Зачем вообще стихи гандлевский сочинение егэ

Зачем вообще стихи? Ей-богу, не знаю. Думаю, что не сильно ошибусь, если предположу, что подавляющее большинство людей прекрасно обходятся без поэзии. И это по-человечески не говорит о них ни хорошо, ни плохо. Они просто не получают от стихов удовольствия. Английский классик Уистен Оден высказался вполне определенно: «Poetry makes nothing happen», что можно пе­ре­вести как «Поэзия ничем не оборачивается». Или, совсем вольно, «Поэ­зия — сотрясение воздуха». И все же безделица поэзии для восприимчивого к ней че­ловека иногда оборачивается эстетической радостью. Даже потрясе­нием.

Когда-то в древности стихами (впрочем, по нынешним понятиям довольно не­обычными) писались священные тексты. Считается, что для удобства мас­сово­го запоминания наизусть. Спустя столетия поэзия опростилась и постепен­но стала пристрастием и баловством вроде спорта, коллекциониро­вания всякой всячины или любви к путешествиям. Баловство-то баловством, но с самыми серьезными вещами — с любовью, со смертью, со смыслом или бессмысленно­стью жизни и тому подобным.

Не только великий писатель, но и очень умный человек Лев Толстой считал, что сочинять стихи — все равно что танцевать за плугом. Он, вероятно, имел в виду, что думать на главные темы и так непросто. Зачем же еще усложнять себе задачу, отвлекаясь на всякие выкрутасы, размер и рифму? Но чуткие к поэ­­зии люди могли бы возразить, что Толстой в общем и целом прав. Возь­мем для примера такое философское суждение: объективный мир и человече­ское мышление имеют принципиально разные начала, поэтому все попытки осмыслить устройство мироздания тщетны. Суждение как суждение, глубокое и горькое. Его можно принять к сведению. Но вот как высказался на ту же тему Тютчев:

Природа — сфинкс.
И тем она верней
Своим искусом мучит чело­века,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Для чувствительного читателя эти четыре строки тотчас сделают отвлеченное философское предположение личным переживанием, дают возможность испы­тать собственную и сиюминутную эмоцию от старинной выкладки ума. По­знать какую-либо точку зрения на предмет и испытать по поводу того же пред­мета собственные чувства — качественно разные вещи. Зачем мы посе­щаем памятные для себя места, двор детства или окрестности дачи, где жили когда-то? Мы разве не знаем заранее, что нас там больше нет, что нет в живых многих людей, с памятью о которых связаны эти пейзажи? Или для нас но­вость, что время безвозвратно проходит? Всё мы прекрасно знаем, но хотим пережить этот опыт вновь, понарошку воскресить прошлое, убедиться в соб­ствен­ной причастности к печали и радости жизни. Что-то такое представляет собой поэзия в сложившемся за последние два с половиной столетия понима­нии. Ее можно сравнить со снадобьем, под воздействием которого разыгрыва­ется воображение и человек на время оказывается под обаянием какого-либо авторского настроения или хода мысли. Но при этом все-таки отдает себе от­чет, чем вызван неожиданный прилив определенных мыслей и чувств. Нечто вроде полусна на заказ.

Вот этот-то сродни наркотическому эффект искусства, скорее всего, и раздра­жал моралиста Толстого, и он имел право на раздражение, поскольку как мало кто знал, с чем имеет дело.

Но здесь перекресток. Если мир и человеческая жизнь в нем — урок с более или менее известным ответом, то поэзия, конечно же, помеха, потому что рассеивает внимание и отвлекает от учебы.

При таком раскладе поэзия может пригодиться лишь в качестве наглядного по­со­бия или мнемонического подспорья. Но если допустить, что мир возник и су­ществует по мановению непостижимой личной или безличной творческой стихии, то искусству (включая и такое бесполезное, как поэтическое) нечего стесняться. Соразмерность и равновесие его шедевров пребывают, как кажется, в согласии с загадочными законами и пропорциями мироустройства. Хочется думать, что именно это имел в виду Пушкин, когда сказал: «Поэзия выше нрав­ст­венности — или, по крайней мере, совсем иное дело». Получается, что я так и не ответил на собственный же вопрос, зачем нужны стихи. Но это, в конце-то концов, даже утешительно. Значит, поэзия — из ряда главных явлений челове­че­­ского бытия, смысл которых так и останется вечной головоломкой.

Выше я пытался возражать толстовскому сравнению поэзии с танцем за плу­гом. Сейчас я собираюсь Толстому поддакивать. Со времен романтизма поэзия добилась права не приносить ощутимой пользы. Но это послабление услож­нило стихотворцам задачу. Освобожденные от обязанности поставлять чита­телям какие-либо положительные сведения, лирики обрекли себя на максима­листский режим эстетической оценки и самооценки — либо пан, либо пропал. В помянутом четверостишии Тютчева содержится философская мысль. Но это вовсе не правило лирического жанра, просто Тютчев — автор с таким складом ума и таланта. Можно привести примеры немалого числа шедевров, самый скром­­ный, но равнодушный взгляд содержательности при неэкономном рас­хо­довании слова. Мастером на такие опусы был Георгий Иванов.

Если бы я мог забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало,

Наконец — угомонилось,
Навсегда окаменело,
Но — как Лермонтову снилось —
Чтобы

где-то

жизнь звенела…

…Что любил, что не допето,
Что уже не видно взглядом,
Чтобы было близко где-то,
Где-то близко было рядом…­­­

Вот уж и впрямь не стихи, а какое-то камлание. В них нельзя убавить ни слова, хотя, казалось бы, такую скудную информацию можно было бы передать куда короче. ­­Но поэзия — иное дело, и информация у нее иная — передать состояние души, в случае полной удачи — стать на какой-то срок состоянием души дру­го­го человека. Вот, скажем, кому не случалось слышать в просвещенном разго­воре сентенцию «Не сравнивай: живущий несравним»  или, чего доброго, ще­голь­нуть ею самому? А между тем в разговорном употреблении эта цитата при­обретает чуть ли не восточно-назидательную интонацию вроде «Что ты  пря­тал, то пропало; что ты отдал, то твое». И вводит в заблуждение насчет па­фоса мандельштамовского стихотворения. Да и здравая мысль о хромоте срав­нений не бог весть как оригинальна. Но, открывая стихотворение, это высказы­вание звучит психологически достоверно и поэтому проникновенно. Мы тотчас полу­чаем ключ к настроению лирического героя, человека, выби­того из колеи, ози­рающегося на новом месте, уговаривающего себя смириться с положением ве­щей и погруженного во внутренний монолог, начала которого мы не застали. «Не сравнивай: живу­щий несравним». И именно таким мгно­вен­­ным включе­ни­ем в бормотание на ходу и достигается эффект присутствия, почти перево­пло­щения. И чуткий читатель, даже не зная, что стихи написаны ссыльным, рас­слышит ноту неприкаянности и неблагополучия.

Прямой эфир душевного состояния, имитация репортажа о переживании — хлеб лирики. Поэтому ей, в отличие от прочих жанров литературы, позволи­тельно говорить от авторского лица что бог на душу положит, если, конечно, эти речи характерны для данного настроения.

Примеров не счесть. Маяковский:

Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Арсений Тарковский:

…Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет…

И только сухарь и зануда придерется к психологически оправданным ги­перболам.

…Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

Или Блок:

…А вот у поэта — всемирный запой,
И мало ему конституций!

Искушенный читатель не мерит стихи на аршин бытовой этики. Он ищет до­стоверность и переживания, его эссенции. Любовь так любовь, скука так скука. И тому подобное.

Привилегия лирики — снять слитки с драматической ситуации, сказать о след­ствиях, не вдаваясь в причины. Но за льготы бессодержательности, безответ­ственности и верхоглядства приходится платить высокую цену, трудиться по двух­балльной системе — все или ничего.

«Крепкая проза» — снисходительный, но комплимент. «Крепкие стихи» — уни­чижительный отзыв. Профессиональная, не хватающая звезд с неба проза спо­собна обогатить нас новыми знаниями, чужим опытом и непривычным взгля­дом на вещи. Наконец, просто поможет скоротать дорогу или час-другой ожи­дания. Средней руки картина оживит стену в квартире, гостиничном но­мере и так далее. Но прилежное чтение чего бы то ни было крепкого и про­фессио­наль­ного, записанного в столбик, — занятие, достойное чичиковского слуги Петрушки. «Стихи не читают — стихи почитывают», — поправила под­ростка Александра Жолковского его интеллигентная мать, когда тот пере­чис­лял свои каникулярные достижения.

Ну хорошо. Поэзии больше, чем какому-нибудь другому роду литературы, про­тивопоказано быть всего лишь литературой. Но ведь буквальная неслы­ханная простота для нее не выход. Эпитет «безыскусный» бывает похвалой примени­тельно к прозе, но не к поэзии, которая существует исключительно за счет ди­ко­винных технических ухищрений. Пройти какую-нибудь дистан­цию пеш­ком — одно. Но для того, чтобы покрыть ее на лыжах или велосипеде, нужен навык. Иначе эти вспомогательные приспособления будут лишь обузой и по­смешищем. Как и большинство вкривь и вкось зарифмованных тостов, школь­ных утренников, капустников, песен, рекламных призывов и прочего. Но пока­за­тельно и справедливо неистребимое людское убеждение, что празд­ник и поэ­зия — явления одного порядка. Стихов «нон-фикшен» не существует в при­роде. Стихотворная речь как таковая — всегда притязание на художество. А с художе­ства и только художества и спрос другой. И слова поэта Алексея Цветкова, что стихи должны поражать, не кажутся преувеличением. Именно что должны.

Но уцелеть в такой борьбе за выживание очень непросто. И статистически Тол­стой, выходит, прав. Что за странная доблесть говорить куплетами? Аттрак­цион такой, что ли? Поэзия, конечно, роскошь. Но для ценителей крайне на­сущная. Я бы сравнил впечатления от шедевров лирики с воздейст­вием утрен­него, крепкого, вручную сваренного кофе. Голод уже утолен. Впе­реди буднич­ные дела. Но в считаные минуты, пока неспешно обжигаешься этой сладкой горечью, ты чувствуешь, что твои уровень и отвес на месте, и ненадолго совпа­даешь с самим собой. 

https://arzamas.academy/courses/55/8

Автор Сергей Гандлевский

Зачем вообще стихи? Ей-богу, не знаю. Думаю, что не сильно ошибусь, если предположу, что подавляющее большинство людей прекрасно обходятся без поэзии. И это по-человечески не говорит о них ни хорошо, ни плохо. Они просто не получают от стихов удовольствия. Английский классик Уистен Оден высказался вполне определенно: «Poetry makes nothing happen», что можно пе­ре­вести как «Поэзия ничем не оборачивается». Или, совсем вольно, «Поэ­зия — сотрясение воздуха». И все же безделица поэзии для восприимчивого к ней че­ловека иногда оборачивается эстетической радостью. Даже потрясе­нием.

Когда-то в древности стихами (впрочем, по нынешним понятиям довольно не­обычными) писались священные тексты. Считается, что для удобства мас­сово­го запоминания наизусть. Спустя столетия поэзия опростилась и постепен­но стала пристрастием и баловством вроде спорта, коллекциониро­вания всякой всячины или любви к путешествиям. Баловство-то баловством, но с самыми серьезными вещами — с любовью, со смертью, со смыслом или бессмысленно­стью жизни и тому подобным.

Не только великий писатель, но и очень умный человек Лев Толстой считал, что сочинять стихи — все равно что танцевать за плугом. Он, вероятно, имел в виду, что думать на главные темы и так непросто. Зачем же еще усложнять себе задачу, отвлекаясь на всякие выкрутасы, размер и рифму? Но чуткие к поэ­­зии люди могли бы возразить, что Толстой в общем и целом прав. Возь­мем для примера такое философское суждение: объективный мир и человече­ское мышление имеют принципиально разные начала, поэтому все попытки осмыслить устройство мироздания тщетны. Суждение как суждение, глубокое и горькое. Его можно принять к сведению. Но вот как высказался на ту же тему Тютчев:

Природа — сфинкс.
И тем она верней
Своим искусом мучит чело­века,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Для чувствительного читателя эти четыре строки тотчас сделают отвлеченное философское предположение личным переживанием, дают возможность испы­тать собственную и сиюминутную эмоцию от старинной выкладки ума. По­знать какую-либо точку зрения на предмет и испытать по поводу того же пред­мета собственные чувства — качественно разные вещи. Зачем мы посе­щаем памятные для себя места, двор детства или окрестности дачи, где жили когда-то? Мы разве не знаем заранее, что нас там больше нет, что нет в живых многих людей, с памятью о которых связаны эти пейзажи? Или для нас но­вость, что время безвозвратно проходит? Всё мы прекрасно знаем, но хотим пережить этот опыт вновь, понарошку воскресить прошлое, убедиться в соб­ствен­ной причастности к печали и радости жизни. Что-то такое представляет собой поэзия в сложившемся за последние два с половиной столетия понима­нии. Ее можно сравнить со снадобьем, под воздействием которого разыгрыва­ется воображение и человек на время оказывается под обаянием какого-либо авторского настроения или хода мысли. Но при этом все-таки отдает себе от­чет, чем вызван неожиданный прилив определенных мыслей и чувств. Нечто вроде полусна на заказ.

Вот этот-то сродни наркотическому эффект искусства, скорее всего, и раздра­жал моралиста Толстого, и он имел право на раздражение, поскольку как мало кто знал, с чем имеет дело.

Но здесь перекресток. Если мир и человеческая жизнь в нем — урок с более или менее известным ответом, то поэзия, конечно же, помеха, потому что рассеивает внимание и отвлекает от учебы.

При таком раскладе поэзия может пригодиться лишь в качестве наглядного по­со­бия или мнемонического подспорья. Но если допустить, что мир возник и су­ществует по мановению непостижимой личной или безличной творческой стихии, то искусству (включая и такое бесполезное, как поэтическое) нечего стесняться. Соразмерность и равновесие его шедевров пребывают, как кажется, в согласии с загадочными законами и пропорциями мироустройства. Хочется думать, что именно это имел в виду Пушкин, когда сказал: «Поэзия выше нрав­ст­венности — или, по крайней мере, совсем иное дело». Получается, что я так и не ответил на собственный же вопрос, зачем нужны стихи. Но это, в конце-то концов, даже утешительно. Значит, поэзия — из ряда главных явлений челове­че­­ского бытия, смысл которых так и останется вечной головоломкой.

Выше я пытался возражать толстовскому сравнению поэзии с танцем за плу­гом. Сейчас я собираюсь Толстому поддакивать. Со времен романтизма поэзия добилась права не приносить ощутимой пользы. Но это послабление услож­нило стихотворцам задачу. Освобожденные от обязанности поставлять чита­телям какие-либо положительные сведения, лирики обрекли себя на максима­листский режим эстетической оценки и самооценки — либо пан, либо пропал. В помянутом четверостишии Тютчева содержится философская мысль. Но это вовсе не правило лирического жанра, просто Тютчев — автор с таким складом ума и таланта. Можно привести примеры немалого числа шедевров, самый скром­­ный, но равнодушный взгляд содержательности при неэкономном рас­хо­довании слова. Мастером на такие опусы был Георгий Иванов.

Если бы я мог забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало,

Наконец — угомонилось,
Навсегда окаменело,
Но — как Лермонтову снилось —
Чтобы

где-то

жизнь звенела…

…Что любил, что не допето,
Что уже не видно взглядом,
Чтобы было близко где-то,
Где-то близко было рядом…­­­

Вот уж и впрямь не стихи, а какое-то камлание. В них нельзя убавить ни слова, хотя, казалось бы, такую скудную информацию можно было бы передать куда короче. ­­Но поэзия — иное дело, и информация у нее иная — передать состояние души, в случае полной удачи — стать на какой-то срок состоянием души дру­го­го человека. Вот, скажем, кому не случалось слышать в просвещенном разго­воре сентенцию «Не сравнивай: живущий несравним»  Начало стихотворения Осипа Мандельштама 1937 года. или, чего доброго, ще­голь­нуть ею самому? А между тем в разговорном употреблении эта цитата при­обретает чуть ли не восточно-назидательную интонацию вроде «Что ты  пря­тал, то пропало; что ты отдал, то твое». И вводит в заблуждение насчет па­фоса мандельштамовского стихотворения. Да и здравая мысль о хромоте срав­нений не бог весть как оригинальна. Но, открывая стихотворение, это высказы­вание звучит психологически достоверно и поэтому проникновенно. Мы тотчас полу­чаем ключ к настроению лирического героя, человека, выби­того из колеи, ози­рающегося на новом месте, уговаривающего себя смириться с положением ве­щей и погруженного во внутренний монолог, начала которого мы не застали. «Не сравнивай: живу­щий несравним». И именно таким мгно­вен­­ным включе­ни­ем в бормотание на ходу и достигается эффект присутствия, почти перево­пло­щения. И чуткий читатель, даже не зная, что стихи написаны ссыльным, рас­слышит ноту неприкаянности и неблагополучия.

Прямой эфир душевного состояния, имитация репортажа о переживании — хлеб лирики. Поэтому ей, в отличие от прочих жанров литературы, позволи­тельно говорить от авторского лица что бог на душу положит, если, конечно, эти речи характерны для данного настроения.

Примеров не счесть. Маяковский:

Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Арсений Тарковский:

…Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет…

И только сухарь и зануда придерется к психологически оправданным ги­перболам.

…Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

Или Блок: 

…А вот у поэта — всемирный запой,
И мало ему конституций!

Искушенный читатель не мерит стихи на аршин бытовой этики. Он ищет до­стоверность и переживания, его эссенции. Любовь так любовь, скука так скука. И тому подобное.

Привилегия лирики — снять слитки с драматической ситуации, сказать о след­ствиях, не вдаваясь в причины. Но за льготы бессодержательности, безответ­ственности и верхоглядства приходится платить высокую цену, трудиться по двух­балльной системе — все или ничего.

«Крепкая проза» — снисходительный, но комплимент. «Крепкие стихи» — уни­чижительный отзыв. Профессиональная, не хватающая звезд с неба проза спо­собна обогатить нас новыми знаниями, чужим опытом и непривычным взгля­дом на вещи. Наконец, просто поможет скоротать дорогу или час-другой ожи­дания. Средней руки картина оживит стену в квартире, гостиничном но­мере и так далее. Но прилежное чтение чего бы то ни было крепкого и про­фессио­наль­ного, записанного в столбик, — занятие, достойное чичиковского слуги Петрушки. «Стихи не читают — стихи почитывают», — поправила под­ростка Александра Жолковского его интеллигентная мать, когда тот пере­чис­лял свои каникулярные достижения.

Ну хорошо. Поэзии больше, чем какому-нибудь другому роду литературы, про­тивопоказано быть всего лишь литературой. Но ведь буквальная неслы­ханная простота для нее не выход. Эпитет «безыскусный» бывает похвалой примени­тельно к прозе, но не к поэзии, которая существует исключительно за счет ди­ко­винных технических ухищрений. Пройти какую-нибудь дистан­цию пеш­ком — одно. Но для того, чтобы покрыть ее на лыжах или велосипеде, нужен навык. Иначе эти вспомогательные приспособления будут лишь обузой и по­смешищем. Как и большинство вкривь и вкось зарифмованных тостов, школь­ных утренников, капустников, песен, рекламных призывов и прочего. Но пока­за­тельно и справедливо неистребимое людское убеждение, что празд­ник и поэ­зия — явления одного порядка. Стихов «нон-фикшен» не существует в при­роде. Стихотворная речь как таковая — всегда притязание на художество. А с художе­ства и только художества и спрос другой. И слова поэта Алексея Цветкова, что стихи должны поражать, не кажутся преувеличением. Именно что должны.

Но уцелеть в такой борьбе за выживание очень непросто. И статистически Тол­стой, выходит, прав. Что за странная доблесть говорить куплетами? Аттрак­цион такой, что ли? Поэзия, конечно, роскошь. Но для ценителей крайне на­сущная. Я бы сравнил впечатления от шедевров лирики с воздейст­вием утрен­него, крепкого, вручную сваренного кофе. Голод уже утолен. Впе­реди буднич­ные дела. Но в считаные минуты, пока неспешно обжигаешься этой сладкой горечью, ты чувствуешь, что твои уровень и отвес на месте, и ненадолго совпа­даешь с самим собой.  

Хотите быть в курсе всего?

Подпишитесь на нашу рассылку, вам понравится. Мы обещаем писать редко и по делу

Курсы

Краткая история феминизма

Марсель Пруст в поисках потерянного времени

Как жили первобытные люди

Дадаизм — это всё или ничего?

Третьяковка после Третьякова

«Народная воля»: первые русские террористы

Скандинавия эпохи викингов

Портрет художника эпохи СССР

Языки архитектуры XX века

Английская литература XX века. Сезон 2

Ощупывая
северо-западного
слона (18+)

Трудовые будни героев Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Грибоедова

Взлет и падение Новгородской республики

История русской эмиграции

Остап Бендер: история главного советского плута

Найман читает «Рассказы о Анне Ахматовой»

Главные идеи Карла Маркса

Олег Григорьев читает свои стихи

История торговли в России

Жак Лакан и его психоанализ

Мир средневекового человека

Репортажи с фронтов Первой мировой

Главные философские вопросы. Сезон 8: Где добро, а где зло?

Веничка Ерофеев между Москвой и Петушками (18+)

Как жили обыкновенные люди и императоры в Древнем Риме

Немецкая музыка от хора до хардкора

Главные философские вопросы. Сезон 7: Почему нам так много нужно?

Главные философские вопросы. Сезон 6: Зачем нам природа?

История московской архитектуры. От Василия Темного до наших дней

Берлинская стена. От строительства до падения

Нелли Морозова. «Мое пристрастие к Диккенсу». Аудиокнига

Польское кино: визитные карточки

Зигмунд Фрейд и искусство толкования

«Эй, касатка, выйди в садик»: песни Виктора Коваля и Андрея Липского

Английская литература XX века. Сезон 1

Культурные коды экономики: почему страны живут

по-разному

Главные философские вопросы. Сезон 5: Что такое страсть?

Золотая клетка. Переделкино

в 1930–50-е годы

Как исполнять музыку на исторических инструментах

Как Оптина пустынь стала главным русским монастырем

Как гадают ханты, староверы, японцы и дети

Последние Романовы: от Александра I до Николая II

Отвечают сирийские мистики

Как читать любимые книги по-новому

Как жили обыкновенные люди в Древней Греции

Путешествие еды по литературе

Стругацкие: от НИИЧАВО к Зоне

Легенды и мифы советской космонавтики

Гитлер и немцы: как так вышло

Как Марк Шагал стал всемирным художником

«Безутешное счастье»: рассказы о стихотворениях Григория Дашевского

Лесков и его чудные герои

Культура Японии в пяти предметах

5 историй о волшебных помощниках

Главные философские вопросы. Сезон 4: Что есть истина?

Первопроходцы: кто открывал Сибирь и Дальний Восток

Сирийские мистики об аде, игрушках, эросе и прокрастинации

Что такое романтизм и как он изменил мир

Финляндия: визитные карточки

Как атом изменил нашу жизнь

Данте и «Божественная комедия»

Шведская литература: кого надо знать

Теории заговора: от Античности до наших дней

Зачем люди ведут дневники, а историки их читают

Помпеи до и после извержения Везувия

Народные песни русского города

Метро в истории, культуре и жизни людей

Что мы знаем об Антихристе

Джеймс Джойс и роман «Улисс»

Главные философские вопросы. Сезон 3: Существует ли свобода?

«Молодой папа»: история, искусство и Церковь в сериале (18+)

Безымянный подкаст Филиппа Дзядко

Антропология Севера: кто и как живет там, где холодно

Как читать китайскую поэзию

Как русские авангардисты строили музей

Как революция изменила русскую литературу

Главные философские вопросы. Сезон 2: Кто такой Бог?

Композитор Владимир Мартынов о музыке — слышимой и неслышимой

Криминология: как изучают преступность и преступников

Открывая Россию: Байкало-Амурская магистраль

Введение в гендерные исследования

Документальное кино между вымыслом и реальностью

Из чего состоит мир «Игры престолов» (18+)

Как мы чувствуем архитектуру

Американская литература XX века. Сезон 2

Американская литература XX века. Сезон 1

Холокост. Истории спасения

Главные философские вопросы. Сезон 1: Что такое любовь?

У Христа за пазухой: сироты в культуре

Первый русский авангардист

Как увидеть искусство глазами его современников

История исламской культуры

История Византии в пяти кризисах

История Великобритании в «Аббатстве Даунтон» (18+)

Поэзия как политика. XIX век

Особенности национальных эмоций

Русская литература XX века. Сезон 6

10 секретов «Евгения Онегина»

Зачем нужны паспорт, ФИО, подпись и фото на документы

История завоевания Кавказа

Ученые не против поп-культуры

Приключения Моне, Матисса и Пикассо в России 

Что такое современный танец

Как железные дороги изменили русскую жизнь

Франция эпохи Сартра, Годара и Брижит Бардо

Россия и Америка: история отношений

Как придумать свою историю

Россия глазами иностранцев

История православной культуры

Русская литература XX века. Сезон 5

Как читать русскую литературу

Блеск и нищета Российской империи

Жанна д’Арк: история мифа

Любовь при Екатерине Великой

Русская литература XX века. Сезон 4

Социология как наука о здравом смысле

Русское военное искусство

Закон и порядок

в России XVIII века

Как слушать

классическую музыку

Русская литература XX века. Сезон 3

Повседневная жизнь Парижа

Русская литература XX века. Сезон 2

Рождение, любовь и смерть русских князей

Петербург

накануне революции

«Доктор Живаго»

Бориса Пастернака

Русская литература XX века. Сезон 1

Архитектура как средство коммуникации

Генеалогия русского патриотизма

Несоветская философия в СССР

Преступление и наказание в Средние века

Как понимать живопись XIX века

Греческий проект

Екатерины Великой

Правда и вымыслы о цыганах

Исторические подделки и подлинники

Театр английского Возрождения

Краткая история феминизма

Марсель Пруст в поисках потерянного времени

Как жили первобытные люди

Дадаизм — это всё или ничего?

Третьяковка после Третьякова

«Народная воля»: первые русские террористы

Скандинавия эпохи викингов

Портрет художника эпохи СССР

Языки архитектуры XX века

Английская литература XX века. Сезон 2

Ощупывая
северо-западного
слона (18+)

Трудовые будни героев Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Грибоедова

Взлет и падение Новгородской республики

История русской эмиграции

Остап Бендер: история главного советского плута

Найман читает «Рассказы о Анне Ахматовой»

Главные идеи Карла Маркса

Олег Григорьев читает свои стихи

История торговли в России

Жак Лакан и его психоанализ

Мир средневекового человека

Репортажи с фронтов Первой мировой

Главные философские вопросы. Сезон 8: Где добро, а где зло?

Веничка Ерофеев между Москвой и Петушками (18+)

Как жили обыкновенные люди и императоры в Древнем Риме

Немецкая музыка от хора до хардкора

Главные философские вопросы. Сезон 7: Почему нам так много нужно?

Главные философские вопросы. Сезон 6: Зачем нам природа?

История московской архитектуры. От Василия Темного до наших дней

Берлинская стена. От строительства до падения

Нелли Морозова. «Мое пристрастие к Диккенсу». Аудиокнига

Польское кино: визитные карточки

Зигмунд Фрейд и искусство толкования

«Эй, касатка, выйди в садик»: песни Виктора Коваля и Андрея Липского

Английская литература XX века. Сезон 1

Культурные коды экономики: почему страны живут

по-разному

Главные философские вопросы. Сезон 5: Что такое страсть?

Золотая клетка. Переделкино

в 1930–50-е годы

Как исполнять музыку на исторических инструментах

Как Оптина пустынь стала главным русским монастырем

Как гадают ханты, староверы, японцы и дети

Последние Романовы: от Александра I до Николая II

Отвечают сирийские мистики

Как читать любимые книги по-новому

Как жили обыкновенные люди в Древней Греции

Путешествие еды по литературе

Стругацкие: от НИИЧАВО к Зоне

Легенды и мифы советской космонавтики

Гитлер и немцы: как так вышло

Как Марк Шагал стал всемирным художником

«Безутешное счастье»: рассказы о стихотворениях Григория Дашевского

Лесков и его чудные герои

Культура Японии в пяти предметах

5 историй о волшебных помощниках

Главные философские вопросы. Сезон 4: Что есть истина?

Первопроходцы: кто открывал Сибирь и Дальний Восток

Сирийские мистики об аде, игрушках, эросе и прокрастинации

Что такое романтизм и как он изменил мир

Финляндия: визитные карточки

Как атом изменил нашу жизнь

Данте и «Божественная комедия»

Шведская литература: кого надо знать

Теории заговора: от Античности до наших дней

Зачем люди ведут дневники, а историки их читают

Помпеи до и после извержения Везувия

Народные песни русского города

Метро в истории, культуре и жизни людей

Что мы знаем об Антихристе

Джеймс Джойс и роман «Улисс»

Главные философские вопросы. Сезон 3: Существует ли свобода?

«Молодой папа»: история, искусство и Церковь в сериале (18+)

Безымянный подкаст Филиппа Дзядко

Антропология Севера: кто и как живет там, где холодно

Как читать китайскую поэзию

Как русские авангардисты строили музей

Как революция изменила русскую литературу

Главные философские вопросы. Сезон 2: Кто такой Бог?

Композитор Владимир Мартынов о музыке — слышимой и неслышимой

Криминология: как изучают преступность и преступников

Открывая Россию: Байкало-Амурская магистраль

Введение в гендерные исследования

Документальное кино между вымыслом и реальностью

Из чего состоит мир «Игры престолов» (18+)

Как мы чувствуем архитектуру

Американская литература XX века. Сезон 2

Американская литература XX века. Сезон 1

Холокост. Истории спасения

Главные философские вопросы. Сезон 1: Что такое любовь?

У Христа за пазухой: сироты в культуре

Первый русский авангардист

Как увидеть искусство глазами его современников

История исламской культуры

История Византии в пяти кризисах

История Великобритании в «Аббатстве Даунтон» (18+)

Поэзия как политика. XIX век

Особенности национальных эмоций

Русская литература XX века. Сезон 6

10 секретов «Евгения Онегина»

Зачем нужны паспорт, ФИО, подпись и фото на документы

История завоевания Кавказа

Ученые не против поп-культуры

Приключения Моне, Матисса и Пикассо в России 

Что такое современный танец

Как железные дороги изменили русскую жизнь

Франция эпохи Сартра, Годара и Брижит Бардо

Россия и Америка: история отношений

Как придумать свою историю

Россия глазами иностранцев

История православной культуры

Русская литература XX века. Сезон 5

Как читать русскую литературу

Блеск и нищета Российской империи

Жанна д’Арк: история мифа

Любовь при Екатерине Великой

Русская литература XX века. Сезон 4

Социология как наука о здравом смысле

Русское военное искусство

Закон и порядок

в России XVIII века

Как слушать

классическую музыку

Русская литература XX века. Сезон 3

Повседневная жизнь Парижа

Русская литература XX века. Сезон 2

Рождение, любовь и смерть русских князей

Петербург

накануне революции

«Доктор Живаго»

Бориса Пастернака

Русская литература XX века. Сезон 1

Архитектура как средство коммуникации

Генеалогия русского патриотизма

Несоветская философия в СССР

Преступление и наказание в Средние века

Как понимать живопись XIX века

Греческий проект

Екатерины Великой

Правда и вымыслы о цыганах

Исторические подделки и подлинники

Театр английского Возрождения

Все курсы

Спецпроекты

Автор среди нас

Антология современной поэзии в авторских прочтениях. Цикл фильмов Arzamas, в которых современные поэты читают свои сочинения и рассказывают о них, о себе и о времени

Господин Малибасик

Динозавры, собаки, пятое измерение и пластик: детский подкаст, в котором папа и сын разговаривают друг с другом и учеными о том, как устроен мир

Где сидит фазан?

Детский подкаст о цветах: от изготовления красок до секретов известных картин

Путеводитель по благотвори­тельной России XIX века

27 рассказов о ночлежках, богадельнях, домах призрения и других благотворительных заведениях Российской империи

Колыбельные народов России

Пчелка золотая да натертое яблоко. Пятнадцать традиционных напевов в современном исполнении, а также их истории и комментарии фольклористов

История Юрия Лотмана

Arzamas рассказывает о жизни одного из главных

ученых-гуманитариев

XX века, публикует его ранее не выходившую статью, а также знаменитый цикл «Беседы о русской культуре»

Волшебные ключи

Какие слова открывают каменную дверь, что сказать на пороге чужого дома на Новый год и о чем стоит помнить, когда пытаешься проникнуть в сокровищницу разбойников? Тест и шесть рассказов ученых о магических паролях

Наука и смелость. Второй сезон

Детский подкаст о том, что пришлось пережить ученым, прежде чем их признали великими

«1984». Аудиоспектакль

Старший Брат смотрит на тебя! Аудиоверсия самой знаменитой антиутопии XX века — романа Джорджа Оруэлла «1984»

История Павла Грушко, поэта и переводчика, рассказанная им самим

Павел Грушко — о голоде и Сталине, оттепели и Кубе, а также о Федерико Гарсиа Лорке, Пабло Неруде и других испаноязычных поэтах

История игр за 17 минут

Видеоликбез: от шахмат и го до покемонов и видеоигр

Истории и легенды городов России

Детский аудиокурс антрополога Александра Стрепетова

Путеводитель по венгерскому кино

От эпохи немых фильмов до наших дней

Дух английской литературы

Оцифрованный архив лекций Натальи Трауберг об английской словесности с комментариями филолога Николая Эппле

Аудиогид МЦД: 28 коротких историй от Одинцова до Лобни

Первые советские автогонки, потерянная могила Малевича, чудесное возвращение лобненских чаек и другие неожиданные истории, связанные со станциями Московских центральных диаметров

Советская кибернетика в историях и картинках

Как новая наука стала важной частью советской культуры

Игра: нарядите елку

Развесьте игрушки на двух елках разного времени и узнайте их историю

Что такое экономика? Объясняем на бургерах

Детский курс Григория Баженова

Всем гусьгусь!

Мы запустили детское
приложение с лекциями,
подкастами и сказками

Открывая Россию: Нижний Новгород

Курс лекций по истории Нижнего Новгорода и подробный путеводитель по самым интересным местам города и области

Как устроен балет

О создании балета рассказывают хореограф, сценограф, художники, солистка и другие авторы «Шахерезады» на музыку Римского-Корсакова в Пермском театре оперы и балета

Железные дороги в Великую Отечественную войну

Аудиоматериалы на основе дневников, интервью и писем очевидцев c комментариями историка

Война
и жизнь

Невоенное на Великой Отечественной войне: повесть «Турдейская Манон Леско» о любви в санитарном поезде, прочитанная Наумом Клейманом, фотохроника солдатской жизни между боями и 9 песен военных лет

Фландрия: искусство, художники и музеи

Представительство Фландрии на Arzamas: видеоэкскурсии по лучшим музеям Бельгии, разборы картин фламандских гениев и первое знакомство с именами и местами, которые заслуживают, чтобы их знали все

Еврейский музей и центр толерантности

Представительство одного из лучших российских музеев — история и культура еврейского народа в видеороликах, артефактах и рассказах

Музыка в затерянных храмах

Путешествие Arzamas в Тверскую область

Подкаст «Перемотка»

Истории, основанные на старых записях из семейных архивов: аудиодневниках, звуковых посланиях или разговорах с близкими, которые сохранились только на пленке

Arzamas на диване

Новогодний марафон: любимые ролики сотрудников Arzamas

Как устроен оркестр

Рассказываем с помощью оркестра musicAeterna и Шестой симфонии Малера

Британская музыка от хора до хардкора

Все главные жанры, понятия и имена британской музыки в разговорах, объяснениях и плейлистах

Марсель Бротарс: как понять концептуалиста по его надгробию

Что значат мидии, скорлупа и пальмы в творчестве бельгийского художника и поэта

Новая Третьяковка

Русское искусство XX века в фильмах, галереях и подкастах

Видеоистория русской культуры за 25 минут

Семь эпох в семи коротких роликах

Русская литература XX века

Шесть курсов Arzamas о главных русских писателях и поэтах XX века, а также материалы о литературе на любой вкус: хрестоматии, словари, самоучители, тесты и игры

Детская комната Arzamas

Как провести время с детьми, чтобы всем было полезно и интересно: книги, музыка, мультфильмы и игры, отобранные экспертами

Аудиоархив Анри Волохонского

Коллекция записей стихов, прозы и воспоминаний одного из самых легендарных поэтов ленинградского андеграунда

1960-х

 — начала

1970-х годов

История русской культуры

Суперкурс

Онлайн-университета

Arzamas об отечественной культуре от варягов до 

рок-концертов

Русский язык от «гой еси» до «лол кек»

Старославянский и сленг, оканье и мат, «ѣ» и «ё», Мефодий и Розенталь — всё, что нужно знать о русском языке и его истории, в видео и подкастах

История России. XVIII век

Игры и другие материалы для школьников с методическими комментариями для учителей

Университет Arzamas. Запад и Восток: история культур

Весь мир в 20 лекциях: от китайской поэзии до Французской революции

Что такое античность

Всё, что нужно знать о Древней Греции и Риме, в двух коротких видео и семи лекциях

Как понять Россию

История России в шпаргалках, играх и странных предметах

Каникулы на Arzamas

Новогодняя игра, любимые лекции редакции и лучшие материалы 2016 года — проводим каникулы вместе

Русское искусство XX века

От Дягилева до Павленского — всё, что должен знать каждый, разложено по полочкам в лекциях и видео

Европейский университет в 

Санкт-Петербурге

Один из лучших вузов страны открывает представительство на Arzamas — для всех желающих

Пушкинский

музей

Игра со старыми мастерами,

разбор импрессионистов

и состязание древностей

Стикеры Arzamas

Картинки для чатов, проверенные веками

200 лет «Арзамасу»

Как дружеское общество литераторов навсегда изменило русскую культуру и историю

XX век в курсах Arzamas

1901–1991: события, факты, цитаты

Август

Лучшие игры, шпаргалки, интервью и другие материалы из архивов Arzamas — и то, чего еще никто не видел

Идеальный телевизор

Лекции, монологи и воспоминания замечательных людей

Русская классика. Начало

Четыре легендарных московских учителя литературы рассказывают о своих любимых произведениях из школьной программы

Сергей Гандлевский

Стихотворение и эссе

Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2015

Лауреат 1995 года за повесть «Трепанация
черепа» (№ 1), 2002 года за роман <НРЗБ> (№ 1) и 2007 года за стихи,
опубликованные в №№ 1, 5, 7

 

 

СМЕРТЬ В ПАРИЖЕ

 

Памяти друзей

 

Эта девушка
божилась, что умрёт в Париже.
К своему стыду, не знаю, где её могила.
Вероятно, не в Париже, а гораздо ближе —
если у неё в Кузьминках сердце прихватило.

О, поспешные
обеты, нищие обеды!
Много скверного спиртного под мануфактуру.
Пусть прочтут стихи по кругу нервные поэты,
будто здесь у нас — парадный вход в литературу.

Здесь у нас лежат
на кухне алкаши-аркадцы,
изнывая от похмелья. Разве нет, Аркаша?
Пастухам к лицу цевница, каждый рад стараться —
да с утра тахикардия, выручай, Наташа!

Через час пришла с
мороза горе-парижанка
и сказала, открывая крепкие напитки:
— Или я люблю искусство и поэтов жалко,
или, есть такое мненье, дело в щитовидке…

А
покойный друг Аркадий стал ей строить куры
и как записной Ромео взвыл — «О, говори же,
светлый ангел!»

Вновь сгущался чад литературы —

в тот
запой и прозвучала мысль про смерть в Париже.

 

 

 

ТАНЦЫ ЗА ПЛУГОМ

 

Г.Ф. Комарову

 

Зачем вообще стихи?

 

Ей-богу,
не знаю. Думаю, что не сильно ошибусь, если предположу, что подавляющее
большинство людей прекрасно обходятся без поэзии. И это по-человечески не
говорит о них ни хорошо, ни плохо: они просто не получают от стихов
удовольствия.

Английский
классик Уистан Оден
высказался вполне определенно: «poetry makes nothing happen»,
что можно перевести как «поэзия ничем не оборачивается или совсем вольно:
«поэзия — сотрясение воздуха». И все же, безделица поэзии для восприимчивого к
ней человека иногда оборачивается эстетической радостью, даже потрясением.

Когда-то
в древности стихами (впрочем, по нынешним понятиям, довольно необычными)
писались священные тексты — считается, что для удобства массового запоминания
наизусть. Спустя столетия поэзия опростилась и постепенно стала пристрастием и
баловством, вроде спорта, коллекционирования всякой всячины или любви к
путешествиям. Баловством-то баловством, но с самыми серьезными вещами: с
любовью, со смертью, со смыслом или бессмыслицей жизни и т. п.

Не
только великий писатель, но и очень умный человек Лев Толстой считал, что
сочинять стихи — все равно что танцевать за плугом.
Он, вероятно, имел в виду, что думать на главные темы и так непросто, зачем же
еще усложнять себе задачу, отвлекаясь на всякие выкрутасы — размер и рифму. Но
чуткие к поэзии люди могли бы возразить, что Толстой, в общем и целом, прав, кроме
тех случаев, когда он не прав.

Возьмем
для примера такое философское суждение: объективный мир и человеческое мышление
имеют принципиально разные начала, поэтому все попытки осмыслить устройство
мироздания тщетны. Суждение как суждение — глубокое и горькое, его можно
принять к сведению. Но вот как высказался на ту же тему Тютчев:

 

Природа — сфинкс. И
тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

 

Для
чувствительного читателя эти четыре строки тотчас делают отвлеченное
философское предположение личным переживанием, дают возможность испытать собственную
и сиюминутную
эмоцию от старинной выкладки ума. А знать какую-либо точку
зрения на предмет и испытать по поводу того же предмета собственное чувство —
качественно разные вещи.

Зачем
мы посещаем памятные для себя места — двор детства или окрестности дачи, где
жили когда-то? Мы разве не знаем заранее, что нас там больше нет, что нет в
живых многих людей, с памятью о которых связаны эти пейзажи? Или для нас
новость, что время безвозвратно проходит? Всё мы прекрасно знаем, но хотим пережить
этот опыт вновь, понарошку воскресить прошлое,
убедиться в собственной причастности к печали и радости жизни.

Что-то
такое представляет собой и поэзия в сложившемся за последние два с половиной
столетия понимании. Ее можно сравнить со снадобьем, под воздействием которого
разыгрывается воображение, и человек на время оказывается под обаянием
какого-либо авторского настроения или хода мысли, но при этом все-таки отдает
себе отчет, чем вызван неожиданный прилив определенных мыслей и чувств.
Нечто вроде полусна на заказ.

Вот
этот-то, сродни наркотическому, эффект искусства,
скорее всего, и раздражал моралиста Толстого. И он имел право на раздражение,
поскольку как мало кто знал, с чем имеет дело.

Но
здесь — перекресток. Если мир и человеческая жизнь в нем — урок с более или
менее известным ответом, то поэзия, конечно же, помеха, потому что рассеивает
внимание и отвлекает от «учебы». При таком раскладе поэзия может пригодиться
лишь в качестве наглядного пособия или мнемонического подспорья.

Но
если допустить, что мир возник и существует по мановению непостижимой — личной
или безличной — творческой стихии, то искусству, включая и такое бесполезное,
как поэтическое, нечего стесняться: соразмерность и равновесие его шедевров
пребывают, как кажется, в согласии с загадочными законами и пропорциями
мироустройства.

Хочется
думать, что именно это имел в виду Пушкин, когда сказал: «Поэзия выше
нравственности — или по крайней мере совсем иное
дело».

 

Получается,
что я так и не ответил на вынесенный в подзаголовок вопрос «Зачем нужны
стихи?». Но это, в конце-то концов, даже утешительно: значит, поэзия — из ряда
главных явлений человеческого бытия, смысл которых так и останется вечной
головоломкой.

 

 

Все или ничего

 

Выше
я пытался возражать толстовскому сравнению поэзии с танцем за плугом; сейчас я
собираюсь Толстому поддакивать.

Со
времен романтизма поэзия добилась права не приносить ощутимой пользы, но это
послабление усложнило стихотворцам задачу. Освобожденные от обязанности
поставлять читателям какие-либо положительные сведения, лирики обрекли себя на
максималистский режим эстетической оценки и самооценки: либо пан — либо пропал.

В помянутом четверостишии Тютчева («Природа — сфинкс. И тем она верней…») содержится философская мысль, но это вовсе не
правило лирического жанра, просто Тютчев — автор с таким складом ума и таланта.

Можно привести примеры немалого числа шедевров самой скромной, на равнодушный
взгляд, содержательности при неэкономном расходовании слов — мастером на такие
опусы был Георгий Иванов:

 

Если бы я мог
забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало,

Наконец —
угомонилось,
Навсегда окаменело,
Но — как Лермонтову снилось —
Чтобы где-то жизнь звенела…

 

…Что любил, что не
допето,
Что уже не видно взглядом,
Чтобы было близко где-то,
Где-то близко было рядом…

 

Вот
уж и впрямь не стихи, а какое-то камлание. В них нельзя убавить ни слова, хотя,
казалось бы, такую скудную информацию можно было бы передать куда короче.

Но
поэзия — «иное дело», и информация у нее иная — передать
состояние души, а в случае полной удачи — стать на какой-то срок
состоянием души другого человека.

 

Вот,
скажем. Кому не случалось слышать в просвещенном разговоре сентенцию «Не
сравнивай — живущий несравним…», или чего доброго
щегольнуть ею самому? А между тем в разговорном употреблении эта цитата
приобретает чуть ли не восточно-назидательную интонацию, вроде «Что ты спрятал,
то пропало. Что ты отдал, то — твое!», и вводит в заблуждение насчет пафоса мандельштамовского стихотворения. Да и здравая мысль о
хромоте сравнений не бог весть как оригинальна. Но, открывая стихотворение, это
высказывание звучит психологически достоверно и поэтому проникновенно: мы
тотчас получаем «ключ» к настроению лирического героя — человека, выбитого из
колеи, озирающегося на новом месте, уговаривающего себя смириться с положением
вещей и погруженного во внутренний монолог, начала которого мы не застали: «Не
сравнивай — живущий несравним…». И именно таким мгновенным включением в
бормотание на ходу и достигается эффект присутствия, почти перевоплощения. И
чуткий читатель, даже не зная, что стихи написаны ссыльным, расслышит ноту
неприкаянности и неблагополучия.

«Прямой
эфир» душевного состояния, имитация репортажа о переживании — хлеб лирики,
поэтому ей, в отличие от прочих жанров литературы, позволительно говорить от
авторского лица что Бог на душу положит, если, конечно, эти речи характерны для
данного настроения. Примеров не счесть: «Я знаю — гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!» (В. Маяковский); «На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно всё. Не надо бояться смерти ни в семнадцать
лет, ни в семьдесят…» (А. Тарковский). И только сухарь и зануда придерется к психологически оправданным гиперболам:
«Я вас любил так искренне, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим…» (А.
Пушкин), или — «А вот у поэта всемирный запой и мало ему конституций…» (А.
Блок). Искушенный читатель не мерит стихи на аршин бытовой этики — он ищет
достоверности переживания, его эссенции: любовь — так Любовь, скука — так Скука
и т. п. Привилегия лирики — снять сливки с драматической ситуации, сказать о
следствиях, не вдаваясь в причины.

Но за льготы «бессодержательности», «безответственности» и
«верхоглядства» приходится, с чего я и начал, платить высокую цену: трудиться
по двухбалльной системе — все или ничего.

«Крепкая
проза» — снисходительный, но комплимент; «крепкие стихи» — уничижительный
отзыв. Профессиональная, не хватающая звезд с неба проза способна обогатить нас
новыми знаниями, чужим опытом и непривычным взглядом на вещи; наконец, просто
поможет скоротать дорогу или час-другой ожидания. Средней руки картина оживит
стену в квартире, гостиничном номере и т.п. Но прилежное чтение чего бы то ни
было «крепкого» и «профессионального», записанного «в столбик», — занятие,
достойное чичиковского слуги Петрушки.

«Стихи
не читают — стихи почитывают», — поправила подростка Александра Жолковского его
интеллигентная мать, когда тот перечислял свои каникулярные достижения.

Ну,
хорошо, поэзии больше, чем какому-нибудь другому роду литературы,
противопоказано быть всего лишь «литературой». Но ведь и буквальная
«неслыханная простота» для нее не выход. Эпитет «безыскусный» бывает похвалой
применительно к прозе, но не к поэзии, которая и существует исключительно за
счет диковинных технических ухищрений. Пройти какую-либо дистанцию пешком —
одно, но для того, чтобы покрыть ее на лыжах или на велосипеде, нужен навык; иначе
эти вспомогательные приспособления будут лишь обузой и посмешищем. Как и
большинство вкривь и вкось зарифмованных тостов, школьных утренников,
капустников, песен, рекламных призывов и проч. Но показательно и справедливо
неистребимое людское убеждение, что праздник и поэзия — явления одного порядка!

Стихов
non-fiction не существует в природе. Стихотворная
речь как таковая — всегда притязание на художество.

А с
художества — и только художества — и спрос другой. И слова поэта Алексея
Цветкова, что «стихи должны поражать», не кажутся преувеличением. Именно что
должны.

Но
уцелеть в такой борьбе за выживание очень непросто, и статистически Толстой,
выходит, прав: что за странная
доблесть — говорить куплетами? Ат-тракцион такой, что ли?

 

Поэзия,
конечно, роскошь, но для ценителей — крайне насущная. Я бы сравнил впечатление
от шедевров лирики с воздействием утреннего крепкого вручную сваренного кофе.
Голод уже утолен. Впереди будничные дела. Но в считаные минуты, пока неспешно
обжигаешься этой сладкой горечью, ты чувствуешь, что твои уровень и отвес на
месте, и ненадолго совпадаешь с самим собой.

 

 

 

 

Следующий материал

Вечер на заброшенной фабрике

Лауреат 1995 года за рассказ «Лета» (№ 12), 1996 года за роман «Ермо» (№ 8) и 2011 года за роман «Синяя кровь» (№ 3). Кавалер ордена «Знамени» (2012 г.)  …

Обновлено: 10.03.2023

Перед зеркалом в минуту трезвого отчаяния Сергей Есенин сказал о своем даровании, что оно “небольшой, но ухватистой силы”. Эта беспощадная самооценка, вероятно, справедлива. Однако именно к Есенину вот уже семь десятилетий Россия питает особую слабость.

Небольшой силы оказалось достаточно, чтобы взять за сердце целую страну.
Мы почти поголовно болели им в отрочестве – и “Москва кабацкая” ходила по рукам наравне с Мопассаном. Потом мы выросли, и жизнь развела нас по сословиям, кругам и компаниям. И если дорога сводила

в одном купе шофера, интеллигента, секретаря заводской парторганизации и какую-то тетку из Бобруйска, оказывалось, что им не о чем говорить друг с другом, они друг другу хуже иностранцев…

Но прикончив вторую бутылку водки, купе затягивало “Отговорила роща золотая…” (а проводница подпевала), и время песнопения становилось временем взаимопонимания.
Хорошо сближает и Высоцкий. Но нужна гитара, молодая компания, мужественный артистичный солист. А Есенин – во всех ситуациях свой.
Мыслимое ли дело трясти случайного попутчика за грудки за Федю Тютчева или Володю Маяковского? Никому и в голову

Он и сам тыкал Пушкину и Америке и впустил всех нас в свою частную жизнь, где дед с портками, мать-старушка в шушуне, женщина “сорока с лишним лет”, и другая женщина, и еще другая… Он сделал всех нас благодарными зрителями и чуть ли не соучастниками сериала, которому не видно конца, потому что каждое очередное поколение с удовольствием узнает себя в трюмо есенинской поэзии.
Ведь как мы живем? Вчерашний день мы еще с трудом вспомним, а уже позавчерашний – никогда. На похоронах близкого человека воспарим на мгновение над бытом, чтобы резюмировать: “Все там будем” – но есть уже чеканная формулировка, есть:
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей…
А что может быть острее чувства собственного старения. И на этот случай у Есенина есть краткое и красивое высказывание:
Не жалею, не зову, не плачу –
Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Мы ссоримся с любимой женщиной – Есенин и здесь уместен:
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо бросали мне…
Мы куда-то уезжаем:
Корабли плывут в Константинополь,
Поезда уходят на Москву…
Теперь возвращаемся:
Прощай, Баку, тебя я не увижу…
Рутинный быт и нервотрепку Сергей Есенин возвел в степень жизни и чувств, он обвел эту тусклую прозу щемящим пятистопным размером – и она засверкала, как настенный календарь. Цветов немного, но все яркие. Спасибо ему за это!
Есенин назвал себя “последним поэтом деревни”, а признание обрел у всех, почитай, сословий. Потому что во все времена и на всех широтах новое теснит обжитое старое. И видеть это больно.

Я человек городской, но с есенинской обреченной неприязнью смотрю на компьютер.
Он был мастером разлуки, расставания. А ведь жизнь в большой мере и есть растянувшееся на годы и десятилетия прощание понемногу и постепенно со всем и всеми, а после и с нею самой, с жизнью: “До свиданья, друг мой, до свиданья!”
Редкий смешной гордец дерзнет соразмерять себя с лирическим героем Лермонтова или Блока, Баратынского или Ходасевича, а вот с героем Есенина – сколько угодно. Сочувствие усиливается и тихим омутом облика, миловидностью, и биографией сродни самосожжению. Иван-царевич, но “такой же, как вы, пропащий”.
Пусть не покажется, что рассуждения мои грешат интеллигентским высокомерием: мол, это все – ширпотреб. Мало кто из обитателей поэтического Олимпа может похвалиться строками такой силы: “И деревья, как всадники, съехались в нашем саду…” или “А месяц будет плыть и плыть, роняя весла по озерам…”
Есенин народен не только за талант – талантливыми поэтами нас не удивишь, а за то, что вернул заурядной жизни привкус драматизма, а значит, и право на самоуважение. Таких услуг люди не забывают.
Более того, он послужил и национальному самоутверждению. Есенин силою таланта и обаянием личности двусмысленные стороны русского темперамента повернул светлой стороной. И там, где одним видится только дикость и рабский разгул, он усмотрел и вольницу молодости, и привлекательную исключительность.

Есенин был очередным художником, оставлявшим за Россией особые таинственные права на необщий аршин, широту, быструю езду.
Опасен такой Есенин? Не опаснее многих явлений жизни – от свободы до водки: трудно не впасть в крайность. Держать равновесие вообще не просто, даже на двухколесном велосипеде.
(Источник: Статья “Поэтическая кухня”)

сегодня

сегодня

сегодня запись закреплена

А это хороший текст Сергея Гандлевского про то, зачем стихи.

Вообще-то говоря, поэзия – блажь, причуда, вроде сбора грибов или подледного лова. Но причуда причуде рознь, и принято считать, что поэзия – серьезное и небесполезное занятие. Правда, последние двести лет многих (и, вероятно, лучших) русских поэтов с души воротит от слова “польза”. Как малые дети, поэты требуют, чтобы их любили даром, уже за то, что они есть.

Право общество, относящееся к поэзии всерьез, но и поэзия права, отстаивая оплот собственной бесполезности.

Хорошо сидеть на припеке в траве и смотреть на реку. Но предположение, что солнце, растения, вода имеют целью и назначением доставлять нам удовольствие, вряд ли придет в здоровую голову; о смысле природы мы можем только гадать – каждый в меру отпущенного ему воображения, ума, темперамента. Вот и поэзия: ее конечные прямые устремления – неясны и загадочны; впечатление, которое она производит, – только косвенное следствие ее существования. Мы можем надеяться, что поэзия придет нам на помощь, но мы не смеем требовать от нее помощи: поэзия – дар, а не зарплата. Только раз и навсегда приняв это к сведению, свыкнувшись с мыслью, что единственная обязанность поэзии – быть поэзией, допустимо, я думаю, загибать пальцы и прикидывать, есть ли у стихов какие-нибудь земные задачи. Ни на чем особенно не настаивая, предлагаю свои соображения.

Первое. Занятый по преимуществу словами и самим собой, поэт изо дня в день пишет идеальный автопортрет, воплощает на бумаге мечту о себе. Тактичное иносказание “лирический герой” мы вольны понимать и в изначальном смысле – поэт героизирует себя, проявляет самые яркие свойства своей личности, приглушенные в быту житейским трением. Постоянное общение с идеальным двойником дисциплинирует автора, помогает ему не опуститься и выстоять. Автор чувствует, что слишком большой разрыв между ним и лирическим героем – пагубен для обоих: опустошенность отзовется в лучшем случае немотой, в худшем – пустословием.

Но нравственная отдача от творчества знакома не только пишущему, она ощущается и читателем.

Поэзия относится к реальности как беловая рукопись к черновику. Драматизм жизни не выдумка искусства. Драма в природе вещей, но вещи ее застят. Поэзия наводит жизнь на резкость, и главная праздничная основа существования проступает из повседневной невнятицы. Поэзия – это сослагательное наклонение жизни, память о том, какими мы были бы, если бы не… Короче говоря, поэзия в состоянии улучшать нравы.

Второе. Жизнь, как известно, не сахар. Одиночество, может быть, самая горькая из всех напастей. Человеку часто не с кем поделиться унынием, внезапной мыслью, хорошим настроением, но он открывает книгу, и он – “уже не один”. Оказывается, совсем чужие люди – “уже были здесь”, думали, радовались, огорчались примерно так же, как он, и из-за того же самого, что и он. Теперь эти люди ему не чужие. Обнаружившееся духовное сходство мешает подростковому чувству собственной исключительности, но все мы рано или поздно становимся взрослыми и по горло сытыми собственной исключительностью людьми. Значит, искусство – это еще и общение. И поэзия – лучший способ общения, потому что самый эмоциональный.

И третье. Кофе на огне набухает, точно силится снять через голову свитер; в слове “поезд” уже наготове опоздание; после двадцатилетнего перерыва старый опальный поэт выступает на публике в пиджаке, застегнутом от воодушевления не на ту пуговицу… Это все дорогостоящие мелочи мира, в котором мы почему-то очутились на время в первый и в последний раз. Стыдно быть тугим на ухо и подслеповатым. Если нас больше ругани обижает невнимание к нашему маленькому творчеству, то что говорить о равнодушии к Творению, о недуге машинального существования! Поэзия помогает ценить жизнь. Даже когда поэт клянет мироздание, он его все-таки заметил, оно его не на шутку взволновало. “Наблюдательность – добродетель лирического поэта”, – сказал Мандельштам. Осмелюсь добавить, что наблюдательность – род признательности. Поэзия всегда в конце концов – бесхитростная благодарность миру за то, что он есть.

Вопрос, который вдруг стал актуальным во времена, когда выпускники гуманитарного факультета гадают — мужчина или женщина Эрих Мария Ремарк (Крамер). Отвечает на него известный поэт и писатель Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ:

Думаю, что не сильно ошибусь, если предположу, что подавляющее большинство людей прекрасно обходится без поэзии. И это по-человечески не говорит о них ни хорошо, ни плохо: они просто не получают от стихов удовольствия.

Когда-то в древности стихами (впрочем, по нынешним понятиям довольно необычными) писались священные тексты — считается, что для удобства массового запоминания наизусть. Спустя столетия поэзия опростилась и постепенно стала пристрастием и баловством, вроде спорта, коллекционирования всякой всячины или любви к путешествиям. Баловством-то баловством, но с самыми серьезными вещами: с любовью, со смертью, со смыслом или бессмыслицей жизни и т.п.

Не только великий писатель, но и очень умный человек Лев Толстой считал, что сочинять стихи — все равно что танцевать за плугом. Он, вероятно, имел в виду, что думать на главные темы и так непросто, зачем же еще усложнять себе задачу, отвлекаясь на всякие выкрутасы — размер и рифму. Но чуткие к поэзии люди могли бы возразить, что Толстой, в общем и целом, прав, кроме тех случаев, когда он не прав.

Возьмем для примера такое философское суждение: объективный мир и человеческое мышление имеют принципиально разные начала, поэтому все попытки осмыслить устройство мироздания тщетны. Суждение как суждение — глубокое и горькое, его можно принять к сведению. Но вот как высказался на ту же тему Тютчев:

Природа — сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.

Для чувствительного читателя эти четыре строки тотчас делают отвлеченное философское предположение личным переживанием, дают возможность испытать собственную и сиюминутную эмоцию от старинной выкладки ума. А знать какую-либо точку зрения на предмет и испытать по поводу того же предмета собственное чувство — качественно разные вещи.

Зачем мы посещаем памятные для себя места — двор детства или окрестности дачи, где жили когда-то? Мы разве не знаем заранее, что нас там больше нет, что нет в живых многих людей, с памятью о которых связаны эти пейзажи? Или для нас новость, что время безвозвратно проходит? Всё мы прекрасно знаем, но хотим пережить этот опыт вновь, понарошку воскресить прошлое, убедиться в собственной причастности к печали и радости жизни.

Что-то такое представляет собой и поэзия в сложившемся за последние два с половиной столетия понимании. Ее можно сравнить со снадобьем, под воздействием которого разыгрывается воображение, и человек на время оказывается под обаянием какого-либо авторского настроения или хода мысли, но при этом все-таки отдает себе отчет, чем вызван неожиданный прилив определенных мыслей и чувств. Нечто вроде полусна на заказ.

Вот этот-то, сродни наркотическому, эффект искусства, скорей всего, и раздражал моралиста Толстого. И он имел право на раздражение, поскольку, как мало кто, знал, с чем имеет дело.

Но если допустить, что мир возник и существует по мановению непостижимой — личной или безличной — творческой стихии, то искусству, включая и такое бесполезное, как поэтическое, нечего стесняться: соразмерность и равновесие его шедевров пребывают, как кажется, в согласии с загадочными законами и пропорциями мироустройства.

Стихотворение того же Сергея Гандлевского:

Когда я жил на этом свете
И этим воздухом дышал,
И совершал поступки эти,
Другие, нет, не совершал;
Когда помалкивал и вякал,
Мотал и запасался впрок,
Храбрился, зубоскалил, плакал —
И ничего не уберег;
И вот теперь, когда я умер
И превратился в вещество,
Никто — ни Кьеркегор, ни Бубер —
Не объяснит мне, для чего,
С какой — не растолкуют — стати,
И то сказать, с какой-такой
Я жил и в собственной кровати
Садился вдруг во тьме ночной.

Надень пальто. Надень шарф.
Тебя продует. Закрой шкаф.
Когда придёшь. Когда придёшь.
Обещали дождь. Дождь.

Купи на обратном пути
хлеб. Хлеб. Вставай, уже без пяти.
Я что-то вкусненькое принесла.
Дотянем до второго числа.

Это на праздник. Зачем открыл.
Господи, что опять натворил.
Пошёл прочь. Пошёл прочь.
Мы с папочкой не спали всю ночь.

Как бегут дни. Дни. Застегни
верхнюю пуговицу. Они
толкают тебя на неверный путь.
Надо постричься. Грудь

вся нараспашку. Можно сойти с ума.
Что у нас – закрома?
Будь человеком. НЗ. БУ.
Не горбись. ЧП. ЦУ.

Надо в одно местечко.
Повесь на плечики.
Мне не нравится, как
ты кашляешь. Ляг. Ляг. Ляг.

Не говори при нём.
Уже без пяти. Подъём. Подъём.
Стоило покупать рояль. Рояль.
Закаляйся, как сталь.

Он меня вгонит в гроб. Гроб.
Дай-ка потрогать лоб. Лоб.
Не кури. Не губи
лёгкие. Не груби.

Не простудись. Ночью выпал
снег. Я же вижу – ты выпил.
Я же вижу – ты выпил. Сознайся. Ты
остаёшься один. Поливай цветы.

Другие статьи в литературном дневнике:

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

© Все права принадлежат авторам, 2000-2022 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+

На главную страницу

— Главная — Сочинение ЕГЭ

Текст Б.Л. Пастернака не может оставить равнодушным, так как в нем поднимается значимый вопрос: что нужно для того, чтобы стать талантливой личностью? Именно об этом пишет автор предложенного для анализа произведения.

Вовсе не случайно, размышляя над проблемой, рассказчик говорит о своем кумире-композиторе, который был его учителем. Однажды преподаватель повторил пассаж, придуманный Борисом, не в той тональности. Человек, который имеет музыкальное образование и занимается обучением этому искусство, не имел абсолютного слуха. Действительно, задатки не всегда играют важную роль в занятии определенного рода деятельностью. Важно то, насколько человек погружен в свою работу, поэтому люди могут быть успешными и без врожденных особенностей нервной системы.

Примеры дополняют друг друга, приводят к мысли о том, что данные природой способности нужно развивать, чтобы стать выдающейся личностью, талантом. А для этого вовсе не обязательно иметь абсолютный слух.

Позиция автора ясна. Б.Л. Пастернак убежден, что талант – это не набор задатков. Никогда нельзя останавливаться на достигнутом, нужно быть уверенным, что труд и бесконечное самосовершенствование приведет к гениальности. Именно работа над собой порождает талантливых людей.

Итак, врожденные способности всегда должны быть подкреплены трудом, самосовершенствованием. Именно при таких условиях формируется талант.

В соответствии с критериями проверки сочинений формата ЕГЭ 2022 ваша работа оценивается следующим образом.

К1 — Формулировка проблем исходного текста: + 1 балл

Проблема определена верно, сформулирована не совсем корректно.

Ваша формулировка: что нужно для того, чтобы стать талантливой личностью?

Лучше было бы проблемный вопрос сформулировать так: что нужно, чтобы реализовать талант?/что позволяет человеку развить талант? И ответ в авторской позиции: недостаточно задатков, нужно трудиться, любить то, чем занимаешься. Только упорные, настойчивые и трудолюбивые люди могут полностью реализовать свой талант.

Пример 1 в сочинении указан, пояснен. Пример 2 указан, пояснен. Взаимосвязь между примерами определена верно. Но анализ связи у вас формальный. Нужно показать, как именно второй пример дополняет первый (у вас этого нет). На ЕГЭ могут снизить балл за анализ связи.

K3 — Отражение позиции автора исходного текста: + 1 балл

Позиция автора относительно поставленной проблемы определена корректно.

Однако вы допустили логическую ошибку при формулировке авторской позиции. Об этой ошибке напишу ниже (в К 5).

Отношение к позиции автора содержит согласие и тезис, обоснование тезиса засчитать нельзя.

В фильме «В моей смерти прошу винить Клаву К.» не показывается, как героиня трудилась, чтобы развить свои способности. Да, её абсолютный слух обнаружил Лавр. Но нам показывают только один эпизод в конце фильма, когда девушка поёт. Как она трудилась, сколько времени уделяла развитию своего таланта, мы не знаем. Это осталось за кадром. Поэтому ваш пример засчитать нельзя.

Цитирую частично ваш пример № 2. Чайковский и Вагнер обладают абсолютным слухом, благодаря чему добились успеха. И, безусловно, нельзя быть уверенным в наличии природных особенностей у Чайковского и Вагнера.

Вы противоречите сами себе. Сначала пишете, что Чайковский и Вагнер обладают абсолютным слухом. А потом говорите, что нельзя быть уверенным в наличии природных способностей у этих композиторов. Это логическая ошибка.

Пример № 2. И, безусловно, нельзя быть уверенным в наличии природных особенностей у Чайковского и Вагнера.

Дальше ещё одна логическая нестыковка. Почему нельзя быть уверенными в наличии природных способностей у Чайковского и Вагнера? Наоборот, нельзя усомниться в наличии у них природных способностей. Чайковский и Вагнер обладали абсолютным слухом. Приведу в подтверждение цитату из текста: —(26)Абсолютный слух? (28)А Вагнер? (29)А Чайковский? (30)А сотни настройщиков, которые наделены им?

Смысловая связь и её анализ. Примеры дополняют друг друга, приводят к мысли о том, что данные природой способности нужно развивать, чтобы стать выдающейся личностью, талантом. А для этого вовсе не обязательно иметь абсолютный слух.

Пастернак писал о том, что необязательно иметь абсолютный слух, чтобы стать талантливым музыкантом. А вы отождествили слух и талант и пишете, что, даже если у человека нет слуха (природного таланта), он может стать талантом и выдающейся личностью.

Позиция автора. Б.Л. Пастернак убежден, что талант – это не набор задатков. Никогда нельзя останавливаться на достигнутом, нужно быть уверенным, что труд и бесконечное самосовершенствование приведет к гениальности. Именно работа над собой порождает талантливых людей.

Вы ошибочно отождествляете понятия талант и гениальность. Талантливый и гениальный – не синонимы. Ещё одна логическая ошибка.

K6 — Точность и выразительность речи + 1 балл. Снижен по критерию К 10.

K7 — Соблюдение орфографических норм: + 3 балла.

K8 — Соблюдение пунктуационных норм: + 3 балла.

K9 — Соблюдение грамматических норм: + 1 балл (2 ошибки).

Человек, который имеет музыкальное образование и занимается обучением этому искусств о , не имел абсолютного слуха. Заниматься обучением ЧЕМУ? ИскусствУ — Д.п.

Никогда нельзя останавливаться на достигнутом, нужно быть уверенным, что труд и бесконечное самосовершенствование привед е т к гениальности. Труд и самосовершенствование — мн.ч. Они приведут к гениальности.

K11 — Соблюдение этических норм: + 1 балл.

К12 — Соблюдение фактологической точности в фоновом материале: + 1 балл

Именно об этом пишет автор предложенного для анализа произведения . Для анализа учащимся на ЕГЭ дают текст, фрагмент/отрывок из произведения. Используйте эти слова. Могут снизить балл по К 12.

Смешение планов: если речь идёт о рассказчике, то он может совершать какие-то действия в рамках сюжета. А в проблемном поле действует автор текста.

Но рассказчик убеждает читателя, что «его нет у выдающихся современных композиторов».

Общие рекомендации: Анастасия, вы хорошо пишете, знаете структуру сочинения, но следует усилить работу над комментарием, не использовать формальный подход при анализе связи, нужно научиться анализировать текст. Ваше сочинение содержит логические нестыковки, вызванные неверным пониманием текста и неудачной формулировкой проблемного вопроса. Будьте внимательны на экзамене!

Читайте также:

      

  • Почему мне понравилось сочинение
  •   

  • Репортаж о туле сочинение
  •   

  • Сочинение домашнее чтение вслух очень сближает
  •   

  • И в сталин сочинение
  •   

  • 1 спутник земли сочинение

ОДИНОЧЕСТВО

(1)Одиночество стоит в ряду самых больших напастей, которые подкарауливают человека на жизненном пути. (2)«Один как перст», «один-одинёшенек», «мать-одиночка», «одиночная камера» — парад невезения! (3)Впрочем, слова, означающие отвлечённые понятия, а не предметы, расплывчаты, и, когда в разговоре поминается одиночество, с ходу не поймёшь, имеется ли в виду малогабаритный ад или драгоценное уединение.

(4)Чувство одиночества — сравнительно молодая эмоция, в отличие, скажем, от страха, радости, гнева и т. п. (5)И зародиться подобное состояние души могло, вероятно, лишь с проявлением в человеке способности что-то собой представлять без посторонней поддержки, с обретением решимости действовать на свой страх и риск. (6)Знаменитый учёный Гаспаров связывал появление индивидуализма, этого гордого собрата одиночества, с улучшением к концу XVIII века… питания: отныне род людской мог позволить себе роскошь обзавестись байроническими отщепенцами — лазутчиками в неведомое. (7)А до тех пор человечеству как биологическому виду было не до жиру. (8)Если эта оскорбительно материалистическая теория верна, то получается, что одиночество — своеобразное излишество, баловство.

(9)Последние два-три столетия в европейской традиции одиночество чтится, кажется интересным страданием и даже культивируется. (10)И разумеется, всё это время неподалёку кружит лирическая поэзия — хищница, кормящаяся по преимуществу разными людскими скорбями. (11)Последствий её пиршеств в одной только России не счесть, от лермонтовского «Выхожу один я на дорогу…» до «одиночества в раме говорящего правду стекла» — обширной галереи автопортретов в зеркалах: Есенина, Ходасевича, Льва Лосева и других.

(12)Но что это я всё о грустном?! (13)Сменим пластинку, вернее, перевернём: у одиночества есть и другая сторона, где оно предстаёт чуть ли не благом, правда, довольно суровым.

(14)Эту двойственную природу одиночества можно наглядно продемонстрировать на примере поэзии. (15)Скажем, шедевры Пушкина в переложении на европейские языки вызывают у иностранных читателей вежливое недоумение, будто им предлагают восхититься давно знакомыми прописями, чем-то азбучным и заёмным. (16)Но для нас Пушкин уже почти двести лет — олицетворение дивной гармонии и абсолютного артистизма, ровно тех качеств, которые практически не поддаются переводу, исключения на перечёт. (17)Но ведь и мы, читая Гёте, Шекспира или Данте по-русски, тоже наверняка имеем дело не с живыми, а с бумажными цветами, поскольку поэзия — узница родной речи. (18)И я с некоторых пор не вижу в этом досадном обстоятельстве большой беды, даже наоборот.

(19) «И что же в этом хорошего?» — может возникнуть вопрос. (20)Это, отвечу, не хорошо и не плохо — просто-напросто таково положение вещей. (21)В отличие от прочих, не нуждающихся в толмаче искусствах (живописи, музыки, архитектуры и т. д.), поэзия волейневолей — невыразимая тайна каждого народа. (22)А опыт или переживание, которыми невозможно поделиться, — главный признак одиночества. (23)Но именно это и помогает любому народу оставаться самим собой, сохранять «лица необщее выраженье», говоря словами Баратынского. (24)Каждый из нас непереводим и загадочен!

(25)Печально, но факт: быть непонятым, одиноким, не до конца переведённым — это цена, которую приходится платить современнику за право чувствовать себя личностью.

(26)Как знать, может, настанет эра, когда стихи будут слагаться на каком-то всеобщем наречии или в них вообще отпадёт надобность, рядом со словом «бессонница» в словарях появится пометка устар., а люди поголовно сделаются настолько участливы или, напротив, элементарны, что об одиночестве никто и не заикнётся?! (27)Впрочем, это уже будут не люди в нынешнем понимании, а какие-то совсем другие существа…

(По С. Гандлевскому)

Какова природа одиночества?Над этой проблемой рассуждает автор С.М.Гандлевский.

В начале текста он пытается понять,почему некоторые люди становятся одинокими.Автор,разделяя точку зрения знаменитого ученого Гаспарова,приходит к выводу,что многие люди,отделяясь от устоявшегося жизненного уклада в обществе и противопоставляя ему свои жизненные приоритеты,намеренно делают себя одинокими.Дело в том,что с развитием  общества у человека появилась возможность добиться большего разнообразия материальных благ и свободно начать проявлять свою индивидуальность.Однако цена,которую человек должен заплатить за выражение индивидуализма-одиночество.» Знаменитый учёный Гаспаров связывал появление индивидуализма, этого гордого собрата одиночества, с улучшением к концу XVIII века… питания: отныне род людской мог позволить себе роскошь обзавестись байроническими отщепенцами — лазутчиками в неведомое.А до тех пор человечеству как биологическому виду было не до жиру».

Иногда активное выражение индивидуализма у людей может быть вызвано желанием отстоять в общественном сознании уникальность культуры своего народа.Так,например,произведения русской литературы не находят своего признания у европейцев,так как они не силах воспринять нашу самобытность. «Скажем, шедевры Пушкина в переложении на европейские языки вызывают у иностранных читателей вежливое недоумение…». Ведь «…поэзия волей-неволей — невыразимая тайна каждого народа. А опыт или переживание, которыми невозможно поделиться, — главный признак одиночества.Но именно это и помогает любому народу оставаться самим собой».

Оба примера дополняют друг друга.Они показывают,что как эгоистические,так и благородные стремления людей,расходящиеся с общественными установками и настроениями,неизбежно приводят человека к одиночеству.

Авторская позиция такова:природа одиночества заключается в открытом проявлении человеком личного интереса и мнения,не считаясь с общественными настроениями.Ведь активное выражение индивидуализма приводит непониманию таких людей обществом,тем самым обрекая их на одиночество.

Я согласна с авторской позицией.Проявление человеком индивидуализма,расходящегося с общественными настроениями,так или иначе сделает человека одиноким.Так,в сериале «Остаться в живых» главный герой Том Сойер своими эгоистичными попытками выжить любой ценой,ставя под угрозу  безопасность терпящих вместе с ним бедствие людей,вызывал открытую со стороны окружающих неприязнь.До тех пор пока Том не изменил свои взгляды на жизнь ,он оставался одиноким.

Таким образом,одиночество идет рука об руку с проявлением индивидуализма,вступающего в конфликт и непонимание с общественными ценностями и интересами.

Понравилась статья? Поделить с друзьями:
  • Зачем в школе сдают переводные экзамены сочинение рассуждение
  • Зачем в школе сдают переводные выпускные экзамены рассуждение по поставленному вопросу
  • Зачем в школе сдают переводные выпускные экзамены монолог
  • Зачем в россии ввели егэ в россии
  • Зачем в разлуке с ней наперекор злословью готово егэ