г. издало распоряжение, по которому университеты в начале каждого курса должны представлять списки слушателей, с указанием чинов и мест, разделяя их на два разряда — те, которые посещают лекции постоянно и получают свидетельство об окончании курсов, и те, которые ходят непостоянно. Соответственно, контроль за посещением также ложился на университет. Поэтому после указа 6 августа поток документов в университете, в связи с введением курсов и самим приемом экзаменов, возрастал, а при этом эффективность обучения чиновников была очень мала. Посещавший в 1810/1811 г. эти лекции Третьяков пишет: «Нас собралось около ста человек из разных присутственных мест, большей частью бедняков». Занятия проходили во второй половине дня, когда чиновники освобождались от службы, должны были спешить в университет, усталые и голодные, и оставаться там до шести часов вечера. Многим чиновникам для понимания лекций не хватало начальной подготовки. Хотя всем посетителям курсов по окончании были выданы свидетельства, никто из них так и не решился подвергнуться экзамену[167].

Указ 6 августа формально был отменен только в 1834 г., но фактически возможности обойти его нашлись уже через несколько лет. Как показала история указа, проекты Сперанского плохо сочетались с российской действительностью. Вместе с тем, уже само его появление свидетельствовало о кризисном состоянии реформ Александра I в области просвещения. Активное противодействие указу сделало очевидным эфемерность идеального здания народного образования, построенного Муравьевым и его сподвижниками и державшегося усилиями нескольких энтузиастов, в пустоте, без массовой поддержки. Эту горькую истину лучше всего выразил Карамзин в «Записке о древней и новой России»: «У нас нет охотников для высших наук. Дворяне служат, а купцы желают знать существенно арифметику или языки иностранные для выгоды своей торговли. В Германии столько молодых людей учатся в университетах для того, чтобы сделаться адвокатами, судьями, пасторами, профессорами! — наши стряпчие и судьи не имеют нужды в знании римских прав; наши священники образуются кое-как в семинариях и далее не идут, а выгоды ученого состояния в России так еще новы, что отцы не вдруг решаются готовить детей своих для оного»[168].

Таким образом, к началу 1810-х гг. встает вопрос о поисках выхода из наметившегося кризиса в системе образования. Осознавала ли этот кризис ученая корпорация университета? Полагаю, что хотя бы часть профессоров, отрешившись от эйфории муравьевских времен, когда все росло и все получалось, и холодно взглянув на состояние вещей, понимала это. С другой стороны, свой взгляд на проблему показывал и попечитель Разумовский. Суть конфликта мы можем уяснить на примере указа 16 сентября 1809 г., которым вносилась первая поправка в университетский устав 1804 г.

Издание этого указа было вызвано предложением попечителя изменить срок, на который выбранный университетским советом ректор занимал свою должность. Еще 15 апреля 1808 г. Разумовский предложил министру Завадовскому сделать ректора бессменным или по крайней мере проводить его выборы раз в несколько лет. Утвердить решение в министерстве оказалось нелегко: в частном письме к Разумовскому министр пишет: «Я не стану объяснять, сколь нелегко отменить штат устава, вчера, так сказать, изданного. Может быть, вы и поверили бы моим о том изъяснениям. Но, наконец, по многим прениям уже решено избирать ректора в Московском университете на трех лет (sic!)»[169]. Спустя некоторое время трехлетний срок ректорства был введен и в других университетах. В постановлении от 16.09.1809 говорится: «Попечитель Московского университета д. т. с. граф Разумовский представляет, что ежегодная перемена ректоров в сем университете сопряжена с великими неудобствами; что должность сия требует неусыпного попечения, занятия множеством подробностей, строгого наблюдения и взыскания учащих и учащихся, на всех чиновников, по хозяйственной части употребляемых, к чему не инако достигнуть можно как опытностью, при частой же перемене ректора едва успеет он, так сказать, приглядеться ко всему, как уже наступает срок его смены… Опасаясь оскорбить того, кто вскоре заступит его место, он предпочтет снисхождением своим обрести и для себя подобное снисхождение. Наконец, долговременная привычка подчиненных видеть над собою одного и того же начальника усугубляет уважение к нему и повиновение»[170].

Однако мотивировка, предложенная Разумовским, не вполне согласуется с реальной ситуацией в Московском университете. Действительно, за 6 лет здесь сменилось 4 ректора. Но двое из них — Чеботарев и Баузе — не получили достаточного «уважения и повиновения» вовсе не потому, что занимали свой пост короткое время, а вследствие упомянутых нами особенностей своего характера и поведения, несовместимого с руководством университетом. Когда же ректорами становились люди работоспособные — Страхов, Гейм, то совет предпочитал продлить их полномочия: Страхов избирался ректором 3 раза и в последний раз отказался от должности, два раза профессора избирали Гейма. Причину инициативы Разумовского следует искать в конкретной обстановке в университете в 1808–1809 гг., потому что за его предложением скрывалось вполне четкое желание отодвинуть следующие выборы ректора на неопределенный срок. Вероятно, выборы 1809 г. прошли весьма напряженно; вспомним, что именно к этим годам относится фраза Третьякова об «интригах и партиях» внутри университета. Разумовский не был уверен в успехе устраивающей его кандидатуры Гейма на выборах в следующем году и хотел их перенести, чтобы выиграть время, которое бы укрепило позиции ректора.

Наши предположения находят полное подтверждение в обнаруженном нами (собственноручном!) письме Разумовского министру от 19 апреля 1809 г., в котором он объясняет истинные мотивы своего желания изменить устав. «Обстоятельства представляют мне необходимость повторить вам мою просьбу о продолжении Ректорства. В уставе университетском есть положение, чтоб за два месяца до окончания курсов он был избран. По сему на будущей неделе следовало бы уже приступить к сему действию; и я обыкновенному ходу сего дела дал бы течение, если бы не уверен был, что в собрании гг. Профессоров избран будет другой ректор, а чрез то, вместо дальнейшего успеха в восстановленном с немалым трудом порядке, нашел бы я себя опять в том же положении, в каком за год тому находился; и тоже если утверждение трехлетней бытности ректора дошло бы сюда уже по избрании нового: в таком случае, я должен бы опять бороться целые три года с беспорядками, на какую бедственную работу и веку моего не станется. К тому же смело уверить вас могу, что из нынешних профессоров ни одного нету, имеющего столько способностей к сей должности, как нынешний ректор профессор Гейм. В таком неприятном положении решился я остановить выборы, в надежде, что не замедлите, м. г. мой, доставить мне столь нужное и желаемое пособие, к пользе здешней учености, которая истинно грозила уже совершенным падением»[171].

Однако Разумовскому не удалось в этот раз дождаться желанного постановления: 16 июня оттянутые им на два месяца выборы все же произошли и закончились победой Гейма (видимо, с минимальным перевесом), а уже на следующий день Разумовский вновь повторяет свое представление министру, намекая на «обстоятельства» в Московском университете и грозя, что иначе «уступит место попечителя другому», и теперь, наконец, получает требуемое одобрение Главного правления училищ[172].

С чем же была связана такая напряженная университетская атмосфера? Кто мог быть соперником Гейма и Разумовского? Попытаюсь дать свое объяснение событий.

В 1809 г. престарелый граф П. В. Завадовский начал помышлять об отставке, и Александр I подыскивал ему преемника. Его сестра, великая княгиня Екатерина Павловна представила императору Карамзина, ее любимца, часто бывавшего в Твери и читавшего ей там первые тома своей Истории. Император принял историографа благосклонно, и с этого момента Карамзин надолго становится одним из реальных претендентов на кресло министра народного просвещения. Даже в марте 1811 г., когда новым министром уже был назначен Разумовский, а Карамзин ехал в Тверь для свидания с государем и вручения ему «Записки о древней и новой России», попечитель университета Голенищев-Кутузов пишет министру о слухах, распространявшихся среди знакомых Карамзина, «что Вы будете перемещены в другое министерство, что я буду отставлен, что Карамзин будет министром просвещения, а Буле попечителем, и что Карамзин именно за тем позван, что государь будет к сему склонен великою княгиней!»[173]

Упомянутый Кутузовым профессор Буле входил в число московских друзей Карамзина, о чем Кутузов часто говорит в переписке с Разумовским. О тесной дружбе Буле с Карамзиным свидетельствует, например, такой факт: почти немедленно после знакомства Карамзина в 1809 г. с вел. кн. Екатериной Павловной Буле был вызван ею в Тверь для работы в дворцовой библиотеке и других поручений, очевидно, по рекомендации историографа. В июне 1810 г. Кутузов пишет: «Г. Буле, будучи употребляем Ея Императорским Высочеством для ея библиотеки и для других комиссий, в течение сего года весьма мало давал лекций»[174]. С кругом Карамзина были связаны и другие профессора университета, например, отец и сын Чеботаревы. Надеясь на будущее назначение Карамзина министром, в 1809 г. в университете возникла группировка профессоров, неприязненно относившихся к Разумовскому, недовольных засилием Каченовского в правлении. Можно предположить, что во главе этой партии встал, как наиболее авторитетный профессор, И. Т. Буле, претендовавший, таким образом, на пост ректора. В 1808 г. совет избрал Буле директором Педагогического института (вместо заболевшего Баузе), что придавало ему еще больший вес в университете. Из наших предположений вытекает, что в 1809 г. основным соперником Гейма являлся Буле, и именно он имел хорошие шансы победить на следующих выборах, если бы они вскоре состоялись. Поэтому Разумовский и хотел отодвинуть время их проведения. Как впоследствии оказалось, расчеты Разумовского оправдались. Ситуация изменилась, и на следующих ректорских выборах 1812 г. в университете уже не было ни самого Буле, ни многих других профессоров, которые могли бы его поддержать. (Заметим, что на прошедших 1810 г. и 1811 г. выборах деканов Буле был избран деканом словесного отделения, что еще раз подтверждает его высокий авторитет в это время.)

Какая же программа стояла за университетской партией Карамзина, как она оценивала состояние общественного образования в России, и конкретно, в Московском университете, результаты реформ и дальнейшие меры в этой области? Если мы примем версию Кутузова о том, что в марте 1811 г. Карамзин едет в Тверь, действительно ожидая своего назначения министром народного просвещения, то ответ на эти вопросы нужно искать в «Записке о древней и новой России». Эта записка, как программный документ, отразила размышления Карамзина за несколько последних лет, впечатления его бесед с профессорами и студентами, из которых он черпал информацию о состоянии Московского университета и его округа. Карамзин видит, что благородная, идеальная система народного просвещения, разработанная его другом М. Н. Муравьевым, не работает, ее выгоды оборачиваются другой стороной, не приносят настоящей пользы. Поэтому основные мысли Карамзина диктуются желанием наполнить систему Муравьева реальным содержанием, которое сама структура, ориентированная на Европу, не могла получить в условиях России без предварительной подготовки.

«Вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким, не рассудив, что здесь иные обстоятельства. В Лейпциге, в Геттингене надобно профессору только стать на кафедру — зал наполнится слушателями. У нас нет охотников для высших наук… Вместо 60 профессоров, приехавших из Германии в Москву и другие города, я вызвал бы не более 20 и не пожалел бы денег для умножения числа казенных питомцев в гимназиях; скудные родители, отдавая туда своих сыновей, благословляли бы милость государя, и призренная бедность чрез 10, 15 лет произвела бы в России ученое состояние. Смею сказать, что нет иного действительнейшего средства для успеха в сем намерении. Строить, покупать домы для университетов, заводить библиотеки, кабинеты, ученые общества, призывать знаменитых иноземных астрономов, филологов — есть пускать в глаза пыль»[175].

Исследователи уже давно заметили, что настоящей мишенью, в которую бьют упреки Карамзина, был не Сперанский или другие либеральные реформаторы начала царствования, а сам Александр I. Нападая на недостатки реформ Муравьева, Карамзин видел в них прежде всего отражение духа идеализма, стремления к внешней красоте реформ на бумаге, неумения и нежелания приспособить их к конкретным условиям, а поэтому неспособности в целом принести пользу государству, характерных для самого императора. Рассматривая университетское самоуправление, Карамзин подчеркивал, что множество дополнительных обязанностей профессоров мешают преподаванию наук: «Заметим также некоторые странности в сем новом образовании ученой части. Лучшие профессора, коих время должно быть посвящено науке, занимаются подрядами свеч и дров для университета! В сей круг хозяйственных забот входит еще содержание ста, или более, училищ, подведомых университетскому совету. Сверх того, профессора обязаны ежегодно ездить по губерниям для обозрения школ… Сколько денег и трудов потерянных! Прежде хозяйство университета зависело от его особой канцелярии — и гораздо лучше. Пусть директор училищ года в два один раз осмотрел бы уездные школы в своей губернии; но смешно и жалко видеть сих бедных профессоров, которые всякую осень трясутся в кибитках по дорогам! Они, не выходя из совета, могут знать состояние всякой гимназии или школы по ее ведомостям: где много учеников, там училище цветет; где их мало, там оно худо; а причина едва ли не всегда одна: худые учителя». Видимость реформ без соответствующей деятельности по их дальнейшей реализации — вот что возмущает Карамзина: «Вообще, министерство так называемого просвещения в России доныне дремало, не чувствуя своей важности и не ведая, что ему делать, а пробуждалось, от времени и до времени, единственно для того, чтобы требовать денег, чинов и крестов от государя»[176].

Карамзин готов «разбудить» Министерство народного просвещения. Система Муравьева была взята из Европы и поэтому не годится для России, но образование в России можно и нужно поднять до европейского уровня, и тогда эта система заработает. Распространение просвещения необходимо начать снизу, от гимназий и училищ, в которых постепенно вырастет ученое сословие, которое оживит университеты, пустующие в настоящее время. Исходя из российских условий в устав 1804 г. должны быть внесены коррективы для его усовершенствования. Но, отметим, Карамзин никоим образом не затрагивает в своей критике основные принципы университетской республики, идеи выборности должностей, всесословности образования (ученое состояние, по его мнению, возникнет из беднейших слоев населения) — подразумевается, что, поскольку эти положения устава 1804 г. работают в Европе, они пригодны и в России, только нужно активно действовать, а не «пускать пыль в глаза».

Главным соперником Карамзина при выборе министра народного просвещения был граф А. К. Разумовский, за которым стояла другая, консервативная, программа выхода из кризиса, пересматривающая либеральные основы университетской реформы. Элементы этой программы Разумовский продемонстрировал во время пребывания на посту попечителя, а в полной мере она выразилась в деятельности нового попечителя Московского университета П. И. Голенищева-Кутузова. Исходный пункт этой программы был тот же, что и у Карамзина: европейская система общественного образования непригодна для России в ее нынешнем состоянии. Поэтому все атрибуты европейских университетов — самоуправление, автономия, свобода преподавания — не приносят в России никакой пользы. Контроль за просвещением должен целиком принадлежать государству, и система образования должна укрепляться не снизу вверх, как у Карамзина, а сверху вниз. Опека кураторов над профессорами, а профессоров над студентами резко возрастет. Попечитель будет входить во все детали управления университетом и контролировать их, устраняя неугодные ему тенденции, и прежде всего, европейское влияние на Россию, «якобинство», свободомыслие, идущие из протестантской Германии. Чтобы противодействовать ему, в университете должен усилиться русский национальный характер преподавания, но не как следствие естественного процесса роста самосознания, а как директивная государственная мера. Разумовский противится принятию иностранцев в Московский университет, против немцев — учителей выступают и масоны поздеевской школы, враждебной философско-мистическим исканиям в масонстве Германии того времени (все эти новые враги получают название «иллюминатов»).

Такие настроения Разумовского сближали его с позицией иезуита графа Жозефа де Местра, который в своих письмах-наставлениях Разумовскому обосновывал идею российского своеобразия и делал из нее соответствующие выводы для народного просвещения: «Или русские не созданы для науки вообще и каких-нибудь отдельных наук в частности. Тогда они никогда в них не преуспеют… Или же русские созданы для науки, и тогда с ними будет то, что было со всеми народами, которые отличились на этом поприще, например, с итальянцами XV в. Искра, перенесенная извне в благоприятное время, зажжет светоч науки. Все умы обратятся в эту сторону. Ученые общества образуются сами собою, и все участие правительства ограничится оформлением и узаконением их. До тех пор, пока не замечено будет внутреннее брожение, которое поразит всех, всякая попытка ввести науку в Россию будет не только бесполезна, но даже опасна для государства, так как попытка эта только помрачит здравый смысл народный»[177].

Адепты католической пропаганды в России, подобные де Местру, утверждали, таким образом, что система народного просвещения не нужна этой стране. Образование должно быть элитарным, доступным для немногих, сосредоточенным в руках одной группы, например, иезуитов, а университеты просто не требуются. «В России не только не надо расширять круг познаний, но напротив, стараться его суживать»[178]. Отражение этих одиозных идей мы находим в политике министра Разумовского: именно при нем вводятся первые ограничения доступа податных сословий в университеты.

Итак, на рубеже 1810-х гг. перед Министерством народного просвещения стояли два пути: активизация достигнутых преобразований, расширение массы образованного населения и воспитание потребности общества в высших учебных заведениях — и отход от осуществленных реформ, ужесточение государственного контроля, ограничение университетских свобод, доступа к образованию из низших сословий, стремление к элитарности, сделавшей бы университеты в конечном счете ненужными. Выбор между этими путями, т. е. Карамзиным и Разумовским, принадлежал Александру, но император колебался.

Зимой 1809 г. Александр I отправился в Москву, и 11 декабря впервые за всю историю университета царствующая особа удостоила его своим посещением. Университет понравился Александру. Он побывал в церкви, музее и в Большой аудитории, где состоялось торжество в его честь[179]. Воспитанники благородного пансиона и студенты читали стихи, профессора говорили приветственные речи и преподносили императору в подарок свои ученые труды; Александр беседовал с некоторыми из них.

Разумовский был в восторге от визита государя. В тот же день он заехал домой к профессору Страхову и осмотрел его уникальную библиотеку, о которой упоминал в разговоре император (раньше гордый попечитель никогда не позволял себе наносить визиты профессорам)[180]. Александру также понравился вежливый и обходительный Разумовский. «С моим сердечным удовольствием поздравляю в. с. стяжанием всякой хвалы, которую я слышал от Государя Императора, посещавшего Московский университет, — писал ему Завадовский. — Он отзывался добрым словом о профессорах, коих удостоил своего разговора, о порядке управления, а наипаче о личных ваших качествах»[181]. Сразу после визита император одобрил давнее прошение Разумовского перевести университет в другое здание — Екатерининский дворец в Лефортове, чего попечитель добивался еще с 1808 г., считая существующее здание тесным и неудобным. (Переезд не успел состояться из-за смены попечителя.)

Одновременно, в то же посещение Москвы Александр I знакомится с Карамзиным, которого настойчиво рекомендует ему вел. кн. Екатерина Павловна. Весной 1810 г. вопрос об отставке Завадовского уже решен и император намеревался пригласить на его место Карамзина. По его малому чину он мог занять министерство лишь в должности директора, но здесь вмешался Сперанский, находившийся в зените своей карьеры. Вероятно, Сперанский знал о настроениях Карамзина и чувствовал, что в его лице получит активного соперника своим проектам. Он советует сначала сделать Карамзина попечителем Московского университета вместо Разумовского, который стал бы министром, а затем посмотреть, что будет дальше. Но когда должность попечителя предложили Карамзину, он не согласился принять ее: «Как жаль, что не имею права похвастаться перед тобою своею философическою умеренностью — немногие отказываются, от чего я отказался», — пишет он в это время другу[182]. Карамзина можно понять: чтобы заняться государственной деятельностью, ему пришлось бы оставить работу над «Историей государства Российского». Целью этого труда Карамзина было открыть русским читателям самих себя, просветить их в высоком смысле слова.

Будучи министром, он мог бы продолжать свое благородное служение Отечеству, но пост попечителя университета не стоил такой цены, тем более в подчинении у Разумовского.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Реформы Сперанского

Претворение плана Сперанского в
жизнь началось уже в 1809 г. В апреле и
октябре появились указы, по которым,
во-первых, прекратилась практика
приравнивая придворных званий к
гражданским, позволявшая сановникам
переходить с придворной службы на высшие
должности в государственном аппарате,
а во-вторых, вводился обязательный
образовательный ценз для гражданских
чинов. М.М. Сперанский, самородок,
достигший энциклопедических знаний
постоянным самообразованием, с гневом
и тревогой констатировал чрезвычайно
низкий образовательный уровень
российского чиновничества. А потому он
добился у царя принятия в 1809 г. указа об
«экзамене на чин», по которому все
чиновники, не имевшие университетского
образования, должны были подготовиться
и сдать специальным комиссиям достаточно
серьезный экзамен по вопросам права,
экономики, истории, естествознания. Это
должно было упорядочить деятельность
государственного аппарата, сделать ее
более профессиональной. Проводились
меры по облегчению положения крепостных.
Государственных крестьян запрещалось
отныне передавать в частные руки.
Крестьян уже нельзя было продавать,
если при этом они разлучались с семьей.
В 1801 — 1805 гг. Было отменено крепостное
право в Прибалтике, но при этом крестьяне,
получив личную свободу, не получали
земли.

Как и предполагалось Сперанским, 1
января 1810 года был создан Государственный
совет, заменивший совет Непременный.
Деятельность Государственного совета
регламентировалась специальными
документами, также подготовленными
Сперанским. Поскольку создание
Государственного совета рассматривалось
в качестве первого этапа преобразований
и именно он должен был утверждать планы
дальнейших реформ, то поначалу этому
органу были приданы широкие полномочия,
которыми он затем должен был поделиться
с Государственной думой. При этом,
однако, было установлено, что решения
Совета входят в силу лишь после их
утверждения государем. Вместе с тем,
если по первоначальному плану
Государственный совет должен был
координировать деятельность всех других
органов власти, то теперь он получал и
законосовещательные функции, потому
что желаемой системы органов власти
попросту еще не было и ее только предстояло
создавать.

В соответствии с намеченным уже в
первые месяцы 1810 г. состоялось обсуждение
проблемы регулирования государственных
финансов. Сперанский составил «План
финансов», который лег в основу царского
манифеста 2 февраля. Основная цель
документа заключалась в ликвидации
бюджетного дефицита, прекращения выпуска
обесценившихся ассигнаций и увеличении
налогов, в том числе на дворянские
имения. Меры эти дали результат, и уже
в следующем году дефицит бюджета
сократился, а доходы государства
возросли.

Одновременно в течение 1810 г.
Государственный совет обсуждал
подготовленный Сперанским проект
«Уложения гражданских законов» и даже
одобрил первые две его части. Однако
осуществление следующих этапов реформы
затянулось. Лишь летом 1810г. началось
преобразование министерств, завершившееся
к июню 1811 г.: было ликвидировано
Министерство коммерции, созданы
министерства полиции и путей сообщения,
а также ряд новых Главных управлений.

В начале 1811 г. Сперанский представил
и новый проект реорганизации Сената.
Суть этого проекта в значительной мере
отличалась от того, что планировалось
первоначально. На сей раз Сперанский
предлагал разделить Сенат на два —
правительствующий и судебный, т.е.
разделить его административные и
судебные функции. Предполагалось, что
члены Судебного сената должны были
частично назначаться государем, а
частично избираться от дворянства. Но
и этот весьма умеренный проект был
отвергнут большинством членов
Государственного совета, и, хотя царь
все равно утвердил его, реализован он
так и не был. Что же касается создания
Государственной думы, то о ней, как
кажется, в 1810 — 1811 гг. И речи не было. Таким
образом, едва ли не с самого начала
реформ обнаружилось отступление о
первоначального их плана, и не случайно
в феврале 1811 г. Сперанский обратился к
Александру I
с просьбой об отставке.

Соседние файлы в папке Правление Александра I

• #
• #

  02.05.2014468 б16index.html

Гений блага (Сперанский – министр нововведений)

План всеобщего государственного образования

Особое место среди произведений Сперанского начала XIX в. занимает «Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России». Это и серьёзный теоретический труд, и план преобразования государственного механизма страны, и острая критика status quo. Однако главное в другом. «Записка…» составлена по поручению самого Александра I – так начинается непосредственное приближение Сперанского к трону. Смею предположить, что после ознакомления с «Запиской» император уже не мог смотреть на Сперанского как на одного из многочисленных рядовых деятелей его администрации, участвующих в подготовке планов реформирования политической системы страны.

Для Сперанского начинается период его самых больших успехов на государственном поприще, период его самой большой славы. Он неотлучно находится при государе, часто обедает у него – знак немаловажный, говорящий о близости к августейшей особе. В сентябре – октябре 1808 года Сперанский присутствует на встрече Александра и Наполеона в Эрфурте. Бывший семинарист производит большое впечатление на бывшего артиллерийского офицера (2). Наполеон называет его единственной светлой головой в России.

По возвращении из Эрфурта Сперанскому было дано высочайшее поручение составить план общей политической реформы. Позднее сам Сперанский в письме Александру так вспоминал об этом: «Ваше Величество начали занимать меня постоянно предметами высшего управления, теснее знакомить с образом Ваших мыслей… Отсюда произошёл план всеобщего государственного образования.

В существе своём он не содержит ничего нового; но идеям, с 1801 г. занимавшим Ваше внимание, дано в нём систематическое расположение. Весь разум сего плана состоял в том, чтобы посредством законов и установлений утвердить власть правительства на началах постоянных и тем самым сообщить действию сей власти более правильности, достоинства и истинной силы» (3).

План государственного переустройства России был готов к октябрю 1809 года. Знаменательно название, которое Сперанский дал своему детищу, – «Введение к Уложению государственных законов». То есть он подчёркивал, что проектируемые изменения в своей совокупности должны стать конституцией России, незыблемой политико-юридической основой её дальнейшего развития.

План, разработанный Сперанским, предусматривал следующую организацию государственной власти:

ДЕРЖАВНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА

Государственный совет

Управление	Законодательство­	Суд
Министерства и правитель-ствующий сенат	Государственная дума	Судебный сенат
Управление губернское	Дума губернская	Суд губернский
Управление окружное	Дума окружная	Суд окружной
Управление волостное	Дума волостная	Суд волостной

Основным организационным принципом общеполитической реформы стало строгое разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную. Не менее строго проводился принцип разделения властей на местные и центральные.

Свой план Сперанский предлагал осуществить в такой последовательности: начать с учреждения Государственного совета, затем реорганизовать министерство и сенат и завершить всё преобразование призванием народного представительства к участию в законодательстве в форме установления дум волостных, окружных, губернских и единой Государственной думы (4).

Закончив подготовку проекта реформы, Михаил Михайлович, видимо, был настроен в высшей степени оптимистически. И в этом наивном и самоуверенном оптимизме он полагал, что «есть ли Бог благословит все сии начинания, то к 1811 году… Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется» (4).

Однако, как известно, план Сперанского не был осуществлён. Александр использовал лишь его отдельные элементы.

В 1810 году был создан Государственный совет, а в 1811 году перестройке подверглась система министерств. Царь и ведущие сановники империи (в своём большинстве) испугались грандиозного замысла Сперанского. Имея в виду этот план, Александр позднее говорил: «Что же я такое? Нуль. Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне передать наследникам своим» (5).

А мне ваш автор не указ! Авторы рисунка: Кукрыниксы

Развлечён множеством дел…

1 января 1810 года торжественной речью императора, написанной Сперанским, был открыт Государственный совет, который на период вплоть до 1905 года стал высшим законосовещательным учреждением империи.

О впечатлении, произведённом в обществе созданием Государственного совета и речью Александра, очень точно говорит в «Войне и мире» Л. Н. Толстой.

«Днём того же дня к князю Андрею приезжает Бицкий, тип петербургского Репетилова. Он только что узнал подробности заседания Государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. «Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами (6). Государь прямо сказал… что правление должно иметь основанием не произвол, а твёрдые начала. Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчёты быть публичны».

Разумеется, далеко не все были в восторге. Многие, напротив, всполошились, полагая, что открытие Государственного совета послужит началом перехода к конституционному правлению.

Однако, что бы ни говорили о Государственном совете в различных кругах русского общества тогда, в 1810 году, и позже, какое бы значение ни придавали ему, без реализации всего плана Сперанского, без проведения остальных институционных реформ, он «являл собой лишь фасад непостроенного целиком здания» (7).

Тем не менее создание Совета стало крупным событием в истории российской государственности. Впервые появился постоянный институт, имеющий чёткую и твёрдую внутреннюю организацию, задачей которого было обсуждение законопроектов и вынесение о них своего мнения. Сперанский получил в Совете должность государственного секретаря, что давало ему возможность контролировать и направлять деятельность нового правительственного органа.

Примерно то же самое, что и о Государственном совете, можно сказать о реформе министерской системы 1811 года. Она, вне всякого сомнения, дала России правильные, строго организованные институты исполнительной власти. «В министерствах, одинаково устроенных, хорошо дисциплинированных, – пишет С. М. Середонин, – верховная власть получила сильное и надёжное орудие для проведения в жизнь своих предначертаний, к тому же министерства оказались орудием чрезвычайно гибким» (8).

Надо отметить, что, несмотря на отдельные изменения, в своих главных чертах разработанная и созданная Сперанским система министерств и их внутренняя организация просуществовала до революции 1917 года. Но и реформа министерств во многом обесценивалась тем, что была проведена как бы сама по себе, а не в рамках общегосударственного переустройства. Так, например, уничтожение коллегиальных форм управления министерством и переход к принципу единоначалия имел в этих условиях не только положительные, но и весьма существенные отрицательные стороны.

Извольте написать сейчас… Авторы рисунка: Кукрыниксы

Организация деятельности министерств на принципе единоначалия должна привести к резкому повышению эффективности управленческого аппарата стороны и вместе с тем к усилению бюрократических элементов в политической жизни. Но значение этого негативного явления, полагал Сперанский, будет сведено до минимума ответственностью министерств перед Государственной думой, то есть министерская бюрократия ставилась под контроль народных представителей!

Естественно, что, отказавшись от осуществления плана Сперанского, Александр дал зелёный свет бюрократии. Однако, повторяю, даже в такой урезанной форме министерская реформа 1811 года должна быть признана выдающимся вкладом Сперанского в дело строительства российской государственности. Впервые Россия получила хорошо продуманный и эффективно организованный аппарат центральной исполнительной власти.

Вторым по значению в деятельности Сперанского тех лет было его руководство Комиссией составления законов. С 1803 года эта комиссия, основанная ещё Петром I, действовала в рамках Министерства юстиции, руководил ею товарищ министра Н. Н. Новосильцев.

Фактически же её главой, её мозгом был барон Густав Розенкампф, весьма образованный немецкий юрист. В период 1803–1808 годов комиссия проявила достаточно значительную активность в работах, так сказать, подготовительного характера. Что касается конкретных, осязаемых результатов, то их не было.

Естественно, что Александр, мечтавший тогда о новом органическом устройстве для России, не мог мириться с создавшимся положением. Ему-то как раз были нужны результаты, а не трудолюбивое топтание на месте.

И вот 16 декабря 1808 года Сперанский сменяет Новосильцева на посту товарища министра со специальным поручением возглавить эту комиссию. Он немедленно проводит реорганизацию комиссии и предлагает новый план её деятельности, заключавшейся в составлении уложений (гражданского, уголовного, коммерческого), полицейского устава и т. п.

К 8 февраля 1809 года он заканчивает черновой вариант проекта уложения гражданских законов; далее он последовательно трудится над подготовкой второй (право вещественное) и третьей (право договорное) частей уложения. В течение 1810 года Государственный совет рассмотрел и одобрил первые две части. Третья, по словам Сперанского, требовала только отделки. Помимо гражданского уложения, в 1810–1812 годах Михаил Михайлович также занимался подготовкой устава гражданского судопроизоодства и уложений торгового и уголовного.

Впоследствии Сперанский весьма скромно и сдержанно говорил о значении и результатах своих трудов по законодательству периода 1802–1812 годов. Вместе с тем он отдавал себе отчёт в том, что под его руководством (за очень короткий отрезок времени) удалось сделать, наверное, больше, чем за весь предшествовавший этап её существования.

«Пусть сличат безобразные компиляции, представленные мне от комиссии, то есть от г-на Розенкампфа, и, если найдут во сте (то есть на сотню. – Ю.П.) два параграфа, коими бы я воспользовался, я уступлю им всю честь сего произведения» (9).

Однако в ретроспективе всей жизни и деятельности Сперанского, в контексте истории России XIX столетия гораздо более важны не те результаты, которых он добился или не добился, возглавляя Комиссию составления законов, а то, что в 1808–1812 годах ему пришлось попробовать свои силы и удалось набраться опыта в той сфере, где примерно через два десятилетия в полной мощи развернётся его творческий гений, где будет совершён его беспримерный в отечественной юриспруденции подвиг.

Пока же Сперанский развлечён множеством дел, пока же – он используется Александром на главных направлениях функционирования государственной машины Российской империи.

«Пифагоровы штаны» в багаже вице-губернатора

В 1809 году по инициативе Сперанского принимается два указа о придворных званиях (3 апреля) и об экзаменах на чины (6 августа).

Смысл указа от 6 августа заключался в следующем. К началу XIX века русское чиновничество в целом представляло собой массу малограмотных людей. Никакого образовательного ценза не существовало. 24 января 1803 года был принят указ «Об устройстве училищ», в котором говорилось, что через пять лет лица, не представившие свидетельства об окончании оных, не будут определяться в должности.

Но чиновничество не вняло предупреждению. Указ от 6 августа вводил порядок, согласно которому при производстве в чины VIII класса (коллежский асессор) и V класса (статский советник) чиновники были обязаны представлять свидетельство об окончании университета (отечественного), а не имеющие такого свидетельства сдать соответствующие экзамены. В обществе раздался вопль негодования Как? Учиться? Зачем сдавать экзамены старым и опытным чиновникам?

«Кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать? Те, кто выдержит экзамен, я думаю. – отвечал Кочубей… – Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдёт на экзамены?» Это разговор В. П. Кочубея с одним из «екатерининских стариков» («Война и мир»)

Здесь Л. Н. Толстой очень точно показал, что указом от 6 августа были недовольны не только сами чиновники среднего звена, которых в первую очередь задевала реформа Сперанского, но и влиятельные сановники. Ведь они теряли вымуштрованных, исполнительных, знающих дело подчинённых.

Недовольство указом поначалу смешивалось с неверием в возможность его исполнения, иронией и злым смехом. «Вице-губернатор обязан знать Пифагорову фигуру, а надзиратель в доме сумасшедших римское право», – насмешливо и одновременно горестно вздыхал Н. М. Карамзин (10).

В указе от 6 августа видели и тайный умысел Сперанского против дворянства. О. Ф. Вигель следующим образом расшифровал идею указа: «Придавленные им дворянчики не захотят продолжать службу; пройдёт немного времени и управление целой России будет в руках семинаристов» (11).

Это не единственный случай в жизни Сперанского, когда то, что вызывало недовольство, непонимание, злобу и иронию современников, получило со временем полное оправдание историей. Указ от 6 августа стал одной из решающих мер в важном и необходимом государственном деле – создании образованного, просвещённого чиновничества, готового к осмысленному выполнению усложнившихся в XIX в. задач управления страной.

Этот указ поставил чиновников перед жёстким выбором: хочешь делать карьеру – учись, не хочешь учиться – карьеру не сделаешь.

Указ от 3 апреля 1809 года по своему духу близок указу от 6 августа.

Раннее получение придворного звания (камер-юнкера, камергера и т. д.) означало автоматическое возведение в значительные чины. То есть чины шли не за службу, а за принадлежность к аристократии. Таких «чиновников» Александр презрительно называл полотёрами.

Указ от 3 апреля предписывал обладателям придворных званий в течение двух месяцев подыскать себе действительную службу. В противном случае камергеры, камер-юнкеры и прочие лишались гражданских чинов.

Ясно, что подавляющая часть аристократии возненавидела Сперанского. Но и этот указ, подобно указу от 6 августа, имел благодетельное влияние, ибо освобождал государственные структуры от бездельников и тем самым увеличивал возможности для людей, желающих служить.

Вкупе же оба указа были, конечно, на руку прежде всего молодым и образованным чиновникам.

…Как Государство богатеет. И почему… Автор рисунка: А. Коневский

Одно из самых прекрасных созданий Сперанского – Царскосельский лицей. Это было первое в России закрытое учебное заведение, где запрещались телесные наказания.

Но Царскосельский лицей в истории русской культуры значит неизмеримо больше, чем просто элитарная школа, давшая стране массу талантливых и образованных деятелей. Царскосельский лицей навеки соединён с именем Пушкина.

Россия воспримет новое бытие

И последнее, где проявил себя в этот период (до 1812 года) государственный гений Сперанского, область финансовой и торговой политики. К 1809 году в силу различных причин (бесконечные войны, неумелое управление и хозяйствование) положение российских финансов было поистине бедственным.

Расходы (230 млн рублей) превышали доходы (125 млн рублей) почти вдвое. Источник для покрытия дефицита министерство финансов видело в выпуске всё новых и новых ассигнаций.

Невежество руководителей финансовой политики было таково, что они даже не понимали, что ассигнация есть долговой знак государства. Напротив, «бумажки» считали деньгами.

В работе над планом оздоровления финансовой системы страны Сперанский опирался на идеи Адама Смита (и прежде всего на его исследование «О богатстве народов») большую помощь ему оказали два выдающихся государственных ума того времени – Михаил Андреевич Балугьянский и Николай Семёнович Мордвинов (12).

План Сперанского – Балугьянского – Мордвинова заключался в следующем:

1) изъять из обращения ассигнации и образовать капитал для их погашения;

2) перейти к твёрдому устройству монетной системы;

3) установить равновесие между расходами и доходами;

4) всячески способствовать развитию торговли.

Надо сказать, что этот план предполагал весьма жёсткие меры и, разумеется, не мог не вызвать в обществе недовольства.

В объяснительной записке Сперанский честно предупреждал о жёсткости плана: «Всякий финансовый план, указывающий способы лёгкие и не полагающий никакого ограничения в расходах, есть явный обман, влекущий государство к погибели». 2 февраля был обнародован высочайший манифест. Ассигнации объявлялись государственным долгом, обеспеченным всем казённым имуществом; было обещано прекращение их дальнейшего выпуска».

Для покрытия дефицита 1810 года значительно сокращались расходы и устанавливались новые налоги, в том числе налог с дворянских имений, доселе освобождённых от податей. В 1810–1811 годах с целью погашения ассигнаций была начата распродажа государственных имуществ, а также установлены специальные налоги и проектированы займы. Финансовый план Сперанского принёс свои плоды незамедлительно.

Уже в 1811 году дефицит государственного бюджета сократился до 6 млн рублей (напомню, в 1809 г. он равнялся 105 млн рублей), доходы же возросли до 300 млн рублей.

Согласимся, что оздоровление финансовой системы в условиях надвигающейся войны (а её приближение, безусловно, осознавалось в русском обществе) есть дело немаловажное и по сути своей глубоко патриотическое. Но подавляющее большинство современников не могло по достоинству оценить благодетельность и перспективность финансовой политики Сперанского.

Из уст в уста передавалась кем-то брошенная фраза: «Дерёт этот попович кожу с народа; сгубит он государство».

Во второй половине 1810 года много сил Сперанский отдаёт вопросам внешней торговли. Он пришёл к выводу о необходимости полной смены вех. Вскоре был принят подготовленный под руководством Сперанского новый таможенный тариф.

В основу была положена идея поощрения сколь можно произведений внутреннего труда и промышленности, его же главная цель заключалась в сокращении привоза иностранных товаров и облегчения вывоза русских. Общепризнано, что тариф помог выстоять русской промышленности в тяжёлые годы континентальной блокады.

Весьма дальновидной была и та линия, которую Сперанский пытался проводить в области внешней политики. И здесь им твёрдо отстаивались национальные интересы России.

…не нужно золота ему, когда простой продукт имеет. Автор рисунка: А. Коневский

Даже при беглом, поверхностном взгляде деятельность Сперанского в период 1807–1812 годов представляется грандиозной. М. А. Корф указывал, что все публичные акты тех годов, принадлежа непосредственно к разным частям управления, долженствовали, казалось, истекать прямо от их ведомств, – всё это было не только написано Сперанским, но большею частью им же и задумано.

Тот же Корф пишет о Сперанском, что он вносил в дело всегда собственный труд, совершая всё сам, своею головою, своим пером, почти без помощников. Влияние его простиралось и на все личности, он представлял как бы зажигательную точку, в которую стекались все разрозненные лучи государственного управления» (13).

Всеобщий делец – так называет его В. П. Кочубей; министр нововведений, как сказал Коленкур. «Великий и всемогущий Сперанский, государственный секретарь Империи, первый, может быть, даже единственный министр», – говорил известный легитимист граф Жозеф де Местр. И всё это соответствовало действительности.

Юрий Пивоваров. Продолжение следует…

***

1 – Разумеется, и сам Сперанский попадает под обаяние гениальной личности императора французов.

2 – План государственного преобразования графа М. М. Сперанского (Введение к Уложению государственных законов 1809 г.). М.: 1905. – С. 330-331.

3 – Коркунов М. H. Политические воззрения Сперанского до его знакомства с императором Александром I. СПб.: Вестник права, 1899. – № 8. – С. 5.

4 – Сперанский М. М. Проекты и записки. М. — Л.: 1961. – С. 237.

5 – Шильдер Н. К. Император Александр I, его жизнь и царствование. СПб.: 1905. – Т. 3. – С. 185.

6 – Действительно, из всех известных речей Александра I по степени радикализма эту можно сравнить лишь с речью, произнесённой в Варшаве в 1818 году при открытии польского сейма.

7 – Ерошкин Н. П. Крепостническое самодержавие и его политические институты. М.: 1981. – С. 91.

8 – Середонин С. М. Граф М. М. Сперанский. Очерк государственной деятельности. СПб.: 1909. – С. 64.

9 – План государственного преобразования графа М. М. Сперанского. – С. 337-338.

10 – Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России – СПб.: 1914. – С. 75.

11 – Вигель Ф. Ф. Записки. М.: 1892. – Ч. 3 – С. 71.

12 – Оба большие почитатели Сперанского, видевшие в нём крупнейшего государственного деятели и проницательнейшего политического мыслителя. Оставались верными Сперанскому и в самые мрачные для него дни.

13 – Корф М. А. Александр I и его приближение до эпохи Сперанского. СПб.: 1903. – Т. 1. – С. 172, 251.

ТЕГ�?

Ещё в главе «Просвещение — личность — общество»:

Гений блага (Сперанский – министр нововведений)

Законная или настоящая

«Велики чудеса Сперанский нам явил…»

Михаил Михайлович Сперанский (1772-1839) – поистине выдающаяся личность в истории российского государства и права – общественный и государственный деятель, реформатор, законотворец.

Краткое жизнеописание

Он родился 1 января 1772 года в селе Черкутино Владимирской губернии в семье священнослужителя. В 1779 году Михаил начал учебу во Владимирской епархиальной семинарии. Именно там он был записан под фамилией Сперанский (в переводе с латинского – «подающий надежды»), поскольку с раннего возраста проявил незаурядные способности: любовь к чтению и размышлениям, самостоятельность и твердость характера, добродушие и скромность.

Проявив себя как лучшего семинариста, в 1788 году Сперанский был направлен в Александро-Невскую семинарию в Петербурге. Сразу же после окончания этого учебного заведения в 1792 году, Михаил Михайлович остается при семинарии в должности преподавателя математики.

В 1797 г. Сперанский становится секретарем генерал-прокурора А.Б. Куракина. Затем происходит стремительное продвижение Михаила Михайловича по службе благодаря его чрезвычайной ответственности, нравственной независимости и умению разбираться в людях.

В 1803-1807 гг. Сперанский занимал должность директора департамента Министерства внутренних дел и принимал участие в редактировании всех важных законов. С 1808 года он стал ближайшим советником Александра I по всем вопросам внутренней политики.

Представляется интересным случай, когда Наполеон после беседы со Сперанским обратился к Александру I с фразой: «не угодно ли Вам, государь, поменять мне этого человека на какое-нибудь королевство?». 

6 августа 1809 года император утверждает разработанный Сперанским указ «Об экзаменах на чин», целью которого являлось повышение грамотности и профессионального уровня чиновников. 30 августа того же года Сперанский возведён в чин тайного советника.

Затем Михаил Михайлович подготовил общий план реформ «Введение к уложению государственных законов», который представлял собой изложением мыслей, идей и намерений не только реформатора, но и самого государя.

С учреждением Государственного совета 1 января 1810 года М.М. Сперанский становится государственным секретарём – самым влиятельным сановником России и вторым после императора лицом в государстве.

Однако реформы, проводимые Сперанским, затронули практически все слои российского общества, что вызвало недовольство со стороны чиновничества и дворянства, поскольку их интересы были затронуты больше всего.

Все эти явления отрицательно сказались на положении Михаила Михайловича, появлялось всё больше недоброжелателей, создающих интриги вокруг его личности. С 1812 по 1816 годы Сперанский находился в опале со стороны Александра I, который в марте 1812 года объявил ему о прекращении служебных обязанностей.

Михаилу Михайловичу пришлось покинуть столицу – он был выслан в Нижний Новгород. 15 сентября 1812 года Сперанский отправлен из Нижнего Новгорода в Пермь, где отбывал ссылку с 23 сентября 1812 года по 19 сентября 1814 года. С сентября по октябрь 1812 года Сперанский проживал в доме купца И. Н. Попова.

Затем М.М. Сперанский проживал под полицейским надзором в своем небольшом имении Великополье Новгородской губернии. Там он встречался с Аракчеевым и через него неоднократно ходатайствовал перед Александром I о своем полном «прощении».

Впоследствии Александр I распорядился выплатить Сперанскому по 6 тысяч рублей в год с момента высылки, что означало – император его не забывает и ценит.

Указом императора от 30 августа 1816 года Сперанский был возвращен на государственную службу, постепенно занимая различные государственные должности: Пензенский гражданский губернатор, Сибирский генерал-губернатор, а с 1821 года, по возвращении в Москву – управляющий Комиссией составления законов. 

После смерти Александр I в 1825 году, М.М. Сперанский составляет проект Манифеста о вступлении на престол Николая І, тем самым завоевав к себе доверие императора, который впоследствии поручает Сперанскому возглавить кодификацию законодательства империи за последние 180 лет. 

Благодаря его высокому профессионализму, были завершены в срок «Полное собрание законов Российской империи» и «Свод законов Российской империи». 19 января 1833 года на специальном заседании Государственного совета М.М. Сперанский представляет императору 45 томов «Полного собрания законов Российской империи» и 15 томов «Свода законов Российской империи», составленных под его руководством.

В конце торжественной церемонии Николай I в присутствии всех членов Государственного совета снимает с себя Андреевскую звезду и надевает её на Сперанского. 

В 1834 году по инициативе Михаила Михайловича была основана «Высшая школа правоведения» для подготовки квалифицированных юристов. 2 апреля 1838 года Действительный тайный советник Сперанский назначен председателем Департамента законов Государственного совета.

Именным Высочайшим указом, от 1 января 1839 года, в день своего 67-летия, М.М. Сперанский возведен в графское достоинство Российской империи. Однако прожил Михаил Михайлович с графским титулом всего 41 день: 11 февраля 1839 года он умер от простуды. Сперанский Михаил Михайлович был похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Нормативные акты, подготовленные М.М. Сперанским

1. Реформа чинопроизводства (1809)

2. Работа над планом государственных преобразований (1807-1812)

3. Проект уголовного уложения Российской империи 1813 года (1808-1812)

4. Указ о придворных званиях (1809)

5. Учреждения для управления сибирских губерний (1822)

6. Свод законов Российской империи (1832)

7. Указ о вольных хлебопашцах (1803)

8. О коренных законах государства (1802)

9. О постепенности усовершенствования общественного (1802)

10. О силе общественного мнения (1802)

11. Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России (1803)

12. Устав духовных училищ

13. Об усовершенствовании общего народного воспитания (1808)

14. Введение к уложению государственных законов (1808-1809)

15. О создании Государственного совета (1810)

Отзывы о Сперанском

«…он был моею правою рукою!..». (Александр I)

«Единственная светлая голова в России». (Наполеон) 

«Будь у меня хоть треть ума Сперанского, я был бы великим человеком!». (А.А. Аракчеев)

«Михаила Михайловича не все понимали и не все умели довольно ценить; Я нашел в нем самого верного и ревностного слугу, с огромными сведениями, с огромною опытностью, с неустававшею никогда деятельностью». (Николай I)

«Любит критиковать старое, скрывать свою значимость и все дела выставлять легкими… При появлении каждого нового лица может легко переменить свой вид… Злоречия не любит, а хвалит редко… Набожен и добродетелен, но мало исполняет обряды… Прогневить его – значит уже лишиться уважения». (Г.С. Батеньков)

«Светило русской администрации…». (М.А. Корф)

«Вольтер в православно-богословской оболочке».  (В.О. Ключевский)

«Изумительное творчество сильной мысли, громадная энергия и неустанная жажда деятельности, вся постоянно обращенная, в той или другой форме, на осуществление начала законности в управлении государством, – вот что отличает Сперанского с первых до последних минут его жизни». (А.Н. Филиппов)